Сила, призвавшая его к жизни, сделала его Смотрящим вниз.
Он сидел на сотворенном им эфирном уплотнении и смотрел именно вниз. А мог бы и не сидеть, мог бы просто дрейфовать в пространстве, как поступает подавляющее большинство ему подобных. Но он решил для себя, что так будет лучше, что для выполнения порученной ему работы привязка к определенной точке пространства просто необходима. А еще лучше иметь несколько таких точек. Но наш ангел был совсем молоденьким, новой воплощенной сущностью, поэтому успел обустроить пока лишь одно место для наблюдения. И этого на первых порах ему вполне должно было хватить. Ведь сидит он высоко-высоко, глядит далеко-далеко... От безумной высоты своего положения у него немного захватывало дух - фигурально говоря, поскольку дух в смысле дыхания ангелам не свойственен. Но что-то такое, некое волнение и трепет вперемешку с избыточной концентрацией водяных паров он все же испытывал.
Ангел со своего насеста смотрел вниз на расстилавшуюся глубоко под ним от края до края серо-зелено-коричневую клубящуюся мысленную субстанцию, созданную совместными потугами человечества Земли. Кто-то из тех, что знают больше других, определяет энергетическое поле, материализованное мыслями, чувствами и молитвами бесчисленных поколений людей, как Эгрегор, живущий уже по своим законам и по своему разумению, и обратным вектором воздействующий на создавшее его человечество. Да, он существует, с этим не поспоришь, отсюда, с высоты он был отлично виден.
Безрадостное зрелище. Унылое и удручающее. Ангельское существование по природе своей и без того ровное, в меру приятное и лишенное эмоциональных всплесков, а длительное созерцание сумеречного пространства значительно понижает жизненный тонус. Конечно, такому наблюдателю, Смотрящему вниз, хорошо бы иметь покрепче закалку и посерьезней подготовку, но вот, доверили ему, очевидно, имея в виду какие-то его качества, и он - будь что - не подведет.
Его задачей было заметить, не пропустить яркую вспышку чьей-то гениальности, озарения или прозрения. Вообще любую неординарность, что угодно из ряда вон выходящее. Так было сказано. Он немного сомневался, может ли быть вспышка неяркой, и всякая ли вспышка является достаточно яркой и заслуживающей внимания. Немного поразмыслив, он решил: чтобы не пропустить достойную - реагировать на любую, а там видно будет. Главное - не пропустить, найти источник и доставить по назначению. Пока за все время своей бессрочной вахты ничего подобного он не еще замечал. Клубы однородной темной массы лишь изредка подсвечивались изнутри какими-то блуждающими огоньками, но все эти всполохи были в пределах статистической погрешности, и на них можно было не обращать внимания. Настоящий же светоч редок, как белая ворона в стае ворон черных, поэтому награда ожидала того, то сумеет его заметить и сберечь. Какая награда - это тайна и сюрприз, и вообще, не в этом дело. Главное, чтобы было что замечать, и - заметить. Наш ангел подозревал, что не он один в настоящий момент находился на наблюдательном посту, поэтому, чтобы не опростоволоситься и не дать себя обойти, смотрел в оба с неослабным вниманием.
Вообще, он был молодым ангелом, если допустимо применение подобной характеристики к существу практически бессмертному, у него накопилось мало воспоминаний и еще меньше случилось заслуг. Он не бывал в других мирах, на других планах бытия, в других образах и других воплощениях. Он был реализован как сущность впервые в соответствии с планом реализации, и теперь сам творил свою судьбу и сам заполнял свою память. Конечно, кое-что в его память было заложено при воплощении, необходимый и достаточный минимум, но бытие было сложней, разнообразней и интересней, чем каноническое о нем представление, поэтому многое предстояло узнать и познать впервые. И в этом заключалась его, бытия, сладость.
Ему было известно изначально, как данность, что человечество в массе своей не оправдало, не оправдывало и вряд ли оправдает возложенных на него надежд и ожиданий. Что-то шло не так в его развитии, вернее, оно шло вразрез с Первоначальным Замыслом. Это не было преувеличением. Достаточно беглого взгляда вниз, чтобы убедиться, что так оно и есть. Эгрегор демонстрировал средний уровень человечества. Этот тяжелый, как глина слой, покрывал и впитывал все, что ниже него, и в то же время гасил, не пропуская к Небесам возвышенное и неземное. Воспарить духом, чувством или фантазией, пробить полог обыденности и достичь чистого Неба, мало кому удавалось. Наш ангел не встречал еще ни одного в этом подвиге преуспевшего. Иными словами, вместо того, чтобы стать пьедесталом и трамплином для прорыва все большего числа душ в горние сферы, человечество само организовалось так, что гасило в себе, иногда с предельной жестокостью, все неординарное и передовое, возникающее вопреки всеобщей привычке. Таков был тренд. Таков он был из века в век.
И Творец был опечален этим обстоятельством. Нет, милость и терпение Его по-прежнему были безграничны, но Он решил, что настало время разобраться в том, что же происходит в реальности и внести коррективы в план. С этой целью и были созданы ангелы-наблюдатели, вечно бодрствующие, дежурные по Земле, Смотрящие вниз, чтобы вовремя обнаруживать носителей высшего духа, просвещенных мудрецов, прозревших пророков - всех, сумевших пробиться сквозь душный туман Эгрегора, и оперативно доставлять их куда следует. Следовало же препровождать их в Приемное отделение Райской канцелярии, ибо предполагалось, что там им и место. И место то было свято, подготовлено надлежащим образом и ожидало заполнения.
Важно было не проморгать, ибо далеко не все обладали достаточными силами, чтобы светить долго, и миг вспышки часто бывал слишком кратким и больше не повторялся. Задача Смотрящего - заметить, подхватить, уберечь и доставить по назначению, а дальше уже дело Высших сущностей и самого Творца.
Аллилуйя!
Гигантский Эгрегор бурлил рыхлой массой своей словно вселенское торфяное болото. Отдельные участки его вздымались и опадали, перемещались, менялись местами друг с другом, вздувались и лопались громадными пузырями, как бы механически повторяя и демонстрируя умственные и душевные потуги человечества. 'Зачем богам это озеро ненависти и страха?' - подумалось Смотрящему вниз. Он вздрогнул и опасливо оглянулся, убоявшись собственной крамольной мысли, словно кто-то мог ее подслушать. И правда, ведь мог. Для Единого мысли каждого доступны, словно картинки на экране, а он почему-то подумал "Боги', во множественном числе, и он не знал, почему так подумал, но вдруг за этим что-то скрывается, чего он не знает? Поэтому лучше не думать вообще. И он постарался пресечь свою мысленную активность и сосредоточиться исключительно на наблюдении. И вовремя, потому как клубящуюся массу внизу под ним пронзил в тот же миг тонкий, но нестерпимо яркий луч. Он вспорол бурую плоть Эгрегора изящным стилетом и вонзился в зенит, в самое Небо над ним, вызвав тем в нем свечение. И показалось Смотрящему вниз, что жгучая энергия луча коснулась и его, и стали ему на тот же миг видны и понятны наполнявшие луч удивительные образы. Яркие, нарядные, жизнеутверждающие и жизнелюбивые, граничащие, а то и перехлестывающие в область реальных прозрений видения были настоящим откровением даже для него, для ангела. Жизнь вдруг открылась ему и осветилась с неожиданной стороны, о наличии которой он даже не подозревал, жизнь практически за чертой жизни...
Однако, времени осмысливать мгновенно пережитое, не было.
Небо в точке соприкосновения с лучом еще играло, переливаясь всеми оттенками золотого, а он сам уже пропал, внезапно, как и появился, словно и не бывало.
Гениальная краткость, роковая недосказанность.
Смотрящий вниз сорвался с места и со скоростью мысли устремился туда, куда смотрел. Плоть Эгрегора, вспоротая лучом, ещё не успела затянуться, как ангел проник сквозь прореху, пронзил его, как сокол тучу, и вынырнул ниже, держа направление. У него было мгновение, чтобы восхититься видом ночной Земли, и он им воспользовался.
Прямо под ним, окружённое россыпями ночных огней, лежало длинное серпообразно изогнутое озеро, бывший морской залив, отделенный от моря узкой укрытой камышами полоской земли. Это чудо природы по большей части пребывало в запустении, по берегам его между человеческими жилищами там и сям были разбросаны пустыри, поросшие колючками и жестким, словно жестяным бурьяном. Точка, из которой ударил луч, находилась на одном из пустырей.
При ближайшем рассмотрении точка оказалась человеческим телом, тем, что от него осталось: кучей тряпья с разбросанными в разные стороны башмаками, вывернутыми подошвами вверх. Выброшенная вперед правая рука сжимала в одеревеневшем кулаке воткнутый в планету пустой шприц, синевший между пальцами сигнальной кнопкой поршня. Все это лежало так, словно человек ушел пешком под землю, бросив, оставив позади себя все то, что мешало ему совершать переход. Из этой безобразной кучи голубым дымком исторгалась душа. Она ничего не помнила о былом, и ничего не понимала о настоящем, и потому испуганно озиралась по сторонам. Казалось, достаточно выстрела внезапной искры, чтобы от страха она рассыпалась на ионы. Или фотоны. Словом - в пыль. Спасая и сохраняя, ангел окутал бесприютную душу специальной шалью из тончайшего эфира, принял ее в объятья и увлек за собой.
Уже начав подъем, краем глаза он заметил резкое темное движение от земли в своем направлении и уловил мысленный посыл, состоящий из, на первый взгляд, не связанных между собой, разрозненных фраз: 'Положи чужое... Не тронь, гад..." и "Ты куда, щучий сын?" И сразу почувствовал чужую сковывающую силу, препятствующую его полету. Пришлось напрячься, превозмогая ее, и это ему удалось. Подумалось, что, двумя мгновеньями позже, и еще не известно, как все закончилось бы, потому что сила, ему противодействующая, была как минимум равна его силе. Значит тот, кто ею обладал, был как минимум равен ему. Странно, ни о чем таком его не предупреждали...
Эгрегор пришлось проникать по - живому. Тот заворчал и нехотя расступился, пропуская. Ангел был обременен ношей, но тяжести не ощущал. Энергия разливалась в пространстве, собственно, пространство из энергии состояло, и он умело ею пользовался. Тот темный сгусток поля, что преследовал его, тоже черпал энергию полной мерой, но догнать его не мог, хотя и не отставал ни на йоту. Смотрящего вниз очень занимал вопрос о преследователе, о том, кто бы это мог быть, но задуматься над ним он не успел, полет быстро закончился, и все разрешилось само собой.
Врата приемной Райской канцелярии обладали секретом. Они были анизотропными, то есть доступными к проникновению только в одном направлении. Вполне закономерно, что направление это было - на выход. Уйти из рая мог любой пожелавший того, войти же можно было лишь по конкретному приглашению или спецпропуску. Вовсе не казалось странным, что желающих покинуть рай по доброй воле не было вообще, никогда, ни разу, зато под воротами с внешней стороны всегда ошивалось несколько невнятных сущностей, жаждущих найти лазейку и проскользнуть вовнутрь незаметно. Даже и без всякого на то права. Таких случаев за все время существования рая тоже не было ни одного, однако желающих пройти без билета в заповедную область от этого не убавлялось. К слову сказать, врата чистилища были устроены подобным же образом, с той только разницей, что обладали свойством всех впускать, никого при этом не выпуская.
Вот и в этот раз, при приближении ангела какие-то тени расступились, пропуская его, и сразу устремились к воротам за ним в надежде воспользоваться чужим попутным движением. Он не разглядел, кто они были такие, попросту не обратил внимания. Он прошел сквозь матрицу двери, как сквозь тонкий фильтр, все его существо было дезинтегрировано, каждая составляющая его нимбула была взята отдельно, просканирована, сверена с эталоном, очищена от чего-то несущественного и поставлена на место. Смотрящий вниз почувствовал стыд наготы и радость обновления. Райские врата были практически единственным местом в мире, где он мог это почувствовать. Где он мог просто чувствовать, поскольку чувства ангелам, как утверждают те, кто думает, что может об этом рассуждать, не свойственны в принципе.
Раздался чмокающе-всасывающий звук, и ангел ввалился в приемную. Странно, но бережно прижимаемая им к груди жалкая человеческая душонка была пропущена беспрепятственно, видимо, пропуском для нее послужило его присутствие и его к ней отношение. В тот же миг за его спиной что-то грохнулось во врата, да с такой силой, что, будь они обычными железными, или даже каменными, не устояли бы. Но, слава Богу, они были совсем другой конструкции, специальной, сделаны на заказ у правильного мастера, поэтому вся сила удара ушла в звук, не причинив малой архитектурной форме ни малейшего вреда. Грохот, однако, произошел оглушительный.
За вратами, как ему и положено, находился Привратник, он же Хранитель врат. Он стоял, широко расставив ноги, подбоченясь, да и вообще был огромен, внушителен и местами страшен. А местами - добр, и всяк, имевший к нему конкретное дело и места те знавший, ими пользовался, что не возбранялось. Должность привратника была, как ни крути, архиважной, потому и чин он носил архангельский. Приемная представляла собой часть пространства, с одной стороны ограниченную вратами, а с другой - привратником, так что миновать его, даже прорвавшись за врата, не было ни единого шанса.
Просочившись сквозь материализованную нематериальность врат, Смотрящий вниз оказался в аккурат у ног Хранителя. Можно сказать - у подножия, поскольку ног как таковых видно не было. Но были глаза, было лицо с бородой, курящейся туманом. Глаза казались добрыми, с лукавой искоркой, а борода то ли прятала, то ли формировала улыбку. Однако Привратник состоял на службе, и потому имел право проявлять жесткость. Что и сделал, что и проявил.
- Ты с какого такого перепугу припер сюда это ничтожество? - вопросил он у ангела строго, почти свирепо, имея в виду принесенную им душу. - Ей - туда, в подвал.
И перстом в пол указывает. Собственно, пола как такового не было. Роль пола и его обязанности исполняла молочно-белесая матовая самосветящаяся поверхность. Интересно, но эта же поверхность, незаметным образом изгибаясь, превращалась в стены, и дальше - в потолок над головой. При этом чувства сдавленности и ограниченности пространства не возникало, но присутствовало чувство простора и безграничности, запускающее в душе процесс легкого опьянения восторгом. Смотрящий ангел был здесь впервые, поэтому с восторгом же восторгу предавался, возводя это ощущение в квадратную степень.
- Что ты! - залепетал весело, хоть и протестно ангел. - Он необыкновенный! Ведь он такие прозрения испытал, такие истины постиг. Я знаю! Лучом ударил, как из гиперболоида, полнеба зажег! У-у-у!
- И ты сам все это видел?
- Видел!
- Ой, ли? Зуб даешь? - источил скепсис старший по званию.
- Не понял?
- Сынок, - архангел теперь был сама снисходительность и доброжелательность. - Даже если ты что-то такое и видел - в чем лично я сомневаюсь, - все эти гипотетические успехи не в счет, ибо достигнуты не по правилам. А правило здесь одно: только на своем топливе, только за счет внутренних резервов... Это понятно? Все остальное не принимается. А посмотри ты сам на это убожество. Какой с нее возможен толк? Мало ли кто там, внизу, ширяется, что же теперь всех их сюда тащить? У нас все же рай, а не наркодиспансер. Свой рай для себя они уже создали - там, где им хорошо. Негоже оттуда их забирать. Но это их выбор, мешать им мы не будем, но и поощрять тоже. - Душа дрожала и усиленно потела крупными фосфоресцирующими каплями. Привратник кивнул в ее сторону: - Лечить ее надо. Там. - И он снова указал пальцем в пол. - Молодой ты ишшо, ни черта не смыслишь в нашем деле...
- Ась? - в ту же секунду раздался за спиной голос. - Кто здесь черта звать изволил?
И часть пространства рядом с ангелом, локализовавшись подле него, занял некто, ликом темен. Тесней в прихожей не стало, но стало неуютней, поскольку вновь прибывший источал явную и остронаправленную недоброжелательность. Глаза его пламенели, словно выхваченные из камина угольки, взгляды он бросал огненные, точно молнии. Неизвестный, видимо, и был той, преследовавшей Смотрящего вниз, темной силой. Странно, с виду он казался обыкновенным ангелом, только действительно темным. Именно темным, а не черным, отличие состояло в спектре излучаемого света. Тогда как обычный ангел искрился и сверкал, темный излучал инфракрасное тепло и свет красно-коричневых тонов. Ну, и метал еще молнии.
"Так вот ты какой, чёрт!' - подумал наш ангел, встретивший живого черта впервые.
Еще ему подумалось, что если поначалу врата черта не пропустили, а потом вдруг взяли и пропустили, значит, это кому-нибудь нужно. А раз команду вратам мог отдать лишь тот, кому они подчинялись, значит, ему это и было нужно...
- Тьфу, пропасть! - возмутился, притворно возмутился, этот один. - Опять напугал!
- Гы-гы-гы! - заржал черт. - Пардон, не собирался, и в мыслях пугать не было. Но только меня помянули, я тут же явился. Я тут как тут!
- Да уж, ты такой, - согласился с ним архангел. И тут же, склонившись и улыбнувшись левым глазом, подначил гостя: - Что, малец, а наш-то пострел порасторопней тебя оказался, а? Из-под носа добычу уволок?
Черт гневно вспыхнул взглядом в сторону Смотрящего вниз, все еще обнимавшего душу неприкаянную.
- Есть такое дело, - согласился неохотно. - Никто и не ожидал. Свалился с неба, как камень с когтями, схватил, что плохо лежало, и был таков! Ни здравствуйте вам, ни до свидания!
- Да, он у нас огонь, на ходу подметки рвет! Ха-ха!
Архангел помолчал, переводя взгляд с одного, пред ним представшего, на другого, в итоге хмыкнул:
- Хм! Забавно все же, братцы, смотреть на вас вот так, когда вы рядом стоите. Вы, как двое из ларца, одинаковы с яйца. Лица ваши будто под копирку сделаны, только цвета побежалости разные.
И он трубно засмеялся удачной своей шутке. Навеселившись вволю, кивнул темному:
- Ладно, забирай свое добро в охапку и тащи в чистилище. Там ему самое место. Привет, кстати, Нижнему Привратнику передавай, ну и все прочее, что полагается. Давненько мы с ним не виделись...
И - ангелу: - А ты приберись здесь пока.
У Смотрящего вниз зарябили и завибрировали крылообразования за спиной, таким манером он выражал свою грусть и несогласие. Свободу выбора никто не отменял, но у него, похоже, ее просто не было. Служба есть служба, что уж тут спорить.
Уже протянул руки темный служитель Чистилища, желая заграбастать пригревшуюся и затихшую на груди ангела бедную человеческую душу, уже забегали в голове Смотрящего вниз мысли в истерической попытке в последний момент решить проблему, придумать, как подчиниться приказу и в то же время не выполнить его, как вдруг Привратник отключился и стал недоступен, превратившись в некое подобие погруженной в себя крепостной башни. Ангел понял, что прошел внутренний вызов, и включилась прямая связь с Верхним этажом. Это продолжалось некоторое время, правда, происходило все в таком месте, где время не играло такой уж большой роли, или, другими словами, где вопрос времени остро не стоял, поэтому ангел поставил себя на паузу и переключился на режим внутренних размышлений. Последние события подкинули ему несколько новых тем, так что подумать было о чем.
Когда архангел вновь стал доступен, он сказал:
- Все отменяется. Эту, - он кивнул на медленно впадавшую в состояние полномасштабного ужаса душу наркомана, - по прямому распоряжению, - палец вверх, - приказано принять нам. Не обсуждается. А тебя, - ангелу, - ждут там, - палец вверх.
И, расслабившись и завершив таким образом официальную часть, испустил несколько суждений неофициально, частным порядком:
- Странно, странно, однако... За все время службы - ничего подобного. Ничего подобного...
Архангел еще продолжал удивляться вслух, когда сила, до того момента не проявленная, проявила себя по отношению к Наблюдателю дважды. Во-первых, мягко, но настойчиво она изъяла трепещущую душу из его объятий и препроводила куда-то дальше, в недра, надо полагать, Рая. Ангелу еще подумалось, что ей, душе, он вовсе никак не завидует. Просто ну ни капельки. Хоть и рай, и по прямому указанию, но - нет, не завидует. И, во- вторых, та же сила, обретя точку приложения сзади, не слишком мягко, но в достаточной степени настойчиво выдворила и ангела, и черта за ворота рая. Они и опомниться не успели, как оказались с внешней стороны, лицом к лицу. Лица своего визави при этом Смотрящий не разглядел, даром что смотрел не вниз. Не успел, да и слишком близко было.
Манипулировавшая ими сила, в которой ангел, наконец, распознал признаки изначальности, трансформировала их необходимым образом. Чёрт, с его злым в упор взглядом, растаял в пространстве, словно стертый с грифельной доски мокрой тряпкой рисунок мелом, следом растаяла тряпка, доска и все пространство целиком, и проявилось другое, совсем иного качества пространство. В голове еще звучало некоторое время: 'Встретимся еще, я тебя запомнил!' - но ангел понимал, что уже состоялся перенос его на верхний этаж, и что перемещение вверх вовсе не было линейным и пространственным.
Парадокс, представленный наглядно: выше, но не вверх.
Он оказался в пространстве иного, высшего уровня, высшего порядка, куда не забраться по пожарной лестнице, механически отсчитывая ступени. И куда, как и в рай, не въехать без специального приглашения. Но если в рай все же попадают многие, посещения этих мест удостаиваются единицы.
Да и то, кому и что об этом известно?
Свое попадание в мир высшего порядка Наблюдатель осознал через посредство возникшего тягостного ощущения своей инородности. Что-то похожее бывает, когда человек в рабочей спецовке неожиданно для себя оказывается в сияющем чистотой и белизной месте, и тогда, если он достаточно деликатен, он боится лишний раз повернуться, чтобы не испачкать стен, не повредить обстановки. Конечно, гораздо большее количество людей никогда не испытывает подобных проблем, поскольку везде чувствуют себя в своем корыте. Но наш ангел все же обладал достаточной утонченностью, поэтому чувствовал себя не совсем комфортно - мягко говоря. Только место, в которое он попал, работало несколько по-другому, высвечивая внутреннюю готовность - или не готовность - вновь прибывшего к его посещению. Смотрящий сразу почувствовал, что некоторые мысли, осенившие его в последнее время, породили и некоторые сомнения в его душе, с которыми неплохо было бы разобраться до подъема в высшие слои мироздания. Но выбора и права на отсрочку у него не было. Оставалось подчиняться и... улыбаться!
Слово.
Сначала, как известно, было именно слово, а уже потом проявилось пространство, и различные в нем местности. Следовательно, с непоколебимой уверенностью можно утверждать, что всегда найдется пар-тройка слов, чтобы описать любое сущее, представленное или увиденное. Все споры о достоверности описания ни к чему не ведут и контрпродуктивны, ибо слово - инструмент описательный, а не измерительный. И у каждого он свой...
И слова нашлись, и они зазвучали в сознании ангела.
Смотрящий, уразумев, что оказался там, где и помыслить себе не мог, быстро свыкся с этим обстоятельством. Он просто открылся окружающему. Осмотрелся и пропитался впечатлениями. Понять и принять увиденное помогали аналогии низшего порядка.
Пространство, его обнимавшее, во все стороны было одинаковым и однородным. Больше всего оно напоминало безграничный во всех направлениях океан, наполненный, однако, водой странного свойства. В отличие от земного, воды этого океана не топили, не сдавливали и не удушали, но наполняли легкостью, энергией и силой. Это была необычайная, изначальная, не разделенная на составляющие смесь живой и мертвой воды, которая очищала, исцеляла, оживляла и перерождала. Ангел почувствовал, как, омытый ею, успокоился и обрел утраченную уверенность, которой так не хватало поначалу. И тогда он заметил еще одну особенность окружавшей его протоводной стихии.
Всю толщу пространства проникала легчайшая разнотонность, так, легкая световая рябь, навевавшая воспоминания о пронизанных солнечными лучами водах земного океана. Вихрь несся где-то над волнами, и в то же время непостижимым образом он пронзал всю толщу вод. Эти волны не ощущались физически, они не укачивали, но убаюкивали, словно принимая сознание в теплые ласковые ладони, сообщая чувство абсолютной причастности и защищенности. Лишь отдавшись этому новому для себя чувству, ангел заметил, что все световые волны, похоже, были концентрическими и исходили из одной точки, из одного центра. А, подумав об этом, сразу туда, в центр всего, и перенесся.
И вновь, в который уже раз произошла полная смена декораций.
Смотрящий оказался внутри пространственного, а возможно, что и внепространственного, образования, наполненного молочно-белым светом, или огнем, который вел себя по своим правилам, ангелу, конечно же, не ведомым. Свет был густым, тягучим и, пожалуй, сладким, как кокосовое молочко. Он был зернистым, как мякоть кокоса. Этот свет не обжигал, не ослеплял, не делал ничего, что могло бы причинить боль или неудобство, хотя было совершенно очевидно, что мог бы сделать это в любой момент. Более того, в какую бы сторону ни направлял свой взор наш ангел, пространство света перед ним прогибалось, продавливалось и уходило в бесконечность, в то время как за спиной и по бокам, оно прижималось к нему на расстояние кивка или поклона, окружая и заключая его в своеобразный кокон или яйцо. Сознание расщеплялось, растягивалось, раскладывалось в линейную последовательность знаков и символов, несмотря на это Смотрящий чувствовал свою полную безопасность. Вместе с тем, подпитываемая некой внешней силой, его умственная способность поддерживалась в адекватном состоянии и рачительно оберегалась от перегрева. Стоило ангелу ощутить и понять все это, не раньше и не позже, как из беспредельности и запредельности пред ним явился величественный облачный трон, на котором расположился Творец.
Это был стопроцентный, рафинированный патриархальный образ.
Розовощекий старик с невесомыми как пух седыми кудрями и в ослепительно белых ниспадающих свободных одеждах. Ему равно могло быть и шестьдесят, и шесть миллионов, и шесть миллиардов лет. Но ему было значительно больше. Собственно, он был само время. Это ощущалось напрямую, нестерпимо, как биение пульса, и это ощущение парализовывало.
- Вот и ты, сынок! - промолвил Отец. - Дай-ка посмотрю на тебя. Экий, ты, какой! Или ты - дочка? Что-то я не пойму.
Смотрящий упал ниц. Пространство под ним расступилось, и он соскользнул в бесконечность. Ему хотелось слиться с ней и умереть, причём в равной степени хотелось того и другого. В бесконечности, в которую он устремился, безусловно, было и то, и другое. Но уже в самом начале пути его окликнул и вернул назад Господь.
- Ну-ну! - сказал Он. - Сынок ты, иль дочка, - не так резво, дружок, не так резво.
Пустота перед ангелом перестала расступаться, сделалась упругой и, выгнувшись обратно, вернула его на прежнее место. Он даже не вспотел. Только слова Творца смутили и запали в душу, причём так, что ему впервые захотелось ощупать себя. Он ощутил волнение неизвестного свойства.
- Каким бы ты ни был, - продолжал Господь, - я все равно люблю тебя, не сомневайся. Но не для этих откровений привлек я тебя сюда. Конечно, мог бы по обыкновению послать посланника, чтобы проверил на месте и доложил, но не стал, решил сам взглянуть. Знаешь почему?
Смотрящий старательно изобразил незнание, приняв в усердии позу незнания. Он, в самом деле, не знал, но предполагал, что, судя по взаимосвязи событий, дело было в той бедной душе...
- Вот именно, - подтвердил его догадку Творец. - В этом-то и дело. Но если честно - меня мало заботит пока ничтожная душонка, твоими стараниями попавшая не в чистилище, где ей самое место, а в рай. Господь с ней... Как и со всеми я, собственно, пребываю. Меня в этой истории больше интересуешь ты. И не в том плане - девочка или мальчик. Меня удивляет, как смог ты увидеть то, что предназначалось лишь для моих глаз, и чего никто другой видеть не должен был?
Ангелочек сжался от священного ужаса осознания им содеянного.
- Но ты утверждаешь, что видел все своими глазами? - продолжал Господь. - Хотя и не должен был! Прямая связь с Богом, понимаешь ли, закрытый канал... Похоже, ты получился способней, чем я замышлял. Что странно, потому что стандартная модель, без наворотов. Мутация, самосовершенствование? - Он посмотрел на ангела, прищурив око, покачал головой. - Дивно, однако, когда твое творение... Хотя, с другой стороны, что тут дивного? Божественное ведь творение, и потому имеет безграничные возможности. В потенции.
Господь замолчал, тяжелые раздумья никому не ведомые и не постижимые отяготили его чело.
- А знаешь, - после долгого молчания сказал он, наконец. - Не буду я ничего менять, никакие настройки перенастраивать не стану. Раз уж так случилось - пусть так и остается, пусть все идет, как идет. Раз уж ты такой смышленый... Пойми только, что то, что ты видел, совсем не то, что ты об этом думаешь. Что бы ты ни видел и что бы ты ни думал. Все это не твоего ума уровня, не твоего разумения. Поэтому, кое-что ты забудешь, кое-что поймешь, а в дальнейшем будешь общаться лично со мной. Дорогу ко мне теперь знаешь. Ты, думаю, не против...
Смотрящий вниз был не против. Как можно? Он был только за. Он благоговел каждой своей нимбулой и восторженно светился светом радости.
- Да, вот еще что! - вспомнил Творец обстоятельство. - Тебе придется наладить отношения с братцем. Самому. Очень рекомендую не мешкать с этим.
Наблюдатель был смущен, обеспокоен и ничего не понял из последних слов Господа. Но тот не стал ничего объяснять. Он просто воздел десницу и повел ею перед глазами ангела. Тот исчез, как не бывало, но уже через мгновение появился вновь, и очнулся, и осознал себя совсем другим... совсем другой... Зарделся.
Господь засмеялся и мановением руки внес изменения. Следующим же движением Он вернул Смотрящего на пост.
Там ничего не изменилось. Ничего.
Пенился, ширясь и растекаясь, Эгрегор, словно некий забавник бросил пачку дрожжей в отхожее место. Процесс протекал достаточно живо, и, возможно, даже ускорялся. Качественного скачка, однако, не происходило. Да, все пенилось, ширилось и растекалось, но было все то же.
Смотрящий вниз наблюдал картинку, но мыслями был далеко. Мысли приходили к нему издалека, проникали в сознание неспешной мелодией легкого посвиста беспредельности. Ему думалось, он думал.
Поскольку Он един, и Он есть все, постольку лишь внутренняя борьба с самим собой может быть залогом развития и поступательного движения.
"Движение - куда, в какую сторону? - думал Смотрящий.- Хотелось бы знать, в какую сторону идем, но, боюсь, узнаю об этом только, если Бог снизойдет подумать моей головой. Вот только знает ли Он это Сам? Ведь Он ищет, Он сомневается, значит, наверняка не знает, только предполагает. А чтоб узнать поточней - пробует. Старый добрый метод проб и ошибок".
Или же все не так?
Что, если все уже было, что есть и что будет? Отлаженный механизм вселенной тикает, как корабельный хронометр, шестеренки крутятся, маятник колеблется, регулятор хода отмеряет шаги. Важно лишь следить за чистотой и исправностью механики и своевременно осуществлять подзавод.
Что же, Господь - механик, которому к тому же достает времени на веселые шутки и розыгрыши?
Нет, ему больше нравилась мысль о Боге-творце, проносящем за собой весь мир сквозь непрекращающийся творческий поиск и эксперимент, исход которого не вполне ясен ему самому.
Последняя мысль его удовлетворила, и он решил на ней остановиться. Думать о Боге - хорошо и приятно, но пытаться постичь его - непосильно даже для ангельского сознания. Тем более что он никак не мог вспомнить, что затянуло его в бездонный омут этих мыслей. Но что-то было такое, что-то произошло с ним, о чем ни в коем случае забывать не следовало. Даже если забыть велено. Быть может - именно поэтому.
Внизу горизонты озарялись и поражались молниями, все было в общем спокойно, но на душе ощущалось беспокойство. Вновь потянулся себя ощупывать, хотя - с чего бы это? Все было как обычно, но руки - хоть ты что! - помнили другие формы. И тут в памяти проступило нечто. "Мальчик? Девочка?" И улыбка, и бесконечность, и непостижимость... Счастливый, он рассмеялся. Вновь обретенными воспоминаниями он не намерен был ни с кем делиться - и расставаться с ними не собирался.
И вот еще что. Что-то было сказано о братце. Странно, как такое в принципе возможно?
Стоило ему задуматься над новой загадкой, как из темной комнаты подсознания, из глубин Акаши легкий информационный сквозняк принес мысль: "Что вверху - то и внизу, это самое главное".
В то же мгновение стало ему понятно, почему на каждое "Да" всегда найдется свое "Нет', почему белому всегда сопутствует черное, жаре противостоит холод, высоте - пропасть, добру - зло, свету - тьма, а жизни - смерть. Почему светлый луч вверх отражает темный луч вниз.
Источник света заключает в себе и свет, и тьму, и все возможные полутени.
Принцип равновесия.
Принцип равновесия требует, чтобы акт творения всегда был парным.
И тогда, расправив отягощенные крыльями плечи, он повернулся и, улыбнувшись навстречу неслышно падавшему на него темному облаку, сказал: