"Нельзя, - сказал Зимородок, - все умные мысли придумать самому".
"Но, - подумав, добавил он, - можно много их почерпнуть от других.
Умные так и поступают".
Почувствовав гордость за умных, он запрокинул голову и добавил:
" А некоторые умные мысли достойны того, чтобы их забрали в рамочку
и повесили на видное место. Тут главное, чтобы место было
действительно видным".
Почувствовав еще большую гордость за то, что эта умная мысль
принадлежала именно ему, он тут же бросился ей соответствовать.
Рамочку он, правда, взял уже готовую, но мысль, в ней заключенную,
он любил, как свою собственную.
Поэтому выбрал для нее действительно видное место.
Повесил, отошел назад, снова запрокинул голову и залюбовался
делом крыл своих.
А затем и затрепыхал крылами, приглашая и других
к любованию.
Чего же мы стоим? Любуемся, впитываем!
***
"Господи, останови ты это проклятое время!" - возопил
Зимородок, когда вдруг услышал старую,
любимую лет десять назад песню
и вспомнил, как было тогда хорошо.
***
Любовь - это магия.
Любящий истинно - маг,
но
маги встречаются разной силы.
А кто дает им силу?
И за какую плату?
Кто сует им в руки
бубен или иглу?
За какие прегрешения,
за какие заслуги?
То-то же...
Ответ у каждого свой.
***
- Юность не знает смерти, - сказал Зимородок.
Сказав, он погрустнел, нахохлился,
передернул плечами и, помолчав несколько минут, добавил:
- А старость не знает любви...
***
Зимородок пребывал в некоторой задумчивости.
"Кто я? - думал он. - Гений или просто талант? Талант или гений?"
Цена вопроса заключалась в доверии к себе.
Ответить честно, не соврать и, значит, остаться с собой в доверительных отношениях -
вот что стояло на кону.
Зимородок знал, что некоторые исхитряются лгать не только всем вокруг,
но и самим себе. Но он-то был не таков.
" Гений создает новое, - размышлял Зимородок, - талант это новое распространяет.
Талант подражает гению, потому что ни на что другое он не способен. Значит я..."
Вывод напрашивался сам собой. Но делать его он не торопился.
Так хотелось еще немножечко побыть гением.
***
"Ничего нет в мире постоянного, - горевал
Зимородок, сидя на удобной каменной террасе клювом
прямехонько на закат, который пламенел пуще
обычного, замещая расплавленным багрянцем бирюзу
вод теплого моря. - Ну, ни на что нельзя
положиться. Любовь... ах, улетает! Дружба, и та
склонна превращаться в собственную
противоположность. И если бывшая возлюбленная еще
может вернуться - иногда случается, - то бывший
друг - никогда. Вот я... Возьмем меня, да. Еще
недавно я дня не мог прожить без снеток. А теперь
мне подавай копченого кальмара..."
Он вяло, как бы нехотя потянулся и отщипнул кусочек
копченого мясца. Пожевал, вздохнул..
"Эх, жизня, - подумал. - Нет в ней опоры. Даже я
сам себе не помощь. Мне скоро и кальмар
приестся... Что тогда? Вновь возвращаться к
снеткам?"
Последняя мысль показалась Зимородку не лишенной
смысла и привлекательности. Он озарил себя улыбкой.
"Жизня..." - протянул он снова, но веселей.
Под таким небом, да с таким закатом согласишься
хоть на кальмара, хоть на тунца.
Зимородок был сибарит и немного сноб.
Но никто не посмел бы упрекнуть его циником.
***
Обычно Зимородок не замечал движения времени.
Жизнь свершалась естественно и как бы сама собой.
И такой ход событий вполне его устраивал.
Единственно и неизменно вызывали его раздражение воскресные дни, приближение и наступление которых он замечал именно по нарастающему внезапно раздражению. Еще более он не любил воскресные вечера. А за что, скажите на милость, их можно любить?
Вот и сегодня, Зимородок сидел на своем насесте, вполглаза глядя на звезды и призывая сон на свою бирюзовую голову, как избавление и универсальное лекарство от хандры.
Но сон не шел, поэтому Зимородок предавался своему излюбленному в таких случаях занятию - он брюзжал.
"Что-то не то с этой жизнью, - брюзжал он. - В этой жизни постоянно что-нибудь случается, и всегда не то, что хотелось бы. Все, все не так. Друзья становятся врагами и улетают в тихие толерантные страны. Любимые уходят к бывшим друзьям, чтобы вместе с ними улететь в те самые страны, чтоб им было толерантно во всех местах и со всех сторон. Лето - лето! - начинает походить на осень, а весна - на зиму, днем не укрыться от света, и не найти его, когда на душе темно..."
Он мог бы еще долго продолжать брюзжать, и он, наверное, будет это делать, вздыхать и чертыхаться, но впереди еще целая ночь, до рассвета, как до Луны (где она, кстати?) и он не спешил разгоняться.
Вообще, он был достаточно мягким, терпимым и даже толерантным существом, но - днем! Ночью же к нему лучше не подходи, ночью так темно и одиноко. И потому он страшился темноты ( только - тс-с! - никому об этом), и всячески себя подбадривал, а точней - накручивал и заводил.
Какой уж тут сон?
Ночью, когда силы зла властвуют безраздельно, он никогда не выходил на болота и
предпочитал держать в лапах что-нибудь основательное.
Эй, кто там дышит в темноте?
Не подходи!
***
Однажды Зимородок, пролетая над населенной людьми местностью,
заметил на скамейке у куста сирени тучную женщину.
Она растеклась телом на всю скамью и улыбалась шеей.
То есть, ее круглый подбородок лежал на круглых ее грудях,
те лежали на круглом животе, который, в свою
очередь, покоился на круглых несводимых коленях,
и все это вместе создавало видимость улыбки
где-то в районе шеи.
Видимость была ошибочной, ибо тонкие ее
губы на самом деле были плотно сжаты,
а маленькие глазки, прицеливаясь,
смотрели плотоядно, холодно и цепко.
Ощущение ужаса всколыхнуло
Зимородка, и он учащенно затрепыхался,
унося подальше и поскорей свои
ноги-крылья.
Некоторые вещи лучше видятся с высоты
полета.
На некоторые вещи только и можно
смотреть с высоты своего полета.
***
"Свое - это хорошо взятое чужое" - думал Зимородок,
умыкая улов у рыбаков.
"А вот жадность, выходя на дело, следует оставлять дома", -
прозревал он,
наблюдая с воздуха, как расходятся круги на воде
в том месте, куда плюхнулась рыба,
которую он не смог удержать.
"А вот взял бы рыбку по себе - был бы с ужином", -
додумал он мысль,
прицельно опорожнил кишечник с кабрирования и,
соблюдая режим молчания, улетел в сторону ночлега.
***
Вечером Зимородок выбрался на разведку на предмет чем-то поживиться.
Объектом разведки было выбрано отдельно стоящее строение типа избушка,
стоявшая, как было указано, отдельно от забора, посреди пространства, забором ограниченного.
Что угораздило его туда сунуться, Зимородок точно сказать не мог, видимо все же любопытство, которым он страдал наследственным образом в особо тяжелой форме.
В общем, когда уже темнело и смеркалось, но не так, чтобы сильно,
и можно было спокойно ориентироваться на местности пролета,
Зимородок взял курс на одиноко светящееся окно означенной избушки,
намереваясь резко и накоротке перелететь открытый двор и,
присев на краешек подоконника, быстро и без помех собрать нужные сведения,
и дрыснуть восвояси.
Практически так все и произошло.
Но Зимородок не учел наличия избыточного звукового давления внутри означенной избушки.
Поэтому, едва только нарисовавшись в раскрытом раструбе окна, наш пернат был сбит влет концентрированным и акцентированным ударом 124 децибел звуковой колотушки.
После чего он-таки дриснул. Кубарем. И дристал всю дорогу, возвращаясь, сломя и очертя, вышеупомянутым способом в камыши, в глушь, в тишь.
"Страшней Огненной Стрекозы с хватательной маской из жидкого металла может быть только одинокая глухая Старуха-С-Телевизором!", - задним умом крепчал Зимородок, долго и мучительно приходя в себя после звуко-травматического шока.
В траве настраивали свои скрипки цикады, но он их не слышал. Ни цикад, ни скрипок.
Хочется верить, что ПОКА не слышал.
***(16)
Мысль носилась в воздухе.
Чужая мысль.
Мысль другой ориентации.
В воздухе много чего витает.
Привычным резким броском клюва Зимородок выхватил ее из
свободного доступа и лишил свободы.
Держа невольницу клювом, словно пинцетом,
внимательно рассмотрел.
"... ты делаешь звук тише, проходя в пустоту,
оставшуюся после ушедшего звука..."
"Как странно сказано,
как странно звучит, - подумал
джентльмен. - Это чисто женская эквилибристика ума,
мужчина не может
жить с такими образами в голове.
Кажется, что не может...
Конечно, каждый мужчина - невероятный и особенный,