Вчера Сердюк умер. Теперь прошлое виделось Сердюку хитромудрым лабиринтом, ходы которого соединялись остановками встреч. Город, в чьем недолгом измерении развернулась вся его жизнь до тридцать второй минуты вечера, едва успел начаться "Клуб путешественников", город виделся Сердюку не иначе, как лабиринтом.
Лабиринт проникал в бесконечность отражением в чашечке из-под кофе, уносимом на дно, в самую гущу предстоящего. Перед умершим Сердюком распространялся не узнанный, не осмысленный еще лабиринт. Его извилистые ходы роднились с руслами времен, отчего сквозь знакомые Сердюку блочные строения проступали их каменные предки.
Воздух лабиринта казался исключительно в рыжих и голубых пятнах. На тротуарах зеленым цветом собирались деревья, в мгновение выворачиваясь охристо-бурой подкладкой. Гладкие лужайки вдоль дороги прерывались асфальтовыми тропами, ввиду чего обочина гляделась надуманной схемой.
Перспектива обнаруживалась неведомой. По распахнутым для глаза проспектам выхаживали горожане, не пропадая в пространстве, оставляя за собой след из тысяч двойников, словно в киноэпоху "движущихся картинок", и эта цельная зависимость впервые впадала перед Сердюком в откровенность.
Ходы лабиринта вели ко встречам. Сердюк наблюдал бессчетное число встреч, на которые его внимания при жизни не хватало. Сердюк наблюдал и неисчезнувшего самого себя в суете толпы, что не вызвало удивления.
Элементы народа выступали почти знакомо, имея неузнанные черты
лиц и фигур, но родственное общее назначение. Сменялись планы, вдруг предъявляя огромную, на весь экран зрачка, мочку уха, но следом - крошечную мужскую фигурку её обладателя уже на углу дальней улицы, и разом сверху - весь жилой район, с невыносимо разнесенными по самым дальним его тупичкам телами.
Следующее зрение с головокружащей высоты потянуло Сердюка к обильному размером и весом мужчине, с волосиками на лице, покинувшими по пухлым щекам массивный череп и сгрудившимися клинышком у подбородка. Мужчина содержал при себе синий костюм и шляпу от солнца, которую Прокопенко бережно нес в руке, а Сердюк уже знал, что это томление мяса и сала под синей шерстью и есть Прокопенко, хотя не имел сил сейчас же знание проверить, даже малейшим углом зрения повернуться к соседу справа и сличить.
Соседа справа доставили в покойницкую всего несколько часов назад и расположили между Сердюком и Ламиным, что вовсе не потребовало неудобства, поскольку каждый из троих, кроме интимных настроений, был необычайно удручен участием собственного тела в заключительном акте его разложения. Не до тесноты и обид сейчас было дело.
Прокопенко стоял на тротуаре в ожидании перехода улицы и сосредоточенно выжидал "зеленый". Метрах в десяти от "зебры" Сердюк увидел себя, остановившего машину "такси", и сразу свернул память в тот солнечный день, вспомнил, как договорился с Татьяной.
Нет, не с Татьяной, а с Верой. Тогда он встречался с Верой и сбежал с работы часа за два до обеда, поскольку с одиннадцати его квартира была свободна. Теперь, нервничая, в опоздании ловил "такси", так что ни до какого Прокопенко ему тогда дела не было. Еще потом Вера сердилась, правда недолго.
Сердюк увидел себя, срочно захлопнувшего дверку машины, идущего к Прокопенко, и боковым зрением - Прокопенко, улыбающегося в свою очередь, раскрывшего объятия. Столькими лучами радости исходил Прокопенко, что Сердюк пришел в самый искренний восторг от счастья.
Они обнялись, тут же узнавая друг о друге: и какой Прокопенко добрый, с чувством юмора товарищ, к тому же собирает модельки гоночных машин, сам их делает, и любят оба рыбалку. Здесь у них появилась тема говорить часами. Да, и вообще как это необходимо, что бы они познакомились.
С другой стороны переходил дорогу Ламин под зонтом, сдержанно улыбаясь. Сердюк с Прокопенко предполагали, какой этот Ламин циник и не особо восторженный человек, но тоже замечательный. Ламин медленно теряет зрение, отчего страдает тяжело, но никакие линзы не помогают, сейчас же ему зябко в мокром плаще, потому что у этого перехода Ламин появится в этот же час, только через неделю, в самый дождь, захвативший его врасплох по пути к дому.
Они и не предполагали, что знакомы. Сердюк виделся с Ламиным два года назад, в очереди за ветчиной в "Гастрономе". Сердюк читал "Футбол-Хоккей", а Ламин, стоя рядышком, совершенно не представлял, к чему они назначены судьбой в одном месте, так близко, и когда еще встретятся.
Но виделись они еще раз, через восемь лет на платформе Курского вокзала. Ламин отъезжал в Абхазию по путевке, а Сердюк встречал дочку в николаевском поезде. Тогда они просочились мимо, а теперь обнимались, довольные встречей.
Кстати выяснилось, что жена Прокопенко училась с женой Ламина с восьмого по десятый класс вместе, были подругами, сегодня даже не подозревая, что по-прежнему живут в одном городе. Много открылось переплетений судеб, круг друзей и знакомых расширялся, новые имена наполнялись близким и родным значением.
Сердюк, Прокопенко и Ламин не уставали открывать тесную связь жизней, нипочем не могли наговориться, обретая себя в мудром понимании плотного единства.
Они договорились о встрече завтра, семьями сразу.
Уходя, Ламин обернулся. Хотел было поднять руку на прощанье, помахать ею напоследок. В этот прощальный миг рука, опрокинутая по самому краю твердого лежака, безвольно соскользнула навзничь, как бы отделив себя от всего голого тела, и вертикально качнулась над полом всеми ледяными мышцами и сухожилиями.