Эта история началась для меня в тот самый момент, когда я услышал о женском скелетированном трупе в подвале дома на Покровке.
Обмолвился об этом мой старый приятель Володя Петраков, когда сидел у меня в гостях. Надо сказать, что заскакивал он ко мне после работы нередко, спасался от суматошной семейной жизни, но вот о трупах почти никогда не рассказывал, все больше помалкивал. Работал Володя на Петровке, в МУРе, постоянно дежурил в составе так называемой "убойной бригады". То есть следственной бригады, которая выезжает по вызову туда, где обнаружен криминальный труп.
Когда-то мы с ним вместе учились на историческом факультете МГУ. И хотя в отличие от меня, он не стал институтско-библиотечной крысой, а однажды резко свернул в сторону и ушел работать в милицию, историк в нем остался. Поэтому он и обмолвился о скелете в подвале. Потому что, по предварительным данным, скелету этому было около ста пятидесяти лет.
Если в Володе был еще жив историк, то по совершенно необъяснимой причине во мне всегда жил несостоявшийся, ущемленный в своих правах, но бесконечно голодный до дела детектив. Я мгновенно отреагировал на сигнальную информацию и сделал стойку: чей труп? в каком подвале? кто убил? Обескураженный Петраков смурно посмотрел на меня и понял, что теперь не отвертится: сказавши "А", надо было выкладывать весь алфавит.
Дело было так. На Покровке снесли старинный двухэтажный каменный дом, не представлявший исторической ценности, и начали рыть котлован под новую постройку. Как оказалось, дом этот был поставлен прямо на земле, без фундамента. Подвала, вроде бы, не имел. На самом деле подвал существовал, но -- засыпанный землей и от другой, еще более ранней постройки. Когда рабочие снесли стены, разгребли кирпич и взрыли землю экскаватором, то сразу же наткнулись на старинную и очень прочную каменную кладку. Стали кладку обходить, обнаружили кирпичный свод, соединявший отрытый подвал с подвалом соседнего дома. Около свода увидели торчащие из песка кости. Откопали. Это был человеческий скелет. Цельный. С сохранившимися на костях полуистлевшими клочьями одежды. Под ковш экскаватора скелет не попал именно потому, что лежал рядом с кирпичным сводом.
На место находки прибыла бригада МУРа с моим Петраковым. Скелет отдали на экспертизу. По факту обнаружения скелетированного трупа было возбуждено уголовное дело. Экспертиза определила, что им оказался труп женщины 20-25 лет, возраст скелета определили с точностью до года в результате химанализа клочков одежды: женщина была убита в 1868 году.
-- Почему ты говоришь: убита? -- спросил я Петракова.
-- Потому, что у скелета два левых ребра, 6-ое и 7-ое, имеют четкие следы абсолютно идентичных повреждений. По всему видно, что девушку ударили в сердце ножом. Лезвие вошло в межреберье и повредило верхнее и нижнее ребра.
На этом Петраков замолчал.
-- Ну, а дальше? -- нетерпеливо заторопил я.
-- Дальше -- ничего. Я рассказал, потому что сам факт интересен: убийство, канувшее в Лету. А дело закрыли за явным фактом смерти возможного ответчика. Даже если бы кто-нибудь и определил убийцу, ему сейчас уже стукнуло не меньше ста пятидесяти лет. Даже в Книге рекордов Гиннесса такого долгожителя не найдешь. Преступник теперь тоже труп. -- Он помолчал. -- Хотя, наверно, об убийце можно кое-что сказать: он убивал не из корысти. Помимо остатков одежды на трупе сохранились еще две вещи: серебрянный нательный крестик и золотой, явно кем-то подаренный, медальон с изображением иконы Казанской Божьей Матери, на золотой цепочке. Если бы преступник был обычный грабитель, то серебряную и золотую вещички с трупа забрал бы обязательно.
Петраков ушел, а я глубоко задумался. Убийство молодой женщины или девушки, которое произошло 132 года назад, заинтриговало меня. Нож в сердце, закопали... Вряд ли это убийство в свое время было раскрыто: труп ведь не нашли. Возможно, что в московской сыскной полиции тех лет даже не смогли и подойти к тому, чтобы определить, убийство это или нет. Скорее всего, девушку посчитали без вести пропавшей и никто так и не узнал, насколько трагическим был ее конец. А я теперь знал. Я, историк, -- знал. И мог вытянуть все нити того совершенно "глухого" дела и, если мне повезет, определить убийцу.
Скажу сразу: мне повезло...
* * *
Я подошел к тому месту, где стоял снесенный дом на Покровке, и облокотился об ограждение, что опоясывало вырытый котлован. Я уже знал, что это было за здание. В исторических справочниках по старой Москве говорилось, что каменный дом на Покровке был возведен в 1816 году фабрикантами Крестовниковыми, представлял из себя двухэтажное строение с десятью людскими покоями на первом и восемью -- на втором этаже. Кроме того дом имел множество пристроек: кладовую палату, два деревянных двухэтажных флигеля, каретный сарай. За домом располагались сад и "огород для высадки овощей".
По существу, здание на Покровке было типичным строением послепожарной Москвы. Столица, подожженная армией Наполеона в 1812 году, выгорела почти полностью -- потому, что подавляющее большинство построек в ней были деревянными. В послевоенные годы столица ускоренно отстраивалась. Острая нужда во множестве зданий- и не деревянных, а негорящих, каменных! -- заставляла возводить дома быстро, не углубляясь в землю, без фундамента и подвалов. Они строились прямо на земле, на пожарищах, где сохранились, а то и нет, каменные фундаменты сгоревших домов.
Я посмотрел на дно неглубокого пока котлована и отыскал взглядом кирпичную кладку, около которой нашли скелетированный труп женщины. Кладке этой, по всему видно, было не менее двух веков. Очевидно, что здание Крестовниковых возводилось над подвалом некоего сгоревшего дома допожарной Москвы.
Это был для меня очень существенный факт. Дело в том, что из того же справочника я узнал, что Крестовниковы -- построившие, кстати, не одно здание в Москве, -- сделали дом на Покровке доходным, то есть стали сдавать его меблированные комнаты внаем. С самого начала он пользовался доброй славой по всей Москве -- разнообразным столом и расторопными услужающими. Потом, в 50-х годах, был продан купцу Карзинкину (Карзинкин принадлежал к просвещенным кругам московского купечества; был известен в Москве устроительством литературно-музыкальных вечеров, которые почитали своим вниманием А. Н Островский, А. И Дюбек и другие известные деятели искусства) и все долгие последующие годы использовался им тем же самым образом -- как доходный.
Таким образом, молодая женщина была убита в меблированной комнате первого этажа доходного дома одним из съемщиков. Он вогнал жертве нож в сердце, поднял половицы, отковырял доски пола и -- вот где преступнику оказалось на руку то, что дом стоит на земле! -- вырыл под полом довольно глубокую яму. Не раздевая труп -- а, действительно, зачем? -- он опустил жертву в импровизированную могилу, тщательно затоптал землю, излишки земли, возможно, незаметно вынес с собой в мешке или чемодане в виде поклажи и восстановил в комнате, так сказать, статус-кво.
Кто был этот человек? Кто была молодая женщина -- его жертва? Почему произошло убийство?
Надеяться на то, что в архивах сохранились домовые книги доходного дома на Покровке с именами проживающих в нем в 1968 году, -- не имело смысла: такие документы не сохраняются. И даже если бы я нашел их, то имена десяти съемщиков первого этажа (и вовсе не десяти, если учитывать, что съемщики в течение года, по-видимому, не раз менялись) ничего бы мне, скорее всего, не сказали. Я мог рассчитывать только на две счастливые случайности. Первое -- на то, что убиенная была довольно известной личностью в Москве, ее исчезновение вызвало некий общественный резонанс и нашло отражение в прессе. И второе: возможно (надежда на это была очень слаба), сыскная полиция сумела добыть некие свидетельства насильственной смерти молодой женщины и на основании этого возбудила уголовное дело.
В первом случае мне нужно было перерыть московскую прессу за 1868 год, и это проблем не составляло. Во втором -- искать ходы в архив музея МВД на Селезневке, и здесь без помощи Петракова мне было не обойтись.
Я выбрал первый, самый легкий путь и отправился в Старосадский переулок, в Историческую библиотеку.
* * *
К моему глубокому разочарованию, московская пресса за 1868 год в Историчке была представлена довольно скудно: "Московские ведомости" и ежемесячный журнал "Русский вестник". "Вестник" был литературно-политическим изданием и отчетами о судебных процессах в нем даже и не пахло. Я заказал его для того, чтобы полюбоваться на публикацию "Идиота" Достоевского в первых, зимних, номерах. Мне это было интересно еще и потому, что именно этот роман спас Федора Михайловича от пожизненной кабалы. Известно, что еще в начале 1866 года Достоевский -- будучи весь в долгах, как в шелках -- продал жуликоватому издателю Стелловскому право издания всех своих сочинений. При этом в договоре был такой пункт: если писатель к 1 ноября 1866 года не напишет новый роман, то все его будущие произведения станут монопольной собственностью Стелловского. Достоевский написал "Идиота" за 26 дней октября и... спасся.
Да, но что об этом говорить, теперь не важно... Я начал рыться в ежедневных "Московских ведомостях". На третьей полосе каждого номера этой газеты одна, а то и две колонки отводились под судебную хронику. В ней-то я и собирался найти для себя нечто существенное.
Боже, на какую жилу я напал! У меня аж в глазах зарябило...
"В Московском окружном суде по 1-ому уголовному отделению без участия присяжных заседателей назначены к докладу дела по обвинению мещанина Севрюгина в краже 8 полен дров у купца Коленникова... по обвинению крестьянки Яковлевой в покушении на кражу курицы у мещанина Орехина... по обвинению купца Австигнеева в допущении тайного разврата в содержимой им гостинице... По 2-ому уголовному отделению назначены к докладу дела по обвинению сапожного мастера Фокина в заковании на цепь ученика своего Бабаева... по обвинению титулярного советника Белдунова в обиде полицейских чинов непечатными словами... по обвинению крестьянина Васюкова в покушении к сбыту травы в виде чая..."
Москва жила! Москвичи и москвички разводили во дворах домов кур и крали их друг у друга; сажали на цепь нерадивых учеников; обкладывали матом полицейских служащих; сбывали фальшивые кредитные билеты; выдавали разбавленный чай за ром; приводили в гостиничные номера московских проституток... Все это почему-то находило отражение в хронике "Московских ведомостей" -- газете солидной и серьезной, ведущей ежедневный обзор международных политических и экономических новостей, дающей информацию о динамике цен на биржах и на московских торговых дворах.
Почему столь масштабное событие, как кража курицы стоимостью (в те времена) 50 копеек, приковывало внимание центральной прессы? Ответ мог быть только один: криминалитет Москвы 1868 года был таков, что подобное преступление претендовало на событие из ряда вон выходящее... Впрочем, я боюсь делать выводы о преступности в Москве того времени, у меня нет статистических данных. Скажу только, что много позже я нашел у Валентина Лаврова в его предисловии к "Блуду на крови" такую справку: в 1849 году за полгода в Москве не было совершено ни одного убийства. Думаю, что за двадцать лет с 1849 по 1868 годы в той Москве мало что изменилось в смысле криминальной обстановки. Ведь за этот период в России не случилось ни революции, ни перестройки...
Но я отвлекся. В общем, перебирая огромные, неизвестного мне формата листы "Московских ведомостей", я понял, что утону в потоке сообщений о мелких преступлениях и пропущу существенное. Но я упрямо листал "пожелтевшие от времени страницы" (как здесь обойтись без этого великолепного образчика штампованной районной и заводской прессы!). И надеялся только на то, что для сообщения об исчезновении женщины -- а не пропаже "8 полен"! -- редакторы "Ведомостей" выделили больше места, нежели одна скупая строчка в колонке судебной хроники.
Видимо, я все-таки пропустил это сообщение. Потому что не нашел того, что искал. Но нашел другое.
Мне помогло другое...
Когда я просмотрел последний номер в четвертой квартальной подшивке "Ведомостей" за 1868 год и разочарованно откинулся на спинку стула, силы и желание работать у меня еще оставались, уходить не хотелось. Я рассеянно открыл картонную папку с подшивкой за первый квартал 1869 года (я иногда так делаю: когда изучаю какой-нибудь период, беру, по возможности, документы за время немного "до" и немного "после" исследуемого периода. В этот раз я заказал газеты за последний квартал 1867 года и за первый -- 1869-ого) и стал просматривать январские номера. Первый номер, второй... Четвертый. Телеграммы корреспондентов из-за рубежа, зарубежная пресса, обзор росийской прессы... Дальше -- судебная хроника, торговые новости... Я вдруг отметил, что пропустил пару интересных слов. Каких? "Городская полиция"! Где? В судебной хронике я их встретить не мог, это я знал: там -- о суде, присяжных, "разбирательство" и так далее... Я вернулся взглядом к колонке обзора российской прессы -- есть! "В ведомостях Mосковской городской полиции пишут..." Читаю дальше и глаза мои вылезают на лоб: "...Что в доме на Покровке в меблированной комнате первого этажа повесился врач городской больницы Данилов. Самоубийца оставил после себя записку. Полиция полагает, что доктор Данилов покончил с собой из-за карточных долгов".
Дом на Покровке! Меблированная комната первого этажа! Не та ли это комната, где убили бедную девушку?! Не над трупом ли убиенной им жертвы повесился сам убийца -- спустя месяцы?! Я зашарил руками по газете, как бы пытаясь выкопать из ее страниц что-нибудь еще. Данилов. Карточные долги. Это ерунда! Надо найти что-нибудь о нем еще! Где?
Ведомости Московской городской полиции. Скорее всего, это внутриведомственная газета, а то и не газета вовсе, а просто информация о преступлениях, вроде современных милицейских сводок. Только оттуда я смогу узнать подробнее о самоубийце Данилове. А "Ведомости полиции" я смогу достать наверняка в архиве музея МВД. На Селезневке.
Я захлопнул папку с газетами, сдал материалы и отправился звонить Петракову.
* * *
Мне так и не удалось узнать, что представляют собой ведомости Московской городской полиции. Архивисты музея, с которыми свел меня Петраков (сам, кстати, нечастый, но постоянный здесь любопытствующий гость), сразу выложили передо мной несколько здоровых талмудов -- сшивки окружных полицейских отчетов о происшествиях и преступлениях. В одном из этих талмудов я и нашел "Акт полицейского осмотра места случившегося самоубийства доктора Данилова в доходном доме купца Карзинкина на Покровке".
Первое, что сразу бросилось мне в глаза из всего документа, -- расположение комнаты, в которой произошло самоповешение. Она была торцевая или угловая, крайняя левая от главного входа в дом. Именно в том месте под домом начинался кирпичный свод, уводивший в подвал соседнего строения. И именно там совсем недавно был найден скелетированный труп...
Данилов действительно повесился над телом убиенной молодой женщины. Знал он о трупе у себя под ногами или не знал?
Вообще, из акта мне стало известно следующее. Доктор медицины дворянин Данилов Александр Михайлов, "имевший на момент смерти 35 лет", был обнаружен утром в комнате услужающей гувернанткой Нефедовой. Накануне вечером Данилов просил разбудить в его в девять утра и "стучать при этом посильнее". Девушка так и сделала. Дверь распахнулась, взору несчастной свидетельницы явился висевший посреди комнаты удавленник. "В сюртуке синего сукна, с выражением глубокого страдания на лице". На столе была найдена последняя записка покойного: "В моей смерти прошу никого не винить. Я погубил брата. Я погубил мою любимую Машу... Боже мой! Во всю мою жизнь мне всегда не хватало всего тысячи рублей. Всего тысячи! Какая мизерная сумма перевесила жизни двух человек! Но теперь к ним иду и я. Долги надо возвращать...".
Так! Есть "любимая Маша", есть брат, есть какие-то долги! Это уже кое-что!
Долги. На основании показаний городового Алексеева, бляха ? 814, полиция сделала вывод, что Данилов, скорее всего, крупно задолжал в карты. Вот что говорил Алексеев: "Господин Данилов очень часто ходили в гости в правый флигель к купцу Бакулину, в карты там играли. Господин Бакулин были шумный человек, буйствовали иногда. Не раз я к ним во флигель заходил, видел там за карточным столом покойного доктора". На сцене теперь появился некий "буйный" Бакулин... Где-то я уже встречал такую фамилию! Я не стал фиксироваться на этой мысли, просто запомнил ее и продолжал идти дальше. Так... Брат. Где брат?
В конце отчета я нашел такую справку. "Брат покойного, упоминаемый в записке, Данилов Алексей Михайлов, студент Московского университета, имевший на момент совершения преступления 19 лет, был предан суду в июле прошлого, 1868 года, по обвинению в предумышленном убийстве дочери купца 3-ей гильдии девицы Скоробогатовой Марии, имевшей на момент смерти 22 года. На основании решения присяжных суд определил: дворянина Алексея Данилова, лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы на 9 лет, а затем поселить его в Сибири навсегда. В декабре прошлого года Данилов скончался на каторге (город Нерчинск), о чем его родные были оповещены письменными уведомлениями".
Младший брат самоубийцы Александра Данилова убил! И кого -- девицу Марию. Не та ли это "любимая Маша", о которой пишет в записке доктор Данилов за несколько минут до смерти? Но почему тогда "я погубил Машу"? Значит, убийца -- он, а младший брат никого не убивал и осужден безвинным? Но убиенная Скоробогатова и "любимая Маша" -- одно лицо или нет? С другой стороны: "я погубил брата", пишет доктор Данилов.... Получив уведомление о смерти Алексея, он не выдерживает горечи потери -- или тяжести вины? -- и кончает с собой. Почему доктор Данилов берет на себя бремя ответственности за гибель двух человек? И связывает это с карточным долгом в тысячу рублей?
Я запутался в паутине собственных вопросов. И понял одно: мне обязательно надо понять, кто такая девица Мария Скоробогатова, кто такая "любимая Маша" и кто такая та, что была закопана под полом комнаты Данилова. Если это одно и то же лицо, то тогда... Можно будет делать разные выводы.
Для того, чтобы ответить на вопрос о Маше, я должен был просмотреть отчет Московского окружного суда о судебном процессе над дворянином Алексеем Даниловым. Я заказал его архивистам музея, мне ответили, что получу я требуемый документ только в понедельник (а была пятница), и я отправился восвояси. Впереди у меня было два дня на размышления и переваривание полученной информации.
* * *
В субботу утром я проснулся с ясным ощущением того, что смогу сделать кое-что еще для прояснения положения вещей. Бакулин. Купец Бакулин, вспомнил я. Я видел это имя в колонке судебной хроники в "Московских ведомостях"! Исторический музей по субботам работал. Я наскоро позавтракал и побежал туда.
Я не стал делать глупости и заказывать газету, чтобы прочесть пару строк о том, что натворил купец Бакулин в Москве в 1868 году. Мне была нужна более подробная информация о его проступках. Судя по тому, что я запомнил из упоминаний о Бакулине в судебной хронике, жил он шумно и широко, а значит, был в Москве человек небезызвестный. И здесь я мог вполне надеяться, что дела, связанные с ним, фиксировались не только в газетах и судебных отчетах. Поэтому я взял из фонда небольшую книгу "Сборник 200 замечательных гражданских и уголовных дел, проводившихся по московским мировым учреждениям с 1866 по 1874 годы". И не ошибся. Имя купца Бакулина упоминалось в связи с аж двумя уголовными эксцессами.
"Из дела видно, что во время театрального представления в зале минеральных вод купец Бакулин и купеческий сын Миронов вошли в помещение музыкантов и стали подпевать и суфлировать куплеты, исполняемые артистками, чем и вызвали вмешательство полиции, явившейся в видах прекращения безпорядка. Они были выпивши. Публика была недовольна и неудовольствие свое выражала шиканьем.
Мировой судья приговорил Миронова к уплате штрафа в 15 рублей. Бакулина -- в 50 рублей (назвал городового дураком)".
"Бакулин обвинялся полицией в употреблении неуместных выражений во время молебна, происходящего в воксале Ярославской железной дороги по случаю постановки там образа. Именно когда собирались на блюдо подаяния, обвиняемый с насмешкой и публично сказал: "Попам на водку".
Мировой судья 4-ого участка приговорил купца Бакулина к штрафу в 50 рублей. При несостоятельности к уплате -- к двухнедельному аресту при полиции. Обвиняемый штраф уплатил".
Еще бы он не уплатил! Бакулин спешил жить -- буянить в театрах, пить водку, играть в карты! А денег, судя по всему, у него была куча. Он снимал целый флигель в доходном доме на Покровке, штрафовался московскими судами постоянно. Что ему пятьдесят рублей. А это по тем временам была очень значительная сумма. Ведро капусты на Мытном торговом дворе тогда стоило 25 копеек, пуд мерзлой свинины -- около трех рублей, мужские кальсоны -- рубль. За пятьдесят рублей на Скотопригонном дворе, хорошенько поторговавшись, можно было купить корову -- мечту, недостижимую тогда для тысяч и тысяч крестьянских семей!
В общем, с купцом Бакулиным все было ясно. Дебошир, пьяница, гулена. Циничен. Скорее всего -- аморален. Денег -- куры не клюют. Значит, дела свои вести умел. Был цепким и решительным предпринимателем. И умел добиваться того, чего хотел...
Мимо этого соображения я пройти не мог. Если доктор Данилов задолжал Бакулину в карты, то, скорее всего, купец поставил своего должника в очень неудобное положение. Жесткие сроки выплаты, проценты за просрочку. А российский дворянин Данилов, само собой, был человек чести: не отдать долг он не мог.
А мог ли отдать? -- спросил я себя. Мог ли?
Братья Даниловы имели дворянское происхождение. Но вряд ли это дворянство определяло их состоятельность. "Во всю мою жизнь мне всегда недоставало тысячу рублей"... Данилов-старший выучился на врача и мог позволить себе снимать меблированную комнату в довольно престижном доходном доме. Но, видимо, на этом его возможности устроительства более или менее достойной жизни заканчивались. То, что он пошел на государственную службу, на должность врача с вовсе непривлекательным окладом (средний годовой доход городского больничного доктора составлял в те времена около 1000-1200 рублей, 100-120 рублей в месяц. Это не мало, но и вовсе немного.), говорило о значительной ограниченности его средств. Скорее всего, братья Даниловы были владельцами какого-нибудь небольшого именья с 50-100 душами, доставшимся им от родителей. Хозяйством не занимались, надеясь на толковость управляющего, и получали от него небольшое, но постоянное денежное вспомоществование. И это все
При таком уровне доходов Данилов-старший отдать карточный долг в 1000 рублей купцу Бакулину сразу не мог. И попал к нему в кабалу.
Но "долги надо возвращать"... Расплатился ли должник с кредитором? Видимо, да. "Какая мизерная сумма перевесила жизни двух человек!"
Что все это значило?
В понедельник утром я сидел в архиве музея и с вожделением маньяка-исследователя открывал папку с материалами судебного процесса по делу об убийстве Марии Скоробогатовой.
Наверное, я не спешил бы так сильно, если бы знал, что меня ожидает. Мне в тот день предстояло сделать несколько открытий.
Несколько жестоких открытий.
* * *
Дело Алексея Данилова рассматривалось в Московском окружном суде с 28 июля по 2 августа 1868 года под председательством некоего Анненкова и при товарище прокурора Де-Росси. Защищал 19-тилетнего студента неизвестный адвокат Полозов. В состав присяжных заседателей вошли... Впрочем, это не важно. Скажу только, что из 12 заседателей было шесть купцов, трое мещан и три крестьянина. Старшиною был избран купец Обухов. Я быстро пробежал взглядом несколько страниц и сразу удостоверился в том, о чем смутно подозревал.
Данилова-младшего судили на основании косвенных улик. Труп девушки, убийство которой инкриминировалми ему в вину, найден не был.
Это было первое свидетельство идентичности личности Марии Скоробогатовой и девушки, труп которой был закопан под полом комнаты доктора Данилова. Второе свидетельство было неопровержимым доказательством этой идентичности. На Марии Скоробогатовой, как следовало из показаний свидетелей, видевших ее в день исчезновения, была белая блуза с кружевами, а грудь украшена золотым медальончиком с золотой цепочкой. Это подтвердил и студент Данилов.
Из материалов дела: "Данилов: Да, медальон с изображением Казанской Божьей Матери. Это я ей подарил месяц назад. Он очень ей понравился, и она всегда носила его на шее".
Точно такой же медальон был на скелетированном трупе, найденном на Покровке спустя 132 года! Итак, пропавшая Скоробогатова и неизвестная убиенная под домом на Покровке -- одно и то же лицо! Но кто же все-таки убил?
Данилова-младшего обвиняли в убийстве на основании того, что он был последним человеком, которого видели с бесследно исчезнувшей Марией. Ряд обстоятельств делал, казалось, косвенные улики чрезвычайно весомыми. Дело было в том, что Мария не вернулась домой ни в ночь на 12 июля, ни утром 12-го. А вечером 11 июля Марию видели на Яузском бульваре с Алексеем Даниловым. Из материалов дела следует, что Данилов-младший довольно долго знался с девицей Скоробогатовой, ухаживал за ней, оказывал разные знаки внимания, бывал у нее дома с визитами. И, похоже, что был сильно влюблен. Но особенного успеха у девушки не имел. И парень сильно переживал.
Из материалов дела: "Данилов: Она не любила меня. У нас с ней об этом был разговор на бульваре в тот вечер. Да, я кричал! Да, угрожал убить! Но все это -- любя! Я не убивал!"
Вот оно, очень похожее на правду! Он -- любил, и он не убивал. Так ли это?
Свидетели видели, как размахивающий руками Данилов уводил Марию в сторону устья Яузы. Уже смеркалось, люди уходили с бульвара, запирали ворота дворов. Москва затихала. Именно поэтому никто не мог больше ничего сказать о том, чем кончилась беседа Данилова-младшего и Марии. Могли только предполагать. А предполагать было что. Через полчаса от реки раздался револьверный выстрел. А Мария не вернулась домой.
Когда утром полиция вошла к Данилову-младшему...
Из акта полицейского осмотра имущества и одежды подозреваемого: "На рукаве сюртука подозреваемого обнаружены пятна засохшей крови. В кармане сюртука -- револьвер, в барабане были все патроны, кроме одного".
Всего этого оказалось достаточно, чтобы студента Алексея Данилова заключить под стражу и предъявить ему обвинение в убийстве.
Я не смог сдержаться, захлопнул папку с делом и несколько раз щелкнул выключателем настолькой лампы. Если бы суд знал, где находился труп тогда, когда слушалось дело! Возможно, бедного мальчика-студента отпустили бы прямо из зала суда! Если бы он убил Скоробогатову выстрелом из револьвера на берегу Яузы, он не смог бы незаметно протащить несколько километров -- даже ночью! -- труп девушки к дому брата на Покровку. Это утопия!
Я снова уткнулся в "пожелтевшие от времени страницы".
Из материалов дела:
"Председатель: Вы обвиняетесь прокурорской властью в убийстве... Признаете ли вы себя виновным?
Данилов: Нет."
Данилов-младший объяснил, что "совсем потерял голову в разговоре", и когда Мария ушла от него, в бешенстве выстрелил из револьвера, который всегда носил с собой, в воздух. А потом долго бродил по Москве близ набережной -- среди лабазов, кустов, перелезал через заборы и, видимо, тогда-то и поранил себе руку и заляпал кровью сюртук. Теперь я знал, что каждое его слово было правдой. Он не убивал.
Но кто тогда убил?
Объяснение могло быть только одно. Убил Марию старший брат Алексея Данилова, доктор Александр Данилов. Мария после встречи с Алексеем отправилась к Александру. Как оказалось, искать своей смерти. Потому что, конечно, Мария Скоробогатова и "любимая Маша" -- одно лицо. Это недоказуемо, строго недоказуемо, но как иначе объяснить то, что девица Скоробогатова очутилась в комнате Данилова, а потом -- под полом этой комнаты? "Моя любимая Маша"... Данилов-старший был любовником Марии. Очевидно, что Данилов-младший ничего не знал о связи старшего брата и своей любимой, иначе вел бы себя по-другому.
А убил доктор Данилов... Зачем?
Из материалов дела:
"Товарищ прокурора: Обвиняемый, что послужило поводом для вашего, как вы говорите, бешенства?
Данилов: Ревность. Накануне вечером я познакомился с купцом Бакулиным. (Вот! На сцене появляется купец. кредитор доктора Данилова. Случайно ли? -- Прим. авт.) Мы сильно выпили, и он привез меня к себе домой, во флигель дома на Покровке. Я охотно поехал туда еще и потому, что в том же доме живет мой старший брат. А там... Там, дома у Бакулина, в общей зале, у карточного стола стояла Мария... Я тут же вышел, а на следующий вечер потребовал у нее объяснений.
Товарищ прокурора: Свидетель Бакулин, вы подтверждаете слова обвиняемого?
Бакулин: Подтверждаю. Скоробогатова была у меня. Последнее время мы с этой девицей были в довольно близких отношениях.
Товарищ прокурора: Насколько близких?
Бакулин: Очень близких, господин прокурор. Как говорится, в интимных".
Какой нонсенс! Я пропускаю гневные и больные выкрики Алексея в адрес Бакулина. И как бы воочию вижу перед собой хамское и самодовольно улыбающееся бородатое лицо купца. Бакулину нечего бояться. Он вне подозрений, а вот объявить во всеуслышанье об интимной связи с молодой привлекательной особой -- еще один скандал! -- в таком удовольствии этот охальник и циник себе отказать не может. Но правда ли то, о чем он говорит? Может, это эротические фантазии похмельного гулены?
Внезапно в моей голове что-то щелкнуло, и все для меня сложилось в одну цельную картину. Это была всего лишь гипотеза, она, эта картина, с самого начала и не могла быть больше, чем гипотезой, но... Реальнее, правдивее я не мог себе ничего представить. Я вдруг вспомнил о том, с чего начал свой поиск в Исторической библиотеке. "Достоевский... Надо же, -- тихо шепнул я себе, -- Достоевский, несчастный игрок и должник с изможденным лицом... Он сумел тогда спастись от Стелловского. Сумел спасти и свою жизнь, и творчество, и будущую любовь. А Данилов -- не смог, ни черта не смог, отдал все. И даже чужие жизни, две жизни..."
Мое частное расследование завершилось. Я посмотрел за окно: вечерело. Еще несколько минут я полистал материалы дела -- не пропустил ли чего важного? -- кое-что выписал для себя и отправился гулять по Москве.
* * *
Я неторопливым шагом продвигался к улице Покровка и теперь уже спокойно размышлял об истории, которой занимался все последние дни.
Итак, два брата Даниловых любили одну и ту же девушку, Машу Скоробогатову. Какой она была, как выглядела? Теперь уже никто не скажет. Наверно, очень красивой, если покорила сердца двух дворян. Девятнадцатилетний студент Алексей лю.бил ее пылко и нежно, тридцатипятилетний Александр... Не знаю. Возможно, что сначала он относился к ней довольно легкомысленно, может быть поэтому и добился ее ответной любви, но потом... Потом для него все оказалось намного серьезнее (вспомним его последнюю записку). Удивительно, но братья не знали о том, что привязаны к одной и той же девушке. Знала она. Ей -- как, наверно, и всякой юной особе! -- казалось это забавным, и Маша никому не открывала своей маленькой тайны. Тем более, что отдавала она предпочтение старшему Данилову, а младшего.... наверно, просто дразнила из самолюбия. Разве женщинам это не свойственно?
Свидания Маши и Александра были тайными. Видимо, сравнительно бедный доктор Данилов считался в доме купца Скоробогатова плохой партией, девушка тщательно скрывала свою влюбленность и только под покровом ночи приходила в злосчастную меблированную комнату в доходном доме на Покровке. А Данилова все это, скорее всего, устраивало. Видов на Машу он не имел: возможно, уже укоренился в роли московского холостяка. Вряд ли он был и врачом по призванию, иначе бы не довольствовался скромной ролью больничного доктора, а попытался бы открыть свою частную практику. Его настоящей страстью была карточная игра, деньги, азарт. Его постоянным местоприбыванием вне своей меблированной комнаты -- флигель купца Бакулина.
Видимо, Маша знала о страсти Данилова и не раз вместе с ним бывала в доме купца. Ее молодость и красота не могли не привлечь похотливого и не умеющего ни в чем себе отказывать хозяина флигеля. Можно предположить, что Бакулин никаких чувств кроме отвращения у девушки не вызывал. В ее глазах он был прежде всего совратителем ее любимого и содержателем карточного притона. И вряд ли Маша могла скрыть эти свои чувства. А Бакулин не мог на это не реагировать. Таким образом к вожделению Бакулина добавлялось еще и мстительность оскорбленного самолюбия. Он задался целью получить дочь купца 3-ей гильдии Машу Скоробогатову. А мы знаем, что Бакулин умел добиваться своего...
Так или иначе, но когда Данилов задолжал Бакулину довольно крупную сумму, 1000 рублей, Бакулин повел себя неординарно. Очевидно, что подобные суммы Данилов проигрывал и раньше, и в другие времена купец давал ему возможность отыграться или хотя бы уменьшить размер долга до мыслимых размеров: хозяин притона был заинтересован в постоянных клиентах. Но в этот раз Бакулин был заинтересован не в Данилове -- в Маше Скоробогатовой. И он поставил условие: или долг немедленно, или потом -- но с огромными процентами, или... Или Маша Скоробогатова становится любовницей Бакулина. Временно или нет, на каких условиях -- мы никогда не узнаем.
Очевидно, что за долгие годы пребывания в статусе плохого врача и вечного игрока-должника Данилов растерял свои моральные качества, достоинство и честь дворянина. Деваться ему было некуда, и он попросил Машу.
И она согласилась...
А Бакулин получил свое. (И торжествовал столь бурно, что даже траурная атмосфера в зале суда -- слушание дела об убийстве -- и осознание, что полученная за тысячу долговых рублей наложница мертва, не могли остановить его от циничного бахвальства при даче показаний).
Неизвестно, сколь долго продолжалось бы унижение Скоробогатовой, но однажды вечером Бакулин совершенно случайно познакомился с Даниловым-младшим и привез его к себе домой. Там Алексей Данилов встретил Машу, ожидавшую своего "господина". Понятному возмущению молодого человека не было предела, он назначил возлюбленной свидание и в следующий вечер закатил ей скандал. Ссора с Алексеем сильно расстроила Машу. Видимо, то, что казалось ей до сих пор отвратительным, но терпимым, после встречи с чистым и искренним Алексеем стало невыносимым для нее. Она поехала на Покровку к Данилову, чтобы излить любимому свою горечь. Какой разговор состоялся у Данилова с Машей, что она ему говорила, что он чувствовал при этом -- неизвестно, но можно предположить. Наверно, расстроенная женщина не добилась от любимого слов успокоения и тогда сильно ранила Данилова в отместку за то ее унижение, причиной которого он являлся. Ведь это не сложно -- ранить, достаточно было упоминания о нескольких деталях интимных встреч Бакулина и Маши... Данилов -- к тому времени полностью деморализованный, издерганный ревностью и осознанием собственной низости -- схватился за нож...
Как совершалось убийство, нам известно.
Закапывая в землю Машу Скоробогатову, Данилов не знал, что он хоронит и еще одну жизнь -- жизнь своего брата. Жизнь влюбленного мальчика, единственной виной которого была пылкость его чувства. На суде Данилов-старший с ужасом наблюдал за развитием событий, жалким голосом пытался защитить Алексея: "Он вел жизнь далеко не праздную, господа. Успевал зарабатывать частными уроками более 70 рублей в месяц..." И видел, что бессилен что-либо изменить.
Действительно, что он мог сделать: не идти же на каторгу самому?..
В его душе случился надлом в тот самый момент -- во всяком случае, я так думаю! -- когда он услышал речь своего младшего брата перед тем, как присяжные заседатели получили вопросные листы и удалились на совещание для вынесения своего решения. "Пощадите меня, -- попросил тогда Данилов-младший, -- если не для меня, то для моего несчастного брата, который не переживет моего осуждения. Я -- человек молодой, мне хочется жить, осуждение же ваше будет для меня смертью, я не вынесу каторги..."
Я не зря обратил внмание на социальный состав группы из 12 присяжных заседателей. Купцы, мещане, крестьяне. Вряд ли эти люди сочувственно отнеслись к слезам студента-дворянина. Это являлось еще одним фактором из тех, что работали против Алексея Данилова при вынесении приговора. На единственный вопрос, который был в вопросных листах присяжных -- "Считаете ли вы обвиняемого виновным в смерти Марии Скоробогатовой?" -- каждый из них ответил: "Виновен".
Алексей был прав. Он не вынес каторги и умер через пять месяцев после суда. Он не ошибся и в другом своем предвидении: его осуждения не пережил и Данилов-старший. Вернее, он не пережил мук своей совести, на которой были смерти двух любимых им людей: это ясно из его последней записки. Получение уведомления о кончине брата явилось каплей, переполнившей чашу. В день, когда пришло роковое известие из каторжного сибирского Нерчинска, он повесился.
* * *
Вот и вся история. А Володе Петракову я ее рассказыавать не стал, хоть он и спрашивал о ходе моего расследования. Почему не стал? Она, эта история, печальная и... некрасивая. А еще есть в ней три трупа молодых и очень несчастных людей и один живой -- вечно живой, иногда кажется мне! -- без возраста и всяких проблем, рыгающий луком и перегаром, купец. Он теперь иногда снится мне -- то один, то в объятиях Маши Скоробогатовой, и всякий раз такой сон предвещает мне грядущие неприятности.