Сегодня прозорливость членов Нобелевского комитета вызывает искреннее восхищение. А ведь тогда, в 2009-м его решение породило в мире лишь волну ироничного недоумения. "За что Обаме нобелевка?", - искренне не могли взять в толк граждане, - "Что он такого успел намиротворить за несколько месяцев своего президентства?" Однако не зря Нобелевские премии присуждают люди не просто выдающиеся, а умеющие заглянуть в будущее. Нобелевские комитетчики еще четыре года назад, до первых дуновений арабской весны, предвидели очередной ближневосточный кризис и справедливо рассудили, что молодому американскому президенту в стороне не отстояться. А с учетом недюжинной гибкости Обамы - главного качества, приведшего его на политический Олимп, он неминуемо должен был сыграть выдающуюся роль в деле укрепления мира во всем мире в лихие кризисные времена.
Что и произошло.
Благодаря упомянутой незаурядной гибкости нашего президента, перевороты в Тунисе, в Египте и в Ливии произошли без его видимого личного участия, если не считать ритуальных заявлений о готовности отстаивать демократические ценности, где бы они ни попирались. Но в Сирии весна явно затянулась. Трезвый циник Асад оказался жизнеспособнее экспансивного сумасброда Каддафи. Благодаря поставкам российского оружия, налаженным еще папой Хафезом, сирийский диктатор во втором поколении может продолжать увлекательную кампанию по истреблению собственного народа практически бесконечно. Перевалившее за сотню тысяч число жертв для него - лишь скучная статистика.
Эта ситуация в еще большей степени устраивает Россию. Там считать чужие жертвы и вовсе никому в голову не приходит. Как говорится, на то и гражданская война, чтобы гибли мирные граждане. Россией движет нежелание терять позиции на Ближнем Востоке и опасения, что вмешательство извне, как метод решения внутренних конфликтов, в недальней исторической перспективе может быть опробован и на ее территории. Отсюда и глумливые призывы из-за кремлевской стены о необходимости решать сирийскую проблему "путем переговоров", дабы "избежать войны и выйти из сирийского кризиса мирными средствами". Словно и не идет там война уже два с половиной года.
Но вернемся к Обаме. Гибкость гибкостью, но наступает момент, когда приходится действовать. Если поэт в России больше, чем поэт, то президент в Америке меньше, чем президент. Он не может без конца повторять мантру о защите "демократических ценностей". В отличие от России, которая умирает и рождается вновь при каждой смене правителя, Америка не с Обамы началась, и не на нем закончится. Любой американский президент обязан поддерживать высокий уровень влияния своей страны на международной арене и при необходимости вмешиваться в мировые события. Конечно, жизнь не стоит на месте, и каждый президент понемногу меняет лицо страны. Но поменять его столь разительно, как это пытается сделать Обама, может попросту привести к его потере. Сирийский кризис демонстрирует это со всей отчетливостью.
С самого начала сирийской войны Обама периодически заявляет, что "Асад должен уйти", и что никакое сотрудничество с ним более невозможно. Упоминает некую "красную линию", после пересечения которой Сирия будет наказана военным вмешательством. И вот достоверно установлено, что в пригороде Дамаска удушили зарином около полутора тысяч человек. Глава госдепартамента Джон Керри готов подтвердить под присягой, что химическое оружие применили правительственные войска. Суровеющий на глазах Обама неохотно, но внятно заявляет, что "красная линия" пройдена, и наказание неотвратимо. Военные объявляют о полной готовности нанести хирургически точные удары по "инфраструктуре, обслуживающей склады с химоружием". Сами склады предполагается не взрывать во избежание утечки отравляющих веществ. Словом, картинка вырисовывается стройная: у президента слова не расходятся с делом - раз надо, значит будем бомбить, несмотря на усталость от войн. Конечно не очень просто себе представить как можно разрушить инфраструктуру, не трогая самого химоружия, но ладно, пусть для начала этим гадам хотя бы дороги к складам с отравой раскурочат.
И вот авианосцы занимают позиции на лазурной глади Средиземного моря, цели выбраны и заведены в компьютеры бомбардировщиков, пилоты нервно курят в ожидании команды "на взлет". Напряжение достигает апогея, но вместо приказа о начале операции Обама неожиданно объявляет о внезапно возникшем необоримом желании заручиться поддержкой Конгресса, словно и не было никаких "красных линий" и прочих мужественных заявлений. При этом закон не требует обязательной поддержки Конгресса, а сложившаяся обстановка явно требует поступить решительно и без оглядки на общественное мнение, как и полагается настоящему лидеру в критической ситуации.
Конгресс, правда, еще на каникулах, и Обама пока летит в Петербург на саммит G20. Там он изо всех сил пытается переложить ответственность за силовое решение сирийской проблемы то на Евросоюз, то на НАТО, то на европейских лидеров. В итоге президенту удается заручиться поддержкой 11 крупнейших стран, исключая, естественно Россию и Китай, однако ему этого кажется мало. Более того, вернувшись в Вашингтон, он вдруг осознает, что голосование в Конгрессе может пройти совсем не так, как ему заранее представлялось. В процессе консультаций выясняется, что проголосовать против начала операции могут не только заклятые друзья-республиканцы, но и некоторые соратники по демократической партии. Стремясь переломить ситуацию, Обама выступает с обращением к нации, в котором он вновь полон решимости наказать Сирию. Однако, новые угрозы президента удивительным образом утратили свою убедительность. Если бы его в тот момент мог видеть Станиславский, он непременно произнес бы свое знаменитое "не верю!". Груз ответственности спровоцировал у Обамы дальнейшее обострение приступа гибкости, и это было видно даже на телеэкране.
Практически в то же время Джон Керри вел переговоры с британским коллегой Уильямом Хейгом. Отвечая на вопрос американской журналистки, что может сделать Асад, чтобы избежать ракетного удара, Керри неожиданно сказал: "Он (Асад - прим. А.Г.) может передать все до единого химические боеприпасы международному сообществу в течение следующей недели. Передать все, без задержки, дать полный отчет. Но он, конечно же, этого не сделает, да это и не может быть сделано".
Сразу после этого корреспондент агентства Reuters связался с пресс-секретарем Керри Джен Псаки и попросил у нее разъяснений. Псаки ответила, что слова ее шефа не что иное, как риторический оборот. "Он имел в виду, - добавила Псаки, - что такому жестокому диктатору, уже не раз манипулировавшему фактами, нельзя доверять в вопросе контроля химического оружия - в противном случае он давно сделал бы это".
Однако министр иностранных дел РФ Лавров сделал вид, что с американской стороны прозвучало серьезное дипломатическое предложение. Он мгновенно собрал брифинг и заявил, что Россия готова взять на себя переговоры с Сирией. Дамаск тут же подтвердил, что готов передать свои химические арсеналы под международный контроль. Выглядело все так, будто Керри неудачно выразился, а Лавров ловко воспользовался ситуацией, чтобы громко заявить об очередной "миротворческой" инициативе России. Не беда, что за предложениями Москвы взять под контроль сирийское химическое оружие и даже уничтожить его не стоит ничего, кроме попытки оттянуть время, поддерживая статус-кво. Зато когда США от такого предложения откажутся, всегда можно в привычной демагогический манере развести руками: мы, мол, пуп рвем за дело мира, а подлые янки только о войне и мечтают.
Конечно, Обаме ничего не стоило сослаться на разъяснения пресс-секретаря Псаки и дезавуировать заявление Керри. Тем более, что в прессе сразу же появились многочисленные комментарии о дурно пахнущей подоплеке российских предложений и подозрительно скорой готовности Дамаска эти предложения принять. Но тут наш президент проявил гибкость уже просто сверхъестественную: он поддержал предложения Москвы и попросил Конгресс отложить голосование по началу военной операции в Сирии - для изучения этих предложений.
Вероятно, таким способом он намеревался избежать потенциального позора, не получив большинства при голосовании в Конгрессе. Но на самом деле его имидж, как президента (а заодно и имидж всей страны), пострадал гораздо сильнее из-за бесконечных перемен решений, из-за того, что он позволил себя вовлечь себя в кремлевские игры, как в свое время оказался в смешном положении, приняв всерьез "перезагрузку" отношений с Москвой.
Дальше все пошло как по нотам. Госсекретарь Керри и министр Лавров летят в Женеву и разыгрывают сирийский гамбит. После двух суток переговоров они с довольными гримасами выходят к заждавшимся журналистам и заявляют, что химическое оружие будет вывезено из Сирии и уничтожено. Уже на следующий день в New York Times выходит статья Путина, в которой он с плохо скрываемым самодовольством дает понять американцам, что развитие событий вокруг Сирии зависит не столько от Барака Обамы, сколько от воли российского президента. А Башар Асад - тот самый, который по идее должен трястись от страха в ожидании возмездия за массовые убийства собственных граждан - заявляет, что соглашается на передачу химоружия под международный контроль только если "США прекратят вести политику угроз".
Асад ставит условия и Обама их принимает - какой поворот сюжета!
А как же быть с "красной линией", с "непременным условием ухода Асада", с преступлениями против человечества, с 1429-ю жертвами (в том числе 426 детей), о которых заявлял Джон Керри? Стало быть, преступление останется безнаказанным, жертвы - неотмщенными если Асад всего лишь милостиво позволит ооновским голубым каскам вывезти больше не нужную ему химческую отраву - чужими руками, за чужой счет.
Сводя сирийский кризис к одной лишь проблеме химического оружия, международное сообщество дает Асаду карт-бланш на дальнейшее применение поставляемых Россией обычных вооружений, которыми на сегодняшний день в Сирии уже благополучно уничтожено больше ста тысяч людей. Разве этого не достаточно, чтобы повторить в Дамаске югославский сценарий, а самого диктатора отправить по стезе, проторенной его старшим товарищем Саддамом Хуссейном?
По логике нашего президента, очевидно, недостаточно. По-видимому именно это маниакальное стремление Барака Обамы к миру, даже ценой жизни сотен тысяч сирийцев, и разглядели члены Нобелевского комитета в 2009 году, заслуженно и дальновидно приговорив его к премии мира.
Стать президентом и быть президентом - не одно и то же. Победа на выборах - это личный триумф, результат упорной, невероятно сложной работы. Для успеха на выборах требуется привлечь избирателя правильными речами, - кому, как не выпускнику Гарварда, профессиональному адвокату Бараку Хуссейну Обаме по плечу такая задача. В процессе избирательной кампании адвокат-кандидат защищает себя перед судьей-народом. Но после избрания, кандидат становится президентом, то есть адвокат превращается в судью, а это совершенно другая роль. Если работа адвоката заключается в попытке повлиять на мнение судьи, ни за что при этом не отвечая, то судья самостоятельно принимает решения и несет за них ответственность.
Складывается ощущение, что Обама стал президентом лишь формально. Уровень и стиль его решений говорит о том, что ментально он так и не поднялся над уровнем кандидата-адвоката. Стремление избежать неприятностей ощущается как его главная задача в любой ситуации. Говоря шахматным языком, наш президент играет на ничью, а значит победа ему не светит по определению.
Барак Обама дважды подтвердил свое умение блестяще побеждать на выборах. Логично предположить, что электоральная победа должна была стать первой в череде других, гораздо более значимых для страны побед, одержанных уже в ранге главы государства - разве не для этого становятся президентом великой державы? Но вместо этого мы уже пять лет наблюдаем на политической шахматной доске бесконечные позиционные перемещения с периодическими цугцвангами и патовыми ситуациями. Из колоссального набора доступных действенных средств Барак Обама в полной мере использует лишь одно - право на ничью.