Стараясь не шуметь, он пошел через комнату, ожидая, пока кофе в толстой керамической кружке с надписью 'Англия-Австрия, 2005' остынет. Подойдя к балкону, открыл дверь, но решил не выходить - небо было ватно-серым. Земля в горшке рядом с телевизором ( и балконной дверью) была совсем сухая. Рука дернулась, словно он хотел полить цветок кофе. Еще держа кружку на весу, осторожно, он пошел обратно к раковине, налил воды в отмокавший бокал, поставил кофе и полил цветок. Цветок был живуч. Обычно цветы в квартире не выживали, а этот - выдерживал любую засуху. Он вернулся за ' Англия-Австрия, 2005' и опять повернулся к балконной двери.
За стеной заворочалась жена, и он отступил назад, подумал - оставить дверь - холоду надует. А закрывать - нашумит, разбудит жену, утро одинокое прервется, раньше срока начнется утро коммунальное. Прикрыл наполовину и так оставил. Но только он прикрыл дверь - как в небе прорезались золотистые просветы, и сразу захотелось выйти на балком, покурить, посмотреть на крыши, стряхнуть пепел на балкон шумных соседей снизу.
Покурив, он мог бы спокойно одеться и пойти погулять (только открыть дверь тихо, не скрипнув) - уже не боясь, что не застанет солнце. Может увидит что интересное. Или так просто побродит. Город был исхожен до полной скуки, но когда солнышко... Вы понимаете. Небо уже начало сереть, но пока помаргивало. Подумав, он повернулся и пошел одеваться в комнату.
Он думал развестись, года два назад, но сил не набралось тогда, причин тоже, кроме общей скуки - а теперь сил не было вовсе, к тому же оба начали похварывать, так что стало не до того, и больше нужно было рутинных операций, то то купить, то се, и ничего не получается уже 'на ход ноги' - все как-то расползлось по дню - он видел, как жена упахивается, хотя не помнил ни одного дня, когда квартира была бы без пятнышка. Сейчас они были уже не те люди, которые два года назад хотели развестись - их тела изменились, требовали больше заботы, стало уже не до тонкостей отношений - они притерлись и одновременно стали более равнодушны друг к другу, они словно сидели и кивали, когда говорит другой, словно слушая стук колес: да-да, да-да. Поезд нес их куда-то по месту назначения - не совсем туда, куда они хотели, но туда, куда могли достать билеты...банальная фраза, но правильная... Как многое в жизни.
Он никогда и не искал приключений, держась той точки зрения, что важна жизнь внутренняя, что отчитываться ему совершенно не перед кем, и выдумывать совершенно нечего. Он носил вязаные серые или бежевые жилетки, прислушивался к своему здоровью и находил его не очень блестящим, но сносным...Он смутно подозревал, что у него плохое сердце и побаивался за простату - но несмотря на то, что тревожился об этом постоянно - так и не собрался никогда к врачу. Впрочем, и врач его не успокоил бы - не очень он доверял этим врачам, на все обследования у них квота, пока не припрет - будут водить тебя за нос.
Он спустился в лифте на первый этаж и проверил почту - ничего особенного не было, журналы он бросил на верх ящика, а письма (ни одно из них не персональное, но могут быть интересные рассылки) положил в глубокий карман куртки.
На улице попадались в основном неприятные, шумные люди, истомленные утренними субботними покупками, они уже успели переругаться между собой и шикали на уставших ноющих детей. Впрочем, ходили и парочки - взявшись за руки, или держась за лямки рюкзаков. Некоторые останавливались и смотрели на его дом - дом был большой, видный, и хотя изнутри он был постоен плохо, но он немного погордился.
Ему подумалось: здание - противоположность ему самому и его жизни: дом весь блестит, а внутри - халтура, стены тонкие, все течет. А сам он снаружи неказист, но все устроено справно, и жизнь внутренняя - сбалансирована и регулярна. Он подумал, что хоть нет у него друзей в строгом смысле - но в любой компании он находит, что сказать, и как пошутить, и есть пара людей, которых ему всегда приятно видеть. Кино, конечно, о его жизни не снимешь - но как часто говорит жена, 'нас надо записывать' - когда он в очередной раз скажет что-то метко - сама она не была особенно остроумна, и немного ему завидовала. Зато она лучше сходилась с людьми.
Люди шли и шли, сплошным потоком - он устал от них и свернул в садик. В садике пока не было шумно - никого не привлекали голые ветки и холодные скамейки. Это летом тут будет не продохнуть. .Он осторожно присел на скамейку, порылся в карманах - есть ли записная книжка, обнаружил, что забыл ее - и успокоился, решил посидеть так. Голуби налетели толпой - сначала села одна стая, ка сеть, а потом, заполняя дырки в сети, села другая, полностью замостив полянку. Голуби были лохматые и, наверное, больные. Он сразу разглядел, что ближайший голубь какой-то кривой, а другой - ковыляет на культяшке, думать о том, почему голубь мог стать инвалидом, было неприятно - и он шугнул их, подняв всю стаю.
Забрел на скамейку напротив случайный деловой человек, и, естественно, сразу стал базарить, вежливо и напыщенно, по телефону - но, покосившись на него, прикрыл телефон рукой и побежал на параллельную дорожку, где стал ходить и говорить по-прежнему пафосно и напыщенно - по-видимому, его никогда не посещали сомнения в собственной важности. Этот человек был насквозь придуман, и за свою придуманность он получал, по-видимому - неплохие деньги. Плохо было то, что он принес свою тревогу и напыщенность сюдаи совершенно испортил для него садик.
Он поднялся, отер лоб платком и пошел, еще не решив, идет он домой или еще куда-нибудь. Конечно, думал он, если б все были такие, как он - было б некому работать в магазинах, театры и цирки позакрывались бы, спорта бы точно не было бы - ну, может, некоторые, активные его экземпляры играли бы в гольф и крикет - телевизор работал бы часа два в день, а все фильмы были бы цифровыми... Ну и что плохого было бы в том? Шумные клубы бы позакрывались, и люди бы занялись внутренней жизнью...Не все на это способны, конечно.
Он пошел домой, но по дороге придумал, что можно купить в магазине программку и сок - зашел, обрадовавшись делу. На обложках всех журналов была одна и та же недавно испеченная 'знаменитость', умудрившаяся разбогатеть, а потом заболеть раком - неизлечимой формой- и ее два сына, которых причесали и приодели и раскрасили на компьютере, чтобы заштриховать следы низкого рождения и долгой жизни в нищете и вульгарности. Он поставил корзинку на прилавок, и, ожидая, пока продавщица запакует, поискал хотя бы один журнал без раковой тетки. Девушка-продавщица спросила его:
- Это все?
- Подождите! - раздраженно сказал он, но тут же осекся, посмотрел на девушку. Она была довольно миленькой. Она смотрела на него и приятно улыбалась, и ему даже показалось, что глаза ее не совсем прозрачны. - Извините.
Тут он увидел журнал без раковой знаменитости - и обрадовался.
- Еще это, - сказал он.
Девушка провела журналом над окошечком, свернула его и положила в мешок, держа ручки мешка так, чтобы ему было удобно взять. Он заплатил, всунув карточку, набрав код, по привычке загораживая рукой, хотя на машинке были сбоку 'шоры' и ничего увидеть, кроме как встав прямо за его спиной, было невозможно. Девушка улыбалась приятно уже следующему покупателю.
Под аркой продавцы газет распределяли пачки и шутили, а может ссорились. Он решил арку обойти и пошел, аккуратно ступая между луж - недавно проехала поливальная машина. Как только вошел в комнату и поставил пакет с продуктами на стол - за окном потемнело, тучи густо налились черным до самых крыш, и жена в комнате за стеной завозилась. Он начал раскладывать продукты, неспешно готовить вторую порцию кофе и ждать, когда она совсем проснется.