Вода в бочке плескалась и пенилась, когда Ками извивалась от щекотки. Длинной щеткой Пенни водила по спине, шее, плечам, животу и вообще везде. Давила сильно, чтобы вся многомесячная грязь отстала, Ками порой вскрикивала и с головой бултыхалась в мыльную воду.
Сначала она совершенно не хотела раздеваться и лезть в бочку, потому что вода показалась ей горячей. Тогда Пенни, призвав на помощь тетушку Мин, засунула ее туда силой, а когда Ками попыталась выскочить, положила руки на плечи и окунула. Ками снова попробовала улизнуть и очутилась под водой еще раз. А потом и смысл выбираться пропал, так как тетушка Мин унесла нагло сорванный с нее княжеский наряд. Пенни стала ее намывать, и очень скоро вода перестала казаться горячей и стала даже вовсе холодной. Ками требовала и требовала подливать черпаком еще кипятка, да поболее!
Бочка стояла в сарае, и отсюда хорошо слышались разговоры стоящих снаружи возле двери мятежников. Они травили друг другу анекдоты, но большую их часть Ками не находила смешными. В некоторых она к тому же понимала не все слова. А порой, где-то через каждые две байки, Пенни закрывала ей уши, а то и совсем опускала под воду.
В заключение Пенни вылила на волосы мыльную жижу, взлохматила их и сполоснула из черпака. Потом разрешила вылезти из бочки, насухо вытерла и причесала.
- Вот, теперь ты похоже на человеческое дитя. - Пенни глядела добрыми глазами и орудовала гребешком. - А вот тебе и подарок.
Вернулась тетушка Мин, а в руке она держала отстиранный княжеский наряд! Ками бросилась к ней и, выразив хвалу, надела брючки и рубашку. Сиреневые и голубые громоптицы стали прямо такими же, как когда ее провожал отец. Взмахнув крыльями, кружились на груди, к животу тянулись их хвосты, на бедрах планировали перья. А на рукавах переплетались ленты салирских трав, без цветов, но с изумительными резными листьями и завитушками стеблей. Ками не могла насмотреться на громоптиц, захватив пальцами рубашку на груди, вывернула ткань наверх и, опустив голову, любовалась.
Когда все было готово, Ками вышла из сарая и вдохнула полной грудью лесной воздух, лагерь бунтовщики разбили в самой что ни на есть глуши. После дождя листва пахла особенно вкусно, аромат даже пощекотал ноздри, и Ками чихнула. Стоявшие возле двери солдаты пожелали ей не проглотить темный эфир. Еще утром она познакомилась с самым младшим из мятежников. Мальчишка, его звали Сеймур, несмотря на свои четырнадцать лет весьма недурно владел мечом, она сама видела на тренировочном ристалище. Впервые узрев ее чистую и в отстиранном княжеском наряде, он встал на колено и поприветствовал свою госпожу. На это она ответила, что он идиот, и юный мечник рассмеялся.
Еще утром он обратился к ней с просьбой, смущаясь, попросил поучить его читать. Они уже успели провести первое занятие, и Сеймур делал успехи. Выучил целых семь сафаррашских буквиц и прочитал составленные из них слова. Правда, иногда ошибался. А еще он твердил, что у Ками салирский выговор, и она некоторые звуки произносит мягче сафаршей. Вместо "р" говорит "рь", а вместо "м" - "мь". Ками так не думала, ей казалось, что все она произносит как самый настоящий сафарш. Она пошла узнать у Пенни, и та сообщила, что у Ками действительно мягкий салирский выговор.
С самого начала пребывания у мятежников Ками ощущала на себе постоянные взгляды. Сперва это бесило, а затем ей стало стыдно. Ведь все эти люди что-то делают для общего дела: сражаются, добывают хоть какое-то оружие, приносят в лагерь еду, лечат раненых. Вот и Шрай с Илмаром уехали до вечера на боевое задание.
Пенни приказала помочь конюху, но он посмотрел на Ками и сказал, что лучше сам все сделает. Еще Пенни просила почистить солдатам сапоги, но когда Ками подошла к бойцам с щеткой и тряпочкой, ей заявили, что не стоит, потому что в такой сырой после дождя чаще все опять быстро замарается. Особенно стыдно становилось на обеде. Она даже из-за этого старалась кушать поменьше и уходила голодной. Дома, в Салире, она заслуживала обед хотя бы из-за того, что выполняла все возложенные на нее обязанности. Ходила к учителю танцев (ну, впрочем, танцевать ей нравилось), занималась шитьем со старой Сигурдой (терпеть не могла), постигала правила этикета (нормально, но все эти реверансы - крайне глупое занятие), обучалась верховой езде (это интересно, но ее наставник, всадницкий десятник, вечно на нее кричал и обзывал цыпленком). Так что свое место за столом она там зарабатывала покорностью и мучениями со стежками.
Тут Ками разве что учила Сеймура читать. Но это не такое важное дело, как сражаться или хотя бы мастерить арбалеты. Да и нравилось ей с ним заниматься. Какой же это труд? Ками порой специально сразу не отвечала, когда он спрашивал, правильно ли прочитал слово. Тогда Сеймур, ожидая реакции, смотрел на нее с таким глупым-глупым выражением. А потом так вкрадчиво интересовался... Такой смешной.
Видел бы ее сейчас отец... Хоть и чистая пока, но на коленках ссадины, рука порезана, на плечах и бедрах синяки. Скоро и пропахнет как все здесь - лошадиным потом, травой и земляникой. Он бы точно ее выпорол. Однажды дома она навернулась со священного кедра, ничего не сломала (кроме двух веток благодатного древа), но перепачкалась и посадила под глазом здоровенный синяк. Так отец прямо в большом чертоге и при ее старших братьях взял Ками за шкирку, спустил ей штаны и отхлестал кожаным поясом. Она плакала, но не от боли - отец, конечно, бил не сильно, - а от стыда. А братья смотрели и смеялись.
Но теперь ее семья - мятежники. Только бы не оказалось правдой, что их убивают по несколько человек в неделю. Наверное, говоря это, Илмар просто преувеличил, чтобы запугать ее и заставить согласиться поехать в крестьянскую семью. Да, скорее всего, так и есть. Пусть слова Илмара будут ложью, ведь все эти люди так к ней добры. Ее пускают на стрельбище - и к тому же дают пострелять из легкого арбалета! - и на ристалище - там, разумеется, лишь посмотреть издалека. Ширихагец Эшван, по своему обычаю заплетающий в волосы полевые цветы - маргаритки, васильки и даже ромашки, нарвал и для нее. Лафортиец Фирин подарил ей коралловый скребок, которым можно чистить рыбу или резать нежное мясо. Латальщик оружия Дроми пустил Ками в мастерскую, хоть наспех сколоченная хибара с примитивным набором инструментов и не выдерживала сравнения с мастерскими родного Ветреного замка. Только бы это не было правдой...
Вот и Сеймур помимо уроков чтения общался с ней еще и просто так. Хотя Ками, конечно, понимала, что вряд ли ему сильно интересно с такой для него малявкой. В Салире она тоже не могла особо поговорить со старшими братьями, они обыкновенно вяло ей отвечали и стремились поскорее улизнуть. С младшим же братом временами было забавно, но порой Ками хотелось более зрелых разговоров. Так что она убегала из Ветреного замка и дружила с низкородыми ровесниками, за что часто огребала от отца. Скрыть последствия игр в штурм грязевой крепости или похищенную разбойниками дочь честного судьи - задачка не из простых.
Когда Шрай и Илмар вернулись с боевого задания, встречать их вышел почти весь лагерь. Ками решила понаблюдать издалека, стыдилась подойти, она ведь никакой не мятежник. Все станут коситься и предлагать погулять, пока серьезные люди беседуют. Кажется, выполнить задачу удалось, потому что все были довольны и оживлено о чем-то пытали возвратившихся. Обычно белое лицо Шрая как-то порозовело, а белесый шрам - побагровел. Прическа, естественно, не изменилась, эту острую шкурку не поменять, можно лишь отодрать от кожи.
Илмар остался прежним, пухлые губы улыбались, а волосы волнами спускались до плеч. Похоже, на обратном пути он еще и причесаться успел.
Они оба устали, но Илмар быстро слинял, бросив своего командующего на произвол вопрошающей толпы. Шрай сначала терпеливо на все отвечал, но затем махнул рукой и, громко заявив, что обо всем расскажет на ужине, направился к стоящей в стороне Пенни.
Они тихо поговорили, Шрай вроде бы кивал, но потом Ками заметила, что мятежник злится. Пенни указывала на Ками пальцем, он глядел и кривился, а потом похромал к ней. Пенни понуро поплелась сюда же.
- Ну и что это такое? - Скулы мраморного лица стали еще острее. - Вот что ты с ней сделала?
- А что, ей грязной так и ходить? - возмутилась Пенни. - Теперь она хоть похоже если не на некняжну, то уж на высокородную точно. Никак не голодранка.
- А надо, чтобы именно как голодранка! Хочешь, чтобы ее кто-нибудь узнал? Походила бы грязной, ничего страшного. А от запаха обтерла бы ее чем-нибудь ароматным. - Шрай протянул Пенни нож. - Отрезай или расплетай ей эти косы.
Пенни взглядом просила у Ками прощения.
- Не отрезай, лучше расплети, - пролепетала Ками.
Шрай больно выдернул маргаритки, васильки и лютики, что вплел ей ширихагец Эшван.
- Вот, а теперь продолжим. - Шрай отвел ее к грязной луже. - Закрой глаза.
Холодная жижа стекала с волос на лоб, ползла по щекам, капли брызнули на кончик носа. Тяжелые руки легли на голову и растрепали волосы.
- Вот, можешь открывать.
Ками увидела, что все те люди, которые несколько песков назад слушали Шрая, сейчас наблюдают за ней.
Шрай зачерпнул еще жижи и вымазал Ками шею и руки. Потом еще раз опустил ладони в грязь и пятернями провел по княжескому наряду.
- Хватит уже, - сказала Пенни. - Ты замарал ее сильнее, чем она была.
- Значит, я хорошо выполнил свою работу. - Улыбка растянула шрам на лице. - Но я еще не удовлетворен.
Шрай взял нож.
- Нет, не надо, - заверещала Ками. - Не отрезай волосы, пожалуйста...
Он оттянул ей рубашку и вспорол одну из громоптиц.
- Что ты делаешь?! - вскрикнула Ками.
Шрай ехидно ухмыльнулся. Ткань затрещала, и громоптица лишилась еще и хвоста.
- Прекрати, пожалуйста. - Ками заговорила тише.
Нож прошел по второй громоптице, отрезав ей голову, а затем вернулся к первой, обескрылив ее. Шрай дернул рубашку на себя, и Ками свалилась на колени в грязевую лужу.
- Что ты наделал. - Ками зарыдала. - Что наделал...
Ошметки громоптиц безжизненно повисли, обнажив живот Ками. Шрай плеснул ледяную жижу ей на пупок.
Сквозь слезы Ками видела наблюдавших за ней людей.
- Вот, теперь я удовлетворен. - Шрай повесил нож на пояс. - А тебя, Пенни, я попрошу зашить ей рубаху, но так, чтобы уже никто не понял, что там когда-то красовались громоптицы.
- Хорошо. - Голос Пенни был печален.
Ками сидела в луже и рыдала. Руками судорожно водила по дну, силой сжимала острые камешки.
- Реви громче! - Шрай вылил на нее еще грязи и повторно взлохматил волосы. - Вот, никто теперь не признает. Запомни, рева, ты дочка бедного писаря. Простая сафаррашская девочка. Поняла?
- Что ты наделал...
- И забудь своих громоптиц. Забудь, откуда ты родом. Забудь все, что происходило с тобой дома. Этого никогда и не было! Забудь!
Ками замотала головой, и Шрай положил на нее ладонь.
- Забудь.
Ничего она не забудет. Она всегда будет помнить, кто она есть. И громоптиц никогда не забудет. Они и сейчас стоят перед глазами, прямо точно такие же, гордые и сильные, как и в тот день, когда она покинула Салир.