Гирин Сергей : другие произведения.

Подозрение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Папа сказал:
  - Елизавета (он всегда так меня называет, когда мной недоволен, а если доволен, то Лизой или просто Лизкой), ты уже не раз могла убедиться, что обо всем, чтобы с тобой ни произошло, ты можешь честно рассказать мне, и я всегда постараюсь понять тебя и помочь. Уж на что, а на непонимание с моей стороны ты пожаловаться не можешь, правда, ведь?
  - Правда, папа, - ответила я.
  Папа смотрел на меня с укором, ожидая, что я продолжу говорить. Я молчала.
  - Ну что ж, - вздохнул папа. - Раз ты не доверяешь мне, я, конечно, не стану вытягивать из тебя слова клещами.
  - Неправда, доверяю, - ответила я.
  - Тогда, в чем дело?
  Я молчала.
  - Ну, ты уже большая девочка, поступай, как хочешь. Пообещай мне, по крайней мере, что обратишься ко мне, если тебе понадобится помощь, - сказал папа и веско добавил, - если, конечно, будет не слишком поздно.
  - Ладно, - сказала я.
  Папа укоризненно посмотрел на меня, видимо надеясь, что я пойму, как сильно огорчает его мое поведение, и все-таки начну говорить, но не дождался, пожал плечами и ушел в свою комнату. Так, наверное, уходил внутрь своего дворца Понтий Пилат, сказав толпе: "Ну, раз вы такие упертые, отпускайте, кого хотите, а я умываю руки". Я даже представила себе эту сцену очень отчетливо. Я вообще Древний Рим хорошо себе представляю - мы с папой много фильмов про него смотрели. Он любит эту эпоху. Ну, так вот, я представила: дворец древнеримский с колоннами (вроде Большого театра в Москве), ярко светит солнце, папа стоит на лестнице в ярко красном плаще и древнеримских доспехах, на боку меч. Доспехи ему наверняка пошли бы. Он бы в них смотрелся очень внушительно. Хотя он и без доспехов внушительно смотрится. Рост у папы высокий, плечи широкие. И вот солдат (ну или раб - не знаю, кто там был у Пилата) подносит папе чашу, папа моет руки, а пока моет, презрительно так, прямо даже брезгливо смотрит на толпу, потом встряхивает руки, также как сейчас пожимает плечами, поворачивается и уходит. Не знаю, как там вели себя те, кто стоял в толпе, когда Пилат умывал руки - наверное, кричали от радости, что Христа распнут, но мне кажется, что, если бы прокуратором вместо Пилата был папа, они бы не кричали. Они бы замолчали и так бы и стояли молча, пока он не скрылся бы в дверях. Характер у папы спокойный, а взгляд обычно серьезный. Он никогда не кричит, но, если уж посмотрит строго... - прямо пустота какая-то в животе чувствуется. Многие люди, поэтому, папу не любят, думают, что он злой. Но это неправда. Папа на самом деле очень добрый.
  В общем, папа обиделся. Конечно, он не сказал: "Елизавета, ты - плохая девчонка, марш в свою комнату, и чтобы я тебя больше не видел!" Он никогда так не говорит и вообще на меня не ругается. Если и повышает голос, то очень редко. Да я и сама стараюсь не давать ему повода. Папа - хороший, и я не люблю его огорчать. Вот и сейчас папа обиделся, и мне сразу стало грустно, даже досадно. Ну почему так получилось?! Я ведь совсем этого не хотела! А всё из-за Нинки Зоськиной. Мало того, что меня достала корова толстая, да еще и папа из-за нее на меня обиделся! Сама жирная, морда тупая, и еще жвачку жует постоянно - в самом деле, корова! Чуть не порвала мне куртку, уродка. Папа - умный. Когда он пришел с работы, хоть я и сделала вид, что всё в порядке, а он сразу понял, что что-то не так. Ну и начал: "что?" да "почему?"... А я не сказала - вот он и обиделся. А не сказала я, потому что...
  Хотя нет, это я неправильно начала. Надо сначала рассказать, кто такая Нинка Зоськина, а то непонятно будет, из-за чего она так на меня взъелась. Или лучше, наверное, сначала расскажу про Саньку Рульникова. Это ж она из-за него бесится. Особенно, когда он меня на День рождения пригласил. Что она думает, дура, что если я не приду, то он ее позовет? Ага, щас! Нужна она ему, тупая уродина! Хотя, так всё равно непонятно, почему я не рассказала папе.
  Начинать, наверное, надо с самого начала - с того летнего дня девять лет назад, когда мы с папой сидели в комнате, а с улицы доносился истошный женский крик. Женщина (Анька Палашка из соседнего дома) орала как-то уж совсем дико. Мне было страшно, и хотелось плакать, а папа, чтобы я не плакала, очень смешно ее передразнивал: вращал глазами, корчил рожи. Получалось в самом деле смешно, и я смеялась, но страх все равно не проходил, так что я смеялась и плакала одновременно. Не каждый день такое бывает. Наверное, именно поэтому этот день так прочно мне запомнился, хотя ни Палашку, ни ее сына Толика (гаденыша и дебила, как папа его называет), которого тогда хоронили, я уже не помню. Да я и себя-то в том возрасте почти не помню, так что этот день - вообще мое самое раннее воспоминание. В общем, начну с самого начала.
  Я решила написать обо всем этом, потому что я обещала папе, что не буду никому об этом говорить. И не говорила. Даже с папой мы, с тех пор как всё кончилось, никогда об этом не говорили - вот уже два года. Он объяснил, что если действительно хочешь сохранить что-то в тайне, то нужно никогда не произносить этого вслух. Это единственный надежный способ. Вообще-то, если бы ни Нинка и ни эта ссора с папой, я бы и дальше могла об этом не говорить и даже не думать. Но сейчас мне как-то сразу вспомнилось всё, о чем говорить нельзя. И многое другое, что вроде совсем не причем, а может и причем. Сразу не поймешь. Вот вспоминаю всё и чувствую, что мне обязательно нужно об этом кому-нибудь рассказать. А раз говорить об этом нельзя, я решила об этом написать. Написать - это ведь тоже самое, что рассказать кому-то, даже если никто и не услышит.
  Ну, так вот: зовут меня Лиза, фамилия... Хотя, какая разница, какая у меня фамилия. И где я живу, тоже на всякий случай не буду писать. Учусь я в 6 классе. Сейчас мне 12 лет. А началось всё девять лет назад, когда мне было 3 года. Из того, что тогда было, сама я помню только тот день, когда Толика хоронили, а всё остальное знаю только по рассказам папы и мамы. Я в то время ходила в детский сад, а Толик Палахов ходил в тот же самый детский сад, только он был старше - ходил в старшую группу. Жил он с родителями в соседнем доме и был, как говорит папа, гаденышем, да к тому же еще и придурком. В детском саду был он первый драчун, других детей постоянно обижал и в любой момент мог неожиданно что-нибудь отколоть. К примеру, лепят дети куличики в песочнице, а он вдруг подбежит, растопчет всё и убежит. Или играет спокойно с детьми, а потом вдруг вырвет у кого-нибудь игрушку и сломает. Или ни с того ни сего начнет грязью кидаться или камнями. Однажды он так в меня попал. Наша группа в детсаду гуляла на участке, а их группа была на соседнем участке. Толик начал кидаться камнями на наш участок. Пока воспитательница подбежала, он уже успел несколько камней кинуть и попал в меня. Сама я ничего этого не помню, но мама рассказывала, что скандал был первостатейный. Камень оказался довольно крупным. Я орала так, что, говорят, аж посинела. Меня прямо из сада на скорой отвезли в больницу, потому что думали, что у меня сломано ребро. Папа ходил к Палаховым ругаться. Ругались они так, что Палаховские соседи даже полицию вызвали. Мои родители собирались подавать на Палаховых в суд, чтобы взыскать с них деньги за мое лечение (хотя лечить меня особо не пришлось - кроме синяка у меня ничего не было) и моральный ущерб, а Толиковы родители грозились подать в суд на моего папу за то, что он Толикову маму обозвал сукой и сказал, что ее и ее сучёнка (Толика, то есть) удавить и то мало. Правда, в суд так никто и не подал, наверное, все постепенно успокоились, а может просто возиться не хотелось.
  После того случая мои родители и еще несколько родителей из нашего детского сада написали коллективную жалобу в отдел образования, чтобы Толика перевели в специальный детсад для психов, потому что его неадекватное поведение создает опасность для остальных детей. А его родители написали жалобу, что Толика все обижают, воспитатели его притесняют и настраивают против него других детей, и вообще это все остальные дети - ненормальные, а их драгоценный сыночек - напротив, единственный нормальный ребенок во всем детсаду. Палашка за своего сына стояла горой. Вообще-то на самом деле ее звали Анной Леонидовной, но все за глаза звали ее просто Анькой Палашкой. Была она, по словам мамы "брехливая баба", а, по словам папы просто "тупая сука", так что жаловаться ей было бесполезно. Когда другие родители жаловались на Толика, Палашка начинала орать, что их дети сами задирают ее сына, а отец только пожимал плечами: "А чё такого? Мальчишки всегда дерутся". Говорили, будто Палашкины родители были забулдыги, а задирать нос она начала после того, как замуж вышла. Чем Толиков отец занимался, точно не известно, какими-то темными делами - вроде перепродавал что-то. Некоторые считали его бандитом, хотя, по словам папы, никакой он был не бандит, а просто мелкий жулик. Сама Палашка гордо именовала своего мужа предпринимателем. Так или иначе, кем бы он ни был, деньги у него водились. Ходили слухи, что он дал кому-то взятку, что б его сына не отправили в детсад для психов. В общем, Толик остался в нашем саду. Мои родители думали, что теперь так и придется его терпеть, но летом, через несколько месяцев после того случая с камнем, проблема вдруг решилась сама собой.
  А было это так. Однажды вечером Палашка пошла искать своего сына, который гулял на улице и не пришел домой, и нашла его висящим на заборе. Детский сад, в который ходили я и Толик, находился в середине нашего микрорайона, так что от каждого дома до сада было близко. Большинство веранд в саду стояли возле самого забора, а снаружи сада возле забора росли деревья. Забор был высокий - из железных прутьев. Вот на одном из этих прутьев Толик и висел. Железный прут воткнулся ему в горло под подбородком, прошел через рот и вошел в мозги. Наверное, Толик пытался перелезть с крыши веранды на дерево или наоборот с ветки на крышу, или просто сидел на дереве, но сорвался и свалился прямо на забор, да так и остался висеть как муха на булавке. Как именно всё было, точно не известно, потому что, как это случилось, никто не видел (во всяком случае, полиция никаких свидетелей не нашла). Конечно, пошли всякие слухи. Что будто бы прут вошел слишком глубоко. И что это странно, почему это Толик был один - обычно дети по верандам и по деревьям в одиночку не лазали. В общем, некоторые люди думали, что на прут Толик напоролся не случайно - все-таки многие родители, чьих детей он обижал, его не любили. Не все, конечно, так думали. Мой папа, например, всегда говорил, что все эти разговоры - полная чушь, скучно людям, вот они и выдумывают себе сенсации на пустом месте. Да и полиция ничего не нашла. Хотя, если там и были какие-то следы, вряд ли они бы их нашли после того, как столько людей там потопталось - когда Толика нашли, чуть ли не весь город туда сбежался. На забор после этого сверху приварили горизонтальные трубы, что б нельзя было напороться - стало некрасиво, зато безопасно, а деревья возле забора спилили. Так что больше никто не пострадал. А Палаховы после смерти сына на том месте прожили недолго - продали квартиру и куда-то уехали.
  У меня с тех пор в детском саду никаких проблем не было. И потом, когда я пошла в школу, тоже всё было нормально. Хотя... Был один случай неприятный. Только не в школе, а в лагере на каникулах после второго класса, когда мальчик из нашего отряда утонул. Противный был мальчишка - всё девчонок дразнить любил и меня тоже. Папа с мамой приехали на выходные меня навестить, я им и пожаловалась. Мама возмутилась, хотела сразу же этого мальчишку позвать и отругать. А папа маму остановил. Он только посмотрел так недобро на этого мальчика, а потом рассмеялся и сказал мне, чтобы я внимания не обращала, что, наверное, я просто этому мальчику понравилась - мальчишки всегда пристают к девочкам, которые им нравятся. А я сказала, что это неправда. Что он не только меня обижает, но и других девочек. И даже мальчиков некоторых. И мама тоже папе сказала, что ничего тут смешного нет: "Твоего ребенка обижают, а тебе смех один". Она вожатой пожаловалась. Мальчишку отругали, только это он после этого еще сильнее начал ко мне приставать и других детей начал подбивать вместе побить меня за то, что я ябеда. Я родителям домой позвонила по мобильнику (они мне в лагерь мобильник дали, своего у меня тогда не было) и снова пожаловалась. Мама сказала, что они с папой приедут на выходные и поговорят с начальником лагеря, а если он не поможет, то заберут меня. Мама в субботу приехала (папа не смог, у него какие-то срочные дела были), пожаловалась начальнику лагеря. Тот велел позвать мальчишку, только его нигде не могли найти. Ну, поначалу внимания не обратили, подумали, что он узнал, что на него жалуются, вот и спрятался где-то. В общем, начальник обещал во всем разобраться. Мама пообещала, что завтра же меня заберет домой, если мальчишка еще раз меня тронет, и уехала, а уже вечером выяснилось, что мальчишка утонул. Он оказывается, не прятался, а сбежал из лагеря на речку. Мальчишки иногда туда бегали, хотя это было запрещено, потому что за территорию нельзя. Там над речкой дерево росло, и на ветке была веревка привязана с палкой, как качели. Мальчишки с берега на этой веревке раскачивались и прямо в речку с нее прыгали. Там сначала его одежду на берегу нашли, а потом и его самого - в речке. Он, видимо, прыгнул с этих качелей, или может сорвался (никто ж не видел, как это было), ударился головой обо что-то (у него на голове ссадина была) и утонул. Тоже шума много было, полиция приезжала. Всех опрашивали, но ничего криминального не нашли. Девчонки из старшего отряда говорили, что начальника лагеря теперь посадят за то, что за детьми не смотрел. Мне его даже жалко стало - он хороший был дядька. Но его не посадили, только от работы отстранили. В заборе вокруг лагеря тогда заделали все дырки, а нас, всех детей, кто в лагере отдыхал, собрали на линейке и сказали, что, если кто еще раз без спроса за территорию выйдет, того сразу домой отправят. Некоторых детей родители сами домой забрали. Меня мама тоже хотела забрать, но ее папа отговорил, сказал, что не стоит портить ребенку (мне, то есть) отдых из-за какого-то малолетнего подонка, который по собственной глупости жизни лишился. Тем более, что проблема с приставаниями решилась сама собой. Мама, правда, возмущаться начала: "как ты можешь так о ребенке, тем более о мертвом!", но папу послушала.
  Ну, а в школе у меня всё было нормально. В школе той я проучилась три года. А потом папе предложили хорошую работу в областном центре, так что родители продали квартиру, а в областном центре купили новую - ту самую, где мы сейчас живем, и мы переехали. В четвертый класс я пошла уже в новую школу. Вот тут-то и случилась история, про которую я обещала папе никому не рассказывать.
  
  Есть у нас в классе одна девчонка вредная - Клавка Заточникова. Сейчас-то она еще ничего, а в четвертом классе вообще противная была, потому что ее старшая сестра Затóчка тогда училась в 7 классе. То есть на самом деле звали ее Галькой, но все называли ее Заточкой, и ей самой это прозвище очень нравилось, типа такая она крутая и опасная. Была Заточка двоечница и главная хулиганка во всей школе. И дружила с хулиганами всякими, рассказывали, что будто бы даже со взрослыми. Ее даже мальчишки боялись. А учителя не могли дождаться, когда ж она 8 классов закончит, что б наконец от нее избавиться. Вот Клавка и задавалась - чуть чего, она сразу: "Вот скажу Гальке, она тебя уроет!" Вообще класс у нас хороший, я быстро со всеми подружилась. Только Клавка меня почему-то сразу невзлюбила. Наверное, потому что я была новенькая, а она хотела мне показать, что она тут главная. А может ей не понравилось, что некоторые девчонки с ней не дружили, а со мной стали дружить, но, в общем, стала она ко мне придираться. То обзовет как-нибудь или гадости какие-нибудь про меня рассказывает, а то толкнет или подножку подставит. В общем достала меня совсем. Я ей конечно, тоже отвечала, а она мне: "Вот скажу Гальке!", но, однако ж, Заточка меня не трогала. Видно она ей всё-таки не говорила, или может Заточке просто плевать на нее было.
  И вот однажды на перемене идет Клавка мимо моей парты и мой учебник как будто случайно задела, так что и учебник, и тетрадки на пол полетели, а она, будто ничего не замечает, идет себе мимо, да еще и на тетрадку мою нарочно наступила, скотина. Ну, тут уж я не выдержала - схватила этот учебник, да как дам ей по башке! Она заорала, бросилась на меня, но я тут так разозлилась, что даже про Заточку забыла, что она может ей нажаловаться, в общем надавала ей, как следует. Мальчишки нас растащили, а она заревела и выскочила из класса - Заточке побежала жаловаться. Ну, вот, а после урока иду я по лестнице - у нас следующий урок был на другом этаже - и тут Заточка неожиданно подошла сзади и как толкнет меня в спину. Я со всего размаху как грохнулась на ступеньки (как я себе чего-нибудь не сломала, до сих пор не понимаю), да еще головой об ступеньку сильно так долбанулась. Лежу, голова раскалывается, перед глазами всё плывет, пошевелиться не могу, а Заточка неторопливо так спускается ко мне и говорит: "Еще раз мою сестру тронешь, убью, поняла?..", точнее примерно так - на самом деле она матом сказала. А у меня всё так болит, что слова сказать не могу. Лежу только, как рыба рот разеваю. "Ты чё, - говорит, - не поняла, что ли?" И как даст мне ногой. Тут я сознание потеряла.
  Очнулась я уже в больнице. Конечно, мама и папа сразу же приехали. Папа вообще был в ярости, говорил, что голову оторвет этой Заточке. Мама его успокаивала, не хватало, дескать, в тюрьму из-за такой дряни садиться. Я тогда в больнице несколько дней пролежала. У меня оказывается сотрясение было, правда не сильное, но голова потом долго кружилась и болела. Из больницы меня выписали, когда до осенних каникул дней десять осталось, так что я эти дни в школу не ходила. Врачи сказали, что мне нельзя волноваться, надо побыть дома, лекарства пить, а в школу уже после каникул. Я первое время так и сидела дома, потом стала понемногу на улицу выходить.
  В школе я в эти дни только один раз была, когда мы с родителями ходили на педсовет, на котором этот случай разбирали. Пришли мы, там много народу было: директриса, наша классная, Заточкина классная, завучи, какие-то тетки незнакомые - одна из полиции (она в форме была), другие вроде из опеки или из Гороно, точно не знаю. Ну, и конечно, Заточка и Клавка были вместе с их матерью - противная такая тетка, то на Заточку орала "сил моих нет на тебя, мать позоришь!", то меня начинала обвинять, что это я сама ее Клавку обижаю, то на жизнь жаловаться. Я рассказала всё, как было, а Заточка сидит, нагло так смотрит на меня и говорит, что всё я вру, ничего она меня не трогала, я сама упала, и ногами она меня не била, а, наоборот, это я Клавку избила. И Клавка тоже говорит, что совсем она меня не трогала, шла себе мимо, а я ни с того, ни с сего набросилась на нее и избила, и Заточке она на меня не жаловалась. А мамаша их, как ей что-нибудь скажут, так она сразу в слезы, что такая она несчастная, одна троих детей тащит, целыми днями на работе, из сил выбивается, все ее только осуждают, а помощи никакой... Всё ноет и ноет. Моя мама сказала, что эта Заточка уже всю школу достала, что она неисправима - даже сейчас сидит и нагло врет людям прямо в глаза, все от нее стонут. Сказала, что ее нужно отправить в колонию для малолетних преступников, а если ее не отправят, то они с папой на школу в суд подадут - взыщут с них моральный ущерб. А директриса в ответ, что мы, конечно, понимаем ваши чувства, случай вопиющий, мы вам сочувствуем, но с плеча рубить нельзя, вот вашу дочь тоже обвиняют в насилии, мы все заинтересованы, чтобы во всем разобраться, установить меру ответственности каждого... Как папа потом пояснил, это она намекала, что если мои родители будут школу обвинять, то и они меня могут обвинить, что я Клавку избила. Папа вообще во время педсовета мало говорил. Мама возмущалась, ругалась, а он в основном сидел с хмурым видом и слушал внимательно.
  В общем поговорили, поругались, и так ни до чего не договорились. Сказали, что поставят Заточкину семью на контроль, будут их проверять, с ней самой психолог беседу проведет, а классные - наша и Заточкина - будут смотреть, чтобы она ко мне больше не подходила. С тем и разошлись, а когда из комнаты выходили, Заточка обернулась ко мне и говорит: "Ты еще пожалеешь!" Папа сразу кулаки сжал, развернулся в ее сторону. Я схватила папу за руку и почувствовала, как он напрягся весь. Я думала, он прямо сейчас набросится на нее, а Заточка видимо этого и хотела, знала же, что папу оттащат, а она зато сразу из виноватой пострадавшей станет. Но папа только сказал вполголоса: "Придержи язык". А она смотрит на него и говорит так развязно: "А чё ты мне сделаешь?" Папа сдержал себя, только взгляд у него стал как раз тот самый, от которого людям не по себе делается. Как будто пустота какая-то у него в глазах образовалась, и такая, что заглянешь в нее, а там такой холод, что кровь в жилах стынет. Этим вот взглядом он глянул Заточке в глаза и тихо, так что даже губы не шевелились, потому что лицо у него стало, как каменное, тихо-тихо сказал: "Узнаешь", так что даже слово это с трудом разобрать можно было - как будто просто прошелестело что-то и всё. Думаю, что никто кроме меня и Заточки ничего и не услышал. Даже мне как-то жутко стало, а Заточка прямо отшатнулась, видно, что и правда испугалась. А папа тут же стал такой, как обычно - как будто что-то, что у него внутри, вдруг показалось ненадолго и снова скрылось - прошел мимо нее, как мимо пустого места, взял меня за руку, и мы домой пошли.
  По дороге домой и уже дома мама никак не могла успокоиться, всё возмущалась, ругала и нашу директрису, что она ничего делать не хочет, да еще намекает, будто я сама виновата, и полицию, и Заточкину мать, а папа молчал и напряженно о чем-то думал. Мама даже возмутилась его спокойствием, а папа спокойно сказал, что ругань тут не поможет, нужно не возмущаться, а спокойно подумать, что мы можем сделать. Дома он сразу сел за компьютер и потом еще несколько дней что-то там внимательно изучал. Я несколько раз подходила к нему посмотреть, что он там читает, но там было неинтересно: про разные травмы, про преступления, как их расследуют, про законы или форумы, где всякие незнакомые люди спорили о чем-то непонятном. Лишь один раз я видела, как папа зашел на знакомый сайт. Как-то ночью мне захотелось в туалет, а когда я шла обратно, вижу - на кухне горит свет. Я подошла и заглянула туда. Там за кухонным столом сидел папа. Перед ним на столе стоял ноутбук, а рядом полупустой стакан с чаем, наверное, уже остывшим. Папа внимательно смотрел на экран и время от времени что-то набирал на клавиатуре. Я подошла поближе. Увидев меня, папа тут же свернул окно, но я успела заметить, что папа сидит на сайте "Вконтакте" и читает Заточкину страницу.
  - Ты чего не спишь? - спросил он.
  - Я в туалет ходила, - ответила я. - А зачем ты Заточкину страницу читаешь?
  - Ну, надо же понимать, с кем мы имеем дело. Спи давай.
  Папа отвел меня в мою комнату и быстро вернулся на кухню.
  
  В начале каникул однажды за ужином папа сказал:
  - Лиза, нам с тобой дня три придется пожить одним. Маме надо ненадолго уехать.
  - А куда?
  - В Москву, - недовольно ответила мама, - к адвокату.
  Несколько дней до этого родители что-то оживленно обсуждали у себя в комнате. О чем именно они говорили, я разобрать не могла, поняла только, что папа в чем-то убеждал маму, а она возражала, но как-то нерешительно. Теперь всё стало ясно: папа уговаривал маму поехать в Москву, а ей ехать не хотелось, но она в конце концов уступила папе.
  - А зачем адвокат? - спросила я. - Вы что правда будете судиться со школой?
  - Ну, надеюсь, до этого не дойдет, - ответил папа.
  - Сейчас нам главное эту дрянь в колонию отправить, - сказала мама.
  - Понимаешь, это не так-то просто, - пояснил папа.
  Он обращался ко мне, но явно продолжал убеждать маму, которая, видимо, до сих пор колебалась:
  - Просто ругаться тут не поможет. Надо действовать грамотно, точно понимать, куда обращаться, в какие инстанции писать, на какие законы ссылаться, кому на кого жаловаться и так далее. Всё это очень непросто. Тут нужен человек, который во всем этом крючкотворстве хорошо разбирается. У меня есть один знакомый юрист - бывший одноклассник. Он сейчас в Москве работает. Я ему звонил. Он согласился встретиться с мамой. Они с мамой подробно обсудят наш случай, и он подскажет, как надо действовать, как документы составить.
  - А по телефону нельзя это обсудить? - спросила я.
  - Вот именно, - поддакнула мама.
  Папа сердито посмотрел на меня.
  - Вот именно! - ответил он, только не мне, а маме, - что ты взрослый человек, Аня, а рассуждаешь, как ребенок! Должна уже понимать, что такие вопросы по телефону не решаются! Другие бы люди руками и ногами ухватились за такую возможность, что профессионал, хороший профессионал согласился потратить на нас свое время, а ты только возмущаешься! Ты уж определись чего-ты в самом деле хочешь: поскандалить или действительно дрянь эту за решетку отправить.
  - А ты сам не можешь поехать? Это же твой друг, - спросила я.
  - У папы дела на работе, - со вздохом ответила мама, - да, ладно, съезжу я. Решили так решили...
  Мама уехала вечером в среду. В тот день папа пораньше отпросился с работы и на нашей машине отвез нас с мамой на вокзал. По дороге мама без конца повторяла, какую еду я должна есть (она наготовила разной еды на время своего отсутствия), какие и когда принимать лекарства, а главное сразу же звонить ей, если мне вдруг станет плохо. Мы с папой успокаивали ее. Я говорила, что всё будет в порядке, у меня уже всё прошло, а папа обещал, что лично проконтролирует, чтобы я выполнила все указания в точности, и в свою очередь напоминал, какие вопросы надо задать юристу. Однако маму наши слова успокаивали мало. Прощаясь, она крепко обняла меня, а потом, уже сидя у окна в купе, по-прежнему выглядела встревоженной. Когда поезд тронулся, и мамино лицо скрылось из виду, папа вздохнул с явным облегчением. Наверное, он до самого конца боялся, что в последний момент она откажется от поездки.
  На обратном пути с вокзала папа предложил заехать в торговый центр в кафе мороженое. Мы взяли по два шарика - я с карамелью и фисташковое, а папа обычный пломбир. Папа весело рассказывал о том, какое было мороженое во времена его детства, сколько оно стоило и прочие подобные пустяки, но взгляд у него оставался серьезным. И только когда мы покончили с мороженым и перешли к газировке, папа наконец заговорил о том, что его беспокоило:
  - Лиза, я хочу попросить тебя кое о чем. Мне завтра вечером придется уехать на пару часов.
  - А куда? - удивилась я.
  - Да, тут недалеко километров сорок. Понимаешь, у одного моего приятеля машина сломалась. Он отвез ее в сервис, а там ему такую цену за ремонт насчитали - дешевле новую купить. Причем основные деньги - это запчасти. Ну, он в интернете нашел одного частника в соседнем городе, у которого эти запчасти можно намного дешевле купить - в сервисе не против, чтобы он свои привез. Ну, он и попросил меня съездить с ним к этому мужику.
  - А он что сам не может съездить?
  Папа укоризненно посмотрел на меня и постучал пальцем себе по лбу:
  - На чем? На велосипеде? У него ж машина сломалась, вот он и попросил меня на нашей съездить.
  Да, правда, как-то я об этом не подумала. Я представила, как его приятель едет на велосипеде, при этом пытается удержать в руках запчасти, как акробат в цирке, и рассмеялась. Папа улыбнулся.
  - А главное, видишь, как неудачно совпало - ему машина позарез нужна, отложить никак нельзя, а у нас маме надо в Москву. Я маме не стал говорить, а то бы она так и не поехала, а нам без того юриста никак не обойтись.
  - А ты когда уедешь? - спросила я.
  - Завтра после работы.
  - А когда вернешься?
  - Да, тут недалеко. Думаю, часам к двенадцати ночи, ну, максимум к часу, точно буду. Побудешь без меня вечером?
  - Ладно, - согласилась я.
  - Молодец! - папа улыбнулся и взял мои руки в свои. - Только ты не жди меня, ложись спать, как обычно, ладно?
  - Нет, я тебя подожду.
  - Не надо, - мягко сказал папа. - Вдруг я задержусь. Тут трудно точно время рассчитать. Не заставляй меня беспокоиться. Хорошо?
  - Хорошо, - нехотя согласилась я, а про себя решила, что лягу в постель, а спать все равно не буду, пока папа не вернется.
  - Ты, только маме не говори, ладно? - попросил папа. - Она, если узнает, никогда больше тебя со мной не оставит. Скажет, доверила тебе больного ребенка, а ты ее бросил, уехал на ночь глядя непонятно куда. Приятели дороже родной дочери! Ты ж ее знаешь.
  - Знаю, - согласилась я. - Я не буду говорить. Ты не переживай. Со мной всё будет нормально.
  - Конечно! - снова улыбнулся папа. - Ты ведь у меня уже большая девочка. А если мама будет звонить, скажи ей, что я в ванной, а сама позвони мне, я ей перезвоню. Договорились?
  Я кивнула.
  
  Следующий день прошел как обычно. Вечером папа пришел с работы. Пока он переодевался, я разогрела еду, которую приготовила мама, и мы сели ужинать. Папа спросил, что я делала днем, что я ела, пила ли лекарства. Слушал мои ответы, но сам в это время явно думал о чем-то своем. Даже когда я сказала, что я весь день ничего не делала, сидела дома и играла на компьютере, папа не отпустил по обыкновению насмешливый комментарий, а лишь рассеянно кивнул, как будто именно так и надо было.
  - Ладно, Лиза, ты отдохни пока, а мне надо уточнить еще кое-что, - сказал он, когда мы закончили есть, ушел в свою комнату и сел за ноутбук. Примерно через полчаса вышел уже одетый: старые джинсы, старая рубашка, старая полинялая ветровка, про которую мама говорила, что ее пора уже пустить на тряпки. В этой одежде - скромной и изношенной - папа выглядел по-другому, не так как всегда, как-то неприметно. Он даже как будто стал меньше ростом и уже в плечах.
  - Ну, мне пора! - сказал он.
  Мне показалось, что папа немного нервничает.
  - Тебе не хочется ехать за этими запчастями, да? - спросила я.
  - Ну, не очень-то приятное дело, конечно, тащиться непонятно куда на ночь глядя, но, что об этом говорить. Я ж обещал. Да ты не переживай. Я быстро.
  Папа обнял меня и грустно улыбнулся.
  - Ну, пожелай мне удачи в бою.
  Я знаю, это во времена папиного детства был такой певец - Виктор Цой - папа мне включал его песни, и одну из них он как раз сейчас цитировал.
  - Ни пуха, пи пера! - сказала я.
  - К черту! - серьезно ответил папа. Взгляд его стал твердым. - Ну, пока.
  Папа открыл дверь и вышел из квартиры. Я стояла и слушала, как поворачивается ключ в замке, когда папа закрывал дверь с другой стороны. Потом всё стихло. После папиного ухода мне стало тоскливо. Нет, я не боялась оставаться дома одна. Мне это даже нравилось - когда родителей дома нет, можно делать, что хочешь, и никто не скажет тебе "хватит сидеть в телефоне", "займись делом" или еще что-нибудь такое, но сейчас в квартире стало неуютно, как будто пусто. Я включила мультфильмы, специально выбрала какие посмешнее, но мне почему-то было не смешно, напротив, суета мультяшных героев только раздражала. Попробовала поиграть в игры на телефоне и бросила. Делать ничего не хотелось. Весь вечер меня не покидало какое-то тревожное чувство, справиться с которым не было никакой возможности. Промаявшись так до полдесятого, я решила лечь в постель. Если бы родители были дома и отправили меня спать в это время, я бы наверняка стала возмущаться, говорить, что спать не хочу, еще рано, завтра в школу не идти, а значит можно лечь попозже, и вообще, я уже не маленькая. Но сейчас я была одна, спорить было не с кем. Я разделась и легла в постель, решив, что спать не буду, а буду просто лежать в темноте и дожидаться, когда папа вернется. И почти сразу заснула.
  Я проснулась оттого, что в квартире кто-то ходил.
  - Папа, ты вернулся? - спросила я спросонок.
  - Да, да, спи, - ответил папа из коридора.
  Я бросила взгляд на часы, что стояли на тумбочке возле моей кровати, и сразу же полностью очнулась от сна. На электронном табло ярко светились цифры: 4:18. Что?! Уже пятый час утра?!
  - Папа, ты что только сейчас пришел?! - крикнула я.
  Папа быстро вошел в комнату.
  - Да, да! Тихо, только. Не кричи. Люди спят.
  Он был в одних трусах, а в руках держал свою рубашку.
  - А почему ты так поздно? Ты же говорил, что к часу точно будешь.
  Папа присел на край моей кровати.
  - Ох, Лиза, ты не поверишь, что это была за поездка, - со вздохом сказал он. - Столько было приключений, что хватило бы на целую экспедицию на Северный полюс. Частник этот, как оказалось, живет вовсе не в городе, как приятель говорил, а в каком-то поселке на окраине. Мы пока нашли... Там такая дорога - одни колдобины, только на танке по такой ездить. Еще и в грязи завязли. В общем туда добрались только за полночь.
  Папа встал и вышел из комнаты. В коридоре горел свет, и став прямо под лампой, папа начал пристально рассматривать свою рубашку.
  - Извазюкался совсем, - пояснил он, встретив мой взгляд, и продолжил свой рассказ, - Домой поехали, приятель говорит, я другую дорогу знаю - там получше. Поехали по другой дороге, так заблудились! Часа два тыркались по проселочным дорогам. Ночь - не видно ничего, спросить не у кого. Я уж думал, ночевать в машине придется. Как выбрались на трассу, сам не знаю. Я проклял всё на свете, пока доехал.
  Несмотря на пережитые трудности папа совсем не выглядел огорченным. О своих приключениях он рассказывал оживленно, почти весело. Похоже, он был рад, что неприятное дело уже закончилось. Он прошел в ванную, и тут же вышел - уже без рубашки.
  - А ты как? Что не спишь?
  - Нормально, - ответила я. - Я спала, это я только сейчас проснулась.
  - Ну, молодец. Мама не звонила?
  - Нет.
  - Ну, хорошо. Ты спи давай. Я сейчас душ приму и тоже прилягу. Скоро уже на работу вставать, а я еще не ложился. Хоть пару часов вздремну.
  Папа выключил свет в коридоре, зашел в ванную и закрыл за собой дверь. Я услышала, как заработала стиральная машина, потом полилась вода. Под этот шум я снова заснула.
  Утром, когда я проснулась, папы дома уже не было, а его вещи - джинсы и рубашка - выстиранные висели над ванной. Не было только его ветровки - как папа потом объяснил, он ее так извазюкал мазутом, что пришлось выбросить. Весь день шел дождь - то затихал, то начинался с новой силой, так что я весь день просидела дома.
  Вечером с работы папа вернулся в хорошем настроении.
  - О, как льет-то, да! - весело сказал он, кивнув в сторону окна.
  - Да, ну! - скривилась я. - Этот противный дождь целый день. Даже на улицу не смогла выйти из-за него.
  - Ну, а ты чего ожидала? Осень на дворе.
  Что-то напевая себе под нос, папа раскрыл мокрый зонт и поставил его сущиться в прихожей, прошел в ванную, убрал постиранные вещи, потом быстро переоделся, и мы пошли на кухню ужинать. Пока я разогревала еду, папа стоял у окна и улыбаясь смотрел на улицу.
  - Удачно получилось, - вполголоса сказал он.
  - Чего ж тут удачного! - удивилась я.
  - Ну... Удачно, что до дождя мы съездили. Представляешь, как бы я промок, если бы он ночью пошел, - пояснил папа. Он обнял меня и поставил рядом с собой у окна.
  - А теперь пусть льет, - весело сказал папа. - Смотри как поливает!
  Пока мы ужинали, дождь утих, и я решила выйти на улицу - прогуляться, а заодно зайти к Верке Колкиной из нашего класса - узнать, что было интересного в школе во время моего отсутствия. У Верки меня встретили очень радушно. Дома была ее мама, которая сразу посадила нас с Веркой за стол, налила чаю, достала к чаю красивую коробку конфет, чем сильно порадовала Верку, которая стала наворачивать их одну за одной. Веркина мама жалела меня, интересовалась моим здоровьем, бурно возмущалась, что таким уродам, как Заточка, позволяют учиться вместе с нормальными детьми, при этом не забывая подливать мне чай и спрашивать, не хочу ли я чего еще. Потом мы еще немного поболтали с Веркой у нее в комнате. По ее словам, ничего интересного в школе за время моего отсутствия не произошло - самым интересным событием было как раз случившееся со мной происшествие, которое все постоянно обсуждали до самых каникул. Все меня ждут, а с Клавкой после того, что произошло, никто в нашем классе не хочет общаться, и она, как сказала Верка, "ходила как пришибленная", наверное, ей еще и дома поддали.
  Когда я пришла домой, дверь мне открыла мама. Оказалось, что она уже была дома, хотя мы ожидали ее только на следующее утро.
  - Привет. Раздевайся, - сказала мама, вяло обняла меня и прошла на кухню. Она была сильно не в духе.
  - Мама, ты уже вернулась?! - удивленно воскликнула я.
  - Вернулась, - недовольно ответила мама из кухни. - Денег кучу прокатала, на посмешище себя выставила и вернулась.
  Я быстро разулась и прошла вслед за ней.
  - А почему? - спросила я.
  - Почему?! У папы своего спроси, почему, - мама показала рукой на папу, который сидел за столом, меланхолично помешивая чай. - Спроси его, зачем он отправил меня к юристу, который занимается экономикой. Я, говорит, вообще не понимаю, зачем вы приехали, я уже всё объяснил вашему мужу, что мой профиль - это налоги, штрафы, контракты! Я чувствовала себя полной дурой!
  - Аня, ну, сколько можно, - усталым голосом сказал папа, которому этот разговор, похоже, уже успел надоесть, - какая разница, на чем он специализируется? Профессиональный юрист в любом случае разбирается во всем этом намного лучше нас с тобой.
  - Да, здорово он разобрался! Повторил то же самое, что та тетка в отделе образования.
  - Аня, ну пожалуйста, - папа поморщился. - Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Если у тебя есть знакомые специалисты по малолетним преступникам, так и обращалась бы к ним. А у меня таких знакомых нет. Какой есть знакомый юрист, к такому я и обратился. Мы-то с тобой в этих делах вообще ничего не понимаем.
  - Ну, и чего мы добились? - не сдавалась мама.
  - Ну, не добились. И что теперь?
  - Нет, я поражаюсь тебе! - мама всплеснула руками. - Несколько дней назад ты говорил, что этот твой одноклассник - наша последняя надежда. Бросай все дела, езжай в Москву, иначе конец, всё пропало! А сейчас ты такой спокойный - не получилось, да подумаешь, ерунда какая.
  - Ну, давай тогда будем рвать на себе волосы, - усмехнулся папа. - Да, я надеялся, что он нам поможет. Не вышло - значит надо успокоиться и искать другие возможности. Уж истерика нам точно не поможет.
  До меня, ошеломленной родительской перебранкой, смысл спора стал доходить только сейчас.
  - Это значит, что Заточку не отправят в спецшколу? - спросила я, чувствуя, как холодеет у меня внутри.
  - Да отправят, куда она денется, - отмахнулся папа.
  - Я не буду с ней в одну школу ходить! - закричала я.
  - Не будешь, не будешь. Успокойся...
  - Неправда, это ты нарочно говоришь, чтобы меня успокоить! - еще громче закричала я, чувствуя, как слезы наворачиваются мне на глаза. Папа привстал со стула, привлек меня к себе и внимательно посмотрел на меня. Его губы слегка улыбались, но глаза смотрели серьезно, даже сурово.
  - Лиза, послушай меня, - сказал папа спокойно и твердо. Он посмотрел на меня таким взглядом, от которого в животе делается пусто, и я замолчала. - Эта Галька больше никогда тебя не тронет. Я обещаю тебе.
  - Но ведь мама...
  - Я сказал, что обещаю, - перебил меня папа. - Ты мне веришь?
  Я молча кивнула.
  - Вот и молодец! - папа улыбнулся, теперь уже широко и искренне. - Ну, что ты стоишь в куртке. Раздевайся и иди с нами чай пить.
  Я вышла, и уже в прихожей, снимая куртку, услышала, как мама сказала: "Интересно, как ты теперь собираешься исполнять свое обещание?" "Не переживай", - примирительно сказал папа, и я очень отчетливо представила - словно увидела наяву - как он улыбается, произнося эти слова.
  
  На выходных мои родители вместе сочиняли какую-то очередную жалобу. Несмотря на то, что затея с папиным знакомым юристом провалилась, они были полны решимости добиться того, чтобы Заточку отправили в спецшколу для малолетних преступников или хотя бы выгнали из нашей школы. У меня же по мере приближения понедельника, когда надо будет снова идти в школу, где меня, я была уверена, уже поджидает жаждущая мести Заточка, всё больше портилось настроение. Мама, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей, взяла меня с собой на прогулку. Мы прошлись по магазинам, мама купила мне новые джинсы, модную кофточку, по мелочам еще разных вещиц, которые в другое время наверняка порадовали бы меня, но в то воскресенье меня не радовало ничего. Родители успокаивали меня как могли. Мама говорила, что за этот случай, когда я попала в больницу, школьное руководство наверняка получило хороший нагоняй от вышестоящего начальства, и теперь они будут пылинки с меня сдувать, чтобы со мной ничего не случилось.
  - Эта дрянь теперь тебя боится больше, чем ты ее, - уверял меня папа. - Я такую породу хорошо знаю. Они крутые только до тех пор, пока им отпор не дадут. Только над слабыми издеваться могут, а как получат по мозгам, так сразу становятся тише воды, ниже травы. Теперь, когда она поняла, что вполне может загреметь в колонию, она будет тебя за километр обходить.
  Мне, тем не менее, от их утешений легче не становилось. Вечером накануне понедельника я уже готова была полностью поддаться панике. В конце концов папа пообещал, что, если Заточка хотя бы косо посмотрит в мою сторону, он сразу же приедет в школу и заберет меня домой, стоит мне только позвонить ему. В понедельник по дороге в школу я всё время постоянно оглядывалась по сторонам, ожидая, что из-за ближайшего угла сейчас навстречу мне выйдет Заточка, и более-менее успокоилась уже у самой школы, когда школьники пошли плотным потоком - я подумала, что в толпе, на глазах у всех она нападать на меня не решится. В школе я быстро разделась и сразу побежала в класс, решив, что там мне будет безопаснее. Встреча с одноклассниками прошла хорошо - все были рады меня видеть, но самое главное, в классе меня ожидал сюрприз: Заточка сегодня в школу не пришла, а до этого уже несколько дней не появлялась дома! Одноклассники наперебой бросились пересказывать мне эту невероятную новость, которую принесла Клавка.
  По словам Клавки, всё было так: вечером в четверг (в тот самый день, когда папа ездил за запчастями) Заточка отправилась на дискотеку (уже потом, когда я пересказывала эту новость родителям, я чуть было так и не сказала "в тот самый день, когда папа ездил за запчастями", но папа бросил на меня такой взгляд, что я сразу вспомнила, что об этом нельзя говорить, и поправилась "в тот самый день... то есть не в тот, а не следующий день после того, как мама уехала в Москву", и папа одобрительно кивнул мне). Ну, так вот: Заточка ушла на дискотеку. Их матери дома не было. Она ушла на подработку и должна была прийти поздно, а с утра ей уже нужно было идти на основную работу. Заточка ушла, а потом поздно вечером, когда Клавка уже собралась ложиться спать, прислала ей эсемеску: "клавка я поехала с друзьями на вписку будет мать спрашивать скажи что я у подруги". Их мать вернулась домой, когда Клавка уже спала, и ее будить не стала. Когда утром, собираясь на работу, их мать обнаружила, что Заточка не ночевала дома, она попыталась ей позвонить, но у той телефон был выключен. Тогда она разбудила Клавку и спросила, где Галька? Клавка, как и требовала Заточка, ответила, что у подруги, а у какой именно, она не знает. Тогда их мать отправила Заточке эсемеску с обещанием сразу же по возвращении оторвать ей голову, и пошла на работу. В тот момент, то что Заточка не ночевала дома, ее не сильно встревожило, поскольку такие случаи раньше уже были. Днем на работе их мать еще несколько раз безуспешно пыталась дозвониться до дочери и отправила ей несколько грозных эсемесок. Где-то в середине дня Заточка наконец ответила: "я у зинки банниковой скоро приду". Тут ее мать удивилась, потому что с Зиной ее Галька никогда особо не дружила.
  В этом месте, когда я дома рассказывала эту историю родителям, папа перебил меня:
  - Постой! Как не дружила?! Ты же говорила, что Банникова - это ее лучшая подруга.
  - Папа, ты всё перепутал, - ответила я. - Ее лучшая подруга - Верка Банская из 8 "В", а Банникова - это ее одноклассница. Она нормальная, не хулиганка.
  - Банникова, Банская, в самом деле не разберешь, кто есть кто! - раздраженно сказал папа.
  - Тебе то какая разница? - удивилась мама.
  - Да, правда, какая разница с кем она дружит, - согласился папа. - Так, что там дальше было?
  А дальше, Заточкина мать снова попыталась ей дозвониться, и снова телефон был выключен - видимо Галька специально выключила его сразу после того как отправила эсемеску, чтобы мать не загнала ее домой. Тогда мать у кого-то узнала телефон Банниковой и позвонила ей. Зина ответила, что да Галя у нее, но, когда Заточкина мать потребовала позвать ее к телефону, стала мямлить, что Галя правда ночевала у нее, но сейчас только что ушла. На вопрос, что они делали, Банникова тоже не могла внятно ответить, только бормотала что-то невразумительное про уроки, про какое-то кино, которое они смотрели. После этого разговора Заточкина мать почувствовала неладное и уже встревожилась по-настоящему. С работы она сразу пошла домой и, обнаружив, что дочь до сих пор не вернулась, насела на Клавку, просмотрела ее телефон и обнаружила Заточкину эсемеску о том, что она ушла на вписку. Тогда, дав Клавке ремня за вранье, мать узнала у кого-то адрес Банниковой и отправилась к ней. Банникова была дома вместе со своими родителями, которые очень удивились, услышав, что Заточка будто бы ночевала у них этой ночью. Все вместе они набросились на Зину с расспросами, и та после недолгого запирательства призналась, что сказать так ее просила Заточка и показала полученную от нее эсемеску: "зинка я уехала тусаватса с крутыми чуваками если мать будет искать скажи что я у тебя и ночевала у тебя". Эту эсемеску Заточка отправила чуть раньше той, которую получила ее мать. Больше ничего Банникова не знала, и сама была очень удивлена, что Заточка ей написала, потому что они почти не общались, так только "привет - привет".
  - А это не та Банникова, чья мама в поликлинике работает? - спросила мама.
  - Не знаю, - пожала я плечами. - Я вообще с ней не знакома.
  - Ну, да, она, - сказала мама. - Светлана Васильевна - ЛОР, помнишь мы с тобой ходили к ней. Очень приличная женщина. И девочку ее я видела. Тоже хорошая девочка, аккуратная такая. В самом деле, что у этой придурочной Гальки может быть с ней общего, как ты думаешь?
  Этот вопрос был уже адресован папе.
  - Откуда я знаю, - ответил папа. - Может она нарочно ее назвала, чтобы мать не искала - типа я не со своими дружками-хулиганами, а у хорошей девочки, всё в порядке, беспокоиться не о чем.
  - Странно это в самом деле, - мама покачала головой.
  - Странно, не странно... Ты, что знаешь, с кем у этой Заточки какие отношения? - сказал папа. - Чем кончилось-то?
  Заточкина мать снова попробовала ей дозвониться - сначала с телефона Банниковой, потому что подумала, что однокласснице Галька должна ответить, потом со своего, но тщетно. Тогда она снова отправила дочери гневную эсемеску, в которой сообщила, что она всё знает про ее вранье, и потребовала немедленно идти домой, пообещав при этом спустить шкуру, и отправилась домой. Однако и в эту ночь Заточка не ночевала дома и в последующие тоже. Телефон у нее по-прежнему был выключен, всю субботу она не отвечала на эсемески, и лишь в воскресенье ближе к вечеру, когда мать написала ей, что если она немедленно не явится домой, то она пойдет в полицию, Заточка ответила "ни кипишись скоро приду". Ночевать она снова не пришла и больше на связь не выходила. Мать и Клавка надеялись, что в понедельник она сразу придет в школу, но и туда Заточка тоже не явилась. Теперь ее мать думает о том, идти в полицию или нет.
  - Подумать только пьянки, гулянки, и это всего только седьмой класс! - возмущенно сказала мама, когда я закончила свой рассказ.
  - Ты думаешь, они там пьют? - спросила я.
  - Нет, Лиза, - язвительно усмехнувшись ответил папа. - Они там с крутыми чуваками книжки вслух читают и в шахматы играют. Видишь, до того заигрались, что никак остановиться не могут.
  В самом деле представить Заточку за такими занятиями было до того невообразимо, что мы с мамой засмеялись. И папа, глядя на нас, засмеялся тоже.
  - Надеюсь, она не будет слишком торопиться домой. Хоть отдохнуть от нее, - уже серьезно сказал он, когда мы отсмеялись.
  
  На следующий день родителям вместе с жалобой, которую они написали, надо было идти на прием в какую-то очередную контору, и мама с папой, зная, что это может затянуться надолго, взяли отгулы на этот день. Тем не менее, когда я пришла из школы, мама уже была дома.
  - Вы что уже вернулись? - спросила я.
  - Вернулись, - со вздохом ответила мама. Результатами визита она, похоже, была не очень довольна.
  - И чего вам там сказали?
  - Да ничего толком не сказали. Взяли жалобу, сказали, что разберутся и ответят в установленном порядке. Что они еще скажут!
  Мама с досадой махнула рукой и ушла в кухню.
  - Дрянь эта не объявилась? - спросила она уже оттуда.
  - Нет, - ответила я. - Она опять дома не ночевала и в школу снова не пришла.
  - Ну, ясно. Чего еще от нее ожидать.
  - А где папа? - спросила я.
  - В гараж пошел. Говорит, что в машине какие-то странные звуки слышал, когда ездил в последний раз. Решил сейчас, пока есть время, проверить, всё ли в порядке. Ты, кстати, пока не разделась, сходи к нему.
  - А зачем?
  - Возьми масло смазочное, - сказала мама. - Сто раз просила отца дверь в ванной смазать, видно так и будет скрипеть, пока у меня руки не дойдут.
  
  Подойдя к нашему гаражу, я постучалась, но мне никто не открыл. Я удивилась. Папа должен был быть в гараже. Если не в гараже, тогда куда же он пошел? Я снова постучалась, и снова безо всякого эффекта. "Папа, открой! Это я", - громко сказала я. Не дождавшись ответа я уже собралась было уходить, как вдруг дверь слегка приоткрылась. Оттуда выглянул папа, быстро огляделся, схватил меня за руку, молча втащил внутрь и тут же закрыл дверь на засов.
  - Папа, ты чего? - удивилась я.
  - Да, понимаешь, мужик тут один заходил. Такой нудный. Еле-еле от него избавился. Я уж подумал, что это он вернулся. Думаю, ну его... Что ж ты сразу не сказала, что это ты?
  - А я подумала, что тебя нет, - ответила я. - А что за мужик?
  - Да, тут из гаража поблизости. Ты его не знаешь... Осторожней, наступишь!
  Я оглянулась и увидела, что на полу возле нашей машины разложен кусок ковролина, на котором была нарисована выкройка по форме багажника. Багажник был открыт, а в воздухе пахло какой-то химией.
  - А что это ты делаешь? - спросила я.
  - Да, понимаешь, - ответил папа, - я, когда ездил тогда за запчастями, весь багажник солидолом измазал. Вот приходится теперь обивку менять. Не трогай, испачкаешься! Отойди!
  Я отошла.
  - Вот еще что, Лиза, - продолжал папа. - Я уже просил тебя не говорить маме о том, что я ездил за запчастями. И про обивку, пожалуйста, тоже ни слова. Если она узнает, что я еще и обивку всю испортил, представляешь, что с ней будет. Договорились?
  - А вдруг мама сама заметит?
  - Не заметит. Я сделаю, как было - не отличишь. Ну, договорились?
  - Угу, - кивнула я.
  - Вот и молодец! - улыбнулся папа. - Так ты зачем пришла?
  - Мама просила масло дверь смазать.
  - Там возьми, - папа кивнул на стеллаж в углу гаража. - Внизу.
  Я присела на корточки и действительно на нижней полке за какими-то железками увидела флакон со смазочным маслом. Я отодвинула пару железок, достала флакон, встала и оглянулась, чем бы вытереть руки. Железки были покрыты густой черной грязью, и от нее руки у меня стали черные, даже на флаконе остались черные пятна. Я взяла грязную тряпку, которая валялась здесь же на стеллаже на верхней полке, и вдруг увидела такое, что сразу забыла про масло. Под тряпкой лежал Айфон! Осторожно, чтобы не испачкать, я взяла его за бока, недоумевая зачем такой модный телефон мог понадобиться моему папе, который всегда смеялся над людьми, гоняющимися за модными брендами. Я взглянула на обратную сторону и от неожиданности выронила телефон - чем-то острым на нем были нацарапаны две переплетенные буквы "Г" и "З", а над ними корона.
  Папа обернулся на шум, увидел Айфон, и лицо его сразу стало злым и даже как будто испуганным.
  - Папа, а откуда у тебя Заточкин телефон? - спросила я.
  - Ну, что ты лезешь, куда не просят! Дай сюда! - вместо ответа раздраженно сказал папа, забирая у меня телефон. - И с чего ты взяла, что это ее?
  - А вот, смотри, - показала я, - видишь "ГЗ" - Галина Заточникова.
  Папа досадливо поморщился и положил телефон в карман.
  - Откуда он у тебя? - снова спросила я.
  Папа задумчиво посмотрел на меня, словно размышляя, стоит мне рассказывать или нет.
  - На улице нашел, - ответил он, немного помолчав. - Я в ту ночь, когда за запчастями ездил, смотрю возле дороги напротив дома культуры телефон валяется.
  - Это, наверное, Заточка шла на дискотеку и уронила, - догадалась я.
  - Наверное, - кивнул папа. - Я его поднял, думаю, надо узнать чей и вернуть, а то мало ли... Вещь дорогая, подберет кто-нибудь, а хозяин будет потом искать. Я даже удивился, что никто не ищет, хотел уже объявление повесить, а оказывается вот в чем дело...
  Странно, в том, что сказал папа, не было ничего необычного, но у меня почему-то появилось такое чувство... Ну, как в раннем детстве, когда мне случалось слушать страшную сказку - слушаешь, и у тебя возникает предчувствие, что за следующим поворотом сюжета героя ждет что-то ужасное, и тебе очень интересно, что будет дальше, и при этом настолько страшно, что хочется закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.
  - Папа, - спросила я, чувствуя, как что-то сжимается у меня в животе, - но если все эти дни телефон был у тебя, то как Заточка отправила эсэмэски?
  Похоже, что папа ждал этого вопроса. Он внимательно и очень серьезно посмотрел мне в глаза, потом взял меня за руку.
  - Иди сюда, Лиза, нам надо поговорить.
  В углу гаража стояло наше старое кресло, которые мы выбросили из квартиры, а рядом пара старых стульев. В это кресло папа посадил меня, а сам придвинул стул и сел напротив, снова взглянул мне в глаза, и мне стало жутко, и захотелось зажмуриться.
  - Скорее всего, она просто получила новую симку на свой номер и вставила ее в новый телефон, - сказал папа.
  - Как это?
  - Если потеряешь телефон, то можно прийти в салон связи своего оператора и получить новую симку на тот же номер, - пояснил папа. - Я сам так делал.
  - А где она взяла новый телефон?
  - Там же где и этот, - ухмыльнулся папа. - Стянула где-то, или дружки подарили.
  - Ты думаешь, она его украла? - удивилась я.
  Несмотря на то, что Заточка была хулиганкой, то, что она могла украсть телефон, почему-то не приходило мне в голову. Папа посмотрел на меня так, словно был удивлен моей тупостью.
  - Лиза, ты знаешь, сколько стоит Айфон?
  - Не-ет...
  - Тысяч пятьдесят. И ты думаешь, что Галькина мама - разнорабочая - несколько месяцев ничего не пила, не ела, копила деньги, чтобы купить дочке дорогущий телефон?
  Я молчала, не зная, что сказать.
  - Но это не важно: где она взяла телефон, как отправила эсэмески. Чёрт с ней! Я прошу тебя, Лиза, отнестись серьезно к тому, что я тебе сейчас скажу, потому что это действительно важно.
  Папа строго посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я внимательно слушаю, потом медленно, отчетливо проговаривая каждое слово, сказал:
  - Если кто-нибудь узнает, что у меня был этот телефон, то меня посадят в тюрьму. И надолго.
  - За что?!
  - За убийство Гальки Заточниковой.
  - Но ее же не убили! - воскликнула я. - Она сама ушла на тусовку.
  - Это не важно, - сказал папа. - Когда человек пропадает, то обычно полиция заводит дело об убийстве. Потом, если оказывается, что он живой, то дело закрывают.
  - Но ты же никого не убивал!
  - Да какое это имеет значение: убивал, не убивал, - поморщился папа. - Ты еще маленькая, Лиза, и не знаешь, как работает полиция. Им нужно раскрыть дело. А чтоб дело считалось раскрытым, нужно чтоб был обвиняемый, которого можно отдать под суд. А как найти виновного? Очень просто: сначала смотрят, у кого был мотив, то есть причина совершить преступление. Потом, против тех людей, у кого есть мотив, ищут улики и проверяют, есть ли алиби. Что такое алиби, ты знаешь?
  Я кивнула.
  - Она тебя обидела, значит у меня есть мотив, - объяснил папа. - Телефон - это улика. Мотив есть, улика есть, алиби нет, значит, виновен. Добро пожаловать в тюрьму!
  - Но у тебя есть алиби - ты же в ту ночь ездил за запчастями.
  - И кто это может подтвердить?
  - Я.
  - А откуда ты знаешь, куда я ездил?
  - Ты сам сказал! - удивилась я.
  - То есть, ты знаешь об этом с моих слов? - усмехнулся папа. - Это не доказательство, Лиза. Доказательство - это то, что ты сама видела. А видела ты только то, что я ушел. То есть реально ты можешь подтвердить только то, что в ту ночь меня не было дома. Для полиции - это не алиби, а наоборот еще одна улика. Чувствую, подведешь ты меня под монастырь со своим алиби.
  - Твой друг может это подтвердить. И человек, у которого вы покупали, - не сдавалась я.
  - Ну, человек-то еще неизвестно, запомнил нас или нет, мало ли кто у него покупал... А приятелю в полиции могут пригрозить, что если он не даст на меня показания, то сам пойдет, как соучастник.
  - Но он же твой друг! - возмутилась я.
  - Друг-то он друг, но в тюрьму-то ему не хочется, как ты понимаешь. Так что на алиби особо рассчитывать не стоит.
  Я ошеломленно молчала. В голове у меня творился какой-то сумбур. Мысли разбегались, и я никак не могла собрать их воедино.
  - Папа, - сказала я, - вот ты говоришь, что тебя посадят за убийство. А если она вернется?
  - Ну, тогда мне скажут: извините, ошибочка вышла. И отпустят, - усмехнулся папа. - Только вот когда она вернется? Может она еще целый год будет по гулянкам бегать, и что мне всё это время сидеть?
  Я молча помотала головой.
  - И это еще если вернется, - продолжал папа. - А если нет?
  - Почему нет? - удивилась я.
  Папа пожал плечами.
  - Кто знает, может ее дружки уже прирезали. Знаешь, как у подобного сброда бывает: сели выпивать, слово за слово... Ты меня уважаешь? Ах, ты меня не уважаешь! Хвать со стола нож - нá тебе! Утром очухались - труп. Дотащили до ближайшего леса и поминай, как звали. Сколько таких случаев... И мне что же так и сидеть до скончания века?
  Я потрясенно молчала. Папино лицо стало мрачным, а в глазах появилось что-то такое... недоброе.
  - Ты сама-то как думаешь, Лиза, это вообще нормально по-твоему, если меня посадят из-за такого говна, как эта твоя Заточка? Это так и должно быть, что ли? - спросил папа таким недовольным тоном, словно посадить его в тюрьму собиралась именно я.
  Неожиданная смена папиного настроения напугала меня. Я торопливо покачала головой.
  - Ты, подумай, Лиза, - пристально глядя на меня, сказал папа. - Вот мы с тобой знаем, что существует закон, правоохранительная система. По закону преступников сажают в тюрьму. А кто такие преступники?
  - Ну-у, это такие плохие люди...
  - Верно. Это такие плохие люди, которые совершают разные плохие дела. А какие дела плохие? Это такие дела, которые мешают жить нормальным людям. Так?
  Я кивнула.
  - То есть закон существует для того, чтобы защищать хороших людей от плохих. Плохих людей сажают в тюрьму, чтобы они не мешали жить хорошим людям. Так?
  Я снова кивнула.
  - А вот и не так! - возмущенно сказал папа. - Это должно быть так, но это не так!
  Папа резко встал и начал ходить туда-сюда. Лицо его стало злым.
  - А вот теперь посмотри, как на самом деле, - продолжал он. - Вот мы с тобой - нормальные люди, спокойно живем, никого не трогаем. А вот Заточка - малолетняя мразь, которой и на свет-то родиться не стоило. Если закон для того, чтоб защищать нормальных людей, то выходит ее должны посадить, чтоб она тебя не трогала. Так? Так! Но ты помнишь, как мы жаловались и директору школы, и в Гороно, и в полицию. И оказывается, всё, что они могут сделать - это провести с ней воспитательную беседу, на которую она чихать хотела! Но ты заметь, это с ней ничего нельзя сделать. А если б я, к примеру, заехал бы ей в морду, так чтоб она, сволочь, в стенку влипла, меня-то посадили бы в один момент! И она сама это прекрасно понимает. Смотрит дрянь мне в глаза и говорит: "А чё ты мне сделаешь?" И в самом деле, что сделаешь-то? Придушить ее закон не позволяет. Посадить тоже нельзя. Из школы выгнать и то нельзя! Что же получается? Получается, что закон должен защищать нормальных людей от уродов, а на самом деле защищает уродов от нормальных?
  Я растерянно молчала. По папиным рассуждениям и правда получалось как-то странно.
  - А почему так?
  - Почему так, - грустно усмехнулся папа. - Потому что в неправильное время мы с тобой живем, Лиза, вот почему!
  Он снова сел и заговорил уже спокойнее:
  - Вот ты знаешь, сколько преступлений в Англии в девятнадцатом веке каралось смертной казнью?
  - Не-ет...
  - Больше ста! - торжествующе провозгласил папа. - Сейчас кому ни скажи, все возмущаются - ах, дикость, варварство! А я думаю, что это правильно. И знаешь, почему так было? Потому что люди тогда четко понимали, для чего существует правосудие - для того, чтобы защищать нормальных людей от уродов. Живи правильно или не живи вовсе! Вот как должен работать закон на самом деле! Понимаешь?
  Я кивнула.
  - А сейчас считают, что избавляться от отбросов негуманно, - сказал папа. - А на деле весь этот гуманизм только в том и состоит, что уроды могут отравлять жизнь нормальным людям.
  Он снова уселся на стул и некоторое время смотрел куда-та вдаль поверх моей головы.
  - И что же делать? - спросила я.
  - Что делать? - переспросил папа. - По справедливости поступать, так, как велит тебе твоя совесть. Что еще делать... Делай, что должно, и будь, что будет.
  Папа мрачно улыбнулся и замолчал. Некоторое время он неподвижно сидел, думая о чем-то своем. Мне было как-то не по себе. Я уже хотела окликнуть папу, но он снова заговорил сам. Теперь он говорил спокойно и сухо, по-деловому:
  - Ладно, Лиза, хватит философствовать. Если мама или полиция - неважно кто, тебя спросит, ты должна сказать, что в тот день, мы, как обычно, легли спать. Всю ночь ты спала и ничего необычного не заметила. А утром как обычно проснулись. Вот и всё. И никакой огород городить не надо. Всё понятно?
  - Понятно.
  - Это я тебе говорю на всякий случай, потому что если ты будешь держать язык за зубами, то никто тебя ни о чем спрашивать не будет. Вы проходили в школе миф про царя Мидаса?
  - Нет, - с удивлением ответила я, недоумевая, при чем тут какой-то царь.
  - У царя Мидаса были ослиные уши. Чтобы их скрыть, он всегда носил на голове повязку, - начал рассказывать папа. - И вот однажды он решил постричься. Он позвал брадобрея, снял повязку и велел ему никому не говорить о том, что видит. Но брадобрею так хотелось рассказать кому-нибудь, что он не выдержал - он выкопал в земле ямку, сказал в нее: "У царя Мидаса ослиные уши" и снова закопал. И знаешь, что получилось? На этом месте вырос тростник и стал шелестеть: "У царя Мидаса ослиные уши". Так все и узнали об этом. Понимаешь, что я хочу сказать?
  Да, я поняла.
  - Что никому нельзя говорить, - ответила я.
  - Да, - кивнул папа. - Ты должна понимать, что если ты, к примеру, расскажешь своей подружке и возьмешь с нее слово никому не говорить, то и она точно также расскажет кому-нибудь и тоже возьмет слово никому не говорить. А та еще кому-нибудь. Так что никому.
  - Даже маме?
  - Даже мне, - ответил папа и, видя мое удивление, пояснил. - Даже, когда мы с тобой вдвоем, это не значит, что нас никто не слышит. Где угодно может оказаться посторонний человек, который случайно услышит наш разговор и сообщит, куда следует. Вспомни, тебе ведь самой, наверное, приходилось случайно слышать разговоры других людей, которые совсем этого не ожидали.
  Я сразу вспомнила недавний случай, когда я забыла дома физкультурную форму. Перед уроком физкультуры я спустилась в раздевалку, чтобы сбегать за ней, и снимая с крючка свою одежду, вдруг услышала неподалеку какую-то возню и два голоса. Девчачий голос возмущенно, но всё же не громко, чтобы не было слышно снаружи, сказал: "Пусти, дурак! Пусти, я сказала!", и тут же откликнулся другой, мальчишеский: "Да, ладно! Да, чё ты!" Тут они, наверное, поняли, что рядом кто-то есть, потому что и голоса, и возня вдруг прекратились, а я, испугавшись, что это старшеклассники, которые подумают, что я подглядываю, и накостыляют мне, взяла свою одежду и торопливо вышла из раздевалки, пока они меня не увидели. Об этом я, конечно, не стала говорить папе, но он, видимо, по выражению моего лица понял, что я вспомнила что-то подобное, и удовлетворенно сказал:
  - Вот так же и нас с тобой могут услышать. Если мы хотим сохранить тайну, то есть только один надежный способ - вообще больше никогда об этом не говорить. Ни с кем и нигде. Даже друг с другом. Вот сейчас ты выйдешь отсюда, и как только за тобой закроется дверь, мы с тобой больше никогда не скажем об этом ни слова. Ясно?
  - Ясно, - ответила я.
  - Это очень важно, Лиза, - сказал папа, - надеюсь, ты отнесешься к этому со всей серьезностью. Всего через несколько лет, совсем скоро, ты станешь взрослым человеком. А что такое взрослость? Это ответственность. Так вот, это - первое взрослое решение в твоей жизни. Понимаешь?
  - Ага, - ответила я.
  - Ну, ладно. Давай, иди домой, а мне надо закончить работу, - сказал папа. - Забирай масло. Руки вытри.
  Он взял у меня флакон с маслом, вытер его той самой тряпкой, под которой я нашла Айфон, протянул тряпку мне, чтобы я вытерла руки, и отдал масло. Мы подошли к двери гаража, и папа сказал:
  - У тебя больше не будет возможности поговорить об этом, так что если хочешь что-то сказать, говори сейчас.
  - Папа, а что ты будешь делать с Айфоном? - спросила я.
  - От него надо избавиться.
  - А как?
  - Не важно. Я об этом позабочусь, - ответил папа. - Ну, всё?
  - Угу...
  - Ну, иди.
  Папа отпер дверь, но вместо того, чтоб выпустить меня, вдруг сжал меня в своих объятиях так крепко, что у меня перехватило дыхание. Разжав объятия, он ласково посмотрел на меня.
  - Эх, Лизка, хорошая ты у меня девчонка! - весело и очень искренне сказал папа. Он обнял меня снова, но уже не так крепко.
  - Ну, ладно, давай.
  Папа распахнул дверь. Я вышла. Дверь тут же закрылась за мной. Я услышала, как задвигается засов, и стало тихо. Я посмотрела на закрывшуюся дверь и пошла прочь.
  
  Я медленно шла, сама не зная куда, и всё пыталась собраться с мыслями. После гаража у меня осталось ощущение какой-то смутной тревоги. И не только из-за того, что папу, как он утверждал, могли посадить в тюрьму. Заточкин Айфон, папины рассуждения про закон, про справедливость - всё это было очень странно. Смысл этих рассуждений я поняла не до конца, но та эмоциональность, с которой папа говорил, совершенно для него необычная, не оставляла сомнений, что говорил он о чем-то очень важном. Но если он хотел сказать мне что-то важное, то почему говорил так непонятно? Папа всегда умел всё хорошо разъяснять. Может он на самом деле не хотел мне говорить... О чем? Зачем папе что-то от меня скрывать? Все эти вопросы без конца крутились у меня в голове. Однако ответов на них я не знала, да честно говоря, и не была уверена, что хочу знать. У меня было такое чувство, как будто я, словно герой из страшной сказки, подошла к той двери, за которой может прятаться что-то такое, с чем мне совсем не хотелось бы повстречаться. И от всего этого на душе становилось еще тревожнее.
  Резкий автомобильный гудок прервал течение моих мыслей, когда я уже ступила на пешеходный переход, чтобы перейти дорогу на красный свет. Я отпрянула и буквально в нескольких сантиметрах от меня пронеслась машина. Я оглянулась вокруг, и только тут заметила, что иду не к своему дому, а совсем в другую сторону, и сейчас нахожусь в другом районе города. В этот момент зажегся зеленый, люди пошли по переходу, и я, растерявшись, пошла вместе с ними. На той стороне дороги, куда я перешла, располагался салон сотовой связи, и я зашла в него, как будто именно сюда мне было надо.
  В салоне было пусто, лишь за прилавком одиноко скучал продавец. Когда я вошла, он было привстал, но видимо не воспринял меня как покупателя и снова опустился на стул. Я подошла к витрине, посмотрела на выставленные там телефоны потом на продавца. Он встал и не торопясь подошел ко мне.
  - Девочка, тебе телефон нужен?
  - Да, - ответила я, потому что нужно же было что-то ответить, и вспомнив, что у меня нет денег, поспешно добавила, - мне родители обещали купить, если я четверть закончу без троек.
  Продавец был молодой, толстый и на груди у него была карточка, на которой было написано его имя: "ГЕОРГИЙ", а под ним - "продавец-консультант".
  - Ну, и какой ты хочешь телефон? - спросил он.
  - Я не знаю.
  - Ну вот, смотри, все перед тобой, - он показал на витрину.
  Там стояли разные телефоны, самых разных фирм, форм, цветов, размеров и цен. Некоторые названия были мне знакомы, другие - совсем не известны.
  - Скажите, а вот если я телефон потеряю, можно будет получить новую симку на тот же номер? - спросила я.
  - Что ж ты еще не купила, а уже боишься потерять, - улыбнулся Георгий.
  - Ну, а вдруг... Вы скажите, можно?
  - Можно.
  - И если я вставлю эту симку в новый телефон и позвоню кому-нибудь, ну или эсэмэску отправлю, то они не догадаются, что у меня новый телефон, да?
  - Ну, да, - ответил продавец, который явно был удивлен моим вопросом.
  Я почувствовала, как тревога, которая осталась у меня после того, как я вышла из гаража, немного уменьшилась - всё было именно так, как говорил папа.
  - Так ты выбрала что-нибудь? - спросил Георгий.
  Я покачала головой.
  - Ну, хочешь, я покажу тебе, что девочки обычно берут? - предложил он и подвел меня к соседней витрине, где стоял розовый телефон какой-то незнакомой мне фирмы. Телефон мне совсем не понравился.
  - Скажите, а у вас есть Айфон? - спросила я.
  - О-о, да у тебя губа не дура, - рассмеялся Георгий. - Айфон - это вообще-то дорогой телефон.
  - А сколько стоит?
  - Ну, смотри...
  Он подвел меня к следующей витрине, где стояли Айфоны.
  - Самый дешевый - 32 гигабайта - 57 тысяч. Если хочешь бóльшую память, то вот 128 гигабайт. Этот уже 66 тысяч.
  Интересно, сколько гигабайт в Заточкином Айфоне? Жалко, что теперь об этом уже не узнаешь. Хотя, какая разница.
  - Да, мне такой, наверное, не купят, - сказала я.
  - Ну, приходи с родителями. Подберем тебе что-нибудь.
  - Спасибо, - ответила я, - обязательно приду.
  Я медленно шла домой и всё время вспоминала то, что говорил папа, и то, что я услышала в салоне сотовой связи. Продавец подтвердил папины слова. Тогда почему у меня все равно тревожно на душе? Ведь папа сказал правду. "Или нет?" - возразила я сама себе. "Хватит!" - тут же одернула я сама себя и испуганно оглянулась, потому что поняла, что произнесла это вслух. К счастью, в этот час на улице было не многолюдно, и того, как я разговариваю сама с собой, похоже никто не заметил. "Хватит, - снова сказала я, теперь уже про себя. - Папа сказал правду, продавец это подтвердил. Всё! Я больше не буду об этом думать". Я помотала головой, словно это могло вытрясти оттуда ненужные мысли, и торопливо пошла домой, честно стараясь не думать о том, о чем пообещала папе никому не говорить.
  
  С тех пор прошло два года. Заточка так и не вернулась. То сообщение "ни кипишись", которое она отправила своей матери в воскресенье после исчезновения, стало последним. Телефон ее так и оставался отключен, и больше Заточка на связь не выходила, напрасно ее мать снова и снова пыталась ей дозвониться с разных телефонов и отправляла эсемески: то грозные, то жалостливые "пальцем тебя не трону, только вернись". Мольбы оказались такими же бесполезными, как и угрозы. Всё было тщетно.
  Примерно через неделю после исчезновения дочери Заточкина мать пошла в полицию. Там ее внимательно выслушали, прочитали эсемески, но заявление принимать отказались: "Вы же видите, она сама пишет, что скоро придет. Подождите, нагуляется ваша дочь и вернется". Однако еще через несколько дней, когда Заточка так и не объявилась, заявление все же приняли. Полиция опросила Заточкиных друзей, но никто из них не видел ее в ночь исчезновения. Те из них, кто был тогда на дискотеке, утверждали, что она на дискотеку так и не пришла. Верка Банская и Клавка рассказали, что за несколько дней до исчезновения Заточка говорила им, что в интернете она познакомилась с каким-то крутым парнем. Наверное, именно с ним Заточка уехала на вписку, но кто был этот парень, да и был ли он, узнать так и не удалось. Полицейские проверили в городе несколько мест, где иногда собирались шумные компании, но никаких следов Заточки не обнаружили. На улице какое-то время висели объявления: "Пропала девочка Галина Заточникова, ученица 7 класса..." с ее фотографией и просьбой ко всем, кому что-то известно о ее местонахождении, позвонить в полицию или Заточкиной матери - там были написаны номера телефонов. Звонки, по словам Клавки, действительно были - несколько человек утверждали, что видели Заточку в разных местах, но оказалось, что они ошиблись. Звонили и разные мошенники, которые требовали денег, обещая сообщить ценную информацию, а на самом деле ничего не знали. По объявлению в интернете Заточкина мать даже нашла какую-то ясновидящую. Та взяла по словам Клавки "бешеные деньги", но ничем не помогла. Она лишь напустила туману, да еще и пыталась развести Заточкину мать на новые расходы - дочь твоя жива, находится она в большом доме далеко отсюда, там темно, рядом какие-то люди, но лиц не видно, а домой не возвращается, потому что на нее наложили заклятие, из-за которого она потеряла память, но заклятие можно снять, если провести особый обряд, за который надо заплатить отдельно, и еще купить амулеты, отгоняющие злых духов. Короче говоря, ясновидящая оказалась обыкновенной шарлатанкой.
  Когда стало понятно, что Заточка не просто загуляла, а в самом деле исчезла, эта новость стала в нашей школе, да и во всем районе сенсацией, которую еще долго все обсуждали. Мальчишки в нашем классе, да и не только в нашем, стали говорить, что у нас в городе завелся маньяк, который убивает девочек, однако мы не очень-то им верили, потому что понимали, что они говорят это нарочно, чтобы нас напугать. Некоторые утверждали, что Заточку похитили черные трансплантологи и разобрали на органы. Когда я рассказала про это дома, папа рассмеялся и сказал, что может быть это были не черные трансплантологи, а черные мясники, которые порубили Заточку на мясо, а мясо продали в нашу школьную столовую. "Фу-у, папа!" - сказала я, а мама посмотрела на папу укоризненно и сказала, что это неподходящая тема для шуток. Старшеклассницы шептались, что Заточку похитили, чтобы заставить заниматься проституцией, и продали в сексуальное рабство куда-то за границу. Но вообще, что-то подобное говорили в основном школьники. Большинство взрослых людей, включая моих родителей, сошлись во мнении, что всё было намного проще: "крутые чуваки", с которыми Заточка уехала тусоваться, напоили ее и изнасиловали (мама объяснила мне, что это значит, чтобы я знала, что не надо никуда ходить с посторонними), а потом испугались, что она выдаст их полиции, убили ее и закопали где-то в укромном месте. "Она привыкла, что в школе все вокруг нее на цыпочках ходили, вот и сама поверила, будто она крутая, - пояснила мне мама, - а оказалось, что она просто маленькая дурочка, которой дружки попользовались и выкинули, как грязную тряпку". "Как грязную куртку", - подумала я, вспомнив про куртку, которую папа выкинул после того, как ездил за запчастями, но вслух ничего не сказала, я же обещала папе ничего не говорить.
  Первые дни после исчезновения Заточки, когда все еще думали, что она скоро вернется, мама с папой продолжали обсуждать, что еще нужно сделать, чтобы отправить ее в спецшколу для малолетних преступников, но потом, когда стало понятно, что она пропала, необходимости что-то обсуждать уже не было. Вообще мы у себя дома мало об этом говорили. Лишь однажды месяца два спустя после Заточкиного исчезновения был неприятный разговор, когда родители даже поссорились. Это было вечером, когда мы ужинали. Разговор коснулся Заточки, и мама сказала папе:
  - А ведь ее, похоже, в самом деле убили! Как ты думаешь?
  - Туда ей и дорога, - ответил папа. - Невелика потеря для общества.
  Мама посмотрела на папу укоризненно и вздохнула:
  - Ну, всё-таки ужасная история...
  - Чего ужасного то? - ответил папа. - Одной тварью меньше стало. Радоваться надо.
  - Ну, знаешь, так тоже нельзя, - сердито сказала мама. - Какая б она ни была, но это всё-таки не повод оправдывать убийство.
  - Да, неужели!? - с наигранным удивлением ответил папа. - Мне помнится совсем недавно ты сама собиралась удавить ее своими руками.
  - Ну если я так говорила, это еще не значит, что я в самом деле хотела ее убить! В гневе люди еще и не такое говорят.
  - А чего же ты хотела? Медаль ей выдать за ее подвиги?
  - Ты знаешь, чего я хотела, - раздраженно сказала мама. - Я хотела, чтобы она ответила за свой поступок! И хотела оградить Лизу от нее, чтобы она и приблизиться не могла к нашей дочери. И не просто хотела, а сделала для этого всё, что можно, даже в Москву поехала. А вот чего я точно никогда не собиралась делать, так это хвалить уродов, которые убили ребенка!
  - Может они и уроды, но если они и правда ее убили, то значит, по крайней мере одно хорошее дело в своей жизни они сделали, - меланхолично заметил папа.
  - Убийство - это хорошее дело?! - возмутилась мама. - Ты вообще хоть разницу понимаешь? Кто такая эта Галька? Обычная хулиганка, невоспитанная девчонка, которая вести себя не умеет, потому что никому не нужна. Только и всего! Но те то, кто ее убили - это же ведь выродки конченные, если они ребенка убили - девчонку, которой еще жить и жить!
  - Жить, чтобы людям жизнь портить.
  - Ты то откуда знаешь, как бы у нее жизнь сложилась?
  - Ой, Аня, - поморщился папа. - Вот только не надо мне рассказывать, что если бы она осталась жива, то стала бы великим ученым, изобретателем или композитором. Ты сама прекрасно знаешь, что ни великим, ни даже просто нормальным человеком она бы никогда не стала. Каким была куском дерьма, таким бы и осталась, только не маленьким, а большим. Годам к двадцати у нее уже было бы несколько штук детей от ей самой неизвестных отцов, которых она спихнула бы матери на шею, а сама так и таскалась бы по гулянкам, пока ни подохла бы под забором или в тюрьму ни села.
  - А ты сам-то, думаешь, был бы лучше, если бы рос в таких условиях?
  - Ты сейчас говоришь совсем как те тетки из опеки, которых ты еще недавно кляла на все лады, - с усмешкой сказал папа. Он скорчил рожу и произнес, смешно растягивая слова:
  - Ну вы же понимаете, в каких условиях она живет. У кого ей научиться нормальному поведению...
  У папы это получилось действительно смешно, и я засмеялась. Мама недовольно посмотрела на меня, а папа продолжал уже своим обычным голосом:
  - Даже если, я был бы не лучше, это что ее оправдывает? Когда ты чистишь картошку на обед, и тебе попадается гнилая, ты же не рассуждаешь, что эта картошка росла в таком поле, где вокруг одна гниль. Ты берешь нож, вырезаешь гниль и кидаешь в мусорное ведро, а потом выносишь на помойку. Так ведь? А что еще с отбросами делать? Так почему, скажи пожалуйста, с отбросами общества точно также нельзя поступать?
  - Но ведь это же не картошка! Как ты не понимаешь?! - воскликнула мама, уже теряя терпение. - Это же человек! Ребенок!
  - Жеребенок! - с насмешкой ответил папа.
  - Живи правильно или не живи вовсе, - сказала я, вспомнив фразу, которую папа говорил в гараже.
  Мама удивленно посмотрела на меня.
  - Ты то откуда этого нахваталась?
  Я молча показала на папу.
  - Папа говорит всякую... - мама, наверное, хотела сказать "чепуху", но сдержалась. - А ты повторяешь!
  - Конечно, пусть лучше за тобой повторяет, - сказал папа, с каждым словом всё больше раздражаясь. - Ребенок, человек... Никчемная тварь, от которой людям один вред! Это просто биомусор, ошибка природы, и жизнь такого "человека" (я написала это слово в кавычках, потому что папа произнес его очень издевательским тоном, явно показывая, что никаким человеком Заточку не считает) имеет ценность не более, чем жизнь какой-нибудь бродячей собаки!
  Мама смотрела на папу даже не осуждающе, а скорее растерянно, словно отказываясь верить, что слышит то, что он говорит.
  - Ты знаешь, я тебя боюсь иногда, - сказала она. - Вот веришь, в самом деле боюсь. Ты рассуждаешь просто как фашист какой-то! Отбросы, биомусор... Скажи еще "недочеловеки".
  - И скажу! - ответил папа. - В отличие от тебя, Аня, я не стесняюсь называть вещи своими именами. Фаши-ист...
  Он произнес это слово нараспев, словно пробуя его на вкус.
  - А ты просто лицемерка!
  - Ну, хватит!
  Мама резко встала из-за стола и направилась к выходу из кухни, но папа тоже вскочил и встал у нее на пути.
  - Да, лицемерка! - выкрикнул он ей в лицо. - Ты помнишь, что говорил врач, что Лизе повезло, что она так легко отделалась. Интересно, если бы твоя дочь умерла или на всю жизнь осталась инвалидом, ты бы и тогда жалела о смерти бедной девочки?!
  Папа был в бешенстве. Губы его побелели, а руки сжались в кулаки. Я испугалась, что сейчас он ударит маму, хотя папа никогда себе такого не позволял, и вжалась в стул. Таким я его никогда раньше не видела, да и позже тоже не видела.
  - Нет, Аня! - продолжал папа злобным каким-то свистящим голосом. - Тогда бы ты жалела только о том, что эту дрянь никто не придушил во младенчестве, пока она не успела бед натворить. А теперь, когда тебе больше не надо трястись за своего ребенка, тебе захотелось побыть добренькой. Ай-ай-ай, бедная девочка, при жизни ничего хорошего не видела, а теперь и вовсе померла. Жалость то какая! У-тю-тю, сюси-пуси!
  Мама заплакала.
  - Пусти!
  Она оттолкнула папу и вышла из кухни.
  - Давай, поплачь о несчастной крошке! Это лучше, чем плакать о своем ребенке! - крикнул папа ей вслед. Он медленно опустился на стул и невидящим взглядом уставился куда-то перед собой. Я тихо встала и ушла в свою комнату.
  Меня эта ссора огорчила не меньше, чем самих родителей. Было очень грустно оттого, что мама с папой поссорились и еще оттого, что я никак не могла понять, кто из них прав в этом споре, а кто виноват. Мне было жалко маму, потому что она плакала. Но и сказать, что папа не прав, я тоже не могла. Конечно, после всего, что произошло, я ненавидела Заточку, я была рада, что она пропала, и совсем не хотела, чтобы она вернулась. Так что вроде бы я должна быть на стороне папы, но и согласиться с ним тоже что-то мешало. Он вроде всё правильно говорил, и ничего возразить ему я бы не могла, но то с какой откровенностью он говорил и, главное, с какой злобой, мне было неприятно. И еще мама сказала "я боюсь тебя", и я, когда мне казалось, что папа набросится на маму, тоже его боялась, и это было очень неприятно.
  Родители быстро помирились - уже на следующий день они спокойно общались между собой, и больше разговоров на эту тему не заводили, наверное, чтобы не огорчать друг друга понапрасну. А у меня после исчезновения Заточки все эти два года всё было хорошо. Одноклассники у меня хорошие, класс у нас дружный, и даже Клавка стала не такая противная, как раньше. После исчезновения сестры она присмирела и даже учиться стала лучше. В общем всё у меня было хорошо. До сегодняшнего дня, когда Нинка Зоськина... Нет, так всё равно непонятно. Расскажу сначала про Саньку Рульникова. Это же она из-за него всё.
  
  Санька - парень хороший. Он учится в нашей школе на год старше меня - в 7 "А". Я знаю нескольких девчонок и ребят из 7 "А", но с Санькой мы раньше не были знакомы. Так только: привет - привет, если встречала его в их компании. Несколько раз в школе я замечала, что Санька смотрит на меня, но как-то внимания не обращала - ну, хочет смотреть - пусть смотрит. Что мне жалко, что ли? А познакомились мы недавно. У нас в городе бассейн поблизости есть, и я два раза в неделю хожу туда после школы. Родители мне купили абонемент, потому что плавать - полезно для здоровья. Ну и однажды в бассейне мы с Веркой Колкиной (она со мной вместе ходила, а потом ей надоело, и она бросила) прыгали с тумбочки по очереди. Вообще получалось у нас не очень - иногда хорошо прыгнешь, а иногда так ударишься о воду, что даже больно. Я залезла на тумбочку, уже собралась прыгать и тут увидела Саньку. Он был внизу в бассейне и снизу смотрел на меня. Я его раньше никогда в бассейне не встречала (он потом рассказал, что в тот день был в первый раз), и от неожиданности так плюхнулась в воду, что весь живот отбила. Я вынырнула из воды, открыла глаза и прямо перед собой увидела Саньку.
  - Привет, - сказал он.
  - Привет, - ответила я.
  - Ты знаешь, ты неправильно прыгаешь. Ты так живот отобьешь, - сказал он. - Смотри как надо.
  Санька подплыл к лесенке, вылез из бассейна, стал на тумбочку и оттуда показал нам с Веркой, как надо прыгать, и сам прыгнул. У него правда здорово получилось - брызг почти не было. Мы с Веркой тоже так попробовали, как он показал, и оказалось, что так и правда лучше получается. Санька подсказывал нам, как надо. В тот день мы из бассейна шли вместе, Санька подождал нас после раздевалки. Он вообще парень прикольный. Когда мы шли домой, он рассказывал, как он научился так хорошо плавать - у него старший брат раньше занимался плаванием и даже разряд имеет, и он его научил и плавать правильно, и прыгать. И про то, как он в Турции был в аквапарке, какие там крутые горки, и еще всякие хохмы. В общем нам с Веркой было весело. Она потом бросила бассейн, а мы с Санькой до сих пор продолжаем туда ходить и в бассейне всегда общаемся - он мне еще показывал, как правильно плавать и прыгать. А после бассейна он обычно ждет меня в вестибюле и из бассейна мы идем вместе. И в школе тоже стали общаться. Он классно придумывает всякие хохмы, и вообще с ним интересно.
  А вчера я стояла на перемене с девчонками, и тут подошел Санька. Обычно он веселый, а в этот раз был какой-то серьезный.
  - Привет, - сказал он. - Лиза можно тебя?
  Девчонки тут же замолчали и уставились на нас. Мне стало неловко, но Санька, похоже, не обратил на это внимания.
  - У меня День рождения завтра, - сказал он, когда мы отошли в сторону.
  - Поздравляю, - ответила я.
  - Заранее не поздравляют, - сказал он. - Можешь завтра поздравить, только завтра праздновать не удобно. Я в субботу праздновать буду. Ты придешь?
  Тут только до меня дошло, что он приглашает меня на День рожденья, и я растерялась. Как-то для меня это было совсем неожиданно. Я привыкла, что с Санькой мы болтаем иногда, но День рождения... Он что влюбился?
  - Я не знаю... - неуверенно ответила я. - Мне надо у родителей спросить.
  - Ладно, - согласился Санька. - Ты тогда спроси сегодня, а завтра скажи мне, чтобы точно знать.
  Из школы я вчера пришла домой поздно. У нас было много уроков, а потом классный час, а потом еще кружок. А папа наоборот пришел с работы раньше, чем обычно, так что, когда я пришла домой, папа уже был дома. Он сидел на диване и что-то читал в планшетнике.
  - Папа, меня один мальчик из седьмого класса на День рождения пригласил, - сказала я.
  - Да? А что за мальчик?
  Папа удивленно повернулся ко мне и отложил планшетник.
  - Санька Рульников из 7 "А".
  - Рульников, Рульников... - задумчиво пробормотал папа, видимо пытаясь вспомнить, слышал ли он эту фамилию. - И что хороший мальчик?
  - Ну, да хороший... Прикольный.
  Папа усмехнулся.
  - Красивый?
  Я никогда раньше не думала о том, красивый ли Санька. Я вообще о Саньке почти не думала, но сейчас, когда я задумалась над папиным вопросом...
  - Ну, да, красивый, - ответила я и почувствовала, что краснею, и папа это заметил. Он ехидно улыбнулся и, глядя на меня, гнусавым голосом запел:
  - В доме восемь на Тверском бульваре ясно было даже детворе, что из сто седьмой квартиры парень - самый симпатичный во дворе...
  - Папа! - возмущенно воскликнула я. Папа рассмеялся. Он подошел и обнял меня.
  - Эх, Лизка, совсем большая ты у меня стала, - весело и удивленно сказал он. - Чувствую, что скоро придется мне ходить за тобой вот с такой палкой (он широко развел в стороны руки) и отгонять от тебя кавалеров.
  - Никакой он мне не кавалер!
  - Ну, ладно, ладно... - примирительно сказал папа. - Так ты что, хочешь пойти?
  - Ну, да...
  - Ну иди. А что ты подаришь своему не кавалеру, ты уже решила?
  - Нет...
  Папа укоризненно посмотрел на меня.
  - Эх, ты! Ладно, пойдем пройдемся по магазинам. Может найдем что-нибудь.
  Папа был в хорошем настроении. Пока мы ходили по магазинам, он всё время подшучивал надо мной, что вот надо же 12 лет, а уже от женихов отбоя нет, что же будет к окончанию школы?! Я возмущалась, не по-настоящему, конечно, а тоже в шутку. В общем мы хорошо погуляли. Ни я, ни он толком не представляли, что Саньке может быть интересно, и в конце концов купили флешку для смартфона. У нее большая емкость. Санька сможет записать на нее музыку или видосы или установить игры, в общем мы решили, что она ему пригодится. Мама, когда узнала эту новость, сказала, что мне надо не о мальчиках, а об учебе думать, но вообще она тоже была не против, что бы я пошла к Саньке. К тому же выяснилось, что она знает его маму - они пересекались по работе, и по словам мамы, семья у Рульниковых очень даже приличная.
  А сегодня после первого урока я подошла к Саньке - он стоял в коридоре с одноклассниками - и сказала, что я приду к нему на День рождения. Санька был рад. Он прислал мне эсемеской свой адрес и когда приходить, чтобы я не забыла. Мы еще поболтали, а потом зазвенел звонок, и я ушла на урок. А после уроков, когда я уже оделась и шла из раздевалки к выходу из школы, я вдруг почувствовала, что кто-то сильно дернул меня за рукав куртки. Я обернулась, увидела перед собой Нинку Зоськину - Санькину одноклассницу - и сразу вспомнила, что, когда сегодня мы говорили с Санькой, она стояла неподалеку и недовольно смотрела в нашу сторону.
  - Ты чего? - спросила я.
  Она оттащила меня к стене в сторону от идущих мимо школьников и нависла надо мной.
  - Ты что к Рульникову на днюху собралась?
  - Тебе то какое дело? Пусти!
  Я попыталась отойти от нее, но она еще крепче схватила меня и грубо толкнула к стене.
  - Скажи ему, что не придешь.
  - Почему это?! Чего ты мне указываешь?! - возмутилась я. - Захочу и пойду!
  - Ты чё, не поняла? - она снова толкнула меня. На этот раз так сильно, что я даже немного стукнулась затылком об стену. А мне же нельзя стукаться головой, разве она не знает, дура, что у меня было сотрясение! Тут я вообще так разозлилась, что со всей силы оттолкнула ее от себя обеими руками, но она крепко держала меня за рукав куртки и сильно дернула на себя, так что ткань затрещала.
  - Дура, куртку порвешь! - закричала я. Она отпустила, я быстро взглянула на рукав - он всё-таки не порвался - резко развернулась и пошла к двери. Она попыталась снова схватить меня, но я увернулась и юркнула в толпу, потому что занятия закончились и вокруг было полно школьников.
  - Только попробуй туда прийти! Получишь у меня! - крикнула она мне вслед, и я вышла за дверь.
  
  А вечером пришел папа, сразу понял, что что-то произошло, и начал своё "что?" да "как?" А я не сказала, вот папа и обиделся. А не сказала я потому... Я уже собиралась всё рассказать, но у папы в глазах вдруг мелькнуло такое знакомое выражение... Я это недоброе выражение сразу узнала. Я уже видела его раньше - в школьном коридоре, когда он сказал Заточке: "Узнаешь". И я, как и тогда, снова почувствовала, как у меня пошел мороз по коже. Я сразу вспомнила Заточку и того мальчика из лагеря и Толика и то, что с ними случилось. И мне показалось... Я подумала, что если я скажу папе про Нинку, то и она... То с ней тоже что-нибудь случится. Плохое. Вот я и не сказала. А теперь я пишу это и думаю, а что дальше? Я твердо решила, что пойду к Саньке. Во-первых, я уже купила подарок, а потом, если эта дурацкая Нинка меня невзлюбила, она ведь все равно не отстанет. Так и будет скотина меня доставать. А значит, мне все-таки придется сказать папе, или он сам узнает. И тогда... Мама как-то сказала, что если она говорила, что придушит Заточку, то это не значит, что она в самом деле хотела ее убить. Я подумала, что и я могла бы сказать Нинке: "Чтоб ты сдохла!" или еще чего. Но хочу ли я, чтобы она умерла? По-настоящему умерла... Всё-таки не хочу. Конечно, я была бы рада дать ей по морде, но желать, чтобы она умерла - это... Это совсем другое. Так нельзя. И как тогда быть?
  А хотя... Что я так распереживалась? Нинка - плохая. Невелика потеря для общества!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"