Гердов Аркадий Семенович : другие произведения.

Стерва

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Аркадий Гердов.
   Arkger@mail.ru
  
   "Лев царствует,
   а львица убивает".
   Закон прайда.
   "Шерше ля фам".
   Заповедь
   криминалиста.
   "Стерва"
  
   Пролог.
  
   Ее разбудил громкий с замысловатыми руладами храп отца. Она встала с подстилки положенной прямо на пол и поискала еду. Нашла две морковки, закатившиеся под сломанный холодильник и мгновенно схрумкала их, зачем-то макая в соль. Больше ничего съедобного в комнате не было, а есть хотелось нестерпимо. От голода болел живот и кружилась голова. Отец спал у окна на продранной раскладушке, продать которую не сумел по причине совершенной невозможности найти на нее покупателя. В комнате висел густой устойчивый перегарный дух. Рядом с раскладушкой на полу валялись отцовские брюки. Их карманы, разумеется, были пусты. Чтобы кое как поесть можно было сунуться к одноногому Мишке, комната которого находилась рядом с общей уборной, но Мишка накинется на нее, как оголодавший зверь и полезет со своими вонючими поцелуями. Ее передернуло. Остальное она бы стерпела, у одноногого все происходило довольно быстро, но, вспомнив гнилую беззубую пасть инвалида, она оделась и вышла на улицу. В квартале от дома на седьмой линии была дешевая забегаловка "Вуоля". Она стала у ее двери. Ее сняли двое - коренастый красномордый бугай и сутулый белобрысый очкарик. В забегаловке они пили какую-то бурую мешанину, а ей заказали яичницу. Спиртного она не выносила. Бугай сунул руку ей под юбку и радостно сообщил приятелю:
   - У нее там ничего нет.
   - Во, дает! - восторженно хмыкнул очкарик.
   - Тебя как зовут, голозадая, - поинтересовался бугай.
   - Таня, - невнятно ответила она с набитым ртом.
   - Обслужишь двоих, - сказал бугай, глядя с какой поспешностью она уплетает яичницу.
   - Обслужу, мальчики, - согласилась она, - по полной программе обслужу.
   Из забегаловки проходными дворами они привели ее в квартиру очкарика.
   - Давай раздевайся и ложись на кровать, - скомандовал бугай.
   Она сбросила короткую юбчонку, а джинсовую курточку, под которой тоже ничего не было, всего лишь расстегнула и широко, так чтобы были видны ее груди, распахнула.
   - Ложись, - хрипло приказал бугай.
   Она проследила его взгляд прикованный к нижней половине ее тела, вытряхнула из левого рукава курточки заточку, перехватила ее правой рукой и быстрым заученным движением воткнула ее бугаю под левое подреберье. Бугай широко раскрыл рот, выпучил глаза и рухнул на пол. Длинный острый штырь остался в ее руке, и она мгновенно всадила его в обнаженный живот очкарика, который успел снять брюки.
   - Ты... ты...- пробормотал очкарик, двумя руками схватил штырь, пытаясь вытащить его из себя, и тоже осел на пол рядом с приятелем. Нагнувшись над еще хрипевшим парнем, она направила штырь ему в сердце и подождала минуту пока прекратятся конвульсии его тела. Убедившись, что клиент мертв, она вынула из него заточку, тщательно протерла ее полотенцем, висевшем на спинке кровати, и аккуратно спрятала штырь в специальном потайном карманчике вшитом ею в рукав курточки. Потом, стараясь не наступать в лужицы крови, она надела юбку, застегнулась, обыскала трупы, сунула найденные деньги в карман и вышла из квартиры. Около забегаловки "Вуоля" она замедлила шаг и, поколебавшись секунду, снова зашла в нее, чтобы съесть вторую порцию яичницы.
  
   Глава 1 Пароль.
  
   По случаю субботы ресторан "Зодиак" был забит до отказа. На маленькой сцене лысый толстяк терзал рояль, немолодая дама со скорбным лицом шептала в микрофон старенький шлягер про невезучего кота, и молодые работяги с прииска, заполнившие зал, усердно ликовали. Столица алмазного края России, погружалась в длинную полярную ночь. В углу, за отдельным, отгороженным от зала столиком, сидели двое. Высокий брюнет с орлиным носом на усталом тонкогубом лице и его старый приятель, розовощекий блондин. Блондин вертел головой, с любопытством оглядывая зал. Брюнет кивком подозвал официанта.
   - Что будем пить, Ян? - спросил он блондина.
   - Без разницы, - тот пожал плечами.
   - Спирт?
   - Ну уж нет, - испугался блондин. - Сухое, лучше красное. Пусть принесет бутылку Каберне.
   Брюнет улыбнулся и вопросительно посмотрел на официанта. Тот тоже улыбнулся и беспомощно развел руки.
   - Приятель только сегодня прилетел в город, - объяснил брюнет официанту. - Может, коньяк найдешь?
   - Попробую, Андрей Львович. Кажется, у директора оставалось несколько бутылок.
   - Скажешь, что мне - найдет. Ну и бастурму из олененка.
   - Мигом, Андрей Львович.
   Блондин, которого приятель назвал Яном, покачал головой:
   - Знают тебя здесь. Завсегдатай этого кабачка?
   - Знают, - согласился брюнет, - кормиться где-то надо, а это, мой милый, не кабачок, а лучший ресторан города. Но вино зимой в Заполярье не завозят. Холодновато. В пути бутылки лопнут.
   - Понял, Андрюша, уяснил. Теперь рассказывай, какие такие деньги здесь можно делать. На чем? На якутских алмазах?
   - Да, - после задумчивой паузы согласился собеседник, - но сначала расскажи о своих делах. У тебя ведь налаженное дело в Питере? Зачем ты здесь?
   - Налаженное дело? Баста, никакого бизнеса больше нет. Все продал, и не жалею. Суеты и хлопот много, а прибыли почти нет. Взятки чиновникам, налоги, поборы бандитские... Ничего не остается. А деньги мне вдруг стали нужны. Очень.
   - Вдруг? - удивился брюнет, которого впредь, из уважения к его статусу, будем, как и официант, называть Андреем Львовичем.
   - Да, Андрей, именно что вдруг. Не знаю, поймешь ли? Неожиданно влюбился в замужнюю девчонку. До безумия, до ночного бреда. Никогда раньше не думал, что так бывает. Жить не могу без нее.
   - Лихо! - на лице Андрея Львовича исчезло выражение скуки и высветился интерес. - А деньги-то зачем? Дорогая девчонка?
   - Не из дешевых.... Но дело, пожалуй, в другом. Видишь ли, был у нее тяжкий, мучительный период в ранней юности, и из-за этого появилась болезненная, прямо патологическая страсть к деньгам. У нее единственная цель в жизни разбогатеть. Прямо без уверток говорит: - "Если любишь меня, стань миллионером, и я твоя".
   - Лихо... - повторил Андрей Львович любимое словцо. - А она как к тебе?
   - Говорит, что любит. Мужу рассказала о нашем романе, и тот с досады, или чтобы не мешать ей, завербовался в Чечню.
   - Это поступок.
   - Пожалуй.
   - Ясно. Хороший мужик?
   - Врач-кардиолог. Был я у него на приеме однажды с подачи его жены. Убедительный мужик.
   - И ты прилетел сюда за миллионом?
   - Не корысти ради, но токмо волею пославшей...
   - Понял, Ян.
   Официант принес коньяк, бокалы и душистые куски розового мяса на большом блюде. Приятели замолчали.
   - Есть соки из концентрата и морс из таежной ягоды, - предложил официант.
   - Морс, конечно, - Андрей Львович плеснул коньяк в бокалы. - Давай, Ян, за твою удачу, без нее в алмазных делах успеха не бывает.
   Чуть маринованное и испеченное на углях нежное мясо олененка было великолепно. Насытившись, Ян пригубил коньяк и вопросительно взглянул на приятеля:
   - Ну что, Андрюша, рассказывай, в каком деле мне понадобится удача.
   Якутский приятель влюбленного петербуржца опрокинул в рот бокал, оглядел ликующий зал и скучновато, но с достоинством объяснил:
   - Нелегальный промысел алмазов.
   - Нелегальный? - повторил петербуржец и помрачнел.
   - Разумеется, - подтвердил собеседник, - и весьма, весьма рискованный, потому как приходится конкурировать не столько с государством, сколько с аборигенами, со смертельно опасными таежными хищниками. Я вписался в их стаю с помощью иноземных зверюг, которые по ряду причин выбрали меня своим представителем в этом бедламе. А ты... Да не раскисай, приятель! В твоих жилах течет шляхетская кровь рыцарей-авантюристов. А как же не рискуя жизнью можно стать миллионером в этой стране воров и холопов? Я тебе помогу, Ян, и в этом твой шанс. Выдерешь у них из зубов свой миллион и улетишь к своей питерской царевне-лягушке. И дам тебе совет. Если сумеешь выполнить ее заветное желание, немедля покинь наше шалое Отечество.
   Официант поставил на стол графин с кроваво-красным напитком, певица со скорбным лицом развеселым голосом запела про морского дьявола, старатели в лучшем ресторане города неустанно ликовали. Алмазный край государства уходил в ледяную полярную ночь.
   Лицо блондина поблекло и постарело. Он выпил стакан клюквенного морса, заглянул в устало прикрытые тяжелыми веками глаза приятеля.
   - Так чем же ты мне поможешь, Андрюша, на тропе войны с аборигенами? В чем мой шанс? Давай без социальной патетики. Не нужно. Я достаточно тертый калач. Ты проясни мне технологический процесс.
   - Все просто, Ян. Ты покупаешь у старателей нелегалов камни и продаешь впятеро дороже зарубежной кампании "Депирс". А помощь моя в том, что я позволю тебе это делать.
   - "Депирс"? - удивился петербуржец. - Зачем здесь иноземцы?
   - Фирма "Депирс" монопольно владеет мировым алмазным рынком. Она и только она превратит твои камешки в бриллианты и продаст их господам Парижа, Лондона, Токио.
   - Вот так?
   - Да, только так. Я отдам тебе пару моих поставщиков и открою шлюз кампании. Это тоненький ручеек, но твою жажду он утолит.
   - Верю, но хочу понять, как ты откроешь мне иноземный шлюз?
   Андрей Львович хитро ухмыльнулся.
   - У тебя памятный блокнотик есть?
   - Записная книжка? Есть, разумеется. Старая очень. Там половина телефонов устарела.
   - Сейчас с тобой?
   - Со мной.
   - Покажи.
   - Зачем тебе, Андрюша? Ты спроси. Если что важное, так я и без нее помню.
   - Дай мне свою книжку, Ян. Или в ней секреты?
   - Ну какие у меня от тебя секреты? Возьми. Просто я не понимаю...
   - Поймешь. Сейчас все поясню.
   Петербуржец достал из нагрудного кармана пиджака бумажник, извлек из нее потрепанную, в черном лидерине книжицу, положил на стол перед приятелем. Андрей Львович раскрыл ее на литере "А", нашел чистую, не исписанную страничку, оторвал от этой странички примерно треть, аккуратно спрятал оторванный клочок в карман и снова улыбнулся.
   - Теперь, Ян, этот твой блокнотик - ключ алмазного шлюза. В городе есть официальное представительство фирмы Депирс. Подойдешь в офисе к клерку, покажешь книжечку, и тот отведет тебя к покупателю. У них будет оторванная часть странички. Все понял?
   - Господи! Голливудский блокбастер!
   - Похоже, - подтвердил Андрей Львович уже без улыбки, - надеюсь, и закончится твой визит в полярную ночь традиционным голливудским хэппи эндом. Очень надеюсь, Ян. Но для "поцелуя в диафрагму" ох как нужна будет тебе удача.
  
   Утром следующего дня Андрея Львовича в его городских апартаментах посетил некоронованный алмазный король якутской тундры и ее окрестностей Матвей Иванович Крутояров. Хозяин возлежал на диване в расшитом золотыми павлинами халате. Гость в толстенном свитере и потертых штанах, заправленных в нечищеные сапоги, сел на вычурный, с гнутыми ножками стул и бросил на полированный стол мешочек из невыделанной оленьей кожи.
   - Сколько? - спросил хозяин.
   - Как всегда, триста камней, - пожал плечами гость.
   - Андрей Львович встал с дивана, сел напротив гостя, распустил шнурок мешочка и высыпал алмазы на стол. Долго перебирал и разглядывал принесенные камни.
   - Все не возьму, возьму половину. И оценивать буду на десять процентов дешевле, чем раньше.
   - Это почему? - тихо спросил гость. На его скулах обозначились желваки.
   - Вот так, Матвей Иваныч, - лицо хозяина порозовело, над орлиным носом сошлись кустистые брови. - Вот так, - повторил он.
   - Конкурент обозначился? - спросил король.
   - Конкурент? Да какая же торговля без конкуренции? - лоб Андрея Львовича разгладился, и он улыбнулся.
   - Из моих кто? - Матвей Иванович минуту помолчал, потом тихо сказал: - Ну вот что, Андрей Львович. На десять процентов соглашусь. Но возьмешь всю партию. Не возьмешь, найду другого покупателя. Не один ты на Депирсу выходишь. Найду канал.
   Хозяин внимательно оглядел бородатого гостя, снова вольготно раскинулся на диване, задумчиво потер свой птичий нос и согласился:
   - Ладно, будь по-твоему, король. На этот раз пусть будет по-твоему.
  
   Глава 2 Алмазный король.
  
   Шаман бережно, двумя руками принял от Крутоярова широкую посудину с горящим спиртом. Долго смотрел гноящимися глазами-амбразурами на танцующее пламя, потом поднес плошку ко рту, одним длинным глотком вылил в себя голубой огонь, схватил бубен и бесом завертелся в тесной яранге, визгливо выкрикивая непонятные слова заклинания духов. Алмазный король смотрел на мечущегося по яранге старика и ждал. Бубен гудел, ухал голосом древнего жадного божества бескрайней тундры. Старик устал, свалился на выстилавшие пол яранги оленьи шкуры и затих. Камланье завершилось. Крутояров плеснул из принесенной бутыли в жестяную кружку, выпил, кинул в рот горсть ягод морошки, огладил бороду. Старика не торопил, жевал горькую ягоду и ждал.
   - Не якут, - сказал шаман и потянулся к бутыли.
   - Кто? Ты моих всех знаешь, - злобно оскалился король. - Кто?
   - Ага, знаю твоих. Русский, пожалуй, которого из скита выгнали. Медведь его мало-мало ломал.
   - Корень?! Вона как! - удивился король. - Ну, благодарствую, старик.
   Он встал, бросил шаману малый кисет с золотым песком и быстро вышел в пургу.
  
   Кудлатый кособокий Коренев по кличке Корень задами подошел к крайней избе охотничьей заимки и, оглянувшись, припал к окну. Оконце хоть и светилось слабо, но горницу видно не было. Треснутое стекло заледенело пушистым узором. Корень еще раз пристально всмотрелся в тайгу, плотно притиснувшуюся к заимке, перекрестился двумя перстами и несильно ударил валенком в дверь.
   - Кто? - тихо спросил из избы басовитый голос старой Каськи.
   - Я это. Постоялец у тебя?
   Дверь скрипнула ржавыми петлями, и Корень, окутанный паром, протиснулся в избу. Хозяйка посторонилась, пропуская гостя в горницу, и, что-то проворчав, быстро закрыла дверь. Постоялец сидел на лавке перед столом с мятым самоваром.
  
   В кровавом сороковом пышнотелая красавица Катажина, продав именье под Гданьском, сумела вытащить из цепких лап НКВД мужа - офицера раздавленной советскими танками Армии Крайовой. Пометавшись в предвоенной России, супруги укрылись от недреманного ока чекистов в сибирской тайге. Зимой сорок пятого сломанный невзгодами и морозом хорунжий Армии Крайовой Казимир Лоек ушел от земных страданий в красочно-органный католический рай. А не потерявшая привлекательности вдова, погоревав, сошлась с бежавшим из ГУЛАГа бендеровцем. Двенадцать зим назад бендеровец ушел со старой двустволкой в лес и не вернулся с промысла. Сгинул в тайге. А шляхетская красавица, хоть и усохла в сказочную бабу-ягу, но маялась на этом свете.
   Пришлый городской панич старухе понравился. Он заговорил с Катажиной на почти забытом родном языке и посулил ей деньги за помощь. Полячка свела его с подельником сгинувшего бендеровца Корнем. После встречи с шатуном-медведем охотник был совсем плох, но она отпоила сильно помятого мужика травами, и тот привык гостевать в ее избе. К охотничьему меховому промыслу, однако, увечный Коренев стал негоден и старательствовал на таежных ручьях - мыл золотишко и искал камни. В последнее лето нашел в дальнем распадке богатую россыпь в голубой глине. Вынимал из лотка розовые пириты, бледно-зеленые оливины. Попадались и алмазы. Камни в основном были мелкие, с нацветом, но десятка три хороших Корень все же там взял.
   Неспешно прихромав к столу, он сбросил рукавицы, подышал на багровые закоченевшие пальцы и вынул из-за пазухи мешочек.
   - Семь камней тут, которые поболе других будут, - Корень шмыгнул носом, опасливо оглядел комнату и высыпал алмазы на стол.
   Гость с минуту зачарованно смотрел на переливающиеся живым огнем керосиновой лампы камни, потом вынул из замшевого чехольчика лупу, придвинул поближе ярко горящую трехлинейку и выбрал самый большой самоцвет.
   - Три карата, - сказала подошедшая хозяйка.
   - После огранки меньше двух останется, - вздохнул гость. Он прищурился, ногтем сцарапал с камня грязное пятнышко, - нацвет есть, розовый. А вообще-то хорош.
   Хозяйка взяла камень, прицелилась в него опытным взглядом.
   - Чистый. Нацвет, панове, от лампы.
   Гость одобрительно кивнул, взял камень, и в этот момент в дверь трижды сильно ударили.
   - Открой, старая! - голос был спокойный, уверенный, хозяйский. Корень быстро сгреб камни и метнулся за печку, прошипев гостю:
   - Стекло, стекло убери.
   - Поздновато, Матвей Иванович, - крикнула хозяйка и пошла отпирать.
   Алмазный король вошел в комнату, стряхнул с себя снег, стянул с лысой головы треух, огладил бороду, царапнул взглядом гостя.
   - Не одна ты.
   - Постоялец, - коротко объяснила хозяйка.
   - Ну да... Сам-то где?
   - Корень? В тайгу ушел с ружьишком. Покончалось все, а кормиться надо.
   - В ночь? Не замерзнет?
   - Утром ушел. Не пропадет. Заночует в тундре у якутов. Девку там себе присмотрел раскосую.
   - Вона как, - нехорошо осклабился король.
  
   Дом Матвея Ивановича Крутоярова стоял на отшибе города Айхал поближе к хилому на границе с тундрой таежному подлеску из карликовых березок и колючего богульника. От других богатых домов города дом алмазного короля почти не отличался. Сруб из лиственницы в три этажа, кровля крытая железом. Да и внутри королевское жилье было обустроено простовато - ничем не закрытые тесаные бревна, скудная немудреная мебелишка в просторных комнатах. Королевских излишеств в доме не было. Кроме хозяина жил в доме крепенький бойкий старичок-боровичок, который умело налаживал королевский быт. Парфен Игнатьевич, так хозяин величал старичка, был умел, ловок и в случае нужды мог, не хуже хозяина, снять белку с высоченного кедра выстрелом в глаз и управиться за баранкой хозяйского вездехода.
   Вернувшись домой, Матвей Иванович не стал звонить городскому голове или в казенную управу, а поручил домочадцу:
   - На заимке у Корня был. Видел там человечка пришлого. Узнай кто таков.
   Парфен Игнатьевич быстро наладился в город и через малое время доложил:
   - Из Питера парень. Ежели по бумагам, от лесной науки прилетел к нам. Тайгу и тундру обследовать. Кличут Домбровским Яном Станиславовичем.
   - Вона, значит, как. От лесной науки, - повторил король.
  
   На границе с тундрой тайга болеет. Вечная мерзлота не дает заглубиться корням деревьев, и ветер выдирает из почвы неустойчивую хвойную поросль, превращая лес в непролазный бурелом. Проходимы лишь русла ручьев и мелких речушек в изобилии текущих из тайги к океану.
   Коренев, стараясь не разбудить громко сопящую Айтхе, выполз из-под тяжелой медвежьей шкуры, быстро оделся, кивнул на прощание проснувшемуся отцу девки и вышел из яранги. Пурга кончилась, порывистый жгучий ветерок оледенил снег, и старатель легко шагал по твердому, розоватому от лежащего на горизонте солнца насту. Корень вспоминал жаркое дыхание девки, смотрел на яркие звезды, хитро подмигивающие ему с темного неба, и улыбался. Деньги. Зеленые заморские ассигнации с портретами чужих суровых президентов в странных одеждах. За последние пару лет их поднакопилось изрядно. Бывший старовер теперь, пожалуй, богат. Да, он хитер и удачлив. Однако долго испытывать судьбу нельзя. После позорного изгнания из общины он хорошо это понял. Все. Хватит кормиться на чужой делянке. Нужно уходить. Купить документы и улететь, не дожидаясь весны. Там, далеко, в теплых краях, он будет греть на солнце поломанные медведем кости и вспоминать переливчатые цветные всполохи на этом суровом небе. А документы он купит, непременно купит. В большом городе есть мужик, который поможет ему и с документами, и с билетом на самолет.
   Выйдя из стойбища, Корень по плотному насту добрался до замерзшего ручья и замер. На вывороченном с острыми рогами корней дереве сидел старик Крутояров. Низкое солнце слепило короля, и он прищурившись смотрел на подходившего старателя. "Знает",- вдруг понял Корень и одним привычным движением сдернул с плеча двустволку. Выстрелить, однако, не успел. Пуля ударила его в живот. Он выронил ружье и сел на снег. Матвей Иванович сунул пистолет в карман короткой шубейки, встал с дерева и подошел к раненому.
   - Много камней отдал?
   - Сорок семь.
   - Алмазы?
   - Алмазов тридцать два. Остальные - мелочь.
   - Пришлому питерскому мужику? Домбровскому?
   - Не знаю. Постояльцу старой Каськи. Видел ты его, - Корень двумя руками прижал рану, удивился, что живот почти не болит, и попросил, - полячку не убивай, она не в доле. Ружьишко ей передай. Бабе кормиться надо.
   - Как платил постоялец?
   - Втрое.
   - Вона, значит, как. Ладно. Старуху не трону. Ружье однако здесь оставлю, на трупе. Якуты тебя найдут, похоронят. Им двустволка нужнее. Да и улика мне ни к чему. А о полячке сам озабочусь. Доживет старая свой век.
   - Глотнуть бы.
   - Это можно.
   Король достал фляжку и щедро плеснул в жадно раскрывшийся рот Корня.
  
   - Я пойду с тобой, Ян, - нахмурившись, сказала Татьяна.
   Домбровский свернул карту, сунул ее и компас в специальный кармашек рюкзака.
   - Больше тридцати километров тайгой, два ручья вброд, около дальнего обозначено болото, мошка в лесу ест поедом. Я - туда и сразу назад. Дней через пять вернусь. Останься, девочка.
   - Пойду, - упрямо повторила Татьяна. - Солнце днем теперь высоко. Тепло. Тайга уже подсохла. Пойду. Хочу почувствовать местную экзотику. Обрыдла мне эта грязная гостиница с пьяным сбродом. Мучительно здесь тебя ждать.
   - Отчего же сбродом? Геологи, туристы, вчера бородатый филолог прилетел. Я с ним сегодня завтракал утром в буфете. Забавный мужик. Якутский фольклор тут ищет. Останься. К Андрею в гости сходишь.
   - К Андрею Львовичу без тебя? Ну, уж нет! Наивный ты человек, Ян. Он на меня так смотрит, прикрыться хочется.
   - Перестань, Танюшка. Старый друг. Я бы даже сказал благодетель.
   - Не спорь, Ян. Пойду. Надену накомарник, и у меня мазилка против мошкары таежной есть.
   - Одумайся, девочка. Не заставляй меня жалеть, что просил тебя сюда прилететь.
   - Как бы то ни было, я прилетела тебе помочь, так что ты теперь смирись с моим присутствием и не перечь.
  
   Смрадное гнилое болото тянулось по дну оврага вдоль низкого берега ручья. В овраге лежал слоистый туман, и мошка здесь с особой яростью накинулась на путников. Мелкий гнус сочился в накомарник, жег кожу лица и шеи. Татьяна, закусив губу, тяжело передвигала непослушные ноги, выдирая их из чавкающей при каждом шаге грязи. Рысь, затаившаяся в ветвях высокой пихты, пропустила мужчину с рюкзаком, закрывающим его шею и спину, и бросилась на шедшую за ним женщину. Туман приглушил звук выстрела. Тяжелый медвежий жакан снес голову крупному старому коту, и хищник безжизненным мешком свалился на Татьяну, сбив ее с ног. Обернувшийся на звук выстрела Домбровский увидел неподвижно лежавшее тело спутницы и валявшегося рядом зверя. Вывернувшись из рюкзака, он кинулся к возлюбленной.
   - Господи! Таня! - Домбровский упал на колени в жидкую грязь и сдернул накомарник с головы Татьяны. - Ну, слава Богу, живая!
   Она открыла глаза, приложила ладони к воспаленным, искусанным мошкой щекам и удивленно посмотрела за голову склонившегося над ней спутника.
   - Живая, - подтвердил за спиной Домбровского негромкий спокойный голос.
   Он обернулся. Алмазный король стоял в пяти метрах от них, направив на него двустволку.
   - Крутояров? Матвей Иванович? Вы как тут?
   - За тобой, парень, от самого города иду. Вот бабу твою от лютой погибели спас...
   - Охотитесь? - не отрывая взгляда от ружья, спросил петербуржец.
   - Охочусь, - согласился король, - за тобой. И если бы не она, давно бы тебя кончил.
   Домбровский поднялся с колен и вытянулся в полный рост перед королем. Он был безоружен. Его американский винчестер был приторочен к сброшенному рюкзаку.
   - Хочу поблагодарить вас, Крутояров, - произнес петербуржец. - Вы спасли жизнь дорогого мне человека и теперь можете завершить охоту. Стреляйте. Что медлишь, король, стреляй! - вдруг закричал Домбровский и зачем-то расстегнул на груди меховую куртку. Крутояров кинул двустволку за спину, огладил бороду, поправил патронташ на поясе, развернулся и легко пошел вверх по склону оврага к чащобе.
   - Странно, что у него ноги в болоте не вязнут, - сказал Домбровский, глядя в широченную спину короля.
   - Кто это, Ян? Он хотел убить тебя? За что? - спросила Татьяна, пытаясь встать на ноги, - какой колоритный и жутковатый человек.
   - Это, девочка, алмазный король Сибири, - передохнув, медленно, сквозь зубы, процедил Домбровский.
   Он пнул сапогом безголовую тушку таежного кота и понял, что тащиться в далекий поселок старателей за небольшой партией камней он очень не хочет. Смотреть и оценивать камни, видеть заросшие, с хитрыми шальными глазами лица старателей, торговаться с ними, потом возвращаться с камнями через тайгу, прислушиваясь, не хрустнет ли сзади веточка под чьим-то сапогом... Бр-р-р-р! Достаточно. До тошноты он объелся местной экзотикой. Хватит с него колоритных типов, которые умеют всадить пулю в голову падающей с дерева рыси. Он подошел к спутнице, счищающей с одежды ошметки болотной грязи.
   - Вернемся, Танечка, ну их всех к дьяволу. Валить надо отсюда как можно быстрее. Тебе ведь нужен живой миллионер, а не мертвый?
   - Ян, а этот бородатый король не поджидает нас за какой-нибудь елкой?
   - Он сказал, что не убил меня из-за тебя. Ты мой ангел-хранитель.
   Домбровский надел рюкзак, зачем-то взял винтовку в руки, хотя отлично понимал, что никак она ему помочь в лесной чащобе не сможет, и они, озираясь, потащились назад в город.
   Из гостиницы Домбровский сразу же, успев только скинуть рюкзак, позвонил приятелю.
   - Андрюша, милый, сунь нас в ближайший вертолет, - не здороваясь, попросил он Андрея Львовича. - Попробуй, голубчик! Мой визит в тундру сегодня мог завершиться самым неожиданным образом... Расскажу, непременно расскажу при встрече. А сейчас, пожалуйста, помоги нам удрать... Спасибо, Андрюша.
   Через час Андрей Львович приехал к ним в гостиницу. Выслушав рассказ приятеля, он сморщился и помрачнел.
   - Да, Ян, тут закона нет, есть алчность и первобытные инстинкты.
   - Скажите, Андрей Львович, а этот ваш король богат? - вдруг вмешалась в разговор Татьяна.
   - Очень, Танечка, очень. Золотишком и камнями он балуется уже лет тридцать. Сколько душ за это время загубил. Думаю, теперь он миллиардер. Набоб.
   - Забавно, - задумчиво сказала Татьяна. - А зачем ему?
   - Вот уж не знаю. Не думаю, что у Крутоярова есть планы реализации своего богатства. Примитивный инстинкт накопительства. Ну и власть над людишками тутошними. Власть...
   - Андрюша, - перебил приятеля Домбровский, - так когда ближайший рейс?
   - Рейс завтра утром, Ян. Часов в десять вертолет на большую землю уходит. Но вот незадача: на нем только одно вакантное место.
   - Господи, и никак?
   - Нет, Ян, никак. Выбить второе не смог. Грузы там срочные, вертолет напичкан до отказа.
   - А следующий рейс когда?
   - Через неделю, Ян, если погода позволит.
   - Ясно... - Домбровский вздохнул, сел на продранный диванчик и мрачно уставился на пыльное, в желтых потеках оконце гостиничного номера.
   - Лети один, Ян, тебе опасно оставаться рядом с этим алмазным набобом. Лети, а я прилечу следующим рейсом. Андрей Львович позаботится. - Таня нежно пригладила детский хохолок на макушке петербуржца.
   - Пожалуй, твоя дама сердца права, Ян, - одобрил предложение Татьяны Андрей Львович. - Полетишь?
   - Я остановлюсь в московском отеле "Новый ковчег", - тихо сказал Домбровский.
  
   Парфен Игнатьевич вошел в комнату хозяина.
   - Ужинать будешь, Матвей?
   - Самовар раскочегарь, - подумав, согласился король. - Ром у нас оставался с прошлого лета, достань бутылку.
   - Простыл что ли? - удивился Парфен Игнатьевич.
   - Достань, в чай добавлю.
   На широком, в два локтя подоконнике вдруг загорелась лампочка наружной камеры наблюдения, и оттуда раздался негромкий гудок.
   - Никак гости у нас вечерние, Матвей. Звал что ли кого? - Парфен Игнатьевич подошел к подоконнику, на котором с недавних пор была смонтирована аппаратура наружного наблюдения, и присмотрелся к маленькому экрану монитора.
   - Баба! - изумился он. - Ей богу, баба у крыльца стоит. Сейчас стучать будет.
   И в самом деле раздался неуверенный стук во входную дверь дома.
   - Открыть? - старичок-боровичок посмотрел на хозяина.
   - Впусти, Парфен, впусти гостью. И вот еще. Сало к чаю не носи, подай сахар, или, может, мед у тебя припасен для такого случая...
   - Вона... - произнес старик привычное слово хозяина. - Баба-то знакомая?
   - Девка. Видел разок в тайге.
   Татьяна сбросила в прихожей тощенькое, не по погоде пальтишко, зябко ежась и обхватив руками худенькие плечи, вошла в комнату и предстала перед королем.
   - Здравствуйте, Матвей Иванович. Пришла благодарить за спасение жизни.
   - Так уж поблагодарил меня твой мужик, - ухмыльнулся король. - Одна пришла? Сам-то где? Как же это он тебя одну отпустил? Тут девок мало, а людишки отчаянные, озорные. Опасно на ночь-то глядя... Ну раз пришла, садись, будем чаевничать.
   - Одна, - подтвердила Таня. - Домбровский утренним рейсом в Москву улетел. Напугали вы его очень.
   - Вона как... Поди ж ты. А тебя...
   - А я осталась, - перебила хозяина Татьяна.
   - Как же это? Надолго?
   - Пока не знаю.
   Чай пили молча из диковинных гигантских чашек. Кроме самовара, на столе стояло блюдо с сухарями и деревянный туесок с твердым засахаренным медом. Хозяин бросил в свою посудину полпачки заварки и пил, отдуваясь, чифирь. Татьяна выцарапала из бочонка ложку меда и старательно размешивала его в своей чашке. Мед растворялся в кипятке плохо.
   Парфен Игнатьевич заглянул к ним и, поколебавшись, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   - Тебя кличут-то как, красавица? - спросил король, ополовинив чашку.
   - Татьяной. Татьяной Павловной Рубиной, ваше алмазное величество.
   - Не Домбровская ты? - удивился Крутояров.
   - Домбровский - мой старый друг. Фамилия мужа - Рубин. Пропал он на Кавказе три года назад. Ушел на чеченскую войну и пропал без вести. Так что вдова я вероятно, Матвей Иванович.
   Король молча прихлебывал чай, присматриваясь к гостье, потом спросил:
   - Дело у тебя ко мне или забота какая?
   Татьяна на минутку задумалась, потом решилась и твердо сказала:
   - Дело.
  
   Часа через два Крутояров растолкал старичка-боровичка уютно похрапывавшего в своей комнатенке.
   - Проснись Парфен Игнатьевич. Отвези Татьяну Павловну в город, в гостиницу.
   Старик протер глаза, уставился на хозяина.
   - Может, я ей в гостевой спаленке постелю, Матвей? Поздно уже. Там об эту пору вполне может шантрапа бузить.
   - Вези. Пистолетик в карман сунь. Проведи до самого номера, - приказал король и зачем-то добавил, - одна она. Мужик ейный сбежал от нас в Москву.
  
   Глава 3 Грязная война.
  
   Санчасть погранотряда размещалась в одном из трех сохранившихся домов селения Учвартан. Большой каменный дом считался условно целым. Прямое попадание крупнокалиберного снаряда разворотило одну из его стен, но три другие и крыша дома уцелели. Разрушенную стену реабилитировали с помощью больших кусков каменной кладки соседних полностью разрушенных домов. Условно целый дом защищал раненных от непогоды и назойливой любознательности журналистов. Одного из них, собственного корреспондента какой-то польской газеты, Рубин до полусмерти напугал автоматной очередью. Было так. Он оперировал безнадежного сержанта, когда журналист проник в дом и включил камеру. Рубин положил скальпель и поднял валявшийся на полу автомат сержанта. Умирающий говорить уже не мог, но одобрительно кивнул. Врач прицелился в стену над головой поляка и нажал спуск. После этого эпизода в дом без разрешения Рубина проникать не решались. Во втором условно целом доме селения Учвартан размещался штаб отряда, в третьем - казарма. Где находились уцелевшие жители селения никто не знал. Когда врач спросил об этом командира отряда, майор оторвал взгляд от планшета с картой района и секунд десять размышлял, не понимая вопроса. Потом заставил себя сосредоточиться, оглядел вытянувшегося перед ним лейтенанта медицинской службы и удивился.
   - Ты о бабах местных?
   - О стариках, женщинах и детях.
   - Ясно. Так откуда же мне знать? В горах кое-кто. Остальных мы аккуратно похоронили. С этим у нас строго. Сам понимаешь, - жара. Поэтому через день после боя ни одного открытого трупа нигде не должно быть. Ты, как врач отряда, обязан проследить. Понял?
   - Так точно, понял, - откозырял Рубин и сделал соответствующее лицо.
   Отношения с майором у врача отряда не сложились. Началось со скандала. После боя у кишлака Учгурун в санчасти скопилось одиннадцать раненных солдат, и Рубин попросил у майора транспорт для отправки тяжелых в райцентр.
   - Видчипись, эскулап. Нету. Все БМП побиты.
   - Троим необходима срочная госпитализация. Здесь они протянут не более двух суток.
   - Ну двух так двух. Что я могу робить? Нету машин.
   И тут Рубин сорвался.
   - Врешь, майор, есть! Есть вездеход. Догадываюсь для кого ты его бережешь.
   - Ты с кем гутаришь, мерзавец!? - майор побагровел, - да я тебя...
   Рубин побледнел и дрожащими пальцами расстегнул кобуру.
   - У них пули в брюшной и грудной полости, - тихо сказал он.
   Майор знал о случае с польским журналистом и сдержался.
   - Черт с тобой, бери.
   Потом в кровавой суете "боевых будней" скандал, если и не забылся, то стал несущественным эпизодом второго плана. Майор был формально вежлив, а врач старался не нарываться.
   С журналистом Шубиным судьба свела врача в гостинице райцентра, куда отряд попал по ходу передислокации. В городке отряд застревал на пять суток, и врач снял гостиничный номер с единственной целью - отоспаться. Разместив своих пациентов по палатам походного госпиталя, он на попутке добрался до центра городка. В гостинице было прохладно и тихо. Рубин поздоровался с дежурной, снял ключ с доски и поднялся на второй этаж. В его комнате стояли две аккуратно застеленные кровати и уютно пахло чистым накрахмаленным бельем. Рубин выбрал кровать у окна и повалился на нее одетый. Прижавшись затылком к подушке он закрыл глаза и через секунду уже спал. Проснулся он от боли в затекшей от неловкой позы пояснице. В комнате стало темно. Близилась ночь. Он расшнуровал и содрал с ног тяжелые ботинки, повесил на спинку стула камуфляжную куртку, разделся, забрался под одеяло и заснул теперь уже по-настоящему. Ночью сквозь сон Рубин слышал какую-то возню в комнате и подумал, что надо бы проснуться, но сделать этого не смог. Разбудил его звонкий металлический грохот. Он открыл глаза и увидел высокого худого парня в трусах и майке. Парень поднял с пола упавший чайник.
   - Извините. Я поставил его на стол, а у стола ножка сломана. Сейчас будем пить зеленый чай.
   Рубин посмотрел на часы. Близился полдень. Высокое солнце слепило через окно глаза. Уснул он вчера не позднее двадцати. Спал стало быть шестнадцать часиков. Достаточно.
   - Здесь вода с душком, - сказал Рубин. - Спирт нужен для дезинфекции.
   - Коньяк есть местного разлива. Резковатый.
   - До войны здесь хороший был, выдержанный, а сейчас виноградный самогон. Чача. Давайте знакомиться. Вы кто? Я военврач погранотряда. Рубин Марк Ефимович.
   - Знаю. Мне сказала дежурная. У нас похожие фамилии. Я Глеб Шубин.
   - Забавно. Здесь зачем?
   - Я журналист. Военкор газеты "Час пробил".
   - Не слыхал про такую. Чей же час пробил?
   - Паршивая газетенка полуфашистского толка. Ее уже пару раз прикрывали, а она опять... Есть богатенькие покровители.
   - Что же вы пишете для фашистской газетенки?
   - Сухие бесцветные репортажи. Факты без комментариев. Краску на них накладывает редакция. Коричневую.
   - И вы это терпите? Много платят?
   - Платят. Терплю.
   - Забавно. Позорите фамилию?
   - Позорю псевдоним "Крестоносец".
   Журналист наполнил из крана чайник, разжег спиртовку, достал из чемодана пачку чая, сахар и початую бутылку.
   - Коньяк допьете для вдохновения, когда будете писать бесцветный репортаж, - сказал Рубин и положил на колченогий стол фляжку со спиртом.
   - Не бывает у меня вдохновения, - тихо пожаловался журналист. - Бывает злость и досада.
   - Рубин посмотрел на парня с интересом. Чай пили молча. Оба плеснули в чашки спирт.
   - Злость - естественное ощущение этой войны. Многое в ней должно сердить военкора газеты. Но зачем вы выбрали коричневую? Вы производите впечатление здорового парня. Или я ошибаюсь, и вы больны фашизмом?
   - Не ошибаетесь, Марк Ефимович. Здоров. Считаете национальный экстремизм заболеванием?
   - Да. Манией. Корни фашизма в закомплексованности. Надо быть сильно обиженным жизнью, чтобы считать себя сверхчеловеком и доказывать это силой. Когда людей больных манией превосходства мало и силы у них нет, они в социальном смысле не опасны. Но теперь на Руси обиженных жизнью много. Очень много. И не приведи Господь, чтобы этот тяжкий недуг одиночек достиг масштабов эпидемии.
   - То есть вы боитесь, что эти психи захватят власть в стране?
   - Боюсь. Боюсь и не понимаю как можно в государстве с сильно ослабленным иммунитетом разносить эту заразу? Газета может стать весьма опасным очагом инфекции. "Час пробил"! Это же откровенный призыв к насилию. Если вы здоровы, Глеб, я, как врач, рекомендую вам поменять цвет газеты и псевдоним.
   - Пробовал. В "белые" СМИ, Марк Ефимович, меня не берут.
   Рубин хотел было спросить о причинах, по которым здорового парня не берут в здоровую прессу, но сдержался и спрашивать не стал. Душевные недуги не его профессия. С избытком хватало ему телесных. Он налил себе вторую чашку, положил в кипяток ложку зеленой заварки, кусочек сахара и плеснул туда из фляжки для дезинфекции. Собеседник его тоже пил вторую чашку и смотрел в окно на чахлое дерево и белое от зноя небо. По пыльной дороге мимо гостиницы шла высокая женщина в черном и тащила за руку мальчика лет десяти. Мальчик плакал, вырывался и кричал что-то злое на незнакомом гортанном языке. "Грязная война", - в который уже раз сказал себе Рубин.
   Он не ждал письма. Разумеется он отлично понимал, что она ему не напишет, и по дороге на почту старательно вспоминал кровавые эпизоды "фронтовых будней", смерть спрятанную в дорожной пыли, удачные и неудачные хирургические операции в условно целом доме, снова подробности этих операций. Что угодно, лишь бы не думать о ней. Отдельно стоящий дом почты был почти пуст. Он показал паспорт в окошке "до востребования", дождался пока девушка с испуганными глазами отрицательно покачала головой и с чувством тоскливой душевной опустошенности вышел под яростные лучи полуденного кавказского солнца. Около госпиталя на бетонном выступе стены дома сидела старуха. Увидев Рубина, она встала и подошла к нему. "Кавказская ведьма, городская баба яга", - решил он, глядя в черные немигающие глаза. Старуха молча несколько секунд рассматривала его, потом сказала:
   - Я не встречала вас раньше. Вы врач? Хирург?
   Рубина удивила правильность ее русской речи и мягкая мелодичность голоса.
   - Хирург.
   - Вы кажетесь честным и добрым человеком. Помогите старой даме.
   Рубин полез в карман за деньгами.
   - Нет-нет, - грустно улыбнулась старуха. - Я сама готова оплатить вашу помощь.
   - Чем же я могу быть вам полезен?
   - Да, теперь я вижу, что можете. Пойдемте со мной. Здесь близко. Это займет у вас не более часа.
   - Часа? Нет, не могу. У меня дело в госпитале. Я попытаюсь освободиться как можно быстрее. Если хотите, можете меня подождать.
   - Благодарю, молодой человек. Я подожду.
   Быстро освободиться, однако, не получилось. Час он писал сопроводиловки на своих солдат, потом ассистировал две полостные операции. Рубин вышел из госпиталя в седьмом часу. Старуха его ждала. Он почувствовал себя виноватым.
   - Извините. Не мог раньше. Если далеко, я попробую машину...
   - Нет-нет. Я живу рядом. Три квартала. Простите, как вас зовут? Меня - Алла Борисовна.
   - Рубин. Марк Ефимович.
   Они пошли по теневой стороне улицы.
   - Я актриса. Работала здесь в русском драматическом театре.
   - У вас кто-то болен, Алла Борисовна?
   - Внук. Ранен в ногу. Я его лечила, как могла. Рана затянулась, он начал ходить, и вдруг - рецидив. Ему сейчас совсем плохо. Жар, спутанное сознание. Я очень, очень боюсь, Марк Ефимович.
   - Как давно он ранен?
   - Да уж скоро три месяца пройдет с того ужасного дня. Вот мой дом, Проходите.
   "Вероятно до того, как в него попала бомба или мина, это был самый красивый дом в городе", - подумал Рубин. Треть дома была разрушена, и о его былой красоте можно было судить по фигурным окнам фасада, обрамленным красным кирпичом, и по остаткам колоннады. Из большой комнаты первого этажа с низкими плюшевыми диванами и коврами на стенах хозяйка по винтовой лестнице провела его в темную с зашторенным окном комнату на третьем этаже. Рубин подошел к кровати, на которой тихо стонал раненый, и положил ладонь на его влажный лоб. Худой с ввалившимися щеками парень лет шестнадцати был без сознания. Рубин откинул край простыни, которой он был накрыт.
   - Темновато. Раздвиньте штору. Чем вы кормите внука, Алла Борисовна?
   - Он не ест уже который день. Пьет только. Я добавляю в питье вишневый сироп.
   Врач помял парню впалый живот, поднял веки.
   - Ваш внук болен. Его нужно срочно поместить в больницу. Ногу вы ему вылечили. У него воспалена печень. Она увеличена вдвое против нормы. Белки глаз желтые. Гепатит.
   Вероятно инфекционный. Болезнь скверная. Лечить ее и в больничных условиях трудно, а дома и вовсе нельзя. В городе сейчас функционирует стационар...
   - Нет! Там он умрет. Его убьют.
   - Кто его убьет? В стационаре опытные врачи.
   - Мальчика убьют. Им плевать на то, что он болен. Им на все плевать.
   Голос старухи сделался хриплым. Она не кричала и говорила тихо, но Рубин вдруг испугался, что она вот-вот сорвется в истерику.
   - Успокойтесь, Алла Борисовна. Объясните мне толком. Кто и почему собирается убить вашего больного внука?
   Старуха подошла к окну, осмотрела улицу перед домом и задернула штору.
   - Зулаев. Тенгиз Зулаев. Он клялся на могиле брата.
   - Он ваш кровник, - догадался Рубин.
   - Все из-за Зарины. Из-за красавицы Зарины. "Любовь и смерть ходят рядом". Это кажется у Шекспира. Карен стрелял первым, но он скверный стрелок. Попал в ногу мальчика, и внук сумел ответить на выстрел.
   - В больнице охрана. Там ваш внук будет в безопасности. Там они до него не дотронутся. А когда острая фаза закончится, вы его заберете и снова спрячете, - сказал Рубин чтобы как-то утешить старую даму, понимая, что такой оптимистический прогноз на Кавказе несбыточен.
   - Это все из-за Зарины, - совсем тихо прошептала старуха, - но я ее не виню. Нельзя винить женщину за то, что ее любят.
   - Верно, - сказал Рубин. - Я пойду и достану машину для перевозки.
   - Нет. Они его убьют. В больнице работают их женщины. Они думают, что его нет в городе. Когда узнают, что он в городе, они до него доберутся.
   - Ну и как быть? - спросил Рубин.
   - Они его убьют. Убьют моего мальчика.
   - Если он останется в этой комнате, он умрет, - сказал Рубин.
   - Они думают, что он в горах с отцом, - сказала старуха, - и они знают, что я хорошо стреляю. Не хотели без нужды рисковать.
   - Его отец в горах?
   - Да. Сын там не один. Он там со своими людьми.
   - Он знает о ранении сына?
   - Он ничем не может помочь. Он дичь. За ним и его людьми охотятся федералы.
   Внук старой дамы перестал постанывать с каждым вдохом и забормотал что-то невнятное. Рубин разобрал слово "никогда".
   - Тогда его нужно отвести в Кутермесс.
   - Это почти триста километров.
   - Я отвезу его, - сказал Рубин и мысленно назвал себя идиотом. - Завтра утром найду машину и отвезу.
   - Я сразу почувствовала, что вы добрый и благородный человек. Таких людей как вы теперь нет, - прошептала старуха, и Рубин снова подумал, что она сейчас заплачет, но она не заплакала, а деловым тоном сказала, что машину искать не нужно, что в сарае у дома есть автомобиль сына.
   - Я покажу вам его, когда вы будете уходить. Он давно там стоит, и, наверное, его нужно проверить.
   Это оказалась старенькая "Нива" с сильно помятой дверью водителя. Она была покрыта толстым слоем пыли, в замке зажигания торчал ключ. Рубин сел за руль и повернул ключ. К его удивлению, двигатель сразу завелся и мягко заурчал. Рубин открыл капот и проверил уровень жидкости в тормозном бачке. Под капотом тоже была пыль, но мотор работал ровно и уверенно.
   Когда он вошел в гостиничный номер, журналист резал на постеленной на столе газете гигантский помидор. Он положил нож и улыбнулся.
   - Я вас ждал. Надеюсь вы не ужинали? Был на туземном базаре и приобрел, - журналист показал на стол.
   На столе, кроме помидоров, лежали ломти вяленной баранины лаваш и фрукты. В центре стояла двухлитровая пластиковая бутылка вина. Журналист похлопал по ней ладонью.
   - Молодое вино. Маджари.
   Рубин вымыл руки под краном и вытер их носовым платком.
   - Для молодого рановато.
   - Старик утверждал, что из винограда этого года.
   - Врал. Молодое будет через месяц.
   - Почему? - удивился журналист. - Зрелый виноград там на каждом прилавке.
   - Это столовые сорта. Винные созревают позже. Вы вино пробовали?
   - Выпил стакан. Приятное терпкое сухое вино.
   - Вот и отлично.
   - Судя по лицу, у вас был трудный день.
   - Не самый трудный. Обычный. Просто я немного озабочен предстоящей поездкой.
   - "Дан приказ ему на запад", - пропел журналист. - Ваш отряд посылают на задание?
   - Нет. Отряд получает пополнение и пробудет здесь еще несколько суток. Я поеду один. Отвезу больного парня в кутермесскую больницу.
   - Вот как? Садитесь за стол. Попробуйте баранину. Ее можно подогреть на спиртовке, если хотите.
   - Не стоит. Ее едят холодной.
   Рубин оторвал кусок еще теплой пресной лепешки и положил на него ломоть мяса.
   - Помидор возьмите. Помидоры изумительные, - посоветовал журналист.
   Минут пять они молча ели мясо, запивая его кислым вином. Рядом с бутылкой на столе горкой лежали абрикосы, спелые с фиолетовыми боками плоды инжира и кисти крупного черного винограда.
   - Смотрю, щедрая у вас редакция, Глеб. Базар тут не из дешевых.
   - Платят, - согласился журналист. - Спонсоры богатые.
   - И вы корысти ради стали "Крестоносцем"?
   - Нет, Марк Ефимович. Я бы сменил редакцию. Я уже говорил вам. Не берут меня в приличную компанию.
   - Что так? Дискредитировали себя работой в "Час пробил"?
   - Не в этом дело. Они не знают, что я "Крестоносец". Опасаются. Не хотят вязаться с крупным криминалом.
   - Это вы о себе? Забавно. В паузах между периодами творческого экстаза вы грабите банки и потрошите аптеки?
   Журналист жевал инжир и молчал.
   - Крупный криминал. Зачем же вы тогда себя утруждаете бесцветными репортажами?
   - Мы с вами, медицинский лейтенант, знакомы случайно и не прочно. Думаю, что через пару дней вы меня и не вспомните, поэтому могу себя изобличить. Вы Москву знаете? Слыхали про заповедный отель?
   - Нет, Глеб. В Москве мне всегда не хватало времени, чтобы ее узнать. Важные дела и никчемные хлопоты. Про заповедник не слыхал.
   - Отель "Новый Ковчег" на бульварном кольце. Не знаете такой?
   - Нет.
   - Дорогой отель. Очень дорогой, но в нем можно спастись от любого преследователя. Кто бы на вас не охотился, в "Новом Ковчеге" он вас не достанет. Там очень надежная охрана.
   - Моя милиция меня бережет?
   - Нет, Марк Ефимович. Милицейская охрана не может в наше время быть надежной. Бандитская. Стилизованная под библейский Ковчег шикарная конура с бандитской охраной. Совершенно уникальное заведение. Владеет отелем криминальная шишка. Всеобщее московское пугало. Попробуйте инжир. В нем глюкоза и еще какая-то очень полезная дрянь.
   - Не люблю, Глеб. На мой вкус он очень уж сладок. Приторно сладок. Из инжира здесь тоже чачу гонят. Вот виноград вы купили удачный. "Изабелла". Самый ароматный сорт. Так какая связь между бандитским авторитетом и вами?
   - Он мой дядя. После смерти отца взял меня в свою епархию. Заботился, воспитывал и все такое.
   - Забавно. Вы племянник московского супербандита?
   - Верно. И в редакциях приличных СМИ знают об этом. Знают и о том, что год назад дядя изгнал меня из своих владений за воровство.
   Журналист выбрал самую крупную инжирину и откусил от нее половину. Рубин положил недоеденную кисть винограда на стол, налил в чашку вина, выпил, вытер ладонью губы и уставился в темное уже окно. Внезапная южная ночь прокралась к ним в гостиничный номер.
   - Давайте укладываться, Глеб, - сказал Рубин. - Час пробил. Завтра мне предстоят ранние хлопоты.
   Уже уютно устроившись под одеялом, он услышал:
   - Прихватите меня с собой в Кутермесс, Марк Ефимович. Возьмете? Или у вас кворум в тачке?
   - Возьму, - сразу согласился Рубин. - А зачем вам туда?
   - Триста километров туда, триста обратно. Репортаж будет называться "Грязная дорога". Может просто "Дорога"?
   Рубин не ответил. Он уже спал.
   Утром, уходя в седьмом часу, Рубин сказал еще валявшемуся в койке журналисту:
   - Заеду сюда за вами часов в восемь. Позавтракайте остатками вчерашнего ужина и ждите.
   Командир отряда был в казарме. Отряд ел утреннюю кашу в столовой, а майор пилил зав склада.
   - Недотепство проявляешь, старшина. В отряд придут семнадцать новых бойцов. Боекомплект каждому нужен? Нужен. А ты варежку жуешь. У стариков почти у всех некомлект. Ты спрашивал кому чего не хватает? Не спрашивал. Я тебе заяву писал на БМП. Где они? Машин нет. О! Эскулап явился, - увидев Рубина, сказал майор. - Сейчас потребует транспорт для санчасти и будет прав.
   - Так нет ничего на складе, - оправдывался старшина контрактник и обиженно шевелил буденовскими усами. - Я в округ звонил, так меня...
   - Звонил? Опять недотепство. Бумагу надо было заслать. Чтобы был документ с резолюцией. Звонил он. Что будешь делать, когда приедет штабной и будет искать виноватых. У меня копии всех заявок остались. А ты что предъявишь? Расскажешь, что тебя послали к такой-то матери по телефону?
   Рубин стоял в каморке майора, слушал нудный пустой диалог и думал, что на этой грязной войне невозможно найти виноватого потому, что война лишь наружное проявление хронической болезни, как язва на теле больного проказой. А сам недуг таится в недрах человеческих отношений, - в религиозной и национальной нетерпимости, в ненависти, которую порождают старые и новые обиды. Сталин вымел в одну ночь чеченцев с родной земли. Но ведь они и в самом деле ждали фашистов. Во всяком случае некоторые из них. И не было тогда, в страшном сорок первом, времени разбираться, кто есть кто.
   - Ну так что тебе, лейтенант? - отцепившись от старшины спросил командир отряда.
   - Отпусти меня на сегодня, майор. Поеду в Кутермесс. Вечером вернусь.
   - Причина?
   - Личная, майор.
   - Баба? Жена там тебя ждет?. Могла бы сюда к тебе приехать.
   Рубин молчал.
   - Трудный ты мужик, лейтенант. Темнишь. А чего темнить? Как сказал один парень с вентилятором: - "дело житейское". Езжай. Отпускаю на сутки. Но ведь тебе еще и тачка с водилой нужна?
   - У меня есть машина. Поведу сам.
   - Зайдешь там в штаб округа и оставишь заявку. Старшина сейчас ее напишет.
   - Слушаюсь.
   Рубин откозырял и пошел а столовую за своей порцией каши и компотом.
   Старая дама встретила его во дворе перед домом.
   - Он пришел в себя, - забыв поздороваться, поспешно заговорила она, - и я дала ему стакан виноградного сока, чтобы у мальчика хватило сил на поездку. Но его сразу стошнило.
   - Здравствуйте, Алла Борисовна, - сказал Рубин и положил ладонь на костлявое плечо старухи.
   - Да-да, конечно. Уже нужно ехать?
   - Вы собрались? Позавтракали? Пройдемте к больному.
   Парень был в сознании и не стонал. По белому лицу стекали струйки пота. В черных глазах затаилась боль.
   - Тебя как зовут, - спросил Рубин.
   - Бабушка сказала, что вы отвезете меня в больницу. Значит это не от пули в ноге, а я просто болен?
   - Не так уж и просто. У тебя инфекционное воспаление печени. Живот болит?
   - Да.
   - Сильно?
   - Сильно, - подумав, согласился парень.
   - Ты когда-нибудь колол себе наркотик? Морфий или героин, к примеру.
   - Давно. Два года назад.
   - А недавно?
   - Нет.
   - Ну-ну. Сейчас поедем.
   - Бабушка поедет с нами, - сказал парень и облизал потрескавшиеся от жара губы.
   Рубин посмотрел на старуху.
   - Конечно я не оставлю моего мальчика, - сказала она.
   Парень был легкий, как ребенок. Рубин взял его на руки, и парень обхватил его шею горячей рукой. На узкой лестнице старуха помогала им, придерживая внука за ноги.
   - Где Зарина? Я же не разрешил ей уходить. Куда ты ее отвез? - вдруг прошипел парень в ухо Рубина. - Куда ты ее дел? - сказал парень и тихо заплакал. Потом перестал плакать и громко попросил:
   - Пусть бабушка возьмет ружье в дорогу. Она-то уж не промахнется.
   - Она взяла, - сказал Рубин, чтобы успокоить мальчишку и аккуратно усадил его на задний диванчик "Нивы". Но парень не успокоился и вцепился тонкими слабыми пальцами ему в руку.
   - Я их всех перестреляю, если Зарина позволит. Ты это запомни, - сказал он.
   Старуха сидела рядом с внуком, гладила его по мокрым спутанным волосам и молчала, чтобы не заплакать.
   Журналист с маленьким заплечным мешком ждал их у входа в гостиницу. Он уселся на переднее сиденье рядом с водителем, положил мешок на колени и поздоровался со старухой. Та кивнула ему и больше не обращала на него внимание, пытаясь поудобней устроить внука. Парень бессильно откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Синие губы его беззвучно шевелились. Журналист с любопытством поглядывал на старуху и ее внука.
   Рубин вывел машину их города и подъехал к блокпосту. Солдат с автоматом загородил им дорогу. Другой солдат, тоже с автоматом, подошел к машине. Увидав погоны на куртке Рубина, он козырнул. Оконное стекло двери не опускалось из-за вмятины. Рубин открыл дверь и протянул солдату пропуск. Солдат долго изучал его, поглядывая на Рубина, потом вернул пропуск и посмотрел на журналиста.
   - Кто с вами, - спросил он.
   - Бабушка с больным внуком. Мы их везем в больницу Кутермесса.
   Журналист протянул солдату книжечку с золотым тиснением. Солдат полистал книжечку, посмотрел на старуху и мальчика и махнул рукой солдату загораживающему дорогу. Тот отошел в сторону.
   - Оружие есть? - спросил у Рубина солдат проверивший документы. Рубин похлопал по кобуре.
   - Кочки на дороге объезжайте, - посоветовал солдат.
   - Я знаю, - сказал Рубин.
   - Гроза будет, - сказал солдат.
   Рубин осмотрел чистое без единого облачка небо и тронул машину.
   - Через полчаса, - крикнул солдат вдогонку.
   Дорога была совершенно пуста. Через несколько километров Рубин увидел на ней "кочку", про которую говорил солдат. Это был невысокий холмик округлой формы. Холмик торчал в центре дороги. Рубин сбросил газ и аккуратно объехал его справа, свалившись правыми колесами в кювет. Следующий холмик Рубин разглядел у правого края дороги и легко обогнул его слева. Ехал Рубин теперь совсем медленно, вглядываясь в дорогу перед машиной. Он стиснул зубы и молчал. Лицо и спина у него вспотели. Майка противно липла к лопаткам. Он всегда потел, когда делал полостные операции со слабым наркозом и проходилось "болтать" с пациентом, чтобы не прозевать болевой шок. Был случай, когда он не заметил, что пациент перестал отвечать на его реплики и продолжил ревизию его кишечника. Солдат умер. После этого случая он всегда потел от страха. Журналист смотрел то на мокрое лицо Рубина то на дорогу и тоже молчал. В руке он комкал носовой платок, не решаясь вытереть водителю лоб и глаза. После первой "кочки" он хотел задать опытному фронтовику вопрос, но решил задать его потом, когда ответ на него повлиять уже ни на что не сможет. От напряжения в глазах Рубина начали мелькать крохотные прозрачные "мошки", и он остановил машину.
   - Чуть передохну, - сказал Рубин и с трудом оторвал пальцы от баранки. Журналист сунул платок в карман, оглянулся на старуху, которая напряженно смотрела в затылок водителя и решил, что сейчас можно задать вопрос.
   - Марк Ефимович. Почему вы считаете, что у них взрыватели нажимного действия?
   - Это солдат на блокпосту так считает, - скучным усталым голосом ответил Рубин. Потом подумал и сказал, - возможно потому, что у дороги не растет ничего, к чему можно было бы прикрепить расчалку.
   - В кювете валяются камни, и кусты на обочине кое-где растут.
   Рубин откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, чтобы прогнать мошек.
   - Ехать надо, - сказал он.
   - Давайте, я поведу машину, - предложил журналист. - На всю дорогу вас не хватит.
   Рубин открыл глаза и посмотрел в небо. Мошки не исчезли.
   - Садитесь, Глеб, - сказал он, вылезая из машины.
   Журналист пересел на место водителя, а Рубин обошел машину и занял его место.
   Вначале журналист вел машину медленно и осторожно, но подозрительных холмиков не было, и он постепенно увеличил скорость. Потом они встретили грузовик, в кузове которого солдаты громко орали песню. Грузовик с солдатами ехал очень быстро, поднимая за собой тучу пыли.
   - Ну вот, - сказал журналист и тоже погнал. - Не было там никаких мин.
   Рубин молча смотрел на дорогу перед машиной. Пот у него на лице высох, и мурашки в глазах исчезли.
   - Запугали аборигены федералов. Миражей боятся. Это были покрытые пылью камни. И про дождь солдат наврал, - сказал журналист и погнал "Ниву" еще быстрее.
   Теперь он отжал педаль газа почти до упора и за ними поднимался столб пыли, как за встречным грузовиком. Стрелка спидометра подползла к стокилометровой отметке. Это было многовато для грунтовой разбитой дороги, но Рубин молчал и лишь вглядывался в дорогу убегающую под колеса машины. Через пару часов он поместит парня в больницу и можно будет немного расслабиться. Старуха вероятно останется в городе с внуком, машину придется оставить ей и возвращаться будет не просто, но они что-нибудь придумают. В крайнем случае можно будет из штаба округа связаться с майором, и тот пришлет за ним транспорт. А может быть округ выделит какие-то машины отряду и тогда они вернутся на них.
   Вправо от большака уходила совсем не наезженная дорога с запрещающим знаком, и Рубин подумал, что она ведет в расположение какой-то полевой части и что именно с нее на большак выехал грузовик с поющими солдатами.
   - Не горячитесь, Глеб. - Рубин ткнул пальцем в спидометр. - Давайте не быстрее сорока.
   - Слушаюсь, лейтенант. А солдат, похоже не соврал.
   Журналист сбросил газ и включил фары.
   Быстро потемнело, задул холодный ветер и сзади выползла на небо тяжелая с фиолетовой каймой туча.
   - До города километров сорок, но с такой скоростью мы туда до грозы не успеем, - сказал журналист. - Может поджать?
   - Нет. Когда пойдет дождь, остановимся и переждем.
   Туча наползла на солнце и стало совсем темно. В крышу машины ударили первые звонкие капли.
   - Все, Глеб. Остановитесь, - приказал Рубин.
   Журналист выключил двигатель и фары. Туча ярко сверкнула синим огнем и заворчала.
   - Это ненадолго, - сказала старуха, - включите печку. Холодно, боюсь мальчик простудится.
   Туча постепенно заволокла все небо, и стало темно, как ночью. Вентилятор гнал в салон горячий воздух.
   - Нечем дышать, - пожаловалась старуха. Рубин чуть опустил стекло своей двери.
   Туча наконец собралась с силами, полыхнула длинным в полнеба зигзагом, жутко треснула, будто разорвала плотную ткань небесного свода и обрушила на машину водопад. Журналист улыбнулся и что-то сказал, но ливень и треск непрерывных молний заглушали все. Журналист наклонился и заорал Рубину в ухо:
   - Час пробил! Армагеддон!
   Рубин тоже улыбнулся и кивнул.
   Придорожная канава наполнилась, и по ней понесся стремительный пенный поток. Рубин оглянулся. Старуха кутала внука большим в красную клетку пледом. Он ободряюще улыбнулся ей. Она скорбно поджала губы и покачала головой. Парень испуганно смотрел через окно в змеящееся молниями черное небо.
   Разгульное буйство грозы и ливень продолжались минут десять, потом туча ушла вперед, сзади край неба очистился и водопад иссяк.
   - Можно ехать, - сказал журналист.
   И в этот момент спереди на дороге из земли вырвался высокий сноп пламени и жутко ахнуло.
   - Ух ты! - удивился журналист.
   - Противотанковая, - сказал Рубин. - Включите дворники и двигайтесь тихонько.
   Метров через двести они подъехали к глубокой все еще дымящейся воронке. Она быстро наполнялась водой из правого кювета.
   - Вот уж не знаешь где найдешь, где потеряешь, - изрек журналист. - Если бы молния в нее не саданула, мина разнесла бы нас в клочья.
   - Противотанковая, - повторил Рубин. - Вероятно она бы не взорвалась под нами. Ей нужен танк, бронетранспортер или БМП.
   Он вылез из машины и, проваливаясь в жирную грязь, подошел к краю воронки. Между воронкой и левым кюветом оставалось метра полтора покрытого грязью дорожного полотна.
   - Можно проехать, - крикнул он журналисту, - очень медленно. На первой скорости. Смелее!
   Пробуксовывая в грязи всеми колесами, "Нива" подползла к самому краю дороги. Вписаться в узкий коридор между кюветом и воронкой было трудно, поэтому Рубин встал перед машиной и взмахами руки поправлял водителя. "Нива" проехала больше половины коридора, когда Рубин поднял обе руки вверх и дико завопил: - "Стой!". Под днищем машины он разглядел мину. "Нива" замерла. Ее левое переднее колесо зависло над воронкой, правое стояло на самом краю дороги.
   - Осторожно выйдите из машины, - приказал Рубин журналисту.
   Тот открыл дверь и удивленно посмотрел на врача.
   - Здесь воды по колени.
   - Не утоните. Спуститесь в канаву и подойдите ко мне.
   - Да что случилось? - спросил журналист, потом вгляделся в лицо врача и спрыгнул в воду.
   - Что будем делать, Глеб?
   Журналист подошел к Рубину и тоже увидел мину.
   - Это мина?
   - Обычная противопехотная. Взорвется от любого пустяка. Они решили полностью заблокировать дорогу и установили две рядом. Странно, что она не сдетонировала, когда рванула большая.
   - Я все время смотрел на дорогу и не заметил ее, - сказал журналист.
   - Я тоже увидел ее не сразу. Бампер зацепил маскировочное покрытие и вывернул мину из грязи. Нужно помочь нашим пассажирам покинуть машину.
   - Если эта сволочь рванет, она их убьет?
   - Днище защитит их от осколков, но взрыв может сбросить машину в воронку.
   Дождь прекратился. На вымытое грозой небо из тучи выкатилось ослепительно яркое солнце.
   - До города сорок километров. Что мы будем делать с больным мальчишкой и весьма старой леди без машины? Дорога перекрыта и попутки не будет.
   Мокрые и грязные они стояли под жарким южным солнцем. Потом лейтенант медицинской службы сказал:
   - Я ее обезврежу. Выверну взрыватель.
   - Правильно, Марк Ефимович, - сразу согласился журналист, - но выворачивать его буду я, а вы останетесь с леди и ее внуком. Вы человек служивый. У вас, лейтенант, контракт с государством.
   - Бросьте, Глеб! Мне в случае чего легко найдут замену.
   - Ой ли? А мне замены вообще не надо. "Скрипач не нужен". Не спорьте, Марк Ефимович. Обезвреживать эту игрушку буду я.
   - А вы умеете?
   - Видел на картинке. Взрыватель расположен на верхнем диске. Сумею. В машине должен быть подходящий инструмент. Пассатижи или набор ключей. Отведете своих знакомых подальше и погреетесь на солнышке, пока я за вами не подъеду.
   Воды в кювете осталось совсем мало. Рубин открыл заднюю дверь "Нивы".
   - Алла Борисовна, вам и внуку придется ненадолго покинуть машину.
   - Да-да, Марк Ефимович. Я догадалась. Под машиной - фугас, и вы хотите, чтобы мы были в стороне, пока его оттуда не извлекут. Так?
   Врач смотрел в черные светящиеся внутренней силой глаза бывшей актрисы и молчал загипнотизированный ее взглядом.
   - Ну вот. Вижу, что права. Взгляните на внука, доктор. Посмотрите на моего умирающего мальчика. Он без сознания, и у него не осталось сил даже, чтобы стонать. Нам не добраться до больницы без автомобиля. Мы останемся в нем. Нам нет никакого резона покидать его. Знаю, вы хотите спасти нас. Видит Бог, как я благодарна вам, и я надеюсь на чудо спасения.
   Рубин вздохнул и отвел взгляд от горящих глаз старухи.
   - Обезвреживать мину собирается мой совсем недавний друг, а не я. Журналист Глеб Шубин решил спасать вас, сильно рискуя жизнью. Знаю, что без машины ваш внук не выживет, но если и вы, Алла Борисовна погибнете при взрыве, его жертва станет совсем...
   - Да-да, я понимаю, но поймите и вы меня. Мне восемьдесят три года. Если внук умрет, моя жизнь станет никому не нужной и совершенно бессмысленной. Совершенно. Кроме мучительных воспоминаний, у меня не останется ровно ничего.
   - У вас сын в горах, - напомнил Рубин.
   - Сын? Он - кинжал Аллаха. Он только оружие своего Бога. Мне тяжело думать о нем. Это одно из самых мучительных моих воспоминаний. Нет, Марк Ефимович, я останусь с моим мальчиком и буду надеяться, что провидение спасет всех нас.
   Послышалось далекое раскатистое громыхание. Туча ушла. Только на самом краю голубого чистого неба чернела узкая полоса. "Вероятно в городе сейчас гроза", - подумал Рубин.
   - Алла Борисовна, где тут в машине инструменты?
   - Я видела их в перчаточном ящика под приборной доской.
   - Рубин залез в машину и вынул из бардачка пластмассовую коробку.
   Журналист стоял на четвереньках перед машиной и рассматривал мину.
   - Вы слышали мой диалог со старой леди? - спросил его Рубин.
   - Краем уха. Давайте инструменты.
   - Вы его видите?
   - Взрыватель? Не уверен. Там все заляпано грязью.
   - Может все же лучше я полезу?
   - Ну что вы, Марк Ефимович. После такой рекламы?... Там пассатижи есть? Дайте мне коробку и отойдите метров на пятьдесят.
   Рубин стиснул зубы и отошел. Он опять начал потеть. Грязь на дороге подсохла и покрылась непрочной коркой. Рубин стоял на ней и смотрел, как журналист заползает под машину. Добравшись до мины, он замер. Были видны только его ноги в покрытых толстым слоем грязи брюках и ботинках. Рубин смотрел на шевелящиеся подошвы и ждал вспышки и грохота взрыва. Грязь под машиной осталась жидкой, и Рубин представил, как журналист копошится в черном жирном месиве.
   - Нашел, - громко сказал журналист, согнул ногу в колене и повернулся под машиной на бок.
   Рубин услышал негромкое цоканье, возникающее при соприкосновении металлических предметов. Мелькнула у него мысль о трагической непрочности и уязвимости человеческой плоти, и ему стало невыносимо страшно.
   - Не торопись. Теперь только не торопись, - протолкнул Рубин через стиснутое горло совершенно не нужный совет. Он понимал что журналист уже сжал пассатижами медную трубку взрывателя и пытается вывернуть ее из корпуса мины. Потом он увидел, как журналист снова лег на живот, неловко выкарабкался из под "Нивы" и встал на ноги. Правой рукой он размазывал на лице грязь, пытаясь протереть глаза, а в левой держал блеснувшую на солнце трубку. Жмурясь от яркого солнца, он смотрел в лазурное небо и улыбался. Рубин подошел к нему, взял короткую, величиной с палец блестящую трубку, внимательно ее рассмотрел и, что было сил, швырнул ее в сторону от дороги.
   - Я думаю, Глеб, что тебе следует намочить в канаве платок и протереть им лицо, - сказал Рубин и полез в машину на место водителя.
   - Мы перешли на "ты" без брудершафта? - спросил журналист, продолжая улыбаться.
   - В городе выпьем, - сказал Рубин и включил мотор. - Надеремся до умопомрачения. Непременно.
   Инфекционный стационар находился на другом конце города, и им пришлось пересечь из конца в конец одноэтажный кавказский городок с глинобитными мазанками и роскошными садами.
   Врачиха, донельзя умученная дама лет пятидесяти, вышла из "смотровой", оглядела ужасно перепачканного лейтенанта медицинской службы, скорбную старуху с сумасшедшими глазами и пожала широкими мужскими плечами под несвежим халатом.
   - У него недавний огнестрел на левой ноге. Он из горного кишлака?
   - Парень не в розыске, - сказал Рубин. - У вас есть опыт лечения гепатита?
   Врачиха нахмурилась и раздраженно взглянула на грязного нагловатого офицера.
   - Есть небольшой, лейтенант. Пока я назначила ему глюкозу и поддерживающие печень препараты внутривенно. Завтра возьму кровь на анализ и сразу станет ясно... - она посмотрела на старуху. - Вы его родственница?
   - Бабушка. Мой внук выздоровеет?
   - Вы слыхали о гепатите "С"?
   - Нет, доктор, не слыхала.
   - Лейтенант вам расскажет.
   - У него не может быть вирусного гепатита, - сказал Рубин.
   Врачиха снова пожала плечами.
   - У нас не хватает медсестер, и, если хотите, я разрешу вам ухаживать за внуком, - сказала она старухе.
   - Спасибо, доктор. Я готова оплатить его лечение.
   Врачиха в третий раз пожала плечами, теперь уже возмущенно, и хотела рассердиться, но, посмотрев в глаза старухи, сдержалась и только скорбно вздохнула.
   - Даже очень большие деньги не помогут вашему внуку, если у него гепатит "С". Через час он уже будет в палате под капельницей. Отдохните с дороги и приходите. Сестра-хозяйка выдаст вам халат. А вы, лейтенант, тоже родственник больного?
   - Дальний, - сказал Рубин, - седьмая вода на киселе.
   - Вот как? Не хотите воспользоваться нашей душевой?
   - Нет, не беспокойтесь.
   - Тогда прощайте. Меня ждут пациенты и бумаги. Очень много ненужной писанины, - пожаловалась врачиха и, не оглядываясь скрылась за дверью с табличкой: "Для персонала".
   Журналист, голый до пояса, дремал, сидя на ступеньке у входа в больницу. Косые лучи закатного солнца золотили его худощавое смуглое тело. "Нива" стояла на вытоптанном газоне у больничной ограды. На крыше машины сушилась рубашка и пестрая куртка журналиста. Увидев выходящих из больницы Рубина и старую леди, он встал, подошел к машине и надел еще мокрую рубашку.
   - Здесь за углом колонка водоразборная с ледяной водой, - сказал он. - Алла Борисовна, я долил в карбюратор воду и заправил бак из канистры. Ваша машина в полной боевой готовности.
   - Спасибо, Глеб. Я хочу ее вам подарить. Марк Ефимович - на военной службе, и ему штатский автомобиль не нужен, а вам, надеюсь пригодится.
   - Что вы, Алла Борисовна! Не возьму. Это слишком дорогой подарок. Никак не могу принять.
   - Глеб, вы с Марком Ефимовичем спасли моего мальчика. Не обижайте старую женщину. Ваш отказ огорчит меня, а у меня и так масса огорчений. Судьба в конце жизни испытывает меня на прочность. Возьмите эту старенькую "Ниву". Это очень скромный подарок для героя. Да-да вы герой. Вы с Марком Ефимовичем сказочные герои.
   - Алла Борисовна, через пару недель ваш внук выздоровеет и отвезет вас на этой машине домой, - вмешался в разговор Рубин.
   - Нет, Марк Ефимович, мы не вернемся. Мальчику туда нельзя. В этом городе живет моя старая подруга. Много лет назад мы с ней работали в одной труппе. Она давно осталась одна и настойчиво приглашала меня к себе. Она приютит нас. Глеб, прошу вас, возьмите автомобиль. Документы на него лежат в перчаточном ящике.
   Журналист посмотрел на врача.
   - Ну что, Марк? Как быть?
   - Не знаю, Глеб. Жизнь у тебя вольготная кочевая. Заедешь сюда через месячишко. Надеюсь внук Аллы Борисовны к этому времени поправится, и вы вернетесь к этому разговору. А пока садись за баранку. В ближайшее время автомобиль действительно Алле Борисовне не нужен.
   - Ну вот и славно, - старая леди подошла к журналисту и поцеловала его в щеку, потом одарила ритуальным поцелуем и Рубина. - Надеюсь, что еще увижу вас в этой жизни, Марк Ефимович.
  
   Глава 4 Работа с населением.
  
   Штаб округа с весны, с началом летних каникул, из здания кинотеатра "Суворов" переехал в школу номер три Ленинского района города. Заместитель начальника штаба по административно-хозяйственной части полковник Шугаев выбрал для своего кабинета класс с развешанными по стенам картами полушарий, большим красивым глобусом и статуей морехода на мраморном постаменте. Из соседнего класса полковник повелел убрать парты и принести туда из учительской черный кожаный диван для отдохновений от трудов. Поначалу было у него желание пробить в стене кабинета прямой проход в класс с диваном, но, поразмыслив, полковник от этой затеи отказался и стену рушить не стал. Административных и хозяйственных забот у тучного немолодого зама было невпроворот, поэтому диван и сейф со спиртным, установленный на столе рядом с диваном, были ему совершенно необходимы.
  
   Часовой у входа в штаб изучил пропуск Рубина, внимательно оглядел его и снял трубку полевого телефона.
   - Лейтенант погранотряда к твоему... Откуда я могу знать его цель?
   Часовой протянул трубку Рубину.
   - Ординарец полковника на проводе. Цель посещения ему нужна. Валенок деревенский. Корчит из себя Штирлица.
   Рубин взял трубку и казенным голосом доложил:
   - Врач погранотряда расквартированного в райцентре. На руках заявка командира отряда на пополнение боевой техники.
   - Это какая же боевая техника нужна врачу? Клистир? - хохотнул ординарец.
   "Юморист. Штабной шутник. Задорнов тупой, а не Штирлиц" - с нарастающим раздражением подумал Рубин.
   - Сортирный у тебя юмор, парень. Провел ночь в обнимку с унитазом? Бывает. Недосуг мне. Как быть с заявкой? Или мне к генералу с ней? Не жалует он шутников. Загремишь из штаба на передовую.
   - Я вам не парень, лейтенант, а старшина сверхсрочной службы. Ладно, проходи. Второй этаж. К полковнику Шугаеву. Там табличка. Дай трубку часовому.
   Полковник, видимо, был предупрежден о визите сердитого врача и встретил Рубина суровым взглядом.
   - Бушуешь, лейтенант. Давай заяву.
   Он взял толстыми пальцами тетрадный листочек, нацепил очки и углубился в чтение краткого, из десятка строчек, текста. Полковник насупил рыжеватые брови и лицо его сделалось хмуро-озабоченным.
   - Одно дай, другое дай. Я даю, а где результат? - полковник снял очки и аккуратно положил их на заявку. - Нету результата. В Учвартане были. Почему ушли? Кто там сейчас?
   - Плановая передислокация по приказу штаба округа. Кто там сейчас? Думаю, там селяне.
   - Кто? - изумился полковник.
   - Селяне, - устало повторил Рубин. - Оставшиеся в живых после всех зачисток жители селения.
   - Да откуда они взялись после зачисток?
   - Спустились с гор и пытаются там жить, полковник. Впрочем, это всего лишь мое предположение, достоверных сведений у меня нет.
   Полковник набычился и посмотрел на Рубина с неприязнью.
   - А почему, лейтенант, мне заяву врач приносит? Почему не зав склада?
   - Рубин смотрел на морехода, держащего в левой руке компас, а в правой неизвестно что, и в который раз подумал с досадой о безумном поступке своем. Судьба и дрянной характер сунули его в эту грязную войну с неумелыми быдловатыми военачальниками и обильной бессмысленной кровью. Он тоскливо вздохнул и увидел, что в кабинет совершенно бесшумно вошел второй полковник, двойник первого. Внешне они разнились. Второй был помоложе и пожиже статью, да и лица у них были разные, но сходство тем не менее прослеживалось.
   - Это кто у тебя? - спросил второй полковник.
   Первый дрогнул телесами и поспешно встал со стула.
   - Из погранотряда с заявкой на бронетранспортеры.
   - Второй брезгливо сморщился, сунул руки в карманы штанов и тяжелым взглядом оглядел Рубина с ног до головы.
   - Кто такав?
   - Врач, имевший неосторожность попасть под ваше начало.
   - Отвечать по форме, - тихо сказал второй, и Рубин вдруг ясно понял, что никакого сходства между полковниками нет, и что этот опасен.
   - Я вас не знаю. С кем имею честь?
   Второй полковник задумчиво посмотрел на свои сияющие сапоги и качнулся на каблуках. За него ответил первый.
   - Полковник Шамаев. Заместитель генерала по работе с населением.
   - Ну вот и познакомились, - неожиданно весело произнес зам по работе с населением. Притомился я, Кузьмич. Пойдем-ка в твою гостиную.
   - Так...- начал было хозяйственный зам, но второй его перебил.
   - Вот вместе с гостем и пройдем. А чего темнить? Гость и без того все про нас знает. Как звать-то тебя, лейтенант?
   - Рубин. Марк Ефимович.
   - Тачка у тебя, Ефимыч, с местным номером. Где взял?
   "Этот уж точно Штирлиц" - подумал Рубин.
   - Не моя.
   - Мужик в ней тебя ждет. Его что ли?
   - Его.
   - Что за мужик?
   - Военкор газеты "Час пробил".
   - А он где взял "Ниву"? Купил здесь?
   - Ему подарили.
   - Подарили стало быть. Давно?
   - Сегодня. Не понимаю причины вашей любознательности, полковник. И не уверен, что я должен ее удовлетворять.
   - Ершистый ты парень, лейтенант. Это хорошо. Однако продолжим беседу в более уютной обстановке. Веди хозяин.
   - Слушаюсь, - сказал хозяйственный зам и провел их в класс с диваном. Там он вопросительно взглянул на зама по населению, и тот утвердительно кивнул.
   - Что будешь пить, лейтенант? У Кузьмича здесь богатый выбор, - он похлопал ладонью по стальному сейфу.
   Рубина совершенно не устраивали собутыльники.
   - Воздержусь. Мне сегодня баранку крутить, - сказал он, чуть помешкав.
   - Компания не по душе. Штабные придурки, - прокомментировал его отказ зам по населению.
   Он совсем развеселился, выудил из стального ящика причудливой формы граненную бутылку, стаканы и поставил их на стол.
   - Французский коньяк пятилетней выдержки из южной провинции Госконь. Напиток богов. Рекомендую. За баранку посадишь приятеля. Налить?
   Рубин нахмурился и промолчал.
   - Ну дело твое.
   Зам по населению налил напиток богов в два стакана.
   - Будем здоровы, Кузьмич.
   - Будем.
   Они чокнулись и выпили.
   - Темир в городе, - сказал зам по населению
   Хозяйственник изумленно вздернул брови и округлил глаза.
   - Его же убили неделю назад! Труп родня опознала. Похоронили.
   - В городе. Живой. Заполз куда-то и раны зализывает.
   О Темирбеке ходили кровавые легенды. Моджахед дерзости необыкновенной. Командир отряда отчаянных головорезов.
   - Ты знаешь, лейтенант сколько наших душ на его счету? Да он и своих, если ему что примерещится, режет без счета. Отморозок. Без всяких понятий мужик. Зверь бешенный. Поможешь мне его из берлоги вытащить. Поможешь?
   Рубин вынул из заднего кармана штанов плоскую фляжку, взял стакан со стола и налил в него из фляжки на два пальца.
   - Спирт медицинский. Налить?
   Он посмотрел на полковников. Они переглянулись и оба молча кивнули. Рубин точно отмерил спирт и в их стаканы.
   - Ну с Богом!
   На этот раз выпили, не чокаясь.
   - Дам тебе адрес, лейтенант. Запросишься туда с приятелем на постой. Дом большой богатый, думаю примет тебя хозяйка. Она и раньше пускала жильцов.
   Рубин завинтил колпачок фляжки и сунул ее в карман.
   - Если вы знаете дом, в котором он прячется, зачем я-то нужен? Два взвода спецназа. Это же для вас обычная забава.
   - Не думаю, что он там. В том доме живет его племянница. Дом под наблюдением. Не будет он в нем прятаться, но племянница наверняка знает, где его берлога. И если он ранен, ему нужен врач. Сразу скажу, лейтенант. Дело это рисковое. Он свидетелей не оставляет, и страховать тебя никто не будет, потому, что любую страховку они заметят. Как только он возьмет наживку, ты можешь надеяться только на себя и своего журналиста, если, конечно, он мужик стоящий. Спецназ подключу, разумеется, но на самом последнем этапе, когда буду точно знать координаты его норы. Ну как ты?
   - А сколько лет племяннице? - вдруг спросил хозяин диванного класса.
   - Молодая бабенка. Ее муж в отряде Темира был полгода назад. Сейчас не знаю.
   - Так возьми ее к себе и допроси, как умеешь. Расскажет все, как на духу.
   - Глупый ты мужик, Кузьмич. Населения местного совсем не понимаешь. Дохлое это дело, бабу брать. Много раз обжигался. Кавказ.
   Хозяйственный зам побагровел, привычно набычился и замолчал.
   - Так что скажешь, лейтенант медицинской службы? Я почему тебя посылаю. Моих они всех досконально выучили, а ты мужик пришлый, им незнакомый. Врач. Могут клюнуть, если рана у этого зверя серьезная.
   - Велено мне завтра утром быть в расположении части.
   - Не тревожься, лейтенант. Сейчас твоему майору позвоню.
   - Давай адрес, зам по работе с населением. Привык я здесь к рисковым операциям. А друг у меня парень надежный проверенный.
   - Запоминай. Ореховый проезд, двадцать семь. Вот еще что. Там напротив через улицу мазанка хлипкая стоит. В ней слепец живет бобылем. Он хоть и слепой, но по городу с палочкой резво бегает. Ослепил его лет десять назад брат Темира. Если что срочное, и обстоятельства позволят, можешь с ним что надо мне передать. Так и скажешь: Шамаеву. Найдет.
   - За что же ослепил?
   - Не так посмотрел на его невесту. Кавказ.
  
   Ореховый проезд уходил вправо вверх от центральной улицы к расположенной уже в предгорье каштановой роще. Подъем был крутой, "Лада" сердито урчала, но ползла. Из-под ее колес выстреливали мелкие камни и звонко скакали далеко вниз. По обеим сторонам узкой дороги тянулись низкие заборы из натянутой между кольями колючей проволоки. За колючкой были виноградники и сады. В глубине, почти скрытые садами, каменные одноэтажные дома.
   - Останови, Глеб. Дальше пешком. Сразу к племяннице не пойдем. Предварительно заглянем в три-четыре дома для конспирации.
   Журналист выключил движок и затянул ручной тормоз. Улица была пуста. Белая коза лениво поднялась с травяного газона и, выставив вперед короткие рожки, пошла к машине. За ней тащилась толстая веревка. На воротах, к которым была привязана коза, была коряво изображена цифра семь. Журналист и Рубин вылезли из машины, и коза боднула Рубина в ногу.
   - Дура, - сказал ей Рубин.
   Коза обиделась, нагнула голову и хотела еще раз боднуть, но Рубин схватил ее за рога и сердито посоветовал:
   - Прекрати корриду. Некогда мне с тобой. Дело у нас.
   Ворота с цифрой семь приоткрылась, и из них вышла загорелая до черноты босая девочка с сердитым лицом. Не глядя на пассажиров остановившегося у ворот автомобиля, она подошла к козе, обняла ее за шею и что-то прошептала ей. Коза послушно кивнула и, не обращая более внимания на Рубина, пошла за девочкой. Та отвязала от трубы, на которой крепились ворота, веревку и увела козу в сад. Рубин и журналист тоже прошли в ворота. За громадными инжирными деревьями был виден одноэтажный из серого камня дом с тремя окнами по фасаду и застекленной терраской с левой стороны. На террасу вела лестница с перилами.
   - Зайдем, - сказал Рубин.
   - Если пустят, - сказал журналист.
   По дорожке из щебня они пошли к дому. Девочка привязала козу к дереву и поспешно скрылась не террасе, громко захлопнув за собой дверь. Они поднялись по лестнице, и Рубин постучал в дверь. Никто не отозвался. Рубин прислушался. В доме было совсем тихо. Он еще раз постучал и ткнул дверь. Она от толчка открылась. Рубин посмотрел на журналиста, тот неопределенно пожал плечами. Рубин расстегнул кобуру пистолета и прошел на терраску. Она была заставлена двадцатилитровыми стеклянными бутылями с виноградным соком. Сок бродил, и от бутылей шел кисловатый запах будущего вина. Рубин подошел к двери ведущей в дом и вежливо, костяшками пальцев, постучал.
   - Есть кто дома? - крикнул он и снова постучал.
   Из дома послышалось тихое невнятное бормотание, но Рубину никто не ответил.
   - Плюнь, Марк. Зайдем в соседний, - сказал журналист, но Рубин толчком распахнул дверь.
   В комнате за длинным столом сидели две старухи и очень древний старец. Старухи медленно повернули головы и посмотрели на человека в пятнистой куртке с погонами. Старец смотрел в стол, тихо бормотал невнятное и водил дрожащими руками над темной столешницей. В противоположной стене комнаты находилась дверь. Перед ней на полу сидела девочка говорившая с козой. На ее коленях лежал автомат. Рубин увидел, что автомат снят с предохранителя, и палец девочки лежит на спусковом крючке.
   - Зайди, Глеб. Зайди и поздоровайся с аксакалом, - сказал он журналисту. - Не думаю, что юная леди собирается нас пристрелить из-за конфликта с козой.
   Журналист прошел с терраски в комнату и остановился на пороге. Он тоже посмотрел на автомат и ухмыльнулся.
   - Кто-нибудь из милых дам говорит по русски? - спросил он.
   Одна из старух произнесла длинную фразу, в которой Рубин понял только одно слово "гяур". Потом она встала, махнула рукой девочке с автоматом и без вопросительной интонации равнодушно произнесла:
   - Зачем пришел, сволочь.
   Рубин переглянулся с журналистом и медленно, делая паузу между словами, сказал:
   - Хотим пожить у вас неделю за деньги.
   Услыхав слово "деньги", вторая старуха тоже встала и что-то сказала девочке. Та метнула злобный взгляд на гостей и ушла, прихватив с собой автомат, в соседнюю комнату.
   - Отстань! - раздраженно сказал там мужской голос, и было слышно, как девочка тихо заплакала. Дверь, на которую пристально смотрел Рубин, раскрылась и оттуда прихрамывая вышел парень с многодневной черной щетиной на худом смуглом лице. Кисть его левой руки была неряшливо замотана белым полотенцем. Парень внимательно оглядел гостей и сказал с гортанным акцентом:
   - Они не знают вашего языка. Моя мать знает, но ее нет.
   - Мы хотим снять у вас комнату на неделю. Есть у вас свободная комнатенка?
   - Нет, - сказал парень, подумав. Сарай есть в саду за домом. Совсем хороший сарай. Крыша целая. Сам там сплю иногда на сухой траве. Могу показать. Там можно. Денег не надо. Так живите. Хороший сарай, - повторил парень. - Блохи вот только жрут. Если бы не блохи, все время бы там жил.
   - Что у тебя с рукой? - спросил Рубин.
   - Э, пустяк. В комендатуре пытали. Попортили пальцы. Зарастут.
   - Как пытали? Кто? - спросил журналист.
   - Клещами. Жирный такой. Слюна текла у него, как у бешенного пса. Найду его, если раньше не убьют собаку.
   - Покажи руку, - сказал Рубин. - Размотай и положи на стол.
   - Я же сказал пустяк. Присохло там все. Зачем отдирать. Пойдем, я вам сарай покажу. В любой дождь не протекает. Если ветер с гор, там небом пахнет. Без денег будете в нем жить. Вино скоро созреет. Если вечером выпить, блохи перестают кусать. Ну?
   - У тебя запах от руки нехороший. Разматывай. Отдирать не надо, я так посмотрю.
   - Зачем пристал? Пистолет носишь, а пристаешь, как женщина.
   - Дикий народ, - пожаловался Рубин приятелю.
   - Дети гор, - поддакнул журналист и сделал сочувствующее лицо.
   - Слушай парень. Ты запросто можешь от этого пустяка, как ты говоришь, помереть. Я врач и знаю, что говорю. Если загнешься, кто доберется до слюнявого?
   Парень задумался, потом еще раз осмотрел Рубина.
   - Врач?
   - Офицер медицинской службы. По погонам же видно.
   Из соседней комнаты вышла девочка, что-то сказала парню и снова тихо без слез заскулила.
   - Разверни тряпку, не отдирая ее от болячек, - сказал Рубин.
   Парень осторожно, стиснув зубы, развернул полотенце. В комнате запахло гнилью. На лбу парня выступила испарина. Он сел на стул и осторожно положил на край стола распухшую багрово-синюю кисть руки.
   - Глеб, в машине есть аптечка. Принеси.
   Журналист кивнул и чуть не бегом направился к машине.
   - Скажи старухам, чтобы согрели воду. Тряпку нужно отодрать совсем. Лучше, если ты это сделаешь сам. Ты случайно не знаешь фамилию слюнявого?
   Парень что-то сказал старухам, потом резко отодрал от руки грязное вафельное полотенце и бросил его на пол.
   - Зачем фамилия? Лицо запомнил.
   Журналист принес аптечку.
   - Сейчас больно будет. Терпи и руку не дергай, - сказал Рубин и достал фляжку со спиртом.
   Девочка принесла большой медный чайник. Из носика чайника шел пар.
   - Нужен нож и ножницы, - сказал Рубин девочке. - Ты поняла?
   Девочка кивнула и убежала.
   - Она немножко понимает по вашему, но говорить не умеет, - сказал парень и дернул руку когда Рубин начал протирать ее смоченным в спирте тампоном.
   Старец перестал двигать руками над столом, посмотрел на парня и громко сказал почти без акцента:
   - Ты дурак. Был бы умный, ушел бы с отцом.
   - Это мой прадедушка, - объяснил парень. - Не обращайте на него внимание. Во время войны с фашистами его контузило в голову.
   Девочка принесла кухонный нож и большие ножницы. Рубин облил их кипятком и протер спиртом.
   - Ну терпи, - сказал он парню. Можешь сделать пару глотков спирта.
   - Э, пустяк, - сказал парень и закрыл глаза.
   Минут через десять Рубин плотно забинтовал парню руку.
   - Все. Теперь выпей стакан сладкого чая и ложись в постель.
   - Пустяк, - повторил парень и, чуть пошатываясь, побрел в соседнюю комнату. У двери он остановился.
   - Так вы останетесь в нашем сарае за домом?
   - Нет. Мой друг боится блох. Попробуем снять жилье у соседей, но завтра или послезавтра я постараюсь зайти, чтобы посмотреть твою руку. А что они от тебя хотели в комендатуре?
   - Думали, я в горы еду таскаю. Хотели, чтобы дорогу показал, - сказал парень и зевнул. - Совсем глупые люди.
  
   Двадцать седьмой дом стоял за высоким забором из толстых досок. Забор был только со стороны дороги. Сзади у дома совсем близко росли высокие деревья каштановой рощи. Фруктового сада за забором не было. Перед домом по веревкам и высоким столбам вилась крепкая виноградная лоза с налитыми тяжелыми гроздьями. Железные ворота, крашенные, как и забор, зеленой краской, были заперты, но в правой воротине была открытая дверца. Журналист притиснул "Ниву" вплотную к забору и выбрался из машины через переднюю дверь пассажира.
   - Приехали, - сказал журналист. - Давай просачиваться в берлогу.
   Рубин посмотрел на развалюху с другой стороны улицы, которую упоминал полковник, оглядел забор, поверху которого тянулась колючка и, наклонившись, пролез вслед за журналистом в узкую дверцу.
   - Олигарх местный строил, не иначе, - сказал журналист, глядя на дом.
   Длинный кирпичный дом походил на склад или казарму. Впечатление нарушали две конические башенки стоящие на крыше по краям дома. На фасаде строения размещалось аж семь окон. У входной двери Рубин увидел кнопку звонка. Журналист подергал дверь и нажал на кнопку. Дверь почти сразу открыла тонкая юная девица с взрослым лицом. Увидав офицера в камуфляже и худого парня в модной курточке, дама расцвела улыбкой.
   - Вы ко мне? От Виктора Федоровича? Как мило! Проходите, я сейчас.
   Дама взмахнула ручкой и упорхнула.
   - Захлопните дверь и проходите в гостиную, - крикнула она откуда-то из глубины дома. - Я быстро.
   Рубин плотно притворил входную дверь, и они прошли в просторное помещение с большим зеркалом на стене и полированным шкафом для верхней одежды. Из прихожей в дом вели три двери.
   - Сказочная ситуация, - усмехнулся журналист. - Теперь важно не ошибиться дверью. Впрочем коня у нас нет...
   Он толкнул среднюю дверь и удивленно присвистнул.
   - Музей, однако.
   На полу большого зала сиял покрытый лаком паркет. На правой стене между окон висела в золотой резной раме большая батальная картина Верещагина. На левой, полностью закрытой ковром, красовалась богатая коллекция холодного оружия. Середина зала была пуста, у стен - банкетки кресла и диван. Да, это была гостиная очень богатого дома. Журналист удивленно разглядывал разнообразные кинжалы, ятаганы и кривые сабли. Рубин смотрел на великолепно написанную батальную сцену и пытался понять подлинник или копия картины знаменитого художника висит в доме племянницы бандита.
   Рубин обернулся на стук каблучков. Теперь хозяйка дома предстала перед ними затянутая в темно-зеленый шелк. Платье гармонировало с ее высокой ярко рыжей прической.
   - Виктор Федорович убежден, что это подлинник выкраденный из музея. Я надеюсь, что он ошибается, и это всего лишь дешевая копия. А вы как считаете?
   Лицо ее было приветливо безмятежно.
   - Виктор Федорович? В студенческие годы у меня был преподаватель с таким именем. Но вряд ли вы о нем. Он не был искусствоведом. Если не путаю, он был патологоанатом и часто возил студентов в городской морг.
   - Какой ужас! - она округлила и без того большие глаза и изобразила неподдельный страх. - Нет-нет. Я имею ввиду Виктора Федоровича Шамаева. Полковника Шамаева из штаба нашего округа. Разве не он вас прислал?
   - Увы! Должен вас разочаровать. Меня с другом никто к вам не посылал. Мы совершенно случайные люди. Мы обошли уже пять или шесть домов в надежде снять комнату на неделю, но все неудачно. Боюсь, что теперь и вы нас прогоните, зная, что мы не от вашего знакомого.
   Радостное оживление медленно сошло с лица хозяйки. Оно сделалось строгим и усталым.
   - Значит вы не от полковника, - тихо повторила она. А для чего вы в нашем захолустье?
   - Личные дела, мадам, знать которые вам не обязательно, если вы нас прогоните.
   - Не прогоню. Оставлю. Будете развлекать меня иногда интеллигентной беседой.
   - Я скверный собеседник, мадам. Я измученный войной врач. Моя часть сейчас дислоцирована в райцентре. В вашем городе мне назначила свидание жена, вот я и отпросился на недельку. Приехали с другом сюда только сегодня. Жены пока нет. В штаб еще не заходил, поэтому не имел удовольствия познакомиться с вашим полковником. И если говорить откровенно, не уверен, что это знакомство доставит мне удовольствие. Ну что еще? Мы заплатим вам сколько скажете. Дорога в ваше захолустье была отвратительной, мы устали. И если вы не передумали нас приютить, отведите нас в любую комнатенку с двумя кроватями. Меня зовут Марк Ефимович, друга - Глеб.
   - Ваш друг тоже медик?
   - Глеб - журналист. Составил мне компанию, чтобы набраться впечатлений для книги о кавказской войне.
   - Что будете делать, когда приедет жена?
   - Понятия не имею. В нашей семье - матриархат.
   - Меня зовут Наталия Якубовна. Не буду возражать, если будете обращаться ко мне просто по имени. Ваш друг увлекся саблями моего мужа. Зовите его, и я покажу ваши спальни.
   - Глеб, мы остаемся. Наталия Якубовна разрешает пожить у нее недельку.
   - Замечательная коллекция у вас, Наталия Якубовна, - сказал журналист с улыбкой. - На старом ятагане видна запекшаяся кровь.
   - Не говорите ерунды, Глеб. У вас болезненная фантазия. Я с этих ножичков периодически вытираю пыль.
   - Пожалуй вы правы, Наташа, - сказал Рубин. - Это копия. Верещагин почти всегда подписывал свои полотна. А сколько вы с нас возьмете за постой?
   - Подумаю. Вы же обещали заплатить любые деньги?
   - Наталия Якубовна, это всего лишь не смешная и весьма опрометчивая шутка, - жалобно сказал журналист. - У нас нет любых.
   Хозяйка дома звонко рассмеялась.
   В длинном коридоре с одинаковыми дверями с обеих сторон хозяйка остановилась.
   - Ну вот мы и пришли. Здесь три гостевые спальни. Две с окном в сторону гор. Одна со стороны улицы, на которой вы оставили свой автомобиль. Выбирайте. Кстати, машину можете поставить в гараж. Там есть свободное место.
   - Пусть окно выходит в рощу, - сказал Рубин. - Не возражаешь, Глеб?
   - Вы можете выбрать комнаты с разных сторон.
   - Две комнаты? Но это же будет вдвое дороже, - сказал журналист.
   - Вы хотите спать в одной комнате? Но в спальнях по одной кровати. Нет, вы будете спать в разных, если, конечно, у вас традиционная ориентация. Я не возьму с вас дороже.
   - Тогда я тоже выберу со стороны рощи. Хотелось бы конкретизировать вашу щедрость, мадам, цифрой, - вздохнул журналист.
   - Не тревожьтесь, Глеб. Возможно, что я и совсем не возьму с вас деньги. Считайте себя на работе.
   - Вы о чем, миледи? Мы не готовы выполнять...
   - Вы снова фантазируете, мосье. И совершенно невпопад. Считайте себя моими телохранителями. Сторожами. Я одна в доме в наше очень и очень неспокойное время. В случае нужды Марк Ефимович может воспользоваться пистолетом, а вы сдерете со стены турецкий ятаган. Мне с вами спокойнее, а это стоит многого.
   - Вы совсем одна, и у вас нет огнестрельного оружия? - зевнув, спросил Рубин.
   Хозяйка помолчала, потом ответила:
   - В случае крайней нужды, найду. Все, джентльмены, отдыхайте. Я тоже, пожалуй, пойду к себе. Если надумаете поставить машину в гараж, ключ от него висит рядом с зеркалом в прихожей. Ключ от входной двери там же. Он ваш. У меня есть другой.
   - В этом доме ведут исключительно здоровый образ жизни, - сказал журналист, обращаясь к Рубину. - Здесь не принято ужинать.
   - В этом доме бывает по-всякому. Но вы правы. Когда я одна, я не ем на ночь. Уверена, что и вам воздержание не повредит.
   - Пожалуй, - согласился журналист. - Покойной вам ночи, Наталия Якубовна.
   - Да-да. Разумеется, - нервно поблагодарила хозяйка дома и торопливо пошла по коридору, в конце которого, так и не оглянувшись, скрылась за дверью.
   - Что скажешь, Глеб?
   - Цивилизованная дама.
   - Верно, но таких дам здесь не бывает, - сказал Рубин.
   - Как это? Она что, приведение во плоти? Наш с тобой общий глюк? Тебя ущипнуть?
   Рубин подумал и повторил:
   - Не бывает здесь таких.
   - Ладно, Марк. Ложись отдыхать, а я выйду и поставлю тачку в гараж. Хотелось бы вернуть ее в целости старой леди.
   - Потом зайдешь ко мне.
   - Зайду.
   В спальне кроме гигантской кровати и гигантского кресла ничего не было. Окно было открыто. Слабый ветер дул с гор, и в комнате, как сказал изувеченный парень, пахло небом. Рубин разулся, снял верхнюю одежду и повалился на кровать с двумя подушками. Странный дом и странная хозяйка. Где ее муж, воевавший в отряде Темирбека? Полотно Верещагина, коллекция "ножичков", гостиная рассчитанная на два десятка гостей. Кто он? Потомок непокоренного кавказского князя, сумевшего сохранить династию в советское лихолетье? Олигарх разбогатевший на "грязной войне", на муках своего народа? Примитивный вор, ограбивший провинциальный музей? Нет, последнее маловероятно. Не могла эта образованная салонная дама связать свою судьбу с судьбой простого грабителя. Или могла? Женская душа - потемки. Уж это-то он знает на своем горестном опыте. Рубин встал, босиком подошел к окну и подышал "небом". Вероятно ветер доносит запах снежных вершин кавказской гряды.
   В спальню без стука вошел журналист.
   - Гараж рассчитан на пять машин. Стоят две. Новый мерс и старый "Лендровер". В обеих ключи в замках зажигания. Ее спальня вероятно в башенке, там окошки светятся. От дома тропка в рощу уходит, - доложил он. - Что будем делать, Марк? Смотрю, ты уже разделся.
   - Спать, Глеб, спать. Никакой суеты и любопытства. Не уверен, что она одна в доме. Скверно, что мы в разных комнатах. Если ночью к тебе придут, урони ботинок на пол. Я проснусь.
   - Жрать хочется.
   - Остатки спирта есть. Калорийный продукт. Хочешь?
   - Без закуски? Перебьюсь. Если придет она, ронять не буду.
   - Неуемный ты мужик, военкор. Все равно роняй. Фантазер! Кровь он углядел на кинжале! Иди спать.
   - На ятагане турецком, - поправил друга журналист, тихо закрывая за собой дверь.
   Рубин вынул из кобуры пистолет, проверил обойму, дослал патрон в патронник, снял с предохранителя и сунул его под подушку. Окно закрывать не стал. Если решат прийти, зайдут в дверь. Лег поверх одеяла и закрыл глаза. Насыщенный выдался день. Он устал. Устал будто целый день, с рассвета до сумерек оперировал в условно целом доме селения Учвартан.
   Ему снилась прогулка на катере по питерским каналам. Прохладный ветерок разметал ее волосы. Она смеялась и придерживала их рукой. Катер нырнул под подкову моста, когда он услыхал стук. "Ботинок. Это ботинок!" - догадался он, испугался, что не проснется и страх вырвал его из привычного сна. Рубин сунул руку под подушку, схватил пистолет и раскрыл глаза. Зеленый лоскут лунного света лежащий на полу скудно освещал комнату. Рубин прислушался. Из спальни журналиста не доносилось ни звука. Приснилось? Примерещился звук упавшего ботинка? Вряд ли. Раньше он всегда досматривал этот сон до конца, до того самого конца, когда она без видимых усилий сообщила ему об измене, а он в былинно-песенном запале чуть не бросил ее из резвой посудины в "набежавшую волну". Надо было бросить? Чушь. Летняя вода была теплой, а плавала она отлично. Приключился бы пошлый водевиль, после которого уж точно нужно было бы бежать на край света. Рубин тряхнул головой, чтобы прогнать царапающие душу воспоминания и, сжимая в руке пистолет, вышел в коридор. Под дверью спальни журналиста ярко светилась желтая полоса. Рубин толкнул дверь, и она открылась. Журналист сидел на кровати и смотрел в окно на острый серп луны. Кроме него в комнате никого не было.
   - Не спится? - спросил Рубин и поставил пистолет на предохранитель. - Свет-то зачем зажег?
   - Это не я.
   Рубин опустился в кресло и положил пистолет на пол под правой рукой.
   - А кто?
   - Она пришла и зажгла.
   - Наталья Якубовна?
   - Умница. Редкой сообразительности мужик, - журналист зевнул.
   - И ты бросил ботинок.
   - Зачем же? Я поздоровался. Сказал доброе утро.
   - Утро? Сейчас час ночи.
   Журналист еще раз зевнул.
   - Я сказал доброе утро.
   - Глеб проснись и расскажи толком, что произошло. Мы с тобой на задании, на весьма опасном задании.
   - Помню, Марк. Не о чем рассказывать. Ничего не произошло. Она включила свет и тут же ушла. И тогда я действительно бросил ботинок на пол. Вероятно с досады.
   - Так. Ты что в подобных ситуациях всегда бросаешь ботинки?
   - Думаю, что она приходила к тебе и ошиблась дверью. Ты же просил разбудить тебя в "подобной ситуации".
   - Верно. Просил. А как она была одета? В халатик распашонку?
   - Нет, Марк. Во что-то серьезное. Не рассмотрел. Видел только ее лицо. Но, точно, не в халат.
   - Так. Ну а лицо у нее какое было?
   - Сердитое, когда она меня увидела.
   Они помолчали.
   - Ты намерен что-то предпринять? Я знаю, где ее спальня, - сказал журналист.
   - Уймись, телохранитель. - Рубин посмотрел на часы. - Напрасно она ошиблась, но теперь мы будем спать, Глеб. Я намерен досмотреть сон.
   - Это про что же?
   - Про княжну. При вероломную княжну.
   - Да, напрасно Натали ошиблась дверью. А мне снилась та мина. Она топорщилась взрывателями. Я их вывинчивал, а их становилось все больше и больше.
   Рубин вернулся к себе, лег и мгновенно заснул, но питерский сон был потерян. Снилась ему какая-то несусветная дрянь.
   Утром, уже проснувшись, он услыхал звонкий веселый голос хозяйки доносившийся из окна.
   - Утро доброе, джентльмены. Завтракать будем на свежем воздухе в винограднике.
   - Рубин подошел к окну. Она стояла под их окнами, прислонившись к стволу высоченного каштана, освещенная золотыми лучами утреннего солнца.
   - Доброе утро, Наташа.
   - Доброе. Завтракать будем на свежем воздухе в саду. Умыться можете из крана для полива. Я повесила там полотенца.
   Над ярко-красным пластиковым столом низко висели тяжелые черно-фиолетовые кисти винограда. Постояльцы съели яичницу с беконом и пили кофе. Крепкий ароматный напиток был превосходен. Наталия Якубовна сидела с ними за столом. Она сорвала кисть винограда и отщипывала от нее крупные ягоды.
   - Вы и утром поститесь? - спросил Рубин.
   - Я пила кофе, как встала.
   - Натали, - решился журналист. Он зачем-то произнес ее имя на французский манер с ударением на последнем слоге. - Вы посетили меня ночью. С какой целью? После вашего ухода, я долго не мог уснуть. Перебирал в уме различные причины вашего нежданного визита и поспешного бегства.
   - Догадываюсь какие вы перебирали причины, - нервно сказала Наталия Якубовна. - Ну что же. На этот раз ваши фантазии были обоснованы.
   - Зачем же ушли?
   - Передумала, - просто сказала хозяйка. - Женщины переменчивы и капризны, Глеб. Я не исключение. Увидела вас, испугалась и вдруг передумала.
   - Испугались?
   - Испугалась. Уверяю вас на Кавказе в подобных случаях очень даже есть чего бояться.
   - Вы скверно спали ночью, Наташа, - Рубин допил чашку и потянулся к фарфоровому кофейнику стоящему на столе. - Вы бледны, у вас покраснели глаза. Вижу, что вас что-то тревожит.
   - Марк Ефимович, я же уже призналась во внезапной страсти к вашему другу, которая почти заставила меня нарушить супружескую верность. Разве это не причина для бессонной ночи?
   - Причина, разумеется, если бы вы действительно ее нарушили, - сказал журналист, - но вы поспешно удрали, увидав объект своей внезапной страсти. Нет, Натали, не верю, как говорил Станиславский плохому актеру. Не верю. Думаю, вы попросту ошиблись дверью. Я заметил досаду на вашем лице, когда вы увидели "объект своей страсти".
   Рубин вслушивался в их диалог и вспоминал, что такой кофе он пил только однажды в Москве в кафе "Арарат" напротив Метрополя. Там его подавали в металлических кофейниках, и клиент сам разливал черный густой напиток в крошечные чашечки.
   - Допустим, я ошиблась, - сказала Наталия Якубовна с некоторым вызовом и нервно рассмеялась. - Готова согласиться и с этой версией, господин неверующий Станиславский.
   - Я тоже не верю в неожиданно вспыхнувшую страсть, Наташа, - тихо сказал Рубин. - Вы наняли нас телохранителями. Но для того чтобы защищать вас, мы должны понять откуда вам грозит опасность, то есть вы должны говорить нам правду.
   Наталия Якубовна поднялась из-за стола, бросила недоеденную кисть винограда далеко в сад.
   - Здесь и сейчас правду много безопасней скрыть, - также тихо сказала она и ушла в дом.
   Рубин проводил ее взглядом.
   - Поеду в больницу. Мне нужны антибиотики, новокаин и одноразовые шприцы.
   - Меня с собой возьмешь?
   - Нет, Глеб. Останься. Ты говорил про какую-то дорожку из дома в рощу. Погуляй по ней. Могу оставить тебе пистолет.
   - Едва заметная тропка. Я не Чингачгук, Марк. Я тут же потеряю ее в роще.
   - Просто поброди в роще за домом. У меня ощущение, что дядя рядом. Нервничает племянница. Ну все. Поеду. Оружие оставить?
   - Не нужно. Езжай. Гараж я утром открыл. Когда вернешься?
   - Из больницы заеду к парню. Посмотрю, что у него с рукой.
  
   Плечистая врачиха хмурила бесцветные брови и смотрела на настырного лейтенанта с неприязнью.
   - Нету у нас ничего. Мы получаем крохи из военного госпиталя в райцентре. Отварами из трав лечим. Что у вас за пациент? Где вы его отыскали? Вероятно пулевое ранение? Теперь у всех пулевые ранения. Право не знаю. Везите его ко мне.
   Рубин вздохнул.
   - Мальчишку пытали в комендатуре вашего города. Пытал садист. Рвал тело клещами. Мальчишка горд и глуп. У вас он лечиться не станет и, в лучшем случае, останется калекой.
   Врачиха подошла к шкафу с лекарствами.
   - Дам коробку амбицилина и пять ампул новокаина. Одноразовых шприцов нет, дам обычный. Будете кипятить.
   - Спасибо и на этом. Что с парнем, которого я привез?
   - Гепатит у него, похоже, не вирусный. Но у него некроз тканей желчного пузыря, - на усталом обрюзгшем лице врачихи вдруг появилась радостная улыбка. - Как, впрочем, удачно вы у нас появились, лейтенант. Дам вам еще коробку антибиотика, если вы нам поможете. Поможете?
   - У вас нет хирурга?
   - Она на пятом месяце, и у нее токсикоз. Но она сможет вам ассистировать.
   - Не нужно. Мне достаточно операционной сестры.
   - Вот сестры операционной у нас нет. Помогать вам буду я. Вы душка, лейтенант. Снимайте вашу куртку с погонами, надевайте халат и мойте руки.
   Операция была непростой. В полуразрушенном пузыре оказались камни, и пришлось чистить желчные протоки. Старуха ждала его у дверей операционной. Когда он вышел, она молчала. Рубин нежно обнял ее за плечи.
   - Ваш внук будет жить, Алла Борисовна.
   - Вас послало само провидение, - прошептала старуха и тихо заплакала.
   Когда Рубин с пакетом лекарств покидал больницу, его провожали пузатая хирургиня с желтым отечным лицом и разрумянившаяся плечистая врачиха, на лице которой светился благоговейный восторг. В послеоперационной реанимации она подошла к старухе и, заглянув в ее горящие глаза, торжественно произнесла:
   - Этот молодой лейтенант спас вашего внука. Я не уверена, что кто-нибудь еще сумел бы это сделать.
   После трудных операций Рубин всегда хотел есть. Он заехал на рынок, купил там лепешку овечьего сыра и, глотнув для дезинфекции из фляжки, съел ее.
   Изувеченный парень из седьмого дома Орехового проезда огорчил врача. Опухоль не спала, пальцы болели, и у мальчишки поднялась температура, в глазах появился нехороший горячечный блеск. Парень злился на врача за вчерашнюю перевязку.
   - Совсем пустяк был. Все присохло уже. Зря оторвал. Разбередил только. Напрасно вас и сестру послушал.
   - Не ворчи! - строго сказал Рубин. - Я тебе руку спасаю.
   Он наложил на кисть синтомициновую повязку и вколол парню две ампулы амбицилина.
   - Ты чем брата кормишь? - спросил Рубин девочку, внимательно наблюдавшую перевязку.
   - Рыбу сухую ем, вино прошлогоднее, каштаны она мне печет, - вместо сестры ответил парень.
   - Будешь его козьим молоком поить. Поняла?
   Девочка часто закивала.
   - Ну вот и отлично. Завтра зайду.
   Рубин хотел рассказать Шамаеву о ночном визите хозяйки дома, который по его мнению мог означать, что дядя с племянницей, если еще и не проглотили приманку, то поклевка вроде бы есть. Но обдумав сложившуюся ситуацию, ехать в штаб поостерегся. Ничего конкретного нет, а его домыслы не стоили риска разоблачения всей затеи. Рубин не исключал возможности проверочной слежки за ним людей Темирбека. Всюду ему теперь мерещились глаза и уши кровавого злодея. Следить и стрелять из-за угла тут умеют. Это у них в крови, в генах. Кавказ.
  
   Журналист ждал Рубина в винограднике перед домом. Он сидел на скамеечке перед красным столом и периодически сглатывал набегавшую слюну. В саду витал аппетитнейший дух тушенной баранины. Рубин загнал "Ниву" в гараж и устало опустился на скамью рядом с другом.
   - Я полагал, что ты вернешься раньше. Где-то застрял? - спросил журналист.
   - Можно и так сказать. А у тебя как? Где миледи?
   - Заходила рыночная дама час назад. Натали сейчас на кухне. Судя по аромату, готовит обед. Есть хочется ужасно. А тебе?
   - Тоже, пожалуй. Что за дама приходила?
   - Обычная торговая дама. Они не заходили в дом, и я слышал их беседу. Ничего настораживающего.
   - В роще был?
   - Гулял. Тропка рассасывается сразу за домом. Совершенно ничего не заметил. Правда, далеко я не уходил.
   - У тебя серьезное лицо. Это от голода или ты чем-то озадачен?
   - Можно и так сказать. Натали исчезала на час.
   - Уходила? Надо было последить за ней.
   Журналист вздохнул.
   - Нет, Марк. Если бы она вышла из дома, я бы заметил. Не уходила. Исчезала. Была, была и вдруг нет ее. А через час опять есть. Исчезла и возникла.
   - Ты здоров?
   - Не знаю. Ты же у нас врач. Измерь пульс, посмотри язык, что там еще... гланды пощупай. Разберись и поставь диагноз.
   - Я не по этой части, Глеб. Расскажи подробно.
   - Вышла она ко мне в сад. Спросила где ты. Я сказал, что ты поехал на почту и что у тебя на этой улице пациент. Спросила про пациента. Я рассказал, что когда искали жилье, в одном из домов встретили изувеченного парня. Спросила кем изувеченного. Сказал что каким-то изувером в комендатуре города. Она задумалась помрачнела и тут же затеяла пустой салонный треп. Я якобы шутил, она якобы смеялась. Потом сказала, что пойдет отдохнуть и исчезла.
   - Растворилась в воздухе на твоих глазах?
   - Ушла в дом и там уже растворилась.
   - Может в самом деле прилегла и задремала?
   - Нет, Марк. В доме ее не было. Я его тщательно обыскал. Искал и в шикарной супружеской спальне. Не было ее в доме.
   - Может проглядел какую-нибудь запертую каморку?
   - Все двери были открыты. Никаких каморок в доме нет. Исчезала на часок племянница. Потом возникла. Вот так.
   - Мистика, - сказал Рубин.
   - Мистика, - согласился журналист. - Или цирк. Трюк. На арене иллюзионист.
   - Замаскированный под унитаз люк и подземный ход?
   - Вот-вот. Но унитаз я проверил.
   Наталия Якубовна медленно вышла из кухни, держа в обеих руках глубокое блюдо. Из него поднимался светлый прозрачный парок. Журналист вскочил и пошел ей навстречу.
   - Нет-нет, Глеб, я сама. Вы уроните. Если хотите помочь, принесите из кухни лаваш, тарелки и все прочее.
   Рубин смахнул со стола упавшие на него сухие листья.
   - Божественный запах. Никогда не думал, что человеческая еда может так пахнуть.
   - Это неправильное чахохбили.
   - В каком смысле? Судя по запаху, очень даже правильное.
   - Его готовят с косточками и хрящиками, а здесь только мясо и соус, но мясо, кажется, неплохое. - Она осторожно поставила почти полное блюдо в центр стола. - Я не рискнула выбрать вино к обеду. Бар в столовой. Там изрядное разнообразие спиртного. Проявите инициативу, Марк Ефимович.
   - Я выберу кислое сухое, Наташа. Может у вас иное желание?
   - Наши вкусы совпадают, я тоже выпью полбокала сухого красного.
   Рубин выбрал бутылку саперави с засургученной пробкой. Вино от старости почти потеряло цвет и, налитое в бокалы, оказалось золотисто-розовым.
   Мужчины набросились на еду, не в силах соблюдать салонный этикет. Хозяйка поглядывала на них с довольной улыбкой.
   - Шедевр! Кулинарный шедевр! - произнес журналист, накладывая себе очередную порцию. - Вы могли бы стать звездой на конкурсе поваров, Натали. Ничего вкуснее не ел. У моего дяди в Москве отличная кухня, но и там вы были бы вне конкуренции.
   - Ваш дядя кулинар?
   - Он владелец большого дорогого отеля, в котором работают десятки поваров, но ничего похожего на ваше неправильное чахохбили они не готовят.
   - Вы льстец, Глеб. Но я убеждена, что причиной ваших комплиментов моим скромным кулинарным талантам является ваш отменный аппетит. Марк Ефимович, почему вы ничего не говорите о вашей супруге? Где она? Она тоже поселится у меня?.
   Рубин тяжело вздохнул.
   - Не знаю. Я оставил на почте для нее письмо с вашим адресом. Найдет, если приедет, и решит сама, где ей удобней.
   - Вы не уверены, что она приедет?
   - Не уверен, Наташа. Совсем не уверен.
   - Как же так? Назначила вам здесь встречу и не приедет?
   - Может случится и так. Она тоже переменчива и совсем не обязательна. Наш прихотливый семейный матриархат стал несносен, и именно поэтому я здесь на Кавказе. Сбежал. Сбежал и старался забыть семейные тяготы, но вдруг покаянное письмо и просьба о встрече в вашем городе.
   - Матриархат, семейные тяготы, - повторила хозяйка задумчиво. - Совершенно не понимаю ваших отношений с женой.
   - Да и незачем вам их понимать, Наташенька. Социальная патология. Болезнь. Надеюсь вы более удачливы в браке.
   - Я?
   - У вас красивый богатый дом.
   - Это верно, Марк Ефимович. Мой муж богат.
   - Кстати, где он? Или это военная тайна? Теперь здесь всюду тайны. И почти всегда военные.
   - Муж в деловой поездке. Должен скоро вернуться.
   - Скоро? Его не рассердит наше присутствие в его доме?
   - Вы же мои телохранители. Он будет признателен вам за это.
   - Ваш супруг кавказец?
   - Да, Марк Ефимович. Он кавказец древнего княжеского рода.
   - То есть вы, Наташа, княгиня, - сказал Рубин без тени иронии.
   - Я преподаватель литературы в местной школе. А мой князь там же преподает историю. Вы поселились в семье педагогов, джентльмены.
   - Не верю, - вступил в разговор журналист. - Опять не верю, Натали. Ваше княжеское богатство не может базироваться на скромной зарплате школьных учителей.
   Наталия Якубовна рассмеялась.
   - Мы с мужем педагоги, Глеб. И если вас смущают сабли на стене, попробуйте сами придумать им объяснение. Вы же журналист и фантазер.
   - Я всякое могу насочинять, Натали. Вы не боитесь моих фантазий?
   - Нет, Глеб, фантазий я совершенно не боюсь. Вот реальность меня иногда пугает.
  
   Здесь на кавказской бойне Рубин приучил себя спать во всякое время при малейшей возможности. После обеда он прилег в своей комнате и уже погружался в сытую дрему, когда к нему зашел журналист.
   - Я старался осмыслить магические трюки нашей княгини, Марк.
   - Осмыслил? - зевнув спросил Рубин.
   - Если мы не верим в Чебурашку, надо искать люк.
   - Не найдем, Глеб. А если и наткнемся дуриком, что с того? Ну углядишь ты, допустим, где-то дубовую крышку с медным кольцом. Дальше что? Поднимешь крышку и спустишься в подвал? Привет! Наконец-то! Как жизнь? Это будет не рыбалка, а самоубийство, если там действительно окажется Темирбек.
   - Спускаться не будем. Доложим твоему штабисту месторасположение люка.
   - Ага. Спецназовцы в масках рванут в подвал, а там бочка соленых огурцов и бутыль скисшего вина. Полковник будет в восторге от нашей операции.
   - Будешь ждать?
   - А чем тебе здесь плохо, военкор? Свежий воздух, никто в тебя не стреляет, изумительная кормежка. Санаторий! Все условия для творческого экстаза. Ешь чахохбили и пиши бесцветные репортажи для "Час пробил".
   - А ты?
   - Имею право на кратковременный отдых от "фронтовых будней". Иди к себе, Глеб. У меня хронический недосып. Вздремну.
   Спать, однако, Рубин не стал. Убедившись, что журналист ушел в свою комнату, он споро побрился, протер лицо одеколоном и, стараясь не шуметь, пошел в башенку. В светелку хозяйки дома вела крутая лесенка. Дверь светелки была не заперта, и Рубин без стука вошел в нее. Княжеская спальня действительно была великолепна. Ковры на стенах, толстый снежно белый ковер на полу, кровать под золотым парчовым балдахином. Княгиня сидела в кресле перед зеркальным трюмо, но смотрела не в зеркало, а в небольшое оконце. На нежданного посетителя взглянула без удивления.
   - Марк Ефимович? Рада видеть. Садитесь рядом, - она указала на второе кресло, стоящее у самого окна. - Поговорим. Или у вас другое намерение? Ну да если и другое, то все равно вначале поговорим.
   Рубин посмотрел в окно на далекие горы.
   - Да надо ли нам говорить, Наташа? Слова - всего лишь слова. Стоит ли нам медлить?
   - Однако, - она, теперь уже удивленно, посмотрела на гостя. - "Какая пламенная страсть ему вдруг душу опалила!" - процитировала Наталия Якубовна незнакомое Рубину стихотворение и поднялась с кресла. - Ну что же, тогда срывайте с меня одежду и несите в кровать. Я не буду сопротивляться офицеру федеральных войск.
   Рубин сел в кресло и уставился на едва видные на горизонте прозрачные зубцы снежных вершин.
   - Что же вы медлите, доктор? Ждете, что я сама сброшу с себя сарафан и все прочее? Извольте. Через секунду я буду в постели.
   - Жду, когда вам надоест паясничать, княгиня, и вы отведете меня к раненному, - устало сказал Рубин.
   Наталия Якубовна застегнула кнопки легкого платья, которые начала было расстегивать, и опустилась в кресло.
   - Вы правы. Вы, как всегда, правы, Марк Ефимович. Он действительно нуждается в помощи врача, - сказала она и заплакала.
   Рубин смотрел на горы и терпеливо ждал. Слезы. Всегда слезы. Почему-то он думал, что эта дама плакать не будет ни при каких обстоятельствах. Наталия Якубовна действительно быстро успокоилась.
   - У вас с собой ничего нет. Инструментов, лекарств...
   - Вначале я должен его осмотреть. Он в сознании?
   - Да. А как вы о нем догадались?
   - Ваш сегодняшний визит к нему, Наташа, не остался незамеченным. Мой друг наблюдателен.
   - Вот как? - она судорожно вздохнула. - Я завяжу вам глаза и поведу за руку. Вы согласны?
   - Завязывайте. Нечто в этом роде я предполагал.
   Она закрыла ему глаза черным платком и туго завязала его у него на затылке.
   - Не очень туго?
   - Потерплю, - сказал Рубин и почувствовал горячие сухие губы на своей щеке. "Злодеи, тайны, слезы, поцелуи, - подумал он. - Остаться бы живым в конце мелодрамы".
   Рубин зачем-то закрыл глаза и крепко сжал маленькую сухую ладонь Наталии Якубовны. Они спустились по лестнице и долго шли по дому, поворачивая то в одну то в другую сторону.
   - Стойте, - сказала она. - Отпустите руку. Повязку пока не снимайте.
   - Не буду, - согласился Рубин, слушая ее неровное дыхание.
   Раздался тихий скрип, и он почувствовал тяжелый затхлый запах погреба.
   - Можете снять повязку, - сказала она сухо и отчужденно.
   Рубин снял повязку и ничего не увидел. Их окружала тьма. Он протянул вперед руку и наткнулся на холодную сырую поверхность.
   - Теперь вниз, - сказала она и взяла его за руку.
   Они спустились в темноте по крутому без ступенек склону. - Вот и пришли, - она отпустила его руку и щелкнула выключателем. Загорелся яркий слепящий свет. Они были в узком земляном тоннеле, с потолка которого свисала большая без абажура электрическая лампа. Перед ним на стопке положенных друг на друга матрасов лежал старик. Он был накрыт толстым одеялом. Голова его покоилась на подушке, и он смотрел на Рубина оценивающим взглядом.
   - Все же привела, - хрипло сказал старик.
   Рядом с матрасами стояла табуретка, на которой были тарелка с остатками еды, бутылка и стакан.
   - Садитесь, - старик выпростал из под одеяла худую руку и переставил все с табуретки на утрамбованный земляной пол. - Садитесь, - сердито повторил он. - Я покажу вам колено.
   Рубин растерянно посмотрел на Наталию Якубовну, не решаясь сесть на грязную в розовых потеках табуретку.
   - Я извлекла из колена осколок, но сгибать ногу он не может, - сказала она, вынула из карманчика платья платок, вытерла табурет и бросила платок на пол.
   - Покажите, - сказал Рубин и сел на табурет.
   Старик откинул одеяло и подтянул правую ногу к краю матраса. Кальсоны на правой ноге были разрезаны, и Рубин увидел раненное колено, густо посыпанное белым порошком.
   - Что это? - спросил он.
   - Детская присыпка. Больше в аптеке ничего не было. Еще я раздавила несколько таблеток аспирина и добавила его в присыпку, - сказала хозяйка.
   - Она у меня молодец, - сказал старик.
   Рана была сухая. Рубин не сильно сдавил колено. Старик схватил его руку.
   - Мне нужно знать есть ли внутри гной, - сказал Рубин.
   Старик отпустил его руку, и Рубин сжал колено сильнее. Старик терпел. Гноя не было.
   - А вы и в самом деле молодец, Наташа, - похвалил он Наталию Якубовну.
   - Она у меня молодец, - повторил старик и вытер ладонью лоб.
   - У вас жесткое дыхание. Вы кашляете?
   - Бывает.
   - Хочу послушать ваши легкие. Ложитесь на живот, сказал Рубин.
   Старик повернулся к нему спиной. Рубин нагнулся над ним и прижал ухо к ребрам.
   - Вдохните, как можно глубже.
   Старик вздохнул и зашелся кашлем. Сухой кашель сотрясал его тело. Наконец он с ним справился и снова вытер вспотевший лоб.
   - Мне дышать? - спросил старик.
   - Как хотите. Я услышал то, что хотел. Рентген бы нужен. Вы курите?
   - Очень редко в компании друзей и если есть хороший трубочный табак.
   - "Золотое руно", - подсказал Рубин.
   Старик улыбнулся.
   - У вас плеврит и хрипы в правом легком. В этом подвале вы можете серьезно заболеть. Вам надо греться на солнце. Хорошо бы на морском пляже.
   - Поеду, когда смогу ходить.
   - Ходить будете не скоро. Скверное ранение. Нужна операция на суставе в специализированной клинике Москвы или Питера. Не знаю что они сумеют, но вероятно вы будете хромать до конца жизни.
   - А если не делать операцию?
   - Я попробую снять процесс в суставе. Полечу колено. Без операции, в лучшем случае, оно останется полностью заблокированным.
   - А в худшем?
   - Если инъекции амбицилина не помогут, вы лишитесь ноги.
   Старик помолчал, обдумывая ответы врача.
   - Вы ее отрежете по колено?
   - Не здесь. В госпитале.
   - А здесь?
   - Здесь вы умрете.
   Старик зябко закутался в одеяло и долго молчал, потом спросил:
   - А вы хороший врач?
   - Хирург. Военный хирург.
   - Значит если я останусь в этом подвале, то умру, и спасти меня вы не сможете.
   - Возможно антибиотик остановит воспаление.
   - А это лекарство у вас есть?
   - Есть немного. На один курс хватит.
   - И если оно подействует, мне можно будет оставаться здесь?
   - Не очень долго. В подвале вас может убить плеврит или пневмония.
   - Ясно. Когда вы начнете лечить ногу?
   - Первую ударную инъекцию сделаю сегодня вечером. Потом пять дней по две инъекции в сутки. Через неделю, если все будет хорошо, ногу надо зафиксировать в гипсе. Пока старайтесь ей не двигать.
   - Ладно. Буду ждать ударного укола, - негромко проворчал старик и повернулся к ним спиной.
   - Пойдемте, Марк Ефимович, - сказала Наталия Якубовна и взяла его за руку. В глазах ее стояли слезы.
   - Снова нацепите мне платок на глаза?
   - Да.
   Она разрешила ему снять повязку в комнате с саблями и картиной Верещагина.
   - Я хочу оплатить ваши услуги, доктор, - сказала Наталия Якубовна.
   - Как это?
   - Сейчас я заплачу вам...- она задумалась, - десять золотых десятирублевых монет царской чеканки. Если он выздоровеет, еще сто.
   Рубин изумленно на нее воззрился.
   - Покажите монету.
   - У меня нет с собой. Я принесу аванс вечером, когда мы пойдем делать укол.
   - Принесите только одну монету. Я просто хочу посмотреть.
   - Я принесу все десять.
   - Вы щедры, княгиня. Откуда у вас царские червонцы?
   - Вы всерьез полагаете, что я удовлетворю ваше любопытство? Я думала, что вы умнее вашего друга.
   - А вы всерьез полагаете, что я возьму у вас деньги? Я тоже думал, что вы умнее. Но одну монетку все же принесите. Я ее не возьму. Просто хочу убедится, что она действительно царской чеканки. Когда-то давно я увлекался нумизматикой... Впрочем, это неважно. Ладно. Встретимся здесь, Наташа, в девять вечера.
   В саду к Рубину подошел журналист.
   - На этот раз вы исчезали оба.
   - Искал и не нашел?
   - Не нашел. Где ты был.
   - Осматривал Темирбека. У него раздроблено колено, и еще месяц он не сможет самостоятельно передвигаться.
   - Где он? Ты его будешь лечить?
   - Я врач, Глеб. Он в подвале около дома.
   - Ясно. Значит наша миссия завершена? Доложи в штаб этому крутому полковнику и ...
   - Ничего тебе не ясно, военкор. Не найдут они этот подвал.
   - Ты им покажешь.
   - Не смогу. Меня туда вели с завязанными глазами. Знаю только, что вход туда вертикальный. Что-то наподобие замаскированной двери в стене.
   - Они найдут.
   - Не уверен. Но то что уже известно, надо бы переправить полковнику. Может через слепого? Не пойти ли нам погулять, Глеб. Невинная прогулка друзей не должна никого насторожить.
  
   Рубин прокипятил шприц, все что ему могло понадобиться положил в автомобильную аптечку и чуть раньше девяти вошел в гостиную. Наталия Якубовна уже ждала его, сидя на банкетке рядом с диваном. Рубин сел на диван.
   - Я случайно разбил кувшин на кухне.
   - Что вы делали на кухне, доктор?
   - Кипятил шприц и задел кувшин локтем.
   Она улыбнулась.
   - Я принесла первую часть гонорара.
   - Покажите.
   Она протянула ему крохотный замшевый кошелек.
   - Здесь десять монеток.
   Рубин вынул одну и внимательно ее рассмотрел с двух сторон.
   - Да, это бывшая в обращении старая золотая монета. Вы намерены выплатить мне в качестве гонорара сто десять таких монет? Дорого вам обойдется лечение подвального старика. Уж не знаю кем он вам доводится.
   - Он мой муж, доктор.
   Рубин замер, слепо глядя на картину Верещагина.
   - Вы же говорили, что ваш муж в деловой... Как его зовут?
   - Зачем вам, доктор?
   - Затем, что вы лжете.
   И в тот же момент, как он произнес это оскорбительное утверждение, Рубин ясно понял, что беседует он с разгневанной кавказской княгиней, которая вот-вот, сей же миг схватит со стены кинжал и смоет нанесенное ей оскорбление кровью наглеца. И осознав это, Рубин с трудом одолел в себе порыв броситься перед оскорбленной дамой на колени.
   - Я? Вам? Вы в уме ли, лейтенант? Ступайте за мной, - бросила она ему. Наталия Якубовна вышла из гостиной и направилась в свою светелку, и Рубин с аптечкой и замшевым кошельком послушно поплелся за ней. В княжеской опочивальне она указала ему на фотографию висевшую на стене.
   - Узнаете? Это наша свадебная.
   На фотографии была она, сияющая красавица в подвенечном платье. Рядом с ней стоял счастливый жених, в котором Рубин, с трудом, узнал раненного старика.
   - Простите, Наталия Якубовна. Бога ради простите. Я был убежден, что вы прячете Темирбека.
   - Чингиза Темирбека?! - она, как саблей полоснула его яростным взглядом. - Вы могли думать, что я в своем доме скрываю дьявола в человеческом обличье? И вы хотели лечить Чингиза? Вы, российский офицер, могли лечить кровавого выродка? Вот уж чему я никак поверить не могу. Это вы мне лжете, доктор!
   - Лгу, - легко и сразу согласился Рубин. - У меня действительно были совсем иные планы. Не собирался я выхаживать бандита. Теперь...
   - Вам пора к пациенту, доктор, а мне к мужу, - перебила его Наталия Якубовна.
   Удивительное превращение произошло с ней. Милая добрая хозяйка гостеприимного дома сделалась надменной княгиней, в глазах и голосе которой был лед.
   - Конечно, Наталия Якубовна, конечно. У меня вот только две просьбы. Не нужно мне завязывать глаза. Обещаю никому не выдавать ваш подвал. И не нужно оскорблять меня предложением гонорара за мои профессиональные услуги. Без червонцев сделаю, что смогу.
   Суровая надменность в лице хозяйки дома сменилась озабоченной задумчивостью.
   - Первая просьба не ко мне, Марк Ефимович. Я не вправе ее исполнить. В нашей семье патриархат. Как муж решит, так и будет. Пока вот вам платок, завяжите его сами. Ну а если мое золото оскорбляет вас, прошу простить. Верю, что вы и без него сделаете все что нужно, чтобы спасти мужа.
  
   В подвале было светло, и Рубин через платок увидел желтое пятно горящей лампы. Он снял с головы платок и сел на стопку матрасов в ногах старика.
   - Будем знакомиться. Меня зовут Марк Ефимович. Не возражаю, если будете называть меня просто по имени.
   - Он принимал тебя за Темирбека и, вероятно, хотел выдать федералам, - сказала Наталия Якубовна. - Золота он не берет.
   - За Темирбека? Вы в самом деле решили, что я Чингиз Темирбек?
   - По городу ходят слухи, что он ранен и скрывается где-то здесь.
   - Он в горах, - старик помолчал, потом повторил. - Думаю, что он остался в горах на своей базе. Я ударил его ножом, но он встал и сумел бросить в меня гранату, когда я был уже в седле. Если бы я попал в горло, он бы не встал... Его люди в городе. Много людей. А сам он почти наверняка на горной базе.
   - Но вы его ранили? Серьезно?
   - В плечо. Царапина. Такие раны зарастают на нем, как на собаке.
   - Мужа зовут Саддык Узурбек, - сказала Наталия Якубовна. - Дочь его далекого предка была женой русского царя Ивана.
   - Ложитесь на живот, князь, и приспустите кальсоны.
   Старик повернулся, хотел что-то сказать, но захлебнулся скверным кашлем. Откашлявшись, он сплюнул на пол и вытер лицо полотенцем.
   - Ивана Васильевича Рюрика, - задыхаясь сказал старик. - Вы его называете Грозным.
   Рубин сделал инъекцию.
   - Надо бы в вену, но я боюсь. Вы слишком слабы.
   - Не так уж я слаб, - сказал старик и снова промокнул лицо полотенцем.
   - Вам необходимо покинуть подвал. Совершенно необходимо.
   - Мы же договорились доктор...
   - Мы договаривались тогда, когда я считал вас бандитом. Теперь я обещал вашей жене поставить вас на ноги и не хочу рисковать. Сегодня же мы с Наталией Якубовной перенесем вас в дом, где вы будете выздоравливать в человеческих условиях. Могу для этой процедуры пригласить моего друга в помощь. Я за него ручаюсь. Он честный и надежный человек.
   - Они считают его предателем. Дядя приказал своим шакалам в городе убить мужа, - тихо сказала Наталия Якубовна.
   - Темирбек дядя моей жены, - сказал старик.
   - Вы наняли нес с Глебом телохранителями, княгиня. Мы распространим свои функции и на вашего мужа. В крайнем случае найдем защиту у российских войск.
   - Федералы, вероятно, считают меня головорезом Темирбека.
   - В этом гнилом подвале плеврит через самое короткое время перейдет в пневмонию, и приказ данный шакалам будет выполнен без их участия. У вас есть оружие? Я, вероятно, смогу достать у моего пациента один автомат.
   - В доме есть оружие, - сказала Наталия Якубовна.
   - Выбирайте, князь. Гибель в отчаянной схватке с шакалами Темирбека или смерть в этой норе. В перестрелке с шакалами у вас есть шанс, в борьбе с пневмонией нет. Выбирайте.
   - Ты не забыл, Саддык, я неплохо стреляю, - сказала Наталия Якубовна.
   - Ты веришь этому человеку? - спросил ее старик.
   - Да.
   - Я устал, - сказал старик. - Завтра утром, доктор, вы с приятелем поможете мне перебраться в башню. Завтра. А сейчас я буду спать. Глаза слипаются. Уж не снотворное ли вы мне вкололи, доктор?
   - Нет, князь. Спать вы хотите от кислородной недостаточности. Здесь нечем дышать. Вы притерпелись и не чувствуете этого.
   - Марк Ефимович просил показать ему вход сюда, - сказала Наталия Якубовна.
   - Нет, - быстро и твердо сказал старик. - С этим подвалом связана тайна моего рода, доктор. То что вы здесь уже кощунство по отношению к моим предкам.
   - Понял. Завтра мы с другом вытащим вас из этого склепа и постараемся забыть о нем.
  
   Около полуночи Рубин вошел в комнату друга. Журналист сидел на кровати и ждал его.
   - От тебя погребом пахнет. Лечил Темирбека?
   Рубин опустился в кресло.
   - Темирбека нет в городе. Он в горах на своей базе. Нам повезло, что мы не застали слепца в его халупе и не запутали нашего крутого полковника.
   - Та-ак, - протянул журналист. - Кого же ты лечишь?
   - Князя Узурбека. Мужа нашей хозяйки. Похоже, неплохой мужик. Породистый. Утром я завяжу тебе глаза и ты спустишься со мной в фамильный погреб извлекать из него князя.
   - Та-ак. Супротив его княжеской воли?
   - Уговорил старика. Князь соизволил дать свое официальное согласие в присутствии жены. Если за ночь не передумает, покинет склеп добровольно, но под нашу с тобой ответственность.
   - Не понял.
   - Будем отстреливаться в княжеском замке от городских шакалов Темирбека. Я дам тебе парабеллум.
   - Та-ак. Свежий воздух, чахохбили, санаторий. И чего мне не сиделось в тихой гостинице райцентра? Скажи, Марк, а почему городские шакалы будут осаждать наш замок?
   - Их натравил на нашего князя Темирбек.
   - Межклановая разборка? И что именно не поделили беки?
   - Скорее внутрисемейная склока. Князь пырнул Темирбека ножом, а тот швырнул в князя гранату. Причины ссоры не знаю. Возможно один бек не так посмотрел на другого. Кавказ. Завтра у тебя будет возможность уточнить. Не думаю, что старик будет темнить. Ты увязался со мной за впечатлениями. Так? Вот и получишь с избытком.
   - Та-ак, - в который раз удивленно протянул журналист. - Последний вопрос, Марк. Для общей эрудиции. Скажи, а зачем перед войной с шакалами Темирбека глаза завязывать защитникам замка?
   - Вопрос конечно интересный. Понятия не имею, Глеб. Князь сказал, что с подвалом связана какая-то династическая тайна. Вникать не советую. Особо любознательных вполне могут пристрелить. Кавказ.
  
   Бритый, в роскошном халате, князь не то чтобы помолодел, но смотрелся много лучше чем в подвале. Подложив под спину подушки, он полусидел на кровати. В его ногах устроилась Наталия Якубовна. Рубин и журналист расположились в креслах.
   - Я хочу написать книгу о нынешней кавказской войне, - сказал журналист. - Вы позволите, князь, задать вам несколько вопросов.
   Князь, выпив по случаю переселения из подвала пару стаканов вина, был настроен благодушно.
   - Задавайте.
   - Извините, если вопрос покажется вам бестактным, князь, но я не могу понять как мог школьный учитель истории воевать в отряде отпетого бандита?
   - Это заблуждение, - князь вздохнул и налил себе полстакана из бутылки стоящей на столике трюмо. - Я не воевал под началом Темирбека. Я дважды был на его горной базе, но не брал в руки оружие.
   - Зачем же вы там были?
   - Он мой родственник. Родной дядя Наташи. Я слышал о его с позволения сказать подвигах и после окончания учебного года, по дороге к первой своей жене, заехал понять что с ним происходит и попытаться как-то урезонить его.
   Журналист и Рубин смущенно молчали, и Наталия Якубовна пояснила:
   - В Дагестане живет старшая жена Саддыка. Не знаю по какой причине, но она и дети князя не хотят селиться в нашем доме, несмотря на то, что для нее я...
   - Перестань Наташа, - прервал ее князь. - Наши семейные проблемы совершенно не интересны молодым людям. Так вот, я беседовал весной с Чингизом, и уже тогда между нами чуть не вспыхнула открытая вражда. Но в тот раз я смирил себя и поспешил уехать. А примерно две недели назад один из моих бывших учеников из окружения Темирбека сообщил мне, что Чингиз готовит нападение на нашу школу. И я снова поехал к нему в нелепой надежде помешать этому безумству, - князь побледнел и одним глотком выпил вино. - В конце беседы с ним я понял, что должен убить безумца, но не сумел. Он хитер и ловок, как бес.
   - Зачем ему школа, князь? - спросил Рубин. - Моджахеды воюют с детьми?
   - Он безумен. Он живет чужой кровью, как вампир.
   Князь потянулся к бутылке, но сморщился от неловкого движения и попросил:
   - Налей мне Наташа. Чингиз зверь. Изверг без сердца. Остановить его нельзя. Можно только убить.
   - Когда он планирует захват школы?
   - Не знаю. Перед началом занятий, вероятно. Теперь уже скоро.
  
   Рустам сидел на пороге своего дома и, положив подбородок на ручку трости, смотрел на солнце. Ему казалось, что солнце он видит. Все остальное чувствует, а солнце видит. Аллах услыхал его молитвы и позволил видеть золотой шар. Рустам смотрел на солнце и слушал улицу. Слышал кур глупо суетившихся в его саду. Вчера он съел их мужа, и теперь они бестолково мечутся между деревьями без своего правителя. Рустам им объяснил, что петух постарел, и от него не было никакого толка, но глупые птицы его не поняли. Слышал почти беззвучные шаги соседского кота. Вот он замер перед его домом и смотрит на кур. Нет, днем, при свете желтого пылающего шара, он им не опасен. Но петуха надо у кого-нибудь выпросить или украсть, чтобы он охранял кур ночью. Рустам размышлял о петухе, когда услыхал шаги русского врача, который вылечил руку Карима. Хороший врач. Рука перестала болеть, и скоро парень снова понесет в горы отцу козий сыр и вино. Русский для чего-то остановился перед ним. Хорошо бы он дал Рустаму денег на петуха. Нет, просить он конечно не будет, но можно сказать, что курам плохо без мужа.
   - Передай Шамаеву, - тихо сказал русский, - что Темирбек на своей базе в горах. Передай, что он готовит нападение на школу в центре города. Передай пусть зайдет сегодня вечером к Наталии Якубовне. Ты понял?
   Рустам, продолжая смотреть на солнце, кивнул и услыхал шуршание денег. Никакая бумага не умеет так шуршать, как деньги.
   - Возьми.
   Рустам протянул руку и принял две бумажки по сто рублей. Если бы у него были глаза, он бы заплакал от радости
  
   Ветер с гор усилился и к вечеру затянул небо серой дымкой. Шамаев ехал в средней машине. В первой и третьей - бойцы охраны. Ехали быстро. У двадцать седьмого дома, взвизгнув тормозами, остановились. Охрана горохом высыпала из машин и стала живым коридором к воротам дома. Полковник вылез из бронированного джипа и пошел по коридору. Подойдя к воротам, он остановился. Командир взвода охраны вопросительно посмотрел на него.
   - Пятерых в рощу за домом. Пятерых в сад. Остальных оставишь у машин.
   Капитан, молча, откозырял.
   Хозяйка встретила его на крыльце дома.
   - Виктор Федорович! Рада гостю.
   - Так ли? - ухмыльнулся зам генерала по работе с населением.
   - Рада. Искренне рада. Вы, как всегда, очень своевременно. Проходите в гостиную. Познакомлю вас с моими постояльцами.
   - Вот как? Кто такие?
   - Милые и порядочные люди.
   При виде входящего зама по населению, Рубин тотчас браво вскочил со стула.
   - Знакомьтесь, господа, - чуть высокомерно произнесла хозяйка дома. - Виктор Федорович Шамаев. Частый гость этого дома.
   Журналист тоже поднялся со своего места, и хозяйка дома представила полковнику своих постояльцев:
   - Марк Ефимович Рубин, врач. Глеб Шубин, литератор. Глеб пишет роман о кавказских событиях наших дней.
   - Любопытно. Чрезвычайно любопытно, - буркнул полковник и осел на диван. - Какие же события описываете, молодой человек?
   - Грустные, полковник, - подумав, ответил журналист. - Наталия Якубовна напрасно назвала задуманную книгу романом. Роман - вымысел, а я хочу описать реальные события увиденные мной.
   - Любопытно, - повторил зам по населению. - Каких же событий вы были здесь свидетелем?
   - Печальных. Безнадежно печальных. Видел истребление кишлаков и селений. Разрушение древних городов. Видел разбросанные взрывом клочья российских солдат на пыльных дорогах. Видел глаза вдов и матерей на кавказских погостах. Видел окровавленное лицо войны, полковник штаба округа.
   Журналист замолчал, и стало слышно, как кто-то под окнами тихо напевает украинскую песню: "Гарный хлопец не журись, не журись..."
   Полковник трудно вздохнул и, не глядя на постояльцев княгини сказал:
   - Я в штаб, ребята, попал из госпиталя, а до того год командовал батальоном полка спецназа. А ты, сынок, еще не литератор, а корреспондент паршивой газетенки. Читал. Сподобился. Все статейки подписаны псевдонимами, будто стыдятся авторы своих писаний. Попробуй напиши умную честную книгу, тогда и я, трижды раненная штабная крыса, назову тебя литератором.
   - Напишет, - негромко, но уверенно сказал Рубин. - Мой друг молод, ему не везло, и его час еще не пробил, но я убежден, что он сумеет написать хорошую книгу об этой войне.
   - Я тебе верю, лейтенант.
   Под окнами перестали петь, и тот же голос громко матюгнулся. Раздалась длинная автоматная очередь, и сразу за ней, совсем близко, вторая. Потом со стороны рощи послышался нарастающий тошный вой, и перед домом на дороге ахнула мина, и снова треск автоматов, и звонко посыпались стекла. Рубин увидел, как хозяйка дома вышла из гостиной, а полковник метнулся к окну.
   - Капитан! - заорал он. - Живой?
   - Так точно, Виктор Федорович.
   - Вертушку живо! Миномет накрыть за рощей. Много их?
   - Не могу знать.
   Полковник посмотрел на молча стоящих друзей и снова повернулся к окну.
   - Три автомата в дом! - уже спокойно приказал он. - Занять позиции вокруг дома. Не преследовать. Доложи обстановку генералу. Роту спецназа сюда. Выполнять! - и уже совсем спокойно Рубину, - лейтенант, примите оружие, заприте дверь и возвращайтесь.
   Стрельба стала непрерывной. В редкие паузы между треском автоматов были слышны гортанные яростные крики команд. Снова послышался выматывающий душу вой.
   - Перелет, - сказал полковник. - Боятся угодить в своих.
   Мина действительно разорвалась в саду за дорогой. В гостиную вошла княгиня. На ее худеньком девичьем плече висели два автомата. В руках она держала рюкзак.
   - Помогите, Глеб. Тут гранаты.
   - Амазонка! - улыбнулся полковник и бережно взял у нее рюкзак, опередив журналиста. - А ты, литератор, бери автомат и запоминай бой для книги. Старайся понять, кто чего стоит.
   - Я уже понял. Вы молодец, полковник.
   - Щенок. Я не о себе.
   В гостиную вошел Рубин с автоматами. Опять возник свистящий вой летящей к ним мины. Полковник прислушался и заорал:
   - Ложись!!!
   Все, кроме княгини, упали на пол. Полковник сунул под себя рюкзак с гранатами. Мина рванула в саду. Дом дрогнул.
   - А ты чего? Жить надоело? - накинулся на хозяйку дома зам по населению, поднимаясь.
   - Не забывайтесь, полковник. Не дерзите, - она отдала один автомат журналисту, а второй сняла с предохранителя. - Нужно всем стать у окон со стороны гор.
   - Верно, - одобрил полковник и весело улыбнулся. - Извините старого мужлана, княгиня, - он обернулся к постояльцам, - вы слышали приказ, сынки? Занимайте позиции у окон и не очень высовывайтесь.
   Рубин и журналист побежали к своим комнатам.
   - Ты обещал мне парабеллум, - сказал журналист.
   - Гранаты надо было взять, - проворчал Рубин на бегу.
   Рубин стоял у окна, видел дрожащие пульсирующие вспышки работающих автоматов и людей в камуфляже мечущихся между стволами каштанов, но стрелять не решался потому, что не мог отличить защитников дома от нападавших. Потом он все же выставил ствол оружия в окно и увидел лежащего на земле человека. Человек лежал на животе, широко раскинув ноги, и прятался за невысоким пеньком. Ствол его автомата лежал на пне и был направлен прямо в него, в питерского врача, брошенного в эту бессмысленную бойню судьбой и собственной дуростью. Рубин увидел, как затрясся автомат лежащего за пнем человека, услышал визг пуль над головой и их удары в камни стены. Он испуганно отшатнулся от окна, но потом прижал автомат к плечу, прицелился и коротко нажал на спуск. Человек отбросил оружие, вскинул руки и неловко пополз, загребая под себя одной рукой опавшие листья каштанов. Другой человек выскочил из-за дерева и бросился к ползущему. Рубин навел на него прицел и длинной очередью срезал его. Рубину показалось, что в грохоте боя он услышал крик этого человека, когда тот выгнулся дугой и повалился на землю рядом с ползущим. Рубин положил автомат на подоконник и, стоя в полный рост перед раскрытым окном, смотрел на этих двух людей. Слева от него по камням дома ударила очередь, но он не шевельнулся, продолжая на них смотреть. Он ждал, что они встанут и пойдут между деревьями прочь от дома, но они лежали, не шевелясь. Потом Рубин услыхал мощный гул низко летящего вертолета, и грохот боя начал стихать.
   Рубин очнулся, когда в доме стояла оглушающая тишина. Он зачем-то закрыл окно и навзничь повалился на кровать, подложив под голову руки.
  
   Полковник сидел на диване в той же вольготной позе, как и до схватки с шакалами Темирбека. Правый рукав его мундира был в крови. Рубин неумело раздевал зама по населению.
   - Я вам помогу, - вызвалась Наталия Якубовна.
   - Это удачная мысль, - ухмыльнулся полковник.
   Когда она стаскивала рукав с раненной руки, полковник чуть побледнел, но продолжал улыбаться.
   - Ну что там? - спросил он Рубина.
   - Согните руку в локте.
   Полковник несколько раз согнул и разогнул раненную руку.
   - Сквозное пулевое ранение мягких тканей предплечья. Ни сосуды, ни мышца, ни кость не задеты. Сейчас продезинфицирую, затомпонирую и сделаю противостолбнячный укол.
   - Противостолбнячный укол себе сделай, лейтенант.
   И пока Рубин возился с его предплечьем, зам по населению увлеченно повествовал, обращаясь к хозяйке дома:
   - Выскочил я в рощу, а ваш доктор, княгиня, в окне своей комнаты столбом стоит. Стоит, как мишень в тире. Его какой-то ирокез поливает из автомата, а он стоит, как манекен в витрине военторга. У ирокеза рожок кончился, а доктор стоит. Заговоренный он у вас, что ли? С двадцати метров ирокез в него весь рожок разрядил. Ну перезарядиться я ему уже не дал. После боя я подошел к нему. Мальчишка. Шестнадцати нет, но уже в чалме. Не понимаю почему к Темирбеку мальчишки бегут.
   - А все остальное вы понимаете, Виктор Федорович? Почему они на мой дом кинулись понимаете?
   - Прознали как-то, что я у вас в гостях и кинулись. Давно эти звери на меня зубы точат.
   - Заблуждаетесь, полковник. Сегодня шакалы моего дяди хотели добить моего раненного мужа.
   Без мундира и форменной рубахи зам генерала по работе с населением вдруг стал похож на директора сельской баньки озабоченного внезапно разбитым окном помывочного отделения. Он погладил забинтованную руку и растерянно улыбнулся хозяйке дома.
   - Один аксакал за столом сказал мне: - "Промолчав, ты говоришь половину правды. Сказав половину правды, ты лжешь."
   - Вы снова забываетесь, полковник. Полуправда не нужна нам обоим. Князь дома. Он ранен. Его тяжело ранил Темирбек. Муж был очень плох, но сейчас ему лучше, и если вы хотите, он готов говорить с вами.
   Полковник встал с дивана и подошел к картине Верещагина. На картине была изображена яростная атака вражеской пехоты на наш артиллерийский редут.
   - Ты его лечишь, лейтенант.
   - Лечу. Князь никогда не воевал в отряде Темирбека. Он ненавидит своего родственника. На нем нет крови федералов, - сказал Рубин.
   - Есть, лейтенант. До сих пор у меня ноет правое плечо перед дождем.
   - Вы были заслуженно наказаны князем, Виктор Федорович. И должна отметить, наказание пошло вам на пользу, вы изменились, хотя и забываетесь иногда.
   - Изменился, княгиня, изменился. Постарел. А вот вы не меняетесь. Время щадит вас, бережет вашу девичью стать. Скажи, лейтенант, кормит вас княгиня неправильным чахохбили? Без костей. Когда-то это было фирменным блюдом этого дома.
   - Князь не воевал под началом бандита, - сказал Рубин. - И он знает дислокацию его горной базы. Темирбек ранен. Князь ударил его ножом.
   - Я тебя понял, лейтенант. Проводите меня к мужу, княгиня. Мне будет дозволено предстать перед ним в майке?
   - Он видел вас в исподнем, полковник. Если хотите, могу презентовать вам его халат. Все остальное совсем вам не по фигуре, да и халат, пожалуй, будет тесен.
   - Халат с княжеского плеча? Как скажете, княгиня. Накину. Князь не будет возражать, если наша беседа состоится в присутствии вашего постояльца?
   - Марка Ефимовича? Надеюсь, что не будет. Князь ранен, Марк Ефимович лечит его.
   Заходящее солнце светило в лицо князя. Он почти не щурясь смотрел на золотой шар.
   - Ты постарел Саддык, - сказал полковник.
   Князь молча кивнул. Лучи солнца грели его впалые щеки и высокий в глубоких морщинах лоб. Он сидел в кровати, откинувшись на подушки, грел лицо и старался не шевелить раненной ногой.
   - Я могу тебе показать на карте дорогу к базе Темирбека. Могу рассказать где и как переходить ручьи и как не попадать в ловушки расставленные на карнизах и осыпях. Я все помню. Я ненавижу этого безумного зверя и был бы рад, если бы ты убил его. Если бы ты смог это сделать, стало бы много спокойнее в нашем краю. Но ты не сможешь, - князь осторожно, стараясь не кашлять, вздохнул. - Беда в том, что ты не сможешь, Виктор. Даже если я дам тебе своего жеребца, Темирбек убьет и тебя и коня.
   - Со мной пойдет лучший снайпер округа. Он пристрелит Темирбека через ущелье.
   - Верно, база расположена на террасе между горами, и с соседней горы через ущелье можно сделать один выстрел. Если бы я был здоров, я бы провел твоего снайпера на соседнюю гору и нашел бы ему позицию для стрельбы. Как знать, возможно один выстрел бы и спас школу.
   - Почему один, Саддык?
   - Только один, - тихо повторил князь. - И то только потому, что Темирбек не ждет далекого выстрела через ущелье.
   - А вертушки? Пять боевых вертолетов смогут его достать?
   - Пустое, Виктор, пустое. Я видел около базы зенитный комплекс. Наверняка этот зверь вырыл в горе глубокие норы. Нужна ядерная бомба, чтобы выжечь эту язву с нашей земли. Я вижу повязку на твоей руке. Ты сегодня полез под пулю? Узнаю твой азарт.
   - Не о чем говорить, Саддык. Царапина. Покажи базу.
   Князь пожал плечами.
   - Покажу. Давай карту.
   - Лейтенант, принеси остатки моего мундира из гостиной.
   - Останьтесь, Марк Ефимович, - сказала хозяйка дома. - Я принесу карту наших гор.
   - Пустое, Виктор, не дойдешь, - грустно сказал князь.
   - Есть человек, который знает пешую тропу к базе, - сказал Рубин.
   Князь неловко повернулся к Рубину и сморщился от боли в колене. Все замолчали, глядя на врача.
   - Не уверен, что он согласится стать вашим проводником, полковник. Его отец в отряде Темирбека, и неделю назад парня терзал садист в комендатуре города.
   - Заставлю, - сказал зам по работе с населением.
   - Нет, полковник, не заставите. Он не Павлик Морозов, но если его отца не тронут, я попробую поговорить с мальчишкой, - сказал Рубин.
   - Я говорила с его сестрой, доктор. Вы почти вылечили ему руку, - сказала Наталия Якубовна. - Отец этого парня правоверный мусульманин. Он свято блюдет заповеди Корана. Не думаю, что он чем-то провинился перед властями.
   - Зачем же правоверный мусульманин в отряде бандита?
   - Многие до сих пор считают Темирбека поборником ислама. Поговорите с мальчиком, Марк Ефимович. Расскажите ему, что Темирбек собирается напасть на школу, и сестра парня может оказаться заложницей бандита. Поговорите. Думаю, вам он поверит. А садиста, полковник, советую немедленно убрать из комендатуры. Убрать и отправить в Россию. Здесь он не жилец.
   - Поговорю, княгиня. Я заметил, что брат и сестра любят друг друга. Парень горд, как истый кавказец и не потерпит угрозу сестре. Поэтому вполне возможно он и поможет вам, полковник, добраться до Темирбека, - сказал Рубин. - А сейчас, господа прошу нас простить. Мой пациент утомлен, и ему пора делать вечернюю инъекцию лекарства.
   - А где живет этот юноша? - спросил князь Рубина, когда они остались вдвоем.
   - На вашей улице, в доме номер семь.
   - Семь? Там жил герой артиллерист контуженный под Берлином.
   - Он жив, князь. Парень его правнук.
   - Жив? Ему должно быть за девяносто.
   - Скажите, князь. Откуда у вас полотно Верещагина? Простите мое невинное любопытство.
   - Подарок художника моему прадеду. На полотне изображен эпизод кавказской войны. Захват царскими войсками центрального бастиона столицы Дагестана.
   Рубин спрятал шприц в аптечку и после некоторых колебаний спросил:
   - А золото? Ваша жена предложила мне царские червонцы в качестве гонорара за мои услуги. Монеты вы тоже получили в наследство?
   - Получил? Не совсем так, доктор. Но это несомненно мое наследство. В начале прошлого века золото было спрятано, а я его нашел. Нашел в том самом подвале, вход в который я вам так и не показал. Не показал, доктор, по той причине, что нашел я там еще не все, что мне было завещано. Нет, разумеется, я не вижу в вас конкурента, Марк Ефимович. Но поиски клада занятие азартное и я бы сказал интимное. Надеюсь, вы меня понимаете.
   - Конечно, князь. Я великолепно вас понимаю. Вот еще что. В самое ближайшее время я должен вернуться в свою часть, поэтому свои обязанности я намерен возложить на Наталию Якубовну. Я ее подробно проинструктирую и она завершит лечебный курс амбицилина. Кроме того я попрошу полковника Шамаева, чтобы он озаботился вашим дальнейшим лечением.
  
   Глава 5 Селяне.
  
   Официант склонился к уху Рубина и интимно прошептал:
   - Абрау-дюрсо, лидия, айгешат и вино умершего хозяина.
   Он выпрямился и с досадой посмотрел на соседний столик, за которым трое солдат и девица с подбитым глазом пили пиво и грызли принесенную с собой воблу. Обсосанные рыбьи хребты и чешуя громоздились в центре стола неряшливой горкой.
   - Какого еще хозяина? - не понял Рубин.
   - Самого большого. Хванчкара у нас есть, уважаемый. Нигде в городе нет, а у нас есть.
   - Вот как? А довоенный коньяк у вас есть? - спросил Рубин.
   - Найдем! - радостно пообещал официант. - Четыре звезды. Коллекционный.
   - Фирменные выдержанные коньяки не маркируются звездами, уважаемый. Принеси коньяк довоенного разлива. Есть такой?
   - Поищем, - без энтузиазма сказал официант. - Лицо его с тяжелым фиолетовым носом поскучнело.
   - Если не найдешь, принеси хорошее сухое вино. Ты понял? Хорошее сухое. Принеси шашлык из барашка. Две большие порции. Мы не обедали сегодня. Понял, уважаемый? Из молодого барашка. И фрукты. Все. Ступай.
   Официант мялся и не уходил.
   - Что-то не ясно?
   - Я все понял. Зачем вино? Чачу принесу. Чистую, как слеза. Первач! Будете довольны, клянусь! Отец гонит. Сам пью.
   - Первач, говоришь? - Рубин посмотрел на журналиста. - Горит?
   - Синим пламенем. Как спирт.
   - Пусть несет, - согласился журналист.
   - Ладно, неси свой самогон.
   - Мигом, - обрадовался официант. - Шашлык из молодого барашка не сразу будет.
   - Надеремся, - весело сказал журналист после ухода официанта.
   - Как и собирались на дороге после грозы, - Рубин вспомнил, как шевелились ноги журналиста, когда тот вывинчивал из осколочной мины взрыватель. - Отвратительная тогда была минутка. Мерзко вспоминать.
   - Не вспоминай. Давно прошла уже. Все проходит, - журналист сделал глубокомысленное лицо подобающее библейской фразе.
   Официант нежно поставил на стол графин с мутноватой жидкостью и большое блюдо с черным и зеленым виноградом. Он остался у стола и смотрел, как Рубин разливает самогон в граненные стаканы.
   - Хочешь с нами выпить? - спросил его Рубин. - Тогда неси себе стакан.
   Официант отрицательно помотал головой и, не отрываясь смотрел на графин. Журналист взял свой стакан и понюхал его.
   - Букет сложный. Твой предок его уксусом не купажирует?
   Официант укоризненно посмотрел на журналиста, обиделся и ушел. Чача сильно пахла прелыми яблоками, но была очень крепкой.
   - Первач, - одобрительно сказал Рубин и взял длинную кисть черного винограда. - Этот сорт называется франгула. Винный сорт.
   - Ты же говорил, что винные сорта еще не созрели.
   - Лето выдалось жаркое. А вообще-то франгула осенний сорт.
   - Ну а теперь, лейтенант, давай выпьем на брудершафт. Грязная дорога и схватка с шакалами Темирбека нас побратали.
   - Не торопись, Глеб. Подождем баранину. Напишешь репортаж "Грязная дорога"?
   Журналист взял графин и еще раз понюхал его содержимое.
   - Странный запах.
   - Сивуха. Сивушные масла. Завтра башка будет болеть, поэтому ничего не напишешь.
   - Напишу, Марк. Крестоносец напишет бесцветный репортаж, а у меня крепнет желание написать сердитую книгу: "Грязные дороги грязной войны".
   - Обязывающее название. Честная книга о кавказской бойне нужна российскому читателю.
   Они замолчали, думая об этой страшной войне на выживание. За соседним столом солдат, сидящий рядом с девицей, что-то рассказывал, отчаянно жестикулируя и гримасничая, а девица, обняв его за шею, громко хохотала.
   - Я ее схватил и думал, что она мне сейчас врежет, а она уже холодная, - сказал солдат, и девица взвизгнула от восторга. Два других солдата тоже засмеялись.
   Официант принес большое глубокое блюдо с кусками мяса и пучками зелени. От блюда распространился по всему залу дивный аромат. За соседним столом перестали смеяться и повернули к ним головы.
   - Принеси им шашлык, - сказал Рубин официанту.
   Официант презрительно скривил толстые губы.
   - У них денег нет.
   - Я заплачу. Принеси такое же блюдо.
   - Нет. Барашка больше нет.
   - Нет шашлыка? - удивился Рубин.
   - Почему нет? Шашлык есть, Барашка нет.
   - Неси, какой есть. И чачу.
   - Нет, - почему-то рассердился официант, - чачу не могу. Хванчкару принесу.
   Официант подошел к соседнему столику и что-то сказал. Девица посмотрела на Рубина, улыбнулась и подмигнула ему неподбитым глазом.
   - Давай за братство врачей и военкоров, - сказал Рубин и налил по полному стакану себе и журналисту.
   Они звонко чокнулись стаканами, выпили и принялись за нежное мясо барашка приправленное горькими душистыми травами.
   После третьего стакана Рубин вдруг сильно устал, и напряжение непрерывно стискивающее его душу с той поры, как он покинул Питер почти исчезло.
   - Не верю я, Глеб, что ты вор, - неожиданно для себя сказал он. - Всякое, разумеется, бывает с нашим братом интеллигентом. Бывают обстоятельства, которые гнут, а то и ломают. Но в тебе стержень прочный вижу. Ни с какого бока ты вором не смотришься.
   - Быстро ты. Неделя еще не прошла, как мы знакомы, а ты уже стержень во мне разглядел. Прозорливец. Но дело в том, Марк, что твоя проницательность на мою судьбу повлиять никак не может.
   - Не скажи, парень. Может случиться, что и пересекутся наши пути.
   - Наши? Наши уже пересеклись. Мы с тобой какой уж день рядом ходим.
   - Не понял ты. После окончания контракта, собираюсь в Москве стабильно осесть. Как, говоришь, отель библейский называется? "Новый Ковчег"?
   - Вот ты о чем. С дядей хочешь пообщаться? Не советую. Не советую, Марк. Он нездоров, ненавидит проблемы и пребывает в тривиальном убеждении, что проблемы исчезают вместе с их носителями. Как говаривал вождь и учитель: - "Нет человека, нет проблем". Поэтому поостерегись, лейтенант. Мы когда обратно? Или ты надумал дезертировать?
   -.Завтра утром должен быть в отряде. Вернусь к "фронтовым будням".
   - Ночь уже. Не успеем.
   - Пойдем спать, Глеб. Устал. Устроимся в машине. Ты сзади, я спереди.
   - Спереди неудобно.
   - Плевать. Я сейчас стоя могу заснуть, как лошадь.
   На улице к ним подошел солдат. На одном его плече висел автомат, на другом девица. Солдат неловко козырнул.
   - Спасибо за шашлыки, лейтенант. Я так понял, что вы утром поедете в райцентр?
   - Поедем.
   - Меня возьмете?
   - Уедем с восходом. Ждать не будем.
   - Спасибо, лейтенант.
  
   Рубину снился привычный питерский сон, когда солдат сунул руку в окно и тронул его за плечо.
   - Здравия желаю, лейтенант.
   Рубин раскрыл глаза и тут же зажмурился. Голова болела немилосердно.
   - Это чача, - сказал солдат, - носатый что-то добавляет в нее для крепости. Я месяц назад накололся и с тех пор пью там только пиво. Пиво у него нормальное. Хорошее пиво. Я принес бутылку. Глотните. Должно полегчать.
   Пиво было холодным, и Рубину действительно стало чуть легче.
   Солнце кровавым шаром лежало на далеких восточных горах. Нужно было ехать. Рубин поднял спинки передних сидений и посмотрел на журналиста. Тот спал на заднем диване, положив под голову свернутую куртку.
   - Если позволите, я поведу тачку, лейтенант, а вы пока позавтракайте. Здесь лепешка и сулугуни, - он сунул в окно пакет.
   Рубин освободил место водителя и развернул пакет. Лаваш был суховат, но сыр совсем свежий, со слезой. Солдат снял автомат с плеча и залез в машину.
   - Куда его?
   Рубин принял автомат, проверил предохранитель и аккуратно положил его себе в ноги на пол салона. Солдат включил двигатель и грел его на малых оборотах. Рубин разломал сулугуни пополам, половину положил в пакет для журналиста, а вторую половину начал есть.
   - Ты до райцентра? - спросил он солдата.
   - Выйду на полпути. Моя часть расположена в ста двадцати километрах от города.
   - Знаю, - Рубин вспомнил грузовик с солдатами, - Слева от дороги.
   - Верно, лейтенант, - солдат мягко тронул машину. - Вы бы вздремнули пока. Друг ваш еще спит.
   - Я проснулся, - сказал журналист хриплым басом. - Даю клятву никогда больше не пить самогон.
   - Носатый что-то кладет в него, - повторил солдат.
   Рубин протянул журналисту остатки пива и пакет с сыром.
   Когда выехали из города стало совсем светло. Начинался жаркий кавказский денек, очередной день грязной войны.
   Солдат вел машину уверенно и быстро. Они поднялись на невысокий холм и с его вершины увидели яркий снежно белый под лучами утреннего солнца автобус с большим красным крестом на кузове.
   - Санитарный? - удивился солдат и сбросил газ.
   Автобус стоял наискосок поперек дороги и Рубин увидел, как через его заднюю дверь вылезли трое с автоматами и средний поднял оружие и прицелился в их машину. Солдат остановил "Ниву", выхватил из под ног Рубина автомат, распахнул свою дверь и выскочил из машины. Рубин услыхал короткую очередь и солдат, отбросив оружие ткнулся лицом в пыль. Трое, держа автоматы в руках, не торопясь, направились к их машине. "Ну вот, пожалуй, и все" - подумал Рубин и оглянулся. Журналист, продолжая жевать сыр, с любопытством смотрел на подходивших.
   - Что за мужики? Моджахеды? - спросил он.
   - Селяне, - ответил Рубин.
  
   Глава 6 Журналист.
  
   После подвала горного кишлака Уркыль Шубин не поседел и не потерял чувство юмора. Как и прежде, в обществе обаятельных дам, выпив пару рюмок, он удачно шутил и был заметен. Сны? Они становились все реже. Ночи, когда он пугал женщин хриплым стоном и страшным потным лицом, давно не повторялись. Последняя такая ночь случилась прошлым летом на подмосковной даче после шашлыков и изрядного подпития. Тогда Шубин успокоил сестру хозяина, ловко симулировав пищевое отравление. Здоровый шубинский организм старательно вытирал из его мозга кавказские воспоминания. С нелепым ощущением железного кольца на левой ноге Шубин смирился. Он давно понял, что оно останется надолго, и жил с ним. Оно теперь почти не влияло на походку, было совершенно незаметно окружающим, и Шубин сумел убедить себя, что это мелочь. Крошечный скелетик в шкафу, который есть у всех. Там, в подвале, прикованный к разлагающемуся трупу, он переосмыслил свою личностную сущность. В жутком гнилом мраке растаяла, исчезла самодостаточная прочность его натуры. Осталась просто живая душа человека. Там он великолепно понимал и сочувствовал человеку спеленатому смирительной рубахой, который, находясь в палате номер шесть, тем не менее глубоко убежден, что он испанский король, или Магеллан, или целомудренная дева Мария. Там он понял, что индивидуальность хрупка и ненадежна, а ценность и смысл жизни только в ней самой.
   В редакционном коллективе газеты "Голос", куда Шубин недавно легко вписался, никто не знал о его затянувшемся кавказском вояже. Старых приятелей и знакомых он старательно избегал, а новым придумал весьма достоверную автобиографию. В том подвале Шубин поклялся выжить. Клятву выполнил и жил, не хмелея от восторга и не паникуя от общей социальной неустроенности. Он писал добротные статьи, избегая сенсаций и коварной популярности. Был, был человек, который знал о нем все, помнил его настоящую фамилию и, возможно, ждал. От этого человека Шубин удрал в Москву и надеялся никогда его не встретить в этой короткой жизни.
   Рыжую кошку он подобрал у помойки пару месяцев назад и назвал ее Рагнеда. Кошка относилась к Шубину неплохо, позволяла себя гладить и иногда томно мурлыкала. Нет, конечно же на помойке было веселее.  Кавалерились настырные коты, веселил широкий ассортимент ароматов, радовал разнообразный рацион, но ночами уже пахло зимой, а рыжая кошка была предусмотрительна. Когда Шубин работал, Рагнеда вальяжно устраивалась на теплом мониторе и свешивала хвост на экран. Он ворчал, но хвост не трогал. Под мерный перестук клавиш Рагнеда засыпала и ей снилась родная помойка. Кошка взревывала, скребла когтями пластик, крутила хвостом.
   - Сон, это всего лишь сон. Иллюзия, - успокаивал ее хозяин и мрачнел.
  
   Шубин рано пришел домой. Неприкаянно помотавшись по квартире, залез в холодильник и нашел впаянный в ледяную корку кусок мяса.
   - Мамонтятина, - сообщил он о своей находке кошке, - тебе как? Себе я поджарю.
   Выдрав заледеневший кусок с помощью вилки и ножниц, Шубин бросил его на сковороду. Через минуту оттуда повалил пар и запах. Оба принюхались. Кошка посмотрела на хозяина, вздернула хвост и, не оглядываясь, гордо покинула кухню.
   - Дура, - сказал ей Шубин вдогонку, - круто замороженный продукт может храниться веками, не теряя пищевых качеств. Научный факт. Я читал. Запах ни о чем не говорит.
   Еще через минуту его одолели сомнения.
   - Ну извини, - он снял сковородку с огня и приоткрыл форточку, - на этот раз ты, вероятно, права.
   Шубин открыл бумажник, подумал и надел плащ. Кошка не пришла его проводить.
   - Ну не дура, не дура. Я же извинился, - крикнул ей Шубин. - А вообще-то не частые разгрузочные дни - образ жизни олигархов, - и уже захлопнув дверь и спускаясь по лестницы, он добавил, - у нее нет знакомых олигархов, но про разгрузочные дни она должна знать.
   Беседы с собой были жизненно важны там. Эта привычка помогла ему выполнить клятву, и он позволил ей остаться. Взял ее с собой в человеческую жизнь.
   В ресторан отеля "Новый ковчег" Шубин любил ходить один. Теперь он считал себя гурманом и позволял себе тихие кулинарные радости. Кухня "ковчега" была, и в самом деле, превосходна. Шубин бывал там в дни получек и гонораров. Умеренно пил хорошее вино, заказывал "правильные" блюда в "правильной" последовательности, был молчалив и улыбчив. К нему привыкли. С ним здоровались, ему улыбались, никого не смущал его свитер, не очень глаженые брюки и скромные чаевые. Нагловатых, с толстыми бумажниками, гостей, замотанных в золотые кандальные цепи, в "ковчеге" всегда было предостаточно, а истиные ценители творчества поваров  стали во времена крутой ломки человеческих судеб редкостью.
   Отель "Новый ковчег" внедрился в городскую плоть сразу за кольцом бульваров. Шубин прижал свой жигуленок к стене на краю стоянки. Он отдал гардеробщику плащ и спустился в "подводный" этаж. Эта часть "ковчега" была умело и стильно декорирована. За стеклянными стенами жил темный, безжалостный, мрачный мир океанских глубин. Аквариумы были подсвечены, и через стекло можно было наблюдать беззвучные драмы и смертельные поединки экзотических подводных тварей. Зрелище входило в меню, и Шубин иногда подолгу застревал перед стеклом. Он углядел какую-то бурую кляксу с извивающимися щупальцами, распластавшуюся на песке, но уяснить ее намерения не успел. С ним поздоровался знакомый официант.
   - Боюсь, сегодня не ваш день, - сказал официант, оглянулся и закурил. Курить в "присутственных" местах труженикам отеля не разрешалось.
   - Что так? - удивился Шубин.
   - Юбилеют какого-то парня из ваших. Перегрузились. Шумно ликуют.
   - Ну ты сунь меня в сторонку к стеночке.
   - Достанут. Я же говорю из ваших. Из "Голоса".
   И тут Шубин вспомнил, что из Якутии, с приисков, прилетел лихой выпивоха Алешка Крутояров. В командировку Алешка мотался к алмазному королю Крутоярову Матвею, который, по совместительству, был отцом Алешки. Шубин легко представил сценарий, который режиссирует алмазный принц, сморщился, как от недозрелой антоновки, и захотел удрать. Но вновь не успел. Из открывшейся ресторанной двери выпал и, чтобы удержаться на ногах, схватил его за плечи заведующий отделом Григорий Ильич Шушкевич. Лет десять назад Григорий Ильич был главным редактором газеты, и его по инерции побаивались сотрудники "Голоса". Считалось, что на пути Григория Ильича в Большую Прессу стал коньяк. Сам Шушкевич был убежден, что это не так. " У меня слишком трезвые для газетчика взгляды на жизнь, - пояснял он, - и я вынужден компенсировать их выпивкой". За долгие годы он выработал весьма совершенный способ компенсации, то есть пил ровно столько, чтобы выглядеть трезвым, деловым работником, радеющем о престиже и тираже газеты.
   - Шубин, ты? Я тут отдохну с рыбками, - Шушкевич плюхнулся на низкую банкетку у стеклянной стены и прикрыл тонкими птичьими веками выпуклые глаза. Его длинное изможденное лицо выражало полный покой, как у человека, которого долго терзала жестокая боль, и ему только что сделали укол пантопона.
   - Здесь есть уютный "уголок клиента". Там можно подремать.
   - Нет, Шубин. Я теперь почти не сплю. "Уголок клиента?" - Григорий Ильич хихикнул и игриво качнул пальцем. В его голосе тоже были покой и удовлетворенность. Напился, старик, - раздраженно подумал Шубин, - напрасно он сюда притащился. Надо было зайти в магазин, купить колбасу и яйца. Рагнеда была бы довольна. А теперь...
   - Все будет хорошо, парень, - вдруг сказал Шушкевич. В выпуклых блеклых глазах старика тоже был покой.
   - Это почему же? - удивился Шубин. Старик пожал худыми мальчишескими плечами.
   - Не знаю, - сказал он, - такая, видимо, у нас дорога. Дорога в "хорошо". И сколько мы не пытаемся с нее свернуть, ничего не выходит. В конечном счете все идет нам на пользу. Рабство, инквизиция, фашизм, все - впрок. Наши социальные неурядицы тоже как-нибудь да пойдут впрок.
   - А война? Война тоже на пользу? - спросил Шубин, изумленно глядя в выцветшие, как у старой куклы глаза.
   - И война, - эхом негромко подтвердил старик.
   Шубин почувствовал к нему жалость. Как же ломала тебя твоя газета, если под конец жизни ты мертвой хваткой вцепился в эту детскую наивную чепуху. Конечно, без изрядной порции спиртного такая сказочка не успокоит.
   - Это вы, Григорий Ильич, удобно придумали, - устало сказал Шубин, - особенно для газетчика. Можно ни во что не вмешиваться. Наблюдай и в любой мерзости отыскивай пользу. А отыскать можно, это я, конечно, понимаю. Стоит только постараться, и людоед становится селекционером, выводящим новую породу людей. Несъедобную. Для человечества в этом может и есть польза, но вы попробуйте ее разъяснить тем, которые съедобные.
   - Вот тут Шубин вы попали в самую точку. Именно так и происходит эта самая эволюция. Чем хуже, тем лучше. А мерзости, про которые вы говорите, и есть пружина. Пружина двигающая нас вперед. Обезьяны превращались в человека не от хорошей жизни. Пока у них было вдоволь бананов и никто их особенно не выедал, им это было ни к чему. А вот когда - оледенение, и нет ни джунглей ни кокосов, а вокруг саблезубая мерзость... Вот тогда-то им и пришлось очеловечиваться, чтобы выжить. Вы понимаете Шубин? Чтобы выжить! - В высоком, чуть визгливом, голосе Шушкевича появилась напряженность, энергия, почти страсть. А лицо не изменилось. Будто внутри старика говорил кто-то другой, а сам он слушал говорившего с едва заметным интересом, как слушают приятную давно знакомую мелодию. - И никто им не объяснял, что саблезубый людоед им на пользу, что только с его помощью, они...
   Снова распахнулась дверь, и голос старика утонул в хриплых неистовых воплях популярного певца. Первым выскочил из дверей ресторана совершенно пьяный фоторепортер Костя Певцов. За ним вываливались остальные гости алмазного принца. Юбиляра среди них не было. Фоторепортер проскочил холл, ткнулся в стеклянную стену, мячиком отскочил от нее и заметался по комнате. Он держал в руке камеру на длинной ручке и размахивал ей, как канатоходец веером.
   - Всех к стенке! - орал он, стараясь перекричать певца, - я вас всех увека...увекувечу.
   Какая-то дама в бретельках вместо платья увернулась от потерявшего управление тела репортера, и Шубин поспешил ей на помощь.
   - Пусти меня, Глеб. Я почти трезв и не упаду. Я должен отснять нашего доплес... доблестного юбиляра в окружении соратников. Соратников к стенке! Вот к этой. Они - задний план, - тело фотографа извивалось в попытках сохранить равновесие.
   Встрепанные, воспаленные "люди газеты" раздражали Шубина. То они цинично издевались над всем, то произносили высокопарные неискренние речи. Гнали пургу, как они это называли. Наглые, бесцеремонные и равнодушные. Им на все плевать. Иногда, напившись, они честно говорили об этом. Вынуждены врать и кривляться за деньги. Газета приучила их к этому. Великая нация, мужество, единство, последнее усилие, долг прессы... Чушь собачья. И эта усохшая газетная мумия тоже отлично знала, что все это чушь. Он-то знал лучше других. Но как ловко приклеил Дарвина к нашей российской безнадеге. Насосался и разомлел. Долг прессы. Ликбез: "Что каждый должен знать про нашу войну". Террористы. Боевики Аллаха. Зачистки. Смерть спрятанная в пыли дорог. Подвалы. Цепи... Шубин почувствовал, как у него вспотело лицо, и спазм сжал горло. Как он-то оказался в этом гнилом болоте? Как?
   Наша война. Она длится уже больше десятка лет и вошла в жизнь страны, как входит в жизнь человека тяжелая хроническая болезнь. Вначале ее старались не замечать. Но она, как рак, росла и разъедала тело страны. Метастазировала в Москве и Питере. В Сибири, на востоке и юге. Кавказский синдром. Теперь к ней пытались привыкнуть и приучить население. Долг прессы. Кому и за что он должен?
   Шубин спустился в туалет, сунул затылок под струю холодной воды и подождал, пока отпустит горло.
   - Поужинал, кретин, - пробормотал он вслух, - разбередился на пустом месте.
   Он вынул голову из-под крана и увидел в зеркале давешнего официанта курильщика. Тот стоял за его спиной и протягивал ему листок бумаги.
   - Ты чего подкрался? - Шубин вынул расческу и пригладил мокрые волосы. С них по спине покатилась холодная струйка. Он поежился и снял с крючка полотенце.
   - Записку вам велено. И проводить, если пожелаете.
   Шубин взял вырванный откуда-то листик и прочел: "Зайди в 101. Нужен. Очень."
   Шубин удивленно повертел листок. Подписи не было.
   - Это от кого же? И почему ты решил что мне?
   - Постоялец просил. Вы Марк Рубин?
   Горло сжал привычный спазм и Шубин закашлялся. Перестав кашлять, он хрипло спросил:
   - Дама?
   - Нет, мужчина.
   - Забавно, - у Шубина окаменели скулы, он почему-то вспомнил о рыжей голодной кошке и сказал:
   - Веди.
   Они поднялись на два этажа и по топкому ковру прошли в торец коридора.
   - Сюда вам, - сказал проводник и быстро, не оглядываясь, пошел назад. Шубин подошел к, стилизованной под корабельную, двери и прислушался.
   - Ну что журналюга. Лоцман слинял, - он перечитал записку, - кому-то ты очень нужен. Прояви любознательность.
   Он нажал большую, с ладонь, розовую кнопку. Подождав и не услышав щелканье отпираемого замка, Шубин нажал вторично и толкнул дверь. Дверь беззвучно скользнула и утонула в стене. Шубин вошел в комнату,  сразу увидел труп и быстро огляделся. Сто первая "каюта" была пуста, но из-за двери в ванную слышалось журчание воды. Он постучал в запертую дверь.
   - Есть тут кто?
   - Да, - женский голос был чуть удивлен, но спокоен, - а вы кто?
   - Случайный человек. Да вы не торопитесь. Я сейчас уйду и не буду вам мешать.
   - Мне мешать? - удивилась женщина. Журчание воды прекратилось.
   Шубин закрыл входную дверь, щелкнул замком, метнулся к коричневому дипломату, лежащему на диване, и попытался его открыть. Кодовый замок не поддавался. Дверь ванной открылась и в "каюту" вплыла высокая статная дама в розовом махровом халате. Шубин сел на диван рядом с дипломатом. Женщина посмотрела на Шубина, хотела что-то сказать и увидела тело, сидящее за столом, с ножом в спине. Она побледнела, прижала ладони к щекам и тихо спросила:
   - За что вы его? - потом вдруг прихмурила брови, зло посмотрела на Шубина, - теперь меня убьешь, случайный человек?
   " Не она, - подумал Шубин, - или, талантливее актрисы я не видел. Надо рассмотреть его лицо".  Он за волосы приподнял голову трупа.
   - Господи! Что ты делаешь? - прошептала женщина и сняла трубку телефона.
   - Вот этого делать пока не надо, - Шубин опустил голову и подошел к ней.
   - Убьешь, подонок?
   - Я вас не трону, но попробую обвинить в убийстве этого человека. Положите трубку и, если вы твердо решили обойтись без истерики, давайте поговорим. Кто убитый и кто вы? На ноже, вероятно, остались отпечатки. Они не совпадут с моими.
   - Какие, к черту, отпечатки? Нужен врач. Может, он еще жив.
   - Я врач. Этот человек мертв. Кто он?
   - Ты убил незнакомого человека?... Тебя наняли! - на ее лице появилось выражение гадливости, - я знаю, кто тебе заплатил. Тебя схватят! Отсюда...
   Шубин обнял ее за плечи и прижал ладонь ко рту.
   - Тише. Бога ради не кричите, - он сильней прижал руку. Женщина выпустила телефонную трубку, попыталась оторвать руку от лица, и принялась колотить его по спине и затылку.
   - Не зверей, дуреха. Не убивал я твоего... не знаю кем он тебе,... - он толкнул ее и она, не удержавшись, села на диван.
   - Случайный человек?! Бога он поминает! - в ее глазах светилась ярость. Вдруг она схватила дипломат, быстро набрала шифр, откинула крышку, сунула в него руку и выхватила маленький блестящий пистолет. Шубин хотел помешать ей, но передумал и остался стоять у стола. Увидев направленное на него оружие, он сел на стул, взял стоящую на столе бутылку вина и наполнил один из двух пустых бокалов.
   - Кино, - пробормотал он и отпил глоток. - Захватывающий детектив. Уймись ты, уймись! Ну ладно бы слезы, слюни, рыдания. Я бы понял. Почему ты не кинулась к трупу и не заорала: "Нет, нет, нет!"? Почему? Примерно так должна вести себя дама при виде убитого любовника. Если, конечно, не она убийца. Теперь мне ясно, что дипломат твой. Почему в нем эта игрушка? Стрелять, кстати, не советую. Калибр меньше пяти. Поцарапаешь и нарвешься на грубость. Повторяю, когда я вошел в эту "каюту", нож уже торчал в его спине. Но человек я не совсем случайный, поэтому хочу разобраться. Опусти свою жуткую базуку и поговори со мной. Я голоден и у меня дома кошка не кормлена. Если не будешь отвечать на мои простые вопросы, я уйду, оставив тебя с трупом, и постараюсь обо всем этом, как можно скорее забыть. Уяснила перспективу? Появятся матросы этого сухопутного корабля и быстро тебя разговорят. Ребята они ушлые и очень не любят трупы в этом богоугодном заведении. Это я знаю.
   Шубин, не торопясь, выпил вино, взял из вазы яркий крупный апельсин и начал его чистить.
   - Зачем ты вошел в комнату?
   - Был приглашен.
   - Кем?
   - Не знаю, - Шубин сунул в рот дольку апельсина и посмотрел на даму. Она положила пистолет на диван, но ее лицо оставалось злым и хмурым. "Точно не она" - решил он и уточнил:
   - Пока не знаю. Но надеюсь с твоей помощью узнать. Сколько я понимаю, ты влипла в чью-то разборку. Возможно, и я тоже.  Вот что, миледи, сложившиеся жутковатые обстоятельства настойчиво рекомендуют нам познакомиться. Инкогнито может плохо повлиять на наше здоровье. И времени у нас в обрез. Матросики здесь шустрые. Глеб Шубин. Журналист. Газета "Голос" - представился он. - Хорошее вино, - Шубин взял бутылку, - сухой токай. Бокал пошел бы вам на пользу.
   - Случайный человек. Не совсем случайный. Врач. Теперь журналист. Вы заврались, сэр. Как ты можешь жрать в метре от убитого человека?
   Каюту наполнила напряженная тишина. Стало слышно тяжелое и частое дыхание женщины. Шубин проглотил последний ломтик, встал и прошел в ванную комнату. В небольшом тамбуре была аккуратно сложена на банкетке женская одежда. Он рассмотрел ее, пощупал влажное полотенце, увидел испарину на зеркале и вышел в "каюту".
   - Я жду откровений.
   - Маргарита Николаевна Волчек, - выдавила из себя дама.
   Шубин подошел к убитому похлопал по серому твидовому пиджаку и вынул бумажник. Кроме паспорта там оказалось три пластиковых кредитных карточки и тонкая пачка долларов.
   - В каких отношениях вы были с Домбровским Яном Станиславовичем?
   - Вы не могли бы показать мне свой паспорт?
   - Я вышел ужинать, Маргарита Николаевна, и никак не предполагал попасть в криминальную передрягу в этом заповеднике. Билет российского журналюги вас устроит?
   Шубин вынул истрепанную книжечку, на которой угадывалось золотое тиснение, и отдал ее даме. Она сравнила фотографию с оригиналом, вернула книжицу и потребовала:
   - Клянитесь, что не вы его убили.
   Он посмотрел на часы и про себя матюгнулся.
   - Сколько вам лет? Вы до сих пор верите клятвам? Клянусь памятью плотника Ноя и всех его наследников.
   Дама глубоко вздохнула и прижала пальцы к вискам.
   - Два года назад он был моим начальником.
   - Маргарита Николаевна, цейтнот у нас. Где и каким? Коротко. И что произошло за два года?
   - В Питере. Я была секретарем Яна и... мы дружили. Неожиданно он уехал и пропал. Два года я о нем ничего не знала. Пять дней назад мне передали от него записку. В ней он назначал мне свидание сегодня в отеле "Новый ковчег". Я собралась и прилетела.
   - Откуда пугач?
   - Он сам подарил мне "монте-кристо" и в записке просил привезти его в Москву.
   - Как вы его здесь нашли?
   - Назвала внизу фамилию, меня проводили.
   - Кто передал вам записку от него?
   - Незнакомый человек, - Маргарита Николаевна замялась, - странный человек.
   - Чем же?
   - Он был одет не по погоде. В меха. Говорил с акцентом. Широкое лицо. Глаза узкие с прищуром. Улыбался не к месту. Я предложила ему стакан чая. Он отказался. Сказал: "жарко у тебя, однако", надел шапку и ушел.
   - Записку сохранили?
   Маргарита Николаевна вынула из дипломата элегантную дамскую сумочку, порылась в ней и протянула бумажку. Шубин взял ее, прочел, сравнил со своим приглашением, сунул обе записки в карман.
   - Как Домбровский вас встретил? Что сказал?
   - Обнял, поцеловал, спросил привезла ли я оружие. Было заметно, что он удручен и растерян. Сказал, что его преследуют, что даже здесь он не чувствует себя в безопасности, и что я должна ему помочь как можно быстрее покинуть страну. Упомянул, что ждет еще одного порядочного человека. Потом он заказал по телефону вино, а я пошла принять душ с дороги.
   - Когда вы пришли, он был один?
   - Да. Но когда я сюда шла, то встретила в коридоре парня. Сейчас мне кажется, что он вышел из номера Домбровского.
   - Парень? Опишите его.
   - Высокий русоволосый юноша.
   - Служащий отеля.
   - Не думаю. Здесь они все в белом, а парень был в темном костюме.
   - Лицо запомнили?
   - Он очень торопился и когда проскочил мимо, отвернулся.
   - Скажите, Маргарита Николаевна, Домбровский был левша?
   - Не знаю... Да нет, он был как все. Писал правой рукой.
   Шубин посмотрел на часы, сморщился, минуту молча походил по комнате и остановился перед сидящей дамой.
   - Слушайте меня внимательно, королева Марго. Я сейчас уйду. Вы запретесь, наденете одежду, в которой приехали, и будете меня ждать. Мне откроете по трем длинным звонкам. Никому больше не отпирайте. Заметьте время. Если через два часа я не вернусь, вы постараетесь тихо удрать, ближайшим рейсом улететь домой и прочно все забыть.
   Из бумажника убитого Шубин вынул деньги и протянул их даме.
   - Возьмите. Здесь хватит на дорогу и на... забывчивость.
  
   Глава 7 Отель "Новый Ковчег".
  
   Москва не самый спокойный город страны, но, пожалуй, и не самый беспокойный. Среднестатистический город. И среднее число преступлений в стране, которое на него приходится в нем, вероятно, и совершается. Здесь грабят, жгут, дерутся и убивают. Это происходит на окраинах быстро растущего города, в фешенебельном центре, на людных улицах, в тихих особняках, в столичных магазинах, в театрах, в концертных залах... - словом, везде, где живут, работают и развлекаются жители мегаполиса. И, разумеется, чаще, чем в других местах, потасовки и убийства происходят в различного рода питейных заведениях престольного града, где злоба, досада, зависть и неудовлетворенность в смеси с алкоголем превращаются в особо взрывчатый коктейль. В стране все подлежит учету чиновников. В последние годы статистика стала официальным культом. В конце каждого месяца в центральном милицейском управлении города составляется "сводная карта преступности". На экране монитора аккуратными значками высвечиваются преступления, совершенные  в столице за прошедший месяц. Убийство - крохотный трупик, поджог - язычок пламени. И все блюстители порядка, от постового до главного милицейского чина давно привыкли, что на этой карте есть белое пятно.
   В Престольной есть место, где никогда ничего не случается. Отель "Новый Ковчег".  Ресторан, бары, бассейны, зимний сад с вековыми тропическими деревьями. Отель "Новый Ковчег" - лучшая кухня города! Отель "Новый Ковчег" - чудо комфорта! Отель "Новый Ковчег" никогда не упоминался ни в одном милицейском протоколе. Отель "Новый Ковчег" - место где никогда ничего не случается! Семь человек из каждой тысячи москвичей ежемесячно будут избиты и ограблены. Одного из трех тысяч убьют. Такова статистика. Но вы могли поселиться в отеле "Новый Ковчег", плавать в бассейне, есть свежайших омаров, гулять под пальмами и послать статистику к черту. Вас не тронут. Табу! Вы в белом пятне. Отель-заповедник. Да, попасть в заповедник стоит больших денег. Очень больших. Отель "Новый Ковчег" - самый дорогой отель страны, но тем не менее, постояльцев там всегда много. Сицилийская мафия или исламские экстремисты достанут вас на Таити и Мадагаскаре, в снежной сибирской тайге и африканской саванне, на Канарах и в сельве Амазонки. Кровавые щупальца опутали планету. Страну захлестнули яростные волны насилия. Библейский потоп! Спасайся, кто может! И кто мог, спасался в "Новом Ковчеге".
   Шубин с силой распахнул массивные врата холла, стилизованного под "Сияющий Чертог". На столицу пала зябкая осенняя ночь, но в "Ковчеге" кипело и пенилось заповедное истерическое веселье. Сверкающие голубым люминесцентным светом колонны уходили в лазурную твердь купола. Журналиста сразу у входа окружили три дюжих ангела-хранителя в девственно белых фраках.
    - Бар? Ресторан? Номер?
   Один приценивался к клиенту и задавал вопросы. Два других стали по бокам чуть сзади. Шубин почувствовал легкие порхающие прикосновения. Таков нерушимый закон отеля-заповедника. Из других питейных заведений столицы ночного клиента могли и выставить, здесь нет. Здесь было королевство услуг и комфорта. Клиенты покидали заповедник в одном и только в одном случае. В случае полного отсутствия кредита. В отеле было великое множество мест, где вы могли напиться чем угодно, и как угодно. Вы могли подняться на "крышу" и выпить любой из уже придуманных коктейлей в сверкающем стеклом и металлом современном баре. Там же вы могли выпить фирменный коктейль "потоп" и заказать любую смесь по своему рецепту. Заказанное вам тут же приготовят, если в число ингредиентов не входит смертельный яд. На первом этаже, в полутемном зале с резными панелями и сводчатым потолком вы могли упиваться лучшими винами мира. Наконец, спустившись в подвал, вы нашли бы уютную пивную с бочками вместо столов и закопченными стенами, где вам могли подать десятки сортов светлого, темного, сладкого и горького пива. Там же, в подвале, были другие заведения, устроенные на восточный манер, где, выкурив сигаретку, в зависимости от настроения, вы могли увидеть гарем царя Соломона, или побеседовать с веселой розовой обезьянкой. Она рассказала бы вам невыносимо смешные истории, и вы бы хохотали до кровавой икоты. Отель "Новый Ковчег" - кунсткамера соблазнов.
   Шубин ужинал в ресторане. Торжественное великолепие окружало его. Хрустальные сияющие колонны устремлялись ввысь. Голубые драпировки ниспадали по стенам громадного зала. Тихий органный хорал доносился откуда-то сверху. Шубин вкушал от даров земных. Он вкушал уже полчаса и вкусил довольно много, но оставался мрачен и трезв. В этой небесной обители земные мысли и чувства одолевали его.
   - Передайте хозяину отеля, что я хочу говорить с ним.
   У официанта удивленно вскинулись брови.
   - Как прикажете доложить о вас?
   - Глеб Шубин. Журналист. Газета "Голос".
   Он взял сифон, подставил под шипящую струю салфетку и вытер лоб глаза и щеки. Откинулся на спинку стула, закрыл глаза и замер.
   - Пройдите со мной, - на лице официанта застыла приторная кукольная улыбка. Шубин глубоко вздохнул и встал. В конце зала официант откинул небесного цвета драпировку. В глубине небольшой комнаты стояло ярко освещенное кресло. Стены лишь угадывались в темноте. Журналист оглянулся. Он был один, его проводник исчез.
   - Сядь в кресло! - голос звучал откуда-то сверху.
   Шубин плотно угнездился в кресле.
   - Виден я тебе, Семен Степанович? - спросил он и зажмурился от яркости бившей в глаза. Невидимый собеседник долго молчал, потом поинтересовался:
   - И фамилию тебе сообщил?
   - Да, - не колеблясь ответил журналист и попросил: - притуши фару.
   Почти сразу луч, направленный в лицо, покраснел и медленно угас.
   - Где он?
   - Твой племянник Глеб Шубин умер.
   - Убили? Ты убил?
   - Нет. Мы на одной цепочке были. Поцарапался в работе. В результате - нагноение и гангрена. Я ему руку отрезал. Хотел спасти. - Стало слышно тяжелое дыхание собеседника, - я бы тебя, Семен Степанович, не тревожил, но...
   - Чем руку резал?
   - Зачем тебе?...Гильзу в поле нашел, разбил, заточил камнем. Ссал на рану для дезинфекции. Он все время был в сознании и молчал. Зря мучил мужика. Потом рядом с его трупом неделю валялся в подвале, пока они деньги твои не получили, - сказал Шубин тусклым хрипловатым голосом.
   Хозяин отеля долго молчал, а он прикрыл глаза и старался выкинуть из головы отчетливое воспоминание о проклятом подвале.
   - Извини. Хочу на тебя взглянуть.
   Снова луч ударил в лицо, но журналист не отвернулся и не зажмурился. Лицо его стало злым и скуластым. Луч потух.
   - Зачем взял его ксиву?
   - Ты же деньги дал только на него, поэтому теперь я - Глеб Шубин.
   - Кто мне маляву писал?
   - Я. Он не мог.
   - Знал, что не он. Фартовый ты мужик.
   - Как посмотреть, - сказал Шубин и вздохнул, - труп у тебя в сто первом стойле.
   - Это напрасно. Кого же ты?
   - Не я. Профессионал. Фруктовым ножом со спины в сердце. Убитого обшмонал и забрал записную книжку. Паспорт, три платиновые кредитки и деньги оставил. Убитый - Домбровский Ян Станиславович. Питерский деляга. Три года назад уехал, вероятно, в Сибирь. Если на счетах много денег, там разбогател. Когда прилетел в Москву, не знаю. Без багажа. Остановился у тебя. В стойле баба. Его питерская секретарша, которую он вызвал. Теребить ее, по-моему, не нужно. Ничего не знает.
   - Та-а-к, - протянул невидимый собеседник, - ну а ты каким боком прилип?
   - Зашел случайно в их номер минут через десять после убийства. Дверь была не заперта. Баба мылась и ничего не видела.
   - Случайно...? Ладно, можешь не отвечать. Будем считать, что я тебе верю. Покажи кредитки и ксиву убитого. Положи их на пол к ногам.
   Луч включился и пятном лег у ног Шубина.
   - Паспорт полистай медленно.... Вот так. Все. Забери бабу и уходи.
   Шубин поднялся и пошел к двери.
   - Стой. Забери паспорт и кредитки. Пусть будут у тебя. Назови, если хочешь, свою... прежнюю фамилию, а мою забудь.
   - Рубин Марк Ефимович. Из Питера я родом.
   - Прощай, Ефимыч. Тебя проводят.
   Проводив Шубина, официант зашел передохнуть и спокойно выкурить сигаретку в помещение охраны. В комнате чувствовался гаденький, сладковатый дурман анаши. Толстые сигареты с наркотиком курили двое высоких парней с удивительно похожими лицами, одетые в снежную униформу охранников. Один из них, устало раскинувшись на широком сдобном диване, листал маленький черный блокнотик. Второй глубоко затянулся сигаретой, выдохнул голубоватый дымок, прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана.
   - Хочешь наших попробовать? Хорошо расслабляет, - предложил он вошедшему, - видел, ты кого-то для беседы с боссом отвел.
   - Журналиста. Официант достал пачку "Кэмел".
   - Да выкинь ты своего фильтрованного верблюда, возьми нашу. Журналиста? Чего ему? Недоволен обслугой?
   - Не понял. Ел, пил молча, а потом заявил, что желает говорить с хозяином отеля. Я доложил, а босс переспросил фамилию и сразу согласился.
   - С телевидения, вероятно. Рекламировать будут заведение...
   - Да нет, сказал, что из газеты. Шубин какой-то.
   - Кто? - охранник дрогнул и изумленно уставился на официанта.
   - Глеб Шубин из газеты "Голос".
   Второй охранник сунул блокнотик в карман, нахмурился и медленно поднялся с дивана.
   - Ничего не путаешь, парень? Повтори-ка его фамилию.
   - Да нет, не путаю, запомнил. Глеб Шубин.
   Вставший с дивана охранник выкинул в урну окурок и приказал второму:
   - Ступай, братишка, взгляни на него, я тебя здесь подожду.
   Второй кивнул, тоже выбросил сигарету, одернул фрак, поправил галстук-бабочку и быстро вышел в ресторанный зал.
  
   Шубин трижды длинно утопил розовую кнопку. Щелкнул замок, и дверь уехала в стену. Маргарита Николаевна в синем шерстяном костюме стояла перед ним с дипломатом в руке. В ее глазах металась тревога. Он окинул взглядом "каюту".
   - Гостей не было?
   - Нет, - сказала она хриплым голосом и закашлялась, - я думала, вы удрали или вас...
   - Меня? Пробовали неоднократно. Я живучий. Вперед, королева Марго. Мы тут не нужны.
   - А как же...
   - Не нужны мы здесь, - тихо повторил Шубин.
   Маргарита Николаевна взглянула на него с опаской и послушно вышла за ним из "каюты". В гардеробной им помогли одеться и вежливо открыли врата "Ковчега".
   - Во Внуково? - спросил Шубин. Маргарита Николаевна кивнула.
   - О кей, моя королева.
   Он лихо вывернул со стоянки и покатил по набережной. Через пару кварталов он остановился перед сверкающими витринами ночного магазина.
   - На минутку. Если я не принесу ей кусок ветчины, рыжая зверюга меня загрызет.
   - Какая зверюга?
   - О-о-о! - Шубин выбрался из машины.
   - Я с вами. Стакан самолетной минералки...
   - Сидите. Я что-нибудь куплю.
   - Нет, я сама.
   Они зашли в пустой магазин и были уже у прилавка, когда снаружи жутко ахнуло, и звонко посыпались стекла. Шубин бросил спутницу на пол и упал на нее. Дико заорала кассирша. Журналист стряхнул с себя стеклянное крошево и кинулся к падающей продавщице. Рядом с магазином, на тротуаре, взвизгнув тормозами замер джип. Из него выскочили двое парней, прыгнули в проем сорванной двери и кинулись к Шубину, который схватил продавщицу, не давая ей упасть. Один из вбежавших перехватил из рук журналиста продавщицу, второй поднимал Маргариту Николаевну. Королева попыталась встать, но скривилась, застонала и схватила двумя руками правую ногу. Шубин, хрустя стеклами, вышел из магазина и посмотрел на дымящиеся останки своей машины.
   - Кошка тебя спасла, - пробормотал он, - фартовый ты мужик, как ни посмотри.
   Он вернулся в разбитый магазин. Королева Марго лежала на полу. В ее глазах стояли слезы. Парень снял туфель и ощупывал сустав.
   - Что с вами, Маргарита Николаевна? - спросил Шубин.
   - Голеностоп, - сказал парень. - Кость цела. Связки порвала или растянула. Рентген нужен. Утром в травмопункт, а сейчас домой. Мы вас  довезем.
   - Господи! Какой кошмар! Мне же в Питер, - простонала королева, повиснув между парнем и Шубиным.
   - В Питер через недельку, а сейчас, вероятно, к вам? - спросил парень.
   - Ко мне, - согласился журналист и крикнул второму парню, приводящему в чувство продавщицу:
   - Захвати кусок ветчины, батон и попить! Стекла стряхни!
   Джип остановился перед подъездом девятиэтажного панельного дома. Парни извлекли Маргариту Николаевну и, держа ее под руки, повели к дому.
   - Не кантовать! - крикнул им Шубин, открывая дверь.
   Кошка встретила их в передней.
   - У нас гости, - сказал ей журналист. Кошка метнула хвостом и подозрительно оглядела вошедших. Парни усадили Маргариту Николаевну на диван.
   - Будь здоров, хозяин, поехали мы.
   - Стоп мальчики. Я ваш должник, - журналист вытащил из бумажника несколько ассигнаций.
   - Заплачено, - улыбнулся один из парней, вынул мобильник и заперся в туалете.
   - Ясно. - Шубин прошел на кухню. - Маргарита Николаевна, я вам сделаю бутерброд и есть пакет ананасового сока.
   Парень вышел из туалета и протянул Шубину ключи.
   - Велено.
   - Не понял, - журналист удивленно посмотрел на него.
   - Джип твой. Документы привезу завтра в одиннадцать ноль-ноль. Велено.
  
   Шубин мял опухший сустав, шевелил стопой, спрашивал:
   - Болит?... А так?
   Маргарита Николаевна белела, морщилась, вытирала со лба испарину, терпела. Журналист налил в тазик воду, бросил туда кусочки льда из холодильника.
   - Поставьте ногу в таз и полчаса не вынимайте. Я вам постелю на королевском ложе. Проглотите вот эти две таблетки и будете спать. У меня одна комната, раскладушки нет, поэтому составлю вам компанию на диване. Обычно я не храплю и пациентов не насилую.
   - Зачем вы меня толкнули? Это вы сломали мне ногу.
   - Хобби такое. Ломать ноги королевам. Бутер вам сделать? Отличная ветчина. Рагнеда в восторге.
   - Сделайте. Рагнеда? Это ваша зверюга?
   - Ночная хищница. Не злите ее. Загрызет.
   - Попала в зверинец. А вы и в самом деле медик.
   - По совместительству. Блатная кликуха: - "Хирург".
   - Хирург? Похоже. Я когда приехала в Питер, закончила курсы и работала медсестрой.
   - Ясно, коллега. Я замотаю сустав эластичным бинтом. Старайтесь ногой не шевелить.
  
   Шубина разбудил входной звонок. Он взглянул на спящую гостью, потом на часы, пробормотал:
   - Точность - вежливость королей, - нашарил шлепанцы и пошел открывать дверь.
   - Заходи, - пригласил он вчерашнего парня.
   - Некогда, дела, - парень протянул ему пакет. - Тут документы на тачку и картонка с телефоном. Просили передать. Звони только в самой крайности. И еще. Мой тебе совет. Смени дверь на железную с глазком. Сердит кто-то на тебя. До озверелости сердит. Или боится люто.
   - Это кто же?
   - Не знаю пока. Все. Прощай.
   Шубин критически рассмотрел входную дверь, запер ее и задумался.
  
   Журналист умел засыпать. Он вспоминал яркую весеннюю маковую поляну с ее одуряющим запахом и через минуту спал. Он лег, но вместо кланяющихся ветру кровавых цветов вдруг вспомнил, неспешно входящую в комнату, королеву Марго в розовом халате.
   - "Ты на что-то надеешься и ждешь, - сказал себе Шубин и прислушался к ее дыханию. - Закрой глаза и спи. Завтра у тебя - трудный разговор".
   - Не спите, доктор? Вам не удобно?
   Он хотел промолчать и громко засопеть,  но зачем-то спросил:
   - А вы? Болит нога?
   В окне высветилась луна и золотой клин упал на ее одеяло.
   - Зябко. Иди ко мне.
   - У тебя нога болит.
   - Нет.
   Луна смутилась, задернулась облаком и золотой лоскут исчез. Когда она снова заглянула в окно, Шубин лежал на спине, закинув руки за голову и уже спокойно дышал, а голова королевы покоилась на его груди.
   - Я тебе ногу не разбередил?
   - Ногу? - она тихо засмеялась.
   Утром, когда поблекшая усталая луна уже падала за горизонт, Маргарита Николаевна вдруг спросила:
   - Почему ты решил, что он мог быть левшой?
   - Паспорт был в неправильном кармане, - не открывая глаза, пробормотал Шубин.
   - Бывают такие карманы? - удивилась королева.
   - Я полторы минуты посплю, а потом...
   Шубин открыл глаза и заговорил тоном терпеливого лектора:
   - Бывают. Левый внутренний карман пиджака был пуст. Бумажник лежал в правом. Так поступает левша, ему так удобнее. Кулибин писал правой, значит, кто-то второпях переложил. Отделение в бумажнике для записной книжки растянуто, а книжки нет. Почерк обеих записок совпадает. Ты его узнала, значит, нас с тобой позвал твой бывший босс. Листочки приглашений выдраны из одной книжки. Значит, записная книжка была, и она зачем-то украдена убийцей. Деньги, дорогие часы и кредитки он оставил, значит...- журналист длинно со стоном зевнул и тряхнул головой, прогоняя сон.
   - У тебя есть седые волосы.
   - Крашу для обаяния. Расскажи мне про него. Он был женат?
   - Ян? Собирался. На соломенной вдове.
   - Богатой старухе?
   - Девчонке. Ее муж вроде бы пропал в Чечне.
   - Ты ее видела?
   Шубин резко сел, одеяло скользнуло на пол, и нагая королева посмотрела на него с испугом.
   - Невесту? Приходила два или три раза. Красавица. Да что с тобой?
   Не отвечая, журналист быстро прошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал маленькую фотографию с остатками клея на изнанке.
   - Она? - хрипло спросил Шубин, показывая снимок. Королева взяла его, вгляделась.
   - Похожа. Но это же совсем девочка. Школьница, а...
   - Как ее звали?
   - Звали? Не помню. Не знаю. Он очень ее любил. Они были знакомы, когда ее муж был еще жив. Была какая-то история... Господи! Да что с тобой? Ты ее знаешь?
   Шубин задумался, вспоминая, потом чуть растерянно улыбнулся.
   - Нет, не думаю. Таких совпадений не бывает, - сквозь зубы процедил журналист, натянул штаны и пошел в ванную. Умывшись, уже из кухни, наливая чайник, спросил:
   - И эта большая любовь не мешала ему спать с тобой?
   - Почему же? Мешала. Да он и не спал со мной. Почти.
   - Почти?
   - Приехал как-то ночью совершенно пьяный.
   - У него магазин был?
   - Два. На Васильевском и у Черной Речки.
   - Чем торговал?
   - Бытовой техникой. Импорт. Из Польши, Германии...
   - Крупный деляга?
   - Нет. Обложили его. Последние месяцы еле концы сводил. Половину штата уволил.
   - Поэтому и удрал?
   - Не знаю. Она условия поставила.
   - Невеста? А ты откуда знаешь?
   - Жаловался Ян.
   - Ясно. Ты как? Костылей у меня пока нет. Есть лыжные палки. Доковыляешь?
   - Господи! Попробую.
   - Помочь?
   - Теперь хочешь меня одеть?
   - Временно.
  
   Глава 8 Алмазный принц.
  
   Алексей Матвеевич Крутояров уже давно не спал, но разлепить веки и открыть глаза был не в силах. Какие-то багровые липкие комья тяжело ворочались в голове, вызывая в ней адскую, бьющую в виски, боль.
   "Не умеешь ты, сынок, пить, - сказал отец там, в таежном ските из бревен и шкур, где собрались его старатели. Все они хлестали тогда спирт из железных кружек, заедая его моченой ягодой и строганиной, - тебе питие не в радость, а в муку".
   А они пили спирт, как воду, и не торопились закусывать. Кидали в рот горсть морошки и негромко беседовали о своих промысловых делах. Плечистые, с заросшими лицами, надежные и опасные, как охотничий нож-тесак за поясом. Семь человек. И кто-то из семи был опасен для отца. Для его дела. Для его королевского величия. Отец пил, как они, шутил и не смотрел в их глаза. Не принято. Будто в глазах можно прочесть тайный страх предателя. Выпили пятилитровую канистру и разошлись. Ушли, не оглядываясь, на свои кимберлитовые трубки и россыпи.
   Что же он вчера пил? Где и с кем? Вдруг он вспомнил лицо Сутулого, замычал и разлепил глаза. Шевелить ими было нестерпимо, но он превозмог и огляделся. Ясно. Он провел ночь в отеле Сутулого. Лежит, одетый, поперек кровати. Значит, притащился сам. Если бы привели, сняли бы ботинки и уложили. Кроме Сутулого, был старик Гришка и фотограф. В конце пили французский коньяк Наполеон. Пили из громадных пузатых склянок. Он-то и вырубил их. Первый сомлел Григорий. Кот его увел, а Сутулый затеял с ним обычный разговор. Бандитская морда. Держит его за фраера, гнус. Алмазный принц застонал и с третьей попытки встал на ноги. В туалете с минуту стоял над унитазом и ждал, но тошнота улеглась. Он ополоснул лицо и посмотрел на себя в зеркало. Хорош. Лучше бы не смотрел. Прав был отец. Не умеет. Сейчас бы жбан кваса или рассола. На столе стоял графин с зеленой жидкостью. Крутояров понюхал и сделал глоток. Горьковатая жидкость пахла лимоном. Запрокинув голову, он выпил треть графина и начал оживать. В соседней комнате спали его вчерашние собутыльники. Старик лежал в исподнем и мерно сопел. Костя, поджав ноги, свернулся, как настоящий кот, в глубоком кресле.
   - Подъем! - хрипло возвестил Крутояров.
   Кот не шевельнулся, Шушкевич перестал сопеть и открыл глаза.
   - Оденься, Григорий Ильич, - Крутояров бросил на кровать валявшуюся на ковре одежду.
   - Я спал? Это великолепно! И если бы не крохотный синдромчик...
   - Что крохотный? - удивился принц и пошел теребить Кота.
   - Похмельный синдром есть признак физического здоровья, - нравоучительно сказал старик, надевая брюки.
   - Что? Кто? - фоторепортер дико взглянул на принца. - Алешка, ты? - он успокоился и вздохнул.
   - Ты кого-то боишься, Кот? - спросил Крутояров.
   - Не тебя, - огрызнулся фоторепортер.
   В баре у их столика тут же возник официант в белой атласной униформе.
   - Пшеничную, - сказал принц и задумался.
   Официант кивнул.
   - Моченую морошку и строганину из хорошей рыбки можешь?
   Официант изобразил радостную улыбку.
   - Ну и пожрать что-нибудь горячее.
   - Яишенку с сальцем?
   - Можно, - согласился принц.
   Григорий Ильич скривился и прикрыл глаза.
   - Кофе и рюмочку коньячка, - попросил он.
   Официант вопросительно посмотрел на фоторепортера.
   - Бутылку нарзана, - мрачно сказал Кот.
   Они кончали завтракать. Крутояров порозовел от трех рюмок пшеничной и косился на красивый кус мороженой белорыбицы, когда в бар быстрой скользящей походкой вошел Сутулый. Акульей гримасой изобразил улыбку, на ходу что-то буркнул бармену, сел за их стол. Принц перестал жевать, съежился, затих. Фоторепортер улыбнулся и посмотрел на Сутулого с любопытством. Старик медленно допивал третью чашку черного кофе.
   - Выспались? - вежливо поинтересовался Сутулый.
   Перед ним тотчас появилась пенная кружка черного пива. Он сдул пену на стол, запрокинул голову и, мерно двигая большим кадыком, осушил ее. Перед ним появилась вторая.
   - Рыбкой балуешься, сибиряк, - сказал Сутулый.
   - Принес? - зло спросил Крутояров и налил себе рюмку водки.
   - Утром деньги, вечером стулья, - хохотнул Сутулый.
   Не двигая туловищем, змеиным движением руки он опрокинул рюмку так, что водка плеснула в сковороду из-под яичницы. Ткнул пальцем в графин, тихо приказал официанту:
   - Убери.
   Графин тут же исчез.
   - Идиот, - сказал он принцу, вставая. Снова изобразил улыбку и посоветовал:
   - В сауну, мужики, в сауну. В сухую. Без девочек. Найдете?
   Фоторепортер испуганно кивнул.
   - Водки принеси! - выкрикнул алмазный принц ангелу в белом атласе.
   - Не велено, - ангел был строг, суров и непреклонен.
   Сутулый был прав. Им бы и в самом деле - в парилку, гнать из себя хмель, но газетчики, ведомые любопытным Шушкевичем, оказались в жарких влажных сумрачных джунглях. Экзотический лес тоже входил в меню и был популярен почему-то ночами. Под золотой искусственной луной по шелковой траве бродили томные пары, лихие шумные парни и мрачные пугливые постояльцы. В ранний утренний час здесь было пусто, и никто не тревожил причудливых лесных обитателей. Григорий Ильич остановился перед толстенным, увитым лианами, деревом, в ветвях которого красовалась пестрая птица.
   - Попугай, - проявил он эрудицию.
   Птица веером распустила переливчатый хвост, срезала клювом, как ножницами, мясистый лист и бросила его в орнитолога.
   - Хамишь, - старик погрозил птице пальцем.
   - Рок, - сказала птица, уронила еще один лист, наклонила голову с красным хохолком и посетовала, - грех, грех, грех и крах.
   - Да ты пророк, - удивился старый газетчик.
   - Пр-р-орок, - подтвердила птица.
   - Зачем мы здесь? - маялся Крутояров, - спустимся к телкам.
   - Бабы спят, рано еще. - Костя огляделся и спросил:
   - Что ты, Леха, с Сутулым не поделил? Деньги он требует. Ты же ему платил, и много платил.
   - Сволочь он! Кровосос, гнус таежный.
   - Его понять можно, по краю ходит. А что он тебе, Лешенька, принести должен? - ласково спросил фоторепортер.
   - Слушай, Котик, не лез бы ты! Здоровее будешь. Это по какому краю Сутулый ходит?
   - Я, Леха, видел, как ты ему шубинскую тачку показывал.
   - Глюки у тебя! Где?
   - Здесь, на стоянке.
   - Ну и что с того? Он спросил, я показал.
   - Вежливый ты наш. Он спросил, и ты этой сволочи и гнусу таежному показал машину своего собрата по перу. И знать не знаешь, что эта тачка через пять минут... Да ты не искри фарами. Успокойся и пойми, что я-то не идиот, а журналист-профессионал. Не хочешь колоться? Не колись, но мы с Гришей люди наблюдательные. Григорий Ильич вот птицу углядел. А здоровье? Ты свое побереги. Здоровье, оно от Бога. И мое, и твое.
   - Фаталист ты, Кот. - Алексей Крутояров сплюнул на шелковую травку набежавшую горькую слюну и, не оглядываясь, быстро зашагал вон из  душных джунглей.
   Душу алмазного принца терзали бешенство и страх. Наблюдательные профессионалы! Попугая углядели, сволочи! Старый пьяница с синдромом будет, разумеется молчать, как партизан в гестапо, а Кот... Кто может знать, какая дурь придет в его кошачью башку? Фотограф не предсказуем. С досады, из зависти или по пьянке вполне может, гад, заложить его и Сутулого тому же Шубину. И тогда они вместе начнут копать. Алешка вздрогнул и остановился перед "гаремом". Зачем он сюда притащился? Телки спят до полудня. Можно конечно разбудить вчерашнюю узбечку. Алешка заставил себя вспомнить ее восточные шалости. Нет в таком состоянии он ничего не хочет и, вероятно, не сможет. Зря потратит бабки и испортит свою репутацию донжуана. Может отстегнуть Коту, например, штуку, чтобы он все забыл? Чушь. Потом он уже не отлипнет и будет сосать непрестанно. Сутулый. Наглая скотина. Сам подставился и его подставил. В одиннадцать он обычно получает свою дозу и примерно на час превращается из тигра людоеда в сонного котяру. Принц нервно усмехнулся. Кошачья свара. Ему, штатному газетчику, важно остаться в стороне от их грызни. Пусть грызут друг друга без него. Пожалуй это наиболее разумный выход из этого идиотского положения. После дозы Сутулый всегда отправляется в подвальную курильню. Вот там он его и найдет.
   В курильне было многолюдно. Слоистый сигаретный дым волнами гулял по помещению с низкими уютными креслами темной кожи. Постояльцы отеля приходили сюда, чтобы договориться здесь о выгодной коммерческой сделке, или чтобы развлечь себя тихой беседой с приятелем, или, наконец, чтобы просто насладиться ароматным табаком, от которого чуть кружится голова и успокаивается душевная тревога.
   Сутулый сидел в углу подвала, лениво откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза тяжелыми веками. Алешка не курил, но медовый запах хорошего табака ему нравился. Он подвинул кресло и расположился в нем рядом с Сутулым.
   - Я же тебе уже сказал, - не открывая глаз, медленно произнес бандит, - вначале заплати, потом получишь.
   - Я не об этом, - нервно сказал принц.
   - А о чем? - Сутулый посмотрел на Алешку взглядом человека разбуженного среди ночи страшным криком.
   - Видели тебя на стоянке отеля, когда ты в тачку Шубина...
   - Кто?
   - Парень из наших.
   - Кто?
   - Видел ты его утром в баре. Фотограф наш. Певцов его фамилия. Костя Певцов.
   - Ты откуда знаешь?
   - Он сам сказал.
   - Зачем?
   - Не знаю. Болван любопытный и пронырливый. Вполне может заложить.
   Сутулый глубоко затянулся, повесил расслабленную руку с сигаретой на подлокотник кресла и долго молчал. Алешка смотрел на длинную с золотым обрезом сигарету, не решаясь нарушить паузу. Наконец, бандит еще раз затянулся, мельком взглянул на принца и сказал:
   - Ступай. Сейчас не нужно меня тревожить пустяками. Уходи и кресло свое отодвинь от меня.
  
   Фотограф лежал рядом с Син и млел от ее ласковых касаний. Странно. Он продегустировал почти половину здешних отборных телок и зациклился на этой толстой немолодой и некрасивой бабе. Уже месяц, если не полтора, он ждет пока она освободится и заходит в ее стойло, задыхаясь от вожделения. Неужели он влюбился в старую негритянку с большой вислой грудью и толстыми губами? Он положил руку на ее живот, сунул палец в ямку пупка, отчего у него уже в который раз появилось желание, и поинтересовался:
   - Тебе сколько лет, Син?
   Костя почувствовал, как поднялся ее живот от тяжкого вздоха.
   - Через полгода двадцать. Старуха уже. Но спрос на меня еще есть. Иногда я устаю от клиентов. Я знаю, что и ты сегодня тоже ждал полчаса пока я освобожусь.
   - Ждал. У тебя снова был крашенный старик? Я видел, как он уходил из "гарема". Не понимаю для чего мужики красят волосы.
   - Закрашивают седину, чтобы казаться моложе. А этот старичок... - она игриво хихикнула, и Костю уколола ревность.
   Он глубже сунул палец ей в пупок и почувствовал, что ее ласки стали агрессивней.
   - Не торопи меня, - попросил он, - я не хочу уходить. Или тебя снова ждут?
   Они оба взглянули на крохотную лампочку в спинке кровати. Клиент мог зажечь ее с пульта в гостиной. Лампочка оставалась темной.
   - Ты давно в "Ковчеге"? - спросил фотограф.
   - Уже четыре года.
   - А до этого?
   - Два года жила у моряка, который привез меня и еще пятерых девочек из Африки. Потом я ему надоела и он продал меня сюда.
   - Из Африки? Из какой страны?
   - Из Камеруна. Мой отец был там большой колдун, - похвасталась Син.
   - В Камеруне хорошо, - зачем-то сказал Костя, и ему стало неловко.
   - Голодно, - серьезно возразила Син. Совсем нет еды. Из-за этого отец и продал меня вашему матросу.
   Они помолчали, потом Костя сказал:
   - Ты опять меня торопишь.
   - Это не потому, что я хочу, чтобы ты ушел. Я ждала тебя сегодня. И вчера тоже ждала.
   Он обнял ее.
   - Хочешь я тебя выкуплю отсюда?
   Через несколько минут, отдышавшись, она ответила:
   - Это дорого. Очень дорого. Да и зачем тебе нужна черная старуха?
   Из соседней комнатенки через перегородку послышался короткий сдавленный женский крик. Там был Алешка Крутояров.
   - Скот. Паршивый мальчишка. Извращенец, - грустно сказала Син.
   - Зачем ты так? Это она от удовольствия.
   - Нет. Она уже лечилась после него неделю. Совсем не могла работать.
   Крутояров оплачивал их совместные попойки и набеги на "Ковчег", поэтому Костя старался не замечать изъянов его порочной натуры. Но после взрыва Шубинской тачки, после того, как Леха и этот сутулый бандит хотели убить самого симпатичного мужика их редакции, снисходительное отношение к алмазному принцу сменилось острой неприязнью. Крутояров стал ему омерзителен. Син права. Он - порочная и наглая скотина, которая за бабки отца позволяет себе все мерзости, которые таятся в его гадкой душонке. Что же, однако, произошло? Почему они накинулись на Глеба? Как бы ему половчее выяснить причину их ненависти к парню. Убить журналиста! Для этого у Лехи или у этого бандита должны быть очень серьезные причины. Какие?
   Костя решил подождать Крутоярова в гостиной "гарема". Там было людно. Некоторые постояльцы отеля посещали "гарем" вовсе не для того, чтобы развлечься с его штатными "женами", а чтобы посмотреть, как это делают другие. В каждой комнате "гарема" находилась видеокамера, и "наблюдатели" за умеренную плату могли видеть на мониторах, все что в ней происходит. Костя прошел в темную кабинку с монитором и нажал клавишу с номером Крутояровской комнаты. На экране высветилась фотография соблазнительно улыбающейся "жены". Это означало, что ее клиент выключил камеру. Костя вернулся в гостиную, полистал лаковые журналы для мужчин и минут через десять увидел бледную физиономию Лехи. Алмазный принц спешил покинуть заведение. Костя догнал его и взял за локоть. Принц вздрогнул и обернулся. В его глазах тенью мелькнул страх.
   - Пойдем в бар, - сразу предложил он, узнав фоторепортера.
   - Ты что с девкой делал? Я через стену слышал, как она кричала. - Костя сильно сжал локоть принца.
   - Да мало ли от чего они кричат, - ухмыльнулся принц, пытаясь выдернуть руку из пальцев фотографа, - в баре врежем по чуть-чуть, а потом я тебя домой отвезу. Или ты сегодня на колесах?
   - В бар я с тобой не пойду. Я вот что хочу тебе сказать, потомок, - медленно произнес Костя, - я примерно знаю финансовые возможности твоего предка. Но если ты изувечишь девку, даже он не сможет расплатиться с "Ковчегом". Тут очень дорогой реквизит, не нужно его портить.
   - Учишь меня жить? Это забавно, - принц выдернул руку, сморщился и потер локоть, - пожалуй я тоже дам тебе совет, коллега. Береги себя, фаталист.
   Это была откровенная угроза. И хотя Костя был "на колесах", но вспомнив взорванную машину Шубина, он поехал домой в метро. Завтра днем он внимательно осмотрит свою тачку и заберет ее. Сегодня он не будет рисковать. Алмазный принц Крутояров. Советчик, мать его! Придется менять режим жизни. Общаться с этим подонком он больше не намерен, и "Ковчег" ему теперь не по карману. Син будет его ждать. Как-то нужно с ней пересечься. Не проблема. Выходит же она, хоть изредка, из отеля. Или можно передать ей записку с телефоном через крашенного старичка. Только как этого старичка отыскать в городе?
  
   Редакция газеты "Голос" ютилась в двух квартирах первого этажа ветхой пятиэтажки. Когда большинство сотрудников были в "поиске" и мотались по городу, в комнатенках редакции было даже пустовато. Но когда происходило "мероприятие" и объявлялся "общий сбор", сидячих мест  не хватало, и "мероприятие" превращалось в фуршет. Столы в этом случае были заставлены бутылками, стаканами и тарелками с примитивной закуской, а газетчики бродили по комнатам, чокались, пили, рассказывали древние анекдоты, хохотали и жевали пирожки с капустой. Похороны фоторепортера не вписывались в традиционный ритуал. Вернувшиеся с кладбища были растеряны и, пожалуй, подавлены гибелью молодого парня. Нет, он не был душой этого бездушного коллектива, но к нему привыкли и чувствовали, что без Кости Певцова редакционная жизнь будет хуже, чем была. От этого всем становилось  тоскливо, и, чтобы приглушить это неуютное чувство, все молча набросились на выпивку. Пили, не чокаясь, под дурацкие реплики: "пусть земля будет пухом" и "все там будем". Шубин на кладбище озяб, выпил пару рюмок и внимательно пригляделся к коллегам. Странно вел себя Шушкевич. Странно. Старый газетчик, придумавший для своего душевного покоя торную дорогу в "хорошо", был не спокоен. Он маятно бродил по кладбищу, непрестанно озирался, заглядывал в багровые от холода и водки лица лабухов, исправно "работавших" шопеновский марш.
   - Паникует, старик. С чего бы это? - пробормотал Шубин под тоскливые вздохи оркестра, наблюдая его маневры. Вот и сейчас, испугано оглянувшись, Шушкевич налил себе полный стакан и залпом выпил. На его лице была ясно видна не грусть о безвременно ушедшем, а какая-то тоскливая безнадежность. 
   Фоторепортер Константин Певцов был сбит, видимо, тяжелой грузовой машиной в квартале от своего дома. ДТП произошло поздним вечером, свидетелей не было, машина скрылась. Следов торможения не нашли, и от удара тело убитого, перелетев низкое ограждение,  упало на газон перед домом, где и пролежало до утра. Нашла газетчика старушка с пушистым пудельком. Крики и лай разбудили жильцов, и закрутилась рутинная милицейская процедура.  Медицинская экспертиза показала, что пострадавший был трезв и умер в момент наезда. Последнее обстоятельство как-то утешило сердобольную даму, секретаря редакции. По факту наезда на человека скрывшейся машиной было возбуждено совершенно бесперспективное уголовное дело. Хоронили Костю-фаталиста в закрытом гробу.
   Шубин положил руку на костлявое плечо. Шушкевич вздрогнул, застыл и медленно повернул к нему лицо. В птичьих глазах метался ужас.
   - Григорий Ильич, давно хотел поговорить. Понимаю, что несвоевременно... А впрочем... Не знаю. Вы ведь боитесь чего-то. Или мне померещилось? Да нет, вижу, что душевный покой вы утеряли.
   - Покой? Душевный? Да, да. Поговорить? Непременно. Налейте мне, Глеб, полстакана водки. Потом мы спустимся в подвал. Да, да в подвал. Для интима.
   - В подвал нашей хрущебы? Не возражаю.
   Поверху подвала тянулась редкая цепочка крохотных пыльных лампочек скудно освещавших кишечник дома. Множество разнокалиберных труб, тихо урча, тянулись вдоль и поперек и уходили в паутинный мрак. Гадко пахло кошками и тленом. Шушкевич привалился спиной к толстой изредка взрыкивающей трубе. Шубин стоял рядом и молчал.
   - Боюсь, Глеб. Вы угадали, боюсь. Боюсь, что теперь моя очередь. После смерти Кости перебрался к сестре, но и там не могу заснуть. В старости стал трусом. А трусость утомительна, устал.
   - За что убили Певцова?
   - За профессиональное любопытство. У медиков есть такая штатная формулировка: - "повреждение организма, несовместимое с жизнью". Он владел информацией, несовместимой с жизнью.
   - Кто, кроме вас, знал об этом? И что это за убийственная информация? Говорите, Григорий Ильич. Я уже понял, что вы хотите мне исповедаться. Смелее! Я сумею сохранить тайну исповеди.
   - А вы уверены, что хотите ее знать? Вы ведь тоже смертны.
   - Знание - сила. Наша уязвимость от неосведомленности. Я уверен, что Певцов погиб не от знания, а от неполноты этого знания. Его убила не информация, его убил человек.
   За спиной Шушкевича громко всхлипнула и захлебнулась труба. Старик ударил ладонью ее ржавый бок.
   - Костя видел, как один наш коллега показал... одному человеку ваш автомобиль за несколько минут до его взрыва.
   - Та-ак. Не очень внятно изъясняетесь, коллега. Но я догадываюсь, о ком вы. Крутояров меня избегает. И на кладбище сегодня он... Лешка показал?
   - Да.
   - Кто взрывчатку заложил?
   - Костя его называл Сутулый. Страшный человек. Он бывает в "Ковчеге".
   - И Певцов решил шантажировать Крутоярова?
   - Нет. Не знаю, но он сказал ему...
   Снова труба издала непотребный звук, Шушкевич ударил ее кулаком и охнул от боли.
   - Ну зачем вы?... Кто-нибудь из наших знает адрес вашей сестры?
   - Нет, не думаю. Она живет на окраине, у кольца.
   - Ее фамилия Шушкевич?
   - Нет, она по мужу...
   - Это лишнее. Продиктуйте мне ее телефон, и до моего звонка не выходите далеко из ее квартиры. В редакцию сообщите, что больны. И вот еще. Аккуратнее со спиртным. Воздержание пойдет вам на пользу.
   Труба начала тихо, но злобно ворчать.
   - Еще один вопрос, коллега. Вы помните вечер, когда в "Ковчеге" отмечали день рождения Крутоярова?
   - Он зачем-то соврал. Мы потом еще раз отметили... в узком составе.
   - А во время первого юбилея он не отлучался из ресторана? Или был все время на виду? Не помните?
   - Нет, Глеб, не помню. Я как-то сразу... увлекся беседой...
  
   Над Москвой разверзлись библейские хляби и на нее пал дождь. Тяжелое серое небо опустилось на крыши белокаменной и неустанно изливало на нее гнев Бога. Москва-река, зажатая тесным гранитом, вспучилась пенным потоком и, выбиваясь из сил, уносила небесную кару из города прочь. Яуза изнемогла, переполнилась и грозила Москве питерским потопом. Шубин раздернул шторы и посмотрел на громадную пузырчатую лужу, всюду накрывшую асфальт.
   - Пейзажик, - проворчал он.
   Маргарита Николаевна дошла до окна, и поцеловала Шубина в колючую щеку. Королева училась ходить без палки.
   - Болит?
   - Невыносимо.
   - Ясно. Марафон бегать рановато, а до трапа добредешь.
   - Когда?
   - Завтра утром. Рейс - девять сорок.
   - Тебя не устраивает мой кулинарный талант, - грустно сказала Маргарита Николаевна.
   - Нет, моя королева, мы с Рагнедой в восторге от куриной лапши, но... нельзя.
   - Почему?!
   - Притолока хилая, - невнятно пояснил Шубин.
   - Одна ночь, - грустно сказала королева.
   - Я к тебе приеду.
   - Когда?
   - Скоро.
   - С кошкой?
   - Рагнеда - дама самостоятельная, но если ей обещать должность фрейлины с достойным содержанием...
   - У соседки сибирский кот.
   - Сибирский, - повторил журналист и задумался, - а возраст?
   - Года полтора.
   - Соседке?
   - Дурак. Она замужем.
   - Будешь нас ждать?
   - Буду, - тихо ответила королева Марго.
  
   Глава 9 Покушение.
  
   Разбрызгивая фонтаны воды, Шубин рвался из Внуково в Москву по Киевскому шоссе. Дворники судорожно мотались перед глазами, не справляясь с потоком грязи на лобовом стекле. Да, ситуация вокруг него складывается омерзительная. Журналист вспомнил подвальную исповедь Шушкевича. Информация, несовместимая с жизнью. Формулировочка! Убили фотографа, охотятся за ним. Какой же информацией владеет он, рядовой корреспондент газеты? Знает про "Сутулого". Ну и что теперь? Учинить стальную дверь с глазком? Чушь. Позвонят и выстрелят в глазок. Можно бы плюнуть на все и удрать к королеве в Питер... Нет, этого он себе не позволит. Игра на его поле, а счет пока в их пользу. Нужно отыгрываться. Плохо, что он один, а у них команда. И играют они без правил. Это отвратительно, но он отыграется. Непременно. Все последние события как-то связаны с отелем "Новый ковчег". Вот от этой печки, видимо, и нужно танцевать. Странный псевдоюбилей Алешки в отеле. Где был юбиляр во время убийства Домбровского? Нет, в каюте действовал не он, там был опытный убийца, бандит. Сутулый? Похоже. А Алешка заказчик? Тоже похоже. Возможно, и присутствовал. Записная книжка. Зачем она им? Как-то это убийство связано с Сибирью, с якутским алмазным королем, с Алешкиным отцом... Сынок выполнял поручение отца? И это похоже. Но на кой черт им эта книжка? Убили из-за нее? Что же там могло быть ценного для алмазного короля? Что-то, вероятно, было. Ну а чем он-то мешает этому сутулому бандиту? Ведь бомбу в его тачку этот подонок сунул, когда Шубин о нем и не подозревал. Хозяин отеля? Нет, этого уж никак быть не может. Семен Степанович мог с ним расправиться сразу там же, в отеле. Но он послал мальчишек его провожать. Нет, Семен Степанович во всем этом не замешан. Он бы не стал рисковать репутацией своего заведения. Семен Степанович в этой каше может даже стать его союзником. Шубин вспомнил про карточку с телефоном. Пожалуй, пора звонить. Напрасно он оставил карточку дома. Мог бы прямо сейчас с мобильника, а еще лучше из ближайшего автомата.
   Неожиданно он почувствовал тревогу. Не беспокойство, связанное с чередой последних событий, а сиюминутное неудобство. Он знал это чувство и верил, что без причины оно не возникает. Сквозь полуслепые от грязи окна Шубин осмотрел дорогу. Грязное, но ровное шоссе. Тесный транспортный поток. Вроде бы ничего необычного. Мягкое урчание мощного двигателя. Внедорожник вцепился в дорогу, как танк. Справа. Справа во втором ряду - джип-близнец. Точно такой же, как его. Темно-серый Черроки с тонированными стеклами. Из одной конюшни? Забавно! Скорость - под сто, а он давно уже рядом и во втором ряду. Странно. Пропустить вперед! Шубин перенес ногу на тормоз и увидел, как у близнеца опустилось стекло задней двери. Взглянув назад, он поджал педаль, услыхал знакомый треск автоматной очереди, почувствовал сильный удар в грудь и, падая на пол, резко вывернул руль, чтобы ударить проклятую машину. Бандитский джип, однако, резко ускорился, выскочил из-под удара, мгновенно перестроился в левый ряд и, взвыв двигателем, исчез в потоке машин. Джип Шубина выскочил на обочину, и он, теряя сознание, успел выключить мотор.
  
   Растекающееся белое пятно медленно сформировалось в девичье лицо с большими встревоженными глазами под жестко накрахмаленным колпаком.
   - Кажется, он приходит в себя, - услышал Шубин.
   - Вот и отлично. Через недельку начнет за вами увиваться, Зоечка, - сказал хриплый голос откуда-то из-за головы.
   - Не похоже, - с сомнением сказала Зоечка.
   Больница. Жив, - понял Шубин.
   - Вы меня недооцениваете, - выдавил он из себя и попытался улыбнуться.
   Человек с хриплым голосом захохотал.
   - Покажи, чем его угостили, - сказал он. Что-то громко звякнуло и Шубин услышал неторопливые удаляющиеся шаги. Он попытался повернуть голову в сторону шагов и застонал от нестерпимой боли, захлестнувшей грудь.
   - Ну, ну. Спокойно, - сестра вытерла марлевым тампоном покрывшийся испариной лоб журналиста, - вы не должны шевелиться. Вас час назад привезли из операционной. Доктор сказал, что ничего опасного, но первое время вам необходимо лежать совершенно неподвижно. Если вам что-нибудь нужно, нажмите кнопку у левой руки и скажите мне. Меня зовут Зоя Павловна. Можно просто Зоя.
   Шубин все же заставил себя улыбнуться. Боль пульсировала в его теле в такт с дыханием, но теперь он был осторожен и не давал ей накинуться на себя.
   - А как зовут хирурга, который меня терзал? - почти беззвучно спросил Шубин, - и чем это он звякнул, когда уходил?
   - Давид Яковлевич Бронштейн. Он вынул из вас вот это, - Зоечка держала в руках белую эмалированную кювету, на дне которой лежал мятый кусок металла округлой формы.
   - Ясно, - прошептал журналист, - теперь напомните мне, Зоечка, как я попал в вашу клинику.
   - Вас привезли по скорой. Нигде поблизости не было мест, а далеко нельзя было из-за большой кровопотери. Милицейский врач сказал, что вы, примерно, полчаса лежали в своей машине пока вас заметили. Когда вас сюда привезли, сердечное было тридцать пять. В вас влили три дозы и сразу на стол. У нашей клиники несколько другой профиль, но Давид Яковлевич начинал в Склифе и хирург он от Бога. Золотые руки. Пациентки его боготворят.
   Последнее воспоминание Шубина - торопливый поток грязных машин, видный через открывшуюся от удара дверь. Дорога слепых. Полчаса он тихо подыхал в луже крови. За это время мимо него проехали сотни добротных мужиков, готовых вытащить монтировку. Почему же?... Лежал скорчившись на полу. Видимо, считали, что готов. А связываться без толку с блюстителями... Ясно. Добралась до него, сволота. Грудь. Мягкие ткани, пара сосудов, ребро... Пуля была на излете. Легкое не задето. Ладно. Важно, что живой. Впрочем, пока живой. Добьют? Да уж теперь... Теперь-то его прикончить - пустячок. А он будет здесь лежать и ждать, когда его добьют? Милиция? Какая, к дьяволу, от них защита? Газета от топора. Сами же и угробят. По совместительству. Зря старался хирург от Бога, не будет он через неделю увиваться за Зоечкой. Неделя. Значит, через неделю... Эту неделю надо выиграть. Как? Он вдруг спросил:
   - Скажите, Зоечка, это частная клиника?
   - Да, это клиника доктора Бронштейна. Вообще-то у нас несколько иной профиль. Как правило, наши пациенты - женщины, и вам...
   - Зоечка, - прошелестел Шубин, - я бы хотел как можно быстрее поговорить с доктором Бронштейном.
   - Вам что-нибудь нужно? Возможно, я вам помогу?
   - Потерпите, Зоечка. Вам же доктор сказал: "через неделю", - журналист подмигнул ей, - а сейчас позовите доктора.
   Шубин почувствовал, как волной накатила тошнота и слабость. Комнату шатнуло. По стенам, растекаясь, поплыли багровые пятна.
   - Ну, ну спокойно, - сказал он себе, вспоминая интонации сиделки, - это все потом. Сейчас необходимо провести беседу с доктором от Бога. Потом на досуге можно позволить себе обмороки, Зоечку и прочее. Сколько угодно прочего, а сейчас...
   Шубин зажмурился, стиснул зубы и, смирившись с болью, глубоко вздохнул, пытаясь отогнать вплотную подступившую тошноту... Он ощутил сильные пальцы сжавшие его запястье и услышал хриплый голос.
   - Это от потери крови. Зоечка влейте-ка ему в вену вот это. Половину ампулы. Должен прийти в себя. Через часок пять кубиков реланиума.
   Шубин с усилием раскрыл глаза, разлепил губы, попросил:
   - Не уходите.
   - Кажется, к нему вернулось сознание, доктор. Он что-то говорит.
   Доктор от Бога склонился над пациентом.
   - Вы что-то хотите? - громко спросил он.
   Шубин почувствовал укол в локоть левой руки и сказал громко, как только мог, почти закричал:
   - Я хочу поговорить с вами, - он передохнул и выкрикнул, - наедине!
   На круглом розовом лице доктора с черными литыми усами появилось изумление.
   - Это о чем? - усы повернулись в сторону, - оставьте нас, Зоечка.
   Шубин почувствовал, как торопливо застучало сердце. Дурнота отступила. Укол. Надолго ли? Надо успеть.
   - Пить.
   Доктор налил в стакан воды, опустил туда конец резиновой трубки. Второй конец сунул пациенту в рот.
   - Хватит, - сказал он, когда воды в стакане почти не осталось, - теперь выкладывайте. Где лежат сокровища?
   Черные усы приподнялись, обнажив ряд крупных белых зубов. Доктор хохотнул.
   - Кто-нибудь справлялся обо мне?
   - Нет, кажется, еще нет.
   - Когда позвонят, вы должны будете сказать, что я умер, не приходя в сознание.
   - Что?!!
   - И скажете это достаточно убедительно, чтобы вам поверили. Иначе они придут и прикончат меня здесь.
   - Вы с ума сошли! Я не могу этого сделать. Чушь какая-то! Вы же живы!
   Негодовала только нижняя челюсть доктора. Она была отчаянно возмущена. А увесистые усы и все, что было над ними, казалось, не принимало в этом процессе ровно никакого участия.
   - Меня вы уж, пожалуйста, не впутывайте в свои рискованные забавы. Если хотите, я приглашу к вам милицию, - закончил доктор.
   - Вы спросите, кто звонит, и вам вероятно ответят: - дядя, брат, коллега... Неважно. И тогда вы доверительно скажете, что, к вашему глубокому прискорбию, пациент Шубин скончался на операционном столе, но, что идет следствие, и милиция просила хранить...
   - Я не хочу вас слушать. Бред какой-то! Я сейчас же звоню в милицию.
   - Это не поможет, Давид Яковлевич. Они придут раньше, а может и вместе. В любом случае, я уже не сумею выплатить вам гонорар.
   - К черту гонорар! Это возмутительно! Кто придет? Бандиты? Я немедленно звоню.
   - Это будет убийство, доктор. Они придут через десять минут после звонка и прикончат меня у вас на глазах. А возможно и доктора от Бога сочтут опасным свидетелем. Но даже, если они вас не тронут, подумайте о репутации вашей клиники. Подумайте о том, какой переполох поднимется в вашем курятнике. Вы растеряете свою клиентуру, доктор. Ваши курочки с золотыми яичками бросят вас. Навсегда. Они с ужасом отвернуться от вас. "Это тот, у которого в клинике убивают?" - "Да, да дорогая, говорят, он связан с бандитами". В лучшем случае вы найдете место ветеринара в дальнем Подмосковье.
   Давид Яковлевич выглядел как боксер, пропустивший серию ошеломляющих ударов противника. Рефери в таких случаях прекращает бой. "Не хочет в ветеринары, крашеный таракан", - со злостью подумал Шубин.
   - Налейте-ка мне еще стаканчик, - попросил он и добавил, - только не забудьте сказать про следствие, и что поэтому газетам пока ничего не сообщили. Ну и все, что положено про вскрытие, диагноз и прочее. Вы должны быть убедительны, доктор. Если они не поверят, быть мне покойником, а вам ветеринаром. Я журналист Глеб Шубин, веду криминальное расследование. Вы вникли в ситуацию, доктор?
   Давид Яковлевич нажал кнопку, и через секунду в бокс вошла сиделка.
   - Побудьте с пациентом, Зоечка. Если начнется кровотечение... Впрочем, вы все отлично знаете сами. И дайте ему воды. Полстакана.
   Дурнота снова заволакивала сознание, и уже не было сил с ней бороться.
   - Успел, - пробормотал журналист и потянул через трубку холодную кисловатую воду.
  
   Птицеферма доктора Бронштейна переживала сенсацию. Чугунные усы доктора дали слабину. Нет, не зависли, конечно, как у гоголевских днепровских героев, но бдительные глаза пациенток отметили режущий души пессимистический изгиб. Шубин изгиба не заметил.
   - Звонила ваша сестра, Глеб.
   - Сестренка?
   - И я ей рассказал эту дурацкую басню о вашей смерти. Она страшно расстроилась.
   - Рыдала?
   - В голос. Потом она интересовалась подробностями. И мне пришлось выдумывать подробности вашей смерти. Кошмар!
   Доктор всей ладонью поправил ус, установив его в надлежащую позицию, и плюхнулся на белый больничный табурет.
   - У меня нет сестер, доктор. И если вы были недостаточно убедительны, вам уже не придется ничего придумывать. Подробности будут. Будет масса подробностей, - медленно сказал журналист и прикрыл глаза, чтобы не видеть растерянность на лице врача. Ну что же, игра началась. Только вот партнер у него слабоват.
   - Не сестра? Возможно, ваша знакомая...
   - Не тешьте себя иллюзиями, доктор. Это они, - задумчиво сказал Шубин, и, преодолевая боль, поднял и согнул в локте вначале левую, а затем правую руку.
   - Может, все же обратиться в милицию? - уныло спросил доктор.
   - Валяйте, доктор. Мне надоело вас уговаривать. Только вначале подыщите место ветеринара, а мне достаньте ствол, - журналист пошевелил правой рукой, сжал кисть в кулак. - Купите на рынке. На московских рынках торгуют пистолетами. И предупредите ваших курочек, что будет небольшая перестрелка. Надолго меня не хватит. Пациентки будут благодарны вам за развлечение.
   Прогнозы доктора сбывались. На третий день Шубин, преодолевая головокружение, бродил по боксу в обнимку с медсестрой. На пятый самостоятельно добрался до зеркала и потребовал бритву. Журналист много спал, с аппетитом ел и думал. Он быстро восстанавливал силы, но, казалось, пациент здоровеет за счет своего доктора. Давид Яковлевич сник. Вялые неуверенные движения, испуганный взгляд, темные круги под глазами, непривычно тихий голос. Пациентки ахали и шептались в коридоре. На восьмой день доктору пришлось выдержать прямую лобовую атаку. "Сестра" явилась к нему лично и требовала выдачи тела убитого брата. Она устроила шумную истерику в кабинете доктора, кричала, что тут "дело не чисто" и, что она "выведет всех на чистую воду". Это был удар гонга. Перерыв кончился. Начался очередной раунд. Но выигранная доктором неделя не прошла зря. Шубин был почти готов к продолжению схватки.
   - Все, доктор. Завтра я оставлю вашу дамскую обитель. Пора. Если интуиция меня не обманывает, мне отпущена последняя ночь в этой стерильной келье.
   Журналист добрался до кровати, повернулся к ней спиной, нащупал край левой рукой, сел. Теперь надо было лечь. Он взглянул на часы. Прошлый раз он затратил на эту процедуру четыре минуты.
   - Я вам все же помогу, - не выдержал доктор.
   - Нет. Я должен знать свои...
   Упиравшийся в край кровати локоть соскользнул, и Шубин ничком упал на подушку.
   - Циркуешь, кретин, - пробормотал он, стараясь восстановить дыхание.
   - Вам надо еще лежать, - уныло заявил доктор.
   - Если вы имеете в виду состояние моего здоровья, то мне надо смываться. Простите за жаргон, но все остальное мне противопоказано.
   Доктор поежился, но промолчал.
   Шубин искал наименее болезненное положение тела. Иногда ему казалось, что он нашел его, но проходило несколько минут, и поиски начинались снова. Он непременно должен хорошо выспаться. И лучше бы без таблеток. Обычно с этим проблем не было, но острая необходимость тревожила его, гнала сон. Если до одиннадцати не засну, проглочу реладорм, - решил он, - сейчас важно заснуть. Не думать ни о чем и спать. А завтра начнется игра в "кошки-мышки". Вначале он будет мышкой. Жалкой беспомощной мышкой, которая ищет норку поглубже. Спрятаться от когтистой лапы, зализать раны, а потом...
   Хлопнула дверь. Зажегся свет.
   - Вы еще не спите, Глеб?
   На пороге стояла бледная растерянная сестра.
   - Зоечка? Вы пришли пожелать мне покойной ночи или...
   - В вестибюле двое странных людей. Они не уходят. Сергей Николаевич хотел их прогнать после отбоя, но они гадко выругали его и сказали, что хотят видеть доктора. Санитар объяснил им, что Давид Яковлевич уже ушел и будет только утром, но они сказали, что останутся и будут ждать. Они до сих пор там, и вид у них... Сергей Николаевич хотел звонить в милицию, но телефон...
   - Помогите мне встать, - попросил Шубин, - спасибо. Теперь выключите свет.
   Он подошел к окну, отодвинул штору, вгляделся в сонный полумрак и сразу отпрянул назад. Интуиция обманула его. Не будет спокойной ночи в стерильной келье дамской клиники. На противоположной стороне улицы были припаркованы два темно-серых джипа "Черроки".
   - У них где-то гнездо, - нервно пробормотал журналист.
   - Что у них? - на глазах у девушки были слезы.
   - Ну, ну спокойно, Зоечка, - Шубин погладил ее по руке, - я сейчас попробую потихоньку удрать от этих гадких дядей. А вы мне принесете одежду, поможете одеться и сделаете укол для бодрости, так чтобы его хватило часа на два.
   Журналист стоял в коридоре, прислонившись плечом к прохладной стене, и, сдерживая раздражение, старался успокоить сиделку.
   - Тише, Зоечка. Не надо рекламы. Тише. Пациенткам доктора от Бога начнут сниться кошмары.
   - Но эти люди... Сергей Николаевич запер входную дверь, а они в вестибюле чего-то ждут. Господи! Чего они ждут? - сиделка подняла руки к лицу, и Шубин испугался, что она разрыдается. Неужели ловушка? Попался. Два часа назад можно было спокойно уйти. Тихо сесть в  такси, и мышка нашла бы норку. Поздно. Надо было сразу после скандала "сестрички". Интуиция! Интуиция самоубийцы. Мышеловка захлопнулась. Ах, как глупо попался! Ну должна же быть хоть крохотная щель.
   - Скажите, Зоечка, есть в клинике черный ход? Какая-нибудь наружная дверь, кроме парадной?
   - Есть. Есть маленькая дверь... Она выходит на другую сторону дома. Через нее...
   - Она заперта?
   - У Сергея Николаевича должен быть ключ.
   - Так вперед! Покажите мне маленькую дверь, раз в большую нас не пускают.
   Они прошли по гулким пустым коридорам, спустились по узкой лестнице.
   - Вот, - сестра указала на обитую железом дверь в бурых ржавых пятнах. Рядом с дверью было крохотное черное окошко. Шубин вытер пыль со стекла. Дверь выходила в жиденький городской садик из десятка ободранных кустиков, затоптанной клумбы и нескольких садовых скамеек с высокими гнутыми спинками.
   - Отлично, Зоечка. Если вы принесете ключ от железной двери, я скроюсь в этих джунглях, - сказал Шубин, не отрываясь от окна.
   - Я сейчас, я быстро, - заторопилась сиделка.
   - Секунду. А как выбраться из этого уголка живой природы?
   - Рядом с домом клиники есть проход в ограде.
   Журналист вспомнил машины перед центральным входом.
   - Понятно. А нет ли выхода на другую улицу? Что там за погребок за кустами? С ним, кажется, смыкается ограда.
   - Это морг...
   - Что?!
   - Морг.
   - Пейзаж с моргом в розовых тонах.
   - Клиника рассчитана на восемьдесят пациенток и ... всякое бывает.
   - Это верно. Бывает всякое, - повторил журналист, - несите ключ.
   Он снова приник к стеклу. Ворота отсюда не видны. Вдруг они заперты? Надо будет взять ключ от ворот. Только бы ему незаметно попасть на ту улицу и тогда он... Из-за угла дома вышел человек, оглянулся и медленно направился к одной из скамеек. Он сел, ссутулился и поднял воротник куртки. Вот теперь все. Можешь не суетиться, везунок. Шубин отошел от окна, прислонился левым плечом к стене, перебирая ладонями по стене, сполз вниз и сел на нижнюю ступеньку лестницы. Сверху раздался торопливый перестук каблучков.
   - Осторожно, Зоечка, не наступите на меня в темноте.
   Сиделка шла не одна. Сзади, вяло перебирая ногами, тащился старик в белом халате милосердия.
   - Это Сергей Николаевич, - сказала сестра, - мы поможем вам, Глеб.
   Журналист внимательно оглядел подкрепление.
   - Ну теперь мы им покажем, - вздохнул он.
   Санитар пошарил в кармане, вытащил громадную связку ключей и начал перебирать их, как монах четки.
   - Вот этот, - он двинулся к двери.
   - Не надо, Серж, не отпирайте, - сказал журналист.
   - Почему? - голос Зоечки задрожал.
   - Противник перерезал нам путь отступления. Его передовая часть расположилась на скамейке.
   Сиделка кинулась к окну.
   - Господи! Неужели это один из них?
   Шубин промолчал.
   - Какой противник? - вдруг спросил санитар и сел на ступеньку рядом с журналистом.
   - Вы бы тоже присели, Зоечка. Правда, тут ужасная грязища. - Шубин брезгливо посмотрел на свои руки. Сиделка судорожно всхлипнула. - Терпеть не могу девчонок, которые ревут по пустякам. А вы, Серж?
   - Последний раз я ее открывал, когда умерла Дарья Петровна из четырнадцатой, - сказал санитар, разглядывая ключ.
   - Господи! Что же будет? - тихо, сквозь слезы, запричитала сиделка.
   - Значит, если на вашей фирме появляется покойник, его выставляют через эту дверь. А каким образом, Серж? - спросил журналист.
   - Какой покойник? - в голосе санитара появилась заинтересованность.
   - Перестаньте, Глеб! Не надо! Мы вас спрячем от них, - девушка не сдержалась и зарыдала.
   - Зоечка, немедленно прекратите! - строго сказал Шубин. - Серж, я вам заплачу десять условных единиц, если вы вместе с Зоечкой отнесете меня сейчас в морг на носилках.
   - Живого? - спросил санитар.
   - Желательно, - серьезно ответил Шубин, - а Зоечка принесет простыню.
   - У нас есть специальная каталка, - все еще всхлипывая, сказала сиделка.
   - Каталка? - журналист на секунду задумался, - а это не будет слишком пышно? Впрочем, пусть будет каталка. Это убедительно.
  
   Санитар закрыл на задвижку тяжелую дверь морга, вернулся к каталке, вздохнул и сказал:
   - Приехали, - он аккуратно сложил простыню и помог встать журналисту.
   - Спасибо, Серж, - сказал Шубин, доставая бумажник, - вы спасли мне жизнь. Получите за это десять... нет двадцать долларов. Вот возьмите, и будем считать похороны несостоявшимися.
   - Как скажете, - согласился санитар, - эти ворота - прямо на улицу. Сейчас я их открою.
   В морге было холодно. Пахло формалином и еще чем-то. Журналиста била крупная пулеметная дрожь. Он страшно хотел жить.
  
   Где в столичном мегаполисе можно спрятаться от людей, остаться в одиночестве и подумать? Умученный до синевы Шубин бродил в толпе покупателей ЦУМа. В крохотном полупустом баре на верхнем этаже он заказал кофе "по-турецки". Ему принесли небольшой кофейник и игрушечную чашечку. Через стол от него двое парней мерзко приставали к худощавой блондинке. Широкоплечий прыщавый юнец в кожаной куртке, джинсах и с серьгой в ухе курил, хватал ее за тощенькие руки, норовил залезть под юбку, лоснился от возбуждения. Второй был одет в такую же униформу, ел мороженное и наблюдал за действиями приятеля с одобрением. Он что-то сказал и захохотал. Прыщавый тоже хохотнул, оттянул на груди ее платье и сбросил туда наросший на сигарете пепел. Девушка вздрогнула, упала грудью на стол, и ее худенькие плечи задрожали от плача. Шубин допил третью чашечку густого, как смола кофе, встал, подошел к ним на ломких ногах. Парням было лет по семнадцати. Может и поболее. Он огляделся. Мужиков не было. Редкие дамские группки стыдливо отворачивались. Никто якобы ничего не замечал.
   - Встань, скотина. Буду тебя дрессировать.
   - Ты? Меня? - толстые мокрые губы расплылись в улыбке.
   Журналист выбросил левую руку и открытой ладонью ткнул парня в нос, из которого тут же потекла струйка крови. Встали двое.
   - Ну теперь тебя выметут, - сказал плечистый и расстегнулся. Правая пола кожанки ушла вниз. "Не ствол, скорее кастет, - определил Шубин, - ну на один-то удар меня хватит. Только бы попасть". Он присел, качнулся и, вложив в удар вес тела, хлестанул коротким правым хуком в челюсть. Парень беззвучно рухнул на пол. Приятель посмотрел на вяло шевелящееся тело с изумлением.
   - Забери эту мразь и уходи, - сказал ему журналист и, задыхаясь, сел на стул, - нет, стой, - он обратился к девушке, - проверь. Что у него в правом кармане?
   Это был ствол. Старенький ТТ.
   - Та-ак. Крышуете?
   - Не они. Эти корчат из себя. Крысятничают, - с тихой яростью сказала девушка.
   - Мы заплатили ей пятьдесят баксов, - парень, не отрываясь смотрел на пистолет.
   - Я верну, - девушка бросила на стол мятую купюру.
   - Все, - сказал Шубин и сунул пистолет в левый карман брюк. - Свободны... пока. Пойдешь со мной, - сказал он блондинке.
   Девушка послушно встала и пошла рядом.
   - Пятьдесят баксов. Не много?
   - Двое, - флегматично пояснила блондинка.
   - Откуда ты?
   - Рига. Взморье. Майори.
   - Давно в Москве?
   - Почти месяц.
   - Где живешь?
   - Марьина Роща. Снимаем с подругой.
   - Подруга дома?
   - Нет. Ее сняли на пару дней для кино. Она красивая и... умеет.
   - Поймай частника. Поедем к тебе.
   - Пятьдесят баксов.
   - Я же один, - улыбнулся Шубин.
   - Дома дороже.
   - А с ними где?
   - У них машина.
   - Как тебя зовут?
   - Светлана.
   - Имя русское. Акцента нет.
   - Отец был русский.
   - Умер?
   - Убили.
   Дорогой они молчали. Хмурились и думали о своем. В квартире Светлана, не стесняясь клиента, разделась и прошла в ванную.
   - Можешь выпить пока, - сказала она, не закрывая дверь, - бар на кухне.
   Шубин вынул из бумажника карточку с золотым обрезом. На карточке от руки четким почерком был записан телефон. Журналист запомнил его и сжег карточку на газовой конфорке. В ванной комнате загудел фен. Светлана вышла в розовом, с глубоким вырезом, халатике. Шубин присвистнул.
   - Розовый период продолжается. А другого у тебя нет?
   - Не нравится? Могу снять. Не ослепнешь?
   - Замерзнешь. Мне нужно позвонить. А ты спроворь пока, скажем, яишенку.
   - С брынзой хочешь?
   - Может с селедкой?
   - Понравится. Фирменное блюдо. Телефон в комнате.
   Шубин снял трубку, послушал гудок, вздохнул и набрал номер.
   - Говори, - почти сразу услышал он.
   - Восемь дней назад меня подстрелили на Киевском шоссе. Умеренно. Вроде бы твои. Номера джипов: - Шубин, не торопясь, продиктовал буквы и цифры. - Я ушел. С досады могут учинить погром в гинекологической клинике Бронштейна. Есть соображения. Думаю, тебе необходимо прополоть сорняк. Все.
   Пауза длилась больше минуты.
   - Оставайся, где есть. За тобой приедут. Назовут тебя по отчеству... старому.
   В трубке раздались гудки.
   Рядом со скворчащей сковородой стояла запотевшая рюмка водки. Шубин со вздохом отодвинул ее на середину стола, потом нацепил на вилку яичницу, попробовал, хмыкнул и в минуту очистил сковороду.
   - Великолепно!
   - Фирменное блюдо. Ты надолго? - спросила она. - Время - деньги.
   Шубин вынул из бумажника сто долларов, положил на стол.
   - Не знаю. За мной приедут. Внакладе не оставлю. Устал. Прилягу на диване. Один.
   - Не нравлюсь?
   - Нравишься, Светик, но спать я с тобой не буду. Невеста в Питере ждет.
   - А при чем тут невеста? - удивилась хозяйка. - Влюблен?
   - Я ее подданный. Королева. Ясно?
   - Нет, - честно созналась хозяйка. - Хотела доставить тебе удовольствие. Ложись. Пледом укройся.
  
   Длинная серая "Ниссан" стелилась над дорогой. В салоне пахло дорогим табаком. Водитель молчал. Ни о чем не спрашивал и Шубин. Шоссе полого забралось на холм, откуда вдруг открылась излучина большой реки.
   - Ока, - почему-то с гордостью сказал водитель. Шоссе спускалось на мост. "Ниссан", не снижая скорости, ловко вписался в поворот и через минуту притормозил у дома в четыре этажа со сказочным куполом и стрельчатыми башенками по углам. Стальная зеленая воротина тут же отползла, открылся проход, и машина тихо въехала на дорожку парка окружавшего дом. У подъезда с резными колоннами Шубина ждал знакомый парень.
   - Не повезло мне с твоей тачкой, - сказал ему журналист.
   Парень внимательно посмотрел на него, улыбнулся.
   - Повезло, - уверенно сказал он. - Вас ждет врач.
   - А хозяин?
   - Не сегодня. Отдыхайте, Марк Ефимович.
   Врач был смугл, лысоват, полноват и профессионально доброжелателен. Он курил короткую трубку, и Шубин узнал запах табака в салоне машины.
   - Рад видеть, - сказал он, протягивая Шубину руку, и журналист как-то сразу ему поверил.
   - Я тоже, если вы не будете меня называть "сынок" или "батенька".
   - Не буду, - легко согласился врач, но шутку вроде бы не принял. Он аккуратно выбил трубку в пепельницу, - давайте знакомиться. Меня вы можете называть просто доктор.
   - Глеб Шубин. Журналист.
   - Вот как? - почему-то удивился врач и на секунду задумался, - так куда вас? Демонстрируйте. Когда и куда?  Нет, нет. Не здесь. В подвале отличный рентгеновский комплекс.
  
   Врач выключил аппарат и зажег нормальный свет. Шубин, морщась, натягивал свитер.
   - Кто вас оперировал?
   - Бронштейн.
   - Давид Яковлевич? Гениколог?
   - Йес, доктор.
   - И тут вам повезло. Сосуды сшиты превосходно. Дренаж был?
   - Нет. Воспаления тоже. Доксициклин кололи три дня.
   - Однако! Так вы журналист или коллега? - Шубин промолчал. - Ну как угодно. Продольная трещинка в ребре. Заметных внутренних  повреждений нет. Рана и швы в отличном состоянии. Мазилки? Да нет, пожалуй. Врач вам пока не нужен. Необходим относительный покой. Да вы, кажется, и сами все знаете. Три "В".
   - Что?!
   - Вера, воздух, витамины.
   - Вера? Религия? Не путайте меня, доктор.
   - А вы атеист, Глеб?
   - Право не знаю. Но религиозен... не очень.
   - Вы молоды и еще не успели вникнуть в проблемы... мироздания что ли. Поговорим при случае.
   - Интересный вы человек, доктор.
   - Вы тоже, - очень серьезно ответил врач.
   Бар в пряничном домике, как назвал его Шубин, был великолепен. Цветастые, пузатые и граненные бутылки громоздились на стеклянных полках, подсвечивались и отражались в зеркалах. После долгих  раздумий доктор выбрал мягкий армянский коньяк "Двин".
   - Вы мой пациент. Предписываю грузинское или молдавское красное сухое.
   - "Каберне" местного разлива, - выбрал Шубин. Врач одобрительно кивнул.
   - Возможно, завтра я уеду. Заботы. Суета сует и всяческая суета, как писано в Книге книг. И мы не встретимся более в этой жизни. Но сегодняшний вечер наш. Можно извести его, скажем, на шахматы, а можно пообщаться. Поделиться накопленным. Вы как?
   Шубин выдержал пристойную паузу, длинно глотнул кислое терпкое вино.
   - Кто-то сетовал: - "куда бы ты ни шел, ветер всегда дует тебе в лицо. Если же он дует тебе в спину, остановись и подумай. Туда ли ты идешь?" Судьба нещадно швыряла меня, не давая времени оглядеться и задуматься. Для шахмат нужен хоть какой-то азарт... Поговорим. Луна просочилась к нам в собеседники, - журналист указал на зеленоватый лоскут света, упавший на ковер. - Вы же хотите обратить меня на путь истинный. Поговорим.
   - Истинный путь?... Я не знаю его. Путь Истины. Он неисповедим людям. Да, накопились у меня соображения о Человечестве, о Вселенной, о Создателе. Читал... Размышлял. В людях заложено стремление привести наблюдаемый мир в логическое соответствие. Причина этого... не знаю. Логическая связь явлений присуща миру и, возможно, лишь отражается в сознании людей. А может быть стремление к постижению внутренней связи явлений, к созданию больших и малых моделей Мира заложена в нас Творцом. И именно этим мы подобны Ему. Технологический взрыв нашего времени, компьютеры, интернет, генетические откровения говорят о многом. Не очень внятно, но тот, кто прислушивается, понять может. Белковая цивилизация Земли. Не очень соответствует белковый младенец своей гигантской космической колыбели. Может, белковая цивилизация лишь  кокон иной цивилизации, которой и назначена космическая одиссея в Пространства.
   - Лихо вы расправляетесь с Человечеством, - раздумчиво сказал Шубин, - цивилизация роботов? Не рановато ли? И о Боге... Вроде бы для вас это вопрос решенный.
   - Для меня решенный, - просто сказал врач, ополоснул бокал коньяком, понюхал букет, глотнул, - примерно тридцать миллиардов лет назад не было Нашей Вселенной. Не было пространства, не было времени.
   - Вы о гипотезе Большого Взрыва?
   - Почему о гипотезе? Физики создали модель эволюции полей и вещества после Начала Времен. В соответствии с этой моделью в наше время должно оставаться анизотропное фоновое реликтовое излучение. Примерно четверть века  назад оно было обнаружено. Гипотеза стала теорией. Так было. Тридцать миллиардов лет назад наш Мир был сотворен. Самопроизвольное возникновение Вселенной также невероятно и нелепо, как и возникновение жизни в ней. Был жутковатый период на Руси, когда атеизм стал государственной религией. Население загонялось в атеизм, как в колхозы. Апологеты безбожия становились академиками. Академик Опарин внедрял в науку гипотезу о самозарождении жизни на Земле.
   - Помню, помню. Первичный бульон. Случайные комбинации молекул в древнем океане. Коацерватные капельки. Читал в каком-то историческом опусе.
   - Может, в учебнике по биологии? - улыбнулся доктор. Шубин не ответил. - Генетика расставила все по местам. Генная структура наследственности живой клетки, ее элегантное размножение самостоятельно возникнуть не могли. Никаким случайным чудом. Гены надо было придумать. Придумать и создать. В наше время быть атеистом, эрудированным атеистом, невозможно. Это надо верить не просто в Случай, а в Случай, наделенный невероятным технологическим могуществом. А это уже религия.
   Лектор иссяк. Он допил бокал и посмотрел на коньяк, оставшийся в бутылке.
   - Не рекомендую, - сказал Шубин. - "Двин" коварный напиток. Он помог вам сформулироваться, но более он вам не союзник. А слушал я вас с большим удовольствием. Вы были красноречивы и убедительны. Скажите, а вы это всерьез про цивилизацию машин?
   - Да, Глеб, - доктор повертел бокал за тонкую ножку, - эволюция материи нескончаема, как мне кажется, а в белковом варианте она себя не скоро, но исчерпает. Не вечно будет Человек царем живой натуры. Уже сейчас он готовит себе инфанта. Вам не нравится принц машинной цивилизации?
   Золотой лоскут на ковре поблек, съежился и исчез. Доктор вернул бутылку в бар, сунув ее поглубже и замаскировав другими бутылками. Вдруг он сказал:
   - А ведь я был знаком с журналистом Глебом Шубиным. Где он сейчас?
   - Умер, ничуть не удивившись, ответил собеседник.
   - Убит?
   - Нет. Умер на Кавказе.
   - Тяжело?
   - Очень.
   - При вас?
   - Да, доктор. Пытался его спасти, но не смог.
   - Так я и думал, - прошептал врач - Вы были в плену. У вас осталась кандальная походка.
  
   После темпераментной лекции и коньяка врач засыпал, и ему уже мерещилось нечто радостное и воздушное, говорившее ему ласковые слова, когда раздался тихий телефонный зуммер. Он протер глаза и снял трубку.
   - ...Нет, не сплю. Жду звонка... Ранение? Косое в мягкие ткани груди. Ушиб ребра... Нет, самострел исключен категорически... Прооперирован хорошо. В помощи врача не нуждается... Нет, реабилитация, пожалуй, не нужна. Только покой. Через пару недель будет в норме... Впечатление хорошее. Я бы даже сказал отличное впечатление. Нормальный порядочный парень... Вот это я не знаю. Про Кавказ вам удобнее.
  
   Шубину снилась озверевшая рыжая кошка, когда его разбудил московский звонок. Журналист удивленно посмотрел на нетронутую левую кисть, которую только что во сне рванула когтями кошка, и снял трубку.
   - ...Нормально, - ответил он, узнав голос, - беседую, отдыхаю, жду тебя... Врач смотрел. Ничего серьезного, пустяки... Почему же? Если нужно, спрашивай... - вдруг лицо его окаменело, скулы обострились, в глазах плеснула ярость, - ... разумеется, знаю. Твой племянник не брал тех денег... Да, уверен. Там не врут... Ты не спрашивал. Сейчас спросил, я ответил. Ты что же думаешь, будь иначе, я мог бы писать тебе письмо?... А ты бы как поступил на его месте?
   В трубке раздались гудки, но Шубин долго не мог заснуть.
  
   Глава 10 Казнь.
  
   За столом, сервированном фруктами, сидели двое. Очень крупный мужчина с оплывшим нездоровым лицом и маленькими глазками с омерзением жевал налитой с фиолетовым боком персик. Напротив него в кресле лежал тощий небрежно одетый человек с вялыми нарочито замедленными движениями и сонным, апатичным выражением лица. Мужчина с персиком был владельцем отеля "Новый Ковчег". Второй был его гость. Гость курил, стряхивая пепел на пол. Шла беседа.
   - Мы с тобой друзья, Сутулый. Мы с тобой уже лет двадцать, как друзья, - говорил хозяин отеля. Гость чуть кивнул, из-под опущенных век глянул на собеседника, в его взгляде мелькнула настороженность. - Двадцать лет большой срок, - продолжал хозяин, - очень большой для нас с тобой. Из тех, кто был двадцать лет назад, с нами, вроде бы, и не осталось никого. Выходит, ты мой самый старый друг, Сутулый.
   Хозяин отеля-заповедника ухмыльнулся. Это обстоятельство показалось ему забавным. Маленькие глазки с ласковым прищуром осмотрели гостя. И под ласкающим взглядом собеседника гость проснулся. Полуопущенные веки поднялись, круглые кошачьи глаза с распухшими жутковатыми зрачками наркомана слепо уставились на собеседника. Хозяин, глядя на горку пепла под правой рукой гостя, продолжал:
   - А почему нас осталось двое? Почему так вышло? Я тебе скажу, Сутулый, хотя ты и сам знаешь. Все дело в том, что за эти годы мы с тобой ни разу не ошиблись. В мелочах путались. Это было. А ошибок не было. Степка-Шплинт говорит, нам везло. Верно. Удача была. Пару раз так фартило, расскажешь - не поверят. Но главное не в удаче. И ты это знаешь. Главное в том, что мы знаем, сколько стоит ошибка в нашем деле. Знаем ей цену.
   - Брось вилять, Длинный! - перебил хозяина гость. - Разговорчивый ты стал в этом сиротском приюте. Философ. Мутит меня от твоей философии. Зачем позвал?
   Гость сжался, напружинился, ждал. Когда хозяин говорит о дружбе, жди удара. Но хозяин не спешил. Наклонился над столом, толстым, как ружейный ствол, пальцем тыкал, переворачивал диковинные плоды. Выбрал. Прицелился и маленьким блестящим ножичком, почти утонувшим в его ладони, ткнул бурый бок. Фонтанчиком брызнул сок, обагрив лезвие. Хозяин рассек алую мякоть, сказал:
   - Ошибся ты, Сутулый. Надо платить.
   Правая рука гостя, уронив сигарету, потянулась к бедру, потом, дрогнув, повисла плетью.
   - О чем ты, Длинный?
   - О чем я? - переспросил хозяин, расправляясь с плотью бурого плода. - Семь лет назад ты стал моим компаньоном. Теперь в этой богадельне твоих пятнадцать процентов. Где ты тогда взял деньги, Сутулый? - хозяин предостерегающе поднял толстую ладонь, покачал головой. - Не надо мне врать про банк в Дербенте. Там были гроши. Ты и перестрелял тогда всех, чтобы я не узнал об этом.
   - Путаешь, Длинный. Или тебя кто путает. Клянусь...
   - Чем? - тихий вопрос прозвучал, как выстрел, опрокинувший гостя на спину. - Что у тебя осталось святого, чем бы ты мог клясться? Жизнью брата? - ласковые глазки-щелочки остановились на белом лице гостя. Хозяин отеля нажал клавишу стенного селектора.
   - Как у вас? - спросил в зарешеченный микрофон.
   - Все, как вы приказали, шеф.
   - Давно?
   - Минут сорок.
   - Сопротивлялись?
   - Я бы так не сказал, шеф. Не успевали.
   Хозяин отеля выключил переговорное устройство.
   - Твой брат мертв, Сутулый. Сидеть!... Если наш разговор не затянется, ты успеешь на ритуал кремации. Сиди, парень, сиди. Твоя кошачья манера тут тебе не поможет. Да, я помню, ты дважды спасал мне жизнь там, на побережье. Только поэтому ты еще не труп.
   - Где же я лажанулся? - гость стал похож на серую газетную фотографию покойника. Крупные капли пота стекали по белому лицу.
   - Я скажу тебе, старый друг. Тошно вспоминать, но скажу. Теперь имеешь право узнать. Ты ведь охотник, Сутулый и заешь, что подранка надо добить. Подранок опасен. Семь лет назад ты подставил моего племянника, обвинив его в воровстве. Я тебе поверил, хотя и были у меня сомнения. Если бы ты тогда, семь лет назад убил подранка, замочил племянника, я бы так и не узнал, что настоящим вором был ты, мой верный и надежный, как мне тогда казалось, друг. Но ты выпустил подранка живым. Племянник погиб в Чечне. Жалко парня. Однако правда о твоей подлой подставе до меня все же дошла.
   - Ты же запретил трогать своего племянника.
   - Ты ловко его подставил. Я считал его вором, и, возможно, тогда я бы  простил тебя. Теперь...
   - Убьешь?
   - А ты бы как поступил на моем месте, старый друг? Но проститься с братом я тебе позволю, - хозяин вынул плотную бумагу с цветными разводами, - за пятнадцать процентов. Подписывай!
   Оставшись один, хозяин отеля спрятал бумагу в сейф, нажал клавишу селектора.
   - Сынок, соедини меня с доком.
   - В режиме громкой связи, шеф?
   - Да можно и громкой.
   - Доктор на связи, шеф.
   - Док, вы не забыли моего племянника?
   - Нет, Семен Степанович, не забыл. Недавно говорил о нем с... однофамильцем.
   - Ясно. Выяснилось, что он не воровал у меня деньги. Украл другой человек. Да. Так вот, этот человек, вероятно, зайдет к вам за своей обычной дозой. А может, и не совсем обычной. У него брат неожиданно погиб, и он знает, что разоблачен. Дайте мужику последнюю дозу и пусть кто-нибудь из ваших ему поможет.
   - Уточните, Семен Степанович. Это тот подонок, про которого я говорил вам семь лет назад, а вы мне...
   - Вы тогда были правы, док, а я ошибался.
   - Как вы себя чувствуете? Под правым подреберьем все спокойно? Может, мне к вам заехать?
   - Отлично, док. Просто отлично. Не стоит вас затруднять.
   - Ну что же, великолепно. Чем вы питаетесь? Надеюсь, неукоснительно выполняете мои инструкции?
   - Конечно, док. Ни грамма мяса. Зинаида кормит меня одними бананами, как обезьяну.
   - Бананами?
   - Ну и другой такой же дрянью. Я просто не знаю, как это называется. Честно говоря, я на этот компот уже смотреть не могу. Меня от него малость мутит.
   - Ну ничего, ничего. Наберитесь мужества. С вашей печенью приходиться мириться с некоторыми ограничениями. Если все будет хорошо, к концу недели разрешу вам некоторые отклонения от фруктовой диеты.
   - Вот тогда я и наберусь мужества, а пока... - хозяин вздохнул.
   - Рад, что вас не покидает чувство юмора.
  
   В пряничном домике на берегу Оки стол был сервирован в лучших традициях "Ковчега". Нежная розовая семужка со слезинкой и дольками лимона радовала глаз, бледная осетринка, духовитый паштет из гусиной печенки и царь закуски, сочащийся жирком копченый угорь. Запотевший графинчик водки удачно завершал убранство небольшого стола.
   - Выпей, выпей, Ефимыч и накидывайся, - грустно сказал хозяин отеля, перед которым на тарелке сиротливо лежал крохотный кусочек сыра.
     - Твое здоровье, Семен! - Шубин выпил и растерянно осмотрел стол. Хозяин сглотнул набежавшую слюну и посоветовал:
   - Угорь, угорь хорош. Живым привезли неведомо откуда. Но не горячись. Зарезервируйся для соляночки. У Зинаиды солянка - шедевр. Каперсы, маслинки... Зиночка! - вдруг закричал он, - ты мне-то подай... что положено.
   В столовую вошла высокая пышнотелая дама не старше сорока с круглым добрым лицом и толстенной косой, закинутой за спину.
   - Пошто кричишь? Водочки налей себе полрюмки. Разрешил доктор. А положено тебе паровое суфле мясное, - она поставила перед хозяином тарелку с грустным серым месивом, - да ты попробуй! Я его лимончиком сбрызнула... Это зачем же ты себе полную? Неслух какой. А вы угощайтесь, - обратилась она к гостю. - Вырезку я вам сделаю с корочкой и кровинкой, - она оценивающе оглядела Шубина. - Вам будет в самый раз.
   - Так что ты про Крутоярова? - продолжил хозяин беседу.
   - Щенок дурной, но жизнь на нем хорошего парня. Думаю, отец его пересекся на Якутских приисках с Домбровским. Денег много на кредитках?
   - По миллиону долларов на каждой.
   - Изрядно. Сам он старателем стать не мог, значит, переметнулся к нему кто-то из крутояровских. Королю это как шлея под хвост, и он сыну задание дал. Разобраться в Москве с Домбровским. Три миллиона для алмазного короля не деньги, а вот предательства он претерпеть не мог. И тут накладка вышла непонятная со мной. В день убийства в твоем ресторане сын Крутоярова затеял пьянку. Домбровский как-то узнал об этом и, услыхав знакомую фамилию якутского короля алмазов, отчаянно перепугался. Вероятно он знал меня по Питеру, поэтому, увидев в отеле, позвал в помощь. Но я не успел. Опоздал совсем немного. А вот почему твои стаей на меня кинулись, не знаю. Где я им или тебе дорогу перешел?
   - Случай, Ефимыч. Его Величество Случай. Много лет назад они подставили моего племянника журналиста Глеба Шубина. Очернили его вором в моих глазах. А тут ты вдруг. Они и ужаснулись. Люто испугались разоблачения. Не стая. Небольшая стайка. Часть моей охраны. Да что теперь о них говорить. Нет их.
   - Совсем?
   - Совсем.
   - Круто. И много их было?
   - Четверо. Так что с сыном Крутоярова?
   - Не трогай его.
   - Как скажешь, но в отель паршивца не пущу. Возьми записную книжку Домбровского. У вожака стайки оказалась. Может, найдешь там чего. Я не нашел. По правде, и не искал. Ты куда теперь?
   - В Питер. Ждут там меня.
   - Кредитки себе возьми. В книжке Домбровского их коды.
   - Три миллиона? Зачем мне столько?
   - Дам, Ефимыч тебе совет. Ты врач. Я узнавал. Был перспективным хирургом-кардиологом. Открой свою сердечную клинику. Мужик ты правильный и удачливый. Если надумаешь, помогу. И деньгами и знакомствами. Сорок процентов акций куплю. Контрольный пакет себе оставь. Документы племянника дашь мне. В Питере свои получишь. Проблем не будет.
    
   Глава 11 Врач.
  
   Королева Марго внимательно осмотрела московского корреспондента.
   - Как вас величать?
   - Алексей Матвеевич Крутояров. Газета "Голос". Одна из ведущих.
   - "Голос", - задумчиво повторила секретарь главврача, - я думаю, он вас примет.
   Марк Ефимович Рубин, главврач уникальной кардиологической клиники страны, был хмур и озабочен. Он рассматривал сложный аппарат, лежащий на его столе. Один из многочисленных патрубков аппарата был испачкан подсохшей кровью. Длинные пальцы хирурга мяли окровавленный шланг. В кабинет вошла секретарь.
   - Корреспондент московской газеты...
   - Я занят, Маргарита Николаевна. Я очень занят. Надолго.
   - Из газеты "Голос". Крутояров.
   Главврач удивленно взглянул на секретаря.
   - Как ты сказала? Крутояров? Забавно. Черт с ним, зови.
   Секретарь открыла дверь кабинета.
   - Пройдите, Алексей Матвеевич.
   Корреспондент прошел в кабинет, изумленно округлил глаза и тряхнул пышной шевелюрой, как бы стряхивая наваждение.
   - Глеб?!
   - Садись, Лешка, садись и включи диктофон. Включил?
   Главврач придвинул к себе портативный, величиной с детскую ладошку серебристый аппарат и заговорил в микрофон:
   - Так. Прибор, который сейчас лежит на моем столе - искусственное сердце человека. Технология старой оборонки Союза позволила коллективу нашей клиники создать его. Прибор пока не совершенен. Человек может жить с ним не долее полугода. Но уже сейчас он резко продлевает время ожидания пациентом донорского сердца и создает возможность длительной операции на сухом сердце, чем существенно облегчает работу кардиохирургов. В большом числе случаев он спасает людям жизнь. Мы видим пути совершенствования прибора, и, надеюсь, в самом недалеком будущем сумеем на его основе создать полноценный искусственный орган, способный заменить больное сердце человека.
   Главврач замолчал, подумал и выключил аппарат.
   - Все Леха. Остальное - сам. Озвучишь, как положено. Да не коченей ты! Отомри! Я это, я. Бывший твой коллега.
   - Как же это? - невнятно пробормотал алмазный принц.
   - Случай, Леха. Его Величество Случай, - врач посмотрел на собеседника и помрачнел, - ты напишешь пристойный репортаж из моей клиники. Броди по палатам, расспрашивай. Никто тебе мешать не будет. Но это будет твой последний репортаж. Сдашь материал и уедешь к отцу. Навсегда. Понял? - вдруг закричал главврач.
   - Глеб, но я же...
   - На тебе кровь, сученок.
   Алмазный принц побелел и хотел что-то сказать, но Марк Ефимович поднял руку и брезгливо сморщился:
   - Знаю, знаю, что убивал не ты, и только поэтому ты еще жив. Убийцы получили свое. Ты, видимо, знаешь об этом. Но действовали бандиты по твоей указке, да и расплачивался с ними, вероятно, ты. Деньгами отца, конечно. Не место тебе в газете. Убивать тебя не хочу, но и жить в столице не позволю. Улетай к отцу в Сибирь, черт с тобой, улетай. Даю тебе неделю. Прослежу сам. Не улетишь, на восьмой день ты труп.
   Главврач нажал клавишу и, умерив дыхание, сказал в микрофон переговорника:
   - Маргарита Николаевна, столичный корреспондент пишет репортаж о нашей клинике. Позвоните в ординаторскую, пусть кто-нибудь его поводит по палатам... Нет, в реанимацию не нужно, только второй этаж. Идите, Алексей Матвеевич, идите.
   Алмазный принц осторожно взял со стола диктофон, ссутулился и нетвердо шагнул к выходу. Но главврач вдруг остановил его.
   - Стой! Хочу спросить: зачем тебе понадобилась записная книжка Домбровского?
   Принц дрогнул, но не обернулся, а как-то неловко заспешил покинуть негостеприимный кабинет. Уже у двери корреспондент услышал щелчок. Крутояров дернул ручку, убедился, что дверь заперта, и обернулся. Белое лицо принца исказил страх.
   - Не мне, Глеб, - облизнув пересохшие губы, пролепетал он, - отцу. Я не знаю, зачем. Клянусь, не знаю. Да он мне ее так и не отдал...
   - Кто?
   - Сутулый, бандит из отеля. Вначале он требовал за эту книжку деньги большие, а потом сказал, что сам отдаст ее отцу.
   - Забавно!... Не врешь?
   - Сутулый звонил отцу и собирался лететь к нему в Якутию, но... не успел.
   - Вот как? Ясно. Ладно, ступай. Тошно мне на тебя смотреть. Не забывай про отпущенный тебе срок.
   Оставшись один, Марк Ефимович Рубин минут десять бродил по просторному кабинету, потом сел за свой стол, нажав кнопку электрического замка, заперся, нахмурился и снова сжал пальцами эластичный патрубок прибора лежащего перед ним. Сегодня он не смог спасти жизнь пациента. Мальчик одиннадцати лет умер, и Марк Ефимович тяжко горевал. Это была далеко не первая смерть, с которой сталкивался главврач кардиоклиники, но к смерти человека на операционном столе хирург привыкнуть не может.
  
   Ранним субботним утром, когда Марк Ефимович Рубин, стараясь не тревожить жену, тихо оделся, выпил на кухне большую чашку крепкого кофе и, сопровождаемый Рагнедой, решившей совершить утренний моцион, ушел в клинику, в спальне Маргариты Николаевны раздался телефонный звонок. Не очнувшаяся от сладкой утренней дремы королева с закрытыми глазами нащупала трубку.
   - Слушаю.
   - Доброе утро, Маргарита Николаевна, - низкий женский голос с оперным бархатным тембром был королеве не знаком.
   - Доброе, - согласилась королева. - Но еще нет семи и я еще в постели.
   - Извините, Маргарита Николаевна, но у меня есть причины для столь раннего звонка. Мне нужно поговорить с вами наедине. Буду у вас примерно через час.
   - Непременно наедине? - королева начала просыпаться.
   - Поверьте, Маргарита Николаевна, у нас есть весьма важная для нас обеих тема для приватной беседы.
   - Вы меня заинтриговали. Не могли бы все же назвать эту вашу приватную тему?
   После недолгой паузы собеседница согласилась:
   - Могу, отчего же не назвать. Мы поговорим о нашем общем муже.
   Тут уж Маргарита Николаевна совершенно проснулась и с изумлением посмотрела на маленький черный аппаратик радиотелефона, поразивший ее этим странным и даже, пожалуй, нелепым сообщением.
   - Вы Татьяна Павловна? - вдруг догадалась она. - Муж говорил о вас и искал по старому адресу.
   - Да, я законная супруга Марка Ефимовича. Так у нас есть повод для встречи?
   - Разумеется, Татьяна Павловна, разумеется. Приезжайте, буду вас ждать. Я сейчас же сообщу о вашем визите Марку, он, вероятно, тоже захочет...
   - Этого, Маргарита Николаевна, не нужно делать ни в коем разе. Будет лучше, если наша встреча будет приватной. Да-да, строго приватной. Задушевный разговор двух старых знакомых.
   - Мы знакомы? - опять крайне удивилась королева.
   - Я заходила пару раз в магазин убитого Домбровского.
   - Господи! - только и смогла воскликнуть королева Марго.
   Подумав и оценив различные обстоятельства, случившиеся с ней и Марком, Маргарита Николаевна решила последовать совету Татьяны Павловны и мужу не позвонила. Она хмурилась, гладила кошку, бродила бесцельно по квартире, вскипятила чайник - угощать гостью, но цели визита законной супруги ее Марка угадать не смогла.
   Встретившись, дамы молча оглядели друг друга, и хозяйка повела гостью на кухню, где был сервирован чай.
   - Марк искал вас, Татьяна Павловна, но ваша квартира оказалась заперта, и соседи...
   - Я уезжала к Домбровскому в Сибирь.
   - Вот как? Скажите, а Домбровский знал Марка в Питере?
   - Знал. У него были проблемы с сердцем, и по моему совету он консультировался у Марка. Муж тогда рекомендовал ему утренний бег трусцой. - Гостья грустно улыбнулась. - Ян иногда бегал у дома вдоль набережной... Маргарита Николаевна, я пришла, чтобы узнать, как деньги Яна оказались у Марка. Они ведь были на счетах зарубежного банка. Я знаю, кто его убил, но не понимаю, как вы и Марк связаны с его смертью.
   - Вы не пьете чай. Может быть, кофе?
   - Нет-нет, не до чая, у меня много забот. Ответьте на мой вопрос, и я уйду. Я не наследую имущество Домбровского, никаких финансовых претензий у меня нет, но знать, как его деньги оказались в распоряжении Марка я имею право, хотя бы потому, что часть этих денег могла бы принадлежать мне. Расскажите все, что знаете об этом преступлении.
   Хозяйка нахмурила брови и минуту молчала, вспоминая.
   - Боюсь, я не сумею удовлетворить ваше законное любопытство, Татьяна Павловна. Яна убили, когда я принимала душ. Я ничего не видела и не слыхала. Знаю, что Марка Ян позвал запиской, но когда Марк пришел, он был уже мертв. Знаю, что в бумажнике Домбровского были кредитные карты. Кажется, их было три. Сколько на них было денег и как они попали к Марку, я не знаю. Возможно, он сам расскажет вам об этом.
   - Коды кредиток были в записной книжке убитого...
   - Да-да, вспомнила! Эту записную книжку украл убийца, а потом она как-то оказалась у Марка. Темный маленький блокнотик. Совсем недавно я видела его в кабинете Марка, когда чистила там палас.
   - Черный блокнотик, - повторила гостья. - Верно.
   Она пристально, будто стараясь гипнотизировать взглядом, посмотрела на хозяйку:
   - А вы не могли бы показать мне его сейчас?
   - Право, не знаю, - растерялась королева. - Марк не любит вторжения в его кабинет. Но если вам это совершенно необходимо, я взгляну.
   Хозяйка покинула кухню и почти сразу вернулась.
   - На столе блокнота нет, Татьяна Павловна. Бога ради извините, но будет лучше, если вы поговорите с Марком. Вы хорошо знаете друг друга, и он, разумеется, расскажет вам все, что знает. Вы должны помнить, что он человек прямой и не скрытный.
   - Конечно, конечно, я все отлично помню, - голос гостьи вдруг потерял бархатистые нотки, сделался тусклым, а лицо, как показалось хозяйке, из приветливого стало огорченным и усталым. Так продолжалось несколько секунд, потом она, видимо сделав усилие, улыбнулась, пригубила чашку с уже остывшим чаем и своим обычным голосом сказала:
   - Нет-нет, совсем не стоит по пустякам тревожить моего бывшего супруга.
  
   Из клиники домой Марк Ефимович возвращался разно, иногда и за полночь. Но когда бы ни пришел, в передней его всегда встречала Рагнеда. Воздев пушистый хвост, кошка приветливо урчала и кругами ходила вокруг хозяина, пока тот переодевался в домашнее и менял обувь. Маргарита Николаевна улыбалась, наблюдая ритуал, и терпеливо ждала его окончания. Поцеловав мужа в ставшую к вечеру колючей щеку, она ревниво вздыхала:
   - Ну наконец-то, не ест ничего без тебя. Теперь дождалась и побежит ужинать.
   Чтобы завоевать кошачью любовь, королева кормила Рагнеду разнообразными кошачьими разносолами, но добилась разве что снисходительной приязни. Кошка ела мало, оставаясь тощей капризной привередой. Новый, выстроенный рядом с клиникой дом ей не нравился. Около него не было помойки. Она тоскливо бродила по аккуратному чистенькому газону, вспоминая роскошные московские мусорные баки.
   К незнакомым людям Рагнеда относилась с недоверием и опаской, поэтому когда днем, в неурочное время, в дверь квартиры вошел чужой, дурно пахнущий человек, она беззвучно метнулась на платяной шкаф в прихожей и с подозрением наблюдала за поведением неожиданного гостя оттуда. Чужак не стал менять мерзко пахнущие ваксой ботинки на шлепанцы, а сразу прошел в кабинет хозяина, куда и хозяйка-то если и входила, то только с невыносимо шумным пылесосом.
   Незнакомец оставил открытой дверь, и Рогнеда видела, как он с минуту озирался, стоя в центре комнаты, а затем начал выдвигать один за другим ящики хозяйского письменного стола, в одном из которых хранился прыгучий мячик. Хозяин иногда кидал его своей любимице, и кошка, только чтобы развлечь своего кумира, била по нему лапой и моталась за круглой игрушкой по всей комнате. После ящиков незнакомец начал перебирать книги на высоком, до потолка, стеллаже. Книг было много, и он возился с ними долго, кошка успела вздремнуть, но сразу проснулась, когда чужак звякнул дверцей металлического шкафчика, стоявшего в углу кабинета рядом с окном. В шкафчике находились разнообразные склянки с пахучими жидкостями, которые могли, если их лизнуть, причинить мучительную боль в животе. Рагнеда однажды залезла в этот шкаф, уронила одну из посудин и попробовала соблазнительно пахнувшую жидкость, вылившуюся на пол. После этого она неделю болела. С тех пор дверцу шкафа хозяин всегда запирал на ключ, который носил в связке с другими ключами в кармане пиджака. Рагнеда удивилась, что странный человек умудрился без ключа открыть дверцу. Кошке это не удавалось, хотя она не раз пыталась ее выцарапать. Когда чужак ушел, Рагнеда тронула лапой дверцу, и та легко открылась. Кошка немного поиграла, толкая ее в разные стороны, но склянки, помня их коварное действие, не трогала.
   Когда хозяин вернулся с работы, после традиционного приветствия она провела его в кабинет, открыла лапой шкаф и жалобно мяукнула, стараясь рассказать про визит странного незнакомца. Хозяин сердито нахмурился, заглянул в шкафчик, ласково ее погладил и, разумеется, все понял. Кошка царапнула ящик с мячом, готовая погонять его по полу. Хозяин бросил ей мячик, но вдруг чему-то удивился и начал, как и чужак, открывать и закрывать все ящики стола, не обращая на нее никакого внимания. Рагнеда, распушив хвост, обиженно вышла из кабинета и прошествовала на кухню к миске с едой, удивляясь людям, которые пытаются что-то найти среди совершеннейшей чепухи. Кошка точно знала, что ничего интересного в ящиках хозяйского стола нет, не то что в московской помойке.
  
   Конструкторская документация на аппарат "Искусственное сердце человека" (ИСЧ) хранилась в сейфе рабочего кабинета главврача. Это был отличный импортный сейф с наборным кодом и большим хитрым ключом. В рекламе фирмы-поставщика утверждалось, что вскрыть его без ключа и знания кода совершенно невозможно. Однако утром, когда Марк Ефимович зашел в свой кабинет, дверца сейфа бесшумно раскачивалась на смазанных петлях порывистым сквозняком из разбитого окна, а документация на ИСЧ была разбросана по полу кабинета. Марк Ефимович запер кабинет, подобрал листы и убедился, что комплект чертежей на ИСЧ полон, ни одна из бумажек не пропала. Он вернул стопку документов в сейф, попробовал его закрыть и не смог: замки были испорчены, сейф не закрывался. Главврач прикрыл распахнутые рамы большого окна, сел за стол и задумался.
   В дверь кабинета постучали. Из переговорного устройства раздался обеспокоенный голос королевы:
   - Марк, почему ты заперся? Что-нибудь опять не так?
   Главврач нажал кнопку электрического замка, Маргарита Николаевна вошла в кабинет и увидела разбитое окно.
   - Ты что, Марк? Почему у тебя такое лицо? Стоит ли огорчаться из-за пустяка? Мальчишки, вероятно, из рогатки или мячом.
   - Да нет, Рита, не мальчишки. Кто-то залез в кабинет и вскрыл сейф.
   - Господи! Вор? Что-нибудь пропало?
   - Вор? Не похоже... Не хотел тебя огорчать, но мой домашний кабинет вчера днем тоже обыскивали, пока мы были в клинике.
   Темные брови королевы сошлись у переносья, и она села за стол мужа.
   - Я тоже не хотела тебя тревожить и не говорила тебе. А напрасно. Теперь вижу, что надо было рассказать. В прошлую субботу, Марк, меня посетила твоя бывшая жена.
   Главврач вздохнул и, смахнув осколки стекол, присел на подоконник разбитого окна.
   - Татьяна?
   - Да. Ее интересует, как деньги Домбровского попали к тебе. Она сказала, что часть этих денег принадлежит ей.
   - Дела! И что ты ей ответила?
   - А что я могла ей сказать? Ответила как есть. Сказала, что не знаю. Посоветовала поговорить с тобой. Она отказалась. Ты что в самом деле воспользовался деньгами Яна?
   - Да, моя королева, взял. Счел возможным. Три миллиона баксов. Так получилось, - главврач клиники еще раз грустно вздохнул и повторил, - счел возможным использовать деньги убитого Домбровского на благое дело. Поясню. Твоего бывшего шефа убил бандит, работавший в охране отеля. Он же усердно охотился и за мной. Ранил. Самую малость не убил. Ушлый профессионал, поэтому вполне мог. Спас меня хозяин отеля. Мужик странной судьбы. Он и отдал мне эти три миллиона и с клиникой здорово помог. Про Татьяну я тогда ни сном, ни духом, но баба она честная, и если говорит, что у Домбровского были ее деньги, я ей верю и, разумеется, верну.
   - Вероятно они были близки, Марк. Она летала к нему в Сибирь.
   Хозяин кабинета присвистнул.
   - Она так сказала? То есть убитый парень и был ее питерским избранником, из-за которого... Было у меня секундное озарение... Кино! Как переплелось все, однако. Но деньги я ей конечно верну. Извернусь. Вероятно, придется продать часть акций клиники.
   - Видишь ли, Марк. Возможно, я ошибаюсь, но ее почему-то волнуют не деньги, а черный блокнотик Яна.
   - Что? Блокнотик? Записная книжка Домбровского?
   - Да, Марк. Ты ее случаем не выбросил?
   Главврач долго и как-то отрешенно размышлял, сидя на подоконнике.
   - Нет-нет, Рита, сохранил. Книжка у меня. Вот только понять не могу, на кой ляд она ей понадобилась.
  
   Водку Степан не любил. Если и пил ее в непременных обстоятельствах, чтобы не обидеть кого, то всегда испытывал тошнотное отвращение. Обожал ликеры, мадеру и крымский мускат. Тягучие разноцветные ликеры пил, причмокивая и блаженно прикрыв глаза. В отсутствие хозяйки Степан исследовал буфет и кухонные шкафчики. Нашел бутылку шартреза, выпил ее и, когда Татьяна вернулась, он жрал халву, как оголодавший во время строгого мусульманского поста бухарский эмир, запивая ее персиковым компотом. Хозяйка взглянула на перепачканного липкой сладостью пузатого коротышку и улыбнулась.
   - Хорош! Вентилятора на спине не хватает.
   - Зачем это? - удивился Степан, облизывая пальцы и с вожделением глядя на вторую банку компота.
   Татьяна устало присела на табурет.
   - Почему утром не явился, как договорились? Я уж подумала, прихватили тебя.
   - Меня-то? - ухмыльнулся Степан, - да я...
   - Верю-верю. Умелец. Золотые руки. Кудесник. Хвалили тебя знающие люди. Рассказывай.
   - Докладаю, - Степан изобразил строгость на румяном круглом лице, - узнал, где евойный кабинет. Ночью вошел через окно. Сейф фирменный "Кэмпбел". Без электроники, но строгий. Возился с ним часа два. Открыл. Там чепуха какая-то. Книжицы вашей не нашел.
   Степан проткнул вилкой крышку второй банки и, запрокинув голову, вылил в себя желтую струйку.
   - Уймись, красавец. Слипнешься, - брезгливо искривила губы хозяйка, - а в других местах, в столе, например, искал?
   - Нет, Татьяна Павловна. Ночи теперь короткие. Светать начало. Линять надо было срочно. Пусть у них в клинике немного поутихнет, и я смогу через недельку...
   - Недельку? Ясно с тобой. Вот тебе, сластена, пятьсот баксов и замри. Понадобишься, позвоню.
  
   Из селектора раздался очень строгий и очень спокойный голос королевы:
   - Марк Ефимович, с тобой хочет говорить Татьяна Павловна.
   Главврач зачем-то сгреб в ящик кипу бумаг со стола, вскочил и, прислушиваясь к себе, быстро вышел в приемную. Много лет он старательно избегал этой встречи, боясь рецидива бешеной ревности, погнавшей его на кавказскую бойню. И вот встретились, но никаких запредельных чувств он не испытывал. Чужая женщина. Очень красивая, мило улыбающаяся, но чужая.
   - Здравствуй, Танюшка, здравствуй. Заходи, поговорим.
   Она села на стул, а он ходил по кабинету, изредка на нее поглядывая.
   - А ты, пожалуй, постарел, Марк. Седина, морщинки. Впрочем, седина тебе идет. Солидный хозяин большой клиники.
   - Ну, не так чтобы хозяин, есть еще десяток акционеров. У меня контрольный пакет, но для того, чтобы вернуть тебе деньги Домбровского, часть этого пакета придется продать.
   - Ты собираешься отдать мне деньги Яна? Я не возьму. Пусть у тебя остается контроль над клиникой. А как попали к тебе эти деньги?
   - Танюшка, тут длинная и путаная история. Мне дал их человек, казнивший убийцу Домбровского. Когда брал, понятия не имел, что ты была... знакома...
   - Ян был моим любовником, - просто сказала гостья. - И я немного помогала ему там, в Якутии.
   - Ясно. А почему ты отказываешься? Думаю, что смогу через пару недель отдать тебе три миллиона баксов. В Сибири ты участвовала в его делах, поэтому по справедливости наследуешь его деньги.
   - Нет-нет, Марк, не возьму. Из его имущества мне нужна записная книжка. Только она. Отдай мне книжку, и я вернусь с ней на север.
   - В тундру, в тайгу? Зачем?
   - Так надо, Марк. Не спрашивай.
   Главврач остановился у стола и с минуту разглядывал свою бывшую жену. Потом из среднего ящика стола достал блокнотик в лопнувшем на сгибе черном лидерине и передал его гостье.
   - Эту?
   - Да, Марк, спасибо, - Татьяна раскрыла книжицу, мельком взглянула на порванную страничку и аккуратно уложила блокнотик в свою элегантную сумочку. - Ну что же, - тихо сказала она и встала. - Рада была на тебя посмотреть. Прощай.
   - Прощай, - эхом откликнулся главврач, и когда она уже была у двери, спросил: - Это по твоему указанию обыскивали мои кабинеты?
   - Да, - не оборачиваясь, ответила гостья и вышла.
  
   Глава 12 Турист.
  
   Андрей Львович демонстративно сибаритствовал. Он возлежал на диване, едва накинув на волосатый торс павлиний халат, и с ненавистью следил за метавшимся по гостиной Стивом Броксом.
   - Здесь тебя не нужен, - не глядя на Андрея Львовича, вещал Брокс. - Тебя нужен Петербург. Досье написано, ты родился Петербург. Это так?
   Брокс остановился, и с подозрением вгляделся в злое лицо хозяина дома.
   - Это совершенно так, - кивнул Андрей Львович и шевельнул голой ногой с висящим на пальце меховым шлепанцем.
   - Это есть удачный совпадений. К Крутояров вернулся сын. В Петербург он делал рекламу кардиологический институт Рубина. В институте работают создание искусственного сердца человека. Я много раз слушал записанный речь Рубина. Умный, убедительный речь. Прочти статью в газете "Голос" - там это есть. Прочти, поговори с Крутояров сын и немедля лети Петербург.
   Андрей Львович, провожая взглядом хаотичное движение гостя, ощущал тоскливую беспомощность и досаду. Как он может противостоять натиску этого туза? Пока он всего лишь шестерка в их колоде. Да, именно шестерка, и не более того. Петербург. Ах, как не хочется высвечиваться там. Медицинский институт. Что они хотят? Впрочем, в этом-то загадки нет. Деньги. Бизнес. Финансовая авантюра. Что еще может гнать по планете этого урода и его кодлу?
   - Поговорите мальчишкой утром, до полудня он часто трезв. Возможно, статья есть блеф, газетный утка, рекламный трюк.
   - Я бы не хотел возвращаться в Питер, - вяло и как-то нехотя произнес Андрей Львович.
   Стив Брокс уставился на орлиное лицо и павлиний халат.
   - Ваш молчание не есть согласие?! Пустяк. Мы знаем о ваших шалостях там. Поменяйте фамилию. Нет причина бояться. Я буду тоже Петербург, но конспираций. Непременный конспираций. Полетим раздельно, там найдете меня центральный отель под моя фамилия. Турист из Швейцария. Или Бельгия... Нет, Швейцария, - Стив Брокс перестал мотаться по просторной гостиной и осторожно присел на стульчик, брезгливо глядя на голую ногу хозяина. - Плохо понимаю, почему нет активный послушаний. Что вас держит в этот мерзкий климат? Женщина?
   - Привычка, Стив, привычка. Душевный покой. Набегался я там в Питере, устал, а здесь вот дом построил.
   - Нет причина. Ваш кунсткамера с фарфоровый слоник и такой же пастушка я куплю. Все, одевайтесь и марш Крутояров сын. Вечером пьяный мальчишка бесполезен.
   - Скажите, Стив, вы служите в компании "Депирс"?
   - Служить? - вдруг обиделся гость. - Пес служит, я не служит.
   Стив Брокс вскочил со стула и, строптиво выдвинув массивную нижнюю челюсть, покинул, как он очень верно заметил, "кунсткамеру" Андрея Львовича.
  
   - Не могу тебя прояснить, девка, - Матвей Иванович, прищурившись, оглядел сидящую на лавке под темной иконой Татьяну, огладил бороду, встал и заходил по горнице. Доски пола прогибались и скрипели под тяжелыми шагами. - Корысть тебя гложет? Три миллиона тебе не деньги. Сколь же тебе надобно для душевного успокоения?
   Не отвечая, Татьяна тоже встала и вгляделась в прибитую к бревну икону, в которой угадывался конь и всадник с копьем.
   - А тебе, Матвей Иванович, сколько надо? Я-то нажитое потрачу. Сумею, а ты копишь. Зачем? Непородному сыну-пропойце оставишь? Кто у тебя еще-то есть?
   Крутояров остановился, тоже взглянул на икону и тихо проворчал:
   - Ты бы, девка, поостереглась меня пытать, - он задрал голову, сунул руку под лопату бороды и поскреб горло. - Ладно, бог с тобой. Не мне тебя судить. Чужая душа - потемки. То, что ты мой товар прямиком в депирсу сбываешь - хорошо, нам обоим от этого польза.
   - Вот и великолепно. И незачем тебе мою темную душу тревожить.
   Старик помотал головой и ухмыльнулся:
   - А характер у тебя серьезный, мужицкий у тебя, девонька, нрав. Шла бы ты замуж за Алешку, вон он как вокруг тебя кругами ходит. Выправила бы парня. Свадьбу я вам устрою - Саха дрогнет.
   - Нет, Матвей Иванович, за сына твоего не пойду, - твердо сказала Татьяна. - Вот за тебя, если посватаешься, подумаю.
   - Вона как! За старика-то? Деньги мои тебя манят? Так я сыну, не считая, отсыплю.
   - Нет, Матвей Иванович, сказала уже: за Алешку не пойду. А мужик ты еще прочный, не прибедняйся. Деньги? Разумеется, деньги. Ты умеешь их добывать в этом диком краю, а я могу научить тебя их тратить в краях иных. Поверь, в этом есть своя прелесть, свой кайф. Но и не только твои миллиарды меня влекут. Мы с тобой, Матвей Иванович, одной крови, мы хищники, мы с тобой живем охотой, или я не права?
   - Может и права, девонька. Но породы у нас разные. Ты, думаю, - кошачьей, коварство в тебе ласковое, а я - беспокойный, неуклюжий медведь-шатун. Не так?
   Татьяна весело улыбнулась:
   - Нет, Матвей Иванович, не так. Плохо ты себя понимаешь, мне со стороны видней. Никакой ты не медведь, тигр ты таежный, сибирский тигр. А я... не знаю. Душа у меня темная, озверелая, я и сама, бывает, боюсь в нее заглядывать. Но мелкой кошкой себя не чувствую. Коварство во мне углядел? Сказала уже, охотник я, а как на охоте без коварства? Поэтому Алешку мне не сватай. Не ровня он мне, не охотник. Побереги сына.
   - А за меня, стало быть, пойдешь? И как же, женой - полноправной хозяйкой, или полюбовницей?
   - А у зверя хищного кто бывает? Для него, как я таежную жизнь понимаю, разницы в этом нету. Вот только Саху твою ни в каком случае не пугай. Людей тревожить нам обоим нужды нет.
   Татьяна замолчала и вновь посмотрела на икону, будто сравнивая собеседника с еле видимым Георгием Победоносцем, поражающим змея. Король проследил ее взгляд.
   - Пять веков доске этой, в тайном скиту взял.
   - Отобрал что ли силой?
   - Зачем же, добром, - сказал хозяин, но уточнять, каким добром досталась ему икона, не захотел.
   - Одичал ты, Матвей Иванович. Давно вдовствуешь?
   - Жена родами умерла.
   - И с той поры не было у тебя женщин?
   Король на прямой вопрос Татьяны отвечать не стал, но так взглянул на нее, что она зарумянилась и удивилась неожиданной слабости, охватившей ее.
   - Матвей Иванович что с вами? Как можно?... Да что же это?... Прямо здесь?... Зверь, дикий зверь... - тихо пролепетала Татьяна.
   Панкрат Игнатьевич, услыхав приглушенные стоны, заглянул в горницу и долго, одобрительно кивая, смотрел с порога, как на лавке под суровой иконой хозяин управляется с гостьей.
   - Господи! Сколько же можно? Когда же этот пещерный человек иссякнет? - без возмущения, а скорее с любопытством прошептала Татьяна, поймав оценивающий взгляд старичка-боровичка.
   - Оголодал мужик. Теперь терпи, девонька, пока все не выплеснет, - сочувственно разъяснил ей Панкрат Игнатьевич первобытное поведение алмазного короля.
  
   Алексей, стараясь не шевелить головой, со стоном разлепил глаза и увидел мужика с тяжелой нижней челюстью и столичную штучку Татьяну, невесть как застрявшую у них в тундре. Мужик казался смутно знакомым.
   - Хорош, - сказал ему мужик, вздохнул и брезгливо сморщился, - нутренность твоя не принимает спирт, а ты ее травишь, - он вздохнул и Алешка узнал в мужике отца, но почему-то без бороды. - Сон стало быть, шальной пьяный сон, - догадался он, - к чему бы это? Красотка столичная смотрит на него без осуждения. Сейчас, во сне, он, пожалуй, сможет ее раздеть, но старик-то с голым лицом зачем? Совсем не нужен ему отец в этом сне.
   Алешка с трудом вынул из под щеки ладонь и поманил соблазнительную штучку пальцем.
   - Расстегнись и подь ко мне. Обожаю классных телок.
   Штучка ласково улыбнулась, подошла и несильно ударила алмазного принца по щеке. Потом крепко ухватила его за уши и так тряхнула, что тяжелые шершавые комья в его голове, которые он так боялся потревожить, перекатились и саданули ему в виски. Алешка глухо застонал от свирепой боли и понял, что не сон это, а больная нелепая явь.
   - Оставь его, Татьяна Павловна, оставь. Дурь в нем еще вчерашняя. Войдет в понятие, я с ним сам поговорю, - король попытался огладить бороду, но наткнулся пальцами на голый подбородок и досадливо крякнул. - Панкрат Игнатьич, - позвал он и приказал вошедшему старичку-боровичку, - из дома парня не выпускай, барахлишко ему приготовь для дальней поездки. Как оклемается, пусть ко мне зайдет для разговора.
   - Пошлешь его куда, Иваныч.
   - С собой возьму. Через пару дней полечу с женой на большую землю, а оттель в Санкт-Петербург. Парня с собой возьму. Дом на тебя оставлю. Один в нем хозяйствовать будешь.
   - Вона, как решил. В город царя Петра. Надолго ли?
   Король вопросительно глянул на Татьяну, но та промолчала.
   - Не знаю пока. Звонить тебе буду, - король погладил голый подбородок, но на этот раз досаду сдержал.
  
   За неделю до семидесятилетнего юбилея Виктора Ильича Вепрева хватил удар. По скорой его отвезли в ближайшую больницу, где дежурный врач, зевая от хронического недосыпа, глубокомысленно объявил жене пациента, что прогноз течения ишемического инсульта утешить ее никак не может.
   - Конечно, бывает всякое, но... - врач пожал плечами и возвел глаза к мигающему люминесцентному светильнику.
   Но случилось именно "всякое", и Виктор Ильич оклемался. Уже через месячишко он, сильно припадая на правую ногу, гулял по больничному садику и усердно учился понятно разговаривать. Хромота и немощь правой ноги и руки остались, а речь внятную Виктор Ильич постепенно восстановил. Рубин закрепил за инвалидом видавшую виды черную "Волгу" с водителем, и та каждый будний день привозила его в лабораторию клиники. Инженер Вепрев В.И. был фанатик-энтузиаст. Изрядный кусок своей насыщенной невзгодами жизни он посвятил созданию ИСЧ. Лаборатория секретного номерного "ящика", в котором Виктор Ильич чуть не подпольно, в ущерб оборонному заказу, с такими же фанатиками-помощниками создавал механический аналог сердечного насоса, погибла. Во времена неосмысленной перестройки страны уникальное оборудование мастерской было продано за бесценок, исчезли материалы и сложные сплавы металлов, потребные для аппарата, помощники разбрелись кто куда, и Виктор Ильич, забрав с собой тощую папку с конструкторской документацией, ушел на пенсию. Теперь в богатой лаборатории клиники, окруженный вниманием благодетеля, он оттаивал душой и старался, как мог, осуществить главную мечту своей маятной жизни.
  
   - Чего ему надо? - сердито пробормотал водитель, глядя в зеркало заднего вида.
   - Кому? - Виктор Ильич очнулся от своих привычных мыслей и удивленно посмотрел в розовый затылок водителя.
   - Мужик прилип. В двух метрах пилит.
   Сидящий на заднем сидении инвалид с трудом выпростал затекшую ногу из под переднего кресла и обернулся. Сзади вплотную к Волге ехала ярко желтая Лада.
   - Да и хрен с ним. Ты сам-то в троллейбус не воткнись. У него здесь остановка, - посоветовал Виктор Ильич.
   - Не люблю прилипал. А вот мы сейчас...
   Черная Волга перестроилась в правый ряд и остановилась за троллейбусом. Желтая Лада не сильно ударила ее в багажник. Водитель матюгнулся и выскочил из машины. Из Лады, виновато улыбаясь, вынырнул круглолицый плотный коротышка.
   - Я целиком принимай вина на себя, - кротко сообщил он разгневанному водителю Волги.
   - На хрена ты лип ко мне три квартала? - не мог успокоится тот, - жался, как студент к телке.
   - Как студент куда? - изумился коротышка, - телка есть коровий ребенок. Зачем студент жаться корова? Понимаю однако. Это есть русский идиома, - догадался он, - но я не студент, Я есть швейцарский турист и готов платить всяческий ущерб.
   - А куда же ты денешься, - водитель посмотрел на помятую крышку багажника, чуть подумал и осторожно назвал сумму:
   - Две штуки баксов. Штука за выколотку и штука за покраску.
   - О, я все понимай. То се и моральный ущерб. Я буду заплатить три тысяча долларов. Но такой наличный сумма у меня нет. Есть кредитный карта банка России. Где есть тут банкомат? В Берне банкомат на каждый перекресток.
   - Ну и в Питере есть, - обиделся водитель за государство, - в центре на Невском точно есть. Пятнадцать минут езды. Поедешь за мной и не вздумай линять. Номерок я срисовал от греха. Понял, турист?
   - О, я. Буду прижаться, как теленок.
   Коротышка сел за руль и несколько раз дернул двигатель Лады стартером. Двигатель не заводился. Водитель Волги заглянул под машину.
   - Все ясно. Вылезай, теленок. У тебя под движком лужа. Карбюратор разбил. Поедешь с нами. Разрешите Виктор Ильич? - обратился он к пассажиру своей машины, который через раскрытое окно прислушивался к диалогу.
   - Разумеется, разумеется. Садитесь, - Виктор Ильич сдвинулся, освобождая место. В просторном салоне Волги он присмотрелся к туристу из богатой страны.
   - Давно в Питере?
   - Меньше недели. Старый большой красоты город. Город-музей. Есть много домов похожих на дома Берна, Лозанны, Цюриха. Однако, невзирая на печальный обстоятельства давайте знакомиться. Стив Брокс - врач кардиолог, - представился турист.
   - Вепрев Виктор Ильич - инженер. Тоже работаю в области кардиологии.
   - О! Какой поразительный совпадений. Инженер? Чем занят инженер в кардиологии?
   - Работаю в лаборатории клиники. Пытаюсь помочь врачам хирургам.
   - Я читал газета клинка Марка Рубина. Очень, очень любопытно.
   - Именно в ней я и работаю.
   - О! Это есть судьба! Главная цель моего визита Санкт-Петербург - клиника Рубина. Буду признателен, если вы представите меня ему.
   - Отчего же не представить? Может и впрямь судьба. Познакомлю, - подумав, согласился Виктор Ильич, - приезжайте завтра к одиннадцати. После утреннего обхода, надеюсь, он сможет вас принять.
  
   Главврач клиники и зав лабораторией далеко не первый раз рассматривали схему синтетического кровеносного сосуда. Конструирование искусственного сосуда, через который насосы ИСЧ должны гнать кровь в организм, оказалось едва ли не основной проблемой создания аппарата. Корявый карандашный рисунок вызывал у обоих тяжелые воспоминания.
   - Сам рисовал? - спросил Марк Ефимович. Виктор Ильич виновато кивнул.
   - Лаборантка гриппует.
   - Шедевр абстракционизма. Пикассо, - главврач вздохнул и ткнул пальцем в линию рисунка, - а это, надо полагать, внутренняя вибрирующая стенка аорты?
   Зав лабораторией снова кивнул и пояснил:
   - Пьезокерамика. Тонкостенный цилиндр из пьезокерамики с центральным вектором вибрации. Ритм вибрации задается генератором сердечных сокращений.
   - И вы, Виктор, полагаете, что неэластичный хрупкий сосуд можно имплантировать и вживить в организм?
   - Я не полагаю, а предлагаю. В этом вижу свою партию в нашем дуэте. А уж ты, Марк, должен решать, какой конкретный вариант исследовать экспериментально.
   Они долго молчали, глядя на плотный белый лист и вспоминая телят уже погибших в неудачных экспериментах.
   - Нет, Виктор Ильич, это не аорта. А вот если цилиндр составить из коротких сегментов, соединив их гибким пластиком?
   Выражение тоскливости исчезло с лица старого инженера, оно помолодело.
   - И управлять каждым сегментом отдельно. Это трудно. Но все равно ты умница, Марк. Прикину. Может быть это - решение. Да, совсем забыл, с тобой хочет встретиться швейцарский врач-кардиолог. Некий Стив Брокс. Знаешь такого?
   - Не припоминаю. Твой знакомый?
   - Пожалуй, - усмехнулся зав лабораторией, - в самом первом приближении. Завтра придет в клинику к одиннадцати. Примешь?
   - Ну если вы его пригласили...
   - Прими. Он специально прилетел в Питер, чтобы побеседовать с тобой.
  
   Глядя на жизнерадостную голливудскую, в тридцать два фарфоровых зуба, улыбку гостя, на его круглое кукольное личико с румяными подушечками щечек, Рубин внезапно ощутил тревожную настороженность. Чувствовалась в великолепно одетом коротышке какая-то агрессивная устремленность.
   - О! Вы не может представить как я заинтригован статья в газета. Искусственный сердце! В моей стране половина смерть результат болезни сердца. Увы, очень грустный статистика. Если в ваша клиника будет создан механический сердце, вы немедленно благодетель человечества. В статья указана возможность длительной операций на сухой сердце. Можно заменить клапан, вшить стимулятор и другое. Это так?
   - Да. Рекордная по продолжительности операция в нашей клинике длилась более семи часов. А вы хирург, господин Брокс?
   - О, да. И хирург тоже. Но у меня нет свой клиник, и если очень нужда, я оперирую в центральный больница Берна. После статья прошло больше три месяц. Какие достижений за этот время?
   Главврач минуту думал, поглядывая на гостя, потом ответил:
   - Существенных достижений за последние месяцы нет. Мы, как было сказано в репортаже, работаем над созданием аппарата, который мог бы функционировать в груди человека, как природный орган. Пока такого аппарата у нас нет. Встретились весьма трудные проблемы.
   - Проблемы это непременно. Без проблем нового пути не бывает. Уверен вы сумеете их решить. Я случайно знаком с господин Вепрев. Он вам помогать?
   - Скорее я ему помогаю. Он главный конструктор ИСЧ и работает над созданием прибора уже более четверти века. Господин Брокс, какова цель вашего визита в нашу клинику?
   - О! Традиционный русский прямота. Я хочу смотреть аппарат и задать два вопрос.
   - Ясно. Лабораторный образец прибора я вам покажу. Задавайте вопросы.
   Улыбка исчезла с лица гостя и в его глазах почудились Рубину растерянность и вроде бы даже злобность.
   - Пусть так. Меня интересует патент, - сказал гость и положил сжатые в кулаки руки на стол, - хотел бы взглянуть патент.
   Главврач встал из-за стола и крупными шагами заходил по кабинету.
   - Вас интересует описание конструкции аппарата и степень ее новизны?
   - О, да. Интересует, - почему-то удивился швейцарец, - как может быть иначе?
   - Ясно. Если Виктор Ильич не будет возражать, вы, врач кардиолог, сможете ознакомиться с полным комплектом конструкторской документации ИСЧ.
   - В конструкция нет оригинальность?
   - Отчего же? Есть. В приборе много оригинальных идей.
   - И вы готов показать мне ваш секрет?
   - У нас нет секретов от врачей.
   - Господин Вепрев непременно возражать, - уверенно заявил турист и возмущенно ударил маленькими кулачками в столешницу.
   - Не думаю.
   - Как можно? Вдруг я украсть ваш оригинальность, ваш главный новизна в прибор?
   - Повторяю: - у нас нет секретов. Как только работа будет завершена, мы, не медля, опубликуем конструкцию ИСЧ на страницах медицинских журналов и в интернете.
   - Это ваш совместный решений?
   - Мы говорили об этом.
   - Но ваш прибор тогда изготовлять и продавать множество фирм. В чем тогда ваш коммерческий интерес?
   Швейцарец раздраженно ударил голосом на слове ваш.
   - Коммерческий интерес? Вероятно мы оформим лицензию на производство прибора, но не дорогую. Мы, господин Брокс, не ищем большую коммерческую выгоду. Господин Вепрев и я считаем, что монополизировать изготовление прибора при наших скромных технологических возможностях было бы не гуманно.
   Гость долго молчал, потом встал и, сунув кулачки в карманы роскошных штанов, с явно нарочитым апломбом заявил:
   - Это не есть правильно. Вы должны менять свой позиция. Вы большой оригинал, господин Рубин, и это есть плохо, - турист вежливо улыбнулся, но глаза его под припухшими веками остались сердитыми. Он взглянул на сверкнувшие золотом наручные часы, - о, я должен уже покинуть ваш клиник. Прощайте.
   - Вы хотели посмотреть прибор, - напомнил главврач.
   - В другой раз, господин Рубин, в другой раз, - не обернувшись, сказал швейцарский турист.
   Оставшись один, главврач клиники минуту задумчиво походил по кабинету, затем вышел в приемную.
   - Рита, узнай, была ли опубликована в Швейцарии статейка Крутоярова о нашей клинике. И поинтересуйся, есть ли в Берне врач с фамилией Бронс. Стив Бронс, кажется. Уточни у Виктора Ильича. Впрочем, не беспокой его по пустякам.
   - Все узнаю, Марк. Постараюсь. Какие у тебя планы на ближайшее время. Звонят непрерывно. Не стала тебя беспокоить, звонил из Москвы твой знакомый врач. Не назвался. Сказал что осматривал тебя после ранения в доме на берегу Оки. Ты почему ухмыляешься? Вспомнил врача?
   - Вспомнил. Хороший мужик. Напрасно не соединила. Телефон оставил?
   - Нет. Сказал, что перезвонит. Так куда ты?
   - Сейчас иду в хлев. Пробуду там часа два. Оперировать сегодня не буду. После обеда я доступен.
   Хлевом сотрудники клиники называли центральную лабораторию, в которой испытывались различные варианты ИСЧ, так как все эксперименты проводились пока на телятах.
  
   Андрей Львович по новым документам значился Юрием Витальевичем, но чтобы не затруднять читателя и без того путанного повествования, будем называть его старым именем. Изменился он с сибирских времен неузнаваемо. Будто вместе с документами поменял надменную орлиную натуру человека назначенного повелевать судьбами, каковым и мнил себя в алмазных краях, на натуру обездоленного обывателя сызмальства униженного безнадежным ходом жизни. Жил он теперь не в бревенчатых хоромах с княжескими излишествами, а в дрянной замусоленной питерской квартирке старого своего подельника, вора рецидивиста Степки по кличке Золотуха. Денег у Андрея Львовича было в избытке значительном, но павлиньего халата он теперь дома не носил, остерегался чего-то. Одним словом превратился таежный сокол в мелкую пуганную жизнью птаху. Ходить по ресторанам он не решался, опасаясь встретить старых знакомых, поэтому воскресным вечером сварил себе в загаженной Степкиной кухне купленные в соседнем магазине "пельмени сибирские", черти из чего слепленные, и ужинал, запивая их не привычным спиртом, а напитком пожиже. Степка на пельмени и коньяк смотрел с отвращением, поедая в неимоверных количествах сгущенку и тисненные тульские пряники, приобретенные в том же магазине.
   - Одна дамочка знакомая сказала, что ко мне надо вентилятор приделать, - вдруг вспомнил он. - Странный они народ, бабы. Мелят языком невесть что.
   - Вот-вот. Кнопку еще на брюхо, и будешь по чердакам шастать, - усмехнулся Андрей Львович, макая пельмень в сметану, - откуда это у тебя баба знакомая? Закадрил кондитершу?
   - Заказчица. Денежная. Пятьсот баксов отстегнула ни за что.
   - Как это?
   - По ее наводке работал без всякого толку в больнице и дома у врача больничного. Книжицу какую-то заставляла искать.
   - Забавно. Что еще за книжицу?
   - Блокнотик записной карманный.
   - Черный старенький?
   Пельмень воздетый на вилку застрял у лица Андрея Львовича?
   - Ну. - Степан удивленно уставился на сибирского постояльца.
   - Забавно, - повторил тот, - бабу нарисуй.
   - Тощая телка светлой масти не старше двадцати пяти.
   Постоялец сунул пельмень в рот, долго жевал его потом с усилием проглотил и спросил:
   - Нашел?
   - Блокнотик? Нет. Я же говорю без толку работал.
   - Давно было? Баба где сейчас?
   - Да уже месяца три прошло. А баба слиняла. Велела не светиться и уехала. А как не светиться, если бабки кончились. Хорошо ты появился, а то хоть пельмени из щенков жри. Знакомая что ли твоя? Я адрес ее квартиры помню.
   - Это почему же из щенков? Ты, Золотуха, мне аппетит не нарушай. - Андрей Львович вылил в стакан остаток коньяка, выпил его и метко забросил бутылку в мусорное ведро, - дрянной коньяк хоть и дорогой. Вероятно местного производства. А адресок Татьяны Павловны не забывай. Фамилию-то знаешь ее?
   - Чью?
   - Заказчицы богатенькой.
   - Нет. Она не называлось, а мне и не к чему.
   - Сходи, Степушка, по адресу и узнай. Завтра с утречка и сходи.
  
   Из Москвы позвонили к концу дня.
   - Твой доктор, - шепнула королева, заглянув в кабинет.
   Главврач заулыбался и взял трубку.
   - Марк Ефимович?
   - Я, доктор, я. Здравствуйте. Рад звонку.
   - Здравствуйте, коллега. Мой звонок скорее огорчит вас нежели обрадует.
   - Это чем же?
   - Серьезно болеет наш общий знакомый. Мой старый пациент.
   - Семен Степанович? Что с ним?
   - Букет. Большой и пестрый. В последние месяцы в этом букете усугубились сердечные проблемы: стенокардия, аритмия, зашлакованность крупных сосудов. Все это на фоне хронической ишемии. Пару дней назад с трудом вывел его из гипертонического криза. Вижу, что консервативная терапия существенно изменить течение болезни не сможет. Я бессилен. Хочу направить его к вам.
   - Ясно. А Семен Степанович согласен?
   - Топорщится. Но думаю, теперь сумею его убедить.
   - Надеюсь. Вы прилетите с ним?
   - Разумеется, но дольше недели пробыть у вас не смогу.
   - Когда вас ждать, доктор?
   - Хочу вылететь завтра десятичасовым рейсом. Если задержимся, позвоню.
   - В самолете из-за перепада давления может возникнуть кислородное голодание.
   - Знаю, коллега. Потерпит. Последние годы он привык терпеть. Все, Марк Ефимович. Недосуг. У меня тут масса забот. До встречи.
   - До встречи, - эхом произнес главврач в уже пустую попискивающую трубку.
  
   Вскарабкавшись с помощью Олега по трапу, хозяин "Ковчега" окинул взглядом салон арендованного лайнера, убедился, что посторонних пассажиров нет и устало опустился в ближайшее к нему кресло. Олег хотел разместиться рядом, но он кивком отослал начальника охраны к остальным ребятам в конец салона. Поездка в аэропорт утомила больного, у него немного кружилась голова и в животе угнездилась тошная пульсирующая боль. Хозяин отеля крепился, но близкого соседства не хотел. Док, вероятно, понял это и уселся поодаль рядом с иллюминатором.
   Из пилотской кабины вышел парень в синей с золотыми нашивками форме.
   - Размесились? Никого не ждем? Стартуем?
   - Все на борту. Можно лететь, - сказал док.
   Когда самолет набрал высоту, док надел ему на лицо респиратор соединенный с кислородным баллоном. Хозяин "Ковчега" перестал задыхаться, раскинулся в кресле, закрыл глаза и заставил себя заснуть. В дреме ему мерещились чьи-то свирепые оскаленные рожи, привиделся совсем древний, каких сейчас не увидишь, развалюха-грузовичок трясущийся по колдобинам пыльной дороги и загадочный неустойчивый предмет в кузове драндулета, который он бережно прижимал к груди, не давая ему вывалиться за борт. Проснулся он от прикосновения чего-то шершавого. Док вытирал ему лоб марлевым тампоном.
   - Хорошо, что вы вздремнули, Семен Степанович. Молодец, - похвалил его врач, - но пора просыпаться. Через пятнадцать минут садимся. Кислород вам больше не нужен. Как чувствуете себя?
   - Нормально, док. Как обычно, - бодро ответил он, стараясь вспомнить внешний вид таинственного предмета, который он так старательно оберегал в грузовичке.
   Привилегированных боксов в клинике Рубина не было. Хозяина "Ковчега" поместили в обычной палате рассчитанной на двоих пациентов. Соседом Семена Степановича оказался худенький вихрастый мальчишка семиклассник с врожденным пороком сердца. Парнишка бытовал в клинике вторую неделю и считал себя старожилом хорошо знакомым с порядками клиники.
   - Ну давай знакомиться, - предложил новичок старожилу.
   - Не возражаю, - семиклассник подошел к койке хозяина "Ковчега" и протянул ему руку, - Юрий Павлович, - он внимательно осмотрел распростертое на узковатой больничной койке тучное тело новичка и решительно добавил, - для вас просто Юра. Зовите меня Юрой.
   Новичок осторожно пожал холодную маленькую ладошку аборигена и представился:
   - Семен Степанович. Тоже хвораешь?
   - С детства. Грудь болит. Главный сказал, что мотор будет менять. Жду донора.
   - Давно ждешь?
   - Давно-о-о, - протянул старожил, - привозили тут на днях двух молодых теток убитых, но они оказались несовместимыми. Вот и жду совместимый труп.
   Семен Степанович вгляделся в бледное с голубизной серьезное лицо пацана.
   - Стало быть труп тебе нужен.
   - Мужской. Бабский не хочу. Говорят, что от женского сердца мозги дуреют. В Питере каждый день гибнет больше сотни мужиков, но сюда привозят мало. А у вас что? Тоже мотор?
   - У меня, Юра, много чего накопилось. Печень болит, желудок, да и вся остальная требуха, вероятно, износилась. А в последнее время вот сердце начало сдавать.
   - Значит весь вы бракованный. А лет вам сколько?
   - Лет? Осенью семьдесят стукнет, если доживу.
   Малолетний старожил растянулся на своей койке поверх одеяла, и они долго молчали. Потом семиклассник спросил:
   - Ну и зачем вы здесь? Даже если и починит главный ваш мотор, так вы от печенки загнетесь. Семьдесят лет. Мало вам? Смысла уже нет вас штопать, а место в клинике занимаете. Тут на каждое место очередь молодых.
   - Видишь ли, Юра...- сердито начал хозяин "Ковчега", но вдруг замолчал и затих. Он угадал, наконец, смысл диковинного шаткого предмета, который так и норовил вывалиться из кузова древнего грузовичка.
  
   В мешковатом затрапезном костюмчике Андрей Львович скромно сидел на краешке стула и отслеживал взглядом стремительные движения босса по гостиничному люксу. Стив Брокс метался по комнате, как тяжелая осенняя муха между рамами окна.
   - Я растерян. Совершенно не понимай, что сделать, - восклицал он, натыкаясь на стены, - я полагал приличный субсидий его работа, а потом покупать патент и лицензия на изготовление прибора. Пусть дорого. Был готов платить очень дорого, но чтобы нет конкурентов на рынок. Что теперь? Патент нет, и врач заранее желает конкуренция, чтобы прибор изготовлять все, кто сумеет. Но тогда будет совсем дешевый прибор даже для гигантский спрос. Это есть коммерческий безрассудство. Не бизнес, а удивительный глупость. Искусственный сердце для людей может сделать его создатель самый богатый человек планета, но Рубин и его инвалид этого не хотят. Они альтруисты. Я не есть альтруист. Он вынуждает меня крайний меры. Вы, - Брокс ткнул палец в грудь Андрея Львовича, - будете мне помочь.
   Андрей Львович послушно кивнул
   - Разумеется, Стив. Завтра комплект документов на аппарат будет в вашем распоряжении. Дорожка в клинику Рубина уже протоптана. Можно изъять оттуда и образец.
   - Какой глупость! - взорвался турист, - вы ничего не понял. Вы есть скверный исполнитель. Зачем мне документ и образец прибора? Я должен монопольный производитель. Только тогда я диктовать любой цена за искусственный сердце всему миру. Только тогда я есть благодетель человечества. Вы, наконец, понимать это или нет? Рубин и его старик инженер должны играть моя команда. Готов их покупать любые деньги. Пусть миллиард долларов.
   - У вас есть миллиард? - на лице Андрея Львовича появился румянец, глаза его заблестели.
   - Если бы проблема деньги, то нашел бы. Но эти люди есть альтруисты. У них совсем другой понятий.
   Темпераментного туриста, видимо, утомили беспорядочные метания, он замолчал, плотно уселся на кушетку и продолжил свои рассуждения сидя:
   - Альтруист не есть бизнесмен. Или бескорыстный любовь к человечеству, или корыстный любовь к бизнес. Если бы работа над искусственный сердце был завершен, устранение Рубин решило бы проблему, но прибора пока нет, поэтому, повторяю, Рубин должен играть моя команда по моя правила. Вы будете заставить его.
   Андрей Львович встрепенулся, нахмурился и решился возразить. Уже и глаза изумленно округлил и рот раскрыл, но Стив Брокс предостерегающе поднял пухлую ладонь.
   - О, нет. Я не хочу вникать ваши заботы. Я платить, вы заставлять.
  
   Глава 13 Похищение.
  
   Рагнеда сидела на подоконнике и настойчиво выцарапывала створку окна. Шпингалет был поднят, но разбухшая от холодного дождя рама не поддавалась. В кухню вошла хозяйка. Кошка посмотрела на нее с укором и жалобно мяукнула.
   - Хочешь гулять в такую скверную погоду?
   Кошка снова вякнула уже раздраженно.
   - Господи! Кто тебя держит? Иди гуляй, но не долго. Погода зябкая, кухню выстудишь.
   Королева с трудом открыла окно и кошка, не обернувшись, мягко спрыгнула на газон.
   Противно задребезжал висевший на стене телефон. "Надо сменить аппарат", - подумала королева и сняла трубку.
   - Слушаю.
   - Маргарита Николаевна Рубина? - спросил утонувший в трескучем шуме голос.
   - Да-да. Слушаю.
   - Это из семнадцатой горбольницы. К нам привезли вашего мужа Рубина Марка Ефимовича. Он хочет вас видеть. Адрес знаете? Кирова семь.
   - Господи! Что с ним?
   - Не знаю. Спросите у врача. Привезли на скорой после ДТП. Сказали, что он в сознании.
   - Да что же это?! Позовите врача!
   В трубке раздались короткие гудки.
   - Кирова семь, - прошептала королева, накинула плащ и стремглав выскочила из квартиры.
   Несколько минут она безрезультатно пыталась выудить из жиденького транспортного потока такси, потом заметила припаркованную к тротуару серую иномарку, за рулем которой сквозь грязное стекло просматривался водитель. Чуть не плача, она подбежала к машине.
   - Бога ради, подвезите до Кирова!
   Водитель повернул к ней лицо.
   - Куда?
   - Кирова семь. Там больница. Пожалуйста.
   Водитель пошевелил толстыми губами и изрек:
   - Двести.
   Боясь разрыдаться, королева кивнула. Водитель вышел из машины и вежливо распахнул заднюю дверь салона.
   - Прошу.
   Маргарита Николаевна нагнулась, протиснулась мимо водителя, придерживающего дверь, внутрь иномарки, почувствовала на лице дурно пахнущую тряпку, захлебнулась мерзким запахом и потеряла сознание.
  
   Доктор прилетевший из Москвы вместе с хозяином "Ковчега" сунул дискету в компьютер и быстро проглядел на мониторе информацию о своем пациенте уже собранную в клинике.
   - Да, я так и предполагал. Скверно. Совсем скверно. Что будешь делать, Марк?
   - Еще не знаю. Трансплантация печени, пока он в таком состоянии невозможна. Онкологу не нравится патология в левом легком. Он хотел взять пункцию, но я не разрешил. Вы беседовали с ним утром? Как он?
   - Хочет откровенно поговорить с тобой. Несколько удивлен твоей уклончивой сдержанностью. Поговори с ним по душам. Он мужик волевой, не раскиснет.
   - Это я понимаю, доктор. Сегодня после обхода непременно поговорю. Он ведь спросит о перспективе. О своем будущем, а я пока совершенно не могу...
   С шумом распахнув дверь, в кабинет вошел Виктор Ильич. Мельком взглянув на собеседников, он молча прихромал к столу, ткнул пальцем в клавиатуру компьютера и хрипло сказал:
   - Прочти. Минуту назад пришло.
   Главврач клиники взглянул на монитор, побледнел, снял трубку телефона и набрал домашний номер.
   - Я уже звонил. Никто не подходит. Нет ее, - сказал Виктор Ильич.
   Главврач послушал длинные гудки, положил трубку на место и вышел из кабинета.
  
   - Я тебя ждал, сынок, - улыбнулся хозяин "Ковчега" вошедшему в палату врачу, - судя по выражению лица, собираешься огорчить меня? Валяй попробуй. Не уверен, что у тебя это получится. За свою длинную и пеструю жизнь я, парень, много раз стоял на краю и привык.
   Марк Ефимович Рубин сел на прикроватную табуретку и потер ладонями виски.
   - Жену у меня похитили, Семен Степанович. Подозреваю, что ваши конкуренты. Есть у вас недруги, сильно заинтересованные в вашей смерти?
   Пациент стер улыбку с лица.
   - Юрочка, ты как себя чувствуешь? Может выйдешь погулять в оранжерею на полчасика.
   - Я в шахматы в ординаторскую, если партнера найду.
   - Прогоняет меня мальчишка. Место, говорит, дефицитное зря в твоей клинике занимаю, - пациент помолчал. - Сильно заинтересованные мужики есть конечно. Как им не быть. Расскажи-ка, Марк, подробнее, что произошло.
   - Жена работает моим секретарем. Обычно приходит к девяти, на час позже меня. Сейчас уже около десяти. Минут пять назад пришло письмо по электронной почте от похитителей. Маргарита у них. Условия ее освобождения пришлют позже. Если условия не выполню, убьют. Все, Семен Степанович. Дома ее нет. Звонил.
   - Почему решил, что из-за меня?
   - Совпало так. Не знаю, впрочем.
   - Ну ясно. Давай так. Расскажи все начальнику моей охраны Олегу. Парень он надежный и смекалистый. Потом пришли его ко мне. Мы помозгуем. И не психуй, разберемся. Не очень эта глупость похожа на шалости моих знакомых. Они бы поостереглись меня сердить.
   - Швейцарский врач недавно посещал клинику. Оставил странное впечатление. Забавный парень.
   - Вот и о нем Олегу расскажи.
   - Расскажу, - главврач еще раз потер виски, глубоко вздохнул и положил ладонь на грудь пациента, - Семен Степанович, томограф и рентгеноскопическое исследование выявили непорядок у вас в левом легком. Онколог считает, что необходимо провести уточняющую пункцию. Процедура мучительная, поэтому я пока запретил, но ясность тут нужна. Выдержите без наркоза введение зонда через дыхательное горло, трахею и бронхи в легкое?
   - Обижаешь, сынок, - улыбнулся пациент, - дашь мне мензурку спирта и вводи что хочешь куда угодно, но вначале пришли ко мне Олега для разговора.
  
   Трехкомнатный люкс, который занимал швейцарский турист, находился на втором этаже гостиницы "Европейская". Зайдя в номер, Стив Брокс взял трубку радиотелефона и, шагая по топкому ворсистому ковру, долго беседовал с кем-то по русски, нещадно коверкая фразы в своей обычной манере. Завершив беседу, он присел на диван и минут десять о чем-то размышлял, покусывая губы и хлопая ладонью по журнальному столику стоявшему рядом с диваном. Потом он снова позвонил, но говорил с абонентом уже на родном немецком и одобрительно кивал, выслушивая собеседника.
   Шикарный люкс раздражал туриста. Он бесцельно побродил по комнатам, заглянул в ванную комнату, рассмотрел себя в зеркале, скорчив ему рожу, и снова взялся за телефон.
   - Я хотел бы говорить администратор. Это можно? - вежливо обратился он к дежурной телефонного коммутатора, - спасибо.... Да, соедините.... Вы есть администратор отеля? У меня небольшой просьба. Я уже две недели скучаю ваш прекрасный город. Хотел бы знакомиться обаятельный дама. Ресторан, театр, то се. Вы понимает? Отель должен быть такой услуга.... О, нет, не тороплюсь. Да, можно вечер.... Как вы сказал? Одиннадцать вечер сегодня?.... О, разумеется, включите в счет.... Благодарю. Буду ждать.
   Дама посетившая скучающего туриста за час до полуночи понравилась ему чрезвычайно.
   - Не вставай, зайчик, не вставай, - прошептала она, когда утомленный турист в середине ночи обозначил попытку проводить ее.
  
   Глава 14 Олег.
  
   Высокий с осиной талией парень похожий на джигита танцовщика, молча не перебивая, выслушал Рубина, поколдовал с компьютером, изучая послание похитителей, и ушел в палату своего босса. Хозяин "Ковчега", опутанный трубками двух капельниц стоящих рядом с койкой, снова выгнал из палаты Юрку, выслушал короткий доклад Олега и долго думал, глядя на один из мерно булькающих розовыми пузырьками агрегатов.
   - Нет, сынок, - наконец сказал он, - это не московская шушера. Зачем им? Да и времени на подготовку шкоды у них не было. Как они заранее могли знать про клинику. Нет, не они. Разберись с швейцарцем. И обнюхай квартиру Марка. Первый этаж. Посмотри окна, замок дверной.
   Охранник кивнул и направился к двери.
   - Мальца позови, Юрку. У него приступ сегодня был. Труп ему нужен мужской.
   Олег остановился и, прищурившись, посмотрел на босса.
   - Ступай-ступай. Возьми у Марка ключ от квартиры и разбирайся с похитителями его жены. Труп без тебя сыщется.
   Отдав охраннику ключ, Марк Ефимович уставился на монитор включенного компьютера и долго перебирал в памяти события как-то связанные с его королевой Марго. К концу рабочего дня вернулся Олег. В ответ на вопросительный взгляд врача он отрицательно покачал головой.
   - Окно кухни открыто, но следов нет ни на газоне перед окном ни на подоконнике. Замок исправен. Беспорядка в квартире нет. Вероятно из дома вышла сама без принуждения. Возможно как-то выманили. Скорее всего телефонным звонком. Странно, что не позвонила вам. Соседи по этажу ничего не видели и не слышали. Свидетелей у дома не нашел. Шел дождь и собачники не гуляли.
   Главврач до полуночи сидел у компьютера. Работать не мог, следил за почтой. Послания от похитителей не было.
  
   Диктор второго канала, подозрительно глядя в глаза Андрею Львовичу, с дьявольской издевкой рассказал ему, что утром в номере гостиницы "Европейская" горничная обнаружила труп гражданина Швейцарии Стива Брокса, убитого выстрелом в голову. Андрей Львович похолодел, а диктор, перебирая бумажки на столе, сообщил ему, что по факту убийства иностранца городской прокуратурой возбуждено уголовное дело, и ведется следствие. Последнее обстоятельство вызвало у Андрея Львовича совершенно неодолимое желание немедленно напиться. Он выключил телевизор и, сидя в продранном с вылезающими сквозь поролон пружинами кресле, уставился в пустой экран.
   - Степка!
   В комнату из кухни заглянул всклокоченный и что-то жующий хозяин квартиры.
   - Чего тебе?
   - У нас водяра есть?
   Степан торопливо что-то проглотил.
   - Сейчас гляну.
   Из кухни донеслось звонкое бренчанье переставляемых бутылок.
   - Коньяк на донышке.
   - Сходи купи две бутылки.
   - Тебе одной хватит. Я водку не пью. Себе вино куплю и меду туда набодяжу.
   - Две бутылки, - зло повторил Андрей Львович, - шефа помянем.
   - Что? Какого еще шефа?
   - Миллиардера Стива Брокса. Сейчас по ящику передали, что замочили его этой ночью. Нужно помянуть. И не базарь со мной, Золотуха. Будешь водяру жрать.
   Степан испуганно взглянул на квартиранта, взял протянутую ему купюру, накинул на дранный тельник пиджачок и вышел из квартиры.
  
   Послание "по мылу" пришло. Но не от похитителей, а от похищенной. Маргарита Николаевна сообщала в нем, что здорова и что живет недалеко от города в относительно пристойных условиях. Письмо было довольно длинным.
   "Марк, - обращалась она к мужу, - эти люди вознамерились стать полновластными владельцами вашего с Вепревым прибора. Я довольно долго беседовала здесь с одним из них и, кажется, хорошо поняла их намерения. ИСЧ нужен им только для обогащения. Они и без того очень богаты, но рассчитывают, обладая монопольным владением прибора, разбогатеть совершенно фантастически. Их единственная страсть - деньги, и, чтобы удовлетворить ее они готовы на все. Мне они сказали, что готовы и вас включить в свою хищную стаю, если вы подчинитесь их корпоративным интересам. Знаю, что тебе омерзительна мысль о сотрудничестве с такими людьми, но поверь, что убив меня, они не остановятся и перед другими преступлениями, чтобы завладеть прибором. Повторю, ради денег они готовы на все. Подозреваю, что даже если ты и согласишься на их условия, все равно они не оставят нас живыми. Мы не нужны им. Им нужен только прибор. Не знаю, что ты предпримешь, но убеждена в твоем уме и благородстве.
   Твоя плененная королева Марго."
   Далее в послании следовала приписка другим шрифтом:
   "После непродолжительного размышления шлю Вам письмо Вашей королевы без цензурирования. Она достаточно полно отобразила в нем существо нашего с Вами конфликта. Относительно ее гипотетического прогноза ничего не могу обещать наверное. Я лишь один из членов "стаи", выполняющий совсем не свойственную моим наклонностям работу."
   Никакой подписи под лаконичной припиской не было.
   Главврач читал и читал письмо жены, впиваясь в каждое слово, стараясь найти в нем какой-то тайный зашифрованный смысл.
  
   В начале лета отец купил у какого-то лоха-скрипача каменный дом под городом. Большой ухоженный дом в два этажа был окружен запущенным яблоневым садом и высоким забором с натянутой поверху колючкой. В комнатах первого этажа дома просторно разместились мужики отца. Во втором были их и его спальня. Лешка после переезда совсем извелся. Ночами не спал вовсе, днем изредка падал в сон на пару часов. Пытка начиналась вечером, когда они, рано вместе со всеми отужинав, уходили к себе. Лешка тогда тоже забирался в свою постель и по звукам доносившимся из их спальни старался угадать, что старик с ней делает. От сцен возникавших при этом в его больном мозгу у него перехватывало дыхание и тряслись руки. Когда они, наконец, затихали, Лешка пил заранее приготовленную воду, немного успокаивался и начинал терпеливо ждать. Обычно она приходила к нему уже под утро. Приходила не надолго и торопила его, прислушиваясь к храпу старика. Он тоже боялся, что отец проснется, и это мешало ему.
   - Трус. Ну же... Смелее...- шептала она, а он чуть не плакал от досады.
   Днем она, отец и некоторые его мужики уезжали на двух тачках в город, а он оставался на этаже один. Пить она ему запретила. Он обещал и нарушить обещание не мог. Никак не мог. Смотрел на бутыль спирта, прихваченную в запас еще в Сибири, и помыслить не решался откупорить ее. Весь, весь целиком он был в ее власти. Началось это колдовство с той ночи, когда она нагая и простоволосая разбудила его раскаленным ожегшим душу поцелуем.
   Теперь она его не целует. Позволяет ему все и молча ждет, когда можно будет вернуться к старику. Целует ли она старика? А если целует, то в какой момент?
   И снова в его воспаленном мозгу возникла сцена, от которой у него задрожали пальцы. Нет, об этом лучше не думать.
   Но не думать об этом Алексей Матвеевич Крутояров не мог и чувствовал, как от этих мыслей с темного дна его души поднимается к больной голове душная, бессмысленная, отчаянная ярость.
  
   Через вежливо расползающиеся стеклянные двери Олег прошел в громадный холл центральной гостиницы города. За конторкой с ключами от номеров восседала дородная ухоженная дама бальзаковского возраста. Рядом стоял высоченный тоже не молодой швейцар в галунах и золотых позументах. Оба смотрели на вошедшего с суровой настороженностью.
   - Сотрудник частного сыскного бюро "Магеллан", - представился Олег.
   - Документ, пожалуйста, - баритоном потребовала дама.
   Олег протянул ей завальцованную в пластик карточку. Дама надела большие, в тяжелой роговой оправе очки, отчего стала похожа на водолаза, и долго изучала ее, сравнивая фотографию с оригиналом. Олег терпеливо позировал.
   - "Магеллан". Вы слыхали о таком, Степан Карлович? - обратилась она к швейцару.
   Степан Карлович неторопливо достал платок, громко высморкался и тяжело задумался.
   - Это московское бюро, - сказал Олег и потянулся за документом.
   - Московское? - удивилась бальзаковская дама, - зачем же здесь еще и московское? Если хотите вселиться, мне нужен паспорт. Но должна предупредить, у нас дорогие номера.
   Олег отобрал у дамы карточку.
   - Нашему бюро поручено расследовать убийство Стива Брокса.
   - Это кем же поручено? - с нескрываемым подозрением заинтересовалась дама.
   - Частным лицом. Сотрудником швейцарского посольства.
   - Городская прокуратура ведет расследование этого ужасного дела.
   - Вы, вероятно, знаете скромные возможности питерской милиции, а нераскрытое убийство швейцарского туриста может серьезно подорвать престиж вашего отеля у европейских турагентств, что несомненно скажется на вашем финансовом благополучие. Вы меня поняли?
   Олег помолчал и, обозначив обаятельную улыбку, спросил:
   - Так я могу рассчитывать на ваше сотрудничество?
   На холеном лице дамы засияла ответная улыбка.
   - Разумеется, разумеется. Все, что в наших...
   - Ну и славно, - перебил собеседницу Олег, - для начала покажите мне номер, в котором произошло убийство, и я хочу поговорить с людьми общавшимися с убитым.
   - Но они не разрешили входить в номер посторонним.
   - Он опечатан?
   - Утром они сняли печать и что-то фотографировали там, но...
   - Простите, как вас величать? Меня можете называть просто Олегом.
   - Вера Васильевна, - представилась дама.
   - Вера Васильевна, как вы уже поняли, я никак не посторонний. Зайду в номер минут на десять и трогать там ничего не буду. Только взгляну. А вы знали убитого?
   - Нет. Видела мельком. Казался весьма добропорядочным господином.
   - Кто-нибудь из служащих отеля говорил с ним?
   - Право не знаю. Может быть дежурная по этажу? Я попрошу горничную. Она вас проводит в номер.
   В криминальном люксе Олег, ни до чего не дотрагиваясь, осмотрел гостиную, кабинет и минут пять стоял перед широкой кроватью в спальной комнате, глядя на окровавленную подушку, скомканное одеяло и испачканные простыни.
   Дежурная по этажу сидела за маленьким столиком в торце коридора. Олег подошел к ней.
   - Скажите кто дежурил здесь в ночь убийства?
   Полная с заметным макияжем на лице блондинка положила на стол раскрытую книжку в яркой пестрой обложке.
   - В ночь на вторник? Ну я дежурила. Допрашивали меня уже сто раз. Не видела ничего. Спала. В три часа все угомонились. Я заперла дверь на этаж и ушла к себе.
   - Вы же дежурная, - удивился Олег.
   - Ну и что с того? Если чего надо кому, разбудят. Кнопка есть на двери.
   - Как же убийца проник в номер, если вы заперли этажную дверь?
   - Ключом, должно, отпер и проник. Тут у всех горничных ключи от всех этажей имеются.
   - И выстрела не слыхали?
   - Так я же говорю, что спала. Ничего не слыхала. Утром только встала, когда будильник забренчал под ухом.
   - Кто-нибудь навещал убитого?
   - Нет, никто к нему не приходил. Я заступила в шесть вечера, а он вернулся в номер после семи. Если бы кто приходил, я бы заметила.
   - Один вернулся?
   - Один.
   - Так. Под протокол следователю вы, гражданка, эти же показания давали?
   Олег заметил испуг мелькнувший в глазах блондинки.
   - Эти же. Какие же еще? Как было, так и сказала. Спала я.
   Олег взял книжонку, закрыл ее и негромко хлопнул ею об стол.
   - Ну вот что, красавица. Милицейскому следаку ты можешь врать что хочешь. Возможно я тебя и не выдам, но мне говори правду. Кто и когда приходил к убитому во время твоего дежурства? Не виляй, баба. Пожалей себя. Я не милиция. Уяснила? Ну, - тихо сказал Олег, и блондинка взглянула на него с ужасом.
   - Девка приходила в двенадцатом часу.
   - Знакомая девка? Ваша?
   - Санька должна была прийти из бара, главный предупредил, а пришла чужая. Раньше не видела ее никогда. Блондинка достала из сумочки платок и вытерла глаза.
   - Зачем же пустила чужую?
   - Господи, ну как я могла знать, что убийство приключится? Сунула она мне сто баксов, я и пустила.
   Блондинка всхлипнула и вдруг зарыдала в голос. Олег оглянулся. Коридор был пуст.
   - Опиши мне ее. Как выглядит?
   - Да не видела я. Темно было. Только ночные лампочки горели. Заметила, что тощая. В накидке серой была.
   - Перестань реветь. Успокойся. Что уж теперь. Видела как она выходила из номера?
   - Нет. Клянусь! Решила, что до утра она с ним проваландается и ушла к себе часок вздремнуть.
   - Как же ты могла выстрела не слышать?
   - Не знаю. Не слыхала. Клянусь!
   - Верю. Вот еще что. Трубка телефонная на столе лежит, а не в базе. Звонил он кому-то до того как она к нему пришла. Кому? Можно узнать?
   - Звонил. Звонил значит. Горничные трубки всегда в базу суют на подзарядку. А узнать просто. Все разговоры постояльцев регистрируют на коммутаторе.
   - Где у вас коммутатор?
   - В подвале. Спускайся по лестнице. Не заблудишься.
  
   Олег без стука вошел в кабинет главврача.
   - Разрешите?
   - Жду тебя, Олег, жду. Заходи, садись. Работа из рук валится. Все пытаюсь осмыслить случившееся. И пришел я к выводу, что похитителем может быть коротышка этот суматошный. Богат и, весьма вероятно, что алчен безмерно. Маргарита Николаевна в своем послании именно так этих людей характеризует. Он патентом на ИСЧ интересовался и был раздражен, когда я ему сказал, что не собираюсь секретить прибор. Что думаешь?
   - На вас грустно смотреть, Марк Ефимович. Исхудали, осунулись. Что за коротышка?
   - Врач этот швейцарский. Брокс. Стив Брокс.
   - Докладываю. Такого врача кардиолога в Швейцарии нет. Вы говорили, что он вроде бы из Берна. Так вот в Берне гражданин с такой фамилией не проживает. Узнавал. Далее. Турист Стив Брокс, швейцарец по паспорту, убит три дня назад в питерской гостинице при весьма странных обстоятельствах.
   - Вот даже как? Убит? Ну дела. И что за обстоятельства?
   - Застрелила его, похоже, дама, посетившая его ночью под видом жрицы любви. Цель преступления не ясна. У богатого швейцарца ничего не взяли. Перед смертью турист звонил в питерскую квартиру и в курортный городишко Вюртензее на юге Германии. В квартире проживает вор рецидивист. Три ходки в зону. После последней освободился четыре года назад. В Германии - частный пансион фрау Шуберт. Можно попытаться выяснить с кем из ее постояльцев говорил убитый. Я немецкий не знаю, не выяснял.
   - Дама, говоришь, порешила туриста. Жрица любви? Проститутка?
   - Не думаю. Профессионалки, как правило, заставляют клиента использовать презерватив. Турист и эта странная дама не предохранялись.
   - Странная?
   - Чтобы попасть в койку господина Брокса, она подменила штатную шлюху отеля, заплатив ей триста баксов, и кинула сотню дежурной по этажу. В люксе богатого швейцарца ничего не тронула. Значит цель у нее была одна. Убить клиента. Другой не вижу. Стреляла в спящего из пистолета с глушителем. Утомила в койке, подождала пока заснет и убила. Оружие унесла с собой.
   - Стало быть шерше ля фам. И как же ее искать? Кто ее видел?
   - Шлюха, которую она подменила, там же в баре напилась на халявные баксы и совершенно ничего не помнит, а дежурная толком не разглядела ее в темном коридоре. Ниточка к ней, однако, просматривается. Проститутку послал к туристу главный администратор отеля. Услуга эта платная. Постояльцы заказывают ее по телефону. Дама каким-то образом узнала о заказе. Турист звонил администратору чуть раньше девяти. Убийца пришла к нему в одиннадцать. Два часа всего, а дама успела прийти в отель, найти заказанную шлюху, подкупить ее и явиться к жертве в назначенное время. Значит она узнала о сексуальном заказе почти сразу после звонка. Как?
   - У главного или у оператора коммутатора телефонного. Ты говорил с ними?
   - Нет, Марк Ефимович, не допрашивал пока. Девица, которая дежурила на коммутаторе в тот вечер, взяла отпуск на неделю по каким-то семейным обстоятельствам, а к главному администратору гостиницы "Европейская" подступиться не просто. Барин. Кажется с ним знаком Семен Степанович. Спрошу сегодня. Если знает, позвонит сам.
  
   Кнопки дверного звонка не было. Олег похлопал дверь ладонью и прислушался. Из квартиры доносился чуть слышный женский голос. Олег пнул дверь ботинком. Голос сменился вальсом "На сопках Манчжурии". Олег сильно ударил дверь кулаком.
   - Чего надо? - поинтересовался из-за двери простуженный тенор.
   - Откройте. Санэпиднадзор, - подумав, заявил Олег.
   - Как сказал? - изумился тенор и чихнул.
   - Тараканы есть?
   - Кто?
   - Открой, дурак, а то дверь к чертям вышибу.
   Угроза подействовала. Щелкнул замок и дверь открылась. На Олега испугано смотрел щекастый толстячок в трусах и продранной на плече тельняшке.
   - Посторонитесь гражданин. Тараканов будем морить.
   Олег отодвинул плечом толстяка, прошел в единственную комнату квартиры и осмотрелся. Комната напоминала стол находок большого вокзала. На нечистом полу в беспорядке были разбросаны самые неожиданные вещи. Среди них центральное место занимал гигантский плюшевый заяц с оторванным ухом. Олег выключил телевизор, стоящий на колченогом стуле, взглянул на кресло с вылезающими остриями сломанных пружин, принюхался к тяжелому запаху ночлежки и грустно покачал головой.
   - Так есть у тебя насекомые или они дезертировали из этого бедлама к соседям?
   - Найдем, - обнадежил гостя хозяин, - иди сюда.
   На кухне Олег смахнул какую-то дрянь с табуретки и присел за кухонный стол.
   - Ну и где же они?
   - Стасики? Разбежались. Боятся чужого человека. Посиди. Привыкнут и выползут. Чай будешь с повидлом?
   - Нет. Чай портит цвет лица. В Европе с ним завязали. Глушат кефир.
   - Кислый?
   - Это смотря от каких коров. У них сладкий есть. Приторный.
   - Здорово. Не брешешь?
   - Век свободы не видать, - поклялся Олег и для убедительности перекрестился, - один живешь?
   - Один, - вздохнул хозяин, - как этот... перст.
   - Гости заходят?
   - Это бывает.
   - Брокса давно видел?
   Хозяин зажег горелку, поставил не нее чайник, тоже опустился на табурет и тяжело задумался.
   - Как сказал?
   - Брокс. Стив Брокс. Швейцарец.
   - Может немец?
   - Возможно и немец?
   - Конечно немец. Шпион. Он жил в третьем бараке. Его опустили, и он наложил на себя руки.
   Щелкнул замок, и в квартиру вошел высокий мужчина в шикарной серой тройке.
   - У тебя гость, - удивился он, увидев Олега.
   - Пришел клопов морить, - виновато объяснил хозяин, - мы с ним вот немца вспомнили, которого...
   - Заболтался я у тебя, хозяин, - заторопился Олег, - а мне еще к соседям твоим надо заглянуть. Через пару дней жди меня с оборудованием. Изведу твоих стасиков. Счастливо, мужики.
   Зайдя за угол дома, Олег сел в припаркованный к стене дома серый джип, выехал на проспект, остановил машину и долго наблюдал через тонированное стекло за квартирой вора рецидивиста.
   Сам этот дремучий сладкоежка никаким боком не причастен. Участковый пожалуй прав. Завязавший вор-домушник без царя в голове. Ну или - гений сцены. Так талантливо валять ваньку! Шпиона опущенного приплел. Балбес конечно или "Немирович, извиняюсь, Даньченко". Но с кем же, однако, беседовал турист перед своей смертью? С пижоном в сером костюме? Возможно. Вполне возможно. Где-то он видел это тонкогубое горбоносое лицо. Где? Видел ведь где-то. Олег поэтому и поспешил удрать, чтобы пижон его не опознал. Разумеется можно было бы взять с собой пару мальчиков и провести в этой экзотической квартирке с зайцем-инвалидом допрос с пристрастием, но тогда эти наглые интернетные подонки поймут, что за ними ведется охота, и совершенно невозможно предвидеть их поведение, если они почувствуют опасность. Нет, пока Маргарита Николаевна в их лапах он рисковать не будет.
  
   - Что за фраер, Степушка? - спросил Андрей Львович, расстегивая тесную жилетку.
   - Не фраер. Джеймс Бонд скорее. Вычислил он тебя похоже. На хрена ты опять туда таскался? Себя показать и людей посмотреть? Светишься, болван, без нужды.
   - Не бесись, Золотуха. Аппаратуру надо было забрать и выписаться. Не кидайся на усталого человека. Я тебе пузырь бенедиктина купил.
   - Этот клопомор звонок Брокса сюда проследил. Смылся сразу, как тебя увидел. Не нравится мне этот пейзажик. Очень не нравится. Шкурой грозу чувствую. Звонить надо ведьме и линять. А может и без всякого звонка смыться из города к чертям. В Кременчуг какой-нибудь.
   - Звонок Брокса? Фамилию назвал? - Андрей Львович помрачнел и застыл в середине кухни с бутылкой ликера в руке.
   - Спросил давно ли я видел Стива Брокса. Говорю же, что опасный мужик.
   - Может опер из нашей городской богадельни?
   - Нет. Чужой мужик. Совсем чужой. Будешь звонить?
   - Не знаю. Напугал ты меня, Золотуха. Надо бы узнать чей мужик. Не от всякого в Кременчуге спрячешься.
  
   Прежде чем зайти в палату главврач минут пять смотрел кардиоскоп пациента в ординаторской. На мониторе извивалась и подергивалась горбатая зеленая линия. К нему подошла врач дежурившая у мониторов ночью.
   - Хотела вас будить часа в три. Боялась тромбоза аорты.
   - Я не спал. Что сделали?
   - А что я могла? Добавила в капельницу нитроглицерин. Но далее откладывать по-моему нельзя.
   - Не буду. Он подготовлен?
   - Сделали, что смогли, Марк Ефимович. Лучше уже не будет.
   - Почки, печень?
   - Врач грустно пожала плечами и повторила:
   - Все, что смогли. Вы хоть немного поспали?
   - Вероятно. Мерещилась какая-то дрянь.
   - Может мне остаться и ассистировать вам?
   - Нет, нет. Идите отдыхать. Вы же ночью совсем не спали.
   В палате он присел на краешек кровати пациента.
   - Как чувствуете себя, Семен Степанович?
   - Нормально, Марк. Как обычно. Почти как обычно, - поправился пациент.
   - Сильная загрудинная боль и кол в сердце. Так?
   - Ну не такая уж и сильная, но похоже.
   - Спали этой ночью?
   - Мне сестра таблетку сонную скормила. Заснул.
   - Буду вас оперировать сегодня, Семен Степанович. Операция не очень сложная, но проблема в том, что общий наркоз вам делать рискованно, назначу вам местный. Нужно будет терпеть и лежать неподвижно на столе, чтобы мне не мешать. Сможете?
   - Это не проблема, сынок. Не помешаю. Вот что. Звонил я администратору "Европейской". Давно его знаю. Хороший мужик. Из тех, которые упавших не пинают. Он назначил девку постояльцу и озаботился совсем другими делами. Утечка информации не от него. В случае чего он и помочь в расследовании этого убийства готов. Ему этот случай - кость в горле. Передай Олегу.
   - Спасибо, Семен Степанович. Передам. Готовьтесь к операции. Часам к одиннадцати.
   - Я, как пионер, всегда готов. Мотор чинить будешь?
   - Пока лишь сосуды крупные. Зашлакованы они у вас сильно, а шлаки мешают нормальному кровотоку. В результате - кислородное голодание мышц сердца. Да вам эти подробности ни к чему.
   - Это верно. Скажи Марк, а телефонную барышню Олег допрашивал?
   - Беседовал, Семен Степанович. Безрезультатно. Не могла она ничего передать убийце. Олег говорит, что никак не могла.
   - Ясно. Ты, сынок, Олегу верь. Талант у него сыскной.
  
   Вепрев в операциях на людях не участвовал, но в трудных случаях в операционной присутствовал непременно. Обязанность Виктора Ильича при этом состояла в подготовке и обеспечении надежной работы двухкамерного диафрагменного насоса на случай неожиданной остановки сердца пациента. Для Семена Степановича он изготовил серебряные трубки нужного диаметра, которые хирурги имплантировали в сосуды старика.
   После завершения операции когда сестры отвезли дремлющего пациента в реанимацию, а ассистенты, сбросив окровавленные халаты, ушли курить, главврач, не снимая перчаток, опустился в кресло наркотизатора, положил руки на операционный стол и устало прикрыл глаза.
   - Как наши успехи, Виктор Ильич? Когда вместо имплантации трубочек мы сможем менять зашлакованные сосуды на синтетические?
   - Я не умею снимать сигнал с синусного узла предсердия, Марк. Если научусь, будут успехи. Ты мог бы помочь мне, но ты не в форме. Ты болен. Сегодня я боялся за пациента. Слава Богу все обошлось.
   - Сплюньте, Виктор Ильич. У него почечная недостаточность и совсем скверная печень. Но вы правы, я теряю форму. Мы не можем найти похитителей Маргариты. Расследование зашло в тупик.
   - Я случайно слышал в твоем кабинете рассказ Олега о телефонной проблеме. Речь шла о радиотелефоне?
   - Да. В люксе убитого туриста был современный радиотелефон.
   - Тогда проблемы нет, Марк. Квартирный радиотелефон легко прослушивается. Для этого достаточно иметь приемник настроенный на его несущую частоту.
   - Из соседнего номера можно?
   - Из любого в радиусе примерно ста метров.
  
   Андрей Львович пил "Посольскую" и курил. Степан пил ликер и отмахивался от сигаретного дыма.
   - Почему же не велено? - тоскливо спросил он, - что им еще от нас нужно? Может плюнуть на них и смыться?
   Хозяин квартиры запрокинул голову и приставил горлышко бутылки ко рту, высасывая из нее тягучий напиток, отчего стал похож на пионера горниста.
   - Достанут, - Андрей Львович глубоко затянулся сигаретой, - хоть где достанут, Золотуха. Достанут, вынут из щели и начнут потрошить. Сказано: - сидеть! Стало быть сиди и не чирикай.
   - А клопомор! - Степан посмотрел бутылку на просвет и с сожалением поставил ее на подоконник в конец длинного ряда опустошенной посуды, - придурки мы с тобой, Львович, однако. Фраеры жадные. Дался нам прибор этот! Было у нас с тобой клевое дело налажено в Питере. Его бы и продолжить. Ты бы, как раньше, жирных телок кадрил, я бы хаты их чистил. Альфонс и домушник. Классический дуэт! Малина! А сейчас что? Со всех сторон пасти акульи. Того гляди сожрут, если не увернешься.
   В дверь знакомо бухнули.
   - О! Не иначе, клопомор с оборудованием, - обречено сказал хозяин квартиры, - легок на помине. Заждались. Открой ему, Львович, а то ведь дверь нашу хлипкую вышибет.
   Андрей Львович метнулся из кухоньки в комнату, пробыл там секунду и, натянув на лицо гостеприимную улыбку, пошел открывать. Степан неодобрительно покачал головой и тоже вышел в переднюю.
   - Прошу! - Андрей Львович резко распахнул дверь, - вспоминали вас. Вы опять один и опять без оборудования.
   - Один. - Олег оглядел приятелей, - решил пока друзей не беспокоить. А оборудование со мной. Оно всегда со мной. Время неспокойное. Жулья развелось, не протолкнешься. Так и норовят санэпиднадзор огорчить.
   Гость вроде бы и не шевельнулся, а в руке его вдруг тускло блеснула сталь. Натянутая улыбка медленно сползла с лица квартиранта.
   - С оборудованием стало быть. Ну заходи, парень, поговорим, - пригласил он.
   - Зайца вашего я уже видел, поговорим на кухне. Нет возражений? Вот и отлично. Проходите, мужики. Смелее! Дверь я сам прикрою. Юрий Витальевич, вас я на секунду задержу. Снимите пожалуйста пиджачок в передней. Думаю, вы в жилетке не простудитесь.
   - Зачем же ты меня раздеваешь, - возмутился Андрей Львович.
   - Для вашей безопасности, Юрий Витальевич. Только для твоей безопасности, пижон. Через секунду у тебя будет дырка в правой руке. Ну!
   Андрей Львович резво вывернулся из пиджака и сбросил его на пол.
   - Умница, - похвалил его Олег, нагнулся, вынул из кармана пиджака пистолет и аккуратно повесил одежду на крючок вешалки, - вот теперь, надеюсь вы созрели для беседы.
   В кухне гость сдвинул бутылки и присел на подоконник. Хозяин и жилец расположились на табуретках у стола.
   - Ну и об чем базар? Шпалер-то спрячь. Нас напрягать не нужно. Хочешь спросить кого? Спрашивай, - сказал Степка.
   Олег сунул пистолет в карман.
   - Ладно, но дергаться не надо. Ствол снят с предохранителя. Базар? Не люблю феню. Побеседуем интеллигентно. Пусть будет вечер вопросов и ответов. Вопрос к тебе, Золотуха. О чем с тобой говорил Брокс перед тем, как его убили?
   - Как сказал? - начал было Степка, но Олег брезгливо искривил губы.
   - Не нужно корчить дебила, мужик. Я уже оценил твой актерский дар. Знаю, что турист говорил с тобой. Приятель твой во время звонка находился в другом месте. Так о чем?
   Хозяин квартиры вгляделся в лицо Олега и вытер ладонью толстые губы.
   - Вижу серьезный ты мужик, клопомор. Ну а если пошлем мы тебя куда подальше и не получится у нас душевного разговора, что будешь делать? Пристрелишь?
   - Пристрелю, Золотуха. Расшифровался я. Теперь другого пути у меня уже нет.
   - Ну а если расскажем все, как на духу?
   Олег задумался.
   - Не знаю, Золотуха. Я должен быть уверен, что вы меня не заложите похитителям.
   - Ясно. А справишься с двоими, если мы от безнадеги...
   - Обижаешь, Золотуха. Подо мной десяток профессионалов, а я пришел к вам один.
   - Опять ясно. Отвечаю на твой вопрос. Туристу я доложил, что его приказ выполнен, и бабу врача увезли в надежное место. Сразу отвечу и на второй твой вопрос. Адреса не знаю.
   - Откуда узнал о похищении?
   - А я не знал и сейчас не знаю. Ни к чему мне. Я сразу понял, что чем меньше буду знать, тем целее буду. Мне позвонили примерно за час до звонка туриста и велели именно так сказать.
   - Кто звонил?
   - Баба, пожалуй.
   - Знакомая?
   - Возможно и знакомая. Иначе зачем бы ей от меня голос прятать.
   - Как это?
   - Может через платок, может еще как, но голос она уродовала до полной неузнаваемости. Я иногда в сомнение падал. Уж не мужик ли под бабу косит.
   - Часто звонила?
   - Мне три раза. Инструктировала что Броксу этому передать.
   - Передавал?
   - А как же? Безропотно.
   - Стало быть работал на бандитов в темную. Забавно. Ну и сколько они платили телефонной барышне?
   - Мальчишка после убийства туриста принес конверт нам обоим. Пять штук.
   - Мальчишку нарисуй.
   - Лет пятнадцать. На школьника похож, с ранцем за спиной. Думаю, совсем случайный парнишка.
   - Еще вопрос. Необязательный. Считай каприз. Как зовут твоего приятеля? Паспорт его я видел. Хороший документ, но сделан совсем недавно.
   - Обнаглел ты, парень. Зачем же в серьезном разговоре необязательные вопросы задавать.
   - Называй меня Андрей Львович, гражданин мухомор. Это мое настоящее имя, - с злым вызовом произнес Андрей Львович.
   - Меня зовут Олег. Будем считать, что знакомство состоялось. Вопрос к вам, Андрей Львович. Давно знаете Стива Брокса? Расскажите мне о нем.
   Андрей Львович закурил и закинул ногу за ногу.
   - Молчите, - грустно вздохнул Олег, - разговаривать со мной, стало быть, не желаете, гордый человек.
   - Видишь ли Олег, серьезных причин для партизанского молчания у меня нет, но есть условие. Верни мне ствол. Да не сверкай глазом! Верни мой пистолет с одним патроном в магазине. Играть с тобой в ковбоев я не буду. Понимаю бессмысленность этой забавы. Появление пушки в вашей руке там в передней было достаточно убедительно. Но человек я действительно гордый и мне отвратительна мысль, что меня может казнить без суда и следствия прыткий щенок.
   - Забавно, - повторил Олег, достал отобранный пистолет, выщелкал из его магазина патроны, оставив один, и бросил оружие Андрею Львовичу. Тот ловко поймал его и положил на стол под правую руку. Потом ткнул окурок в переполненную пепельницу и сдвинул у переносья черные брови.
   - Стивен Брокс один из семи директоров кампании "Депирс". Богат. Вероятно миллиардер. Кампания "Депирс" занимается обработкой и перепродажей алмазов. По складу характера Стив был игроком и авантюристом. Я с ним познакомился лет пять назад в Якутии. Познакомился случайно за карточным столом. Он предложил мне не совсем легальную работу в компании. Я согласился. Примерно год назад Стива заинтересовала работа Рубина над искусственным сердцем человека. Он счел ее весьма перспективной и решил существенно умножить на ней свое состояние. Подбил на эту авантюру нескольких своих знакомых. Для реализации замысла приехал в Питер. Меня взял с собой. Здесь говорил с Рубиным. Но врач категорически отказался сотрудничать с Броксом, и Стив озверел, пошел на крайние меры. Ну а дальше начался детектив.
   Андрей Львович замолчал и задумался.
   - Расскажете? - тихо спросил Олег.
   - Ну а что мне, - Андрей Львович пожал плечами, - расскажу. Не очень Стив понимал, как заставить Рубина играть в его команде. Решился на традиционный киднеппинг. Приказал мне найти подходящих людей и похитить жену врача. Поговорил я тут кое с кем, и мужики нашлись быстро. Теперь вижу, что подозрительно быстро. Восемь человек. Составили мы план похищения. Ну а потом мне позвонили и предложили поменять хозяина. Предложили настойчиво. Очень настойчиво. Стиль у них такой же, как у тебя. Я было закапризничал, они тачку мою рванули для острастки. Объяснили, что парни мною нанятые давно работают на этого другого хозяина, и, что если я не соглашусь, они же меня и порешат в одночасье. Ну что сказать? Брокса я в душе ненавидел и колебался не долго. План похищения бабы неизвестный мне хозяин одобрил и дал мне задание тайно поселиться в "Европейской" и отслеживать звонки миллиардера.
   - Отслеживал?
   - Да, вселился в номер на третьем этаже и следил за его телефонными переговорами.
   - Каким образом?
   - Аппарат мне для этой цели дали.
   - Где он сейчас?
   - Аппарат? Здесь. Могу показать.
   - Покажите.
   Андрей Львович вынес из комнаты черный компактный прибор и передал его Олегу.
   - Обычный радиотелефон марки "Сименс"?
   - Переделанный.
   - Забавно. И кто вам эту игрушку передал?
   - По телефону назвали номер ячейки багажного отделения на Московском вокзале.
   - Так. Теперь главный вопрос. Кому и как вы передавали собранную информацию?
   - По телефону, - Андрей Львович назвал длинный номер, - Кому? Не знаю. Мне никогда не отвечали. Докладывал в пустоту.
   - Мобильник? Повторите номер.
   Андрей Львович повторил.
   Грязную кухоньку Степкиной однокомнатной квартиры заполнило напряженное молчание. Прервал его хозяин:
   - Вот на продолжительную паузу мы не договаривались.
   Олег встал с подоконника, взял лежащий на столе пистолет Андрея Львовича и сунул его в карман.
   - Все. Ушел. Телефончик и оружие конфискую. Ребята вы ушлые, жизнью тертые, поэтому убежден, что будете вести себя скромненько. Если что не так, звоните, - он бросил на стол голубую с золотым обрезом карточку, - это рабочий телефон главврача клиники. Провожать меня не надо. Постарайтесь выжить, господа жулики.
  
   По его белому лицу на подушку обильно стекали струйки пота. Дышать было трудно. Юра круговыми движениями, как велел Главный, массировал сердце. Семен Степанович посмотрел на скорбно изогнутые губы мальчика, на голубые тени вокруг них, на слипшиеся от пота волосы и нажал кнопку вызова. Подождав минут пять, старик встал с кровати и, придерживаясь за стены коридора, побрел в ординаторскую. Комната оказалась пуста. Семен Степанович присел на диван и огляделся. Рядом с диваном на тумбочке стоял огненно красный телефонный аппарат с табличкой, на которой было написано: "Главврач". Семен Степанович снял трубку и услыхал знакомый голос:
   - Слушаю.
   - Марк, у Юрки, похоже, снова приступ. Мучается малец.
   - Вы где Семен Степанович?
   - В ординаторской. Нет тут никого.
   - Ни дежурного ни сестер? - удивился главврач.
   - Полчаса назад слыхал, они по коридору метались.
   - Вот как? Вернутся в палату самостоятельно сможете?
   - Дойду, не торопясь.
   - Через минуту буду у вас.
   Увидев главного, Юра виновато улыбнулся.
   - Прихватило меня опять, Марк Ефимович. Двух дней не прошло.
   Главный ткнул в уши рога стетоскопа и несколько минут слушал сердце больного.
   - Да, Юра, пора радикально решать твою сердечную проблему.
   - Есть донор?
   - Донора нет, Юрочка.
   - А меня сестры обнадежили. Сказали, что привезли парня молодого, который...
   - Видишь ли, Юра, у тебя очень редкая кровь. У тебя отрицательный резус фактор крови. У большинства положительный, а у тебя отрицательный. Люди с твоим типом крови встречаются один на тысячу. Поэтому найти для тебя донорское сердце трудно. Очень трудно. И придется решать твою проблему другим путем. Совершенно другим.
   - Искусственное сердце вставите? - спросил Юра, и лицо его сделалось взрослым.
   - Может быть и так, Юрочка. Возможно и так. Не боишься? Ты будешь первым человеком с золотым сердцем.
   - Не боюсь. Стану чемпионом по велосипедным гонкам и подарю вам свою олимпийскую медаль.
   - Золотую? - очень серьезно спросил врач.
   - А то!
   - Договорились. Смотри не забудь. Это будет самая главная награда в моей жизни. А сейчас тебе сестричка капельницу установит. Ты уж потерпи пару часиков, чемпион. Не выдергивай иголку, как прошлый раз.
   - Ладно. Два часа так и быть потерплю.
  
   На этот раз Олег вежливо постучал в дверь и испросил аудиенцию. Вид у него был виноватый, пошла вторая неделя со дня похищения Маргариты Николаевны. Без ненужных подробностей он доложил врачу о допросе "с пристрастием" двух жуликов.
   - Значит использовали паршивцев втемную, и никаких путей к похитителям жены они не знают, - мрачно прокомментировал доклад Олега врач.
   - Похоже, не знают.
   - И ты веришь их... показаниям?
   - Верю, Марк Ефимович. И дело не только в их показаниях. В действиях людей решивших завладеть вашим прибором виден точный расчет и разумное использование различных неожиданных для них обстоятельств. Не было у них пока ни одного прокола. А если бы они позволили этой паре что-то знать о себе, в этом был бы неоправданный риск, прокол.
   - Значит опять тупик? И нет никакой тропки к мерзавцам?
   - Есть тонкая непрочная ниточка. Для переделки радиотелефона они вероятнее всего воспользовались услугами фирменной мастерской. В городе мастерских фирмы "Сименс" не много. Думаю, не больше трех. Заказ не обычный. Приемщик или мастер могли запомнить заказчика. Возможно и квитанция какая-нибудь сохранилась, немцы народ педантичный. Проверю. Но скорее всего эта телефонная ниточка никуда не приведет. Поэтому, Марк Ефимович, предлагаю сыграть с ними в поддавки.
   - Ты о чем, Олег?
   - Их электронный адрес у вас есть. Напишите, что согласны, что готовы продать им прибор.
   - Продать? Странную игру ты мне предлагаешь.
   - Да, именно, продать. Со слов Маргариты Николаевны они отчаянные коммерсанты, и такая ваша позиция им покажется более естественной. И пусть эта хитрая сволота перечислит условия освобождения Маргариты Николаевны. Что конкретно для этого вы должны сделать.
   - Не совсем я тебя понимаю, парень, а точнее совсем не понимаю. В каком смысле поддавки? Какова цель письма негодяям?
   - Поясню. Что мы о них знаем? Знаем, что в их распоряжении не менее десяти человек. Из письма Маргариты Николаевны знаем что они богаты и что их действия никак не ограничены моральными и этическими нормами. Они убили могущественного иностранного конкурента и ловко похитили вашу жену. Маргарита Николаевна права. Они действительно готовы на все, чтобы безраздельно завладеть вашим прибором. Безраздельно! То есть ни вы, ни Вепрев, ни ваша жена им не нужны. Далее. Выкрасть из клиники образец прибора и технологическую документацию на него для них, разумеется, не проблема, то есть Маргарита Николаевна, Вепрев и вы живы только потому, что, по их мнению, прибора пока нет. Далее. Они хорошо законспирированы, и мы не можем до них добраться. Так?
   - Да так, Олег. Почти так. В нарисованной тобой картине есть одна неточность. ИСЧ есть. Три дня назад Виктор Ильич вживил прибор теленку, и экспресс-анализ показал, что прибор функционирует нормально. Совершенно нормально. Теленок здоров. И еще. В моей клинике умирает парнишка, и, чтобы спасти его, я намерен, не дожидаясь долгих проверок и испытаний, имплантировать ему наш прибор. Планирую оперировать его в ближайшие два-три дня.
   - Вас можно поздравить? - осторожно спросил Олег.
   - Не сейчас, разумеется. Поздравишь меня и Юру через два месяца после операции.
   Главврач замолчал, а Олег задумался.
   - Вы уверены, что прибор спасет парню жизнь?
   - Риск есть, Олег. Конечно есть. Но если ИСЧ не поможет ему, мальчик обречен. Донорского сердца для него нет.
   Олег снова задумался.
   - А если прибор поможет, парень выздоровеет и они узнают об этом?
   - Понимаю. Тогда они покинут свое тайное логово и попытаются завершить свою коммерческую операцию так, как предсказала Маргарита Николаевна.
   - Да. То есть по существу завершение работы над ИСЧ ничего не меняет. Пишите им Марк Ефимович. И то что письмо не будет блефом совсем не плохо. Главное - вытащить из их лап Маргариту Николаевну. Без козыря в открытой схватке они нам проиграют.
   - Кому?
   - Архангелам отеля "Новый Ковчег". Пишите, Марк Ефимович. Они схватят наживку, и мы постараемся извлечь их из под коряги.
   Главврач придвинул к себе клавиатуру компьютера и быстро отстучал:
   "Освободите жену и я продам вам прибор за 10млн. долларов".
   - Не продешевил? - спросил он Олега.
   - Добавьте нолик и отсылайте.
   Ответ пришел через минуту.
   "1 Пришлите в этот же адрес отчет о клинических испытаниях прибора.
   2 Зарегистрируйте прибор и получите патент в Государственном Патентном Бюро.
   3 Там же получите лицензию на его производство.
   4 Заключите договор с фирмой "Сибмедсервис" о передаче ей всех прав на производство и использование прибора.
   5 Представителю фирмы передайте полный комплект технологической документации и рабочий образец прибора.
   Фмрма выплатит вам 100млн. В день подписания договора вами и полномочным представителем фирмы ваша жена будет освобождена. Сделка состоится в полдень в 17ой городской нотариальной конторе через 5 дней, не считая сегодняшний. Согласие со сроком подтвердите."
   Прочитав полученный текст, главврач вопросительно взглянул на Олега.
   - Почему полномочный представитель, а не директор? - удивился Олег, - и тут они не хотят светиться? Конспираторы!
   Олег в поисковике интернета набрал слово "Сибмедсервис". Оказалось, что фирма действительно существует и имеет лицензию на медицинские услуги выданную губернатором края.
   - Пять дней, - пробормотал он, - не так уж и мало. Должны успеть, - он махнул рукой, - соглашайтесь Марк Ефимович. Соглашайтесь, - повторил он и направился в палату хозяина "Ковчега".
   Семен Степанович, опираясь на трость, медленно циркулировал по палате между окном и койкой.
   - Учусь ходить, - улыбнулся он Олегу, - ну что у вас?
   - Сибирская кодла разжиревшая на промысле якутских алмазов.
   - Сибирская? - хозяин "Ковчега" перестал улыбаться, присел на кровать и похлопал тростью по непослушной правой ноге.
   - Сколько их в городе?
   - Думаю не больше двух десятков. Кто старший у них не знаю, но мужик он смекалистый и шустрый. Заранее оформил липовую фирму для покупки прибора. Сделку назначил через пять дней в семнадцатой городской нотариальной конторе. Маргариту Николаевну обещал отпустить только после оформления покупки.
   - Где эта контора?
   - Городская окраина. Место сравнительно безлюдное тихое.
   - Сколько у тебя бойцов?
   - Десять вместе со мной.
   - Справитесь?
   - Сибиряки, - тихо сказал Олег.
   - Да. Вызову подмогу. Сколько тебе? Человек пятнадцать?
   - Десять, - подумав, ответил Олег, - город все же. Не тайга.
  
   Юра лежал на спине, положив под голову руки, и улыбался. Сквозь стерильно белые стены больничной палаты в лазоревом тумане он видел ревущие от восторга трибуны, пьедестал и торжественно поднимающееся в голубое небо трехцветное полотнище флага.
   Утром он проходил клиническое испытание на вело тренажере. Он яростно крутил педали и смотрел на лицо Главного.
   - Достаточно, - сказал Виктор Ильич и погладил Юру по голове.
   Главный кивнул.
   - Я не устал, - сказал Юра.
   - Ноги устали. Завтра будут болеть, - Виктор Ильич улыбнулся и нажал кнопку на стенде. Экраны мониторов погасли.
   - Это твой первый шаг к нашей медали, - совсем тихо прошептал Главный.
   - Когда будет второй? - тоже тихо спросил Юра.
   - Завтра утром, если захочешь. Но икры ног будут завтра побаливать.
   Юра впервые увидел радостную улыбку на суровом лице старика.
   - Первый раз вижу мальчишку, который умеет спать с открытыми глазами.
   Юра очнулся и взглянул на соседа. Тот стоял у изголовья его кровати и держал в руке тарелку с крупными налитыми персиками. Юра сглотнул набежавшую слюну.
   - Я уже минут пять пытаюсь это тебе скормить, - обиженно сказал сосед, - швы операционные не болят?
   - Чешутся. А у вас? - вежливо поинтересовался Юра.
   - У меня? - сосед вздохнул, - побаливает какая-то нутренность, но я где-то слышал, что если мужику за шестьдесят и у него ничего не болит, значит он уже помер.
   Утром следующего дня Юра с аппетитом съел овсянку и омлет, выпил два стакана сока и собрался идти в лабораторию.
   - Ты куда это? - спросил сосед.
   - На тренировку, - гордо заявил Юра.
   - Ты же хромаешь, - весело прищурился сосед.
   - Надо, Семен Степанович, - сурово сказал Юра, - такова дорога в большой спорт.
   Сосед перестал улыбаться, помрачнел и согласился.
   - Это верно, сынок. Трудные бывают дороги в этой жизни.
   В лаборатории Виктор Ильич уложил Юру на диванчик и помял ему твердыми пальцами икры.
   - Болят?
   - Совсем чуть-чуть.
   - Ясно. Ну раз пришел, разрешаю. Лезь на тренажер. Поставлю тебе малую нагрузку и педали крути не быстро. Садись. Шлепанцы можешь снять.
   Юра забрался в седло, взялся за руль, поставил ноги в педали и от дикой рвущей мышцы боли, волной захлестнувшей его тело, потерял сознание.
  
   Виктор Ильич попытался встать сам, но после нескольких неудачных попыток попросил главврача:
   - Марк, помоги подняться.
   Врач подошел к старику, лежавшему на полу у тренажера, и усадил его на стул.
   - Нашел что-нибудь?
   - Да. Это диверсия. Какая-то сволочь пыталась его убить. Как он?
   - Сразу не скажешь. Вколол снотворное. Пусть спит.
   - Виктор Ильич, расскажите, как это было сделано, - попросил Олег.
   - Да весьма примитивно, Олег. Тонким, почти неприметным проводом напряжение питания тренажера кто-то подвел к его педалям. Получился электрический стул. Мальчик поставил на педали босые ноги и замкнул через себя цепь. Двести двадцать вольт! Если бы у Юры было обычное сердце, оно бы не выдержало, и казнь бы свершилась.
   - Незаметный проводок? Где же он взял такой?
   - Вероятно смотал с какой-нибудь катушки. Почти в любом лабораторном приборе есть подходящая.
   - Диверсант - кто-то из персонала клиники, - тихо сказал главврач.
   - Не обязательно, - покачал головой Олег, - ночью в пустую лабораторию мог проникнуть посторонний.
  
   Глава 15 Нотариус.
  
   Нотариальная контора размещалась в сером истерзанном временем доме на пятой линии Васильевского Острова в квартале от грязной заболоченной речушки "Смоленка". Олег открыл массивную тугую дверь под вывеской и, судя по запаху, ступил в темное царство блудных котов. Тусклая лампочка скудно освещала загаженную площадку и узкую лестницу. На облупленной стене ядовито-зеленой краской было начертано: "Нотариус". Стрелка под надписью указывала на лестницу. Олег послушно поднялся по изъеденным ступеням и, толкнув свежеокрашенную той же салатной краской дверь, проник в помещение конторы. В освещенном мертвым люминесцентным светом коридоре стояли разнокалиберные стулья и кокетливый стеганный диванчик, на котором сидел грузный немолодой мужчина затянутый в тесный пятнистый камуфляж. При появлении Олега он встал, плотно натянул на голову милицейскую фуражку, лежавшую на его коленях, и подозрительно посмотрел на вошедшего.
   - Вам, гражданин, кого?
   - Мне, папаша, нужен нотариус, - весело сказал Олег.
   - Какой?
   Вопрос был неожиданный. Олег огляделся и увидел три двери, на каждой из которых все той же зеленой дрянью был изображен номер.
   - А много их у вас?
   - Пять штук и секретари еще, почитай, у каждого.
   - Густо, - Олег вынул пачку сигарет, - закуришь?
   - Не положено тут. Сортир в конце коридора.
   Олег сунул сигарету в рот и достал зажигалку.
   - Да мне любого, наверное. Доверенность на тачку надо выправить.
   - Тогда тебе к Шлокбауму. Только нету его сегодня.
   - Ну может к какому еще?
   - А никого нету. Сабантуй у них, - доверительно сообщил камуфляжный мужик, - у Шлокбаума дядя помер в Париже и они наследство обмывают. Тут в подвале.
   - В Париже! Богатый дядя?
   - Ну может не в Париже. Точно не могу сказать. Одним словом в Копенгагене. Но, думаю, сильно богатый был покойник. Весь грузинский подвал на сегодня откупили.
   - Весь подвал на весь день? - восторженно изумился Олег, - это какой же подвал?
   - Ну я же говорю грузинский. "Шаверму" в этом доме. С угла вход. Ты где живешь-то?
   - Да знаю я эту вашу "Шаверму". Как не знать. А ты стало быть охранником тут. Ну раз нет никого, может закуришь?
   Охранник вытащил сигарету из протянутой пачки, Олег щелкнул зажигалкой, они закурили и опустились на жалобно скрипнувший под ними диванчик.
   Резко распахнулась входная дверь и в коридор заглянул коренастый парень. Он скользнул по курящим равнодушным взглядом и сразу же вышел. Лицо парня показалось Олегу странным.
   - Знаешь его? - спросил он охранника.
   - Не упомню. Да их тут много попусту шляется.
   - Много?
   И тут Олег понял в чем странность лица заглянувшего парня. Оно было двуцветным. Верхняя его часть была буро-красной, а нижняя, ниже губ, синевато-белой. "Бороду сбрил. Совсем недавно сбрил бороду", - сообразил Олег.
   - Пять юристов даже и с секретарями - десять человек. А в подвале столиков двадцать. Не меньше, - задумчиво сказал он.
   - Почему десять? Заглядывал я. Там их набилось, как сельдей.
   - Выпивают значит и шаверму жрут, а ты здесь дневалишь голодный. Может спустимся и врежем по порции?
   - Не могу. Не положено пост бросать.
   - Да мы за минуту управимся. С собой прихватим и здесь съедим. Нет же никого. Они ее из барашка делают?
   - Из свинины наверное.
   - С чесночком?
   В глазах охранника появилась решимость, и он снова надел фуражку, надвинув блестящий козырек почти на глаза.
   Избалованный кухней "Ковчега", Олег без энтузиазма съел обжаренные ломтики мяса, похлопал отставного милицейского опера по плечу и покинул контору. В машине он достал из бардачка мобильник и позвонил боссу.
   - Семен Степанович, в доме, где назначена сделка есть грязная едальня типа шашлычной. В ней кучкуются семь парней сибирской кодлы. Чуть датые, жрут какое-то турецкое мясное непотребство. Думаю, что сейчас очень удобно. Разрешите?... Нет, не ошибаюсь. Ну а если все же ошибка, то это сразу выяснится, и мы тихо уйдем. В заведении с ними еще юристы из этой нотариальной конторы.... Разумеется, Семен Степанович, их не тронем... Полагаю, вся операция займет не более десяти минут.... Сценарий? Да самый простой. В едальню ворвались пьяные хулиганы с целью выпить и закусить на халяву. Вдруг неожиданное хамство, пальба и все такое.... Не беспокойтесь, Семен Степанович, не засветимся.
   После звонка хозяину "Ковчега" Олег быстро проинструктировал своих бойцов. Покончив с переговорами, он достал портативный гримерный сундучок, и через минуту из джипа, прихрамывая, вышел седенький сутулый старик в потрепанной одежонке. В едальню старик зашел со двора через не запертый продуктовый вход и сразу попал в дымную жаркую кухню.
   - Ты куда, дед? - остановил его грудастый с вислым брюшком повар.
   Старик трясущейся рукой протянул ему зеленую купюру.
   - Проводи меня, сынок к начальству. У вас директор есть?
   Директором оказался парень в черной кожанке. На его явно кавказской национальности лице под длинным с горбинкой носом щетинились усики, а над ним на Олега смотрели черные нагловатые глаза.
   - Тебе чего, старый? Не подают здесь. В зале у клиентов проси. Может там обломится.
   Олег молча достал из кармана кургузого пиджачка пачку купюр в банковской упаковке и положил ее на директорский стол.
   - Здесь десять тысяч баксов. В зале, в дальнем углу за двумя столами мужики обедают. Семь человек. Видел их?
   Директор молча кивнул, разорвал упаковку, осторожно вытащил из пачки верхнюю купюру, внимательно ее рассмотрел, пощупал и положил обратно.
   - Не раз. Частые гости.
   - Пришьют их сейчас. Да ты сиди, сиди, генацвали, не дергайся. Сиди спокойно. Пальба будет. Скажи своим, чтобы не суетились и под шальные пули не лезли. Бабки тебе даю на ремонт заведения. Газетчикам и под протокол скажешь, что накинулось случайное незнакомое хулиганье. Все уяснил?
   Олег правильно рассчитал время операции. Десяти минут хватило.
  
   Вдоль гнилой речки "Смолянка" тянулся загаженный псами пустырь. На нем Олег и разместил свои джипы. Бойцам было велено раствориться в жидком местном населении и ждать команды. За пять минут до полудня Марк Ефимович и Олег прошествовали в нотариальную контору. На этот раз в ней теплилась жизнь. На стульях сидели старушки с обреченными лицами, в кабинетах стрекотали машинки, в коридоре мелькали озабоченные лица секретарей.
   - Есть тут кто из "Сибмедсервис"? - громко спросил Олег у старушек.
   Одна из них встала и, вытянувшись перед Олегом в солдатскую стойку, отрапортовала ему, что уже который час ее манежат за то, что она желает подарить внучке свою жилплощадь, и что манежат зря, потому как она в своем праве.
   - Ясно. - Олег кивком усадил старушку на место, - больше никого нет?
   Остальные старушки и похрапывающий на знакомом диване парень промолчали.
   - Ясно, - повторил Олег и постучал в кабинет номер один.
   Стрекотанье внутри кабинета прекратилось, но приглашения не последовало.
   - Зайду, - сказал он врачу и открыл дверь
   Хозяином кабинета оказался хмурый заросший многодневной щетиной неухоженный дядька в толстых очках. Он тоскливо оглядел вошедшего.
   - Вы нотариус? - спросил Олег.
   - Да, - подумав ответил дядька, - но это ничего не меняет.
   - Верно, - согласился Олег, - нам тут сегодня назначена...
   - Абсолютно ничего, - перебил его небритый мужик и снял очки.
   - Дело в том... - терпеливо начал Олег.
   - Я же вам сказал, - остановил его хмурый дядька, - что вам надо в третий кабинет к Шлокбауму.
   - Вы уверены? - нахмурился Олег.
   - Уверен, - после продолжительного размышления произнес дядька, - но это совершенно ничего не меняет.
   - Здесь тихие безобидные ребята, - задумчиво произнес Олег, покинув негостеприимный кабинет, и потянул врача к двери номер три.
   - В каком смысле? - спросил врач.
   - В прямом, Марк Ефимович, в прямом.
   Шлокбаум тоже носил очки, но был тщательно ухожен и приветлив.
   - Верно, - сразу согласился он, - ваша сделка с "Сибмедсервисом" назначена на сегодня. Вы принесли документы?
   - Разумеется, - врач похлопал по дипломату, - но мы не видим здесь представителей фирмы.
   - Странно, - удивился нотариус, - давайте подождем. Надеюсь они появятся. Если хотите, я могу пока ознакомиться с документами, чтобы ускорить процедуру.
   - Нет, - сказал Олег, - мы будем ждать полномочного представителя фирмы. Подышим полчасика на природе и вернемся в полпервого.
   Они вышли из конторы и присели на скамейку во дворе дома. Олег хмуро разглядывал предполагаемое место схватки. Июньское солнце добралось до зенита, и день стал жарким. В воздухе носился приставучий пух одуванчиков. Окна "Шавермы" были забиты грязными листами фанеры. Его бойцы скверно растворялись среди домашних хозяек и пенсионеров.
   Олега не покидало томительное чувство сделанной ошибки. Что-то он упустил. Мог заметить и не заметил. Ситуация становилась загадочной. Почему в назначенное время не пришли сибиряки? Кому и зачем понадобилось убивать мальчишку.
   В полпервого они вернулись в контору. Шлокбаум их ждал.
   - Покупателей пока не видно, - сообщил он, - может вы не выполнили какое-то их условие?
   - Вы о чем? - насторожился Олег, вглядываясь в полное породистое лицо нотариуса.
   - Фирма выставила вам предварительные условия сделки?
   - Выставила, и мы им выслали все, что они хотели, - сказал врач.
   - Выслали? По почте? - осторожно спросил нотариус.
   - Да, по электронной почте.
   - Электронная почта ненадежна. Они прислали вам подтверждение, что получили ваш отчет.
   Врач хотел ответить, но Олег опередил его.
   - Вы совершенно правы. Интернет действительно пока ненадежен. Думаю, ждать их далее бессмысленно. Вероятно произошел какой-то почтовый сбой. Мы свяжемся с "Сибмедсервисом" и устраним недоразумение.
   - Пожалуй надо было еще подождать, - хмуро сказал врач уже в машине.
   - Они не придут, Марк Ефимович. Сибиряки сегодня сюда не явятся, и Шлокбауму это известно.
   - Тебе не понравился нотариус?
   - Не понравился, Марк Ефимович. Откуда это бревно полосатое знает про клинический отчет? А ведь знает!
   - Фирмачи сказали.
   - Зачем? Мы знаем, что ребята они ушлые и слов лишних не говорят. Нотариус должен юридически грамотно оформить сделку. В этом, и только в этом, состоит его функция. Зачем ему знать про предварительные условия продажи прибора? И если он о них все же знает, значит у него отношения с сибиряками не формальные. Вот и пьянствовал он с ними недавно.
   - С сибиряками?
   - С покойниками. С охраной фирмы.
   - Не понял. Почему с покойниками?
   - Разборка у нас с ними приключилась в этой "Шаверме", - неохотно сказал Олег, - да вы не волнуйтесь, Марк Ефимович. Для них это - случайный эпизод, никак с вами не связанный. Пощипали мы бандитов. Вот не знаю, ощутимо ли? Возможно и ощутимо, и именно поэтому сегодня их не было.
   - Сколько же человек вы убили?
   - Бандитов? Семерых пока.
   - Лихая у тебя жизнь, Олег.
   - А у вас, Марк Ефимович? Я помню, как на вас Сутулый охотился. Да и сейчас...
   Олег замолчал, и несколько минут они молча крутились по улицам, линиям и проспектам города.
   - А Шлокбаум, хлыщ этот лощенный, - человек с двойным дном, - сказал Олег, - человек-шкатулка. И думаю, что это уже не телефонная ниточка. Должен он нас вывести на главарей сибирских. Только вскрывать эту шкатулку надо аккуратно. Дело это деликатное, тут ошибаться нам никак нельзя. Поэтому, Марк Ефимович, я и прервал вашу душевную беседу в конторе.
  
   Мобильник в кармане нотариуса взыграл бравурный мотивчик. Шлокбаум остановился, но извлекать аппарат не спешил. Фрагмент лихого марша повторился. Не нарушая барственной осанки, нотариус медленно оглянулся. Не заметив ничего подозрительного, он вынул мобильник, и, не слушая абонента, тихо сказал:
   - Перезвоните через пятнадцать минут.
   Подходя к сияющему серому "Форду", прижавшемуся к глухой стене дома, Шлокбаум вынул брелок с ключами. Машина радостно пискнула и позволила хозяину комфортабельно разместиться за баранкой. Нотариус включил неслышный движок и плавно влился в жидкий транспортный поток центрального проспекта. Остановившись на перекрестке, он взглянул в зеркало заднего вида и увидел Олега. Секунду назад на заднем сидении никого не было, и вдруг он появился, как чертик из табакерки.
   - Зеленый. Можно ехать, - произнес внезапный пассажир.
   Легкая улыбка тронула полные губы нотариуса.
   - Вам куда?
   Олег тоже весело улыбнулся.
   - Да куда угодно, Платон Германович. Готов беседовать с вами где угодно, но наедине. Хотелось бы, чтобы нам не мешали.
   Олег рассчитывал на шокирующий эффект внезапности и просчитался. Самообладание нотариуса удивило его.
   - Все зависит от продолжительности беседы. Короткую мы могли бы провести в машине. В этом районе много безлюдных пустырей. Ну а если разговор затянется приглашу вас в гости, как говорят, на рюмку чая. Решайте.
   - Пустырь. Погода великолепная, останемся в машине. А то, что вы осторожно назвали чаем у меня всегда с собой, - из заднего кармана брюк Олег извлек плоскую фляжку, - не французский, но он нравился Черчиллю.
   - Я тоже с удовольствием пью армянский коньяк, но не за рулем.
   - Вот это пусть вас не беспокоит. Доставлю по любому адресу без эксцессов.
   - По любому? - нотариус чему-то усмехнулся и тронул машину.
   Ведомый твердой рукой, "Форд" свернул с проспекта и по одной из линий направился к "Смолянке". Снова раздался телефонный маршик. Не снижая скорости, водитель вынул мобильник и кому-то сказал:
   - Занят. Очень занят. Прошу не беспокоить.
   Глядя на уверенные неторопливые движения нотариуса, на его холеный профиль и ухоженную мастером волнистую шевелюру, Олег понял, что разговор ему предстоит тяжкий и прогнозировать его результат совершенно невозможно. Лицо его сделалось суровым.
   На пустыре Шлокбаум выключил мотор и опустил оконные стекла. В салоне запахло горячей пылью, одуванчиками и болотом.
   Олег почувствовал, что этот холеный с удивительным самообладанием юрист ему нравится, и в нем исчезает привычный охотничий азарт. Этого он допустить никак не мог.
   - Платон Германович, вы производите впечатление человека опытного и искушенного в разного рода житейских коллизиях, и поэтому наверняка пытаетесь угадать цель моего внезапного появления. Угадали?
   - Так вы сами назвали ее. Хотите со мной поговорить.
   - Ну разговор не может быть целью. Это лишь один из способов ее достижения.
   - Пожалуй, - вяло согласился нотариус, - но зачем же мне ее угадывать. Вероятно вы сами назовете ее в нашей беседе.
   - Назову, Платон Германович. Непременно назову. Да вы ее вероятно правильно угадали. Я немного о другом. Меня интересует ваше мнение сумею ли я ее достичь?
   - Молодой человек, не заставляйте меня попусту фантазировать и гадать. Нет, я не знаю чего вы хотите и не намерен угадывать ваши желания. Мы не очень знакомы, поэтому для меня ваши намерения - потемки. Как, кстати, мне вас называть?
   - Олег.
   - Просто Олег? Без отчества? Ну хорошо, Олег так Олег. Так вот, Олег, если ваши желания не нанесут ущерб моим планам, я готов удовлетворить ваше любопытство, хотя ваше, мягко говоря, экстравагантное появление в моей машине и не располагает к откровенности. Ну а если вы намерены таким образом грубо вторгнуться в сферу моих интересов, тогда мы, молодой человек, совершенно напрасно теряем время.
   - Вот так? Напрасно теряем время? А вы, Платон Германович, представляете какими я располагаю возможностями, чтобы принудить вас к откровенности?
   - Принудить? Силой? - нотариус нахмурился и брезгливо искривил губы, - вы намекаете, что можете убить меня? Разумеется, это первое, что приходит в голову в подобной ситуации. Но я не боюсь вас, Олег. Не убьете.
   - Это почему же? - удивился Олег, - уверяю вас, Платон Германович, что если сочту необходимым, библейские заповеди меня не остановят.
   - Догадываюсь, что у вас есть опыт такого рода, но в данной ситуации он не применим. Поясню. Двери машины заблокированы, сама машина заминирована, а вы не камикадзе. Профессия юриста предполагает умение читать в душах людей. Вы можете быть палачом, киллером, но не самоубийцей. Тем более у вас есть какая-то цель, для достижения которой вы должны оставаться живым.
   Олег сдержался и не стал проверять блокировку дверей. Он вдруг сразу поверил нотариусу и честно признался в этом.
   - Верю, Платон Германович, верю. Вижу, что не блефуете. Правда не понимаю причины заставившую вас заминировать машину, но все равно верю. Вы правы. Я не камикадзе и незавершенная работа не позволяет мне рисковать. Все так. Но поверьте и вы мне. Повторяю, что если сочту это необходимым для выполнения моей работы, я убью вас, совершенно ничем не рискуя. Поверьте, Платон Германович, это так. Скажите, а кто-нибудь кроме вас может привести в действие взрывное устройство? Кто-нибудь со стороны?
   - Боитесь? - усмехнулся нотариус.
   - Да, но не вас, а именно стороннего человека, который вдруг пожелает убрать нас обоих.
   - Странную беседу вы затеяли, Олег. Абстрактную. Угрожаете мне казнью. А за что? Где я вам дорогу перешел? Назовите конкретную причину вашего, как теперь говорят, наезда на меня.
   - Ну что же. Назову. Ваши... друзья что ли, возможно и не без вашего участия, похитили жену Марка Ефимовича Рубина. Он поручил мне найти похитителей. Такая вот у меня вполне конкретная задача.
   Олег вглядывался в спокойное лицо собеседника, ожидая увидеть в нем, если не испуг, то хотя бы тревогу, удивление, досаду. Но нет, совершенно никаких эмоций не отразилось на нем. Лицо нотариуса осталось спокойным, и Олег еще раз подивился самообладанию этого странного человека.
   - У вас есть прямые доказательства ваших слов? - тихо спросил он.
   - Нет, - так же тихо ответил Олег, - полагаю, что и косвенные вы постараетесь опровергнуть.
   - Назовите их.
   - Вы в подробнейших деталях осведомлены о сделке, что мне представляется подозрительным. Вы знаете о предварительных условиях ее заключения. Знаете про отчет о клинических испытаниях прибора, который Рубин должен был выслать фирме. Знаете и о том, что сама сделка является условием освобождения его жены. Обычные клиенты нотариальной конторы не стали бы вас снабжать этой, совершенно ненужной для оформления сделки, информацией. Значит "Сибмедсервис" и вас связывают неформальные отношения. А какие отношения могут сложиться между интеллигентным юристом и алчной бандой убийц? Я назвал их дружескими, но это конечно же не так. Они богаты и просто купили вас. И если это так, то для чего бандитам нужен продажный юрист?
   - Все это всего лишь ваши домыслы, молодой человек. Ваши недоказуемые предположения, на которых нельзя выстроить обвинение.
   - Я не суд, Платон Германович. Мне не нужны прямые доказательства. И если меня убедят косвенные, и я решу, что вы сотрудничаете с бандитами, я немедленно покараю вас так же, как покарал семерых сибирских хищников в этой вашей "Шаверме".
   - Так это были ваши люди, - сказал нотариус, и Олег увидел, что лицо его изменилось. Перед Олегом теперь сидел очень уставший человек.
   - Ну а почему вы решили, что я знаю о похищении? - вяло и как-то даже обречено спросил он.
   - Вы хотите унизить себя ложью? - зло спросил Олег. Теперь он, наконец, нашел слабое место в броне этого барина. Гордость, пресловутая библейская гордыня не позволит ему лгать и изворачиваться.
  -- Нет, этого я делать не буду, - сказал он.
   Нотариус вынул из кармана просторного вельветового пиджака вновь оживший телефон, выключил его и брезгливо бросил на сиденье.
   - А что будете? Что в подобной ситуации должен делать благородный человек, коим вы себя мните? Что? Жать на кнопку взрывателя? Но вы, как и я не самоубийца. У меня, Платон Германович деловое предложение. Давайте...
   Громкий хлопок близкого выстрела помешал Олегу сформулировать свое предложение. Медвежий жакан вырвал горло нотариуса. Широко распахнувшиеся глаза юриста слепо уставились в окно, через которое прилетела нежданная смерть. Тело убитого медленно сползло на пол салона.
   Олег мгновенно перепрыгнул через спинку кресла, включил двигатель, и тут раздался второй выстрел. "Форд" дернулся и осел. Олег услыхал, как из пробитого баллона с шипением выходит воздух. Он выхватил пистолет и хотел стрелять в быстро удаляющуюся черную "Волгу", но передумал, вернул оружие в кобуру и прикрыл глаза. Шкатулку с двойным дном открыть не удалось.
   Двери "Форда" действительно оказались заблокированы, и Олег не сразу выбрался из окровавленного салона машины, а вот мины он так и не нашел.
   - Блефовали вы стало быть в конце своей жизни, Платон Германович. И совершенно напрасно, - сказал Олег трупу и покинул изгаженный берег гнилой речки "Смоленки"
  
   В паспорте убитого был указан адрес его прописки в городе. Это был девятиэтажный панельный дом советской постройки. У всех четырех его подъездов на садовых лавочках с гнутыми спинками тусовались, как теперь говорят, молодые мамы с колясками, озабоченные последними слухами старушки пенсионерки и погруженные в мрачные размышления старики с палками. Судя по номеру квартиры, нотариус жил на третьем этаже в первом подъезде. Перед подъездом на лавочке аккуратно разместились три оживленно жестикулирующих старушки и молчаливая дама с поводком. На другом конце поводка находился грустный со слезящимися глазами пудель. Перед ними вдоль газона нервно металась мама с коляской в которой нудно плакал ребенок.
   - Господи! Когда же ты заснешь, - злобно шипела на него мама.
   Ребенок в ответ басовито взревывал и вертел головкой с маленьким багровым личиком. Пудель всякий раз, когда коляска проносилась мимо него, поднимал с пыльного асфальта голову и делал вид, что он вот-вот залает. Олег прогулочным шагом подошел к подъезду, достал из кармана черный свисток, улыбнулся нервной маме, нагнулся над остановившейся коляской и отдал свисток малышу. Тот сейчас же перестал реветь и потянул подарок в рот.
   - Господи! Это еще зачем? - сказала нервная мама и хотела отнять у ребенка подарок незнакомца.
   - Уверяю вас, мадам, он совершенно стерилен, - произнес Олег с легким европейским акцентом.
   - Господи! Что это? - оторопело спросила нервная мама.
   - Это игрушка, мадам, для развития грудной клетки и легких малыша. От нее может произойти большая польза детям.
   Нервная мама заставила себя улыбнуться и сказать "мерси". Старушки перестали болтать и с любопытством смотрели на подошедшего элегантного молодого человека, в котором так и чувствовалась Европа. Дама подтянула к себе пуделька, который, как и хозяйка смотрел на Олега с недоверием.
   - Прошу прощения за то, что потревожил вас, господа, но уверяю, что привели меня сюда весьма важные обстоятельства. В вашем чудесном городе я ищу человека чья фамилия Шлокбаум. Мне совершенно необходимо говорить с Платоном Шлокбаумом. Я искал его в конторе на службе, но там мне дали адрес этого дома.
   - Немец тебе нужен? Нотариус? - спросила встрепанная старуха с выставленным вперед острым подбородком.
   - Я видела Платона Германовича утром... - начала было другая старушка с розовым лицом и снежными барашками на голове, но встрепанная перебила ее.
   - Погодь, Викентьевна, не встревай. Меня шибко интересует на кой ляд кому-то потребовался немец?
   - Еще раз извините, господа. Должен вам представиться, - Олег ловко щелкнул каблуками и сделал строгое лицо, - представитель банка "Шварц, Блюхер унд Шварц" Фридрих Каплун. Мне нужен гер Шлокбаум по личному весьма деликатному делу. Вы меня понимаете, господа? - спросил Олег интимным шепотом, и в этот момент из коляски раздался пронзительный переливчатый свист. Все вздрогнули. Нервная дама побледнела и прошептала "Господи", пудель грозно тявкнул и горестно завыл, дама с поводком подхватила трясущегося пса на руки и громко с вызовом прошептала в невидимое под шерстью ухо:
   - Успокойся, Моцарт. Не нервничай. Это всего лишь гадкий шкодливый мальчишка.
   - Господи! Чем же он гадкий? - ни к кому не обращаясь, спросила нервная мама, и ее лицо стало наливаться багрянцем. - А ваш Моцарт гадит в лифте.
   - Моцарт!? - взвизгнула дама, - вы видели?
   - Это все знают.
   - Нет, вы сами видели?
   - Зачем же мне это зрелище? Я обоняла результат. В кабину войти невозможно. Я с коляской вынуждена...
   - Гнусная клевета на Моцарта! Вы интриганка!
   - Я интриганка? Мы напишем коллективку! Мы будем жаловаться. Да, мы будем жаловаться...
   - В союз композиторов, - не мог не подсказать Олег.
   - Именно, - сказала нервная мама, почувствовав поддержку. - Я видела, кто к вам ходит. Сама видела, и есть свидетели. Мы предадим огласке. Вы у меня запоете!
   - О! - сказала дама, а Моцарт перестал выть, собрался с силами и залился визгливым возмущенным лаем.
   Из коляски снова раздался отчаянный разбойничий посвист.
   Старуха с подбородком подкралась к Олегу, крепко ухватила его за лацканы пиджака и демоническим басом потребовала:
   - Ну-ка, милок, предъяви документ, что ты не террорист. Немец наш ему приглянулся! Знаем мы ваши игрушки для грудной клетки! Предупреждали по ящику. Свистнут и разнесут полдома. Викентьевна зови участкового, а свистульку к гаражам отнеси осторожно. Уронишь, будешь шахидкой.
   - Чеченец! - всплеснула руками розовая с барашками Викентьевна.
   Вокруг Олега вскипал и пузырился ядовитым паром привычный российский скандал, который мог нарушить его следственные планы.
   - Нет, мадам, вы глубоко заблуждаетесь на мой счет. Я не террорист, а совсем наоборот. Я нумизмат и баптист, - громко сказал Олег, отобрал у улыбающегося малыша свисток и сунул его в карман.
   Все растерянно замолчали.
   - Это стало быть, бабы, у него ориентация такая, - разъяснила Олега сразу подобревшая старуха с подбородком. - Ну и на кой тебе наш Платоша здался, если ты баптист?
   Олег выдержал сценическую паузу, угнездился в центре скамейки и громким шепотом сообщил:
   - Большие бабки ему светят, как говорят ваши бизнесмены. Вы меня понимаете?
   Склонившиеся к таинственному незнакомцу бабки задумчиво нахмурились. Розовая Викентьевна понимающе кивнула и сказала: - "Нет".
   - Видите ли, прекрасные леди, - Олег откинулся на высокую гнутую спинку и забросил ногу за ногу, - мой банк в Штутгарте решил открыть филиал в вашем прекрасном городе и поручил мне найти среди жителей города достойного руководителя этого филиала. Мой предварительный выбор, - вновь последовала пауза, теперь торжественная, - юрист Платон Германович Шлокбаум. А вы знаете какой оклад жалования получит руководитель Санкт-Петербургского филиала банка?
   Старушки радостно кивнули и вопрошающе посмотрели на Олега, который после третьей не менее многозначительной паузы сказал:
   - Но я должен знать все о своем кандидате. Всю его, как у вас говорят, подноготную. Кто-нибудь из вас знает подноготную Шлокбаума?
   - А чего про него знать, - сказала Викентьевна, - немец он и есть немец. Не пьет. Как думаешь, Феоктистовна?
   - Точно? - засомневался Олег.
   - Кто же тебе, милок, про это дело точно скажет? Не видели мы твоего кандидата на бровях, - с сожалением подтвердила бдительная Феоктистовна.
   - Ну а что скажете про его семью?
   - Так нету ее. Который год бобылем живет. Один проживает в трешке.
   - Друзья, знакомые, гости? - настаивал Олег.
   - Нет, - помотала головой Феоктистовна, - никто к нему не ходит, окромя Зинки из сто семнадцатой по субботам. Так это дело такое, не осудишь. Проще говоря, не баптист он. Хвалила Зинка Платошу.
   - И давно он бобылем в трешке?
   - Давно, милок. Как Люська померла, Юрку в интернат забрали, так он один и остался. Почитай годков десять ушло не меньше.
   - Так. Жену значит похоронил?
   - Жену, - вздохнула Феоктистовна. - Дяди.
   - Какого еще дяди? - забыв про акцент, спросил Олег.
   - Своего родного дяди. Отцова брата, - терпеливо разъяснила Феоктистовна.
   - Ну и где этот дядя сейчас? Жив?
   - Нет, милок. На чужбине долго не живут. Тоже, сказывают, помер где-то в ваших краях.
   - В Копенгагене? - вдруг вспомнил Олег.
   - Уж не знаю где, но помер не так давно. На десять лет жену пережил.
   - Больная она была сильно, - вспомнила Викентьевна, - врачи боялись родами помрет, а она еще год прожила. Славная баба была. Жалели Людмилу Скворцову все, кто ее знал, а мужика ее осуждали. Это зверем надо быть, чтобы бросить больную бабу на девятом месяце!
   - Нешто их поймешь, мужиков? Жил, как все и вдруг подался в невозвращенцы. Помню его. Вежливый такой был, завсегда здоровался.
   - Как, бабоньки, вы назвали ее фамилию?
   - Люськи? Скворцова она была в девичестве. Да ты чего встрепенулся-то, милок? Даже в лице переменился! Сиди, баптист. Скоро твой кандидат должен с работы прикатить. Тачка у него приметная. В крайний гараж он ее сует.
  
   Глава16 Юра.
  
   Вечером сестра делала Юре укол. Он почти сразу переставал чувствовать нудную надоевшую боль в мышцах ног и торопился заснуть, чтобы снова увидеть свой победный заезд на кольцевом треке. Сон повторялся из ночи в ночь. Вот он сидит на колесе соперника, вот привстав на педалях уходит вверх по крутому склону трека и вот на последнем вираже сверху, как сокол на жертву, бросается на финиш. Укола хватало часа на три. В середине ночи саднящая боль в икрах возвращалась, и он просыпался. Повторный укол, чтобы снова заснуть он не просил. Главный сказал, что нужно терпеть, и он терпел. Под утро измучавшись он погружался в непрочную дрему, но трек ему больше не снился.
   Вставать Главный ему пока не разрешал, и он завтракал в кровати. После завтрака к нему пришел Олег.
   - Снова победил? - спросил Олег, присев на стул у койки.
   - А то!
   - Шведа?
   - Наверно шведа. Высокий, белобрысый в блестящем серебряном костюме.
   - А ты в каком был?
   - В золотом.
   - Медаль значит вручили, - завидовал Олег.
   - Не досмотрел, - вздохнул Юра, - проснулся.
   - Обидно.
   - Я не переживаю. В следующий раз обязательно досмотрю.
   - Хочешь я попрошу старшую сестру, чтобы тебе двойной укол делали?
   - Нет, Олег, не нужно. Главный не велел.
   - Покажи ноги.
   - Да чего на них смотреть. Желтые с синими пятнами.
   - А были синие с желтыми. Значит на поправку идешь.
  
   Олег в традициях классического детектива ходил по просторному кабинету главврача клиники и вещал. Виктор Ильич и хозяин кабинета, сидя на неудобных с высокими спинками стульях внимали. Старик Вепрев вникал в детали и удивлялся проницательности рассказчика. Главврач сидел полузакрыв глаза и временами падал в дрему, начиная посапывать.
   - Братья Шлокбаум, - рассказывал Олег, - родились в Питере, в семье обрусевшего немца перебравшегося в город еще до войны из приволжского поселения. Родители братьев измученные притеснениями чиновных властей рано ушли из жизни, оставив братьев бытовать в нищете. Старший от безысходности забросил школу и стал поворовывать у богатых соседей, заставляя однако младшего усердно учиться, и когда тот с медалью закончил школу, назначил медалисту стать физиком. В то время быть физиком было престижно и выгодно. Годам к тридцати оба брата женились и жили двумя семьями в квартире родителей. В девяностом престижный физик удрал. Бросил здесь беременную жену и удрал в Германию, где быстро сделал карьеру. Стал ученым с мировым именем. Видел я его статьи в специальных журналах. А жена его родила тут в Питере мальчика, который унаследовал от матери больное сердце и ее девичью фамилию. После родов мать Юры Скворцова Людмила прожила чуть больше года. После ее смерти годовалый Юра решением детского районного надзора был направлен в интернат. Да, забыл сказать. Старший Шлокбаум родил сына задолго до побега брата. В год рождения Юры его двоюродный брат Платон Германович уже учился на втором курсе юрфака питерского универа. Ну что еще? В судьбе племянника старший Шлокбаум принять участие никак не мог, потому, что отбывал в тот год очередной срок в зоне. После окончания университета Платон Германович выбрал профессию нотариуса.
   Олег замолчал и подошел к главврачу. Тот уже не дремал, а, уронив голову на стол, откровенно похрапывал.
   - Продолжай, Олег. Откуда ты все это про него узнал?
   - Откуда узнал? Архивы. Соседи. Большой дом. Старухи все помнят. Может я потом доскажу, Виктор Ильич? Боюсь разбудить Марка Ефимовича. В кои-то веки заснул. Пусть поспит.
   - Не разбудишь. Накопилось. Его сейчас пушкой не разбудишь. Рассказывай.
   - Да что рассказывать? - Олег вздохнул, - отец Платона Германовича из зоны не вернулся. Мать его, по рассказам соседей, спилась и пьяная попала под дачную электричку. Про брата Юру врачи ему сказали, что с таким сердцем не живут, и в житейских хлопотах Платон Германович думать о нем перестал. На службе своей он изрядно преуспел и постепенно стал надменным холеным барином. Три месяца назад в Германии скончался его беглый дядя, оставив изрядное состояние примерно в десять миллионов марок. Платон Германович, считая себя единственным наследником, инициировал процесс вступления в наследство. И вот тут случилось неожиданное. В его конторе появились настырные сибирские клиенты знавшие о криминальном прошлом его отца. Клиенты щедро оплачивали его услуги, и Платон Германович согласился с ними сотрудничать. Были они удивительно невежественны, поэтому именно ему поручили вести с нами интернетную переписку, из которой он узнал, что его двоюродный брат Юра, сын умершего физика, жив, и стараниями Марка Ефимовича стал здоров. Десять миллионов марок превращались в исчезающий мираж. Шлокбаум расценил это, как предательский удар судьбы ниже пояса и решил удар парировать.
   - Убить брата?
   - Да, Виктор Ильич, гены или воспитание тому виной, но юрист решился на убийство.
   - Залез ночью в лабораторию и переделал вело тренажер в электрический стул?
   - Не знаю, Виктор Ильич. Думаю, что не сам он, а кого-то нанял. Возможно и узнаю кого именно. Есть среди моих новых знакомых подходящий для такого дела умелец.
  
   Худо было королю в квартире Золотухи. Тоскливо, тесно и смрадно. Но что было делать? Терпел.
   - Все смастерил, как было велено, - объятый ужасом лепетал Золотуха, глядя на руки короля, недвижно покоящиеся на его коленях
   - Все как есть уразумел и смастерил? - фальшиво умилился король, будто беседовал с ребенком про самолетик сделанный из детского конструктора.
   Золотуха кивнул, не в силах отвести взгляд от заросших рыжей шерстью пальцев короля.
   - Ну я тебе за твои труды благодарственный подарок принес, - король вынул из нагрудного кармана пиджака пузырек и брякнул его не стол, - получше всякого ликера будет. Про женьшень слыхал? Корень жизни! Пей, мастер. Два века жить будешь!
   Король со стоном зевнул, обнажив крупные снежно белые зубы, и посмотрел на хмуро молчавшего постояльца.
   - Вот ведь где, Андрей Львович, встренуться довелось. Как тебе тут?
   - А тебе? - Андрей Львович дотянулся до королевского подарка, вытянул пробку и понюхал содержимое бутылки.
   - Не сомневайся. Вот те крест, - король мелко перекрестился. - Сам выковырял в прошлом годе, а Парфен настоял на спирте с медом. Не так, чтобы большой, но хороший был корень. Да тебе-то зачем? У тебя никаких таких заслуг нету.
   - У меня всякие есть, Матвей Иванович. Ты на Степана взгляни. Извелся мужик от страха. Смотреть на тебя боится. И тому причина есть. Ты и раньше людишек не жаловал, а теперь совсем палачом стал. Со смертью в обнимку ходишь. Будто гонит тебя кто по краю жизни. Мальца хворого затеяли извести. Зачем? Бессмысленно живешь, король. Тайга к хищному зверю приучена, а здесь, в городе, не на месте ты.
   Король оглядел крохотную кухоньку, в которой и размахнуться невозможно, взглянул на уже ненужных ему собеседников и стало ему совсем худо.
   - Не ко времени разговор твой, Андрей Львович, хоть и есть в нем малая правда. Ну что, хозяин, иди встречай гостя. Звал кого?
   - Какого еще гостя? - всполошился Золотуха, - нет же никого.
   - Есть, - скучно сказал король, сунул правую руку в карман пиджака и кивком отправил хозяина к входной двери. - Да не трясись. Один он там.
   И загодя почувствованный гость тотчас вежливо постучал в квартиру Золотухи.
   Олег втолкнул хозяина в кухню, а сам остался стоять в проеме двери.
   - Привет компании, - весело улыбнулся он. - Совет в Филях? Принимаете судьбоносные решения? Папаша! - Олег погрозил королю пальцем и скрестил руки на груди, - не порть себе пиджак, а мне настроение.
   - Как звать-то тебя храбрец? - спросил король и, подумав, вынул руку из кармана.
   - Олегом его звать. Это мужик врача, - быстро сказал Золотуха.
   - Вона! Стало быть от врача, который сердцами торгует.
   - Точно. Олег я. Вещий. А вас, папаша, как звать-величать?
   - Будешь называть меня Матвеем Ивановичем.
   - Не вопрос. Буду. Так о чем вы шептались, граждане уголовнички, вокруг бутылочки самогона? Впрочем, не отвечайте. Попробую догадаться. Вор рецидивист Золотуха хвастался, как он изловчился по заказу немца переделать тренажер в электрический стул. Так? Не нужно оваций. Вижу по лицам, что угадал. И знаю кому докладывал наш умелец, наш Левша, наш вор-самородок. Знаю. Зря старался, Степан. Совершенно напрасно. Во-первых, казнь не состоялась, а во-вторых, папаша, он же Матвей Иванович, порешил заказчика твоего творческого порыва. Да-да порешил к чертовой матери без всякой жалости только за то, что тот отказывался беседовать с ним по телефону. А теперь, Степан, попробуй сам угадать для чего папаша Матвей Иванович, человек без жалости, нанес визит в твою вонючую конуру? Верно, Золотуха. Только для того, чтобы порешить исполнителей. Не нужны вы ему, граждане жулики, и он счел разумным вас убрать к той же матери. Так, Матвей Иванович? Вижу по вашему лицу, что снова угадал.
   Редко, очень редко улыбался алмазный король в своей непутевой жизни. А тут помотал крупной лысой головой и неумело улыбнулся.
   - Клоун ты, однако. С тобой, парень не заскучаешь. Айда со мной в Сибирь Саху смешить.
   - Соглашайся, клопнадзор, - посоветовал Андрей Львович. - Сам алмазный король тебе завидное предложение делает. Будешь при нем шутом, как Риголетто. Колпак, бубенчики нацепишь, правду-матку будешь вещать в умеренных дозах. Соглашайся. Гонорары в Сахе бешенные.
   - Нет, не получается у меня душевного контакта с жульем, как у капитана Жеглова, - огорченно сказал Олег.
   Он вздохнул, перестал улыбаться, достал мобильник, набрал номер и приказал:
   - Семь человек на трех тачках. Двое ко мне. Остальным ждать внизу и поглядывать по сторонам. Передай боссу, что меня принял сам алмазный король.... Свита? Нет тут у него свиты. Есть двое приговоренных.... Жду.
   - Вона, значит как! Круто, однако! Это не твои ли ловкачи моих охотников в кабаке положили?
   - Мои, ваше величество, мои.
   - Кто же твой босс? - задумчиво спросил Матвей Иванович. - Думаю, что не врач. Может знакомец какой?
   - Он тебя, папаша, примет. Даст тебе официальную аудиенцию.
   - В городе этом?
   - В Санкт-Петербурге, ваше величество.
   - Нет. Душно здесь. Если пожелает, пусть прилетает в Сибирь. Думаю, мужик он солидный, раз у него такие гвардейцы. Приму по королевски.
   У Олега в кармане забренчал телефон и в дверь квартиры тихо стукнули.
   - Ну вот и все, фельдмаршал. Совет завершен, и судьбоносные решения приняты. Сам пойдешь, соблюдая этикет, или тебя упаковать?
   - Сам, сам пойду, гвардеец.
   Король, не торопясь, взял со стола пузырек и резким движением кисти плеснул содержимое в лицо Олега. Острый тяжелый таежный дух затопил комнату. Олегу стало легко, радостно и захотелось обнять этого доброго большеголового старика. Он потянулся к нему, но тот отодвинулся и вынул из кармана ствол.
   - Дурман-трава. А ты говорил, что нашел в тайге корень жизни, - сказал Андрей Львович веселым пьяным голосом.
   Олег услыхал хлопок выстрела, почувствовал сильный удар в голову, глубоко вдохнул тяжкий смолистый воздух и во всю длину распластался на грязном полу кухни в квартире Золотухи.
  
   Очнувшись и открыв глаза он увидел в мутной радужной пелене хмурое с запавшими щеками лицо главврача. Олега поташнивало и у него немилосердно болела голова.
   - Досталось тебе, парень, - сказал врач, - голова болит?
   - Да, - откашлявшись, прохрипел Олег, - и руки непослушные.
   - Руки - пустяк. Видишь как? Отчетливо?
   - В тумане все.
   - Черты моего лица различаешь? Сразу меня узнал?
   - Сразу, Марк Ефимович.
   - Что с тобой произошло помнишь?
   - Помню. Чем он меня?
   - Есть такая травка галлюциноген с быстрым наркотическим действием. Ну а потом он тебя вырубил. Спи. Я тебе снотворное вколю.
   - Подождите, Марк Ефимович. Огнестрел у меня есть?
   - Ты о чем? Шишка у тебя есть. Саданули тебя чем-то по темени.
   - Почему же он меня не убил? Странно.
   - Кто?
   - Бандит сибирский. Алмазный король. Взяли старика?
   - Нет, никого в той квартире не взяли. Тебя нашли и два трупа.
   - Вы их видели?
   - Трупы? Видел. Их в наш морг доставили. Мужики не старше сорока с револьверными пулями в голове.
   - А убийца? Куда старик делся? У входной двери мои орлы стояли. Выпрыгнул из окна с верхнего этажа?
   - Там люк в потолке нашли.
   - Какой люк? Куда?
   - Не знаю, Олег. Спросишь у своих. Лестница в каком-то зайце оказалась. Над зайцем люк на чердак. Ты там зайца видел?
  -- Видел, Марк Ефимович. Делайте укол.
  
   Эпилог.
  
   Алешка слышал, как они зашли в свою спальню, сжался под одеялом в дрожащий от напряжения комок и приготовился слушать мерные ритмичные звуки их ежевечернего ритуала. Он закрыл глаза, стиснул зубы и страстно ждал эти звуки, мучаясь невыносимо от адской смеси досады ярости и дикого желания. Вдруг кто-то прошел по коридору, скрипнула дверь их спальни и оттуда раздались раздраженные мужские голоса. Потом громко хлопнула их дверь и мужчины прошли мимо его комнаты к лестнице ведущей на первый этаж. Лешка узнал тяжелые шаги отца. Вечерний ритуал был нарушен. Тело его расслабилось, он вытер со лба испарину и увидел, как совершенно бесшумно в комнату скользнула она. Лешка задохнулся от радости и сдвинулся на кровати, освобождая ей место.
   - Нет. Старик сейчас вернется, ты не успеешь, - шепнула она и поцеловала его в губы, - если хочешь, ты можешь посмотреть. Хочешь? Я знаю, что хочешь. Ты спрячешься за оконной портьерой и все увидишь. Ну же! Смелее!
   Алешка неловко вскочил с кровати. Она оглядела его нагое тело и улыбнулась.
   - Накинь халат.
   Алешка подчинился и почувствовал тяжесть в кармане халата. Он сунул туда руку. В кармане лежал пистолет. Удивиться Алешка не успел. Она схватила его за руку, и он послушно пошел, почти побежал за ней.
   За тяжелой плюшевой портьерой было душно и пахло пылью. Алешка стоял на ватных ломких ногах, старался умерить шумное дыхание и щупал в кармане холодную сталь пистолета.
   Вернувшись в спальню, отец запер дверь, по хозяйски обнял прижавшуюся к нему жену и неторопливо разделся. Потом, чуть подумав, он повернул ее животом к кровати, грубо нагнул, и она почти сразу застонала. Багровая ярость ослепила Алешку, и он с пистолетом в трясущейся руке метнулся к ним. Не прерывая неторопливых ритмичных движений, старик выхватил из-под подушки ствол и разрядил его в сына. А она, продолжая постанывать, нашарила под матрасом заточку и, когда почувствовала, что пора, извернулась и вонзила ее в живот короля.
   - Вона! - удивился старик, обнял ее и прижимался губами к ее груди, пока она двигала штырь в его теле, стараясь найти им старое королевское сердце.
  
   В строгом, английского кроя, кашемировом костюме темного неброского цвета с веселым чуть тронутым макияжем лицом она вошла в комнату пленницы.
   - Вы?! Вы здесь? - изумилась крайне Маргарита Николаевна, - как это возможно?
   - О! В этом мире возможно многое. Вы свободны, Маргарита Николаевна. Возвращайтесь к мужу и постарайтесь жить с ним спокойно и счастливо. Слева за углом дома - остановка автобусов. Я, к сожалению, не смогу подбросить вас в город. Тороплюсь в аэропорт.
   - Вы? Вы меня освобождаете? - никак не могла поверить в происходящее пленница.
   - Да-да, освобождаю. Больше некому. Люди похитившие вас мертвы, и я вас освобождаю.
   - Вы, вероятно, тоже были в их... подчинении, - догадалась Маргарита Николаевна.
   - О, нет. Скорее они в моем.
   - Так это вы хотели присвоить прибор?
   - Хотела, Маргарита Николаевна. Очень хотела. Увы! Не сбылось. Ваш супруг и его друзья оказались сильней и удачливей моей таежной своры.
   - Господи! Марк будет потрясен, узнав о вашем...
   - А вот это напрасно. Марка сильно огорчит ваше сообщение, а он и так извелся за последние пару недель. Стоит ли его дополнительно волновать? Подумайте, Маргарита Николаевна. Впрочем, это уже ваше семейное дело меня никоим образом не касающееся. Прощайте, королева Марго.
   - Прощайте, Татьяна Павловна. Скажите, а вам удалось разбогатеть? - вдруг, все вспомнив, спросила пленница.
   - Разбогатеть? Нет, пожалуй, нет. В швейцарском банке на моем счету всего лишь пара миллиардов. Но, как говорят азартные игроки, еще не вечер.
  
  
  
  
   -
   -
  
  
  
  --
  
  
  
  
  
  
   -
  
   -
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"