Аннотация: В данной монографии рассказывается об одном из самых трагичных периодов ГУЛАГа, т.н. "сучьих войнах, в результате которых были искалечены и убиты тысячи советских заключённых.
От автора
Данная работа стала результатом исследования одного из периодов советского правления, которое вот уже много лет является предметом
научных исследований правового, политологического, исторического,
социологического, философского характера.
Данная работа не претендует на новизну и масштабность. Это всего лишь
попытка донести до всех мыслящих и неравнодушных людей,
отношение автора к этому страшному периоду жизни в СССР и ко всему, что
с ним связано.
Советская репрессивная машина покалечила судьбы огромного количества
людей в нашей стране. Не стала в этом плане исключением и моя семья.
Все мои старшие родственники, даже те, кто воевал на фронте прошли через
депортацию, отбывали незаслуженное наказание в лагерях и ссылке,
много лет находились под надзор спецкомендатуры, всего лишь по причине
своей национальности- немцы.
На фоне вновь возникающей напряжённости во внутренней и внешней
политики, всем нам следует помнить, что государственная безопасность не
может быть превыше личной и общественной безопасности, интересы
государства не могут быть отделены от интересов личности и общества и, уж
тем более, идти вразрез с ними.
Величие и процветание страны складывается
не только из осознания и причастности к этому каждого гражданина, но и из
величия и процветания всех и каждого.
Культивирование же в обществе страха, недоверия, подозрительности,
наказания и кары - это регресс, это путь в никуда. Страдания и терпимость,
ограничения и аскетизм, мечты о перспективе райской жизни только после
смерти не должны являться теми социальными основами и идеологическими
скрепами, которые объединяют общество.
Мы должны стремиться быть свободными и счастливыми, богатыми и
успешными здесь и сейчас, а задача государства - помогать нам в этом и
оберегать нас.
Террор государства в отношении собственных граждан - это величайшее из
преступлений - преступление против своего народа.
В самых общих чертах мы придерживаемся мнения, что, во-первых,
общество первично, а государство вторично; во-вторых,
государство существует для общества, а не общество для государства; в-
третьих, нет более важной и значимой ценности, чем человек и его жизнь, и
никакая идея или идеология не может этого отменить или изменить.
Сергей Герман (Бонн, Германия)
Содержание
Введение
1. Влияние Великой Отечественной войны на раскол среди заключенных ГУЛАГа. Начало и причины раскола
Вряд ли у кого-то возникнет обоснованное желание сомневаться в необходимости изучения советской тюремно-лагерной системы. Возможно, что именно при этом исследовании будут выявлены дополнительные механизмы тоталитарного режима советского периода России.
Устройство и функционирование тюрем и лагерей в полной мере раскрывает нам структуру самого террора, его механизм и последствия. И очень показательно, что символом государственного террора в целом стал ГУЛАГ, пусть крупная, но далеко не основная структура в советской репрессивной системе.
Весь послевоенный период середины 40-50-х годов в отечественной истории прочно ассоциируется с эпохой ГУЛАГа.
Изначально эта аббревиатура означала "Главное управление лагерей", но со временем под этим словом стали понимать не только административный орган, управлявший лагерями, но и всю советскую пенитенциарную систему во всех формах и разновидностях: "исправительно-трудовые" лагеря, штрафные лагпункты, лагеря для уголовных и политических, женские, детские, следственные и пересыльные тюрьмы и т. д.
В ещё более широком смысле ГУЛАГ стал означать всю советскую репрессивную систему в целом: аресты, допросы, этапы, пересылки, "столыпинские" вагоны, рабский подневольный труд в местах лишения свободы, ссылки, раннюю смерть.
Изучение советских лагерей имеет длительную историографическую традицию, заслуживающую отдельного и подробного анализа. В многочисленных научных, политологических и художественно-публицистических трудах с разных позиций и на основе разных источников описывались общие тенденции пенитенциарной политики СССР, ее обобщенные количественные показатели, дебатировались вопросы о месте лагерной экономики в развитии советской политико-экономической системы.
В разные годы ГУЛАГ находился в ведении ОГПУ СССР, НКВД СССР, МВД СССР, МЮ СССР. Полное название главного управления менялось в зависимости от входивших в его состав структурных подразделений, например, с 1934 г. по 1938 г. главк именовался Главное управление лагерей, трудовых поселений и мест заключения, а с 1939 г. по 1956 г. - Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний.
В ведении НКВД - МВД СССР наряду с ГУЛАГом находились и другие главные управления лагерей, большинство из которых были образованы в 1940-е годы на базе производственных отделов ГУЛАГа. Специализированные лагерно-производственные управления, такие как Главное управление лагерей горнометаллургических предприятий (ГУЛГМП), Главное управление лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), Главное управление лагерей лесной промышленности (ГУЛЛП), Главное управление "Енисейстрой" и ряд других, имели в своем подчинении десятки лагерных подразделений с сотнями тысяч заключенных. Используя преимущественно принудительный труд заключенных, они осуществляли крупные экономические проекты, чаще всего военно-промышленного характера.
В крайне сложной системе советского социума особое место принадлежало исправительно-трудовым учреждениям (ИТУ) страны, которые представляли собой звено, в первую очередь, политической юстиции в СССР. Лагеря, тюрьмы, колонии, следственные изоляторы представляли собой важный элемент репрессивного механизма, инструмент устрашения и запугивания населения. При этом на протяжении нескольких лет не просто давать им оценку, но и каким-то образом изучать не разрешалось. Данная тема была однозначно вынесена за рамки научного изучения, что сегодня повышает ее актуальность.
Производственная база самого ГУЛАГа была относительно невелика. Но именно от ГУЛАГа, в первую очередь, зависело выполнение плановых заданий всех лагерно-производственных управлений. Такая зависимость объяснялась тем, что ГУЛАГ был "главным хранителем" "рабочего фонда", он руководил учетом, распределением и перераспределением заключенных всех исправительно-трудовых лагерей НКВД-МВД СССР, в его функции входило комплектование лагерей рабочей силой, обеспечение режима содержания и охраны заключенных, снабжение лагерей продуктовым и вещевым довольствием. Эти функции делали ГУЛАГ ключевым звеном в организационной структуре органов исполнения наказания, ориентированных на трудовое использование заключенных1.
Еще с перестроечных времен неизменным остается интерес к истории ГУЛАГа и пенитенциарной системе в СССР, правда, если ранее он имел скорее разоблачительный и публицистический выход, то в настоящее время он становится предметом именно научного изучения. Это связано с тем, что Россия продолжает переживать масштабные трансформации своей правовой системы, в ходе которых значительные изменения затрагивают уголовно-исправительную сферу.
При этом необходимо отметить, что в отечественной историографии тема ГУЛАГа изучалась практически только с точки зрения существования значительной по своему количеству группы политических заключенных. История ГУЛАГа сама стала использоваться как инструмент идеологической борьбы против тоталитарного режима, порождением которого он был. При этом из сферы научного изучения опять же была изъята определенная часть этой истории - историки отдавали предпочтение "высокой" теме политических заключенных и совершенно закрывали глаза на существование "низкой темы" - темы уголовного мира в система ГУЛАГа. Между тем, в данной системе крайне сложно отделить "высокое" от "низкого". поскольку все было крайне запутано и тесно переплетено. Ярчайшим примером этого стала так называемая "сучья война", оказавшая огромное влияние на становление криминальной субкультуры в нашей стране.
В современных условиях социальная значимость изучения истории пенитенциарной системы в СССР велика ещё и потому, что люди, которые прошли тюрьмы и ИТУ, сыграли (особенно в эпоху "лихих 1990-х") весьма значительную роль в жизни российского общества. Пропустив через себя миллионы людей, ГУЛАГ превратился в машину по воспроизводству и тиражированию бандитствующих паразитов и став рассадником уголовной преступности.
В настоящее время в обществе не так уж и мало носителей тюремной субкультуры. По некоторым оценкам, заключенные и бывшие осужденные составляют до 20-25% активного населения2.
Криминальная субкультура в России является объектом и криминологического, и оперативно-розыскного, и художественного познания. Периодизацию истории российской криминальной субкультуры можно составить в зависимости от политико-экономической ситуации в стране:
1) дореволюционный период до 1917 г.;
2) послереволюционный период - во время и после Гражданской войны (1917-1922 гг.);
3) появление "воров в законе" - 1920-1930 гг.;
4) участие воров в Великой Отечественной войне, что вызвало "Сучью войну" в середине 1940-1950 гг.;
5) массовая реабилитация "врагов народа" - 50-60 гг. XX века;
6) возникновение и развитие "семей" - 70-80 гг. XX века;
7) установление криминальной власти в 1990 гг., когда уголовные авторитеты или их представители стали губернаторами, мэрами, депутатами и т. п.
Предметом изучения в данной работе является так называемая эпоха "сучьих войн", объектом изучения - борьба между криминальными группировками в системе ГУЛАГ в послевоенный период.
Но в опубликованных материалах, посвящённых "сучьей войне" слишком много эмоций и слишком мало документов. В воспоминаниях непосредственных участников тех событий:, Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург, Льва Разгона отбывавших наказание по политическими статьям и не входивших в круг ни "воров" ни "сук", а также более позднего исследователя, Александра Сидорова (Фима Жиганец) преобладают "рассказы о рассказах", т. е воспроизводится некая информативная реальность, которая принимается за истину и почти отсутствует аутентичность - присутствовал, видел, запомнил.
В этом отношение вызывают доверие лишь воспоминания Вадима Туманова, который сам был непосредственным участником тех событий, принимал непосредственное участие во внутрилагерном противостоянии и из 8 лет нахождения в колымских зонах более 5 лет провел в штрафных лагерях. Кроме того, заслуживают внимания воспоминания Анатолия Жигулина, талантливого писателя, отбывавшего наказание в Тайшетлаге(Иркутская область и на Колыме, где он провёл три каторжных года. Здесь он стал свидетелем завершения "Сучьей войны)".
Но все эти рассказы базируются на испытанном на собственной шкуре опыте или со слуха, но никак не на документах.
В свете опубликованных мемуаров людей прошедших ГУЛАГ никак не просматривается образ мятежного "политика". Странная ситуация, в которой люди обвиняемые в подготовке убийств первых лиц советского государства и подготовке к свержению власти, в местах лишения свободы в основном вели аморфный образ жизни. Большинство из них не только не помышляли о свержении советской власти, но даже не сопротивлялись произволу лагерного начальства.
Основные роли в событиях 1947 - 1953 гг. названных в последствии "сучьими войнами" играли "блатари" (как "законники", так и "суки"), оуновцы, кавказцы (среди них особо выделялись "чечены"), прибалты и, наконец, власовцы. Именно их беспощадная борьба - в первую очередь друг с другом, но также и с низами лагерной администрации, включая "придурков", - заполнила собой страницы тома. Не свобода, а контроль над зоной, улучшение собственных бытовых условий в лагерном аду - за счет кого угодно и чего угодно - и были тем главным призом, за который так ожесточенно они рубились и дрались. Историография до сих пор по этому поводу почти полностью отмалчивалась.
С середины 1930 годов пенитенциарные исследования в СССР становятся закрытой темой. Теоретические предложения выдвигают не учёные и практики, а политики. Пожалуй впервые в обобщённом виде имеющие отношение к исследуемой проблеме документы были собраны в изданиях: А.А. Герцензон и др, "История советского уголовного права" (М., 1947) "Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917-1952 гг"(М., 1953) и сборник нормативных документов по советскому исправительно-трудовому праву" (М.,1959). До этого, да и в значительной степени после этого, в общедоступном информационном поле отмечается почти полное затишье.
В 1960-1980-е годы исследование организации и деятельности тюремно-лагерной системы СССР неспециализированными органами не поощрялось. На подавляющей части соответствующих документов стоял гриф "Секретно" либо "Для служебного пользования". Поэтому разработкой проблемы в основном занималось небольшой число ведомственных научных работников МВД.3
Но вместе с тем, отсутствие в широком доступе гулаговских документов о тех событиях нельзя никак считать подтверждением того, что все рассказы о "сучьей войне" являются легендами ГУЛАГа.
Вместе с тем, не стоит забывать о том, что тенденция сохранять в тайне от высшего начальства любое ЧП была обычной для бюрократии того времени и в особенности для системы ГУЛАГ особенно. В распоряжении МВД СССР Љ 313 "О порядке представления донесений об уголовно-бандитских проявлениях в лагерях и колониях МВД СССР" от 2 февраля 1952 года прямо говорилось "За последнее время отмечены случаи, когда некоторые министры внутренних дел республик начальники краёв и областей и начальники лагерей не доносят в МВД СССР об уголовно-бандитских проявлениях, случаях группового неповиновения, совершаемых уголовным элементом убийствах заключённых, честно работающих в лагерной обслуге, на низовых производственно- хозяйственных должностях и активно помогающих лагерной администрации в укреплении режима и трудовой дисциплины в лагерях4"
Изучение документов конца 1940-х годов показывает, что за дипломатической формулировкой о "случаях, отмеченных за последнее время", стояло в действительности массовое явление.
Кроме того, по признанию гулаговских особистов в ГУЛАГе вообще не велось точного учёта лиц, привлечённых к уголовной ответственности, а также числа совершённых преступлений".. Во всяком случае, когда в 1957 году первому отделу ГУИТК МВД СССР понадобилось обобщить сведения о лагерной преступности, массовых волынках и беспорядках в лагерях на рубеже 1940-1950-х годов, они оперировали в основном случайными примерами, наудачу извлечёнными из архива ГУИТК, а иногда и личными воспоминаниями (например, о существовании в то время лагерных зон, куда представители лагерной администрации не решались заходить5). Систематизированной и собранной в одном месте информации в их распоряжении попросту не было, как не было и цельного комплекта архивных документов.
Огромное число статей и мемуаров описывает конкретные лагерные сюжеты и судьбы заключенных. В последнее время появились серьезные работы, посвящённые институциональным и региональным аспектам проблемы. Однако при этом мы так до сих пор и не знаем в точности, сколько же было лагерей в Союзе, где они находились, как они возникали и умирали, чем занимались и сколько заключённых содержалось в каждом из них (даже базовый термин лагеря до сих пор употребляется крайне расплывчато, соответствуя в различных описаниях объектам самого разного уровня - от отдельного лагерного пункта до региональной лагерной агломерации).
Восполнить этот пробел - цель настоящей работы.
1. Влияние Великой Отечественной войны на раскол среди заключенных ГУЛАГа. Начало и причины раскола
Уголовный мир всегда был неоднороден. В его структуре существовали своя иерархия, свой табель о рангах и свои законы преступного мира. Данная система напоминала пирамиду, верхнюю ступень занимали профессиональные преступники -урки, блатные.
В их числе были воры в законе, "законники" или иначе, просто, Воры.
Это была элита преступного мира, выработавшая сложный кодекс правил и обычаев, который возник до ГУЛАГа и пережил его.
Это организаторы и руководители преступных групп и организаций, смотрящие за деятельностью множества уголовников. Это мозг преступности, верховные судьи, хранители и блюстители воровских традиций, хранители законов воровского кодекса.
Воры в законе имели огромную власть и на воле, и в лагере. Представляли собой вершину преступного мира в СССР и не имели ничего общего с подавляющим большинством заключенных ГУЛАГа, сидевших по уголовным, бытовым и политическим статьям.
Другая часть запроволочных обитателей, так называемые бытовики - люди, осужденные за мелкую кражу, за нарушение трудовой дисциплины или за другие не политические преступления, - ненавидели воров в законе так же яростно, как и политзаключенных.
Несмотря на то, что в период "Большого террора" уголовному миру и его иерархам был нанесен тяжёлый урон к периоду начала "сучьей войны" в местах лишения свободы находились тысячи воров-законников и десятки тысяч последователей воровской идеи.
А урон и в самом деле был нанесён немалый.
В августе 1937 года руководство исправительных учреждений получило приказ Н. И. Ежова6, в соответствии с которым требовалось подготовить и рассмотреть на "тройках" дела на лиц, которые "ведут активную антисоветскую, подрывную и прочую преступную деятельность в данное время". Основной удар обрушился и на криминальную элиту. Всего на основании этого приказа в лагерях НКВД было расстреляно более 30 тысяч человек, большинство из которых были лидерами воровского сообщества.7
За период с 5-го августа по 31 декабря 1937 г. в одной только Ленинградской обл. по приговорам Особых троек УНКВД было осуждено 4016 воров-рецидивистов, из которых 599 человек имели 5 и более судимостей, 1362 человека - 3-4 судимости. Больше половины из них было расстреляно, остальные получили по 5-10 лет лагерей. Всего уголовников осудили в ЛО: к ВМН - 2900 человек, к ИТЛ - 4200 человек. За тот же период в Киевской обл. было репрессировано около 1000 воров-рецидивистов, в Ярославской обл. - около 600 воров-рецидивистов, - и в том, и в другом случае расстреляно около половины. Но все "рекорды" бьет Московская обл., где Секретарь Московского обкома ВКП(б) Н.С. Хрущев в июле 1937 г. планировал репрессировать 33436 уголовников (80,9 %) из общего числа в 41305 человек, которых предстояло осудить по плану на МО в ходе операции против "кулаков, уголовников и других антисоветских элементов". 6500 уголовников он отнес к первой категории (расстрел) и 26936 - ко второй (заключение). В действительности же, к 1-му января 1938 г. уголовники составили 56,3 % от 36813 осужденных, в том числе 4120 человек были приговорены к вышке и 16597 - к лагерям. В данных по МО число уголовников не разбито по мастям и количеству судимостей, но, если принять процентные соотношения такими как в ЛО, то получится, что количество воров-рецидивистов с 5-ю и более судимостями, расстрелянных с августа по декабрь 1937 г. в МО, составляет не менее 200 душ (с той же пропорцией по Союзу в целом - более 2000 душ за неполные полгода)... Членами судебных троек, существовавших в 1937-1938 гг. во всех 64-х республиках, краях и областях СССР, выступали, как правило, начальник местного УНКВД, секретарь областного/краевого комитета ВКП(б) и областной/краевой прокурор. Выдержка из типичного обвинительного заключения дает представление о круге преступников, осуждаемых тройками: "Иванов Иван Иванович обвиняется в том, что с 1937 г. общественно-полезным трудом не занимается, определенного места жительства и рода занятия не имеет, гастролирует по городам, рабочим поселкам, обретаясь на вокзалах, базарах, магазинах, систематически занимаясь карманными кражами денег и документов у трудящихся, имеет тесную связь с уголовно-преступными элементами. Ведет бродячий образ жизни и не имеет при себе никаких документов в подтверждение своей личности".
...Осенью 1937 г. 300 заключенных СЛОНа (на тот момент - СТОН ГУГБ НКВД СССР) вывезли в г. Ленинград, где по приговору Особой тройки УНКВД ЛО от 25.11.1937 г. всех осудили к ВМН. Расстреляли там же в один день 08.12.1937 г.
Однако, несмотря на жесточайшие репрессии, сообщество, "воров в законе" продолжало крепнуть и представляло потенциальную силу в преступном мире. В 40 - е годы количество воров достигало десятка (возможно, более) тысяч человек, а вместе с окружением ("блатными") - 40-50-ти тысяч человек. Такое количество авторитетов оказалось явно излишним даже для гипертрофированной лагерной системы, которая перед второй мировой войной охватывала около 3 миллионов заключенных, что привело к возникновению новой напряженности в воровской среде.
Процесс формирования воровского сообщества начался в конце 20-х-начале 30-х годов ХХ века. "Воровской ход" подразумевал специфический уклад жизни; "воры" представляли собой особую касту8 со своими законами, заключавшимися в следующем:
- сбор "дани" с работающих бригад, т. е. поборы с остальных осужденных;
- беспрекословное выполнение решений, принятых на сходках осужденных;
- оказание материальной помощи друг другу;
- наказание, вплоть до убийства тех лиц, которые нарушили эти правила; при этом неприменение насилия в отношении населения, даже в наиболее крайних случаях, отрицательное отношение к "мокрым делам" в отношении "чужих";
- верное служение воровским "идеям": предательство, даже совершенное под давлением с применением насилия или в беспомощном состоянии, не имело никаких оправданий;
- запрет на занятие общественно полезным трудом, не разрешалось иметь семью, поддерживать отношения с родными;
- запрет вступать в контакт с работниками правоохранительных органов (за исключением случаев, которые связаны со следствием и судом), выступать потерпевшим или свидетелем, признавать вину в совершенном преступлении, получать какую-либо помощь от государства или его официальных представителей;
- проявление честности и уважения в отношении членов сообщества (т. е. других "воров"). "Вор" не может ударить или оскорбить себе подобного, что не относилось к лицам, которые не входили в сообщество;
- отказ от службы в армии, запрещалось брать оружие от властей и защищать интересы государства;
- запрет на совершение таких преступлений, как убийство, если это не имеет отношения к защите "воровского сообщества" или чести "вора"; запрещалось хулиганство, изнасилования9.
Также настоящему вору не разрешалось иметь частную собственность и предметы роскоши. Все, что было добыто, оправлялось в "общак", следить за которым являлось главной обязанностью "воров в законе". Они должны были легко относиться к деньгам и к богатству.
Лев Разгон писал:"Теперь они все были поделены на касты, на сообщества с железной дисциплиной, со множеством правил и условий, нарушение которых жестоко каралось: в лучшем случае - полным изгнанием из уголовного сообщества, а часто и смертью10".
Тюрьма для воров должна была стать вторым домом, а учитывая то, что, согласно воровским понятиям, воры не должны были иметь дома, то - первым. В местах лишения свободы и на свободе воры не могли сотрудничать с властью, им не разрешалось работать, но несмотря на это, они держали под своим контролем все процессы на зоне.
Криминальный мир даже имел свой язык общения, который называли "феня". Этот язык отличался от обычного русского языка и его вполне можно было считать отдельным средством общения "запроволочного государства", именуемого ГУЛАГ.
Феня представляла собой замаскированный, зашифрованный, обладающий определенным смыслом и динамикой преступный язык. Многие думали, что это просто сленг, но это не так. "Феня" развивается согласно времени, некоторые слова и выражения имеют двойное или даже тройное значение, для того, чтобы скрыть или подчеркнуть что-то и всегда применяется арестантами. Понимать и говорить на "фене", можно только постоянно общаясь в таких кругах. Два "шпанюка" способны полностью обсудить стоящего рядом человека: его возраст, социальное и материальное положение, а также размер одежды и хронические болезни, но при этом обсуждаемый не заподозрит и не поймет ничего, хотя может принимать активное участие в общении.
Собственный язык был для воров не только средством общения, но и атрибутом принадлежности к закрытой общности, средством идентификации своих и способом сокрытия смысла сказанного от постороннего непосвященного понимания.
Однако событием, которое кардинально изменило воровской мир, стала Великая Отечественная война. Рецидивистов на фронт не призывали, однако, осужденным по нетяжким статьям давалась возможность "искупить кровью".
Все годные к воинской службе, направлялись в действующую армию, где воевали в составе обычных частей. В штрафные роты их, как правило, не направляли.
Именно из такого пополнения была сформирована стрелковая бригада, о которой вспоминал маршал К.К. Рокоссовский и которую многие до сих пор считают штрафным подразделением. Однако воспоминания советского полководца не оставляют сомнений в том, что это была самая обычная воинская часть: "В августе 1942 г. к нам на пополнение прибыла стрелковая бригада, сформированная из людей, осужденных за различные уголовные преступления. Вчерашние заключенные добровольно вызвались идти на фронт, чтобы ратными делами искупить свою вину. Правительство поверило чистосердечности их порыва. Так и появилась эта бригада у нас на фронте. Бойцы ее быстро освоились с боевой обстановкой; мы убедились, что им можно доверять серьезные задания. Чаще всего бригаду использовали для разведки боем. Дралась она напористо и заставляла противника раскрывать всю его огневую систему.
"Беспокойная" бригада воевала неплохо. За доблесть в боях с большинства ее бойцов судимость была снята, а у многих появились на груди ордена и медали.
Жизнь убедила меня, - писал К. К. Рокоссовский, - что можно верить даже тем, кто в свое время по каким-то причинам допустил нарушение закона. Дайте такому человеку возможность искупить свою вину - и увидите, что хорошее возьмет в нем верх. Любовь к Родине, к своему народу, стремление во что бы то ни стало вернуть их доверие сделают его отважным бойцом"11.
Однако не следует путать обычные стрелковые части, в которых воевали бывшие заключенные, и штрафные формирования, лишь частично пополнявшиеся досрочно освобожденными из мест заключения.
В начале Великой Отечественной войны, в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 24 ноября 1941 г. из мест лишения свободы досрочно были освобождены некоторые категории заключенных, отправляемых на фронт (около 25 % от общего числа). За 1942-1943 гг., на основании специального решения Государственного Комитета Обороны, освобождается еще около 10 % осужденных12.
Кем же являлись эти люди? Мы не берём во внимание случаи репрессированных чекистов и высокопоставленных военных: генералов и военачальников, в отношении которых Президиум Верховного Совета СССР принимал персональные решения. Например, среди таких были:
- комдив Букштынович Михаил Фомич, осужденный еще 28 мая 1939 года по ст. 58-7, 17-58-8, 58-11 УК РСФСР и приговоренный к 15 годам лишения свободы;
- полковой комиссар Карачинов Сергей Иванович, приговоренный 26 июля 1941 года к 7 годам лишения свободы;
- генерал-майор Лазаренко Иван Сидорович, осужденный 17 сентября 1941 года по ст. 193-17 п. "б", 193-20 п. "б" УК РСФСР и приговоренный к высшей мере наказания;
- генерал-майор Кособуцкий Иван Степанович, осужденный 26 июля 1941 года по ст. 193-17 п. "б" УК РСФСР и приговоренный к 10 годам лишения свободы; генерал-майор Семенов Иван Иосифович, осужденный 7 октября 1941 года по ст. 193-17 п. "б" УК РСФСР и приговоренный к 10 годам лишения свободы;
- полковник Фомин Борис Андреевич, осужденный тогда же по ст. 193-17 УК РСФСР и приговоренный к 7 годам лишения свободы; генерал-лейтенант Тюрин Александр Алексеевич, осужденный 20 января 1942 года по ст. 193-17 п. "а" УК РСФСР и приговоренный к 7 годам лишения свободы;
- вице-адмирал Левченко Гордей Иванович, осужденный 29 января 1942 года по ст. 193-21 п. "б" УК РСФСР и приговоренный к 10 годам лишения свободы;
- генерал-майор Ермаков Аркадий Николаевич, осужденный тогда же по ст. 193-21 п. "б" УК РСФСР и приговоренный к 5 годам лишения свободы;
- генерал-майор Собенников Петр Петрович, осужденный 6 февраля 1942 года по ст. 193-21 п. "б" УК РСФСР и приговоренный к 5 годам лишения свободы и др. 13
Кроме того, известно, что в декабре 1941 г. Л.П. Берия обратился к Сталину с просьбой в связи с нехваткой кадров на фронтах освободить из заключения 1610 бывших сотрудников НКВД, отбывавших наказание главным образом за нарушения законности. Осенью 1942 г. из лагерей и тюрем выпустили еще одну большую группу бывших работников НКВД, а отдельные освобождения предпринимались до 1945 г. включительно. Таким образом, исследователи предполагают, что всего в годы войны было освобождено не менее 2-3 тыс. чекистов, отбывавших наказание в местах лишения свободы 14.
Но есть основания полагать, что в начале войны часть отбывавших сроки чекистов освобождали и в "рабочем порядке". Уже в июле 1941 г. был освобождён и вскоре отправлен на фронт в особый отдел бывший начальник контрразведывательного отдела (КРО) УНКВД по Новосибирской области Ф.Н. Иванов, истребивший тысячи людей. Осуждённый в мае 1941 г. на 5 лет ИТЛ бывший начальник отдела кадров УНКВД по Алтайскому краю А.Т. Степанов, который в конце 1937 г. только по одному делу составил справки на арест 84 рабочих и служащих предприятий Барнаула, из которых 55 были расстреляны, уже в августе 1941 г. оказался амнистирован и направлен в РККА, где служил до 1943 г. на командных должностях и был демобилизован по состоянию здоровья.
Чекист О.С. Флейшман, работавший в 1937-1938 гг. начальником Сквирского РО УНКВД по Киевской области, арестованный в феврале 1940 г. и осуждённый за нарушения законности на 8 лет заключения, в августе 1941 г. оказался освобождён и направлен в РККА. Сотрудник оперчасти 28-го Ойротского погранотряда войск НКВД (Алтайский край) Г.Г. Гафаров в 1938 г. сфабриковал (вместе с двумя оперативниками, позже осуждёнными) два дела на 28 чел., которые впоследствии были освобождены. Военным трибуналом войск НКВД Западно-Сибирского округа в мае 1941 г. Гафаров был осуждён на 5 лет ИТЛ, а в октябре 1941 г. выпущен на свободу с отправкой на фронт и позднее демобилизован после ранения.
При этом часть амнистированных избежала фронта, получив назначение в тыловые подразделения НКВД.
Например, бывший помощник начальника УНКВД по Алтайскому краю Г.Л. Биримбаум, подлежавший за нарушения законности расстрелу по ст. 58-7-11 УК согласно "сталинскому" списку от 6 сентября 1940 г. и осуждённый в мае 1941 г. на 10 лет лагерей, был вскоре возвращён в НКВД и на декабрь 1941 г. работал начальником УИТЛК УНКВД по Иркутской области.15
Свободу получили те, кто был осужден за малозначительные преступления, учащиеся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО (фабрично-заводского обучения), осужденные по Указу от 28 декабря 1940 года - за нарушение дисциплины и самовольный уход из училища (школы). 24 ноября 1941 года Президиум ВС СССР распространяет действие этого указа также на бывших военнослужащих, осужденных за малозначительные преступления, совершенные до начала войны. Все освобожденные направлялись в части действующей армии. По этим указам мобилизуется более 420 тысяч заключенных, годных к военной службе. К такому шагу руководство страны не в последнюю очередь подтолкнула тяжелая обстановка на фронтах и огромные потери Красной Армии.
С началом войны у заключённых появился легальный шанс на обретение свободы. Перспективу освобождения давали либо "безвредность" и "ненужность" для ГУЛага (от неработоспособных заключённых, причём не только с малыми сроками заключения, старались поскорее избавиться16), либо мобилизация Красную Армию.
Судя по справке заместителя начальника ГУЛАГ Грановского секретарю Президиума Верховного Совета СССР, мобилизация заключённых в Красную Армию были массовым социально-значимым явлением.
В справке отмечалось, что большому количеству бывших заключённых были присвоены офицерские звания, некоторые были приняты в ВКП(б). По данным ГУЛАГ, заключённые в период эвакуации и отступления неоднократно участвовали в боях с противником, из их числа формировались даже диверсионные группы.17
В архивной коллекции Тульского мемориала имеется список осужденных заключенных, отобранных в Промколонии Љ 1 Тульской области в марте 1943 года для досрочного освобождения и направления в Красную Армию. В нем более половины (55%) осужденных по Указам от 26.06.40 и 26.12.41 за опоздание и уход с работы. По-разному сложились судьбы бывших заключенных из этого списка. Так, например:
- Скуднов Дмитрий Васильевич, 1924 г.р., уроженец д. Прудки Одоевского р-на, осужденный на 5 лет по указу от 26.12.41 г., после освобождения стал сержантом, командиром отделения и погиб в 1944 г. боях за освобождение Латвии. 18
- Бакулин Григорий Иванович, 1923 г.р. , уроженец д. Б. Еловой Тульской обл. и района, получивший по указу от 26.12.41 г. 4 года колонии., После досрочного освобождения служил в 26 инж.-сап. бр., в звании сержанта. Погиб в марте 1945.19
В 1942-1943 годах специальными постановлениями Государственного Комитета Обороны на фронт направляется ещё более 157 тысяч бывших заключенных. Всего за годы войны исправительно-трудовые лагеря и колонии передали в действующую армию более миллиона человек. Из них только 10 процентов были направлены в штрафные подразделения, большинство пополнили не штрафные, а обычные линейные части.
Кого же мобилизовали под знамена Красной Армии? "Политикам" дорога в армию была закрыта. Осужденные по "политической" 58 статье - "контрики", "фашисты" - лишались права "кровью искупить перед Родиной свою вину". То есть наиболее сознательная часть заключенных, которая действительно желала с оружием в руках защищать Отечество, была вынуждена оставаться в лагерном аду.
Принимая также во внимание также, что большинство "бытовиков", "мелкосрочников" и прочей "перхоти" (блатное слово для наименования незначащих арестантов) были призваны на фронт ещё в 1941-м, а "политическим" в армию дорога была закрыта, оставались только уголовники.
Так, например, только из двух северных лагерей Джидинлага и Бурлага(Бурейлага) (ст Известковая Дальневосточной железной дороги п/я 213) на фронт было отправлено 2493 заключенных. Из Джидинского ИТЛ в ряды Красной Армии было направлено 1171 заключённых, из них в 8-ю Армию прибыло 988 человек, из которых 230 в Отдельную штрафную роту при 128сд. Из Бурлага было направлено в Красную Армию 1322 заключённых, из них в 8-ю Армию - 1059 человек 20.
В период с 8.08.42 - 30.09.42 гг. в Отдельную штрафную роту при 128 сд. поступило ещё 247 штрафников из Бурлага.
В отдельную штрафную роту при 265 сд в период с 8.08.42 - 27.09.42 поступило 318 штрафников из Джидинлага и 293 из Бурлага.
Отдельная штрафная рота при 286 сд с 8.08.42 по 31.08.42 (23 пополнилась 277 штрафниками из Джидинлага и 310 из Бурлага, всего пополнение из бывших заключённых составило 587 человек.
Отдельная штрафная рота при 1 горнострелковой бригаде за 20 дней в период с 8.08.42 по 28.08.42 гг. получила 163 штрафников из бывших заключённых из Джидинлага и 149 из Бурлага.
В одном из писем сотрудник системы лагерей г. Покровского "Печорлага" сообщает руководству ГУЛАГа НКВД СССР о работе северных лагерей в 1941-1943 гг.
"Бывшие заключенные Печорского лагеря, досрочно освобожденные и переданные РККА в порядке директив НКВД и Прокуратуры СССР, в своих письмах с фронта с исключительным патриотизмом рассказывают о своих боевых делах и призывают оставшихся в лагере лучше работать на благо и укрепление нашей Родины"21.
В одном из писем бывший заключенный Цыганков Евгений Арсеньевич (Полевая почта 25708-ц) с группой бойцов, также бывших заключенных, описывая о своих боевых делах на фронте как доказательство прислал вырезку из Красноармейской газеты от 7.IV.43 г. под заголовком "Следуйте их примеру", содержание заметки следующее:
"Приказом по N-ской стрелковой части за храбрость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, командование от имени Президиума Верховного Совета СССР 31 марта 1943 г. наградило медалью "За отвагу" сержанта В.В. Белова, красноармейца А.А. Дудина, сержантов Н.И. Козловского и Д.И. Капалеишвили, красноармейцев В.Е. Карпова, Н.Ф. Киприна, Т.С. Ореховского и В.Г. Попова, сержанта Порхаева и красноармейца Е.А. Цыганкова.
Медалью "За боевые заслуги": красноармейца М.О. Елизарова, старшину М.Г. Камышева, красноармейца Г.А. Котовского, сержанта Ф.Ф. Котлова, красноармейцев В.В. Козичева, Г.Д. Моисеева и X. Шейгусейнова"22.
В этой заметке все награжденные являются в прошлом заключенными Печорского лагеря. Вот одно из характерных писем от старшего сержанта Шипунова Якова Федоровича, награждённого медалью "За оборону Ленинграда" - полевая почта 57851-п от 15.VIII-43 г. (бывший заключенный Печорлага).
"Тов. строители доблестной нашей стройки, примите от артиллеристов грозных советских батарей наш пламенный боевой привет. Дорогие товарищи, мы не так давно призывались с Вашей славной стройки на защиту своей любимой родины.
В первых боях по прорыву вражеской блокады к великому городу Ленинграду мы также приняли участие. Нашу волю и мужество к победе никогда не сломить, мы смело идем в бой за родину и не боимся смерти.
Несмотря на то, что формально действовал запрет на мобилизацию из лагерей на фронт рецидивистов большинство штрафников попавших на фронт после 1943 года были представлены в основном именно "уркаганами", "блатными" - теми самыми "жуликами", считавшими прежде для себя позорным брать оружие из рук власти.
Ю.В. Рубцов допускает, что некоторые из уголовников могли попасть в штрафные формирования из-за нарушения режима содержания заключенных. По положению должны были раздельно содержаться осужденные к лишению свободы до трех и свыше трех лет: первые - в исправительно-трудовых колониях (ИТК), вторые - в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ). По оценке начальника ГУЛАГа В.Г. Наседкина, в сентябре 1943 г. в ИТК содержалось "свыше 500 тыс. заключенных, осужденных на сроки свыше 3 лет, в том числе за такие преступления, как измена Родине, контрреволюционные и особо опасные", а в ИТЛ оказалось около 50 тыс., осужденных на сроки менее 3 лет23. "С большой долей вероятности можно утверждать, - пишет Ю.В. Рубцов, - что такое беспрецедентное "перемешивание" позволяло какой-то части уголовников посредством мобилизации в действующую армию или направления в штрафные части досрочно выйти на свободу, что при иных условиях было бы невозможным24".
Суровая действительность сама диктовала свои жестокие законы: либо сдохнуть в "зоне", либо получить на фронте хоть какой-то шанс выжить. А там - война всё спишет...
Конечно, это решение многими "ворами" было принято не сразу. Наиболее стойкие из них стремились во что бы то ни стало сохранить верность "воровскому закону" (обеспечивавшему им главенство в уголовном мире и дававшему "право" "держать" все арестантское население ГУЛАГа), уклонялись от всяческой работы, тем более от самой тяжёлой, "общих работ". В 1942-1943 гг. в лагерях стали широко распространяться так называемые "мастырки25" - иными словами, факты членовредительства. Заключённые - причем это были не только воры, но и многие, пытавшиеся выжить в лагерях - проявляли поразительную изобретательность. Например, в Архангельской области заключенные вводили под кожу керосин, прикладывали к ранам мыло с солью или ядовитыми растениями. В Каргопольском исправительно-трудовом практиковалось употребление в огромном количестве соли и соды, что вызывало искусственное опухание. В Новосибирской области с этой целью заключенные ели мыло, чем обеспечивали себе расстройство желудка и отравления26.
Так описывала свою работу врачом в 1-м лагерном отделении Самарского ИТЛ С.Л. Гузикова: "Тоненький кусочек мыла, введенный в мочеиспускательный канал, вызывал картину гонореи. Годился и керосин. Нитка с иголкой погружались в керосин, после чего мышца на кисти рук прошивалась насквозь иголкой так, что смоченная керосином нитка на некоторое время оставалась в мышце. После извлечения нитки развивалась флегмона: отторгались ткани, обнажались и нервы. Картина была ужасной, и не менее ужасны были последствия. Человек оставался калекой. Съеденный кусочек мыла вызывал бурный понос, изнурявший больного, ухудшавший течение любой болезни. Улучшение в состоянии больного часто не радовало ни больного, ни врача"27.
Для медперсонала ГУЛАГа, тиражировались брошюры с грифом "секретно", где было описание течения пеллагры и перечень членовредительств. Писала С.Л. Гузикова о работе врачом в 1-м лагерном отделении Самарского ИТЛ28.
Со своей стороны власти и администрация сурово расправлялись с "мастырщиками", привлекая их к уголовной ответственности за членовредительство по "политической" статье 58, таким образом, они становились "контрреволюционерами", что имело соответствующие последствия.
Для того, чтобы осмыслить понять причины, толкающие заключённых на фронт нужно изучать статистические данные, касающиеся уровня смертности.
По официальным данным самого ГУЛАГа, в период с 1930 по 1940 годы в системе ИТЛК зарегистрировано 403308 случаев смерти заключенных. Наибольшее число смертей было зафиксировано в 1933 году - 67297 человек или 15,3% от среднесписочного состава заключенных. С началом войны смертность существенно увеличилась. Так, в 1942 году было зарегистрировано уже 352560 смертей или 24,9% от среднесписочного состава, то есть умер почти каждый четвертых заключенный 29.
Самые последние исследования дают среднестатистические показатели в диапазоне от примерно четырех процентов в период с 1931 по 1953 гг. (период времени, по которому представляет информацию центральная статистика). Главное управление лагерей зарегистрировало в течение этих двадцати трех лет 1700000 случаев смерти; уровень смертности сильно колебался в зависимости от года и места положения лагеря. Самой тяжелой фазой стали годы войны. В 1942, а также в 1943 году умер каждый пятый заключенный. В общем сложности один миллион человек в ГУЛАГе умер во время войны от истощения и болезней.
Не менее страшную картину рисуют и статистические данные. В 1940 г. в лагерях ГУЛАГа умерло 46.665 человек.
Но самый пик смертности в ГУЛАГе пришелся на годы Великой Отечественной войны.
Резко увеличившиеся трудовые нагрузки, сокращение централизованного снабжения и как следствие - уменьшение продовольственного пайка, массовые переброски заключенных приводят к гигантскому росту смертности
В 1941 году ГУЛАГ похоронил по официальным данным - 100.997 человек. В 1942-м - 248 877... В Богоёловлаге 30 в 1941 г. умерли: в октябре - 247 человек; в ноябре - 458; за первую половину декабря - 495. В этом же году в Ураллаге умерло 1.510 человек; в Сызранском особлагпункте - 1.03931.
В спецсообщении на оперативный отдел ГУЛАГа от 2 ноября 1941 года указывается, что "в Кривощёковском отделении с 26.IV по 11.X с.г. умерло 238 заключённых, за месяц с 26.IX - 130 заключённых.
В Новосибирском отделении с 1.VIII по 17.X с.г. умерло 204 чел., за время с 26.IX по 17.X - 102 чел.32".
Причиной столь большой смертности и заболеваемости указывается "истощение от систематического недоедания в условиях тяжёлых физических работ и распространение вследствие гемокалита33, пеллагры, ослабления сердечной деятельности". Из-за обыкновенного неоказания медицинской помощи умерли "заключённые Кривощёковского отделения КОЧЕЛЬГИН, ХОХРИН, ГРОМОВ, ГЛОБА". И кто виноват? "Привлечены к уголовной ответственности за преступное отношение к медобслуживанию заключённых врачи /из заключённых/ ЯКОВЛЕВ и СПЕКТОРОВ34".
Объясняя причины столь резкого увеличения смертности, и. о. начальника САНО ГУЛАГа И. К. Зицерман отмечал: "В основном смертность начала резко увеличиваться с сентября 1941 года главным образом за счет этапирования з/к из подразделений, расположенных в прифронтовых районах: из ББК и Вытегорлага в Вологодскую и Омскую области, из Молдавской ССР, Украинской ССР и Ленинградской обл. в Кировскую, Молотовскую и Свердловскую области. Как правило, этапы значительную часть пути по несколько сот километров до погрузки в вагоны проходили пешим порядком. В пути следования совершенно не обеспечивались минимально необходимыми продуктами питания, получали не полностью хлеб и даже воду; в результате такого этапирования з/к давали резкое истощение, весьма большой % авитаминозных заболеваний, в частности пеллагра, давших значительную смертность в пути следования и по прибытии в соответствующие ОИТК, которые не были подготовлены к приему значительного количества пополнений. Одновременно введение сниженных на 25-30% норм довольствия, при увеличении рабочего дня до 12 часов, зачастую при отсутствии основных продуктов питания даже по сниженным нормам, не могли не сказаться на увеличении заболеваемости и смертности35".
При значительном снижении норм питания постоянно увеличивались нормы выработки. В 1941 году выработка на один отработанный человеко-день составляла 9 руб. 50 коп., в 1944-м - 21 руб.
Отчасти это было закономерным побочным результатом советского централизованного планирования: от предприятий требовали год от года наращивать производство. Но начальство все повышало и повышало нормы, пока они не стали невыполнимыми. Нормы становились жестче еще и потому, что и заключенные, и нормировщики лгали, преувеличивая объем выполненной работы.
В результате нормы иногда вырастали до астрономических размеров. Александр Вайсберг вспоминал, что даже на "легких" работах нормы были невероятно высоки: "Каждому давали практически невыполнимое задание. Двое работников прачечной должны были за десять дней перестирать одежду восьмисот человек"36.
Смертность в ГУЛАГе во время войны возрастает настолько, что руководство страны вновь раскручивает маховик репрессий, стремясь пополнить лагеря свежей дешевой рабочей силой.
Во второй половине 1941 года советскими судами и военными трибуналами было осуждено 1 339 702 человека. Из них 67,4 процента приговорены к лишению свободы. В первой половине 1942 года количество осужденных достигло 1 396 810 человек, из которых 69,3 процента попали в ГУЛАГ.
Кроме того, среди новых пополнений доминируют осужденные по политическим статьям и особо опасные уголовные преступники.
Их совокупная доля в общей численности населении Гулага увеличивается с 27 % в 1941 г. до 43 % в июле 1944 г.37
Спецконтингент состоит уже не из воришек, хулиганов и мелких расхитителей социалистической собственности, в большей части из задержанных в ходе очистки тылов изменников, дезертиров, фашистских пособников, коллаборационистов, членов боевых вооруженных формирований украинских и прибалтийских националистов, лиц, совершивших особо опасные уголовные преступления и т.д.
Гулаг матереет и постепенно озлобляется. В нем происходит консолидация заключенных по уголовным, политическим, этнополитическим и этническим признакам.
Что касается тех, для кого "тюрьма дом родной", т.е. воров-законников, то они не стремятся на фронт. Для "вора в законе" служба в армии считается позором, поскольку "блатной" не имел права брать оружие из рук власти.
Поэтому неверно утверждать, будто в первые месяцы войны армейские подразделения пополнялись из зон исключительно уркаганами. Скорее, наоборот, больше уходило осужденных по "бытовым" статьям. Тем более выбор в пользу фронта диктовался лагерной обстановкой. "Отсидеться" и выжить в ГУЛАГе первых военных лет было сложно. Отбывавший в то время наказание Лев Разгон рассказывал:
"Рабочий день был установлен в десять, а у некоторых энтузиастов и в двенадцать часов. Были отменены все выходные дни. И конечно, немедленно наведена жесточайшая экономия в питании зэка.
...В течение двух-трех месяцев зоны лагеря оказались набитыми живыми скелетами. Равнодушные, утратившие волю и желание жить, эти обтянутые сухой серой кожей скелеты сидели на нарах и спокойно ждали смерти. К весне 42-го лагерь перестал работать"38.
Значительно сократились нормы питания, в то же время нормы выработки постоянно возрастали. Снижение норм довольствия заключённых было связано не только с трудностями военного времени и нехваткой продовольствия, но и с тем, что людей держали впроголодь специально, потому что "пайка", наряду с принуждением, была одним из важнейших средств воздействия начальства на зэков.
В феврале 1942 года была введена инструкция, в которой разрешалось применение оружия без предупреждения при отказе заключенных приступить к работе после двукратного предупреждения.
Как пишет профессор С. Кузьмин в работе "ГУЛАГ в годы войны", все это привело к тому, что "за годы войны в местах лишения свободы от болезней и вследствие иных причин умерли почти 600 тысяч человек, то есть почти столько, сколько умерло в блокадном Ленинграде".
Немаловажным фактором, повлиявшим на позицию колебавшихся "блатных", стало изменение положения на фронте Великой Отечественной войны в конце 1942 - начале 1943 гг. Начало коренного перелома было связано с разгромом фашистских войск под Сталинградом, когда попавшие в окружение деморализованные, измученные холодом и голодом немецкие войска под командованием фельдмаршала Паулюса сдались в плен целой армией. Победа под Сталинградом обернулась общим наступление на огромном фронте от Ленинграда до Кавказа, немецким армиям пришлось отступить на 600 километров от Ростова, который был освобождён 14 февраля. За следующий месяц советским войскам удалось отбить у противника Воронеж, Курск, Белгород, Харьков и значительную часть Донбасса. А 5 июля 1943 года Германия потерпела сокрушительное поражение в Курской битве. Во время крупнейшего танкового сражения второй мировой войны под Прохоровкой были уничтожены отборные, элитные танковые дивизии фашистов, оснащённые самой современной техникой.
Как бы парадоксально это ни звучало, но именно Сталинградской и Курской битвами был ознаменован не только коренной перелом в Великой Отечественной войне, но и, как подчеркивает А.А. Сидоров, положено начало крупнейшего раскола в советском уголовном сообществе, и в конечном результате - к так называемой "сучьей войне"39.
Разгром гитлеровских войск воодушевляюще подействовал на советских людей не только на фронте и в тылу, но даже в лагерях. Именно после этих событий в армию хлынула волна добровольцев из "блатных", тем более, что командование положительно относилось к такому рвению, поскольку штрафные части постоянно нуждались в пополнении. Безусловно, причины заключались не только в стремлении к призрачной свободе (на фронте год засчитывался за три, но "воры" и примыкавшие к ним мелкие уголовники и так отбывали небольшие сроки). И не только в желании выжить. Разумеется, в лагерях умирали тысячами, но и штрафные роты - не самое лучшее место для спасения жизни. Хотя уголовники, с их авантюризмом и бесшабашностью (как всё это называется на их языке - "духовитость") предпочитали риск с надеждой на "фарт" (счастье, удачу) безысходной смерти в лагерях.
Вот что вспоминал по этому поводу И. Пичугин: "У нас в 3-й армии, которой командовал генерал Александр Васильевич Горбатов, были три штрафные роты, каждая по 350 человек. В роте - по четыре взвода. Разные люди попадали в эти воинские подразделения: воры, бандиты, рецидивисты, прибывшие из тюрем и лагерей со своими традициями и законами, которые и здесь (тем более с оружием в руках) забывать не собирались".40
М.Г. Клячко: "Решение о формировании 322-й штрафной роты при нашей армии было принято. Но только когда был полностью укомплектован штат офицеров, к нам начал поступать рядовой состав из московских тюрем - Бутырской и Стромынки. Это были те, кому разрешили искупить кровью свою вину перед советским обществом. Общая численность роты составила около 300 человек. На каждый взвод приходилось по два офицера".41
М.И. Сукнев вспоминал: "2-ю роту сформировали из 200 гавриков - одесских и ростовских рецидивистов, которым заменили штрафным батальоном длительные сроки отбывания наказаний в тюрьмах и лагерях. Несколько привезены с приговорами к смертной казни - расстрелу. Это медвежатники, аферисты, громилы по квартирам и налетам, но умнейший народец. Рассудительные, технически образованные, все же такие механизмы, сейфы в сберкассах, вскрывали. Им лет по 28-35, физически крепкие.42
Как верно отмечал писатель Варлам Шаламов, "из уркаганов выходили смелые разведчики, лихие партизаны. Природная склонность к риску, решительность и наглость делали из них ценных солдат"43. Рассчитывали, главным образом, на "первую кровь": ранение - перевод в обычную часть - война в "нормальных" (по сравнению со штрафным подразделением) условиях.
Тоже самое подтверждает в своих воспоминаниях и Леонид Николаевич Рабичев, старший лейтенант, бывший командир взвода 100-й отдельной армейской роты, воевавший на Центральном, Третьем Белорусском и Первом Украинском фронтах: "А двадцать шесть (красноармейцев-прим. автора) еще вообще пороха не нюхали, и попали в резерв из тюрем и лагерей - одни за хулиганство и поножовщину, другие за мелкое воровство. Приговорены они были к небольшим срокам заключения, по месту заключения подавали рапорты, что хотят кровью и подвигами искупить свою вину. Все они были еще очень молодые, по восемнадцать- двадцать лет, и действительно, на войне, пока она шла на территории страны, пока не начались трофейные кампании 1945 года, пока в Восточной Пруссии не столкнулись с вражеским гражданским населением, оказались наиболее храбрыми, способными на неординарные решения бойцами. Однако были среди них и хвастуны, и люди бесчестные и трусливые, но то подлинное чувство локтя и солдатской взаимопомощи, уверенность в конечной победе, то чувство патриотизма, которое в 1943 году царило в армии, заставляло их скрывать свои недостатки, не хотели, да и, вероятно, не могли они быть не такими, как все их товарищи"44.
Существует версия, что в 1942 году была проведена влиятельная воровская "сходка", на которой многие "воры" высказались за то, чтобы "законникам" дать право защищать Родину. И на этой сходке, якобы, и произошел раскол между "честнягами" и "отколовшимися ворами, которых стали называть "суки". Но, как отмечает А.А. Сидоров, никаких подтверждений данной версии не обнаружено. Вероятнее всего, это очередная легенда уголовного мира.
Но если для одной части заключённых, отбывающих наказание, Великая Отечественная война была защитой родины от зла, которое несли нацисты, и это послужило причиной того, что они попросились на фронт , то
необходимо назвать ещё одну вескую причину, подталкивающую воров "защищать Родину".
В это время многие представители воровского мира "учуяли" запах лёгкой добычи и захотели принять участие в её дележке: Красная армия наступала и впереди открывалась дорога в богатую Европу и прежде всего - Германию, в которую можно было прийти победителем, с "праведным гневом" и оружием в руках. Данное обстоятельство для многих было решающим.
Таким образом, на фронт уходили уже не столько для того, чтобы спастись от голодной смерти, но и в расчёте на лёгкую добычу и "жиганское счастье". Нельзя исключать, конечно, и патриотические чувства.
Лагерная пропаганда, набиравшая силу по ходу войны, поощряла
этот патриотизм. Как и повсюду в СССР, в лагерях развешивали плакаты, показывали военные фильмы, выступали с политинформацией.
"Мы сейчас должны работать в несколько раз лучше, ибо каждый грамм золота, добытый нами, - это удар по фашизму", говорили заключенным45.
Конечно сейчас можно спорить, насколько была действенна такая агитация, как невозможно оценить действенность любой пропаганды.
Но с трудом верится, что она играли определяющую роль в выборе большинства "штрафников".
Наряду с этим практиковалось пополнение штрафных рот путем "вербовки" командованием штрафных рот прямо в местах заключения.
Д.В. Дебольский46 так описывает подобную процедуру: "Приезжаем (вместе с командиром штрафроты) в тюрьму. Народу - человек 500 стоит во внутреннем дворе. Начальник тюрьмы вышел на середину и говорит: "Приехал за пополнением лейтенант. Кто хочет воевать?" Шагнули все без исключения"47. Точно также набрал своих первых штрафников и Ф.А. Акатьев: "Поехали мы в "специальную зону" - на строительство нефтепровода, где работы выполняли 15 тысяч заключенных, осужденных на сроки от пяти лет и более. ...Агитировать и искать желающих пойти на фронт нам не пришлось"48.
Е. Ф. Кучугин: "В основном формировалась она (штрафная рота. - Авт.) за счет зэков. В общем, вот судят кого-то. Осудили его, скажем, дают 10 лет. В то время 10 лет считалось самое высокое наказание, после 10 лет расстрел был тогда. Значит, приговор выслушал, а дальше встает: "Дайте мне слово! Я хочу искупить свою вину кровью!" 10 лет заменялись тремя месяцами штрафной роты. Три года заменялись одним месяцем штрафной роты, а с трех от трех примерно до пяти, до шести лет - два месяца штрафной роты. А 10 лет - три месяца штрафной роты. В основном там был гражданский народ. Ну, так сказать, зэки, кого осудили. Большая часть".49
И, наконец, стоит сказать и том, что зачастую блатные просто ставились перед выбором: либо - фронт, либо - смерть. Во время войны нахлебники в лагерях были не нужны. В ряде работ (например, В. Шаламов, "Сучья война" и др.) прямо указывается, что уголовники делали свой выбор под дулом пистолета или автомата50.
Всего за время войны из ГУЛАГа ушло на фронт около миллиона человек - 975 тысяч51. При этом часть заключенных сначала отправляли в штрафные роты, откуда в обычные армейские подразделения они могли попасть только после ранения, полученного в бою, окончания срока 1-3 месяца или совершённого подвига. В некоторых оккупированных немцами территориях создавались партизанские отряды, куда входили заключенные, отбывавшие наказание в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ), расположенных на этих территориях Заключенные укрывались в лесах, нападали на оккупантов, захватывая оружие. Командование Красной армии не отказывалось от сотрудничества с данным контингентом и проводило с ними совместные операции. Во главе подобных отрядов, как правило, стояли криминальные авторитеты.
В составе "специального контингента", мобилизованного в армию, было немало "воров". Кроме того - в военное время под усилившимся давлением администрации, отдельным "ворам" пришлось начать работать. Отказ осужденного от работы в рассматриваемый период расценивался как серьезное правонарушение. Согласно инструкции ОГПУ от 28 ноября 1933 г. все, кто отказывался работать, должны были направляться в лагеря крайнего севера. С 1937 г. отказ от работы стал рассматриваться как "контрреволюционный саботаж строительства социализма" по ст. 58 УК РСФСР. Уже в начале войны за систематический отказ от работы суды стали выносить смертные приговоры. Так, в Воркутинском ИТЛ в 1941 г. за отказ от работы было осуждено 204 человека52.
Все это, как известно, считалось серьезным отступлением от "воровского закона"53. Однако никто в это время не мог и предположить, что война разделит представителей криминального мира на две непримиримые друг к другу враждебные группы. Почти сразу же представителей образовавшейся довольно многочисленной группы "отошедших воров", "вероотступников", "сук" стали преследовать "авторитеты" уголовной среды.