Деев Георгий Нодарьевич : другие произведения.

Ужасные приключения бывшего резидента

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ирония, грусть и зелёные тараканы

  
  Лирический детектив
  
  Часть 1
  Былое и думы
  
  
  
  Джин Батл, бывший сержант ЦРУ и бывший резидент Забубёнского района Н-ской области, встал ни свет, ни заря и по привычке закряхтел. Затем опомнился, и кряхтеть перестал. Он выпрямился и молодецким шагом, логичным для его настоящего возраста, а не легенды, отправился на задний двор. На заднем дворе имелся ватерклозет или, правильней, нужник. Бывший резидент влез в данное маломерное щелистое сооружение и, предусмотрительно схватившись за предохранительный поручень, присел на корточки. Поручень сержант ЦРУ присобачил на случай, если не выдержит дряхлый настил, и он свалится в отхожее место. В общем, сидя в чисто русском клозете, но, приняв американские меры предосторожности, бывший сержант стал, как говорят некоторые русские сказочники, думать думу. И думу, надо сказать, невесёлую.
  Чистокровный американец Джин Батл почти четыре года проработал шпионом в этом Богом забытом районе необъятной России, и чего достиг? А того, что его увольняют из управления. И когда? Когда он уже подготовил рапорт о вербовке сразу трёх председателей колхоза, двух завмагов и одного члена лавочной комиссии. Когда он собрался со всей деревней, где проживал под видом ветерана столыпинской реформы деда Матвея, обмывать лейтенантские погоны. В общем, обмыл...
  "Политическая обстановка в стране вашего пребывания исключает необходимость вашей дальнейшей работы".
  Это из шифровки...
  Чёрт бы побрал русских! Это они довели свою страну до такой внешнеполитической жопы, когда честным шпионам вроде Джина Батла стало нечего в ней делать. А ведь он уже научился говорить на их языке почти без акцента, и даже стал усваивать местный диалект. Обидно, честное слово, особенно если учесть, какие трудности и опасности ему пришлось пережить. А с каким трудом он внедрялся в население этой непонятной страны...
  
  Забросили Джина на территорию Советской России в далёком восемьдесят восьмом. Самолёт обратно на базу не вернулся, потому что его подбили пионеры из кружка авиамоделистов. В общем, Джину пришлось прыгать с парашютом раньше времени. И если с парашютом проблем не возникло, то осложнения начались в точке приземления, где американца уже поджидали сельские активисты и простые зеваки. Они приняли его за обыкновенного советского космонавта, который опять перепутал Казахстан с Центральной Россией, и принялись его качать. Затем они накачали его самогоном. Потом, когда активисты стали раздевать пьяного "космонавта", они обнаружили на нём три пистолета, автомат, ящик патронов, дюжину гранат и портативную рацию. Активисты оказались не дураками и быстро поняли, что перед ними никакой не космонавт, а обыкновенный шпион. В активистах взыграл ретивый патриотизм, и они принялись бить шпиона с особенным пристрастием. Сельские активисты били непрошенного гостя три дня. На четвёртый незадачливым шпионом заинтересовалась местная милиция. На одиннадцатый - КГБ. На двенадцатый день после знаменательного приземления Джина отпустили с миром, и даже оружие вернули. Стволы, правда, пропилили, а боевые запалы в гранатах поменяли на деревянные, но всё же можно было приступать к работе, что старательный сержант ЦРУ и сделал в соответствии с полученными инструкциями и легендой.
  
  А в это время спецотдел КГБ по борьбе со шпионажем в Забубёнском районе Н-ской области предпринял следующие меры. Жители деревни Сраные Погорельцы были выселены невесть куда, а вместо них появились сотрудники спецотдела, тренированные для выживания в российской сельской местности. Это была группа офицеров в количестве тридцати восьми человек, загримированных под бабушек, дедушек, трёх овец и одного козла. Командовали группой генерал-майор Семён Семёнович Иванов и его замполит, полковник Иван Иванович Семенов. Командование в деревне постоянно не проживало, но появлялось в ней регулярно под видом колхозных пастухов дяди Мити и дурачка Петрухи. Целью группы было снабжать неопытного сержанта дезинформацией. В связи с этим и согласно строгой очерёдности деда Матвея приглашали на огонёк к тому или иному псевдоодносельчанину, где за стаканчиком, другим, третьим и так далее самогонки по секрету рассказывали ужасные вещи. Если же Джин по причине слабого американского здоровья иной раз вырубался раньше времени, то на следующее утро он мог всегда обнаружить в кармане своей телогрейки заботливо сложенный листок с отпечатанным на нём протоколом пьянки-гулянки. Протокол на всякий случай печатался на чистом английском.
  А по пятницам Джин выходил на связь. Чтобы обеспечить секретность, он выезжал с рацией в поле на стареньком велосипеде. В то же время силами местной милиции, подкреплёнными двумя военными вертолётами и многочисленными отрядами добровольной народной дружины, осуществлялось оцепление территории. Чтобы, значит, ни одна собака случайно не забрела в интересные места и не испортила дела. Но народ в округе жил сознательный и, заслышав стрёкот барражирующих вертолётов, складывал руки за спиной и послушно убирался в погреба. Некоторые, правда, при этом бурчали:
  - Шпиён-то, со Сраных Погорельцев, опять на связь пошёл...
  
  Первые шифрограммы, поступившие от Джина Батла, явились причиной если не паники, но сильного недоумения у руководителей в Лэнгли. А сотрудники спецотдела ЦРУ по борьбе с развитым социализмом в Забубёнском районе Н-ской области так просто с ног сбились. По их данным самым крупным военным объектом в этом районе был стройбат с вечно пьяным комсоставом, а агент 00Х13 доносил о таком количестве стратегических объектов, что казалось, будто русские решили сосредоточить весь свой ядерный потенциал на территории одного района Центрального Нечернозёмья. А содержание последней шифровки вообще не лезло ни в какие разумные ворота. Или не впрягалось ни в какие логические сани. В общем, агент докладывал о начале строительства на территории вверенного ему района базы атомных подводных лодок.
  - Он что, с ума спятил?! - орал заместитель директора ЦРУ по внешнему шпионажу на своего коллегу из Забубёнского спецотдела. - Какая база? Какие лодки?! Там ещё при Хрущёве русские мелиораторы последнюю речку угробили!
  - Не могу знать, сэр. Но вы согласитесь: если русские построили в этом районе гидрометаллургический комбинат, куда возят руду для обогащения за пять тысяч миль, так почему им не начать там строительство базы подводных лодок?
  - О, чёрт... то есть, шит! Что же делать?
  - Придётся требовать в конгрессе дополнительных ассигнований для запуска ещё одного спутника шпиона...
  
  Так доблестные сотрудники советского КГБ из спецотдела по борьбе со шпионажем в Забубёнском районе одержали очередную крупную победу над злокозненным противником: американцы ухлопали сто пятнадцать миллионов долларов для запуска нового спутника шпиона, а сотрудники группы были представлены к очередным званиям и наградам. И даже те, кто работал под прикрытием трёх овец и одного козла, получили на всех один "Знак почёта".
  
  Естественно, сто пятнадцать миллионов долларов американские налогоплательщики выбросили на ветер или коту под хвост, или ещё куда-то там. Но спутник, сработанный по последнему слову американской техники, ни черта в Забубёнском районе не обнаружил, кроме вышеупомянутого стройбата с вечно пьяным офицерским комсоставом. А в Лэнгли стояла уже не просто ругань, а натуральный мат.
  - Чёрт бы вас побрал, мистер Абрамович! - бесновался заместитель шефа по внешнему шпионажу. - Спутник ни хрена не обнаружил! Что это значит?
  - Не могу знать, мистер Давидович, но русские такие пройдохи...
  - Что!? Вы мне ещё скажите, что они прорыли дыру диаметром шестьдесят ярдов от Тихого океана до Забубёнска, а базу строят под прикрытием нового свинокомплекса - супергиганта?
  - А почему нет? Как вы думаете: почему в Забубёнске нет мяса? А ведь только в одном их районе сорок подобных свинокомплексов, тридцать ферм крупного рогатого скота, множество птичьих хозяйств, а мяса нет. Почему?
  - Да, почему?
  - Да потому, что всё это - военные объекты!
  - Мать твою... то есть, фак ё мазе! Не может этого быть!
  - Ещё как может!
  - А чем они тогда питаются?
  - Хлеб они покупают у нас за нефтедоллары.
  - Что, у них своего нет?
  - Свой они даром отдают северным корейцам и кубинцам.
  - Но они должны есть что-то кроме хлеба?
  - Всё остальное им заменяет килька в томате и засекреченный биовитаминный концентрат под кодовым названием "бормотуха".
  - Иди ты... То есть - каррамба! И им это нравится? Я имею в виду - такое питание?
  - Очевидно, сэр! Иначе они не писали бы на каждом углу крупными буквами: "Слава КПСС и лично дорогому товарищу Брежневу!"
  - Слушайте, мистер Абрамович, кончайте мне лапшу на уши вешать... то есть, спагетти. Брежнев помер шесть лет назад.
  - Что вы говорите, мистер Давидович? А кто теперь у них у руля?
  - Один мелкий проходимец по фамилии Горбачёв. Я слышал: наши парни из Нобелевского отдела вербуют этого проходимца за миллион долларов.
  - Хорошее дело!
  - Только я вам ничего не говорил, мистер Абрамович.
  - О чём базар, мистер Давидович. Кстати, вернёмся к нашим баранам.
  Коллеги вернулись, и вскоре они решили отправить в Забубёнский район ещё трёх спецагентов для проверки данных, собранных 00Х13-м.
  
  А к тому времени в Сраных Погорельцах произошли некоторые перемены. Ивана Ивановича избрали членом правления колхоза имени Анки-пулемётчицы, и он этим званием очень гордился. Семён Семёнович был пойман с поличным на краже колхозных поросят. Его хотели посадить, но за Семён Семёныча вступилось правление колхоза и руководство КГБ. Прочие сотрудники обзавелись кой-каким хозяйством и, помимо того самогона, который им привозили в виде пайка из главного управления, научились гнать свой. Поэтому они частенько напивались, пели "Интернационал" и прочие зажигательные песни. Джин, вопреки строжайшей инструкции Государственного комитета СССР по безопасности о невозможности задержания вражеского шпиона силами местной милиции, два раза побывал в Забубёнском спецмедвытрезвителе. Дело в том, что тамошний начальник собрался в дружественный Лаос для обмена опытом, и ему требовалась свободно конвертируемая валюта. Но валюты у Джина по некоторым причинам не оказалось и, если бы не вмешательство тогдашнего председателя КГБ, начальник Забубёнского вытрезвителя отправил бы телегу прямо в ЦРУ, чтобы стрясти валюту в виде штрафа хотя бы с руководителей забулдыги-шпиона...
  Но самым неприятным событием оказалась междоусобица, образовавшаяся в некогда дружном коллективе сотрудников КГБ, работающих в Сраных Погорельцах. Инициатором междоусобицы был козёл, вернее, младший офицер группы, работающий под прикрытием козла. Дело в том, что он предъявил пакет претензий командиру группы, где чёрным по белому значилось, будто козёл недополучает овёс и сено, которое рачительный Семён Семёнович скармливал своей благоприобретённой скотине.
  - Я не понимаю, товарищи! - возмущался в тот памятный вечер Семён Семёныч. - Что ему нужно? Он ведь всё равно не ест овёс. Он, как и все мы, получает спецпаёк, в который входит икра паюсная, докторская колбаса и даже ананасы.
  - А я видел накладную в бухгалтерии спецотдела, - блеял козёл, воинственно опустив искусственные рога, - и так чётко прописано - полтора центнера овса и столько же сена в месяц.
  - Но ты же не ешь это, скотина! - выходил из себя Семён Семёнович.
  - Сам ворюга, - парировал козёл, - натырил в колхозе живности и моим овсом кормишь.
  - Но ты же всё равно не ешь овёс с сеном, Филя, - лезли в разговор овцы-подхалимы, - а ему на дело нужно.
  - Какое дело?
  - Известно какое...
  - Нет, ты скажи, зачем тебе овёс?
  - Он его хочет на самогон выменивать, - докладывали овцы.
  - Вот, козёл, мало ему! - возмущалось начальство.
  - Мало, - огрызался козёл, - у меня детство было трудное...
  В общем, и этот инцидент мог бы рассосаться без прецедента, но тут в избушку вошёл Джин, по-стариковски кряхтя и охая. Но, когда он увидел козла, сидящего верхом на стуле с ананасом в руке, кряхтеть перестал и брякнул:
  - What does he do?
  - Вот, вот, - вызывающе брякнул невозможный козёл, - ананас ем.
  Но выпил, кстати, самогонки.
  - Животное! - застонал Иван Иваныч.
  А тут ещё овцы, придурки и подхалимы, вконец всё изгадили:
  - Не слушайте его, мистер Батл, ему сегодня кто-то в сено белены подсыпал.
  - Я не есть мистер Батл...
  00Х13-й тогда ещё не очень хорошо говорил по-русски.
  - ...Я есть дед Матвей, стари пердун и ветеран Столипински реформа...
  - Ну, ладно, паря, хватит комедь ломать, - посуровел Семён Семёнович.
  - Что значит - хватит? - по-бабьи ахнул Иван Иванович. - Под трибунал захотели, товарищ генерал?
  - Не бзди, замполит. Всё будет пучком...
  
  По природной американской глупости Джину Батлу было неведомо чувство страха. Жизнь в России перековала его сознание, и теперь он боялся грозы, дурного глаза, милиционеров, зубных врачей, клопов и работников советской торговли. Сотрудников КГБ он уже не боялся. Зато появилась опасность разоблачения собственными коллегами. Дело в том, что вечер, памятный козлиным демаршем, был завершён полюбовным соглашением. Группа Семён Семёныча не хотела покидать насиженных мест, и даже строптивый козёл предпочитал ананасы в сарае беготне по окрестностям Пхеньяна в поисках южно-корейских диверсантов. А Джин просто боялся позора. Поэтому они решили продолжить "сотрудничество". Иван Иванович помогал Джину вербовать гнилых торговых интеллигентов, членов лавочных комиссий и спившихся председателей отстающих колхозов, а овцы подтягивали американца в разговорной речи. В общем, деревня Сраные Погорельцы зажила тихой - мирной шпионской жизнью, которую иногда разнообразил несносный козёл. Однажды он, проснувшись в состоянии жестокого похмелья, решил даже шантажировать Джина.
  - Дай десять баков, козёл, - щекоча бородой ухо незадачливого шпиона и дыша самогонным перегаром, требовал не выспавшийся сотрудник грозного советского учреждения, - а не дашь - заложу твоим. У меня радист - свояк.
  - Ты сам есть козёл, - неуверенно возражал Джин, - а баки - зарплата один год вперёд - финиш.
  - Как финиш? Чё ты гонишь, рыло?!
  Но Джин не гнал.
  А отсутствие валюты и советских дензнаков, маркированных физиономией какого-то самоуверенного лысого типа, объяснялось просто. Если крестьяне к появлению в их местности американского шпиона отнеслись с философским спокойствием, то в среде забубёнских ветрениц данный факт (факт явления американского шпиона) произвёл переполох. По всему видимому, кончались гнусные времена платонической зависти к столичным шлюхам, но наступала пора надежд и действий. Короче говоря, уже на второй неделе своего пребывания в Сраных Погорельцах Джин заметил первую стайку очаровательных блудниц из райцентра. Энергично огрызаясь на приставания кэгэбэшников, загримированных под бабушек, дедушек, овец и козла, они прогуливались по единственной уличке деревни и наперебой подмигивали Джину. А он сидел на завалинке и упорно прикидывался дедом Матвеем, и даже пердел по-стариковски, чему 00Х13-й целых три месяца учился на специальной военной базе в штате Айдахо.
  А девушки ходили взад - вперёд и подмигивали. Когда стало понятно, что скорее девушек перекосит от постоянного подмигивания, чем расколется тренированный шпион, самая нахальная отделилась от стайки, плюхнулась Джину на колени и прощебетала:
  - Гони стольник зеленью, и я твоя.
  - Вот, вот? - изумился Джин.
  - Это нечестно! - заверещали остальные. - Договаривались на его усмотрение!
  - А если он будет три дня высматривать? - парировала самая нахальная, у которой через три дня начинались месячные.
  - Стольник, шустрая! Я могу и за половину!
  - А я за двадцать!
  - Дуры! Так мы до советского трояка доторгуемся! А нам это надо?!
  - Тогда давай по жребию!
  - Нет, на усмотрение!
  Решили голосовать. Все девушки были комсомолками, и подобные споры привыкли решать на высоком сознательном уровне. Но в это время за околицей показался самосвал, через десять секунд он тормозил возле завалинки, а ещё через три районные девицы махались в рукопашную с областными конкурентками. Бабушки, дедушки, овцы и козёл висли на заборах и радостно улюлюкали.
  Победила область, девицы матёрые и приученные к суровому обхождению со стороны курсантов воздушно-десантного училища. Они погрузили на самосвал Джина, вопящего о своей импотенции по причине глубокой старости, а козёл, предварительно договорившись с одной из красоток за десять минут в своём сарае, грузил туда же рацию. Затем Джина вывезли в поле и принялись трахать, вменив ему в обязанность оплатить каждый трах по максимальной таксе. В общем, Джин оказался крепким парнем и протрахал свою шпионскую зарплату за год вперёд. А так как он был воспитан в чисто американских традициях, когда долг платежом красен, то он тотчас по завершении трах марафона вышел в сеанс экстренной связи и, сославшись на возможность провала, слезно умолял руководство выслать причитающие ему деньги за год вперёд на районный почтамт бандеролью до востребования. Если бы в тот день козёл не был в стельку пьян (впрочем, как и во все остальные), он не стал бы приставать со своим глупым шантажом. Ну да что с него взять...
  
  Джин сделал контрольную потугу и, поняв, что уже всё, выпрямил задеревеневшие ноги и треснулся головой о потолок сортира.
  - Шит! - ругнулся он и полез на выход. Выйдя из сортира, он полностью выпрямился, глотнул свежего деревенского воздуха, почувствовал приступ голода и затосковал. Что ему теперь делать в этой дыре? А как хорошо было всего три года назад. И даже прибывшие из-за океана коллеги с проверкой ничего не обнаружили. Сначала, правда. Джин сильно испугался. Дело в том, что он уже вступил в преступный сговор с кэгэбэшной бандой, и проверка из ЦРУ могла сильно ему подгадить. Всё-таки ЦРУ - это не какая-то лавочная комиссия, а очень солидная организация, с которой шутки плохи по любому. Поэтому, когда Джин прогуливался от нечего делать по деревне, а из-за ближайшего косогора появились три джентльмена в лаптях, черкесках и бейсболках, 00Х13-й чуть не обделался. Ему сразу не понравился негр в центре компании, по легенде - дальний родственник деда Матвея из Тамбовской области. Негр лихо вертел ручку неведомого Джину музыкального инструмента и пел:
  - Всюди буйно квитнэ черемшина...
  Увидев и услышав всё это, 00Х13-й заметался по улице в поисках руководства. Но оно, как назло, отсутствовало и занималось колхозными делами: один заседал в правлении, другой крал поросят. Остальные сотрудники ковырялись в поле. Во всех Погорельцах оставался один козёл, отказавшийся пастись с овцами на дальнем лугу по причине похмелья.
  - Козёл, козёл, - зачастил Джин, вбегая в сарай, - там есть три человек. Один ниггер. Это из мой фирма в Лэнгли.
  - Меня, между прочим, Феликсом звать, - буркнул козёл и повертел в руках пустую бутылку. - А что за люди?
  - Я говорю - один ниггер - это из Лэнгли!
  - Раз ниггер - значит из Лэнли. Знаешь, сколько тут всяких иностранцев бродит? Даже вьетнамцы встречаются, а ты - ниггер.
  - О, год! Надо что-то делать! Ты не понимаешь...
  - Ладно, не зуди, сейчас мы с ними по-свойски потолкуем.
  С этими словами козёл выполз на улицу. Джин остался во дворе, предпочитая наблюдать встречу сотрудника КГБ с подозрительными незнакомцами через дырку в заборе.
  - Здорово, мужики! - браво гаркнул козёл, молодецки потряхивая рогами, когда троица с завывающим негром посередине приблизилась к нему.
  - Салам аллейкам, - невозмутимо ответил крайний справа, по-видимому, старший. Перед поездкой в Россию его долго уговаривали ничему там не удивляться.
  - Милости прошу к нашему шалашу! Если, конечно, вы не забыли взять с собой выпивку.
  - Дринк? О, йес! - заулыбался негр и извлёк из-под полы черкески литр цуйки.
  
  За столом гости стали осторожно выпытывать у захмелевшего козла требуемую информацию.
  - Ты знаешь дед Матвей? - ткнул пальцем в бороду Феликсу старший.
  - А как же! Его вся деревня знает. Хороший малый.
  - Что он делает?
  - А чё он делает? Дрыхнет на печи с утра до вечера.
  - А ночью?
  - Шпионит, паскуда, но незаметно.
  Гости удовлетворённо переглянулись.
  Козёл посмотрел в сени, откуда Джин на пальцах изображал магарыч в случае удачного завершения беседы, и продолжил:
  - Я больше скажу: тут какая-то собака повадилась через речку мост взрывать, но на деда Матвея никто и подумать не может - такой осторожный. Его уж и с дружинниками ловили, а ему всё хоть бы хны: лежит себе на печи и рацию ремонтирует.
  Козёл хлопнул ещё стаканчик цуйки и вызывающе посмотрел на негра. Тот смутился и забормотал:
  - What? What? I am the nephew of Uncle Matthew from Tambov.
  Козёл закусил огурцом и подмигнул бедному негру. Тот не выдержал и запел:
  - Стою я над Днипром тай думку гадаю...
  
  Вспоминая результаты проверки. Джин даже застонал: его представили к награде, а мама получила благодарственное письмо от самого мистера Абрамовича. Но затем началась полная фигня. Русские, упиравшиеся на всех фронтах всех войн, и холодной в том числе, с достойным упорством, каковое упорство приводило их к победам, вдруг облажались до такой позорной демократии, что в специалистах вроде сержанта ЦРУ просто отпала необходимость. И не беда бы, потому что, помимо России, оставались ещё Ближний Восток, Африка и Латинская Америка. Одкако до тех мест надо было добраться за свои с последующим представлением авансавого отчёта, а по пути выучить что-нибудь типа "но компренде" или "аллах акбар". Но, оказавшись не у дел в удемокраченной России, Джин, мало стал узким специалистом по части оценки разных марок самогона и применения русских специальных выражений, он ещё оказался и без цента денег. Дело в том, что областные шлюхи, однажды тряхнув шпиона, который оказался стойким перцем, продолжали работать с ним вплотную, а руководство Джина только послушно высылало деньги бандеролями до востребования, ничему не удивляясь, потому что привыкло к всесилию американского доллара.
  Короче говоря...
  В общем, гнусные времена, в смысле потери работы в насиженном месте, наступили не для одного американского шпиона. О чём свидетельствовала суматоха, непривычная для деревни, привыкшей к размеренному образу жизни. И, не успел фальшивый дед Матвей войти в избушку, как с улицы его кто-то позвал.
  - Эй, Джин. Джин! - раздался истошный вопль. - Ты уже проснулся, морда американская?
  - В чём дело? Сам ты рыло! - высунулся из сеней бывший резидент.
  - Давай в штаб, на экстренное совещание!
  
  В центральной избе уже собралась вся группа во главе с руководством. Вид большинство имело растерянный. Руководство тоже пыталось изображать печаль, но у них это выходило не очень похоже. А козёл, как всегда пьяный, дремал в углу, свесив бороду промеж рогов ухвата.
  - Как же нам теперь быть, товарищи однополчане, и что нам всем теперь делать? - патетически разорялся замполит. - Вот и товарища американца...
  Он доброжелательно показал на прибывшего Джина.
  - ...Тоже из его рядов увольняют. А ведь по возрасту нам всем ещё работать и работать. Служить, то есть, родинам...
  - От работы кони дохнут, - мекнул козёл, не открывая глаз.
  - Кто не работает, тот не ест, - благодушно поправил его командир.
  - Вам хорошо тут ментора из себя изображать, - съязвил завистливый замполит, - ведь пока я на благо колхоза надрывался, в правлении заседая, вы поросят крали. А теперь что получается? Из органов нас увольняют, колхоз закрывают, впору по миру идти, а командир при новом пятистенке и обильно хрюкающем подворье.
  - Ты то чего пролетарием прикидываешься? - также благодушно возразил командир. - Сколько мне известно, ты уже и из органов уволился, и из партии вышел, и заявление о переводе на работу в качестве начторга уже накатал.
  - Чего накатал? Куда накатал? Да я ж за общее дело, - растерялся замполит.
  - Понятно, - зашумели младшие и средние офицеры. А один из них, заместитель командира группы по тылу, бочком и, не говоря лишних слов, попёр на выход.
  - Куды!? - заревели дюжие бабушки и дедушки, вынося на плечах из избы вон вопящего хозяйственника. Джин, было, ринулся на выход вместе со всеми, но кто-то от души огрел его добротной деревенской табуреткой, приговаривая:
  - А нечего на чужое добро американское хайло разевать...
  И, пока вырубленный 00Х13-й отдыхал в ногах равнодушного к происходящему козла, бывшие кэгэбэшники делили продовольствие и инвентарь. Вначале зампотылу предложил делить хозяйство по званиям, предварительно исключив из списка экономического преступника командира и политического изменника замполита, и его поддержали один гнилой подполковник и три колеблющихся майора. Однако им противостояли крепкие молодые капитаны с лейтенантами, которые сбросили с себя зипуны, шушуны и овечьи шкуры. Поэтому, имея в виду неравносильный консенсус, решили не доводить до прямого членовредительства и делиться по справедливости.
  
  
  
  Часть 2
  Что делать?
  
  
  Делёж оказался недолгим. После него деревня моментально опустела. Бывшие кэгэбэшники разбежались, как тараканы, переустраиваться в новой жизни, каковая сулила людям ловким, сильным и беспринципным много возможностей. А Джин продолжал валяться в ногах трезвеющего козла. Когда 00Х13-й очнулся, он услышал:
  - Вот те, бабушка, Юрьев день и Восьмое марта. Доброе утро. Ты как, шпион, очунявшись?
  - Есть маненько, - блеснул знанием диалекта Джин и потрогал спину.
  - Тады давай кумекать, земляк, - иронически предложил козёл. - Как у тебя со снаряжением?
  - Полный порядок, - бодро доложил Джин, - есть оружие, патроны, гранаты...
  - Ну, оружие с патронами мы ещё какому-нибудь лоху впарим, - задумчиво сказал козёл, - а гранаты можешь выбросить. Рацию не посеял?
  - Когда бы я успел? - удивился Джин. - Да, у меня ещё парашют зарыт в надёжном месте.
  - Знаю я это место, - вздохнул козёл, вспоминая пропитый парашют. - Однако с рации мы недельку продержимся.
  - Почему это мы...
  Джин сделал ударение на личном местоимении множественного числа.
  - ...Должны продержаться неделю с моей рации? А у тебя что-нибудь есть?
  - Во! - козёл, распахнув шкуру и, являя взору экс-резидента волосатую грудь с наколкой "Не забуду мать родную", хлопнул кулаком по наколке. - И во!
  Другим кулаком козёл хлопнул себя промеж рогами.
  - Что - во? - недовольно возразил Джин.
  - Ладно, не пузырись. Сейчас мы займёмся инвентаризацией погребов, пока городские это дело без нас не прочухали, а потом айда на рынок, рацию с твоим палёным оружием толкать.
  - Так пойдёшь? - усмехнулся Джин и ткнул пальцем в козлиную шкуру, а затем в рога.
  - Да, рога теперь мне ни к чему, - согласился козёл, - а шкура пригодится. Подкорочу и выйдет из неё вполне сносный кожушок.
  - Что выйдет? - не понял Джин.
  - Неважно...
  
  До города невольные приятели добрались почти без приключений. Козёл, правда, выглядел довольно экзотично в своей клочковатой одежде не по сезону, каковую он подвязал обыкновенной верёвкой. Но мало кого в России мог удивить драный тулуп на голое тело, хотя по пути на рынок тёплую парочку беспощадно освистали местные пацаны и неудовлетворённые райцентровские шлюхи. А патриотически настроенные юноши-допризывники хотели даже начистить отставному шпиону лицо. Однако козёл, на поверку оказавшийся дюжим мужиком с лицом рябым и хитрым, быстро разогнал смельчаков.
  
  На толкучке Джина поразило обилие товара. Раньше, когда он здесь бывал, такого не наблюдалось. Теперь прилавки ломились от всего, что при ближайшем рассмотрении оказывалось третьесортной дрянью из самых развивающихся стран третьего мира. Помимо этих товаров, пользующихся, кстати, повышенным спросом, кипела оживлённая торговля военными диагоналевыми штанами, штатскими нарукавниками, латанными валенками, коринфской бронзой, армянскими джинсами, траченными молью норковыми шапками, бойцовыми курами и просроченным повидлом, из которого тут же делали пирожки и продавали на закуску угощающимся из-под полы торговца берёзовыми вениками дешёвым самогоном. Между торговцем под прикрытием берёзовыми вениками и торговкой семечками стоял упитанный милиционер и, почёсываясь новомодной демократской дубинкой, добродушно рэкетировал обоих.
  - А вот кому первоклассная шпионская техника, - запел козёл, отзывавшийся на Феликса, и отправился между рядами, - тут вам и радиопередатчик, и радиоприёмник, и дешифровальное устройство, и всё в один советский ВЭФ вмонтировано...
  Милиционер лениво встрепенулся и сказал:
  - А ну, покажь.
  - Не нукай, не запряг, - огрызнулся Феликс, запамятовав тот печальный факт, что мент, в отличие от него, распущенного восвояси, всамделишный. То есть, при исполнении.
  - Чё? - попытался сузить заплывшие жиром глазки страж любого порядка и размахнулся дубинкой. Произошла свалка. Феликс вырвал у неповоротливого стража его дубинку и дал ему ею же по фуражке. Джин подхватил обмякшего мента и тренированным броском уложил его за пустующий прилавок. Мент, упав за прилавок, высовываться оттуда не стал, но просто засвистел. На свист стали сбегаться коллеги упитанного. Они попытались применить свои дубинки по обстановке, но Феликс ловко парировал удары и глушил неуклюжих забубёнских ментов трофейным оружием. Джин подхватывал свежеотоваренного стража и складывал его за давешний прилавок. Свежеотоваренный, прочувствовав суровое обращение со стороны бывшего кэгэбэшника, также не высовывался наружу, но присоединял свой свисток к свистку коллеги. И они свистели из-под прилавка как соловьи. А когда свистунов собралось около дюжины, Джин вдруг обратил внимание на тот странный факт, что свистки собравшихся под прилавком отличаются тональностью и даже музыкальностью.
  "Но это ведь непонятная Россия, - мельком соображал бывший американский резидент, продолжая паковать местных ментов под прилавок, - где даже стандартные табельные свистки свистят так разно, что из них при желании можно сформировать духовой оркестр специального назначения..."
  
  В каталажке было сыро и мерзко. В тёмном углу бубнил какой-то невзрачный тип, от которого воняло так, как может вонять от российского бомжа. Джин лежал на лавке и потирал ушибы. Феликс матерился сквозь выбитый зуб. За решёткой маячили фигуры блюстителей любого закона. В глубине служебного помещения трезвонил телефон. Дежурный, не обращая на звонки внимания, зычно переговаривался по другому аппарату.
  - Чё-о? Да хрен там...
  - Чё-о? Да и хрен на него...
  - Чё-о? Да пошёл он на хрен...
  - Чё-о? Да хрен ему...
  Когда трезвон достиг апогея, дежурный снял трубку и рявкнул:
  - Дежотнистарнтов слушает! Чё-о? А не хрен с разинутой пастью ходить. Всё, конец связи...
  Брякнув трубой, он продолжил прерванный базар:
  - Да потерпевший, мать его. Чё-о? Челюсть золотую на ходу изо рта вынули... Ага! Я ему так и сказал: нечего пасть разевать... Хы-хы!
  - Эй, ты, Лев Толстой! - заорал Феликс. - Долго нас тут держать будут?
  - Ой, а ты ж у мене насидис-си, - сладким голосом запел дежурный и вдруг вскочил, приветствуя вошедших.
  - Ну, где эти гуси? - услышали узники знакомый голос, а затем и увидели бывшего замполита бесславно загнувшейся группы по борьбе со шпионажем в известном районе неизвестной области.
  - А, старый большевик, - заворчал Джин, признав постную физиономию профессионального обманщика.
  - Ну, что ты, Женечка. В душе я всегда был демократом. А вот вчера вступил официально. Но это детали. Я к вам, ребята, по делу.
  
  Дело обсуждали в кабинете начальника Забубёнской милиции, где к бывшему замполиту относились с бережной любовью, потому что Иван Иванович не только вступил в правящую партию обновлённой России, но и приступил к исполнению самых хлебных обязанностей - он занял пост директора Забубёнского торга. Короче говоря, демократическая Фемида любила и берегла демократическую Мамону. И, пока первая берегла вторую, а вторая повествовала узникам интересные вещи, бывший козёл веселился от души.
  - А ну, ещё раз, а то я что-то стал туго соображать! - надрывался Феликс, хлопая себя по голым коленям, торчащим из-под полов бывшей козлиной шкуры.
  - Да ты, Филь, не ёрничай, - по-отечески увещевал бывший замполит, - я же вам помочь хочу.
  - Может, дать раза? - бдительно предлагал начальник милиции.
  - Не надо, это лишнее. Ребята, объясняю ещё раз: меня выдвигают в мэры...
  - Народ выдвигает, - уточнил милицейский чин.
  - Вот именно. Но нужны ещё кандидаты, чтобы выборы проходили демократично.
  - Народ их одних выдвигает, - снова встрял шеф забубёнской охранки, - потому что ещё не дозрел до демократии.
  - Вот именно. Но мы не должны пользоваться темнотой масс, поэтому предлагаем вам, ребята, выставить свои кандидатуры на выборах. Ты, Филя, пойдёшь от блока коммунистов, а ты, Женя, от блока монархистов.
  - Но я никогда не был монархистом! - запротестовал Джин.
  - А тебе не всё равно? Тем более, ты за своё показательное выступление денежку получишь. А нет - срок и - по этапу.
  Милицейский чин был по военному прямолинеен.
  - Вот именно, - ласково кивнул бывший замполит, - так что лучше берите свои программы и дуйте в гостиницу готовить свои речи.
  - Переодеться бы, - сказал Феликс.
  - Не стоит, - возразил Иван Иванович. - Так ты за коммуниста лучше сойдёшь...
  
  Джин с интересом разглядывал гостиничный номер, довольно шикарный для райцентра: целых двенадцать квадратных метров, две койки, две тумбочки, раковина и половичок, прибитый над одной из коек. С половичка на Джина таращились два ужасных бородатых мужика верхами на явных першеронах. Третий был без бороды. Поэтому он довольствовался понурившейся кобылой какого-то местного коннозаводчика. Средний мужик сидел на своём першероне с поднятой рукой, словно хотел посмотреть время на наручных часах или почесать насупленную бровь.
  - Ты что-нибудь понял? - спросил Джин вынужденного приятеля. Феликс в это время вычёсывал гостиничным гребнем из своего тулупа дохлых блох.
  - А чё тут непонятного? - огрызнулся Феликс (некоторые блохи пережили радикальную смену формаций и больно кусались). - Выступим с показательным на выборах, народ нас забракует, и Ванька станет мэром.
  - Я всё равно ничего не понимаю, - пожал плечами Джин.
  - Ладно, не напрягайся, - посоветовал Феликс и забарабанил кулаком в запертую снаружи дверь номера. - Эй, вы! - заорал он. - Передайте распорядителям, что без выпивки я никуда баллотироваться не стану!
  Распорядители вняли и скоро друзья по несчастью имели три бутылки водки, батон ржаного хлеба, луковицу и банку кильки пряного посола. Всё это они водрузили на одну из тумбочек и принялись закусывать.
  - Какой жадный тип, - бормотал Джин, пытаясь заглянуть кильке в глаза, прежде чем отправить её в рот.
  - Зато целых две бутылки водки, - заявил Феликс.
  - Как - две? Ведь было три?
  - Да что ты? - фальшиво удивился Феликс.
  - Вот она, твоя истинная козлиная сущность, - заворчал Джин, наливаясь кровью, предварительно налившись водкой, полторы бутылки каковой они с Феликсом уже усидели.
  - Но-но, ты, монархист хренов из Северной Каролины!
  - Что - но?! - Джин схватил бывшего кэгэбэшнтка за чуб и впечатал ему в лицо полбатона ржаного хлеба.
  - Му-у! - завозился Феликс в цепких объятиях бывшего резидента, давясь непропечённым мякишем. Затем он изловчился и дал Джину коленом под дыхало.
  - Эк! - сказал Джин и невольно присел. Вот тогда он обнаружил пустую третью бутылку. Она стояла у ведра под раковиной.
  - Ты чё? - забеспокоился Феликс, пытаясь выпрямить товарища по несчастью.
  - Силён, - просипел Джин, поднимаясь.
  - Чё? - не понял Феликс.
  - Я говорю: по сравнению с тобой китайский цирк - позорные чайники. Как ты умудрился незаметно выжрать целую бутылку водки, не имея возможности отойти от меня дальше, чем на два метра?
  - Видишь ли, - туманно молвил Феликс, - у меня детство было трудное...
  
  Площадь перед зданием бывшего горисполкома, по-новому - мэрии, не то чтобы была забита народом, но некоторое оживление наблюдалось. Большинство пришло поглазеть на судьбу памятнику товарищу Дзержинскому, каковой товарищ посещал Забубёнск на заре революционных свершений и лично распорядился вывести в расход нескольких товарищей, пойманных на краже столового серебра, экспроприируемого у местных купцов на нужды революции. Памятники Дзержинскому было решено снести повсеместно во всей обновлённой России по решению штаба всероссийского движения "Демократы за демократию", возглавленного бывшим расхитителем социалистического имущества в особо крупных размерах господином Боровым, которого советские законники не успели поставить к стенке. Этот новоявленный господин велел также повсеместно снести памятники Горькому, а вот Маяковского, как своего исторического земляка, велел не трогать. В общем, немногочисленные забубёнцы собрались на площади перед зданием бывшего горисполкома и на памятник поглазеть, что-то с ним сделают, и кандидатов в мэры послушать, что-то из этой затеи выйдет. Для кучности местное милицейское руководство дало отгул всем заключённым на мелкие сроки и сидельцам печально известных в Горбачёвские времена лечебно-трудовых профилакториев. Чтобы и те и другие не разбежались, на известную площадь прибыл грузовик стражей, каковые стражи оцепили "подшефных" и время от времени создавали в их рядах демократическое оживление с помощью дубинок.
  В общем, было весело и занятно. Солнышко пригревало, лёгкий ветерок трепыхал непривычные глазу обывателя трёхцветные тряпицы, мелкие правонарушители и принудительно лечащиеся алкаши с тоской поглядывали на пивную точку, а временно вольные граждане Забубёнска подбадривали местного главного архитектора Леона Карбузьяна. А последний перебирал коротенькими толстенькими ножками по пьедесталу памятника, снимал размеры и клял в душе штаб всероссийского движения "Демократы за демократию". Узнав, что демократы собираются демонтировать около десяти тысяч памятников ненавистному режиму и хотят потратить на это благородное дело часть денег, вырученных от продажи бесплатной гуманитарной помощи, Леон потерял сон и аппетит. От мысли, что такие бешеные деньги попадут паразитам из коммунального хозяйства, Леону делалось дурно, и он принялся строчить в штаб проект, по которому эти деньги должны были осесть в кошельке Леона. Но штаб проект забраковал, и Леон трудился над забубёнским памятником.
  - Идиоты, - ворчал Леон, обтирая пыль с бронзовой шинели некогда грозного революционного начальника, - наделали бы из всех Дзержинских Хакамад, и дело в шляпе...
  В общем, в шляпе могло оказаться благородное дело по искоренению памяти о тех людях, которые когда-то заставляли трепетать преступников всех мастей от одного только упоминания имени этих людей. А в кошельке умного архитектора - кой-какой наварец, вырученный от реализации срезанных бронзовых бородок клинышком, революционных кепок и частей бронзовых шинелей, из каковых практичный Леон планировал делать юбочные костюмы самого смелого (в смысле юбок) покроя. Ведь какая на хрен Ирина Хакамада в шинели? Вот юбочный костюм - другое дело. И причёска у неё подходящая: не надо делать обескепоченному революционеру гипсовых накладок. Впрочем, в этом смысле и Дзержинский не подкачал, потому что к моменту увековечивания в виде бронзы не облысел, но сохранил подходящую шевелюру, выглядывающую из-под вышеупомянутой кепки.
  - Ара, и длина подходящий, и такой же тощий, - продолжал бузить Леон, - такой Хакамада получится - пальчики оближешь...
  В это время на трибуну перед зданием горисполкома вышел Феликс, подпоясанный верёвкой поверх клочковатой козлиной шубы, в обрезанных резиновых сапогах на босу ногу и с лицом заросшим и помятым. Явление другого Феликса визави исторического привлекло внимание собравшихся: скопление зевак подёрнула лёгкая рябь оживления, раздались недружные свистки.
  - Кандидат в мэры от блока коммунистов, - с лёгкой иронией объявил распорядитель, демократ с трёхнедельным стажем, директор овощебазы и дальний родственник Ивана Ивановича.
  - Товарищи! - хрипло начал кандидат. - Я буду краток... Если вы отдадите мне свои голоса, то я гарантирую завершение строительства коммунизма в нашем районе уже в текущей пятилетке...
  - Настроились, хватит! - зашумели собравшиеся. Но сурового кандидата такое отношение ничуть не смутило. С возгласом "Правильно!" он словно провалился сквозь трибуну, в подполе которой на всё время выборов функционировал портативный пивларёк.
  - Кандидат в мэры от блока монархистов!
  Раздался смех. Послышались детские голоса:
  - Гля-ань, шпиён в мэры намылился!
  - Да неужели!
  - Дамы и господа! - смущаясь, начал Джин. - Мне ли вам, родившимся в стране с устоявшимися монархическими традициями, доказывать преимущество управления государством одним лицом, нежели многочисленной и неуправляемой бандой, так называемым парламентом. Ведь случись какие-нибудь экономические или политические неурядицы, то одно лицо всегда легко взять за галстук, экспроприировать и поставить к стенке, как вы это когда-то сделали с последним Гогенцоллерном...Что? Простите, Романовым... В то время как с парламентом придётся изрядно повозиться. И, пока вы будете прищучивать одного, остальные разбегутся как тараканы вместе со всем вашим национальным достоянием...
  Джин перевёл дух и продолжил:
  - Дамы и господа! Голосуйте за меня, и от имени блока монархистов я обещаю вам надёжного самодержца из рода самого Всеволода Большое гнездо. На худой конец могу предложить по комплекту Валуа и Бурбонов...
  Собравшиеся засвистели, в Джина полетели яблочные огрызки, кто-то крикнул:
  - Долой!
  - Кандидат от блока демократов!
  - Друзья! - вкрадчиво начал Иван Иванович. - Дорогие мои забубенчане! Мы все переживаем не лучшие времена, доставшиеся нам по наследству от ненавистного коммунистического режима. Скажу больше: по инерции некоторое время жизнь будет ухудшаться. Спрашивается: как долго это будет продолжаться, и как нам всем с этим бороться?
  Иван Иванович развёл руками. Собравшиеся слушали.
  - Но быть нам по сему, и да не убоимся мы грядущих трудностей, поелико данным трудностям уготован самый позорный самый короткий срок! Но только в том случае, дорогие мои друзья, братья и сёстры, если вы выберете меня мэром! И, как только вы меня выберете, я тотчас наведу порядок в народном хозяйстве вверенного мне района, проконтролирую качество товаров и продуктов, поступающих в торговлю, а также лично прослежу, чтобы цены на них стали стихийно снижаться в самые кратчайшие сроки.
  Иван Иванович выпятил живот и победно оглядел собравшихся. Те радостно зашумели.
  - В кратчайшие сроки - это когда? - прорезался одинокий голос. Иван Иванович слегка спустил живот, милиционеры переглянулись.
  - Ровно через месяц после того, как я стану мэром, начнутся улучшения, - клятвенно заверил бывший замполит. - Мы построим новую больницу, здание райкома отдадим детям, а весь общественный транспорт станет бесплатным.
  - Ура! - заволновались собравшиеся.
  - Это с какого радостного хрена транспорт станет бесплатным? - снова раздался злокозненный голос. Иван Иванович насупился, милиционеры снова переглянулись, а одни, самый глазастый, быстро вычислил в скудной толпе случайно забредшего интеллигента. Он единственный не испытывал идиотского экстаза от пустых обещаний, но пытался диспутировать с бывшим кэгэбэшным выжигой.
  - А ну, кто здесь против демократии! - зарычал глазастый мент и, поигрывая дубиной, попёр на резонёра.
  
  По окончании выборов, с треском выигранных бывшим замполитом, друзья вернулись в Сраные Погорельцы и засели в избушке деда Матвея.
  - Раз, два, ..., девять, десять, - бормотал Феликс, оседлав лавку и пересчитывая вырученные от выборов деньги. Время от времени он плевал на средний палец левой руки, задумчиво смотрел на Джина и возобновлял счёт.
  - Всё правильно, как и обещали, - успокоил приятеля Джин. Свои деньги он уже пересчитал и прятал во внутренний карман телогрейки, где у него хранились остатки цианистого калия, которым он травил непобедимых русских крыс, накладные усы и университетская фотография.
  - Деньги счёт любят, - возразил Феликс и снова забубнил: - три, четыре...
  - Считай - не считай, а на билет до штатов всё равно не хватит, - сказал Джин и с тоской посмотрел на наглого русского таракана, который сидел на столе и шевелил усами в сторону обгрызенной ржаной краюхи.
  - До Болгарии хватит, - убеждённо возразил Феликс, пряча свою долю во внутреннюю складку козлиной шкуры.
  - А что мне Болгария?
  - Оттуда автостопом...
  Шутил или просто не знал географии бывший младший офицер КГБ - этого Джин тогда не узнал: дверь избушки с треском распахнулась, в единственную комнату ввалилась орава юношей в живописной щетине поверх румянца, и самый маленький заверещал:
  - Спокойствие! Это рэкет! Деньги на бочку!
  - Какой же это рэкет? - удивился Джин. - Это обыкновенный грабёж.
  - Грабёж - это когда морды бьют и деньги силой забирают, - добродушно объяснил самый большой, - а мы по-хорошему...
  - Морды, говоришь? - переспросил Феликс и хорошим ударом в челюсть вогнал незадачливого чичероне в узкую щель между кадушкой с прошлогодней квашеной капустой и печкой. Джин схватил самого маленького за воротник и клапан заднего кармана и швырнул его под стол.
  
  Рэкетиры сопротивлялись вяло и неумело. А самый маленький взывал к милосердию и благоразумию рэкетируемых.
  - Братцы! Не бейте нас! Лучше вступайте в нашу грозную банду!
  - Щас вступлю! - рычал витязь в козлиной шкуре, энергично шурую кочергой под столом. Взывающий ойкал и резво прыгал через ненавистную железяку.
  В это время самый большой очнулся, нюхнул из кадушки и выступил со своевременным предложением:
  - Мужики! Хватит колбасится! Я тут тётку знаю одну: самогон по стольнику. Ась?
  - Что ты говоришь?
  Феликс заботливо вытащил знатока из щели.
  - С места не сойти!
  Самый большой преданно заглянул в колючие глазки бывшего младшего офицера КГБ.
  - Так что? - встряхнул рэкетира Феликс. - Давай, дуй.
  - Да это вот, как его...
  Рэкетир смущённо похлопал себя по карманам.
  - Денег нет? - изумился экс-козёл.
  - Мы ещё не успели, - пискнул из-под стола самый маленький.
  Феликс вопросительно посмотрел на Джина. Джин отвернулся.
  - Ладно, - пробормотал Феликс, доставая из заветной складки тысячный билет.
  - Васёк, мухой, - высунулся из-под стола главарь.
  
  Деньги были пропиты за два дня, легко и бездарно. Утренний свет наступившего дня третьего неуверенно заглядывал сквозь мутные стёкла, выхватывая из избяной темени фрагменты безобразной послепопоечной картины. Бражники валялись вперемешку с бутылками, остатками скудной закуски и предметами ещё более скудной сервировки. Феликс невыносимо храпел в красном углу. Джин, очнувшись и вспомнив всё, с тоской трогал раскалывающуюся на мелкие куски голову, в которой образовалась актуальная мысль: застонать или не стоит? Притерпевшись к боли, Джин решил вздремнуть ещё часок и моментально вырубился. И ему стали сниться какие-то несуразные кошмары. То он видел во весь условный экран сонного просмотра нижнюю часть отцова лица, извергающего проклятия с применением отборного русского мата в адрес непутёвого сына, то ему мерещились совершенно невменяемые толпы дураков, марширующих по совершенно невозможным дорогам.
  "Чё ж ты так материс-си, фазер? - продолжая маскироваться под деда Матвея, взывал во сне к отцу Джин. - Не я ведь придумал эту глупую Россию с её абсолютными дураками и отвратительными дрогами..."
  В этом месте нижняя часть отцова лица, дураки и дороги сменялись приятной картиной времяпрепровождения Джина в компании завербованных им гнилых советских торговых интеллигентов, спившихся председателей отстающих колхозов и одного члена лавочной комиссии, непьющего, некурящего, но слабого до женского пола и почтовых марок. Затем шли титры в виде последней шифровки, согласно которой Джину Батлу, агенту 00Х13-му, предписывалось закругляться со своей шпионской деятельностью и в течение трёх месяцев вернуться в Лэнгли.
  - Щас, - прохрипел Джин, имея в виду больную тему возвращения на родину без цента денег в карманах, - теперь уже и до Болгарии хрен доеду...
  Теперь, с вновь обнулёнными карманами, о Болгарии и автостопе через всю Европу до Объединённого Королевства, где верные союзники англичане всегда подсобили бы с переездом через Атлантику, думалось с ностальгией. Дело в том, что Джин достаточно пожил в России и знал, что в ней автостопом можно ездить только за наличные бабки или натуроплату, а если таковых не предполагалось, то можно было не мечтать добраться не только до Болгарии, но и до райцентра.
  И, пока Джин ностальгировал, храп прекратился и вместо него бывший 00Х13-й услышал подозрительное бульканье. Джин встрепенулся и увидел, что Феликс, накрывшись полой козлиной шубы, похмеляется прямо из горлышка. Когда Джин, утомлённый жестоким чисто русским похмельем, схватился за бутылку, его сомнительный друг делал кадыком последнее агонизирующее движение.
  - Ну, ты и козёл! - горестно воскликнул бедный американец.
  - Бывший, - благодушно рыгнул Феликс.
  - А ещё товарищ...
  - Гусь свинье...
  Феликс громко испортил воздух и повернулся на бок.
  - Гусь козлу, - поправил Джин, поднаторевший в русском языке настолько, что мог бы преподавать его в родном университете.
  - Поговори у меня, - зевнул Феликс.
  - Да с тобой не говорить, а...
  Джин схватил Феликса за шкуру и началась потасовка. Но отвратительное пойло и хреновая закуска в смысле двухдневного беспробудного пьянства сильно подпортили эффективность потасовки между бывшим американским шпионом и бывшим кэгэбэшником. Другими словами, они оба больше сопели и топтались на месте, хватая друг друга за грудки, чем применяли специальные приёмы дзюдо и каратэ. Затем противоборствующие стороны стали топтаться по головам непутёвых рэкетиров, валявшихся кто где, и, когда те окончательно проснулись, противники окончательно выдохлись и решили расходиться. Джин выходил на крыльцо, с надрывом вопя, что ноги его больше здесь не будет. Феликс с таким же надрывом вторил, что скатертью дорожка...
  
  
  
  Часть 3
  Богатые тоже плачуть...
  
  
  Иван Иванович Семёнов, бывший замполит КГБ СССР, а ныне ярый поборник капитализма в Забубёнском районе Н-ской области РФ, сидел в мягком кресле под поясным портретом Арнольда Шварцнегера. За Арнольдом на том же гвозде и на всякий случай висел поясной портрет Ленина. Во всём остальном кабинет бывшего председателя горисполкома не изменился, а в приёмной по-прежнему грозно зыркала на посетителей всережимная Серпантина Серапионовна. Иван Иванович пытался протащить на это место с окладом двадцать четыре тысячи рублей свою любовницу Асю, но оппозиция Серпантины ему не уступила. Хорошо еще, в дела коммерческие не лезет. Впрочем, оппозиция - тоже люди, у них своя коммерция имеется. Тут они заодно, потому что и оппозиция, и не она имеет с одного корыта. Поэтому в данном вопросе с оппозицией всегда можно договориться. Не то что с некоторыми соратниками из отдельных коммерческих структур. И эти отдельные личности всё дело благородного начинания рыночной экономики так и норовят изгадить.
  Во-первых, всякая собака (а ещё братья-демократы!) хочет оттяпать от сохранённого им, Иваном Ивановичем, горторга то скобяной магазин, то винную лавку.
  Во-вторых, альтернативные коммерсанты под ногами так и крутятся. Вот тут бы их объединёнными горторговскими ценами и задавить, да сука эта, которая теперь горторгом заведует, совсем от жадности охренела. Это ещё хорошо, что народ терпеливый. Ты ему резиновые сосиски из просроченного итальянского собачьего корма, который в виде гуманитарной помощи в Россию поступил, а он - народ - в очередь, потому что на банках написано не по нашему, и хрен его разберёшь: для кошек эта дешёвая дрянь, для собак, или для всеядных российских пенсионеров, которым всё ладно, лишь бы за дёшево. Однако ж терпение тоже испытывать не стоит, потому что...
  Иван Иванович недовольно завозился в кресле, то заглядывая в новомодный компьютер, то поглаживая телефон спутниковой связи размером с валенок. В это время дверь кабинета приоткрылась и в щель просунулась постная физиономия оппозиционной Серпантины.
  - Иван Иванович, - сладким голосом пропела она, - к вам Раиса Матвеевна.
  - Легка на помине, - недовольно буркнул Иван Иванович, имея в виду заведующую горторгом. - Зови...
  - Здорово, мэр! - браво гаркнула дебёлая баба, вкатываясь в кабинет бывшего председателя горисполкома и дыша свежим коньячным перегаром. - Как сам?
  - Твоими молитвами. - ядовито возразил Иван Иванович. - Ты что же это, сука, делаешь? Хочешь, чтобы конкуренты нас окончательно задавили?
  - А ты не сучься! - огрызнулась хозяйка удемокраченного горторга и плюхнулась в кресло. - Авось не задавят... если ты им аренду по дешёвке отпускать не станешь.
  - Да им любую аренду дай, они всё равно будут в выигрыше! - заорал Иван Иванович.
  - Это как? - поинтересовалась Раиса Матвеевна.
  - Молча! - завизжал пламенный демократ из бывшего КГБ. - Ты почём вчера в магазине "Всё для бани и для после неё" палёную водку толкала?
  - Как всегда - по триста, - пожала мощными плечами Раиса и закурила натуральную гаванскую сигару.
  - Кхе... Батюшки святы... дыми, ради бога, в сторону... По триста! От твоей водки что ни день - покойник, а конкурент, который на улице академика Сахарова точку открыл, по двести пятьдесят настоящей водкой торгует. Ась?
  - Так напусти на него налоговую, - снова пожала плечами Раиса.
  - Я напущу, - пообещал Иван Иванович, - но и тебе велю промеж дешёвой палёной водки настоящую пущать, а на всё цены на двадцать процентов сбавить. Усекла?
  - Это с чего ты вдруг расхлопотался? - удивилась Раиса. - Алкашей пожалел?
  - Пожалел! - снова завизжал Иван Иванович. - Ведь дай вам, паразитам, волю, всех моих избирателей на следующий срок перетравите.
  - Ну, ладно, - подозрительно легко пошла на попятный зловредная баба, - пойду натуральной водкой по двести пятьдесят в убыток тебе торговать.
  - Что значит - мне? - испугался Иван Иванович. - Кстати, ты не забыла, зачем приходила?
  - Откат тебе, кормилец, приносила, - сладким голосом возразила Раиса.
  - Так давай!
  - Нетути. Пойдёт теперя на покрытие накладных расходов по сохранению для тебя твоего электората.
  - А вот это ты брось, - запыхтел Иван Иванович, - потому что откат - это свято. Так что гони...
  - А в задницу меня поцелуй!
  С этими словами Раиса Матвеевна встала в позу и звучно шлёпнула себя мощной дланью по мощной заднице, обтянутой турецкими джинсами якобы от Версаче.
  - Тьфу!
  Иван Иванович зачем-то перекрестился и стал звать охрану. Электорат, конечно, следовало поберечь, но свои кровные из своего кабинета он выпускать не собирался.
  
  Когда скандальная Раиса, подбив одному охраннику глаз, а другому свернув скулу, но отдав причитающееся мэру, таки отвалила восвояси, Иван Иванович снова уселся под Шварцнегером и пригорюнился. Ах, сволочи! На святое лапу задрать посмели. На откат самому мэру. Сегодня Раиса, завтра начальник милиции, послезавтра - прокурор. Дай им волю, совсем ссучатся. А позволь им делать всё по их бездарной жадности, то они эдак народ запросто приведут к локальному бунту. А ведь такой хороший народ, терпеливый, немножко угрюмый, но надёжно забитый. Мрёт себе от дрянной водки и поддельных лекарств, но на выборы ходит. В общем, всё бы хорошо, да среди этого народа завёлся один гад, литовец Тамбовского происхождения по прозвищу Забулдыгис Барзокукишыс. Этот сраный литовец ещё в 89 поменял букву "и" в последнем слоге своей несуразной фамилии на "ы" в пику правилам русского языка, а последнее время занялся, подлец, вредной агитацией среди местных вьетнамцев. Вьетнамцы вот уже десятый год якобы работали на Забубёнской картонно-ткацкой фабрике, а Барзокукишыс подбивал их отделиться от Забубёнского района и присоединиться к Южной Корее. При этом умный литовец планировал стрясти с властей Забубёнского района три миллиона долларов, которые якобы задолжали хозяева картонно-ткацкой фабрики вьетнамцам, которые якобы на ней работали, а на самом деле торговали всякой дрянью на забубёнском рынке.
  - Сепаратист проклятый, - пробормотал Иван Иванович и потянулся к телефону, - три миллиона... Ничего, я найду на тебя управу.
  
  Хачапур Ананасович Тер-Чебуреков редко спал один. А когда такое случалось, ему снились кошмарные сны из его недавней действительности, когда он работал специальным фотографическим корреспондентом в "Забубёнской правде". Вот и сегодня ему приснился очередной кошмар. Будто трясётся он в редакционном микроавтобусе в сторону завода хронических полимеров, чтобы заснять там свежую партию передовиков. Вот и нужный цех, сырой и тёмный, а перед Хачапуром суетятся цеховые начальники.
  - Ударников, - лаконично роняет Хачапур и устанавливает штатив. Ударники мнутся перед Хачапуром, поправляя галстуки и монтажные каски.
  - Улыбайтесь! - рявкает Хачапур.
  Ударники морщатся.
  - Шире!
  Ударники обнажают зубы.
  - Шире, болваны!
  Ударники вовсю разевают рты.
  Хачапур делает пару съёмок и сворачивается. Ударники продолжают стоять с вытаращенными глазами и разинутыми ртами.
  - Захлопните рты, идиоты, я уже кончил...
  Хачапур подсчитывает грошовый гонорар и что-то с арифметикой у него не ладится: он никак не может вычислить сумму премиальных за съёмку на вредном производстве. То у него с четырёх рублей семидесяти копеек основного гонорара получается процентных всего один рубль семнадцать с половиной копеек за снимок, то целых два, но с периодической дробью...
  Проснувшись, Хачапур испуганно бормочет:
  - Инч ара, инч ара, какой такой проклятый соцреализм...
  Затем он полностью приходит в себя, вспоминает события последних дней, вскакивает с трёхспальной тахты и начинает бегать по шикарной спальной, задевая головой хрустальные люстры.
  - Ах, какой проклятый соцреализм! Ах, какая подлая собака!
  Хачапур изнывал от страха и гнева одновременно. Вот уже скоро год, как он бросил постыдную должность фотокора и на сэкономленные гонорары арендовал полуподвальчик. В нём бывший фотокор оборудовал кабинеты с будуарным интерьером, а на входе пригвоздил вывеску:
  
  
  
  Городское реальное училище красоты и обоняния для благородных девиц.
  
  
  
  Будучи классным фотографом, Хачапур путал кое-какие русские слова, однако в Забубёнске он оказался не одним таким знатоком русского языка, поскольку никто из коренных жителей ещё не подсказал ему, что обоняние и обаяние - не совсем одно и то же. Впрочем, не в словах дело, поскольку времена наступили горячие, народ бросился ковать деньги, пока они горячи, а Хачапур от них не отставал. Поэтому он арендовал не просто полуподвальчик, а полуподвальчик в таком удобном месте, откуда было рукой подать и до медицинского техникума, и до прянично-бубличного комбината, из персонала каковых Хачапурово заведение пополнилось первыми абитуриентками. Абитуриентки, надо сказать, попёрли валом, и не только из техникума и комбината. И если бы не ограниченная кубатура полуподвальчика, Хачапур принял бы всех негорбатых и нехромых желающих в возрасте от четырнадцати до пятидесяти лет. Однако полуподвальчик имел размеры восемь на шесть с половиной, поэтому пришлось учредить конкурсную комиссию в лице самого себя, самому экзаменовать и самому зачислять и отказывать. Экзамены были несложные, но утомительные. В иной день Хачапуру приходилось принимать до восемнадцати конкурсанток и десяти из них, по крайней мере, отказывать. Те, ясное дело, устраивали жуткие сцены с угрозами на предмет милиции. Хачапур чуть было не разорился, компенсируя провалившимся кандидаткам моральный ущерб польскими колготками в крупную дырку. Но потом, когда набор закончился, дела Хачапура пошли в гору. Благородные девицы города Забубёнска благородно позировали хозяину реального училища, в чём их когда-то мать родила, тот яростно щёлкал полуавтоматом и сам печатал цветные фото своих студенток. Часть снимков он затем отправлял в различные типографии, а часть - местным младобуржуям. Местные младобуржуи приглашались в качестве спонсоров благородного начинания и просто в гости. Типографии платили за фотографии мастера по его цене, гости не замедлили появиться, и Хачапур в два месяца заработал первый чемодан денег, набитый исключительно пятитысячными билетами. Когда Хачапур купил новый чемодан, его обложили налогом...
  Инч ара, инч ара!
  Какой налог, зачем налог? Он ведь не фабрику приватизировал, э? Он ведь бедных девушек учит красоте и обонянию, э! Себе в убыток, э...
  Но налог - ещё полбеды: мэр города бывший коммунист и проходимец со стажем, такому можно дать в лапу, и он забудет про налог. Но что с этим шакалом делать?
  Инч ара, инч ара!
  Хачапур, мечась по спальной и звеня хрусталём люстр, с ненавистью вспомнил директора местного педагогического училища. Тот, прочухав выгоду Хачапуровского заведения, недавно подослал к нему своих пацанов с физкультурного отделения и через них в ультимативной форме предложил присоединить хачарпуровкий полуподвальчик к педучилищу в качестве подчинённого отделения игривой пластики. Самому же Хачапуру предлагалась должность декана новообразованного отделения. И не видать тогда Хачапуру второго чемодана с пятитысячными билетами, как своих волосатых ушей.
  - Инч ара, инч ара! Какой такой чемодан с зарплатой декана, э!
  Хачапур даже прослезился, качая кудрявой головой.
  
  Раиса Матвеевна Мордюхина, в девичестве Упырёва, директор Забубёнского горторга, жила одна в трёхкомнатной квартире, набитой предметами современной роскоши вперемешку с откровенной мещанской халтурой. Цветной телевизор фирмы "Шарп" венчал полувёдерный графин в виде золотой рыбки с широко разинутой пастью. Возле телевизора стоял свёрнутый персидский ковёр. Стоил он дорого, но, по мнению хозяйки, не представлял собой никакой художественной ценности. Зато над шведской тахтой красовался третьесортный плюш, являющий неприхотливому взору звёзды на тёмно-синем небе, джигита с помятой физиономией, горячего скакуна с рахитичными ногами и восточную красотку, похищенную из переполненного гарема. Румынская стенка ломилась от изобилия хрусталя, бабушкиных слоников, увесистых томов про Анжелику и зефира в шоколаде. На стенке стоял тульский самовар. Рядом красовалась ваза из богемского стекла, набитая тульскими пряниками. Далее россыпью лежали апельсины и вобла. Хозяйка квартиры пребывала в самом дурном расположении духа. Она металась по своей продвинутой хазе и завывала голосом беспрецедентно грубым. Дело в том, что Раису недавно бросил её последний кавалер.
  - У-ху-ху! - басила Раиса. - И на кого ж ты меня бросил, морда нерусская!
  Кавалеров Раиса Матвеевна по известной женской прихотливости среднерусского направления норовила выбирать таких, чтобы были похожи на пламенных итальянцев. Но, поскольку таковые в среднерусской полосе (Москва не в счёт) ещё в достаточном количестве не развелись, приходилось довольствоваться закавказцами. Поэтому последнего кавалера мадам Мордюхиной звали Аликом, в девичестве - Ахмедом.
  - У-ху-ху!
  Раиса жалобно глянула на плюшевого джигита. Тот нахально скалился и был невероятно похож на удравшего ухажёра, впрочем, как на половину его земляков. Затем Раиса посмотрела на глупую физиономию похищенной красотки.
  - А-а, стерьва азиатская, разлучница проклятая!
  С этим криком хозяйка квартиры сгоняла в кухню за ножом и в минуту располосовала лицо восточной дивы. Слегка успокоившись, Раиса плюхнулась на тахту и задымила непременной "Гаваной". Надо сказать, Раиса Мордюхина, в девичестве Упырёва, была женщиной бессовестной, безжалостной, расчётливой, ума среднего, но при этом сердце имела любвеобильное. Однако эта её любвеобильность носила несколько уродливый характер. Если б, скажем, в округе перемёрло народу от недоедания вместе с детьми и стариками, Раиса и бровью не повела бы. Но она искренне рыдала во время просмотра латинских мелодрам. А стоило ей зацепиться похотливым взором за очередного смазливого джигита, карикатурно смахивающего на Челентано, и сердце Раисы раскрывалось. В такие периоды она была готова носить нового кавалера на руках, мыть его в ароматизированной ванне и дарить ему разные подарки. Залётные Челентаны пользовались Мордюхинской дурью, замешанной на похоти здоровой бабы, которая не занимается нормальным для её комплекции физическим трудом, имели её по всякому и, поимев ровно столько, чтобы можно было открыть в Москве овощной ларёк, смывались в известном направлении. И так до бесконечности. Вернее, до сегодняшнего дня. И пойти бы Раисе по миру из-за её похоти и дури, если бы не её должность. Вернее, если бы не многострадальный многотерпеливый российский покупатель, который с виду тля - тлёй, но деньги откуда-то берёт и Раисе тащит. Вернее, в подведомственные ей торговые точки.
  Сделав очередную затяжку, Раиса вспомнила своего законного, Васю Мордюхина, которого она прогнала лет пятнадцать назад. Тогда она заведовала магазином и заочно училась в торговом институте. Тогда же она познакомилась с первым своим джигитом и выставила Васечку, имевшего нос картошечкой, а волос не кучерявый. Эх, Вася, Вася! Его бы сейчас на худой конец, но спился Васечка и толку от него, как от плюшевого джигита.
  Мадам Мордюхина сделала колечко, пошевелила ушами - она умела шевелить ушами - и окончательно успокоилась. В общем, любовник при её доходах - не проблема. Вот только все её норовят обворовать и бросить. Хорошо, ресурс у мадам неисчерпаемый в виде беспредельно глупого российского покупателя, которому какую только дрянь не подсунь, всё равно втридорога купит. Однако не в ресурсе дело, потому что надоело мадам Мордюхиной работать трамплином для шустрых закавказских Челентан, но хотелось чего-нибудь эдакого, как в мексиканских сериалах. Чтобы и собой красавец, и чтобы любил по настоящему, ну, и чтобы в постели того, без дураков. И ещё - самое главное - чтобы на долгосрочной основе, потому что надоело соломенной вдовой куковать между меняющимися карикатурными Челентанами, мать их челентанскую перемать...
  
  Шоссейка районного значения и такого же качества, поднималась на пологий холм, бесконечный в своей пологости. Если быть точным, подъём в данном месте составлял километра полтора, не меньше. По шоссейке, освещая её фарами, медленно катилась машина. На вершине холма, у обочины шоссейки, стоял мужик в козлиной шубе и сжимал в правой руке кусок трёхдюймовой трубы. Время наступило вечернее зимнее, поэтому мужик, дожидаясь медленно ползущую в гору машину, изрядно замёрз и нетерпеливо похлопывал трубой по заиндевелой шубе.
  Машина, ползущая в гору, принадлежала некоему Натану Кабановичу Поросёнкеру, коренному жителю Забубёнского района и потомственному руководящему деятелю. Чуть больше года назад Натан Кабанович руководил колхозом имени Анки пулемётчицы, на фундаментальных развалинах которого позже (согласно веяниям времени) организовал акционерное общество "Юнайтед огурец" имени Николая второго. Поросёнкер легко привык к прозвищу "господин", быстро отвык от инструкторов райкома по сельскому хозяйству и переживал падение нравов. А именно: его удручало то, с какой лёгкостью некоторые бессовестные люди могут отнимать чужое добро. В этой связи Натан Кабанович имел в виду небезызвестного Ивана Ивановича и Семёна Семёновича, с которыми должен был поделиться своим кровным добром. Козлы...
  Дело в том, что Натан Кабанович провернул выгодную сделку. Не совсем честную, но он ведь сам её провернул. Бывший колхозный председатель давно с завистью следил за тем, как некоторые его сограждане, бывшие пламенные коммунисты и комсомольцы, беспрецедентно наваривались на бесплатной гуманитарной помощи, которая вливалась в бывший Советский Союз в виде всевозможной дряни и некоего утешения за бездарное поражение в холодной войне. Поросёнкер долго кумекал на эту тему, а затем решил использовать в своих корыстных целях население бывшего колхоза, полудохлых бабушек и дедушек, чьи толстомордые детки - бывшая московская и питерская лимита - ещё не нахапались в столицах настолько, чтобы перетащить своих предков на новое место жительства. В общем, собрал господин Поросёнкер акционеров своего общества, у которых за бесценок скупал знаменитые в данных краях огурцы для последующей засолки и спекуляции, поставил их рядков возле руин бывшего колхозного клуба и сфотографировал. Фотографию Натан Кабанович послал в одну европейскую благотворительную организацию, где так прониклись заморенным видом акционеров "Юнайтед огурца", что выслали четыре контейнера самой разнообразной просроченной жратвы и подержанного сэкондхэнда. Поросёнкер лично поехал в Москву встречать груз и там же, на Белорусском вокзале, бартернул четыре контейнера жратвы с одеждой на один бельгийского спирта. Бывший председатель перегрузил коробки со спиртом в свой японский грузовичок и велел водиле везти себя в гостиницу, где Натан Кабанович на всякий случай снял номер. Он поднялся в номер, чтобы забрать оттуда некоторые свои вещички, и - глазам своим не поверил. В номере его дожидался Семён Семёнович Иванов, бывший командир известной группы и новоявленный односельчанин господина Поросёнкера.
  - Ну, чё ты ощерился, как жаба на кочку? - добродушно поинтересовался Семён Семёнович. - Проходи, разговор есть.
  - Это, того, э-э, - принялся пространно разглагольствовать обескураженный Натан Кабанович.
  - Короче, - перебил его Семён Семёнович, - приедешь в район - половину спирта отдашь однополчанину моему, Ивану Ивановичу. Понял? Да, будешь ехать - не гони. Дороги наши, язви их, особенно в зимнее время...
  В общем, Натан Кабанович и не гнал. Вернее, не велел гнать водиле. Поскольку и машину жалел, и спирт, половину какового теперь предстояло отдать этим паразитам, этим...
  - Ах, какие скоты!- горестно воскликнул Натан Кабанович. - И откуда пронюхали? Нет, как можно с такими мерзавцами строить новую демократическую Россию?
  Обладатель козлиной шубы к тому времени окончательно замёрз и злобно шмыгал носом. Он с ненавистью наблюдал за медленно ползущим грузовичком. И, когда тому осталось подняться ещё метров пятьдесят, на полотно шоссейки вылезла какая-то посторонняя фигура и растянулась поперёк неё в позе замерзающего зоотехника. Мужик в козлиной шубе сначала разинул рот, потом хлопнул себя трубой по лбу и радостно воскликнул:
  - Женька, дурак американский, ты чего это придумал?
  - А, Феликс, привет, голод не дядька, хочу тачку остановить, - скороговоркой ответил Джин.
  - Как же, остановишь её так. Давай сюда!
  - А ты что здесь делаешь? - запоздало поинтересовался Джин, приветственно хлопая своего вздорного товарища по общим несчастьям по задубелому плечу.
  - Да дядька у нас общий, - туманно молвил Феликс и замер в ожидании. Он подпустил грузовичок на предельно допустимое расстояние и метнул трубой в лобовое стекло. Грузовичок пошёл юзом, въехал в придорожный снег, зарылся в него носом и замер. Феликс с Джином так стремительно ринулись к дверям грузовичка с двух сторон, что ни Поросёнкер, ни его водитель не смогли оказать никакого сопротивления. Больше того: спустя минуту после нападения Натан Кабанович и его водитель удирали в чистое поле, подгоняемые сзади каким-то невозможным злодеем, который долго преследовал бедных акционеров, устрашающе кричал им вслед и зловеще улюлюкал.
  Феликс в это время обследовал грузовичок, потом свистнул Джину и завёл двигатель.
  - Куда? - спросил Джин, плюхаясь на место пассажира рядом с Феликсом.
  - К Глубоким прудам.
  - А что взяли?
  - Спирт...
  - Шит! Стоило стараться...
  Джин поник, затем встрепенулся.
  - Слушай, а на фига к Глубоким прудам? Давай в соседний город, и там толкнём спирт. На хрена нам его столько? А?
  - Засекут, - кратко возразил Феликс.
  - А что же делать?
  - Пробьём лёд, спустим под него машину, а весной...
  Феликс сладко облизнулся.
  - Дурак, до весны мы ноги протянем.
  Джин горестно вздохнул. Встреча с мамой снова откладывалась на неопределённое время.
  
  В кабинете начальника Забубёнского уголовного розыска бегали и жестикулировали трое: Семён Семёнович Иванов, Иван Иванович Семёнов и Натан Кабанович Поросёнкер. В общем потоке ругани животрепетала одна претензия, адресованная хозяину кабинета, коротенькому толстому менту по фамилии Юркий. Последний по-бабьи всплескивал руками и по-бабьи же пищал:
  - У меня двенадцать убийств нераскрытых, да кадров некомплект! Как я с таким некомплектом буду грабителей искать?
  - Ты это брось, Антип Антипыч! - мэр Забубёнска потряс кулаками. - Нам по барабану твои убийства! Ты нам, понимаешь, награбленное верни!
  - Это долг ваш - народное добро охранять! - разорялся Поросёнкер. - Я обездоленным гуманитарную помощь вёз, эти обездоленные ждут её - не дождутся...
  - Ага, спирт? - Юркий хитро прищурился.
  - А ты не иронизируй, - мягко упрекнул Юркого бывший кэгэбэшный начальник, бывший коммунист и бывший свинокрад, - ты ищи, а ищущий да обрящет.
  - Половиной обрящу?
  - Ты с ума сошёл! - хором возмутились все трое.
  - Некомплект у меня, - заныл Юркий, - мерседесов - ни одной штуки. За преступниками, как босяк, на жигулях гоняюсь...
  Его глазки, заплывшие жиром служебного рвения, подёрнуло слезной пеленой. Слезлив был ментяра, совсем как Кутузов, царствие ему небесное...
  - Три процента, - отрезал прижимистый хозяйственный деятель новой русской формации.
  - Ой, недокомплект! - заголосил начальник местной уголовки.
  - Пять, - добавил Поросёнкер.
  - Мерседесов ни одной штуки, - продолжил причитать Юркий.
  - Чёрт с тобой, десять, и - марш работать! - рявкнул Семён Семёныч.
  - Так и быть, за тридцать процентов я как-нибудь напрягусь, - сообщил свои резоны хитрый мент.
  Торг продолжился. Сошлись на семнадцати с половиной процентов.
  
  Оперативная группа в составе одного УАЗ-ика и одного крытого грузовика прибыла в Сраные Погорельцы затемно. Грузовик тормознул возле единственной избушки со светящимся окошком. УАЗ-ик встал поодаль. Недавно металлисты сняли медный провод, и единственная избушка глядела в морозную ночь, подслеповато моргая с помощью неверного керосинового источника света. Из прибывшего грузовика вывалилось около взвода вооружённых до зубов милиционеров младшего звания, старшие остались сидеть в УАЗ-ке, распахнув одну дверцу для осуществления связи. Младшие милиционеры грамотно залегли в сугробы, а один, стуча гранатомётом о бронежилет и каску, подполз к единственно светящемуся окошку в единственно жилой избушке в Сраных Погорельцах. Принимая все необходимые меры предосторожности, отчаянный боец заглянул в окошко, затем встал на четвереньки и таким Макаром подскакал к УАЗ-ку. Возле распахнутой дверцы боец выпрямился и доложил:
  - Один, с бородой, сидит при керосинке и носок штопает.
  - Трезвый? - спросили из командирской машины голосом бывшего замполита печально известной группы и нынешнего мэра Забубёнска.
  - Трезвый!
  Боец сделал страшные глаза.
  - Тогда порядок, - со знанием дела сказал Иван Иванович и выпихнул на снег Юркого, - тогда можно идти.
  Бывший замполит смело подошёл к дверям и забарабанил в ветхую филёнку.
  - Какого хрена? - послышалось из сеней с такими угрожающими интонациями, что залегшие в сугробах менты невольно схватились за табельное оружие.
  - Здравствуй, Феликс! - на всякий случай обозначился бывший замполит.
  - А, ты...
  Спустя минуту прибывшие, в количестве одного бывшего замполита, одного председателя акционерного общества, двух наиболее отчаянных бойцов и одного подполковника Юркого входили в избушку. Первым шёл Иван Иванович. Замыкал шествие Юркий. Он двигался очень медленно, профессионально приседал от страха и на всякий случай держал обе руки в карманах. В одном у него лежал запасной пистолет, в другом - граната. А ещё спустя минуту незваные гости допрашивали одного из немногочисленных жителей Сраных Погорельцев.
  - Алиби есть? - приступил к допросу подполковник Юркий.
  - Нету, - возразил Феликс, возобновляя прерванное занятие по починке носка и не предлагая гостям сесть, - одна презумпция невиновности.
  - Грамотный мерзавец, - зашептал на ухо Иван Ивановичу Поросёнкер, - чует моё сердце - его рук дело.
  - А почему нет алиби? - продолжал допытываться Юркий, машинально вытаскивая из кармана руку с гранатой.
  - Потому что народу тут нет никого, кроме меня и бывшего американского шпиона, - доброжелательно объяснился Феликс, - засвидетельствовать некому. А вот взрыватель надо с гранатой носить, а не в кармане штанов оставлять. Если он у вас там рванёт - яйца оторвёт начисто.
  Юркий побледнел, бойцы шарахнулись в сени, а Поросёнкер спрятался за мэра.
  - Да нет, я его в сейфе оставил, - успокоил собравшихся Юркий, исследовав трясущейся рукой карман. Он по-хозяйски уселся на табурет и задал очередной вопрос: - А где второй?
  - На работу устраивается.
  - Ночью?
  
  - Так поликлиника где, а мы - где, - резонно возразил Феликс. - А мороз, он - вон какой. Вот мой односельчанин временно и поселился в вестибюле поликлиники, пока всю медицинскую комиссию не пройдёт.
  - Он что, космонавтом устраивается? - решил пошутить Поросёнкер.
  - Да нет, истопником, - пожал плечами Феликс.
  Юркий похлопал в окошко и, когда напротив него возникла физиономия ещё одного отчаянного пластуна из его команды, проорал задание. К командирской машине тотчас метнулась тень, и, не прошло десяти минут, давешний пластун вваливался в избушку. Он почесался бронежилетом о дверной косяк и доложил:
  - Так точно, устраивается. Временно живёт в вестибюле. Осталось привиться от бешенства, сдать анализ на беременность и пройти невропатолога, который не желает смотреть американского шпиона, пока он не предъявит ему военный билет...
  - Ай-я-яй, - фальшиво посочувствовал замполит. - Как же вы, ребята, до жизни такой докатились? На работу истопником! И что я вижу? Носок штопает... Ты, Филя, совсем меня уморил!
  Феликс встал и ответил скромно, но с достоинством:
  - Мы, товарищ бывший замполит, решили начать честную трудовую жизнь.
  - Ну-ну, - не стал спорить мэр. - Спирта они не брали, факт. Я этого гуся как облупленного знаю. А вот насчёт трудовой жизни я вам, ребята, помогу.
  
  Через час после мирного расхода известно кого в деревню вернулся Джин. Он вылез из дореволюционного тулупа, сбросил с ног рваные полукеды и прижался к печи.
  - Ты чё так рано? - спросил Феликс.
  - А что я там забыл? - удивился Джин. - Слышу: по телефону обо мне спрашивают, всех дежурных перебудили. Ну, думаю, легенду проверили, можно и домой.
  - Ага, домой, а комиссию ты прошёл?
  - А на кой она мне?
  - А что мы жрать будем?
  - Ты с ума сошёл! Я университет кончил и - в истопники?! Если надо - сам работай...
  - Ну, наше образование не хуже вашего, - надулся Феликс, - нас тоже в своё время, как следует учили...
  - Это на козлов, которую страну сдали, как стеклотару? - ухмыльнулся Джин.
  - Ну, я ведь козлом не всегда был, - не обиделся на справедливую критику Феликс, - одно время я даже в таможне работал. Жил как в сказке. В те поры наши комсомольские лидеры, которые за рубеж мотались, наладились импортными многоразовыми презервативами спекулировать. А наши не дураки и - ну ограничение на ввоз. Дескать, не больше пяти штук в одни провоз. А если обнаруживаем на одном комсомольском рыле больше - конфискуем и часть - в свою пользу. Знаешь, сколько у меня в иную смену презервативов получалось?
  - Сколько? - разинул рот Джин.
  - До двадцати презервативов! - хвастливо заявил Феликс.
  - Ну и что? - не понял Джин.
  - Как - что? У нас один импортный презерватив шёл по рублю штука. Считать умеешь?
  - У нас, сколько я себя помню, они всегда были бесплатными, - пожал плечами Джин.
  - В Европе тоже, - сказал Феликс. - Наши комсомольцы презервативы оттуда пёрли. Поэтому в Европе со СПИДом всегда проблемы были ...
  - Ладно - Европа. Что мы делать будем ?
  - Можно начинать пить спирт, - ответил Феликс. - С хвоста мы сбросились, так что...
  - Давай лучше продадим, - попытался возражать Джин, всё ещё лелеявший мечту убраться из этой проклятой страны, - ведь сам говоришь: с хвоста мы сбросились...
  - Дурачок, - ласково сказал Феликс, - это у вас принято богатых грабить, а у нас на это дело - официальное табу, подписанное главными демократами в соглашении с ворами, которые в законе. Так что наш спирт теперь по всей стране будут отслеживать. И, если поймают, так накажут без суда и следствия, что - ой-ё-ёй! Чтобы, значит, другим на наших богатых руку поднимать было неповадно. Понял?
  - Но мы не сможем всё выпить! - в отчаянии воскликнул Джин. - Ведь там пятьдесят коробок по десять бутылок в каждой!
  - За год выпьем, - успокоил его Феликс.
  - А чем мы его будем в течение года закусывать? - с тоской поинтересовался Джин. - Что мы, вообще, будем есть?
  - Вот чёрт, совсем забыл! - Феликс хлопнул себя ладонью по лбу. - Замполит, сука демократская, что-то такое кряхтел про трудовую жизнь. Я так понимаю, он хочет помочь нам трудоустроиться.
  
  А бывший замполит в это время томился в своём кабинете. В общем, решал кое-какие хозяйственные проблемы, не считаясь ни с режимом, ни с личной жизнью. А куда денешься, если народ тебе доверил двигать его в новое русское будущее с ночными стриптиз барами, дешёвыми наркотиками, доступными проститутками и всеобщей равноправной приватизацией всего государственного добра, которое семьдесят лет собирали дураки-активисты. Дело в том, что Иван Иванычу таки удалось урвать право единоличного распространения приватизационных чеков, так называемых ваучеров, в своём подведомственном районе. Пришлось, правда, за это право кой-кому сунуть в лапу, но дело стоящее. Ведь наидобрейшие демократы решили отдать народу, начиная от младенцев и кончая верными кандидатами в покойники, эти чеки всего по двадцать пять рублей за штуку. А что такое двадцать пять рублей для народа? Тьфу, да и только, если учесть, что каждый потом может обменять свой чек на автомобиль, трактор, самолёт и даже целый завод. Ну, правда, не совсем на один чек, но это дело пятое, поскольку сейчас главная задача для мэра - стрясти с населения по четвертному. А это на двадцать одну тысячу триста пятьдесят четыре рыла, это... В общем, нехилая копейка получится, но ещё круглей она выйдет, если чеки вбрасывать пачками на предприятия, которые ещё не развалились. И вбрасывать лично новоявленным директорам новообразовавшихся акционерных обществ. А тем намекнуть, что, дескать, за это неплохо и мэру отстегнуть, потому что на целую пачку любой дурак-директор сможет приватизировать своё акционерное общество. Короче говоря, механика простая: получает такой директор от мэра пачку чеков за определённую мзду, трясёт с работяг по четвертному, но чеки им не выдаёт, а лишь пугает увольнением без выходного пособия, потому что на то она и демократия, что всё можно, если с умом. И все при своих: мэр при барыше, а директор (если он не дурак) при новой собственности в виде целого завода (дворца, парохода) вместе с дураками-рабами.
  Иван Иванович, подсчитывая барыши от наидобрейшей раздемократской приватизации, только сопел от удовольствия. Затем, правда, слегка пригорюнился. Свояк, придурок, где-то купил партию сох. И всё бы ничего, но какая-то скотина на каком-то оборонном заводе (чтобы отделаться от госзаказа на ширпотреб) ещё в советское время придумала эти сохи не для лошадей, волов, специальных тягловых собак или владимирских ослов-тяжеловозов, но для обычных людей. То есть, спереди и сзади у данных сох имелись такие характерные рукояти, за которые никому, кроме людей, взяться было нельзя. В общем, один придурок-дачник тянет соху, другой - упирается сзади. В советские времена эти сохи стоили сорок пять рублей штука. Но даже в советские времена их не раскупили. Сейчас на них тоже спрос не повысился, а свояк, дубина, позарился на дешевизну, и купил партию. Притаранил в Забубёнск и грузит родственника, чтобы подсобил реализовать. А как тут подсобишь? Райка, скотина, в запое, а с её замом никакого сладу, потому что у него родня - в самой охране самого нынешнего президента. Тьфу! Вот и крутись тут. Хотя есть на примете у Иван Иваныча один председатель сельскохозяйственного акционерного общества. Этот председатель вот уже полгода не платит за землю, хотя прибыль, толкая бывших советских племенных коров на мясо, получает регулярно. Вот на него и надо наехать: почему, дескать, мерзавец, не платишь полгода не только казне за землю, но и рабам своим за труд их скорбный? Под суд захотел, такой-сякой? Нет? Тогда бери эти сохи, зараза, да всю партию, да по цене, на пятьсот рублей большей, чем предполагает толкнуть их свояк. А потом хоть в задницу их себе засунь, хоть тем же рабам в виде зарплаты выдай...
  Уф!
  Иван Иванович аж вспотел. Зато каково важно поработал. И даже об обездоленных рабах, которым их гадский рабовладелец не платит их нищенскую зарплату, вспомнил...
  
  
  
  Часть 4
  Бывшие люди
  
  
  
  По единственной деревенской уличке мело колюче и бойко. Скрипели старые тополя, царапая голыми ветвями друг друга. В единственной жилой избушке Сраных Погорельцев шли приготовления к большому выходу в город.
  - Я в кедах больше никуда не пойду, - упрямился теплолюбивый американец.
  - Но валенков у нас всего одна пара, - возражал экс-козёл.
  - Валенок, - машинально поправлял Джин.
  - Какая на хрен разница!
  - Большая. В общем, теперь в валенках пойду я.
  - А я?
  - А ты иди в кедах.
  - Умный, да? У меня сорок третий размер, а кеды - на сороковой. Прикажете дырки в носах делать, сэр?
  Приятели задумались. В окошко с особенным пристрастием сыпануло сухим морозным снегом. Джин поёжился: ох уж эти русские зимы...
  - Там в одной избе, где раньше секретная часть была, килограмм шесть гипса оставалось, - вспомнил Феликс. - Раньше мы из этого гипса разные фальшивые штампы мастерили.
  - Ну и что? - не понял Джин.
  - То. Валенки поделим, а остальные ноги замотаем тряпьём и загипсуем. Две пары костылей я видел на твоём чердаке.
  - Ты в своём уме? - поинтересовался Джин.
  - Как никогда...
  
  На своём веку Серпантина Серапионовна повидала всякого. И эти два небритых инвалида её совсем не удивили. Удивило другое: как их пропустила охрана. Особенно этого, у которого под козлиной шубой даже штанов не было.
  - Безобразие! - сказала Серпантина Серапионовна и полезла из-за стола, чтобы самостоятельно спустить наглецов с лестницы.
  - Засохни, мырла, - угрюмо возразил Феликс, угадав намерение матёрой секретарши всех времён и народов. Штанов у него действительно не было, и сегодня он замёрз как собака. Поэтому никуда не собирался уходить из этой тёплой приёмной.
  - Мы к мэру, - уточнил Джин и повесил свои костыли на вешалку.
  - Да, доложи. Дескать: бывший сослуживец и американский шпион.
  - Бывший, - поправил Джин.
  - Ах, да-да-да, что-то такое Иван Иваныч говорили, но к нему сейчас нельзя, потому что у них сейчас посетитель, - засюсюкала Серпантина.
  - Ты доложи, а там - не твоё дело, - угрюмо посоветовал Феликс.
  - Иван Иваныч, - квакнула в трубку внутреннего телефона Серпантина, - к вам диверсанты... А-ха!
  Она положила трубку и пропела:
  - Прошу вас, господа!
  - Тоже мне, мадам, - ухмыльнулся Феликс и похромал к дверям кабинета мэра. В то же время оттуда стал выпячиваться толстенький кучерявенький гражданин. Он кланялся, прижимая бараний треух к животу, и искательно обещал:
  - В понедельник принесу остальные, мамой клянусь...
  Кучерявенький упёрся задом в колено Феликса, обернулся и с перепуга представился:
  - Хачапур Тер-Чебуреков, директор реального училища, приятно познакомиться.
  - Профессиональный убийца Феликс Козломырдин, - недружелюбно возразил бывший кэгэбэшник. - Отвали!
  Он вошёл в кабинет первым. Вслед за ним туда же вхромал Джин.
  - Здоро...
  Мэр открыл рот и молчал секунд двадцать, разглядывая прибывших.
  - Здорово, - буркнул Феликс, - чё раззявился?
  - Это что? - кратко поинтересовался мэр и показал на гипс.
  - Это гипс по причине отсутствия второй пары валенок, товарищ мэр - по-уставному доложил Джин.
  - Э-хе-хе, - закудахтал мэр, - ну, ребята, ну, уморили!
  - Вас уморишь, - возразил Джин, с интересом разглядывая портрет Арнольда Шварцнегера.
  - Вас, значит, надо обмундировать, ребята, - решил мэр.
  - Очень надо! - убеждённо подтвердил Феликс.
  - А ты почему без штанов?
  - А вы мне их выдали, когда я под вашим чутким руководством козла изображал? - вопросом на вопрос ответил Феликс.
  - Ладно, разберёмся...
  Иван Иванович куда-то отзвонился и заказал два комплекта спецовки б/у. И, пока таковая изыскивалась, объяснял ситуацию.
  - Значит так, ребята, - втолковывал он, - придётся вам некоторое время побыть национал-патриотами. Завёлся у нас в округе один злостный вредитель, литовец из Тамбова, так вот: он посягает на целостность нашего района. В общем, эта скотина подбивает местных вьетнамцев отделиться от Забубёнского района...
  - Совсем? - уточнил Джин.
  - Нет. С последующим присоединением к Южной Корее.
  - Идея хорошая, только он зря старается: в Южной Корее работать надо, а у вас вьетнамцы привыкли вместе с вами дурака валять.
  - А вот это не твоё дело, Женя. Я ведь не затем вас сюда пригласил, чтобы спрашивать: правильно или неправильно поступает данный зловредный литовец. Я пригласил вас сюда, чтобы предложить вам работу. В общем, ставлю перед вами конкретную задачу: литовца не убивать, но пугнуть его так, чтобы дальше неповадно было воду мутить. Задача ясна?
  - Сколько? - кратко поинтересовался Джин.
  Мэр задумался. Хачапур обещал принести семьдесят восемь тысяч. Два часа торговался, просветитель хренов.
  - Восемь тысяч, ребята.
  - Ты что, замполит, с дуба рухнул? - изумился Феликс. - Сейчас за восемь тысяч и собака не гавкнет.
  - Сам ты рухнул, - разозлился прижимистый мэр, - я ведь вам не по ведомости собираюсь платить, а из своих кровных. Потому что за общее дело и территориальную целостность вверенного мне района...
  - Засунь свою территориальную целостность, знаешь куда! - стал заводиться Феликс. - Пятьдесят штук, не меньше. Надо же когда-то Евгения к маме отправить.
  - Восемнадцать и - точка! - раздобрился мэр. Ему пришла в голову экономная мысль на тему оплаты труда наёмников таким образом, чтобы не пострадали кровные. То есть, оформить двух этих бездельников на временную работу по уборке снега и заплатить из бюджетных средств. При этом списать на данное мероприятие в пять раз больше денег, чем заплатить. А снег - он и полежит, не велика важность. Что, забубёнцы снега не видали?
  - Ну, восемнадцать, это ещё куда ни шло, - пошёл на попятный Феликс.
  
  Забулдыгис Барзокукишыс был зол как собака. Он потратил уже кучу денег, ведя агитацию на дому среди наиболее просвещённых, по его мнению, вьетнамцев, а воз, как говорится, легче не стал. В общем, сегодня он опять принимал гостей в количестве шестерых пацанов - не пацанов, мужиков - не мужиков с глазками-щелками и невозмутимо-улыбчивым выражением на смуглых лицах с кулак нормального боксёра среднего веса. Мальчики - не мальчики дружно поедали выставленную тамбовским литовцем закусь, лучезарно щерились по всякому поводу и от водки не отказывались.
  - Ребята, - устало пыхтел Барзокукишыс, - я вам сотый раз повторяю: вы можете и должны отделиться.
  - Засем? - скаля кривые жёлтые зубы, спросил старшой.
  - А затем! - запальчиво выкрикнул Барзокукишыс. - Вы ведь не хотите присоединяться к Южной Корее?
  - Не хотим! - дружно ответили дармоеды. - Нам Россия харася!
  - Ну, так и не присоединяйтесь! - завопил Барзокукишыс. - Но почему Россия хороша? Неужели не лучше жить в своём собственном государстве, со своим правительством, своим парламентом, своей полицией и таможней? Ну же, братцы, давайте выделимся в отдельное государство!
  Если честно, Барзокукишыс хлопотал за конкретный интерес в виде начальника будущей таможни.
  - Отдельная государства кто-то нужно работать, - благоразумно отвечали наиболее просвещённые вьетнамцы, - а мы все спекулянта...
  - Марта! - взвыл Барзокукишыс. - Открой форточку, я их сейчас на улицу выкидывать буду.
  Забулдыгис был положительно зол как собака. Ещё бы - такая акция сорвалась. А ведь как можно было досадить этим мерзавцам русским, а самому стать начальником таможни. Странное дело: Барзокукишыс родился и вырос в России, кроме русского знал несколько английских слов и одно грузинское ругательство, но, тем не менее, русских он ненавидел всеми фибрами своей души, хотя ничего плохого по большому счёту ему никто в России не сделал.
  
  Когда вьетнамцы убрались, в двери дома Забулдыгиса кто-то требовательно постучал. Открывать пошла Марта, она громко ойкнула и вслед за тем в столовую ввалились два джентльмена в телогрейках, списанных пожарных касках из неликвидной советской пластмассы и в сильно подержанных кирзовых сапогах.
  - Это который здесь сепаратист? - бесцеремонно спросил бородатый гость, по-хозяйски топоча сапогами.
  - Позвольте узнать, - надулся Барзокукишыс и надменно выпрямился, - по какому праву...
  - Нишкни, - перебил его бородатый и пребольно ткнул жёстким пальцем в благополучный живот процветающего российского литовца.
  Забулдыгис испуганно пшикнул и снова сел на стул.
  - Не нужно, Феликс, - поморщился второй гость, и в этом втором Барзокукишыс узнал американского шпиона, с которым давно мечтал познакомиться.
  - О, мистер, мистер, хау ду ю ду инкорпорейтед естердей продакшн вери вел ноу проблемс, - засуетился Забулдыгис, напрягая память по части английского языка, а также сдерживая грешный свой язык, чтобы тот не ляпнул после последнего известного литовцу "ноу проблемса" одно грузинское ругательство.
  - Ради Бога, не напрягайтесь, - поморщился Джин, - говорите нормально.
  Джин придвинул стул и сел напротив литовца.
  - Вы знаете, таким я вас и представлял, - душевно сообщил бывший американский шпион, - интеллигентное лицо, умный, немного усталый взгляд... Я уверен, мы с вами поймём друг друга.
  - О, йес, йес! - возликовал Барзокукишыс. - Марта!
  Забулдыгис показал на стол, и вскоре вместо вьетнамских объедок на столе красовалось блюдо с салом, другое - с квашеной капустой и отдельно - кокетливо вспоротая банка балтийской кильки пряного посола. В центре стола молчаливая Марта установила двухлитровый графин самогона двойной очистки.
  - Нормально, - одобрительно крякнул Феликс и подсел к столу.
  - Дорогой друг, - задумчиво начал Джин, - я буду предельно честен и краток...
  - Давай, Евгений, - подбодрил его Феликс, пожелал себе всяческих благ и хлопнул первую, которую, вопреки утверждениям вульгарных толкователей русских традиций, тщательно закусил салом с хлебом и квашеной капустой, начисто проигнорировав балтийскую кильку.
  - Мы от мэра, - просто сказал Джин. - Не буду лукавить: вы ему - как бельмо на глазу. И он - мэр - пользуясь нашим с другом стеснённым положением, нанял нас проучить вас. Чтобы у вас, значит, пропала охота заниматься какими бы то ни было политическими авантюрами...
  - Хорошо говоришь, - одобрил Феликс и хлопнул вторую.
  - Но вы не бойтесь, - успокоил побледневшего хозяина Джин, - мы с другом изначально не собирались причинять вам никакого вреда и не производить над вами никакого насилия. Больше того: я надеялся встретить в вашем лице настоящего друга.
  - Правда? - просиял Барзокукишыс, который очень любил всех без разбора американцев, всех европейцев по ту сторону бывшей советской границы, выборочно - по эту сторону, всех японцев, всех турок и кое-каких представителей Полинезии и Океании.
  - Правда, - подтвердил Феликс и хлопнул третью.
  Барзокукишыс поморщился и переспросил, преданно заглядывая Джину в глаза:
  - Правда?
  - Правда, - заверил его Джин.
  - И мы с вами друзья? - не отставал Забулдыгис.
  - Всенепременно, - снова встрял Феликс и хлопнул четвёртую.
  - Конечно, друзья, - легко согласился Джин и пригубил первую. - Всё, что вам потребуется от меня - всегда, пожалуйста, и всегда в лучшем виде!
  - И от меня! - Феликс обнял хозяина и даже прослезился, но Забулдыгис из объятий Феликса с негодованием выдрался.
  - Так мы пошли, - сказал Джин.
  - Э-э, - забуксовал Барзокукишыс. Американца отпускать он не хотел, но этот бородатый его раздражал.
  - Так мы ещё посидим, - не стал кочевряжиться Феликс.
  - Да нет, мы пойдём, - настоял воспитанный Джин, видя реакцию принципиального русофоба на присутствие в его доме наиболее яркого представителя ненавистной нации.
  
  Не успели друзья отойти от трёхэтажного дома бедного российского литовца и несостоявшегося сепаратиста, как им под ноги бросился какой-то маленький круглый тип в бараньем треухе, стоящем дыбом на кучерявых волосах.
  - Ты? - узнал кучерявого Феликс и поймал его за нос.
  - Тысяся извинений, - загундосил тип, оказавшийся Хачапуром Ананасовичем, - есь пьедлозений взяимовигодни договаривася стоён...
  - Чё? - изумился Феликс и притянул говорящего за нос к себе поближе.
  - Отпусите, пожяляся, - попросил Хачапур.
  - Нос отпусти, тебе говорят, - сказал Джин.
  - А, нос!
  Феликс отцепился от Хачапура, тот чихнул, извинился и рассыпался мелким бесом:
  - Ах, какая такая замечательная встреча! Ах, какие такие замечательные люди! Я, такой сякой, поистине родился счастливым человеком, которому довелось...
  - Короче! - рявкнул Феликс.
  - Сейчас, дорогой, сейчас. Прошу сюда! - и Хачапур поманил друзей к "жигулю", искрящемуся стёклами освещённого салона и включёнными фарами на лёгком десятиградусном морозе. Позёмка к вечеру угомонилась, и погода наладилась подходящая для решения локальных проблем на свежем воздухе и не только на нём одном.
  - Сюда, так сюда, - не стал спорить Феликс и влез в тёплый салон "жигуля". Джин поместился рядом, и друзья приготовились ждать, чем таким интересным разродится хозяин бараньего треуха.
  
  По улице имени покойного психотерапевта Кашпировского, безвременно загнувшегося от злокачественного инуреза, шли двое. Кирзовые сапоги разъезжались в разные стороны, и приходилось отчаянно балансировать руками, чтобы не грохнуться об лёд.
  - Вы, русские, удивительные люди, - бормотал Джин, - среди вас рождаются такие великие умы, до которых далеко некоторым отдельно взятым цивилизованным странам, а живёте вы как...
  Джин не удержал равновесия и врезался в трёхметровый забор, за которым прятался вросший в землю домишко.
  - Великим умам не до благоустройства, - рассеянно ответил Феликс, думая о чём-то своём.
  - Кажется, пришли, - сообщил Джин, отталкиваясь от забора и скользя вниз по условному тротуару. Он тормознул носком сапога, сделал кораблик и покатился по направлению к "створу" крыльца. Не доезжая, бывший американец сотворил двойной тулуп, и тут его осенило, почему русские традиционно занимают призовые места по фигурному катанию.
  - Точно, - буркнул Феликс, нормально подходя к крыльцу и читая вывеску: - Забубёнское педагогическое училище...Кстати, вижу свет на третьем этаже с краю. Значит, кучерявый не надул и директор на месте.
  - Пошли? - предложил Джин.
  - Пошли, коль подрядились...
  Друзья, грохоча сапогами, поднялись на крыльцо и толкнулись в вестибюль. Они миновали полутёмное гулкое помещение, и подошли к парадной лестнице эпохи Луначарского. Тотчас на вершине единственного марша нарисовалась живописная фигура в разноцветных спортивных шмотках и огромных кроссовках. Одновременно зажёгся свет в вестибюле.
  - А, знакомые всё лица! - возопила фигура. - Всё пучком?
  - А, предводитель грозной банды, - проворчал Феликс, поднимаясь наверх.
  - Директор на месте? - уточнил Джин, поднимаясь вслед за Феликсом.
  - На месте. Всё пучком! А чё, Филь, какие дела?
  - Всякие...
  - Без комментариев...
  Друзья потопали по коридору в известном им направлении. Навстречу сумрачной паре выкатился ещё один представитель грозной банды, и тоже в невозможных разноцветных спортивных шмотках.
  - Какие люди! - загудел он. - Проведать пришли? Всё пучком?
  - Достали они меня своими пучками, - пожаловался Джин Феликсу.
  - Отвалили, братаны, - отпихнул очередного грозного бандита Феликс, и бывшие сотрудники противодействующих спецслужб вошли в нужный кабинет. Директор, очень грузный мужчина, сидел за своим столом и больше ничего не делал. Просто сидел и спокойно наслаждался своим директорским величием. Его бычью шею профессионального борца вольного стиля венчала маленькая плоская головка с большими залысинами явно не от большого ума. Грузного звали Мамука Кукурович Мериношвили. Когда-то он служил в местном стройбате срочную и, выступая на местных соревнованиях по вольной борьбе, приглянулся жене начальника Забубёнской пожарной части. Да таково качественно приглянулся, что жена главного забубёнского пожарника уговорила Мамуку остаться по окончании службы в Забубёнске. И так уж получилось, что Мамука Кукурович, с трудом читавший не очень длинные вывески по-русски, вскоре стал деканом физкультурного отделения Забубёнского педучилища. Затем он легко подсидел директора педучилища и занял его место. Потом Мамука Кукурович акционировал учебное заведение, и теперь наслаждался властью, покоем и кое-какими доходами.
  - Что надо? - спокойно спросил директор акционерного педучилища вошедших, разглядывая их ясным взглядом человека, привыкшего плыть по жизни большой непотопляемой коровьей лепёшкой.
  - Ноги тебе вырвать надо, - сообщил директору Феликс и сделал донельзя зверское лицо.
  - Нельзя, - кратко возразил Мамука Кукурович.
  - Это ещё почему? - удивился Джин.
  - Потому что меня охраняют, - возразил господин Мериношвили.
  - Кто? - загоготал Феликс. - Эти петухи в разноцветных штанах? Эй, ты, поди сюда! - крикнул он, высунувшись из дверей директорского кабинета в коридор. На его зов бросился самый большой бандит из грозной банды, каковая, по совместительству, выполняла функции директорской охраны.
  - Чё надо, Филь? - подобострастно спросил самый большой.
  - Постой на стрёме, пока мы с твоим хозяином базар не перетрём, - велел Феликс.
  - Всё пучком! - сделал большие глаза самый большой и преданно замер возле дверей кабинета.
  - Э-э, - сказал директор.
  - Пожалуйста, повторите то, что вы сейчас сказали, ещё раз, но помедленней, - попросил Феликс, взял с директорского стола графин и, жутко хрустнув, откусил горлышко.
  - Гм, - сказал директор, с уважением посмотрел на Феликса и зачем-то потрогал свою нехилую шею.
  - В общем, так, директор, - приступил к объяснению визита Феликс, - Хачапура знаешь?
  - Знаешь, - не стал спорить Мамука.
  - Так это он нас нанял за двенадцать штук, чтобы мы тебе башку откусили и ноги поотрывали, если ты не согласишься оставить его в покое. Усёк?
  - Усёк, - понятливо кивнул своей маленькой головкой господин Мериношвили.
  - В общем, ноги оставляем? - уточнил Джин.
  - И голову тоже, пожалуйста, - попросил Мамука Кукурович.
  - Значит, больше не будешь приставать к Хачапуру?
  - Не буду, - клятвенно прижал руки к груди господин Мериношвили.
  
  На улице Феликс развеселился.
  - Фортуна! - шумел он. - За один вечер - тридцать штук! Теперь нам прямая дорога в таверну!
  - Давай сначала деньги поделим, - предложил Джин, снова принимаясь выписывать кренделя ногами, обутыми в скользкие кирзовые сапоги, настолько непригодные для передвижения по среднерусской городской местности в зимнее время, словно эти сапоги изготовили где-нибудь в Португалии, где отродясь не видали ни снега в сугробах на проезжей части, ни льда на тротуарах. Феликс, в отличие от неумелого американца, шёл нормально, хлопал Джина по плечу и, когда от дружественного тычка американец норовил хлопнуться оземь, успевал его подхватывать. В это время мимо них просквозил "жигуль" девятой модели, тормознул возле свежеотремонтированного дома и, развернувшись юзом поперёк улицы, встал. Из "жигуля" вывалилась пьяная в дым тётка, с треском захлопнула дверцу и начала зигзагообразное движение к дверям первого подъезда. Передвигаясь, тётка нещадно ругалась. Одета она была в расшитую дублёнку, обута в ботфорты, её голову украшал дорогостоящий малахай с песцовыми хвостами по всему его периметру, а самым приличным словом среди её ругательств было "жопа".
  - Не верю! - выдохнул Феликс, хватая Джина за плечо.
  
  - Чему ты не веришь? - вымученно спросил Джин. Нет, ему и раньше приходилось ходить по зимним улицам Забубёнска, но в кирзовых сапогах...
  - Знаешь, кто это такая? - вопросом на вопрос ответил Феликс.
  - Кто?
  - Это Райка Мордюхина-Упырёва. Нынешний директор городского торга. От неё недавно очередной хахаль удрал. По этой причине мадам пьёт и гробит свою новую тачку.
  - А нам что с того? - не понял Джин.
  - Дурачок! - ласково возразил Феликс. - Хочешь к маме?
  - Хочу!
  - Ну, так! Малый ты крепкий, это я ещё по нашей совместной оперативной работе помню, так что - вперёд! Поухаживай за этой коровой, что ли? И, если дело выгорит, ты будешь в Штатах, а я - в Сочи. Ну?
  - В таком виде? - кротко спросил Джин и развёл руками.
  - На тебе все бабки на представительство и - дуй! - расщедрился Феликс и сунул Джину вырученные за вечер деньги. Затем схватил приятеля за руку, отслюнил две тысячи и скрылся в переулке.
  
  Джин, выдохнув из лёгких остатки нерешительности, ринулся за объектом. Он сдуру сунулся за ней на лестничный марш, но был сбит крепким задом мадам: поднимаясь по лестнице, Раиса попеременно валилась то на перила, то на стену, а Джин слегка не рассчитал амплитуду. Потирая ушибленное тело, он сделал ещё одну попытку и таки взял Раису под руку. А когда её повело вместе с Джином в сторону, Джин, не желая быть помятым от очередного столкновения с перилами, грамотно заломил объекту руку и поволок его вверх по лестнице более целенаправленно, помогая коленом.
  - Ты чё пинашься, мать твою так? - рычала Мордюхина-Упырёва, норовя треснуть неизвестного сумочкой, которая была размером с добрый чемодан.
  - Я, мадам, будучи давно и бесповоротно очарован вашими прелестями, искал случая познакомиться с вами. И вот он подвернулся!
  - Какой я тебе на хрен мадам! - продолжала рычать Раиса, изловчилась и лягнула Джина ботфортом.
  - Не говорите, - с усилием возразил Джин, - ваши манеры изобличают в вас именно светскую даму!
  - Пошёл на х..! - рявкнула Раиса и отоварила Джина кулаком по уху.
  "Надо брать эту корову за рога, пока она не слиняла в свою квартиру", - решил Джин и принялся, сколько это было возможно при их с Раисой разновеликости, обжимать Мордюхину-Упырёву. Больше того: он просунул руку в недра дублёнки и оторвал единственную "пуговицу" на безразмерных джинсах светской дамы. Раиса моментально разомлела и горячо зашептала:
  - Дурачок! Зачем же на ступеньках? Я же тут рядом...
  С этими словами она взяла Джина в охапку и потащила его, болтающего в воздухе кирзовыми сапогами, вверх по лестнице.
  
  В это время Феликс, любовно щупая благоприобретённые дензнаки, двигался в сторону единственного в Забубёнске ночного питейного заведения. Домик номер 13 на улице Буржуйской (бывшей Пролетарской) украшала замысловатая подсвеченная табличка:
  
  
  
  "Братья Вурдулакины и м-ль Голдпопен. Забубёнское отделение Тамбовского Макдоналдса".
  
  
  
  В заведении торговали фирменным студнем и качественной палёной водкой. По видаку смотрели заезженную порнуху. В лучшем месте питейного заведения сидел местный блатной авторитет, тянувший три срока за кражу гусей, и громко портил воздух.
  Феликс подошёл к домику номер 13 и, сунув одну руку в карман, где лежали заветные тыщи, другой рванул на себя входную дверь филиала Макдоналдса. Но дверь гостеприимно не распахнулась, а только одно окошко на уровне плеча Феликса. Из окошка высунулась гнусная физиономия провинциального халдея и голосом гнусным доложила:
  - Чё ломис-си, чё дергаешь? Сначала надо пятьсот рублей за вход заплатить, а потом дёргать...
  - Сколько? - изумился Феликс.
  - Пятьсот, - не поленилась ответить физиономия.
  - Да пошёл ты! - не согласился Феликс и плюнул в физиономию.
  - Хозяин - барин, - не стал придираться обладатель гнусной физиономии и закрыл окошко.
  - Козлы, - бубнил Феликс, меняя курс в сторону Сраных Погорельцев, - пятьсот рублей. Да я лучше пить брошу...
  Он спустился по улице Врангеля, бывшей Фрунзе, свернул в переулок Муслима Магомаева, бывшей им же, и переулком вышел в поле. Там встал на стёжку и побрёл к деревне. Небо было чёрным, худой месяц на нём отсвечивал неестественно белым светом, звёзды, большие и маленькие, подслеповато моргали. Мороз усилился, но дышалось удивительно легко и грустно одновременно. Стёжка едва заметно темнела среди блистательного скрипучего серебра, а мысли в голову бывшего контрразведчика лезли какие-то непутёвые:
  "На хрена ж пропивать? - думалось Феликсу. - Забыл, пожалуй, когда питался нормально. Нет, пойду завтра на базар, куплю трёх кур и одного петуха. На остальные бабки приобрету всякой жратвы. Петуха с курами поселю в доме, пусть яйца производят. Говорят, натуральные свежие яйца от грыжи помогают, которую я чуть было на службе не надорвал..."
  
  Во франтоватом и чисто выбритом джентльмене, одетом в новенькую финскую дублёнку и норковую шапку-ушанку, трудно было узнать бывшего резидента в Забубёнском районе Н-ской области. Джин, поселившись у любвеобильной мадам Мордюхиной-Упырёвой, время от времени навещал своего приятеля. В этот раз он вошёл в Сраные Погорельцы со стороны бывшего колхоза имени Анки-пулемётчицы и, насвистывая что-то из Гершвина, похрустел к единственной в деревне избе, курящейся белёсым дымком. Домик, в котором Джин когда-то изображал из себя деда Матвея, и в котором теперь жил Феликс, заметно преобразился. Бывший советский контрразведчик подправил крыльцо и заменил два фанерных щита в окнах стёклами. Сам он чистил снег возле крыльца и приятеля приметил издали.
  - Какие люди! - воскликнул Феликс и воткнул снеговую лопату в сугроб. - Принёс?
  - Принёс, - скучным голосом ответил американец, и приятели вошли в избу. Там Джин выложил на стол яйцерезку и десять тысяч.
  - Это же совсем другое дело, - обрадовался Феликс, с любовью трогая яйцерезку, - это же совершенно необходимый инструмент в моём хозяйстве. А то, понимаешь, яйца есть, а яйцерезки нету...
  - А где твоё хозяйство? - вяло поинтересовался Джин.
  - В сарай переселил, - засмущался Феликс. - Я его утеплил, запасную керосинку там повесил, а в соседнюю клетушку козу поставил.
  - Кого? - изумился Джин.
  - Козу. Купил вот по случаю на те деньги, что ты давеча приносил. Полтора литра молока каждый день. А натуральное козье молоко очень помогает от туберкулёза...
  - Вот не знал, что у тебя туберкулёз.
  - Да нет у меня никакого туберкулёза.
  - А...
  - Что?
  - У твоей козы такая же борода, как у тебя?
  - Да нет, бороды у неё нет, зато какие у неё бакенбарды! - загоготал Феликс.
  - Бакенбарды, - задумчиво повторил Джин.
  - Шучу! - утешил приятеля Феликс. - Кстати, хочешь козьего творога?
  - Н-нет... Спасибо, я уже позавтракал...
  - Ну, как хочешь, - не стал настаивать Феликс.
  - Ты чего? - заботливо спросил Джин.
  - Ничего. Вживаюсь в роль мирного фермера. Весной буду картошку сажать.
  - Значит, в Сочи тебе уже не надо?
  - Не надо.
  - Слушай, а какого чёрта я тогда на этой ненасытной бабе стараюсь?
  - Как - какого?! Ты к маме хочешь?
  - Хочу.
  - Ну вот! А мне вместо Сочей минитрактор купишь. Идёт? А потом будем друг к другу в гости ездить.
  - Какие гости? - горестно спросил Джин.
  - Ты чё? - в свою очередь заботливо спросил Феликс и похлопал приятеля по щекам.
  - Не пускает меня эта бабища в Штаты одного, вот чё...
  - Н-но?
  - Да. Давай, говорит, сначала распишемся, а потом вместе к маме поедем.
  - Как у мамы с нервами? - участливо поинтересовался Феликс.
  - Эх!
  - И смыться никак?
  - Никак. Денег много не даёт, а паспорт обещает выдать на руки только после регистрации брака.
  - Когда брак-то?
  - Через неделю. Тебя, сказала, не приглашать, потому что соберутся сливки местного общества. Краса, понимаешь ли, и гордость Забубёнска... Вот, говорит, дай ему десять штук, пусть дома за твоё здоровье освежается. В общем...
  - Да ты не расстраивайся, - принялся утешать Джина Феликс. - Ну, не приду я на вашу свадьбу, вот делов! И насчёт брака не переживай: прорвёмся!
  - Как?
  - Ты меня удивляешь! Или мы не бывшие бойцы невидимого фронта? Что, покойником ещё ни разу не был?
  - Нет, - удивился Джин.
  - Так я тебя научу! Главное дело: перед тем, как понарошку сыграть в ящик, надо побольше денег у этой дурищи натырить. Понял?
  - Это ж сколько мне с ней жить? - перепугался Джин.
  
  - Сколько надо. Или тебя больше устраивает вариант совместной с твоей новой супругой поездки к твоей маме?
  - Нет!
  - Тогда поживи с Райкой здесь, да так, чтобы она ни о какой поездке не помышляла.
  - Понял...
  
  Свадьбу делали по высшему разряду. Забубённский кабак не вмещал всех приглашённых, поэтому в столовке напротив гудела сошка помельче, всякие там бухгалтеры, ревизоры, новомодные менеджеры и средние чины из правоохранки. В банкетном зале кабака оттягивались самые-самые. В общем, в банкетном зале Забубёнского кабака оттягивалась краса и гордость Забубёнска. Молодая торчала на седьмом небе, молодой имел бледный вид и натянуто улыбался. Но на него никто не обращал внимания. Всяк сидящий в банкетном зале жаждал внимания к своей особе, что-то орал или просто норовил толкнуть речугу, не забывая при этом сожрать и выпить столько, чтобы покрыть расходы на свадебный подарок. На эстраде дёргалась в одном исподнем звезда областного шоу-бизнеса Виолетта Мормышкина. Он исполняла похабные частушки, а сидящие в зале, забыв на время о политических разногласиях и личных неприязнях, дружно ей подпевали:
  
  
  
  - Полюбила парня я,
  Оказался без х...
  На х... мне без х...
  Когда с х. до х...
  
  
  
  
  
  - визгливо голосила краса Забубёнска.
  
  
  
  Опа, опа,
  Срослась п... и жопа!
  Этого не может быть,
  Промежуток должен быть! -
  
  
  
  - радостно рычала гордость.
  Тут кто-нибудь, наступив на спящего под столом соседа, вылезал повыше и орал:
  - Горько!
  Миссис Батл-Упырёва хватала своего законного за грудки и присасывалась к нему, как пиявка. Затем отпускала и победно глядела в зал. А Джин, которому было дурно от запахов духов, лака для волос и белил с румянами, без сил падал на свой стул и запивал поцелуй натуральной померанцевой настойкой, привезённой из самой Испании. Последний поцелуй он запить не успел и его стошнило на лысину мэра, спящего своей ответственной мордой прямо в блюде с норвежской сёмгой.
  - Га-га-га! - загоготал главный забубёнский прокурор, сидящий рядом с мэром. - Не рановато ли через край потекло, мистер Батл? Мы ведь с вами сегодня только первый день гуляем!
  - Я, пожалуй, пойду, проветрюсь, а? - искательно спросил Джин у супруги.
  - Иди, - неожиданно разрешила Раиса.
  
  - Господи! - орал Джин, болтаясь по безлюдному городу. - На хрена ты позволил этому недоумку Дарвину сделать из обезьяны человека?! Вот, полюбуйся теперь на результат своего попустительства! А мне прикажешь жить среди, среди...
  Тут бывший американский шпион ни к селу ни к городу вспоминал отца соцреализма Алексея Пешкова и его повесть "Бывшие люди". Советскую литературу экс-резидент знал так-сяк, но Горького помнил. Поэтому сейчас мог сравнивать нынешнюю элиту буржуазного Забубёнска с тем человеческим отребьем, которое описал в своей повести классик соцреализма. И сравнение получалось не в пользу элиты.
  Затем Джин сгибался пополам, блевал померанцевой вперемешку с маринованными грибами в девственно чистый сугроб, и брёл дальше. Он незаметно добрался до переулка Муслима Магомаева и переулком вышел в чистое поле. Затем Джин в сорок минут покрыл расстояние до Сраных Погорельцев и вошёл в деревню. Когда бывший резидент Забубёнского района Н-ской области вошёл в свою бывшую избу, Феликс чуть не бросился на него с топором.
  - Ты чего? - перепугался протрезвевший за время прогулки Джин.
  - Беда, - глухо сообщил Феликс.
  - Что случилось? - всполошился Джин.
  - Ездил вчера сено тырить из акционерных стогов, приехал, а у меня в это время козу, кур и петуха увели.
  - Тьфу! - в сердцах плюнул Джин. - Нашёл, из-за чего убиваться. Ты бы посмотрел, в каком гадюшнике я был, застрелился бы...
  - Не застрелился бы...
  - Да ты не знаешь...
  - Да всё я знаю. Что я, своих соотечественников не видел? Но ты какого чёрта сюда припёрся? Ведь свадьба же!
  - Да ну их, смотреть тошно. Вот, попросился на воздух, да боюсь, как бы Райка конвой не выслала.
  - Не вышлет. У неё сейчас самый жор начался. Часа в четыре её отволокут домой, и очнётся она только к вечеру, к началу следующего заседания из семи запланированных.
  - Семи! - схватился Джин за уши. - А ты откуда знаешь: что и когда?
  Феликс в ответ невесело усмехнулся.
  - Ещё бы мне не знать. Нет, брат, сейчас им точно не до тебя. Сейчас там самая разрули люли малина. А часа через два в кабаке начнутся драки и прочие весёлые мероприятия. Директор стройкомбината попытается задушить управляющего цементной компанией, мэр полезет их разнимать и получит от обоих...
  - Мэр уже спит.
  - Отдыхает. Проверенная тактика. Ест, пьёт, потом минут пяток соснёт и - дальше. Эдак за один вечер в свою утробу можно много умять...
  - А что ещё произойдёт на моей свадьбе? - спросил заинтересованный Джин.
  - Что? Юркий стырит фальшивый бриллиантовый перстень у директора областного ювелирторга. Прокурор попрётся за судьёй в женский сортир и там станет её шантажировать и склонять к сожительству одновременно. Мериношвили засунет Хачапура в барабан и заставит его кукарекать. А мисс Забубёнск текущего года отымеют охрана учредителя первого городского коммерческого банка, команда по лапте и солист местного джаз банда.
  - А мою Раису никто не отымеет? - с надеждой спросил Джин.
  - Мог бы Хачапур, но Мамука ему не даст.
  - А сам Мамука?
  - У Мамуки жена и две любовницы - чистые звери. Кстати, ты чего такой трезвый?
  - Да вот, протрезвел.
  - Слушай, а может к прудам? Возьмём закуси и - айда. Там один рыболов-любитель будку поставил, в будке есть печка. Так что...
  - Пошли! - воодушевился Джин.
  - Сейчас, веник возьму.
  - Зачем?
  - Следы заметать...
  
  Через час с небольшим в вагончике весело гудела буржуйка, приваренная к анкерному болту, который крепился сквозь пол будки к свае, а друзья сноровисто долбили лёд. Нырял Феликс. Пили чистый спирт сначала в вагончике, потом прямо возле проруби. Постелили рогожу на снег, а так как мороз поднялся почти до нуля по Цельсию, друзьям, развалившимся на рогоже, было тепло и весело.
  - Слушай, - пьяно бормотал Джин, прикрывая Феликса полой свой дублёнки, - я не вернусь к Раисе. Надоела... Давай вместе станем фермерами. И на кой мне Америка? А мама пусть сюда приезжает.
  - Дурак. В фермеры захотел. И мама твоя дурой окажется, если сюда приедет. Ты, наверно, хочешь загнать её раньше времени в могилу?
  - Нет, не хочу.
  - Тогда какого хрена. Вот, допустим, приезжает твоя мама сюда. А мы чего-то тут копаем, сажаем, окучиваем, леггорнов с мериносами разводим. Гоним, значит, как-нибудь этих леггорнов в ночное, а в это время из соседней деревни дорогие земляки, у которых денег на выпивку нет из-за безработицы и отсутствия желания трудиться самостоятельно. Маму твою по чердаку. А мериносов наших - на вынос в другую соседнюю деревню менять на хреновый самогон. Как тебе такая перспектива?
  - Так мы же этих гопникам такого покажем! - Джин пьяно погрозил кулаком.
  - Поздно. Мериносов нет, мама в больнице, где её от черепно-мозговой травмы лечат промыванием желудка, от которого твоя мама, непривычная к нашей страховой медицине сельского значения, может легко загнуться насмерть. А что до гопников, которым мы якобы чего-то такого покажем, то всей России не покажешь...
  - Ты преувеличиваешь, - великодушно возразил Джин. - Зачем же грешить против всей России? Да, с властью и прочими начальниками вам фатально не везёт, однако ж народ у вас хороший.
  - Подожди, я щас нырну, - сказал Феликс, слез с рогожи, сбросил с себя козлиную шубу и рыбкой ушёл под воду через прорубь. Когда он оттуда вылез, держа в руке очередной литровый пузырь спирта, Джин задал ему нелицеприятный вопрос:
  - Послушай, Филь. Ты ныряешь уже третий раз, и всё время вылезаешь из воды с початой бутылкой. Что, Поросёнкеру всучили бракованный товар?
  - Нормальный ему товар всучили, - возразил Феликс, - а вылезаю я оттуда с початой бутылкой, потому что знаешь какая вода холодная?
  - Гм...
  - А про наш народ, который у нас якобы хороший, мне лучше знать. И потом: если он такой хороший, откуда у нас взялась вся эта современная властная нечисть, какой нет ни в одной стране мира? Ась? Её, чай, сюда не с Марса засылают...
  Феликс припал к бутылке, занюхал рукавом своей шубы и дал бутылку Джину. Джин тоже сделал изрядный глоток и закусил котлетой, которая нашлась в кармане его свадебного пиджака. Экономный американец не стал съедать всю котлету, но только половину, а оставшуюся половину положил обратно в карман. На этом занятии его посетила мысль.
  "Кажется, скоро утро".
  На часы ему смотреть было лень. А утро скоро или не скоро - визуальному определению не подлежало. По причине потепления над местностью, поросшей корявыми полувековыми вётлами, стоял какой-то искрящийся туман. Он обволакивал камыш, стоящий плотной стеной вокруг прудов и вётлы, которые из-за этого казались кусками раздерганной по краям ваты. Другими словами, приближение позднего зимнего восхода неутомимого светила было скрыто туманом неизвестности. И тут Джина осенило:
  - Поэтому у вас и рождаются великие люди!
  - Поэтому - почему? - уточнил Феликс.
  - Ну, по этому, как его, по закону равновесия. Ведь если весь народ дрянь - но это чисто с твоих слов - то среди дряни вероятней явление феномена в виде Чайковского, Толстого и этого, как его, Тредиаковского-Ломоносова, который ваш язык зачем-то реформировал.
  - А среди не дряни невероятней? - ухмыльнулся Феликс.
  - Н-не знаю...
  - Я тоже. Впрочем, куда тебе рассуждать о том, что у нас вероятней, а что - невероятней. Куда тебе понять нас, если я сам себя не понимаю...
  Феликс выпрямился во весь рост и, задрав бороду к беспросветному небу, глотнул спирта.
  - Если я, - неожиданно зарычал он со злостью, - не только не понимаю сам себя, но и не хочу понимать. Зато я такое иногда в себе чувствую...
  Феликс потряс полупустой бутылкой.
  - ...Я чувствую, что готов обнять весь мир... Да что там мир! Я готов прижать к своей груди любого бродягу... и вынуть у него из кармана последний трояк...
  Феликс посмотрел бутылку на условный свет, кинул её Джину, а сам пошлёпал к проруби:
  - Но если попытаться придумать аллегорию на нас нынешних...
  Феликс похлопал себя по груди и снял шубу.
  - ...То мы похожи на большой муравейник, который разворочал и одновременно обосрал какой-нибудь праздношатающийся медведь. А над всем этим безобразием реет...
  - Буревестник? - подсказал Джин.
  - Нет. Зловещий образ Апокалипсиса...
  Феликс шагнул в прорубь. Джин отпил немного спирта и полез за котлетой. Но ему вдруг стало лениво и он повалился набок, засыпая сном пьяного праведника...
  
  
  
  
  Сентябрь 1992 - январь 1993 года
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"