Мне казалось, мой мучитель разделался со мной вполне качественно, не оставив мне ни пульсации, ни вдоха, - ничего.
Теперь же, похоже - убиенная, неживая давно и бесповоротно, по всем показателям, забытая, заколоченная, вдруг просыпается.
Открываю глаза, делаю пару вдохов, судорожно глотая затхлый, жесткий воздух, и понимаю, что ничего не закончилось. И нет ни страха, ни отчаяния, одно лишь гулкое, тупое, глухонемое удивление - неужели еще не все?..
Тяжелая, закупорившая мой маленький удушливый мирок крышка поднимается и отходит в сторону, и внутрь, разбавляя затхлость, вливается поток свежего ветра, переплетенный с музыкой солнечных лучей...
Спасенная, своими слишком привыкшими к мраку глазами, слезящимися от яркого света, я тщусь рассмотреть своего спасителя... но вижу лишь силуэт на фоне света, сияющий образ...
Воздух наконец заполняет легкие, затем переполняет всю меня, до самой макушки, грудь распирает легкость и свежесть, хочется дышать, вскочить и бежать, торопиться жить хочется... наконец-то жить!..
Ласковые пальцы нежданного-негаданного спасителя проводят по моей мраморной, недостаточно напитавшейся пока кислородом щеке... и перестаю соображать, только чувствую, только ощущаю. Он берет меня за плечи и вытаскивает из стискивающего пространства обманчивой смерти, и вот я уже не понимаю, светит ли это солнце, или - ослеплена его улыбкой?..
Сильные руки привлекают ближе, еще ближе, еще... как же спокойно, удивительное, забытое спокойствие обволакивает...
"Доверься, - шепчут такие близкие губы, - доверься мне, только мне"
И доверяюсь. Нет, - верю, как-то сразу и безоговорочно, как верят только своему спасителю. Искреннему вполне, необходимому, источнику и причине второго дыхания, второй жизни... Зачем нужна память о прошлом, когда на моей спине его горячие ладони, когда голова моя, с каждой секундой переполняющаяся легкими, такими светлыми мыслями, становится, как воздушный шар, рвущийся в полет, - моя незадачливая, взбалмошная и взбаламученная головка оказывается, уже на его сильном и почему-то сразу таком родном плече... и кажется - не надо больше ничего, кроме этого момента.
- Веришь мне?
- Да...
- Молодец, детка. У тебя, знаешь, есть кое-что, что я хочу...
"Да, надеюсь!" - в голове все легчает, мысли, прочь, мысли! - "Надеюсь, что хочешь... Ты ведь вернул меня из темного ящика забвения, - ну так владей"
- Умница, моя девочка...
Чуткие тонкие пальцы пробегают по истосковавшемуся по ласке телу, узнавая, исследуя... и рвут ткань у самой груди, жадно, требовательно, быстро, и...
... пачка моих старых тайн, словно писем, перевязанная сиреневой лентой воспоминаний, - уже не моя, не моих... Он держит ее, как драгоценность, как бесценную реликвию, как... Как?! Почему...
Яркий свет меркнет, и вместе с меркнущим, с ним уже нехватает воздуха, свинцовая тяжесть обрушивается сверху - груз мыслей, так опрометчиво отпущенных в полет, обрушивается на меня с высоты моего заблуждения... руки спасителя моего больше не удерживают меня, они заняты тем, более ценным... и равновесие ускользает, и силы... а пальцы, только что так быстро вернувшие к жизни, ласкают уже не меняя, а пачку старых пыльных тайн, перевязанную сиреневой лентой.
Затхлость и мрак вновь получают свою пленницу. Черная крышка, беспечно отпущенная им, падает, кажется, вечность, все меньше света, воздуха, меньше связь с ним, с солнцем, жизнью, с...
- Спасибо. Говорил же, ты умница. Мне пора.
Она наконец падает, эта чертова крышка, черный квадрат Малевича...
Звук удаляющихся шагов, поспешных, уверенных: нечего более делать здесь, где нет вещей, достойных внимания...
И затхлый мирок рушится вниз, в свою вязкую пустоту, словно коробка лифта с оборвавшимся тросом-пуповиной, стремительно... Не за что уцепиться влажным грязным стенкам, как не за что уцепиться и тяжелым, затихающим мыслям, ускоряющим падение...
Неужели она так ценна для тебя, эта старая пыльная связка?.. Неужели нет ничего ценнее...
Со смыкающихся ресниц сбегает одна единственная, маленькая и жалкая, слеза.
Интересно... светило ли там, на свободе, солнце, или - его улыбка?..