Свинцовый груз. Четыре крючка на поводке. Толстая, в полсотни метров длиной, леска. Катушка, чтобы наматывать леску. Всё.
Для рыбалки нужны двое (не считая червей для наживки). Вначале бросают жребий. Тот, кому выпало "закидывать", берет в одну руку грузило, в другую - поводок с крючками и идет, идет, идет по Азовскому мелководью, пока не погружается до шеи. Это как раз метров пятьдесят, закидушка разматывается полностью. Его напарник в это время сидит на берегу и держит катушку, чтобы леска не провисала. Потом первый возвращается, и они ждут клёва. Лучше всего ловится пеленгас - глупая жирная кефаль, которая вечно роется по дну в поисках съестного и сослепу натыкается на крючки. Его хорошо жарить, неплохо ещё получается уха из голов, но лучше всего пеленгас идёт под пиво в копчёном виде - янтарный, просвечивающий на солнце, пахучий.
Возможна ситуация, когда рыбак удит в одиночку. В таком случае он заранее разматывает леску и привязывает конец к палке, воткнутой в песок, а потом относит грузило с крючками в море. Если он совсем ленив, то вообще не заходит в воду, а раскручивает закидушку над головой, как ковбой лассо, и бросает подальше; отсюда и название снасти. Надо сказать, что я никогда такого воочию не видел, а только слышал похвальбу о силе замаха, дальности полета и размере выловленных пеленгасов. Пеленгасов этих, кстати, я тоже не видел. Но ведь неспроста же закидушку так прозвали, поэтому, должно быть, и такое случается.
Теперь вы всё знаете о том, как у меня на родине ловят рыбу, и можно показать вам маленькую сценку.
Свет, камера, мотор...
Раннее июльское утро. Берег Азовского моря. Туристы, которые приехали сюда "дикарями", еще спят - попрятались в разноцветные палатки, закрылись в трейлерах, досматривают похмельные сны, обнимают курортных любовниц. Солнце только взошло и пока не набрало дневную силу; не жарит, а только пригревает. Ни ветерка. Вода гладкая, как стекло, и на вид очень холодная.
На берег выходят двое мужиков. Им обоим навскидку лет по пятьдесят, у них толстые животы, одинаковые синие плавки и блестящие лысины. В руках один из них держит закидушку. Он подходит к воде, степенно опускается на песок и принимает позу Адама с фрески Микеланджело: полулёжа, опершись на локоть, протянув руку с закидушкой к восходящему солнцу. Второй с обреченным видом берет грузило и пробует ногой воду.
- Та ты шо! - вскрикивает он фальцетом.
- Шо? - не поворачивая головы, осведомляется первый.
- Вода ж холоднюшша! - говорит второй жалобно.
- Иды-иды, - величественно говорит первый. Второй ёжится и входит в море. Он шагает раз, другой, третий, потом оборачивается и робко произносит:
- Може, хватит?
Это шутка, но его товарищ глух к юмору.
- Иды-иды, - повторяет он. Второй вздыхает и бредет дальше. Море здесь мелкое, дно погружается очень медленно. Вода сначала долго плещется у щиколоток мужика, затем еще дольше омывает лодыжки, какое-то время вяло толкает его под коленки и, наконец, подступает нехотя к ляжкам. Каждую новую глубину мужик отмечает тихим повизгиванием. Порой он восклицает "та ты шо" и "може, хватит", но всякий раз получает в ответ "иды-иды" и смирившись, покорно идет. Наконец, когда вода доходит мужику уже до бедер, невесть откуда возникает шальная, невысокая утренняя волна и плещет ему на плавки.
- У! - истошно кричит он. - Та ты шо!!!
- Иды, - хладнокровно велит ему первый.
- Може, таки хватит? - с мольбой спрашивает второй. - Уже пеленгас по ноге бьется!..
- Иды-иды, - отвечает первый и с жестокостью прибавляет: - Когда по голове буде биться, тогда и хватит!