На пересечении двух проселочных дорог, вдалеке от городского шума и людской суеты, стоял дом и своей ярко синей крышей одиноко смотрел в небо. К дому прилагалось немного землицы, соток пятьдесят, не больше, и маленькая сараюшка, которую глава семейства Авессалом обзывал обидным словом хозпостройка. Были у Авы, так его звали друзья и близкие, жена Вильгельмина (попросту Минна), дочь двенадцати лет Авдотья (так и звали как есть, не упрощая) и собака Жучка, как в сказке про репку и той же породы. Жили дружно в семи комнатах, собака в отдельной утепленной конуре, такой огромной, что у некоторых квартиры меньше. По выходным всегда топили баню, а после обычно ездили всей семьей погулять в город, или, по-французски, на променад.
В один такой весенний день, когда пар в бане был особенно хорош и сильно кусался, долго пили всей семьей на веранде чай из самовара, на еловых шишках. В кустах весело и задорно чирикали воробьи, где-то вдалеке истошно каркала ворона, с полей несло землей, только что освободившейся из-под снега. Минна, схватив большой, неправильной формы кусок сахара, яростно впилась в него - акула и та растеряла бы зубы от такой - и протяжно, с надрывом хлюпнув горячим чаем, произнесла как ни в чем не бывало: "Хорошо-то как!" Потом вытянула ноги под столом и, скрестив руки на груди, натурально замолчала с присущей только ей гримасой на лице, которая, впрочем, означала удовлетворение. Ава не мог похвастаться столь крепкими зубами и потому сахар подвергал предварительному размачиванию в чае, а после уже сосал его как теленок сиську, блаженно жмурясь, но чаем хлюпая не тише, а даже, наоборот, громче и пронзительнее своей благоверной. Авдотья играла с Жучкой где-то на заднем дворе. Солнце стояло прямо над головой и жарило по-летнему.
После чая начали спешно собираться в город, планируя вернуться домой засветло. Жучку, несмотря на просьбы дочери оставить собаку свободно бегать во дворе, по обыкновению крепко привязали на цепь. Еще долго в неровном гудении мотора и чавканьи шин продирающегося сквозь проселочное бездорожье автомобиля Авдотье слышалось металлическое бряцание цепи и легкое поскуливание любимого питомца. Машина, фыркая и загребая передними колесами рыхлую отмерзшую землю, наконец выбралась на чистую шоссейную дорогу, тяжело выдохнула и, постепенно набирая скорость, покатила, согласно измазанному грязью указателю, в сторону города.
Непривычная городская обстановка быстро наскучила сельчанам, и Аве нестерпимо захотелось жареного домашнего поросенка с жареной же картошкой, а Минне - селедки в подсолнечном масле с большими сочными луковыми кольцами и вареной картошкой, посыпанной мелко нарезанным укропом, в качестве гарнира. Авдотье не хотелось ничего, аппетит отсутствовал начисто, ее больше занимали мысли об оставленной на привязи любимице: непривычно тоскливый взгляд Жучки никак не выходил из головы и почему-то на сердце лежала какая-то неясная тревога.
Детские опасения были, увы, не напрасны и имели под собой совершенно твердую почву: буквально на днях на соседнем хуторе волки напрочь загрызли взрослую немецкую овчарку с чудным именем Трезор.
Наконец двинулись к дому. Смеркалось. Чем ближе подъезжали к хутору, тем сильнее билось сердце Авдотьи, в висках стучало все громче, из горла вырывались то ли хрипы, то ли всхлипы, словно детское сердечко пыталось вырваться на свободу и побежать к дому, не в силах справиться с тревогой и нетерпением.
Уже у ворот Авдотья принялась тревожно и внимательно вслушиваться в надежде услышать успокоительное побрякивание железных колец привязи или приветственный лай - все равно что, но тишина больно резала уши, и лишь скрип несмазанных петель калитки наконец разорвал зловещую тишину. На слабоосвещенном пятачке перед конурой, где обычно сидела Жучка, было тихо, спокойно и пусто. Авдотья в секунду оказалась возле заветной конуры и, присев на корточки, засунула голову глубоко внутрь просторного собачьего жилища. Тишина убивала без суда и следствия, резала без ножа, тело превратилось в один пульсирующий маленький сжавшийся комок.
Темнота расступилась, словно пенная волна разбилась о большой утес, из будки пахнуло теплым спертым воздухом, кто-то влажно лизнул девочку в нос, долгожданно загремела железная цепь.