Аннотация: "По мотивам" старой доброй легенды о маге-мученике Эйвинде. Based on the real story, huhhuhhuh.
Видят Боги, я его любил.
Слишком долго эта любовь крылась во мне - как змея в трухлявой колоде. Дух мой изъеден ею, и после смерти меня ждёт не пристанище воинов - славная Вальгалла, а тёмное царство Хель.
Но сейчас, когда вода уже плещет у моих ног, когда я знаю, что скоро она сомкнётся надо мной и кости мои хрустнут на клыках Мирового Змея - я не лгу. Ни себе, ни Богам.
Я любил Эйвинда Келльда. И страх, который не даёт мне умереть достойно, который гонит волны дрожи по моему телу - страх не за себя.
Трюгвессон, проклятый волхв Распятого Бога, гнал нас с родных мест - с каждым днём запах огня и крови становился всё ближе, мать по вечерам кидала руны, и её лицо мрачнело - выпадала смерть. Отец собирал людей, звал на битву с предателями Богов... Его слова падали, как камни в пустой колодец. Страх заставил воинов стать беспомощнее младенцев. Я просил отца взять меня с собой - мне казалось, что кровь, которая хлынет из ран Трюгвессона, будет слаще мёда... А как завопит Распятый Бог, когда увидит головы своих псов на кольях!.. Но отец качал головой - двое против двухсот, это как плот против драккара. Отец надеялся на помощь волхвов. Он думал - их призывы к Богам быстрее наших достигнут цели. А мы уже устали просить и требовать у Богов...
Потом мы узнали, что Боги не властны над Распятым. Трюгвессон обманул нас - и тех, чьей помощи мы ждали.
Он убил волхвов. Поджарил, как кабанов на вертеле. Никого из моих родичей не было на том проклятом пиру - наш род славен воинами, а не волхвами. Но мы потеряли больше, чем родичей. Мы потеряли надежду. Отец за несколько дней постарел на много лет. Мать слегла с дурной болезнью - я не знал, как помочь ей. Сестры прикладывали к её лбу мокрые тряпицы и заваривали целебные травы... Но не было волхва, чтобы излечить её. Не было волхва, чтобы вдохновить наших воинов на бой.
Не было волхва, чтобы спасти нас. А Трюгвессон был всё ближе, испивший мёда победы и опьянённый им.
Когда Трюгвессон нагрянул к нам, я был на охоте - один, отец слёг и теперь сёстры ухаживали за ним и за матерью. Иногда я думаю, что причиной болезни отца был голод - еды не хватало, большую часть он отдавал матери и моим сёстрам. Я пытался охотиться, но даже звери бежали из леса, почуяв дым от огромного костра, запаленного псами Распятого.
Если бы я был в доме, я не смог бы защитить его - неопытный молодой воин против десятков зверей Трюгвессона... Но я бы умер, как воин. И никогда не увидел бы Эйвинда.
Когда я вернулся, они уже ушли - оставив после себя сожжённые дома, тела убитых - они сняли с них одежду, оставив валяться в грязи голыми, будто не считали их за братьев по людскому роду. И везде были кресты - намалёванные на обгорелых каменных стенах, просто на земле... Я выл, как зверь, швыряясь в эти знаки чужого бога чем попало - комками земли, камнями, обгорелыми сучьями...
Я не нашёл тел матери, сестёр и отца и не смог их даже похоронить как подобает. Наверное, найдя у матери руны, и увидев руническую вязь на мече отца, Трюгвессон счёл их колдунами - и покарал, как колдунов...
Я брёл по лесу, не чувствуя голода и усталости, пока не увидел свет от большого костра, услышал голоса и потрескиванье горящих веток. Я был уверен, что Боги дали мне шанс отомстить, наведя на Трюгвессона, который похваляется своими подвигами в кругу воинов.
Идти по лесу бесшумно - задача нетрудная, особенно, если ты охотился с малых лет. Я подкрался к костру и затаился за стволом ясеня. Прижавшись лбом и ладонями к шершавой коре древа Одина, я просил у бога мудрости поддержки - если я не смогу убить Трюгвессона сразу, псы растерзают меня и бросят в костёр. То-то приятен будет дым Распятому Богу!
Обратившись к Одину и глубоко вдохнув дымный, горячий воздух, я вышел на утоптанную поляну.
У костра сидело человек двадцать - увидев меня, они вскочили, потянулись к оружию. Только один остался сидеть, даже не шевельнувшись. В отблесках костра его светлые волосы казались рыжими, и мне помнилось, что это Локи, бог жестоких шуток, обманувший меня. Рука, лежавшая на рукояти меча, сама собой разжалась - ну как можно сражаться с богом? После полуголодной жизни я и человека-то вряд ли одолею...
Локи поднял руку, и остальные опустили оружие - как по приказу. Я заметил, впрочем, что оружие было не у всех, у кого-то - просто палка, у кого-то цеп или кузнечный молот. Они не были воинами.
Я стоял на краю поляны, не зная, что делать. А Локи улыбнулся мне - кривой, насмешливой улыбкой, - и хлопнул ладонью по земле около себя:
- Что ж ты стоишь, Хрофт? Садись. Ты не сбился с пути.
Я не знаю, что меня удивило тогда больше - то, что он знает моё имя, или то, что у него был непривычно мягкий, певучий голос. Воистину, именно такой голос был бы у Локи Женовидного, если бы Локи вздумал обратиться к людям.
Но это был не Локи. Это был Эйвинд Келльд. Он знал, что я приду к нему. Он знал о каждом из нас, и каждого ждал. И из каждого он ковал орудие веры - голосом, как молотом.
- Наши боги дают силу, а что даёт их бог? Слабость, упоение слабостью! Сам поганый пёс Трюгвессон замаливает свои грехи перед богом и не приносит ему в жертву даже голубя или змею! Что это за бог, не жадный до крови? Что это за бог, который позволил прибить себя гвоздями к дереву?
Эйвинд замолчал, переводя дыхание. Мы тоже молчали - каждое слово Эйвинда будило в нас силу, силу дарованную богами.
- А как же Один, отдавший свой глаз и висевший на Иггдрасиле? - подал голос кто-то, сидящий в тёмном углу землянки.
Эйвинд ответил, не задумываясь:
- Один отдал свой глаз за познание Мудрости! Он не потерял силу, а обрёл её. А Распятый дал убить себя на кресте, не пытаясь даже сражаться!
Больше никто не произнёс ни слова. Голос Эйвинда наполнял маленькую землянку, как бурлящий горный поток.
Но я почти не слышал его. Я не слушал - я смотрел.
Я знал, что отцом Эйвинда был Гаральд Красивоволосый - он славился своей силой и красотой по всей округе. Не знаю, похож ли Эйвинд на отца, но красивее, чем он, я никого не видел - ни мужчины, ни женщины.
Только силы в нём не было.
Боги давали Эйвинду силу - или он брал её без позволения, на то он и волхв. Но сам он был хрупким, как омела, которая в поисках опоры цепляется за дуб. Его дубом была вера, которой хватало на всех нас.
Трюгвессон считал волхвом любого, кто хоть раз кидал руны или призывал богов. Но среди нас волхвов не было - только Эйвинд. Остальные были простыми людьми. Большинство - те, кто бежал от Трюгвессона. Их терзал стыд, они больше не хотели убегать от врага. Они, как и Эйвинд, хотели мстить.
Лишь я хотел другого... С каждым днём жажда мести в моём сердце выцветала, слабела, заслонённая чем-то другим, чем-то, чего я прежде не знал и поэтому - не опасался.
Я понял, что это, когда увидел, как Эйвинд кидает руны.
Все уже спали, повалившись на пол землянки, слышался только храп и шорох одежды, пахло потом - как дома ночью. Я не мог закрыть глаза - представлял себе спящего отца, его спокойное лицо, тусклый блеск рукояти меча над изголовьем...
Я встал и вышел наружу, к костру.
У костра сидел Эйвинд - я видел, как он сгибается над белыми камнями, разложенными перед ним, как задерживает руку то над одним, то над другим, выпрямляется, смотрит на общий расклад.
Услышав мои шаги, он быстрым движением смешал руны и повернулся ко мне:
- Не спишь, Хрофт? Воину не пристало бояться дурных снов.
- Не дурные сны терзают меня, а дурная память, - хмуро ответил я. Меня почему-то обидело то, что Эйвинд не дал мне увидеть расклад. Теперь я знаю, что он не хотел пугать нас - расклад оказался плохим...
Эйвинд собрал камни в кожаный мешочек, заткнул его за пояс и поднялся на ноги, оказавшись в шаге от меня. Положил руку мне на плечо:
- Все мы кого-то потеряли, Хрофт. Дурная память и мне не даёт покоя - не в силах волхва усмирить собственный разум.
Я молчал.
Он вытянул из-за пояса мешочек с рунами.
- Хочешь, я кину руны на тебя? Знание о грядущем может отвлечь от боли прошлого.
Я хотел отказаться - Эйвинд предложил это словно нехотя, не надеясь отделаться от меня по-другому. Но если волхв не может усмирить свой разум, то воин и подавно. Я кивнул.
Эйвинд снова сел на землю, потянул меня за собой. Высыпал из мешочка белые камни. В огне костра стало видно, что на камнях - бурые пятна, почти стёршиеся, но ещё заметные.
- Эти руны мечены моей кровью. Когда я резал их, я не думал, что скоро в крови волхвов можно будет утопиться... Поберёг бы свою.
Сейчас в Эйвинде не было силы - и голос его звучал глухо. Я посмотрел на его лицо - и увидел, что черты его заострились, глаза - зелёные, такие что даже зимой напомнили бы о траве, - были тёмными, и даже блики костра не добавляли им блеска.
Эйвинд выглядел истощённым, как моя мать во время болезни. Я не знаю, волшба ли забирала его силы, или он просто истощал себя мыслями о неблагоприятных раскладах рун и слабости его воинов... Но я почувствовал жалость. Или то, что тогда я считал жалостью.
Я поднял руку и коснулся плеча Эйвинда. Сквозь грубую ткань рубахи я чувствовал жар, шедший от его кожи - жар, который пожирает человека быстрее, чем Гери и Фреки.
Эйвинд застыл, из пальцев его упал белый камень, стукнулся о другой.
Я смотрел на волхва, чувствуя как во мне просыпается нечто сродни голоду - если бы в этот момент Один явился ко мне и велел бы разжать пальцы, я не смог бы.
Но мне велел не Один, а Эйвинд.
- Я чувствую твоё желание всей кожей, Хрофт. Опомнись. Я не женщина, что бы псы ни говорили про волхвов. А в твоём сердце должна быть одна страсть - страсть к битве и богоугодной мести. Я убрал руку. Но со взглядом совладать я не мог - и смотрел на Эйвинда, который поднял взгляд от рун и настороженно изучал меня, как хищника, который в любой момент может напасть.
В рубахе с распахнутым воротом, открывающим шею, без оружия, без Богов за спиной, Эйвинд казался непривычно беззащитным. Сила оставила его до следующей волшбы, что он мог - кидать руны и смотреть на пламя?..
Я понял, что он слабее меня. Что я могу в одно движение притянуть его к себе, завалить на землю, смахивая в костёр белые камни...
Я вскочил на ноги, тяжело дыша и чувствуя, как по спине ползут едкие струйки пота. Отступил от костра на несколько шагов.
Эйвинд отвёл взгляд, выражение его лица стало отрешённым, как во время обращения к богам.
Я повернулся к нему спиной и медленно побрёл к землянке.
- Хрофт...
Я обернулся - мгновенно, не задумываясь.
Эйвинд держал в руках белый камень, на котором темнела руна - какая, я не видел, мешали пляшущие на камне отблески пламени.
- Йер. Ты поступил правильно, Хрофт. Тебе зачтётся.
Я часто думал - почему из всех обречённых на смерь в огне, спасся только Эйвинд? Почему только он смог выбраться из горящего дома, почему именно ему боги показали выход?
Возможно, потому, что только он мог повести нас за собой?
Или потому, что даже боги не решались его уничтожить?..
Олаф Трюгвессон не был богом - он был боевым топором в руке своего бога. И он разил, не задумываясь.
Мы не поняли, что произошло. Сначала боги были благосклонны к нам - мы добрались до острова, на котором псы Распятого праздновали возрождение своего хилого бога, высадились, подобрались совсем близко... Я уже чувствовал запах крови Трюгвессона на лезвии моего меча...
А потом пришёл туман. Белая пелена молоком залила глаза, я боялся лишний раз взмахнуть мечом, чтобы не попасть в кого-то из нашего невеликого войска. И тщетно пытался услышать Эйвинда. Псы поняли, что мы здесь - и что мы попались. Похоже, им туман помехой не был - они нападали на нас, появляясь из пустоты, как мороки.
- Волшба их бога... Знак креста. Руны тут не помогут...
Я наконец услышал голос Эйвинда - даже не голос, а отчаянный шёпот.
И я опустил меч.
Я сдался. Корни моего ясеня были подточены жаркими мыслями - слишком много ночей я не спал, думая не о упоении местью, а об упоении страстью, страстью позорной и высмеянной даже богами. Желая лежать с мужчиной, как с женщиной, я сам стал как женщина - и не искал себе оправданий.
- Хрофт!
В редеющей дымке тумана я увидел Эйвинда - в его глазах пылало безумие, рука, сжимавшая меч, дрожала, словно меч был раскалён.
- Мсти! Нападай, пока можешь! Не сдавайся, пока жив, ты же воин!
Я сжал меч обеими руками и поднял его - как непосильную ношу своих мыслей.
Бой был недолгим. И для нас - бесславным.
- Колдуны не могут даже отомстить! - кричал Трюгвессон, проходя мимо нас - связанных, уже для него не опасных.
- Их вера не даёт им силы! Святой крест обратил их в бегство!
Пёс лгал - мы не бежали. Кто бы побежал, зная, что Эйвинд - остался?..
Он был среди нас. Он не был ранен, но выглядел, словно уже был на пути в Вальгаллу, - смотрел потемневшими глазами в пустоту, вздрагивая при каждом слове, выкрикнутом Трюгвессоном.
Трюгвессон увидел его и остановился.
- Эйвинд Келльд? Ты ушёл от господней кары один раз, но во второй не уйдёшь... Господь справедлив - ты не знал, колдун?
- Олаф... - негромко позвал один из воинов Трюгвессона, - может быть, Он даёт нам знак?
Я увидел, как меняется выражение морды пса - теперь он смотрел на Эйвинда по-другому. Так же... Так же, как смотрел на него я в ту ночь, у костра. Но я знал, что Трюгвессон хочет другого.
- Ты прав. Возможно, Господь показывает нам, что душу этого колдуна можно спасти.
Эйвинд дёрнулся, когда рука Трюгвессона провела по его лицу, отбрасывая грязные пряди волос:
- Господь испытывает меня тобой, колдун... Он хочет, чтобы я спас твою душу. У тебя есть душа, или ты её уже продал?
Эйвинд молчал. Я смотрел на это, чувствуя, что веревки камнем застыли на руках - не разорвать, не шевельнуться...
Трюгвессон махнул воинам:
- Этого - уведите. Остальных - к скале. Пусть молятся водным демонам - может и спасутся!
Когда нас привязали к этой скале, вода едва достигала подножья. Сейчас она лижет мне ноги. Сколько времени прошло? Где Эйвинд? И что с ним делают псы? Я знаю, что он попадёт в Вальгаллу - он не запятнал себя мыслями, недостойными мужчины, он был волхвом и воином. Если он примет смерть от рук псов распятого - Один примет его, как дорогого гостя.
Но неужели Один не может спасти его? Для меня? Чтобы я знал, захлёбываясь в солёной воде, падая во тьму холодного подземного царства, что Эйвинд сидит у костра и раскладывает руны. Что он отомстит, и жар в его сердце уляжется, и он не сгорит как кусок промасленной кожи в пламени костра.
За мерным плеском волн я услышал крик. Кричал Эйвинд.
Я забыл о верёвках, намокших от брызг, я забыл о воде, подбиравшейся всё ближе - я рвался, сдирая кожу в кровь, я кричал, я звал богов и просил их забрать меня, но оставить Эйвинда Келльда...
Вода, заливавшая мне рот, была солёной, словно кровь.
Богам всегда мало. Они пьют нашу кровь, как мёд и не хмелеют.
Я пожалел, что сдержался тогда, в ту ночь. Где моя руна йер? Чем зачтётся мне мой голод, моя боль? Мой страх за того, кто сгорел сам и сжёг нас в своём пламени?
Воздуха не было - была лишь вода и боль, разламывающая грудную клетку...
- Хрофт?..
Я открыл глаза. Вокруг было темно. Верно - в Хель всегда темно... Но холода я не чувствовал.
- Хрофт, оглянись.
Я оглянулся. За моей спиной был костёр - жаркий, огромный. А около костра...
- Это Вальгалла?
Эйвинд подошёл ко мне и покачал головой:
- Не знаю. Даже колдуны только раз переходят эту черту.
- Что он с тобой сделал?
- Неважно. Он - там. И ему зачтётся. Всем зачтётся.
Я почувствовал, что улыбаюсь - впервые с тех пор, как нашёл свой дом сгоревшим.
- Руна йер?
Руки Эйвинда легли на мои плечи, он притянул меня к себе - как я его в своих мыслях. Его дыхание почти обожгло мою кожу, когда он тихо повторил: