Герасименко Дмитрий Борисович : другие произведения.

Хроники Континента. Два Клинка. День второй

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прочтите и оцените пожалуйста.Мир Континента, где издревле вершится спор богов, вечно наполнен войнами и противоборством между разумными расами. Хроники Континента это цикл произведений связанных между собой не только миром, но и персонажами, событиями.
  Могучи чары темных ратей
  Сломивших волю малых братьев.
  Повергши в прах горный народ,
  Смешав с золой их светлый род.
  И слепы боги в мире этом,
  Глухи к мольбам и прочим бедам.
  Никчемны в мыслях и делах,
  Блуждают в сказочных мирах.
  (Песнь вторая из сказаний Черного волхва)
  
  День Второй
  Каждый шаг давался с великим трудом. Ноги, будто скованные кандалами, не слушались, затрудняли ходьбу, но чрезмерное усилие воли запрещало поддаваться слабости, разжигая угасающее сознание живым интересом к ночной улице города, которая растворяла шаги, дыхание и пульс, в своих ночных звуках.
  Торговый ряд.
  Лавки, лавки, лавки и ничего кроме лавок. Еще днем здесь продавалось и покупалось все, что только можно людьми и нелюдью всех мастей и сословий, а сейчас лишь огромные крысы в кучах мусора, что оставался после долгого торгового дня. Крысы что-то попискивали друг другу, крутя мерзкими хвостами и косясь черными бусинами глаз на человека, нисколько не боясь его. Одна, особенно большая, поднявшись на задние лапы, точно человек, топала в конце улицы, не оборачиваясь, вращая толстым с палец хвостом. В отличии от других, она что-то, как ни странно, бормотала.
  Пришлось прибавить шаг, чтобы услышать бессвязную речь:
  Ходит смерть с ним по пятам,
  Черня по ночи душу.
  Приносит боль его мечтам,
  И миру он не нужен...
  Скрипнув дверью, она шмыгнула в лавку, оставив дверь приоткрытой.
  Интерес потянул за ней. И лавка на полушаге, озарилась изнутри свечами, лениво выбрасывая тусклые лучи на улицу, сквозь пыльные окна и приоткрытую дверь, растворяя их во тьме безлунной ночи.
  Вслед за светом голоса. Грубые, лязгающие точно мечи на поле брани. Рука тут же скользнула к рукояти меч, холодный металл помог рассеять страх, успокоив нервы.
  Несмотря на зажженные свечи, в лавке царил полумрак, крысы там уже не было, куда-то пропала. А те лязгающие голоса, раздавались из под глубоких капюшонов семи неподвижных фигур в черных мантиях с золотой вышивкой полумесяца. Лиц не было видно, только длинопалые ладони, в перстнях и татуировках на бледно-белой коже. Поют, нет, заклинают, над трупом, что лежит на полу под красной простыней. Обряд или церемония, не важно.
  Голоса затихают, и один, самый рослый, поднимает глаза... но нет, то не глаза, а кроваво-красные угли из горнила кузнеца, испепеляющий разум, душу...
  
  - Нет! Нет! Прочь! Нет!!!
  - Витязь Демослав! Витязь Демослав! - Донесся голос.
  Демослав вздрогнул и открыл глаза, увидев перед собой Святозара. Сердце бешено колотилось, холодный пот, казалось, намочил даже доспехи.
  - Что Святозар? - Витязь мгновенно взял себя в руки, уняв дрожь в коленях и голосе.
  - Вы кричали во сне, витязь Демослав. Вам кошмар приснился, видимо мара испугала.
  Демослав откинул полосатую шкуру, сел, разминая отекшие ото сна руки и плечи.
  - О чем я говорил? Ты смог понять?
  - Что-то о смерти, и о боли. - Святозар отвел в сторону взгляд, уставившись в спящего с открытым ртом Богдана. - Я не все слышал...
  Демослав призадумался, перебирая в уме мозаику ускользающего сна: крысы на улице, лавки, витрины, глаза... В груди похолодело и дыхание замерло, адреналин ударил в кровь нагоняя волну мурашек.
  - Прочь! - сказал он вдруг вслух сам себе, осекаясь, что болтнул лишнего.
   Святозар поклонился и попятился, видя тревогу в лице и голосе витязя, опасаясь попасть под горячую руку. Заметив это, Демослав спросил, смягчая тон голоса:
  - Сколько до рассвета осталось?
  - Вот-вот и вторые петухи пропоют. Уж козодои у пруда утихли.
  - Поднимай мужиков. Пора в путь.
  
  Светало. Солнце красным заревом трубила о своем пробуждении, намекая яркими красками о пролитой ночью крови. Как не странно, но в это утро, злой северный ветер, видимо, где-то отсыпался после лютой зимы. Верианторские горы были красивы этим ясным утром, не нежились, как обычно, в объятьях облаков, а грозно и могущественно высились в снежных шапках и зелено-голубых кафтанах из пихт и сосен.
  Ирвин тихо и болезненно вздохнул, отводя от гор взор, прислоняясь к стволу дуба. Он сидел раздетый по пояс, перемотанный льняными тряпками, которые насквозь пропитались кровью. Рядом валялись лохмотья кожаной куртки и лисий шапки, свидетельство ночного боя. Под правой рукой, возле сумки с травами и окровавленной торбы, лежал зазубренный изогнутый клинок копис, покрытый сидской кровью. Глаза его, под слипшейся от крови русой челки, то и дело смыкались, погружая Ирвина в тревожный сон вызываемый усталостью и травами.
  Вздрагивая во сне, он, шипя от боли, просыпался, обращая свой взор в горы, что успокаивали порывы его души своим великолепием и могуществом. От чего Ирвин вновь погружался в сон.
  Нет, он не умирал. Совсем наоборот, богатырское здоровье и целебное действие трав, с невероятной быстротой восстанавливало его силы и заживляло раны.
  Каждый раз, погружаясь в небытие сна, ему грезились невероятные образы неких людей, мест, событий... и тут же забывались, как только он открывал глаза.
  Орешник позади дуба колыхнулся и из него, точно пташка, выпорхнула молоденькая девушка с луком. В заячьей накидке с глубоким капюшоном, из-за которого не было видно лица, в льняной рубахе и юбке, с браслетами на запястьях и ногах. На поясе ее висел длинный костяной кинжал с кремневой вставкой вместо лезвия, за спиной колчан со стрелами.
  Она шла быстро и тихо.
  Ирвин, заслышав шорох, потянулся к клинку, но завидев знакомые черты, расслабился. Тонкая струйка просочилась из под повязок на груди, скользнула по животу. Ирвин неловко утер ее.
  Девушка присела рядом. Вынув из сумочки флакончик с серой жидкостью, смочив тряпочку, стала утирать кровь с тела.
  - Ирвин, - он приоткрыл глаза. - Я принесла бересты, нужно немедленно наложить швы, не то раны не перестанут кровоточить.
  - Да сестрица. - Он тяжело сглотнул. - Орков не видно?
  - В березняке пешими рыскают. Я следы им запутала, они там долго пробудут.
  Тем временем девушка, достав кремень, быстро выбила искры, разжигая в ямке костер. Ирвин наблюдал, как ловко, разложив иглы и тряпки, она стала отделять волокна бересты на нитки.
  - Ирвин, ты великий воин, - неловко залепетала она, не поднимая от бересты глаз. - Но не стоит играть с "судьбой", думая, что ты ее любимчик. Не пренебрегай. Ты смелый и сильный, но это тебя не спасет от "Злого Рока", братец...
  Она замолкла, накаляя до бела иглу над пламенем. Ирвин внимательно посмотрел на нее, болезненно выдохнул:
  - Ты опять видела сон? Юленька?
  Девушка промолчала. Скинув с головы заячью накидку, явила утреннему солнцу свою полуэльфью наружность. Юное бледное личико, с большими голубыми глазами, сравнимые только с гномьими сапфирами, алые пухлые губки, подобные Олдиуским черешням. Несомненно, такие как она, в своей девичьей красе остаются до четвертого десятка. Поправив кожаную повязку на черных кудрявых волосах, принялась за бинты.
  Поймав на себе ее взгляд, Ирвин через силу улыбнулся, и тут же скривился, когда она отвела взор:
  - Да, видела. Сон. - Юлия смочила раны травяной вытяжкой и потихоньку стала убирать перевязочные бинты. - Видела что "Меч" укажет тебе путь, но путь тот будет кровью окроплен, и станет тебе отречением...
  - "Меч"?
  - Да, теперь выпей это! - Она влила бальзам прямо в горло войну.
  И в тот же миг, медленно тепло, и вместе с ним слабость потекла по телу, делая бесчувственным к уколам острой раскаленной иглы, которая в ловких пальцах не знала покоя, стягивая края рубленой раны на груди.
  Ирвин провалился в грезы...
  ...Парящие стрелы в ночном небе. Топот множества ног и дикий рев зверей. Кони ржут и топчутся на месте. Вздымаются облака пыли, скрывающие все вокруг, и, из этой пыльной стены брызжет кровь, прям в лицо, от чего озноб страха и мерзости хватает за горло, сковывая движения. Рука рвется к мечу, но ножны пусты. Гремит рог и из пыли выскакивает всадник, черный как ночь. И взмахивает мечом. Крики поднимаются волной, и новое облако пыли, поднимается вместе с криками, скрывая все. Доносится лязг мечей и отчаянные возгласы. Кругом шум. Смерть. И вновь волна криков проносится в пыли, и вновь гремит сталь и ржут кони. И не видно врага, и не видно братьев по оружию. Все смешивается, все пропадает и вновь возникает, ломая ощущение времени, и не ясно, сколько его проходит, прежде чем сквозь паутину образов, видений, открытые очи начинают видеть то, что происходит на самом деле...
  Орки, будто выскочив из той бредовой пылевой завесы, бились под сенью дубов с рыжеусыми карликами в стальных доспехах. Наяву сверкали клинки, и лилась кровь. Латы и щиты громыхали, будто барабаны инистых великанов, оглашая место схватки неистовством агонии разума от ножа безрассудства.
   Юлия стояла поодаль, держа стрелу на тетиве. В десяти шагах от нее, валялись два пронзенных стрелами орка. Один лежал в мокрой от крови траве, с пронзенным навылет горлом. Другой торчащим из груди серым оперением, все еще был жив, силился встать, исходя кровью из ран и рта.
  - Хой! Хой! - Ревели рыжеусые, тесня к орешнику отчаянных зеленокожих.
  - Глам! Глам! - Вторили орки в бесполезных попытках одержать верх, сверкая кривыми серпами и клыкастыми пастями.
  Но исход схватки был предрешен, и, отнюдь, не в лучшую сторону для степного народа, кой лежал большим числом своим в густой траве дубравы.
  Ирвин осмотрел место схватки мутным взором. Он еще не совсем понимал, где заканчиваются видения, и начинается реальность, зато рука уже тянулась к зазубренному копису, подчиняясь не разуму, а стихийному инстинкту война, превозмогая слабость и боль. Он силился встать, когда из орешника вырвалось две дюжены верховых. Рослые варги жутко взвыли, раскидав в стороны сражающихся.
  - Эр херей грар! Грар! - Завопил орк-вожак в медвежей накидке, сражая коротким дротом одного из карликов в горло.
  - Ам Гровак!
  - Ам Гровак! - Завопили тут же орки, отступая к орешнику, оставляя пыл схватки в тенях дубравы.
  В ход пошли метательные топоры и короткие самострелы, что стали разить в спины орков. Верховых сбивали с седла, яростных варгов кололи протазанами и теснили к орешнику, прорывая ряды. Большая часть скрылась в преследовании, те, кто остались, занялись раненными и убитыми.
  Ирвин болезненно тяжело выдохнул:
  - Хвала Лесу!
  Юлия, обессилено рыдала на земле, уронив лук и стрелу.
  Ирвин молчал, наблюдал, как низкорослые крепыши расправлялись с раненными врагами. Стуканцы были беспощадны, будто мясники на скотобойне. Ни мольбы, ни проклятья зеленокожих не останавливали холодную сталь топоров и мечей.
  Из толпы вышел кряжистый усач в позолоченной кирасе с гербом на груди перекрещенных щипцов, молота и меча. В левой руке он держал шлем, а правая покоилась на рукояти клинка. Черты лица его были типичными для стуканца: серые глаза, красно-рыжие редкие волосы, похожий на картошку нос с усами под ним, скрывавшие рот и часть щек. Челюсть широкая и тяжелая, казалось, будто он мог перекусить ею кованый гвоздь. Все его облачение было заляпано кровью орков, от чего имел весьма неопрятный вид.
  - Я Алекус, - молвил он, поправив ус. - Лорд Золотого Лика, посланник Хрустального Трона.
  В ответ Ирвин кивнул, как можно деликатнее и ответил:
  - Приветствую и благодарю за помощь благородный лорд. Я Ирвин "Лисий Хвост" старший охотник Братства Зверя. Что привело вас в Великолесье, светлейший?
  Стуканец усмехнулся, оглядываясь на усеянную трупами поляну.
  - Война, лесной брат. - Ответил он с мягким акцентом, присущим всем светлым расам. - Смутные времена наступили в наших землях. И видят боги, что пора объединиться против давнего, всеобщего врага. У меня послание к старейшинам братства...
  - Старейшины, - болезненно поморщился Ирвин. - Давно великие не собирались в Священной роще... Но воля ваша, между нашими народами нет и не было ничего плохого, чтобы препятствовать сей встрече.
  Лорд почтительно кивнул.
  Его войны, в это время, возвращались к месту схватки. Крепкие, коренастые, все как один похожие друг на друга. Пятеро полегли в этой схватке, троих тяжело ранили. Но боевого духа не потеряли, ревели на своем горном наречии точно туры.
  - Страшная беда пришла в наши горы, лесной брат, сиды взяли Вериантор. Много бед принесли, много народа побили... Многих в Черную степь увели.
  - Лесное братство знает ваши беды. - Ирвин дрожащей рукой утер со лба холодный пот. Он почему то представлял, как бились стуканцы с золочеными полками сидов. - И о множестве войнов Силмора, и о его "черном" мече...
  Алекус нахмурился:
  - Само небо твердит нам, что это общая беда, и вместе нам нужно стоять рука об руку с оружием и заклятьями...
  - Нам не выстоять, светлый лорд. Вас стояли тысячи, и камни ваши горных крепостей были вам в помощь, но Силмор сломил вас... Вы думаете, мы сможем дать отпор ему? Нет. Нас не так много, чтобы противостоять бесчисленным сидским ордам...
  - А ты? Охотник Ирвин? Твое тело все изрублено. Сколько сидов поразил твой меч этой ночью?
  - Я не считал. Это и не важно. - Ирвин подтянул к себе окровавленную торбу. - Важно то, что меч мой этой ночью сразил генерала Бельвия! И это тому подтверждение! - Он вынул татуированную голову генерала.
  Стуканцы разинули рты от удивления. Кто-то даже склонил колени.
  - Великий воин! - шептали они, не сводя глаз с головы.
  Но восхищение было прервано. Где-то в степи, за лесом, взревели полковые трубы, затем загрохотали барабаны, от чего все разом встрепенулись, заспешили, засуетились.
  - Нужно торопиться! Лесной Чертог ждет нас!
  
  Просторный зал, с фресками и мозаикой, служивший прежним правителям Вериантора комнатой театральных представлений, был слабо освещен, вернее только сцена, где за столом восседал Силмор, вместе со своими приверженцами.
  Каган был хмур и суров, смотрел сквозь предметы отрешенным взглядом. Его длинные, узловатые пальцы, в татуированных и золотых перстнях, нервно барабанили по столу, разрывая жуткой акустикой тишину. Пламя свечей, то и дело вздрагивали, освещая угрюмые и больные лица генералов. Бессонная ночь, вино и пиво, плохо сказывалась на их самочувствии, да и томительное молчание кагана, изрядно раздражало.
  - Гибель генерала Бельвия, - начал Силмор резким тоном, от чего всех передернуло. - Серьезный удар по всему нашему государству, а главное по Единой Орде... Вспомните прежние времена, когда сиды и орки разрозненных орд и родов, бились друг с другом за просторы Черной степи, жгли пастбища и воровали скот. - Генералы кивали, припоминая прежднии времена. - Мой отец, пусть память ему будет вечна, Стархор, не мог прекратить все бесчинства народа, на протяжении долгих лет. Миру в Единой Орде, мы обязаны генералу Бельвию. Именно его непреклонный характер подавил вечные распри старшин родов и ханов орд, заставив примириться их друг с другом...
  Силмор умолк. Слышалось только щелканье орчей речи, щуплого толмача хана Ревакки. Генералы напряженно ожидали продолжения речи кагана. Таким растерянным, они видели его впервые.
  - Эти лесные стрелки, Ир-лары, совершили самую большую ошибку в своей жизни, убив моего брата. За это, мы вырубим и сожжем все Великолесье, не оставим и пня, сделав эту войну панихидой по Бельвию!. Раньше, мы нуждались а землях и металле, теперь же мы грезим отмщением! - Он вновь умолк сдерживая себя, чтобы не перейти на крик. - В новой войне, нам нужен новый генерал Единой Орды. Тот, кто не уступал при жизни в силе характера. Единый с ним духом... Кто может претендовать на это место?
  После не продолжительного молчания, первым заговорил Тормор. Потирая будто от пыли нагрудный герб, в виде пера с чернильницей, хриплым голосом выдавил:
  - Каждый из нас опечален, сей трагедией, почтенный каган, Бельвий был нам братом по оружию, и его гибель, не останется неотомщенной нами. Лесные дикари будут наказаны, и этот меч правосудия должен поднять ни кто иной, как Больвор, старший сын Бельвия, военный советник и старший трибун Единой Орды.
  Почтительно поклонившись, Бельвий уселся на свое время, под одобрительным взглядом кагана.
  Свечи колыхнулись, когда каган поднялся из-за стола. Тени разбежались по залу, указывая его фигуру. Как ни странно, но после этой ночи Силмор, будто бы стал сутуловат, в шагах его замечалась неловкость. Потеря брата сильно сказалась на нем и все это прекрасно замечали.
  - Может у кого-то другое мнение по этому поводу? Или, быть может, Разум Ночи укажет нам тень истины? Мудрейший Стармий?
  - Несомненно, уважаемый Тормор прав, - зашелестел Стармий полушепотом и шелком мантии. - Больвор достоин генеральской краски на лице, но Разум требует осмотрительности, ведь в Чертогах Ночи полны не только достойными сынами, но дочерями. Луноликая Галандала или воительница Мельта, дочери древнего рода, подобно вам, великий каган, ведут свой род от самого Трема, фоморийки...
  - Вздор! - Воскликнул вскочив генерал Антрикской Орды Шарор. - Девы не правили армиями уж больше полувека, нельзя нарушать предписания почтенного Стархора, пусть Трем пьет с ним из одной чашы. - Шарор провел по волосам в знак памяти усопшего. - Девы на поле брани лишь проклятья роду приносят!
  - Шарор прав. - Подтвердил со своего места Гилмор. - Непозволительно девам вести в битву воинов, точно диких зубров малым пастушком. Больвор достоин, унаследовать меч возмездия!
  - Меч Возмездия... - Задумчиво повторил Силмор. - Ичерий!
  От неожиданности глава сидских колдунов вздрогнул и соскочил со своего места:
  - Я весь в вашем внимании, великий каган!
  - Знаю, что сей ночи ты не досыпал, проводя тропу откровения к звездам. - Ичерий утверждающе кивнул, и каган продолжил. - Ты мрачен и молчалив, от чего складывается впечатление, что ничего благоприятного на мне блещет.
  Ичерий не сразу ответил, собирался мыслями, дабы достойно ответить, не вызвав гнева Силмора:
  - Минувшей ночью, почти созревший месяц вышел из созвездия Звездных Гор, и мы, приверженцы Чертогов Ночи, ознаменовали пиром ушедший цикл; Сияние, же, Орла - скрылось за высью Вергонии, позволяя Сиянию Волка выйти из-за Великолесья, и, в грядущую вторую ночь, коснется полнолуния, оповещая началу цикла Зачарованного Лес. - Ичерий внезапно умолк, будто забыл, о чем говорил; но уж спустя мгновенье продолжил. - Великий каган, грядет Спор Богов и звезды переменчивы в своих утверждениях. Через две ночи, с рождением полного месяца, небо перестанет благоволить нам!
  Силмор нахмурился, потирая виски, грузно уселся в резное кресло.
  - Каждый из вас, прекрасно понимает, что честь моего рода и братства Золотых Доспехов затронута лесными безумцами. И не я один жажду мести. Тысячи воинов Единой Орды точат мечи и копья, желая наказать ир-ларов, и яростный дух воинов никто не в силах погасить. Промолчав же, и, не предприняв никаких действий, я, заставлю усомниться в себе своих подданных.
  В воцарившей тишине, внезапно, заговорил хан Ревакка. Голос его звучал уверенно и громко, напрягая слух кагана и генералов, а его толмач кивал, готовясь перевести.
  - Уважаемый хан разделяет с вами великое горе; он считает, что Бельвий уже занял почетное место средь воинов ночи в царстве Трема, так как ушел, как подобает воину. Что же касается звезд, хан искренне верит "говорящему с небом" Ичерию, потому, что нет среди реваккских шаманов более знатного ведуна. Небо для урук-хаев -есть великий океан, постижымый лишь гордыми птицами и небесными овечками-облаками. Но урук-хаи, не зная истин великого неба, испокон веков слыли великими войнами-победителями. И небо не было помощником в их победах, поэтому хан думает, что столь могучему войску, как наше, негоже страшиться суеверий...
  - Ты смеешь сомневаться в Гласе Ночи? - Закричал Шарор, соскочив с места. - Жирный боров!
  Понимая по грубой интонации, что прозвучало оскобление, Ревакка потянулся к здоровенному ножу на поясе.
  - Замолкни Шарор! - Закричал сидевший рядом с ханом Фалор. - Не смей сеять меж нами раздор!
  - Знай свое место, прихвостень! - Закричал антрикский генерал в ответ.
  - Тихой! - Закричал Силмор, в миг окончив спор одним словом. Свечи колыхались, ровно, как и груди Шарора с Реваккой, что впились друг в друга злыми глазами. - Сочту твое мнение, Шарор, гордостью за свой народ, а не трусостью перед грядущей войной. Сегодня траур, и я не позволю распрями осквернять этот день!
  Повисла тишина. Время стало тянуться невыносимой вечностью в хмельных сознаниях генералов. Все ждали скорейшего решения кагана.
  - Крумор! - Крикнул, наконец, Силмор в зал, и в тот же миг в дверях появился щуплый сидский вельможа, кланяясь, желал показать, что готов исполнять что угодно. - Больвор прибыл?
  - Да, великий каган, он ожидает...
  - Пусть войдет!
  Крумор отвоил дверь, кланяясь приглашая жестом Больвора.
  Старший трибун Единой Орды был велик и широкоплеч. Сложно сказать, имел ли он сходство в чертах лица с Бельвием, так как вовсе не имел воинских татуировок; от чего сиял белизной лица на фоне кожаной одежды, будто месяц на беззвездном небосклоне. Меча он не носил, предпочитал больше кинжал, не уступающий в длине акинаку. Плащ был подбит соболиным мехом, и, если б, вывернуть его и одеть, то походил на шубу; а все от того, что коням и варгам, предпочитал крылатого змея кодрилла, полеты на котором в снежных горах были почти невозможны без теплой одежды.
  Пройдя к сцене, Больвор почтительно поклонился, как подобает высокопоставленным лицам, не теряя лица и чести.
  - Знаешь ли ты, для чего призвал тебя я? - Спросил Силмор властно, внимательно рассматривая трибуна.
  - Вполне, - ни капли, не лукавя, отвечал тот. - Покуда весть о гибели генерала Бельвия не разлетелась по селениям и подземельям Единой Орды, покуда не началась смута меж ханами и родовыми старшинами, Единой Орде нужен новый генерал.
  Силмор ухмыльнулся и встал со стула. Обойдя вокруг своего племянника, каган едва сдержал свое восхищение. Больвор был родовит и статен, как истинный фомор.
  - Не боишься ли ты, Больвор сын Бельвия, поплатиться головой, за прямоту мыслей своих?
  - Воля ваша, великий каган. - Трибун склонил голову. - Я лишь жалкий слуга Чертогов Ночи, на службе у Единой Орды, а что до мыслей, так они не от меняисходят, а от воинства южных границ...
  Силмор вновь хмыкнул:
  - Ну, - обратился он к генералам сверкая глазами. - Что вы скажете? Или пошлем за Мельтой и Галандалой?
  Генералы скривились.
  - Родом и лестью он велик, - молвил, наконец молчавший до сей поры мудрец Стармий. - Но будут ли его красивым речам сопутствовать кдостойные дела? А если будут, то, глядишь, и послушает тебя народ и пойдет за тобой!
  - Значит, так тому и быть. - Заключил Силмор.
  
  С Горынского кургана, старой крепости, разрушенной некогда тармеками, были далеко видны зверянские земли. Голубое небо, нависшее стеклянным куполом над Демославом и его спутниками, открывало великие просторы, полные лесов и холмов, рек и озер, лугов и болот; средь которых высились частоколы и тыны деревень и отдельных хуторов, а на самых горизонтах тенями стояли великие города: Староград, Древск, Гордоград, Приморье, Владиград и Ратиград. Все княжество, как на ладони, вместе с Великим Торговым Морем на юге и мрачным Великолесьем на севере.
  Демослав, сняв шлем, полной грудью вдыхал свежесть восточного дуновения, которое развивало волосы и забиралось под доспехи, обдавая прохладой все тело; от чего волной вздымались мурашки, тревожа разум, увлеченный воспоминаниями.
  - Чуден град! - Выпалил наконец Богдан, почесывая бороду. - Точно Чертоги Перуна!
  - Будто ты их видел! - Усмехнулся Тит. - Чертоги... Шиш ты видел!
  - Сам ты шиш! Я когда в детстве с коня упал...
  Все разом расхохотались.
  Лишь Мирослав, возведя взор к небесам, молвил зачарованным голосом:
  - Каждый, истинный сын, зверянского рода, во снах своих восходит в Правь, во владенья громовержца...
  - А коли не восходит? - Спросил Святозар.
  Жрец внимательно посмотрел на него и ответил:
  - А коли не восходит, то значит рано еще в Небесный Чертог, не познал еще жизни.
  Мужики умолкли, обращая все свои чувства к дивной природе.
  Где-то в сини небесной клекотал орел; с дуба отвечал карканьем огромный ворон. Ветерок мягко гладил молодую траву склона, создавая вид зеленого моря, волнующегося мелкой рябью. Сие великолепие не прекращало вызывать восхищение и не позволяло оторвать взоры.
  Приложив ко лбу руку, Демослав смотрел на северо-запад, куда по каменной полосе Великого Торгового Тракта уходили конные и пешие войны, груженые телеги, козы и птица, подгоняемые пастушатами. Они шли и шли, и не было им начала и конца, от чего в сердце витязя жарким пламенем горела гордость за свой народ, ведь все они - лесовское ополчение: крестьяне и ремеслиники, горожане и торговцы, шли на войну во имя отечества, готовые сложить головы за отечество.
  - Ну вот и все! - Выдохнул витязь. - Пришла пора проститься, люди добрые. Расхожи пути наши. Мне в город надобно, а вам, - он указал рукой. - С ними. Ступайте с богом! Мир вам!
  - И вам, витязь Демослав, мир!
  Но последних слов витязь не слышал из-за шума ветра, что ударил в уши от галопа вороного скакуна. В считанные мгновенья спустился он по заросшей травами дороге к подножью кургана, и там, не сбавляя прыти, устремился к городу, вздымая столб пыли за собой. Народ, шедший по тракту, спешно снимали шапки и отбивали поклоны, уступая дорогу, позволяя без помех скакать к городу. А витязь мчался будто ворон: черный и быстрый, могучий и быстрый; вызывая страх и восхищение у всех прохожих и проезжих.
  У городских ворот жизнь кипела. Рыцари в рыжих плащах Ордена Золотого Дракона внимательно следили за всеми входящими и выходящими гражданами, досматривая возы и телеги. Завидев витязя, расступились, разогнав чернь с дороги.
  Галопом мчался Демослав по городу, сквозь темные, людные улицы, пропитанные насквозь людским потом, лошадиным навозом и бесконечным лаем собак. Мелькали дома и мастерские, трактиры и особняки. Наконец он вырвался из окружения душных улиц, к замку князя. Вихрем, промчавшись чрез мост надо рвом и ворвавшись в центральный двор, Демослав осадил коня, подняв тучу пыли.
  У дальней стены, в скопище возов, заулюлюкали чубатые фельдмицкие казаки, выражая тем самым свое восхищение.
  - Добрый конь! - Толкнул один другого в бок.
  - Добрый. - Кивнул тот в ответ.
  Точно из земли появились двое слуг; резво откланялись со словами здравия и ринулись к коню. Вороной, же, гарцевал, не давая себя в руки конюхам, вызывая улыбку у всадника.
  - Прими! - Молвил Демослав, протянув одному из слуг тяжелое копье; другой же рукой натянул поводья, в раз усмирив вольный нрав своего любимца.
  С высоких стен, заинтересованно наблюдали дружинники, блеща на солнце сталью бехтерец и остроконечных шлемов. Тут и там из окон выглядывали дворовые, лицезря и осуждая прибывшего.
  Не успел Демослав слезть с седла, как из замка появился придворный приказчик, престарелый муж, сухой и длинный, с ясным взглядом не смотря на возраст. Низко кланяясь, едва не касаясь сединами земли, он говорил:
  - Милости просим, славный витязь! - И, подхватив под руку, повел к крыльцу, ведущему в гостиный зал. Внимательней рассмотрев и убедившись в подлинности герба, приказчик, не скрывая любопытства, спросил:
  - Не сочтите меня бестактным, доблестный витязь, как прикажите представить вас пред князем?
  На что витязь, мягко улыбнувшись, отвечал:
  - Граф Демослав, уважаемый Федот.
  Глаза придворного приказчика вмиг округлились до величины чайных блюдец, его передернуло, и, рухнув на колени пред витязем, запричитал, точно бабка перед алтарем:
  - Сварогом прошу прощенья! Не признал, княжич Демослав, не признал! Старый уж стал, глаза не те уж. Не признал сразу!
  Демослав, взяв старца под руки, поднял с колен.
  - Ну будет тебе, Федот! Будет!
  Федот смахнул сухой кистью с морщинистой щеки кристалл слезинки и обнялся с княжичем.
  - Как же ты... вы...
  - Ну, полно, будет тебе, дядька. Ну что ты, в самом деле?
  - Да это я ж, княжич, с радости! - И, взяв Демослава под руку, повел через залы и коридоры замка; отворяя дверь за дверью, шагая меж рослых дружинников к тронному залу. - Многое с тех пор, как вы ушли переменилось... Уж пятнадцать зим миновала как ушел от нас в Чертоги Перуна ваш отец - князь Гаврила; и брат ваш, князь Лев правит княжеством. Справедливо правит, мудро. Народ в достатке, благородные в уважении, и доблестным есть каких басурманов бить. Всего в княжестве вдоволь: и скота, и дичи, и хлеба, и рыбы. Лиходеев, как и раньше, в острог иль на кол. Чародеев разных в Великолесье... - Федот вдруг осекся на миг, и, снова, продолжил. -А про вас, то, много, первое время сказывали.. плохого. И когда чаровники вдруг объявились, думали ваших рук дело. Ан нет, хаусманцы проклятые. Коли не дружинники, одному Перуну ведомо, сто стало бы с нами...
  - Да уж... - Тяжело выдохнул витязь и перехватил шлем поудобней. - А что война то? Гляжу князь в серьез решил за сидов взяться то.
  - Да, княжич. Там такие дела на севере... Сиды в Верианторе малых братьев побили. Казну их взяли, народу много зарезали; и старых, и молодых, и баб. Торг с горами прекратился. А нам уголь, да метал позарез как нужны. Вот и соседи наши, грекиландцы с рентирашцами и фельдмичанами, забеспокоились, полки свои прислали. Все на конях, все знатные...
  - И кто ж прибыл?
  - Из Фельдмица - ширковский атаман Тарас Куренко с тремя куренями; из Рентираш-Орш - принц Оль Кронски младший с двумя полками конных; а с Грекиландии- ваш двоюродный брат, принц-герцог Леон Де Карлуон, тьму рыцарей с собой привел, а те тьму слуг. Много народу, стало быть.
  - Поди, дворяне молодые, опыту набраться собрались?
  - Всякие там, княжич, вояк хватает, рати не малые.
  - Так, где ж они? Рати то?
  - Войско все, уж на Перепутье Тракта стоят, господ и полковников дожидаются. У них совет нынче вечером состоится. Решать судьбу горного народа решать будут. Ну, вот и пришли! - Они остановились у резных двустворчатых дверей, что вели в тронный зал. - Вы тут погодьте, а я пойду князя оповещу.
  С этими словами Федот удалился.
  Дружинники у дверей бегло оглядели Демослава. Лишь на миг задержали свои взоры на рукоятях меча и пистолета, выглядывающих из под пыльного плаща.
  Княжич отвернулся от них. Поправив шлем в руке, громко ступая, направился к цветной мозаике, что тянулось по длинной стене коридора. Яркими каменьями, радующими очи, был выложен дремучий бор, в коем голубела речушка; с берегинями и купалками на берегу, что чесали пряди зеленых волос. На лесной полянке резвились дикие звери под дудку косматого старичка лешего, сидящего на пне; а из дремучей тьмы на них глядели хищные глаза. Над бором возвышались синью горы, величественные и гордые. На одной из вершин, у истока реки, стоял серый каменный чертог, подле которого восседал огромный семиглавый зверь, сжимающий в объятьях нагую деву.
  - Дева и Чудь... - Еле слышно задумчиво молвил Демослав.
  - Леля и Смерглав, - мягко поправила его приятный женский голос. - Боги-прародители зверянских племен...
  Демослав обернулся. Пред ним стояла красивая дама средних лет, одетая на грекиландский манер придворной дворянки, в пышное кружевное платье берюзово-белых цветов. Лебединую шею ее украшало изящное сапфировое колье, а в волосы были завиты шелковые ленты небесных цветов. Вглядываясь в ее лицо, витязь никак не мог понять, где он мог видеть столь знакомые черты.
  - Видимо ты, мальчик мой, уже успел забыть эту старую красивую легенду. - Она подошла ближе, обдавая ароматом духов, какие часто встречаются в Грекиландии, стране балов, вина и дуэлей. - О внеземной любви, незнавшей преград и препятствий.
  Она коснулась рукой его твердой скулы. Демослав отпрянул, лязгнув доспехами, от того, что рука ее была холодна, точно лед Арнелитских гор.
  - Кто ты? - Не выдержал он. На что дама улыбнулась и провела по его седым волосам:
  - Ты слишком долго не был дома, мальчик мой. Многое позабыл... Изменился... Стал иным. Душа твоя разрывается между домом и чужбиной, отравляя беспокойством душу. От того и снятся тебе еженощно кошмары. С каждым днем все больше и больше теряешь ты себя. - Она подошла к мозаике. - Смерглав тоже бы многоликим, но это не мешало ему единомысленно любить Лелю. - Она обернулась и как то странно сверкнула глазами. - У тебя много вопросов, и ты ищешь того, кто смог бы дать на все ответы, но поиски твои не закончатся до тех пор, пока сам ты для себя не решишь: зверь ли ты, иль человек...
  Дама резко повернулась, и мягко ступая, удалилась, оставив после себя аромат духов, напоминающий цветущие луга Истинной Грекиландии. Демославу стало не по себе. Что-то странное было в этой даме, чего понять он не мог.
  От скрипа отворяемых дверей он вздрогнул, и вернулся из глубины мыслей обратно в реальность. Он обернулся, глядя в открытые двери, которые, как бы приглашали войти. Дружинники расступились, и Федот, движением руки поманил.
  Сложно сказать, сколько разом чувств охватило Демослава. Хоть он и решился держаться решительно, смело, но неловкость движений и испарина на лбу его выдавала.
  Тронный зал ничуть не изменился со времен его отца. Все те же древни гербы и гобелены зверянских родов, все тоже старое именное оружие на стенах, принадлежащее некогда могучим предкам полузверям. Беломраморный пол, устланный цветистыми коврами, дарами поверженных тармеков; резная мебель из красного дерева у стенах - подарок Олдиуского князя.
  Все как раньше, но только трон теперь уже занимал не суровый князь Гаврила, а Лев. Но не смел витязь смотреть на брата своего. И, пройдя к трону, склонился на одном колене; но князь не замечал его, увлеченный государственным делом.
  Весь в черном бархате и шелке, поверх тончайшей кольчуге, в великолепной мантии из соболиного меха; Лев неспроста, носил столь грозное имя. Не смотря на шестой десяток лет, он был могуч и крепок. Голова и борода пестрели проседью, а под жарко горящими жизнью карими очами, Кривились морщины. Уж второй десяток правил он лесовскими землями, и, за все время его правления, не случалось смут, голода и прочих народных бед.
  - ... посему нарекаю, дабы было так, а не иначе! - Диктовал князь писарю. - Еже ли найдется таков, кто посмеет отступить от приказов сиих, того немедля дать кнута, не смотря на то в чине он или чернь, а при тяжких неповиновениях вовсе казнить! Записал, Возгарь? - Писарь кивнул. - Подавай мне, подпишусь.
  Лишь только после того как подпись легла на грамоту, князь поднял глаза на Демослава. Окинув взором, он тут же сменился в лице, при виде родового герба на незнакомце; его бросило в жар, потом в холод, он смутился, но лишь на миг. На негнущихся ногах зашагал он к витязю.
  - Подними голову и покажи мне лицо свое! - Приказал он дрожащим голосом, начиная понимать кто пред ним.
  Демослав повиновался, и, взгляды братьев столкнулись...
  - Здравствуй, брат мой Лев! - Молвил витязь вставая с колен.
  - Здравствуй брат мой Демослав!
  Братья крепко обнялись, и, по старой зверянской традиции трижды поцеловались.
  - Федот! Позвал князь.
  - Да, ваша милость?
  - Что ж ты, старый плут, давно розг не получал?
  - Ваша милость...
  - Что, "ваша милость"? Языка что ли нет, сказать кто приехал?
  - Будет тебе, брат, - вступился Демослав за слугу. - Чай моя вина в том, что вести тебе я не слал, и приход свой не ознаменовал.
  Князь не мог налюбоваться братом, ибо истинным витязем-зверянином тот стал.
  - Что ж ты стоишь точно столб, Федот? - С усмешкой вопросил князь. - Накрывай скорее на стол, и баньку истопи! Видимо точно по розгам соскучился!
  
  Лесным Чертогом звался дубовый тын в густом ельнике, меж топких болот. Никто из Братства не знал, кем он был возведен здесь, в лихом и дремучем месте; ставший, в свое время, первым надежным приютом беглых каторжников Хладного Острога, а те, кто возводили, сгинули в Великолесье, не сумев противостоять лютому зверю, нечестии и чаровникам, задолго до появления Братства.
  Крепко обосновалось здесь Лесное Братство: силой меча и магии отстаивали себе место в чаще, проливая реки крови и устилая землю убиенными. Кровавой данью отплачивали они, пока не научились жить в согласии с природой, став неотъемной часть Великолесья; после, со временем и чаровник уступили, и нечисть меньше тревожить стала.
  Старейшины, что правили Братством, были одними из первых, кто прибыл из Хладного Острога, и было их трое: воин Гром, о коем говорили, что тело его срослось с телом, от бесчисленных схваток; второй - знахарь Шелест, зелья которого оживляли даже мертвых; последняя - чародейка Злоуста, чьи чары, некогда, околдовали тьму лесных демонов. Старые они стали, уж никто и не помнил, когда покидали они Лесной Чертог, так и жили в нем, ведая лесными тайнами.
  - Жуткое место! - Выдавил Малус, оглядывая древний терем, с которого гроздьями свисал косматый мох, и, жутко тянуло смрадом и сыростью.
  - Да уж, жутковатое. - Подтвердил Алекус, оглядываясь на колья с черепами. - Чьи это головы Ирвин?
  Лежа на ветхой лавке, лесной охотник отвечал:
  - Это головы великих врагов, кои стояли на пути Братства. - Одурманенный лечебными зельями, его голос звучал, будто из глубокой ямы. - Этими головами мы доказали, что достойны жить здесь, в Великолесье...
  Последние слова с трудом дались охотнику, он вновь провалился в сон.
  - Оставьте его, светлый лорд! - Молвила Юлия, выйдя из терема, скрипя не смазанными петлями двери. - Он слишком слаб, чтобы держать ответ на ваши расспросы... Я говорила с мудрейшими. Они позволили пройти в чертог златоликим детям Даждьбога, но, прежде чем войти, помните, что мудрейшие не любят шума и лишней суеты. Будьте почтенны к ним...
  Взобравшись по лестнице, Алекус оглянулся на своих воинов: израненные и изможденные глядели они с жарким огнем надежды на своего лорда, будто от него зависела судьба вселенной.
  Не задерживаясь больше ни на мгновение, Алекус вошел в терем.
   В светлице стояла тьма. Лишь одинокая лучина освещала дальний угол, где высился древний идол неизвестного бога. Тот смотрел грозным взглядом из под больших бровей, от чего казалось, что не идол он вовсе, а живой бог. У ног его стоял кувшин вина и миска с мясом - жертвенный дар.
  - Мы ждали тебя! - Вдруг раздался голос, подобный раскату грома, от которого Алекус вздрогнул всем телом, осознав, что он не один в комнате.
  К идолу, из темноты, подошла ветхая старуха с седыми волосами до пят: поклонившись идолу, зажгла о лучину небольшую лампадку, и тьма отступила, освещая контуры скрывавшихся во тьме людей.
  - Волос- царь зверей и птиц, некогда приютил нас здесь, - кряхтела старуха. - В благодарность ему за это, мы и дети наши стали почитать его и приносить жертвы, дабы умилостивить его дикий нрав...
  - За силу, что Волос нам дарует, - заговорил третий, голосом, сравнимым с шелестом трав. - Степной народ прозвал нас лесными духами. Страшась меткости наших стрел и скрытность воинов. - Шелест поднялся с лавки. Он был в накидке из листьев и трав, которые шелестели, вторя голосу.
  - Поэтому ты пришел к нам за помощью, светлоликий. - Прогремел Гром, огромный в ржавой кирасе, с большим двуручным мечом в руках. - Ты видишь в нас спасение.
  - Волос ведает о бедах ваших. - Говорила старуха. - Видел он, как сталь народа вашего поржавела и треснула. Видел он, и, как гибли дети Даждьбога во имя тебя! - Старуха обернулась, тыча кривым пальцем в лицо Алекуса и освещая лампадкой свой безглазый лик. - Король Вериантора!
  Смущенный стуканец с трудом нашел в себе силы, чтобы говорить:
  - Ответьте же мне тогда, о мудрейшие, от чего же все ведающие и все знающие боги отвернулись от моего народа? Почему великие позволили взойти семени раздора?
  - Боги давно перестали вмешиваться в земные дела. Нет того почтения и веры, что была прежде: от того они и стареют, слабеют, а вы поэтому беспомощны, - отвечал Гром.
  - Но мой народ...
  - Твой народ, - перебил Шелест. - Чтит больше предков-праотцов, чем светлых богов, за что и поплатились. А ваши враги, сиды издревле почитают бога ночи Трема, их жертвы не хлеб с вином, а алая кровь убиенных. Гоблины, кобольты, альвы, рандаки, люди... Из часа в час сила сидских колдунов растет, а рати множатся. И первыми на их пути стали вы,и эта кровавая жатва дала им великую силу, которая вскоре обрушится на Великолесье, дабы жарче горели печи в подземельях Черной Степи. Посему мы вынуждены принять на себя их рати, и попробуем устоять, пока не явятся на подмогу лесовские дружины.
  Алекус изумился.
  - Ты удивлен, солнцеликий? - Спросила Злоуста. - Удивлен, что зверяне помнят древний Договор? Так знай же, что нынешний князь, не уступает в достоинстве своим легендарным предкам, и слово данное князем Валентином, в назидание потомкам, Лев сдержит и исполнит.
  - Теперь же ступай! Приказал Гром. Пусть воины твои отдохнут и залечат раны, перед грядущей битвой. Ступай!
  Огонь лампады потух от внезапного дуновения, и в тот же миг Алекус с ужасом ощутил, что кроме него в комнате больше никого нет. Лишь древний идол Велеса глядел на него все теми же грозными очами...
  
  Тронный зал Вериантора, полный, накануне, жизни и безграничного веселья, сегодня был безлюден и тих. Не было в нем уже шумных гостей и суетливых слуг; не играла наперебой музыка и не орали хмельные воины. Все осталось во вчерашнем дне. Лишь холодный горный ветер, проникающий в открытые окна, метался меж столов и лавок, будто играл в догонялки с влетающими снежинками.
  В томном молчании стояли Силмор и Больвор у окна, глядя на юг, где темнело Великолесье.
  - Когда-то, - нарушил тишину Силмор. - после одного из Великих Споров, горстка уцелевших в битве фоморов, скрываясь от преследователей и дневного света, ушли в подземелья под Темным Лесом, чтобы сохранить свой род и культуру; и построили подземный храм Трему, назвав его Чертоги Ночи. Прошло два столетия прежде, чем потомки немногочисленные потомки фоморов смогли подняться на поверхность, и были ослеплены ярким солнцем, так как не было больше дремучего Черного Леса, скрывавшего в тени послушников Трема, все выжгло палящее солнце Даждьбога, оставив Черную Степь, который населял жалкий и тщедушный народ - орки. Не были они хорошими войнами, и не встречались средь них великие маги, но зато стали орки послушными рабами. И приняли они веру в Трема, и водили пленников в Чертоги Ночи, в жертву и на послушание. - Силмор поуютней укутался в горностаевую мантию. - Были среди тех первых пленников людские женщины, ставшие женами и прародительницами полуфоморов, то есть сидов, которые смогли являться свету, но уступали в ратном деле и колдовстве. Их нарекли Доспехами Ночи, стражами и защитниками Чертогов; другие же, назвавшие себя Золотыми Доспехами, стали покорять одно за другим орчьи ханства, пока вся Антрикская, Единая и Северная Орды не склонили головы пред Чертогами Ночи; а те кто не склонял - стали украшением стойбищ и станов, сидя на колу. Вот так, Больвор, мы, потомки фоморов, стали едиными правителями Черной Степи. Позже присоединились к нам и вольные рандаки Подгорной Тундры. - Силмор умолк, он был задумчив и как никогда словоохотлив, что удивляло трибуна. - Наши предки слишком долго провели в заточении подземелий, теперь же, наш черед быть победителями. Грядет новый Спор, великое знамение, которое случиться в следующую ночь, в полнолуние. И в этом Споре победа будет на нашей стороне...
  Больвор внимательно слушал, конечно, он знал эту полулегендарную историю своего народа, знал он и имена великих героев, что отворили ворота власти Чертогам Ночи на просторах Черной Степи; но о том, что новая война несет с собой новый Спор, он принял как нечто глобальное и ужасающее. Последний Спор, чуть ли не стоил уничтожению фоморийской расы, чему же грозил новый Спор в случае поражения, было страшно представить. Только бескрайняя самоуверенность великого кагана в себе и своей армии, воодушевляла и отгоняла прочь дурные мысли и сомнения.
  - Тебе Больвор, предстоит возглавить самую грозную и своенравную орду. Когда-то в их землях насчитывалось две дюжены ханств, и никто из них не желал подчиняться Золотым Доспехам. Сиды вырезали целые селения и роды, но так и не смогли подчинить всех, многие орчьи ханы и роды ушли через Кровавую реку, через земли кобольтов и альвов, хримтурсов и древолюдов, через западное Великолесье в Гердмит-ядот-Юлмустские горы. Там и осели. А те кто остался, дики и бесстрашны. Взгляни туда, - Силмор указал пальцем к подножью Вериантора. - Видишь те огромные возы запряженные турами? Это корсары Антрикской Орды; привыкшие к воде и кровавым битвам, они отвыкли от жизни в селениях, потеряли любовь к земле. Взгляни же на богатые шатры Северной Орды, как и их генералу, им наплевать какая земля под их ногами, их жизнь заключена в добычи богатств и почестей. Им все равно, где им быть, главное чтобы была сладкая еда, слуги и роскошь. А где Единая Орда? Ты их не увидишь здесь, потому что они все там, - он указал на Великолесье. - Они привыкли хранить свои земли. И они все там.
  - Тогда и мне надлежит быть там, мой каган.
  - Верно Больвор, но погоди прежде чем лететь туда. Смерть отца твоего возложила на плечи твои великую ношу, которая не так проста, как все считают. Видишь столбы дыма, там на горизонте?
  - Да, мой каган...
  - Это горят форты... Ир-лары воодушевлены победой над Бельвием, посему и осмелели так... Накажи их Больвор, Докажи, что ты достоин принять титул отца своего. Теперь же отправляйся. К следующей ночи жди нас. Грядет великая война, великий Спор, в котором будет решаться судьба Северного и Южного Великолесья...
  Больвор низко поклонился. Он понимал всю серьезность ситуации. Знал он что придется проявить себя, так же как когда-то проявил себя отец, чтобы доказать и кагану и простым воинам. Поэтому и спешил.
  За дверьми его ожидали два телохранителя. Так же как и он, в кожаных куртках, с акинаками и короткими луками. Ни на шаг не отставая от Больвора, поднялись они к верхним ярусам, где на большой площадке, под открытым небом ожидал огромный скальный змей-летун, коего называли кодриллом. Запряженный стоял он в ожидании свободы, спешил в небо, так же как и Больвор спешил навстречу своей судьбе.
  
  Затрубил малый рог и многолюдная толпа бояр, дворян и воевод вмиг прекратили беседы, зал наполнился безмолвием, нарушаемое шелестом одежд и бряцаньем доспехов.
  Чинно и гордо ступая вошел в зал князь в сопровождении сына - воеводы Романа, верховного жреца храма Двенадцати Алтарей Световида и шести патриархов родов зверянских. Вельможи склонились. По-старому обычая князь поклонился и им.
  - Здравы будьте люди добрые, други верные народа зверянского!
  - Здравствуй светлый князь Лесовский!- Отвечали вельможи.
  Князь уселся на трон, взяв в руки древний скипетр, символ власти. Осмотрев толпу, он вопросил:
  - Все ль собрались?
  - Все, батюшка князь!- С поклоном отвечал Возгарь, главный писарь княжества. - Все!
  - Хорошо. Ну, тогда с вашего всеобщего позволения оглашу решения Совета Патриархов, касающиеся управлением армии, и распределением родами. Завтра же, всем скопом отправляемся к армии, на Перепутье, роды следует поделить на: конных, пеших и лучников; их, в свою череду, разбить на роды, чтоб дружней в походе и бою были; опосля на сотни и десятки, дабы легче им было счет вести и давать надлежащие приказания. Сотников и десятников выбирать из бывалых и опытных мужей, чтобы не дрогнули отряды в бою. Теперь же к воеводам. Старшим над конной ратью надлежит быть воеводе Дозора Любославу Ратиградскому, а в помощь ему будут воеводы Дубыня Ратиградский да Святополк Староградский. Что думаете други?
  Воеводы закивали, не желая прекословить. Все знали доблестного Любослава, командующего всадниками из рода Пещерных Львов, стерегущих границы запада со стороны королевства Истиной Грекиландии. Если городские воеводы (Дубыня и Святополк) занимались больше городским управлением и сбором налогов с мирских земель, Любослав, же, неустанно был в рейдах, громя дикие таборы воров-хобгоблинов, всяких проходимцев и беглых каторжан, кои полчищами блуждали в герцогстве Боргон. Его рать состояла из опытных воинов, которой отдавал каждый седьмой юноша рода год своей жизни; но были и такие, кто посвящал всю жизнь службе в Дозоре, так и жили они семьями в пограничных городищах.
  - Пешую рать - разбить, надобно, на два крыла. Старшим над правым крылом будет воевода Заставы Военег Владиградский.- Сий воевода как и Любослав, стерег границы, но только южнее, на границы зверолюдского Эслиламоса; и тоже имел не малую рать опытных мужей. - В помощь тебе будет Стоум Древский. Старший над левым крылом будет воевода Яромир Владиградский, с Всеславом Гордоградским. Рать лучников и пращуров возглавят Старший Охотник Ратибор Древский и Старший Следопыт Мстислав Гордоградский. Воевода Чеслав Приморский со своей дружиной станет отвечать за припасы и снабжение. Так то я считаю. Кто может не согласен со мной?
  - А как быть с Заставой и Дозором? - Спрашивал Военег. - Нельзя дружины забирать, весна уж, зверолюды покоя не дают. Еле еле с ними справляемся.
  - Оставите каждого пятого в городищах, и будет с того.
  - А орденцы? - Спросил кто-то из дворян.
  - Орденцы каждый второй пойдет, станут под моим началом.
  - А мне, князь, как быть? - Выступил вперед Старший Лекарь Доброздрав. - Моих лекарей на всю рать не хватит...
  - Ты в помощь девиц и баб себе бери, кои с нами пойдут, да молодых парней. Будут они всем в добрую помощь. Добро?
  Доброздрав откланялся довольный решением князя.
  Поняв, что у князя все, вышел вперед Глава Тайной Думы Всевед:
  - Позволь молвить, светлый князь? - Лев кивнул. - Ночью из Великолесья весть пришла. Лесное братство сидское городище пожгли, - вельможи заохали восхищаясь. - А генералу Бельвию голову сняли. -Теперь ждут наши дружины, так как ведают, что скоро все орды нагрянут в лес, а братству ни мечей ни стрел на всех не хватит. Старейшины: Гром, Шелест и Злоуста шлют поклон и просят поторопиться.
  Князь одобрительно кивнул и взглядом провел по лицам вельмож, отмечая для себя эмоции.
  - Кроме того старейшины доносят, что сим утром явился с гор сам король стуканцов Алекус Верианторский...
  - Алекус? Тем лучше, добрая весть... Вот казалось бы, война - дело простое, бей да руби. Ан нет. Не тут-то было. Есть у каждого народа своя Сила. Вот наша, то, Сила - в Единстве. Как и наши предки, мы, единым словом, единым поступком одерживали победу. Поэтому, придерживаясь старых заветов, прошу вас принц-герцог Леон Де Карлуо, вас олиуский принц Оль Кронски Младший и вас доблестный атаман Тарас Куренко, признать мое верховластие в походе и битве. Ибо удача наша в единении. Согласны ли вы?
  - Согласны! - Присягали иноземцы князю.
  А вельможи и воеводы тем временем зашумели, обсуждая решения князя. Зал стал похож на огромный улей диких пчел, которые не смолкали ни на миг. Вопросов стояло много, и все старались решить их немедля: кого над сотнями старшими ставить, кого над тысячами, кто за харчи в ответе, а кто за коней, почему поставили именного того, а не иного воеводу, почему патриархи не стали главенствовать над ратями. Много вопросов надлежало обсудить.
  А солнце уж начинало клониться к закату. Слуги стали зажигать свечи и лампады, накрывать столы к вечернему ужину. За окнами начиналась последняя пред полнолунная ночь месяца травня...
  
  Одна за другой зажигались звезды на низко нависшем небосклоне, сменяя красные сумерки рыхлой тьмой, разбавленной светом костров, что подобно звездам, появлялись в лагере зверянского ополчения на Перепутье Великого Торгового Тракта.
  Много народу здесь собралось, давно не сходились лесовчане таким числом, так как давно уж не было такого сильного врага. По сему, сидя у костров, старшее поколение корило молодых, мол:
  - В свое время мы тармеков и хаусманцев побили, вот они больше носа и не кажут, а вы холенные росли, битв не познали! Хоть теперь будете знать, с какого конца за меч браться!
  Молодые смеялись, но укоры слушали сносно.
  Тут и там звучали гусли и дудки. Старцы начинали сказания, а молодые шутковали, тем самым все вместе разбавляли напряжение перед битвой.
  У одного из костров, что горел жарче других, располагались мужики Подлески. На этот раз рыжебородый Богдан молчал.
  - Откуда мы, зверяне, взялись то? - Держал слово жрец Мирослав. - Хм-м. Странно от чего вы меня спрашиваете, раньше все это наизусть знали. Что за люд пошел? - Ворчал он в бороду. - Ну, да ладно. Так и быть, расскажу. Всем знамо, что Род и Мокошь прародители всего живого: людей, растений, животных и даже богов. Так вот, был средь богов Смерглав - покровитель охотников и лесных зверей, от чего имел он семь звериных голов, и был он ужасен в своем семиединстве. И был он настолько страшен, что даже старшие боги побаивались его звериной натуры, и, посему, не пускали его в Небесный Чертог. И рыскал он по лесам и полям, зверел и дичал с каждым днем и часом все больше и больше, пока однажды весной не встретил он Лелю, дочь Лады, внучку Мокоши и Рода. И перестал он быть зверем в тот же час, потому что полюбил Смерглав Лелю пуще жизни, но не смел, признаться ей, боялся узреть ужас в прекрасных очах ее от вида своего. Посему и сбег он в Великие горы, что зовутся ныне Вериантором, и выл он там ночами на луну и плакал горькими слезами, и слезы те чистейшими ручьями собирались в реку, спускаясь к подножью. От того и прозвали ту реку, рекой Веры. Так как верил Смерглав, что узнает Леля о любви его.
  Мирослав прервался на миг дабы попить воды из меха. С улыбкой наблюдая за молчавшими мужиками, которых он заинтересовал древней легендой.
  - Ну не томи, Мирослав, мы ж ждем! - Не выдержал Богдан.
  - Ну так вот, берегини, что поселились у реки, узнав о печали Смерглава, рассказали о том Лели. Но не знали они, что Леля, видя душу Смерглава, тоже полюбила, от того, что был он чист душой, точно горный ручей. И не имел ненависти и зла. И полюбили они друг друга, и стали жить в горах. А старший брат Смерглава, солнцеликий Дажьдбог освещал их, плывя на своей небесной ладье, запряженную небесными гусями. И так горячее рад он был за них, что от света солнечного камни оживали и становились рыжеголовыми карликами - стуканцами. И тогда возвели стуканцы дворец на вершине Вериантора, что были не хуже Небесных Чертогов. И жили боги в нем, и родили семь сынов, семь оборотней: Черного Волка, Рыжего Лиса, Двуликого Росомаху, Рысьего Духа, Пещерного Льва, Угольного Медведя и Седого Волка. Выкормили и вырастили их боги, но дети не смогли жить в горах и спустились в лес у подножья, и стал то лес великим, то бишь Великолесьем. Но грустно Смерглаву и Лели было без детей своих, и вопросили они семь Соколов, что везде летают, вести от детей своих носить. С того дня, каждую весну приносили Соколы вести от оборотней, и по окончанию семнадцатой весны, взяли семь Соколов семь дочерей оборотней, и поселились они в степях полевого Фельма. С тех пор зовуться те степи Фельдмицем, а потомки Соколов - птичьими зверянами. Поэтому фельдмичане и стуканцы считаются издревле нам братскими народами...
  Еще долго у костра царило молчание, ибо и впрямь чудна история была для слуха уставших мужей...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"