Гизатуллин Эльдар Зайнуллович : другие произведения.

Галереи (Лес, замри). Вертикаль

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   Эльдар ГИЗ
  
   ГАЛЕРЕИ
  
  
   ВЕРТИКАЛЬ
  
  
  
  
   ГАЛЕРЕЯ 1
  
  Теперь можно было рассмотреть чудовищный лик внимательно, понять не то, что это Кир Торев, и что Кир - это мойе Кайгус, но понять, что из того следует и значит по-настоящему. Дана передышка. Рельефный лик Кайгуса лежит перед Сашей - на листе бумаги и в то же время, не обхватываемый взглядом, на земной поверхности, на многие-многие километры к северу, западу, востоку и югу, наблюдая неотрывно очами-озерами за небом. Вода там, ледниковая и соленая, то волнуется, бушует шторами, то неподвижна.
  Его улыбка... Саша видел ее не только на карте, но и непосредственно на устах Кира - играющую или застывшую. Она ранила Сашу не менее, чем тело Майи Киверник. В одном была торжествующая материальность недоступной тебе возлюбленной, в другом - непроницаемый, владеющий некоей тайной дух. Эта архаическая улыбка не давала покоя офицеру Варкову, хоть он и согласился ради нее на добровольное заключение в подземельях Красноярска-Х, отказался от всех радостей земных. А может потому и потерпел неудачу? Илья Калашников говорил, что так улыбаются греческие коры и куросы. Например, Аполлон Тенейский VI века до нашей эры. Или другой Аполлон - более поздний, работы этрусского мастера Вулки. На занятиях по истории искусств в университете им объяснили, когда Илья намеренно спросил о куросах, то эти статуи, столь схожие, но разделенные веками и расстояниями (первая из Греции, вторая из Этрурии, где жили выходцы из Лидии... хм... да, страны Лидии), все же очень разные. В улыбке греческого куроса полнота радости, жизни, простодушие и даже наивное восприятие жизни. А в улыбке статуи, созданной Вулкой, наоборот, проскальзывает сокровенное знание, мистическое переживание.
  - Роднит оба шедевра, - говорил им профессор Каткарт. - то, что статуи находятся в движении. Аполлон Тенейский приготовился шагать куда-то, а бог Вулки уже идет, и ясно, что окликать его бесполезно!
   И Саша, и Илья замечали, как чередуются в улыбке Кира то простодушие, сияние, а то и отрешенность, великая тайна. Интересно было бы проследить, что вызывает у Кира свет и привет, открытость, а на что он отвечает обращенной внутрь себя усмешкой... Но после того, как Саша догадался, что Кир есть Кайгус, уже не доводилось Векслеру лицезреть своего недруга в человеческом обличье.
   Чаще сохранялось на лице Кира выражение марсианского Сфинкса с плато Сидония. Недаром Саша упоминал о нем, когда ехал с полицейским отрядом в "Хонгу". Исследователи Ди Пьетро и Моленаар обнаружили в глазных впадинах марсианского исполина нечто, похожее на зрачки. Но кто исследовал дно сибирских озер? У двойника Кайгуса на Сидонии различимы слеза и зубы меж губ, которые словно бы приподняты в легкой ухмылке. Не скрывается ли слезообразная впадина или выпуклость где-то в тайге южнее Холой или Уйлагыл? Предполагаемые зубы Кайгуса разглядеть трудно - они, если и есть, спрятаны в хитросплетении кварталов и улиц Усть-Ключа.
  Сетка города... Ее можно уподобить медовым сотам, а ведь Кайгус любит мед, он сжал соты Усть-Ключа своими челюстями, готов проглотить город, а пока жует, смакует. Кстати, и странная формация на Марсе по соседству со Сфинксом тоже называется "Медовые соты"...
   Илья говорил еще о египетском Сфинксе с плато Гиза. Арабы называли его "отец Ужаса". Но в действительности это бог солнца. Впрочем, наверное, правы и древние египтяне, и арабы.
   Что же роднит всех этих чудовищ?
  - Сфинкс загадывает нам загадки, - бормочет Саша.
   Тогда Сфинксом можно назвать и Будду, чья улыбка также напоминает Кирову усмешку. Опять сказывается греческое влияние, так как облик Будды сложился в индийской области Гандхара, где работали мастера Эллады. Нос и волнистые волосы явно от Аполлона, складки свободно ниспадающих одеяний - античного покроя, телосложение - идеальное, гармоничное сочетание олимпийского тела и непроницаемого одухотворенного лица. Саша что-то припоминает и берет с полки нужную книгу. "Спокойный и безмятежный, выше страстей и желаний, выше бурь и борьбы этого мира, такой далекий, он кажется...недосягаемым. Но стоит приглядеться, и мы увидим, что за этим спокойными, неподвижными чертами скрываются страсти и эмоции, странные и более сильные, чем те страсти и эмоции, которые испытывали мы". Так писал Неру о Будде. Но разве это описание не подходит к Киру?
   Иногда становилось невмоготу от обступивших Векслера диковинных портретов, которые он развешивал по стенам своей комнаты. Саша уходил, хлопнув дверью, и пришпиленные за уголки листки на мгновение взлетали и шелестели, будто кто-то перебирал наскоро страницы книги.
   Долгие часы Саша просиживал в клубе "Красная ель", высматривая среди посетителей незнакомца в перуанской шерстяной шапочке и длинном пальто. Это, вне сомнений, был друг ребят из отряда Валавина. Но почему же незнакомец не дал о себе знать после событий в "Хонге"? Непонятно. Ни разу Саша не заподозрил, что встретился тогда в клубе с Киром. Это было алогично, невероятно - гораздо спокойнее верить в неведомого друга, чем в непредсказуемого врага.
   А копии?
   Папка с бумагами и записями, вся информация, компромитирующая Торева, бесследно исчезла из полицейских архивов. Об этом Саше сообщил не кто-нибудь, а сам следователь Никита Малтин. И при этом вкрадчиво поинтересовался, не делал ли Саша копий? Векслер честно ответил, что ничего у него нет. Часть бумаг он сжег тотчас по возвращении из "Хонги" - и нельзя было его в том винить после страшной смерти Антона Баева. Каждую ночь Саша трясся от страха - ему казалось, что из темноты приближается к нему огромный и обгоревший плюшевый медведь с расплавленными пуговицами вместо глаз и говорит: "Пора с тобой попрощаться, Саша Векслер!"
   Но яркими летними днями, когда Саша думал о Майе, ему становилось стыдно, его переполняли гнев и радость, он медлил уничтожить оставшееся. Не хотел потерять оружие, которое однажды нанесло сокрушительный удар по Тореву, но как снова использовать это оружие, Саша не знал. Хорошо, что есть передышка, есть время...
   Жара выгнала всю семью Векслеров на дачу в Огакаево. Здесь Саша принял окончательное решение. Он многое понял, перебирая бумаги с медвежьими ипостасями. Поздно вечером разворошил мангал и недрогнувшей рукой бросил в огонь уцелевшие записи. И это было проявление смелости, а не трусости. В его схватке с Кайгусом эти глупые бумаги только бы мешали, это действительно "пустое", как объяснил Кайгус несчастному Антону. Чтобы набраться смелости, Саша вдыхал аромат сорванной у пруда фиалки, но только изрядно прокоптился и не ощущал искомого запаха - огонь, поглотивший записи, дал довольно вонючий дым. Родители и пчелы были недовольны.
   Потом он вернулся в дом и опять сидел до утра. Итогом многочасовых бдений, когда Саша посасывал то откусанные яблоки с шахматной доски, то сами фигуры, стала приблизительная классификация Кайгусовых мурий. (см. Приложение: тетрадь Саши Векслера*).
   Когда он сразится с Кайгусом, развеет его волхитство, то освободит пробужденную от кошмарного сна Майю. Удивленная, она узрит в нем противника самого Кайгуса, не просто героя, но и нового повелителя... Она будет покорена его смелостью и умом - да-да, весьма проницательным умом! Разве он не понял, какими бывают Кайгусовы мурии? Он умнее Кира и отважнее - Саша без мурий, он в обычном мире, а не в Галереях, он не обладает сверхъестественными способностями, но все же вызывает чудовище на бой! Майя должна это оценить.
   Бой предстоит жестокий, но победитель определен.
   Саша Векслер скромно улыбается.
   Он знает тайну. Ведь это классическое противостояние, основной миф.
  Чьи еще лица различит Саша под боевой раскраской мурий? Будет ли это кто из мертвых - например, Олег Антипин? Или из толпы живых однажды появится Илья Калашников и скажет, усмехаясь: "Прощай, Саша Векслер!"?
  - Будь я Кайгусом, непременно обратил бы Илью в лесную веру... - бормочет Саша. - Помощник для мойе очень полезный.
   Тотчас Саша вспоминает странные горячечные речи Ильи у костра на подступах к Красноярску-Х. Исповедь и проповедь, отлично согласующиеся со сладострастной, похотливой природой Кайгуса. А в развалинах Илья первым отказался расчищать завал - стало быть, не хотел пустить отряд в подземелье. И даже то, что разговор с Ильей о таинственных надписях совершил удивительное перемещение во времени и эфире, Саша был готов вменить в вину Калашникову. И как Илья развязно болтал с Киром на тех записях... Жаль, что все уничтожено. Но нет, пускай! Те записи просто злили его, ослабляя дух. А он, Саша, должен сейчас быть сильным. Не то паранойя, мнительность и ревность сыграют с ним злую шутку.
   Даже в толпе школьников, следующих через Огакаево на загородную прогулку, он видел не беззаботных детей, но следопытов, неосторожно бредущих по гигантскому лику сибирского Сфинкса. Второй свой обряд - и самый важный - Саша наметил как раз на тот день, когда встретил этих школьников, но не захотел смешиваться с ними, и поэтому отложил обряд на завтра.
   А вечером испугался, что из малодушия и чванства потерял время - ему позвонил Вадим Малтин и сказал:
  - Поздравляю, Саша!
  - С чем, интересно? - удивился Векслер.
  - С богатой невестой! Если, конечно, тебе удастся обойти остальных соперников - их у тебя прибавится. Да и сердце Майи еще предстоит завоевать.
  - Это Майя-то - богатая невеста?
  - Ну да! Ты разве не слышал? Я что - первый, кто сообщает тебе эту потрясающую новость? - кажется, Вадим затанцевал от удовольствия. - Детали мне неизвестны, но суть в том, что Кир оставил Майе все свои земли у озера Холой - вместе с отелем, разумеется.
  - Оставил ей "Хонгу"? - упавшим голосом переспросил Саша, лихорадочно соображая - хорошо это или плохо для него и Майи, и, вообще, что это все значит?
  - Завещал, - уточнил Вадим. - Хотя не знаю, можно ли так говорить. Кир же не умер, а просто исчез, но в бумагах предусмотрено и его внезапное исчезновение. Отец мне рассказывал, что дело очень сложное, есть множество всяческих юридических тонкостей... Майя пока не вступила в права владения. Полиция ее совсем замучила, следствие никак не может определиться, кем считать Торева - преступником или пешкой в игре Калашниковых. Все окончательно запуталось. Отец мрачнее тучи, постоянно размышляет над чем-то. Кир исчез, и что делать теперь - непонятно!
  - А он что-нибудь рассказывал тебе о "Хонге"?
   Вадим помялся и ответил:
  - Да.
  - И что ты думаешь по этому поводу?
  - Думаю, что вы, ребята, стали жертвой современных технологий, спецэффектов и психотропных средств.
  - Не веришь?
   Вадим не ответил.
  - Так вот, - произнес Саша с расстановкой. - Это правда.
  - Может быть, - миролюбиво согласился Вадим. - Но правда это или нет, а Майя Киверник, я подозреваю, получит и земли, и деньги. Говорят, Кир подстроил все достаточно ловко и хитро.
  - Твой отец, наверное, рвет и мечет?
  - Да нет, не сказал бы...
  - Как он? - помолчав, спросил Саша. - Он...будет продолжать следствие?
  - Начальство дало ему полную свободу действий, а он говорит мне: "Скорей бы Майя получила свою "Хонгу" и открыла сезон - у меня отпуск на носу!"
   Почему-то от этого признания Саше стало не по себе.
  - Он поедет на озеро Холой?
  - Да, наверное с этой... - проворчал Вадим и, спохватившись, добавил: - Нет, я....я понимаю его, ничего не имею против, она неплохая женщина, но, по правде, я ее совсем не знаю, но понимаю, понимаю, да, отца... Без любви тяжко, плохо, неправильно... Вот я, например...
   Вадим вздохнул и решился.
  - Давно хотел спросить тебя, Саша. Там, в "Хонге", ты... видел Диану?
  - Комлеву?
  - Ага.
  - Она ведь тоже исчезла, да? - пробормотал Саша.
  - Да, но раньше. Она...вроде тоже должна была оказаться в "Хонге".
  - Я ее не видел, Вадим, - соврал Саша, мыслями возвращаясь к стреляющей из лука лунной мурии, к прекрасному холеному личику, составленному из пятен ночного светила.
   Вадим молчит.
  - Но вообще-то, - Саша мямлит, сочувствуя приятелю. - Я и не разглядел толком, кто там был. Не до того было... Быть может...
  - Да, может, - соглашается Вадим.
   Он думает сейчас о том вечере, когда пригласил Диану на свидание и потерпел неудачу. Какая была гроза! Утешился Вадим лишь буйством стихии, был благодарен природе за поддержку - вспышки молний и громовые раскаты перекликались с сумятицей его чувств. Даже теперь он ощущает блаженно подтягивающийся из-за двери на террасу ветерок. Пахнет сыростью опять, не сегодня-завтра снова придет гроза. Тучи приближаются...
   Вадим беспокойно прохаживается по комнате, в груди теснятся чувства, он мнет рубашку. Саша слышит его прерывающиеся дыхание.
  - Что? - спрашивает Векслер уже нетерпеливо.
  - Гроза, туча.. - бормочет Вадим, сопит и едва ли не всхлипывает. - Ты правильно сказал: "Быть может"... Да... Она еще вернется, я верю... А ты любишь грозы, Саша?
  - Черт-те-что! - возмущается Саша, которого в его состоянии начинают раздражать излияния Вадима. - О чем ты?
  - Не важно, - спохватывается Вадим. Он вдруг хихикнул. - Гм, Саша... Нелегко тебе придется! Что думаешь делать? Если и раньше Майя держала тебя на расстоянии...
  - Ладно, пока! - обрывает его Саша.
   Он решает сходить к Бауману купить вина. Прихватив переносной бочонок, Саша идет к старому доброму немцу, который в Огакаево держит ларек по продаже домашнего вина. С ним можно поболтать о мировых новостях, благо что старичок любит читать газеты. Но сегодня Саше не до болтовни. Новость о богатстве Майи лишила его равновесия. Он непростительно замешкался с исполнением второго обряда!
   Как же все-таки медленно наполняется бочонок!
  - Что маешься, Саша? - спокойно спрашивает его Бауман.
  - Вот именно - маюсь! - невесело рассмеялся Саша.
  - Скажите лучше, действительно ли у Холой высадились инопланетяне? - Бауман показывает номер не самой респектабельной газеты.
  - Какие еще инопланетяне? - сердится Саша.
  - В пришельцев я и сам не верю, - сразу соглашается Бауман. - Но что-то там неладное случилось - это точно!
   Саша некоторое время колеблется - не рассказать ли? Но тогда придется задержаться у ларька, а Саша сейчас жаждет одиночества. "Вот так и хранятся тайны! - усмехается Векслер. - Из-за чьей-то лени, хотя нет... скорее из-за нежелания отдавать что-то неземное, прекрасное, фантастическое... красивое и страшное... отдавать на откуп толпе - дурным вкусам, грубым суждениям, поверхностным оценкам! Или же я просто не готов пока рассказать обо всем людям? Ведь история еще не окончена..."
   Бауман подставляет свой стаканчик под струю вина, наполняющую бочонок, смакует и говорит удовлетворенно:
  - Sehr gut, nicht wahr?
  Он угощает Сашу, который признается, что вино и впрямь хорошее.
  - Когда-нибудь, - облизывается Векслер, - я расскажу вам все о событиях на озере Холой. Это случится здесь, у вашего ларька, таким же теплым летним вечером за стаканчиком домашнего вина. Обещаю, - Саша поднял бочонок. - Сколько с меня?
  - Точно расскажешь? - лукаво улыбается Бауман. - Тогда вино бесплатно.
   Саша возвращается на дачу. Становится все более душно, ветер усиливается и стихает временами. Уносит вечернюю свежесть, вздымает и разбрасывает пыльные столбы. Опасаясь грозы, Векслеры удалились в дом. Вечер скоротали за чтением и шахматами. Мать, повинуясь странному верованию, занавесила все зеркала в страхе перед молниями.
   Сон не шел к Саше. Его мучили духота и навязчивые мысли. Он встал и подошел к книжным полкам, заполненным этнографическими трудами и исследованиями по мифологии. Но сейчас Саше хотелось почитать что-то другое. О любви, например. Он достал томик Бунина. Раскрыл и понял, что уже поздно - его помыслами действительно завладел Кайгус. Иначе не объяснишь, почему книга раскрылась на рассказе "Железная шерсть". Где странник-монах рассказывает: "Несть ни единой силы в мире сильнее похоти...пуще же всего у медведя и у лешего!.. Пойдет женщина или даже невинная в бор за хворостом, за ягодой - глядишь, затяжелела; плачет и кается - меня, говорит, Лес осилил...могла ли от него спастись? Вижу, идет на меня, пала я ниц, а он надшел, обнюхал - мол, не мертва ли? - завернул на мне свитку и исподнее, задавил меня...Только, правду сказать, нередко лукавят они: случается даже с отроковицами, что сами они прельщают его, падают наземь ничком и, падая, еще и обнажаются, как бы нечаянно. Да и то взять: трудно устоять женщине...перед медведем, а что будет она оттого впоследствии времени кликуша, икотница, о том заране не думает. Медведь - он и зверь и не зверь, недаром верят у нас, что он может, да только не хочет говорить. Вот и поймешь, до чего женской душе прельстительно иметь такое страшное соитие!.."
   Саша почитал еще немного, а потом не выдержал - захлопнул книгу и повалился в подушку...
   Гроза так и не разразилась. Но тучи висели в небе и утром. Саша встал раньше всех, торопливо позавтракал в саду, сидя на холодной, усеянной росой, скамейке под черным грозовым небом. Еще не отошедшая от сна природа затаилась, не решив окончательно, стоит ли подавать признаки жизни? Звуки в саду раздавались неуверенные и отрывистые.
   Первый и дальний, короткий и приглушенный удар грома проворчал в спину Саше, когда он направился по пыльной дорожке в лес.
   Саша вовсе не намеревался углубляться в чащобу. Но набрать среди зарослей, полной мха, поганок и трав, сколько-нибудь крупных и гладких камней, пригодных для обряда, оказалось не так-то просто. Вдобавок небо совсем потемнело, под деревьями стало сумрачно, однако Саша решил непременно довести сегодня дело до конца. Промедление более недопустимо.
   Занятый поисками, Саша и не заметил, как забрел в совершенную глушь, пересеченную оврагами местность на подступах к Дальним Соснам. Где-то в этих местах повстречались однажды Лариса Храмова и Борис Дольнев. Но сейчас перед грозой в лесу никого нет. От возросшего шума листвы, мрачного неба и напряжения в воздухе было особенно тревожно и одиноко.
  По берегам широкого, но мелкого ручья, куда спустился Саша, скользя по траве и хватаясь за ветки, камней было больше. Иди себе по течению, нагибайся по чаще, наподобие речной птицы на охоте. Многие камни оказывались слежавшимися песчаными комками и рассыпались в руках. Нужные и подходящие Саша полоскал в ручье, очищал и прятал. Некоторые камни Векслер находил в траве, выколупывал из почвы, отдирал переплетенные травинки, брезгливо стряхивал прятавшихся под камнями насекомых и слизняков.
   Ему нужны были только абсолютно чистые, гладкие и удобные камни. Удобные для метания.
   Саше повстречался и огромный поваленный ствол дерева без коры и сучьев, принесенный сюда, очевидно, в весеннее половодье разбушевавшимся ручьем. Негаданно пришло в голову, что то могли быть остатки Попрощавшегося Дерева. Этот обломок некогда могучего таежного древа походил на старую и толстую, пожелтевшую кость, не единожды обглоданную, брошенную, вновь обгрызенную и опять брошенную каким-то зверем на солнце и ветер. Торчали обрывки корней, словно волокна нервов, сухожилий - уже измочаленные, куцые. Черные соты дыр, каналов и будто костного вещества - высушенная, разбитая, выеденная начинка.
  "Веллас хастаи - Велесова кость!" - подумал Саша по-хеттски с той же легкостью, с какой, бывало, Кир Торев говорил на уральских и сибирских языках.
   Набрав достаточное количество камней, Саша Векслер медленно и неуклюже полез на дерево - самое разлапистое и удобное для восхождения Удобные камни для удобного дерева. Несмотря на близко и попеременно расположенные ветви, заменившие ступеньки, подъем был долго и труден. Благовоспитанный городской мальчик Саша не умел лазить по деревьям. Мешала и груда камней - кое-как Векслер уложил их в подвязанную концами свою рубашку.
   Усиливался ветер. Когда Саша бродил вдоль ручья, его ошеломил брошенный в лицо песок. Глаза и сейчас слезились. Пока еще редкие и холодные капли резко и дерзко покалывали Сашу. Отсвет молний вторгался в темень под деревьями бегло и бело - как будто кто-то мигал и приглядывался. Гром звучал уже часто и раскатисто.
   На древесной развилке Саша уселся, свесив ноги, осмотрелся. Рядом покинутое птичье гнездо - вот удача! Подходящее место для камней.
  Саша поднялся, держась за ветку повыше. Отсюда, с высоты пусть небольшой, но дающей другой вид леса, все представлялось иначе. Видение буйной растительности под ветром можно было принять за движение... приближение Врага. Лишь стоило только принять это за правду, и дальше отпали всякие сомнения! Это было, как если вообразить что-то, и оно исполнится! Опасное занятие...
   С напускным гневом, а после с непритворным ужасом смотрел Саша Векслер на змееобразные движения растительности внизу, волнами расходились травы и листва, зигзагами устремляясь к дереву, где он сидел. "Полоз! Полоз полез!" - стучало в висках, почти вдохновение, страх и радость безумия.
   Ветер уже неистовствовал - от того, наверное, и возникла полная иллюзия движения в траве некоего чудовища.
   Саша нашарил в гнезде свои камни и принялся швырять их в пустоту, ибо волнение возбуждалось ветром, беспокойством пустоты, которая играючи и стремительно поглощала камни. Опустошив гнездо, Саша представил, что камнями усмирил ропот под деревьями. А на самом деле гроза только собиралась с силами.
  - Я...сегодня я бог! - внезапно прокричал Саша и замолчал испуганно. Раньше, при задумке обряда, фраза казалась ему удачной, но в лесу, при столь впечатляющей демонстрации природной стихии, он оробел.
   По исконной своей привычке Саша начал прикидывать и думать, не обидится ли Творец на его заявление, правильно ли поймет, не осудит ли? "Но здесь это, так сказать, эмоциональная завязка, игра смысла, энергия обряда... Он вроде не должен обидеться..." - так размышлял Саша, но вдруг мысли его были грубо прерваны.
   Молния ударила в землю совсем близко от места, где он находился. Страшный, сравнимый лишь с толчком землетрясения, удар встряхнул лес. Полный чистой мощи и энергии разряд. Векслер ослеп, оглох. Когда упал от вспышки и бума, когда гром сопроводил его шлепок в траву.
   Она сомкнулась над ним.
   Этот самый сильный удар грозы открыл потоки вод, распорол небеса, и так давно отяжеленные влагой. Хлынул дождь, холодные и чистые капли клевали лицо Саши, а он, повинуясь инстинкту, раскрыл рот, веки его дрогнули, он проваливался в беспамятство, но успел почувствовать благость летнего дождя, радость избавления от опасности, возвращения к нему из вспышки мира привычного.
   Ему повезло, он не упал на брошенные им же сами камни. Конечно, повезло. Он лежал все еще без сознания, когда дождь кончился.
   Из зарослей послышались голоса. Медленно вышли к распростертому телу Саши два человека - оба они передвигались очень неуверенно; девушка была слепа, а молодой человек был вроде сомнамбулы, которого ведут наитие и таинственные токи.
  - Лежит? - спросила Настя. - Жив?
  - Да, живой - подтвердил Артур, наклоняясь к Саше. - Погоди, что-то еще... - глухо молвил Артур, расстегивая изорванную и почерневшую рубашку Векслера.
   Настя обратила на звук голоса своего спутника незрячий взгляд.
  - Он был здесь, да? - тихо задала она странный вопрос.
   Артур не отвечал - потрясенный, он собирал горсти земли и посыпал Сашу. Иногда бросал испуганные взгляды по сторонам, вглядываясь в лес.
  - Черт, он может до сих пор быть где-то рядом, - сказал он. - Как ты думаешь, Настя... зачем?
  - Вероятно, ему было интересно, - произнесла она задумчиво.
  
   ГАЛЕРЕЯ 2
  
   Обо всем произошедшем в "Хонге" следователь Никита Малтин написал в отчете, ничего не утаил, не преукрашивал, но и не щадил чувство реальности полковника Барбышева, своего первого читателя, испытывая на прочность его и собственную веру в незыблемость материальных основ мира. Писал даже с каким-то сладострастием, злорадством, словно обрел долгожданную свободу, не сдерживал себя, да и зачем?
   Никто бы не позволил ему отступить от истины. Полицейский Яшар будет показывать тогда всем мшистую поросль и начнет винить Малтина, чья скрытность послужит поводом для растущей - вместе со мхом - ненависти за этот изъян. А что скажет Немерович? Поединок с чудищем оказал на него странное воздействие, он не на шутку увлекся восточными единоборствами. Еще, пожалуй, и врежет Малтину за утайку его подвигов - не посмотрит на чин. Смалодушничать же перед беднягой Зыковым и вовсе грех - тот лежал в больнице, ему лечили ноги от закрытых и открытых переломов, также подправляя душевное здоровье. Малтин посетил Зыкова в палате сразу же, как только смог.
  - Поправляешься? - спросил капитан.
   Зыков смущенно улыбнулся, откинул одеяло и, погладив простыню, доверительно ответил:
  - Такая прохладная, гладкая эта простыня... Она напоминает мне воды озера Холой. Мне нравится, господин капитан, когда меняют постельное белье, она тогда такое прохладное!.. Думаю, если уж решат меня доконать, то лучше раствориться в нежной ткани, будто в воде, ну и слава Богу!
  - Мне твой настрой не по душе, - нахмурился Малтин. - Ты чего это, а? Мало ли что там было...
  - Но ведь было, - тихо откликнулся Зыков. - Или вы уже не верите? Напишите как есть, господин капитан!
   Он написал, конечно. Да и как бы мог слукавить? В ту ночь в "Хонге" оказались десятки, если не сотни людей - заставить их молчать было невозможно. И они, конечно, не молчали. Вернулись, между прочим, не все. Куда-то пропал, например, человек с вывернутой шеей. Наверное, опять заблудился. Бежавшие в поселок и город, пробиравшиеся сквозь леса и поля, неудачливые отдыхающие, что поверили волшебной рекламе световых указателей - новых сопра, они разнесли весть о кошмарной ночи повсюду. Весть, подхваченную журналистами и досужей молвой. Во второй раз после медвежьей тучи тень Кайгуса разом накрыла весь Усть-Ключевской край.
  Малтин с остальными полицейскими и экспертами искал, конечно, в отеле и на прилегающей к нему территории следы хитроумных механизмов, голографических проекторов, распылители галлюциногенных газов - словом, всего того, что могло бы объяснить произошедшее с разумной точки зрения. Искал и не находил. Возможно потому, что искал и не хотел найти. Самая страшная тайна следствия на тот момент заключалась в том, что никто - никто - не хотел найти ничего подобного. Малтин был в том уверен.
   Любая механическая находка была бы оскорблением магии, ужасу и красотам той ночи, его - Малтина - слезам - не столько скорби, сколько чистейшего потрясения, когда он опустился на колени подле страшного пепелища, возле костей и праха, черных летучих хлопьев, взметнувшихся вокруг него. Он отвлекся лишь при появлении Майи Киверник - ее вели мимо, она безучастно смотрела на толпу, была абсолютно равнодушна, устала сопереживать, ее занимали лишь собственные думы, которые так легко и стройно проплывали перед ней в ротонде, а эти глупые люди ее вытащили и куда-то ведут!
   Она не готова была отвечать Малтину, а он не готов был ее спрашивать.
  Пока она жила в поселковой гостинице, где и выдержала все допросы полиции. Там Майю навестили родители, встревоженные и недоумевающие - почему она не возвращается домой? Репортеры, коротавшие время внизу в трактире, живописали Киверникам дело в подробностях, едва не увязались за ними в номер Майи. Дочь же наоборот была скупа на объяснения и повторяла, что ей необходимо остаться в гостинице еще на несколько дней.
  - Зачем? - удивлялись родители.
   Как будто Майя совершенно точно знала - зачем? Она ждала чего-то, волхитство "Хонги" было рассеяно чересчур грубо, переход от долгих томных дней, жарких ночей, дивных прогулок и тайн к смятению, столпотворению и бесстыдному любопытству - слишком резок. К ее досаде и раздражению примешивалось даже такое смешное, обыденное и понятное чувство, как недовольство, что недокричалось и ненакричалась на Кира, не выяснила, что он, кто он, зачем убил того человека?.. Когда она бежала сквозь лес, то слышала вопль Кайгуса - да, вероятно, более Кайгуса, чем Кира - вопль, метнувшийся за ней, обрушившийся с неба, ужасающий... Тогда Майя только испугалась и побежала пуще прежнего, но теперь различала в крике не только отчаянье, гнев и мольбу, но и вызов, загадку, вопрос. Последнее слово пока за Кайгусом, ее мужем навеки, но то мучительно, что слово это неразличимо, весь крик - знак, а не буква.
  - Что же ты молчишь, Майя? - спрашивает мама, возвращаясь от двери - трактирщик прислал в комнату ужин.
  - Очередное твое пари? - ворчит папа. - Ты входишь во вкус...
  - Ах, надоело! Оставьте меня! - вскипает Майя. - Как я приехала сюда, так и уеду - без полиции и журналистов, просто соберусь и вернусь со своих каникул... - голос Майи прерывается слезами.
   О чем же она плакала, хоть и крепилась перед родителями? Перемены ли мучили ее? Грусть по тому времени, когда можно просто отправиться на озеро с любимым человеком, не беспокоясь ни о чем? Без того, чтоб на месте возлюбленного очутилось хтоническое чудовище, которое завещало тебе богатство с кучей загадок впридачу - словно в той легенде.... Горка драгоценных мехов - не только богатство, но и вопросы. Похоже, что Киру нужно было, чтобы она сосредоточилась на главном, не отвлекаясь на добывание хлеба своего насущного... Медведь! Это он будет приносить ей и хлеб, и масло с медом, и даже свежевыдранный дымящийся кусок мяса... Бр-р-р! А она должна посвятить тому, что Кир Торев считает главным.
  Майя вдруг нервно смеется.
   Родители переглядываются.
   Это что же, ей вместе с Сашей Векслером разгадывать тайны Кайгуса?
  - О тебе спрашивала Полина, - говорит Михаил Иванович. - Она утверждает, что получила заранее от Кира указание помочь тебе. Дело запутанное, я узнавал, возможно, нам Полина действительно поможет выпутаться....
  - Эта особа мне никогда не нравилась, - морщится мама. - Настырная, самоуверенная девка, себе на уме! Она нам ужасно надоела расспросами о тебе, дочка. Удивительно, что она до сих пор не появилась здесь!
  - Все-таки надо будет потом с ней встретиться, - бормочет себе Майя.
   Она отослала родителей обратно в Усть-Ключ, пообещав им завтра же вернуться домой. Разобрала поднос с блюдами и вяло поужинала рыбным пирогом, редькой в постном масле и белыми грибами. Обычное угощение в лесном поселке. Отбросив, наконец, вилки-ножи, уставилась в окно своего простого номера, выходящего на прибрежную дорогу. Контраст с ее апартаментами в "Хонге" разительный. Майя пожалела, что не догадалась попросить родителей привезти ей записи Равеля. Его вальсы развлекли бы ее тут, в удалении от "Хонги", пока она ждет неизвестно чего. Ей остается только смотреть в окно и ждать, что войдет, как ни в чем не бывало, Кир и спросит: "Тебе скучно?" Где-то в голове у Майи начинает под ее настроение звучать вальс "Assez lent". А впрочем хорошо, что нет записи, потому что такой вальс всегда особенно хорошо звучит, если его напевать про себя - Майя встает и танцует, легко и грациозно, словно во сне, шепчет: "Где, где моя мазюня? В горшочках, из вишни, арбуза, с мускатом, перцем и гвоздикой..." Майя думает, а не лучше было бы ей ждать не у "Хонги", а, скажем, в той светлой гостинице селения Лазурная Весь, где она выздоравливала после солнечного удара, а Кир ухаживал за ней, а на завтрак им подавали угощение с забавным названием "мазюня"? Быть может, встреча была назначена на оборотной стороне камня?
   Когда стемнело, трактир покинуло большинство репортеров и зевак. Кого-то призвали срочные дела в Усть-Ключ, другие просто устали караулить, целый день накачиваясь пивом и тщетно стараясь разговорить местных жителей. Поздним вечером в трактире выпить, закусить, сыграть в бильярд, карты собрались местные и всем поведением своим показывали приезжим, что те здесь лишние. Немногие наиболее стойкие репортеры, ругая Майю, удалились в свои номера. Несколько машин с туристами умчались по направлению к Уйлагыл.
   А Майя спустились осторожно вниз и присоединились к поселковым завсегдатаям. Они лишь на секунду уняли на гул своих голосов при виде ее, но тотчас обратились снова к привычным занятиям - возобновились стук бильярдных шаров, возгласы победителей, скрип стульев, обрывки перебираемых станций радио и телевизионных каналов, смех и звяканье посуды.
   Майя потолкалась немного между посетителей, разглядывая людей. Она и представить не могла, что они, жители поселка, будут оберегать ее от приезжих, а теперь старательно изображают обыкновенное течение жизни, чтобы дать ей возможность прийти в себя.
   Им Кир так велел действовать.
   Наконец, Майя увидела, кого искала. Села за столик напротив нее, той девушки, отпивающей потихоньку сбитень, распространявший сильный запах меда, имбиря и зверобоя. Как же ее зовут? Кир ведь говорил. Да, точно - Олеся.
  - Привет! - сказала Майя.
  - Привет, - отозвалась девушка. - Налить тебе сбитня?
   Майя вглядывалась в выражение лица Олеси, отыскивала следы недовольства или досады. Прежде они относились друг к другу без всякой приязни. Но Олеся будто даже оробела в присутствии Майи. Ее словно бы стеснял озноб. Почтения? Страха? Или озноб иной природы, который она желала унять горячим сладким питьем?
  - Ты не обижайся на меня, - заговорила Олеся. - Ты отныне владелица "Хонги", а мы лишь крутимся рядом, облизываемся... - в Олесе пробудилось краткое и немного истерическое оживление, улыбка дрогнула сладострастием и дикой усмешкой. - За великую честь почитаем быть приглашенными туда! Ночи не спим, только о "Хонге" и думаем, а днем беседуем о ней, крадемся за менгиры, как в сад за яблоками! Да и можно ли остаться в стороне? Андрей! - позвала она внезапно.
   Незамедлительно из толпы посетителей возник рослый парень грубой, но и располагающей внешности - портил впечатление только едва ощутимый запах рыбы, шедший от него. "Рыболов?" - почему-то именно так подумала Майя.
  - Скажи ей, почему, - велела Олеся.
  - Ну... - многозначительно протянул парень, присел на корточки и, пристально глядя на Майю снизу вверх, ответил: - Потому что и у Исайи сказано в 29 главе: "Еще немного, очень немного, и Ливан не превратится ли в сад, а сад не будут ли почитать как лес?/ И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых".
   Он помолчал и отошел снова, затерявшись в толпе.
  - Так, - хрипло произнесла Майя, сцепив пальцы.
  - Добавлю, - продолжила Олеся, - что и в 32 главе пророк поясняет: "Доколе не излиется на нас Дух свыше, и пустыня не сделается садом, а сад не будут почитать лесом./Тогда суд водворится в этой пустыне, и правосудие будет пребывать на плодоносном поле./ И делом правды будет мир, и плодом правосудия - спокойствие и безопасность вовеки./ Тогда народ мой будет жить в обители мира, и в селениях безопасных, и в покоищах блаженных./ И град будет падать на лес, и город спустится в долину./ Блаженны вы, сеющие при всех водах и посылающие туда вола и осла".
  - О, Боже, - вздохнула Майя, - что вам наговорил Кир?!
   Олеся засмеялась.
  - Со мной он, например, говорил совсем немного и не думаю, что с другими из наших был словоохотлив. Он нам не сказал, но мы почувствовали!
  - Я видела, - сказала Майя. - Видела, что ты была в "Хонге", я следила за тобой, а потом ты исчезла так неожиданно...
  - Эти места я хорошо знаю, - перебила ее Олеся. - Пройти коротким путем, исчезнуть или появиться для меня ничего не стоит.
  - Кир мне рассказал, как напугал тебя однажды, когда ты с приятелем ("Андреем?" - подумала Майя) заблудилась в доме...
   Олеся только закивала, улыбаясь, ничего не говоря. А впрочем Майя ее ни о чем и не спрашивала.
  - Понимаешь, - все-таки объяснила ей Олеся, - Кир про наши места еще лучше знает, в один момент их может просто поменять, перевернуть, переиначить, мы и заблудимся... Но не боимся потеряться. "Хонга" нас притягивает, манит...
  - Даже сейчас? Когда там нет Кира?
  - Ах, ну с чего ты взяла, что его нет там! - воскликнула Олеся с некоторой томностью и в удивлении перед наивностью Майи. - Разве он попрощался с тобой?
  - Нет, - ответила Майя задумчиво. - Это я от него сбежала.
   Олеся перегнулась через стол к ней вплотную и прошептала горячо, размеренно:
  - Так он догонит тебя, не сомневайся!
   Майя помолчала, глядя в сторону.
  - Мне нужно вернуться в Усть-Ключ. Тотчас же, пока репортеры спят. Ты поможешь?
  - Нет проблем!
   Они прошли к автостоянке за трактиром, где стояли и курили несколько парней и девушек поселковой молодежи. По появлении Олеси и Майи все разговоры смолкли. Андрей уже был тут и ждал у автомобиля со включенным мотором, будто заранее был извещен, что понадобится.
  - Он доставит тебя куда угодно, - сказала Олеся.
  - Мне нужно только домой, - пробормотала Майя.
   Путь до города с Андреем проделали без приключений и библейских цитат, вообще без разговоров. У подъезда Майя пригласила Андрея на чай, втайне надеясь, что водитель откажется, и тот действительно вежливо отклонил приглашение и укатил обратно на север.
   В Усть-Ключе уже рассветало - сумерки были еще тонкие, утренние, прохладные. Майя вспомнила, что так же рано однажды прилетела с родителями ночным рейсом из Греции, откуда привезла свою коллекцию морских раковин.
   В своей комнате она принялась раскладывать вещи, но очень быстро ее прервали - вошли родители. Усталые - верно, тоже спали мало и плохо, вернувшись в город с Холой поздним вечером накануне. Елена Павловна заплетала косу, Михаил Иванович пришел с какими-то бумагами, мял их, постукивал о ладонь и, наконец, решительно сунул в карман халата.
  - Вот ты и дома, - сказал он. - Наша Майя снова с нами.
  - Угу, - ответила Майя.
  - Столько всего произошло... - начал было папа и умолк.
  - А комната твоя не изменилась, - подхватила мама.
  - Вы рады, что я разбогатела? - спросила Майя.
  - Ох, не знаю, что и ответить! - покачала головой Елена Павловна.
  - Так вроде бы решили, что рады? - отозвалась сразу Майя.
  - Хорошо, конечно, что Кир оставил тебе... - ответил папа и снова замолчал. - Но все же странно, слишком странно это...
  - Меня лично беспокоит полиция, - заявила Елена Павловна.
  - Нет, меня полиция совсем не беспокоит, - призналась Майя, садясь на кровать. - А беспокоит то, что впереди огромные перемены, и я уже переменилась, но боюсь... что со мной еще будет?
  - Это ты о чем? - насторожилась мама.
   По одной только ее интонации Майя догадалась о наиглавнейшей причине ее тревоги и усмехнулась.
  - Не волнуйся, мама. Я не беременна, нет, хотя может быть к лучшему было бы... Но нет, я чувствую, что мне предстоит скоро принять некое важное решение. К обычной жизни не имеющее отношения.
   Родители сели на кровать по обе стороны от дочери.
  - Послушай-ка, - говорит папа ласково. - Бояться нечего, ты на нашем с Елей острове.
  - Каком таком острове? - удивляется теперь Майя.
  - Был случай, - рассказывает Михаил Иванович. - Мы тогда с твоей мамой были очень молоды...
  - Да, молоды, - эхом подтвердила Еля и через дочь за плечо потрепала мужа.
  - ...Всей нашей школьной компанией мы отправились на озеро Уйлагыл, на его безлюдный северный берег, то самый, где...
  - Где я как-то потерялась, - закончила за него Майя. - Я, кстати, была там недавно, с Киром. Видела старый понтон, он совсем затонул.
  - Затонул! - воскликнула Еля.
  - Это неважно, - отрезал Михаил Иванович, обратившись к Еле, а Майе сказал: - Речь о другом времени. Понтон был еще на плаву, а я с Елей не вполне знаком. Наша мама считалась едва ли не первой красавицей в классе, но не могла похвастаться популярностью и уважением у одноклассников - такое бывает. Ее занудство...
  - Протестую! - опять встряла Еля.
  - Ее занудство, - повторил папа, - а также пугливость, доверчивость и ....э-э... та особенная горделивость, идущая от воспитания в исключительно матриархальной семье, делали мою Елю идеальным объектом для всяческих розыгрышей, подшучивания и даже третирования со стороны и ребят, и остальных девчонок. Ее не презирали (презрение - это, пожалуй, чересчур), но держали на расстоянии, с непростительной жестокостью могли прикинуться, что приняли ее на равных, а после оборвать ее радость, поставить на место, засмеяться в лицо, уколоть, довести до слез, а потом всем было, конечно, стыдно, но подростки еще не умеют должным образом управляться со своим стыдом.
   Еля больше не прерывала мужа. Она ушла в себя, сжалась, нахмурилась.
  - И вот на том пикнике мы в очередной раз довели Елю до слез, она убежала от нас куда-то... Ночь, темно, она, моя Еля, мигом пропала в темноте. Обидели ее злой шуткой, розыгрышем, не очень изящным и тактичным, как это водится у школьников. Между прочим, именно из-за тех...давешних жестоких шуток...да, вероятно, поэтому мы так болезненно восприняли твое известие о пари с Лидой. Пари, разумеется, не совсем то, но близко к дурной шутке, мы с Елей это сразу почувствовали, занервничали - она от неприятных воспоминаний, но не слишком - по доброте душевной, а я куда сильнее, потому что по больному месту ударили. И видишь - не зря мы всполошились!
  - Папа, не отвлекайся! - перебила его теперь Майя. Она сидела, уткнувшись в мамину грудь. Сказала папе, не отрываясь от пижамы Ели - голос Майи прозвучал глухо, сдавленно, ресницы были мокрые.
  - Когда Еля убежала, - продолжил рассказ папа, - только я почуял неладное. Возможно ты будешь разочарована, Майя, но я просто встал и последовал за ней, бросив приятелям, сам того не ожидая: "Дурачье!" Всего-навсего, но подобные поступки действительно самые героические для подростков. Я оставил толпу, огни, погубил свое положение в этой стае и побежал за Елей. В темноту, к озеру, но был рад безумно, что решился!.. Я нашел Елю на понтоне, да-да, Майя, том самом! Он был в ту пору на плаву. Я взошел на понтон, и он качнулся под моими ногами, будто и земля ушла куда-то вниз! Тотчас же я признался Еле в любви - если не прямо, так взглядами, извинениями за себя и одноклассников... Она правильно все поняла, она мне поверила...Лицо ее посветлело. Или мне показалось, что это какая-то тень убралась с понтона? Взглянула Еля на меня чудно, подошла к тросам, связывающим понтон с берегом и хотела было уж отцеплять их. Она говорила...
  - "Давай уплывем, давай уплывем отсюда далеко-далеко!" - тихо произнесла за него мама.
  - Но я отговорил ее, сказал: "Не надо, пусть это будет наш остров, мы никого больше сюда не пустим, это только наш остров!" И мы почти всю ночь простояли на нашем острове, прижавшись друг к другу. Совсем юные, неразумные, мы поняли, что не обязательно уплывать куда-то (а ночью на озере, надо сказать, довольно жутко, слишком просторно и глубоко), но сказали себе - это наш уголок земли, и нас здесь двое... Тогда было так. А теперь, дочь, и ты на нашем острове. Ты с нами. Не потеряешься... Майя, Майя, никогда мы не забудем, как вернулись и увидели тебя там, у понтона - маленькую, гуляющую по мелководью с плюшевым медведем чуть ли ни с тебя ростом! На том же самом месте!.. Так что все будет хорошо. Мы вместе. Ты с нами, Майя.
   Все трое - семья - замерли, сцепившись нерасторжимо, крепче давно исчезнувших понтонных тросов. "Она так похожа на меня!" - подумали одновременно Майя и Еля. "Обе напуганные, но храбрые девочки" - подумал Михаил Иванович.
   Дочь заснула в родительских объятиях. Ее перенесли в постель, вышли из детской на цыпочках.
   Майя спит и крепко, и чутко. Крепко, потому что утро прохладное и звонкое, постельное белье свежее и приятно пахнет. Чутко, потому что беспрестанно кто-то звонит, к телефону подходят то мама, то папа, невнятно и кратко отвечают. Когда во второй половине дня Майя, наконец, проснулась, ей сказали, что звонили поочередно Лида Беляева и Полина Приймак - и та, и другая хотели с ней встретиться.
  - Ладно, съезжу-ка я к ним, - решила Майя.
  - Они сказали, что ждут тебя в своем офисе на Южной.
   Майя воспользовалась фуникулером и вышла на станции "Центральная - проспект Пенды". Тут было очень шумно, многолюдно, оживленно. На нескольких этажах станции сходились ветки различного городского транспорта - метро, автобуса, фуникулера, монорельса. После тишины "Хонги" и уединения в поселковой гостинице, Майю ошеломил ритм Усть-Ключа, от которого она успела отвыкнуть.
   А к иному она не успела еще привыкнуть. С чуткостью, приобретенной на лесных тропинках, она внезапно ощутила пристальное внимание. Люди останавливались и смотрели на нее. Вслух было произнесено ее имя, послышались шепотки и восклицания. Несколько человек решительно направились к ней, улыбаясь немного заискивающе - вдруг они вытащили камеры и диктофоны. Два или три экрана на станции, соединенные мгновенной передачей с камерами городских репортеров, тотчас сменили изображение и вывели на всеобщее обозрение растерянную Майю.
  - Госпожа Киверник! - закричали умоляюще ей со всех сторон.
   Но Майя уже поняла, что это все значит, и бросилась к ближайшему такси. Успела спрятаться в машине и крикнула:
  - К "Сирен-Радио", это на...
  - Я знаю где! - отозвался таксист с обидой - вероятно, был поклонником "Сирен", как уже многие в Усть-Ключе.
   Такси доставило ее на Южную улицу к офису "Сирен-Радио" самой кратчайшей дорогой. Извещенная заранее Лида встретила подругу и проводила наверх. Только здесь они дали волю чувствам - обнялись, расцеловались. Лида сгорала от любопытства, но почти не спрашивала Майю о недавних событиях, касаясь тем слегка-слегка и сама этого будто пугаясь. Болтали без умолку и весело, но довольно бестолково.
  - А где Полина? - спросила Майя только.
  - Скоро будет, - замешкавшись, ответила Лида. - Она хотела потолковать с тобой по поводу... наследства и прочих хлопот с ним связанных.
   Так и коснулись дел до приезда Полины.
  - Можешь подождать ее, - сказала Лида.
  - Буду не столько ее ждать, сколько у тебя гостить, - возразила горячо Майя. И смущенно добавила: - Я соскучилась. Очень!
  - И я тоже! - живо подхватила Лида.
   Они стояли у картины Немии Ракер "Тайны в саду"; там две обнаженные прелестные девушки сидели под колокольчиками - феи или нимфы античного облика, но со стрекозиными крылашками из кельтских легенд, нежные задумчивые создания в сиреневом сумраке зарослей.
  - Майя, посмотри, они похожи на нас, - сказала Лида. - Это моя любимая картина.
  - Ну не совсем похожи, - усмехнулась Майя. - Они обе больше похожи на тебя одну - особенно та, что слева.
  - Я имею в виду не внешнее сходство, - настаивала Лида. - Взгляни на них - какое согласие, умиротворение, безмолвный разговор, они понимают друг друга с одного взгляда, а почему? Кто может понять... Я думаю, это и есть сирены, но не чудища из волн, а те, из философии Платона, которые своим пением созидают гармонию небесных сфер...
  - Откуда в тебе эта премудрость? - удивилась Майя, и затем вскричала: - Не говори, не говори, я догадываюсь откуда!
   Лида рассмеялась.
  - Я теперь могу говорить только о музыке, - заявила она совершенно счастливая. - Полина лишь затронула струны души моей, а я уж никак не угомонюсь - пою и играю, перебираю струны и пишу к ним музыку. Ты слышала?
   Майя озадаченно глянула на нее, но сообразив о чем на самом деле спрашивала ее Лида, охнула и схватила подругу за руку.
  - И ты?! В "Хонге"?! Я тебя слышала там! Лида, это было...нечто...нечто поразительное! Не могу объяснить, рассказать... Твой голос...
   Она помолчала, о чем-то напряженно думая, а потом согласилась:
  - Да, вот сейчас я понимаю, что мы похожи... Сколько раз нам достаточно было даже и не говорить, а просто быть вместе, помнишь? И тогда, в "Хонге", ты помогла мне своим пением, правда-правда!
  - Мы же с детства привыкли отдавать друг другу самое ценное. И взять хотя бы пари наше и Кира - это показательный пример. Кто тут выиграл, а кто проиграл? Мы обе в выигрыше!
  - Большая награда... - прошептала Майя, закрыв глаза. - Награда за честность...
  - Еще бы! Я ведь многому научилась здесь, так что не удивляйся моим восторгам и прозрениям. Что миллионы, оставленные тебе Киром! Мы-то знаем, что к чему и где настоящее сокровище! Не сто рублей золотом или огнищем, а то, что в Галереях заперто!
   Майя несколько опешила - прежде она внимала Лиде с воодушевлением, а теперь насторожилась - от одного упоминания Галерей стало неуютно, тревожно, словно бы холодом дохнуло. "Заморозили девку!" - мелькнуло почему-то.
  - Что он делал, когда ты видела его в последний раз? - спросила неожиданно Лида.
  - Сидел у огня, пробовал варево, облизывал пальцы, - ровно и невозмутимо отвечает Майя.
  - Все сходится, - кивает Лида. - Он в предвкушении - легенда права, вскоре он придет, чтобы потребовать очередную долю своей плоти. Но нам бояться нечего.
   Майя посмотрела на Лиду недобро, со зловещим огоньком.
  - Конечно. Ты же его невеста. Но не забывай - Диану, другую свою невесту, он все-таки утащил в лес!
  - Так это же игра! - удивилась Лида. - Единственная и настоящая его невеста - ты! А то, что было на вечеринке у Ильи, не в счет. И мало ли почему пропала Диана! Я подозреваю, что Кир не имеет к тому отношения. Полина мне сказала, что, возможно, Диану похитили Калашниковы. Вот почему Полина водится с Ильей - хочет выведать, что нужно Калашниковым, не повредят ли они нам, тебе, Киру.
  - Ты уже так доверяешь ей? И... Киру тоже? Не влюблена ли в него?
   Лида ничего не ответила, только вздохнула и с укоризной глянула на подругу.
  - Прости меня, прости! - застыдилась Майя. - Но Кир... он слишком уж задел меня, я до сих пор не могу прийти в себя. Я, видишь ли, люблю его безумно...
  - Мир-мир? - спросила, улыбаясь, Лида.
  - Весь мир! - ответила Майя, как и полагалось меж подругами говорить с детства, если случалась размолвка.
   Чтобы загладить неловкость, она перевела разговор на работу Лиды. Рассказала, что еще в "Хонге" следила за рейтингом новой радиостанции и убеждалась в стремительном ее взлете.
  - Да, нам многие звонят, поклонников стало просто огромное количество, - подтвердила Лида. - Совсем недавно заходил учитель музыки из интерната, где живет Оксана Сверкан. Чрезвычайно странная личность, Кажется, малость помешанный. Принес нотные записи музыки, которую услышал в оранжерее интерната. Утверждает, что музыку эту создает то ли ветер, то ли вибрация стекол, то ли прочие звуки в механизмах и трубах. Говорил путано, невразумительно, едва ли не плакал - мол, не может избавиться от музыки, преследующей его. Между прочим, под большим секретом поведал, что Оксана любит ночами танцевать под загадочную мелодию - прельщает, дескать, обещает одарить талантом и собственными прелестями, коли заложит ей душу. Псих! Но что-то в его рассказе есть. Хотя бы эти нотные записи, очень необычные. Умолял помочь ему, убеждал, что Оксана - настоящая сирена. А потом вдруг побелел страшно, вскочил и завопил: "Но вы тоже!..." И убежал. Я думаю, его проняло то, что радио наше тоже называется "Сирен", - Лида хихикнула и добавила;- Надо бы пригласить Оксану к нам, расспросить, как она добилась такого эффекта...
   "Но она ведь тоже невеста Кайгуса!" - закричала про себя Майя, но внешне ничем не выдала своего волнения. А Лида отчего-то занервничала, словно услышала крик. Но смотрела не на Майю, а на темно-фиолетовые занавеси, украшенные серебристым меандром, которые закрывали полностью окна. Занавеси шевельнулись.
  - Полина приехала, - сказала, затрепетав, Лида.
   Вслед за тем сразу же раздались стремительные шаги за дверью, и в офис вошла Полина Приймак. Костюм цвета морской волны был ей очень к лицу, сквозь высокие разрезы на юбке проглядывали смуглые и крепкие ноги.
  - А-а, привет, Майя! - сказала она и запросто, без церемоний, притянула к себе напрягшуюся Майю и чмокнула ее.
   Затем поздоровалась с Лидой и, не теряя времени, увлекла Майю в свой кабинет, где взоры невольно приковывал большой прямоугольный монолит, вмурованный в стену - настоящий лесной пейзаж из зеленого минерала, причудливая игра природы. Полина, проследив за направлением взгляда Майи, объяснила, что этот камень называется "лиственит", его добывают издревле на Мурашкиной горе на Урале, которую почитают священной. Энергичным движением, будто собиралась закурить, Полина зажгла благовонные палочки и села рядом с Майей на диван, приняв вид самый серьезный.
  - Прежде всего, я хочу тебе сказать, чтобы ты ни о чем не беспокоилась, - сказала Полина. - Не тревожься понапрасну, заботы оставь мне. Для того я и здесь, чтобы помочь тебе.
  - Кир приказал? - спросила, невесело улыбаясь, Майя.
  - О наследстве можно не волноваться, - продолжала, не обращая внимания на вопрос, Полина. - Твой отец займется юридической стороной, а я буду обеспечивать успешное продвижение всего нашего дела, устраняя проблемы, если у кого-то хватит глупости нам их создавать. Возможно, потребуется какое-то время на решение проблем, но в итоге ты получишь свои деньги.
  - Хорошо, - покорно молвила Майя. - Делайте, что считаете нужным.
  - Ты не пожалеешь! - воскликнула Полина. - Ах, Майя, что за сокровище досталось тебе! Отныне не должна волноваться о разных недостойных вещах, проводить время в заботах о бесконечном добывании денег, отказываться от мечтаний в угоду суете, жить от сих до сих, подниматься по служебной лестнице вместо восхождения по лестнице небесной, мучиться тем, что кто-то заработал больше, а дальше - семья, дети, новые заботы - пф-ф! И прощай, значит, дивное, себе же обещанное? Разве это тебе нужно? А как же мелиссовый мед, а? Зарытые под сухой малиной твои грезы? Ты почти забыла их, а ведь ты пока еще студентка и не слишком отягчена. Но дальше? Нет, мы не позволим свершиться очередному обыкновению! Кир поручил мне это дело, и я его непременно выполню. О-о, Майя, никто не помешает тебе, не отвлечет проклятой житейской премудростью! О единственном прошу - сосредоточься на главном, на истинном! Помни ужас и грусть Кайгуса, что живут в каждом человеке, но кого-то губят, другие бросаются от мойе в собственную блевотину и тонут в ней, а некоторые находят... - Полина задохнулась от фанатичного сладостного восторга, - невероятную радость и подлинное знание! И не дай Бог первым и вторым помешать третьим! У нас есть на врагов управа - достаточно способов и управщиков! Не бойся, Майя, все враги наши будут повержены и пожраны, много раз раскаются, что посмели восстать против властелина леса!
   Уже давно, едва только Полина упомянула "мелиссовый мед" и прочее, Майя, смертельно побледнев, сидела неподвижно, опустив глаза. Влажные ладони незаметно терла о брюки. Дыхание ее стеснилось, в висках покалывало.
  - Да, - сказала Майя. - Да, все правильно. - И выдержав паузу, призналась; - Слишком много всего и сразу мне... Деньги, земли, сказки, мифы, известность, демоны, чудища... А я бы не прочь сейчас получить что-нибудь не просто так, а после хоть какого-то напряжения сил, работы. До Кира особенно счастливой я была, когда мне удавалось создать нечто особенное, когда я своими руками вылепляла или выписывала то, чем потом гордилась. Лида знает...
  - Я тоже, - в голосе Полины, кажется, проскользнула ревность.
  - Однажды я пообещала тебе создать эмблему для вашей радиостанции. Время исполнить обещанное, время приняться за работу. А ты мне заплати, сколько можешь. Пусть "Хонга" и будет принадлежать мне, но когда? А сейчас, как это ни смешно, мне нужны деньги...
  - Ты скажи сколько! - вскричала Полина. - Назови любую сумму - я дам! Наше радио на подъеме, мы работаем с огромной прибылью, благодаря рекламе. После роликов "Хонги" все хотят заказывать рекламу только у нас, а мы, конечно, никому не отказываем, таким образом еще крепче привязываем город к мойе!..
  - Нет, - с нажимом произнесла Майя. - Я сначала выполню свою работу! И возьму именно плату, а не с потолка взятую невероятную сумму. Где мне сесть? Я хочу поработать здесь, если не возражаешь.
   Полина не возражала. Она предоставила Майе листы бумаги, перья, карандаши, тушь, прочие необходимые принадлежности. Более того, она положила на стол множество книг по истории, археологии, мифологии и фольклору - богато иллюстрированные издания, а также немало разрозненных изображений и набросков. В отличие от богато изданных книг, рисунки были запачканы пятнами и разводами бурого, зеленого и серого цветов, так что за иные и взяться было неудобно, но именно среди тех рисунков Майе встретились особо любопытные.
  - Откуда они у тебя? - спросила она Полину.
  - Коллекция одного моего знакомого. Он увлекался такими исследованиями, а затем охладел к этой теме и подарил мне все рисунки. Посмотри, посмотри! Там много любопытных примеров...
  - Примеров чего?
  - Образа Птицы, разумеется, - отвечала Полина, придвинувшись ближе. - Ты разве не помнишь, что я говорила вам с Лидой о райской птице Сирин?
  - Так вот кто вас вдохновляет!
  - Я видела ее! - горячо зашептала Полина. - В Белуджистане! На шпиле призрачного города. Тогда я не знала, кто это, но, вернувшись домой, нашла летопись "Хронографа" от 1512 года и прочитала там, что: "Глаголют же, яко птица добропеснива тамо обретается, убо не сей земли на время, глаголемая птица Сирин. Его же нарицают райскую птицу. Толико песни его сладость. Егда услышит того человек поюща, забывает вся сущая зде, и вслед его шествует, дондеже изнемог пад умирает".
  - От головы до пояса человечий образ имеющая, от пояса же птичий" - повторила Майя строчки из бестиария "Азбуковника", словно бы составляя уже будущий облик "Сирен-Радио".
   Полина, заметив, что Майя уже погрузилась в себя, оставила ее и отошла куда-то, а затем словно вовсе пропала - настолько Майя отрешилась от действительности. Она оказалась среди Птиц или, точнее будет сказать, Людей-Птиц, целой стаи этих древних гибридных существ, порожденных человеческой фантазией или непонятным пока Майе желанием зашифровать некую важную информацию.
  
  
  
   Как выяснилось, описание "Азбуковника" было лишь наполовину верным, ибо другие рисунки свидетельствовали об обратном строении частей Человека-Птицы - человеческим было лишь тело, голова же была птичья.
  Майя берет лист, бумаги, делает первый набросок. Второй. Комкает и отбрасывает. Придвигает ближе очередную книгу с яркими иллюстрациями.
   Саша Векслер непременно усмотрел бы здесь немало ценного материала и для своей классификации мурий, и для общих изысканий, касающихся Кайгуса, но у Майи были другие задачи. Добросовестно и с искренним интересом перебрав все варианты, она сплавила наиболее яркие черты в один образ, сделала несколько эскизов и показала их Полине и Лиде.
  - Мне нравится, - обнажила свои мелкие зубки Полина. - Мне очень нравится, Майя! Это просто великолепно! Ты настоящий художник!
  - А что я тебе говорила! - воскликнула Лида.
  - И такие рисунки ты создала всего за какую-то пару часов, - покачала головой в восхищении Полина, глядя на Майю. - Браво!
  - Вдохновение накатило, - пожала плечами Майя, на самом деле весьма довольная, конечно.
  - А Платон утверждал, что именно сирены дарят человеку вдохновение, - важно заявила Лида. - Правда, вначале вдохновение называли безумием, исступлением. "Одержимый музами" - это почти то же, что и "сумасшедший".
  - Но кто откажется от вдохновения? - подняла брови Полина.
  - Не я! - восторженно - на взгляд Майи даже чересчур восторженно и торопливо - вскричала Лида.
  - И не я, - поддержала ее Полина.
   Обе они уставились на Майю.
  - Что? - недовольно спросила та.
  - Тебе-то вообще нечего бояться, - сообщила Полина. - Безумие? А что это такое в нашем мире? А в другом? Праведно и красиво безумных там привечают, клянусь вам! Да, Майя... Тебе точно бояться нечего.
  - Из-за Кира?
  - Нет, не только, а еще и потому, что ты всегда выигрываешь в споре, у тебя совиные очи, ты видишь обе стороны, - голос Полины крепчал и необратимо вскоре должен был возвыситься почти до крика. - Ты его жена - земная и фантастическая, ты сигэ, ты и фыргынь! У тебя припрятано птичье молоко, ты ведешь шаманов! Майя - ты и есть Птица!
  
   ГАЛЕРЕЯ 3
  
   Город устал от жары. Передавали, что южнее, в районе Красноярска, в тайге бушуют страшные пожары. Некоторые утверждали, что явственно ощущают запах гари и подпаляемых знойными ветрами южносибирских степей, до которых уже добрался лесной жар. По телевидению показывали клубы дыма, под воздействием воды, пара и противопожарных веществ закручивавшихся в дикие клубы и образующих странные причудливые формы. Люди ежились и шептали: "Где-то мы это уже видели!", но более остальных мрачнел следователь Малтин - новости о лесных пожарах наводили на него тоску, его буквально гипнотизировало верчение дымных столбов, поскоков огня и ощущение жара, подбирающейся опасности, неразрешимости главных вопросов и полнейшего тупика, где находиться удобно и мучить себя легко. Его Любимая Женщина четвертую неделю отсутствовала, задержавшись в заграничной командировке. Она прислала из одной тропической страны открытку с видом замшелых хвойных деревьев и озером далече, приписав: "Удивительно, откуда могла здесь появиться такая открытка? Я обнаружила ее случайно, но сразу поняла, что это знак - знак отправиться с тобой в "Хонгу"! Милый, мне снятся чудесные и непонятные сны - я сплю с тобой в какой-то яме в листьях, под корягами, там хорошо и спокойно, моя подруга говорит, что это эмбриональная память, воспоминание об уютной материнской утробе... Но при чем тут ты? Наверное, у нас будут дети. Жди. Целую!"
   Малтин перечитал текст раз десять, изучил открытку под лупой, дабы прояснить, что же случилось с его Женщиной и какие хвойные деревья изображены на фото - сибирские или особенно похожие на них тропические? Нечаянно он сфокусировал солнечный луч, и открытка вспыхнула. Малтин едва успел уберечь ее от огня.
   Тем летом и так многое сгорело.
   Пора, давно пора было освежиться, найти вожделенные воды. В карьерах, избавленных Майей от зимней печати, плескались все, кому не лень, жители Дальних Сосен ворчали на чужаков, те оправдывались жарой и доброй славой карьеров. Саша Векслер приходил туда, искал Майю и не находил. В закутке, где он некогда плакал о ней, резвились дети, цепляясь за зеленый осклизлый винт, когда уставали плавать. Непрерывно между Усть-Ключом и курортными поселками озера Уйлагыл перемещались толпы народа, а озеро Холой все еще было на замке, но о "Хонге" толковали часто, предвкушая открытие отеля - и снова, как в случае с карьером Впадинка, надежды возлагали на Майю Киверник. Она будто чувствовала это, принимая душ не единожды в день, смывая любопытные взгляды и суждения. Ведь множество горожан не могли покинуть Усть-Ключ, они денно-жарко и нощно-душно повторяли два заклинания: "Уйлагыл!" и "Холой!"
   Кайгус смотрел на людей, и они не в состоянии были отвести взгляды.
  Студенты злились, что до сих пор не открылся университетский аквапарк. И действительно это возмутительно! В карьерах детские лапки скоро из воды собьют масло, добрая половина Усть-Ключа переселилась к Уйлагыл, всем снится "Хонга", а ремонту аквапарка конца-края не видно! Понадобилось даже вмешательство мэрии, чтобы закончить работы. Добрую весть самому ректору принес начальник рабочих смен.
  - Мы наше дело сделали, - угрюмо молвил он. - А вам нужно лишь почистить территорию, и пускай ребята веселятся.
  - Вы что-то неважно выглядите, - учтиво заметил ректор, слегка пристыженный тем, что последние несколько дней особенно наседал на этого измученного человека.
  - Я переутомился, - ответил начальник рабочих смен. - Просто слегка переутомился.
   Однако сразу из университета он направился в больницу и едва не упал у регистрационной стойки
  - Видать, я очень, очень болен, - признался он подоспевшим медсестрам.
   Его перенесли в палату. Мимо шел с очередной процедуры, поддерживаемый коллегами, полицейский Зыков. Незнакомый ему человек, которого на каталке везли в палату, почему-то сильно встревожил его.
  Начальник рабочих смен пострадал от отравления неизвестными подземными испарениями, что вероятно каким-то образом просачивались на поверхность. Послали в аквапарк специалистов, но ничего не обнаружили. Другие рабочие на здоровье не жаловались, но рассказывали, что их начальник часто сам спускался в трещины и пустоты. Там, очевидно, он и получил свою странную болезнь - его мучили кошмары, колотили попеременно озноб и жар, он кашлял зеленовато-бурыми спорами и кровью.
  - Где-то я это уже видел, - хмурился лечащий его доктор, повторяя слова обывателей, встревоженных лесными пожарами.
   Но не видел на самом деле, а ему рассказывали о том врачи, слышавшие о напасти полицейского Яшара. Немудрено, что все оставалось зыбким, неопределенным - просто пыль или дым, изменяемый ветром.
  Ввиду ухудшающегося состояния больного, доктору посоветовали обратиться к знаменитому травнику и лекарю Захару Полуянову - вреда не будет, иногда народная медицина творит чудеса и ныне в почете. Но Полуянов не пришел, так как избегал показываться в городе. Вместо себя он прислал Оксану Сверкан, с недавних пор - и с благословения Игоря Свиридина - самую прилежную свою ученицу.
   В берестяных коробчках и сосудах-туесах Оксана принесла требуемые лекарства.
  - Это трава чукахте, - разъясняла она доктору. - Ее надо смешать с тарбаганьим жиром - купите в магазинчике "Промысел - и приготовить настойку. Тут листья багульника. А это, - она едва ли не со священным трепетом взяла большой туес, - медвежья кровь, она прямо из погреба, дядя Захар давно ее там схоронил, не бойтесь, она непорченая, пусть больной пьет.
  - Фу, ну и гадость! - вырвалось у доктора.
  - Да вы что, это же очень полезно! - воскликнула Оксана. - Медвежью кровь даже роженицам дают, если ребеночек засиделся и не хочет выходить...
   Она приготовила настойку и потом в течение нескольких дней приходила в больницу отпаивать несчастного начальника рабочих смен, пока не произошел один необычный случай. Больной, наконец, открыл глаза и увидел Оксану Сверкан, причем явно и сильно разволновался. Он дождался момента, когда доктор и медсестра вышли, нашарил тогда лихорадочно некий мешочек, висящий у него на шее, жестом велел удивленной Оксане приблизиться, вытащил из мешочка прядь светлых длинных волос весенне-лиственного оттенка и отдал Оксане. Упал на подушку, утомленный этим последним усилием, задыхаясь, глядя на девушку с нежностью, мольбой и ужасом. Затем отвернулся, вроде бы отказываясь что-либо объяснять. А Оксана наоборот, робкая Оксана вцепилась в него мертвой хваткой, рывками принялась поворачивать к себе и почти кричать:
  - Откуда это у вас?! Говорите, говорите, говорите! Вы должны мне рассказать! О-о, я прошу вас, умоляю! Я измучена, пожалейте меня!.. Я схожу с ума, и вы можете спасти меня от безумия! Видения... У меня постоянно видения, такие реальные, что я до сих пор не уверена, где явь, а где сон! Пожалейте меня, ведь я тоже задыхаюсь, не меньше вашего, мне снится, что легкие мои наполняются водой и... потом темнота... Или какой-то зал... Тоннель... Я ощущаю, что я другая и изменилась навсегда! У меня растут не мои волосы, длинные и густые, точно как эти! Они светлые... и зеленые! А когда просыпаюсь, то снова со своей кисточкой - вот, видите?
   И Оксана доверчиво хватала куцый хвостик волос на затылке и показывала больному. Начальник рабочих смен брал осторожно этот хвостик-кисточку, гладил и перебирал пальцами, беззвучно шептал что-то, но что именно Оксана не расслышала, как ни старалась, а мужчина плакал, глядя на кричащую Оксану, после оттолкнул ее изо всех сил и наказал прибежавшему на крики медперсоналу не пускать к нему никогда Сверкан.
   Обязанностей у Оксаны поубавилась, и она испросила у Свиридина позволения посетить студенческий праздник на открытии аквапарка. Опекун не возражал - в последнее время он вообще сделался на удивление уступчивым - Свиридин стал замечать в своей воспитаннице перемены, которые пугали его. Не то, чтобы он боялся Оксаны, он только взял себе за правило до поры не раздражать ее излишними запретами, пока не разгадает, в чем суть, настоящая опасность или предполагаемая польза от этих перемен.
  Символ таинственных перемен - венец невесты Кайгуса, сплетенный из еловых веток и цветов, уже засохший, хранился в самом надежном поместилище Оксановых сокровищ - в закрытом на ключ (неслыханная привилегия для воспитанницы интерната) ящике стола, где также лежали наиболее ценные травники, вышивки и грамоты, свидетельствовавшие о победах Оксаны на разных конкурсах - от шитья до выразительного чтения летописных текстов. К этой драгоценной коллекции Оксана приложила и прядь волос, которые подарил ей безумный начальник рабочих смен.
  Тот хоть и слег в больницу, а обещание свое выполнил - было объявлено, что университетский аквапарк открывается. Назначенный день в итоге выдался солнечным, шумным и долгим, бассейновые чаши наполнили вином, светло-прозрачным, пьянящим, но не хмельным - его испили все приглашенные, некоторые - столько, что и не шевелятся, лежат без движения, их подкалывают ударами капель и шуточками.
   Университетский аквапарк, расположенный под открытым небом, можно представить как оккультуренное человеком воздействие морской стихии на песок и ил - возникшие многочисленные и причудливые гребешки, волны, бороздки, складки, выемки подкорректировали и покрыли мельчайшей мозаикой самых ярких расцветок, а после заполнили впадины водой. Кое-где вода покрывала поверхность мозаик не более чем на несколько миллиметров - по такому, быстро прогреваемому солнцем, мелководью исключительно приятно было прогуливаться, если устал загорать или плескаться в глубинных чашах аквапарка.
   Также уподобим университетский аквапарк Усть-Ключа арабской доске для гаданий с песком - ее встряхнули и забыли выровнять песок - очень удачная вышла композиция, ее и увековечили, задействовав смальту. Глеб Авдеев, увлекавшийся буддизмом, возразил бы и сказал, что аквапарк напоминает тибетскую картину из разноцветного масла в тот момент, когда масло уже потекло, а потому фигуры рыб, птиц здесь выглядят не вполне реалистично, а иные фигуры вовсе абстрактные - их студенты особенно любят и дают им необычные прозвища. Масло, конечно, хоть и потекло, но давно окаменело, однако вода под солнцем отблеск давала слегка маслянистый - это размытая самой природой янтра. Воды тут шевелятся, говоря: "трайлокья-мохана, сарвашапарипурака, сарва-шанкшобхана, саубхагья-дайяка, сарватха-садхака, сарваракшакара, сарва-рогахара, сарва-сиддхипрада..."
   Всякий, кто собирается на этот праздник, предвкушает ощущение мокрой смальты под ногами, передвигается возбужденно по комнатам, где темно из-за опущенных жалюзей, ищет плавки или купальник, в животе холодная окрошка, суета долгожданная, но все равно кричишь недовольно и взволнованно по телефону: "Да, да, встречаемся на нашем месте, у Сырной Колонны!". Как и прежде, всякому предстоит в мокром калейдоскопе, измененном преломлением лучей света в воде, разглядеть что-то свое - и прежнее, и новое, очередную комбинацию из воды, солнца, смальты, смеха, любви, горок, ревности, страха и брызг.
   Майя немного припозднилась - она не застала ни начальных торжеств, когда вопли студентов услышали даже на проспекте Пенды, ни осторожного и короткого заплыва старенького ректора. Плаванье это довольно забавным образом перекликавшееся с открытием Майей карьера Впадинка могло бы рассмешить ее или кого другого, кто видел Майю на празднике в Дальних Соснах. Но таковых не нашлось - Саша Векслер присутствовал на открытии с самого начала, но был печален и погружен в свои мысли, он бродит по мелководью, на нем футболка, с которой он расстается, хоть сам в плавках; Вадим Малтин стоял недалеко от группы университетского начальства и успел уловить смешное сходство, но не успел засмеяться - его столкнули в воду; Лида Беляева была занята подбором музыкальных композиций, ее черный купальник сильно нагревается, Лида прячется под навесом и бережет от брызг ценную аппаратуру, принесенную со студии - музыкальное сопровождение поручено "Сирен-Радио". Так было почти со всеми, кто мог бы посмеяться над Майей Киверник - одни были заняты, другие грустны, третьих ошеломили.
   Впрочем, сама Майя отнюдь не считала, что пропустила хоть сколько-нибудь важное из праздничной программы. У Майи были свои ориентиры. Она легла на широком покатом склоне из смальты преимущественно оранжевого и голубого цветов, склоне настолько пологом, что на нем можно спокойно сидеть или лежать, наблюдая за возней купальщиков внизу. Этому не мешал и тихий, медленный поток, что тоньчайшей и освежающей пленкой катился из верхнего мелководья, где бродит Саша Векслер, в нижнюю чашу. Первым делом Майя отыскала взглядом вышку для прыжков и убедилась, что не опоздала - на самой верхушке появился паренек, которого она никогда не могла разглядеть на такой большой высоте. Он служил для Майи неизменным атрибутом праздника, потому что всегда во внезапно наступавшей тишине кричал с вышки:
  - Смотрите, сколь я блистающий!
   И прыгал вниз, разбивая искаженную картину мозаику, создавая новую, растворяясь в воде, взорах, воплях.
   Звучали аплодисменты, и после этого о пареньке опять забывали до следующего праздника. Майя тоже сразу позабыла, осмотрелась вокруг лениво, уже с удовольствием отмечая, что становится центром внимания, отличного от того, что докучало ей на берегах Холой или на улицах Усть-Ключа - теперь окружающими овладела робость или подчеркнутое безразличие, которое Майю не могло обмануть. Кто-то не решался подойти и заговорить с наследницей миллионного состояния, другие были уязвлены возвышением своей ровесницы и сокурсницы, а Майя тем и довольствовалась - всеобщим любопытством, восхищением и завистью, но без лишней назойливости и суетливости. Почти с царственной манерностью обозревала собравшихся, выглядывая знакомых, помахала Лиде.
   "Так, Лида здесь. А где же Оксана Сверкан?" - спросила себя Майя.
  Воспитанница Свиридина, верная своим привычкам или может по каким-то иным причинам, держалась в стороне. Околачивалась преимущественно у выступавших кое-где труб бассейнов, ее привлекал запах водных глубин, заплесневелых вентилей, мшистых кранов и неистребимой влажной ржавчины - Оксана не могла бы объяснить, что она здесь делает, зачем пробует крутить вентили и зачем прижимается к холодной, усыпанной мелкими каплями трубе, стараясь распознать следы заделки прежних дыр и провалов, бездонных колодцев, подземных рек и озер. Сверкан вертелась там, пока ее грубо не шугнул служащий аквапарка, заподозривший Оксану в порче механизмов. Девушка была так напугана окриком, что служащий решил смягчить свою ругань и добавил вслед Оксане, бросил в ее худую спину и ссутулившиеся плечи:
  - Иди туда, иди к ребятам! Чего здесь-то тебе делать, не понимаю...
   Столь позорно изгнанная из сырого закутка на солнце и к людям, Оксана почувствовала себя ужасно. Ей казалось, что никогда еще не была такой явной нелепость ее фигуры с бледной кожей, острыми лопатками и ключицами, жидким хвостиком на затылке, маленькими грудями, едва-едва натягивающими ткань купальника. Оксана пыталась скрыть смущение и потому робость, неуклюжесть окончательно овладели ею - Сверкан наступила на чье-то покрывало, ее снова обругали, затем Оксана попала в шумную ватагу, где ее постарались развеселить, парни схватили ее и понесли к ближайшей горке, но она хихикала чересчур истерично - ее отпустили, и Сверкан бессильно сползла по мозаичной стене, закрыла лицо руками.
  "Господи, оказывается, есть кто-то еще более жалкий, чем я! Вот утешение!" - подумал, усмехаясь, Саша, глядя на эту сцену и верно разгадывая ее содержание.
  - Эй, Векслер, ты прям в футболке будешь купаться?
   Саша повернулся и увидел Глеба Авдеева, который лежал в обнимку с Винигой. Какое-то время Саша пристально смотрел на нее, точно о чем-то соображая и припоминая, но смотрел вовсе не на Глеба, который его окликнул.
  - Ты чего? - набычился Глеб.
  - Слушай, это ведь ты была тогда в клубе "Красная ель", верно? - присел Саша рядом с Винигой. - Я видел твои фото в газетах. Это на тебя напал Человек в Берестяной Маске?
  - Да я, ну и что? - дернула нетерпеливо плечом Винига.
  - Писали, что ты была в маскарадном костюме. В каком именно?
   Вместо ответа Винига губами протрубила известный мотив из оперы Вагнера.
  - "Полет валькирии"! - воскликнул Саша. - Ты была в костюме валькирии?
  - Векслер, тебе же ясно сказали, - встрял Глеб.
  - Я так и знал! - смеется почему-то очень довольный Саша и оставляет наконец парочку в покое. Он удаляется, насвистывая "Полет валькирии".
  - Ты что, дал ему курнуть своей травки? - интересуется Винига у Глеба.
   Насвистывая, Саша подошел к краю мелководья, откуда и увидел Майю, лежащую на склоне чуть поодаль. Майю, вечную свою возлюбленную, а с недавних пор и самую богатую невесту Усть-Ключа. "Скоро всякие хлыщи слетятся на нее, как мухи на мед", - угрюмо поразмыслил Саша и заключил, что не стоит упускать удобный момент. Упал на зад, заелозил руками и ногами, спускаясь по склону. Уже почти добравшись до Майи, он убедился, что оправдываются его самые худшие опасения - от бассейна к девушке карабкался самый ненавистный Саше хлыщ - Илья Калашников. Он поднимался по скользкой смальте легко и уверенно, демонстрируя великолепные мускулы, львиную свою гриву собрал в пучок, широко улыбался. На шее покачивался кулон с изображением Монинг-Тумп.
  Они приблизились к Майе одновременно - Саша благодаря покатому склону, Илья - собственной ловкости. Обоим пришлось ухватиться за фигуру пузатой рыбы, чей хвост окольцовывал то место, где лежала Майя.
   Она посмотрела на них с тихой улыбкой, начавшей, однако, рассеиваться от мыслей об Оксане, а при появлении Саши и Ильи беззаботное настроение Майи и удовольствие от всеобщего внимания вовсе улетучились.
  - А-а, это вы... - протянула она.
  - Да, мы, - подтвердил Илья и, к изумлению Саши, добавил; - Хорошо, что и ты здесь, Векслер. Очень кстати.
   Илья говорил совершенно серьезно. Он расположился рядом с Майей и пригласил сесть Сашу.
  - Думаю, надо сразу признаться, зачем мы нарушили твое одиночество, - сказал Илья. - К примеру, Саша влюблен в тебя без памяти, а я...
  - Да, а ты? - перебил его Векслер.
  - А я люблю Полину, - спокойно ответил Илья.
   Майя странно посмотрела на него, а Саша был даже оскорблен, что его Майи предпочли другую, но и вздохнул с облегчением.
  - Я люблю Полину, - повторил Илья. - Но пришел сюда по иной причине - нам всем грозит страшная опасность. Вы понимаете, о чем и о ком я говорю.
   Ему не ответили сразу.
  - Ну положим, Майе-то никакая опасность не грозит, - прервал молчание Векслер.
  - Не уверен, - покачал головой Илья. - Он существо из другого мира, совершенно неизвестной нам природы, подумайте над этим! Его цели... Кажется, мы все убедились, что у него есть какие-то цели, до сей поры еще не выполненная задача - жизнью своей клянусь! И мы знаем, что он упрям и невероятно целеустремлен, до жути... Кто поручится, что Майя не есть лишь часть его плана?
   "А вдруг правда?" - похолодела Майя.
  - Пока он ей доверяет, и это сослужит нам добрую службу, - говорит Илья. - Она посредник между нашим миром и его Галереями. Да я полагаю, что Майя сама не отказалась бы получше разобраться во всей этой истории! Правильно я толкую?
  - Но они же любят друг друга! - вскричал вдруг Саша и ужаснулся себе: "Кого я защищаю и зачем?!"
  - Ты говоришь, что хочешь бороться с Кайгусом... - начала Майя, обращаясь к Илье.
   Едва она произнесла "Кайгус", как Илья и Саша, доселе предпочитавшие не упоминать этого имени, вздрогнули.
  - Но я не могу доверять тебе, Илья, если ты носишь вот это!
   И Майя ткнула пальцем в кулон, который от удара закачался на цепочке.
  - Это подарок Полины, - ответил Илья.
  - Такие кулоны я видела в кабинете Кира в "Хонге"! И Полина, кстати, верная помощница Кайгуса!
  - Да, она окольцована им, - признал Илья, серьезно и пристально глядя на Майю. - Но я все равно люблю ее, мою Полинку, я спасу ее вместе с остальными. И пусть она, как и ты, Майя, соединяет нас с...Кайгусом, будем пользоваться этим себе во благо. У нас нет другого выхода. Я уверен, что Кайгус намерен поглотить нас в самое ближайшее время. Тебя, Майя, он может и пожалеет, но нас с Сашей навряд ли...
  - Почему ты так думаешь? - пробормотал изрядно напуганный Саша. Он и раньше предполагал, что на заметке у Кайгуса, но вынесенный из уст постороннего приговор потряс Векслера. Это уже не только собственные домыслы и страхи.
  - Потому что Кайгусу прекрасно известно, что это ты передал компрометирующие его (и меня, между прочим, тоже) документы в полицию, - почти равнодушно произнес Илья и, предупреждая дальнейшие расспросы, сообщил; - В полицейской приписке к документам это запротоколировано. Так-то, Саша! Не следует всецело доверять полиции - пойди вон набей морду Вадиму Малтину!
   На Сашу было жалко смотреть. Он сгорбился ниже Оксаны Сверкан.
  - Я с несколькими людьми, профессионалами своего дела, проник ночью в полицейское управление и выкрал оставшиеся там записи, - рассказал Илья. - Они уничтожены.
  - А ты их просматривал? - вкрадчиво поинтересовался Саша.
  - Да. Просто ахинея.
  - Почему же?
  - Я никогда, никогда, никогда не вел такой беседы с Киром, ясно?! - заорал Илья. - Это подлог! Обман! Мистификация! Кир ее придумал и подкинул тебе!
  - Но зачем?
  - Я же говорю - у него есть некий план, разгадать который мы пока не в силах.
  - О, боже... - прошептал Саша. Человек в длинной пальто и перуанской шапочке живо встал в его воображении. - Это был он, записи мне передал Кир...
  - Конечно, он, придурок! - огрызнулся Илья и вновь обратился, сбавив тон, к Майе: - Теперь ты понимаешь? Кир специально подбросил фальшивку полиции и спровоцировал нападение на "Хонгу"! А ты, вероятно, была убеждена в обратном, да? Во внезапном и подлом вторжении в вашу с Киром идиллию? Правильно? Но что сейчас, а?
   Илья придвинулся к девушке ближе.
  - Ты его совсем не знаешь, - размеренно произнес он. - Ты совсем не застрахована от того, что выкинет он потом. Что значит для Кайгуса твоя любовь? Что, если и его чувства - лишь мистификация, этап его чудовищного плана? Помоги нам, Майя, прошу тебя! Помоги нам и себе...
   Майя отвернулась.
  - Нам не спастись без тебя. Мне точно не выжить. Кайгус вынес свой приговор, я увидел его в зеркале, проросшем медвежьей шерстью. Рано или поздно он настигнет меня и... заломает! Я вообще поражаюсь тем людям, которые верят, что Кир исчез навсегда - объявили его в федеральный розыск и успокоились! А некоторые и вовсе думают, что он погиб, коли есть завещание и обгоревшая плюшевая игрушка! Но разве он ушел?
   Илья намеренно сделал паузу.
  - Вполне допускаю, что даже сейчас он где-то здесь, совсем рядом, и следит за нами... Слышит все, что мы произносим, видит все... Он может быть прямо здесь и сейчас - невидимый и до поры немой, участвует в нашей беседе...
   Майя и Саша невольно поддержали вновь возникшую паузу. Они медлили и, стыдясь друг друга, тайком оглядывались. Разумеется, не обнаружили ничего подозрительного. Но страх уже пробрал их до костей.
   Вода плескалась и шептала: "сарваша....", крики и визги ударялись о чаши бассейнов.
  - Он действительно наблюдает за нами! - внезапно подтвердил Саша.
   Было в его словах нечто, что заставило Майю и Илью навострить уши, понять, что речь идет не просто о чисто эмоциональном заявлении, спровоцированном зловещим предупреждением Калашникова.
  - Верьте мне, - криво улыбнулся Саша.
   И он задрал до подбородка свою футболку.
   Майя ахнула.
  - Черт! - воскликнул Илья.
   Едва ли не половину грудной клетки и живота Саши занимало пятно ожога из красных и зеленовато-синюшных разводов. Однако не только из сочувствия не смогли сдержать восклицаний Майя и Илья. На безволосом и незагорелом теле Векслера отчетливо и ужасно отпечатался облик Кира Торева, образованный расположением мелких и крупных пятен. Кир на этом отпечатке стоял вполоборота - будто собирался уходить, но желал еще удостовериться в заинтересовавшем его зрелище. Различимы были голова и плечи. Вероятно были и остальные детали, но они терялись в здоровых тканях. Улыбка Кира была обращена внутрь - архаическая, закрытая, улыбка хранителя тайн, в чем-то грустная, но и торжествующая. В изображении отмечалась и странность. Поначалу трудноуловимая. Затем Майя и Илья догадались, что перед ними словно негатив - темное и светлое поменялось местами.
  - Бедный... - пожалела Майя своего вздыхателя и боязливо прикоснулась к ожогу. - Тебе больно?
  - Нет, - честно ответил Саша. - Уже нет. Но страшно.
  - Откуда это у тебя? - хмуро спросил Илья.
  - Молния, - кратко ответил Саша. И разговорился; - Я думаю, что вспышка молнии каким-то образом выхватила из другого измерения Кира Торева, когда он наблюдал за мной, и отпечатала ожогом изображение, моментальный снимок на моей коже. Произошла неизвестная нам реакция. Вспышка, понятно? - хихикнул Саша, делая вид, что щелкает фотокамерой.
  - Поздравляю! - мрачно буркнул Илья. - С таким фото ты можешь утереть нос самому Артуру Загидуллину!
   Саша рассмеялся натужно, оправляя футболку. Он сидел, уставившись в разброс смальты между ногами, и в рассеянности старался постичь смысл рисунка - составленного мозаикой и выжженного молнией на собственном теле. Вода текла и поверх цветных камешков, и по каналам-жилкам, соединяющим смальту в композиции.
  - Все-таки не пойму, как тебя угораздило? - спросил Илья.
  - Ты попал под грозу? - допытывалась Майя.
   Векслер отвлекся от созерцания мозаики - взор его был невидящий, губы сухи и плотно сжаты.
  - Он меня тоже заломает! - выдавил Саша с надрывом. - Кайгус все понял, если был тогда со мной в лесу, в грозу! Он понял, что я уже слишком много знаю о нем - не мелочь, вроде полицейских записей и прочего, тем более, что оказывается, это его идея, а другое - нечто очень, очень важное о нем самом... Мне конец!.. Хотя... - Саша умоляюще глянул на Майю и Илью. - Возможно мы еще поборемся. Если приговор вынесен, то нет смысла отступать, правда?
  - Для этого мы здесь, - кивнул Илья. - И каждый должен внести сейчас свою долю.
  - Какую долю? - Майя недоуменно подняла брови.
  - У кого что есть, - объяснил Илья. - Так полагается. Ведь мы организуем тайный орден, начинаем крестовый поход против чудовища! Конечно, я не имею в виду деньги, да разве и могут быть на этой войне траты? Только жертвы.
  - Могут быть и траты, - возразил Саша, подумав о своей поездке в Абакан.
  - Я все расходы беру на себя! - нетерпеливо перебил его Илья. - Не волнуйся, Векслер! А если случится невероятное - у меня закончатся деньги, то у нас остается еще богатенькая Майя! Не сомневаюсь, что скоро она получит миллионы Кира, которые мы употребим на борьбу с ним же. Но дело не в деньгах, я говорю о том, что каждый из нас уже выведал о Кайгусе - как, например, Саша, чуть не испепеленный молнией. Позвольте же мне первому выронить то, что я принес сюда в клювике. Не уверен, имеют ли мои выкладки отношение к тайне сущности Кайгуса и если да, то...
  - Не тяни. Выкладывай! - сказал Саша.
   Майя приподнялась, опираясь на локоть, приготовившись внимательно слушать Илью.
  - Надписи в подземельях Красноярска-Х! - возгласил Илья. - Мне удалось восстановить их и расшифровать. Точнее сказать, я вспомнил, где их видел раньше, а остатки букв подтвердили мое предположение. Эти надписи на самом деле термины из учения английского философа Фрэнсиса Бэкона. Еще там, в подземельях, наиболее сохранившаяся надпись "id...h...a...ri" показалась мне очень знакомой. Те мрачные помещения, где прятался Варков, я назвал для себя "пещерами", и интуиция меня не подвела. Все сошлось! Мне явились воссозданные надписи: "idola tribus", то есть "идолы рода" - предрассудки, зависящие от единообразных свойств человеческой природы, ошибочные параллели и аналогии; "idola specus" - "идолы пещеры", означающие зависимость от приверженности к тем или иным наукам; "idola fori" - это "идолы площади", влияние общества; наконец, "idola theatri" - это "идолы театра", влияние мнений теорий, школ и авторитетов. Бэкон считал, что ради лучшего познания мира человек должен освободиться от влияния этих "идолов", но я подозреваю, что Варков вклаывал в свои надписи несколько иной смысл...
  - А где вы нашли его скелет? - спросила Майя.
  - В комнате под надписью "idola theatri".
  - "Идолы авторитета", - задумчиво произнесла Майя. - Что бы это значило?
  - Я пришел к выводу, что Варкова держали под землей и мучили именно "идолы театра" - ему открылось что-то невероятно и ужасно прекрасное. Образец, вершина, то, от чего он не мог отказаться и что заставило его отречься от всех житейских радостей, всецело посвятить себя работе над статуей коры... "Идолы" высосали из него все соки, замуровали, погубили в конце концов! Я так и вижу Варкова - ноги намертво схвачены, он прикован к своей мечте, а может не был прикован буквально к полу "пещеры", но дело обстояло гораздо хуже - он был внешне свободен, но душа его была обречена на вечное заключение...
   Майя спрятала руки, сложив их в замок, но тщетно - ссадины все равно оставались на виду. Вновь вернулся страх.
  - Цветок, - пробормотал Саша. - Ефим Монин... пурга...Каменный цветок...
  - При чем здесь Каменный цветок? - удивился Илья.
  - Ефим Монин говорил о цветке, который губит его своей неземной и ужасающей красотой.
  - А о тельцах он что-нибудь говорил? Рядом с надписями в подземельях был астрологический знак Тельца. Я так и не смог расколоть этот орешек!
  - Посмотри-ка на мои зубы, - осклабился Саша. - Я смог!
   И он выложил свою долю.
  - Твои "идолы", Илья, пустяки, по сравнению с тем, что удалась раскопать мне. Я спустился к самым корням Мирового Древа, о котором нам толковал профессор Каткарт, и там я нашел правду. Выход из лабиринта. Но чтоб выбраться, нам нужно сразиться с чудовищем, которое обитает в лабиринте - с Кайгусом! Это, мальчики и девочки, самая древняя в истории человечества схватка! Бой с чудовищем, которое похищает женщин, скот, небесный огонь, запирает живительные воды, хранит несметные сокровища, как материальные, так и духовные. Вы помните о "меде поэзии"? Мы должны победить чудовище, чтобы не только освободиться самим от страха, но и получить доступ к священным знаниям, великим богатствам и...
  - Женщинам, - спокойно заключила Майя, чуть улыбаясь.
  - А я и скрываю, что хочу освободить тебя от его власти, - вдруг сказал Саша, неожиданно для себя самого, а потому просто и искренне.
   Илья, в отличие от Майи, воспринял перспективу освобождения женщин более серьезно - по понятным причинам. Грядущий бой взволновал его, но он не хотел показать, что впечатлен призывом Векслера.
  - Значит, будем рыцарями, бросающими вызов дракону? А если конкретнее? Что именно ты раскопал? В чем твоя доля?
  - Я выяснил, кто скрывается под обличьем Кайгуса.
  - Все мы это знаем - Кир Торев! - хмыкнул Илья.
  - Не путай, скорее Кайгус скрывается за обликом Кира, но и это лишь часть правды. Я знаю настоящее его имя, я знаю, что за чудовище нам в действительности противостоит!
  - Кайгус - не его настоящее имя? - заинтересовалась Майя.
  - Давно уже понятно, что нет! Точнее, это лишь одно из имен. Кетский его вариант, не отражающий природы чудовища. Тут много зашифрованных смыслов, тайных знаков, древней мудрости, которую не разгадал бы даже Бэкон! Как тебе, Илья, например, такое словосочетание - "g(w)henti ng(w)him perunt"? Попробуй расшифровать.
  - Какая-то белиберда! - рассмеялся Илья.
  - Однако же смысл есть - это обозначение на индоевропейском праязыке того поединка, что нам предстоит. Словосочетание можно перевести следующим образом: "поражает змея со скалы" или "поражает змея камнем". Это самый первый подвиг человека, воспетый во всех мифах мира - от Зевса и Тифона до Георгия-Победоносца.
  - А при чем тут змей? Кайгус же медведь...
  - Не спеши. Все началось еще в первобытные времена. Когда люди видели, что низ постоянно борется с верхом, небо с землей, мужское с женским - да-да, не морщи нос, Майя! В результате небо побеждает и оплодотворяет землю - гремит гром, сверкает молния - настоящая битва! Затем идет дождь, а впоследствии появляются всходы. Внизу правит Мать-Сыра Земля, в древнеперсидских священных писаниях ее называют Ардвисура-Анахита. Она богиня воды и плодородия, тоскующая по герою, который явится к ней. В "Авесте" сказано: "Всегда можно увидеть ее...в образе девушки прекрасной, сильной, стройной, высоко подпоясанной, прямой, знатного рода, благородного..."
  - Весьма похоже на нашу Майю, - хитро заметил Илья. - Любопытно, какого же героя она ждет?
  - Но на земле, внизу, во тьме, в лесу, - невозмутимо продолжал Саша, - не только прекрасная богиня, но и стерегущий ее змей, чудовище, оно постоянно стремится вверх, хочет поглотить солнце, мстит человеку за насилие над землей, что засеяно людьми. Чудовище должно уничтожить поля и загнать людей обратно в леса! Неслучайно дракон в сказках постоянно сжигает посевы. Герой всегда наверху, а его противник внизу, даже под землей, таится в пещере, берлоге, в воде, под Мировым Древом. Не знаю, что чувствуете вы, а меня трепет пронизывает при мысли, что Древо, Arbor Mundi, ось нашего поединка - это отражение самого обыкновенного дерева. А ведь мы в Сибири, мальчики и девочки, то есть там, где лес - все, а лес - символ Сибири, ее душа! Мы живем в краю, который с высоты птичьего полета представляется одной сплошной перепутанной кроной, бескрайним лабиринтом. И здесь холодно, пусть даже сейчас в это трудно поверить, но они придут, наши сибирские морозы, они обязательно вернутся. Мне и сейчас холодно, когда я вспоминаю мурию Ите! Понимаете?
  - Я его не видела, - сказала Майя. - Но мне рассказывали...
  - На эвенкском языке сосватать девушку дословно означает "заморозить" ее, - говорит Саша. - А он любит похищать девиц, запирая их потом в комнате, завязанной лыком, куда заходить было строжайше запрещено и любимой жене. Иначе бы она увидела, что у его мужа и хозяина много жен. У нашего Кайгуса шерсть с синеватым отливом, ха-ха!
  - Что за ерунда, - нахмурилась Майя.
  - А вы слышали о теории голландского ученого Кейпера? - спохватился Саша, несколько меняя направление разговора. - Он считает, что змееборческий поединок обязан своим происхождением ощущениям, которые испытывает всякий человек при акте собственного зачатия, это память эмбриона на уровне еще не соединившихся яйцеклетки и сперматозоида.
  - Гм, возможно, что-то в этом есть, - важно кивает Илья. - Молнии, вспышки, верх, низ, мужское, женское, пещеры, глубины, оплодотворяющий дождь... Каткарт тоже говорил про эротический подтекст "влаги глубин".
   Обрадовавшись мужской поддержке, Саша разоткровенничался:
  - Я недавно читал рассказ Бунина, где говорилось о том, как медведь соблазняет гуляющих по лесу девушек и женщин. Там монах объясняет, почему он отрекся от мира - женился, мол, на девушке, а она ему в близости отказывала. Так он ею насильно овладел и только наутро сообразил, что взял ее уже не девственницей. Глядь, а рядом ее нет! Кинулся искать, а нашел в лесу повесившейся... И медведь огромный рядом стоял в великой печали... И много других случаев приводится, когда медведи сходились с девицами. Монах прямо говорит: "До чего женской душе прельстительно иметь такое страшное соитие!"
  - Надо будет почитать, - пробормотал Илья, щурясь на ближнюю к нему девушку в рискованном бикини.
  - Рыцари, вы отвлеклись! - досадливо молвила Майя. - Я до сих пор не понимаю, при чем тут человек-медведь Кайгус, если речь идет о змее?
  - А при том, что слово "медведь" уже само по себе иносказание, маска, - пояснил Саша. - Настоящее имя медведя произносить было запрещено, чтобы не вызвать ненароком из леса. Говорили про него - "тот, кто ведает, где мед", то бишь медведь. Идем далее. Все исследователи сходятся на том, что на праязыке имя чудовища, противника громовержца, звучало как uel, что можно передать сочетаниями "вел/вол/бел/бол" и так далее. На румынском языке дракон или змей это "балаур", на албанском - "буллар", на сербохорватском - "блавор", на архаическом греческом - "беллер". В основе всегда корень uel, его приблизительный перевод - это "раздуваться, расти, увеличиваться, блестеть".
  - Ага, то есть отсюда наши слова "большой", "блеск", "великий", "великан", "повелитель", "велеть"? - смекнула Майя.
  - Точно! В основе всегда имя таинственного чудовища. В индоиранской мифологии коров похищает и прячет в пещере демон Вала или Бала (буквы "б" и "в" в праязыке нередко чередовались). И слово "бала" в санскрите означает "сила, власть, насилие". Знакомый нам корень прослеживается и в имени мудрых карликов валакхильев, которые охраняют солнечную колесницу бога Сурьи - покровителя медосборщиков. Эти карлики родились от божественного волоса, упавшего в некую пещеру, откуда вскоре вылетел целый рой мохнатых валакхильев. Процесс, напоминающий опять же зачатие, но вместе с тем и устройство бортни, пасеки. Валакхильи - это, конечно, пчелы или шмели, они летают роем, трудолюбивы и праведны, но могут зажалить до смерти Интересно, что "вала" на санскрите означает также "волос".
  - Стало быть, - раздумывая, медленно проговорил Илья, - нечто под именем uel обитает в пещере, оно мохнатое, огромное, сильное, любит мед... Но погоди-ка! А блеск? Хотя...блестит ведь и шерсть...
  - Верно! - воскликнул торжествующе Саша. - Смекаешь теперь? Валакхильи созвучны и с валькириями, девами-воительницами германо-скандинавской мифологии. Павших воинов они уносят в Вальхаллу, страну мертвых, подносят усопшим воинам кубки со священным медом, услаждают их слух музыкой и песнями неземной красоты. Валькирии скачут на крылатых конях, у дев длинные развевающиеся волосы, прикрытые рогатыми шлемами... Они похожи на мансийских лесных дев-богатырш Миснэ, до того похожи, что Захар Полуянов принял девушку, наряженную валькирией, за мурию Кайгуса!
  - Ты про Винигу? - спросила Майя. - Я ее видела, она вроде в порядке.
  - Valkyrja, Valholl, Valakhilya (Vala плюс khilya - "трещина в земле"), - Саша не обратил внимания на замечание Майи. - Везде корень uel, корни Мирового Древа, под которыми прячется чудовище. Трещина в земле - это вход в преисподнюю, потусторонний мир. Древние представляли его в виде пастбища, где пасутся души умерших: греческие Елисейские поля, египетские поля Иалу, хеттские uellu ("луга"). Можно привести в качестве примеров также литовское слово vele ("душа умершего"), тохарское walu ("мертвый"), лувийское ulant с тем же значением. И кто же тогда поВЕЛитель, кто ВЛадыка загробных пастбищ, противник героя, затаившееся под землей чудовище? Он громадных размеров, мохнатый, блестит, обожает мед, его окружают воинственные летающие девы, он сама власть и богатство! Даже вам, Калашниковым, с ним в богатстве и могуществе не сравниться! Потому что он проник в самую суть, породив тохарское понятие a wal ("царь"), славянское volstь и словацкое last ("собственность"). Он стережет свои пастбища, в реальной жизни приходит из леса и утаскивает жертв, а в иной реальности пасет души на лугах, окруженных со всех сторон его лесом! Русская "воля", извечная наша мечта - это, чтоб вы знали, не только свобода духа, но и пастбища потустороннего мира!
  - Кто же он, наш скотий бог? - спросил Илья.
  - Он - Волос или Велес, Волох! - возгласил торжественно Саша. - Древнерусский покровитель животных и божество богатства. В договорах русских князей с греками он соотносится с золотом. Велес любит музыку и поэзию, легендарного певца Бояна в "Слове о полку Игореве" именуют "Велесовым внуком". Скотьему богу славяне жертвовали несколько хлебных злаков с поля - волотей, "Волосову бородку". Его почитали, но и боялись, отсюда костромское ёлс - "черт, леший", а диалектные обозначения черта - волосень, волосатик. Чешское Veles из текстов XVI-XVII веков - это злой дух, демон.
  - Лариса мне рассказывала! - Майя внезапно перебила Сашу. - Млечный путь называли "Волосожары"! Верили, что он образовался из вычесанной шерсти Велеса!
  - "Бог чесавься, да волосья бросил и Святое Волосье вечно горит в Небе!" - процитировал довольный Саша летописный текст. - И украинцы считают, что Полярная или Пастушья звезда - это око Велеса, которому ведомы все пути и тропинки, Млечный путь - его владение, путь в Ирий - Птичий рай, а согласно некоторым источникам, Ирий есть отголосок индоевропейского прошлого, Ирий - это измененное Иран, страна ариев! Вы не забыли, что и имя у Кира по происхождению персидское? Звездное небо - загробные пастбища Велеса, его символ - волна, это и шерсть, и вода. По-чешски шерсть - vlna. На юге России и сейчас верят, что Велеса можно встретить на Коляду в образе молодого человека, гуляющего по улице с двумя кошельками и одаряющего достойных благами земными и небесными. Описывают его так - у него длинные волосы и тулуп шерстью наружу...
  - Опять мотив всколоченности, косматости... - пробормотал Илья.
   А Майя с ужасом подумала, сколь много раз она предлагала Киру подстричься, привести в порядок свою разросшуюся шевелюру, и как он упорно отказывался.
  - Велес варит сому - священный напиток, дающий безумное вдохновение, - продолжал Саша лихорадочно. - Велес пасет стада, разводит пчел, лепит горшки... По-моему нет нужды напоминать вам, что русские крестьяне высушенную медвежью лапу рекли Скотьим богом и полагали, что сей талисман защищает их стада. С именем Велеса связывают и созвездие Плеяд - древнерусское название Волосыни, болгарское Власците, сербохорватское Влашиh. У Афанасия Никитина я читал: "на Великий же день Волосыни да Кола (Большая Медведица) в зорю вышли, а Лось (Полярная звезда) головою стоит на восток". В средневековых астрологических трактатах Плеяды - семь планет, оказывающих влияние на человеческие судьбы, их именовали Роженицами. Образ же "волос в небе" (солнечные лучи тоже нередко уподобляют волосам) возвращают нас к женской теме - медведь похотлив, что поделаешь! Звезды, Плеяды, волосы, пряжа и волосы дают отсылку к многочисленным мифам о превращении женщины в звезду, дабы избавить ее от опасности...
  - Большая и Малая Медведица, Арктур и Каллисто, - прошептала Майя.
  - И все они жили, заметьте, в счастливой райской стране пастухов Аркадии! - поднял палец Саша. - Между прочим, звезда Арктур (в переводе "медведь") находится в созвездии Волопаса! Ну что, вам еще не страшно?
  - Мне интересно, - улыбнулся Илья.
  - В Тульской области, мальчики и девочки, до сих пор празднуют День святого Власия, главный обряд на празднике - "окликание звезды". Пастухи выходят ночью во двор, становятся на расстеленное овечье руно и поют, призывая Власия освятить "огнем неугасимым белояровых овец", чтобы их стало больше, чем звезд на небе. Велеса знают и в Прибалтике под именем Велняса - он похищает скот, он оборотень, появляется среди людей в облике сверхъестественно сильного ребенка, часто вступает в состязание с пастухами. Дети, родившиеся от связи Велняса с земными женщинами, очень сильные и носят лук со стрелами на животе. Велняс необычайно мудр, он строит мосты и стережет воды - латыши называют окно в болоте velna acis - "око Велняса". Бога же загробного мира и скота зовут прибалты Велсом. Ясно, что это одно и то же существо. Хронист XVII века Стендер сообщает, что у Велса были "божьи кони, божьи быки и божьи птицы".
  - И Кайгусу прислуживают птицы! - сказал Илья. - Сама Хосядам...
  - Смерть в образе полярной совы, - подтвердил Саша. - У латышей существовал обряд кормления мертвых в день поминовения усопших - Velu laiks, "время Велса". На празднике сжигались кости животных, как и русские сжигают "коровью смерть" в день святого Власия. Эти кости наделялись магической силой, еще хетты почитали uallas hastai - Велесову кость!
  - Потусторонние прекрасные луга Велеса, значит, могут обернуться кровавым кладбищем? - мрачно произнес Илья.
  - Если пойти против воли их хозяина, - сказал Саша. - Все мы помним сказку "Медведь на липовой ноге", но не все понимаем ее сокровенный смысл. Старуха там варит медвежью ногу, стремясь поскорее превратить ее в Веселосу кость, талисман, который помог бы ей избежать мести лесного владыки, но не успевает... ночью в дом старика и старухи является Медведь на липовой ноге!.. Я никому бы не пожелал услышать в ночи шаги, скрипучие шаги косолапого существа на липовой ноге, потому что это шаги смерти! Так и вижу первобытное стойбище на опушке дремучего леса: еще не исчезли пещерные медведи, ледник продолжает двигаться на юг, озера Холой и Уйлагыл погребены под толщей снега и льда, люди жмутся у костров, и колдуны в медвежьих шкурах, жрецы Велеса - волхвы, учат соплеменников, как защититься от чудовища, которое вылезает из берлоги - дыры, трещины в земле, косматое и свирепое, шерсть его блестит на солнце... Велес уволакивает людей и скот, он также часто похищает мед, поэтому, думают люди, в его владениях вероятно скопились огромные богатства - мясо, кедровые орехи, мед, скот, рыба, ягоды... Похищенным людям, очевидно, хорошо живется у Велеса, раз они не возвращаются, многие бы не прочь тоже отправятся на потусторонние луга, но сдерживает страх. "Хотите увидеть пастбища Велеса?" - спрашивают волхвы. "Да, да!" - кричат юноши, молодые воины. "Посмотрите на звезды, - отвечают им жрецы, шаманы. - Подземные пастбища на самом деле высоко над нами, звезды - это корни небесных деревьев. Чтобы попасть на небо, нужно иметь смелость опуститься в преисподнюю, миры - это лабиринт, а вода - зеркало, в воде отражается небо". И волхвы учили, что надо делать людям, если не хочешь попасться Велесу в лапы - разыгрывать над телом поверженного зверя ритуальные представления. Так рождается медвежий праздник, греческая "комедия" - изначально весенний медвежье культовое действо, белорусская "комоедица" и болгарские Велесовы празднества, появляется театр...
  - Театр... - повторил Илья. - Думаю, тут не в одной материальной заинтересованности дело. Стоило кому-то однажды посмотреть на звездное небо и сказать в сердце своем: "Но все-таки как красиво!", а потом ощутить вдохновение во время ритуальной сценки, как появляется новая тяга к Велесу.
  - Что ты имеешь в виду? - спросила Майя.
  - Это уже пробуждение эстетического чувства, сплавляются воедино страх и красота, но побеждает дерзновение... А тут еще вера в то, что все вокруг, вплоть до деревьев, обладает живой душой - тогда появляется искусство!
  - Хм, теория Саши объясняет даже похотливость медведя, - заметила Майя. - Понятно, что чаще всего жертвами его оказывались женщины, которые собирали в лесу ягоды и грибы без сопровождения охотников...
  - Но иногда не помогали и советы мудрых волхвов, - говорил Саша. - Профессор Каткарт зачитывал нам хеттский текст: "Под небом вы (деревья) зеленеете. Лев спал с вами, леопард спал с вами, медведь же взбирался на вас. И отец мой, бог Грозы, зло отвел от вас". Что это значит? А то, что люди обычно спасались от медведя на дереве. Но залезть на дерево, пусть даже самое высокое - еще не все. В отличие от других зверей, медведь довольно ловко может вскарабкаться по дереву вверх! В мгновение ока он способен преодолеть расстояние от преисподней до неба! Так это представлялось первобытным людям. Неизбежная гибель, если только вождь племени или внезапно появившийся герой не бросит чудовищу вызов! Начнет метать заранее припасенные на спасительном древе камни. Вот откуда g(w)henti ng(w)him perunt ! "Побивает змея камнем"!
  - Но я так и не поняла, при чем тут змей! - упрямилась Майя.
  - Во всех легендах говорится, что противник героя-громовержца оборотень, он превращается в змея (хотя зачем, если он змей и есть?), рыбу, тельца, но никогда в медведя. Хотя нашим предкам медведь был, конечно, знаком. А в медведя чудовище никогда не превращается по той простой причине, мальчики и девочки, что это его истинное обличье. Теперь вам ясно, с кем мы имеем дело и при чем тут змей и астрологический знак Тельца? Я, правда, пока не прошел до конца по всей цепочке звездных следов Кайгуса - может стоить поговорить с Ларисой Храмовой? Она мне кажется человеком знающим.
  - Ничьей помощью нельзя пренебрегать, - быстро произнес Илья.
  - Разумная тактика! Ибо наш противник - сам Велес, чудовище uel! - вещал Саша. - Страшный, невероятно могущественный враг, пришедший из глубин веков... Самым здравым шагом было бы сразу сдаться. Но... У нас есть шанс, потому что предания говорят о победе громовержца, человек таки побивал зверя камнями и спасал племя! Иначе мы бы просто давно вымерли. Миф о вечном поединке породила наша победа над чудовищем! Несколько дней назад я провел ритуал посвящения в громовержцы. Взобрался на дерево с горстью камней и побил врага, пусть воображаемого, но это охотничья магия, спектакль, комедия (да, пусть комедия!), это лучшее начало для борьбы с Велесом! Он был там - доказательство на моей груди, он понял, что я понял, кто он и откуда. Велес был так близко, что, наверное, какой-то из моих камней попал в него и ранил, Велес вспомнил свою боль и свое поражение! Итак, друзья, мы непременно должны поразить Кайгуса камнем! Ожог - вызов мне...
  - Зеркало, проросшее шерстью - мне, - сказал хмуро Илья.
   Они посмотрели на Майю, которая глухо молвила:
  - А "Хонга" - ловушка для меня.
  - Так что, мальчики и девочки, - подытожил Саша, - выбор у нас небогатый - либо победим чудовище, либо попадем на Велесовы пастбища в самом дремучем лесу, к Харлампию и Ефиму Монинам, к ребятам из группы Валавина, тысячам и тысячам других людей. Они не знали, с кем имеют дело, а мы знаем - это главное! И мы вернем все похищенное - души человеческие, скот, золото и, конечно, мед поэзии, что бы там это не значило! Тогда мы выпьем мед и станем бессмертными, отпразднуем победу у вечнозеленого Arbor mundi! Я закончил, это моя доля!
   Саша замолчал и лег на спину, сложил, было, руки крест-накрест на груди, но охнул и убрал их за голову. Выражение лица его, впрочем, было довольное и торжественное.
  - Ты всерьез полагаешь, что нам это удастся? - спросил Илья. - Бессмертие и прочее в том же духе? Ты, вероятно, уже опился медом поэзии!
  - Я знаю, только то, что Кайгус - это Велес, - спокойно отвечал Саша. - О награде говорить рановато. Добро, если просто останемся в живых. Но все мы видели вещи невозможные, сверхъестественные, и я не удивлюсь, если... - Саша пожал плечами и повторил: - Если, если, если...
  - Ну-ну, - усмехнулся Илья.
  - Вы ссоритесь из-за шкуры неубитого медведя, - улыбнулась Майя.
   Надо сказать, рассказ Векслера произвел должное впечатление. Неизвестно почему, но весь ужас предстоящей схватки, ее важность и жестокость сконцентрировались для Ильи и Майи в одно единственное дикое первобытное слово "uel", что значит, если верить Саше, "расти, увеличиваться, блестеть". Но они же, наоборот, съежились под вечереющим солнцем - так бывает, когда неосторожно произнесешь могучее древнее заклинание, вызвав его из небытия. Лучше было бы сказать просто "медведь", для того и создано это иносказание. Минутное впечатление, старательно загнанное ими внутрь. Для пущей крепости - они не скоро с ним расстанутся, так что толку сейчас тосковать?
   Они с удовольствием обратились к более приятным чувствам. Илья вспоминал понравившийся ему отрывок из бунинского рассказа, ощущал возбуждение, но абстрактное, не направленное ни на какую конкретную женщину, он даже не думал ни о Диане, ни о Полине, в которую был влюблен, ни о Майе, которая полуобнаженная лежала совсем рядом, затем вдруг решил, что его безумно раздражает обращение "мальчики и девочки", не единожды употребленное Векслером и, по-видимому, пришедшееся ему по вкусу. Отрывок из рассказа запомнился и Майе - когда Саша гневно восклицал: "До чего женской душе прельстительно иметь такое страшное соитие!", он не смотрел на девушку, старательно косясь в сторону, зато Майя смотрела на него с любопытством. Улыбалась. Ей было смешно - это позволяло Майе до поры не бояться существа с именем uel и не грустить о Кире, человеке (все-таки она считала его человеком, не могла совместить два образа), который овладел ею, похитил (о-о, вор!) ее сердце, о ее персидском царевиче-муже, с котором она, наверное, разведется...
   Саша отдыхал после продолжительного выступления, с наслаждением ощущая, как вода пропитывает ему футболку. Камешки холодили спину. Мозаичный дельфин хитро глядел с нижнего края бассейна. На фигуре сидел паренек, что кричал недавно: "Смотрите, сколь я блистающий!" Теперь паренек угас, поскучнел и пел лениво, пришпоривая дельфина голыми пятками. Напевал последний хит "Сирен-Радио" - композицию "Чаруса". Странное название... Это трясина, впадина. Саша еще раньше, заинтересовавшись названием, спросил о его смысле Оксану Сверкан - всем было известно, что Оксана легко читает старинные летописи, в совершенстве владея старославянским и древнерусским языками. Вон она, Оксана, слушает композицию с чуть приоткрытым ртом, ей тоже нравится "Чаруса". Трясина... Змеи, лягушки... Саша не рассказал товарищам о теории академика Топорова - академик включает в основной миф изгнание громовержцем своей жены с неба за некий проступок и превращение ее в лягушку, змею или другое земноводное. Белорусы верят, что если человек спас лягушку, вытащив ее из пасти ужа, то и сам на мгновение становится громовержцем. Хм, почему бы и нет? Наказать, а потом спасти. Но Майе Шупилти, строптивой водной лошадке, об этом пока не надо говорить.
  Невзирая на боль, Саша поспешно переворачивается на живот. Мысль о наказании супруги и великодушном ее прощении сыграла с его физиологией непристойную шутку. Саша пугается, ведь чтобы быть неуязвимым, ему нужно быть чистым в помыслах, да... Но это так трудно! Что там говорит Илья?
  - Точно-точно, я слышал о Велесе! Однажды поехал с отцом в Поволжье, куда-то под Самару, к тамошним нефтяникам на деловую встречу. Хороший был контракт для волжан, а для нас вынужденный. Отец был не в настроении, а волжане смеялись, шутили. Подписывая контракт, глава самарской компании произнес: "Бог Седовлас послал зиму на нас!" Мой отец сразу встрепенулся, насторожился - ему во фразе волжанина послышался намек на грядущий энергетический кризис, связанный с переходом на альтернативные источники. Это больная тема для отца. Он сразу занервничал, потребовал объяснений, едва не отменил сделку. Но ему объяснили, что то было просто распространенное у волжских нефтяников присловье, что Седовласом тут называют медведя и зимнее созвездие, а выполнение контракта намечено было на зиму, ну и так далее... В общем, успокоили отца. Но он еще долго потом повторял то присловье, а я и забыл... Ты, Саша, сейчас много интересного рассказал о божестве богатства и золота, И если Кайгус - Велес, и он истинный хозяин Усть-Ключа, то у него, конечно, все наши богатеи на заметке... Включая моего отца...
  - Да, вы, Калашниковы, сильно повязаны своим богатством, - с важностью подтвердил Саша. - А задумывался ли ты когда-нибудь, что отца твоего зовут Власом? Какое совпадение, а? И вдобавок известно, что в юности он был беден, даже голодал, во всех биографиях написано. А затем вдруг начал богатеть не по дням, а по часам! Нюхом чую страшную сделку. Подумайте, основателя нашего города зовут Власом!
  - Ты чепуху мелешь! - завопил действительно напуганный Илья. - Его имя взято из Святцев, моего отца назвали в честь святого Власия!
  - Покровителя домашнего скота, - невозмутимо отвечал Саша. - И любой ученый тебе скажет, что христианский святой Власий и языческий Велес - это одно и то же.
  - Иди ты! - огрызнулся Илья.
   Оба надулись, отвернулись друг от друга. В середке осталась улыбающаяся Майя - вытянув ножки, она пальчиками ласкала солнце, перебирала его лучи. От купальника исходит слабый запах березовых листьев - привет от Помещика Клима, эхо давнего купания в другом бассейне, под сенью берез. Этот запах уцелел даже после соленых вод Уйлагыл и пресных вод Холой.
  - Ждете мою долю? - проворковала Майя. - Сегодня ее не будет.
  - А когда? - спросил Саша.
  - После того, как я поговорю с Киром.
   Обиды мигом кончились.
  - Что?! - хором воскликнули Илья и Саша.
  - Я поговорю с Киром, - повторила Майя. - Где и когда - моя забота. Он должен ответить на некоторые вопросы. Его ответы - моя доля. А пока довольствуйтесь тем, что я просто согласна к вам присоединиться, мальчики.
  Мальчики послушно кивнули.
   Они все сидели кружком, вдохновленные недавно обретенным товариществом. Очередная группа, собравшаяся пойти по следам Кайгуса. Не хватает только костра. Вместо него солнце. И прохладная смальта вместо травы.
   Из людской многоголосицы внезапно вырывается протяжная, громкая и пронзительная по настроению нота чьего-то счастливого чистого крика, поднявшись выше общего шума к самому небу. Мужской это был крик или женский - непонятно, он возник на грани полной самоотдачи веселью, переживанию мгновения бездумного счастья. Исторгнутая объединенными усилиями единая нота праздника. Она ударила в сердце каждого, течение времени замедлилось. Предметы и люди приобрели размытые очертания, хотя, возможно, причиной тому было лишь взаимодействие солнца, вечернего воздуха, масс воды.
  - Ох! - вздохнула Майя, обхватив колени руками. Никто не спросил ее, почему она вздохнула.
   "Кто-то заставил всех нас крикнуть: "Uel!", но мы не вполне распознали этот ужасный крик" - подумала Майя.
  - Нам бы очень пригодилась карта Харлампия Монина, - доносятся до ее слуха рассуждения Саши. - Гораздо легче было бы ориентироваться, кабы перед нами было расположение всех сопра Кайгуса. Они рассеяны тут повсюду - в лесах, полях и на территории города, конечно. Их можно уподобить атомам, если правильно понимать движение частиц вокруг ядра - не виде строго очерченного кольца, но туманности, в рамках которой с большой или меньшей плотностью непредсказуемо движутся вокруг центра частицы. Центр - это сопра, знак, обозначающий место, где Кайгуса видели чаще всего, а туманность или рой - пространство его действия, условные "пчелки" этого роя - каждый конкретный случай явления Кайгуса. Но не думаю, что сопра его ограничивают - скорее нас. Важность карты Монина в другом - я подозреваю, что сеть сопра указывает на расположение Галерей, его хоромы - те самые, где он прятал трех сестер, где теперь прячет Диану Комлеву...
   Илья вздрогнул и сжал кулон, Майя подумала о странной карте в зеленом холле "Хонге", но ничего не сказала - она всегда была скрытной девочкой.
  - Пусть Майя попросит Кира показать ей карту! - с нервным смехом предложил Илья.
  - Это не шутки! - оборвал его Векслер и обратился к Майе; - Твоя затея очень опасная. Хотел бы я тебе запретить... но ты ведь все равно меня не послушаешь.
  - Да.
  - Постарайся не раздражать его.
  - Хорошо.
   По лицу Саши легко было догадаться, что ему до смерти охота узнать, где и как Майя повстречается с Киром Торевым. А Майя не спешила откровенничать. И Илья поверил, что для нее встреча с Киром не проблема, но где и как, предпочитал не задумываться - нужно отдохнуть, развеяться, Илья устал от предполагаемого и невидимого присутствия врага.
  Они собирались расходиться. Не хотелось пропустить вовсе праздник.
   Все испортил Саша.
  - О, боже! - вздохнул он запоздало и простонал с вдруг прорвавшейся тоской: - Я уверен, что Кайгус совсем рядом!
   Они готовы были убить его за это никчемное и неуместное признание.
  
   ГАЛЕРЕЯ 4
  
   Давно уже Майя знала, где и как ей встретиться с Киром. Еще когда укрывалась в восточной ротонде, она намеревалась вскоре, собравшись с духом, пойти к Киру в его кабинет - пусть он объяснит ей, что в действительности произошло, что написано древним почерком "цветущий куфи", что запечатано в медовых сотах - сладость или уродливые куколки, пусть скажет, не приняла ли она узор хальталь за колонгпак, не ошиблась ли с расположением букв в пустых клетках кроссворда?
   Сейчас поздний вечер. Отлично - Майя наверняка застанет в поселковой гостинице требуемую ей особу.
  - Алло, слушаю вас, - говорит в трубке непривычно вежливый хозяин с далекого берега озера Холой.
   Майе кажется, что он говорит: "Слушаюсь и повинуюсь!", настолько прежний грубиян предупредителен, будто знает, кто его потревожил. И шум многолюдного трактира немного стихает - они все там чувствуют, что объявилась Майя.
  - Да, это я, - подтверждает она. - Я бы хотела поговорить с Олесей.
  - Она здесь, но вышла покурить на причал - я немедленно пошлю за ней, минуточку!
   Не миновала еще и минута, как подала голос чуть запыхавшаяся Олеся.
  - У аппарата!
   От этого старомодного, мало кем употребляемого выражения, сразу повеяло атмосферой поселка - маленького, затерянного в тайге, где иногда зажигают керосиновые лампы, когда ветер валит деревья на провода и перегораживает буреломами дороги. Но очень скоро - с открытием "Хонги" - одиночеству поселка придет конец. И принять решение предстоит Майе. Все ждут открытия с нетерпением. К Майе обратился сам следователь Никита Малтин, просил забронировать для него лучший номер. "Отдать ему мои апартаменты? Да никогда!" - разгневалась Майя, но вслух пообещала помочь - незачем злить полицию. Недоброжелателей и так достаточно. Полина твердит, что бояться ей нечего и некого, но Майя желала бы как можно далее оттянуть момент, когда ей понадобится помощь Полины.
  - Я у аппарата, - повторяет Олеся.
  - Хорошо, - медленно отвечает Майя, то ли одобряя старомодный отклик, то ли давая понять Олесе, что ее расторопность заметили.
  - Ты была на причале, - Майя не спрашивает, она знает.
  - Да, - говорит Олеся. - Жаль было оттуда уходить.
  - Почему?
  - Там закат, вода теплая, но пахнет льдом, доски облеплены мхом - надо почистить и не надо. Я стояла совсем одна, видела заросли камышей далеко на западе и птиц, укладывающихся на ночлег, большие камни на противоположном берегу, они давно спят...
  - И солнце как абрикос из варенья?
  - Ам-ам! Пригревает кожу ласково, но я продрогла - воздух с озера пробрался под одежду...
  - И все-таки жаль было уходить...
  - Нельзя было - Холой смотрело на меня, такая романтическая встреча!
  - Да.
  - Я плакала.
  - Не надо плакать.
  - Я не решилась поплавать, потому и плакала.
  - Тебе полегчало?
  - Не имеет значения.
   Олеся шмыгнула носом.
  - Я хочу вернуться на причал.
  - Там сейчас тебе будет одиноко.
  - Наверное...
   Замолчали. Поговорили о своей любви к Киру и замолчали.
  - Олеся, ты мне понадобишься завтра.
  - Ладно. Мне приехать в Усть-Ключ или ты вернешься к нам?
   Майя поежилась: "Вернешься..."
  - Я приеду к вам, но буду ждать тебя не в поселке, а на дороге в "Хонгу". Никому не говори о моем приезде.
  - А ребятам? Я почему спрашиваю - если тебе понадобится машина, то я пошлю в город Андрея, он человек надежный.
  - Да, мне нужна машина - очень кстати. Пришли Андрея.
  - Рано утром он будет у твоего дома, ровно в семь.
  - Спасибо, Олеся.
  - Спасибо, Майя.
   Рано утром в Дальних Соснах появился Андрей. Впрочем, Майя не исключала, что он примчался в город немедленно и ночевал, свернувшись на автомобильном сиденье, словно пес. Верный пес. По крайней мере, выглядел он довольно помятым, когда вылез из машины навстречу Майе, чтобы распахнуть предупредительно дверцу.
   Где-то уже за городом Майя достала платок и попросила у Андрея воды. Тот мог предложить лишь бутылку с напитком из чаги. Майя поморщилась, но сказала: "Годится", смочила платок и тщательно вытерла руки, припорошенные в уголках ногтей и меж пальцев какой-то мельчайшей пылью. После этого руки пахли горько, но приятно - таежной чагой.
   Одетая по-походному Олеся ждала Майю примерно на середине пути между поселком и "Хонгой". Уловив хруст озерных ракушек под шинами автомобиля, съехавшего на илистую обочину, Майя вспомнила, как ехала давным-давно на велосипеде в поселок. Еще в пути она велела Олесе захватить с собой автоподъемник, позволявший даже физически слабому человеку передвигать тяжелые вещи. Подъемник легко было разместить в рюкзаке. "Нам придется немного поработать грузчиками" - сказала Майя.
  Девушки оставили Андрея караулить машину, наказав никуда не отлучаться, и отправились в "Хонгу" - не по прибрежной дороге, а через мокрый утренний лес. Для этого Майя и вызвала Олесю, которая однажды хвасталась, что прекрасно знает окрестности - надо было тайком от полиции пробраться на территорию отеля. С одной стороны, это не составляло особого труда - четкие границы у "Хонги" отсутствовали, но с другой, это же и усложняло задачу, потому что полицейские патрули могли появиться где угодно, не только у ворот с менгирами.
   Несколько раз Майя замечала пропущенные Олесей тропинки, но решила положиться во всем на свою проводницу - тропинки эти казались Майе ответвлениями Урмановской просеки; пойдешь по ним и заблудишься, как те дорожные рабочие, измученные муриями и жаждой. И бутыль с холодным чаговым напитком, как на зло, осталась в машине... Незачем сталкиваться вдруг с Кайгусом, окруженным сворой прислужников. Не этого хотела Майя, а лишь свидания с Киром. Чай с медом и вдвоем, долгая беседа...
  - Тебе нужно попасть в здание? - спросила Олеся, убирая с волос лесную паутину и оглядываясь на Майю.
  - Да.
  - Я проведу тебя к крыльцу, через которое мы с Андреем входили в дом - я не думаю, что тот вход охраняют, он совсем на отшибе.
   Олеся не обманула - быстро провела Майю к зданию. Полицейских не встретили, только слышали их разговор сквозь прозрачный бор. Стражи порядка бодро двигались в сторону пляжа, дабы убедиться, не прячется ли там преступник Торев, а заодно и искупаться.
   У крыльца Олеся остановилась. Майя убедилась, что дверь не заперта и обернулась к своему проводнику.
  - Идем!
  - Я с тобой в дом не пойду, - заявила Олеся.
  - Что? Почему?
  - Я выполнила свое обещание - провела тебя на территорию "Хонги", а про то, чтобы входить внутрь, мы не договаривались.
  - А зачем, ты думаешь, я велела тебе взять автоподъемник? Шишки сосновые подбирать? Ты должна мне помочь управиться...кое с чем в доме. Одна я не справлюсь, даже с подъемником.
  - Я туда не пойду, - заупрямилась Олеся.
  - Раньше ты спокойно входила и выходила, сплошные пробежки! - змеиным голоском пропела Майя.
  - Мало ли, что было раньше! - отрезала Олеся, тоже начиная раздражаться.
   Тотчас ее пронзил некий трепет. Страха? Вожделения? Олеся обняла себя за плечи, унимая озноб. Ревность ее и ярость моментально улетучились.
  - Ну и черт с тобой! - буркнула Майя.
   Уселась на ступеньки - ойкнула и отшвырнула сосновую шишку, впившуюся ей в ягодицу. Олеся хихикнула - не могла сдержаться, вспомнив, что Майя говорила о подъемнике.
   Достав из сумочки телефон, Майя набрала номер Лиды.
  - Полиция засечет твой звонок, - предостерегла Олеся.
  - Не твоя забота!
   Майя попросила Лиду немедленно приехать в "Хонгу", разъяснила, что за ней заедет машина с Андреем. Подруга ответила, что сегодня ее смена на радио, так что надо отпроситься у Полины, которая стоит рядом. Согласие Полины было получено тотчас же, как только ей сообщили, что просьба исходит от самой Майи, Майи Торевой.
   "Ах, чтоб тебя!" - подумала Майя, услышав, как со смешком назвала ее Полина.
  - Полиция тебя вычислит, - нервничает Олеся.
  - Так! Сейчас ты отправишься обратно к Андрею, вместе вы съездите в Усть-Ключ, подберете у Ремезовского моста возле яхт-клуба Лиду Беляеву и доставите сюда - ты проведешь ее так же незаметно к этому крыльцу. Все! За дело! Выполняй!
  Олеся фыркнула, но выполнила приказ.
   Усевшись снова на предварительно очищенные от шишек ступени, Майя некоторое время прислушивалась, но звуков погони не услышала - вероятно, Олеся переоценила добросовестность полицейских, дежуривших в "Хонге". Поскидав одежду и оружие, они загорают и купаются, опередив капитана Малтина.
   "Надо было сразу брать в напарницы Лиду! - думает Майя. - Как я раньше не сообразила! Разумеется, мне следовало пригласить Беляеву - она хорошо разбирается в том, что...что я задумала сделать".
   И Майя, желая удостовериться, что выбрала правильный путь, достала научно-популярный журнал и перечитала статью, выученную уже наизусть.
  С чтением быстро было покончено, и оставалось только ждать. Скучно... А ведь она так волновалась перед новым визитом в "Хонгу", толком не выспалась, с ужасом гадая, какими чудесами или кошмарами ее поприветствует Кайгус. О, боже, целый час она уже сидит здесь, и Кир, конечно, наблюдает за ней, и несколько десятков или сотен мурий, верно, впридачу, но вокруг только накаляющийся жарой и духотой летний день - тень от огромного здания защищает Майю от солнца.
   Она дремлет и просыпается, она могла бы с точностью перечислить, что случилось за эти долгие и утомительные часы, но не знает, что случилось в действительности, а что во сне - все такое обыкновенное, вот в чем загвоздка.
   Бронзовый жук вылез из-под предпоследней деревянной ступеньки, упал на нижнюю, полежал там, ошеломленный падением, а затем уполз в траву.
   С осины слетела засохшая веточка.
   На озере гогот полицейских достиг предельных высот и постепенно стих.
   Пичужки наверху поссорились и помирились.
   Поганка под березой, кажется, выросла на пару миллиметров.
   Каркнула ворона.
   Из-за деревьев вышли Олеся и Лида.
  - Наконец-то!
  - Андрей гнал изо всех сил, - сказала Лида.
   Она оглядывалась с любопытством, вертелась, ни на секунду не оставаясь спокойной. В отличие от своей проводницы, ей не терпелось зайти внутрь.
  - Идем же, идем! - тормошила Лида подругу.
   Майя ей не отвечала. С неудовольствием она отметила, что Олеся даже не подошла к крыльцу, просто кивнула, показывая Лиде, куда ей идти, потом бросила на Майю беглый взгляд и скрылась в зарослях, не переговорив с хозяйкой "Хонги".
   Вскипев, Майя подумала: "Сука!". Тотчас одернула себя, задумалась. Странно... Ни эти вспышки гнева по пустякам, ни властный тон никогда прежде не были ей свойственны.
   Но на психоанализ уже не было времени. Лида тянула ее в темные коридоры. Кабинет Кира Торева подруги нашли без труда. Полицейские для своего удобства расклеили всюду стрелки, указывавшие путь к главным помещениям отеля, куда чаще всего наведывались. Стрелки портили вид стен и мебели, но зато облегчили бы побег из "Хонги", если возникнет в том необходимость, если понадобится бежать от полиции. Или от кого-то другого.
  - Здесь совсем темно, - Лида застыла на пороге кабинета. - И окон нет.
  - Вот именно, - сказала Майя.
   Они убедились, что освещение не работает, и зажгли свечи, чудесные тонкие витые свечи, обнаруженные по счастливой случайности в ящике каслинского литья. Смеясь и дурачась, Майя и Лида расставили их по статуям, большим и малым, покапали ароматным пчелиным воском, из которого были сделаны свечи с добавлением каких-то травяных эссенций, на мраморные макушки, вложили истуканам в руки или поставили на иные выступающие части тел, что заставляло подруг часто прыскать со смеху.
   Когда зажжены и расставлены были все свечи, тени и блики преобразили комнату, она стала волшебным паноптикумом форм и экспрессий, навеки завороженных. Лида, не устававшая выказывать свое восхищение "Хонгой", воскликнула: "Ух, ты!" и закружилась, охваченная восторгом и хороводом огней, неземных существ различных эпох и культур. Особенно Лиде понравилась старинная картина анонимного итальянского художника, изображавшая танцовщицу - очень старая картина, покрытая трещинами и лаково-паточным отблеском цвета весенних одуванчиков. Рисунок классический, танцовщица выписана тщательно, с соблюдением всех давних канонов изобразительного искусства, и потому производила впечатление не реального человека, а целиком художественного образа - мушка, попавшая в окаменевший мед или треснувший янтарь. Того и гляди, вылетит, вырвется на свободу со своего холста.
  - Я хочу снова петь здесь, - шепчет она. - Кир обещал мне, что я буду петь в настоящем театре, а ты выполнишь его обещание?
  - Да, но сначала мне надо завладеть "Хонгой"... - отзывается Майя, оглядывая кабинет, прикидывая, что еще нужно сделать.
   После обыска многие предметы были сдвинуты к стенам - полицейские, сами того не ведая, облегчили Майе задачу. Но поработать подъемником все-таки придется. Вскоре в центре кабинета образовалось довольно обширное пустое пространство, подходящее для задумки Майи. Статуи античных муз, подобно менгирам Стоунхенджа, стерегли круг в центре - почти идеальный кромлех. Хотя Майе не нравится это сравнение - она вспомнила, что посреди кромлеха обычно приносили жертвы. Но она надеется, что безо всякой жертвы откроется солкит, распахнутся врата в Галереи, берлога осыплется ветвями и снегом, Кир придет и ответит на вопросы. Майя волнуется, тревога снедает ее, когда она смотрит на музу Мельпомену, которая держит страшную трагическую маску с пустыми глазницами и изогнутым ртом. Маска оживает при свете восковых свечей, но при том все-таки мертва - кажется, что это отрубленная голова Человека В Берестяной Маске. Всему городу известно, что наводивший ужас Человек оказался полусумасшедшим лесником, но что с того?
   Ей стало по-настоящему страшно. Может, пока не поздно отказаться от задуманного? Сказать Лиде, что вызвала ее сюда только для того, чтобы показать ей "Хонгу", а потом вернуться в Усть-Ключ? Это будет благоразумным решением, а вовсе не малодушием.
  - А зачем все это? - опередила ее Лида. - Чего ради мы таскаем такие тяжести?
   Майя вздохнула и потрясала журналом. Будь что будет!
  - Сеанс сенсорной депривации, - сказала она. - Здесь и сейчас мы проведем этот сеанс. Я задумала это еще в поселковой гостинице, когда думала, как бы мне встретиться с Киром. Сеанс заключается в полнейшей изоляции человека в абсолютной темноте и тишине. Тогда становится возможным войти в контакт с иными мирами или открыть в себе невиданные способности. Уверена, что это шанс вызвать Кира! Ты не волнуйся, Лида, в темноте и изоляции окажусь только я, а ты меня будешь подстраховывать, караулить за дверьми, закрытыми наглухо - именно наглухо!
   Коротко рассмеявшись, Майя продолжила:
  - Вообще-то, для настоящей сенсорной депривации полагается специальная барокамера с ванной, где вода насыщена солями и позволяет телу спокойное держаться на поверхности. Но мы обойдемся без барокамеры - достаточно той соленой уйлагыловской воды, что впиталась в меня и, я верю, не даст мне утонуть в другом измерении...
   Лида, однако, выглядела встревоженной и пыталась отговорить Майю.
  - А ты знаешь, что абсолютная тишина может разрушить психику? Больше сорока часов никто не выдержит! Возникают зрительные и слуховые галлюцинации, теряется чувство реальности, нервная система летит к черту! И возможно ты сойдешь с ума раньше, чем Кир явится к тебе. Или же сойдешь с ума, и поэтому с ним встретишься!
  - Сенсорной депривацией пользуются, не так ли? - перебила ее Майя. - Психологи признают ее пользу и действенность. И потом, я и не собираюсь здесь сидеть сорок часов подряд, тогда действительно рехнусь! Нет, часика или чуть более того вполне достаточно. К тому же, рядом будешь ты, специалист по звукам и тишине!
   Майя выгнала Лиду из кабинета, закрыла дверь - надо было проверить, доносятся ли до подруги какие-либо звуки, если сеанс обернется непредвиденными осложнениями?
  - Хорошо, я готова! - крикнула Лида из-за двери.
   Майя ничего не услышала - кабинет на самом деле обладал идеальной звукоизоляцией, но странного свойства, так как снаружи звуки, раздававшиеся в кабинете, легко улавливались. То, что и нужно было Майе.
  - Эй, Майя! - завопила Лида, чувствуя себя идиоткой. Заглянула в кабинет. - Слышишь меня?
  - А я с тобой еще не говорила! - рассердилась Майя. - Закрой дверь.
   В кругу свечей и муз ее вдруг охватило благоговение, которое Лида так бесцеремонно нарушила. Но Майя сама виновата - на секунду забыла, что они с Лидой должны были проверить степень звукоизоляции. Забыла даже свой страх.
   Майя улыбнулась.
  - Я не боюсь! - воскликнула она.
  Вновь в кабинет заглянула Лида.
  - Правда, не боишься?
  - Ты же слышала!
  - Ага, - согласилась Лида.
  - Значит, все в порядке.
   Лиду, тем не менее, одолевали сомнения.
  - Опасная эта затея... И почему ты решила, что Кир придет именно сюда?
   Майя пожала плечами.
  - Интуиция. Я не случайно наткнулась тогда в гостинице на статью в журнале, не случайно в кабинете Кира нет окон... Здесь слишком удобное место для нашего разговора.
   Внезапно она переменила тему.
  - У тебя есть часы?
  - Там в коридоре стоят большие часы.
  - Часы "Хонги" не годятся, они тебя обманут. Свои есть?
  - Конечно.
  - Отлично. Засеки пока один час.
   Вдвоем подруги быстро погасили все свечи в кабинете. Осталась последняя - в центре круга, образованного статуями муз. Комната - квадрат, посередине ее магический круг. План древнего городища или тибетской мандалы. Самое время станцевать, выстроить замысловатые линии, видимые только с высоты птичьего полета. Пусть Лиды и Майи недостаточно, чтобы воспроизвести ритуальные хороводы - в крайнем случае можно пригласить невидимок "Хонги". Или же итальянскую танцовщицу с холста.
  Майя села на пол возле последней свечи и дала знак Лиде закрыть дверь.
  - Счастливо, - тихо пожелала Лида.
  - До скорого! - махнула ей Майя из глубокой темной комнаты, где оплывала, распространяя остро-приятный запах, свеча из пчелиного воска.
  Огонек погас.
   Тишину и темноту Майя вкусила словно полную ложку густого сиропа - хочешь-не хочешь, а проглотишь. Все силуэты мигом убрались из поля зрения, а звуки едва успели соскользнуть в щель закрываемой двери. Поначалу Майю охватила паника - а вдруг ей просто внушили, что она должна приехать в "Хонгу", а потом просто закрыли тут? В комнате, завязанной лыком. Использовали ее старую дружбу, ее веру в Лиду, которая, между прочим, работает на "Сирен-Радио", преклоняется перед этой мурией Полиной!.. А она, Майя, еще уговаривала Лиду! Выходит, та ее только завлекла? Выходить, выход... Майя дернулась, было, к нему, но внезапно успокоилась, даже рассмеялась тихонько. Не может быть такого! Лида не предаст ее, она там, караулит за дверью, отсчитывает минуты. Интересно, сколько уже прошло? Оказывается, тишина и темнота обладают способностью поглощать время и твое ощущение времени.
   "Надеюсь, я не выйду отсюда старушкой, дряхлой шаманкой? - думает Майя. - Выйду на развалины "Хонги", потом доберусь до остатков Усть-Ключа, пожираемых тайгой... Никого вокруг и только Кир встретит меня - вечно молодой, ничуть не изменившийся - он вряд ли меняется, ему, наверное, несколько сотен или тысяч лет! Еще в аэропорту я подумала, что возраста он какого-то неопределенного. Он застыл в том возрасте, когда его убили охотники из стойбища... Кир посмотрит на меня, удивится и скажет: "Да, ты сильно постарела, Майя! Боюсь, теперь не быть тебе моей женой. А впрочем садись в сани хури Мис-Хума, будешь мне помогать, поедем за новой моей возлюбленной, здесь уже нет ничего стоящего моего внимания!" Да уж... Нет! Прочь мрачные мысли! Но куда тогда девались прежние его возлюбленные? Где, например, младшая из сестер, которая воскресила его, положив кости в сомья?"
   Обессиленная тишиной, мраком, собственными фантазиями, Майя вздыхает, сворачивается в клубочек, будто ей холодно или же она хочет спрятаться в некоем тесном, но теплом и уютном убежище.
   Бояться нечего. Снаружи Лида. Когда есть кто-то рядом, можно прочитать страшную историю под горячее молоко и сладкий мед.
   Прежде, чем ее окончательно сморил сон, Майе в этот первый, но не последний сеанс сенсорной депривации открылось, что не бывает абсолютных тишины и темноты. Мрак - не чернота, в нем плавают искры, линии, круги, дорожки, тропинки, горизонталь и вертикаль, их перекрещение... Или это лишь результат переутомления? В детстве она зажмуривала крепко глаза, смотрела как бы внутрь себя, и тогда появлялись схожие фигуры. Не Кайгус ли показывал ей, маленькой, загодя карту Галерей? И тишина - не безмолвие, всегда можно услышать рой непонятных звуков - писки, визги, тягучие ноты, вибрацию, дрожание струны или древесной щепы. Призраки звуков, их тени. На уроке в школе говорили, что шум в ушах есть признак инфекционного заболевания. И Саша ей рассказывал, что Ефим Монин перед смертью кричал: "Я болен этим!" Однако в ту же секунду Майя осознала, что тени звуков - не одно лишь безумие. Слабые духом гибнут, измученные призраками, а сильные слагают из теней живую музыку. Мысль эта была столь ясной, что счастливая и испуганная Майя решила - сеанс удался, Кир говорит с ней из подсознания! Но затем она разобралась, что к чему. Кир все-таки пока не пришел.
  Она смогла даже заснуть, но и во сне он не пришел к ней, не было каких-либо сновидений или грез. Лида разбудила Майю по прошествии часа.
  - Нам придется остаться тут на несколько дней, верно? - догадалась Лида.
   Они обосновались в "Хонге" - тайно от всех, как думали. Позднее выяснилось, что некоторые люди знали о них, но не выдали полиции.
  Первый сеанс сенсорной депривации принес разочарование. Ко второму, назначенному на вечер, Майя приступила с вернувшимся страхом и тайным желанием повторно испытать разочарование. И, конечно, получила желаемое.
   На следующий день Майя не боялась. Знала, что, скорее всего, сеанс пройдет без изменений. Так и случилось. К вечеру она совсем не беспокоилась. Депривация ей даже наскучила. Иногда она уже сомневалась в существовании человека по имени Кир Торев, но затем вспоминала о произошедшей с ней перемене и думала: "А вдруг это всего навсего Железная Шерсть, лесное наваждение?"
   Тогда в темноте Мая смеялась, вызывая у Лиды беспокойство и недоумение. Она заглядывала в кабинет и видела подругу, которая валяется в центре кромлеха муз и явно дурачится.
   Пятый сеанс принес изменения. Майя окончательно убедилась, что рисунки в темноте представляют собой разрозненные и перепутанные фрагменты схемы "Хонги" из Зеленого холла, а хаос звуков-писков немного упорядочился и стал походить на отдаленный шум океана в раковине или же гул рукоплесканий. Но то были слишком смутные знаки - скорее порождения сознания Майи, чем сигналы Торева.
   Надо ждать.
   Удивительная жизнь сложилась у Майи и Лиды в пустой "Хонге". Из боязни обнаружить себя, они не включали свет и пользовались свечами и фонариками, бродили с ними по коридорам, комнатам. Полицейские жили в небольшой сторожке возле менгиров и редко появлялись в главном комплексе. Они заметили мерцающие огоньки, которые передвигались за окнами, но притворились друг перед другом, что ничего не видели - поздним вечером и ночью, когда появлялись огоньки, никто из полицейских не осмелился бы войти в здание, где некогда угодили в жуткую ловушку их товарищи. Днем же они просто не помнили об огоньках - купались, гуляли, сдавали смену вновь прибывшим, которые предвкушали дежурство в "Хонге" как внеплановый отдых. Сдавали смену, удерживаясь от рассказов о призраках лесного отеля.
   Ночью подругам на потаенное крыльцо приносили съестные запасы - лепешки с творогом, завернутые в лопуховые листья, связки жареной и копченой рыбы, ягоды и орехи в пой тысси - посуде из березового нароста, оленье молоко, еще горячую щучью шурпу в котелке, охотничью колбасу, леваши - трубочки из ягодной патоки, пироги с грибами и чай.
   Своих благодетелей Майя и Лида видели довольно часто, но всегда на расстоянии - смуглые коренастые люди, непременно одетые в не по-летнему теплые национальные костюмы, оставляли съестное на крыльце и удалялись, почтительно кланяясь на ходу, пятились в сторону леса, бормоча на незнакомых языках добрые пожелания и увещевания, а может и заклинания. Позвякивали только в темноте браслеты и ожерелья из монеток, последним исчезал за деревьями их благоговейный шепот. Разумеется, эти люди не выдали бы Майю и Лиду полиции.
   Майя вглядывалась в лица ночных гостей, уверенная, что многие из них посещали "Хонгу" и раньше, пировали с Киром, пели и танцевали в театре, но и при дневном свете они казались ей одинаковыми, а уж в темноте их непроницаемые физиономии вовсе ставили ее в тупик. Она искала девицу, которая понравилась ей на представлении, но в толпе благодетелей ее не было видно. "Может, она уже в Галереях?" - думала Майя. Впрочем, за спинами мужчин, доставлявших подарки, угадывалось женское присутствие - тихий смех, шепот, советы возгласы.
   Однажды Майе привиделся Килтырой Шамагиров, именно привиделся - то ли приходил, то ли нет. "Вроде бы его предки были шаманами". - смекнула Майя, и эта мысль почему-то ее успокоила.
   После пятого сеанса Лида, опрокидывая в рот пригоршни земляники из лукошка, спросила:
  - А почему бы нам не искупаться?
   Они не купались в озере, так как пляж проверялся достаточно регулярно, а разыскивать другие пляжи на территории "Хонги" было небезопасно. Подруги купались в одном из малых бассейнов на первом этаже, где чистая и пресная вода обновлялась, вытекая из пасти бронзового льва, схваченного персепольским грифоном. Но, верно, без конца плескаться в этом бассейне (большой пока пуст и сух) все-таки было нельзя - Лида как-то обнаружила в воде ряску.
  - Надо просто почистить бассейн, - сказала Майя вяло.
  - Брось! Неужели тебе самой не хочется покупаться вволю?
  - Хочется, - уныло подтвердила Майя.
  - Сейчас почти полночь, - Лида глянула в черное окно. - Самое время пробежаться до озера, выкупаться и обратно! Только...только нам придется раздеться догола.
  - Ты с ума сошла! С какой стати?
  - На случай, если встретимся с полицейскими. Голыми мы их напугаем.
  - Напугаем? - Майя усмехается недоверчиво.
  - Не смейся. Ты представь - ночь, лес, две прекрасные обнаженные девушки... Полицейские примут нас за нимф, сирен! А где ты видела нимф в купальниках? Нет, моя милая, наши прелести - наше спасение!
  - Я не знаю... - Майя колебалась.
  - Повторяю, на случай, если мы встретим полицейских. Но мы будем осторожными, конечно.
   Лида рывком сняла блузку.
  - Побежали? - спросила она, улыбаясь.
  Растрепанная, возбужденная.
   На мгновение Майи снова почудилось, что ее заманивают в ловушку. И пока раздумывает, глядя на лохматую подругу, Лида раздевается догола и приоткрывает входную дверь, ежится с удовольствием на ночном ветерке.
  - Ты идешь? - оборачивается Лида.
   В глазах Майи вспыхивают огоньки - или же это лишь отражение пламени свечей, задрожавших от сквозняка? Зрачки Майи расширены и искрятся, как на Маутнюрм, в доме Помещика Клима, когда к ней в ванную постучался Кир.
   Решение принято моментально. Майя скидывает одежду и устремляется за Лидой, с некоторым запозданием понимая, что бежать босиком по устланной шишками земле с выпирающими корнями и камнями совсем нелегко. "А где вы видели нимф в тапочках?" - думает Майя рассеянно.
   Тем не менее, бежала она на удивление легко - не спотыкаясь, не раня пальцы о камни и корни, но все равно едва поспевает за Лидой, которая опережает ее на десять или пятнадцать шагов-прыжков. Вон она, там, впереди... Лида сложения миниатюрного, но правильного, светлые ее волосы скачут вверх-вниз, косточки тела тонкие и хрупкие, только попка - круглое белое пятнышко, будто маленькая луна в ночном лесу, такая же светлая, холодная и манящая...
   Вырвавшийся из глубин леса поток воздуха, словно порожденный стремительным перемещением некоей массы, обогнал Майю, взъерошил волосы Лиды, покружился, обволакивая и вплетая в пряди девушки листья и хвойные иглы, поднятые небольшим смерчем... Ушел к озеру и несколькими высокими, но скоро утихшими волнами ударил в подножия ледниковых валунов.
   Майя невольно приостановила свой бег, тогда как Лида только вскрикнула коротко и смешливо, а затем продолжила путь к озеру Холой. "Неужели она совсем не боится? - подумала Майя в смятении. - Ведь мы же просто две сумасшедшие девчонки! А здесь лес, через который бежим - дети, заблудившиеся дети... им надо убежать от Медоедки, добраться до родного дома..."
   От этой догадки подкашиваются ноги - лес внезапно утрачивает свою красоту, которая когда-то остановила следователя Малтина, и превращается в лабиринт.
   Ревность. Вот что придало сил Майе. Она догадалась, сколь сладостно было Кайгусу преследовать маленькую круглую луну Лиды Беляевой в ночной темени. Майя отлично бы поняла откровения Насти Пелымовой о сути бега через лес для всякой женщины. И надо же - какая деликатность! Устыдился Майи, только покрутился рядом с Лидой, но не стал "морозить девку"...
  Гнев помог Майе сориентироваться. За деревьями она увидела озеро, услышала плеск под пятками Лиды, шум воды, поднимающийся до колен девушки и выше, выше... "Беги, идиотка!" - приказала Майя себе.
  Наконец она настигла Лиду - вместо изменщика Кира.
   Смытый с пяток Лиды растительный сор плавал на поверхности воды. "Только я могу мыть ножки под кувшином Клодиона, только я заносила с Киром сор в постель!" - возмутилась Майя, но уже в следующую секунду забыла обо всем, предавшись веселому беззаботному купанию - визг, смех и крики девушек переполнили берега, отогнали тишину дальше в тайгу, взбаламутили песчаное дно.
   Берег освещали несколько статуй и композиций, да еще в кустарнике чуть в стороне от пляжа, мерцали гнилушки - тот участок, наверное, был заболоченным, там крякнула потревоженная шумом дикая утка, затем тяжело поднялась в воздух и полетела к западному берегу, покрытому обширными зарослями камыша - излюбленными птичьими угодьями.
   Часто брызги, взметаемые играми девушек, падали на статуи и скатывались флюоресцирующими светляками. Вот шуму-то, вот блеску-то было! Две сумасшедшие девчонки, они совсем не беспокоились о полицейских, которые засели в сторожке. Майя первая была потревожена и вернулась в реальный мир - временами она чувствовала, что под водой ее тело касаются невидимые быстрые тени, то ли рыбы, то ли водоросли. Но вряд ли то были рыбы - их отпугнули бы шум и плеск. Что до водорослей, то при Кире дно у пляжа тщательно очищали от всякой растительности. Неужели дно снова зарастает? М-да, здесь требуется присмотр хозяйки!.. Однако что-то подсказывало Майе - не водоросли скользят между нею и Лидой, руки Майи ловили только темную воду, призрачно-светящиеся брызги, отражения статуй, но не зеленые нити. Майя ждала прикосновений, а потом в страхе откатывалась от них, поднимая волны. И все же возвращение к привычной действительности не было полным - когда Лида вскарабкалась на удобный замшелый валун, когда, не предупредив, запела на всю "Хонгу", Майя не остановила подругу, встала рядом, положив ладонь на скрытый ракушками озерных моллюсков петроглиф, склонила голову к плечу, улыбнулась.
   Затем на пляже возник полицейский.
   Один. Самый смелый.
   Другие, замерев в тех же позах, в каких только что вели неспешную беседу, остались внутри сторожки. Рев человека-медведя напугал бы их меньше, чем прекрасное пение Лиды Беляевой.
   Полицейский пришел не для того, чтобы арестовать девушек. Он пришел потому, что просто не мог не прийти, отказаться от приглашения, когда неожиданно дверь сторожки распахнулась в ночь - у старшего дежурного едва не случился сердечный приступ. А самый смелый вышел за дверь. Никто его не удерживал.
   Завидев смельчака, Лида хищно изогнулась и сползла с валуна, причем исключительно ловко, хотя обращенный к берегу склон камня был гораздо неприступнее того, что повернут был к озеру.
   Полицейский, не отрывая взгляда от обнаженных девушек, двинулся прямо в воду. Очень медленно, не снимая ботинок и одежды. Лида продолжала петь, но постепенно ее захватывал собственный танец, диковинный и завораживающий, похожий на все ускоряющееся вращение суфийских дервишей и в то же время на кружение в русском народном танце. Странная пляска, "навораживающая добрые плоды", как сказал бы Саша Векслер или жрица-браврония. Лида уже вовсе не пела, задыхаясь от стремительного вращения, но звуки ее песни все еще дрожали и вибрировали в звездном небе, ноги взбивали пенный озерный бурун, кожа ее светилась, из леса доносились, аккомпанируя ее танцу, мелодии санквылтапа, пастушьего рожка, барабана, тора и варгана. Словно опять в театре очутилась Майя и опять она только зритель.
   Уже по колени в воде полицейский, но Лиде танцевать нетрудно - там, где она кружится, мелководье, песчаная, плотная и ровная площадка. Будто сцена.
   Неизвестно, чем бы это окончилось, но тут Майя окончательно проснулась и схватила, повалила Лиду. Боковым зрением Майя успела заметить, что полицейский, оступаясь, падая и отплевываясь от воды, спешит с пляжа прочь, оглядывается, и выражение лица его совершенно безумное.
  - Он теперь всем о нас расскажет! - хрипит яростно Майя, толкая Лиду, и тоже кашляет.
   Лида безучастно смотрит в небо, лежа на мелководье.
  - Нет, - возражает она уверенно. - Он никому и никогда ничего не расскажет, разве что очень и очень не скоро, под большой тайной. Может быть перед смертью правнукам...
   Она закрывает глаза.
  - Ох, я так устала! - жалуется Лида.
   На следующий день выясняется, что она оказалась права - в "Хонге" тишь да гладь. После ночного выступления Лида спит без задних ног. Майя пьет чай с мелиссой на кухне, исполосованной солнечным светом, двери открыты на розарий. В вазочке кончается подаренное местными жителями варенье из ревеня, смородины и жимолости. Майя с чайной ложечкой выходит из кухни в розарий. Повинуясь наитию, особенно неумолимому тем утром, Майя нагибается к распустившимся розовым бутонам. В сердцевинах цветов она находит вкусный джем, пробует его сначала осторожно, кончиком языка, потом забирает сгустившийся до состояния джема нектар ложкой. Он приятно разбавил устоявшийся во рту терпкий вкус чая.
   Джем из сердцевин роз, которого не могло быть там.
   Майя безошибочно истолковывает свою находку как знак.
   Знак разобраться, что к чему, и выслушать историю - не исключено, что страшную.
   Постукивая себя по лбу вылизанной досуха ложкой, Майя вернулась в дом и разбудила Лиду.
  - Что случилось? - пробурчала, зевая, Беляева. Она была снова лохматая, но теперь в ней не ощущалось никакой угрозы.
  - Ты мне нужна, - Майя протянула подруге кружку чая. - Позавтракаешь у двери Торевского кабинета.
  - Сеанс? - поморщилась Лида.
  - Да. И у меня предчувствие, что на этот раз все получится - слушай в оба уха!
   Они расположились на привычных местах - Лида уселась с кружкой чая у двери, а Майя уединилась в кабинете, замкнутая магическим кромлехом муз. Темнота и тишина были уже не ледяной бездной, но теплой материнской утробой. Майя так привыкла к некогда пугавшей ее сенсорной депривации, так сладок был появившийся вовремя розовый джем, что она с исключительным самообладанием встретила знакомое движение воздуха, проскользнувшее по линии кромлеха и после ближе - внутри круга.
  - Кир! - воскликнула Майя, против воли начиная сотрясаться крупной дрожью.
   Она поспешила назвать его имя, чтобы увидеть точно своего возлюбленного, а не что-то другое.
  - Кир! - произнесла она снова.
   Волосы ее на затылке поднял словно бы сквозняк.
  - Да, Майя, я здесь, - провалилась куда-то тишина.
  - Кир! - повторила Майя вопросительно и требовательно, хватая пустоту вокруг. - Ты где?
  - Рядом, но не пытайся дотронуться до меня. Бесполезно. Мы будем только говорить - ты сама этого хотела.
  - Прежде всего, я хочу знать, кто ты?
  - А что говорят твои друзья?
  - Саша Векслер сказал, что ты Велес, Волос или Волох, древний скотий бог, повелитель потусторонних пастбищ, вечный противник громовержца, то есть...
  - То есть чуть ли не дьявол, - закончил Кайгус. - Но это распространенное заблуждение - весьма нечестное, кстати, и удел слабых душ! А что сказал Илья?
  - Что ты меня не любишь, что твоя любовь - мистификация, просто часть некоего плана, страшного неведомого плана, грозящего всем нам гибелью! Вот что он сказал!
  - И это, похоже, тебя волнует куда больше изысканий Векслера?
  - Да!
  - Илья - дурак, а Саша - умный парень, однако он часто меня смешит. Он продвинулся дальше, чем я предполагал, но никогда ему не дойти до конца, не взобраться на крону, не войти в Галереи! Интересно было бы с ним потолковать, я несколько раз пытался, но он боится меня, а я не намерен приноравливаться к его страхам...
  - Подожди, - вздохнула Майя. - Ты так легко, походя, обозвал Илью, а я другое должна была услышать - что ты любишь меня, а Калашников солгал, солгал и еще трижды солгал!
  - Появившись тут, я признался, что люблю тебя, а Илья Калашников все-таки не всегда лгал. Он, например, правильно расшифровал надписи в подземелье Красноярска-Х и значение idola theatri для Варкова. Тем не менее, шансов на успех и у Ильи мало...
  - Почему?
  - Вот Саша любит тебя, его любовь - путеводная звезда. Если он постарается, оценит по-настоящему свои чувства, то преуспеет больше, нежели исполняя нелепые змееборческие обряды.
  - Но ведь Илья тоже любит.
  - Кого? Полину? Он ее не любит, он ею увлечен, что неудивительно, учитывая, какая Полина завлекательница. Илья упустил уже Диану, потому что она загадывала ему загадки, а чтобы их отгадывать, у него не было сил - слишком занят собой и любованием новых и старых переживаний. Илья - старик, в худшем смысле этого слова. Мне тысячи лет, я не люблю стариков, Майя, хотя мне часто приходится иметь с ними дело - на моих пастбищах, в лесу и в мастерских. Я отдал приказ - Илья обречен, но не я вынес приговор, а он сам, потому что нельзя надеяться на интермундии, когда знаешь, что есть солкит, открывающий путь из мира в мир до бесконечности...
  - Ты мне говоришь о надписях, о потаенных чувствах и мыслях Ильи... Ты был с нами на открытии аквапарка?
  - Конечно.
  - Мы все это ощутили.
  - Ты веришь, что я Велес?
  - Я не верю еще, что ты Кайгус, а ты меня спрашиваешь о Велесе! - вспыхнула Майя, неизвестно на что рассердившись.
  - Да, спасибо, - помолчав, ответил Кир. - Вероятно, ты окажешься у цели скорее Векслера, если будешь видеть во мне только своего Кира, но иногда полезно послушать и очередные выкладки Саши - довольно любопытные.
  - Мне кажется, он часто становится жертвой idola tribus, - призналась Майя.
  - Нет, нет, пока он совершенно правильно связывает цепочки... Увлеченно ищет Каменный цветок, а не просит меня его показать. Зачем он ему? Цветок в моей Комнате Завязанной Лыком, как и прочие образцы. Подыскивайте ключи к ней.
  - Ты там хранишь все идолы?
  - Да.
  - Ефим Монин попал туда? Он в Галереях?
  - Нет! Он спит под дверью - верный, но трусливый пес!
  - Ты так жесток...
  - Многие народы согласились бы с тобой.
  - А был хоть кто-нибудь, кто открыл дверь и завладел идолами?
  - Великое множество людей. Но хитрость в том, что ровно половина образцов не существует, другая уже есть, но запомни - это вечная пропорция.
  - Что такое Галереи?
  - Мир.
  - Наш? Твой? Потусторонний? Это иное измерение? Будущее? Прошлое?
  - Ты сама себе ответила. В общем-то, все варианты правильные.
  - А ты хозяин Галерей?
  - Разве не ясно, что да?
  - Тогда кто же ты на самом деле?
  - Хм, ты только что придумала столько определений моим Галереям... Не перечислишь ли также и кто я такой?
  - Не хочу! Почему бы тебе не ответить кратко?
  - Я мойе Кайгус.
  - Человек-медведь?
  - Да.
  - Это же нелепость, миф! Господи, неужели ты веришь, что можно всерьез принять историю о заблудившейся женщине, трех сестрах и воскресшем чудовище?! Пусть это было две, три тысячи лет назад - какая разница? Не могло такого просто быть! Ты говоришь, что действительно жила когда-то девушка, которая была твоей женой и собрала твои косточки в сомья?
  - Да.
  - И где она сейчас?
  - Там же, где и раньше, - голос Кира пришел будто дальнее эхо.
   Майя перевела дух.
  - Она жива?
  - Жива, но здесь ее нет, - вернулся Кайгус.
  - Я...я однажды встретила тут в "Хонге" какую-то местную девушку... она участвовала в представлении, а потом...
  - Нет, она просто похожа на ту, которая собрала мои косточки.
  - Мне без разницы! - выкрикнула Майя. - Ты спал с ней?
  - А ты кого спрашиваешь?
  - Тебя, кого же еще!
  - Своего Кира?
  - Да!
  - Я не спал с ней.
  - А что делали Кайгус или Велес? - прошипела Майя.
  - Неужели ты веришь, что можно принять историю о человеке-медведе и скотьем боге? - передразнил ее Кир.
  - Верю!
  - Хорошо, - многозначительно молвил Кайгус.
  - Ты не ответил на мой вопрос!
  - У Кайгуса немало прекрасных невест, три из них тебе хорошо знакомы - Диана, Лида, Оксана. Вот, кстати, пример глупости Ильи - он намеревался провозгласить и тебя невестой, но я вовремя предупредил столь нежелательное развитие событий, задействовав Калашникова-старшего, и в итоге корону третьей невесты получила Оксана Сверкан - все правильно, она этого достойна. Но ты, Майя, не моя невеста, ты - моя половина!
  - Запертая в Комнате Завязанной Лыком? - усмехнулась Майя.
  - Эта дверь изнутри всегда открыта.
  - Так какая же я тогда половина, Кир - та, что существует, или та, что только воображаемый идол?
   Кир подумал и ответил:
  - Зависит от тебя.
  - Опять загадки!
  - Здесь всегда так. Только не уподобляйся людям, которые в лесу уже не хотят ничего искать, а просто разлеглись и спят. К таким непременно приходит хозяин тайги и ломает их. Ничего страшного - это как встряхнуть смешение цветного песка, масла, стеклышек, ракушек и смальты, а потом составить новые узоры...
  - Узор хорошо видится с высоты птичьего полета, - вдруг пробормотала Майя.
  - Именно!
  - Полина думает, что я птица.
  - Она ошибается.
  - А кто же птица?
  - Неважно. В какой-то мере и ты, но ты не мурия, ты - моя половина, забыла?
  - Судьба моя решена, да? - улыбнулась Майя невесело.
   Поколебавшись, Кир ответил честно:
  - Нет. И твоя история, и истории Саши Векслера, Ильи Калашникова, следователя Никиты Малтина, других, еще не определена. У тебя есть невероятное преимущество, конечно... А остальные идут ко мне, страшно рискуя - трагичность их положения в том, что для них приближаться ко мне есть и спасение, и гибель. Я, знаешь ли, на редкость непредсказуем. Один известный дрессировщик сказал: "Грош цена писателям, сделавшим из медведя доброго персонажа. Это самый коварный и непредсказуемый зверь. Настроение у него меняется мгновенно, от ласкового до свирепого. Каждую секунду надо быть готовым к неожиданностям".
  - Кир, хватит шутить!
  - Я и не думал. Это документальное свидетельство.
  - А я-то думала, что ты справедлив.
  - Кто тебе сказал? Никогда я не был справедлив.
  - Ты клевещешь на себя, - грустно сказала Майя.
  - Спроси у моей тети, - посоветовал Кир.
  - Да, твоя тетя! - воскликнула Майя. - Про нее все забыли. Разве может быть у Кайгуса тетя?
  - В действительности она мне скорее пр-пра-пра-пра...внучка, да и то не по прямой лини. Родственница в стадии "седьмая вода на киселе".
  - Она знает, кто ты?
  - Нет, она всерьез полагает, что я - единственный сын ее сестры.
  - А твоя...э-э... мама? Она реальная женщина?
  - Выясните сами, пожалуйста. Потом расскажите мне - тоже сгораю от любопытства!
  - Ты опять смеешься!
  - Начните хотя бы с того, что это тоже три сестры.
  - И что?
  - Ничего. Думайте.
  - Ты будешь помогать нам? По крайней мере, Саше - ты же ему вроде симпатизируешь?
  - Я уже помог ему.
  - Имеешь в виду записи, которые передал ему?
  - Записи - ерунда!
  - Но этими записями ты разрушил наше счастье, зазвал в "Хонгу" полицию, я не понимаю зачем...
  - Такова была моя ВОЛя.
  - Иди ты к черту, Кир Торев!
  - Доверься мне...
  - Я чувствую себя пешкой...
  - Саша бы сказал "надкусанным яблоком". У Векслеров на даче фруктами часто пользуются вместо утерянных шахматных фигур. Диана Комлева тоже кое-что в этом смыслит, хоть и не ездила в Абакан.
  - Она в Галереях?
  - Да.
  - А остальные - Лида, Оксана?
  - Что "остальные"? - Кир напрягается.
  - Ты заберешь их?
  - О да, - сладострастно подтверждает Кайгус.
  - А если я их предупрежу? - зло спрашивает Майя.
  - Ну и что? Они знают, что идут ко мне.
  - Невесты Кайгуса... Ты обращаешься с ними, как с настоящими невестами?
  - Я не могу тебе ответить за них. Спроси невест, когда они соберутся вместе.
  - Ты изворотливая гадина!
  - Мы же выяснили, что змей тут не при чем, - рассмеялся Кир. - Я только прислушался к тайным мыслям и чувствам этих чудесных девушек, а выбирали их в невесты ребята на вечеринке - Илья просто озвучил общее мнение, что бы там ни бурчала обиженная Винига. Из пятен, невразумительных от алкоголя и гормонов, пятен настроений и впечатления я составил тест Роршаха, превратил его потом в картину Поллока, нужную мне. Ты, Майя, спрашиваешь - буду ли я помогать вам? А портрет мой разве не подсказка, не тест, не картина? Редко кто сейчас читает рельеф, последними были мои американские друзья - строители маундов и обитатели долины Наска. В этой части света древнее искусство давно утрачено - хакасские, южноуральские и украинские степи распаханы и засеяны. Один парень из Нью-Джерси вспомнил давеча о своих великих предшественниках и постучался ко мне, я его впустил. Возможно вам пригодится его опыт.
  - Кто он такой?
  - Ты заметила, что задаешь мне этот вопрос чаще всего?
  - А ты заметил, что чаще всего на вопрос отвечаешь вопросом?
  - Верно! Но координаты американца не требуй - он умер, а у Галерей координат нет. Зато остались на земле его творения.
  - Тебе понравился мой кромлех?
  - Если бы не понравился, я бы не пришел.
  - А круги на полях - твоих рук дело?
  - Это сны исчезнувшего искусства. Разные формы для ключей к Галереям.
  - Где еще нам искать подсказки?
  - В языках. Даже наша письменность - кириллица - несет отпечаток моего имени. А любая письменность сродни магии. Подумай, откуда происходит обозначение "устье" для места, где кончается река. География - моя биология! Строители маундов хорошо это понимали. А эмоциональный ландшафт - мое давнее увлечение.
  - Какой, какой ландшафт?
  - Вокруг столько прекрасных женщин... - продолжает Кайгус, будто говоря с самим собой. - Ревнивец Саша утверждает, что я невозможно похотлив, и зачем-то даже вспомнил бедного Гийома де Палерно, а следовало бы - Гораполлона, ведь меня обуревает сладострастие иного рода... Илья бы понял меня не хуже творца из селения Кахокья, строителя "Птицы" или автора "Великанши". Что? Ты о чем-то меня спросила? Кахокья находится в штате Иллинойс, "Птица" в Айове, а "Великанша" - рядом со славным городом Житомир. Впрочем, не так давно мне явился печальный призрак и сообщил, что Кахокья вот уже несколько веков как исчезла с лица земли - с лица, отметь! Нашел чем удивить - я отослал его обратно, пусть живет теперь в айовских маундах. Меня не интересует продолжает ли жить доныне то селение или нет. Однако мне достоверно известно, что город Житомир здравствует и доныне. Но бог с ними обоими!
  - При чем тут женщины? - хмурится Майя, и даже во мраке Кир чувствует это.
  - Впервые я задумался над составлением ландшафта для своего ранимого сердца, прохаживаясь осенью вдоль ручья, где набирала воду хитрая младшая сестра, умевшая печь восхитительные пирожки с ягодами... Я говорил тебе, что меня убили осенью?... У ручья я ждал свою сбежавшую жену и подглядывал за остальными девушками стойбища, ощущая светлую печаль, которая погубила Илью, но в жадных зрачках я переплавил ее в радость, которая позволила мне в мгновение ока обхватить всех чутких и не оглядывающихся дев того стойбища, что было несложно, учитывая их боязнь тишины и обязанность ходить по грибы-ягоды в тайгу... С той поры из них я и составлял свой ландшафт. Однажды мне надоело рыскать по огромным малонаселенным пространствам, и я позволил людям построить Усть-Ключ, поселки, фермы, курорты, паулы... Университет - тоже хорошая идея! Так много пищи для меня... Выпью же сбитня за прогресс, пусть даже он для меня весьма относителен!
  - Много пищи, да? - прошептала яростно Майя.
  - Погоди, я тебе расскажу... О тех, которые почуяли меня только сегодня... Например, девушка с телом узким и длинным, с аккуратными округлостями, конский хвост ее прически невероятно пышен, она жалеет, идя через лес, что ее черные джинсы слишком плотно облегают ее тонкие ноги - она не может бежать слишком быстро... Есть еще студентка в красном костюме, у нее черное белье и голубые глаза, она мечтает подняться в горы, но и боится высоты, ее волосы с рыжеватым отливом достаточно длинные, чтобы мне настигнуть ее, схватить и поднять на Монинг-Тумп... В подземных торговых рядах на проспекте Пенды я увидел и двух козочек, прогуливающихся парой, они словно с витрины, с края их коротких юбочек можно запросто сорваться в пропасть, о чем наивные козочки не подозревают, у них мысли закручены в античные и боттичелевские кудри, девочки эти думают, что прилавки подземного торгового центра опоясывают вес земной шар... Еще не знаю, не уверен, нужны ли они мне? Закрыть ли за ними наглухо какую-нибудь дверь, напугать, утащить в берлогу или же на пастбище, где я буду пасти их, поставив на соблазнительные четвереньки, наигрывая им на санквылтапе? А другая девушка мала - ей, пожалуй, нет еще двенадцати, она светла и добра, встретилась мне в шортиках, бедра у нее еще худые и уже загорелые - я люблю солнечные прикосновения. Так и впился бы, не отпускал, покуда не сказала бы, на что осмелится в своей жизни, не поклялась бы, что не забудет свои худые бедра с отметинами моих зубов! Что кривишься? Разве не читала сказок? Кто заходит к медведю в гости без спроса? Маленькие девочки...Четвертая...
  - Замолчи!
  - Из них я собираю узоры, потому что нет лучшего способа захватить равно внешнее и внутреннее пространство, как через женщину.
  - Заткнись!
  - Неужели тебе не интересно?
  - ...!
  - Потрясающе! - хохочет Кир. - Иногда я понимаю дьявола, который покупает человеческие души!
  - А ты не дьявол?
  - О-о, - тихо протянул Кир. - И не на дейтесь, и не надейтесь... В отличие от него я не заключаю сделок. Хоть и божество богатства.
  - А твой торг с Харлампием Мониным?
  - Это не торг, а тест, вроде того, что предложила вам Лариса. Я пытался объяснить Харлампию, он бы спасся, если бы повнимательнее вглядывался в карту, что сам и писал!
  - Ты говоришь о душах, но и телами не брезгуешь! - заметила уязвленная Майя.
   Кайгус не ответил.
  - Молчишь?
   Долгая пауза, которую прервали странные звуки. С немалым запозданием Майя догадалась, что это смех Кайгуса.
  - Я кивнул.
  - Самое омерзительное состоит в том, что за твоей высокопарной речью скрывается обыкновенный инстинкт самца, желающего оплодотворить наибольшее количество самок!
   Велес неожиданно легко согласился.
  - Да, в чем-то ты права. Но меня ты пока судишь несправедливо.
  - Еще бы! Кто сказал тебе, что я буду справедлива? Я же твоя половина!
  - Верно. От Майи справедливости не жди, - пробормотал Кайгус.
  - Попроси свою пирожницу, вдруг она будет добрее?
  - Ты напрасно иронизируешь, та древняя история для меня вовсе не прошлое, в любой момент я могу вернуться туда, и так было всегда, так я живу, а иначе сердце бы мое не выдержало многократных разочарований. Для зверей есть только настоящее. История - это расположение элементов во времени, и если ты знаешь только настоящее, то ни с кем не прощаешься навсегда.
  - Ни с кем не прощаешься навсегда, - повторила взволнованная неожиданно пришедшей мыслью Майя. - Вот почему ты не жалеешь людей! Саша рассказывал мне, как ты прощался с тем полицейским... Теперь скажи, ты на самом деле приказал убить того человека...в лесу....или то был просто фокус, голограмма?
  - Да. Нет.
  - Что - да? Что - нет?
  - Я погубил много людей. А голограммы я приберегаю для сопра.
  - Боже!.. Мой принц...он все-таки чудовище!
  - Один единорог - а единороги, к твоему сведению, хорошо осведомлены о девичьей природе - утверждал, что девочки - тоже чудовища. Мы подходим друг другу.
  - Ты опять играешь, просто играешь словами...
  - Я губитель! - сказал Кайгус. - Это свойство мое! Ты не можешь обвинять воду в том, что в ней тонешь, лучше...
   Он замолчал.
  - Лучше... - повторила Майя. - Что лучше?
  - Научись плавать в ней. Ты не можешь обвинять огонь, когда обжигаешься - лучше грейся у него и готовь на нем чай, под который выслушаешь мои удивительные истории. Ты не должна обвинять Кайгуса, лучше подумай над его загадками. А обвинять, хм...
   Майя ничего не видела, но была уверена, что существо во мраке пожало плечами, если они у него, конечно, были.
  - Нелепо обвинять тайфун в том, что он губит людей. Они просто гибнут, столкнувшись с ним, вот и все! Майя, я - стихия, наделенная личностными качествами. Два основных моих элемента, распределенных не во времени и пространстве, а где-то посередине, взаимосвязаны по горизонтали и вертикали. Для меня невозможно поступиться истиной, поддаться жалости. Невозможно! Я решаю, кто будет поднят до небес, а кто послужит лишь гумусом моему лесу. Я охватываю людей и задаю им вопросы. Но и отвечаю тоже! Кто справился - честь ему и хвала, а кто нет - уж не взыщи, стихия безжалостна! Только не думай, что горизонталь есть добро и награда, а вертикаль - зло и воздаяние. Всякое бывает.
  - А чаще всего?
  - Обычно выбирает мужчин - личностное мое начало, а судит - стихийное. С женщинами получается наоборот.
  - Почему?
  - Майя, я сам принадлежу к мужскому роду-племени.
   Теперь она не отвечает ему. Прячется в темноте.
  - Доверься мне, - заклинает ее Кайгус. - Как однажды ты уже доверилась мне. Давно. У старого понтона на озере Уйлагыл. Все тебя покинули, но только не я. В то время ты привыкла доверять мне, Майя. Когда упала и чуть не захлебнулась, то без колебаний приняла мою протянутую лапу...
  - Нет, - прошептала Майя.
   Преданная забвению невероятная картина возвращалась к ней из детства, погребенная годами и исцеляющим многоэтажным стихотворением. Над тем событием мучительно раздумывала маленькая Майя Киверник, кто ей теперь ближе - родители или ее медведь? Теперь, когда ее, брошенную в одиночестве, охранял лишь он, обслюнявленный любимец, ростом с Майю - вероятно поэтому он с легкостью вытащил ее из воды обратно на понтон... Его шерсть вдруг вздыбилась, глаза из пуговиц зажглись ослепительным и осмысленным огнем, начинка тела из опилок и ваты налилась огромной силой, он протянул ей прежде мягкую безвольную лапу, которая стала крепкой и цепкой, бумажная красная пасть с белыми клыками ожила, и маленькая Майя слышит добрый и нечеловеческий голос своего Медоедки: "Не бойся, я спасу тебя!" Она хватается за лапу и оказывается на понтоне, Медоедка греет ее своей неожиданно густой и теплой шерстью, под которой словно бы струится горячая, согревающая Майю, кровь, он рассказывает Майе сказки. Голос его, и сила, и тепло внутри утихают, отступают по мере приближения людей - и вскоре Майя может нести любимую игрушку на руках, последним пропадает голос, нашептывающий ей удивительные истории...
  - Ты верила в меня и не сомневалась, что это возможно - чтобы плюшевый медведь ожил и спас тебя!
  - Нет, я сама выбралась, тебя там не было! Мне сказали, что я...
  - Если бы меня там не было, ты стала бы утопленницей! Моей мурией! - взревел Кайгус.
  - Все случилось так давно, - говорит Майя, будто не слыша ужасного рева, - что мне... легче поверить в Медоедку, спасшего меня, чем в то, что я выбралась самостоятельно.
  - Вопрос веры - вопрос реальности, Майя. Ты спрашивала меня о легендах: о женщине, заночевавшей в берлоге, о Хосядам, трех сестрах, о Комнате завязанной лыком. Спрашивала, куда делась младшая сестра, неужели я действительно восстал из мертвых, выпав из сомья, и прочее.. Было или не было? Это все равно что шумерский дворик, Майя. Ты можешь в него поверить? Я видел его и опишу тебе тот дворик, где умещается любая легенда. Он существовал в апреле XXVIII века до нашей эры, то есть тысячи и тысячи лет назад, по ту сторону отсчета, когда и XIX век - не время Пушкина, дворянских балов, а неизвестно чего, это иной век другого измерения, зеркальное пространство, там и года идут в другую сторону. Царь Ашшурбанапал, например, родился в 669 году, а умер в 627! Понимаешь? Может быть он умер младенцем - забыл сделать вдох и умер, сократившись до эмбриона и потерялся в огромных пространствах дворца, потом его нашла служанка и положила в серебряный кувшин, сообщила придворным - пора, мол, провозгласить нового царя...
  - Да, меня этот обратный отсчет времени всегда ставил в тупик, - призналась Майя.
  - А апрель XXVII века до нашей эры - тем более подходящее время для всякого чуда, - продолжал Кайгус. - Шумерский дворик находится в городе Урук, построенном большей частью из глины. Великий город сейчас опять превратился в глину - частью он в средневековых мечетях, частью в современных постройках, а частью валяется на берегу реки Евфрат, и жизнерадостные чумазые иракские дети лепят из города Урук свои замки и плотины... Но это сейчас. А тогда, в апреле, город был вечен. В шумерском дворике жила семья: мужа звали Утухенгаль, жену - Нинхурсаг, у них двое сыновей - Эбих-иль и Ур-Нанше. Дворик залит природным асфальтом, везде косточки от фиников и сухие листья пальм. Родителей беспокоят слухи о продвижении племени лулубеев с востока. От лулубеев не осталось ныне и следа, но обитатели шумерского дворика в том апреле думают, что им предстоят грозные испытания - лулубеи осадили город Эшнунна и намереваются идти на Урук, где правит царь Гильгамеш. Но пока все спокойно. Из тростникового загона для скота вылетают мухи. Утухенгаль принес с реки рыбу и стоит посреди дворика, ругается - к его подошве прилипли финиковые косточки, он бородат, носит юбку из козьих шкур, Гильгамеш готовится к войне, Рим еще не построен, Нинхурсаг растирает зернотеркой ячмень, дети пасут скот и мечтают убежать на реку, чтобы возиться в глине... Все обыденно, это настоящее прошлого, обычный день из жизни шумерского дворика, но даже представив его в деталях, ты не сможешь вырвать его из мифа. Где с одинаковой долей вероятности пекут ячменные лепешки, будто мои земляничные пирожки, Эбих-иль вырастет и становится управляющим храмового хозяйства, а потом его статуэтка появляется в Лувре, царь Гильгамеш отвергает домогательства богини любви Иштар и находит траву бессмертия... Было или не было? Вкус лепешки, испеченной Нинхурсаг, столь же недостижим и непостижим, как и путешествие на край света за травой бессмертия. Было, наверное...Могло быть и то, и другое. Вот тебе и ответ на вопросы о Кайгусовых легендах. Если до конца поверишь во вкус моего мяса на пиршестве, устроенного в стойбище в честь вызволения младшей сестры, то примешь и необъяснимое исчезновение женщины, заночевавшей в берлоге, и Комнату Завязанную Лыком, и обман Хосядам, и возвращение Кайгуса, и, что особенно важно, почему я, при всем своем могуществе, не уничтожил охотников, когда они гнались за мной и тогдашней моей женой по лесу... Шумерский дворик - одно из врат Галерей, а вдобавок еще и иллюстрация для учебника или энциклопедии.
  - Никогда мне не понять этого, - покачала головой Майя.
  - Не принять? - оживленно переспросил Кайгус.
  - Я сказала "не понять"!
  - Мне послышалось другое.
  - У тебя вероятно особые взаимоотношения со временем.
  - О да, - подтвердил Кайгус.
  - Тебе знакомо одиночество, похититель женщин?
  - Мне трудно говорить о своем одиночестве. Это особое чувство. Иногда меня охватывает странное оцепенение - я сижу у лесного родника, далеко в тайге, кажется сейчас это место называется Очунье. В лесу еще много таких мест. Я размышляю над собственными поступками, мечтами и устремлениями, над своей природой - могу проводить в таком состоянии годы и века, просто наблюдая за жизнью вокруг, сосредоточившись, например, на берестяном свадебном ковшике хон ат маньнэ чаркат. Местные жители говорят, что это очень опасное и необычное мое состояние способно погубить неосторожного или вознаградить смельчака. Утверждают, что мои неторопливые размышления и переживание одиночества распространяются будто силовое поле, круг от брошенного в воду камня. В центре этого круга я, птицы, попавшие под воздействие Кайгусова одиночества, заливаются пуще прежнего, дикие звери говорят человеческими голосами или же ими овладевает тяга к прекрасному - они играют на чем придется, хоть бы и на щепке старого пня, у растений появляются диковинные свойства, в сердцевинах роз собирается вкусный джем, хмель, девясил и коноплю надо спешно заготавливать, чтобы приготовить волшебные напитки, выпадает светящийся снег, изменяются цвета и звуки, запахи... В воздухе ощущаются возросшие тоска и напряжение, человек тоже чувствует мое одиночество, которое заставляет вылезать из берлоги... Так начинается Весна...
  - Я родилась весной, - шепчет Майя.
  - Тогда я говорю с людьми, и с собой, думаю - ну что там у них, зачем они живут, и к чему бы это молоко, что льется в деревянную плошку оленевода, вспоминает ли та девушка о тени куста сирени, под которым она долго лежала и смотрела на небо, отчего и куда вознесся Енисейский кряж, сколько судеб навязло у меня в зубах, о том, затосковали бы кеты, если бы я исчез из их истории, затем я достигаю берегов Ледовитого океана и отдыхаю на скалах, усеянных мамонтовыми бивнями, выползшими из-под земли и снега... Зимой мой сон о здешнем крае крепче крепкого... Люди суетятся, но мне-то известно, что в момент наивысшего напряжения моего одиночества они валятся на колени и признаются мне в любви... Я же считаю века и забываю обо всем, кроме своей боли, проверяю, где она раскидана, по каким уголкам. Это, Майя, иной раз совсем безлюдные места, вроде разрушенного уральского святилища Хошлог или истоков реки Елогуй, там меня ждут лишь призраки, ждут моих ответов... Я сижу с ними, потом возвращаюсь в Усть-Ключ, иду в ночной клуб и оказываюсь в толпе, любуюсь девицами, новыми сестрами, мечтающими отправиться в лес - одна девчонка на днях очень испугалась, я был неосторожен, она что-то такое увидела в темноте дискотеки... Без обид, Майя... Вы не пешки, скорее сладкие яблочки. Хоть я вас и ем, а вы для меня и произрастаете. Шаманы, дремлющие в чумах посреди заснеженных просторов, хорошо это поняли. Они всегда рады моему приходу. Кстати, и Ефим Монин более всего страдал именно потому, что после пурги я не приходил к нему.. А зачем? Ты, Майя, должна тоже меня понять, ты - девушка, построившая клепсидру. Промежутки между твоими привязанностями - мое одиночество. Майя, Майя, ты мне идеально подходишь, ты почти Кайгус, ты так же жестока, как и я, но требуется, чтобы я рассказал тебе о вертикали тоже. Да, бывает, что я отчаиваюсь - не в силах сдержаться, я кричу, и все приходит в тоскливое и яростное движение.
  - Я слышала...
  - Это и есть крик не только боли, но и одиночества. Я всегда с кем-то и всегда один, мне нужно и ваше маленькое время - прошлое, настоящее и будущее, а остальными вычислениями займусь я сам! Я вечно голоден, Майя, поэтому и завлекаю вас в лес, туда, куда вы мечтаете отправиться, но боитесь в том признаться, мы устремляемся друг к другу, верх и низ, когда-нибудь навсегда соединимся...
   Слушая эту дикую, завораживающую речь, Майя уже не могла отделаться от ощущения, что она во власти тех последствий злоупотребления сенсорной депривацией, о которых ее предупреждала Лида. Хотя голос был даже материален, от него исходили волны тепла, когда Кир, с легкостью ориентируясь во мраке, прохаживался по кабинету. Однажды Майе удалось заметить полет чего-то белого и жуткого, как если бы Кайгус взял трагическую маску у Мельпомены и нацепил, шутки ради, на свое, неподвластное человеческому взору, лицо - а вдруг Майе удобнее говорить, видя все же собеседника, хотя бы его маску? Но Майя зажмурилась - ей так было удобнее, мрак утомлял ее пересечением линий, фокусами утомленного зрения - абсолютная темнота ставит его в тупик. За закрытыми веками продолжали выстраиваться невероятные рисунки, однако блуждающей маске доступа туда не было. И на том спасибо. "Пусть он существует вовне, - думала Майя, учащенно дыша. - Мне легче, когда он снаружи, а не внутри меня".
   Внутри!
   Майю захлестнула тесная сладость, она возмечтала опять вцепиться в корни деревьев, уткнуться во влажный мох... Assez lent, пожалуйста...Assez anime... Наконец-то, он настиг меня и поит горячим молоком с медом, ноги уже горячие и мокрые, утомленные до дрожи, пот стекает с висков, приятно охлаждая... Зверь ласково меня терзает... Да, до чего прельстительно женской душе иметь такое страшное соитие!.. После, счастливыми и утомленными, можно уже послушать всякие истории под холодный воздух из раскрытого настежь в ночь окна - "Спроси у капитана Малтина!" - уверяет ее Кайгус... Он ведь еще на понтоне рассказывал ей о шумерском дворике, его обитателях, поведал и первую, и вторую легенду... Майя мало что поняла и запомнила, ей тогда было совсем мало лет... Сон и явь путаются, где правда? Кто спит - Майя или Кир? А Галереи - не долгий ли это кошмар девушки по имени Майя Киверник, которая спит в абсолютном мраке и при полной тишине в отеле "Хонга"? Но значит, это не сон, потому что "Хонгу" построил Кир! Боль, внутренняя и внешняя, как и восторг, не могут присниться. И разве Майе нужен призрачный любовник?
   Ох, только настоящий!
   Нет, прочь слабость!
  - Твой эгоизм, твоя жестокость отвратительна! - с неуверенно взятого крика начала Майя. - Послушай себя, о чем ты говоришь с таким упоением? О шумерском дворике, о Лувре, вкусном джеме из цветов, а я вижу людей, искалеченных тобой, ты никогда не поймешь, что крик человека, погибающего от укусов твоих уродливых псов, важнее Галерей! Человеческое страданье выносит тебе приговор!
  - Мое левое око солоно до дна, а ты смеешь упрекать меня в бесчувствии? - раздраженно прервал ее Кайгус. - Что ты знаешь о страдании? Я знаю, как мне отвечать на ваши крики и слезы, кого губить, а кого миловать! Могу погубить даже симпатичного мне человека, если возникнет на то необходимость, которая не позволяет мне ошибаться! Жалеть и сожалеть я не в состоянии, потому что существую не здесь, а везде - смерть в этом мире, обусловленная стечением горизонтали и вертикали Галерей, не огорчит меня, я с мертвыми говорю в иных мирах! Что за беда! Главное, чтобы жили и росли Галереи! Способов предостаточно. Я подлинно чудо для вас, Майя - божество по имени Uel! Самый грубый способ - "зов смерти", программа самоуничтожения, заложенная в любом организме. Необъяснимое самоубийство китов, потоки леммингов, устремляющихся в море, головокружение на большой высоте и притяжение бездны - все это слабые или сильные проявления "зова смерти". Но это самый грубый мой инструмент. Мой план объемлет все, предусмотрено и озадачивать вас, обрадованных наметившийся было прямолинейностью. Верь мне, Майя, я знаю, как лучше и что суждено, как надо и что будет. Только не подведи меня. Ведь ты можешь ранить меня точно в сердце, а можешь и собрать все мои косточки, положить в сомья... Но я не умоляю, потому как осознаю ценность того, что предлагаю!
  - Ты про "Хонгу", про миллионы, которыми намереваешься купить меня, засадить в Комнату Завязанную Лыком? - с гневной дрожью вопросила Майя.
  - Черт возьми, я подарил тебе не только это!
  - А я тебя просила? Ты расписал наперед мою жизнь, завладел будущим, все решил за меня! Ты...
  - Обеспечил навсегда, избавил от мелочных забот.
  - Купил! О, господи, меня купил бог с двумя кошельками!
  - Проклятье! Я забочусь не только о тебе, а обо всех вас! Живете в благодатном крае, где нет докучливого сибирского гнуса, вдосталь грибов, ягод, орехов, дичи, где текут полноводные реки и бьют целебные источники, под ногами полезные ископаемые, плодородные почвы, вокруг великолепные пейзажи, а климат самый мягкий на этой широте к востоку от Урала... С какой любовью я взращивал Усть-Ключевской райский край! Водопады и скалы, ручьи и бор Дальних Сосен - моя работа, первые медоносные заросли у Червленного Улуса я посадил, лебедей на таежных озерах я приручил, для вас старался! А страна наша? Ведомо ли тебе, Майя, что для многих поколений, бывших прежде, самое немыслимое чудо - это не наш разговор, а современная тебе страна, богатая и могущественная?
  - Тоже твоя работа? - с иронией спросила Майя.
  - Многих мне пришлось сожрать, чтобы этого добиться... Ничто не мешает тебе сосредоточиться на главном. Я все предусмотрел. Оцени мои старания, воздай по заслугам. И раньше было немало тех, кто мечтал взобраться на крону Древа Мира, жизнь многих из них оборвалась рано или подло...о-о, сколько было достойных! И ты, родившись здесь и сейчас, получив от меня "Хонгу", смеешь предъявлять претензии? А может надо было создать тебе трудности, большие и малые, испытания, способствующие, по широко распространенному мнению, выработке твердого характера и стойкого духа? Я пожалел тебя, Майя, я прочитал твои детские записи, погребенные под зарослями медоносной малины, и захотел хоть в какой-то мере претворить твои грезы в реальность... Просто я люблю тебя... Остальные грезы воплотишь сама - ты обретешь Галереи.
  - Да что ты меня все попрекаешь материальными благами! Словно и нет других бед, кроме голода и холода! Неужели тысячелетний опыт не пошел тебе впрок? Мне не избавиться от страданий даже здесь, в "Хонге" или Усть-Ключе... Ты внутри меня, ты - причина нынешних и будущих моих мучений!
  - Спасибо, - тихо поблагодарил Кир.
  - Не стоит благодарности, косматый мой благодетель!
  - Думаешь, тот, кто вызвал Сашу Векслера в клуб "Красная ель" и передал ему документы, нарушившие нашу идиллию, не понимает, что спокойствия тебе никто и не обещал?
   После этого недвусмысленного признания гнев обуял Майю с новой силой.
  - На этом свете или на том , но тебе не избежать наказания! - выпалила она неожиданно.
  - Что-то знакомое... - в задумчивости промолвил Кайгус. - Меня уже стращали наказанием, привели даже в зал судилища, очень роскошный... Как сейчас помню - мрамор и позолота... Создавая театр "Хонги", я вдохновлялся не только Версалем... Однако я отвлекся. Тогда в судилище пришлось произнести целую речь в свою защиту перед самим императором - жаль, что ее никто не понял и она так и не дошла до потомков. Дольше положенного я не собирался баловать и самого императора, и поэтому сразу по завершении речи исчез из зала судилища. Переполох случился изрядный! Хотя обычно я предпочитаю не привлекать лишнего внимания. Вместо меня обычно наказывают моих последователей, многие из которых сами виноваты - увлекаются чересчур, зарываются... Был, например, один мужичонка-сибиряк, не без способностей, долго учился у меня, окрестные жители почитали его за чудотворца, но и боялись. Потом он уехал в тогдашнюю нашу столицу, я отпустил его - не исключал, что он мог бы оказать хорошее влияние на общество... Та эпоха меня очень интересовала, рождались самые неожиданные идеи, любопытные веяния... Узнав впоследствии как назвали ту эпоху, я был поражен негаданным совпадением - клянусь, не приложил к нему руку! Разве только явившись во сне Валерию Яковлевичу, другому моему последователю, беседовал с ним о значении цветов и металлов... К сожалению, я переоценил своего мужичонку, он все перепутал, столица вскружила ему голову. Священный медосбор и приготовление волшебных напитков обернулось беспробудным и банальнейшим русским пьянством, а создание эмоционального ландшафта - самым гнусным развратом... В конце концов мужичонку убили, смерть у него была страшная, хотя он и сопротивлялся изо всех сил, не верил, что Кайгусову мурию можно вообще убить... Кое-чему он действительно научился, и убийц изумляла его живучесть...
  - Мне нет дела до твоих проклятых мурий!
  - Вот как, - бормочет Кайгус. - Но ведь это довольно занятно, не правда ли? О чем же тебе тогда рассказать?
  - О Кире Тореве, разумеется. У тебя за тысячи лет было столько обличий и перевоплощений, что я уже сомневаюсь - а не привиделся ли мне человек по имени Кир? Не маска ли это, пустая и мертвая?
  - Не маска, но у меня действительно есть и иной облик, чистая структура, основанная на двух пересекающихся потоках - я тебе говорил. Очень немногие могут его выдержать, потому что в том виде я тотчас начинаю взаимодействовать с самыми потайными, сокровенными уголками души человеческой, мыслями, надеждами, мечтами, всем физическим и духовным складом - проникаю, переплетаюсь, отзываюсь...Это цепная реакция. Сей процесс дает мне огромное количество энергии, но человек тоже может извлечь великую пользу от встречи с моим истинным обликом. Правда, пока никому не удавалось это в полной мере. Я вас не виню, напряжение в самом деле невероятное, давление в сотни астральных атмосфер, подъем на глубину...Путь лежит через солкит - это моя пасть. Раньше я часто являлся людям, ужас и радость тех лет до сих пор отзываются эхом... Я тряс вас, грозя выбить душу, пытаясь объяснить кое-что. А толку-то? Наверное, я спешил, хотя... не в будущем затруднение, а в настоящем. Всегда. Я начал использовать более тонкие приемы, набрался кой-какого опыта. Но иногда мне кажется, что я еще более отдалил от себя человека...Найдет (ся) ли герой? Или только есть один культурный герой - я сам? Не знаю. Но мое терпение на исходе. А я бы никому не посоветовал испытывать мое терпение!
   Майя почувствовала угрозу, заключенную в последних словах Кайгуса. Мрак опасно сгустился у мраморной маски. Чтобы предупредить опасное завихрение, наметившиеся в кабинете, поспешно спросила:
  - Ты говорил о волшебных напитках, они могут помочь?
  - Мед хмельной и обыкновенный, вишневый, смородиновый, можжевеловый, приварной, красный и белый, паточный, малиновый, черемуховый, старый и вешний, с гвоздикой и боярский, равно и сбитень я просто люблю. Наш край я наделил множеством даров, не хватает только птичьего молока, а это не только аналог живой воды и символ богатства, но и древний рецепт - я его сохранил. Надо растереть конопляное зерно до кашицы, добавить воды и меда, процедить и затем поставить на холод или в ледник. Только птичье молоко не хранится долго. Другой рецепт из Западной Пруссии - нужно сбить двадцать или тридцать желтков с сахаром или медом, добавить белое вино, шафран, ваниль и "звездной воды", после чего также поставить на холод.
  - Что за "звездная вода"? Где ее взять?
  - Римляне называли ее "люстральной". Добывали из чистого первого в новом году снега, сосуд с такой водой надо держать под звездами. В ней купали младенцев, этой водой умывались девушки, чтобы сохранить и преумножить свою красоту.
  - А летом где ее брать? - сразу заинтересовалась Майя.
  - Можно из колодца, но только на заре.
  - Ах, все это просто суеверия! - вздохнула Майя с явным сожалением.
  - Ты мне это говоришь? - рассмеялся Кайгус. - Кстати, и ученые признают ценность "звездной воды" - в ней нет солей, и она ионизирована. Но самый важный волшебный напиток - сома или хаома. Для славянской сомы нужны родниковая вода, травы - азарум, девясил и богородка. Их стебли и корни давят, смешивают с медом-самотеком и цветками хмеля, оставляют бродить, доливают мед и снова оставляют бродить. Пьют этот напиток, рекомый в простонародье "Велесовым пивом", разбавив родниковой водой. Высшая же сома готовится из солнечного гриба, который находится между двумя царствами - растений и животных. Высшую сому родит луна, которая призывает росу и всю влагу, земную и небесную. Обе сомы цедят, конечно, через шерсть.
   Майя фыркнула.
  - Прикажешь мне всем этим заниматься?
  - А почему нет? Коноплю сыщешь в огороде у дедушки, я видел ее там, мед на пасеке, а травы на отдыхающих полях Нив, солнечный гриб растет везде в тайге, его красная с белыми пятнами шляпка отовсюду приметна, ну а где достать самую нам подходящую родниковую воду - совсем не вопрос! Вопрос в том, пригодятся ли тебе волшебные напитки? Пареньку из Усть-Ключа, который тайком пробрался в "Хонгу", они не помогли. Ты удивлена? Вы с Лидой, откровенно говоря, плохо играете в прятки. Неужели вы всерьез уверены, что никто из городских фантазеров не постарается после известных событий проникнуть в "Хонгу"? Какой-то паренек тут бродил вчера по территории отеля, принюхивался, приглядывался, баловался моими напитками. Но они ему, повторяю, не помогли.
  - Что с ним случилось? - Майя предугадывала недоброе.
  - Паренек гордо именовал себя "Блистающим". Однажды он оглянулся и увидел Ырку. С бедняги мишурный блеск так и посыпался!
   Кайгус засмеялся.
  - Хватит! Замолчи! - вскричала в непритворном ужасе Майя.
   Снова, в который раз уже за время их странного свидания, она кричала, признаваясь, что ей невмоготу слышать его ужасающие откровения. Поначалу ее взбесила Кайгусова сладострастная похвальба-похотьба, сейчас же по-настоящему, до слез, потрясло известие, что Велес погубил того тщедушного милого паренька, который олицетворял для Майи все мимолетно отважное и дивное на грани обыденности и фантазии, который совсем недавно кричал о себе с вышки в аквапарке...
  - О боже... - шепчет Майя.
  - Не пугайся ты так! - сердится Кир. Он будто читает ее мысли. - Кто тебе сказал, что паренек непременно погиб и погиб в жестоких мучениях? Он пока заблудился. Пропал без вести. Я не с ним и остальными. Это они ищут меня, кричат, иногда перекликаются, но смертельно боятся, что я откликнусь на их зов, но, тем не менее, ищут, бродят по моему лесу.
   Кайгус молчит, а потом вдруг добавляет:
  - Мир мал, но горизонты огромные - берегитесь заблудиться!
  - Что? - переспрашивает озадаченная Майя.
  - Идите на мой свет! - вещает Кайгус. - Это солнце в зените, свет прибывающей и расширяющейся силы, несет изобилие и достаток, благое имущество - башни и тропинки "Хонги", например... Мое сияние - живой огонь власти и богатства, великолепия и мира, прижизненное и посмертное звание, и скипетр мой, и моя держава - квадрат в круге, где умещаются и люди, и скот, и здоровье, счастье и несчастье, пища, дома, леса и поля, города, страны и народы! Плодородие земли и человека зависят от моей славы, как и удача. В древности многие люди видели мой свет, указывающий правильную дорогу - говорили, что он наподобие птицы с ослепительным оперением. "Нет, - возражали другие. - Скорее это тонконогая газель или барашек с золотыми рогами и серебряными копытцами!" Не представляю, что видишь ты, главное - чтобы ты шла на этот свет, не боясь, моя Майя! Когда мы станем одним... лучше мне воспользоваться понятием "слава", чем "блеск" - я обещаю нам славу! Мой свет - слава, та доля, что подтверждается криком, идущим от сердца...
  - Я понятие не имею, о чем ты говоришь! - устало ответила ему Майя. - Какая-то бессмыслица... Зачем? Я пришла к тебе с вопросами обо мне и тебе, остальных людях, о нашем настоящем и будущем, о реальности, где я существую, в отличие от тебя...
  - Вы все в моем лесу.
  - Что такое "лес"?
  - Это тайга, лиственнично-сосновые и темнохвойные леса.
  - Иного ответа, я подозреваю, не будет?
  - Когда настанет момент, ты спросишь меня опять - я буду ждать тебя в городе, около места с моим изображением.
  - В Усть-Ключе есть место с твоим изображением? - недоверчиво спросила Майя.
  - Да, довольно заметное. Однако там я изображен в обличье, которое вам еще не открыто. Поэтому, думаю, очередное наше свидание состоится еще не скоро, а именно тогда, когда и нужно - не раньше и не позже.
  - Но ты мог бы подсказать мне?
   Кайгус не ответил.
  - Ты снова кивнул, да? - с надеждой спрашивает Майя.
   Ей не отвечают.
   Кир Торев ушел. Кайгуса здесь нет. Велес покинул ее.
   Молчание возвращается в центр кромлеха.
   Если даже Кир и помахал рукой, Майя этого не увидела. Последний вопрос остается заклинанием, как и начальный оклик; "Кир?" - желанием подчинить себе ужасные в своей многообразности формы. Будто дремучий лес. Тогда, в начале беседы, получилось своим страхом ограничить рост, цветение, расширение и увеличение, разжалобить чудовище Uel любовью и смелостью маленькой девочки. Но сейчас нет, Кайгус уходит, не отвечая на вопрос.
  "Слово "чудовище" происходит от "чуда" - думает почему-то Майя, пробираясь к двери.
   Она выходит из темноты.
   Солнце ослепляет ее.
   Майя опускается на пол. Вокруг тепло, светло и шумно.
   Что-то говорит ей Лида Беляева, с беспокойством заглядывая в лицо.
  Какие-то звуки за окном, словно говорящий солнечный свет. "Это птицы" - понимает Майя.
  - Я говорила с ним, - вяло бормочет она, думая, что Лида допытывается о результатах сенсорной депривации. - Разве ты не слышала?
  - Нет, - удивляется Лида. - Я слышала только твой голос. Иногда ты молчала так долго, что я хотела войти и прервать сеанс, особенно когда ты так страшно кричала... Меня останавливало только то, что ты кричала от гнева, а не от боли, иначе бы я сразу положила конец этой опасной затее!
  - А ты случаем не заснула?
  - Майя! - возмущается Лида. - Едва ты там заговорила, я тут сидела как на иголках!
   Несмотря на то, что солнечный свет еще слишком резок для привыкших к мраку глаз Майи, она щурится и смотрит на Лиду из-под согнутых над переносицей ладоней, смотрит испытующе, но и робко.
  - Значит, его голос звучал только внутри меня, - улыбается Майя. - И следовательно, я сумасшедшая. Можно утешиться - все замкнуто на мне. Реальности ничто не угрожает.
   Лида затрудняется с ответом. Не спешит, что странно, высказаться на тему природы звуков. О чем же говорит Майя? Не важно. Пришел черед Лиды Беляевой, не услышавшей Кира Торева. Ее спрашивают о значении живущих внутри и вовне звуков, а она, прилежная ученица Полины Приймак, молчит!
  Но можно петь.
  
   ГАЛЕРЕИ 5
  
   Аппаратура радиостанции "Сирен", способная заменить кого-либо из сотрудников, хранить тысячи и тысячи записей, принимать различные сигналы со всего мира, транслировать без малейших помех собственные передачи на огромное расстояние, оказалась не в состоянии помочь Лиде разобраться, что же произошло с ее лучшей подругой Майей Киверник - действительно ли она говорила с кем-то в кабинете, слышала и чью-то речь, внимала ей и отвечала, то есть выяснить, увенчалась ли успехом сенсорная депривация, столь часто приводящая к слуховым и зрительным галлюцинациям.
  - Хорошо, что ты вернулась, - сказала Полина, встречая Лиду в офисе. - Мне нужно отлучиться - срочное дело!
  - Что случилось?
   Полина и впрямь была сильно возбуждена и торопилась - разговаривала на ходу, бросая в сумку какие-то бумаги и диски, а то и вовсе несуразные вещи, вроде сосновых шишек или старого мутного зеркальца, которое всегда стояло у нее на столе. Раскраснелась, поминутно проверяла, захватила ли сигареты, бросала взгляды в окно.
  - Что-то случилось? - спросила Лида.
  - Нет, нет, все хорошо... Просто меня вызывают...Надо успеть. Так, вроде ничего не забыла, - Полина остановилась в дверях. - Ах, да! Звонил твой поклонник. Наотрез отказался назвать свое имя, хотя я его сразу узнала - это Глеб Авдеев. Сильно волновался, сказал, что будет говорить только с тобой...
  - Авдеев? Не знаю такого.
  - Говорил, мол, ему нужно чудесное исцеление, которое обещает всякому страждущему "Радио-Сирен"... А когда я назвала его по имени, так с ним чуть истерика не сделалась. Сразу бросил трубку, но потом еще звонил - надеялся тебя застать. В общем, разбирайся с ним сама!
   И убежала, оставив Лиду в полном недоумении.
   Вечером, выйдя в эфир, она надеялась, что Авдеев позвонит ей, однако первый же поступившийся звонок оказался от девушки. Голос у слушательницы был тихий, немного сумрачный, говорила она с неторопливой, вдумчивой расстановкой.
  - Выслушайте меня и помогите!
  - Вы не представитесь?
  - Не сразу. Сначала я хотела бы поведать вам, Лида, о своей проблеме.
  - Да, да, конечно! Что вас беспокоит?
  - Перемены, произошедшие со мной великие перемены.
  - Говоря "великие", вы иронизируете или же действительно потрясены некими переменами в вашей жизни?
  - Я отдаю им должное, - спокойно отвечала девушка.
  - Что же вас тогда волнует?
  - Мелочи жизни окончательно перестали иметь для меня всякое значение.
  - Разве это плохо?
  - Вы не понимаете. Даже в самых раздражающих мелочах таятся крупинки тепла. Например, необходимость идти в осенний дождь за сливками для каждодневного привычного чаепития может обернуться волшебной прогулкой по мокрым листьям. Сейчас, на огромном расстоянии, я смотрю на обыкновенные вещи с высоты и не ощущаю их тепла. Лида, я существую в прекрасном, но крайне разреженном пространстве! Света здесь хватает, но света слишком мощного и вечного, яркого, он не делится на мелочи...
  - Постойте, я, кажется, начинаю понимать... Вы очень богаты, верно?
  - Все-таки не понимаете... Деньги для меня - тоже потерянная мелочь, уже абсолютная бессмыслица!
  - Вы мечтаете обрести потерянные мелочи жизни?
   Девушка рассмеялась.
  - О нет! О мечтах тут не говорят, я живу в мечте, обитаю на кромке горизонта. Мой дом - и зенит, и надир. Живу там, куда другие стремятся.
  - И, тем не менее, несчастливы?
  - Пожалуй, нет... Меня переполняют противоречивые чувства. Мне говорят: "И в чем же твое затруднение? Добудь сливок, но тогда не для чая уже, а для иных ритуалов, но не обессудь - пусть и остальные люди, которые встретятся тебе по пути, увидят не прохожую сквозь осенний дождь девушку, а твое к ним сошествие..." Честно говоря, это очень притягательно, я не прочь попробовать, но еще не решаюсь...
  - Вы меня озадачили. Вероятно, ваши отношения с людьми крайне непростые...
  - Вот-вот! С людьми я общаюсь...трудно и сложно. То есть не только говорю с ними, но и накопляю, разбираю, перемешиваю друг с другом, постоянно спрашиваю их: "Кто ты? Что с тебя и из тебя? Зачем?"
  - Но это прекрасно! И доказывает, что вы человек неравнодушный к близким, пытливый, не эгоистка!
  - То-то и беда, что именно эгоистка, страшная эгоистка и даже больше - я становлюсь жестокой, и эта жестокость особенная, свойство вечности.
  - И в чем она выражается?
  - Плачу, скажем, о грозе над тайгой, плачу от восхищения, а что молния три автомобиля сожгла, так это меня не трогает...
  - Гм! Я не буду лицемерить - все смертям и увечьям сопереживать с равной долей состраданья невозможно. Не было бы вашей грозы, не было бы и истинного сопереживания. Одно проистекает из другого, это задача воспитания - пусть гроза и мокрые листья не дадут вам омертветь, а остальное приложится, в том числе и живое чувствительное сердце. Если вы так взволнованы переменами, вы не жестоки, вы человечнее многих. Не совершенны, конечно, но меняетесь. Я уверена, что меняетесь к лучшему. Вы очень впечатлительны, ваш путь не из легких, но свет и тепло будут...будут... Как жаль, что я не знаю вашего имени!
  - Меня зовут Диана Комлева, - прозвучал быстрый ответ. - Я говорю с вами, Лида, из Галерей. Здесь все мы слушаем "Сирен-Радио", оно носится буквально в воздухе...
   Лида застыла, судорожно перевела дыхание и... продолжала, словно и не было безумного признания:
  - Свет и тепло будут вам доступны, более, чем когда-либо... С высоты птичьего полеты вы сможете отыскать все рассеянные в буднях крохи, собрать или мудро оценить каждую в отдельности и насладиться ею...
  - А вы?
  - Я?
  - Вы мечтаете? - проникновенно спрашивает Диана.
  - О, да, - вздрогнув, подтвердила Лида. - Мечтаю петь все лучше и лучше.
  - А что значит лучше?
  - Будто во сне, - прошептала Лида, и ее шепот поглотило прекрасное, крайне разреженное пространство. - Во сне, когда все возможно в наилучшем и неземном виде, когда сон - мечта, а не просто спячка.
  - Так придайте же и мне, и себе смелости - спойте прямо сейчас! - молит ее Диана.
  - Хорошо, - хрипло отвечает Лида, охваченной некоей лихорадкой - в горле у нее пересохло, волосы взмокли, кровь стучит в висках, как если бы кто-то колотится в дверь, вдоль спины пробегал озноб.
   И в тот самый момент Лида вдруг с ужасом понимает, что петь не может, что голос ее расстроился полностью, а звуки пришли в беспорядочное, хаотическое, ожесточенное движение, мельтешение превратилось в рой, почти ей не подчинявшийся.
  - Не пОлучАЕтсЯ! - в отчаянье закричала она.
  И застыла в открытым ртом.
   Она не только не могла петь, она не могла отныне нормально говорить - с губ срывались обыкновенные слова, но гласные, их подъем, протяжность, долгота, ритмика обращали любую фразу в дикое завывание.
  - ДИанА! ДиАнА, что прОисходИт?! - закричала со слезами Лида в пространство, где опять был лишь сдержанный рокот моря ли, аплодисментов ли, которыми наградила Лиду удалившаяся в Галереи коварная Диана Комлева.
  - ПОчемУ? За чтО? - прошептала Лида, сдавливая горло.
   Она совсем забыла о своих радиослушателях и прошло довольно много времени, прежде чем разумная аппаратура, сбитая с толку вторжением сигнала из иного измерения и чудовищными модуляциями голоса Лида, не подключилась к передаче и не исправила положение, пустив первую же попавшуюся мелодию.
   А Лида по-прежнему не могла поверить в то, что произошло с ней. Она сидела за пультом и изредка произносила какие-то бессмысленные и случайные фразы, надеясь, что они освободят ее голос от ужасных перепадов, она даже пыталась говорить по-английски и французски (обеими этими языками она владела неплохо), но результат оказался еще ужаснее. Такого не было с Лидой Беляевой во дни самых жестоких простуд. Бесполезно одеваться потеплее, пить горячий чай с медом, укутывать горло мохнатым кусачим шарфом... "Нет, нет, - думала Лида, радуясь, что хотя бы думать может без искажений, - нельзя отсюда сейчас уходить, даже домой, надо дождаться Полину, она знает, что делать, как мне вылечиться... Потому что это, наверное, болезнь! Полина исцелит мое горлышко, простуженное холодным ветром и быстрым светом Галерей!"
  - Лес, замрИ, - пробует снова и снова откуда-то взявшиеся заклинание Лида. - Лес, зАмри, Лес, зАмрИ!..
   Она оставалась в студии "Радио-Сирен" следующие два дня. Занималась тем, что недавно выученными нотными знаками переносила на бумагу мелодию, которую сочинила, пока бежала голая к озеру Холой, мелодию, которую намеревалась пропеть в ответ на приглашение Дианы. Раньше все свои мелодии Лида хранила в памяти и извлекала оттуда по наитию, согласуясь с пейзажем или настроением, но теперь уже не доверяла себе самой и горестно смотрела на черные мертвые значки, как на эпитафию живому и утраченному голосу.
   На третий день Лида увидела, что сквозняк от раскрытого за темно-фиолетовой занавесью окна колышет зеленые минеральные цветы, производит движение в растительности плиты лиственита, что украшает кабинет Полины Приймак. Этот оживший пейзаж Лиде знаком - так выглядит уголок леса, если смотреть на него со стороны крыльца "Хонги", где она встретилась с Майей.
   Лида тихонько закрыла дверь, чтобы не было сквозняка и не шевелились цветы, заключенные в минеральную монолитную породу - каменные цветы.
  Все внезапно прояснилось. Полина не придет и не поможет, она заодно с Дианой, они похитили ее голос, и сейчас у Лиды Беляевой нет ничего, она ушла от прежнего, отвергнув старые и скромные мечты, устремилась к другим, поднимаясь выше и выше на крыльях музыки... И почти в конце пути ее сбросили вниз, обманули. Лида уже не помнила, зачем поступала в университет, что собиралась делать дальше, чем жить, к чему стремиться - после вечеринки у Ильи Калашникова она уповала только на свой необыкновенный дар, впервые поверила, что это будет для нее не баловством, как говорила сестра, не вечно призрачными грезами перед зеркалом под воображаемые аплодисменты и восхищенные крики.
   С чего же началось это наваждение?
   Наверное, с короны из хвойных веток и нежных весенних цветов.
   Разве Полина не говорила ей: "Голос - твое богатство, Лида, ты целая страна Лидия, сказочно богатая страна, где ты будешь царицей!" И когда Лида пела ночами в "Хонге", в лесу, невидимая для влюбленных Кира и Майи, она не сомневалась в своем высоком предназначении.
   Майя...Вот с кем хорошо бы посоветоваться! Но та сейчас не в состоянии быть кому-либо утешительницей и советчицей - разговор с Киром потряс ее невероятно, она безвылазно сидит в своей комнате и торопливо записывает все, что ей сказал Кир, поведал Кайгус, открыл Велес. На звонки не отвечает, никого не слышит и не слушает.
   Плохо, очень плохо... Надо все-таки выбираться из студии. В последние дни Лида чувствовала, что здесь, на вершине небоскреба, отделенная от людей пустыми этажами и невидимым эфиром, она медленно, но верно сходит с ума. "К тому же, мне тут не место, - с грустью раздумывала Лида. - Голос потерян, Полина ни разу не объявилась, все ясно: мне говорят: "Ты должна уйти!"
   Поколебавшись, Лида решила пожить первое время на ферме у старшей сестры и ее мужа. Домой возвращаться пока не было мочи. Лида быстро собралась и поехала на автовокзал, где благославила небо, что билеты на местные рейсы продают автоматы. Правда, автобус шел только до Векшанска, а затем надо было километров пять идти до фермы по проселочной дороге, но разве это проблема? Можно, конечно, позвонить и предупредить сестру, попросить, чтоб подогнала машину, но... После заключения в студии, Лида была только рада пройтись.
   В автобусе несколько веселых парней попытались заговорить с Лидой, но, разумеется, старания их пропали втуне - Лида отмалчивалась, сокрушаясь внутреннее, так как один из парней ей понравился. Шагая уже по проселочной дороге, Лида молила неведомые ей силы, чтоб заклятие было снято, чтобы не пришлось ей потом возвращаться в родную деревеньку из города... Она потому и собралась к сестре, а не к родителям - берегла силы, шептала заклинания, утомленным взглядом обшаривая поля, тянущиеся по обе стороны пыльной дороги, будто искала что-то. Может быть, ключ к потерянному голосу? Но с дороги не видно, правильно ли растет пшеница или лежит, образуя загадочные круги и линии? Лес очерчивал горизонт.
  Отвыкнув в городе от долгих пеших прогулок, Лида очень устала, но не останавливала машины, изредка проносившиеся мимо - у фермы сестры была развилка, которой пользовались окрестные фермеры и хуторяне. Но когда сердобольный водитель сам притормозил свой пикап и предложил подвезти, а ноги Лиды уже были истерты в кровь, она не выдержала и согласилась. Лида тотчас пожалела об этом - водитель как назло попался из любопытных да новеньких и плохо знал местность, Лида вынуждена была, запинаясь и бледнея, объяснять: "ФермА ЕрОхинЫх...срАзУ за рАзвилкОЙ...вЫ мЕнЯ толькО до рАзвИлкИ достАвьтЕ..." Пораженный водитель смекнул, что симпатичная зеленоглазая девушка больна и избавил ее от лишних расспросов. Деньги тоже не взял - из благородства, а может побрезговал, заподозрив, что через банкноты передается и заболевание. Люди часто подвержены таким предрассудкам.
   Сестру и ее мужа Лида встретила перед домом. Ерохины были нарядные, вероятно, куда-то собирались - муж выкатывал машину. "На ловца и зверь бежит!" - подумал он при появлении своячницы.
  - Лида! - воскликнула сестра. Она была выше, упитаннее и проще - во многих смыслах. - Вот так встреча! А мы ведь к тебе в город едем...
   Оказалось, что Ерохины были давними поклонниками "Радио-Сирен". И все свои упования возлагали на врачебный эффект музыки - сестра никак не могла забеременеть. Неоднократно она звонила в студию, но с Лидой связаться не удавалось, а на клиники супруги махнули рукой. Приезду Лиду они искреннее обрадовались.
  - Ты погостить? Надолго? - спрашивает сестра.
  - Да, - кивнула Лида, радуясь, что краткое это слово выговорила ровно, но затем рассердилась на себя - к чему уловки? - и сказала; - Хочу предУпрЕдить - у менЯ жуткИЙ стресс...ПрОблемЫ с гОлОсОвымИ свЯзкАми...
   Ее дикая интонация была полнейшей неожиданностью для сестры и ее мужа. Лицо сестры исказилось состраданием и болью, она обняла Лиду. Муж вздрогнул и, хмурясь, подумал: "С самого начала я подозревал, что добром это не кончится! Музыка, гены, мелодии организма - черт те что!"
  Но сестра уже увлекла Лиду в дом, проводила в гостевую комнату, мигом принесла свежее постельное белье, нарвала садовых цветов для букетов, захлопотала на кухне. По-настоящему встревоженная, она видела, что Лида до крайности утомлена физически и находится на грани нервного истощения. Скоро была затоплена баня, приготовлен ужин, из погреба муж достал плетенную бутыль домашней наливки.
  - Ты отдохнешь у нас, Лида, - приговаривала сестра. - Совсем измоталась в городе, бедняжка... Ты отдохнешь у нас...
   Когда Лида на следующий день проснулась и посмотрела через окно на обширный ярко-зеленый луг с пасущимися коровами, она произнесла вслух:
  - ПохОжЕ, я деЙствитЕльнО здесьОтдОхну...
   Она зажила на ферме спокойной, размеренной и сытной жизнью. Много спала, поздно вставала, обедала плотными сельскими блюдами, гуляла по окрестностям, читала и смотрела бесконечные телевизионные сериалы - об университете и "Сирен-Радио" не думала. Так приятно было существовать просто и ничем не мучиться!
   Сестра поначалу Лиду не беспокоила. Но потом осторожно попросила ее провести врачебные музыкальные процедуры, которые могли воздействовать на бесплодное чрево, что никак не хотело взять пример с окрестных полей, плодородных и щедрых. Лида восприняла просьбу без всякого энтузиазма, однако процедуру провела, воспользовавшись записями, которые захватила с собой. Вялость ее и безразличие к просьбе были столь очевидны, что сестра чуть не расплакалась, а муж, гневно хлопнув дверью, вышел в сени, где пнул забредших со двора кур. Поклонником "Радио-Сирен" он стал не сразу, но мало-помалу, под влиянием жены, так как страстно мечтал о детях. И вот такое разочарование!
  - Давай-ка лучше поедем сами в город, - предложил он жене ночью. - Встретимся с этой...Приймак, она наверняка поопытнее твоей сестры!
  - Подождем еще... - вздохнула жена.
   Лида продолжила подолгу спать, гулять бесцельно по полям или качаться в кресле-качалке на веранде. Молчаливая, как обычно.
  - СкУкА! - разлепив губы, произнесла она вдруг под вечер - летний закат отдавал уже прохладой. Никого не было рядом.
  
  Лида ошибалась - не скука, а тоска овладевала ею. Она попросила мужа сестры, который периодически наведывался по своим надобностям в Векшанск, привезти ей музыкальные программы для компьютера и книги. После с этими покупками закрылась в комнате и работала - Ерохины дали ей старый компьютер, не используемый на ферме. Работая, Лида выяснила
  кое-что. Например, поняла, что искажения ее голоса имеют непосредственное отношение к организации гласных звуков в русском языке, расположенных по горизонтали и вертикали, узнала, что есть тому наглядное подтверждение, схема, называемая "треугольник Щербы".
   Также Лида прочитала о полярной истерии-эмиряк, которая характеризуется искажением голоса. И о многих других сопутственных явлениях.
  Вечером она снова покачивалась в кресле на веранде, переваривая прочитанное, глядя на вечерние, красные от закатных лучей пастбища взглядом горящим, оцепенелым, исступленным.
   Перед сном Лида впервые за время пребывания на ферме села послушать "Радио-Сирен". Звучала музыка, и безошибочное эфирное чутье, развившиеся с недавних пор у Лиды, подсказало ей, что передачу ведет не пилот, а живой человек. Полина Приймак, конечно.
   Когда смолкла музыка, голос ведущей проник в комнату так легко, что Лида испуганно оглянулась - не здесь ли Полина?
  - Наши слушатели интересуются, где их любимица, где Лида Беляева? - лукаво ворковала Полина. - Спешим вас успокоить - вскоре она снова будет с нами, как только завершит свои эксперименты в области изучения природы звуков. Сегодня она прислала запись своего нового сочинения - дивного, проникающего до глубин и высот... Давайте послушаем...
   И она сделала это. Поставила уже сыгранную запись той мелодии, под которую Лида пела и танцевала в "Хонге". А потом безуспешно пыталась перенести на бумагу. И сейчас по "Радио-Сирен" звучала та самая мелодия - в ней было все от той ночи, когда Лида, свободная и счастливая, бежала через лес, когда грела ее черная ледниковая вода, мерцали гнилушки на берегу, летела к зарослям камыша птица, и водными брызгами оплывали светящиеся статуи...
   Лида же рыдает, уткнувшись в разобранную постель. С Лидой едва не делается припадок эмиряк. Вызванный, если верить Саше Векслеру, встречей женщины с медведем.
  - Готова поклясться, что сейчас многие плакали, - тихо проговорила Полина. - Хотя мелодию эту Лида сочинила до своего отъезда... Вы представляете, что будет дальше?..
   Наутро Лида встает рано, на ферме не привыкли к таким ранним подъемам гостьи. Вот почему на дворе сестра с мужем разговаривает довольно громко. Они думают, что Лида еще крепко спит, да и окна ее выходят на пастбище. А Лида, продрогшая и мокрая, возвращается с утреннего купания на ближайшей речке и, заслышав разговор, останавливается за птичником.
  - Мне вовсе не жалко, я не считаю съеденных ею оладий, не смей так говорить! - раздраженно втолковывал жене фермер. - Пусть живет здесь хоть до самого Рождества! Но нельзя же круглыми днями бездельничать! Что? Музыка? Это занятие, по-твоему? Я понимаю, если бы она действительно музыке училась, собиралась певицей стать, а то лишь балуется! И радио то, вероятно, ерунда, чепуха! Делом ей надо заняться, делом! И я же не предлагаю ее на поля отправить или на комбайн посадить, нет! Но пусть хоть мелодию какую-нибудь для наших коров сочинит - по их радио говорили, что от хорошей музыки надои увеличиваются...
  - Я все-таки позвоню родителям, - пробормотала сестра.
  С этого момента Лида Беляева принимает окончательное решение.
   Она вошла в дом, быстро собрала вещи и незаметно покинула ферму. Спустя пятнадцать минут Лида была уже за развилкой. Памятуя о злополучном прошлом опыте, Лида заранее обзавелась картонкой, на которой вывела крупными буквами: "В Усть-Ключ!"
  
   ГАЛЕРЕИ 6
  
   Завершив очередную долю своих изысканий и немало взволнованный результатами, Саша Векслер прямиком из Огакаево отправился к Майе. Она передала ему некоторые записи разговора с Киром в "Хонге". Не все, конечно. Саша получил только самые, по мнению Майи, безопасные.
  Сейчас Векслер возвращался с дачи в город, предвкушая удивление и похвалы любимой - Саше действительно удалось правильно истолковать многие намеки и подсказки Кайгуса. Объяснения были перемешаны с другими листками, запачканными свечными подтеками, где перечислялись ипостаси медведя. Допито уже было вплоть до осадка вино, подаренное Бауманом перед грозой - Саша неизвестно зачем посчитал за обязанность выпить перед поездкой в город то вино, хотя осадок и кислил, и осушал ему рот и горло.
   Саша хотел не только прибодриться, он также вспомнил высказанное кем-то (не Ильей ли?) утверждение, что выпитое умеренно вино придает дыханию своеобразный аромат, в самый раз подходящий для обольщения. Поначалу Саша посмеялся над такой вульгарной и нелепой выдумкой, а теперь внезапно поверил. "Я всегда полагался лишь на интеллектуальное превосходство, - думал Саша, шагая к станции. - Не в этом ли причина моей чувственной неопытности? Может быть именно это останавливает Майю? Она же все-таки женщина, и чувственность для нее - главное, вот почему такие страстные натуры, как Кир или Илья, имеют успех у слабого пола... Конечно, унизительно уподобляться подобным типам, но ведь и я хочу любви, я так хочу!...Неужели это постыдное желание?"
   Он не столько опьянел, чтобы от жалости к себе и грусти расплакаться прямо в вагоне городской электрички, однако вино произвело на него то действие, на которое Саша вовсе не рассчитывал - отяжелило, сделало вялым, угрюмым, немного больным, до ощущения нездорового тепла в конечностях.
   "Мои мечты реальны" - слышит он по пути к дому Майи уже в Дальних Соснах. Где-то крутят тот рекламный ролик "Хонги". Или же это радио? Кажется, он слышит голос Лиды Беляевой - значит, радио.
   Майя тоже слышит, но продолжает перебирать свои записи - густо, с помарками исписанные листки. Ее занятие прерывает Саша. Ему повезло - он стучит в дверь, когда Майя отвлеклась на минутку. Она зашла на кухню, чтобы взять кофейные леденцы.
  - Уже? - удивляется Майя, впуская Сашу и заметив, что он с победным видом трясет бумагами.
  - Да, - скромно подтверждает Векслер.
  - Хорошо, что хотя бы у тебя дела продвигаются, - мрачно говорит Майя. - У меня пока без изменений.
   Ей надо отдохнуть от своей комнаты, и она приглашает Сашу на кухню, предлагает сок с минеральной водой, сама сидит за столом, потирая утомленные глаза, и говорит невнятно из-за леденцов.
   Одна только эта сцена - невнятное бормотание Майи, наивная темная ее челка, прижатые к глазам ладони - меняют сразу настроение Саши. На свои бумаги он глядит тупо и равнодушно, переводит взгляд на Майю и вздыхает прерывисто, даже слишком громко.
  - Что? - спросила Майя, не опуская ладоней.
  - Я тебя люблю, - сказал Саша.
   Майя молчит.
  - Она всегда молчит, - говорит Саша тихо, будто думает вслух. - Майя всегда молчит...
   Она медленно кивает, соглашаясь.
  - Наверное, у тебя еще нет времени подумать, да? - словно бы подсказывает ей Саша. - Я прошу, молчи тогда пока, если не можешь сказать мне ничего утешительного, а я обещаю не слишком предаваться мечтам, но говорить я буду - что люблю только тебя, и всегда любил, что хотел бы жениться на тебе, Майя, и, пожалуйста, не думай, - заторопился, испугавшись мелькнувшей было мысли, Саша, - что я...имею в виду "Хонгу" и остальное...деньги, мне они совсем не нужны, да и твои отношения с Киром... меня абсолютно не волнуют, то есть волнуют, конечно, но не в том смысле... я не спрашиваю, кто он для тебя и что между вами было - это и не может быть чем-то, что зовется любовью, а так... с его стороны, по крайней мере - лишь умыслы, хитрости, планы, сказки-легенды, в общем!..
  - Ладно! - прервала его Майя с оттенком раздражения. - Что тебе удалось разузнать?
   Саша с готовностью разворачивает свои записи, к нему возвращается интерес к собственным открытиям и гордость за них - теперь это перечень доказательств коварства и жестокосердия Кайгуса.
  - Я всегда подозревал, - начал Саша, - что если Кайгус и прежде являлся в мире в человеческом обличье, то непременно должны были остаться следы этого. Нужно было проследить по хроникам и источникам сообщения о странных людях, по характеру и высказываниям сходных с человеком, известном нам как Кир Торев. Разумеется, странных и загадочных личностей в мировой истории хватает, я отобрал лишь некоторых по твоим же наводкам... Точнее, по его подсказкам. В разговоре с тобой Кир невольно проболтался и сообщил кое-что ценное. К примеру, мне сразу показался очень знакомым эпизод с исчезновением из судилища после речи перед императором. Надо же, думаю, оказывается, его уже судили! И я вспомнил, что уже читал о произошедшем когда-то давно таинственном исчезновении при большом стечении публики...
  - И кто же это был? - перебила его нетерпеливо Майя. - Ты выяснил?
  - Некто Аполлоний Тианский, весьма загадочная и скрытная личность. Он жил в I веке нашей эры. Всю жизнь путешествовал по Греции, Малой Азии, Испании, Египту, был даже в Эфиопии и Индии. Обрати внимание, что в сирийских, еврейских и арабских хрониках его называют Balinas. Опять корень "вел/бал"! Аполлонию приписывают труды по астрологии и магии, а после смерти воздвигали часовни и статуи в его честь. Впрочем, о смерти Тианского ходило много слухов, якобы умершего Аполлония неоднократно видели в самых разных местах. Филострат, автор биографии Аполллония, открыто признается: "Могилы его, действительной или мнимой, я нигде не нашел". Также Филострат сообщает: "Он изрекал как оракул: "Я знаю", или "Мне кажется", или "Надо знать". Его изречения были кратки и сильны, как адамант, его образы значительны и метки, и его слова находили отклик, как законы, диктуемые с высоты трона...его речи в Олимпии касались самых интересных предметов". Аполллония несколько раз арестовывали по обвинению в чародействе, но он каждый раз исчезал из темницы. Рассказывают, что однажды Аполлоний в точности передал слушателям, куда и зачем улетела сидевшая на площади стайка воробьев, и впоследствии оказалось, что он не ошибся. "Он понимал язык птиц и зверей", - поясняет Филострат. Но, наконец, Аполлония все-таки доставили к самому императору Домициану, перед которым чародей произнес целую речь в свою защиту и внезапно исчез из дворца в Риме, объявившись через несколько часов за многие километры в городе Дикеархии, это нынешний Путеоли.
  - Но это довольно старая история? Отыскал ли ты следы Кира в более близких к нам временах?
  - Ты говорила, - продолжал Саша, - что Кир упоминал и какого-то Валерия Яковлевича, который, вероятно, был мурией Кайгуса и под влиянием своего повелителя вывел целую систему значений цветов и металлов. Также Кир намекнул, что жил тот Валерий Яковлевич в эпоху, названную под стать Велесову атрибуту, что эпоха эта была временем расцвета многообещающих и необычных идей. Восстановить остальное для меня не составило труда. Эпоха называлась Серебряной, а Валерий Яковлевич - это, конечно, поэт-символист Брюсов!
  - Да ты что! - недоверчиво воскликнула Майя. - Тот самый? Чьи стихи мы учили наизусть?
  - Он, он! То странное, лихорадочное, утонченное время как будто создано для Кайгуса, вдохновлено им - Велес ведь покровитель художников. А символисты отличались тем, что хотели слить воедино жизнь реальную и жизнь внутреннюю, творческую, а действительность превратить в искусство - Ходасевич об этом хорошо написал. Кстати, другие символисты серьезно считали Брюсова черным магом, между ним и Андреем Белым даже произошла "астрально-стихотворная дуэль". Брюсов послал Белому стихотворение, сложенное стрелой:
  
  На тебя, о златокудрый,
  Лук волшебный наведен.
  В час веселья, в ясном поле,
  Я слепцу вручу стрелу,-
  Вскрикнешь ты от жгучей боли,
  Вдруг повергнутый во мглу!
  
  В ответ по-настоящему напуганный (и не без основания, как мы знаем) Андрей Белый отослал Брюсову лист с крестом и цитатами из Евангелия. Он безусловно понимал, с кем имеет дело. Кир обмолвился, что приходил к Брюсову во сне. Не исключено, что тоже во сне Брюсов совершил путешествие на вотчину Кайгуса, на озеро Холой, о чем потом и написал:
  
  Воздух живительный, воздух смолистый
  Я узнаю.
  Свет не слепит, упоительный, чистый,
  Словно в раю.
  
  Узкой тропинкой к гранитам прибрежным
  Вышел, стою.
  Нежу простором, суровым и нежным,
  Душу свою.
  
  
  Дивные строчки, верно? Сразу повеяло "Хонгой"?
  - А кто таков мужчионка из Сибири, который не верил, что его могут убить, потому что он мурия Кайгуса?
  - Ты разве еще не догадалась? Это же Распутин! Он, конечно, был посвящен в тайны Кайгуса и пользовался поначалу его поддержкой, иначе невозможно объяснить стремительное восхождение Сибирского Старца из глухой деревушки к подножию трона Российской империи! Возможно Кайгус хотел через своего слугу повлиять на ход истории, но потом его планы изменились, да и сам Распутин изменился. Смелое предположение? Однако уж больно много совпадений, люди тогда шептали о дьявольском заговоре... А уже в наши дни американский историк Колин Уильямс, рассказывая о Распутине, заключает: "Словно кто-то дергает за ниточки, как в театре марионеток". Какой силой творил чудеса и исцелял Распутин? Неужели он служил Богу? Это совершенно не согласуется с его образом жизни - пьянками, развратом, его чертами характера, среди которых высокомерие, сладострастие, исступленность... Столько во всем этом языческого, дикого, идущего от шаманских обрядов, заклинаний и плясок! Кстати, ближайшим другом Распутина был доктор Бадмаев, бурят из Забайкалья. Он в открытую занимался лечением при помощи колдовства. Особенно он прославился исцелением нервных болезней и расстройств женской физиологии...Не удивлюсь, если и Бадмаев окажется мурией Кайгуса. Этот доктор часто приезжал в Сибирь, как и Распутин, который не скрывал, что возвращается на родину за силой и духом.
  - Да, Саша, ты прав, слишком все сходится, - пробормотала Майя.
  - Захмелев, Распутин неоднократно заявлял, что силу он получает от "высшего существа", которое к нему благоволит. Вряд ли этот крестьянин, воспитанный в православии, подменял Господа нашего туманным и осторожным именованием "высшее существо". Скорее он имел в виду кого-то другого... Когда Старца предупреждали об опасности, он говорил: "Он не оставит меня, он обещал, что никто мне не повредит, что я буду неуязвим для врагов своих, пока нахожусь под его покровительством!" Историки привыкли думать, что Старец говорил о императоре Николае II, но царя Распутин всегда называл просто "Папка", и мы-то знаем, на кого уповал Сибирский Старец! Еще до переезда в Санкт-Петербург одна женщина напала на него, несколько раз ударив ножом - из ревности, как полагают, но я подозреваю, что она поняла, кто такой на самом деле Распутин. И ужасные ножевые раны, которые свели бы в могилу любого человека, ничуть не повредили Старцу.
  - Но потом его же убили?
  - Да, но какими усилиями! Во первых, его долго не могли заманить в особняк Юсуповых, где была подготовлена засада. Старец пришел, но звериное чутье не подвело его, он порывался уйти, а убийцы не решались начать свое дело. Боялись столкнуться с ним напрямую, поэтому сначала подмешали яд в пирожные. Распутин их съел, выпил вино с цианистым калием - и хоть бы что! В него в упор стрелял Юсупов, а Распутин после этого спокойно вышел из особняка, ему стреляли в спину другие заговорщики, а он шел и шел! Даже перелез через забор. Распутина догнали и забили дубинами, утопили в проруби, а когда тело вытащили, то выяснилось, что в легких полно воды - значит, он был еще жив, отравленный, изрешеченный пулями, избитый дубинами...Он захлебнулся только в проруби!
  - Жуть какая! - передергивает плечами Майя.
  - Ага! - кивает Саша. - Если хочешь вообразить себе типичного Кайгусова волхва, то сразу представишь кого-то вроде Распутина!
   Последующие рассуждения Векслера касались более отвлеченных предметов. Он вдруг чрезвычайно заинтересовался Шумерским двориком, и неизвестно почему перешел к тому, что Шумер - это вариация Сумер или Меру, вселенской горы индоевропейской мифологии. Гора это есть вершина потусторонней Страны Блаженных, находится на далеком севере и окружена Молочным океаном. Тут Саша совсем заболтался в предположениях своих, что Майя на сей раз безошибочно установила, что с Шумерским двориком Саша взял неверное направление и теперь-то точно во власти "idola tribus".Но и Майя тоже пока не понимала - в чем суть рассказа Кира о дворике? Разгадка таилась рядом, но не давалась.
  - Не понимаю... - призналась она вслух.
  - Да, я тоже не понимал, когда ты мне говорила о "свете Кайгуса с золотыми рогами и серебряными копытами", - отвечает ей Саша, разворачивая последний листок. - Но потом отнесся к этому бреду повнимательнее и сделал вывод, что Кайгус говорил о фарн.
  - О чем? - очнулась Майя.
  - Мне трудно объяснить, что это такое. Ты только послушай сколько существует переводов данного персидско-авестийского слова: "сияние, блеск, солнце, благо, имущество, величие, харизма, мир, достоинство". Пожалуй, ближе всего к истине значения " слава" и в какой-то степени "харизма". Это таинственная энергия, дающая и богатство, и власть, и могущество, урожай и детей. Русское понятие "слава" вполне подходит, но фарн более материален, нимбы вокруг святых с оговорками можно уподобить фарн. Персидские цари изображались с пылающим нимбом вокруг короны. Считалось, что фарн присущ и человеку, и городу, даже целой стране. В Осетии восклицают, провожая жениха и невесту: "Фарн шествует!". Авестийские тексты "Яшт" говорят о фарн как об амулете из птичьих перьев, но особенно часто его изображали в виде барана с драгоценными рогами и копытами. Опять нас подводят к Велесу, скотьему богу, обладателю и дарителю огня фарн. Мы должны продвигаться дальше и сорвать с Кайгуса его маски, вплоть до последней...
  - Он сказал, что в Усть-Ключе есть место с его обликом, которое нам до сих пор не открыто.
  - Хм, любопытно... Может быть каменный медведь? Но такие статуи в городе на каждом шагу, медведь очень популярен в Усть-Ключе...
  - Я уже думала об этом. Самая большая статуя медведя находится около городской биржи.
  - Кир назначил тебе там следующее свидание?
  - Нет, медведь не подходит, - размышляет Майя. - Разве нам неведом этот облик? Я его никогда не дождусь возле медвежьих статуй!
  - Почему? Биржа - место, где сколачиваются и теряются состояния. Опять же, напротив медведя есть статуя и быка, тельца! Он вполне мог назначить тебе свидание у биржи, наш бог золота!
  - Да нет! - досадливо морщится Майя. - Там скорее встретишь Власа Калашникова, а не Велеса Торева! Лучше скажи, какие еще есть необычные памятники в городе?
  - Их сотни! Есть всякие авангардные скульптуры, некоторые из них воспроизводят человека, различных зверей и растения в самых причудливых сочетаниях - любая фигура может оказаться изображением Кайгуса! Просто отгадать невозможно! Надо опираться на логику и научные изыскания!
  - Он сказал, что это довольно заметное, монументальное изображение. Конечно... Разве не установил бы он в своем городе знак своей власти? Не раньше и не позже - вот когда мы с ним встретимся...
   Саша Векслер хитро улыбается, постукивая сложенными листками. Он упивается тем несомненым фактом, что именно от него зависит, где и когда состоится свидание Майи и Кира. И состоится ли вообще?
  
   * * * * *
  
   Несколько раз Илья Калашников собирался посетить городскую Галерею искусств, где было выставлено его зеркало, проросшее медвежьей шерстью, но постоянно откладывал свой визит, а чего ждал, что выгадывал - неизвестно. Все сучилось в итоге неожиданно.
   Началось с того, что Илья потерял Полину. На звонки она сначала не отвечала, потом связь с ней вовсе пропала. Илья заявился в пансион на Переселенческой, но там ему сказали, что Полина куда-то сорвалась по неотложным делам и не сообщила, когда вернется. По природе доброжелательный и снисходительный, Илья оказался на сей раз недоверчив. Он беспокойно вышагивал по тротуару у пансиона, и спугнуло его только появление Насти Пелымовой, вышедшей из дома на обычную прогулку. Для Ильи было ненужно и невыносимо встретиться так с Настей - он не мог поверить, что недавно в пауле едва не переспал с нею.
   Он сразу же спрятался в своей машине и умчался, не рискуя даже проехать мимо слепой соседки Полины... У этих слепых такое звериное чутье! Вот и Настя повернула голову на звук резко сорвавшейся машины - в больших зеркальных очках девушки отразилась добрая половина улицы и стремительно удалявшееся роскошное авто Калашникова-младшего, который в суетном бегстве своем вдруг оказался у Галереи искусств, здания на холме, напоминавшим и дом Пашкова в Москве и провинциальный конгресс в каком-нибудь из старых американских штатов. Холм опоясывали камни, украшенные петроглифами - подарок Абаканского музея. А может далеко неслучайно вырулил Илья к Галерее? Ему сейчас крайне необходимо было встретиться с зеркалом - доказательством, пусть и жутким, собственной значимости, не подаренной от рождения, а принадлежащей только ему, Илье, и никому другому. За исключением, вероятно, только самого мойе Кайгуса.
   Тревога родилась после разговора с Сашей и Майей в аквапарке. Заключив тайный договор и обменявшись долями безумного знания, они рассеялись, желая все-таки отдохнуть. Когда совсем стемнело, Илья пережил уже несколько стадий опьянения - от восторженно-бодрой и веселой болтливости до сонной, угрюмой и молчаливой рефлексии. И наоборот. Балансируя между двумя этими главными состояниями и в поисках совета, правильной реплики или нужного выражения лица кого-либо из приятелей, оглядывая их всех с рассеянной улыбкой, Илья наконец расслышал, что за его спиной о чем-то давно ему хлопотливо и горячо талдычит Саша Векслер, который явно против воли гордился завязавшимся знакомством с сыном миллиардера, лежал в неглубокой воде и даже притворялся слегка пьяным.
  - Как же мурии? Где они? Как ими становятся? - говорит Саша. - Ты, наверное, удивишься, но я был уверен, что и ты, к примеру, мурия Кайгуса!
  - Я не удивлен, - ответил Илья, с трудом ворочая языком. Однако сознание его оставалось ясным.
  - Не удивлен, но будешь смеяться. Ведь я и Майю считал мурией, представляешь? Но именно с вами я заключил союз против Кайгуса! Разве не смешно? Ее люблю, тебя...э-э...вообще-то не люблю, напротив...хе-хе! Вдвоем вы можете уничтожить меня, если Кайгус окончательно соблазнит вас, но втроем мы можем уничтожить Кайгуса!
  - Зачем? - буркнул Илья.
  - Что "зачем"? - удивился несказанно Саша. - Зачем нам нужно покончить с Кайгусом? Да потому что он не даст нам покоя, он никогда не даст нам покоя!!!
  - Тихо! К чему так орать? - поморщился Илья, а галдевшие рядом его приятели приутихли и уставились на Векслера. - "Покончить с Кайгусом"! - передразнил его Илья, когда общий шум возобновился. - Что бы это значило, а? Неужели ты думаешь, что я верю в возможность нашей победы над чудовищем Uel? Во всю эту болтовню о кроне Мирового Древа, о нашем бессмертии...о меде поэзии... Э-э, попробовать ли хмельной мед?.. Я верю только в само противостояние Кайгусу, победа мне не нужна, потому что она недостижима, а я... реалист... Созвал я вас только для того, чтобы мы наполнили нашу жизнь наиболее достойной, самой древней, согласно твоим же словам, борьбой, а победа... - Илья жутко и мутно улыбнулся. - Если нам повезет и жизнь наша не окажется слишком уж краткой, то...то борьба эта растянется на всю жизнь, и потом... мы встретимся, Саша, на Велесовых пастбищах и обсудим результаты, посмеемся или поплачем...
   Через плечо Илья страшно глянул на Сашу, а тот поспешил отвести взгляд и заговорил:
  - Я верю в победу. Кто-то из нас должен верить. Ты неспособен на это. Майя? Говорить не о чем. Я один могу подобрать ключи к Галереям, тогда я вас позову и... Но и сейчас я кое-что понимаю. Галереи - это прекрасное и чудовищное сооружение, внутри нас и вовне, разбросанное по закоулкам душ, снов, мечтаний, оригинальных мыслей и идей, они образуют единое и сложное целое, наподобие медовых сот или чего-нибудь еще в этом роде... Соты Кайгуса охватывают весь мир, но здесь, у нас, проявляются по той элементарной причине, что медведь - это Сибирь, а почему бы в самом деле и не здесь? Но он везде. Майя сказала, что теперь он гораздо ощутимее присутствует среди нас, чем раньше, когда ему надо было притворяться человеком. Тогда он лишь пытался казаться, а сейчас просто возвышается над нами...
  - А не под нами ли? - возразил Илья.
  - Нет, она сказала - "над нами"! Я думаю, он правда везде - известные и неизвестные сопра подтверждают это. Он и на полпути между Севильей и Кордовой, и в Чикамигоне, в десяти километрах южнее или севернее Гизы, двадцати милях восточнее Науэль-Уапи в Аргентине, в поселке с видом на вулкан Осорно, на Юкатане в Кинтана-Роо или в графстве Нортгемптоншир, на острове Парос и во многих прочих местах...
   Следствием своим этот разговор двух молодых мужчин, притянутых друг к другу родством противоположностей, сложностью и фантастичностью ситуации, имел тот несомненный факт, что Илья Калашников проникся тоскливым отвращением к своим прежним компаниям и занятиям. Исчезновение Полины только усилило это чувство неприкаянности. Тем не менее, Илья был уверен, что Полина обязательно вернется и уж тогда завладеет им без остатка. Поэтому ему хотелось сейчас получить веское доказательство собственной значимости. И очутившись случайно перед городской Галереей искусств, Илья направился туда.
   К своему неудовольствию, он сразу же наткнулся на целую толпу младших школьников. Молоденькие учительницы немедленно узнали сына миллиардера и принялись кокетничать, увещевать расшалившихся детей подчеркнуто нежными и певучими голосками, что ни на детей, ни на Илью не произвело должного впечатления. Даже наоборот - привыкшие к окрикам дети, незнакомые с персонажами светской хроники, галдели, верещали, толкались и визжали пуще прежнего, а Илья, разумеется, быстро сбежал от школьников и пунцовых учительниц.
   Хорошо, что путь школьников лежал в залы, где были выставлены образцы реалистического искусства, а Илью больше интересовал авангард. Он опередил детей на несколько залов, быстро прошагав мимо картин Ефима Монина, собранных когда-то по чердакам и подвалам дворцов культуры Красноярского края - везде те картины пылились никому не нужные, подпорченные голубиным и мышиным пометом, сыростью, грибком и паутиной. Неутомимый собиратель любых раритетов Новиков, пропавший не так давно без вести, утверждал, что в усть-ключевской Галерее должны быть представлены и работы Монина как примета своего времени. Впрочем, была в картинах и определенная прелесть - несмотря на обычные темы счастливых тружеников среди изобильных полей и садов, в рисунке преобладало скорее наивное простодушное язычество, чем плакатный тоталитаризм.
   Илья искал свое зеркало, а нашел в зале авангарда еще одну картину Ефима Монина. Ту самую, из-за которой Ефим претерпел столько бед. Были здесь и геометрические, и растительные арабские узоры с витиеватыми буквами, и греческий меандр, и пчелиные соты. Илья узнавал также часто встречавшиеся в городе виды мансийского, кетского и эвенкского орнамента. Кроме того, отдельные элементы весьма походили на знаменитое среди этнографов пиктографическое письмо юкагирской девушки. Никто, конечно, не мог поручиться, что стрелы-перья на картине Ефима - это тоже письмо, зашифрованное послание, но вдруг виды родного города за окном, письмо юкагирской девушки и картина Ефима Монина сложились в простой ответ.
  Илья стоял перед искомой картой Харлампия Монина.
   Но это не была сама карта, очевидно безвозвратно потерянная за долгие лихие годы или же добровольно отданная существу, явившемуся ночью из страшной пурги. Ефим успел выучить карту наизусть, ведь так долго она символизировала для него все самое чудесное и страшное, не только в его жизни, но и в жизни его отца. И если легенда до конца правдива, то легко представить, до чего утешительно было Ефиму хранить посреди всеобщего хаоса эту скрижаль, покрытую таинственными знаками, лично переданную ему сказочной девушкой, выросшей из-под земли...Это помогло ему пережить разорение семьи, нищету и последующую эпоху с ее причудливым сочетанием фанатичной веры и ужасающей приземленности, когда были взяты худшие качества обоих крайностей. Загнанные вовнутрь переживания способствовали рождению необычного таланта - Илья отчетливо различал теперь стилизованные изображения огня и дыма, края картины окаймляла темная полоса - очевидно, настоящая картина пострадала все-таки от пламени. Память, воображение и талант Ефима по-своему переработали виденные много раз символы, хотя карта не перестала быть картой - Илья мог бы указать, где находится нынешнее Заречье с его домом.
   Илья думал о судьбе Ефима Монина и совершенно не думал о карте как таковой. Его, например, совершенно не заботило, что на территории Заречья значилось сразу несколько сопра. Что с того? Он и раньше знал, что там промышляет мойе Кайгус. Может быть, карта действительно уже бесполезна? И Кайгус сразу об этом предупреждал.
   А вот и зеркало. Илья даже осмеливается прижаться к косматой шерсти в поисках тепла и силы, в поисках собственного отражения, но ощущает лишь прохладу зеркальной поверхности, скрытой за шерстью, видит лишь смутную высоченную тень по ту сторону, которая вне всякой связи с ним внезапно поворачивается на мгновение, оглядывается на Илью и уходит.
  Холод зеркала пробирает его до костей, но Илья, стиснув зубы, не отрывается от не принадлежащего ему произведения искусства. "Надо идти дальше, перешагнуть через край - говорит себе Илья. - Поэтому он оглянулся, поэтому зеркало такое холодное, и я не нахожу свою тень..."
  
   * * * * *
  
   Следы, обнаруженные Никитой Малтиным на внутренней и внешней сторонах невысокой стены, ограждающей террасу его дома, были совершенно правильно им истолкованы как приглашение. Интересно, что правый след шел по одной стороне, левый по другой, но расстояние между обоими на всем протяжении выдерживалась неукоснительно - точь-в-точь быстрый чей-то шаг, почти бег вприскок. След был человеческий, однако при этом несколько размытый, что неудивительно, если учесть, что его обладатель явно спешил - двигался босиком и параллельно к земле, составляя невозможную вертикаль по отношению к стене и силе земного притяжения. На выкрашенную ограду бегущий нанес грязной земли и травы с ног - эта грязь въелась в поверхность и не поддавалась ударам карманного ножа следователя. Кое-где отчетливо были видны сосновые иглы, впечатанные босой пятой в бетон, как если бы тот был еще сырой, не застывшей массой. Поражала, конечно, и способность ночного гостя передвигаться по двум сторонам стены разом.
   Той ночью Малтину снился мертвый полицейский Кураев - такой, каким его нашли наверху, замурованным наполовину. Проснувшись, следователь произнес:
  - Мои мечты реальны...
   Он по-прежнему открывал окно на ночь, хотя близилась осень, и из черного провала тянуло уже холодом и возросшим беспокойным шумом листвы. Малтин еще тщательнее кутался в теплое одеяло и засыпал в позе эмбриона или обитателя аркаимского захоронения.
   Следователь вспомнил свой сон, когда ковырял ножом в отпечатках на стене, и вдруг сопоставил ночную податливость бетона, смерть Кураева и дрожь здания "Хонги". Захваченный этим совпадением, он не сразу откликнулся на зов сына, когда Вадим напомнил ему о завтраке.
  - Ты почему такой бледный?
  - Неважно, - отмахнулся отец, наливая кофе. - Слушай, а тебе никогда не приходило в голову, что слово "следователь", вероятно, происходит от слова "след"?
  - Возможно, - соглашается Вадим.
  - И значит самый древний, самый первый следователь - это охотник, который постоянно кого-то выслеживал и вот, наконец, он решил, что пора ему найти главного зверя в человеческом обличье - преступника, то есть...
  - Занятная теория!
  - Боюсь... - Малтин поднялся из-за стола, - боюсь, что это не теория...
  - Ты куда? Сегодня же выходной, - Вадим забеспокоился. После событий в "Хонге" он сильно волновался за отца. Привычным своим оружием - иронией и шуткой - Вадим старался нейтрализовать или принизить значение странных отцовских заключений, к которым тот в последнее время был склонен.
  - Я все думаю об Антоне, - сказал Малтин, останавливаясь в дверях. - Вы с ним чем-то похожи. Хотя Антон был все же гораздо серьезнее тебя, Вадим... правда, занудой он тоже был немного... Когда-то я хотел, что ты пошел работать в полицию, но после смерти твоей матери уже перехотел. А сейчас тем более... У меня такое чувство, что Кайгус пожалел меня, пожалел задолго до всего того, что случилось в "Хонге". Он взял Антона вместо тебя - услуга, надо признаться, совсем не медвежья... Дурак, зачем не отдал те записи? Так и так пропали... Вадим, ты счастливчик, твоя жизнь выкуплена, цени это...
   С тем и вышел за дверь, а Вадим не успел (да и не смог бы) применить свое оружие, потрясенный признанием отца. Какая тут может быть ирония!.. Оставшись один, Вадим думает, что отец не прав, что он вовсе не счастливчик, так как сильнее и сильнее с каждым днем влюбляется в исчезнувшую Диану Комлеву, мучается тайной ее исчезновения, образ Дианы тревожит его все чаще. И даже настойчивее, чем когда она работала в университете, и он встречал ее в коридорах. Вадим знает, что это непроста, и зря отец успокаивает себя - его, Вадима, тоже затягивает водоворот событий, выдуманный Киром Торевым полярный смерч.
  Вадим посмотрел в окно.
   Следователь Никита Малтин медленно прошелся вдоль стены террасы, иногда наклоняясь и постукивая по стене ножиком. Походка у Малтина, человека грузного и довольно-таки неповоротливого, стала мягкой, крадущейся, то есть охотничьей. Закончив осмотр стены, он двинулся дальше, к улице Новицкого, не теряя следа, который здесь был едва различим - приходилось глядеть и под ноги, и по сторонам, и вверх, беря во внимание дерзостную привычку преследуемого нарушать законы не только общественные, но и физические.
   Малтин совсем не удивился, когда след привел его на лесной участок за улицей Новицкого. В траве искать было нечего. Кроме, пожалуй, большого валуна, вросшего в папоротники и мох. Неизвестно, на какую глубину уходил камень в землю - не был ли он наподобие некоего таежного айсберга, чья подводная часть, как правило, намного превышает видимую, такой айсберг очень опасен, он переворачивается с треском и грохотом, захватывая в воронку тех, кто по неосторожности оказался поблизости... Возможно, камень соприкасается с вечной мерзлотой - это же древний валун, на его поверхности виднеются замшелые петроглифы.
   И самый ценный знак. След все-таки взят. Потому что особенно различим был отпечаток босых человеческих ног.
   Малтин наклонился, изучая отпечатки. Их обладатель, вероятно, оттолкнулся от камня и путь свой продолжил по верхушкам или стволам деревьев - нажим был крепче у носка, пятка выделалась слабее. При этом человеческая стопа получалась схожей со звериной, более широкой и округлой.
   Следователь достал телефон, но потом передумал, сделал несколько снимков камня и поспешил в городскую библиотеку. Удалось найти немало интересного (см. Приложение: тетрадь Никиты Малтина**).
   Все детали, версии, факты и домыслы вихрем проносятся в голове следователя, оставляя ясным и главным только одно - Малтину открывается внезапно та непреложная истина, что "следовик" есть концентрация загадочных беломорских каменных лабиринтов, опоясывающих также и сопра Кайгуса. Это явления родственного порядка.
   "А не съездить ли прямо сейчас в Очунье?" - подумал следователь. Можно будет рассмотреть камни лабиринта, а заодно встретиться с лесником по давно намеченному поводу. Малтин купил бутылку водки и отправился знакомой дорогой. Заглянул сначала к Полуянову, но его избушка была заперта. И собаки нигде не видно. "Тем лучше", - решил следователь и свернул к сопра. Изучил там каждый камешек, но ничего странного не обнаружил. Никаких следов.
  - Вот так-так, - пробормотал Малтин. Впрочем, и это хорошо - значит, не о чем посторонним не надо будет расспрашивать лесника, поговорить только о том, зачем и приехал.
   Вернувшись к избушке, следователь увидел, что Полуянов вернулся. Малтин ждал лая бдительной Альбы, но встретил лишь ее горящие глаза, уставившиеся на него из-под прохудившихся досок крыльца.
   Старика он застал за кропотливой работой - в склянку с пахучей жидкостью Полуянов обмакивал кусочек ваты и тщательно оттирал с любимого своего травника зеленые и бурые пятна в изобилии покрывавшие обложку и страницы.
  - Здесь не кури! - предупредил лесник следователя после обмена приветствиями. - Меня, не дай бог, подпалишь и дом - я весь пропитался этой дрянью.
  - Ты бы лучше крыльцо починил, дядя Захар. Совсем оно у тебя развалилось.
  - Еще бы ему не развалиться! На том крыльце сам мойе Кайгус стоял, когда звал меня: "Захар!", стучался в дверь, а я, дурак, не открыл...
   Малтин внимательно посмотрел на старика.
  - Почему же "дурак"?
   Лесник не ответил.
  - Ты зачем пожаловал? - спросил он после продолжительной паузы.
  - Антона Баева памянуть к тебе пришел, - ответил Малтин, ставя на стол бутылку можжевелевой водки.
  - А-а, тот мальчик! - протянул старик. - Да, и мне жаль его... Я слышал, что он погиб. Кайгус-таки его заломал. Я с самого начала знал, что мойе его непременно погубит. Когда я истории те вам рассказывал, Антон так в рот мне и глядел...
  - И я тоже, - тихо добавил следователь. - Получается, что и мне суждено от Кайгуса смерть принять?
  - Ты другое дело, ты ему надобен - пока за ним сам гоняешься. Может, про тебя тоже потом историю сложат? А мальчик тот просто сглупил, не убрался вовремя с медвежьей тропы, вздумал мешать владыке.
  - Но я тоже ему мешал, целую облаву на его "Хонгу" устроил...
   Полуянов рассмеялся.
  - Ты жив, все еще жив - стало быть, не мешаешь Кайгусу!.. Но это пустой спор. Давай-ка я лучше стопочки достану, и выпьем с тобой за упокой души бедного мальчика.
   Лесник ушел мыть руки, вернулся с зеленью и соленьями, поставил стопки.
  - Ты вернулся к сбору трав?
  - Иногда этим занимаюсь. Когда травник при мне. Он, понимаешь ли, то пропадает у меня, то вновь появляется. Счищаю с книги пятна, а они после каждого возвращения снова расползаются. Любимый мой травник, уж весь захватанный, разве можно так обращаться с книгой?
  И старик криво улыбнулся своим мыслям.
   Захмелев, Малтин стал более угрюмым и грубым. Он подозревал, что лесник что-то скрывает от него.
  - Берестяную маску больше не надеваешь? - спросил Малтин, наваливаясь на стол.
  - Нет такой надобности, - быстро ответил Полуянов.
  - Да уж, спасибо! И без тебя, дядя Захар, в городе полно чудиков в странной одежде! Поди догадайся, кто из них преступник, кто почетный гражданин Усть-Ключа, а кто пугало огородное! Ты, кстати, знаешь, что в стародавние времени московские горожане подумали о славянофилах, которые вырядились, дескать, в чисто русские платья? Что это, мол, приехали иноземцы-персияне!
  - Персияне? - вздрогнул старик.
  - Да, а что?
  - Антон тогда...однажды нехорошим утром... помог мне, спас, он был добрый мальчик. Я так обрадовался, думал, что никого уже не осталось... всех погребла кровь из сомья!
  - Но он не доверял тебе, часто высмеивал.
  - А может мне это и нужно было, а? - лесник снова выпил. - Я многого не понимал, Никита... Потом Антон ушел, а я баню затопил, и там вдруг подумал о пророке Данииле, о том, как он истолковал письмена, начертанные невидимой рекой: "Ты взвешен на весах и найден очень легким; царство твое будет отдано мидянам и персам"... Теперь понимаю, о чем там на самом деле говорится, в Писании-то... И дверь Кайгусу открою, для того и к знахарству вернулся, чтобы встретиться с мойе таким, каким был прежде - не вашим дядей Захаром! Давно мне пора туда, за Хосядам, в хоромы Кайгуса, в его легенды... Чем я хуже других? И смерть Бердникова тут давит, а там...там полегчает, там все иначе, это прекрасный мир!..
   Малтин катал по столу пустую стопку и молчал. Он был уверен, что Полуянов все же несколько повредился в уме из-за той истории с Бердниковым и Берестяной Маской. Несколько недель в клинике старику не повредили бы, но следователь ни за что не выступил бы сейчас с подобной инициативой - в Малтине и так видели обидчика старейшего и почетнейшего жителя города.
   Не без злобного удовлетворения Малтин предоставил лесника самого себе - пусть сидит в своей одинокой избушке посреди леса. Пусть! Если старику очень повезет, то вскоре он окажется на больничной койке без посторонней помощи.
   Когда Малтин возвращался в город лесной дорогой, звездные пастбища весело качались в вышине. Солкит был открыт.
   Ahando! Хулге!
  
   ГАЛЕРЕЯ 7
   Автомобиль, который подбросил Лиду до города, принадлежал Ларисе Храмовой.
  - Возвращаюсь с юга, - болтала она по пути, ничуть не смущаясь молчанием Лиды. - Была в хакасских степях, представляешь? Там великолепные условия для астрономических наблюдений - небо чистое-чистое, звезды яркие... Есть неплохие обсерватории, не такие, как на Алтае, конечно, но есть... После доеду и до Алтая! А ты там была? Обязательно съезди!
   "Да, только она и могла мне помочь, - думает Лида. - Вместе с ней мы движемся на север, а ведь и средневековые картографы помещали Иерусалим, Омфалос, Пуп земли на самую вершину мира, то есть на север. Двигаться вверх означало двигаться к самому великому и таинственному городу мира... Полярная звезда указывает путь... А Лариса, мне кажется, один из наиболее загадочных людей, встреченных мною в жизни. Рядом с ней всегда чувствуешь, что все правильно, и ты на верном пути... У Ларисы ноги идеальной формы, светом и нежностью подобны молоку, тепло-мраморные и парные - с такими ногами легко идти просто и неутомимо, она верит в необъяснимое свое воздействие на людей, запечатленное в смущенно-пытливом взоре и улыбке на четко очерченных губах..."
   Лариса крутит руль и улыбается, глядя перед собой, будто подтверждая плененные, но верные слова молчуньи Лиды, которая поглаживает пальцами заключенный под ключицами трепещущий, набирающий силу голос.
  Странным было то, что, высадив Беляеву у радиостанции, Лариса не торопилась отправиться дальше. Она откинулась на сиденье и заснула даже раньше, чем Лида успела подняться на свой верхний этаж, где она тоже уснула на диване в безлюдной студии.
   И ей приснился диковинный сон.
   Она ожидает выхода на самую главную в своей жизни сцену. Ожидает с нетерпением, но и боится, хочет, чтобы томительное промедление длилось подольше. И не хочет этого. Лида Беляева одета в невероятно красивое платье - блистающее, легкое, полупрозрачное. В нем нельзя пройтись по улице, оно создано только для мира снов, где реальны лишь яркие краски, бурные страсти, выразительные жесты и чарующие неземные звуки, коим не место в повседневности. Сердце Лиды сейчас бьется так сильно, что платье, сотканное из паутины, украшенной росой, отражения заката в лесном озере и солнечных лучей, согревающими душу и тело, едва не спадает с узких плеч. Головной убор поражает красочными перьями самых фантастических расцветок. Лида накрашена столь броско, что лицо ее вблизи походит на маску, зато издали поражает царственной красотой. Глаза подведены изумрудно-малахитовой крошкой, зеленый цвет, наравне с красным, преобладает в наряде Лиды. Она знает, что ей помогла нарядиться и накраситься Лариса, хотя ее нигде не видно. Постепенно ожидание становится нестерпимым. Робость и малодушие уже побеждены. Закипает гнев. Неожиданно к Лиде приходит осознание того неоспоримого факта, что ее выступление отменяется, что ничего уже больше не будет, огни давно погасли, и зря он сидит здесь в своем божественном наряде. Из-за кого-то все рухнуло, всему конец!..
   Обида и ярость пробуждают Лиду.
   В студии радиостанции темно и тихо.
   За окном поздний вечер.
   Просыпается и Лариса, потягивается сладко и звонит на "Радио-Сирен".
  - Это ты, конечно, - говорит Лариса. - Можешь не отвечать, мне известна твоя проблема, но ее легко решить. Надо просто спеть. Спой для меня и остальных...
   В ответ Лида кивает, хотя Лариса не может этого видеть. Теперь нужно собраться с силами, разогнать остатки сонливости и беспокойства, пробудить голос, уберечь его от сквозняка... Тут что-то есть... Словно бы дуновение не ветерка даже, а просто воздуха, и сдержанный, но мощный рокот многолюдия.
   Верно угадывая направление, Лида приблизилась к темно-фиолетовым шторам с узором серебряного меандра - по их нижним краям пробегала изредка волна, перебирая складки, прохладицей касалась разгоряченного тела Лиды. Она чуть отодвинула шторы, глянула в щелочку, судорожно вздохнула. Затем решилась, прошептала молитву, распахнула шторы и шагнула.
   В ослепительный свет и гром за ними. В свет роскошных люстр и вычурных канделябров и гром рукоплесканий публики, заполнявшей весь театр "Хонги". Ведь темно-фиолетовые шторы с серебряным меандром оказались изнанкой театрального занавеса, украшенного золотыми масками и лавром, до того тяжелого и непроницаемого, что до самого недавнего времени надежно укрывал от посторонних взоров величественный амфитеатр.
  Да, зал был полон. И публика оказалась весьма благожелательная - рукоплесканиями она ободрила еще не начавшую петь Лиду. Но она, подобно многим новичкам, не различала пока в массе зрителей никого конкретно. Для нее это был один, расползшийся по ложам и креслам, организм, нечто вроде сложно и слаженного действующего улья или мистического Симурга - элементов множество, но разум, воля и душа единые.
   Лида Беляева начинает петь. Это был эпос ее жизни, ария ее мечты. Оркестр играл без нот, считывая мелодию прямо с сердца певицы. Вот почему музыканты играли без малейшего сбоя и ошибки - именно так, как задумано было Лидой, хотя и сама она прежде напевала отрывки, сбиваясь и путаясь. Она не видела музыкантов - только взлетающие смычки, вспышки огней на медных, серебряных и золотых трубах, быстро мелькающие в патетические моменты палочки ударных, теплое свечение благородного дерева инструментов. Лида, впрочем, мало что видела тогда, при том, что глаза ее были широко раскрыты.
   Ей удалось поведать красиво и ясно всем присутствующим, не исключая и себя, подлинную историю собственных исканий, борений, завоеваний и жертв. Пела о любви и ненависти. О том, что и кого любила, о том, как родные ей люди, защищенные своей же искренней любовью, мучили ее и искушали, даже не подозревая об этом - принижали мечту, объятиями тянули вниз, ослабляли слезами и высмеивали непониманием. Дома от Лиды всегда требовали противоположного - поощряли занятия музыкой, но в итоге жестоко обманывали. Оказалось, что по-настоящему никому это не нужно.
  И она поспешила спрятаться в городе, сотах Усть-Ключа, лабиринте Кайгусовых клыков. Только здесь она могла хранить и развивать свои эксперименты с голосом - в родной деревеньке ее заглушали или бесцеремонный шум или ужасающе безмолвная зевота. Выкладываясь перед близкими и соседями, чувствовала себя идиоткой, вдруг осознала, что с коварного благословения окружающих начинает верить в свое кликушество. Потом, в городе, перебирала в душе хранившиеся мелодии, пока на вечеринке у Ильи не дала им волю. Корона "невесты Кайгуса" только укрепила ее уверенность. Пробы стали образцом, наметки - эталоном, сонеты сплелись в венок, эксперимент увенчался успехом. Если раньше голос Лиды зависел от тысяч обстоятельств, подчас пустячных, то сейчас он окреп - то возвышал, то повергал наземь.
   Подобно тому, как итальянский и французский языки божественными интонациями и играми тембра затемняют иногда смысл либретто, раскрывая его, тем не менее, более совершенным способом, так и используемые Лидой диковинные слова урало-сибирских языков и любимое ею вокализированное пение говорили собравшимся о ее жизни полнее и выразительнее, чем самый обстоятельный рассказ. К тому же, в театре собрались истинные любители искусства - они все поняли и наградили Лиду заслуженными аплодисментами, настоящим громом рукоплесканий. Слышимым, наверное, даже в студии радиостанции. И в эфире.
   Триумф Лиды публика приветствовала стоя.
   Ее осыпают цветами. Они бесшумно скатываются с обнаженных плеч Лиды. Она смотрит в зал и уже различает, кто есть кто в публике, видит не одного лишь Симурга. Она теперь по другую сторону, ее восприятие меняется. И то, что она видит и слышит, не пугает ее, не заставляет бежать из театра "Хонги", где собрались не только люди, но и чудища, звери, призраки и вовсе зыбкие неопределенные формы.
   Лиде рукоплескало какое-то несуразное существо на архаических лыжах. Рядом восхищенно свистел деревянный обтесанный идол в линялых тряпках - неужели не удалось одеться в театр поприличнее? Как, например, тот франтоватый господин с остроконечной бородкой. Его соседом был угрюмый мужик с разбитым в кровь лицом. Он хлопал медленно и тяжело, не сводя с певицы сладострастного взгляда. Алая сатиновая рубаха мужика мало подходила к театральному убранству. Да, разная тут собралась публика... Белая сова неистово хлопала крыльями, отчего перья летели на Ырку и пропадали в пустоте, вызванной его присутствием. И липли к влажному силуэту Мряки. Зеленые и желтые прелестные девушки выбирали из волос полевые и водные цветы, бросали их на сцену. То ли пастухи в мохнатых плащах, то ли свирепые псы (издали не разобрать), утирали о шерсть слезы умиления. Полину Приймак, наоборот, узнать было очень легко - ее кресло в полумраке, но на него падал свет холеного личика ее соседки. В профиль оно образует словно бы усеченный полукруг или серп, а когда девушка смотрит на сцену, то заметно, что прекрасное ее личико - треугольной формы, будто наконечник древней стрелы.
   Помимо Лиды в центре всеобщего внимания был элегантный мужчина в безупречно сидевшем на нем фраке. Мужчина этот, кстати, подал знак к приветствиям певицы - и ободряющим, и заслуженным. Пальцы его были унизаны перстнями - удивительно, что среди бриллиантов и аметистов попадались и самые обыкновенные камешки, вставленные в золотую оправу. Несомненно мужчина был истым театралом - перстни не мешали ему рукоплескать изо всех сил. На принадлежность к ценителям театрального искусства указывала и лежащая перед ним роскошная программка с червленым тиснением в виде еловых веток, греческих масок и завитушек версальского рококо. Программка была только у этого мужчины, а кроме того и партитура, отображенная не классическим нотным письмом, а схемами и закорючками в духе кубиков-ниток Мортона Фелдмана, рисунков-междометий Кати Барбериан, геометрических проекций Джона Кейджа и окон-террас Джека Окса. Все вместе являло собой фрагмент не то карты из холла "Хонги", не то картины Ефима Монина.
   Голова у мужчины была медвежья - большая и косматая. Космы спускались прямо на белоснежную манишку фрака, лишний раз подтверждая впечатление Лиды, что публика в театре довольно разношерстная. Но если у обычного медведя глаза маленькие и невыразительные, то из этих глазниц исходил бессмертный, нестерпимо яркий свет.
  - Браво! - ревел человек-медведь.
   Еще раз поклонившись, Лида царственным шагом отступает к декорациям, изображающим весьма искусно дремучий лес. Постепенно она продвигается все дальше и дальше в лес, и вскоре исчезает там.
   Но ничего не изменилось в студии радиостанции, куда Лида Беляева уже не вернулась. Только из окон вырывалось интенсивное и переливчатое свечение. Лариса вылезла из машины и, не отрываясь, смотрела на небо. Прохожие тоже останавливались и строили догадки - сошлись на том, что это очередная реклама "Радио-Сирен". Завихрения, клубы и протуберанцы света создали фигуру, по поводу которой прохожие не сошлись во мнениях: "Это человек с птичьей головой!", "Нет, птица с женской головой!", "Вы с ума сошли - у нее же плавники и рыбий хвост!", "И крылья!" Формы, а с ними и мнения, ежесекундно менялись и множились.
   Даже Лариса не могла бы рассудить споривших.
  
   ГАЛЕРЕЯ 8
  
   Всего два человека повлияли на судьбу Майи Киверник самым неожиданным и существенным образом. Первый из них уже побеседовал с Майей, долго и обстоятельно - ей потребуется немало времени, чтобы обдумать услышанное. Он сделал ей серьезное предложение, но она должна у второго человека, чьим мнение очень дорожила, испросить совета. Интересно, что с этим вторым Майя виделась довольно редко, а событие, положившее начало столь доверительным отношениям, имело место и вовсе много лет назад.
   Вторым был архитектор Лев Мальсагов. Покуривая трубку, он вышел на балкон своего особняка, что в Дальних Соснах, и ждет Майю - с самого раннего утра у него предчувствие, что она к нему непременно придет сегодня. Он поднялся еще затемно, в ужасных сибирских таежно-утренних сумерках, приготовил щедрое угощение и убрался в своем огромном холостяцком жилище. Предугадывая, что предстоит задушевный разговор, архитектор накинул атласный, в мелкий узор, халат - конечно, не на голое тело. Воротничок свежей рубашки, вытащенный наружу, демонстрировал уважительное отношение хозяина к гостье.
   И именно тогда, когда Мальсагова уже охватило нетерпение, Майя отправилась к нему в гости. Это случилось спустя несколько дней после исчезновения Лиды Беляевой. Стараясь не задумываться особо над новым страшным ударом, доказывающим, что Кайгус зря времени не терял, Майя шла, упрямо сжав губы, замкнувшись в себе. Ясно для нее было лишь то, что уход в Галереи лучшей подруги, с которой она держала когда-то судьбоносное пари, есть не просто песчинка в часах, а раскрывшееся во все стороны пространство, не капля в клепсидре, а ручей на уступах Дальних Сосен. Это еще и нетерпеливый приглашающий жест Кира.
   Как на него ответить? Может архитектор знает? Между Мальсаговым и Майей сложились необычные отношения еще с того времени, когда ему удалось вернуть маленькую девочку в реальный мир из ее таинственного путешествия. Они иногда виделись, но редко беседовали по душам. И неизменно совет Мальсагова для Майи оказывался неоценимым.
   В подарок она принесла набор видов "Хонги" - серия фотографий, в свою очередь преподнесенная ей на днях Артуром Загидуллиным. Жаль, что Майя не особенно внимательно рассмотрела все фото. Не то бы она непременно обратила бы внимание на один странный снимок, где был изображен театр "Хонги". Странность заключалась в том, что никогда театр не был заполнен до отказа, наибольшее людское скопление наблюдалось лишь однажды, когда гости отеля давали представление двум зрителям - Киру и Майи. А на этом фото все было наоборот - полный зал зрителей и одинокая женская фигурка на сцене.
  - Это вам.
  - О-о, Майя, спасибо! Ты знала, чем меня порадовать!
   Подарок архитектор принял с широкой улыбкой, открывающей его крепкие, белые и крупные зубы - улыбка на редкость приятная, располагающая, почти негритянская улыбка на широком славянском лице, прорезанном морщинами не старости, но недюжинной, много испытавшей, но не озлобившийся силы. Несмотря на пронзительно-голубые глаза, зачесанные назад и оголявшие умный лоб соломенные волосы, Мальсагов носил ингушскую фамилию - несоответствие, занимавшее обывательские умы. Архитектор не любил вопросов об этом. Известно было только то, что в Усть-Ключ он приехал действительно откуда-то с Северного Кавказа.
   Дом архитектора Мальсагова был похож на приземистое слоеное пирожное, чьи слои немного расползлись во все стороны, и скрепляли это хитросплетение уступов стены из красного кирпича, переходящие в массивные каминные трубы, и огромные окна, открывающиеся не наружу или внутрь, а вбок. Слоеное пирожное пропеченных оттенков по японскому рецепту. Крыши, скаты и карнизы создавали шоколадную темноту в комнатах, согреваемую в погожий день золотисто-смоляными полосами из окружающего бора. При непогоде или в сумерках оставалось дремать под перестук дождевых капель, падающих с крыши на крышу, или выстраивать из комнат-кубов зажженного света электрическую желто-заварную модель дома, прозрачную для леса, будто наглядное пособие - вот тут живет прославленный архитектор. В лунные ночи тени сосен покрывали дом прожилками острого хвойного орнамента, изобретая новый материал - растительный мрамор, а во внутреннем дворике, который Мальсагов спроектировал с тем расчетом, чтобы оставить в центре чудом затесавшуюся в бор ель, на иглы ложилось совершенное серебро встающей над двориком луны.
   Следуя за Мальсаговым в столовую, Майя вспомнила один из слухов - что где-то здесь под домом находится карьер. Минуя гостиную, утопавшую даже утром во мраке, Майя старалась не наступать на черный ковер - казалось, что там раскинулась неподвижная вода карьера, неисследованная глубина, хранящая от разложения древние предметы и органические тела.
   Куда уютнее было в столовой, занимавшей обширный эркер дома, где современная посуда распускала солнечных зайчиков по всей комнате.
  - Позавтракаем, Майя, плотно, по-праздничному, - говорил Мальсагов. - Я приготовил луковник, гусиные полотки с хреном, ломтики тетерева в сливочном масле, салат из молодой крапивы, костромской сыр, пирог с молодой курятиной и яйцами... Надеюсь, ты не на диете? Тебе, скорее следует, наоборот, поправиться! Я уже принес из подвала бутылочку легкого рейнского вина, - Мальсагов вдруг рассмеялся; - Ха-ха! Быть родом с берегов Терека, жить в Сибири и пить рейнское вино! Это ли не диковинка? Впрочем, когда-то рейнское было нонсенсом для южан - не исключаю, что в будущем появится и сибирское вино...
   Рейнское вино... Майя мысленно оглядела вновь дом, черноту гостиной, вспомнила слухи о подвале и почему-то ей представилось, что только немецкое вино, родом с земли веселых чревоугодников и мрачных философов, будет сейчас к столу и к месту.
  - Великолепно, великолепно! - не мог успокоиться архитектор, и во время завтрака рассматривая фото. - Ему это удалось, все же удалось...
  - Вы о чем? - спросила Майя, отправляя в рот ломтик дичи.
  - Тебе, наверное, известно выражение: "Архитектура - это застывшая музыка"? Очень верное определение. Правда, редко когда удается в полной мере приблизить его к реальности. Чаще видны кубики, понимаешь? Поставленные один на другой. А идеальная архитектура - это взмах волшебной палочки, умение использовать не столько кубики, сколько лес, скалы, воду, людей, наконец. Киру Тореву удалось овладеть такой застывшей музыкой, хотя, конечно, ни о каком взмахе волшебной палочки нет и речи - я-то знаю. Какая там у Холой кипела работа!
   Мальсагов потянулся, было, смахнуть влажное от холодной капели пятно на бутылке вина, но передумал. Вздохнул в раздумье и продолжил:
  - Да, Кир был достаточно умен и щедр, чтобы дать моим товарищам возможность хорошо поработать - на совесть и от души. В итоге каждый смог воплотить свою мечту - давно задуманные, любимые, но нереализованные проекты есть у каждого. К примеру, один мой приятель, Юра Таюрский, всегда мечтал построить восточную ротонду, место отдыха персидских владык, вписанное в сибирскую тайгу. Говорил, что усматривает схожие элементы ротонды и чума, ему интересно было их усилить и слить воедино. Признавался, что эта ротонда всегда существовала в его фантазиях, служила убежищем от невзгод, разочарований и страхов... Господин Торев безошибочно выбрал тех, у кого были самые необычные и стоящие проекты. Я боялся, что будет борьба, постоянное вмешательство заказчика, мечты будут реализованы в остаточном виде - иначе и быть не могло, учитывая, сколь много разных по характеру и стилю мастеров собрал Кир. Но все работали как команда, а Кир только подстегивал, вдохновлял, сплачивал. Мои товарищи говорили, что это была счастливейшая пора в их жизни. Каждый старался довести свой проект до совершенства и... все получилось! Даже...гм... жутко делается!
   Мальсагов опять рассмеялся.
  - Пожалуй, только у меня была такая же свобода, когда я создавал Усть-Ключ, - признался он.
  - Странно, что Кир не пригласил и вас участвовать в строительстве "Хонги".
  - Он приглашал. Но я ему ответил, что уже воплотил свою мечту - это Усть-Ключ. Ему мой ответ понравился, и он лишь попросил отрекомендовать ему толковых, по моему мнению, архитекторов и дизайнеров. Кого-то из мною перечисленных он нанял, но были и другие, кого бы я никогда не назвал... Но выбор Кир сделал отличный. У него хороший нюх.
  - А с Киром вы потом беседовали?
  - Нет. Видишь ли, я с Киром давно уже обо всем переговорил.
  - Да? - встрепенулась Майя. - О чем же?
   Но Мальсагов лишь улыбнулся и дал понять, что расскажет об этом после.
  - Я бы в любом случае не принял его приглашения, - вдруг заявил архитектор.
  - Почему?
  - Наблюдая за своими коллегами, я пришел к выводу, что осуществление своей мечты не проходит бесследно. Теперь они одержимы "Хонгой", как я одержим Усть-Ключом. Я не могу жить где-то еще, а они "Хонгу" носят в себе, но тем мучительнее их стремление приблизиться к ней настоящей. Тот же Юра Таюрский плакался мне, что воображаемые побеги в ротонду случаются все чаще и чаще, что иногда он там встречает какую-то девушку, которая не говорит с ним и, кажется, не видит, но разрушает его жизнь - просто тем, что есть и появляется в ротонде... Нельзя сказать, что он в нее влюблен, она для него просто темный силуэт - не то сны, не то безумие, наваждение...Таюрский говорит: "Сижу рядом с женой, предаю ее, но некий голос кричит мне, что продолжать жить по обыкновенному после того, что произошло, еще большее предательство и малодушие!"
  - Бедная его жена, - произнесла Майя хрипло, и, чтобы прочистить горло, отпила большой глоток вина.
  - И это не самый ужасный пример.
  - А вы не хотите съездить в "Хонгу"?
  - Побаиваюсь, честно говоря.
  - ? - Майя заинтересованно хмыкает.
  - Построить Усть-Ключ, а потом приехать в "Хонгу"... Боюсь, там от меня потребуют следующего шага, и он может оказаться для меня... чересчур...чересчур рискованным, неподъемным, смелым.
  - Но если я приглашу вас, приедете?
  - Майя, - усмехнулся Мальсагов, - однажды я подумал про тебя: "Она могла бы повелевать нами".
  - Это согласие?
  - Почти, - тихо молвил Мальсагов.
  - А от Кира вы ни за что не рискнули бы принять приглашение?
   Мальсагов, за щекой выцепляя меж зубов лоскуток лука, собирался с мыслями и качал головой в раздумье.
  - Ответить не так-то легко. Лучше я расскажу историю своего знакомства с Киром. Это и будет мой ответ, хорошо?
  Майя просто кивнула.
  
   * * * * *
  
  - Давным-давно мне было семь лет, и я действительно жил на Северном Кавказе, где тогда шла война. Не просто война, а искаженное эхо горного обвала, которому бросились подпевать всякие мерзавцы, сотворившие из эха гимн - это было ужасно!
   Моя новая жизнь началась после взрыва, покончившего со всей наивной неопределенностью. Что это было, я не знаю - мой мир разлетелся вдребезги, от снаряда ли, бомбы или мины... От прошлого остались только обломки. Потом я много раз просил Незнакомца открыть мне прошлую мою жизнь (а он мог бы это сделать, он мог все!), но он отказался: "Зачем тебе осколки? - говорил Незнакомец. - Они уже бесполезны, не годятся даже на мозаичные рисунки!"
   Я забыл свое имя, облик родителей. Однажды в грязной от мазутных разводов луже увидел свое отражение, и это была первая моя отправная точка в построении нового мира, другой сети координат, созданной чтобы выжить, уподобляясь зверенышу - поесть, поспать, справить нужду, убежать от опасности. Таких, как я, было много - и не только среди детей. Я скитался, прятался, воровал и попрошайничал. Волосы мои безобразно отросли, я одичал, страдал от паразитов, но свыкся со всем этим - облик мой соответствовал царящему вокруг хаосу. Вокруг лишь горы и разрушенные дома, они очень похожи - холодные и мертвые. Казалось, что горы составлены из развалин домов, а дома - это просто растущие горы. Мне больше нравились деревья - живые, я ощущал их тепло и дыхание. В лесу я отдыхал, собирал ягоды, орехи... Там у меня были убежища - дупла, землянки. При появлении людей прятался, и тогда верил, что я не человек больше, а зверь. Я всегда любил лес. Он никогда не производит на вас тягостного впечатления абсолютного разрушения.
   Но в горах были камешки, которые я собирал, а потом играл с ними. Особой моей любовью пользовались камешки правильной формы, вроде кубиков. Когда моя коллекция кубиков пополнялась до неподъемных размеров, я выбрасывал часть камней, испытывая угрызения совести - ведь я добавлял обломки в окружающий хаос. Слава Богу, я не разучился читать - возможно, потому, что процесс чтения напоминает составление различных конструкций из кубиков-букв, слов и звуков. В развалинах сельской библиотеки я нашел растрепанную книжицу с английскими стихотворениями в переводе Маршака. Да-да, там был и "Дом, который построил Джек"! Есть что-то символическое в том. что я нашел стихотворения, придуманные одним народом и талантливо переработанные автором, представителем совсем другого народа. Замечательный пример творческого взаимодействия двух культур, при том, что вокруг шла война, противостояние и непримиримость являли каждый день обратные примеры - страха, злобы, трусости и жестокости.
   Я зачитал книжку до дыр и носил ее в сумке вместе с камешками. Сидя где-нибудь в лесу, я перечитывал стихотворение про Джека, которое меня всегда успокаивало. Странным образом оно соединяло в себе свободу абсурда (мне нужна была свобода для бегства из хаоса) и строго продуманную организацию, то расширявшуюся, то сжимавшуюся - это почти как Вселенная, биение жизни.
   Находка книги была первым знаком - близилась встреча с Незнакомцем. Потом был дан знак второй - поздним вечером на окраине небольшого городка какой-то мужичок подозвал меня, подал кусок хлеба, соленый сыр и три головки чеснока. Я поблагодарил и хотел было уже двигаться дальше, но он остановил меня и спросил: "Ты видел когда-нибудь кино, оборванец?" Только сейчас я заметил, что он сложил все вещи в грузовик - наверное, собирался наутро покинуть опустошенный войной район. Думаю, что был тот мужичок местным киномехаником. Впрочем, не исключено, что и просто мародером, немного разбиравшимся в технике.
   "Нет, - ответил я честно. - Я не видел кино". Мужичок тот час вытащил кинопроектор и зарядил пленку. Экраном служила стена ближайшего дома.
  Фильмом оказалась старая комедия. Надо ли говорить, что за чудо явилось передо мной! Совсем рядом, но недосягаемый возник другой мир - красивый, богатый, веселый... Добрые люди, смешные злодеи, легко разрешимые проблемы, задорные песни, улыбки...А мне обычно доводилось слышать песни либо воинственные, либо малопристойные, а улыбались люди только когда убили кого-либо или обманули... Плоские картинки были реальными и настолько лучше настоящих, что я хотел отречься от действительности и незамедлительно присягнуть на верность Великой Иллюзии!
   Мужичок смотрел фильм со мной, и постепенно им овладевали схожие чувства, отравленные, однако, яростью и безверием. Я попросил его повторить сеанс, но он схватил палку и обрушил на проектор неистовые удары. Разбил аппарат и сказал мне: "Все! Брось на это глядеть! Вранье сплошное! Забудь!"
   Утром он уехал.
   Я ночевал в его сарае. Проснувшись, я подобрал остатки еды, а затем попытался запустить проектор, подражая манипуляциям того мужичка, но аппарат был безнадежно испорчен, пленка разорвана, ее крутил холодный ветер с гор. Тоскливое было утро... Я рассмотрел кусочек пленки. Кадры были почти одинаковые, но я заметил, что движение все-таки есть - от кадра к кадру, едва различимое. Именно это убедило меня в правдивости фильма, в существовании его магии, в реальности оживающих картинок. Из обрывка пленки я сделал закладку для любимой книжки.
   Опять я пустился в бесцельный путь по горам и лесам, развалинам и равнинам. Почему я так и не добрался до более спокойных краев? Не знаю. Вероятно, потому что должен был встретиться с Незнакомцем.
   Он нагнал меня по пути к высокогорному аулу, где я рассчитывал отъесться и отдохнуть. Приближение людей я обычно чувствую за версту, но Незнакомец возник будто из воздуха. Я рванулся к обочине, чтобы задать стрекоча. Незнакомец удержал меня: "Куда, дуралей? Тут кругом мины!" Меня удержала не столько смысл этих слов, сколько властность в голосе Незнакомца. Властность и обещание помочь, защитить. И его непоколебимая уверенность, что его обещанию нельзя не поверить.
   Как он выглядел? Не помню совершенно! Дело тут, скорее, не в его магических способностях, а в особенностях детского восприятия фигуры взрослого, который часто представляется детям уходящим ввысь словно бы стволом дерева. Главное для ребенка - сумма качеств, симпатичных ему или нет, а черты лица он воспринимает довольно абстрактно. О качествах Незнакомца я говорил - это было именно то, в чем я тогда нуждался более всего. Поэтому в аул мы отправились вместе.
   У перевала мы наткнулись на полуразложившийся труп дикого зверя, то ли сбитого машиной, то ли подстреленного - дикого зверья в войну расплодилось много. Странно только, что его не забрали с собой ради мяса. Но нельзя было понять, что это за зверь. В огромной развороченной ране дикие пчелы устроили гнездо и вились над ним целой тучей. Малоприятное зрелище! Незнакомец произнес наставительно: "Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое". Похлопав меня по плечу, он добавил: "Вперед, львенок!" Так у меня появилось имя, прежде я довольствовался для самоидентификации отражением, да различными именами, которые выдумывал от случая к случаю и которыми представлялся, клянча еду.
   На привале Незнакомец угостил меня куском меда - золотым, пряным и бесформенным. Оказалось, что он вытащил мед из звериного трупа. Когда я узнал об этом, меня буквально вывернуло наизнанку. Спокойно наблюдая за моими мучениями, Незнакомец обронил: "А я думал, ты готов выжить любой ценой". Но после таких шуток со мной уже не проделывал.
   Путь до аула мы скоротали за болтовней. Вернее, говорил я - прежде не отличавшийся разговорчивостью. Я рассказал Незнакомцу про свои камешки, про стихотворения, с волнением поделился с ним своими впечатлениями о фильме. Незнакомец слушал меня очень внимательно.
   По мере нашего приближения к аулу, я со все более возраставшей тревогой стал замечать, что мой спутник и не думает проявлять хоть сколько-нибудь разумной осторожности, к которой я всегда прибегал в окрестностях любого населенного пункта, вне зависимости от того, кому он принадлежал. Не успел я предостеречь Незнакомца, как мы столкнулись с группой вооруженных людей в пятнистой форме без знаков отличия. Они отдыхали на обочине и лениво крикнули нам что-то не по-русски - вероятно, приказали подойти. Но Незнакомец продолжал идти, подгоняя меня - я шел впереди. Нас снова окликнули, добавив с акцентом матерные ругательства. Щелкнули затворы сразу нескольких автоматов.
   Затем прозвучала длинная очередь. Я думал, что стреляли для острастки в воздух, потому что Незнакомец, как ни в чем ни бывало, повернулся и сказал мне: "Иди, не оглядывайся. Что бы ты ни слышал - не оглядывайся, понятно?" Я был еле живой от страха, ноги передвигал с трудом, но кивнул и двинулся дальше. А Незнакомец пошел к тем людям... Таких страшных, ужасных криков я никогда в жизни не слышал, но не посмел оглянуться...
  Конечно, не следовало им стрелять.
   Вскоре Незнакомец нагнал меня, хотя я и бежал, заслышав те крики, очень, очень быстро... Мы вошли в аул. Жители спрятались, очевидно, напуганные криками на околице. Мы заночевали в брошенном доме, где нашлось немного мебели - стол и стулья, тахта. Утомленный долгой дорогой и потрясениями, я заснул, а Незнакомец, похоже, всю ночь провел за столом, исписывая страницу за страницей при свете керосиновой лампы - электричества в доме не было. Незнакомец сидел у самого окна, его освещенная лампой фигура отчетливо вырисовывалась на фоне окна с выбитыми стеклами - идеальная мишень для снайпера. Это было равносильно самоубийству - снайпер любой из сторон не мог не поддаться искушению взять его на мушку. Я убежден, что за ночь так оно и было не единожды - Незнакомец несколько раз оказывался под прицелом, но то, что видели безжалостные снайперы в прицел, производило на них столь деморализирующее воздействие, что они немедленно отказывались от своего намерения.
   В последующие дни случилось, пожалуй, самое удивительное. Незнакомец преподнес мне действительно невероятный сюрприз - воссоздал идеальную безмятежную жизнь из старой комедии. Он заставил всех жителей, замкнутых, мрачных и несчастных людей, превратиться в улыбчивых, веселых и открытых. Перемена казавшаяся особенно поразительной, если учесть, что до того это были люди, никому не доверявшие, люди, которые привыкли не смеяться, а ухмыляться своим мыслям. Конечно, не сразу им удалось поменять характер, сладить со своим поведением. В начале они держались скованно, робко, словно актеры-любители, но постепенно привыкли. Им понравилось, наверное...
   Понятия не имею, как ему удалось заставить их играть по своим правилам. Это осталось тайной Незнакомца. Когда он только успел? Ведь всю ночь он не вставал из-за стола, совсем зарылся в бумаги, засыпанные обгорелыми мохнатыми бабочками, что летели на огонь лампы... Мне было так спокойно и уютно на тахте в том доме! Изредка я просыпался и проверял - не покинул ли меня Незнакомец?
   А наутро мир совершенно изменился.
   Женщина, у которой погибли на войне сыновья, лишив какой-либо радости и смысла существования, подозвала меня, угостила виноградом, пожаловалась, что вот, дескать, беда - соседский виноград признан лучшим на ярмарке! И такое было впечатление, что успех соседа для нее главное огорчение. Люди, недавно устанавливавшие мины или торгующие заложниками, спорили лишь об урожае. По улицам свободно гуляли девушки в коротких юбочках, которые делали их похожими на античных нимф, непрестанно щебечущих и смеющихся. Девушки не закрывали лиц, не кутались больше в темные одеяния. Заезжий пропагандист, который призывал жителей аула к войне и строгим религиозным правилам, теперь громил в сельском клубе феодальные пережитки, а Незнакомец потом вручил ему почетную грамоту, чем польстил пропагандисту чрезвычайно. Появились в ауле выпущенные из подвалов молодые ребята - бывшие рабы и заложники. Едва оправившись от ужасов плена, они взяли гитары, рюкзаки и отправились с песнями покорять горные вершины.
   Это были самые странные, самые удивительные дни в моей жизни. И даже будучи ребенком, я хорошо понимал это.
   Люди в ауле привыкли к своим чудным ролям и готовы были защищать новую жизнь от кого угодно. Защищать не только силой оружия. Скорее всего, они незаметно поглощали чужих, подобно человекообразным марсианам, заставляя и пришлых участвовать в игре. А чужаки, тоже устав от войны, наверняка, с охотой на это соглашались. Незнакомец же был духом-хранителем представления. Вблизи него реальность преображалась особенно ярко. Поэтому он часто гулял везде, а я сопровождал его. Иногда Незнакомец не отказывал себе в удовольствии разыграть невинные сценки, вроде присуждения грамоты пропагандисту.
   Однажды Незнакомец повел меня в кафе при клубе, заказал шашлыки, сыр, вино, фрукты и даже невесть откуда тут взявшиеся мороженое и лимонад. "Ты любишь строить из кубиков?" - спрашивал меня Незнакомец. Я кивнул с набитым ртом. "Строить из кубиков - дело нехитрое", - сказал, задумавшись, мой благодетель и тотчас же опроверг свое утверждение, выстроив из моих любимых камешков замысловатую конструкцию. Хотя камни и были почти правильной формы, но удерживали равновесие на самых немыслимых точках опоры. "В будущем постарайся строить именно так", - сказал Незнакомец. Я смотрел на чудо во все глаза. "Но это только первый шаг, - вздохнул Незнакомец и повторил свой опыт, взяв теперь вместо камней черешни из вазы. - Куда труднее строить из разных фигур, в том числе и живых". Он подмигнул мне и съел черешни.
   Все кончилось внезапным налетом авиации. Опять иллюзия разбилась на мелкие осколки. Люди обезумели. Нас с Незнакомцем катастрофа настигла на площади. Вокруг крики, взрывы, плач, грохот, снова камни, град обломков и тучи пыли. Я прижался к Незнакомцу, который стал для меня точкой опоры, главнейшим пунктом в построении новой, более совершенной системы координат.
   С ужасом я вдруг заметил, что он смеется. "Да, львенок, - произнес он. - Это и так продолжалось много дольше, чем я предполагал! Но правила соблюдены, конец - это лишь рамка истории".
   Затем совсем рядом прогремел мощный взрыв. Я видел его словно бы в замедленной съемке, как кадры на подобранной пленке. Незнакомец успел отбросить меня от места взрыва. Я потерял сознание, ударившись головой об землю, и последнее, что я видел - это очередной мощный взрыв, ослепительная вспышка, поглотившая Незнакомца.
   Меня подобрали десантники, перевезли в госпиталь, а потом меня усыновила семья Мальсаговых из Карабулака. Они дали мне свою фамилию, но имя, данное Незнакомцем, я сохранил и повторял: "Я - Лев, меня зовут Лев!" И я стал архитектором, конечно. В Сибирь же отправился потому, что жаждал добраться до самой сердцевины возлюбленного мною леса, а Сибирь - это, прежде всего, тайга, лес. Деревья звали меня. Калашников сделал мне очень выгодное и интересное предложение. Я помнил, что сказал мне Незнакомец об искусстве строить не только из кубиков.
   И потом, когда я забрался дальше в лес и нашел каменный лабиринт у старой лиственницы с таинственными знаками, то сразу почувствовал вкус черешни и услышал слова Незнакомца: "Из ядущего вышло ядомое, а из сильного вышло сладкое".
   Тогда я построил Усть-Ключ, лучший город на земле, и остался здесь жить.
  
  * * * * *
  
   За столь длинным рассказом последовала долгая пауза. Мальсагов бессознательным движением водил кончиками пальцев по поверхности стола и, очевидно, снова и снова переживал поведанную только что историю. Свет и тени перемежались на его напряженном челе - или это просто слишком расшумелись и расшевелились деревья за окнами?
  - Когда я встретил Незнакомца в следующий раз? - проговорил медленно Мальсагов, хотя его никто ни о чем не спрашивал - Майя сидела тише воды, ниже травы, и архитектор сам же себе и отвечал; - Это случилось весной. Я гулял со своей собакой... Ты знаешь, что у меня была собака? Несколько дней назад она сорвалась с поводка и убежала в лес, пропала. Как такое могло случиться, не понимаю! Мой Купон всегда был умным, хорошим, послушным псом... Он остановился пометить дерево, и тут я увидел, как у обочины на противоположной стороне припарковался автомобиль, где сидели двое - дама в годах и за рулем молодой человек при полном параде. Поначалу я и внимания особого на них не обратил, но потом услышал веселый голос молодого человека... Я узнал Незнакомца, хотя, повторяю, в детстве не различал черт его лица. И все-таки узнал его. Он совсем не изменился.. Я думал, что он погиб при взрыве. Правда, в глубине души сознавал, что это не так, что вряд ли обычная бомба могла убить его... Взяв даму под локоток, он бросил цепкий взгляд в мою сторону, но я успел спрятаться за деревом, обильно политое несчастным Купоном. Пес потянулся к Незнакомцу, я изо всех сил удерживал паводок... О, господи, да, это был он, Незнакомец... Затем я уже прочитал о нем в газетах, видел по телевизору, когда вовсю трубили о "Хонге"...
   Майя подумала, что, вероятно, архитектор увидел Кира именно в тот день, когда Торев со своей тетей отправился в гости к Киверникам.
  - Как вы думаете, зачем он приехал к нам? - задала она странный вопрос.
  - Ты же знаешь, говорили, что это связано с расследованием, хотя... - Мальсагов нервным движением налил вина себе и Майе. - Больше тебя самой, девочка, мне хотелось бы верить, что вас просто свела судьба! Но я думаю, что истинная причина в другом. Кайгус что-то затевает. Усть-Ключ - тогда, "Хонга" - теперь... Многое зависит от тебя, Майя, я чувствую, что Кайгус приближается... Не могу объяснить, но появление "Хонги" каким-то образом должно еще сильнее притянуть людей к Кайгусу. Они с удовольствием поедут туда, но этот диковинный отель в итоге окажется чем-то вроде чистилища или зала смотрин, а тебя назначили хранительницей врат... И однако же я не могу понять, чего конкретно он от тебя, да и остальных, хочет. Но тебе надо быть очень и очень осторожной. Пусть даже Кир и обещал тебе защиту и поддержку. Рядом с силой, именуемой Кайгусом, можно погибнуть, просто очутившись где-то поблизости. Начинают действовать иные законы, вне зависимости от клятв Кира. Впрочем, мое мнение, что Кайгус достаточно честен и предупреждает людей об опасности, но только у него своя логика, его обещания защиты и помощи могут не противоречить непреклонности его характера и твердости в достижении цели.
   Майя дрожала, будто в ознобе. Архитектор оказался весьма проницательным, его взволнованная речь (он тоже боялся!) вкупе с ответами Кира на сеансе сенсорной депривации яснее ясного показали Майе, что положение действительно очень серьезное, а ставки велики.
   Нельзя больше притворяться, что ничего не происходит. Остается лишь одно - встретить реальность лицом к лицу.
   Майя вспомнила юристов, занимающихся ее делом о наследовании, разговор с Сашей и Ильей, вспомнила, что они говорили о "пещерах", Велесе, существе Uel - и ей стало дурно от ужаса. А Лида? Что будет с ней? Неужели она когда-нибудь вернется, рухнув окоченевшим и бездыханным телом из медвежьей тучи?
  - Ты так побледнела! - встревожился Мальсагов. - Тебе плохо?
  - Вы советуете мне не принимать его предложения?
   Мальсагов предостерегающе поднял обе руки ладонями вперед.
  - Я ничего не могу тебе посоветовать!
  - Но почему?
   Выбираясь из-за стола, архитектор ответил:
  - Сейчас я тебе объясню. Вернее, покажу. Идем...
   Через добрую половину дома, Мальсагов провел девушку к двери под главной лестницей - двери из моренного дуба с крепкими засовами и хитроумными замками. Майя даже заколебалась, было, несмотря на давнее знакомство с архитектором - чтобы ступить во мрак за этой дверью, требовалась немалая решимость. Приободрило то, что Мальсагов, открыв дверь, первый шагнул в темноту, откуда хлынули свежая сырость, гулкость шагов по каменным, очевидно, ступеням, а затем и свет, рассыпавшийся кругом далеко внизу и извилистой линией вдоль подземной лестницы.
  - Проходи, не бойся! - крикнул архитектор с уже подмерзающим от сырости и подвальной замкнутости эхом.
   Это был просторный подвал, настоящий каменный мешок без окон, где скальные выступы, стены и своды постепенно уходили в бетон, усеянный мокрицами, а кое-где виднелись и перекрытия из темного дерева, облепленного паутиной и рваными белыми тряпицами плесневой поросли, плотными шляпками колоний поганых грибов. От мокриц Майя шарахалась, плесени не касалась, на грибы морщилась.
   Заметив ее ужимки, Мальсагов сказал:
  - Я регулярно опрыскиваю подвал химикатами, но вся эта пакость очень живуча, и почему-то именно здесь лезет из всех щелей - наверное, вода живность притягивает...
   Архитектор указал на круг голубых огней, подсвечивающих неподвижную воду карьера из скальных ячеек, выдолбленных в каменной окаемке. По размерам карьер был намного меньше Впадинки, но такой же идеально круглой формы - чаша тихих глубинных вод с голубым мерцанием по краям и с ледяной синевой в центре и глубине. Цвета подсказали Майе, что карьер является истинным сердцем дома, точкой опоры разнослойного и сложностройного сооружения.
  - Очень красиво, - сказала девушка, в чьих зрачках отражалось голубое мерцание.
   Ее слова и последующие слова архитектора осторожно повторяло подземное эхо. Невидимый и редкий плеск воды в чаше отзывался под сводами подвала. Откуда же плеск? Наверное, там, в глубине, кто-то осторожно шевелился.
  - Думаешь, подсветку я сделал для красоты? - хмыкнул Мальсагов. - Нет, тут соображения практические - подсветка нужна, чтобы не свалиться ненароком в воду. Я сюда и за вином прихожу.
   Он прошелся вдоль деревянных решетчатых сот, где вместо меда или личинок лежали пыльные, но полные бутылки с вином. И пахло так же, как в пугающем Майю пчелином зимовнике, где Кир изучал и принюхивался без стеснения, орудовал скальпелем и микроскопом, карандашом и иглами - пахло землей, грибами и старым прополисом.
   Мальсагов вытащил одну из бутылок, стряхнул мокриц, открыл и разлил вино по бокалам, которые извлек из шкафчика под сотами. Вместе с Майей сел на самый край, свесив ноги в карьер, едва не касаясь поверхности глубоких вод.
  - Не проще ли было установить ограду вокруг? - спросила Майя.
   Архитектор покачал головой.
  - Это убило бы всю красоту и смысл карьера! А ведь только из-за него я построил свой дом здесь. Теперь постоянно ощущаю под ногами холод этих вод, даже когда хожу по толстым ворсистым коврам. Вот почему, Майя, я не могу быть тебе добрым советчиком - я живу над прекрасной бездной. Живу в подвешенном состоянии, на полпути остановившись - отсюда и мои выводы, и мои слабости. Мне дозволяется лишь рассказывать, делиться соображениями, предполагать. Тебе известно, что в Дальних Соснах намеревался обосноваться и Калашников? Потом вдруг отказался, до сих пор никто не знает почему. Но я догадываюсь, что тут замешано нечто вроде моего карьера. В отличие от Калашникова, я пересилил страх. Продолжаю, конечно, его ощущать, но причастился и других тайн...
   Майя болтала ногами над бездной - легкомысленное занятие, внушающее спокойствие.
  - И много в городе таких людей? Кому пришлось делать выбор? - спросила она.
  - Да скорее всего выбирал каждый из нас! Так или иначе. Точно знаю, что Игорю Свиридину пришлось выбирать - кстати, он вовсе не такой твердолобый и толстокожий, каким кажется. Он всегда занимался лесозаготовками и при строительства Усть-Ключа примчался сюда, предвкушая большую наживу. Но мой план предусматривал куда меньшую вырубку леса - Свиридин пришел в ярость, пытался интриговать против меня, но Калашников сразу же поддержал мой проект. Долгое время я думал, что Свиридина привели сюда только деньги, пока однажды не получил от него необычный подарок, который сейчас все могут видеть, это настоящий памятник!
   Майя насторожилась.
  - Какой же?
  - Срез древесного ствола, заключенный в чеканное металлическое обрамление, покрытое резьбой. Превосходная работа! Мне подарили своеобразный календарь, где золотым ярлычком был обозначен год основания Усть-Ключа. Я предложил установить календарь на одной из площадей города, и Свиридин в городской думе первым голосовал за мое предложение...
  - А-а, "Тысяча колец", я знаю! - воскликнула Майя.
  - Совершенно верно. Есть часы солнечные, водяные, но в годовых кольцах дерева время построено из органики - соков, минералов, весен и зим, холодов и пожаров... Жаль, что мы можем увидеть этот календарь только после того, как дерево срубят и остановят, таким образом, маятник. Мы на самом деле живем по этому древесному календарю, но нам не сверить всех данных, не прочесть лес, проследив за ходом живых стрелок, бегущих из земли по корням ввысь и по кругу - это большая тайна, Майя.
  - А мне кажется, иногда я чувствую течение этого живого времени, - задумчиво призналась Майя.
  - Не только ты. Дети, например, тоже. Когда я увидел их игру в "медоедку", то чуть не прослезился - игра показывала, что мы начинаем укореняться на этой земле. Я подивился их смелости - у меня ни за что бы не хватило духу пробежаться сквозь лесную темноту от одних огней к другим! Но дети быстро находят общий язык с чудовищами, хоть и боятся их. С самого возникновения Усть-Ключа дети учились у тайги архаическим представлениям о природе - на моих глазах какая-то мамаша отшлепала свою дочку, которая заявила, что деревья с дуплами - это женщины, а с выпирающими сучьями - мужчины. При том, что это вовсе не извращенная выдумка распутного Кайгуса, а часть верований сибирского народа нганасан.
   Мальсагов тихонько рассмеялся, боясь пробудить слишком громкое эхо в подземелье, и продолжил:
  - Был странный момент, вроде ничем не примечательный, но я сразу определил его как поворотный. Дети рядком сидели на ступенях подъездного крыльца, был поздний осенний вечер. Вокруг, конечно, совсем темно, и меня вдруг поразил чудесный и жутковатый контраст - ярко освещенный подъезд за спинами детей, их красочные одежки, молчание, серьезные мордашки, обращенные к лесу... Просто невероятно, как преображается бор с наступлением темноты, превращаясь из олицетворения солнечного света в мрачное, холодное и тихое сборище неподвижных призраков! Наблюдая за этими детьми, я пришел к выводу, что далее от Кайгуса не надо ждать снисходительности, он уже все предусмотрел, расставил ключевые фигуры, поработал над обстановкой - освещение, бор, мальчики и девочки, вырастил розу ветров, размерил требуемую прозрачность воздуха, чтобы голоса звучали на особенно волнующей и щемящей ноте. Мы выполнили свою часть работы, Кайгус - свою. Но он при том только начал... И позаботился, чтобы каждый из нас не покинул отведенного ему места. Вот тут постоянно толкуют о таинственных знаках сопра, а я подозреваю, что у любого из нас есть свои сокровенные сопра - уголки, пропитанные страстями или тихими радостями...
   "Старый понтон на Уйлагыл...Родник с моим именем... Усталый менгир..." - начала было перечислять мысленно Майя, но ужаснулась и остановилась. Что-то зябко ей тут стало... Она давно уже сидела, подогнув колени к самому подбородку и крепко-накрепко обхватив собственное тело, дрожащее под тонкой блузкой.
  - Ты совсем продрогла! - заметил Мальсагов, оставил бокал, скрябнув стеклом по камню. - Предлагаю вернуться наверх.
   Выходя из подвала, Майя еще раз взглянула на мощные засовы. Создавалось впечатление, что замки охраняют не коллекцию вин от вторжения снаружи, а хранят их владельца от вторжения изнутри, от гостей, которые могут явиться из скрытого в подземелье карьера. От нее не укрылось, что Мальсагов не забыл опять повернуть в нужном направлении каждый ключик.
  - Похоже, вам снова придется выступить в роли врача, - заявила Майя, устраиваясь поудобнее в кресле, еще хранящим ее тепло.
  - В свое время ты, можно сказать, сама себя вылечила. Стихотворение явилось лишь пусковым механизмом.
  - И почему я сама не сочиняю стихи! - воскликнула Майя.
  - А что же ты делаешь?
  - Леплю и обжигаю горшки, - с нарочитым смехом отвечала Майя. - А также беру у камня все лишнее!
   Она быстро отогревалась после стылой сырости подвала. Вино заструилось игривее - Майя слегка опьянела.
  - Почти божественное занятие! - с одобрением отозвался Мальсагов.
  - Давняя задумка! - усмехнулась в тон ему Майя.
  - Что-что?
  - Кир помог мне вспомнить, о чем я думала тогда, вернувшись с Уйлагыл, и почему те размышления оказались столь мучительными - слишком непонятны для меня даже сейчас, не говоря уже о том, какими они казались маленькой напуганной девочке...
  - О! - произнес Мальсагов.
   Весь вид его говорил, до чего сильно ему хочется услышать продолжение, но он боялся спугнуть откровенность Майи, упустить долгожданное признание, занимавшее, в свою очередь, его мысли долгие годы.
  Насколько это было вообще возможно, Майя поведала архитектору о Шумерском дворике; почему-то особенно часто она возвращалась к незначительным, вроде бы, деталям из ответов Кира, останавливаться на которых поначалу вовсе не собиралась.
   Да и говорил ли именно об этом Кир Торев?
   Глина на берегу реки. Липкие финики. Распадающиеся на аморфные массы города и цивилизации. Лувр. Нашествие лулубеев. Мухи или рой других насекомых. Связка рыб. Знаки клинописи, похожие на отпечатки птичьих лапок. Трава бессмертия.
   Однако Мальсагов был доволен сей сбивчивей историей - беспрестанно кивал и иногда задавал наводящие вопросы, будто хорошо понимал, что имеет в виду Кайгус.
  - Ну и... - с волнением выдохнула Майя, закончив рассказ. - Что же хотел сказать мне Кир? Вы поможете мне разобраться с этим Шумерским двориком?
  - Я? Навряд ли. Извини, Майя.
  - Но почему? Вы задавали мне такие вопросы, что я подумала - для вас-то проявился хоть какой-то смысл...
  - Я понял лишь часть истории. И ты тоже. Обе не выразить словами, но значимость их от того нисколько не уменьшается. Со сказками всегда так. И Кир ведь поначалу рассказал тебе о Дворике в виде сказки. Весьма разумно с его стороны, надо признаться. Некоторые истории обладают загадочным свойством - мы чувствуем, что за их внешней канвой и явной моралью скрывается еще что-то, неуловимое и самое главное! Оно неподвластно словам, но только действию - можно, например, строить города или лепить горшки...
  - Вы мне льстите, - улыбнулась Майя. - Нельзя сравнивать мои жалкие попытки и ваши произведения. Усть-Ключ - вон он, уже построен и всем нравится, это действительно новое слово в архитектуре, а у меня ничего не получается и вряд ли когда-нибудь получится!
  - Ты слишком строга к себе, милая.
  - Даже не представляете насколько! Именно из-за своей строгости я пригласила Кира в Усть-Ключ!
  - О, господи! - воскликнул Мальсагов со знакомой вопросительно-робкой интонацией.
   И Майя, поколебавшись немного, открыла ему, в чем состояло пари, заключенное между нею и Лидой Беляевой, и как вышло, что пари было Майей проиграно.
   Действие, произведенное этим признанием на архитектора, оказалось совершенно неожиданным - Мальсагов вскочил и заметался по комнате.
  - Черт, черт! - выкрикивал он. - Проклятье!
   Потом так же неожиданно снова сел за стол, улыбнулся насторожившейся Майе и сказал:
  - Извини, если напугал тебя. Просто больно уж наш подлец все хитро устроил, подогнал одно к другому, опять выстроил невероятно сложную комбинацию (или западню?), вскоре он начнет лакомиться черешнями... Но у меня гораздо больше оснований бояться его вопросов, чем у тебя - вот здесь-то ты не права, когда говоришь о разновеликой ценности наших творений. Еще неизвестно, кто перед кем должен склониться в почтительном поклоне!
  - Вы шутите! - совсем по-детски всплеснула руками Майя.
  - Нет, нет! - горячо возразил ей Мальсагов. - Тут дело, понимаешь ли, не в общественном признании... Я вообще сторонник того взгляда на искусство, который провозглашает главенство процесса, а не результата, движения, а не цели. Уверен, что и Кир Торев следует тому же принципу. И поэтому мне страшно - в отличие от тебя, я не до конца решителен. Требуется сделать следующий шаг, а я прячусь в Дальних Соснах, выставляя для защиты целый город напоказ - посмотри, дескать, мойе, разве этого мало?.. А ты другая, ты в постоянном движении, и рано или поздно достигнешь высот небывалых... потрясающих... земной Иерусалим тебе не нужен, только небесный, тот самый, что выстроен ступенями из драгоценных камней. Аметист, топаз, изумруд, что-то там еще... Ох, я, наверное, опьянел - мысли путаются...
  - Вы думаете обо мне лучше, чем я есть на самом деле, - повторила, хмурясь, Майя.
  - Он почему-то выбрал именно тебя, дорогая, - необыкновенно мягко произнес Мальсагов.
   Интересно, что решительная Майя никак не могла решить - радует ли ее выбор Кира или оскорбляет, подтверждает ли ее дарование или же придает ему цену лишь походя, между прочим, словно бы и не было в ее таланте ничего особенного, кабы не Кир?
   Совладав с волнением, она спросила даже несколько сурово:
  - Если я пообещаю вам свою защиту, приедете вы в "Хонгу"?
  - Да, - вдруг ответил Мальсагов быстро и кратко.
  - Странно и смешно, - молвила Майя, усмехнувшись задумчиво. - Я шла к вам за поддержкой и защитой, а в результате пришлось мне успокаивать вас. Роли поменялись, да... Все ясно. Долг платежом красен.
  - Просто ты теперь владелица "Хонги". Где же мне еще искать защиты?
  - А мне? - с внезапно прорвавшейся жалобной интонацией воскликнула Майя. - Где мне ее искать?
   Мальсагов промолчал.
  - Неужели только у...?
  - Конечно, Майя, конечно только у него.
   Архитектор шутливо содрогнулся и добавил:
  - Я Киру не соперник!
   Признание это прозвучало двусмысленно - по крайней мере, для Майи. У нее впервые мелькнуло подозрение, что Мальсагов, возможно, не равнодушен к ней. Конечно, она выросла у него на глазах, но разве не было случаев, когда мужчина влюблялся в девушку, по возрасту годившуюся ему в дочери? А Мальсагов не слишком-то и стар, вполне крепок и обладает поздней благородной мужской красотой - он может рассчитывать на ответное чувство. Но не на ее чувство, разумеется! В этом убежище ей точно не следует прятаться! Да и архитектора жалко.
   Тотчас Майя устыдилась собственных бессовестных и скоропалительных суждений. "Но почему он живет один?" - задается вопросом девушка.
  Мальсагов смотрит на нее грустно и умиротворенно, он вовсе не похож на снедаемого страстью влюбленного.
   Она поднимается с кресла. Ее движение столь резко, что Мальсагов выглядит сейчас искренне удивленным. Майе опять стыдно за свои подозрения. Впрочем, ей и впрямь пора уходить.
  - Спасибо за угощение, - говорит она. - И за совет, вы мне его все же дали.
  - Тебе тоже спасибо, - ответил Мальсагов. Ответил так проникновенно и тихо, что подозрения мигом вернулись.
   Майя едва не хихикнула, словно какая-нибудь Оксана Сверкан, и залилась пунцовой краской.
   Забавно, что Мальсагов тоже покраснел.
   Он проводил ее не только до дверей, проводил и взглядом, пока девушка не скрылась совсем за деревьями, удаляясь скорым шагом, невольно переходящим в припрыжку на ступенях каменистого бора.
   Уже вполне уверившись в том, что по глупой девчоночьей самонадеянности возвела на архитектора напраслину, Майя очень удивилась бы, узнай она, что Мальсагов действительно за время ее визита несколько раз испытал самые настоящие эротические переживания. Например, когда она сказала хрипло про Таюрского; "Бедная его жена". Или когда сидела на краю карьера, обхватив колени руками. Когда только что уходила вприпрыжку под темнеющими соснами - томительное, нежное и трогательное сочетание темных, свободно ниспадающих волос, тонкой такни блузки, прохладного воздуха и билибинской мрачной зелени леса.
   Хмурый, растревоженный, больной от воспоминаний Лев Мальсагов вернулся в дом, вытащил откуда-то потайной ящик и уселся разбирать его в гостиной - прямо на черном ковре, чей ворс был пропитан дыханием пустоты и подземных вод.
   Содержимое ящика подверглось самому тщательному осмотру, причем, судя по быстрым и ловким действиям архитектора, это было для него привычным занятием, однако не всем предметам уделялось одинаковое внимание. Лежавшие сверху в беспорядке порнофильмы показывали, что ими пользовались часто, а потом бросали в спешке, без желания докапываться до глубинных слоев ящика, где в идеальном порядке были сложены какие-то старые письма и фотографии. Схороненная корреспонденция не пополнялась вот уже несколько лет. Очевидно, что чаще всего архитектор питался плодами верхнего слоя этого заключенного в ящик гумуса, редко углубляясь в слои загадочных писем.
   Но на сей раз он все-таки решил перечитать некоторые из писем. И при том спокойно включил телевизор и поставил один из порнофильмов. Мальсагову нужно было, чтобы его большой, исколотый сосновыми иглами шоколадный дом оживили сияние золотистых и потных сплетающихся тел, их движения, крики, тепло, животная энергия. Настал момент, когда он и о чтении писем забыл, глядя на экран. Вряд ли он там что-то видел - взгляд архитектора был рассеян, лицо выражало крайнюю степень задумчивости, искаженной улыбкой и печалью.
   Мальсагов размышлял над тем, почему же Незнакомец не встретил его немного позже, когда можно было поговорить не только о стихотворениях и кубиках, но и о любви. Недобрый умысел Незнакомца тому причиной или его, Мальсагова, слабость и нерешительность привели к ужасному одиночеству? Как наяву в голове пронесся яростный диалог, то ли явный, то ли бредовый: "Ты нанял меня, чтобы я сделал для тебя эту работу - построил Усть-Ключ, я согласился, и тогда ты отобрал у меня все остальное! - Львенок, я не заключаю сделок, я только задаю вопросы..."
  Выключив телевизор и не убирая разбросанного по ковру содержимого ящика, Мальсагов потащился в спальню, волоча за собой полы распустившегося халата. Давно был расстегнут воротничок. Мальсагов дал зарок ни в коем случае не забыть поутру записать услышанное от Майи, но догадывался, что, скорее всего, этого не сделает - слишком отчетливо явилась архитектору завтрашняя бесплодная попытка вернуть утраченное вдохновение. Уже один он будет часами без результата сидеть у остатков крапивного салата и остывшего пирога, вертеть меж пальцев авторучку. Без толку! Лишь подъест вымоченные в майонезе зеленые листья, выпьет все вино - тщетная попытка воскресить сегодняшний день! Заметит случайно занесенную из подвала вместе с бутылкой мокрицу и раздавит ее бокалом... Разбитый и оттяжелевший от усталости, заснет где-нибудь под елью во внутреннем дворике. Опять одинокий и снова струсивший.
   Путь в спальню пролегал мимо двери в подвал.
   Когда Мальсагов приблизился к двери, ему послышался осторожный шорох за ней. Такое ему было не в новинку - Мальсагов остановился, подошел к двери вплотную и прижался к ней ухом. Совершенно зря, конечно. Потому что затем на дверь со стороны подвала обрушился дикий удар.
   Мальсагов отлетел на несколько метров, подхваченный не то страхом, не то воздушной волной.
   За дверью хихикнул женский голос.
   Снова удар!
   "Это не Майя" - глупо и не к месту сообразил Мальсагов, наблюдая за тем, как медленно падают щепы и осколки краски с лестницы и из дверных пазух. Он подумал о золотистых потных девицах, но откуда-то взялось непоколебимое знание, что дверь атакует существо невинное и даже наивное, чистое и прелестное. Тем более жутким получался контраст с чудовищными ударами, которые обрушивались на моренный дуб.
   Опять удар - и сразу за дверью прыснули со смеху, неудержимо, с редкостным простодушием, совсем по-девичьи. Мальсагов невольно тоже улыбнулся, но следующий удар выбил растерянную улыбку с его лица.
  Он ждал почти час, но удары больше не повторялись. Дверь устояла перед нечеловеческим напором.
   Мальсагов не мог поверить, что еще недавно мечтал об этих настойчивых ударах, которые уподоблял призывному стуку. Теперь ему хотелось только одного - без страха уснуть под елью, освещенной луной.
   Спотыкаясь, он пробрался на кухню и нашел бутылку элитного виски, что давно постановил распить в торжественной обстановке по случаю окончания своего одиночества. Он забыл об этом обещании и выпил виски махом до дна.
   Чем же теперь потчевать дорогих гостей?
  
   ГАЛЕРЕЯ 12
  
   Торопливо шагая по лужам, оставшимся после ночной грозы, Вадим Малтин приближался к полицейскому управлению. Сегодня отец не ночевал дома, который уже раз за неделею, но сейчас не время для семейных разборок. Если раньше эти отлучки коробили Вадима при напускном его уважении к желанию отца устроить личную жизнь, то теперь Вадим понимал его лучше, чем когда-либо. Просто Вадим тоже искал свою любовь и не представлял, как раньше он мог не искать и не ценить стремление других любить и быть любимым?
   Отца Вадим нашел в коридоре недалеко от кабинета. Малтин был не один, он что-то горячо обсуждал со следователем Назаровым, который, кстати, вел уже не только дело об исчезновении Дианы Комлевой, но и схожее дело по Лиде Беляевой. Казалось, что им еще обсуждать, кроме двух этих страшных и необъяснимых происшествий и связь их с тайной группы Валавина? Но нет, Вадим не поверил своим ушам - полицейские спорили, кому и когда идти в отпуск!
   По управлению действительно точно поветрие пошло - все стремились поскорее в отпуск, причем собирались не куда-нибудь на заморские курорты, а в "Хонгу", которая должна была открыться совсем скоро. Разговоры подогревались красочными описаниями дежуривших в отеле. Волнующие, странные, в чем-то бестолковые, завораживающие рассказы о солнечных соснах и лебедях, ручьях и неземном свете, петроглифах, дивной музыке и даже почему-то о варенье меж цветочных лепестков.
   Спор Малтина с Назаровым опять закончился ничем. Увидев сына, Малтин насупился. Обменявшись с отцом взглядами, Вадим понял, сколь тот отдалился от него - и недавние разглагольствования Малтина о профессии следователя представились сейчас Вадиму не дружеской откровенностью, а очередными мыслями вслух, адресованными не сыну, а кому-то другому. Антону, может быть. Или кому-то еще...
   Постепенно следователь привыкал отвечать на вопросы, а не задавать их.
  - Чего тебе? - осведомился он, однако, не очень приветливо.
  - Да вот... Хотел поговорить... не знаю, - тотчас потерялся Вадим. - О Диане... Ребята в университете волнуются. Есть ли какие новости?
  - Ага! Все! От влюбленных покою не будет! - закричал Назаров.
  - А ведь он к тебе, - сказал ему Малтин, подталкивая сына локтем к коллеге.
  - Нет уж, увольте! - сразу же вскинулся, пятясь, Назаров.
  - И с меня довольно, - отрезал Малтин. - Вдвоем разбирайтесь, парни.
   Можно было подумать, что он обращается к сыну и Назарову, предоставляя их обществу друг друга, а между тем речь шла о третьем человеке, околачивающимся у кабинета Малтина. Следователь вернулся туда и, захлопнув дверь, явил Вадиму скрывающегося за ней Глеба Авдеева. Понурый вид Глеба вполне определенно показывал, что с ним недавно обошлись еще более бесцеремонно, чем с Вадимом.
  - Ты тоже ищешь Диану? - неприятно удивленный, спросил Вадим.
  - Какую еще Диану! - рассердился, наконец, и Глеб, плаксиво наморщившись. Он бросился за собиравшимся улизнуть Назаровым. - Постойте же, постойте, мне надо поговорить с вами! Разве это неинтересно и неважно - то, что я сообщил? Говорю вам, буквально накануне исчезновения Беляевой ее в совершенно невменяемом состоянии привезла в город одна девушка...не знаю ее имени...
  - Спасибо за сведения, мы их учтем, - оборвал парня Назаров, с тоскливой ненавистью оглядываясь на дверь, за которой скрылся Малтин.
  - Однако, господин следователь, однако... - засуетился Глеб. - И вы должны поделиться со мной результатами! Наверняка, есть хоть какие-то результаты! Лида училась со мной, к тому же совет университета в полном праве уполномочил меня... - Глеб повторял выдумку Вадима - то ли сейчас подслушал, то ли их мысли развивались одинаково.
  - К черту твой совет! - нагрубил полицейский.
  - А в самом деле расскажите ему, - заговорил Вадим. - Все в страшной тревоге. Абсолютно одинаковые исчезновения, и обе девушки имели к университету самое прямое отношение. И если нет пока ничего по делу Беляевой, то по делу Дианы Комлевой должно хоть что-то накопиться!
   Но его чрезвычайно учтивое и веское, по мнению Вадима, выступление не возымели должного воздействия. Тотчас Назаров перенес недовольство с отца на сына, хотел выругаться, но сдержался, процедил загадочные слова: "У вас нет того, что мне нужно!" и быстро ушел.
  Глеб опять дернулся было его преследовать, но Вадим преградил дорогу.
  - Стой, дурак! - произнес он повелительно и спокойно. - Нам по пути.
  - Пошел ты! - огрызнулся Глеб, но вдруг замер и пристально посмотрел на Вадима. Помолчал и выдохнул: - Я ищу Лиду Беляеву.
  - Я ищу Диану Комлеву, - сказал Вадим.
   Они обменялись крепким рукопожатием.
  - Я мог бы сразу догадаться, что полиция нам не поможет, - сказал Вадим нечто странное. - Только радио.
  - Да, - согласился Глеб, внимательно глядя на Вадима. - Я вспомнил, где я видел тебя. Нам действительно по пути. Идем отсюда.
   Они вышли из полицейского управления на улицу.
   Из окна за ними наблюдал Назаров, рассчитывая чуть погодя пробраться в пивную на Скобелевской-Лесной. Он предвкушал свежее холодное пиво и фирменную гороховую лапшу с горячими колбасками. Но его ждало разочарование - новые приятели отправились именно в эту пивную.
  Малтин ни за кем не наблюдал. Он думал о поездке на Холой с Любимой Женщиной - он теперь думал об этом постоянно.
  - Совсем от помощи полиции не следует отказываться, - говорил Глеб. - Тут в обеденный перерыв собираются лягавые потрепать языками. Иногда они обсуждают там и служебные дела, может и нам что перепадет...
  - Хорошо. Правда, я не люблю пива, - соврал Вадим.
  - А что ты любишь? - удивился Глеб.
  - Чай со сливками, - продолжал врать Вадим.
   Вскоре они сидели в тесной и шумной пивной, битком набитой полицейскими и случайными посетителями. Глеб отхлебывал неплохое пиво, а Вадим - дрянной чай с никудышными сливками. Но сразу стало ясно, что подслушать ничего не удастся - хохот, гам, звон кружек и вилок поглощали любую членораздельную речь, а Вадим с Глебом вдобавок были крайне невнимательны.
  - Она не придет сюда, - угрюмо заметил Глеб.
  - Что?
  - Твоя Диана не мелькнет в толпе, не улыбнется тебе! До сих пор, что ли, не понял? И Диана, и Лида, наши девочки, всегда были и будут на расстоянии, и здесь им совсем не место...
   И Глеб попытался объяснить товарищу, почему так происходит. Объяснить на собственном примере, общем, как он предполагал, и для прочих искателей.
   Лида Беляева должна была спасти Глеба от преследующего его ужасного и трогательного видения Полины Приймак, вычерчивающей пальцем круги на воде. Еще на вечеринке у Ильи волшебное пение Лиды врачевало страх. Глеб смог оценить и внешнюю привлекательность певицы - музыка властно и нежно приподняла его за подбородок и заставила взглянуть на Лиду с восхищением - Беляева заметила его реакцию, которая стала для нее одним из наиболее ободряющих знаков, выловленных из толпы слушателей. Винига тоже все заметила и приревновала Глеба. Нельзя сказать, что он немедленно влюбился в Лиду, скорее он чуть было не влюбился в Полину, да-да, в тот самый момент почти оргазмитического страха, когда она говорила ему о беге сквозь лес. Вообще же, на вечеринке он встретил пять девушек, нарушивших его спокойствие: Ларису Храмову - но не успел привыкнуть к ее костюму; Полину Приймак - но она его напугала, слишком причудливо перемешав детские страхи с ранними эротическими табу и комплексами; Винигу - она утолила его сладострастие, но и только; Диану Комлеву - она возродила в нем томление, но он побоялся Ильи, ее любовника; и, наконец, Лиду Беляеву - та была и красива, и добра, потому что доброту окружающего мира обещало ее пение. Слушая Лиду и видя ее, Глеб не влюбился, больше слушал, чем видел, а потом, в течение долгих дней и ночей, переживая случившееся, уже влюбился. Он был малость тугодум, этот Глеб Авдеев. И поиски девушки своей мечты предпочел начать, не вылезая из комнаты и жадно улавливая волны "Радио-Сирен".
   Чувство его было поначалу похоже на эфирные помехи, сквозь которые он пробирался к чистой музыке сфер.
   Глеб позвонил на "Радио-Сирен", искал Лиду, но ответила ему Полина - и она узнала его, проклятая! Назвала полностью имя и фамилию, хотя он не представлялся. Пообещала передать Лиде его настойчивое желание познакомиться с нею - Полина чуть ли не мурлыкала от удовольствия, а Глеб сорвался, с ним едва истерика не сделалась.
   Кульминацией бесплодного ожидания стари поразительные эффекты над небоскребом, где размещалась студия "Радио-Сирен". Дивные картины были заметны издалека, в мгновение ока Глеб понял, каким бездарным охотником он был, выслеживая добычу вовсе не там, где следовало - на медвежьем празднике его бы в насмешку вырядили пугалом, дали бы палку вместо ружья, пусть гоняется за "лисой" с подожженным хвостом, на другое не годен!
   Он примчался на Южную, метался в толпе восторженных зевак и верных фанатов радиостанции, смотрел на небо, и высокие фигуры говорили ему, что из-за своего страха он опоздал воспользоваться простейшим путем, более Лиду здесь он не встретит, а если действительно захочет найти, то для этого нужно будет очень и очень постараться.
   В толпе он столкнулся с Ларисой Храмовой. Как тогда, на вечеринке, в самом начале. Наверное, Лариса тоже об этом подумала - она взглянула на Глеба игриво, улыбнулась. Но танцевать не стала. Вместо этого начала раздавать приглашения на торжественное открытие "Хонги". Впрочем, давала она приглашения не всем. Свои яркие глянцевые бумажки получили Глеб и Вадим. Они заметили друг друга, но тогда не признали.
  - Честно говоря, пока я побаиваюсь туда ехать, - признался Глеб. - Поэтому и отправился в полицию...
   Но визит к Назарову оказался неудачным. Единственное, что могло бы его заинтересовать, так это история о встрече с Полиной в висячем саду особняка Калашникова, то есть до ее официального возвращения, что доказало бы - все, что она говорила на допросах - неправда.
   Глеб не сообразил. Дурак.
   Вадим сочувственно кивал.
  - Помню, сморозил и я глупость насчет Дианы, - заговорил он. - Вообразил ее Ариадной, которая бросает мне путеводную нить, вытягивая ее постепенно из собственной одежды. И на выходе из лабиринта я должен был обнять свою нагую спасительницу...
   Не сразу и Вадим осознал, что любит Диану. Лишь когда его любовь превратилась в настоящий лабиринт, тайна ее исчезновения - в чудовище, а путеводную нить уже нельзя было расценивать как обычную студенческую скабрезность. Тут вопрос жизни и смерти.
  - Вот, посмотри, - Вадим протянул Глебу фото, где изображена была Диана, сидящая на стволе поваленного дерева.
   Снимок какой-то размытый, оттого возникает необычное сочетание эффекта старой, почти древней карточки и явно дорогих, современных нарядов Дианы, смотрящихся особенно дико на фоне сибирской чащобы. Будто фото переснимали много раз, но главное, пожалуй, не в этом - очевидно, что копию со снимка делали лишь единожды, но и того оказалось довольно, чтобы исказить, затуманить в целях большей безопасности краски, тона и линии этого снимка, вероятно показавшегося прежнему владельцу излишне ярким и живым. По вине одной единственной копии все сместилось и подернулось дымкой - то ли прошедших лет, то ли далекой мечты.
  - Но здесь она не голая, - заметил, ухмыляясь, Глеб.
  - Конечно! - рассердился Вадим, но тут же остыл и разъяснил; - Путеводной нити у меня нет, увы... Ты видишь, она прекрасна, но одета, она не хочет, чтобы я выбрался из лабиринта, что зовется любовью. А может и я не хочу?.. Когда я увидел эту фотографию, то еще больше влюбился в Диану - здесь ее колготки соприкасаются с шершавой корой дерева... не знаю, почему это так поразило меня... ощущение такое сексуальное!
  - А откуда ты взял фото? Это же копия. Ты что, тайком переснял?
  - Снимок мне подарил привратник дома, где жила Диана. Точнее будет сказать, вынужден был подарить, - усмехнулся Вадим. - Я его порядком застращал. Сыграл роль полицейского, помощника отца - Антона, - последняя мысль, похоже, только что пришла на ум Вадиму и доставила ему некоторое беспокойство. - Привратник сказал, что выкрал фото у Дианы. Причем выкрал уже довольно мутную копию. Интуиция подсказывает мне, что пересняла оригинал сама Диана... Ей не хотелось иметь в доме изначальный снимок. Вероятно, она его уничтожила.
   Вадим вернул себе карточку и долго смотрел на нее, нахмурившись.
  - Не могу понять, что было опасного в оригинале? Отчего копия выглядит так бледно? Из-за этого такое чувство, что я далеко-далеко от Дианы, словно бы оригинал был окном или дверью в ее мир, а сейчас передо мной всего лишь плоская обычная бумага!
   Он с отвращением поглядел на свой чай и выдохшийся остаток пива в кружке у Глеба.
  - Ничего мы тут не высидим! - буркнул Вадим. - Они, все эти... они мало что знают - я сужу по своему папаше.
  - И что же нам делать?
  - Вдвоем мы мало до чего докопаемся. Нужно обратиться за помощью к Саше Векслеру. Помнишь, еще на той вечеринке у Ильи он говорил о собственном расследовании? Он бывал у нас дома, беседовал с отцом о деле Валавина, о Красноярске-Х... Пусть и много болтает, но он толковый парень. Видишь ли, Глеб, в Усть-Ключе все загадки повязаны на Кайгусе. А Кайгуса ищет Саша Векслер.
  - А где он сейчас7
  Его-то найти легко. Он любит посидеть в клубе "Красная ель" у сквера Маньчжурия. Ребята заметили, как он там сидит и вечно пьет разную дрянь. Вроде нас здесь!..
   Когда они появились в "Красной ели" и действительно застали там Сашу Векслера, тот им сердито ответил:
  - Это не дрянь, а компот из ревеня и брусники, приправленный болотным аиром!
  - А это? - взял, поворошил и сразу перепутал Вадим листки, валявшиеся на столе и уже закапанные напитком.
  - Перечень памятников Усть-Ключа. Еще будут вопросы?
   Он не мог пока побороть неприязни к Вадиму, который недавно с таким удовольствием преподнес ему известие о Торевском наследстве, полученном Майей. Но выслушав признания двух товарищей по несчастью, Саша призадумался.
  - Все сходится, - наконец, произнес он. - Разве вы до сих пор не догадались? Пропадают девушки, выбранные на вечеринке невестами Кайгуса. Их трое, по числу сестер из первой легенды - Диана Комлева, Лида Беляева и Оксана Сверкан.
  - Верно! - воскликнул Глеб.
  - Я чуть не забыл про Оксану, - признался Вадим.
  - И не мудрено, - ввернул Глеб.
  - А при чем здесь "Сирен-Радио"? - спросил Вадим.
  - Точно не знаю, но подозреваю, что, как и надлежит истинному радио, оно служит неким передатчиком между нашим миром и Галереями, открывая и закрывая солкит - врата между двумя измерениями. Однако это, так сказать, еще и сеть, призванная охватить самые широкие слои населения и координировать действия мурий. Диану и Лиду связывает кто-то, пользующийся исключительным доверием со стороны Кайгуса. Уверен, что это Полина. Я ни на секунду не поверил ее смехотворному рассказу о сне в долгую летнюю ночь!
   Глеб опять промолчал, балда.
   Допив свой компот, Саша поднялся, собирая бумаги.
  - Пока, - сказал Векслер.
  - Ты куда? - зашевелился Глеб.
  - А мы? - вскочил Вадим.
  - Чего вы дергаетесь? Приходите вечером в клуб.
  - Зачем?
  - Неужели вы так заняты поисками, что перестали слушать свое любимое "Сирен-Радио"? В клубе ожидается интересное выступление двух других поклонников радио. Если нам повезет, увидим Полину - возможно, она расскажет что-нибудь новое о ваших пропавших красавицах.
  - Вообще-то, я хотел сегодня понаблюдать за радиостанцией, - неуверенно произнес Глеб.
  - А я подняться снова в квартиру Дианы, - сказал Вадим.
  - Настоятельно вам рекомендую отменить прежние планы и прийти сегодня вечером в клуб "Красная ель", - заявил Саша.
   Опираясь кулаком о столик и зажимая ворох бумаг под мышкой, он наклонился к приятелям и проговорил веско и размеренно:
  - Вы что, не соображаете, мальчики? Нам всем назначили время и место! Какой смысл искать там, где уже никого нет? Нас ждут. Кстати, Глеб, насколько я знаю, твой отец известный юрист? Надо кое-что выяснить...
  
   * * * * *
  
   Хотя клуб "Красная ель" по справедливости считался самым большим и модным в Усть-Ключе, владел им человек весьма и весьма пожилой - настоящее имя его мало кто знал, а сотрудники и завсегдатаи клуба называли его Билетером. Это прозвище он заслужил потому, что практически круглые сутки проводил в комнате при клубе, комнате без окон, где их место занимал большой экран, по которому безостановочно показывали старые фильмы. Старичок-боровичок засыпал не раньше, чем успевал просмотреть три-четыре фильма, впадая в своеобразный транс, путая реальность с экранной жизнью. Скользил отрешенным взглядом по кадрам, и его сны были диковинным монтажом, чтобы потом и кадры, и сны сложились в целую картину, закрученную в бесконечную ленту, проматываемую усталым сознанием. Билетов дряхлый старичок в академической шапочке, конечно, не продавал, но имел обыкновение проверять работников и гостей на знание своих любимых фильмов, а в толстую замусоленную книгу записывал даты и названия всех вечеринок и праздников клуба. Прерогатива, забавная и ненужная, но мало кому мешающая, которую Билетеру предоставили его молодые и прыткие помощники, по-настоящему заправлявшие делами в клубе.
   Идеальным собеседником для Билетера стал бы архитектор Мальсагов, но они не были знакомы, да и в последнее время, говорят, архитектор совсем разболелся, не выходил из дома. Приходилось Билетеру довольствоваться другими визитерами.
   Медленно - его пальцы дрожали, но аккуратно старичок вписал в книгу сегодняшнее торжественное мероприятие, проводимое "Радио-Сирен" - Клим Литов и Борис Дольнев должны представить публике свои невероятные музыкальные произведения. Помещик Клим появлялся иногда в клубе, но Бориса здесь прежде не встречали.
  - Борис - это тот самый... парень, сын лесоруба? - спросил Билетер.
  - Именно, - подтвердила сидевшая напротив девушка, внимательно следившая за движениями подрагивающей старческой руки. Пигментные пятна и выступающие вены руки наводили на мысль о крючковатой птичьей лапе.
   В клубе пока тихо и пустынно, звуки изредка сдвигаемых столов и стульев раздавались на все пустое свободное пространство.
  - Обычно мы не соглашаемся так быстро на предложения со стороны, - признался Билетер. - Но вам отказать невозможно. Вы видели фильм 50-ых годов о старом композиторе, влюбленном в молодую девушку? Вообще-то, в картинах тем времен мало действительно красивых женщин, куда меньше, чем в следующем десятилетии.. Поэтому я не женился тогда, и правильно сделал! Но увидел бы вас, тотчас бы влюбился! Хотя о чем это я? В ту пору и мама ваша, наверное, еще не родилась! Вы, дорогая, чрезвычайно напоминаете мне красавицу из того фильма - отрицательную героиню, кстати, гордячку и карьеристку, вы уж извините... Этакая...гм!.. змея с надменно изогнутыми бровями и кокетливым грудным голосом. Все думали: "Ух, какова!", а глаз отвести не могли. Красота - страшная сила!
   Полина Приймак рассмеялась.
  - Я, кажется, видела тот фильм, когда отдыхала с бабушкой в горном санатории на Урале. Возвращались с сеанса поздним вечером, и бабушка тоже мне сказала, что я вырасту в такую же высокомерную, строптивую кокетку. Но фильм мне понравился.
  - Не желаете ли посмотреть? Я могу это устроить.
  - Вы продадите мне билет? - улыбнулась Полина. - Спасибо, конечно, но на сегодня мне хватит и тех двоих композиторов, чье выступление надо хорошо организовать.
   Она лукавила немного. Главным на вечере было вовсе не выступление Помещика Клима и Бориса, а иное событие. О нем не объявляли открыто, но многие уже знали, кто будет главным гостем на празднике. Среди этих осведомленных лиц были немало влиятельных в Усть-Ключе граждан, которые при иных обстоятельствах вряд ли бы появились в клубе "Красная ель".
   Но пускали на сегодняшний вечер далеко не каждого. Например, одной несчастной женщине в годах было категорически отказано - постепенно напиравшая толпа оттеснила ее ближе к переулку, где размещался служебный вход. Тесный и темный переулок, на выходе расчерченный мелками для игры в классики.
   Женщина эта была матерью Бориса Дольнева. Печально и задумчиво она глядела на полуистуршиеся следы игры, едва приметные под тусклым светом фонаря над дверью служебного входа.
   Подъехала машина, за рулем которой сидел Андрей из поселка, что у озера Холой. Из автомобиля вылезла пассажирка. Предупредительность шофера, успевшего выскочить раньше и открыть перед ней дверцу, уверенная поступь и манеры пассажирки, умение держаться с подлинным величием, признаки коего мать Бориса всегда распознавала скоро и безошибочно - все это доказывало, что именно у новоприбывшей следует искать защиты и покровительства, только она сможет провести в клуб.
   На коротком пути от машины ко входу бедная мать успела перехватить гостью - поначалу женщина оробела, но затем вспомнила, зачем она тут, в этом омерзительном месте, и ухватила барышню за дорогой наряд.
  - Простите меня, простите великодушно! - затараторила мать Бориса, испуганно оглядываясь на Андрея, который с решительным видом направился к ней. - Не откажите, умоляю!
   Майя дала знак Андрею не вмешиваться.
  - Что случилось? - обратилась она к просительнице очень учтиво.
  - Я не смею.. Извините, что беспокою вас своими просьбами и заботами, но я так тревожусь за сына, если бы вы знали, как я тревожусь!.. Его обманули, соблазнили, погубили! Он сходит с ума - я же вижу! Борис уже не слышит, что я ему говорю, он слушает только других и свою проклятую раковину... и змею...эту змею с острыми зубами! Мой сын становится мне чужим, разве это правильно? Он сейчас здесь, а меня туда не пускают! Я уверена, что та мерзавка велела не пускать меня! Умоляю вас, прикажите им меня пропустить... я верю, что вы можете, чувствую, что у вас есть право!.. Не откажите бедной матери!
  - Хорошо, не волнуйтесь, - молвила великодушно Майя. - Вы правы, здесь все в моей власти - я проведу вас внутрь, сегодня у меня замечательное настроение, вам повезло.
   Майя даже вытащила несколько крупных купюр и сунула их обомлевшей матери Бориса, которая запротестовала, но и не подумала вернуть деньги.
  - Вот, это вам, только вам! - настаивала Майя. - Развлекайтесь! Здесь цены кусаются, так что устройте себе маленький праздник! Довольно благодарностей, пойдемте!
   Она увлекла за собой мать Бориса, продолжая болтать возбужденно:
  - Я и не догадывалась, что швырять деньги - так приятно! Особенно, если у тебя их так много... Вы полагаете, я привыкну? Чепуха! Может быть, он был прав?.. У меня голова немного кружится. Столько планов! Черт возьми, мне начинает это нравиться!
   Вежливо откозыряв Майе, охранник-здоровяк преградил путь матери Бориса.
  - Эту женщину велено не пускать на вечер.
  - Я отменяю все инструкции! - отрезала Майя.
  - Но.. - возразил, было, охранник.
   Майя резко к нему повернулась.
   Посмотрев в ее глаза, охранник молча повиновался.
   Майя и ее спутники сразу же оказались в плотной толпе людей, оживленно беседующих и кое-где пытающихся танцевать. Борис издалека заметил свою мать, но не поспешил к ней, а наоборот - тотчас скрылся. Из толпы вынырнула Полина и направилась к Майе, которая уже не знала, как ей избавиться от Дольневой, горячо и непрестанно ее благодарившей - за пропуск в клуб, деньги и, наконец, приглашение в "Хонгу".
   При виде Полины женщина попятилась.
  - Ага, мерзавка, видела? - крикнула она, отступая и показывая приглашение. - Зря ты только старалась! Ничего у тебя не вышло! Погоди, я на тебя управу все равно найду!
   Последние ее слова донеслись откуда-то вовсе уж из толпы, где мать Бориса торопливо - и предусмотрительно - спряталась.
  - Зачем ты провела сюда эту вздорную тетку? - спросила Полина, хоть и улыбаясь, но с трудом скрывая досаду. - Да еще подарила приглашение в "Хонгу"!
  - Не переживай. Возможно она нам пригодится. Попользуемся старыми обидами и комплексами. Искусство часто ими вдохновляется - проверим это теоретическое утверждение на практике. Борис сочинил первую "Песнь раковины", сочинит и вторую...
   Так Майя увещевала Полину, и если вначале желала лишь успокоить неутомимую Кайгусову мурию, то под завершение своей торопливой речи совершенно уверовала в то, что лишь сейчас на ходу придумала. Еще одна смутная идея была вовлечена в общий рой планов, мыслей и наметок, что вскружил ей голову. Но дождется ли она меда?
   Давно покинули насиженные места представления и мысли Ильи, особенно после того как он уже несколько раз за вечер наведался в бар клуба. Быстро, весело и зло взбежал Илья на верхнюю площадку, где стоял, вцепившись в перила и раскачиваясь, Саша Векслер.
  - Ты знаешь? - спросил он товарища.
  - Да. Она получила все, - криво усмехнулся Илья.
  - Все до копейки! - Сашу передернуло. - И сегодня каждый сюда пришел, конечно же, не из-за выступления Клима и Бориса, а чтобы поглядеть на нее, выразить почтение отныне самой богатой девушке Усть-Ключа!
  - Думаю, нельзя ей больше доверять. Я видел, как она вела себя там внизу... Поверь, даже в лучшем случае она не учить нас будет, а приказывать!
   Саша недоверчиво покосился на Илью и фыркнул.
  - Надо же, Майе доверять нельзя! А к Полине у тебя, значит, полное доверие? Не потому ли, что ты любое ее желание исполнишь? Скорее, это тебе нельзя доверять, а не Майе!
   Против ожидания Илья не затеял перепалку, он лишь улыбнулся. С недавних пор он почитал за низость марать пустопорожними ссорами и свою любовь к Полине, и мучительные раздумья о предстоящем ему вскоре переходе за некие таинственные пределы.
   Хотел, правда, отпустить какую-нибудь язвительную шутку, но вдруг изменился в лице и кивнул на бурлящую внизу толпу.
  - Мне помахали два придурка - Авдеев и Вадим Малтин. Идут к нам.
  - Это я их пригласил, - признался Саша. - И Майя разрешила.
  - Зачем?
  - Глеб ищет Лиду Беляеву, а Вадим - Диану Комлеву. Наверное, не нужно тебе напоминать, что обе являются невестами Кайгуса?
  - Что им известно?
  - Немногое, я...
  - Ладно! - оборвал товарища Илья. - Разбирайся с ними без меня!
   В начале лестницы он не утерпел, обернулся к Саше и прокричал:
  - Ты меня обвиняешь... бросаешь обвинение, какое и я могу тебе предъявить! Любовь, Саша! Ты не понял до сих пор? Мы все звенья одной цепи, не вырвешься!
   Он бросился вниз по лестнице, к толпе, миновав Глеба и Вадима, приветливо и угодливо заголосивших. Только помахал им, не оглядываясь и не замедляя бег.
  - Что это с ним? - спросил Глеб у Саши. - Точно умом повредился, глаза вообще сумасшедшие...
  - Неважно. Ты узнал, о чем я тебя просил?
  - Про Майю и ее богатство? Да, странные вещи там творились...
   Чем больше рассказывал Авдеев, тем тревожнее становилось на душе у Саши. К примеру, был случай (не шептал, а кричал Глеб, превозмогая возросший общий шум), когда юрист, женщина, которая должна была произнести речь, добиваясь тщательного расследования, проснулась утром назначенного дня с куском льда во рту.
  - Лед? - недоумевая, орал Саша.
  - Да-да, лед! Причем этот лед заполнил ей весь рот, смерзся вместе со слюной в массу!.. Сковал ей и десны, и зубы... Говорят, она напугалась до смерти! Еле-еле отогрели паром и горячим кофе.. Обвинительная речь? Какая там обвинительная речь! Эта женщина едва говорить не разучилась, хотя... хотя могла бы несколько лет не допускать Майю до деньжат!..
   Саша верил и не верил. Однако по сравнению, скажем, с санями, запряженными древесными корнями, лед во рту - сущие пустяки! Он посмотрел на Майю. Она была с Полиной. В последнее время эти девушки сильно сблизились. Их сближение особенно ускорилось после исчезновения Лиды, которая была лучшей подругой Майи. А та, кажется, не очень-то и расстроена! Вон как оживленно болтает с Полиной! Обе разодеты, накрашены, ведут себя очень раскованно... Полину обнимает за талию Илья, он вдруг поднимает голову и встречается взглядом с Сашей - выражение лица Ильи совершенно загадочное, смешались и счастье, и предвкушение, и страх, и некая роковая решимость. Его возлюбленная, похоже, угадывает направление взгляда и что-то говорит Майе, делая мгновенный, но красноречивый кивок в сторону верхней площадки, на которой стоит Саша Векслер, сжимая до боли в костяшках ограждение.
  - Кто там? - смеется Майя.
   Неторопливо она поворачивается и дарит Саше нежный и безжалостный воздушный поцелуй.
  - Ох, убила!.. - шепчет Саша, но рядом стоявшие Глеб и Вадим не услышали его из-за музыки.
   Они спросили его, что им здесь делать и за кем следить. Саша не хотел, чтобы они разделили его боль и восторг, чтобы они присоединились к группе внизу. Он приказал им следить за двумя посетителями, уже поднявшимся на сцену. Это были Помещик Клим и Борис Дольнев.
   Но не только Глеб с Вадимом обратились к сцене, а все, кто собрался в клубе "Красная ель". Там же появилась, откуда ни возьмись, Полина, веселая и будто изготовившаяся к прыжку. Она сказала то, что и должна была сказать - представила выступающих, поведала о том, как пробудилась у них страсть к музыкальному сочинительству и исполнению, умолчав все же о том, что заставило одного, Бориса, прикоснуться к морской раковине, а другого, Клима, вылезти из своего бассейна под березами на ярко освещенную сцену. У них были на то веские и страшные обстоятельства, судя по их виду. Борис был исполнен отваги, а Клим робел и терялся. Каждый из них внезапно переменился.
   Очень почтительно Полина испросила у Майи разрешения начать представление - все это видели и никого это не удивило.
   Выяснилось, что исполнение двух авторов было весьма своеобразным. Борис играл на раковине, а Клим на пастушьем рожке. Иногда еще раздавался отрывистый и вибрирующий звук, очевидно заранее записанный. Строго говоря, исполнителей было три. Борису и Климу подыгрывала Полина - на обычной гитаре, но порханием пальцев извлекая из струн поистине волшебные звуки, достойные орфейской арфы, которая могла, согласно легендам, очаровывать чудовищ и вызывать из мира теней мертвых. Сочетание с раковиной и пастушьим рожком получалось необычайное. Добавьте сюда раздававшееся временами пение Полины, когда-то поразившее ее несчастных товарищей из группы Валавина. Она вступала в самые кульминационные моменты, заставляя сердца сжиматься мучительно и сладко.
   Среди раненых в самое сердце были и те, кого никто не ожидал увидеть в клубе. Среди них и тот человек, который однажды, очень давно, пустился в странствия, томимой жаждой по неизведанному, надеясь разыскать заповедную страну Беловодье, лежащую где-то за морем-океаном. Так уж получалось, что издавна те, кто из Руси уходили на поиски Беловодья, оставались в Сибири, плененные морем тайги. Но это же так естественно - в поисках приключений очутиться, наконец, в Сибири, где и легенды под стать приключениям. Поэтому Захар Полуянов здесь и остался. Но потом забыл о том, куда шел, и то, зачем остался - вернее, не забыл, но привык, что еще хуже.
   Теперь он вспомнил. Полуянов завертелся на месте, желая поделиться обуревавшими его чувствами хоть с кем-то. Поблизости он обнаружил Игоря Свиридина - грузного, красного, отдувающегося и ошеломленного. Неужели он тоже что-то вспомнил?
  - Плохо тебе, дядя Захар? - вдруг спросил хрипло Свиридин. Наверное, лесник выглядел не лучше.
   Полуянов вытер испарину со лба и ответил:
  - Нет, мне хорошо. Ты-то как?
   Свиридин улыбнулся неожиданно почти беспомощно.
  - И мне хорошо. Только испугался я малость.
  - Так ведь и я тоже... думал, сердце не выдержит.
  - А не присесть ли нам тогда?
   Представление уже закончилось. Толпа ринулась с поздравлениями к Борису и Климу, а почтенные граждане Усть-Ключа, ослабевшие от пережитого и опасаясь давки, пробрались в уголок зала потише.
  - Что же ты все не успокоишься? - спросил Свиридин лесника - тот продолжал взволнованно поглядывать в сторону сцены.
  - Но и ты неспокоен, - отметил с досадой Полуянов.
  - Твоя правда, - согласился Свиридин. - Честно скажу, выслеживаю тут мою воспитанницу, привел ее сюда сам, а после заслушался господина Литова и потерял Оксану... Где же она? - Свиридин даже привстал, огляделся и сел опять, поясняя с чудной доверительностью; - Я ее теперь всегда беру с собой, едва ли не на деловые переговоры таскаю...
  - Совсем, что ли, подозрения замучили? - спросил иронически и немного устало Полуянов. - За честь девическую опасаешься?
  - Нет, не то, - серьезно отвечал Свиридин, нисколько не обидевшись. - Ни бунта какого-нибудь, ни поступка ее опрометчивого или еще чего-нибудь в подобном роде я опасаюсь. А иного - Оксана моя становится другим человеком, мне незнакомым совершенно! Куда-то уходит, отдаляется и меняется. Бунт или дерзость - эх, им бы я даже обрадовался!.. Видит бог, смирил бы ее, наказал примерно, но и обрадовался - воли и меры хватит! А на это - нет... Словно бы силы какие-то в моей Оксане пробудились и тихо-тихо ведут свою работу, не придерешься, потому что не знаешь - плохо это или хорошо...
  - И что же предпринять думаешь?
  - Обратится к тебе за помощью.
  - Ко мне? А я то здесь при чем? Да и чем помочь могу? Разве как прежде - обучать ее своему травническому знахарству.
  - За это я тебе очень благодарен, говорил и раньше. Но ты можешь нам помочь и более! Я это понял, когда слушал с тобой ту дивную музыку. Не спрашиваю, что ты чувствовал, о чем думал тогда - бесполезно это! И я тоже вряд ли отвечу. Но воспользуемся же склонностью Оксаны к травничеству! Пусть прославит народные наши средства, что врачуют не только тело, но и душу... излечит, надеюсь, и свою, и мою, когда придет срок и будет на то божья воля! Есть у меня и другое намеренье - почаще удалять Оксану из города, где ей оставаться опасно, это у меня убеждение крепкое. А ты приглядишь за ней. Я доверяю тебе, потому как видел волнение и слезы твои, когда ты слушал ту музыку! Оксана тоже часто слушает "Радио-Сирен", сама просила, чтобы я привел ее сюда. Да и я давно уверовал в блаженное воздействие сих мелодий. А у сцены окончательно уверовал, и тут-то ты стоишь, ни жив-ни мертв... И и сказал тотчас в уме: "Это и есть выход!"
  - Господь свидетель, помогу твоей воспитаннице! - воскликнул лесник. - Завтра же пошлю ей свежих кувшинок в оранжерею, с того и начнем! Можешь ли представить, что такое "вода живая"? И символ ее - кувшинки, иначе называемые белыми водными лилиями, откуда словно реки райские текут, образуя Беловодье, просторы чистоты... Рекут кувшинку и одолень-травой, она многие болезни одолевает, и черные семена ее служат для успокоения нервов и избавляют от судорог. Возьмет твоя Оксана кувшинку в руку, отступят тогда от нее всяческие страхости и демоны, начнется ее путь к Беловодью, там и встретимся - не потеряемся!
  - Истинно, истинно! - закивал Свиридин. - Кувшинки эти твои, словеса и предания...все наше, родное, корни, от которых не оторваться! Так и вспоминаются просторы земли нашей, старинные усадьбы, купальни, заводи, дух предков! Я, бывало, расстелю карту Центральной России, читаю: Серпухов, Медынь, Болохово, Валуйки, Семилуки, Ряжск, Ливны... Живо красоту этих имен вижу... Знаю, что, может, ничего примечательного там нет - скука, пыль, обычность, но творю иное пространство, мечтательное, где название картине отвечает... Да и кто докажет мне, что пыльный лопух какой-нибудь реальнее Медыни? А если в именах прекрасных, их образах - истина, а лопух кто-то скудоумный придумал?
   Еще долго говорили бы они так, будто в некоем бреду, навеянном музыкой, собственными мечтами и страхами, торопясь озвучить многие мысли прежде, чем они сформировались, но их прервали - где-то поблизости разгорелась ссора. Оба почтенных гражданина, только что занятые обсуждением тем возвышенных и серьезных, недовольно поворотились на шум.
   Оказалось, что отношения выясняли Борис Дольнев и его мать, которая, выловив сына, обрушила на него все накопившиеся попреки и укоры - справедливые и нет, по большей части вздорные, как и характер этой женщины. Столь грубо возвращенный к действительности после вдохновенного исполнения Песни раковины, Борис отвечал матери дерзко, не стесняясь окружающих. Его нельзя было узнать, он сильно изменился, говорил странные вещи.
  - Ты, ты!.. - кричал он, едва совладая с яростью. - Ты из тех, что жрут рыбу, когда им читают! Звякают посудой и не слушают, хотя уши имеют! А после удивляются гневу его и жестокости! Вот откуда берется священный гнев! И сила раковины для того жестока, чтобы ты, мама... слушала и не смела не слышать! Я... ненавижу тебя!
   Борис каким-то необычным движением взялся за свою раковину, но его остановил Помещик Клим.
  - Не надо, - сказал он кротко. - Не надо, Борис, портить Майе праздник.
   Этот неожиданный аргумент возымел действие. Полина издалека уже посматривала строго на разгоравшуюся ссору.
  - Не волнуйтесь, сударыня, - заговорил Клим, обращаясь к матери Бориса. - Вас беспокоит судьба сына? Но музыка Бориса имеет успех, вы же все видели и слышали!
  - Ах, господин Литов! Музыка-то музыкой, но вы, солидный человек, понимаете, что юноше пристало более серьезное занятие!
  - О-о, моя личность, стало быть, вам знакома? Так вот вам поручительство солидного человека - Борис несомненно преуспеет! - Помещик Клим говорил уже с явным нетерпением.
  - А все ж таки, господин Литов, полезнее моему сыну другое занятие! - тараторила мать Бориса, теснясь возле Клима. - И вы... вы сами сказали, что Борис преуспеет!.. А?.. Да?
  - Я обещаю, что дам Борису работу в своей компании. Верите? Он...э-э... будет превосходным менеджером, я уверен.
   Вмешался и Свиридин.
  - Конечно! Ваш сын, без сомнения, получит место в компании господина Литова и преуспеет, так как компания эта весьма успешная - я веду с ней дела, а у вашего сына настоящий талант. Моего поручительства вам достаточно?
   Мать Бориса затрепетала и рассыпалась в благодарностях. Освобожденный Помещик Клим бежал, поклонившись напоследок Свиридину - не без иронии.
   О скандале быстро забыли. Крутились в толпе, вопили, смеялись, танцевали, хлопали в ладоши, толкались, и те, кто еще не успел получить желаемое, просили, чтобы и им - о-о, пожалуйста, и им тоже! - подарили приглашение в "Хонгу"!
   Но не все забыли о деле. К Саше приблизился Вадим и сообщил нечто важное:
  - Я слышал, как Полина упросила Майю дать приглашение и Билетеру...
  - Этой старой развалине? Неужели и он поедет в "Хонгу"?
  - Майя сказала то же самое, но Полина ее все-таки уговорила. Ей достаточно было лишь произнести его фамилию...
  - Какую же?
   Вадим прошептал ее Саше на ухо, отчего Векслер вздрогнул, удивленно глянул на товарища - тот кивнул, подтверждая.
  - Неожиданное совпадение, верно? - сказал Вадим.
   Без промедления Саша бросился на самую верхнюю площадку, под куполом клуба, где Билетер, по обыкновению своему, дремал перед огромным экраном.
  - Господин Балтиков! - позвал старичка Саша.
   Билетер не откликнулся, хотя Саша отчетливо видел, что веки старца приподняты. Но взгляд Билетера был совершенно пуст, губы беззвучно шевелились. Саша наклонился, преодолевая отвращение, к самому рту старца.
  - Что вы говорите? - спросил Саша.
   Несмотря на транс, в котором находился Билетер, его шамкающий рот, Саша разобрал все слова полностью. К тому же, смысл фразы существенно проясняла экранная подсказка.
  - Разрешите вас проводить? - говорил Билетер.
  - А зачем? Здесь медведей нет, - отвечала ему девушка с экрана, где шел старый фильм.
  - Да разве девушку провожают только из-за медведей? - улыбнулся Билетер.
   Осторожно Саша разъединил крючковатую лапу Билетера и аппарат, вмонтированный в подлокотник кресла и позволявший старцу говорить за любого персонажа.
   Билетер с трудом, постепенно приходил в себя.
  - Эй! - потряс его за плечо Саша. - Просыпайтесь, господин Балтиков! Академик Балтиков, правильно? Так? Вы же знаменитый академик Балтиков, руководитель проекта "Сели-Воли-Ой", я прав?
  - А-а... Саша! - протянул вяло Билетер. - Здравствуй, мой милый...
   Не то было удивительно, что Билетер знал имя Саши, а то, что Саша тотчас догадался - это имя для старца есть просто символ юношей пылких, увлеченных науками и готовых к самопожертвованию. Тип весьма и весьма распространенный в годы юности Балтикова и в его любимых фильмах.
  - Значит, вы не уехали, - проговорил Саша задумчиво. - Все время жили здесь в Усть-Ключе... Переехали сюда вскоре после закрытия Красноярска-Х? Но постойте... этого не могло произойти сразу - вашу базу закрыли раньше основания нашего города! Хотя какое это имеет значение! Я не о том спрашиваю...
  - Эгхм-хм, ваш город! - прокряхтел Балтиков. - Я долго, очень долго ждал его появления, Саша!.. То были ужасные годы - без денег, цели и работы. Я прежде работал круглыми сутками, а потом... Нашу базу закрыли, лаборатории развалились, сотрудники уволились, разбежались по белу свету... Ой, Саша, тебе ли не понять, что такое утрата цели и жизнь без деятельного труда!
  - Я был в Красноярске-Х, - вдруг признался Саша.
  - Ага! - оживился немного академик Балтиков. - И как там? Наверное, многое разрушено? А впрочем, к черту Красноярск-Х! Я теперь вижу, что создание его было преждевременным... нелепое подобие Усть-Ключа! Лишь едва обозначилась возможность появления этого великого города, я воспрял духом! У меня еще сохранялись некоторые связи, и я, поверишь ли или нет, немало поспособствовал успехам господина Калашникова в его благородном деле, да...
  - Можно было догадаться, - пробормотал Саша.
  - Поэтому, друг мой Саша, бросай ты Красноярск-Х и переезжай к нам, продолжай свои исследования в Усть-Ключе!
  - В Красноярске-Х давно никого нет, говорю вам - он разрушен полностью.
  - Да? Я забыл.
  - Я вам покажу, - Саша достал фото с изображением прогнившей скамейки. - Конечно, снимок не очень удачный, другого с собой нет, но вы должны узнать этот сквер на территории базы.
  - Разумеется, я его узнаю! Но почему вы говорите, что Красноярск-Х полностью разрушен? Вон и скамейка совсем целая, будто только что сколоченная и свежевыкрашенная! Да вот и тот молодой человек сидит на ней...
  - Где?! - Саша отобрал фото, но ничего не увидел - ни целой скамейки, ни молодого человека.
  - Я его отлично помню, - продолжал академик Балтиков. - Он частенько сидел за этим столиком в сквере и постоянно что-то писал... На редкость трудолюбивый молодой человек! Не помню только, из какой он лаборатории.. Все хотел подойти к нему и поинтересоваться, что же он пишет, но так и не собрался... Обычно мы издалека кивали друг другу, он улыбался и делал пару нехитрых физических упражнений, чтобы размяться...
  - Вы разве не видите, что это современное фото! - кипятился, ничего не понимая, Саша. - Таких в ваше время еще не было!
  - Ерунду говоришь, Саша! - обиделся Балтиков. - Все у нас было! И не хуже, чем у вас!
  - Ладно, - сдался Саша, убирая фото. - Да, сейчас в Красноярске-Х никого нет, но последним его обитателем был, вероятно, офицер Варков. Его вы помните?
  - Нет.
  - Он закрылся в подземельях базы и там работал над чем-то - скорее всего, продолжил ваш проект "Сели-Воли-Ой", замуровал себя в развалинах, скрылся ото всех, не покинул Красноярск-Х с остальными...
  - Опять врешь! Варков уехал с нами! Я видел его на похоронах идиота Монина в Абакане!
  - Что?! - второй раз за разговор подскочил Саша, но постарался успокоиться и нервным свистящим шепотом заговорил; - Этого не может быть, вы путаете!.. Скажите-ка лучше, где вы жили после закрытия базы?
  - В Абакане, глупый мой Саша, я же тебе сказал.
  - Так! В Абакане. Но похороны Ефима Монина состоялись до закрытия Красноярска-Х, это совершенно точно! Вы просто напутали с датами, - заключил Саша, про себя добавив: "Старый маразматик!"
  - Я напутал? Может быть...
  - Оставим это! Но в чем же суть проекта "Сели-Воли-Ой"? Что вы искали?
  - Ты укоряешь, верно, меня в лени? - рассердился неожиданно академик Балтиков. - Но я и сейчас работаю над проектом! Где мой пульт? - он зашарил по креслу.
  - Погодите, не отвлекайтесь. Я заметил среди книг Монина труды Чижевского, Вернадского... Какое они имеют отношение к проекту?
  - Мы выяснили, что еще в начале XX века был некий ученый из числа сибирских ссыльных. Работами своими он во-многом подготовил идеи Чижевского, Вернадского, Андреева и прочих, близких к ним исследователей... Однако имя того подвижника, не в пример другим, было забыто... В Сибири он повстречался с Ефимом Мониным и наслушался его рассказов. Подробности до сих пор скрыты от нас, к сожалению... Неизвестно, какие именно теории разработал тот ученый, на что подтолкнула его история Монина... Но в результате наш подвижник построил лабораторию в глубине тайги, недалеко от тех мест, где мы впоследствии основали Красноярск-Х. Я думаю, ученый пытался проникнуть в Галереи, но эксперимент окончился катастрофой.
  - Что случилось?
  - Вы, Саша, что-нибудь знаете о Тунгусском феномене?
  - О метеорите? Конечно, знаю.
  - На самом деле доныне никто не знает, что это было. Падение метеорита? Но нет воронки. Природный атомный взрыв? Но следов радиоактивного заражения не обнаружено. Столкновение с антивеществом из глубин космоса? Недоказуемо. Луч лазера, который направили на Землю жители планетной системы вокруг 61-ой звезды Лебедя? Встреча с "черной дырой"? Версий хватает. Но мы пришли к выводу, что Тунгусский феномен - это результат неудачного эксперимента по проникновению в Галереи.
  - А вам удалось туда... проникнуть?
  - Самое большое, что нам удалось - это несколько раз связаться с существом, которое таежные жители называли Кайгусом. Странные у нас были разговоры... Очень короткие, отрывочные, маловразумительные... В подготовке сеансов связи участвовали проверенные офицеры с крепкой психикой, но многие все-таки пострадали - свихнулись... Возможно, что и ваш Варков среди них...
  - О чем вы говорили с Кайгусом?
  - О разном... На последнем сеансе при разговоре присутствовали высокие чины из Москвы. Решили проверить, чего мы добились, удалось ли найти источники мощной энергии, что спровоцировала в свое время Тунгусский феномен. Остолопы! Прямо спросили его, может ли они передать свои знания государству? Кайгус в обмен потребовал предоставить ему всю власть в стране. Только-то! Будто смеялся над нами, говорил, что Россию и так представляют в образе медведя, а название USSR почти что анаграмма латинского слова "ursus". Сказал, что у него имеется богатый опыт государственного управления...
  - И вы согласились?
  - Нет, конечно! После этого все пошло наперекосяк. Московские чины заподозрили нас в сговоре с неземными силами (так они это понимали). Кайгус, однако, больше не выходил на связь. Но я не исключаю, что кто-нибудь из моих подчиненных поддерживал с ним контакт втайне ото всех. Постепенно проект был свернут. В каком бы отчаянном положении ни находились тогда наши правители, но подчиняться химере для них казалось чересчур унизительным, пусть даже когда-то они веровали в иные, не менее фантастические химеры...Ха-ха!.. Я не жалел о закрытии базы. Пусть! Несколько человек под конец пытались было переместиться в Галереи, используя наработки того ученого и наши методы... Они...погибли. Я видел. И окончательно убедился, что прежний мой путь вел в тупик. Красноярск-Х я покинул с легким сердцем. Отныне я продолжаю свои исследования здесь... Понимаете, мой милый друг и ученик? Я прочитал, что астрономы из космического центра Годдарда обнаружили молекулы простейшего сахара в газопылевом облаке, которое находится в центре Млечного пути - те самые молекулы сахара, что, соединяясь с другими, образуют более сложные структуры, которые участвуют в создании нуклеиновых кислот РНК и ДНК, основ всего живого... Да, Саша, жизнь сладка! Надо лишь подружиться с пчелами.. Теперь уходи! Не мешай работать! Я хочу проводить эту девушку до дома... Ведь девушек провожают не только из-за медведей, верно?..
  
   ГАЛЕРЕЯ 13
  
   Ранним утром следующего дня в интернат доставили свежие водные лилии - вместе с корнями, взвесью ила в воде, проглядывающей сквозь прозрачные пакеты, где мельтешили какие-то букашки, захваченные, очевидно, вместе с цветами. Привратница интерната приняла лилии из рук лесника Полуянова с некоторой брезгливостью.
  - Их надо сразу же пересадить в водоем, - настаивал лесник.
   Он выполнил свое обещание. Ощущая после вечера в клубе невероятный прилив сил и подъем духа, Полуянов по рассветной еще прохладице отправился к ближайшему водоему и нарвал чудесных кувшинок.
  - Передайте их Оксане Сверкан, - сказал лесник.
  - Она еще спит.
  - Тогда вы опустите их в оранжерейный пруд.
   Придерживая пакет с растениями самыми кончиками пальцев, строгая благообразная привратница, ворча, прошла в оранжерею. Чуть надорвала пакеты и опустила их в воду, развернула, сразу же отдернув руки от расплывшейся массы перепутанных корней и дымчатого ила. Затем выловила пакеты и ушла.
   Кувшинки остались покачиваться на поверхности воды, незакрепленные в грунте. Привратница решила, что ничего страшного из-за этого не случится, а потом цветами займется Оксана.
   Воспитанница Свиридина проснулась спустя час после ухода лесника. Прежде всего она заглянула в запираемый на ключ ящик стола, где хранила свои сокровища. Приглашение в "Хонгу" было на месте. Накинув рубашку, Оксана вошла в душевую, где пока никого не было. Все остальные девочки еще крепко спали. Оксана всегда предпочитала вставать пораньше, чтобы не толпиться с остальными. Ни о каких аристократических замашках тут и речи не шло - обыкновенная застенчивость, довольно часто принимаемая за высокомерие. У Дианы Комлевой была та же проблема, но она мастерски владела собой, чего не скажешь об Оксане.
   Сегодня ей не понравилось и в пустой душевой - кафель чересчур холодил, свет ламп слепил и резал глаза, даже слабое дыхание рождало слишком отрывистое эхо. Утилитаризм этого помещения угнетал Оксану.
   Ей пришла на ум странная идея. Оксана переоделась в свой ужасный купальник, который многих на празднике открытия аквапарка заставлял содрогаться от жалости или смеха. Торопливо, босиком по парадным коридорам направилась Оксана в оранжерею - при этом она трепетала не столько от гулявшего по зданию сквозняка, сколько от осознания дикого сочетания - вот она идет, почти голая, по коридорам и лестницам, которые вскоре заполнят чинные преподаватели и воспитанницы. К счастью, она никого не встретила.
   Плотно прикрыв за собой дверь оранжереи, Оксана подбежала к водоему. Ах, как здесь было хорошо! Солнечный свет лился сквозь переплетения оконных рам и кроны деревьев, заоконных и оранжерейных, журчала вода, мрамор искусственного пруда был не холодным, а мягким и нежным от зеленого влажного мха, вода пруда была теплая и пахла растениями - конечно, воняла немножко... Но и правду сказать, кто бы вздумал купаться в декоративном водоеме? Там, где и ряска, и вахта трехлистная, и белые кувшинки, пусть даже и очень красивые.
   Ногой Оксана проделала в ковре ряски круг чистой воды. Окунулась, распугивая водомерок. Начала плавать. Загребала руками и ногами - бережно, стараясь не касаться скопившегося на дне мельчайшего темного ила. Хвостик свой распустила, волосы сбились в косицу, что легла на затылок и спину. Простора для заплывов тут было мало - много места занимали водные растения.
   Чудную картину представляло собой это купание, родившееся из смутного дикого желания!.. В декоративном пруду плавает девушка, плавает неумело, часто и неуклюже разворачиваясь, плещется в окне относительно чистой воды, вокруг то и дело смыкается ряска, стебельки череды и желтой кубышки. Девушка походит на дикарку, которая прибежала из леса и впервые увидела оранжерею.
   Внезапно Оксана почувствовала неприятный зуд и жжение по всему телу. Подумала, что это, вероятно, аллергия на какое-нибудь растение. Она потянулась расчесать особенно зудящее место и нащупала...скользкий инородный выступ у основания шеи. Посмотрела на руку - она была испачкана в крови, побледневшей от воды.
   Это пиявки! Они облепили ее тело с головы до ног - отвратительные черные набухшие кровопийцы! Мерзость! Еще несколько пиявок проворно извивались в воде, устремляясь к глупой купальщице.
   С громким воплем Оксана выскочила из пруда, выплеснув на пол целый каскад вонючей цветущей воды. Жалобно вскрикивая и всхлипывая, девушка сдернула две-три пиявки, неосторожно раздавив одну из них - пиявка лопнула, брызнув доброй порцией только что высосанной крови. Оксана взвизгнула и побежала прочь из оранжереи.
   В дверях Оксана столкнулась с учителем музыки, по обыкновению своему подглядывающему за ней. Она застала его врасплох, что и неудивительно - услышав пронзительный и ужасный вопль девушки, учитель оцепенел и не знал, что предпринять - бежать или немедленно прийти на помощь?
  - Оксана, я... - начал было он, но онемел, разглядев кошмарные отметины на теле девушки.
   Не обращая на него никакого внимания, Оксана с плачем побрела по коридору, где уже появлялись другие воспитанницы интерната. Она и не шла, и не бежала - скорее это было мучительным воспроизведением спортивной ходьбы. Впору рассмеяться при виде ее, если бы не плач Оксаны, подтеки крови, ощеренные зубы девушки, вытаращенные безумные глаза.
   Оставляя мокрые следы, Оксана добрела, наконец, до медпункта.
  - Помогите мне! - процедила она, задыхаясь и едва не падая в обморок.
   Медсестра, оправившись от первого шока, тотчас принялась быстрыми и умелыми движениями удалять пиявок. В кабинет заглядывали любопытные воспитанницы - перешептывались, ахали, пялились, разинув рты. Теперь их присутствие Оксану почему-то не смущало - она вдруг успокоилась, сидела на кушетке, как-то угрюмо косилась на свое отражение в стеклянном шкафу с лекарствами, хлюпала носом. Удаляя пиявок с шеи, медсестра заметила, что корни волос девушки приобрели зеленоватый оттенок, но не придала этому значения, рассудив, что, наверное, причиной тому микроскопические водоросли.
   Разбирательство происшествия оказалось громким. В интернат примчался Свиридин - ругался, кричал на преподавателей, словно на школьников. Постепенно вышли на привратницу, а та рассказала о цветах, принесенных лесником. Все поняли, что пиявки были занесены в оранжерейный пруд вместе с кувшинками.
   Каким был последующий разговор между Свиридиным и Полуяновым, в интернате не узнали. Привратницу со скандалом уволили. Ей сочувствовали и бранили Оксану, которая сдуру полезла купаться в декоративный пруд, за что и поплатилась. Идиотская прихоть! Многие считали, что Оксана Сверкан - определенно сумасшедшая. За ней и раньше водились разные чудачества, но в последнее время она действительно тронулась умом. Это же очевидно!
  
   * * * * *
  
   Разговор у Свиридина с Полуяновым был довольно тяжелым и неприятным. Столкновение получилось особенно яростным как раз потому, что следовало за столь же эмоциональным признанием в любви и уважении в клубе.
   Лесник обиделся, что Свиридин накинулся с упреками и обвинениями на него, а не на воспитанницу, которая лишь одна и была виновата, по мнению Полуянова. Конечно, Свиридин и сам понимал все нелепость Оксаниной выходки, но защищал ее, опять и опять спрашивая лесника, почему тот не проверил содержимое пакета?
  - Я торопился, - отвечал Полуянов. - Откуда было мне догадаться, что твоя придурковатая воспитанница полезет в этот пруд? Там же не купаются!
  - Как ты смеешь называть мою Оксану придурковатой?
   И так далее.
   Справедливости ради, надо сказать, что Свиридин тоже недоумевал - чего ради Оксана полезла в тот пруд? Он допытывался у воспитанницы, но лишь довел ее до истерики. Вообще, Оксана и впрямь становилась какой-то неуравновешанной.
  - Да! Да! Вот именно! - кричала Оксана. - Захотела и полезла! Этот пруд мой! Полезла туда, потому что вам это и в голову бы не пришло - купаться в декоративном пруду! И лесник ваш - дурак!..
   Свиридин тоже вспылил, отсчитал ее и заявил, что в таком случае все лето он проведет на территории интерната. Оксана мигом переменила поведение, плакала, просила у опекуна прощения и умоляла не запрещать ей продолжать ученичество у Полуянова. Разрешение было получено и затем, в разговоре с лесником, Свиридин не позволил спору завершиться окончательной размолвкой.
   Полуянова это происшествие мало взволновало. Он ждал знака от мойе Кайгуса, ведь Песнь раковины, вдохновенный диалог о таинствах, вновь обретаемое и ранящее тайное знание о силе трав и вод - все свидетельствовало о приближении знака.
   Но он встретился с Кайгусом безо всякого предупреждения.
   Однажды ночью скрипучая входная дверь избушки открылась стремительно и беззвучно. Полуянов, собравшийся лечь спать, обернулся и увидел в проеме двери лес. Он был выточен ночным холодом и темнотой. Стволы деревьев тускло светились, а контуры их плавились, будто на них смотрели сквозь марево раскаленного воздуха.
   Ступеньки крыльца застонали под неимоверной тяжестью. Доски сильно гнутся. Под крыльцом лежит собака Альба, морщит нос и рычит, но лежит оцепенелая. Ее словно приподняли за загривок, стянув и заострив морду. Доски крыльца под шагами Кайгуса промерзают насквозь, точно в погребе. Шерсть собаки вздыбилась и покрылась инеем там, где соприкасается с продавленными мерзлыми досками.
   Огромная тень ползет по стенам и потолку избы. Это выглядит как быстрый закат солнца, настолько тень объемлет все и вся.
   Взбесились предметы. Картины раскачиваются быстрее маятников часов. Трескается стекло. Зашевелилась мебель. С тонким "фыррр!" полетели книги, запорхали по комнате. Гремит оглушительно заслонка в печи. Задымились отключенные электроприборы. Лопается посуда.
   Кайгус уже внутри.
   Теперь стонет не только крыльцо, но весь дом, сотрясаясь каждым своим бревнышком, дергаясь каждым своим штырем, готовым выскочить из пазухи.
   Лесник Захар Полуянов воет, не переставая. Он прижался к бьющейся в судорогах стене, он хочет слиться с ней. Лесник зажмуривается и отворачивается.
   Кайгус подходит к нему.
  - ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, - говорит чудовище.
   Лесник не слушается и воет. Кайгус все ближе к нему.
   И дом ходил ходуном.
  
   * * * * *
  
   Когда рассвело, в избушке лесника было тихо-тихо. На оборотной стороне дома, той стены, к которой прижимался Полуянов, виднеется большое пятно, составленное зеленой порослью - пятно, напоминающее размытую антропоморфную фигуру, много выше человеческой. Минувшей ночью это пятно выжгли поначалу лучи ослепительного света, вырвавшиеся из стены, а потом, по мере рассеивания в тайге исходного света, сложилось пятно из быстро растущего мха и лишайника.
   Захара Полуянова нашла Оксана. Дверь в избушку была распахнута настежь. Под крыльцом все еще пряталась Альба, возилась там и отказывалась выходить, несмотря на все ласковые увещевания девушки.
   Лесник тоже не покидал своего места у стены напротив двери. Но если Альба сама не хотела покидать убежище, то Полуянов просто не мог этого сделать. Он наполовину врос в бревенчатую стену избушки - отдельные части его тела выступали из дерева, а другие скрывались где-то внутри. Повисла бессильно левая рука и торчал локоть правой, фрагменты туловища и левое же плечо, обе ноги - свободные от пяток до колен, часть лица - та, что повернута к двери, а иная впечаталась намертво в бревно. Волосы тоже скованы древесиной, переплелись с годовыми кольцами.
   Однако лесник был жив, хоть и без сознания. Полуянов замерз, и весь вид его, старика в исподнем, зажатого меж бревен, словно дичь в ловушке, был видом жалкого безумца. Команде спасателей пришлось хорошенько потрудиться, высвобождая его из противоестественного плена. Выпиливали даже волосы, но так как некоторые из них вросли в стену по одному, и под конец Полуянова обстригли - довольно грубо, кстати, но не по обращению, а по необходимости, отчего облик старика с клочками неровно выстриженных волос стал еще более безумным.
   Насчет сумасшествия Оксаны Сверкан это пока, конечно, вопрос, но Захар Полуянов на самом деле повредился умом после той ночи. Его положили в клинику, где по-прежнему лечился и начальник рабочих смен, обнаруживший в трубе стока университетского аквапарка прядь зеленых волос.
   Захар Полуянов обычно лежит без движения. Он повторяет вслух слова Ефима Монина: "Чума!.. Кайгус - это болезнь, от которой не надо лекарства!.. У меня в груди Каменный цветок!" Полуянов часто мерзнет по ночам, вызывает дежурных врачей, жалуется и бормочет: "Проклятый лыжник!", показывая на луну.
   Его навещает немало людей, но чаще остальных - Оксана, которая почему-то чувствует свою вину в произошедшем. Она приносит леснику цветы, в том числе и белые лилии, а также настой лечебной травы чукахте. Главный врач, уже убедившийся в силе таежной травы на примере выздоравливающего от психического недуга начальника рабочих смен, позволяет леснику и другим пациентам принимать настой. Врач очень хвалит возросшее мастерство воспитанницы Свиридина в науке траволечения.
  - Не волнуйтесь, - шепчет Оксана леснику. - Я пригляжу за вашим домом, собакой и растениями.
   Полуянов улыбается и кивает ей.
  
   ГАЛЕРЕЯ 15
  
   Альба недолго горевала по своему хозяину, быстро привязалась к Оксане - с веселым лаем выскакивала откуда-нибудь и бежала ластиться к девушке, верно сторожила дом, беспрекословно слушалась новую хозяйку. Собака и раньше относилась к девушке приветливо, но теперь полностью подчинилась Оксане, будто слышала, что сказала девушка Полуянову в клинике.
   До избушки лесника девушку обычно подвозил и потом забирал оттуда личный телохранитель Свиридина по имени Володя. После случая в оранжерее Свиридин приставил к воспитаннице своего человека, так как присутствие Оксаны в офисе и на деловых переговорах начало тяготить его - разумеется, воспитанница не сидела рядом с ним, а маялась в приемных или в еще каком-нибудь кабинете с приставленными специально клерками. Этих вышколенных и сухих людей подчас шокировало поведение Оксаны Сверкан, которая часто яростно почесывала корни своих волос, широко и шумно зевала, разглядывала собственные ноги, наклоняясь чуть ли не до пола, долго сидела на кресле, неприлично раскорячившись, потом спохватывалась и, смущенно хихикая, говорила с важными служащими на глупые и нелепые темы. По компании Свиридина поползли неприятные слухи, подогретые известиями из интерната. Это уже вредило бизнесу, чего Свиридин потерпеть не мог.
   Он условился с Оксаной, что та будет постоянно носить на руке браслет с микрофоном, наподобие тех устройств, которые позволяют родителям следить за детьми, и приставил телохранителя, проинструктировав его, чтобы тот втайне иногда подъезжал к избушке и проверял как там Оксана. Неизвестно, делал ли так сам Свиридин, но иногда даже в присутствии Володи собака настороженно водила носом и обмирала, вздыбив загривок, явно ощущая чье-то еще присутствие.
   Альба показала Оксане стеллажи под навесом, где сушились травы, марлевые гамаки - предназначенные для той же цели, печи, воздуховоды, машины для обмолота березовых метел, измельчители, склады и хранилища сырья, инструментов и подсобных механизмов, амбары и мастерские - пристройки занимали гораздо большую площадь, чем дом лесника. Полуянов не успел объяснить девушке, какие травы убрать, а какие оставить сушиться и дальше, но Оксана разбиралась в том достаточно, чтобы, например, собрать со стеллажей почки берез, но не трогать корневища девясила.
   Кроме того, Оксана прибралась в избушке. Особые хлопоты ей доставила стена, изуродованная трусливым лесником и его храбрыми спасателями, повисшая щепами и занозами, сколами и стружками. Эта ужасная стена портила девушке все настроение и впечатление от тщательно убранной комнаты. Оксана попросила Володю вырезать в том месте еще один проем и поставить туда дверь, что и было исполнено.
   Пока Володя, сбросив пиджак, работал, Оксана неоднократно ловила себя на мысли, что ей хочется ни с того ни с сего подкрасться к телохранителю и защекотать его, рассмешить - она желала посмотреть, как этот суровый и немногословный мужчина будет смеяться и корчиться, будто последний идиот. То была не просто невинная шалость - Оксана чувствовала, что все ее, с ног до макушки, пронзают какие-то сладострастные судороги. Возбуждение скорее хищническое, чем половое. Оксана, скромная бледная девушка с неловкими движениями и горящим взглядом темно-серых выразительных глаз являлась, что называется, тем самым чертом из тихого омута.
   Но в тот день, окончив работу, Володя покинул избушку без всяких приключений. Оксана же направилась к навесу - надо было перебрать цветы, заготовленное еще Полуяновым. Убрать листья, побуревшие и поврежденные лепестки, сор и мусор, а потом разложить цветы на стеллажах - пижму, ромашку и календулу. Затем Оксана проверила печь, отнесла на склад упаковки с лекарственными растениями, где они лежали строго рассортированные - плоды, семена, почки, корни, сырье душистое и сырье ядовитое, вытряхнула широкие полотнища, на которые раньше лежали, перемешанные с сором, цветы.
   Поднявшаяся пыль заставила Оксану страшно расчихаться. Плененная облаком летучего сора, запахов масел и экстрактов, девушка не могла остановиться. Вскоре чих стал совершенно невыносимым - Оксана испугалась, потому что начала уже не чихать, а просто задыхаться, из носа и глаз текло. На беду свою она сослепу ткнулась прямо в серебристые листки полыни, а полынь Оксана с детства не любила за плотный удушающий аромат. Тут горло и вовсе сжало.
   Оксана бросилась туда-сюда, наконец вспомнила о бочке с водой на маленьком огороде за избушкой. Там, слава богу, была вода - до самых краев. Оксана нырнула в нее с разбегу, погрузила всю голову, уцепившись за тонкие проржавевшие края и приподнявшись на цыпочки, утопив пальцы на ногах во влажной земле вокруг бочки - вода здесь постоянно просачивалась. Сразу ушли и запахи, и звуки, осталась только подводная таинственная пустота, толкнулась в уши и ноздри.
  Так она стояла долго.
   Очень долго. Вообще-то, ни один человек не может настолько задерживать дыхание. А Оксане Сверкан это было легко и приятно, она совсем не думала о возможности или невозможности дыхания под водой. Сейчас она наслаждалась внезапным избавлением от першения в горле и рези в глазах, ощущения сухости и пыли во рту.
   Постепенно к девушке возвращались как запахи, так и звуки. Что касается запахов, то они были самые обычные для старой железной бочки - ржавчина, земля, сырость. Но вот звуки были необычные - помимо искаженного глухого отражения привычных внешних звуков, прорывались и другие, нарастая от смутного шума к вполне делимым и различимым фонемам, складывались в связный шепот:
  - Оксана... - звал кто-то. - Оксана... Оксана...
   Женский голос, очень знакомый.
   Оксана удивилась тому, что под водой можно слышать так отчетливо чьи-то слова. Когда удивилась, вспомнила, что спокойно дышит под водой уже минут двадцать. Она просто вспомнила об этом! И тогда захлебнулась, пуская стремительные и лопающиеся сумасшедшие пузыри, закашлялась, выдернув голову из воды, тотчас обвисшую мокрыми всколоченными волосами.
   Тяжело дыша, она склонилась над бочкой, опираясь локтями на ее края, затем медленно посмотрела по сторонам, но никого не увидела. Кто же звал ее? Она вернулась к своему отражению. Постепенно к ней вернулись также воспоминания о том, что ей и прежде удавалось оставаться под водой дольше прочих людей. Когда она выныривала обратно, то не испытывала никакого дискомфорта, как и сейчас - Оксана дышала тяжело от потрясения, услышав чей-то голос, настойчиво ее зовущий, а не от недостатка кислорода.
   Однажды ее, совсем еще маленькую девочку, окунул в аквариум товарищ по играм в детском доме - угрюмый нелюдимый мальчик. Он приревновал ее к Свиридину, который выбрал Оксану из десятков детей. Тогда она тоже едва не захлебнулась - больше от испуга и неожиданности. Через стекло аквариума она видела подбегавшего Свиридина с искаженным от страха и гнева лицом, видела ясно..., она и во время купаний всегда размыкала веки, и вода холодно целовала их.
   Кто же звал ее?
   Вокруг был лишь маленький огород с посадками самых необходимых овощей и ягод, а дальше только лес, высокие лиственницы и густой кустарник.
   Может надо снова опустить голову в бочку?
   Оксана вздохнула, несмело улыбнулась своему отражению и опустила голову - ниже, ниже... все ближе к ржавой воде, на поверхности которой плавали иголки и листики. Но окунуться в бочку обдуманно и с ожиданием вновь услышать таинственный зов было жутковато. Встретившись с собственным потусторонним ликом, Оксана дрогнула и замерла. Ей почудилось, что отражение подмигнуло ей.
   Уронила несколько капель с волос и приоткрытых губ - поверхность темной воды заколебалась, мерцала бликами.
   Тут Оксана подумала, а не могла ли она сама произнести свое имя? Ведь если она в состоянии без малейших усилий, долго и размеренно, дышать под водой, то значит, может и говорить членораздельно в водной среде!
   Оксана решилась проверить это рискованное предположение и снова опустила голову к самой воде. До соприкосновения с ней оставались считанные миллиметры и секунды. По обе стороны ушей девушки уже сомкнулся круг прохлады и искаженного восприятия звуков.
   Вдруг что-то мохнатое и быстрое мазнуло ноги Оксаны, оголенные до колен удобным ситцевым платьем. Девушка завизжала и отпрянула от бочки, чуть не подскользнувшись на мокрой земле. Жук-бронзовик едва спасся.
   Оксану напугала Альба, пробежавшая по огороду.
  - Противная собака! - закричала Оксана. - А ну вернись!
   Рассерженная не на шутку, девушка попыталась схватить Альбу, но собака увернулась и, высунув задорно язык, поскакала через огород в лес.
   Поостыв, Оксана пожалела, что накричала на бессловесную тварь и хотела наказать ее. Не исключено, что собака спасла ее от глупого безрассудного поступка, который мог бы стоить девушке жизни.
  - Альба! Альба! - кликала собаку Оксана, но только вспугнула какую-то крупную птицу - очевидно, сову, что спала высоко в ветвях. Птица захлопала крыльями и улетела.
   Девушке ответил некто из леса, но явно не Альба. Это был все тот же красивый женский голос, напевавший чудесную и простую мелодию. И так как Оксана Сверкан за долгие годы проживания в детском доме, а потом в интернате приучили к послушанию, она тотчас же пошла на зов. Он привел ее к берегам большого тенистого пруда, куда Оксана и раньше наведывалась, чтобы нарвать цветов - белой водяной лилии, желтой кубышки, бирюзовой незабудки. Но поющий голос только привел ее сюда и сразу пропал, у лесного пруда не встретил.
   Берега водоема были абсолютно безлюдны. Деревья здесь росли у самой воды, единственный доступный проход к воде был тот, который и выбежала Оксана, надеясь на долгожданную встречу. Эхо волшебного голоса еще висело над тихим прудом. Не пала ли Оксана жертвой слуховой галлюцинации? Альба тоже куда-то пропала.
   Девушка села на берегу - выбор места был не очень удачным, отсюда легко можно было свалиться в пруд. Но раз уж она здесь, почему бы не набрать белых лилий-купавок? Оксана хорошо знала, как надо правильно собирать лилии, знала о них вообще все - и то, что появление листьев кувшинок на поверхности водоемов означает конец весенних заморозков, что цветы кувшинок раскрываются в семь-восемь часов утра, а закрываются в пять-шесть часов вечера, и за эту свою особенность водные лилии были включены Карлом Линнеем в число растений-указателей времени, знала что, у растений, произрастающих на болотах, более высокая температура цветов. Читала, что пастухи в старину обходили стада с корневищем кувшинки, дабы предохранить скот от пропажи, а сушеное корневище подвешивали над постелью больного, чтобы вызвать у него аппетит, и также давали человеку, отправляющемуся в долгое путешествие. Готовили из водной лилии и приворотное зелье. Древние кельты верили, что в болотах, окруженная белыми лилиями и желтыми кубышками, живет богиня, чье имя звучит словно заклинание - Нертус.
   Срывать лилии было трудно. Несмотря на то, что до вечера оставалось еще несколько часов, многие цветы закрылись и слегка погрузились в воду. Это означало, что близится ненастье или заморозки. Оксане приходилось опасно нагибаться к самой воде, с трудом сохраняя равновесие.
   Лилии нельзя было срезать ножом или любым другим острым предметом - считалось, что растение тогда истечет кровью, а человеку, который посмел такое сделать, будут сниться кошмары. Оксана срывала цветы, зажимая уши (так предписывалось травниками) и произнося ласковые слова:
  - Не сгуби, цветочек, а помоги! Раскрой лепестки, покажи красоту свою...
   Оксана замолчала, когда заметила что-то странное под водой. В здешнем пруду вода была стоячая, хотя на дне, вероятно, били ключи. Прямо под берегом, на котором сидела, сильно наклонившись, Оксана, появился ключ - девушка разглядела движение у дна, шевеление песчинок, кусочков водных растений, мелких камешков за корневищами белых лилий. Но удивительным было не это мельтешение, а то, что на глазах Оксаны вода, песчинки, растения, камешки негаданно сложились в дивную картинку исключительно правильного геометрического узора - очень знакомого, кстати, Оксане. Похожий узор и расцветка создавались при особом освещении мозаикой университетского аквапарка. Вариации на тему мандалы. Оксане даже послышалось, что кто-то нашептывает ей неизвестные слова на чужом языке, и звучание этих слов, постепенно складывающихся в чудесное прежнее пение, зависит от цветов узора, который, причудливо меняясь, составил уже арабскую вязь, а потом нечто вроде фрагмента некоего кроссворда.
   Теперь уже не оставалось сомнений - волшебная мелодия вернулась, пробужденная подводным узором. Звук и цвет... мелодия цветов... Оксана помнила, что слышала об этом - кажется, по радио... Вернулся и тревожный, но притягательный запах сырых бассейновых кранов, позеленевших вентилей, открывающих путь подземным рекам.
   Чтобы получше все разглядеть и расслышать, Оксана наклонилась еще ниже. Тем не менее, она бы непременно сохранила равновесие, если бы... если бы волосы Оксаны не удлинились и не увеличились в объеме, мгновенно изменив соотношение веса. Куцый хвостик распустился. Низвергнувшийся поток густых русо-зеленых волос заставил девушку кувыркнуться в воду.
   И под воду.
   Волосы превратились в дымчатое облако, сплетенное с водорослями. Оксана успела крикнуть уже под водой - полетели пузырьки, бисером украшая и волосы, и расплывающийся донный узор. "У меня не растут такие прекрасные волосы, а следовательно я все-таки не могу дышать под водой!" - подумала Оксана. Эта связка показалась ей логичной. Она утонула бы, конечно.
   Но рисунок узора, как уже говорилось, изменился, обратив мелодию в обычные слова.
  - Оксана, не бойся, - сказал ласковый певучий голос. - Я спасу тебя!
   Девушка доверчиво протянула руку, и ее вытащили на берег. Мокрые волосы сразу обмякли и легли по плечам, на земле и траве, закрыли лицо. Оксана хватала ртом воздух, будто рыба - зелено-русые пряди вздувались и опадали над раскрытыми жадно губами.
  - Мне плохо, - сказала, кашляя и всхлипывая, Оксана. - Меня сейчас вырвет!..
  - Нет, - возразили ей. - Тебе не может быть плохо, поэтому не закатывай тут глаза, не кашляй и, пожалуйста, сдержи уж рвотные позывы! Не притворяйся полумертвой...
   Хотя обладательница певучего голоса укоряла и высмеивала за мнимую слабость, вместе с тем она тщательно растирала озябшее от воды и пережитого страха тело Оксаны, выжимала мокрый подол.
  - Не обязательно даже мельком задумываться над тем, можешь ты или нет дышать под водой! - растолковывала ей спасительница. - Это бессмысленно! Смешно и нелепо! Ты видела физиономии этих служащих в офисе твоего опекуна? Помнишь, как они смотрел на тебя, когда ты допытывалась у них, нравится ли им запах влажной ржавчины? А как остолбенела молоденькая секретарша, твоя ровесница, когда в порыве откровенности ты призналась ей, что однажды быстро облизала влажный кран в университетском авкапарке, и тебя едва не застукал рабочий?
  - Да... они приняли меня за ненормальную...
  - Пусть тебя это не волнует. У нас тут, в Галереях, все по-другому. Живи подобно мне, прекрасная Оксана! Я существую не так, как обычные люди. Мои горизонталь и вертикаль пересекаются совершенно непостижимым образом, создавая иные пространство и время. Нельзя спросить, что окружает меня -комната ли это, завязанная лыком, пастбище, лес или танцевальная зала - я везде, одновременно меняю их и остаюсь и внутри, и вовне. Когда кто-нибудь слушает мою музыку, я провожаю его всюду, но и тотчас покидаю. Еда и сон ничего не значат. Карьера, цель жизни - это не точка вдали, а круг, обруч, которым я играю. Радость, гнев, печаль - просто содержание песен. Я рисую мир голосом, и мир мне подпевает.
  - Вы спасли меня... Спасибо, - шепчет Оксана.
  - Конечно. Ведь ты такая же, как я! Мы очень похожи, хотя у тебя своя легенда.
  - Я хочу посмотреть на вас, - Оксана сделала слабое движение, чтобы убрать волосы.
  - Нельзя! - спасительница пресекла ее попытку.
  - Почему?
  - Сейчас объясню. Но сначала скажи, какая у тебя мечта?
  - Моя мечта... - Оксана вздохнула, погребенная зелено-русым покровом подсыхающих пышных волос. - У меня странная мечта.
  - Ничего страшного! - рассмеялась спасительница.
  - Я мечтаю плавать везде без стеснения... Делать, что хочу и наказывать всяких тупиц... Я вижу красивый пруд и думаю, как хорошо было бы плавать там, будто в бассейне, но это невозможно - там ил, говорят мне, пахнет болотом, насекомые... Поплаваешь, а вылезешь вонючей, мокрой тряпкой! - Оксана задрожала, сорвалась на крик; - Что за гадость! И с остальными людьми я не могу быть собой по той же причине - высмеют, обольют грязью...
  - Да, - согласилась спасительница. - В наших живописных сибирских прудах действительно не искупаешься без последствий, ты права... Однако боишься зря. Все наши водоемы давно ждут тебя, Оксана Сверкан! Разве ты не заметила, что климат Усть-Ключевского края будто намеренно создан для подобного рода безумств? Есть похожие благословенные края и в других местах - к примеру, Лавозерская тундра на Кольском полуострове, там вечная мерзлота, но при этом растет земляника, красная смородина и рябина, есть там и священное озеро, теплое даже зимой...
  - Как там красиво, наверное!
  - Эту тундра известна еще и тем, что там постоянно находят трупы браконьеров и туристов с гримасой ужаса на лице... Вот почему тебе надо быть осторожной - пока ты не готова посмотреть на меня, Оксана.
  - Ты такая страшная?
  - Я красивая! - обиделась спасительница.
  - Но кто же ты? Ах, не говори - я узнаю твой голос! - закричала Оксана. - Мы учились вместе, тебя зовут Лида Беляева, и у тебя такие чудесные песни!..
  - Какая моя песня тебе нравится больше всего?
  - "Чаруса", конечно!
  - Я рада. Это песню я сочинила и исполнила специально для тебя. Но если честно, у меня не очень-то получается исполнять ее так, как следует. Потому что "Чаруса" - твоя песня, ее должна петь ты, Оксана!
  - Нет... Я не умею петь, я стесняюсь...
  - Наберись храбрости и все!
  - Я не представляю, как это делается...
  - Не обманывай себя и меня.
  - Лида! - жалобно вскрикнула Оксана, не ощущая более разогревающих прикосновений.
  - Исполни "Чарусу"! Поставишь себе отличное дыхание, тогда сможешь и петь, и дышать под водой...
   Когда Оксана очнулась, то не нашла Лиду рядом. Подсохшие волосы Оксаны значительно уменьшились в объеме, но не утратили своей необычайной густоты, длины и дивного окраса. Оксана собрала их в тяжелый узел на затылке, украсив цветком белой водной лилии.
  
   ГАЛЕРЕЯ 17
  
   Искусно вырезанный из моржовой кости светильник над кроватью приковывал взгляд Никиты Малтина. Сейчас светильник был включен и отбрасывал на потолок теневую картинку - охотник на лыжах гнался за лосем. Малтин хотел бы иметь такой светильник дома.
   В этом-то и заключалось главное отличие убранства помещений "Хонги" от обычных отелей, пусть даже самых роскошных. Здесь было просто невероятное количество предметов, которые поддерживали и питали дух места. Они встречались на каждом шагу, но при этом были расставлены с редким искусством и толком.
   Малтин понял, что первое впечатление от "Хонги" дал ему этот светильник - следователю захотелось остаться тут навсегда. Но в любом отеле надо рано или поздно съезжать из номера, возвращаться домой или отправляться дальше. Да и откуда у полицейского деньги, чтобы платить за постоянное проживание? Хотя, может быть, требуется платить вовсе не деньги? "Надо спросить Майю, - думает Малтин, валяясь на нежных звериных шкурах. - Говорят, внезапно разбогатевшие люди щедры... Пусть с меня потребуют не деньги, а нечто гораздо большее - я попрошу Майю быть снисходительнее..."
   Задумавшись, Малтин то включал, то выключал светильник - картинка на потолке появлялась и исчезала. Казалось, что с каждым разом охотник продвигается к лосю все ближе, но это могла быть и иллюзия.
   Из ванной доносился плеск воды - Любимая Женщина принимала душ с дороги. Сразу после прилета она, не заезжая в Усть-Ключ, из аэропорта Мороши отправилась с Малтиным в отель.
   Когда Любимая вышла из ванной комнаты, они обнялись, легли укрывшись шкурами, и тотчас уснули, не обмолвившись и словом. Слишком устали. Интересно, что Малтин заснул совершенно спокойно, без страха, несмотря на все жуткие события, связанные с этим местом. Подсознательно он разграничивал непрошеную облаву и законное приглашение.
   Тем не менее, были моменты, когда он невольно внутренне затрепетал - проходя меж двух менгиров и потом, называя свое имя в холле, где однажды потерял свой отряд и встретился с маленьким вихрем сухих березовых семян. Портье этого крыла, представившийся Андреем, заполнил необходимые бланки и подал следователю ключ.
  - Не теряйте его, - улыбаясь, сказал Андрей.
  - А где же все остальные постояльцы? - спросила Любимая Женщина. - Я думала, что народу в "Хонге" будет немало...
  - Постояльцев у нас хватает, - подтвердил Андрей. - Просто сейчас все в театре.
  - Что дают? - спросил Малтин.
  - "Три сестры". - не моргнув и глазом, ответил Андрей.
   Малтин вздрогнул, но, сохраняя невозмутимость, обратился к Любимой:
  - Ты хочешь? Можем успеть...
  - О да! - с готовностью сообщил Андрей.
  - Нет, - сказала Любимая к великому облегчению своего спутника. - Я устала. Сходим в театр позже, ладно?
   Малтин согласился, надеясь, что позже в театре "Хонги" будет идти другая пьеса. Времени более чем достаточно. Им достались хорошие приглашения - на десять дней.
   Их отцу принес Вадим. Увидел, как следователь в который уже раз пересматривает фото отеля из полицейского архива, и сказал:
  - У меня есть приглашения. Дают право бесплатного проживания в "Хонге".
  - Откуда они у тебя?
  - Это не имеет значения. Тебе же другой вопрос волнует.
  - Ты мне ее подаришь? - помолчав, спросил Малтин.
  - Меняю.
  - На что? - спросил Малтин, хотя уже догадывался.
  - Меняю на доступ к делу об исчезновении Дианы Комлевой.
  - Невозможно, - в голосе следователя не было должной категоричности. - И потом...мне нужны два приглашения.
   Вадим подумал и сказал:
  - Если я достану тебе второе приглашение, я получу информацию о Диане?
  - Да.
   К вечеру Вадим достал второе приглашение.
   Малтин помог ему, чем мог, и спешно покинул Усть-Ключ. Путь от города до берегов Холой занял куда меньше времени, чем в тот ужасный день облавы. Зато снилась нынешняя недолгая поездка всю первую ночь в отеле, соединенная с зазывным роликом, что крутили на дорожном указателе. Девушка из ролика во сне превращалась в Любимую Женщину. Не единожды Малтин просыпался, но просыпался во сне. Ему понадобилось время, прежде чем он убедился, что действительно проснулся. То, что Любимая вновь выходила из ванной, лишь усиливало впечатление нескончаемого сна, размытых границ реальности.
  - Собирайся, соня! - сказала ему Любимая. - Никита! Мы опаздываем на завтрак!
  - Откуда ты знаешь, когда тут завтракают? - спросил, зевая, Малтин. Вчера они успели получить от портье только ключ и самые простые инструкции.
  - Увидела в холле распорядок дня.
  - Но там было темно.
  - Нет, не совсем - горел плафон с рисунком черники. Ты разве не помнишь?
   Они спустились вниз на лифте, внутренняя сторона которого была прозрачной - по стенкам кабины пробегали различные картины. Если лифт поднимался, возникало ощущение, что подъем совершается из глубины лесного водоема к поверхности и над ним, подъем в ясную или пасмурную погоду - это зависело от крыла "Хонги" и таинственных закономерностей действия механизмов здания. Если же лифт опускался, то дверцы его в итоге раскрывались в зеленовато-голубую глубину, большей или меньшей насыщенности, в зависимости от этажа. Вчера вечером, усталые и полусонные, они не заметили чудесных метаморфоз лифта, хотя свет и ослепил их - оба, Никита и его Любимая, приняли свет дня над иллюзорным водоемом за предчувствие счастья, близкого и бесповоротного.
   Там, где лифт остановился сейчас, лучи солнца плавали в просторном холле, словно в верхней толще вод. К любовникам подскочила девушка в костюме горничной.
  - Здравствуйте, чем могу помочь?
  - Где у вас тут столовая? - строго спросила Любимая.
  - Я дам вам путеводитель, который поможет вам ориентироваться на территории нашего отеля, - сказала горничная и передала буклет Малтину. - Странно, что Андрей забыл вам его дать - наверное, хотел, чтобы вы заблудились, - девушка рассмеялась.
  - Спасибо, - усмехнулся Малтин. Шутка не показалась ему веселой. Уже на выходе из здания, он обернулся, еще раз глянув на горничную, и пробормотал: - Где-то я ее уже видел...
  - Да? - без всякого энтузиазма отозвалась Любимая Женщина.
   Малтин ожидал найти в буклете подробное описание "Хонги", но вместо этого нашел схему, похожую одновременно и на кроссворд, и на арабески, и на пчелиные соты, и на структуру ДНК. К схеме не прилагалось никакого более-менее разъясняющего текста, только пояснение, что ее надлежит читать по горизонтали и вертикали.
  - Ты что-нибудь в этом понимаешь? - с сомнением спросила его Любимая, заглянув в буклет.
  - Разберемся. Я все-таки следователь!
  - Тогда, будь добр, не дай мне умереть с голоду!
   Он повел Любимую по дорожке, бежавшей через сосновый лес на пригорок и далее, мимо беседки, где кто-то оставил бокал с вином и тарелку земляники. Над тарелкой бестолково метались бабочки - вероятно, захмелевшие. Под солнцем ягоды забродили немного.
  - Ты уверен, что мы идем правильно?
  - Да, вот эта дорожка изгибается в виде узора "щучий зуб", - вдруг начал объяснения, неожиданно для самого себя, Малтин. - Острие "зуба" упирается в столовую, я это точно знаю, потому что рыбак...
  - Лебеди! - ахнула Любимая и показала рукой.
   Впереди под мостком плавали лебеди в золотистой заводи ручья - прозрачном над мелкими камнями и белым привозным песком, отличным от серого озерного, с которым и составлял простой узор, украшавший берега.
  - Не напугай их, - прошептала Любимая.
   Очень медленно и осторожно Малтин со своей спутницей перешел ручей. Лебеди, однако насторожились, и, будто по команде, повернули свои клювы в их сторону. Несмотря на все ахи-охи, Любимая жалась к Малтину, и когда один из лебедей, самый любопытный или самый смелый, нацелился на блестящие туфли Женщины, явно собираясь их клюнуть, она отпрянула.
  - Ты что? - спросил Малтин.
  - Я... их боюсь.
  - Вот это да! А чего же тогда пищала от восхищения?
  - Ну и что? Я могу и восхищаться ими, и бояться...
  - Тебя, случаем, в детстве гуси не щипали?
  - Нет. Я выросла в городе. Но мне постоянно говорили, что если не буду слушаться, то меня унесут гуси-лебеди.
  - Теперь понимаешь, почему я настаивал на отдыхе в "Хонге"? Мы лишь идем в столовую, а я столько узнал о тебе!
  - Лучше бы я этого не вспоминала, - вздохнула Любимая Женщина.
   Малтин нахмурился. Он и сам кое-что вспомнил - как перед падением окоченевших тел Валавинской группы, взбесились лебеди в Таньга-парке и набросились на детей. Хорошо, что тогда его Любимой не было в Усть-Ключе. Иначе из окон своего офиса она могла бы наблюдать эту дикую картину, воплотившийся детский кошмар...
   В столовой Малтин снова ощутил чувство тревоги - эта обеденная зала была ему знакома, но не обстановкой, а тишиной, покоем, духом чьего-то присутствия, только что рассеивавшегося в окружающем воздухе. Все так же, как у Очунья. Малтин даже готов был увидеть разложенную по тарелкам жареную стерлядь и холодную родниковую воду в бокалах. Он ошибся, но когда доедал последние кусочки жаркого, обнаружил на дне тарелки сосновые иголки, вырисованные столь искусно, что едва не уколол язык и сразу вспомнил о записях Максима Вары, отмечавшего привычку Полины раскладывать на тарелках гарнир из иголок и шишек.
  - Но где же все? - вздохнула Любимая, скрестив нож и вилку.
   В столовой действительно кроме них никого не было. Только обслуживающий персонал - бесшумный и ловкий. Малтин в ответ быстро глянул на Любимую, продолжая жевать. Он опасался именно этого. Она столько раз повторяла, что устала от людей, от необходимости постоянно иметь дело с разными характерами и темпераментами, приноравливаясь к каждому, добиваться выгодных договоренностей, устала заводить нужные знакомства и посещать светские рауты. Говорила, что мечтает об уединении и полноценном отдыхе, что ей нужен только Никита.
   Однажды они уже отдыхали вместе, но на многолюдном тропическом курорте. Поездка оставила тягостное впечатление - Любимая платила практически за все, их имущественное неравенство проявилось там особенно ярко и некстати, они часто ссорились. По этой и многим другим причинам Малтин настаивал на отдыхе в "Хонге". А для его Любимой Женщины моментом истины стала покупка открытки с видом тайги, невесть откуда взявшейся на уличном лотке в одном из малазийских городов. Там Любимая уснула при включенном кондиционере, однако ночью тот сломался и едва не заморозил Женщину, которая спала, свернувшись калачиком - ей снилось, что она очутилась в глубокой заснеженной берлоге, похожей одновременно на уютную материнскую утробу. Проснулась Любимая посиневшей от холода, у нее зуб на зуб не попадал. Итогом этого и прочих обстоятельств явилась открытка, посланная Любимой в далекий Усть-Ключ.
   Теперь же Малтин начал догадываться, что Любимая жаждала отдохнуть от людей лишь в мечтах, а на самом деле не мыслила себя без постоянного общения, бесконечной вереницы приемов, деловых разговоров и бесед ни о чем. Догадывался, но не хотел верить. И не спешил уходить из безлюдной столовой - кажется, готов был отведать и нарисованных иголок, забывая о том, что такое угощение Полина готовила только для Кайгуса.
   Следователь опасался, что здесь он снова будет на работе - опустевшая столовая с сервированными столами, напомнившая ему лагерь у Очунья, показала ему, что опять он в начале расследования, уже совсем иного, страшного и непредсказуемого. Проверенные полицейские методы уже не помогут, а ответственности еще больше - не за малознакомых ребят из Валавинского отряда, а Любимая Женщина. А вдруг она же - главный подозреваемый?.. Нет ни помощников, ни записей. Правда, есть путеводитель, карта. Еще желтая палатка - Андрей сказал, что желающие могут совершить небольшой поход по территории "Хонги" и ночевать по желанию в палатках. "Желтых", - уточнил он. А славно было бы...
  - Я хочу отдохнуть! - прорычал невнятно Малтин.
  - Что?
  - Хочу отдохнуть, - повторил Малтин. - С тобой. Мне сказали, что тут можно взять палатку и совершить поход по окрестностям. Ночевать в палатках, представляешь? Ты да я, и никого больше. Мы об этом мечтали, верно?
  - Верно, - вздыхает Любимая.
   Расчет был верный. Сейчас ей трудно отказать Никите, трудно сознаться, что их ожидания от пребывания в "Хонге" были различными. Пока ей нужно уверить и себя, что все именно так, как они и обговаривали заранее.
  - Все нужные нам вещи уже упакованы, - продолжает Малтин. - Андрей сказал, что это входит в услуги отеля. Тебе не о чем беспокоиться.
  - Подложили, наверное, какое-нибудь барахло...
  - Нет, Андрей говорит...
  - Дорогой мой, - тон Любимой стал отнюдь не приятным, - я достигла того, что имею сейчас, благодаря, главным образом, тому, что, доверяя, всегда проверяла - особенно то, что мне старались всучить бесплатно!
   Верная своим принципам, она разложила переданное Андреем снаряжение прямо на полу холла. Надо отметить, что портье совсем не обиделся, даже похвалил спутницу Малтина, сказал, что следует быть тщательно подготовленным к походу - пусть даже по территории "Хонги".
  - Вам повезло, что наш отель организует такие походы, - заметил Андрей, миролюбиво глядя, как любовники вновь складывают вещи в рюкзаки, почти ничего не прибавив к их содержимому. - Территория достаточно велика, чтобы вы почувствовали прелести настоящего путешествия по лесу - возможно, придется заночевать на свежем воздухе, но и не столь большая, чтобы можно было всерьез заблудиться. Рано или поздно вы выйдете к одному из паулов, мы их тут называем по цветам: Зеленый, Белый, Желтый, Красный и так далее. Там вы найдете все, что нужно - запас еды и дров для камина, подбор чудесных книг и фильмов, постельное белье, карты грибных и ягодных мест. Когда же вернетесь, то сможете принять участие в интересном театрализованном представлении - не только наблюдать за спектаклем, но и участвовать в нем!
   Когда Малтин спросил, какой дорожки им лучше держаться, Андрей ответил, что посоветовал бы идти по 170-ой дорожке, которая ведет к Желтому паулу.
   Энтузиазма Любимой, как и предполагал Малтин, хватило ненадолго. Когда он осведомился, не пора ли им поставить где-нибудь палатку, она была неприятно удивлена.
  - Разве мы остановимся не в пауле?
   Малтин пожал плечами.
  - Ты не шутишь? - переполошилась Любимая. - Хочешь сказать, что мы действительно будем ночевать в палатке?
  - В желтой, - уточнил Малтин.
  - Господи, какая разница!..
   Он остановился, пораженный неприятной догадкой.
  - Пойдем же, пойдем! - Любимая не оставляла надежды добраться сегодня до паула.
   Цель вполне достижимая - идти было легко, хотя дорожка вскоре сузилась до тропинки, тонувшей в высоких травах. Признаки ухоженности территории все же встречались - как-то они утолили жажду из питьевого фонтанчика, устроенного в древесном пне. Любимая призналась, что никогда и нигде не пила воды вкуснее.
   Но более всего им запомнилось другое место, мимо которого они прошли. Это был обширный и, вероятно, чрезвычайно глубокий провал, заполненный водой - мощные трубы, позеленевшие от мха и тины, уходили под воду, пролегали вдоль берега и тянулись в чащобу. Совершенно непонятное сплетение труб, загадочных вентилей, стыков, отводов и ржавых огромных рычагов. Зачем нужно было располагать их в лесу? Изредка встречались загадочные символы возле кранов и вентилей. Система не казалась заброшенной - что-то капало, текло и перекатывалось по трубам, некоторые краны вибрировали, система иногда подавала голос - сдержанный, но мощный, этакая песнь глубин.
   Можно было подумать, что когда-то тут произошло оседание почвы из-за аварии в системе водоснабжения. Малтин и его Любимая так и решили сначала, но потом обнаружили роскошную мраморную лестницу, спускавшуюся к провалу и явно именно для удобного спуска построенную. Мрамор был дорогой, розовый, тщательно отшлифованный и чистый, хотя вокруг кустарник и вьюнки налезали на трубы, уже оплетенные вьюнками. Верхнюю площадку лестницы украшал барельеф с нагими купающимися девушками и числом 21, выбитую римскими цифрами.
   Малтин сверился с картой. Нет, 21-ая дорожка немного в другой стороне.
  - Наверное, слишком торопились к открытию, - заявила Любимая, когда они двинулись дальше. - Ты видел? Уверена, что это система водоснабжения "Хонги", всех ее каскадов, бассейнов и ручьев. Ужас! А я еще пила из фонтанчика - тьфу! Как думаешь, Никита, вода чистая? Рано или поздно там все рухнет! Лестница, очевидно, осталась от недостроенного бассейна. Уж лучше будем купаться в озере. И не вздумай пить у них из-под крана!
   Малтин с трудом унял раздражение.
   Были и другие странные места. Например, участок старого разбитого шоссе, какое-то время сопровождавший тропинку, а потом исчезнувший в лесу. Шоссе скрылось за деревьями, когда послышался звук стремительно проносящегося автомобиля. Удивительно, что по разбитому шоссе невидимый автомобиль пронесся легко и быстро. Затем Малтин приметил (но не сказал Любимой) на стволах деревьев затесы со следами топленого жира и кровавых мазков. Совсем некстати пришла на ум легенда об Урмановской просеке, и Малтин твердо решил не сходить с тропинки.
   Заночевать им пришлось в палатке. Любимая сердито проговорила: "Это потому, что ты захотел ночевать именно так - потому, что ты захотел, чтобы это произошло!", повернулась спиной и не реагировала на многократные попытки Малтина склонить ее к постельным утехам. Несмотря на все свои охи и вздохи, она быстро заснула, так что Малтин не успел ей рассказать (хотя бы!) историю на ночь, которую давно приготовил, наизусть помнил ее зачин: "Говорю вам после Захара Полуянова, не убавил, не прибавил..."
   На рассвете Малтин проснулся первым. Вот тогда он действительно получил то, что хотел - яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь желтую ткань палатки, запах согретых за ночь пледов. Совсем как в гостях у Полины Приймак. Выпростав руку из-под пледа, Малтин приложил ладонь к освещенной ткани. Но быстро убрал ее - к его ладони кто-то мог приложить свою, но уже с другой стороны. Почудилось, что снаружи мелькнула тень. Это могла быть птица или какой-то зверь.
   Второй раз за сегодняшнее утро его разбудил не свет, а Любимая Женщина.
  - Вставай, вставай! - кричала она. - Ты глянь, что делается!
   Малтин тотчас вскочил. Стены палатки сотрясались под резкими ударами ветра. Натянутое полотнище гудело, точно кожа языческого барабана. Полосы света и тени дергались, создавая жуткие образы.
   Любовники выбрались наружу. Здесь творилось что-то страшное и в то же время самое обычное. Просто налетел сильный ветер, гулявший по траве, кустарникам и деревьям. Но откуда такой страх и недоумение? Малтин никак не мог сообразить, что неправильно в этом ветре.
  - Собирай вещи! - кричала Любимая. - Мы уходим отсюда!
   Наконец, он понял.
   Ветер, терзавший лес, был летним по температуре. Но студеным и зимним по звуку. Настоящая свирепая таежная метель. "Полярный смерч?!" - подумал, холодея, следователь.
  - Ну чего ты встал? Никита! - кричала Любимая Женщина. - Собирайся немедленно!
  - Мы успеем добраться до Желтого паула, - сказал Малтин.
  - Ты с ума сошел? Какой еще паул? Не нужен он мне - ни Желтый, ни Красный! Мы возвращаемся!
   Он чудно глянул на Любимую и забрался обратно в палатку. Она, поколебавшись, последовала за ним. Стоя на четвереньках в не очень просторной палатке, они пристально смотрели друг другу в глаза.
  - В чем дело, Никита? Что с тобой?
   Малтин повернулся и лег на спину.
  - Давай останемся здесь, - сказал он, не глядя на нее.
  - Где?!
  - В палатке.
   Тут, по мнению Любимой Женщины, произошло и вовсе нечто страшное - ее Никита достал из пакетика песочное печенье, раскрошил его и посыпал крошками шерстяной плед.
  - Дай мне карту, я сама вернусь, - сказала она. - Ветер уже стихает.
   Удивляясь собственному спокойствию, Малтин отдал ей карту и лишь спросил:
  - А ты пользоваться-то ею умеешь?
  - Не глупее тебя! - отрезала Любимая, прекрасно сознавая, что все эти закорючки, цифры, узоры и линии ей ничего не говорят.
   Оставшись в одиночестве, Малтин потянулся, тронул сладкие крошки. Теперь он смог поразмыслить, почему не складывается тот отдых вдвоем, о котором он долго мечтал. Может они оба не привыкли пока к своей мечте? Самое обидное заключалось в том, что они на самом деле любили друг друга. Ведь поэтому он просил ее остаться с ним?.. Чтобы слиться не только телами, но и душами. Однако какими бы искренними и благородными ни были его намерения, требования оказались излишне эгоистичными.
   Потрясенный открывшейся ему истиной и своей недавней холодной безучастностью, Малтин выскочил из палатки и огляделся. "Это все северный ветер виноват!" - подумал следователь.
   Он кинулся по тропинке обратно по направлению к отелю. Хотя путь больше выбирали не разум, а ноги. Не так уж это и трудно - схожим образом он гнался за Берестяной Маской. Правда, теперь в нем не было тогдашней умиротворенности, но по-прежнему он мог на бегу любоваться лесом, одновременно сходя с ума от страха за свою Любимую. Он звал ее, но набрасывающийся из глубин северный ветер рвал звуки, путал их и смешивал, относил в сторону, мельтешением ветвей заставлял Малтина поминутно обманываться и принимать за Женщину куст или причудливо изогнутый ствол дерева.
   Она сама выбежала ему навстречу, упала в его объятия, захлебываясь слезами. Черты милого лица были искажены. Едва оказавшись под защитой своего Никиты, она потеряла сознание. Ближайшая ветка, поддернутая ветром, дотянулась и хлестнула ее напоследок по спине - Малтин прикрыл Любимую и долго стоял, закрывая ее своим телом, пока ветер не стих окончательно.
   На руках Малтин донес ее до главного комплекса "Хонги". Желтую палатку и прочее снаряжение он бросил в тайге. Когда же достиг цели, едва не падал от усталости и тревоги.
  - Доктора, доктора! - кричал он на весь прозрачный бор. - Помогите мне!
   Но столь желанные ему некогда безлюдность и тишина предоставили ему возможность одному искать помощи, брести, спотыкаясь, по камням, переступая через сосновые корни. Малтин распахнул двери ближайшего к нему строения, сложенного из озерного ракушечника и - о, чудо! - увидел в полумраке небольшого коридора маячок красного света - крест и полумесяц.
  - Да помогите же мне, умоляю! - выдохнул Малтин, вваливаясь в комнату и бережно пронося Любимую сразу на кушетку.
  - Тс-с! - сердито зашипела доктор, подскакивая к Малтину. - Здесь нельзя шуметь, у меня есть и другие пациенты!
   Только сейчас следователь обратил на нее внимание - доктором оказалась совсем молоденькая девица весьма смазливой внешности. "Она уже врач?" - изумился Малтин. Эту девушку он не так давно допрашивал в поселке после облавы. Кажется, ее зовут Олеся.
   К своему стыду, он против воли глянул на обнаженные колени девушки, выскользнувшие из-под разошедшихся пол белого халата, когда Олеся наклонилась к его Любимой Женщине дать нюхнуть ей нашатыря. После бега сквозь душный лес, Малтину особенно приятно было смотреть на эти колени и халат, что белизной и свежестью, должно быть, касался тела мягче и нежнее, чем ветерок с озера Холой, влетавший в комнату и теребивший прозрачные занавески. По легким движениям Олеси и складкам ткани угадывалось наличие лишь минимума белья под халатом.
   Запах нашатыря заставил очнуться не только Любимую, но и Малтина - вернее, дрожь, плач и испуг его Женщины.
  - Кто, кто напугал тебя? - спрашивал ее Малтин, едва только успокоив, насколько это было возможно.
  - Он...он, - отвечала Любимая.
  - Он! - повторил упавшим голосом Малтин.
  - Тот мальчик!
  - Какой еще мальчик?
  - Я... я совсем заблудилась, - рассказывала Любимая. - Но потом встретила мальчика, юношу, который пообещал вывести меня к отелю. Он взял меня за руку и повел куда-то... с тропинки в лес... Я заволновалась, спросила, уверен ли он, мы идем правильно? Кстати, он мне не понравился с самого начала - что-то в нем было не то... Он не отвечал мне, и тогда я увидела, что в нем было неправильного - его шея... О, Никита! Это было омерзительно! Вывернутая, совершенно вывернутая шея - позвонки просвечивали сквозь кожу, торчали, будто разбросанные кубики!.. Я вырвалась, побежала обратно к тропинке, а он кричал мне вслед... И ветер!
  - Что он кричал?
  - Он назвал себя... кричал: "Не бойтесь, меня зовут Блистающий!"
  - Ты его запомнила?
   Любимая принялась было снова рассказывать, что с ней произошло, но ее решительно прервала Олеся.
  - Вам не нужно так волноваться! - заявила она, достала из никелированного ящичка ампулу и шприц, наполнила его и сделала Женщине укол.
   Сразу после этого Любимая обмякла и забылась в объятиях Малтина здоровым крепким сном.
  - Благодарю, - тихо произнес Малтин.
  - Не стоит, это моя обязанность, - откликнулась Олеся. - Я ввела ей хорошее успокоительное - не исключены, конечно, некоторые остаточные явления и побочные эффекты... Возможно, она будет в течение нескольких последующих дней малость сонной, ей вряд ли захочется выходить из дома, пусть остается в постели...
   Малтин кивнул. Он медлил уходить из этой комнаты, от этой симпатичной девушки-доктора, принесшей спасение ему и его Любимой Женщине - спасение, явившееся, словно прохладный ветерок, ласковый и беззвучный после угрожающей северной метели. Следователь вертел головой, будто ребенок в кондитерской лавке, но вместо конфет его интересовали сокровища доктора - телесные и заключенные в разнообразные баночки-склянки.
   Черные брови. Зеленый абсент в старинной бутылке. Светлые волосы и аккуратная белая шапочка. Масло аниса и майорана. Кусок серой амбры. Темный пушок на руках и ногах. Золотой, рубиновый и жемчужный порошки в колбочках. Апельсиновая, цветочная, миртовая и розовая вода, разлитая по пузатым бутылям. Капризно вывернутые губы. Мускусный спирт и амбровая настойка. Растущие в горшочках на подоконнике базилик и бобы. Человекоподобные корни женьшеня и мандрагоры. Туфли на каблучках, довольно высоких. Фосфор и цинк в пробирках. Имбирь и черный перец в бумажных пакетиках. Выстроенные в ряд различные алкалоиды - кокаин, кофеин, теин, а также добываемый из кактуса мескалин и конин, извлекаемый из крапчатого болиголова, диаэтиламид лизергиновой кислоты, что содержится в грибке спорыньи, каннабиол - из индийской конопли, морфин, кодеин, псилоцибин, квебрахин, хинин, плюс рицинин - из семян клещевины. Тут же кокосовое молоко, семена кардамона, конечно же, мед, эфирное масло, корица, миндаль и кунжут, микристицин и изосафол. Скрученные и перевязанные ниточкой листья бетеля. Гашеная известь и проросшие зерна пшеницы. Сассафрассовое масло, сок фенхеля и конопляная смола. Кантаридин, волчий корень и белена. Образцы сталактитов, ртуть, сера, слюда и мышьяк. Бинты с арабскими надписями и блестящие непонятные инструменты.
   Очень необычный, одним словом, доктор. И весьма ученый, несмотря на возраст. Она успела даже поставить диагноз, когда Малтин со своей драгоценной ношей покинул комнату - в своем журнале Олеся написала: "Комната Љ17 - прогрессирующий эмиряк (piblocto)".
   Побочный эффект от введенного Любимой Женщине лекарства очень понравился Малтину, ибо очнувшаяся от долгого целительного сна Любимая вдруг воспылала настоящей страстью к плотским утехам и действительно не покидала постели в течение нескольких дней, заодно не выпуская надолго за ее пределы и Малтина - только за едой, которую любовникам вызвался доставлять предупредительный Андрей.
   Прошлые обиды и разногласия были забыты. Страсть подогревали и пережитый обоюдный страх, и новые большие надежды. Они условились, что в нынешний отпуск постараются зачать ребенка.
   На четвертый день Малтин собрался порыбачить. Не понадобилось будить Любимую - она проснулась сама и напросилась на рыбалку. Теперь она хотела быть с обожаемым Никитой всегда и всюду, не представляя, что она будет делать, когда ей придется уехать куда-нибудь по делам, не понимая, как прежде она могла со спокойной душой отправляться на край света, обратно не спешить и думать лишь о бизнесе.
   У причала любовников встретили лодочник-эвенк в суконной малице и покрытые утренней росой статуи - фонтаны не пускали, темноту не разгоняли, а просто отдыхали. Погрузив снасти и корзинку с припасами, Малтин отчалил и, налегая на весла, оглядел берег, думая увидеть обломки статуи, обезглавленной топором Немеровича, но нигде не было и следа страшной облавы.
   Над пустынным пляжем висел туман.
   Скоро молочное марево поглотило и лодку. Весла взлетали, словно крылья птицы. Даже тише.
   Малтин далеко не заплывал. Опустил в воду якорь, закинул удочки.
  - Ты не замерзла? - спросил он, закуривая.
   Любимая рассмеялась.
  - Потише, - сказал Малтин. - Рыбу распугаешь.
  - Я засмеялась, потому что... - начала было объяснять Любимая, но затем просто немного приподняла штанины и показала расписные утепленные эвенкские сапожки амчура.
  - Откуда это у тебя?
  - Ты не поверишь, но их мне дал лодочник.
  - Как?
  - Молча. И быстро. Я растерялась и взяла их - подумала, что может здесь так полагается. Он хотел дать еще и рукавицы, но я их не взяла.
  - И напрасно, - заметил Малтин, глядя на покрывающиеся гусиной кожей руки Любимой Женщины. - Ты ведь действительно озябла.
  - Я попляшу, - усмехнулась Любимая.
  - Тут негде плясать, - серьезно ответил Малтин. - Погоди, вроде клюет... А-а, нет... Подождем, хорошо?
   Очень долго они сидели неподвижно. Малтин часто курил и не отрывал взгляда от воды. Глубина притягивала его, поплавок, качающийся на мелкой ряби, действовал не хуже гипнотического маятника.
   Любимая несколько раз пыталась заговорить со своим Никитой, но он знаками просил ее опять и опять подождать. От сырости, тумана и необходимости долго сидеть без движения она сильно озябла - не спасали и утепленные сапожки. Ей вообще тут не нравилось: холод пронизывал до костей, тело закоченело, ей чудилось, что кто-то за ней пристально наблюдает или бесшумно подкрадывается со спины. Она резко обернулась однажды и никого не увидела, только Никита проворчал, чтоб она не раскачивала лодку.
   Наконец, решившись подкрепиться горячим чаем, Любимая вытащила пластиковый стаканчик и термос, выпила сама чаю, налила Никите и медленно двинулась к нему.
  - Согрейся... - обратилась она к нему, стараясь сохранить равновесие.
   Он не услышал.
   Она тронула его за плечо.
   Неожиданно Малтин вздрогнул, его пронзила настоящая судорога с головы до пят - он едва не подпрыгнул на месте!
   Повернулся к Любимой.
  - Я же просил, черт возьми, не шуметь!!! - заорал он на все озеро.
   Стаканчик упал в воду. Изрыгая проклятия, Малтин поймал ускользающие удочки и вновь повернулся к Любимой - неузнаваемый, сверкая глазами, клацая зубами, покрытый испариной.
   Женщина тихо произнесла:
  - Греби к берегу.
  - Что? - прищурился Малтин.
  - Греби к берегу, сукин ты сын!!! - заорала она, ничуть его не хуже. - Немедленно!
   Теперь она была похожа на своего Никиту - бледная, трясущаяся, с хриплым от ярости голосом.
   Малтин опомнился, ахнул, метнулся к ней с извинениями, но все было напрасно. Надеясь успокоить ее, он повторял: "Тише, тише!", а она поняла это так, что он по-прежнему беспокоится лишь о рыбной ловле, и потому Любимая Женщина разразилась такими воплями, что в дальних камышах переполошились дикие утки. Заявила, что если он тотчас не доставит ее на берег, она доберется туда вплавь. И хотя напуганный Малтин изо всех сил налегал на весла, Любимая все же выпрыгнула из лодки за десяток метра от берега и поплыла - рыдая, бултыхаясь неловко в одежде. Малтин прыгнул за ней, но не смог догнать.
   Лодочник-эвенк наблюдал за этой сценой с причала. Крикнул что-то.
  Пока Малтин выбирался на берег, Любимая успела скрыться в лесу, куда побежала не по дорожке, а наугад. Малтин звал ее, бегал по лесу, вроде бы слышал ее отдаленный плач, но не нашел. Он устал, изнемог, замерзая под тяжелой мокрой одеждой, был потрясен собственной гневной вспышкой не меньше Любимой.
   Он вернулся в номер и ждал Любимую там. Бесполезно. Ждал ее до позднего вечера, не переодеваясь. Снова бегал по зарослям. И что странно - никого, абсолютно никого не встретил. И Андрей куда-то пропал.
  - Эй-эй! - кричал он. - Кто-нибудь! Не нужно!.. Мне это не нужно, понятно?.. Я отменяю свой заказ!..
   Проверил стоянку - его автомобиль был на месте. Потом Малтин отправился в комнату доктора, тем более, что и подступала, кажется, простуда. Комната была заперта. Оставалось только вдыхать из-за двери запах свежих бинтов, корицы и кофе, что Малтин и делал, прождав доктора несколько часов и под конец уйдя ни с чем.
   Он снова вернулся к себе, достал аптечку. За ночь ему удалось справиться с простудой, но что это была за ночь! Его мучили кошмары. Было ли это воздействием препаратов или угрызений совести?
   В "Хонге" разразилась жуткая гроза. Завывал ветер - ближние высокие деревья протягивали через комнаты черные резкие тени. На озере бушевал шторм - его было слышно и в главном комплексе. Замотанный в шкуры, Малтин лежал, то погружаясь в мучительные кошмары, то просыпаясь от грома и вспышек молний. Ему снились ожившие петроглифы, которыми он обменивался с Осинцевым.
   Появлялись медведь на курьих ногах и с туловищем волка, люди-деревья, Сын Земли - Бангдэхып, люди-птицы, Ите-Месяц, идолы-хури, Хосядам, черные и белые мурии... Они обступали постель и глядели на него. Затем расступились, пропуская человека, чье лицо закрывала полотняная завеса со стилизованной маской медведя. Человек снял завесу - это был Кир Торев. Он сказал мрачно: "Боишься? Тогда сражайся - иначе погибнешь!" Мойе поднял длинное копье-пальма, целясь следователю прямо в сердце...
   Прежде чем он ударил, Малтин с криком проснулся. Сейчас он пребывал в таком состоянии, что ничуть бы не удивился, если бы обнаружил рядом с кроватью копье-пальма или еще что-либо подобное, вроде распоротой ударом подушки. Но кошмары прошли без последствий. Удалось избежать и жестокой простуды.
   "Надо будет еще раз, более внимательно, осмотреть территорию, а потом съездить в Усть-Ключ, - подумал следователь. - Она наверняка уехала в город... да-да, вне сомнения!"
   Он встал поздно, провалявшись в постели не только утро, но и добрую половину дня. Хотя Малтин и ощущал себя здоровым, долгий и тяжелый сон все-таки сковывал и его движения, и его реакцию. Он не сразу сообразил, что в дверь стучат. Малтин открыл ее не без внутреннего трепета, но за ней не оказалось ни чудовищ, ни его Любимой Женщины, а лишь уже знакомая горничная.
   Малтин, однако, ей очень обрадовался и спросил, не видела ли она его жены. Да, жены!
  - Нет, - ответила горничная.
  - Ясно, - пробурчал вмиг сникший Малтин.
  - Как же я могла ее увидеть, - продолжала словоохотливая горничная, - если она теперь постоянно репетирует.
  - То есть... - шагнул к ней вплотную Малтин. - Репетирует? Где? Почему?
  - Что они там репетируют, не знаю, какую-то пьесу по местной легенде... Администрация специально организует спектакль, где актерами будут отдыхающие. Почти все согласились. Я удивлялась, что же вы-то не идете? Один и один... Людей сторонитесь. И встали сегодня поздно - я к вам и раньше стучалась. А вы, значит, не хотите играть?
  - Я не... не... - забормотал Малтин. - Совсем наоборот. Я с превеликим удовольствием сыграл бы... Так где они репетируют?
  - В театре, конечно.
   Получив самые подробные разъяснения, где искать театр, Малтин помчался вызволять Любимую. Еще на подходе к фойе навстречу следователю нарастал гул многих голосов, разговоры, шум передвижения десятков, если не сотен людей.
   В фойе было полно народу. Люди расхаживали с листками в руках, бубнили под нос роли, беседовали, смеялись, никто не обратил внимания на стремительно ворвавшегося Малтина. Некоторые были странно наряжены и загримированы.
   К Малтину подошла, приветливо улыбаясь, Полина Приймак.
  - Здравствуйте, господин следователь! - весело она его поприветствовала. - Вот и вы, наконец! Надумали к нам присоединиться? Это хорошо.
  - Я хочу видеть свою жену.
  - Увы, пока это невозможно. Ваша жена в другой группе. И вообще, мне показалось, что она не жаждет увидиться с вами в ближайшее время. Она мне сообщила, что вы можете рассчитывать на свидание с нею только после представления.
  - Когда будет это ваше представление?
  - Через несколько дней, - уклончиво ответила Полина. - Я полагаю, вам тоже следует принять в нем участие.
  - С какой стати? - нагрубил Малтин, озираясь - он все еще надеялся сам отыскать здесь свою Любимую.
  - Это не только мое желание, но и условие вашей жены.
  - Да неужто!
  - Ее условие. Позвольте мне помочь вам, - доверительным тоном произнесла Полина, уводя следователя в сторону. - Жена ваша привыкла постоянно общаться с людьми, да и отдыхать любит шумно, ярко, весело... Сколько можно было она терпела и разделяла ваши предпочтения, но терпение ее лопнуло...
  - Какое вы имеете право... - побагровел Малтин.
  - Она мне призналась, - быстро ответила Полина. - И попросила переговорить с вами. Между прочим, она сильно на вас обижена. Поверьте, ваше участие в представлении - это отличный выход из того трудного положения, куда вы себя загнали. Мне приходилось во время сплава улаживать с ребятами всяческие конфликты, иметь дело с разными человеческими типами - мне было нелегко, но ваша жена легко бы вписалась в любой коллектив. Она теперь отдыхает по-настоящему: репетирует, заводит новые знакомства... Вам остается лишь присоединиться к нам.
  - К вам, - повторил задумчиво Малтин.
  - Да, - голос Полины снизился до обольстительного шепота.
  - Мне все же хотелось бы знать, где именно она репетирует и заводит новые знакомства, - упрямился Малтин.
  - Господин следователь, - в голосе Полины появились жесткие нотки, - по-моему, вам уже должно быть известно, что если мы захотим кого-то или что-то в "Хонге" спрятать, то мы это непременно сделаем. Конечно, вы можете пробовать найти свою жену снова и снова, карта у вас есть, но боюсь, это будет напрасной тратой сил и времени. Присоединяйтесь лучше к нам... Ведь даже здесь, в фойе театра, находятся многие знакомые вам люди, а вы их не узнаете, настолько удачно они перевоплотились. Не верите? Тут где-то и ваш сын Вадим... Ну-ну, не волнуйтесь так!
   Малтин вознамерился было при последнем известии тотчас обежать фойе, опять искать, но внезапно понял с удивительной ясностью, что это точно будет тратой времени и сил.
  - Он тоже не хочет меня видеть? - спросил он устало.
  - Почему? Хочет. Но Вадим пока слишком увлечен игрой, он из одного лишь озорства, вероятно, не желает вам открываться. Его наряд великолепен, он с ним слился.
  - Кого я буду играть в вашем чертовом представлении? - сдался Малтин. - Придурковатого полицейского?
  - Вы имеете в виду, в нашем представлении?
  - Да.
  - Охотника, разумеется. Умелого и храброго. Будете выслеживать и нападать, защищать и охранять - для вас в этом не будет ничего сложного.
   Полина дала Малтину стеганый халат сымских кетов - с подкладкой из заячьих шкурок, наговицы - гамаши из оленьей замши, кожаный пояс с ножом в деревянных ножнах и мешочком для табака, а также лук со стрелами. Целая груда подобного добра лежала в глубине фойе возле портьер красного цвета. Заведовал раздачей костюмов молодой человек, наряженный каким-то античным богом; его длинные волосы были усыпаны золотой пудрой, глаза подведены, на голове лавровый венок, свободное темно-фиолетовое одеяние, украшенное меандром, небрежно наброшено на голое тело. Молодой человек тоже вооружен луком со стрелами, но золотыми. Его внешность Малтину вроде знакома, но распознать человека мешают его театральный грим и полумрак в той части фойе. "Не Вадим!" - в этом следователь убежден. Полина, прежде чем отдать Малтину костюм охотника, спрашивает о чем-то античного бога - тот царственно кивает.
   Взглянув на себя в зеркало, Малтин подумал, что сейчас ему не хватает лишь берестяной маски. Но испытания его еще не кончились. Полина, взобравшись на мраморное возвышение, объявила, что актерский состав пополнился новым участником - капитаном усть-ключевской полиции Никитой Малтиным. Все захлопали, издавая приветственные клики. Потребовали у Малтина показаться. Сгорая от неловкости за свое нелепое одеяние, следователь встал рядом с Полиной. Он пытался разглядеть в толпе сына или Любимую Женщину, но видел лишь расплывчатые пятна вместо лиц, загримированные лики - маски, а не лица.
  - Сегодня у нашего капитана первая репетиция! - воскликнула Полина. - Давайте поддержим аплодисментами его дебют!
   Первая репетиция прямо сейчас? Малтин-то предполагал, что будет одним из массовки!.. Он резко повернулся к Полине, думая потребовать объяснений, но противиться натиску толпы не мог - сотни людей ждали от него обещанного дебюта. "В конце концов мне надо быть только тем, кем я и являюсь, - решил Малтин. - Я охотник... то есть полицейский, вооруженный полицейский!"
   Крепко сжимая лук со стрелами, он спросил смело у Полины что ему нужно делать.
  - Мы выйдем наружу, - ответила Полина звонко. - Вы, господин следователь, должны показать, что вы на самом деле умеете бегать по лесу и не бояться темноты! Как истинный таежный охотник!
   Вместе с остальными Малтин вышел из здания на свежий воздух. Уже стемнело.
  - Вы побежите до тех огней, до южного крыла, - объяснила Полина. - И не по светящейся дорожке, а напрямик, через лес, не разбирая дороги. Главное условие - не споткнуться, не упасть, не испугаться, добежать как можно скорее.
   Малтин тяжело дышит. Его, верно, жарко в стеганом халате и гамашах из оленьей замши. Предстоит бежать сквозь непроглядную темень - огни южного крыла виднеются далеко слева и внизу под косогором.
   Все молчат.
  - Не пойму я, - прервав молчание, говорит Малтин и криво улыбается, - как вы будете оценивать... мою игру, если останетесь тут?
  - Пустяки! - машет рукой Полина. - Вас будут видеть на протяжении всего бега, не сомневайтесь! Смелее же, охотник!
   И Малтин побежал. Грузный, неповоротливый, он бежит, перепрыгивая через сосновые змееподобные корни. Лук и берестяной колчан со стрелами бьют его по спине. Малтин бежит к спасительным огням.
  
   * * * * *
  
   Второе приглашение Вадим, конечно же, взял у Глеба. Поначалу тот и слышать ничего об этом не хотел.
  - Почему это я должен расплачиваться своим приглашением за твой шанс разыскать Диану?
  - Да пойми ты, балда, - вразумлял его Вадим, - если мы отыщем Диану, то найдем и Лиду - ведь похититель один и тот же!
   Согласие в конце концов было получено - Глеб пожертвовал приглашением. Вадим, однако, передал ее отцу не раньше, чем получил самые надежные гарантии доступа к необходимой информации. Следователь так торопился в "Хонгу", что немедленно принял все условия. Но ему все-таки удалось немного схитрить. Он свел друзей по несчастью с экспертом Петром Александровичем - тем самым, что некогда раскрыл ему глаза на чарующие глубины фото Полины Приймак.
  - Что же им я могу рассказать? - удивился добродушный маленький Петр Александрович.
  - Ну... например, о той девушке, как ее - Храмова? Та, что помогла определить состав пыли в квартире Дианы. Попытайтесь создать впечатление, что она многое знает и поможет найти им не только Диану, но и Лиду. Наплетите им с три короба, я разрешаю.
  - Хорошо, хорошо... - Петр Александрович улыбался мудро, вздыхал и качал головой. - Но я боюсь, Никита, что мне даже и врать-то не придется - очень и очень может быть, что та девочка, Лариса Храмова, действительно им поможет скорее, чем мы...
  - Да, да, все возможно, - легкомысленно отвечал Малтин. - Пожалуйста, сохраняйте такую интонацию, когда будете разговаривать с ребятами.
   Петру Александровичу на самом деле не нужно было притворяться. Разве что чуть-чуть. Это называется не привирать, а домысливать. Эксперт говорил о том, о чем сам давно подозревал
  - Состав пыли мы определили достаточно легко, каждый элемент, но не могли понять, что их объединяет, - сказал он при встрече с ребятами. - Пришлось даже обратиться за помощью к специалистам разных профилей. Тогда и появилась Лариса... Очень странная девушка, я помню ее улыбку, немного испытующую, немного смущенную... То, что она сообщила, потрясло всех - она сказала, что обнаруженные нами элементы - это составляющие лунной пыли.
  - И что? - спросил Глеб.
  - Диана была древнеримской богиней луны, - быстро и тихо ответил Вадим.
  - Какая Диана? Комлева - богиня луны? - засмеялся Глеб.
   Вадим собрался было его поправить, но вдруг передумал. А есть ли ошибка?
  - Умно. Да, это умно, - заметил Петр Александрович, верно разгадав колебания Вадима. И продолжил; - Я выяснил, что Лариса работает в Башне на Сенебатовом лбу, в астрономической обсерватории. Вам следует встретиться с ней и расспросить. Я думаю, вам она расскажет больше, чем полиции.
  - И о Лиде тоже? - спросил Глеб.
  - Не исключено. Если Диана - богиня луны, то у пропавшей Лиды Беляевой, насколько я слышал, был прекрасный голос... как у сирены, сирены, поющей под луной... Название радиостанции, чьей звездой она по праву являлась, тоже, подозреваю, не случайность... Все трое - Лариса, Диана, Лида - имеют отношение к небесам, вы не находите? Наша Диана правит луною, Лариса увлекается астрономией, а имя ее переводится с греческого как "чайка", а Лида же подлинно сладкоголосая сирена, то бишь тоже птица, женщина-птица... Но должен быть еще кто-то, символизирующий водную стихию.
  - Есть такая, - сказал Вадим.
  - Да? - насторожился Петр Александрович.
  - И Диана, и Лида были однажды на вечеринке избраны невестами Кайгуса. Всего "невест" три. Осталась последняя - Оксана Сверкан, воспитанница Игоря Свридина.
  - А какое она имеет отношение к воде?
  - Не знаю. Может и ни какое, за исключением того, что у нее ужасный купальник! - рассмеялся Вадим. - И плавает она неважно.
   Петр Александрович крепко задумался, но заключил, что перемудрил и попался в собственную ловушку. Тем не менее, решил уточнить:
  - А Лариса? Она была невестой Кайгуса?
  - Нет, - ответили Вадим и Глеб хором.
   Эксперт снова покачал головой.
  - В любом случае вам надо с ней побеседовать.
   Ему показалось, что он весьма удачно выпутался из щекотливого положения, в которое его поставил Малтин, и, в свою очередь, запутал Вадима с Глебом. Только одно его беспокоило - невесты Кайгуса. Даже когда ребята ушли, мысль о невестах не отступала. Некоторое время Петр Александрович сомневался, а не пал ли и он жертвой своей же фантазии, но потом решительно написал на календаре, который всегда был перед глазами: "Оксана Сверкан!!!" Затем позвонил Малтину, но тот на звонки не отвечал.
   Зато Вадиму и Глебу повезло: они застали Ларису в Башне. Едва успели - Лариса собиралась ехать. У входа был припаркован джип, уже наполовину загруженный какими-то коробками.
  - Эй, - сказал Глеб и подтолкнул товарища локтем, кивком указав на борт джипа, который украшала свеженаклеенная эмблема "Радио-Сирен".
  - Тот эксперт был прав, - буркнул Вадим.
   Встретили их в Башне не очень приветливо. Лариса, занятая упаковкой вещей, не была расположена к приему гостей и долгой болтовне. В течение всего разговора она носилась по всем этажам Башни, ее голос доносился то сверху, то снизу, она отвечала на вопросы, роясь в захламленных шкафах, передвигая манекены, на каждом из которых висело по несколько старинных камзолов или бальных платьев, встряхивала их, чихала, складывая в коробки, помеченные таинственными знаками.
  - Привет, привет! - только и сказала она поначалу и на бегу, пролетев мимо. - Что вам нужно? Говорите скорее, у меня нет времени!
   Вадим не хотел надрываться в ответ, не видя перед собой неуловимую Ларису, но Глеб оказался менее церемонным.
  - Лунная пыль? - криком переспросила Лариса и прогрохотала вниз по витой металлической лестнице с коробкой, полной, судя по звукам, стеклянной посуды. Когда Лариса спустилась, Вадим увидел, что это грязные колбы.
  - Да, пыль, обнаруженная в квартире Дианы. Ты сразу определила, что это пыль с поверхности луны, - подтвердил Вадим. - Полицейский эксперт тебя хвалил и...
  - К черту! - перебил Глеб. - Мы требуем, чтобы ты немедленно сказала нам, куда ты упрятала со своей шайкой Лиду и Диану!
  - Ой-ой-ой! - задорно и вроде бы совсем не обидевшись, произнесла Лариса, но, укрывшись за старыми школьными плакатами, она нахмурилась.
   Вадим постарался смягчить впечатление от резких слов товарища.
  - Мы просто хотим найти Диану и Лиду, а ты могла бы нам помочь, Храмова. Ты же посодействовала полиции - значит, интересуешься расследованием этого дела. Не поделишься своими догадками?
  - Нет! - отрезала Лариса. - Я уже это сделала, а вам мне сказать нечего. Почему вы вообще вздумали их разыскивать? Любовь? Я вам не верю. Ты, Вадим, насколько я помню, не был влюблен в Диану, пока она скромно работала в секретариате, а лишь отпускал в ее адрес пошлые и скабрезные замечания. Что касается тебя, Глеб, когда же ты успел полюбить Лиду? По-моему, вы даже не были знакомы.
  - Я... я был на вечеринке у Ильи, - запинаясь от ярости, пропыхтел Глеб. - И я слышал...ее... ее пение! Да! Тогда и полюбил ее!
  - На вечеринке ты ко мне цеплялся, а не Лиду слушал, - улыбнулась Лариса.
  - Это было до того, дура! - огрызнулся Глеб.
   Лариса продолжала улыбаться, но немного побледнела - оскорбление ее задело. Внимательно наблюдавший за ней, Вадим опять поспешил разрядить обстановку.
  - Не обижайся на Глеба, он слишком взвинчен...
  - Точно! - согласилась Лариса, возвращаясь к своим коробкам. Глеб с отвращением приметил в одной из них пыльные склянки с извивающимися пиявками.
  - Хоть ты нам и не веришь, но мы действительно любим этих девушек, - убеждал Вадим. - И готовы отдать все... вплоть до жизни за то, чтобы найти их!
  - Жизни? - эхом отозвалась Лариса уже откуда-то с верхнего этажа.
  - Да! - твердо ответил Вадим. - Может быть, есть что-то такое, что ты не рискнула открыть полиции, но в разговоре с нами ты ничем не рискуешь, клянусь!
  - Тебе я верю, - отвечала Лариса. - Но честно, ребята, мне вряд ли есть что добавить к лунной пыли!
  - А нам в полиции советовали вытрясти из тебя все, что ты знаешь, а знаешь ты многое! - кипятился Глеб. - Я слышал, что ты здесь вдыхаешь подземные испарения, будто чертова пифия! И откровения тебе посылает сам Кайгус!
   Это сообщение пришлось совсем не по вкусу Ларисе.
  - Кто вам сказал подобную чушь?
  - Верные люди, - надулся от важности Глеб.
  - А-а! - пренебрежительно отмахнулась Лариса и бросила в новую коробку нечто, дохнувшее на нее роем белых перьев. Досадливо разогнав облачко пуха, Лариса фыркнула и добавила; - Вот пусть ваши верные люди вам и остальное расскажут. Повторяю, у меня совершенно нет времени, я должна доставить в "Хонгу" важный груз.
  - Что за груз? - спросил Вадим, не особенно надеясь на ответ, но его получил.
  - Платья, глобусы, даже парики, доспехи, прочий реквизит... Готовится большое представление - начнется у озера Холой и, вероятно, перекинется на город. Планы грандиозные!.. Забот просто невпроворот...
   Лариса заклеила коробку с белым пухом, еще раз улыбнулась - теперь совсем уж неискренне, и сказав: "Простите", снова взлетела на верхний этаж, загремела там - наверное, перебирала телескопы и другие хитрые астрономические приборы.
  - Что будем делать? - спросил Глеб - аудиенция в Башне явно была окончена.
  - Ей есть, что скрывать, - молвил Вадим. Он стоял у полки возле фотолаборатории, силился вытащить несколько снимков, плотно зажатых картонными папками и конвертами. Наконец Вадим достал снимки, посмотрел бегло и глянул опять - с изменившимся лицом.
  - Вот это да! - сказал он.
   На снимках были запечатлены Диана Комлева - вероятно, оригинал фото, копия которого лежала в кармане куртки Вадима, поближе к сердцу, а на других - Лариса Храмова и Майя Киверник; смеющиеся, разряженные то ли индианками, то ли нимфами, с бокалами вина в руках.
  - Мы были правы! - торжествующе воскликнул Глеб, но тотчас спохватился и зашептал; - Я уверен, что где-то здесь и фото Лиды! Надо только поискать хорошенько!
  - Не очень удачная идея, - возразил Вадим и помешал товарищу немедленно осуществить свою затею. - Ты разве не понял? Храмова сейчас уедет в "Хонгу" - мы должны за ней проследить.
  - Как?
  - Спрячемся в ее джипе.
  - Ты рехнулся?
   Вадим многозначительно приподнял брови - наверху стало потише, будто Лариса прислушивалась к разговору.
  - Мы уходим, Храмова! - крикнул Вадим. - Пока!
  - Пока, пока! - отозвалась Лариса, не показываясь.
   Вадим и Глеб вышли из Башни.
  - Дураку ясно, что в "Хонге" затеваются важные дела, - говорил Вадим. - Кайгус собирает для чего-то всех своих мурий. Думаю, что и невест тоже. Ты видел эти странные костюмы, склянки, перья...
  - Пиявок, - дополнил Глеб.
  - Ага... И опять же эмблема "Радио-Сирен", снимки...
  - Мне это не нравится, - заявил Глеб, не уточняя, что именно. - Я бы лучше остался тут, в Башне, и обшарил ее сверху донизу, а ты, пожалуй, отправляйся в "Хонгу" - к тому же, вдвоем мы вряд ли спрячемся в джипе.
   Поразмыслив, Вадим согласился с предложениями товарища - едва ли не впервые. Багажник джипа и так был чересчур загружен, чтобы вместить еще двух человек, а Башня действительно могла хранить нераскрытые улики - отъезд Ларисы позволит обыскать все этажи. Было решено, что когда Глеб закончит обыск, он позвонит в службу спасения и представится дежурным астрономического кружка, случайно запертого, либо же попытается вылезти через окно.
   К счастью, из окон Башни нельзя было разглядеть джип - Вадим все точно рассчитал, еще находясь внутри здания. Глеб помог ему устроиться в багажнике, закрыл Вадима коробками, сумками. Потом, условившись связаться по телефону спустя два часа, когда Лариса наверняка доберется до "Хонги", а у Глеба будут первые результаты, товарищи расстались. Глеб осторожно вернулся в Башню, чтобы тоже спрятаться где-нибудь.
   Потянулись минуты ожидания. Конечно, Лариса вовсе не внушала страх, но оказаться застуканным в роли шпиона было все-таки крайне неприятно. Вадима даже прошиб липкий пот. Из укрытия хорошо просматривались раскрытые двери Башни. Вскоре появилась Лариса, она вела себя как обычно - следовательно, Глебу удалось остаться незамеченным. Храмова вышла с последней коробкой, заперла дверь и направилась к машине.
   Вадим замер. Если Лариса вздумает переставить вещи в багажнике, то сразу его обнаружит. Но повезло и на сей раз - она поставила коробку, не глядя, и захлопнула дверцу багажника. Усевшись за руль, Лариса бросила цепкий взгляд в зеркальце заднего обзора, поймала неосторожное движение Вадима, улыбнулась кончиками рта и тронула машину с места.
   Джип мягко скатился с Сенебатова лба к шоссе. Распластавшись на дне багажника, Вадим теперь видел только верхушки зданий, потом, когда автомобиль миновал Ремезовский мост, наблюдал за верхушками деревьев. Он никогда не любовался деревьями в столь необычном ракурсе, он и не представлял, что бесконечный полет этих уходящих ввысь крон обладает сильным усыпляющим эффектом.
   Вадим заснул еще до поворота на Холой.
   Когда же проснулся, джип с выключенным двигателем стоял под старой ольхой, уткнувшись бампером в заросли лесной крапивы. Вадим не успел толком испугаться, как уже понял, что Лариса ушла. Хоть и суетилась сверх меры, изображая невероятную спешку, а разбирать привезенные вещи не стала. Иначе несомненно разбудила бы Вадима.
   Нужно было выбираться из машины. Перспектива унизительного заключения Вадима совсем не прельщала. Он проверил все дверцы и - о, удача! - одна из них оказалась незапертой. Вероятно, здесь Лариса не боялась за сохранность джипа - тут она была среди своих.
   Вадим выбрался наружу, размял затекшую спину, попробовал связаться с Глебом, но неудачно - телефон, кажется, сломался. По едва приметной тропинке Вадим двинулся в лес. Направление избрал верное - неподалеку от джипа нашлись несколько белых пушистых перьев, зацепившихся за ветки кустарника. Значит, коробку с пухом Лариса таки вытащила... Удивительно, как она не заметила мирно посапывающего Вадима! Если только пух возле тропинки не обронила какая-нибудь птица - например, полярная сова.
   Размышляя подобным образом, Вадим шел и шел, пока его не насторожили голоса, раздававшиеся впереди за деревьями. Судя по голосам, народу там собралось немало. Крадучись, Вадим подобрался к толпе на расстояние около десяти метров.
   Продвинуться дальше Вадим не рискнул - замеченные им люди имели вид самый странный и воинственный. Они были вооружены, но отчего-то лишь холодным и устаревшим оружием: копьями, кинжалами, луками, а некоторые помахивали и вовсе дубинками. Толпа состояла, в основном, из молодых парней, ровесников Вадима. Они беседовали, шутили, смеялись, упражнялись во владении оружием, подбадривая друг друга, рукоплескали удачному броску или подкалывали неудачников. Разодеты они были совершенно дико; в джинсах, наспех сшитых вместе звериных шкурах, иногда голые до пояса.
   Посреди лужайки, заполненной народом, стояли чумы и шалаши - над отверстиями в островерхих крышах курился дымок. Запахи рыбного пирога и ароматических трав, чая и жареного мяса щекотали ноздри.
   Вадим почувствовал не только эти приятные запахи, но и весьма неприятное жжение у основания шеи, будто там к коже присосалось насекомое. Он дернулся - жжение прекратилось, но затем вернулось. Тогда Вадим, не глядя, выбросил руку назад, чтобы отогнать проклятого кровососа, однако мазнул ладонью по чему-то твердому и острому. С недоумением он посмотрел на свою ладонь, порезанную наискось до крови. Рывком повернулся и чуть ли не ткнулся лицом в острие копья.
  - Плохая у тебя маскировка, - произнес сухопарый загорелый парень с копьем. Волосы у парня были окрашены охрой. На обнаженном торсе петроглифы, уже знакомые Вадиму по отцовским записям.
  - А чем тебе не нравится моя маскировка? - задал довольно глупый вопрос Вадим, надеясь протянуть время.
  - Но я ведь тебя засек, верно? - ответил парень - впрочем, самым дружелюбным тоном. Он оглядел Вадима и заключил; - Ба! Да ты у нас пока без обновки!
   Это замечание от полуодетого дикаря и озадачило, и рассмешило Вадима. Но парень понял усмешку по-своему. Неожиданно он смутился, убрал копье и сказал:
  - Да, ты прав - у каждого своя ульвэй... Но хорошая маскировка тебе не помешает.
  - Конечно! - поддакнул совершенно искренне Вадим. Он решил, что самой правильной тактикой будет следование правилам здешней игры. Никто не должен заподозрить в нем чужака.
   Вадим поднялся на ноги, отряхнул брюки и куртку, забыв, что его правая рука испачкана кровью.
  - Ах, черт! - выругался он.
  - Не волнуйся, - сказал парень. - Рану легко залечить, а что касается брюк, так ты уже сам согласился, что тебе понадобится маскировка.
   Вадим кивнул. Чем меньше вопросов он будет задавать, тем лучше. Необходимо поскорее слиться с этим чудным обществом, как бы странно они себя ни вели, о чем бы ни говорили. "Ничему здесь не удивляться" - подумал Вадим.
   Ему это удалось. На лужайке он сел у первого же попавшегося костра, у которого другие парни накаливали наконечники стрел - железо было необычного бурого оттенка, но не ржавым, а исключительно крепким. Оно пахло тиной и вспыхивало болотными огоньками, когда наконечники окунали в пламя.
  - У тебя есть что-нибудь для... раны? - спросил Вадим непринужденно у соседа, закончившего обработку стрел. - Я порезался.
   Парень молча загреб полную ладонь золы и подал Вадиму. Тот с недоумением принял это лекарство.
  - Втирай золу в рану, - посоветовал парень, закидывая колчан со стрелами на плечо. - Или лучше смешай золу с табаком, если он у тебя есть.
   Совет оказался дельным. Вадиму одолжили табачок, и полученная смесь на самом деле быстро заживила рану.
   Чем занимались остальные, тем занимался и Вадим; стрелял из лука, метал копье, демонстрировал выпады кинжалом, бегал на короткие дистанции по лужайке, прыгал в длину, бросал аркан. Делал многое неплохо, благодаря давнему увлечению спортом.
   Но не все здесь занимались физическими упражнениями; были и такие, кто просто гулял или сидел неподвижно, разглядывая что-то, шептали или напевали, думали или записывали надуманное в блокноты или же на случайных обрывках бумаги и бересты. Уже снискавший за свою удаль уважение окружающих, Вадим не без зависти отметил, что к этим праздношатающимся людям другие относятся с большим почтением.
   К вечеру явился Андрей, возрастом схожий с прочими обитателями стойбища на лужайке, но отличающийся от них своим парадным костюмом с галстуком и властными манерами. Несмотря на это, он прислуживал стойбищу - принес еду и теперь раздавал ее парням, выстроившимся в очередь. Впрочем, некоторые не принимали от Андрея еду, а наоборот отдавали ему какие-то предметы или произносили что-то шепотом ему на ухо. Кому-то Андрей отказывал и в куске хлеба, кому-то велел отойти в сторону, третьим давал перекусить и выпить.
   Вадим намеревался только приобрести немного еды. Увы, денег было совсем мало. Поэтому, когда подошла его очередь, Вадим вдруг сказал Андрею:
  - Я ищу Диану Комлеву.
   Тот нисколько не удивился, лишь чуток помедлил, задумчиво глядя на очередного претендента, потом вытащил из своей огромной корзины кусок плиточного чая и протянул Вадиму. Растерявшись, Вадим взял кусок и уже хотел уйти, но Андрей остановил его.
  - Эй, а платить? Гони сто рублей!
  - У меня всего десять рублей с мелочью.
   Андрей забрал все, но удовлетворен не был.
  - Снимай шмотки! - приказал он.
  - Что? Да за этот дурацкий чай и рубля-то будет много! - возмутился Вадим.
  - Отлично! Я заберу его обратно, согласен?
   Вадима тут охватили серьезные сомнения. "У каждого своя ульвэй" - вспомнились ему слова парня с копьем.
  - Нет! - отрывисто произнес Вадим. - Ладно! Вот, держи!
   Он отдал куртку и майку.
  - Штаны тебе тоже отдать?
  - Можешь оставить себе, - ухмыльнулся Андрей. Перед тем как удалиться в лесную темень, он сказал со значением; - Я буду здесь послезавтра в это же время.
  - Хорошо. Тогда я, наверное, отдам тебе и штаны с ботинками за какую-нибудь лепешку!
   Андрей не засмеялся.
  - Пока у тебя нет того, чем бы ты мог заплатить.
  - А что это должно быть?
  - Подумай.
   И Андрей ушел, забрав подаренные ему разные вещи и уведя некоторых людей, оставив взамен еду.
   Ночевать устроились в эвенкских чумах-дю, хантыйских берестяных шалашах тонтох-кат, кетских бангусь - шалашах из жердей. Вадим устроился под навесом из кольев и еловой коры - манси именуют такой навес колпал. Сквозь колья и пластинки коры виднелась луна - холодная, величиной и формой схожая со старинной и надкусанной кем-то серебряной монетой. Таежная ночь дышала луной, и дыхание ее было свежим, с невидимыми блестинками, отражавшимися только в широко раскрытых глазах Вадима - он лежал навзничь, без сна, мерз - ночи уже стояли прохладные, думал. Вытащил кусок плиточного чая и вдохнул его аромат.
  Когда свет луны, ночной воздух и чайный терпкий аромат соединились во вспыхивающий огонек расширившихся зрачков сына следователя, многое прояснилось. "Так пахнет Диана, ее кожа, пот и волосы" - догадался Вадим.
   На следующее утро он уже знал, что должен отдать Андрею.
   Два дня Вадим занимался сбором требуемой платы. Бродил по лесу вокруг лужайки, иногда сталкиваясь с другими парнями из числа тех, что тоже сейчас сторонились боевых ристалищ. Вадим обменивался с новыми друзьями понимающими и в то же время отсутствующими взглядами. Прежние товарищи по физическим упражнениям заметили эту перемену в Вадиме и больше не предлагали метнуть копье или побороться.
   Он же следовал предписаниям рецепта, однажды найденного в кабинете отца - рецепта, присланного доктором Осинцевым. Привлекло название - "Птичье молоко", а Вадим всегда был сладкоежкой. Составные части "молока" его озадачили в первую пору - конопляное масло, вода, мед, а потому и запомнились.
   Недалеко от лужайки Вадим разыскал коноплю и растер ее зерна на камне до состояния маслянистой массы, собрал ее в туес, добавил чистой воды из родника - на родник ему указал один из молчаливых юношей, проводящий в медитации дни и ночи. Мед Вадим достал в обмен на бесполезный телефон. Смешал составные части "птичьего молока" и процедил сквозь марлю, которую обнаружил в чуме. Марлей был обернут маленький деревянный идол. Зато ледник он вырыл самостоятельно: выигранным на состязании кинжалом и ногтями, докопался до вечной мерзлоты и поместил туда туес сосуд с "птичьим молоком". К повторному визиту Андрея священный напиток был готов.
   Открыв туес и попробовав "молоко", Андрей произнес с одобрением:
  - Да, это достойная плата! Подожди вон там...
   Вадима и еще несколько парней он привел в главный комплекс "Хонги". Там их встретила Полина Приймак. С Вадимом она переговорила в фойе здешнего театра, пока еще полупустом. Стремительным движением выхватила у Андрея туес с "молоком", а у Вадима забрала плиточный чай.
  - Э-э... - протестующе начал было Вадим.
  - Что? - ослепительно улыбнулась Полина.
  - Это моя ульвэй! - твердо заявил Вадим.
  - Я знаю.
   На миниатюрной изящной спиртовке, примостившийся на мраморном столике, где бумаги с ролями валялись вперемешку с какой-то химической посудой, Полина быстро приготовила чай и подала Вадиму вместе с "птичьим молоком" в отдельной посудине. Очень необычной и вкусное сочетание. Пока Вадим с благоговением вкушал чай, Полина объяснила ему суть дела.
  - Я согласен, - ответил сын следователя, не раздумывая.
   Ему вручили листок бумаги с ролью. Чтение текста так увлекло Вадима, что он не заметил ни того, как фойе постепенно заполнилось целой толпой, ни появления отца. Однако и не удивительно. Ибо в тексте было не только то, что уже произошло с Вадимом за последнее время, но и то, чему только надлежит произойти в дальнейшем.
  
   * * * * *
  
   Едва повернулся ключ Ларисы, запирающий Глеба в Башне, как Авдеева по непонятной причине охватил панический страх. Забыв о снимках Лиды и прочем, Глеб попытался сразу же выбраться из Башни.
  Но нижние оконца были слишком узки, а верхние отстояли далековато от деревьев, на которые можно было бы перебраться. Да и если бы были поближе, слабый и малодушный Глеб не рискнул бы прыгать на качающиеся ветви, не говоря уже о том, чтобы спуститься по кирпичной кладке или сплести из тряпок веревку. Ни мобильный телефон Глеба, ни обычный здешний не работали - эфир отвечал смутным гулом. Глеб решил все-таки произвести обыск и затем опять постараться связаться с Вадимом, службой спасения, полицией, кем угодно!
   Обыск Глеб начал, конечно же, с фотолаборатории. Снимков было просто несметное количество. Глеб просматривал их бегло, стремясь поскорее отыскать фото Лиды. Но так ее и не нашел. Лишь бесконечные снимки тайги и людей - большей частью смутно знакомых или вовсе чужих. Просмотреть их внимательно он смог лишь позднее - под замком и при уверенности, что не выйдет отсюда, пока не совершит то, что задумано не им - с первым обстоятельством он до сих пор не смирился, а о втором условии и понятия пока не имел.
   Если вначале Глеб обрадовался изобилию вещей и знаков, тайников, закоулков, секретов и уголков, то потом это изобилие стало его утомлять и сбивать с толку. Глеб перестал аккуратно рассовывать фото по конвертам, пихал куда придется, а под конец просто бросал на пол. Ничего, Храмова приберется!
   Вопреки договоренности с Вадимом, он позвонил ему раньше срока, но связь по-прежнему не налаживалась. Глеб опять запаниковал и уже хотел звать из окна на помощь, но устыдился своего порыва - он представил, как возненавидит себя, едва только его вызволят из заточения.
   Но на парк все же поглядывал с тоской. Народу внизу, кстати, было маловато; носились какие-то сумасшедшие дети, своими криками и визгами, вероятно, заглушившие бы крики о помощи, да несколько человек неспешно бегали по песчаным дорожкам. Но эти люди были в наушниках. Был еще Артур Загидуллин - он прятался за деревом и наблюдал за Башней. Он заметил Глеба, маячившего в окне верхнего этажа, но не подал ему никакого знака - наоборот, опять спрятался.
   Устав от снимков, Глеб взялся за книги. Он сразу же напал на книгу без обложки, из которой Майя узнала о сиренах. Вскоре труднее стало разбирать буквы - день шел на убыль, света поубавилось и снаружи, и тем паче в Башне. Глеб зажег сильно коптившую керосиновую лампу - единственный источник света возле полок с книгами. В темноте вспыхнули глаза медведя - стеклянные, принадлежащие облезлому чучелу, будто прямиком доставленного сюда из дореволюционного ресторана. А может так оно и было.
   "Чтоб тебя!.." - крякнул мысленно Глеб. Он очень явственно вообразил, как этот медведь оживает и обращается к нему с угрозами. Рядом были и другие звериные чучела, пыльные и подъеденные молью. Их неподвижное присутствие, жалкий вид и тупые морды почему-то успокоили Глеба. "Тут не один лишь медведь" - твердил он себе, подсчитывая, сколько псов, лисиц и волков окружает косолапого, и недоумевал - откуда и зачем их здесь так много?
   Глеб поднялся повыше, прихватив лампу. Поднимался неловко, спиной, не спуская взгляда с медведя. На миг почудилось, что зверь шевельнулся и тоже посмотрел на Глеба, но то был, очевидно, просто эффект перемещения света и тени из-за двигающейся вместе с Глебом лампы. Он поставил ее на подоконник, потеснив бокал с отбитым краем.
   Бокал придавливал несколько листков. Глеб перебрал их сначала небрежно, потом замер, увидев драгоценное имя. Прочитал листок с именем Лиды Беляевой очень внимательно и задумался. Надумал немного и мысли-то были все смутные, под стать атмосфере Башни, где сгущался мрак, а беспокойство Глеба возрастало, быстрее теней, что ползли к потолку.
   Снова он заметался, снова звонил и никуда не дозвонился. Высунулся из окна, собираясь теперь уж изо всех сил звать на помощь, невзирая на стыд и объем легких. Но понял, что опоздал - парк опустел. Правда, был по-прежнему на месте Артур, но он не в счет - во первых, Глеб его не видел, во-вторых, Загидуллин в любом случае не захотел бы помочь Глебу.
   К счастью, на верхних этажах имелось электрическое освещение. Глеб перебрался на самый верх, прихватив несколько книг, выбранных наугад. Выбор оказался удачным, чтение - занятным, таинственным образом перекликавшимся с недавними ответами, подсказками Лиды бестолковому Глебу.
   Потекли часы. Сухое летучее семя перекатывалось по всем этажам Башни. Анатомические манекены с оголенными мышцами разводили руками, наподобие католических святых. Безостановочно двигались маятники и проскакивали разряды в физических приборах, запущенных давным-давно. Пыль въелась в ложбинки меж пальцев - неприятное ощущение.
   Из книг Глеб узнал, что "в Словении, неподалеку от итальянской границы, археологи обнаружили древнейший в мире музыкальный инструмент - флейту, сделанную неандертальцем 82 тысячи лет назад из бедренной кости медведя... Другой инструмент, сделанный из того же материала, был найден в пещере Исталлоскё в Венгрии... Это тоже была флейта, пастушеский инструмент... Флейта имела два отверстия на передней и одно на задней стенке; если играть на этом инструменте, как на поперечной флейте, то получаются тона "ля", "си бемоль", "си" и "ми"... Кроме того, с позднего палеолита ведут начало так называемые "флейты Пана" - несколько трубок разной длины... польский образец насчитывает до 9 трубок... Исследователи единодушны в том, что прообразом для музыкальных рожков служили рога зверей, для труб - трубчатые же кости, а для ударных - полые стволы деревьев..."
   Свет вдруг мигнул и ослабел. Затем Глеб ощутил толчок, будто из-под земли. Это не было похоже на землетрясение, скорее на то, словно бы включился некий механизм. Правильность такого вывода подтверждали и пришедшие в движение астрономические приборы - часть купола приоткрылась и телескоп нацелился в звездное небо. По замерцавшим экранам побежали цифры и непонятные аббревиатуры. Как только включились приборы, свет ослаб еще более.
   Толчок поднял Глеба с кресла, а потускневший свет заставил найти и на всякий случай зажечь несколько свечей. Глеб приложил ладонь к кирпичной кладке и почувствовал мелкую дрожь, сотрясавшую Башню. Где-то в подвальном этаже работал механизм. Не дай бог, его работа подорвет электропитание, и лампы совсем погаснут!
   Если бы не это опасение, Глеб ни за что бы не осмелился спуститься в подвальный этаж - со свечой в одной руке и книгами про древние музыкальные инструменты в другой. Дверь, ведущую в подвал, можно было отыскать по звуку.
   Глеб открыл дверь и сразу же закашлялся. Приподнял свечу, медленно спускаясь по каменным полустертым ступенькам. Подвал заволокла какая-то дымовая завеса, дышать было трудно. В свете обжигающе-оплывающей свечи дымка клубилась диковинными формами.
   Поначалу Глеб ничего не мог разглядеть. Перед ним будто плыл туманный лес под лунным светом. Трубы здесь были вместо древесных стволов - они все пели. Дно подвала устилали листья. Сколько же тут было слоев этих листьев? Глеб не рискнул ступить на сей коварный восточный ковер, боясь утонуть в пыльной, сухой и душистой трясине. И ведь кто-то же утонул - свет выхватил некогда белую, а сейчас серую статую, вздымавшую бессильно руки из-под листвы; руки, обреченные вечно тянуться к хитросплетениям труб и обитателям верхних этажей. Много было навалено и иного мусора: сломанной мебели, совсем негодных обломков декораций, почему-то старых ульев и бортней, огромных глиняных кувшинов. Выделялся большой камень, переплетенный изображениями то ли веревок, то ли змей.
   Но внимание Глеба быстро переключилось на искомый загадочный механизм. Он действовал, качал, гнал что-то снизу вверх.
  "Испарения!" - догадался Глеб.
   Дымка, повисшая в подвале, была, вероятно, побочным продуктом этого процесса. Трубы уходили глубоко под листву и скальные породы Сенебатова лба. Влага болот и подземных рек, ручьев и карьеров конденсировалась в трубах, шла к куполу Башни и потом, наверное, оседала на волшебных усть-ключевских тучах, чтобы затем пролиться дождем. И кто бы ни построил механизм, ему не пришлось сильно менять конструкцию Башни - она и раньше качала и хранила воду. Двигались поршни и другие неизвестные детали этой с виду столь же наивной, сколь и сложной машинерии. Подле двигающихся частей листва вздувалась и опадала вертучими облачками. Трубы сипели и гудели.
   Глеб вышел из подвала, приблизился к ближайшему оконцу и принялся учащенно дышать, чтобы успокоиться и прочистить легкие. Он не исключал, что испарения могут обладать психотропными свойствами. И все-таки ему не удалось избавиться от таинственных подземных испарений, вот только последствия оказались совершенно непредсказуемыми. Из подвала не послышался ему нежный голос Лиды, не ожили звериные чучела. Последствия были странные, не сразу приметные.
   Глеб вернулся к изучению трактатов о происхождении музыкальных инструментов. Воздействие Сенебатовых токов помогло уловить то, что лишь подразумевалось между строк. Иногда приходилось сверяться с ответами Лиды на тест. Постепенно рождалась дикая, но заманчивая идея. Однако же Глеб дождался утра, когда механизм прекратил работать. Тогда Глеб, уже не помышляя об уходе из Башни, вернулся в подвал.
   Теперь он взял с собой не одну, а множество свечей, предусмотрительно заперев перед этим все окна - во избежание сквозняка, который мог опрокинуть свечи и воспламенить сухие листья. Спрятавшись, таким образом, от мира внешнего, Глеб открылся миру потустороннему. Горящие свечи были расставлены по краям ступеней подвала. Совершая рискованные прыжки со ступеньки на мебель, с мебели на фанерный куст, с куста на статую, Глеб продвигался вдоль чудесного механизма, постигая его секреты, рассматривая загадочные символы , отмечавшие узлы конструкции. Но бесполезно было просить Глеба разъяснить, что здесь к чему. Он понимал, но не говорил - он становился похож на Артура. Или верного пса.
   Наверху он снова, гораздо тщательнее, перебрал книги на полках, вытащил пухлый том с рисунками - нечто вроде атласа Везелия с изображениями страшных людей; обнаженные кости и мышцы. Но эти люди танцевали, целовались или даже занимались любовью. К различным органам вели стрелки-указатели, снабженные зашифрованными подписями. Одна из подписей, впрочем, прочитывалась: "ДНК человека подобна нотной записи - это наша мантра".
   Глеб занялся настройкой всего своего организма на эту идею. Он желал, чтобы каждая клеточка его тела пела и играла. О Вадиме он и думать забыл. И любовь к Лиде Беляевой стала чем-то иным. Как настоящий одержимый, Глеб не нуждался особо во сне и отдыхе. Он спал, конечно, но совсем немного - скорее проваливался в короткое забытье. Питался сахарной пудрой, собираемой с тарелок, где, очевидно, когда-то лежали восточные сладости. Грыз жалкие сухофрукты, где больше оставалось сухости, чем фруктозы. Также ел окаменевший мед, который долбил найденным скальпелем.
   За несколько дней Глеб сильно оброс, у него появилась жиденькая бороденка, отнюдь не украшавшая его рябое лицо. Только глаза блестели мыслью - это было ново и шло Авдееву.
   Едва заиграла, наконец, внутри мелодия, Глеб достал из пыльных ящиков желтые древние звериные кости - отполированные, с дырочками, музыкальные. Хранились они на проволочных подставках и с инвентарными номерами. Номера очень помогли Глебу, когда, сверяясь еще и с книгами, он устанавливал кости и полые кусочки дерева туда, куда следует, дабы механизм заработал на полную мощь. Струйки испарений тихонько посвистывали, проходя через отверстия первобытных свирелей.
   Выяснилось, что управлять механизмом Башни не так уж трудно. Старинное металлическое колесо, словно сошедшее с колонны Ашоки, поворачиваясь на хорошо смазанной резьбе, направляло движение не только телескопов.
   Исправленный механизм надо было опробовать. Глеб сдвинул колесо совсем чуть-чуть. С уже звучащей внутри мелодией Глеб не слышал того, что услышали другие. Зато он увидел.
   В парке пенсионер, упражнявшийся в китайской гимнастике, внезапно остановился. Ему всегда было достаточно лишь птичьего пения, но не сейчас.
  Напротив него встал бегун - клерк, следящий за своим здоровьем. Он привык бегать в наушниках под заранее выбранные мелодии и сводки новостей делового мира.
   И вот они встретились: люди и их музыка.
   Это был секрет, опробованный на радиостанции Лидой и Полиной. Речь идет о весьма редко исполняемой музыке - она написана для истории каждого человека, но чаще звучит урывками и только внутри, почти никогда вовне, разве что на экране или сцене. Когда Майя рылась среди экспонатов Башни и слушала оперную певицу, она слушала на самом деле только свою музыку. Механизм Башни обладал способностью озвучивать все истории и даже слить их воедино, но при этом каждый не потерял бы своей мелодии, сумев насладиться и хором.
   Глеб вернул колесо в исходное положение. Бегун и пенсионер разошлись, но изменились навеки. Дрожь стен прекратилась, поток испарений из-под земли стих.
   Оставалось ждать сигнала. Здание "Сирен-Радио" отчетливо просматривалось с верхнего этажа. "Зрелище, наверное, будет такое же красивое, как и при исчезновении Лиды!" - думал Глеб. Прирожденный исполнитель, он был рад, что надо только ждать, а не принимать решения, следовать зову, а не выбирать.
   Глеб ждет.
  
   ГАЛЕРЕЯ 18
  
   Записка с важным именем - "Оксана Сверкан" - провалялась в кармане Петра Александровича еще какое-то время. Он все никак не мог решить, что же ему делать с полученной информацией. Отчасти причиной подобной нерешительности был и сам Малтин, загодя настроивший эксперта на несерьезное отношение к Вадиму и Глебу. Но дело еще было и в том, что Петр Александрович привык к давнему порядку - он занимался лишь образцами, слепками, следами, обычными данными, выносил сухие суждения, а выстраивали версии, принимали решения и несли ответственность другие.
   В один прекрасный момент бездействие, однако, стало невыносимым. Эксперт без труда выяснил, что каждый день Оксану отвозит в Очунье, а вечером привозит обратно в город личный телохранитель Свиридина. Узнал даже имя телохранителя - Володя. Говорят, парень опытный, настоящий профессионал. Может, не стоит так уж беспокоиться?
   Задал себе Петр Александрович этот вопрос... И отправился в Очунье. Оставил автомобиль на дороге и пошел далее пешком. Собирался подобраться к избушке Полуянова незаметно, посмотреть, что там да как. Не хотелось выглядеть паникером и старым дураком.
   Окна избушки были занавешены. Эти занавески, чья белизна с наступлением темноты становилась ярче, производили гнетущее впечатление. Эксперт подумал, что окна сейчас похожи на белки закатившихся глаз. И не мудрено... Хозяин дома почти что умер. Теперь здесь другие люди: девушка, избранная третьей "невестой Кайгуса", приезжающая каждый день в Очунье будто на некую промежуточную станцию, и мрачный телохранитель, ожидающий нападения.
   Петр Александрович с трудом отогнал дикие мысли. Он бывал в избушке лесника, когда исследовал повреждения стены, переплетенной с телом Полуянова. Крыльцо находилось с левой стороны дома, ближе к огороду. Надо было сделать приличный крюк, углубившись в лес, чтобы незаметно подобраться к крыльцу. Оказалось, что среди деревьев гораздо темнее, чем на дороге. Эксперт ориентировался по запаху трав, цветов и едва слышимому гулу машины, переламывающей лекарственное сырье.
   Скрипнула дверь. Из дома вышло некое странное существо с непропорционально большой головой. Эксперт пригляделся - существо оказалось девушкой, правда двигалась она очень неуклюже, явно малознакомая с женской грацией - сохранять равновесие мешали невероятной длины волосы, собранные и скрепленные кое-как многочисленными заколками. По этой-то смешной и невыверенной походке эксперт признал в девушке Оксану Сверкан, потому что она всегда двигалась так, будто на голове у нее невесть что, хотя ранее и был-то всего лишь жалкий хвостик. Из одежды она имела на себе только жуткое белье.
   Оксана подошла к грядке с чрезмерно разросшейся петрушкой. Неожиданно девушка нагнулась и принялась жадно поглощать зелень, отрывая петрушку целыми пучками, а иногда, затрудняясь даже тем, чтобы сорвать ее, просто нагибалась к растению и срывала его зубами, на манер пасущегося животного. До того ловко и дико у нее это получалось, что Петр Александрович остолбенел от удивления. "Она и впрямь сумасшедшая!" - подумал он, припомнив байки о воспитаннице Свиридина.
   Насытившись, Оксана отпила из огородной бочки, настолько ржавой и облупившейся, что эксперт и на расстоянии мог бы с точностью определить, что пить из нее не стоит, пусть изначально и скопилась в бочке самая чистая дождевая вода, пролившаяся из черных туч.
  - Да... Я могу, - вдруг произнесла Оксана.
   Эксперт вздрогнул.
  - Я могу, - продолжала Оксана. - Я могу построить свой мир на болотах!.. Хочу... и могу, конечно!
   Ее интонации были очень необычными. Возбуждение - несомненным. Мысли вслух, произнесенные громко и бестолково - весьма типичная реакция для человека скованного и робкого, но теперь находящегося в состоянии крайнего возбуждения.
   Когда Оксана скрылась в избушке, Петр Александрович решил подобраться к окнам. Но не успел сделать и шагу, как был сбит с ног и пригвожден к земле пятерней телохранителя - без какого-либо снисхождения к ревматизму почтенного эксперта. В другой руке Володя сжимал оружие, ткнув его чуть ли не под нос Петру Александровичу.
  - Тс-с! Не шевелись, а то все мозги вышибу! - прошипел яростно телохранитель. - Ты кто, папаша?
   Секунду эксперт сомневался, а стоит ли показывать свое полицейское удостоверение, но скоро понял, что это будет далеко не лишним, учитывая настрой телохранителя. Удостоверение Володя изучал долго и, вероятно, не по причине одной лишь бдительности - у Петра Александровича создалось впечатление, что телохранитель не столько читает, сколько просто пялится на эмблему полиции Усть-Ключа; голову медведя в окружении звезд. Сам эксперт только сейчас оценил подозрительную двусмысленность полицейской эмблемы.
  - Я из полиции, - поспешил перевести Петр Александрович, боясь, как бы телохранитель не принял его за Кайгусову мурию.
  - Что вы здесь делаете? - несколько сбавил тон Володя.
  - Хотел проверить... Дело в том, что Оксане угрожает серьезная опасность.
  - Да? - усмехнулся Володя. - И чем бы вы ей помогли, а?
  - Не знаю, - честно ответил эксперт. - Наверное, предупредил бы ее и...
  - Неужели в нашей доблестной полиции не нашлось кого-нибудь помоложе и покрепче? - все еще скалился Володя. - И послали вас?
  - Меня никто не посылал! - начал уже сердиться Петр Александрович.
  - Я так и думал, - внезапно успокоился Володя. - Вы приехали сюда тайком, подкрались, чтобы не спасать, не предупреждать, а наблюдать за Оксаной.
  - Что вы несете! - возмутился эксперт. - И вообще... не приписывайте мне своих желаний! Это вы за ней наблюдаете за ней почему-то тайком!
   Эксперт возмущался искренне, но с ужасом сознавал, что где-то в глубине души бродили у него и другие мысли и желания - очень, правда, смутные... До того смутные, что внимательнейший Петр Александрович их не распознал. Пока их четко не обозначил этот тупой с виду громила. Может не зря уставился Володя на полицейскую эмблему? Не смутные ли желания перерождают душу, превращая постепенно человека в мурию, посылая его на страшное задание?..
   Володя помог эксперту встать и даже отряхнул его костюм - по привычке, должно быть.
  - Девочку собираются похитить, - сказал Петр Александрович после недолгой паузы. Сказал, оправдывая свое появление. И добавил строго; - Вы хорошо ее охраняете? Появлялся ли кто чужой у дома?
   Телохранитель посмотрел на эксперта, как на идиота.
  - Кто-то чужой? - переспросил Володя с издевкой. - Да ты что, дядя?
   Эксперт задело возвращение фамильярного тона, но сейчас было не до того. Он потребовал разъяснений, что телохранитель имел в виду.
   Володя отвернулся.
  - Я ее стерегу и все! - буркнул он спустя какое-то время.
  - Не понимаю...
   Володя снова зашипел, и эксперт умолк.
   Поблизости от них возникла тень собаки. Альба принесла белье Оксаны и тщательно закопала их под кустом, словно кость про запас. Посмотрела внимательно на телохранителя с экспертом и ускакала обратно - заняла свой пост под крыльцом.
  - Вот чертова тварь! - зашептал Володя. - Эта псина слишком умна, аж жуть берет... Альба, собака здешнего лесника. У меня иногда такое ощущение, что она сама постоянно следит за мной и потом докладывает Оксане! Псина с девкой заодно!
   "Они все тут сумасшедшие! - с тревогой подумал Петр Александрович. - Оксана жрет петрушку с земли, собака вместо косточек прячет женское белье, а матерому телохранителю повсюду мерещатся заговорщики - и среди людей, и среди животных".
  - Скажите, а господину Свиридину известно о... странностях в поведении его воспитанницы? - спросил эксперт.
  - Конечно! - фыркнул Володя, не оборачиваясь и наблюдая за избушкой.
  - И он ничего не предпринял? Возможно, Оксане требуется помощь врача-психиатра...
  - Он тоже, - непонятно ответил Володя.
  - Что тоже?
  - Он тоже боится.
  - Кого? Чего?
  - Оксаны. И других.
  - Да бросьте! Как можно бояться Оксаны?
  - Можно. Она, к примеру, пыталась меня отравить.
  - Чушь! Не верю!
  - Это случилось несколько дней назад. Я приехал, чтобы отвезти ее в интернат. Вечером, как обычно. Точнее, я никуда не уезжал, а отогнал машину подальше, а потом следил за Оксаной. Постучался, зашел. Она уже собиралась, но проклятая собака была здесь же, лакала что-то из миски. Хотя Оксана уезжала из Очунья всего на день, она постоянно возилась со своими тряпками. Смех, да и только! На такую что ни надень, а все равно что на вешалку! Ну если там красотка какая собирается - ясно, а эта-то куда лезет? Утомила меня ее возня, присел я, а Оксана мне и говорит: "Не выпьете ли чаю? Мигом заварю". Я согласился - чай со смородиновым листом у нее хорош! Принесла она мне чашку, пью я чай и в ус не дую - правда, чай на вкус мне показался... больно уж душистым, травянистым... Но запарился я торчать в лесу, на ногах постоянно - устаю... и чай пью огромными глотками, еще и добавки попросил, болван! Оксана улыбается: "Понравилось?" - спрашивает. "Ага, - отвечаю. - Холодный только чай-то, но так даже лучше". Она обрадовалась, дурочка несчастная, говорит: "Я так и знала, так и знала! Главное - это настрой! Вы видите - ничего с вами не произошло!" И дальше щебечет белиберду полную; что-то про болота, пруды, лилии.. До меня немного доходить стало... Подмешала она в чай то ли порошок какой, то ли травку бросила особую! Меня за руку берет, лепечет свою ахинею, ведет к ржавой бочке в огороде, говорит: "Я вот отсюда воду для чая брала и не кипятила, и вы чай мой пили, безо всякого ущерба для здоровья, аж нахваливали! Стало быть, дело не в микробах, а в нашем восприятии..." Мне сразу кишки и скрутило! Прихватило живот со страшной силой... Согнулся и скорей до ближайшего куста! А она, сучка такая, за мной бежит и щебечет о своем по-прежнему!.. И псина тут же рядом лает, но не злобно, а этак... весело, будто смеется надо мной! Я достал пистолет, кричу: "А ну, пошли... куда подальше!" Они ушли. Я быстрей стащил брюки, но все равно костюм изгваздал! А костюм-то шикарный, почти всю прошлую зарплату на него извел...
  - Гм! - смущенно отреагировал Петр Александрович. - Но насколько я понял, Оксана вовсе не хотела вас отравить. Это бы просто... просто выходка сумасбродной и наверняка больной девочки.
  - Да? - ответил дрожащий от бешенства Володя. - А если бы она из ружья в вас пальнула, а потом сказала: "Главное - настрой, восприятие, а пули - ерунда! Не обращайте на них внимания"?!
  - М-м, конечно, приятного мало... - признал почтенный эксперт.
  - Тихо! - вскинулся телохранитель.
   Разговор оборвался.
  - Слышали? - первым заговорил Володя.
  - Нет. По-моему, все тихо...
  - Какой-то звук. Издалека...
  - Где?
  - Нет, рядом... И издалека... Словно в трубы дунули и в эти... как их... дудки... и в барабаны ударили, слышали?
  - Кажется, это дверь скрипнула, - возразил эксперт.
  - Не нравится мне это...
  - Может надо сообщить господину Свиридину?
   Володя попытался. Чертыхнулся от души.
  - Телефон не работает! Он тут никогда не работает! Тс-с! Шаги!
   Кто-то прошлепал босыми ногами, быстро пробегая мимо них, направляясь к огороду.
  - Это она! - заорал Володя. - Мы ее упустили!
   Он бросился вдогонку за Оксаной, позабыв об эксперте. На размякшей земле около бочки подскользнулся и крепко приложился лбом. Бочка опрокинулась, разливая воду. Теперь-то уж точно шикарный костюм телохранителя был безнадежно испорчен.
   Володя сыпал ругательствами, не переставая. Он замолчал потом, но не ради соблюдения приличий, а чтобы сберечь дыхание. Оксана бежала очень резво - Володя старался не упустить из вида молочную бледность ее тела, мелькавшую впереди, он успевал заметить даже разноцветные заколки, сыпавшиеся из прически Оксаны. Это хорошо, что заколки посыпались. Значит, скоро невероятно длинные волосы Оксаны распустятся окончательно, станут цепляться за ветки, и она не сможет бежать так быстро.
   Оксана Сверкан бежала по направлению к заболоченной местности, которая тянулась от Очунья вдоль правого берега реки Вортолнут. Телохранитель понял это, когда угодил в маленькое болотистое "оконцо" - оно чавкнуло-жавкнуло и проглотило дорогой, под стать костюму, ботинок. Володя дернулся и вытянул ногу - без ботинка, в противно намокнувшим вонючей водой носке.
  - Ах, чтоб тебя! - выругался опять телохранитель.
   Володя был до того зол, что когда снова увидел бегущую Оксану, то поймал ее на мушку пистолета и едва не нажал на курок. Только в самый последний момент опомнился и опустил оружие. Он забыл. Совсем забыл, что должен не охотиться на Оксану, а охранять ее.
   Телохранитель убрал пистолет от греха подальше, скинул пиджак и продолжил преследование. Оба - и Володя, и Оксана - приближалась все более к заболоченной местности. Володя давно потерял второй ботинок, а брюки его намокли до колен. Но он почти догнал Оксану и собирался перехватить ее у озерца, что лежало в самом центре болот. Володя уже слышал крики болотных птиц - стылый дух озерца пробирал холодом сквозь намокшую одежду.
   Володя был хорошим телохранителем, настоящим профессионалом. Он непременно настиг бы Оксану, если бы ему не помешали. На его пути нежданно-негаданно встал древний воин.
   Он вылез из болота с мечем наизготовку. Целые ручьи стекали с чешуйчатого панциря. Володя видел черные кости, проглядывающие сквозь ржавые пластины. Трудно было различить иной раз, где панцирь, а где грудная клетка воина - нити водорослей обматывали тело болотного пришельца, суставы облепили ракушки и пиявки. Глубоко нахлобученный остроконечный шлем с полумаской из кольчужной сетки скрывал лицо воина. Наружу выступали только крепко стиснутые оголенные челюсти. Вооружение и доспехи были персидские, эпохи Сасанидов, но сработаны явно селькупскими кузнецами-чотрлькумами, которые добывали железо из болотных руд.
   Преимущество Володи состояло в том, что вооружен он был пистолетом немало убойной мощности, а его противник - лишь длинным мечом, к тому же изрядно подъеденным ржавчиной. Но, в свою очередь, преимущество воина состояло в том, что он был давным-давно мертв - выстрелы только дырявили его панцирь, обладая единственно механическим воздействием, отбрасывая воина - кувыркнувшись, он с легкостью вскакивал на ноги, гремя костями и пластинами.
   Он ударил, наконец, мечом по руке Володи, сжимавшей пистолет, но ржавый меч не выдержал удара и рассыпался, успев, тем не менее, рассечь запястье Володи до мышц.
   Телохранитель потерял пистолет и способность орудовать правой рукой, но не растерялся и двинул локтем в прогнившую грудь древнего воина. Локоть прошиб и пластины, и кости, да так и увяз в дыре, откуда выплеснулось еще сколько-то болотной водицы.
   Однако тот, кто послал воина, надеялся вовсе не на крепость селькупских доспехов и длинный меч - это Володя понял, когда оказался в нечеловечески крепких, как костяные челюсти, объятиях болотного воина и близко, совсем близко, увидел зеленые клыки, пустые глазницы, черные кости, ощутил запах, исходящий от витязя, и его молчание, насчитывающее десятки веков, проведенных под толщами ила и газа.
   Володя лягался и колотил воина, но тот неумолимо тащил его к озерцу. Тут воин, будто с борта лодки, перекинул себя вместе с Володей в туман, жижу, трясину, глубину. Железо, пусть и древнее, быстро тонет - оплетенный проржавевшими костями и окостеневшими доспехами, телохранитель Володя исчез, поглощенный болотным туманом быстрее, чем цветущей водой. Грязь на костюме слилась с грязью топи.
   Эксперт, конечно же, сразу отстал от Володи и потерялся в тайге, пытаясь нагнать телохранителя. Где он? А Оксана? Где хотя бы милая уютная избушка? В какой стороне? Петр Александрович оглядывался беспомощно. Затем побежал, потому что внезапно сильно встревожился за судьбу Оксаны - внутренний голос подсказывал, что Володя, подобно Оксане, тоже перешел некую черту, заразился ее сумасшествием, воспитанница Свиридина теперь Володю раздражает неимоверно и он готов устранить этот источник раздражения, нарушивший течение его жизни, до того не особенно-то обремененную непонятными чувствами и вопросами.
   Заслышав выстрелы и шум борьбы, Петр Александрович поспешил на помощь Оксане. Смущало его лишь то, что девушка не издала ни звука, хотя выстрелы следовали один за другим - а Володя производил впечатление профессионала, которому было бы достаточно выстрелить раз или два, чтобы остановить любого противника. И разве мог бы крепкий широкоплечий телохранитель бороться с хрупкой Оксаной?!
   Разгоряченное бегом и волнениями сегодняшнего вечера воображение рисовало Петру Александровичу страшную картину; окровавленный труп девушки и приплясывающий рядом обезумевший Володя, всаживающий обойму в уже давно бездыханное тело... Но откуда тогда шум ожесточенной драки?
   Лес искажал звуки и расстояние. Темнота размывала очертания предметов, спутывала ноги, делала бессмысленной всякую спешку, растворяла направление. Эксперт заблудился окончательно.
   Он обрадовался, когда заметил Альбу, деловито прошмыгнувшую куда-то. Петр Александрович последовал за собакой, чья белая шерсть была хорошо видна в темноте. Альба вывела его на полянку, где неподвижно стоял человек. "Кто это? - подумал эксперт. - Володя или Оксана?"
  - Молодец, Альба, - сказал человек. - Теперь можешь расслабиться.
   Эксперт узнал голос Ларисы Храмовой, той самой умницы, разгадавшей тайну пыли в квартире Дианы.
  - Отдохни, - разрешила собаке Лариса. - Я слышала всплеск...
   Альба нагнула голову и передними лапами соскребла с нее шерсть, кожу, уши и усы, оставив под конец лишь голый череп с горящими глубоко внутри глазами. Словно отшлифованный многими водами и ветрами череп собаки сливался с цветом шерсти и не казался инородной частью.
   Девушка и собака тихонько рассмеялись, довольные результатами своих трудов. И если Лариса хихикала, прикрыв ладошкой рот, то Альба смеялась так: "Хр-хр-хр!", покачивая черепом.
  Зрелища смеющегося чудовищного пса и бывшей с ним в сговоре умницы Ларисы почтенный эксперт не выдержал. Пятясь, он ушел; страх обострил чутье - Петр Александрович не наступил ни на один сучок, безошибочно избрал верное направление и скоро добрался до своей машины.
   Больше никто не смог бы помешать Оксане Сверкан достичь цели.
  Она и так задержалась тут, в обычном мире, поэтому спешила, тотчас сорвалась на стремительный бег, едва заслышав, что Галереи открылись и для нее.
  - Чаруса! О, чаруса! - запела счастливая Оксана.
   Это было название ее любимой композиции в исполнении Лиды Беляевой. И окно, трясина в болоте - Velna acis.
   Давно миновала полночь. Но Оксана свободно ориентировалась в темноте, не чувствовала холода, ее не кусали насекомые, корни деревьев, острые травинки и камешки не ранили ступней. Все по той же причине, что позволяла Оксане спокойно пить цветущую воду, обходиться без одежды и человеческой еды, дышать и жить под водой.
  - О, чаруса! - плакала Оксана.
   Ее бег напоминал зарождающийся полет во сне. С каждым шагом она поднималась все выше над землей и преодолевала большее расстояние, бег превращался в череду затяжных прыжков, а прыжки в захватывающий дух полет среди клубов болотного тумана. Правда, для этого иногда надо было опускаться и снова отталкиваться от зыбкой почвы. Раньше Оксана часто проделывала такое во сне, а теперь поверила, что с момента зова способна парить и наяву. Если бы усомнилась, то сразу бы увязла в болоте и утонула - она уже была над обширными заболоченными пространствами у реки Вортолнут.
   Оксана начала снижаться, спускаясь к озерцу, вобравшему многие протоки, трясины и пруды. Раньше Оксана часто наведывалась к этому озерцу, собирая особо редкие водные растения.
   Шаги становились короче, прыжки ниже. Оксана уже не парила, а просто скакала по кочкам, выступавшим над поверхностью воды. Был момент, когда Оксана наступила вместо кочки на спину несчастного Володи, а в следующий раз ей услужливо подставил руки древний воин. Оксана ничего не заметила, воскликнула только:
  - Чаруса!
   Возглас не признания или благодарности, а восхищения, ибо все пространство озерца покрывали цветы проснувшихся кувшинок. Они окружали, будто свита, цветок белой лилии невероятно огромных размеров. Лилия поднялась из самого глубокого омута и медленно раскрывала лепестки, похожая на гигантского лебедя, разминающего крылья. Постепенно открывалась сердцевина лилии, где мог уместиться даже человек.
  - О, чаруса... - прошептала Оксана.
   Девушка опустилась в сердцевину цветка. Она так устала, но сейчас она, наконец-то, дома!.. Оксана легла, подняв колени к самому подбородку, согнувшись в позе эмбриона - ей действительно предстояло родиться заново.
  Лепестки закрылись, пряча девушку, скрывая тайну ее перерождения. И вот огромный цветок белой лилии с бурлением ушел под воду.
   Остались только птицы, гнездящиеся на болотах. Еще долго они кружили с криками над озерцом, провожая "третью невесту".
  
   ГАЛЕРЕЯ 19
  
   Борис, получив драгоценное приглашение, тщательно изучил его, рассматривал даже на свет, но не обнаружил даты и срока, которые бы указывали, когда ему надлежит отправиться в "Хонгу" и сколько дней там оставаться. Он правильно рассудил в итоге, что в этом вопросе ему предоставляется полная свобода выбора. Вот только к свободе-то он сызмальства не привык; Борис Дольнев только совсем недавно стал смелым, настолько смелым, что исполнил Песнь раковины, однако быть смелым и свободным не одно и то же - наоборот, очень многие люди успешнее всего демонстрируют свою отвагу в условиях крайней несвободы.
   Растерявшись, Борис решил сделать хоть что-то. Подумал и начал собирать вещи. Собирал долго, растягивая удовольствие. Его удивляло, что мать взирает на его приготовления с явным одобрением. После ссоры в клубе "Красная ель" они практически не разговаривали. Но мать Бориса молчала лишь до того момента, когда он положил в рюкзак раковину и несколько толстых тетрадей, заполненных нотными записями.
  - Разве ты едешь не к господину Литову? - спросила мать, не скрывая своего беспокойства.
  - Литов? А он здесь при чем? - раздраженно отозвался Борис.
  - Но я договорилась с ним, он согласен принять тебя на работу! Я думала, ты собираешься к нему... Куда же ты едешь?
  - В "Хонгу".
  - А-а, значит, ты едешь отдыхать, - усмехнулась мать. - Я-то надеялась, что ты, наконец, будешь работать. По-настоящему работать.
   Она снова замолчала. Борис тоже, но слова матери задели его за живое. Раньше они с ней часто вслух мечтали о том, как Борис устроиться на хорошую работу, которая позволит сделать ему блестящую карьеру. Предполагалось, что когда искомая работа будет найдена, следует забыть обо всем и бросить все силы на то, чтобы преуспеть. Исполняя же Песнь, Борис не думал ни о чем, верил, что жизнь его изменилась, но потом, стоило лишь затихнуть прекрасным звукам, а Борису - остаться наедине с собой и буднями, как его одолели сомнения. Паузы между Песнями, иногда очень долгие - вот что было самым тяжелым испытанием для Бориса. Увидеть клуб наутро, с уборщиками и погасшими огнями, например. Или после вдохновенных и полубезумных речей услышать от Полины: "Чуть позже, ладно? Мне некогда сейчас..."
   И ведь предложение от Клима Литова - это действительно совсем неплохое, наверняка то самое долгожданное предложение. Вот что обидно!
   А затем ситуация обернулась самым глупым, обидным по простоте образом. Упаковав вещи, Борис обнаружил, что у него нет денег даже на автобусный билет до Холой. Когда, набравшись мужества, он всерьез приступил к Песне раковины, то окончательно забросил свои обязанности почтальона - маленькая семья Дольневых жила на пенсию матери. Борис ел и пил, не спрашивая, что и откуда берется. Сегодня он вспомнил об этом, и решимость его была поколеблена.
   У матери Бориса оставалась еще крупная сумма, полученная от Майи, но женщина твердо вознамерилась скрыть это от сына.
   Наутро она приготовила дешевый кофе с цикорием. Села напротив и сказала:
  - Мне очень понравилась твоя музыка.
   Борис издал горлом неопределенный звук - очевидно, кофе было не то слишком горячим, не то слишком дешевым.
  - Да, да, я говорю честно! - продолжила мать. - И другим людям понравилась, нашим соседям - я спрашивала... Но странно, что тебе не заплатили ни копейки за твою музыку. Хотя после того вечера ее постоянно крутят по радио...
   В словах матери опять был здравый смысл. Прежде Борис и помыслить не мог, чтобы требовать деньги за Песнь раковины. Это же нелепо! И кощунственно - выдержать с честью испытание и надеяться сделать большие деньги на собственном мужестве! Но намек матери заронил в душу ядовитое семя. Борис подумал: "А почему нет?" Спустя минуту от этой догадки и возмущения допущенной в отношении его несправедливости он дошел до нового расчета; если он решил отказаться от причитающейся ему платы за успех Песни, то вправе попытаться заработать на чем-нибудь другом, верно? Никто его не осудит. Правда состояла еще и в том, что Борис просто боялся требовать деньги с Полины, да и не хотелось уронить себя в ее глазах. Прекрасных ореховых глазах.
   На сей раз мать Бориса показала себя завидным психологом. Начала с привычного, но меткого упрека, продолжила искренней похвалой и закончила тем, что протянула ему ломоть камышового хлеба, произведенного кооперативом Помещика Клима.
   Дождавшись, когда мать примется хлопотать по хозяйству, Борис разгладил смявшуюся упаковку, отыскал телефон и позвонил, не особо рассчитывая на успех. Но стоило ему назвать себя, как на том конце провода случился небольшой переполох - Борису ответили, что господин Литов сейчас в Усть-Ключе, еще не возвращался, но его можно найти в отеле "Царь Енисей" на проспекте Пенды. Туда Борис и отправился, захватив лишь рюкзак с раковиной.
   Хотя он и выступал вместе с Помещиком Климом, но вне сцены они почти не общались - Полина готовила их к выходу по отдельности. Поэтому Борис волновался перед встречей, не зная, до чего конкретно договорилась мать с Помещиком. Но Борис ни за что не согласился бы расспросить ее подробнее. Он решил действовать сообразно обстоятельствам.
   Отель "Царь Енисей" оказался весьма роскошным заведением; с швейцаром, вереницей флагов над вращающейся дверью и суетой в холле, украшенном миниатюрными деревцами в начищеных медных кадках. Нервничая перед встречей, Борис поднялся на нужный этаж пешком. Раковина острыми краями натягивала ткань рюкзака и пребольно колола под лопатками, будто предугадывала малодушный поступок Бориса.
   Помещик Клим, уведомленный портье, тем не менее, вздрогнул, увидев гостя.
  - Здравствуйте, - сказал Дольнев.
  - Бог ты мой, - помолчав, ответил Литов. - Это ты... Проходи.
   Бориса сразу озадачило то, как на него посмотрел Помещик Клим. Они уже сели за низкий столик перед диваном, из шкафчика была извлечена и разлита по стаканам бутылка с остатками виски, а Борис все никак не мог понять, что означает странный взгляд Литова. Впрочем, совсем неудивительно, что Борис был озадачен.
   Просто он не привык к таким взглядам. Он отпил из стакана, закашлялся. Снова глянул и поймал взгляд Помещика Клима, разгадал его, наконец, и смело допил то, что еще оставалось на донышке. Борис все понял. Еще волновался, но скоро виски, пробежавшееся по телу, уняло страхи. "Это мой шанс!" - подумал Борис. Он не совладал с искушением.
   Дело в том, что Помещик Клим смотрел на него сейчас снизу вверх. Большое открытие для Бориса, привыкшему к обратному положению. Он догадался, что причиной всему совместное выступление в клубе и прочие связанные с этим события - как внешней, так и внутренней жизни. Подобно Борису, сам Помещик Клим пребывал в смятении, терялся и не знал, что ему делать дальше. Он верил, что Борис знает, и потому ждал от него совета и даже, не исключено, приказа. Для этого и наказал своим помощникам дать все необходимые сведния Дольневу.
   На приказ Борис не отважился.
  - Моя мать говорила с вами, - произнес он, стараясь придерживаться нейтральной интонации - то ли спрашивал, то ли подтверждал давнюю договоренность.
   Помещик Клим молчал. Кажется, он был немного удивлен.
   Борис испугался.
  - Вы обещали мне работу! - выпалил он.
  - Да, что-то такое припоминаю, - сказал Литов без всякого энтузиазма. Его удивление постепенно сменялось разочарованием.
   Они снова замолчали, словно вытанцовывали вокруг пропасти.
  - Но... но неужели тебе все еще нужна работа? - спросил Литов, закурив трубку.
   Его сомнения подбодрили Бориса.
  - Конечно! Я мечтаю у вас работать!
  - Разве у тебя нет этого? - Клим достает из внутреннего кармана приглашение в "Хонгу" и показывает Борису.
  - Есть.
  - Ты туда не собираешься?
   Настал решающий момент. Пора объяснить Литову, что ему надлежит делать.
  - Поймите, - заговорил Борис. - Эти приглашение - своего рода испытание. Тесты, загадки! А вы не хуже меня знаете, что он любит загадки. Я не могу отдыхать, я должен сначала отработать свое приглашение и лишь затем получу право отдохнуть. Вы уже сделали достаточно и можете с легкой душой отправиться на берега Холой. Но не я. Полина говорила, помните? Намечается какое-то грандиозное представление. Мне передавали, что из "Хонги" идут заказы на то, на другое, третье, десятое!.. Ваши плантации нужны владелице "Хонги", я слышал, как Майя нахваливала вашу продукцию. На сцене я выступил, теперь надо потрудиться, а после и славно отдохнуть не грех!
  - Короче говоря, ты хочешь стать одним из наших торговых представителей?
  - Да. Я не спешу воспользоваться приглашением Майи, потому что истинный смысл этого подарка другой - испытание, понимаете! Не бежать, радуясь, к столу, а помочь хозяевам с готовкой!
  - Хм, возможно, ты и прав, - молвил, задумавшись, Помещик Клим. - Наверное, и мне рано еще покидать свой бассейн под березами...
  - Что?
  - Ничего, пустяки. А ты толковый парень, Борис!
  - Я лишь исполнитель.
  - Но для работы торговым представителем мне и нужен толковый исполнитель. К тому же, в столь тонком деле... - Помещик запыхтел трубкой.
  - Так я принят?
  - Само собой!
   Договоренность скрепили рукопожатием, которое обожгло и того, и другого.
  - Ух ты! - смущенно польстил крепкой хватке нового хозяина Борис.
   Помещик Клим не обратил на похвалу никакого внимания. Он тоже был обреваем соблазнами. "Паренек-то ушлый, - думал Литов. - Говорит правильные вещи, но чего-то недоговаривает. То, что он рассказал о себе, в полной мере относится и ко мне - мы же исполняли общую композицию! Значит, и мне надо потрудиться, а? Да, так и есть! Точно! Но почему он не сказал мне, что и я не должен, сломя голову, мчаться в "Хонгу"?.. Будет довольно опрометчиво посылать Бориса в Маутнюрм одного... Там, конечно, Килтырой, он не даст Борису безобразничать, а все ж таки... Барыши-то пойдут немалые, все правильно... Когдя грянул бум на Уйлагыл, многие обогатились, только мы припоздали... Жаль было бы упустить второй шанс!"
   Последние сомнения оказались решающими, но вслух Помещик Клим высказал только первое свое суждение - что, мол, и ему следует потрудиться и не спешить с отъездом в "Хонгу".
   Собрались быстро - у Бориса вещи были упакованы для отъезда в "Хонгу". Но отправились в другое место.
  - Называется Маутнюрм, - объяснял Помещик Клим, когда они уже выехали на его автомобиле из города. - В переводе то ли с эвенкского, то ли с хантыйского означает: "Петля вод" или "Водный аркан". Звучит довольно зловеще, но на самом деле это очень красивое место, я его сразу полюбил. Раньше там было множество болот, но мы с компаньонами прорыли каналы, устроили запруды, нарезали участки... Можно не только ягоды выращивать, но и рыбу разводить. Для меня это самый прекрасный край на земле!
   Борис ему поверил. Он так много ждал от новой работы, настолько был уверен, что наконец-то ухватил птицу счастья за хвост, что не заметил, как водными рукавами захлестнулся вокруг его шеи Маутнюрм, что открывался уже впереди. От волнения у Бориса сперло дыхание - он ослабил воротничок. Совершенно некстати вспомнилось, как его едва не задушила в свое время занавеска, оживленная раковиной.
   А может виной просто запахи болотных плантаций? Из окна автомобиля Борис любовался сверкающими полями, которые были подобны зеркалам с отражающейся в них кровью - плавающими ягодами брусники. Потянулись заросли камыша, такие плотные, что за ними не проглядывала вода - будто зеркало, проросшее шерстью, сказал бы Илья. Встопорщенной шерстью изготовившегося к атаке зверя.
   Борис естественно ничего такого не подумал, он лишь ощутил тревогу и смятение от прочувствованных другими людьми образов.
   Облегчение он испытал только когда Литов остановился на несколько минут, чтобы размять меж пальцев метелки полыни и похвастаться перед Борисом очередным оккультуренным сортом этого растения, применяемого в сибирской кухне в качестве пряности. Борис вдохнул аромат полыни, и удушающая хватка, сжимавшая его горло, тотчас ослабла.
  - Ты плохо выглядишь, - заметил Помещик Клим. - На-ка, попробуй...
   Он дал Борису горсть ягод, схожих с виду с костяникой, а по вкусу - с ананасом.
  - Будем активнее продвигать на рынок эту ягоду - княженику, в "Хонге" ее оценят по достоинству, - рассказывал Литов. - Прозывается еще мамурой, поляникой или арктической малиной. За сезон можно снять два-три урожая. К тому же, великолепный медонос! Мне Берсенев говорил - надо будет потом расставить поблизости улья и продавать княжеский мед, бери на заметку! Если постараешься, заказы повалят один за другим... Чтобы нам расширить плантации княженики, понадобятся участки ряма - торфяного болотца, но и в дальнейшем придется подкармливать кусты торфяной крошкой, древесной щепой, крупнозернистым песком или мелким гравием слоем до пяти сантиметров...
   Борис слушал, кивал, хотя и не вполне понимал, зачем ему, торговому представителю, эти подробности, более относящиеся к крестьянскому труду. Но все же был благодарен Литову за то, что приходится их выслушивать; после Песни раковины, ужасных сомнений и зловещих теней, проскользнувших под поверхностью зеркальных вод Маутнюрм, ему приятно было сейчас опуститься на землю, окунуться в простые заботы, беседовать о подкормке кустов и урожаях. На большой высоте ведь дышать трудно, воздух там слишком разряжен...
   В самой глубине души Борис сознавал, что сделал неправильный выбор, но гнал от себя тревожные мысли, пытался не замечать надвигающейся опасности - испарения болот застилали ему глаза, а он и рад!
   Княженика была высажена на участке ряма, где попадались низкорослые сосны и березы, но дальше уже начинались песчаные гривы, поросшие густыми березовыми рощами. Дом Помещика Клима распологался на самой высокой гриве. Борис и Литов прошли по той же аллее, окаймленной голубыми елями, по которой не так давно поднимались Кир и Майя. Их тогда встретил на середине пути Килтырой Шамагиров, управляющий Литова.
  Килтырой снова появился, словно из-под земли, выступил из-за ели, как если бы нес тут караул и никуда не отлучался. Лицо управляющего приобрела на мгновение какое-то странное выражение, после того, как Литов познакомил его с Борисом и сообщил о планах, связанных с "Хонгой". Эта откровенность Помещика, кстати, не понравилась Борису - он предпочел бы, чтобы только ему принадлежали плоды будущих договоров. Он справедливо, с редкой для него проницательностью, угадал в управляющем соперника по влиянию на Литова.
   Но Борис не понимал, что Килтырой Шамагиров - это менгир, чьи корни уходят в вечную мерзлоту. Он подводный камень, о который может разбиться корабль честолюбивых устремлений Бориса.
  - Поселишься пока в гостевой комнате на втором этаже, - говорил тем временем Помещик Клим. - Между прочим, когда-то там проживала небезызвестная тебе Майя Киверник вместе с...э-э... своим спутником. Так что, я думаю, у нас все с "Хонгой" получится, не правда ли? Можно, кроме того, задействовать наши давние коммерческие и просто добрососедские отношения с пчеловодом Берсеневым, он ведь дедушка Майи. Удачно сложилось, ей-богу! Ты как полагаешь, Килтырой?
  - Сначала надо заключить договор на поставку, - ответил управляющий осмотрительно.
  - Это я беру на себя! - поспешил заявить Борис.
   Позднее, уединившись в своей комнате, Борис немного преуныл. А что, если ему не удастся договориться с "Хонгой"? Нет, здесь главное не теряться, верить в свои силы! Настоящие личности так и поступают! Он не забыл прихватить из дома пару любимых биографий известных людей и сейчас прочитал выборочно несколько глав. Перед сном позвонил матери и помирился с ней, сказал, что, наверное, пробудет в Маутнюрм долго, сколько потребуется. Мать, разумеется, не возражала, особенно когда Борис присочинил, что Помещик Клим его едва ли не за компаньона почитает.
   Утром Литов сказал:
  - Я просмотрю накопившиеся бумаги, а Килтырой покажет тебе, Борис, что мы выращиваем. Советую все попробовать на вкус. Как этот таежный чай из бадана, например.
   Помещик Клим приподнял чашку.
   Они с Борисом завтракали вместе. Килтырой тоже был тут.
  - Ты плохо спал? - внезапно поменял тему Литов, глядя на Бориса.
  - М-м, да... Какая-то птица на болотах кричала ночь напролет - жуткие звуки...
  - Это выпь, - сказал Килтырой. - Я тоже часто слышу необычные звуки с болот. И не всегда могу определить, кто или что их издает.
   Когда Борис с Килтыроем вышли из дома, хитрый управляющий произнес со смешком, кивая на статую девушку у аллеи:
  - Видишь то пятно в форме бабочки? Его оттирали уже сотни раз, но каждую ночь оно появляется снова...
   "Пытается напугать и выжить меня отсюда, - решил Борис. - Нет уж, дудки, не на того напал!"
   Однако когда Борис и Килтырой сели на специальный маленький электромобиль, вроде тех, что бегают по полям для гольфа, и тронулись в путь по полям кооператива, отношения постепенно наладились. Килтырой сыпал названиями ягод и трав, знакомил Бориса с другими фермерами, говорил о видах на урожай. К концу дня Борис был полон и другими сведениями, а также, в отличие от информации, вполне материальными плодами.
   Помещик Клим позволил Борису работать за компьютером в закутке рядом с залой для приема гостей. Сейчас Литов гостей не принимал - зала пустовала, иногда только приходил слуга натирать воском желтый паркетный пол, да сам Помещик Клим, бывало, играл здесь на рояле медленные и робкие пьесы - аккорды отдаленными, распадающимися на капли обрывками доносились до закутка. Борису, стучащему по клавиатуре, казалось, что он это он играет на рояле - Борис часто отвлекался и делал ошибки. Капающие в ушы пьесы заставляли его вспоминать почему-то школу - там по пустым коридорам во время уроков тоже гуляли призрачные аккорды.
   И в Маутнюрм он чувствовал себя так, будто опять вернулся в школу - ему предстояло доказать, на что он способен. Борис очень боялся, что потерпит неудачу. Но, к его великому удивлению, не успел он составить выгодное предложение, как из "Хонги" поступил крупный заказ. Без всякого содействия со стороны Дольнева. Конечно, Борис скрыл данное обстоятельство от Помещика Клима и выставил получение столь крупного заказа лишь своей заслугой. В кратчайшие сроки коробки с голубикой, моховкой, упаковки камышового хлеба и черемуховых пряников, бутыли с кедровым молоком и чаговой водой были отправлены на север. Борис же получил неплохие проценты от суммы сделки и похвалу Литова.
   Успех Борис отметил с Килтыроем в местном трактире, где вечерами собирались окрестные фермеры и приезжие - земледельцы с Нив и скотоводы с Дубчеса. Новичка встретили более чем благожелательно - с появлением Бориса связывались определенные надежды. Когда Литов не на шутку увлекся "Радио-Сирен", он забросил дела, о чем Килтырой не преминул насплетничать компаньонам Литова. Разумеется, управляющий поддерживал хозяйство на плаву, но ровно в той мере, которая была необходима для него самого. Казалось бы, кипучая и успешная деятельность Бориса была совсем не на руку Килтырою, но он громче всех превозносил в трактире достижения Бориса и поощрял других не скупиться на похвалы новичку.
   Успех вскружил Борису голову. Все ему нравилось: и тесный, прокуренный многолюдный трактир, и громкоголосые посетители, и мясо, копченное в дыму ольховых веток, приправленное черемшой, и шустовская рябиновка в графине, и даже этот Килтырой с такими мерзкими на первый взгляд пшеничными висячими усами под длинными иссиня-черными волосами... Неплохой вроде парень...
   Борис крепко набрался в тот вечер. Из трактира домой его вел Килтырой. Дорога пролегала по навесным мосткам над болотными плантациями. В Маутнюрм после захода солнца быстро холодало из-за большой влажности и близости Енисея. Но Борис не ощущал хлолода и еле передвигал ногами. Туман полз над мостками, через три шага ничего не было видно - только промозглая воздушно-молочная завеса. Мигали предупреждающие огоньки на веревочных перилах. Борис ни о чем не беспокоился, всецело полагаясь на своего провожатого.
   Когда Бориса начало рвать и он опустился на колени, Килтырой придерживал его за шиворот, с брезгливостью глядя, как Борис сплевывает в воду.
  - Туруй! - буркнул Килтырой презрительно на своем языке.
   Затем Борис вдруг вскрикнул и забормотал что-то. Сумрачная мысль мелькнула у Килтыроя во взгляде, его рука, удерживающая Бориса, чуть ослабла, но потом вновь напряглась - он поднял Бориса и оставшуюся часть пути до дома они проделали без приключений.
   На следующий день, отправляясь к рабочему месту за компьютером со стаканом крепкого лимонного чая, Борис встретил Килтыроя и спросил:
  - Скажи, а в здешних протоках водятся медузы?
  - Медузы? Ты с ума сошел! Мы же в Сибири, приятель!
  - Странно... Вчера мне почудилось...будто в воде плавает медуза - такое пятно зеленых спутанных нитей... оно колыхалось, растягивалось... сжималось и двигалось ко мне...
  - Вчера ты был пьян! - ухмыльнулся Килтырой и ушел.
   Борис недолго мучился над этой загадкой. Из "Хонги" пришел новый заказ. Еще крупнее предыдущего! Они решили купить практически все! Отказались только от полыни, подчеркнули несколько раз, что полынь им не нужна. Ну и ладно, не велика потеря!
   Борис уже хотел заняться оформлением заказа, но призадумался. Им опять овладело искушение. Борис поправил некоторые цифры, а точнее, повысил цена на отдельные продукты. Надо признаться, повысил совсем немного и постарался разбросать новые цены подальше друг от друга. Борис еще не решил, как ему поступить, если в "Хонге" не заметят подвоха - положить ли ему разницу в свой карман или к ногам Помещика Клима?
   В "Хонге" ничего не заметили - поступило подтверждение заказа, а вскоре перечислили и деньги. Борис пришел к выводу, что в эйфории от негаданного богатства Майя сорит деньгами направо и налево.
   Как человек, лишь недавно научившийся хитрить, Борис преувеличивал свои способности и недооценивал проницательность других людей. Ему и в голову не могло прийти, что Помещик Клим запросто может проверить деятельность своего торгового представителя. А Литов однажды оторвался от рассеянного музицирования, сел перед компьютером и тотчас заметил нестыковки в цифрах. И увидел даже то, что ускользнуло от внимания Бориса. В конце каждого заказа стояло необычное примечание за подписью Полины Приймак. Она предлагала выбрать форму оплаты - деньги или...
   Помещик Клим не поверил собственным глазам и еще раз перечитал примечание. Да, все правильно; деньги или какие-то там солнечные лучи, паутинки или прошлогодняя листва... Что за черт?! Помещик Клим не был знаком со сторой легендой о Кайгусе и подумал о Борисе: "Слава богу, что этот мошенник выбрал деньги!", но затем Литова взяло сомнение. Все же и он играл тогда на сцене, и он кое-что знает о страхе и красоте... Быть может, это условие - продолжение его загадочных взаимоотношений с "Радио-Сирен"? Но получить за тонны поставленной продукции жалкие листья или вовсе уж невесомые лучи?!.. Для Литова это было слишком.
   Когда пришли деньги, Помещик Клим обнаружил и другую нестыковку - сумма была просто невероятной! Даже если учесть, что в "Хонге" заплатили, приняв новые цены, назначенные Дольневым, и то сумма не достигала и половины выплаченной! Литов быстро пересчитал, какой процент полагается Борису - сумасшедшие деньги!
   Помещик Клим вернулся к роялю. Солнечные лучи, которые ему предлагали в оплату, совершенно бескорыстно высвечивали белые пятна на желтом паркетном полу. "Неужели я отдам такие несусветные деньги мальчишке? - размышлял мрачно Литов. - И за то, что он обманул меня! Но откуда же взялась та сумма? Сдуру, что ли, переплатили? А вдруг Борис и раньше подделывал цифры?" Помещик Клим решил наказать Бориса. "Да и с этими лучами и паутиной не все ладно, - смекнул Литов. - Как бы не прогадать мне..."
   Вскоре он выбрал, по своему разумению, наилучший вариант, который позволит и наказать Бориса, и оправдаться, хотя бы формально, за свое корыстолюбие. Он вызвал Бориса - тот поспешил к Литову с тяжелым сердцем, подозревая, что его махинации раскрыты.
   Но Помещик Клим встретил Бориса дружелюбно. Одарил сразу похвалой за новый крупный заказ.
   Борис расслабился.
   Но затем Литов, по мнению Бориса, стал темнить и юлить. Избегая смотреть на Дольнева, он говорил о важности обещаний, данных каждым из них на сцене "Красной ели", о том, что не следует забывать - мир полон загадок, в нем есть красота, но есть и страх, иногда приходится выбирать то, что другие восприняли бы с недоумением, но в конце-то концов и его намерение перебраться в сибирские болота было когда-то осмеяно и непонятно...
  - Ты помнишь, о чем ты кричал своей матери? - спросил Помещик Клим, улыбаясь смущенно и криво.
  - Да, - Борис побледнел.
  - Вот и хорошо. Значит, ты не очень удивишься...
   И Помещик Клим показал Борису те таинственные примечания. Сообщил, что за второй заказ кооператив получит оплату солнечными лучами, паутиной и листвой. Процент Борису - соответствующий. Конечно, знать об этом будут только они и еще, возможно, Килтырой, а остальным компаньонам Литов, дабы избежать скандала, выплатит причитающиеся доли из личных средств.
   Борис был действительно ошарашен. Он безропотно проглотил это сообщение. А что ему оставалось делать? Застигнутый врасплох напоминанием о Песни раковины и узах "Радио-Сирен", он не смел протестовать, опасаясь, а не изменил ли он себе за последние дни? Не погубил ли его дух стяжательства и наживы? Как же он мог не заметить примечаний? Выходит, только вмешательство Помещика Клима спасло его от верной гибели? Борис на самом деле переживал.
   Вдобавок ко всем неприятностям, у Бориса в ванной испортился водопровод. Засорился, наверное. Из крана текла зеленоватая, пахнущая болотной тиной вода. Когда проверили трубы, наткнулись на клок водорослей, схожих с человеческими волосами, что забивают иногда водосток.
   Но мучился угрызениями совести Борис недолго. Килтырой, бывший в курсе всех дел Литова, просветил Бориса и рассказал ему, что кооператив за второй заказ получил от "Хонги" самые настоящие деньги, а вовсе не листья с паутиной.
  - Ты меня просто удивляешь, приятель! - смеялся Килтырой над наивностью Бориса. - Неужели ты хоть на миг поверил, что Литов получил из "Хонги" всякую ерунду в уплату, а убыток покрыл из своего кармана? Уверяю тебя, что он просто пожадничал!
   Они стояли на мостике, беседовали, курили. Пруд был под ними чист и пуст - бруснику давно убрали, на поверхности лежали лишь несколько белых лилий в окружении плавучих листьев с зависшими над ними стрекозами. Солнце палило не по-августовски.
  - Но это же нечестно! - возмущался Борис.
  - Такова жизнь, - пожал плечами Килтырой. - Хозяева стараются обмануть нас, а мы их. Если сам о себе не позаботишься, никто не позаботится.
   Борис угрюмо молчал.
  - Могу подсказать тебе, как возместить потери, - сказал Килтырой, быстро взглянув на Бориса. - И, кстати, никого особо не обманывая. Видишь эти лилии? Каждый год после уборки очередного урожая, они захватывают все пруды и затоны, расползаются,будто зараза - никакого сладу с ними нет! Засоряют протоки - ты же видел, что случилось с водопроводом... Настоящие водные сорняки, но на них можно сделать хорошие деньги - лилии охотно купят магазины, рестораны и отели в Усть-Ключе...
  - А почему ты сам не продаешь лилии?
   Килтырой отвечал уклончиво:
  - Сейчас у меня полно других дел. К тому же, я хочу помочь тебе, утешить после удара, нанесенного Литовым, научить уму-разуму, ха-ха!.. Но самая главная причина, если признаться, состоит в том, что цветов тут на всех хватит - я же говорю, растут пуще сорняков!
  Борис поверил Килтырою.
   Потихоньку был выведен из ангара механический сборщик - острым ножом он срезал толстые подводные корневища и паковал цветы. Покупатели отыскались быстро. Килтырой порекомендовал в качестве посредника некоего Пайдугина - чудаковатого эвенка, когда-то подрабатывавшего у Помещика Клима. Потом эвенк приобрел поддержанный пикап и зарабатывал, где мог. За хлопоты брал совсем немного. Мокрые лилии были погружены в пикап и доставлены покупателям. "Килтырой прав - надо самому о себе заботиться!" - думал Борис, провожая взглядом стремительно удалявшуюся машину - Пайдугин предпочитал в Маутнюрм не задерживаться.
   Весь следующий день Борис избегал встречи с Помещиком Климом, что оказалось совсем нетрудно. Литова нигде не было видно. К завтраку он не вышел. Звуки рояля больше не доносились в рабочую каморку. Когда Борису действительно понадобился Литов, того нигде нельзя было найти.
  Особенное беспокойство доставлял тот факт, что Помещик Клим пропал именно после своей маловразумеительной и горячечной речи о загадках и обещаниях.
  - Не стоит ли поднять тревогу? - спросил Борис управляющего.
  - Зачем? С ним и раньше такое бывало, - произнес глухо Килтырой.
   Управляющего Борис тоже долго не мог разыскать. Килтырой куда-то пропал на целые сутки. Они столкнулись у главного мостка лишь под вечер.
  - Мне пришло очень странное сообщение из "Хонги", - признался Борис.
  - Что за сообщение?
  - "Т-т-ты сделал... свой в-выбор - теперь... можешь т-только п-повторять: Лес, замри... Лес, замри..." - заикаясь и спотыкаясь, ответил Борис.
   Килтырой изучающе глянул на Бориса. Губы у Дольнева дрожали, он дышал с трудом, будто до того бежал изо всех сил - в общем-то, так оно и было, Борис обегал едва ли не весь Маутнюрм, пока не очутился здесь, возвращаясь, усталый и взвинченный, в дом. Он часто озирался, ему чудилось, что кто-то наблюдает за ним из-за болотной пелены.
  - Ну и что с того? - спросил Килытрой.
  - Мне нужно переговорить с Литовым, срочно! Возможно, нам еще удастся все вернуть назад; понимаешь, мы взяли не то, что требовалось... Нам грозит страшная опасность! Э-э, да что тебе объяснять! Ты же ничего не знаешь!
   Килтырой покачал головой.
  - Кое-что я все-таки знаю. У Литова есть место, где он любит уединяться. Это бассейн в березовой роще, недалеко отсюда, за черемуховыми посадками.
  - Ты проводишь меня туда?
  - Нет! Литов не любит, когда его там беспокоят.
   Смягчившись, Килтырой взамен довольно подробно описал дорогу к бассейну под березами. Однако Борис все равно долго плутал в лесу. Березовую рощу он нашел сразу, а вот бассейн - чуть погодя, что было немудрено. Уже начали сгущаться сумерки. Беспокойно шумели кроны берез, внизу же было тихо. С наступлением темноты черные пятна на стволах берез становились чернее, а белизна коры приобретала тревожное призрачное свечение.
   Вначале Борису показалось, что бассейн полон не воды, а травы - белая плитка обрамляла вытянутый прямоугольник какой-то зелени. Но оказалось, что это не трава, а вода, затянутая ряской, спутанными водорослями и чем-то еще. Запах стоял мерзкий, болотный. Воду тут, вероятно, не меняли уже давно.
   Неожиданно Борис догадался, почему никто не может найти Помещика Клима. "Он здесь - подумал Борис. - Утонул в бассейне. Вот откуда этот запах и проклятая зелень! Наверное, подскальзнулся, упал и захлебнулся". Догадку подтверждал и пастушеский рожок из бересты, лежащий сиротливо на краю бассейна. Очевидно, выпал из кармана Литова, когда тот бултыхнулся. На плитке остались и перепачканные землей с тиной следы пальцев - грязные разводы, свидетельствующие об отчаянной борьбе за жизнь. "Он успел вынырнуть, - реконструировал Борис ход событий. - Пытался ухватиться за бортик, но ему помешала судорога или он потерял сознание..."
   Тело надо было вытащить. Борис подобрал березовую жердь подлиннее и сунул ее в самый центр бассейна.
   За одно мгновение зелень взволновалась, закрутилась, взвихрилась. Эта болотная зелень обернулась волосами прекрасной девушки по имени Оксана Сверкан, рассыпанными по всей поверхности бассейна. Девушка оборотилась резко к Борису и схватила жердь. Все произошло за доли секунды.
   Она вынырнула.
   Улыбнулась.
   Тонкие ледяные пальчики уцепились за жердь.
   Кожа у Оксаны очень бледная - просвечивали кровеносные сосуды - и мерцающая. Вода стекает из ушей и носа. По густым влажным волосам с прилипшими травинками гуляют водные насекомые. Голову украшает венок из белых лилий. Серые глаза с горошинами зрачков смотрят, не мигая. Черты лица неуловимым образом изменились - так бывает, если направить на человека яркий луч света.
   Борис не успел и ойкнуть, как Оксана дернула жердь на себя. Растерявшись, он не выпустил древо из рук и кувырком полетел в воду. Зелень сомкнулась над ним. Сразу же Борис достиг дна бассейна, оттолкнулся и попыл вверх.
  Ошеломленный, он барахтался, пытаясь пробиться к воздуху. Но тяжелые роскошные волосы Оксаны, которыми она так гордилась, не пускали его, опутывали, связывали, душили, отнимали и без того малые запасы кислорода. Попытки Бориса пробиться наверх, смешили Оксану - ей действительно было щекотно. Они хихикает, кружится в бассейне, глядя на то, как то здесь, то там вздымаются ряска и тина - это Борис бьется и задыхается под водой, теряя последние силы.
   Наконец, всякое волнение на поверхности улеглось. Борис тихо опустился на дно, где уже давно лежит умиротвореный Помещик Клим - в одежде. Значит, и вправду не искупался, а был атакован тотчас, едва появился у бассейна под березами.
   Оксана Сверкан вылезает из бассейна. Ее зеленые густые волосы медленно подбираются, высыхая и уменьшаясь в объеме. Убывает и вода, впитываемая тяжелыми прядями. Когда Оксана зашагала по траве прочь от бассейна, обнаружилось диковинное явление - воды в бассейне осталось на самом донышке, а два тела исчезли вовсе.
   Приблизившись к высокой березе, Оксана ловко, изгибаясь всем телом и растопырив руки-ноги, подобно юркой ящерке, вскарабкалась на дерево. Села на ветку, вытащила костяной гребень, украшенной затейливой резьбой, и принялась расчесывать подсыхающие волосы. Морщилась иногда и вычесывала кровавые ошметки, стряхивала их вниз. Скоро волосы были очищены и приведены в полный порядок.
   Оксана Сверкан дует на зубья гребня и напевает красивую нежную мелодию.
  
   ГАЛЕРЕЯ 20
  
   Если раньше Влас Калашников хотел приобщить сына к управлению компанией, не желая оставлять наследство чужим людям, то с недавних пор у президента "Ёган продукт" появились и другие мотивы. Решимость его лишь укрепилась после всех событий, связанных с получением Майей небывалого наследства.
   Чем более он углублялся в собственное расследование темного этого дела, тем крепче убеждался, что уже давно сам является частью некоего плана, задуманного кем-то другим, и нет нужды долго гадать, кто использует Власа Калашникова, отца-основателя Усть-Ключа. Снова и снова он перебирал донесения многочисленных информаторов, но даже отдаленно не представлял, что ему делать - лишнее подтверждение того несомненного факта, что и он есть рядовой участник событий, проистекающих из неведомого центра, называемого Галереи. Он виделся Калашникову в образе какой-то сложной, но гармоничной структуры, наподобие пчелиных сот. Так хотелось ему разрушить эту сладостную паутину, но он понимал, что в ответ подвергнется атаке разгневанных пчел!..
   Момент истины наступил, когда Калашников, закончив обычные для него вечерние посиделки над последними донесениями, покинул, наконец, кабинет и остановился на верхней площадке здания, ожидая лифт. Миллиардер подошел к прозрачному ограждению и оглядел сверху просторный вестибюль. Увидел сначала, конечно же, статую богатыря Ёгана - тот протягивал руку над мозаикой, украшавшей пол. Нехитрый узор из кусков разноцветного мрамора, яшмы и малахита изображал стилизованный план города. План очень походил на кусок медовых сот. Калашников только сейчас это заметил. "Ах, вот какой кусок ты намерен у меня отхватить!" - подумал он, начиная преисполняться глубинной яростью.
   Как же он вовремя не сообразил!.. А все потому что отвлекался на второстепенные задачи. Например, на попытки не допустить Майю Киверник к богатству. Зачем? Наверное, просто мстил, уязвленный ловкостью Торева, который перехитрил его - признанного мастера интриг и хитроумных комбинаций. Миллиардер действовал будто загнанный зверь, который вертится в западне элементарных причино-следственных цепочек; Кир Торев - его давниий враг, он вредил Калашникову еще в комитете, не допуская "Ёган продукт" к землям, богатым нефтью, газом и, вероятно, каким-то новым видом энергии, потом Кир покупает участки у озера Холой, исчезает неизвестно куда и передает все своей любовнице Майе - значит, надо мешать ей всеми возможными способами.
   Но упорства Калашникова хватило ненадолго - хваленые юристы, точно сговорившись, отказывались ввязываться в это дело, несмотря на то, что и зацепок-то было предостаточно, и деньги Калашников сулил хорошие.
  - Почему, почему? - сердился он, допытываясь ответа у юриста, прибывшего из Москвы - женщины сухой и прагматичной, известной своей беспринципностью и въедливостью.
   Они тогда сидели поздно вечером в его кабинете; президент компании за столом, заваленном невероятными донесениями, а женщина, испуганная до смерти, сидела напротив, сама на себя не похожая - тряслась и кутала горло в толстый шарф ядовито-желтой расцветки.
  - Господин Калашников, я... я бы... - отвечала она, - клянусь, я бы не допустила эту девчонку к деньгам, но я не могу... не могу работать, когда ночью ко мне приходит существо с лунным диском вместо лица, в тунике и с женской грудью... целует меня до исступления... и...и прочее, а наутро я просыпаюсь с куском льда во рту, голая и замерзшая!..
   "С ума сошла, идиотка" - подумал Калашников и только укрепился в своем мнении, получив позднее сообщение, что столичная юристка была замечена в сомнительном заведении для женщин с нетрадиционной ориентацией - прежде застегнутая на все пуговицы и поглощенная лишь работой, она танцует ночи напролет с представителями своего же пола.
   Эпизод странный, дикий, но значимый - впервые после исчезновения группы Валавина могущественный президент компании почувствовал, что теряет контроль за ситуацией. А мог бы насторожиться и раньше! "Вот старый дурень! - ругал себя Калашников, спускаясь на лифте и глядя на богатыря Ёгана. - Воображал, что я - это ты! Но не разглядел за деревьями леса! А Усть-Ключ- это мое дерево, мое!.. Моя программа, которую я выполнил: дерево, дом, сын... Да, сын! Только сына у меня еще не отнял Кайгус!"
   Но где Илья? Осталась только тень, мелькающая в коридорах особняка. И вместе с тем возможно это его, Калашникова-старшего, последняя надежда. Сыну через любовь к Полине удалось проникнуть в стан врага, на ту сторону, он видел лес... Быть может, пришло время для иного бизнеса, где учитывается не только внешняя, но и внутренняя форма? Новое веяние, вполне подходящее для нашего чудесного города. Прибыль тут не поддается никакому исчислению, а цена провала - жизнь. Он, Влас Калашников, староват для столь кардинальных перемен. Наверное, и впрямь пора передать руководство Илье? Не сразу, конечно - постепенно.
  Калашников не признавался даже себе, что не от руководства он отказывается, а лишь передвигает сына на первую, самую опасную линию большой охоты, а сам отходит назад - не из скромности, а из соображений безопасности.
   "Однако необходимо еще кое с кем разобраться" - решил Калашников, выходя из здания и усаживаясь в лимузин. Шофер по привычному маршруту двинулся к Ремезовскому мосту.
  - Куда едешь? - спросил, очнувшись, миллиардер.
  - Домой.
  - Поворачивай к Дальним Соснам! Нужно навестить Мальсагова.
   Слоеный пирожок дома архитектора напоминал стопку ломтей пережженного хлеба - из такого, впрочем, пекут пирожные. Но окна дома были темные, безжизненные - крем с этого дома кто-то уже слизнул, не побоявшись поранить язык об елочку во дворе.
   Калашников вовремя приметил, что дверь незаперта. Тронул ее, вошел и остановился. Не воры ли в доме? Может позвать шофера? Но внутри беспорядка не наблюдалось, не похоже, что тут хозяйничают грабители. Вот только толстая, обитая железными полосами дверь в подвал была распахнута настежь - ее внутреннюю поверхность покрывали глубокие порезы и царапины.
   Не без осторожности Калашников начал спускаться в подвал. Он едва не подскользнулся на каменных ступеньках - со звоном и подскоком покатились пустые бутылки к мерцающему голубой подсветкой карьеру, на краю которого сидел человек. Это был архитектор Лев Мальсагов, абсолютно трезвый с виду и сосредоточенный. Могущественный президент корпорации "Ёган продукт", миллиардер Влас Калашников тоже был вхож в круг его раздумий, поэтому Мальсагов не прогнал его.
  - Что ты здесь делаешь? - спросил Калашников.
  - Принимаю гостей. Но они запаздывают.
  - Честно говоря, я к тебе не собирался...
  - А я ждал не тебя, - усмехнулся Мальсагов и отпил прямо из бутылки.
  - Да? - высокомерно удивился Калашников. - А кого?
   Мальсагов не ответил.
  - Хотя ты меня и не ждал, а все же нам придется серьезно потолковать! - заявил Калашников. - Ты помнишь... о самом начале, когда мы с тобой только приступили к проектированию города? Смотрели на карты, выезжали сюда, изучали местность...
  - О да! Пора цветения черешни... - тихо произнес архитектор.
  - Какой еще черешни?
  - Я о своем, не обращая внимания.
   Калашников походил вдоль края, остановился за спиной Мальсагова и спросил:
  - Ты знал Кира Торева раньше? До строительства Усть-Ключа?
  - Да, - просто ответил Мальсагов.
  - Почему?! - заорал Калашников так, что эхо заметалось под сводами подвала. - Почему ты не сказал мне, мерзавец? Ты с ним с самого начала был с ним в сговоре, да?!
  - Ты не понимаешь, - произнес Мальсагов почти ласково. - Мы ни о чем с ним не договоривались. Он вообще не признает сделок.
  - А это что? - Калашников вытащил свой портсигар - дорогой, любимый, серебряный, с выгравированной на крышке схемой города. - Видишь? Тебе это что-нибудь напоминает?
   Мальсагов глянул и ответил не сразу.
  - Кроссворд.
  - Что?
  - Тебе это, может быть, неизвестно, но при работе над проектом Усть-Ключа я старался воспроизвести крестовидную основу кроссворда, мне это показалось довольно необычным и удачным решением... Помню, что я подобрал с земли какой-то обрывок, листок из сборника кроссвордов - принял за подсказку судьбы. Я тогда был в саду у друга, стояла золотая дымная осень, я подумал: "Сейчас все листья желтые, красные, увядающие, лишь этот - белый, пусть же на нем будет написана история Усть-Ключа!"
   Калашников, пораженный признанием архитектора, задумался, не отрывая сумрачного взгляда от схемы.
  - Я и понятия не имел, - пробормотал Калашников, ногтем прочерчивая линии на портсигаре. - Кроссворд, надо же! Пустые клеточки, цифры и буквы, горизонталь и вертикаль... Почему же я никогда этого не замечал? Сколько раз сам баловался кроссвордами...
  - Схема эта всегда представлялась мне как развернутая формула, - продолжал архитектор. - Тут есть и буквы, и цифры, ты сам только что сказал. Мы с тобой выстроили лишь каркас, а заполняют пустые клеточки пусть другие - до недавнего времени я и не догадывался, что и мы живем в Усть-Ключе, а следовательно тоже обязаны заполнить клеточки, найти пересечения своих горизонталей и вертикалей.
  - Но это же мед! - закричал Калашников, хватая архитектора за плечо. - Смотри, смотри! Это же медовые соты! Разве не похоже?
   Мальсагов застыл, глядя на схему, потом закрыл глаза, отхлебнул из бутылки, качнулся вперед, чуть не свалившись в карьер.
  - Да, и мед тоже... - подтвердил архитектор. - Все правильно! Ты не замечал, что это кроссворд, а я, что передо мной сладкие соты... Мы оба слепцы! А еще точнее, мы были просто орудиями, ничего не понимающими инструментами в его руках... О-о, эти руки демиурга! Они слепили всех нас; кто-то оказался иглой или ножом, а кто-то не более, чем горшком!
  - Что ты несешь! - рассердился Калашников.
  - "Из ядущего вышло ядомое; из сильного вышло сладкое"! - провозгласил Мальсагов торжественно. - Он сказал мне это давным-давно...
  - Ты напился!
  - Нет, - покачал головой Мальсагов.
   И он рассказал Калашникову историю из своего детства - историю, которую уже слышала Майя.
  - А-а... - протянул глухо Калашников, тоже глотнув вина, когда рассказ был окончен. - Все гораздо хуже, чем я предполагал! Он и нас заставит разыгрывать какую-нибудь фантасмагорию...
  - Она уже началась, друг мой. И Усть-Ключ возник до того, как был построен. Я не удивлюсь, если узнаю, что где-нибудь далеко-далеко в пустыне является его мираж...
  - И в тайге тоже, - кивнул Калашников. - Я видел Усть-Ключ еще до того, как он был построен, но это случилось не в пустыне, а в тайге, на окраине небольшого сибирского городка... Я спал в жалкой гостинице, мерз под шубами... и мне приснился Усть-Ключ - прекрасный, недостижимый... Он вырастал на горизонте вместе с лучами солнца, из города навстречу мне бежала девочка... я не мог разглядеть ее лица, мешало яркое солнце... Но я хотел подхватить ее, когда видение исчезло, растаяло... Я проснулся и подошел к окну, там был только лес... Усть-Ключ был скрыт в лесу, словно Китеж-град. Потом, утром, я пил чай, и мне явлено было знамение, которое решило мою судьбу - то же окно, но уже покрытое морозными узорами - приглядевшись, я признал в этих узорах очертания города из моих снов.
  - Ну и как? - спросил бледный от вина и волнения Мальсагов.
  - Что как?
  - Каково это - жить в мечте? Влас, мы же постепенно забыли, что живем здесь, а Кир напомнил всем нам об этом. Остальным-то полегче будет... У них цель пространственная или временная, а у нас такая, что страшно и подступиться! Была бы другая, к которой надо стремиться, всего лишь шагая и шагая, так взял бы посох и пошел без оглядки, как очарованный странник, пусть даже конский волос натолкают в порезы на ступнях! Идти и идти, чтобы ноги в кровь и железные сапоги были бы стоптаны! Но нам некуда идти. Мы живем в мечте, мы уже здесь, обитаем на горизонте! Понимаешь? Надо идти дальше - по вертикали, а у кого сил на это хватит? Полина Приймак поняла это одной из первых, и Кайгус помог ей. Создается впечатление, что все наши сроки выходят, открываются некие таинственные врата... Ты слышал по радио ту новую композицию - "Чарусу"? Божественная музыка! Кайгус собирается с силами, поднимает свои знамена. Он только знает - каково и зачем жить в великой стране Хиргиз!
   Мальсагов замолчал - у него опять пересохло в горле. Архитектор сделал большой громкий глоток. Неподвижная вода карьера родила нежный отзвук над голубым сиянием.
  - Да, я понимаю, - отозвался Калашников. - Я потому, кстати, не разрешал давать здесь какие-либо названия в честь моего имени.
  - Почему?
  - Не желал соперничать с местными исконными названиями, тайным содержимым этих недр и лесов. Оставьте мне материальное, а на карте пусть уж будут Пенда, Ремезов, Новицкий, Стеллер и другие достойные. Во первых, все они давно мертвы и навредить им затруднительно, а во вторых, я не думаю, что Кайгус не уважил бы сих людей и не признал бы их права на имена в этом городе. Я же хочу еще пожить... И не только пожить, но и побороться за свой Усть-Ключ! Да, побороться!
   Калашников снова принялся расхаживать вдоль карьера. Ему попалась бутылка, которую он едва не отправил пинком в карьер, но сдержался.
  - Что такое? - спросил Мальсагов устало.
  - "Cote-Rotie" из Вьенна, - ответил Калашников, нагнувшись и разглядывая этикетку. - Хм, отличный выбор для депрессивной попойки!
  - 27-ая ступенька, - меланхолично заметил Мальсагов. - Я выпил "Cote-Rotie" на 27-ой ступеньке... Ты столкнул бутылку с ее законного места, когда подскользнулся на лестнице. Путь от подвальной двери до карьера занял у меня огромное количество времени и вина. Беда только в том, что я совершенно не пьянею... А надо бы захмелеть... до прихода гостей.
   Миллиардер его уже не слушал. Он готовился к схватке - пора заканчивать с пустыми разговорами.
  - Я не могу, подобно тебе, просто сидеть и ждать, попивая вино, даже очень хорошее вино... У тебя, Лев, нет семьи, ты сирота сызмальства, а для меня Усть-Ключ - семья... жена... и эту жену я никому не отдам, как и сына! - по челу Калашникова пробежала тень. - Скверно, однако, то, что и у Кира семьи нет, он неуязвим... Хотя постой-ка! У него же есть Майя, да и тетя родная, верно?
  - Екатерина Варкова, - подсказал Мальсагов. - Но ты... неужели ты собираешься навредить им? Я тебе не позволю!
   Он сделал попытку подняться, но безуспешно. Калашников смотрел на него с жалостью.
  - Успокойся, храбрый Лев. Я все-таки отец-основатель города, а не бандит с большой дороги! Вредить семье Кира я не собираюсь, лишь хочу использовать некоторые рычаги воздействия - их у меня гораздо меньше, чем у господина Торева...
   Миллиардер запахнул плащ, бросил небрежно:
  - Будь здоров!
   Архитектор заворочился, пытаясь встать на ноги, но затем буркнул: "А-а, все равно у тебя ничего не получится!" - непонятно было, к кому относится замечание.
   В свой особняк Калашников возвращался повеселевший. "Я нашел мягкое подбрюшье зверя!" - думал миллиардер. Дома сразу же велел позвать Илью. В ожидании сына вышагивал по комнате, украшенной коллекцией африканского оружия и чучелами животных, привезенных с сафари. "Грандиозная будет охота!" - думал Калашников.
   Илья подошел нескоро. Был нарядно одет, щедро надушен, блестели недавно вымытые и стянутые в хвост волосы. Но по-прежнему не выбрит. Он слегка покачивался на носках и что-то напевал под нос.
  - Опять у тебя эта дурацкая щетина! - сказал Калашников угрюмо, поигрывая ножом для разрезания бумаги.
  - Новое поветрие, - миролюбиво ответил Илья. Настроение у него явно было прекрасное.
  - Ты куда собрался?
  - В клуб. Сегодня вечером там праздник - Майя Киверник проводит презентацию "Хонги".
  - Да что ты говоришь! - удивился Калашников. - Очень кстати она это затеяла...
   Он подошел к сыну, осторожно и ласково взял его за лацкан модного пиджака, чуть потрясая его каждый раз, когда хотел придать своим словам больше убедительности.
  - Ты помнишь наш уговор, наш план насчет лесных участков?
  - Да, но я... я думал, что все в прошлом.
  - Нет, - зловеще улыбнулся Калашников. - Все только начинается! Я всегда говорил, что побеждает не сильнейший, а упорнейший. Мы не отступимся, Илья. У нас собираются отнять наш Усть-Ключ, город, в котором заключена душа твоей матери, Илья... Мы должны отстоять город - пусть шансов немного, но тем прекраснее борьба, не этому ли я тебя учил?
   С момента, как Калашников упомянул о матери, Илья вдруг обмяк, слабость охватила его, он был заворожен голосом и взглядом отца.
  - Ты знаком с Майей, это хорошо, - втолковывал сыну Калашников. - Через нее мы нащупаем слабые места Кира. Поухаживай за ней, вскружи голову, ты же умеешь! Она, конечно, сейчас богата, но психику так быстро не переделаешь - она будет польщена вниманием Ильи Калашникова! Ах, так жаль, что мы не додумались вручить ей корону, но кто же мог знать тогда!..
  - Отец, я люблю Полину, а не Майю.
  - Полина, Полина!.. В свое время флирт с ней тоже был полезен, но ситуация изменилась - теперь ближе остальных к нашему врагу Майя, а не Полина, неужели ты не понимаешь?
  - Это ты ничего не понимаешь!
  - Наивный!.. Полина не любит тебя, использует точно так же, как я прошу тебя поступить с Майей! Но мы лишь обратим против них собственное их оружие!
   Удар был болезненен. Илья и сам чувствовал, что Полина не любит его, а лишь выполняет неведомые приказы мойе Кайгуса. Не единожды Илья был готов сорваться, разорвать всякие отношения с Полиной, даже отомстить ей - жестоко страдало его оскорбленное самолюбие былого покорителя женских сердец. Но любовь многое превозмогает. И однако же доводы отца били точно в цель.
  - Слишком опасно, - сказал Илья. - Ухаживать за возлюбленной Кайгуса... Он меня просто уничтожит! Да и Майя совсем другая, не та, что прежде...
  - Конечно, опасно, - мигом согласился Калашников. - Но я потому и прошу тебя о помощи, так как наслышан о твоих способностях вести ни к чему не обязывающую любовную интригу - легко, играючи, изящно, намеком, созданием атмосферы, настроения... Так, чтобы и твои чувства не пострадали, и Кайгус был бы обезоружен... Подумай! Каков роман, а? Такого у тебя еще не было и не будет! Опасность тут сродни пряности, а цели, Илья, самые благородные. На кон поставлено все, речь идет не просто о лесных участках, очередной прибыли, а о смысле моей жизни, твоей! Не вдох, а выдох... И это ли не лучшее вступление в зрелую пору? Если мы выиграем эту схватку, ты по праву, полному своему праву получишь "Ёган продукт" и весь город - дерево, которое я посадил и вырастил...
  - Тебе надо просить о помощи Сашу Векслера - это он влюблен в Майю.
  - Но моего сына зовут не Саша Векслер, а Илья Калашников!
  - Притворяться, шпионить за юбками, служить доносчиком - ты это называешь приобщением к семейному бизнесу?
  - Илья, ты не доносчик, а самая последняя моя надежда! Разве ты не видишь, что приходит новая эра? Можно потерять или получить не только внешнее, но и внутреннее... Я для этих игр староват, мне не справится в одиночку. Помоги своему отцу...
   Илья молчал, придавленный и воодушевленный громадностью стоящей перед ним задачи. Кому доверять? Во что верить? Вожделенное состояние атараксии гибло, раздираемое и отцом, и Кайгусом. В душе Ильи жила любовь к Полине. Мелькали лунные тени, звучала неземная музыка, восточные сладости слепляли губы, молоко кисло в желудке, кулон с Монинг-Тумп тянул к земле.
   Не говоря ни слова, Илья вышел из комнаты.
   Калашников-старший был доволен. Он следил из окна, как Илья садится в машину и отъезжает, направляясь к мосту через Вортолнут. Потом миллиардер сел за стол и сделал несколько важных звонков. То, что ему сообщили, еще более подняло его настроение. Он тщательно вымылся, как Илья до него, и улыбнулся своему отражению в незапотевающем зеркале, которое заменило то, что проросло шерстью.
   Шофера он оставил дома и взял не лимузин, а менее приметную машину. В городе свернул на Чалдонскую улицу и остановился у магазинчика "Промысел". Внутри уже не было покупателей - результат телефонных переговоров миллиардера.
   Калашников вошел в магазинчик, и к нему тотчас подбежали директор и старший продавец. Первый глянул на часы и сказал: "Уже скоро". Второй вручил миллиардеру фирменный пакет с проступавшими кровавыми пятнами. Потом директор вернулся в свой кабинет, а продавец занял привычное место за прилавком. Калашников же отшел к витрине изучать зайцев и диких уток, обложенных маринованными вишнями и кислым брусничным вареньем.
   Спустя несколько минут в магазинчике появилась Варкова - тихо, робко, с видимым облегчением обнаружив, что в "Промысле" почти никого нет. С поры исчезновения Кира она избегала показываться без нужды на людях, но не могла отказаться от посещения любимого магазинчика. Здесь к ней привыкли, время ее визитов было известно с точностью до минуты.
  - К сожалению, у нас закончилась медвежатина, - услышал Калашников разговор продавца с Варковой. - Увы, последнюю порцию купили буквально перед вашим приходом.
  - Ох! - разочарованно произнесла Варкова, не смея возмущаться, хотя предварительно ей клятвенно обещали оставить последний кусок медвежатины.
   Она подозревала, что заветную вырезку у нее увел тот высокий представительный господин, что сейчас изучает витрину. Признав в нем миллиардера и президента "Ёган продукт", она испугалась, а когда он двинулся решительно к ней, едва не ударилась в постыдное бегство.
  - Мадам, не огорчайтесь, - остановил ее Калашников. - Я с удовольствием уступлю вам этот кусок.
  - Что вы!.. Зачем? - смущенно пробормотала Варкова.
  - Примите в подарок вместе с... - Калашников выдернул из стоящей на витрине вазы несколько ирисов. - Вместе с цветами.
   Варкова приняла и цветы, и мясо.Сверток был довольно тяжелый, и Калашников вызвался помочь донести его до дома.
  - Я на машине, - сказал он, распахивая дверь магазинчика.
  - Нет, нет, я лучше пешком... - лепетала Варкова.
  - Поздно, - улыбнулся Калашников. - Я уже признал вас, мадам Варкова. Не пугайтесь, мы в одинаковом положении. Я тоже не могу пройтись по улицам спокойно. Такова уж наша доля! Но вы не волнуйтесь, я доставлю вас домой - никто вас не обидит.
  - Спасибо, - ответила Варкова, покраснев будто маленькая девочка.
   Манеры Калашникова, его солидная внешность, обходительность и галантность произвели на нее впечатление. Уже давно она не испытывала мужского внимания. Ее привлекали красивые морщины на лбу Калашникова - свидетельство ума, и у рта - доказательство твердой воли, но также и мягкого сердца, способного страдать. Любопытно, что и Калашников тоже, совершенно неожиданно для самого себя, нашел Варкову очень даже привлекательной женщиной. Она сохранила девичью стройность, а глаза были очень выразительные, отвечали на каждое переживание - свое и чужое. "Может быть, мне и не надо будет притворяться, - думал миллиардер, крутя руль и ни на секунду не прекращая оживленной светской беседы. - Не женится ли и впрямь на ней, а? Породнюсь, ха-ха, с самим Кайгусом - неплохая будет сделка!"
   Он рассмеялся внутренне этому дикому предположению. Пока только рассмеялся. Но догадывался, что еще вернется к нынешним своим мыслям.
  Они оба немного обманывались насчет друг друга. Калашников видел в Варковой добычу, но и сам был при этом преследуемой добычей, а также и охотником. Роли были розданы, и по праву отца-основателя города Калашников примерял то одну маску, то другую, путал их и немного терялся. Варкова же всегда была рада обманываться, но у нее был могущественный родственник.
   После того, как Калашников уступил ей кусок медвежатины и довез до дома, невозможно было не пригласить его на ужин.
  - Охотно соглашусь, - ответил Калашников.
   Миллиардер даже подсобил Варковой с готовкой. Снял пиджак, засучил рукава, разделал мясо и нарезал овощи. Потом в ожидании жаркого рассматривал всяческие безделушки на полках в гостиной с интересом куда более искренним, чем витрины "Промысла".
  - А это что? - Калашников показал на костяную фигурку человечка, шагающего со стрелой в руке.
  - Подарок, - ответила Варкова с оттенком грусти. - Муж прислал незадолго до гибели. Честно говоря, не знаю, что означает эта фигурка.
  - Вы любили мужа, да? - помолчав, спросил Калашников.
  - Любила, очень. Только не всегда понимала.
  - Моя жена тоже давно умерла. Ее я тоже любил, но не всегда понимал.
   Варкова сочувственно сжала его локоть, затем, чуть поколебавшись, принесла какой-то пожелтевший, истрепанный, густо исписанный листок.
  - Смотрите, это последнее письмо моего мужа, - сказала она. - Я потеряла его много лет назад, расстроилась ужасно! И вдруг мне приносит его один замечательный мальчик, Саша Векслер.
  - Саша Векслер, - повторил Калашников.
  - Да. Кстати, он, я помню, также почему-то сразу заинтересовался той фигуркой со стрелой... Н это пустое! Вы представляете, оказывается, я дура, засунула письмо мужа в книгу, которую потом попала в университетскую библиотеку. Там ее и обнаружил Саша. Мало того, что письмо вернулось ко мне, так оно, вдобавок, облегчило ребятам поиски Красноярска-Х, где работал мой муж...
  - Я наслышан об этом походе, мой сын был в поисковом отряде.
  - У вас есть сын, какое счастье!.. И вы не побоялись отпустить его... в лес?
  - Конечно, боялся, но Илья у меня упрямый парень. Да и опасности никакой не было. Красноярск-Х уже много лет стоит разрушенный. Там никого не было, кроме...
  - Кроме моего несчастного мужа! - печально закивала Варкова. - Говорят, он добровольно обрек себя на заточение, прятался там... в тайге, под землей. Я этому не верю! Его предали, замуровали, бросили умирать те страшные люди в погонах, авторы проекта, высшие чины, вот они-то и есть настоящие чудовища! - Варкова всхлипнула. - Мне так никогда и не добиться правды, я никогда не узнаю, как на самом деле погиб мой муж!
  - Я обещаю вам, что сделаю все в моих силах, использую все свои связи, чтобы наказать виновных и добиться справедливости! - с жаром вскричал Калашников.
  - Вам я верю, - сказала Варкова, утирая слезы.
   Они славно поужинали. Пригубляя вино, Калашников вспомнил Мальсагова и усмехнулся. Все складывалось просто замечательно.
  - Почему вы так странно на меня смотрите? - вдруг спросила Варкова.
   Калашников вздрогнул, но быстро нашелся.
  - Я догадываюсь, чьи черты собирался придать ваш муж статуе коры...
  - Да? Чьего же?
  - Ваши.
  - Вы действительно так считаете?
  - Да, - солгал Калашников.
  
   * * * * *
  
   Долгое время спустя гибели мужа Варкова жила в Красноярске - обычном, не помеченным крестом. А потом был звонок младшей сестры - Марии, неожиданный и провокационный, как все ее звонки.
  - Я сейчас в этом новом городе - Усть-Ключе, ты про него, наверное, слышала, - щебетала она. - Слушай, это что-то потрясающее! Я даже не предполагала, что тут, среди тайги, найду такое чудо - город, растворившийся в лесу! Его кварталы разделены настоящими чащобами, косули выходят на тротуары, певчие птицы садятся на подоконник, воздух...ммм...божественный! Переезжай сюда, а? Я сразу подумала, что здесь ты встряхнешься, воспрянешь духом, начнешь новую жизнь...
   "А почему бы и нет?" - подумала Варкова. Слова младшей сестры всегда обладали для нее редкой убедительностью. Сначала она, разумеется, съездила в Усть-Ключ на разведку, чтобы просто присмотреться к городу, но вскоре перебралась в новый город насовсем. Новая жизнь в новом городе - разве не логично? Свежий лесной воздух, прогулки, театр и книги - вот что, по мнению Варковой, должно было отныне скрашивать ее тихую, размеренную жизнь в Усть-Ключе, который ей сразу полюбился. Компенсация, полученная после гибели мужа, позволила устроиться с относительным комфортом.
   Она и представить не могла, что найдет здесь и свое счастье. Вероятно, все началось с приезда Кира, ее племянника, сына Марии - ей единственной из трех сестер удалось завести ребенка. Следует правильно понять чувства Варковой. Она так привыкла к полупризрачному существованию своей странной родни, что появление живого, осязаемого, внимательного, интересного и по внешности, и по взглядам племянника восприняла словно праздник, нечаянное дополнение к своей половинчатой жизни, подтверждение того, что она все-таки существует на этом свете! В чем иногда сомневалась, бродя по Усть-Ключу... Но Кир Торев материализировал то, что доселе было чересчур смутным, болезненно расплывчатым, будто нереализованные мечты.
   Любовь племянника к Майе только укрепила Варкову в ее предчувствии чуда, а невероятные события, этой любви сопутствовавшие, окончательно убедили восторженую тетю в волшебной непредсказуемости жизни. Конечно, она радовалась, прежде всего, за Кира и Майю, а для себя ничего не ждала, но в глубине души была готова к любому повороту событий. Любому, но не столь ужасающему, как облава на "Хонгу" и исчезновение Кира.
  Она была ошелмлена, потрясена, даже неожиданное богатство Кира не поразило ее так, как нелепые обвинения в адрес племянника и чудовищные слухи, будоражившие город. Для собственного успокоения она посчитала, что все произошедшее - следствие давнего противостояния Кира и врагов "зеленых".
   Ночной звонок Кира ободрил ее.
  - За меня не беспокойтесь, - говорил он. - Пока я должен скрываться, но я вернусь...
  - Ох, Кир, я рада, но, возможно, звонить тебе тогда мне опасно...
  - Пустяки! Повторяю, не волнуйтесь понапрасну, доверьтесь мне... Я знаю все наперед, ситуация под моим полным контролем, верьте мне...
   Варкова верила. И когда миллиардер Калашников проявил в отношении ее явные знаки внимания, она тотчас вспомнила о сказке, привнесенной в ее жизнь племянником, и подумала - а вдруг теперь ее очередь? Благодая Усть-Ключу и Киру она начала возвращаться к жизни, так может, благодаря Усть-Ключу и Киру, она познает, наконец, счастье? Ведь именно из-за Кира ее скромная персона стала известной президенту "Ёган продукт"! Она усматривала мистическое совпадение в том, что ею увлекся отец-основатель города, а магазинчик "Промысел" сделался местом двух приятных знакомств - сначала с мамой Майи Киверник, а потом и с Калашниковым.
   Однако Варкова боялась, что случившиеся - лишь прихоть скучающего миллиардера или даже смертельно опасная игра, способ подобраться к Киру. "Ну что ж, - успокивала она себя, - а может, и способ Кира подобраться к Калашникову, помириться с ним, наладить контакт..." Бедная тетя и не подозревала, насколько близка к истине в своих предположениях.
   На следующий день после ужина Калашников пригласил Варкову прогуляться по парку у Сенебатова лба. "Проникнуться дыханием осени", - как он выразился.
  О сень и вправду ощущалась в городе, но только дыханием. Река чаще по утрам расползалась в обе стороны холодным туманом. Воздух становился прозрачнее, а звуки отчетливее. Запах вечной мерзлоты, поднимавшийся к поверхности, смешивался с ароматом перезревших ненайденных грибов, желтеющего мха и затвердевших ягод. Оживленно сновала лесная живность, из числа тех, кто запасается на зиму. С ними соперничали дети, сбивающие с кедровых деревьев орехи - слышались крики и смех.
   Калашников поспешил увести спутницу подальше от шумного и многолюдного кедровника, предпочитая общество юрких ежей и белок, которые провожали степенно прогуливающуюся пару взглядом глаз-бусинок, шевелили усиками и возвращались к своим делам.
  - Осень хорошо отдыхать в Венеции, - говорил Калашников. - Ты не была там, Катя? Позволь, будем уже на ты, хорошо? Так вот, летом в Венеции жарковато, да и вода цветет, но осенью здания из-за холода и влаги приобретают особенную сказочную воздушность и легкость! Венецию я люблю не меньше Усть-Ключа, - Калашников задумался и продолжал: - Да, они чем-то похожи. Венецию тоже в какой-то степени можно назвать придуманным городом - что для нас тайга, для венецианцев - море. Дворцы, вырастающие из воды... Похоже на чью-то фантазию... Вечером, бывало, прогуляешься по Каннареджо, сходишь на конерт в Сан Марко Габриели и Монтеверди, выпьешь рюмочку граппы, закусишь каракатицей с запеканкой из кукурузной крупы - seppie alla veneziana, потом наймешь гондольера, чтобы сплавать к садам на острове Джудекка, утром из окон отеля слышишь прекрасные песни barcarola... Между прочим, ты знаешь, что слово "консерватория" имеет венецианское происхождение - так назывались монастырские женские приюты, сложившиеся в музыкальные школы...
   Последовала тщательно рассчитанная пауза, призванная дать Варковой время, дабы вообразить далекий волшебный город.
  - Катя! - воскликнул Калашников и остановился, будто пораженный только что пришедшей ему в голову идеей. - А почему бы нам не слетать с тобой на несколько дней в Венецию?
   Варкова улыбнулась.
  - Я, конечно, получаю неплохую пенсию, - сказала она, - но все же она не настолько велика, чтобы я могла вот этак запросто сорваться и полететь в Венецию.
   И едва Калашников раскрыл рот, Варкова сухонькой ладошкой решительно заградила ему уста.
  - Нет, и не вздумай приглашать меня туда за свой счет!
   Внутренне он был доволен, что она отказалась. Но это были чувства Калашникова-человека, а Калашников-бизнесмен просчитал наперед всякий поворот разговора.
  - Не понимаю, - заговорил он вновь. - Неужели племянник тебе ничего не оставил? С таких-то капиталов?
  - Кир? Ты говоришь о Кире? - растерялась Варкова. - Но... зачем мне деньги?
  - Хотя бы для того, чтобы посетить, когда захочется, Венецию! Я думаю, что после стольких страданий ты заслужила хоть какие-нибудь свободные средства! Но правильно ли я тебя понял - Кир не дал тебе абсолютно ничего?
  - Нет, - тихо ответила Варкова.
  - Непостижимо! - Калашников нахмурился, зная, что это идет ему. - Я, разумеется, не могу вмешиваться в ваши семейные отношения, но... С тобой поступили недостойно! Согласись, что миллионы на Кира не вчера свалились, он наверняка обзавелся капиталом задолго до своего приезда в Усть-Ключ, однако же никак не помогал тебе раньше!
  - Нет, - повторила Варкова еще тише. - Но я и не нуждалась...
  - А девчонке, - продолжал, будто в запале, Калашников, - по сути, чужому человеку, он оставляет все свои деньги, хотя они с Майей не были даже помолвлены!
  - Майя - прекрасная девушка, - защищалась Варкова. - И если Кир любит ее, я не желала бы ему лучшей жены!
  - А эта прекрасная девушка связывалась с тобой, предлагала поделиться?
   Ответом было красноречивое молчание.
  - Я не спешу осуждать Майю, - будто бы вслух рассуждал Калашников, исподтишка поглядывая на свою спутницу. - Возможно, она просто ошеломлена свалившимся на нее богатством, ей о вас подумать некогда, но... если она, как вы говорите, любит Кира, то после его неожиданного и...э-э... столь драматического исчезновения, она должна была обратиться за помощью и советом к его ближайшей в городе родственнице. Разве Майя это сделала? Нет. Очевидно, Майя не очень-то и желает возвращения Кира или ей вовсе на него наплевать. Она, кстати, весьма неохотно общалась с полицией. Интересно, почему? Хвастаться мне не пристало, однако же честно признаюсь - едва только я начал преуспевать, я немедленно обеспечил всех своих родственников. Конечно, я помог каждому по-разному, но никто никогда не попрекнет мне жадностью...
   Калашников говорил правду и не опасался, что Варкова вздумает проверить его слова о собственной щедрости. Малая толика правды сейчас придавала вес остальным его доводам. Варкова шла рядом по дорожке, крепко сжав губы и опустив глаза, что можно было принять за немой намек - не стоило, дескать, вам лезть в наши семейные дела. Но она не отняла руки, лежащей на сгибе локтя Калашникова, и миллиардер понял, что добился поставленной цели - Варкова переживает обиду, о которой она доселе не подозревала.
   Они подошли к повороту на Сенебатов лоб, когда Калашников заметил Артура Загидуллина. Парень стоял, прислонившись к дереву, и грыз кедровые орешки. Он поприветствовал подошедших и сразу же сообщил:
  - Не советую вам подниматься к Башне.
  - Почему? - нахмурился Калашников.
  - Там полно репортеров. Какое-то происшествие в Башне - то ли пожар, то ли еще что, но думаю, журналисты охотно переключаться на вас.
  - Давайте быстрее уйдем отсюда! - испугалась Варкова.
  - Пожалуй, да, - согласился Калашников.
   Они повернули обратно. Артур исполнил свой долг, а долг его состоял не в том, чтобы оберегать покой новоявленной парочки, а в том, чтобы не пускать к Башне посторонних, которые могли бы вызволить Глеба Авдеева из заточения и не дали бы ему разобраться в тонкостях загадочного механизма. Покончив с непрошеными визитерами и кедровыми орешками, Артур скрылся в лесу.
   Варкова была слишком расстроена предположениями Калашникова, а тот благоразумно - и весьма расчетливо - предоставил Варкову ее мыслям. Пусть хорошенько обдумает ситуацию и переменит отношение к Майе, а заодно и к Киру. Миллиардер не воспользовался удобным случаем, когда Варкова пребывала в смятении и нуждалась в поддержке - пока Калашников-бизнесмен одерживал верх над Калашниковым-человеком.
   Дома он вытащил два давно заготовленных приглашения в "Хонгу" и положил в самый невзрачный конверт, который только мог достать. Заклеил нарочито небрежно, взглянул на поднос с едой, принесенный дворецким, окунул столовый нож в малиновое варенье и капнул чуток на конверт. "Последняя капля", - усмехнулся Калашников.
   Все было просчитано верно. Распечатав конверт без обратного адреса, Варкова вытащила два приглашения и уставилась на них в недоумении. "Плата Майи, - наконец, догадалась она. - Мой процент от Кирова богатства!" Она долго сидела с этим распечатанным конвертом - так же она сидела много лет назад, получив известие о гибели мужа. Тогда она решала, как ей жить дальше, а сейчас - как ей относиться к Майе и Киру. Она была оскорблена, конечно, но не могла примириться с тем, что ей надо переменить отношение к двум дорогим людям, которые привнесли в ее жизнь сказку и надежду. Но факты были неопровержимы - после исчезновения племянника Майя действительно хранила необъяснимое молчание, огромным капиталом и не думала с кем-то делиться, а теперь вот прислала унизительный откуп.
   С Калашниковым они увиделись на концерте венецианской музыки эпохи барокко - это был выбор Калашникова, разумеется. В антракте за кофе и последовало неожиданное предложение, только на сей раз сдела его не миллиардер.
  - Майя прислала мне два приглашения. Я думаю отправиться в "Хонгу" через несколько дней. Не составишь мне компанию?
   Калашников, в чьих ушах еще звучала прекрасная музыка Монтеверди, застыл, не донеся до рта чашечку с кофе.
  - Ты серьезно?
  - Конечно. А что, ты полагаешь зазорным принять такое предложение - отдохнуть за мой счет?
  - Не в этом дело, - озадаченно молвил Калашников.
   Отправиться в самое логовое зверя? Венеция представлялось более подходящим вариантом. Там можно было сблизиться с Варковой в комфортабельной романтической обстановке, вдали от мрачных лесов получить гарантии защиты от грозного их владыки.
  - Зачем тебе туда ехать? - спросил миллиардер недовольно. - Только унижаться...
  - Нет, - заупрямилась Варкова. - Я решила! Речь идет о моих принципах, а унижение тут не при чем - я воспользуюсь своим приглашением! Может, кто-то думает, что я не поеду, замкнусь в обиде и не буду мелькать перед глазами, но этот кто-то сильно ошибается! Так ты едешь со мной?
   Калашников не отвечал, раздумывал. "Она уже настроена против Майи, это хорошо, - прикидывал он. - В конце концов интересно будет и мне побывать в "Хонге". Вероятно, там даже безопаснее, чем в Венеции - медведь гонится за добычей и не замечает, что в берлоге заводятся кусачие насекомые, которые могут свести его в могилу... К тому же, пока Катя будет рядом, Кайгус меня не тронет".
  - Я еду, - ответил Калашников.
   "Хоть одна радость" - подумала Варкова. Ей спокойнее было вместе с Власом - на самом деле она страшилась встретиться в "Хонге" с Майей в одиночку.
   Они отправились на север вдвоем - Калашников сел за руль. Они никого не предупредили о своем приезде, и у менгиров - ворот "Хонги" никто не встречал почетных гостей. Пришлось миллиардеру самому тащить чемоданы. Было тихо и безлюдно, только птицы пели сквозь солнечный свет приозерного бора.
  - Не нравится мне это, - сказал, озираясь, Калашников.
  - А по-моему, здесь очень красиво, - возразила Варкова.
  - Мне говорили, что приглашения разлетались как горячие пирожки. Где же остальные постояльцы?
  - Ты от них еще устанешь.
   За новыми гостями внимательно наблюдала Полина Приймак. Она пришла отхлебнуть из питьевого фонтанчика, укрывшегося в тенистой беседке на удалении от главной дорожки. Полина отпила, разогнулась и увидела гостей. "Надо же!" - удивилась она. Вскоре ей, однако, предстояло удивиться снова. Едва Калашников и Варкова скрылись за поворотом, на стоянку возле менгиров вкатилась еще одна машина. Из нее тяжело вылез Игорь Свиридин, а вслед за ним появилась мать Бориса Дольнева. В отличие от первой парочки, эта не демонстрировала признаков особой привязанности - похоже, их свела лишь общая дорога.
   Полина следила за ними взглядом, вспыхивающим золотыми искорками. Случайно или нет, но сейчас она казалась ожившим фото, сделанным когда-то Олегом Антипиным. За спиной девушки густота и сила красок, рисунок переплетенных ветвей, листьев, мха, дыхание чащобной тени - так преображается живая беседка. Полина улыбается, обнажая мелкие остренькие зубки. "Добро пожаловать!" - шепчет она и облизывается, убирая последние капельки воды.
  
   * * * * *
  
   Передатчик, что принимал сигналы с браслета на руке воспитанницы, Свиридин постоянно носил с собой. Прослушивал его иногда даже во время деловых переговоров - бывало, что лицо его тогда резко менялось, так что партнеры по переговорам умолкали пораженные. Свиридин спохватывался, извинялся и поспешно выключал передатчик, откуда доносилось странное звенящее хихиканье девушки, радующейся неизвестным открытиям на болотах. Он и не знал, что Оксана может так смеяться. Ему казалось, что Оксана тоже наблюдает за ним через передатчик.
   И настала, конечно, минута, когда звуки стали вовсе непонятными, а потом исчезли, растворившись в эфире. Это произошло поздним вечером - Свиридин возвращался с лесоповалов под Раменьевым и собирался уже звонить Володе. Передатчик включился сам собой, раздались звуки столь громкие, что Свиридин, меряющий шагами палубу своего роскошного катера, едва не свалился в воду. Он был один на палубе; по правую руку медленно приближались огни города, впереди сверкала и шумела дуга Ремезовского моста с непрестанно двигающимся по ней потоком автотранспорта, тихо гудели винты катера - не громче плеска воды, над головой уже совсем черное небо с ледяными не по-летнему звездами.
   Сначала раздался невнятный крик, потом учащенное дыхание, будто кто-то бежал, этот звук очень сильно взволновал Свиридина и заставил вспомнить тот вечер, когда он не совладал с чувствами и слышал такое же восхитительное частое дыхание с прорывающимися нотками нежного голоса воспитанницы. Донеслись вроде бы обрывки чьего-то пения - Свиридин, давний поклонник "Сирен-Радио", скоро узнал чарующие модуляции пения Лиды Беляевой, ее самую известную на сегодняшний день композицию "Чаруса". Затем связь стала ухудшаться. Сквозь треск помех различались еще жуткие вопли, похожие на крики не то выпи, не то совы, резкий посвист, будто от стремительного и резкого рассечения воздуха, ответные - чрез равные промежутки времени - чавкающие звуки. Наконец, Оксана, кажется, что-то сказала на незнакомом языке, и у Свиридина возникло ощущение, что передатчик опустился под воду, потому как возникли характерные искажения всех без исключения звуков, нарастающее давление в ушах, хотя Свиридин стоял на палубе, вцепившись в поручень. Почудилось даже, что слышны стали некие перекликающиеся глубоководные сигналы - китов, касаток. Затем остался лишь неразборчивый гулкий шум, как если бы рукоплескал большой зал или накатывалась, не останавливаясь, бурлящая вода бесконечного прилива.
   Игорь Свиридин понял, что потерял свою воспитанницу. Или же избавился от нее? Ведь ему давно было неуютно в ее пристутствии.
   Он проверил свою любимую радиостанцию. Да, все тот же шум - холодный, давящий, словно вода за бортом. Свиридин озяб. На палубу он вышел без пальто и пиджака - в цветастом жилете и тонкой рубашке. Прежде чем скрыться в каюте, он оглянулся на удаляющийся лесистый берег, где находилось Очунье - где-то там над тайгой кружились потревоженные птицы.
   В каюте Свиридин согрелся рюмочкой воронцовской - согрелся, но внутренний озноб не прошел. Отключил радио, которое, оказывается, шумело все это время.
  - Сейчас многие жалуются на помехи, - сочувственно произнес стюард, наливший вторую рюмочку. - Наверное, магнитная буря.
  - Да, наверное, пробормотал Свиридин.
   Он попробовал связаться с Володей, догадываясь, что это будет бесполезно. Так оно и было - телохранитель не откликался.
   Пожалуй, надо звонить в полицию и направлять их по знакомому пути - в Очунье. Но до того следует успеть побывать в еще одном месте, обыскать самому.
   Он примчался в интернат. Бегло оглядев знакомую комнату - застеленная лоскутным одеялом кровать, икона в углу, стол для занятий, вышивка на стенах - Свиридин сразу же бросился к запертому на ключ ящику стола. Эту неслыханную в интернате привилегию опекун даровал своей воспитаннице после особенного пылкого приступа добродушия, вызванного очередным покаянием. Свиридин без труда взломал замок, сунулся в ящик и тотчас уколол пальцы о засохшие иглы короны невесты Кайгуса. Разозлившись, едва не выкинул колючий венок из желтых иголок и пожухлых цветов, но передумал, вытащил корону и положил на стол с осторожностью. И продолжил исследование содержимого ящика.
  - Уфф! - выдохнул Свиридин. - Что здесь такое?
   Ящик был заполнен книгами Оксаны, ее дипломами, благодарностями, но все они были покрыты каким-то влажным зеленым налетом, подобием колонии мельчайших водорослей, что пятнышками и нитями расползались от источника - набухшего влагой пакетика. Превозмогая брезгливость, Свиридин надорвал пакетик и увидел будто прядь волос, цветом переходящих от русых к зеленым.
   За пакетиком была толстая тетрадь, похожая на дневник, которому девочки поверяют самые сокровенные мысли и желания. "Дневник Оксаны!" - обрадовался Свиридин, но его, как когда-то маму Майи Киверник, постигло разочарование. Страницы тетради заполняли не девичьи откровения, а сведения, добытые Оксаной из разных источников, но относящиеся к одному и тому же суеверию. Сведения, вероятно, веьма ценные для нее. Записи тоже были изрядно подпорчены водорослями, хотя немалая часть написанного сохранилась (см. Приложение: дневник Оксаны Сверкан***).
   Свиридин решил забрать тетрадь с собой. Больше в комнате делать было нечего. Можно даже эротические романы Оксаны оставить в их привычном тайном месте. Сейчас это уже не имеет никакого значения - пусть все узнают, насколько его воспитанница неблагодарна и порочна! Тем больше у него будет прав на нее, когда Оксана найдется. "Значит, она мечтает хохотать, играть, качасться на ветвях, прельщать и щекотать? - думал Свиридин, передергиваясь всем телом. - Ну что ж, я не против!" Его вдохновляли картины скомканной юбки Оксаны, ее белых ног, шум прерывистого дыхания, его соблазняла мысль, что отныне не надо и ему сдерживаться, когда случится, непременно случится, их следующее свидание!..
   Он прошел в оранжерею, где раньше Оксана любила читать о нагих ундинах и танцевать под музыку оконных стекол. Но сейчас они были неподвижны и безгласны, хотя на улице поднялся ветер, и кроны деревьев метались, царапая ветками стекло.
   После случая с пиявками оранжерейный пруд основательно подчистили. Но присев на край декоративного пруда, Свиридин заметил одну извивающуюся в воде пиявку. Уцелела, должно быть, спрятавшись среди корней какого-нибудь растения. Неуничтожимое и пронырливое существо, подобным иным желаниям и мечтам. Свиридин несколько мгновений следил за перемещениями кровососа, затем вдруг молниеносным движением схватил пиявку. Она немделенно впилась в свежий порез на пальце - след соприкосновения с языческой короной.
   Выступила кровь, которую Свиридин медленно стряхнул в воду.
  - Рекы богиню нарицает и зверь живущ в ней яко бога нарицая, требу творит... - произносит хрипло Свиридин.
   Он раздавил пиявку и кровью отер лицо. Потом опомнился и умылся, стерев боевую раскраску, загнав ее внутрь.
   Вот теперь можно и в полицию обращаться. М-да, в который уж раз следственной группе предстоит отправиться проторенной дорожкй в Очунье... Хотя не так давно были они в избушке лесника, вызволяя обезумевшего старика из древесного плена. Правда, теперь надо обыскать и окрестности. Свиридин позвонил в полицию и долгое время колебался - надо ли ему самому ехать в Очунье? Давали на психику воспоминания о непонятных шумах из передатчика и птицах, кружащих над болотами.
   Все-таки решился и поехал. Быть может, Оксана оставила какой-нибудь знак для своего опекуна? Свиридина встретил следователь Назаров. Рассказал, что пришлось вызвать служебную собаку. Но самая лучшая в полиции хладнокровная и опытная ищейка немедленно по прибытии залилась истеричным лаем, когда столкнулась с Альбой, собакой лесника.
  - Насилу успокоили, - говорил Назаров. - Что с ней стряслось, не понимаю! А та-то собака, лесника, даже не гавкнула, ухом не повела... С достоинством псина! Больная, видать, только. Ребята хотели ее приласкать, но я вовремя заметил у нее проплешины и колтуны на шее...
  - Что вы мне тут все о ерунду всякой толкуете! - возмутился Свиридин. - У меня девочка пропала, а он мне о псах лишайных болтает!
  - Напрасно вы так, напрасно... Когда наш песик след успокоился, то сразу след взял. Мы выяснили, что здесь было, как минимум, трое или даже четверо человек: Оксана, которая бежала первой; преследовал ее, очевидно, ваш телохранитель; был и третий человек. Преследуя Оксану, телохранитель схлестнулся с тем третьим, между ними произошла драка - ваш человек стрелял из пистолета, но безуспешно...
  - Все ясно! - воскликнул Свиридин. - Этот третий и есть похититель!
  - Загвоздка в том, что здесь, скорее всего, был и четвертый. Следы очень запутанные. И собака нервничает...Но мы точно установили, что двое людей потом выбрались из леса, а двое исчезли бесследно - это Оксана и телохранитель.
  - Я так и думал, - молвил угрюмо Свиридин.
   Поиски продолжались до рассвета - Свиридин настоял, чтобы изучали все варианты, все направления, начиная от каждой развилки, где ищейка что-то чуяла. В конце концов поиски привели их на край болотистого пруда, где след Оксаны окончательно терялся.
  - Вы думаете, моя девочка утонула? - спросил Свиридин.
  - Я сожалею, но исключать этого нельзя, - ответил Назаров. - Вероятно, Оксана бежала, спасаясь от кого-то и могла сорваться в трясину...
  - Она не утонула. Я чувствую это.
   Тем не менее, когда Назаров и остальные полицейские ушли, оставив Свиридина наедине с его переживаниями, он опустился на колени и вперил свой горящий полубезумный взгляд в темные глубины.
  - Оксана... - позвал он, холодея от имени и ужаса.
   Он не хотел увидеть ее там, под водой, до сих пор не хотел, поэтому и не увидел.
   Но она была там - Оксана Сверкан.
   Всю ночь дул сильный ветер и к утру немного разогнал облака, глянуло, наконец, солнце и высветило девушку под водой. Она не плавала безвольно, не лежала, плененная водорослями - она стояла вертикально, как если бы находилась не под водой, а на земле. Слегка покачивалась от движений воды, света и теней. Смотрела немного исподлобья вверх. Ее волосы дымчатой зеленой медузой раскинулись на несколько метров вокруг. Молочное тело светилось в темной воде пруда со взвесью мельчайших растений и частиц сумрачного болотного ила.
   Ничего этого Свиридин не увидел, но потом оно ему приснилось. Смутно и тяжело, будто его уже вовлекли в глубину и не дают всплыть. Несколько дней он промучился, затем не выдержал и приехал к полицейскому начальству за новостями.
   Именитого гостя принял сам полковник Барбышев. Заверил, что воспитанницу почетного гражданина города найдут обязательно, хотя особыми успехами похватасться, увы, пока нельзя.
  - Очунье становится просто каким-то проклятым местом, - качал головой и вздыхал полковник. - Да и в других местах что-то много людей пропадать стало, сообщения поступают со всех сторон.
  - А кто еще пропал за последние дни? - насторожился Свиридин.
  - В местечке Маутнюрм тамошний предприниматель Клим Литов и его новый торговый представитель Борис Дольнев...
  - Я знаю их обоих, - сказал, дрогнув, Свиридин.
  - Любопытная там, знаете ли, история вышла...
   Кивая, Свиридин слушал полковника, но думал о вечере в клубе "Красная ель", о потрясающем музыкальном исполнении, композиции для раковины и пастушьего рожка. Помещик Клим и Борис Дольнев - те самые люди, которые своей музыкой подвигли его заключить тот странный пакт с лесником Полуяновым, загипнотизировали так, что он по собственной инициативе отдал воспитанницу в лапы Кайгусу! И как только не догадался, что это ловушка... Ведь Борис наигрывал именно тему моря, обиталища ундин. Свиридин вспомнил, что Борис - сын того лесоруба, про которого говорили, что он продал душу таежным духам. Видать, сын тоже! Это заговор, конечно. А вечер в клубе организовало "Радио-Сирен" - он сам его слушал последние дни. Не могло ли такое пристрастие пагубно сказаться на его воле и разуме? Верховодит на радио Полина Приймак, которая часто говорила о всесильном воздействии музыки на человеческую природу... Заговор!
  - Господин полковник, случай в Маутнюрм, безусловно, весьма интересен, - прерывая Барбышева, заговорил Свиридин, и ничем не показывая, какая буря сейчас бушует в нем самом. - Меня тревожит отчасти судьба моего приятеля и компаньона Литова, но несравнимо более я озабочен исчезновением своей воспитанницы.
  - Не волнуйтесь, Назаров - опытный следователь. Он ведет сразу несколько схожих дел по исчезновению девушек. Мы уже выяснили, что их объединяет...
  - Да? - резко повернулся, собравшийся уходить Свиридин. - И что же?
  - Все трое были объявлены невестами Кайгуса на вечеринке в доме Калашниковых.
  - Невестами?! - вскричал Свиридин, смертельно бледнея.
  - Вы, наверное, в курсе дикостей, связанных с преданием о Кайгусе... - полковник замялся. - Мы еще не вполне с ним разобрались. Похоже, что избрание невест испоьзует маньяк - Кир Торев или кто-то действующий под Торева. Сложно сказать - темная история! Но вы не беспокойтесь, что-то мне подсказывает - Оксана жива, мы ее обязательно найдем...
   Свиридин глянул на полковника с непередаваемым выражением безумия, муки и ярости. Пробормотав: "Старый дурень!", опекун выбежал в коридор. Полковник Барбышев старым себя отнюдь не считал, а потому на реплику богача не обиделся, хотя и был малость озадачен. Свиридин же несся по коридору полицейского управления и адресовал себе куда худшие ругательства. "Заговор! Заговор! - колотилась в мозгу неотступная мысль. - Обманули! Перехитрили! Вот как все, оказывается, было задумано! И опять Калашников! Проклятый Калашников! Специально рассказал мне о невестах Кайгуса, о конкурсе, разыгрываемом Ильей! А я, дурак, полез в ловушку - ради ничтожной сделки поставил условие, чтобы Оксану выбрали третьей невестой! А Калашникову того и надо было... Всех подкупил - Полину, Бориса, Клима тоже... Какой-то дъявольский план! Но чего он добивается?"
  Он едва не сшиб по дороге Петра Александровича. Эксперт шарахнулся в сторону, испуганно посмотрел на Свиридина и поспешил затеряться среди коллег.
   Свиридин хотел сразу же ехать к Калашникову, но на улице остановился, поостыл. В чем он может обвинить Власа? Тот ему скажет: "Сам же, мол, настаивал, хлопотал за свою девочку!" А заговор, включающий Приймак и остальных людей? Нет никаких доказательств. Калашников просто рассмеется ему в лицо, а затем будет действовать осторожнее. Лучше пока затаиться, не показывать врагу, что многое знаешь и потянуть за другие ниточки. С Полиной вряд ли получится, неизвестно еще, что она за птица, а Дольнева можно пощупать. Борис, жаль, исчез, но в городе живет его мать, на которую он, Свиридин, имеет большое влияние. Да, нужно действовать через мать Бориса!
   К ней Свиридин и отправился - в неприглядный бедный район, где даже лесные участки были изрядно замусорены. Уже издали он заметил множество суетящихся людей у подъезда Дольневых. Это ему не понравилось - снова там же, куда привели его дела, оказывалась целая толпа. Из предосторожности Свиридин, не выходя из машины, пригляделся к многолюдству - что же там происходит? Судя по всему, распродажа вещей по дешевке. Вещи, конечно, были не самого хорошего качества и не новые, но, вероятно, и цены очень доступные, иначе бы не наблюдалось подобного ажиотажа. Организовала эту распродажу мать Бориса - в самом центре толпы она кричала, распоряжалась, подсчитывала скомканные купюры. Худая, взъерошенная, аляповато накрашенная и громкоголосая, она походила на потрепанную жизнью наседку.
   Свиридин вышел из автомобиля и медленно двинулся по направлению к уже редеющей толпе. Его обогнали двое мужчин, оживленно переговаривающиеся на ходу:
  - Говорят, вещи задаром практически отдает...
  - Чтоб Дольнева, да задаром? Не верю!
  - Уезжает она отсюда, неплохие деньги получила...
  - Откуда?
  - Сын прислал. Онао своем Бореньке всем уши прожжужала!
   Свиридину пришлось дождаться окончания торгов, а длились они еще долго. Несмотря на полученные от сына деньги, мать Бориса страшно торговалась, спорила с чужаками и ссорилась с соседями. Она уже собиралась уйти домой, плюнув на оставшийся непроданным светильник, когда к ней подошел Свиридин.
  - Не продадите? - спросил он, вынимая бумажник.
  - Игорь Кириллович! - ахнула женщина. - Вы здесь?
  - Хочу купить у вас этот милый образец старины.
   Мать Бориса колебалась - всего секунду, но колебалась - и ответила:
  - Бог с вами! Зачем? Берите, коли надо, бесплатно.
  - А-а, теперь я верю, что вы разбогатели! - буркнул Свиридин, пряча бумажник обратно.
  - Разбогатеть не разбогатела, а состояние небольшое заимела - спасибо сыну!
  - А вы в курсе, что он пропал? Его ищет полиция.
   Женщина отшатнулась.
  - Приходили ко мне! Да! - выкрикнула она. - Но ерунду говорили! Вранье! Интриги! Я знаю, чьи! Это, в конце концов, нечестно и несправедливо! После стольких-то лет Боренька добился успеха, сделал матери подарок, пошел на повышение, блестящую себе будущность обеспечил, а ко мне... всякие... приходят и говорят невесть что!
   Она едва не плакала.
   Свиридин насторожился.
  - А чьи интриги-то?
  - Это Полина Приймак, ее козни, - зашептала мать Бориса.
   Она смолкла, увидев, что Свиридин вздрогнул всем телом.
  - Продолжайте, - сказал он.
  - Она само исчадие ада! Ведьма! Я уверена, что мой сын вынужден скрываться именно из-за нее!
  - И вы от нее бежите?
  - Нет... Переехать в район получше - моя давняя мечта. Куда - я еще не решила. Пока собираюсь воспользоваться своим приглашением, которое мне подарила госпожа Киверник. Отдохну на озере, а потом решу, где мне обосноваться - так и поступают состоятельные дамы.
  - Вы едете в "Хонгу"? И продаете вещи, квартиру, должно быть, даже не позаботившись о новом жилье? А как же столь почитаемые вами осторожность и бережливость, прилежность и благоразумие?
  - Я не понимаю, - искренне удивилась мать Бориса. - Да, я была осторожна, благоразумна и получила свою награду. Что еще от меня требуется?
  - Действительно, - усмехнулся Свиридин. - Если добродетель вознаграждена, что еще требуется... А почему же все-таки в "Хонгу", а не какой другой курорт? Вам Борис там свидание назначил?
  - Нет, - женщина покосилась на былого кумира недоверчиво и боязливо. - Говорю же, хочу отдохнуть по-человечески, подумать. А "Хонгу" нынче хвалят, я по телевизору видела - красота неописуемая! И сказано: "Наш отель выбирают самые известные люди, вы будете отдыхать наравне с ними!" Показали Илью Калашникова...
  - Илью? - переспросил Свиридин. - Вы точно его видели? Он в "Хонге"?
  - Да, наслаждается жизнью...
  - Чудно! - процедил Свиридин.
   Он вертел в руках сломанный нелепый светильник и размышлял. Мать Бориса хотела уйти, но не смела.
  - Вы получили состояние, - заговорил Свиридин, - но автомобиль, конечно, пока купить не успели. Я предлагаю отвезти вас в "Хонгу", тем более, что нам по пути. У меня, известного человека, тоже есть приглашение - пора и мне сделать перерыв, отдохнуть.
   В любое иное время мать Бориса приняла бы это предложение, не раздумывая, но сейчас ей почему-то вовсе не улыбалось ехать в "Хонгу" вместе со Свиридиным. Что-то мрачное, тяжелое, гнетущее чудилось ей во взгляде прежде обожаемого Игоря Кирилловича. Но одновременно ей и льстило предложение Свиридина. Она, наконец, принята в высшее общество! И она уже не просительница, а говорит со Свиридиным на равных - может и принять его предложение, а может и нет. Обуреваемая гордынью и страхом, она согласилась.
  
   ГАЛЕРЕЯ 27
  
   Разговор с отцом произвел на Илью тягостное впечатление. Что делать? Ухаживать за Майей? Он не трусит, конечно, но это и вправду очень и очень опасно... И о какой еще там атмосфере толковал отец? Если Кайгус действительно вездесущ, в чем Илья не сомневался, тогда вся эта смехотворная затея с атмосферой, намеками и экивоками ломаного гроша не стоит. Он прямиком отправится на Велесовы пастбища. То, что Кайгус неустанно следит за Майей, не подлежит сомнению.
   Интересно, а может ли Кайгус читать мысли?
   Илья потер виски, замер испуганно. Где же прячется Кайгус? Неужели его, Ильи, собственные мозговые извилины - тоже часть Галерей, леса, паутины, медовых сот, некоей таинственной схемы, которая объемлет всех и вся?.. Илья дошел до того, что мысленно произнес: "Эй, чудовище Uel! Выходи! Я хочу поговорить с тобой! Отзовись! Давай начистоту!"
   Некоторое время Илья вполне серьезно ждал, что сейчас что-то произойдет - явится ли сам Кайгус во плоти или же в мозгу прозвучит ясный и страшный ответ: "Я здесь! Итак, зачем ты звал меня?" Но ничего, разумеется, не произошло - Илья прождал напрасно, оставалось лишь открыть дверцу машины и отправиться, наконец, в клуб "Красная ель", куда он и так уже опаздывал.
   По пути он раздумывал, а может ли он вообще увлечься Майей? Илья, конечно, мог увлечься любой, мало-мальски симпатичной девчонкой, а Майя, безусловно, была привлекательной особой. Однажды, всего на несколько минут, Илья влюбился в нее - и без какого-либо заказа со стороны отца. Это случилось перед той большой вечринкой, на которой выбирали "невест Кайгуса". Илья знал, что если захочет, то переспит с ней, пусть даже она и фыркала, и дерзила, и напускала на себя высокомерный вид. Понятно, что агрессивность идет от смущения - типичная реакция не вполне повзрослевшей эмоционально девицы. Это, кстати, и отвратило его от Майи - раздражала ее несколько истеричная и угрюмая инфантильность. Странно, но потом схожие черты привлекли Илью в Полине, однако у нее, в отличие от Полины, напрочь отсутствовали признаки чисто девичьей подростковой зажатости.
   Да, Полина, совсем другая. И, наверняка, через нее Кайгус осуществляет свой неусыпный надзор над Майей. Их часто видят вместе - где Майя, там и Полина.
   Опять цепь, золотые и серебрянные звенья. Теперь в этой цепи не только Полина и Диана, но еще и Майя. Вдобавок Саша, который любит Майю, ревнует ее ко всем - для него Кайгус и Илья Калашников ровни, что бы там он ни толковал с дрожью в голосе о трансцендентальном могуществе Uel. Ровни, потому что оба для него соперники в борьбе за Майю - на празднике открытия аквапарка Илья почувствовал это особенно остро. Надо же!.. Все они раньше почти не общались друг с другом, были едва знакомы, а теперь будто та же цепь стягивает их. Цепь с кулоном, где выбито изображение медведя. В старину на русских ярмарках показывали медведей, привязанных цепью к столбу на потеху людям.А ныне в современном мегаполисе человек-медведь затягивает уже вокруг людей свою цепь - себе на потеху. Но что это за представление и в чем его смысл, никто не знает.
   И вот отец предлагает Илье дразнить того, в чьих лапах конец цепи! Это же безумие!
   Руль намок от выступившего холодного пота. Илья с облегчением вылез из машины. Войдя в клуб, Илья первым делом выпил, чтобы согреться - с потусторонних пастбищ тянуло леденящим жаром, от которого выступал липкий пот страха.
   Илья малость согрелся и отправился на поиски Майи, но вместо нее наткнулся на Сашу. Потом еще выпил. Потанцевал, постепенно осматривая зал. Водка, страх, любовь, музыка, страсть, гнев стянулись в тугой узел, завязавшийся где-то в животе. Нужно решать и решиться! Может быть, отец прав? Не во всем, конечно, но в том, что такого романа у Ильи еще не было. И не будет. Потому что он или спасется, или погибнет. Если спасется, то иной любви уже не будет. А если погибнет... Что ж, это куда лучше, чем погрязнуть в обыденности, стать обычным деловым человеком. Нет! Действительно лучше решиться и довести роман до конца. Хотя и страшно, очень страшно...
   "Я решил?" - подумал Илья и когда понял, содрогнулся, бросился к барной стойке и выпил снова. И еще. Остановился только заслышав возгласы у сцены и объявление, что выступают Клим Литов и Борис Дольнев. А потом звучит музыка, и Полина кидает на Илью непередаваемый взор. "Она знает!" - ужасается Илья, продолжает следить за ней, но больше Полина на него не смотрит. Выступление и раздача приглашений в "Хонгу" давно закончились, а она все еще продолжает увиваться вокруг Майи.
  - Вот чертова кукла! - бурчит Илья.
   Они обе приводили его сейчас в бешенство; Полина, потому что не замечала его, а Майя уж точно с цепи сорвалась. Все те черты, которые и раньше в ней раздражали, стали лишь ярче. Илья, с детства привыкший к деньгам, не прощал другим вульгарности при внезапном обогащении. А Майя была именно опьянена деньгами, успехом, всеобщим поклонением, и Полина ее разнузданность только поощряла. Кстати, если речь зашла об опьянении, то надо сказать, что Майя, как и Илья, здорово набралась в тот вечер. Но он был привычен к обильным возлияниям, к тому же его отрезвлял страх, а Майя была юной девушкой, ничего не боялась, упивалась обретенной свободой, праздником, богатством, и потому алкоголь воздействовал на нее не самым лучшим образом.
   Подле каждого героя дня непременно образуется свита, которая подпевает и подливает. Около Майи тоже собрались какие-то люди. Полина незаметно руководила его. Между прочим, Илья был неправ, когда думал, что Полина не обращает на него внимания. Она пристально следила за ним все это время.
  - Эй, эй, Майя! - подвалил к ней, дымя специфической сигареткой, Андрей. - Я тебя обожаю, ей-богу!.. Хочешь? Это...э-э...панх, панх! Крутая штука! Тебе должно понравиться... Шаманы этим пользовались, чтобы проникнуть в другие миры!
   Полина тогда отвлеклась, высматривая Илью, но, учуяв дымок, резко повернулась:
  - Что это?
  - Панх! - хихикнула Майя. - Священная сома, да?.. Кир мне рассказывал - о мухоморах, о конопле в дедушкином огороде, о луне и солнце...
  - А-а, панх...ясно, - почему-то сразу успокоилась Полина. - Ну, про шаманов это вранье...
   Майя хмыкнула и вырвала сигаретку у Андрея, затянулась несколько раз. Конечно, закашлялась, но сигаетку не отдала. Дымила, бессмысленно глядя на Полину, а та, которая должна была оберегать ее, улыбалась и не предпринимала ни малейшей попытки отобрать у нее опасную игрушку.
  - Видишь шаманов и другие миры? - спросила Полина.
  - Не-а! - протянула Майя. - Ерунда!.. А я-то думала, что увижу Галереи...
   Полина засмеялась, взяла сигаретку и тоже затянулась. Если бы Майя не была так пьяна, она бы заметила, что взгляд Полины изменился - это кажется невероятным, но неужели в ее ореховых глазах промелькнула ненависть? Вероятно, что-то все же удивило Майю, но тотчас Полина скрылась за облаком выпускаемого дыма.
  - Да, - призналась Полина. - Разве Галереи этим отопрешь? Тут надобен другой ключ.
  - У меня в горло першит, - пожаловалась Майя и выпила зараз несколько бокалов щампанского, после чего едва не упала.
   Свита бросилась ее поднимать, но всех опередила Полина.
  - Мне нужно в туалет, - пролепетала Майя.
  - Идем, принцесса! - усмехнулась Полина.
   Она проводила Майю в туалет, но, очевидно, для того, чтобы организм Майи хоть сколько-нибудь оправился, понадобилось слишком много времени - то ли Полине надоело караулить свою подопечную, то ли Майя ее сама прогнала - главное состоит в том, что Полина оставила пост и вышла из туалета. Она сразу же скрылась в толпе, а вскоре появился Илья. Почти одновременно появилась и Майя. Она могла держаться на ногах, но этим ее достижения и ограничивались.
   Она ополоснула бледное лицо холодной водой, волосы намокли на кончиках. Вода освежила ее лишь немного. Зрачки расширены. Ее пошатывало. Майя будто вышла на яркий солнечный свет после сеанса сенсорной депривации. Но сейчас ее слепило не солнце, а огни ламп клуба. И не птицы пели, а люди. В голове кружились обрывки каких-то мыслей, образов, слов - Майе казалось, что она различает в этом хаосе фрагменты связной речи, что с ней опять говорит Кир. Но нет, это только иллюзия... Майя почувствовала себя очень одинокой, несчастной - она предпочла бы, что бы он просто оказался с ней рядом, а не подсылал своих видимых и невидимых слуг, устранял врагов, являл непонятные знамения. Любил бы ее, а не загадывал странные загадки.
   Но на выходе Майю ждал не Кир, а Илья. Улыбался нормальной теплой человеческой улыбкой, он был знаком ей, он был друг, а не чудовище со множеством масок. Она обрадовалась, увидев Илью. Они улыбнулись друг другу. На мгновение Илья разглядел в Майе ту девушку, которую так сильно любил Саша. Но затем все изменилось. Майя вновь превратилась во владелицу "Хонги", опьяненную деньгами, славой, шампанским и панхом. Она даже говорила громче обычного, как будто прежде вообще не говорила и на все, в том числе и на Илью смотрела, будто на бесплатное приложение к своему новому статусу - так, по крайней мере, ему казалось.
  - Привет, Илья! - закричала Майя весело. - Ты почему не приготовил для мену корону, а? Вообще-то, уже не надо... Теперь я сама могу производить других в рыцари и придворные дамы. Ты хочешь быть моим рыцарем?
   Вот именно тогда Илья окончательно решился осуществить свой безумный план. Поначалу он возник как некая совершенно абсурдная и фантастическая идея. Едва ли не богохульство, которому по слабости предаются с удовольствием, но только до тех пор, пока идея не перестает быть абстрактной. "Конечно, я на это не пойду, - думал Илья. - Я же не сумасшедший!" Он просто смаковал свою идею, разбавляя водкой и лаймом, музыкой и танцем, но наступил момент, когда он спросил себя - а почему бы и нет? Спросил и ужаснулся - еще не ответу, а вопросу, заданному не забавы ради, а всерьез. И чем больше думал, тем веселее и страшнее ему становилось. Почему бы и нет... Если бы не риск, то это, пожалуй, было бы самым удачным решением. Он разом достиг бы своих целей. Риск, конечно, велик, но ведь по сути он же ничего не делает, верно? Один Кайгус будет знать правду и одного Кайгуса следует опасаться Илье - следовательно, реальной опасности нет. И перед Полиной стыдиться нечего; будет не проступок, а его идея, не образ, а отображение, тень, отражение в зеркале...
   Примерно так рассуждал Илья, но ему понадобилось еще порядочное количество выпивки, самозабвенных танцев, чтобы одолеть накатывающий и отрезвляющий страх, и отыскать, наконец, Майю Киверник.
   Характерный пример, показывающий тогдашнее его состояние - Илья внезапно подумал, что пьет слишком много и это может ему помешать осуществить задуманное, но потом вспомнил, что осторожничать незачем. Илья улыбнулся криво, он сам едва не поверил в то, что будто бы будет делать... А поверят ли остальные? На самом деле его волновали лишь трое - Кайгус, Майя и Полина. Он хотел, что бы не поверил Кайгус, поверила Майя, а Полина... Тут сложнее - хорошо бы, чтобы и так, и этак.
  - Я буду твоим рыцарем, - сказал он.
  - Тогда... - Майя хихикнула, - спаси меня от тошноты!
  - А что? - Илья изобразил предельную заботливость и даже тревогу. - Тебе плохо? Может проводить тебя опять в туалет?
  - Нет, - поморщилась Майя. - Я... мне надо просто где-нибудь прилечь, и я буду в полном порядке... А-а, черт! - с раздражением вдруг воскликнула она. - От этой музыки не спастись - бьет прямо по мозгам!..
   Илья поддерживал девушку за талию. Когда Майя закрутилась под его рукой, выискивая, где можно прилечь, ему пришлось ухватить ее покрепче, иначе она бы потеряла равновесие. Оба рассмеялись над неуклюжимыми действиями друг друга - лицо Майи оказалось совсем близко от лица Ильи. Она усмехнулась, прищурившись - выражение ее взгляда было весьма недвусмысленным, но отчего-то данному открытию Илья совсем не обрадовался. "Похоже на ловушку", - подумал он. Впервые ему пришло на ум, как схожи внезапная страсть и опьянение, схожи не в аллегорическом, а самом прямом смысле слова.
   Он воспользовался удобным случаем и отвел взгляд - мимо проходил один из служащих клуба.
  - Простите, у вас есть комната, где можно отдохнуть от шума?
  - Да, пройдите наверх, там есть указатели.
   Они поднялись наверх и прошли мимо Саши Векслера, толкующего о чем-то с Билетером на соседней площадке. Занятый разговором, Саша не заметил Илью и Майю, хотя те шли медленно, в обнимку, спотыкались ежеминутно, смеялись и переговаривались ни о чем.
   Много они не говорили - Майя, что называется, уже лыка не вязала, а мысли Ильи скакали как сумасшедшие вокруг безумного плана.
   Комната оказалась небольшой, зато с роскошной кроватью. Майя сразу же на нее повалилась, а Илья все озабоченно дергал ручку двери - он обнаружил, что комната не запирается, экая досада! "Что же делать-то?" - прикидывал он, но затем расхохотался над своими терзаниями. Какой там замок!.. Будет даже лучше, если кто-нибудь войдет и заметит его с Майей. Кто-нибудь из тех, кто пользуется дверью, а не зеркалом.
  - Тебе уже легче? - задал Илья глупый вопрос, поворачиваясь к Майе.
   Она не ответила. Спала, облегчив Илье задачу - не нужно было искать новую порцию шампанского и новые темы для светской беседы. Хотя он, конечно, предпочел бы оттянуть решающий момент и выпить еще.
   Потом он стал действовать очень быстро - Илья начал раздевать Майю. Быстро, чтобы успеть. Но и достаточно осторожно, чтобы не разбудить. От чудовищного волнения сердце его перестало биться, вместо сердца пульсировал только узел в животе. Но странно - Илью совсем не взволновала нагота Майи и прикосновения к ее телу. Он воспринимал все как-то отстраненно, будто перед ним был труп. Кстати, тело вправду было каким-то похолодевшим. Илья испугался на миг, что девушка отравилась алкоголем и панхом, но дышала она пока ровно и глубоко. Не похоже, что ей плохо. Илья вспомнил, что такая же прохлада возбудила его в теле Насти Пелымовой, однако у той холодящей казалась глубина при горячей коже, а у Майи наоборот - холод снаружи, а жар внутри.
   Он был столь целомудренен - этот бывший ветренник, что, едва снял с Майи последнее белье, как тотчас накинул на нее покрывало. Затем разделся и тоже лег, прикрывшись краем покрывла и придвинувшись ближе к Майе.
  Сначала Илья лежал, ничего не замечая вокруг, весь охваченный напряженным мучительным ожиданием; так напуганный темнотой ребенок ныряет в прохладную постель, боясь, что кто-нибудь схватит его за ноги, и потом лежит, зыркая по сторонам, дрожа и обливаясь потом. Страх Ильи был такой же древний - он ждал, что вот-вот появится Кайгус и учнит страшную расправу. Илья заранее составил скорую речь, которая помогла бы ему остановить чудовище. Риск, конечно, велик - риск возбуждал Илью больше, чем Майя.
   Но время шло - никто не появлялся в комнате. Снизу доносилась приглушенная, отдающая в пол басами музыка. Постепенно Илья обрел способность распозновать окружающее; сперва открыл глаза, а потом увидел Майю. Она явилась ему, а не Кайгус. Настоящее спасение, ангел, потому что, если он видел Майю и никого более, то значит, он жив, и в комнате не оказалось существо по имени Uel. Оцепенелый от близости прохладного тела девушки и кусачего покрывала, Илья лежал и смотрел, смотрел, смотрел на Майю.
   Он знал, что обязательно надо дождаться ее пробуждения, быть рядом с ней, когда он проснется. Возможно, это произойдет лишь под утро, учитывая, сколько выпила Майя, но ему не хватит и целой ночи, чтобы изучить ее черты.
   Илья был не увлечен, а захвачен Майей.
   "Вот она какая - Майя Киверник, - думает Илья. - Возлюбленная Кайгуса... Предмет воздыханий Саши Векслера... А на самом деле обычная пьяная глупая девчонка..."
   Думал с нежностью и не отрывал от нее затуманенного взгляда.
   Майя сейчас спит тяжело, беспокойно. Часто вздрагивает всем телом, с губ ее иногда срывается краткий сонный возглас. На лбу и у ключиц выступила испарина. Черные волосы перепутались, взлохматились. Рот приоткрыт - Майя облизывает, не просыпаясь, сухие губы. Зрачки быстро двигаются за веками.
   Дверь бесшумно распахнулась. Илья не успел притвориться спящим. Но этого и не требуется - на пороге комнаты стоит Настя. "Эх, ну почему же именно она? - сердится Илья. - Единственная свидетельница - и та слепая!"
  - Артур, ты здесь? - спрашивает Настя, глядя прямо на лежащую в постели парочку.
   Слепая была в своих обычных солнцезащитных очках. Она прислушивается еще несколько секунд, потом уходит, закрывая за собой дверь.
   После ухода слепой Майя спала недолго. Как только Илья уловил, что она просыпается, он придвинулся к ней еще ближе, обнял и приклонил ее голову на свое плечо. Когда Майя проснулась окончательно, она приподнялась на локте - снова лица Ильи и Майи соприкоснулись. Илья даже чмокнул девушку в щечку, улыбнулся и сказал: "Доброе утро!", но сердце его по-прежнему молчало, а пульсировал лишь узел в животе.
  - Что случилось? - произнесла Майя сипло.
   Илья пожал плечами.
  - Ты что здесь делаешь? - хмурится Майя.
  - А ты? - спокойно спрашивает Илья.
   Она молчит. Отползает в сторону. Заворачивается в покрывало, отбирая его у Ильи, чья нагота теперь ничем не прикрыта. Майя отворачивается.
  - О, господи, - шепчет она. - Этого не может быть!
  - Да, в первый момент я тоже так подумал, - соглашается Илья.
  - Этого не может быть, - повторила Майя. - Ты... нарочно... нарочно опоил меня! Затащил сюда силком!
  - Ты прекрасно знаешь, что это не так, - Илья встал и начал одеваться.
   Майя тупо наблюдала за ним, все больше заворачиваясь в покрывало.
  - А ты не будешь одеваться? - спросил Илья. - Лучше поторопиться - на двери нет замка, любой может ввалиться...
  - Оденусь, когда ты уйдешь!
   Илья сел на пол, стал ниже Майи и смотрел на нее снизу вверх - вот это-то он точно сделал нарочно.
  - Меньше всего мне хочется, чтобы ты думала, будто то... то, что случилось - просто эпизод, пьяная страсть, - Илья говорил тихо, проникновенно. - Ты ужасно нравилась мне и раньше. Помнишь избрание невест Кайгуса? Я собирался отдать тебе третью корону, но отец приказал умаслить Оксану Сверкан, у него со Свиридиным контракт намечался... - Илья вздохнул. - Мы оба, Майя, исполнители чужой воли, и поэтому имеем полное право хотя бы раз пойти на поводу у своих чувств...
   Он замолчал - Майя произнесла что-то неразборчиво, почти про себя. "Почему, почему?" - спрашивала она.
  - Я же говорил тебе, - отвечал Илья. - Он абсолютно непредсказуем и преследует только свои, неведомые нам, цели, на остальных ему наплевать... Вот почему он не помешал мне. Согласись, если бы он действительно любил тебя, то давно разорвал бы меня в клочья...
   Потрясенье и отчаянье Майи были столь велики, что впервые у Ильи сжалось и застучало сердце. Его собственные слова о жестокосердии и равнодушии Кайгуса внезапно поразили Илью несокрушимой правотой. Он готовил эти слова, чтобы запутать и смутить Майю, но вдруг сам уверился, что не лукавит. Пусть даже на самом деле ничего между ним и Майей не произошло, а все-таки Кайгус не остановил его.
  - Уходи, - прошептала Майя.
   Илья повиновался - сказанного пока было вполне достаточно. Он добился желаемого - отныне его и Майю объединяет секрет, от которого ей не так-то просто будет избавиться; ведь секрет сдобрен изрядной долей вины и гнева.
  Беспокоит другое. В ловушку попался и Илья. Он чувствовал, что не может относиться к Майе по-прежнему; она взволновала его, захватила, не отпускала, хоть и велела уйти. Илья вышел из комнаты, спустился по лестнице, а видел Майю - потерянную, больную, испуганную, завернутую в кусачее покрывало.
   "Да, в этой схватке не удастся быть легким и неуязвимым, - размышлял Илья. - Придется разделить сердце на маленькие кусочки, у чудовища будет множество целей - не промахнешься!.." Тем не менее, Илья ощущал и прилив уверенности в своих силах. Красота и страх опять сплелись воедино, породив в его душе гремучий коктейль.
   Пританцовывая, он направился к барной стойке. Там в одиночестве сидела Полина и курила - не исключено, что панх. Изо рта и ноздрей Полина выдыхала причудливые дымчатые формы - точные копии фрагментов медвежьей тучи, разноцветные и многообразные. За ее художествами следил ошарашенный бармен и несколько человек поодоль.
   Илья сел рядом и заказал выпивки на двоих.
  - Он убьет тебя, - сказала Полина.
   Илья вздрогнул. Это сообщение, произнесенное спокойным безучастным тоном - не суждение, а именно сообщение - выбило его из колеи.
  Он покосился на Полину. Она не смотрит на него, продолжает курить, прикрыв глаза. "Она знает, - понял Илья. - Значит, Кайгус тоже".
  - Но... почему же? За что? На самом деле ведь ничего не было!
   Полина усмехнулась.
  - Было-не было... Проблема в том, Илья, что ты решил забрать у него любимую игрушку.
  - Это Майя-то любимая игрушка?
  - Нет, я говорю о другом. О том, что ты вздумал манипулировать тем, что будто бы случилось, и тем, что произошло в действительности, а это прерогатива Кайгуса.
  - Мне кажется, смерть - слишком жестокое наказание за такой проступок.
  - Тебе остается уповать лишь на непредсказуемость мойе.
  - Неужели ты не заступишься за меня, Полинка?
  - С какой это стати?
  - О! - Илья улыбнулся и сжал ее руку. - Ты ревнуешь?
  - Зачем мне ревновать? Ничего же не было.
   Руки своей она не отняла.
  - Тебе нравится Майя? - спросила Полина.
  - Куда меньше, чем ты. И вообще... никакого сравнения!
  - Правильно. Майя - она... почти Кайгус.
  - А ты? Кто ты? И кто я для тебя?
   Полина не ответила. Вероятно, она узрела нечто в фантастических клубах выдыхаемого дыма - настрой ее резко изменился.
  - Мне пора, - сказала она и бросила окурок в стакан с заказанной для нее Ильей выпивкой.
  - Куда ты?
  - Пойду к Майе, ей нужна моя помощь.
  - Я с тобой.
  - Нет! Мог бы и догадаться, что ей вряд ли захочется сейчас тебя видеть. Ты мне только помешаешь. Извини.
   Снова Илья беспрекословно подчинился, второй раз за сегодняшний вечер - подчинился женщине, которая завладела всеми ее мыслями, которая за любовь потребует жизнь. Отец трижды прав - каков роман!..
   Просидев с полчаса за стойкой, Илья не выдержал и поднялся в комнату отдыха, где никого уже не было. Покрывало аккуратно сложено.
   Он вернулся в зал, гремящей музыкой, но нигде не нашел ни Полины, ни Майи. Скорее всего, обе девушки уехали сразу же после того, как Полине удалось привести Майю в чувство, одеть и, наверняка, растолковать истинные намерения Ильи.
   Впоследствии он жалел, что не поехал тотчас в пансионат на Переселенческую или к родителям Майи, где могли укрыться беглянки. Но он был так пьян в тот вечер, и поэтому не кинулся вслед за ними, он пошел танцевать и веселиться, он кричал что-то несусветное, подпрыгивал выше толпы, пугая и смеша окружающих, затем поехал со случайной девицей к ней домой, но так вымотался и физически, и эмоционально, что оказался ни на что не годен.
   Только потерял драгоценное время.
  - Какое сегодня число? - спросил он утром.
   Девица засмеялась, но ответила:
  - Уже конец августа, - пробормотал Илья. - Ах, черт, зачем же я спросил тебя! Отныне август у меня будет всегда ассоциироваться с тобой и прочей дребеденью... Я снова в западне - между годовыми кольцами!
  - Ты что, все еще не протрезвел? - удивилась девица.
   Илья собрался и поехал в пансионат на Переселенческой. Хозяйка сообщила ему, что Полина только что уехала, полностью оплатив счет и не оставила нового адреса.
  - А с ней была другая девушка?
  - Я не видела. Но на улице ее ждал автомобиль - в нем кто-то был.
  Илья отошел, потом вернулся и спросил, а не съехала ли и Настя Пелымова?
  - Она здесь, но не одна...
   Не дослушав, Илья побежал к Насте. Однако от ее присутствия было мало толку. Дверь Илье открыл Артур - вид у него был немного сумашедший. Илье пришлось несколько раз объяснять, зачем он явился, прежде чем Артур ответил:
  - После, после! Мне сейчас не до тебя, Илья, ей-богу!
  - Стой! Могу я тогда поговорить с Настей? Я..
  - Нет! - выкрикнул Артур и захлопнул дверь.
  - Мне нужно знать, где Полина! - заорал и забарабанил в дверь Илья.
   Артур не ответил ему, зато Илья почувствовал, как будто некий голос прожурчал ему в самые уши: "Ты знаешь, где искать..."
  - О, да, - прошептал Илья. - Я, глупец, и вправду знаю...
   Из пансионата он прямиком отправился в "Хонгу". Чутье, схожее с журчащим голосом, подсказывало ему, что девушки укрылись на берегах озера Холой. Провинившаяся возлюбленная Кайгуса и его верная мурия поспешили под бдительное око чудовища. Успокоить его гнев? Навряд ли осмелились бы. Значит, в действительности Кайгус очень хорошо представляет себе реальное положение вещей, и Полина специально пугала Илью, чтобы он не преследовал Майю. Ревнует, конечно.
   Он, наконец, приехал в "Хонгу", где никогда раньше не был. Соориентировался по сопра. Его машина оказалась одной из первых на стоянке перед менгирами. Илья зашагал к главному корпусу безо всякой карты. Впрочем, он даже не догадывался, что тут можно заблудиться, и потому благополучно достиг цели. В отличие от следователя Малтина, он сразу узнал в хорошенькой горничной девушку из завлекающего ролика.
  - Здравствуйте! - улыбнулся Илья. - Я ищу свою мечту.
  - А она реальна?
  - Конечно! Ее зовут Полина Приймак.
  - О, вы, наверное, Илья, - горничная присела в шутливом книксене. - Пройдите в каминную, пожалуйста.
   Повеселевший Илья - его ждут, Полина о нем говорила! - поторопился свернуть в указанный горничной коридор. Каминную он отыскал по характерным звукам пылающего открытого очага и бульканию кипятка. Оказывается, Полина собиралась выпить чаю. Были выставлены два прибора, но второй предназначался, очевидно, не для Ильи - при его появлении Полина, читавшая в кресле, удивленно приподняла брови.
  - Илья? - воскликнула она, смешалась, зачем-то снова заглянула в книгу, отложила ее и вылезла из кресла.
  Он подошел к ней, обнял.
  - Я люблю тебя, - произнес он глухо, уткнувшись в ее волосы. - Не могу без тебя. Хочу быть только с тобой, Полинка. Неужели это ничего для тебя не значит? Совсем-совсем? Пусть ты его мурия, но ты ведь и женщина...
   Она тихо рассмеялась - совсем необычно рассмеялась, не так, как прежде, а мягко, грустно.
  - Да, женщина... - подтвердила она и обняла Илью, который от радости едва держался на ногах и еще крепче сжал Полину в объятих.
  Она слегка отстранилась.
  - Но сначала ты должен поговорить с Майей, - сказала Полина. - Рассказать ей все. Я не могу видеть ее в таком состоянии - она целыми днями сидит наверху в своих апартаментах, плачет, высказывает какие-то бредовые мысли... Я опасаюсь за ее рассудок, беспокоюсь, как бы она не наделала глупостей, я же в ответе за нее, Илья! Обещай, что выложишь ей всю правду и успокоишь.
   Илья кивал, соглашался, вздыхал сочувственно, а в душе торжествовал - план срабатывал! Может, Полина действительно волновалась за Майю, но он подозревал, что на сговорчивость Полины повлияла скорее элементарная ревность. И какая разница, было ли что или нет? Для Полины-мурии грань между реальным и воображаемым зыбка, не толще волоса.
  - Хорошо, - пообещал Илья. - Я все расскажу Майе, готов хоть сейчас ее успокоить.
  - Не сейчас. Она днем сюда не спускается, боится постояльцев. Я проведу тебя наверх, в галерею. Картинную. Когда стемнеет, туда придет Майя, и вы обо всем поговорите.
   Полина провела Илью в небольшую галерею с файюмскими портретами. Выпуклость, образованная телом наполовину замурованного полицейского, давно была устранена, а стена отремонтирована. Илья, уставший после вчерашнего праздника и выпавших на его долю переживаний, не заметил этого страшного знака - прекрасных портретов, некогда поразивших его необычайно в книгах по истории искусств.
  - Жди ее здесь, - наказала Полина. - И... - она поколебалась, прежде чем сказать, - удачи тебе!
  - Разве ты не посидишь со мной?
  - Я посижу с тобой, Илья, но потом, потом... У нас будет еще время.
   Илья прилег на диванчике, гадая, чем бы заняться до наступления темноты и, конечно же, сразу уснул. Проснулся, когда было уже совсем темно и галерею освещали только рамы файюмских портретов. От призрачного света рам лики древних людей приобретали совершенно жуткое выражение - стали почти идолами хури.
   У раскрытого окна стояла девушка, прячась в тени.
  - Майя! - вскочил Илья.
  Девушка обернулась и двинулась к нему.
  - Я пришла, Илья, - сказала она. - Ты помнишь меня? И наш разговор в восточной кондитерской, а? Горячие вафли, воздушный рис... Ты обещал мне истинное золото. Пора, Илья, делать дорогие подарки. Так где же мое золото?!
  
   * * * * *
  
   С той поры, как Артур Загидуллин обрел в Башне свой необыкновенный дар, он постоянно, вслух и про себя, сокрушался по поводу того, что Настя слепа и не может разделить с ним восторги от увиденных им чудесных картин.
  - Если бы ты знала, если бы только знала! - повторял он взволнованно.
  - Расскажи мне, - просила каждый раз Настя и слушала очень внимательно.
  - Мне уже не требуется никакая камера, - объяснял Артур. - Я сам будто камера, но самая совершенная, какой еще не бывало! Соль и серебро, тень и свет - это составляющие моего нового организма. Мне даже не требуется смотреть на кого-либо или что-то из окружающей обстановки, составлять композиции, подбирать фокус... Иногда картины мне снятся, чаще же всего я их просто себе представляю, а потом с легкостью воплощаю...
  - Хочешь сказать, что ты рисуешь фотографии? - удивлялась Настя.
  - Да! Сбылась давняя мечта; картины действительности, фантазия художника, снимки - все это теперь в моей власти! Это какое-то особенное искусство, настолько тесно переплетенное с моей собственной жизнью, что мне уже трудно отличить одно от другого!
  - Будь осторожен, Артур, - качает головой Настя. - Помнишь, что я говорила об оптической иллюзии, о марсианском Олимпе и гравюрах Эшера? Не перепутай вершину с пропастью, море с пылью, всегда учитывай положение солнца. Оно бывает решающим...
  - Положение солнца? Да, понимаю... Картины, запечатленные мною, подобны негативам, надо менять тень и свет местами, отобразить зеркально... Это занимает у меня больше всего времени. Жаль, что получаются лишь отдельные картины, а я мечтаю о том, чтобы свести их воедино, закрутить целую бесконечную ленту, сделать образы и краски объемными, выходящими за рамки... Пропустить через тело весь мир! Я думал, что мне поможет музыка - пение Лиды Беляевой, например. Я был на ее выступлении в театре "Хонги" - такой прекрасный сон!.. Снимки получились очень реалистичными, музыка их едва не оживила, она звучала во мне, когда я создавал те фото. Майя ничего не заметила, она решила, что я действительно был в театре.
  - Но музыки недостаточно, верно? - тихо спросила слепая.
  - Чего-то не хватает, Настя. Может быть, твоих паранормальных способностей? Ты же разглядела могилу охотника, разгадала причины странного поведения лесника...
  - В этой истории замешано много людей. Ты их знаешь.
  - Я делал их снимки, но это не образы, а что-то другое. Мне трудно объяснить... Ох, если бы ты только видела!
  Настя улыбается.
  - Попробуй сказать. Показать. Выразить.
  - Кто тебя интересует?
  Настя встала, прошлась медленно, поглаживая в задумчивости ладони.
  - Их так много... С кого бы начать? Ну ладно, что ты скажешь о Никите Малтине и его Любимой Женщине?
  - Это костяной светильник, удочка, желтая палатка, печенье на одеяле.
  - Его сын Вадим?
  - Гроза, красные нити, аромат крепкого чая.
  - Влас Калашников?
  - Мираж в тайге, морозные узоры, огонь.
  - Игорь Свиридин?
  - Срамные сказки, кровь и зелень.
  - Илья Калашников?
  - Кислое молоко, сахар, шерсть, камень и цепь.
  - Глеб Авдеев?
  - Желтые кости, пыль и ноты, колесо.
  - Хорошо... Пожалуй, достаточно. Ты и впрямь готов к тому, чтобы соединить картины в ленту и вывести ее за рамки.
  - Без тебя я не смогу.
   Настя продолжала, задумавшись, вышанивать взад-вперед, ловко огибая препятствия.
  - Ты видишь меня? - вдруг задала она чудной вопрос.
  Артур, растерявшись, молчал.
  - Можешь ли ты сделать с меня такой же снимок, как с других? - пояснила Настя.
  - Нет. В том-то и дело! Ты для меня словно бы закрыта. Не пропускаешь через себя свет и не отражаешься.
  - Придется тогда воспользоваться вспышкой, - сказала Настя, остановившись. - Надеюсь, ты еще не выбросил свою камеру?
  - Я постоянно таскаю ее с собой. На всякий случай.
  - Она нам поможет. В ней тоже есть магическая сила. Я это ощутила, когда ты фотографировал меня под солнечным душем - я слышала и видела волшебные звуки леса.
   Артур достал камеру и включил вспышку, несколько раз глянул в объектив.
  - Черт, успел от нее отвыкнуть! - неловко усмехнулся он.
  - Всего один снимок, - подбодрила его Настя.
   Он едва успел заметить, что произошло - сверкнула вспышка, Настя резко сдернула очки и тотчас, вскрикнув, прикрыла глаза руками, согнулась, точно от удара.
  - Настя! - Артур уронил камеру, метнулся к девушке, но она оттолкнула его.
  - Нет! Стой!.. Не смотри!
   Все еще пряча глаза, она укрылась в ванной. Нашарила вентиль и пустила холодную воду до отказа. Потом принялась зачерпывать полные горсти живительной влаги и плескать в лицо. Боль утихала, и к Насте возвращались давние подзабытые ощущения.
   Наконец, она оторвалась от спасительного рукомойника и, запрокинув голову, позволила струйкам воды стечь прямо в широко раскрытые глаза. И по мере того, как стекала вода, белые незрячие зрачки девушки меняли свой цвет.
   Оказалось, что у Насти Пелымовой ярко-синие красивые глаза.
  Теперь уже бывшая слепая вздохнула прерывисто, поморгала и увидела собственное отражение в зеркале над рукомойником.
  - Настя! Настя! Ты в порядке? - кричал из-за двери Артур.
  - Да, в порядке, - ответила Настя, поворачиваясь то так, то этак, рассматривая отражение. Оно ей понравилось, но нужно было проверить еще кое-что.
   Настя провела рукой по зеркалу. Поверхность его затуманилось, затем пробежала мелкая рябь. Зеркало стало экраном, на котором проявилось изображение - Илья и Майя в постели. Майя спала, а Илья смотрел на Настю странным умоляющим напряженным взглядом.
  - Ох, Илья, Илья... - шепчет Настя, снова проводит рукой, и изображение пропадает.
   Когда она вышла из ванной, Артура ожидало два потрясения; он увидел, что она обрела зрение, а потом он понял, кто она такая. Достаточно было просто взглянуть в самую глубину ее ярко-синих глаз, блестевших, словно река под солнцем.
  - Боже мой! - выдохнул Артур. - Это ты...
  - Конечно, я, - Настя опустилась в кресло.
  - Но я... я думал, что это все-таки легенда.
  - Легенда - это тоже я.
  - Как же мне теперь тебя называть? Настя или...Тосемья?
  - Лучше называй Настей, я уже привыкла к своему новому имени. К тому же, мы сейчас находимся довольно далеко от Северного Урала - топография другая, я могу обходиться без древнего названия.
  - А где твои черные косы?
  - Решила попробовать перекись водорода - желание для реки простительное.
  - Невероятно... - Артур опустился на колени, он не мог наглядеться на переливающиеся светом глаза Насти.
   Его отвлек дверной стук - Илья явился совсем некстати. Артур еле-еле от него отделался, безо всякого сострадания. Он забыл, что самое тягостное - это ломиться в закрытую дверь, хотя только что сам вытанцовывал в тревоге перед ванной.
  - Кто там? - спросила Настя.
  - Илья. Он ищет Полину.
   В дверь снова забарабанили.
   Артур с ругательствами вскочил, но Настя остановила его.
  - Он сейчас уйдет, не беспокойся.
   Она прошептала несколько слов - слишком тихо, чтобы понять их смысл. Настойчивый стук затих с последним словом.
  - Что ты видишь, Артур? - обратилась она к Загидуллину. - Что ты видишь, когда смотришь на меня?
  - Бесконечную ленту картин, текущую наподобие чистой холодной реки, - отвечал Артур. - Но это очень необычная река, она начинается на земле и течет вверх, к самому небу - вертикальная река!.. Я таких еще не видел.
  - Куда она ведет? Смотри внимательно.
  - Я вижу будто крону огромного дерева. Теперь ясно, как река течет вверх - она поднимается по капиллярам этого огромного дерева. В его кроне множество фантастических существ... Я вижу прекрасных птиц с человеческими головами и, наоборот, людей с крыльями, русалок, волков, змей, ящериц, увенчанных коронами... Есть там какой-то человек, он обрывает листья, а листья на дереве белые...
  - Стоп! Все! Хватит! - Настя толкнула Артура в плечо и заставила его выйти из того своеобразного транса, в который сама же и вогнала.
  - Ты сможешь сделать такой снимок? - спросила Настя, когда Артур окончательно пришел в себя.
  - Нет, - честно ответил он.
  - Правильно. Здесь требуется иной подход.
  - Мне известны лишь два способа.
  - Есть и третий.
  - В чем его суть?
  Настя помедлила, прежде чем сообщить:
  - Это способ Кайгуса.
  - Как?!.. Вы же враги!
  - Что? - Настя даже рассердилась. - С чего ты взял?
  - Но вторая легенда... Там говорится, что ты опекала Харлампия Монина, давала ему всяческие советы, пыталась спасти его сына и карту, сдерживала огнище Кайгуса...
  - Ну и что? - Настя пожала плечами. - Он сам попросил меня быстрее добраться до усадьбы Мониных и спасти карту.
  - Зачем?!
  - Все было запланировано. Мы с ним беседовали, пока Харлампий пробирался на территорию будущего Усть-Ключа. Мойе совершенно точно предсказал, как будут развиваться события. Я говорила ему: "Но может быть, Харлампий выдержит испытание - почему ты этого не допускаешь?" Он мне ответил: "Люди слабы. Они так редко удивляют меня. Приходится расплачиваться за свой дар прорицания". И мойе не ошибся, он вообще никогда не ошибается. Однако не застрахован от разочарований - это чудовищное сочетание; не ошибаться, но разочаровываться.
  - Похоже, тебе его жаль.
  - В истории красавицы и чудовища всегда жаль чудовище...
  Настя снова зашагала по комнате.
  - С самого начала я была на его стороне, - призналась она. - Понимаешь ли ты, Артур, насколько это важно, когда река на твоей стороне? Тогда уже не имеет значения, на правом ты берегу или на левом. Никакой иллюзии, только реальность! Полина Приймак могла бы тебе очень хорошо объяснить разницу, причем исполдьзуя оптический прибор - бинокль. Ты, как фотограф, оценил бы ее подход во всем его изяществе. Хочешь, я тебе открою еще один страшный секрет? У Кайгуса вообще нет противников! Не в том смысле, что у него нет достойных противников. Секрет в том, что все его якобы враги, сильные и слабые, действуют не против него, а для него - великого прорицателя, видящего каждого насквозь! Саша Векслер носится со своей идеей вечного поединка и не сознает, что поединок задуман Кайгусом и давно был бы окончен, кабы не охота мойе его продолжать!
  Артур сглотнул слюну и проглотил секрет.
  - В чем суть Кайгусова третьего способа?
  - В окончательном преломлении лучей, которое позволит вырвать из мрака живые формы. Чтобы больше не возникало сомнений - вершина перед тобой или пропасть. Все приобретает нужный объем и угол освещения.
  - Что я должен сделать?
  - Вернуться к Башне. Там сейчас Глеб Авдеев, он заперт. Его туда завлекла Лида, а заперла Лариса. Он никуда не денется, пока не выполнит свою часть работы. Но ты проследи, чтобы никто не выпустил его ненароком.
  - А что у него за работа? Как я пойму, что он справился с задачей?
  - Он запускает звук. Ты отвечаешь за картину. Если будешь настороже, то угадаешь момент. Ни с чем не перепутаешь. Это будто кипящая вода - стоит ей лишь закипеть, перемену невозможно будет не заметить. Тогда я присоединюсь к тебе и скажу, что делать дальше.
   Напутствованный таким образом Артур Загидуллин вернулся к Башне, откуда некогда бежал, рассыпая за собой хвост серебрянного света. Вернувшись на Сенебатов лоб, Артур добросовестно охранял Башню с заключенным внутри Глебом от непрошенных посетителей. Иногда он видел Глеба, выглядывающего из окошка - поначалу тот орал, призывая на помощь, а затем утих и по ночам любовался звездами. Артур на посту не спал и не ел, он завидовал бродячим псам, проносящимся мимо с кусками какого-то сырого мяса в зубах, и Глебу, который грыз окаменевший мед.
   Извлечение звука Артур почувствовал каждой клеточкой своего тела. Цепочки его ДНК моментально сложились в нотную запись, пустые клеточки заполнились музыкой. Он увидел пенсионера и бегуна, застывших друг против друга. "Кипящая вода!" - подумал Артур.
   Пенсионер и бегун разошлись, едва Глеб повернул колесо в Башне. А Артур остался. Он ждал Настю. Та не замедлила явиться. В подступающих сумерках она ориентировалась хорошо - как бывшая слепая или та же река, что легко находит кратчайший путь даже в темноте между деревьями.
  - Звук уже есть, - сказала Настя. - Пора настроить картинку. Надо будет снова воспользоваться камерой. Улавливаешь? Если я сделаю твой снимок, лучи, наконец, пересекутся.
  - Странно, - несмело улыбнулся Артур. Он почему-то был встревожен. - У меня ведь до сих пор нет собственного фотопортрета. Я имею в виду настоящий, профессиональный снимок...
   Он явно тянул время, но Настя решительно взяла у него камеру и спросила ласково:
  - Ты доверяешь мне?
  - Да, - Артур был искренен.
  Настя отшла на пару шагов.
  - Сейчас вылетит птичка! - воскликнула она со смехом.
   Вспышка была последним, что увидел Артур и первым, что увидели все остальные. Лес осветился на огромном протяжении. Те, кто участвовал в облаве на "Хонгу", сразу же вспомнили, где они уже видели этот свет. Но если в ту ночь он родился от крика гнева, то сейчас Кайгус вскричал от радости.
  
   ГАЛЕРЕЯ 28
  
  Усталый и разочарованный, потерявший Майю в сутолке ночного клуба, Саша Векслер все же нашел в себе силы нанести на следующий день важный визит. Давно собирался, но забывал, а тут вдруг представился удобный случай. Бездействие угнетало, не радовали уже и собственные изыскания. Да и почему бы и не сделать доброе дело?
   Саша принес Варковой письмо мужа. Полагал, что в обмен получит какие-нибудь ценные сведения, но ошибся. Он не получил ничего, кроме никчемной сентиментальной болтовни, обычных благодарностей и слезливых откровений ни о чем.
   Он сидел на диване, угощался домашним печеньем с какао, рассеянно слушал, сочувственно кивал, ахал и охал, где надо, а иногда и где не надо. Его больше интересовала коллекция вырезанных из дерева статуэток на полке напротив. На его счастье зазвонил телефон, Варкова отлучилась, и Саша получил возможность рассмотреть статуэтки с близкого расстояния. Почти сразу же он обратил внимание на фигурку шагающего человечка со стрелой в руке. "Где-то я тебя уже видел" - подумал Саша. Он чувствовал, что фигурка скрывает подсказку, но никак не мог уловить ее смысл.
  - Простите, что оставила вас, - заговорила приблизившаяся за спиной Варкова, - но я не могла пропустить этот разговор. Звонила моя младшая сестра, мама Кира. Она не часто радует меня новостями...
  - Мать Кира? - перебил Саша. - Вы хотите сказать, что сейчас звонила мать Кира Торева?!
  - Да. А что здесь такого?
   Саша несколько мгновений смотрел на ее, переваривая известие, переданное ему самым обыденным тоном. Для него это было равносильно сообщению, что только что звонила мамаша Левиафана. Чуть погодя он решил, что мог бы и не удивляться особо - ведь он сам явился к родной тетке чудовища и воспринимает свой визит вполне спокойно.
  - Нет, нет, конечно же, ничего особенного, - поспешил он заверить Варкову. - А что же Торева?.. Откуда она вам звонила? Она в Усть-Ключе?
  - Нет, в Красноярске. Это совсем недалеко, правда? Я ей сделала выговор за то, что не удосужилась заехать ко мне, раз уж подобралась так близко. Мы столько с ней не виделись!.. Она в постоянных разъездах. Я уговаривала ее приехать в Усть-Ключ, но она говорит, что и в Красноярске задержится ненадолго. Дня на три, не больше.
  - Ага, значит, как минимум завтра и послезавтра она будет еще на месте, - пробормотал Саша. - Вы поедете к ней?
   Варкова заколебалась. Почему-то ей и в голову не приходило, что она тоже может преодолеть те несколько сот километров, которые отделяли ее от сестры. Даже себе она не признавалась, что уже привыкла общаться с ней на расстоянии.
  - Э-э, вряд ли смогу. Дело в том, что у меня есть планы на ближайшие дни.
  - Понятно. Но, знаете, я как раз собираюсь в Красноярск на днях и мог бы передать от вас Торевой весточку.
  - О! - обрадовалась Варкова. - Это было бы замечательно!
  - Где она там остановилась?
  - Я дам вам адрес и телефон.
   Он не выдержал и еще на улице, едва выйдя от Варковой, набрал указанный номер.
   Гудки.
   И, слава богу, никаких посторонних шумов, схожих с гулом прибоя или рукоплесканий.
  - Алло!
  - Здравствуйте, - прохрипел Саша, - госпожа Торева?
  - Да.
  - Я звоню вам насчет вашего сына Кира.
  - А что с ним случилось?
  - Разве вы не знаете? - Саша, наконец, избавился от хрипотцы.
  - Я знаю о своем сыне все, что мне нужно!
  - А мне кажется, что не все...
   Он решил, что, пожалуй, не стоит тотчас сообщать этой женщине, что ее сын - чудовище Uel, повелитель потусторонних пастбищ и хозяин Галерей. Лучше пока ограничиться более рациональной версией, согласно которой Кир вел какие-то непонятные интриги, скупал земельные участки, а под конец исчез неведомо куда.
  - Сейчас его разыскивает полиция, - закончил свой длинный, несколько сбивчивый и не очень последовательный рассказ Саша.
   Младшая сестра долго молчала. Сашу посетила внезапная догадка - быть может, Кир скрывается именно у своей матери?
  - Да, интересно... - заговорила Торева. - Но мне рассказывали о Кире и не такое. У нас, понимаете ли, хватает врагов. "Зеленые" мешают многим... Да вы и сами признались, что Калашников ненавидел Кира и был бы только рад его исчезновению!
  - А разве вы не... не встревожены его исчезновением?
  - Конечно, нет.
  - Потому что он связывается с вами?
  - Я ничего не буду говорить вам, молодой человек. Вдруг вы из полиции?
  - Клянусь вам, я...
  - Если же нет, то сделаете правильные выводы. Говорю же - я совершенно не беспокоюсь за Кира. Он может за себя постоять.
  - Я в этом не сомневаюсь! - воскликнул раздраженно Саша. - И я тоже за него не беспокоюсь, но совсем по другой причине!
  - Тогда зачем вы мне звоните?
  - Я вам звоню, потому что... то, что я рассказал - только часть правды! Суть в другом... Я хочу сказать вам, что ваш сын Кир - владыка загробного мира, существо по имени Uel!
  - Хм, вы и вправду не из полиции, - задумчиво произнесла Торева. - Скорее, вы из сумасшедшего дома!
   Саша думал, что вот теперь-то разговор и оборвется, но Торева, помолчав, спросила:
  - А если подробнее?
   Никогда еще Саша не вел таких странных и продолжительных переговоров по телефону. На улице за все это время не прошел ни один человек. Саша ощутил, как на него накатывает одиночество человека, который медленно идет сквозь сгущающиеся сумерки пустого квартала и говорит о нимфах и легендах с невидимой и недоверчивой женщиной далеко отсюда.
  - Вы правы, - сказала Торева. - Этакого бреда мне действительно еще не приходилось слышать.
  - Вы мне не верите?
  - А вы бы на моем месте поверили?
  - Но об этом говорит весь город!
  Торева шумно фыркнула в трубку.
  - Ну и что? Усть-Ключ говорит, в Москве только прислушиваются, а в...
  - Севилье, - зачем-то подсказал Саша, вспомнив свой разговор с Ильей по поводу того, где еще может действовать Кайгус.
  - Да, а в Севилье вообще и слыхом не слыхивали!
  - И что из этого следует? - насторожился Саша.
  - Не знаю! Попробуйте разберитесь... Но рассудите - вы, мне абсолютно незнакомый человек, излагаете какие-то совершенно дикие теории! А на другой чаше весов - Кир, мой единственный сын. Что скажете?
  Она оборвала разговор.
   Саша был в растерянности. Как ему следует расценивать результаты переговоров с Торевой? Хорошо ли они побеседовали, плохо ли? Он чувствовал, что мало полезного вынес из беседы с ней, только пришел в еще большее смятение. И точно ли он говорил с матерью Кира? Не исключено, что это был сам Кир, подделать голос ему ничего не стоит. Мать Кира - выдумка Кайгуса, так? А вдруг и город вокруг - тоже лишь его выдумка, блажь, фантазия?
   Внезапно страшная мысль потрясла Сашу. Он даже опустился на тротуар, бессильно свесив руки. Может быть, и он, Саша Векслер, всего навсего сон Кайгуса, дремлющего где-нибудь в своей берлоге... А Майя? Неужели... Нет! Бедный Саша, он готов был согласиться с собственным призрачным существованием, но оставить Майе подлинную жизнь.
  - О, господи! - заклацал Саша зубами, кутаясь в куртку.
   Он пытался вспомнить те факты из своей биографии, которые бы свидетельствовали о его независимом от Кайгуса существовании. Но единственное, что занимало сейчас все его мысли и чувства, была безумная любовь к Майе. А это опять же доказывает, что Кайгус пронизывает и его жизнь; Uel любит Майю, и Саша любит Майю. А кого любит она? Кира...
   Где-то кто-то уже сомневался в том, реальность ли он или порождение чьего-то сна. Но вслух Саша произносит изречение из другой части той истории:
  - Девочки - это сказочные чудовища...
   Саша все еще думал об этом, когда, спустя час, мчался на скоростном поезде в Красноярск. Наблюдая за тем, как меняется пейзаж за окном, Саша понял, что чем дальше он от Усть-Ключа, тем более призрачным представляется ему окружающий мир. Наверное, неслучайно, выбравшись однажды в Абакан, он попал не куда-нибудь, а на Яблочный остров. Размытый, мерцающий Мряка, вышедший из дождливого сада, стал воплощением этого свойства, присущего Саше - теряться в тумане, удаляясь от своих корней. А корни его в Усть-Ключе. Только там формы обладают наглядностью и осязаемостью. "Да, конечно, и у нас бывает пасмурная погода, - вяло размышляет Саша. - Но на родине даже туманы замешаны на крови..."
   Сам он пугается жуткой причудливости своего же умозаключения. Такие мысли могут возникнуть лишь на зыбкой грани яви и сна, а Саша практически не выспался после ночного клуба. Он скоро проваливается в сон глубокий, но короткий - до Красноярска еще не доехали. Это хорошо. Можно кое-что проверить. К Саше возвращается интерес к изысканиям. Он достает свой ноутбук, проверяет электронную почту (см. Приложение: тетрадь Саши Векслера****).
   На подъезде к Красноярску оказывается, что здесь сгустились хмурые тучи. Впрочем, никакого мистического совпадения в том не было. Просто осень приходит в Сибирь. У нее тревожный запах. Медведь скоро уснет, но перед зимой ему надо запастись хорошенько мясом и жиром - он будет нападать часто. Наступает завершающая стадия хитроумного плана. Следует поторопиться, разобраться во всем при свете дня - не то придется лезть за мойе в берлогу...
   Подгоняемый нетерпением и страхом, Саша быстро нашел гостиницу, где остановилась Торева.
  - Ее нет, - огорошили его у стойки портье.
  - Она уехала?
  - Да, но еще вернется, не беспокойтесь. Вы можете подождать ее здесь.
   Саша так и сделал, но, просидев полчаса, рассеянно глазея на снующих туда-сюда постояльцев, смекнул, что выжидать ему нечего, потому что он ни разу не видел Тореву. Конечно, можно предположить, что она чем-то похожа на Кира, но Саша не был уверен, что уловит сходство. Женщина с чертами лица Кира, отражающимися в ней, точно в зеркале... Именно так, ведь он старше своей матери. Это все дъявольские игры отражений, ловушки Галерей.
   Гостиница обладала столь же запутанной системой коридоров, переходов, лестниц и проходов, что и таинственные Галереи - по крайней мере, так воображалось Саше, когда он искал номер Торевой. Ее комната оказалась запертой, на стук никто не откликался. Торева действительно еще не вернулась.
   Но едва Саша отошел по коридору от номера на несколько шагов, кто-то открыл дверь заветного номера. Однако коридор был по-прежнему пуст. Саша бросился к двери - она еще продолжала раскрываться. Но на пороге никого. А вошли в номер двое - Саша и тот, кто открыл дверь. Это была женщина - по полу стремительно простучали ее каблучки. И только. Сама она оставалась невидимой, и Сашу, который проскользнул за ней, не замечала.
   Она ходила по комнате, включила телевизор, глотнула минеральной воды, даже переоделась. Саша ничего этого не видел, только догадывался о происходящем по шорохам, стуку и звяку, оживлению телевизора, мельканию предметов в воздухе. Вот почему очень скоро он понял, что находится в комнате с Торевой - он ее не видит, так как она мать Кира. И по той же причине она не замечает Сашу. Он не смог бы толком объяснить, в чем тут секрет, мог лишь проверить собственное прозрение.
  - Эй! - громко произнес Саша. - Эй! Вы что, ослепли?
   Разумеется, Торева не ответила ему. Вообще никак не отреагировала. Друг для друга они были призраками.
   Поначалу робея, Саша приблизился вплотную к Торевой, которая сидела на кровати и перелистывала записную книжку. Ее страницы покрывали цифры без подписей. Будто завороженный, Саша уже собирался усесться прямо на место Торевой, вдеть свои реальные, из плоти и крови, руки в ее, Торевские, призрачные. Взять записную книжку, набрать номер самому, слиться с чудовищной семьей и узнать все ее тайны.
   Неожиданно Торева обернулась, спугнув Сашу, и взяла валявшуюся на кровати телефонную трубку. Вполне обычное движение, за исключением того, что его совершила пустота комнаты. Но разговор пустота повела вполне обычный - Саша сообразил, что Торева обсуждает с подругой выбор сына. Майю. Обыкновенная тема для матери.
   Но постепенно разговор становился все более странным. Так и должно быть - Саша не особенно-то и удивился.
  - Она мне нравится, - говорила Торева. - Правда, я сужу только по его рассказам, а иначе - ха-ха! - и невозможно... Что я тебе могу сказать... Умная девочка. И красивая. Так утверждает Кир. Они всегда отвечают в этавком роде - умная и красивая, чего же, мол, еще желать? Я его спрашиваю: "А добрая ли она?" Он смеется, но мне не нравится при этом выражение его глаз. Кир не отвечает мне на этот вопрос, не отвечает, понимаешь? Словно, если бы моего сына попросили перечислить качества своей возлюбленной, ее доброта было бы последним, что пришло бы ему на ум... Я спрашиваю: "Она действительно любит тебя?" Он клянется, что ручается за это, но он влюблен, что с него взять! С другой стороны, Кир всегда был исключительно проницателен в делах сердечных... Да, да, я помню!.. нелегко ему пришлось... Однако же он опять... нет, не то что бы засомневался, а просто... я чувствую в нем напряжение. Бедный мой мальчик! Ему хочется верить, что на сей раз все будет хорошо! И мне... Вера тут многое значит... Что?
  Торева долго молчала, очевидно, выслушивая длинный ответ. Затем сказала:
  - Ага, hoche (e) mah... каритас... сапиентия... Верно, верно, это тоже имеет значение. Не знаю, получится ли у нее?.. Кто? А-а, ты имеешь в виду нашу дорогую Хильдегард из Бингена! Конечно, я помню и ее... Скорее речь идет о теофании... Угу, умная и красивая, я же говорю! Надеюсь, они поженятся до зимы. Я устала ждать. Главное, успеть до зимы... Да, разобраться сложно, но недаром Кир назвал ее умницей!... Ну и что? Всегда трудно перешагнуть через границы, про которые раньше и понятия не имел, что они вообще существуют!.. Все получится, я верю. Это его давняя мечта. И беда тоже. Ох, скорей бы!.. Да, я верю, что он будет счастлив, мой безумец, я верю... А я говорила, что вера тут будет совсем не лишней! Мы еще погуляем на его свадьбе, вот увидишь! До встречи!
   Окончив разговор, Торева удалилась в ванную, откуда послышался плеск воды. По пути она лего и стремительно прошла сквозь Сашу. Он усмехнулся криво. Ситуация складывается комичная; за стеной принимает, вероятно, душ женщина, не подозревая, что совсем рядом притаился чужой, проскользнувший в ее номер. Вот только опасности никакой - женщина, пусть и обнажена, но невидима, а Саша совсем не собирается потревожить ее стыдливость.
   Видимо, осознание того, что он все-таки не должен здесь находиться, отразилось на его лице - когда в номер вошел коридорный с подносом, он сразу все понял и замер. Саша даже не успел притвориться, что гостит у Торевой по полному праву. Кажется, и коридорный-то вошел без стука. Или было дано заранее позволение от Торевой? Или же Саша настолько крепко задумался над загадочными словами матери Кира?
   Векслер запоздало дернулся - нелепо и бессмысленно, только усугубляя свою вину.
  - Кто вы? - нахмурился коридорный. - Что вы тут делаете?
  - Я...а-а...жду, - пролепетал Саша.
  - Кого?
   Саша вдруг понял, что напрочь забыл имя женщины. Он привык думать о ней только как о матери Кира. А коридорный по-своему расценил замешательство незваного гостя.
  - Ах, вы даже не знаете ее имени! - проговорил он с ехидной улыбкой и тотчас вызвал подкрепление.
  На шум вышла Торева.
  - В чем дело? - недовольно осведомилась она.
   Осведомилась, энергично вытирая мокрые волосы. Саша по-прежнему не видел ни ее, ни полотенца с каким-нибудь халатом, зато ощущал крошечные брызги на своей коже. И заметил, что коридорный-то мать Кира видит.
  - Не волнуйтесь, сударыня, - произнес коридорный. - К вам в номер пробрался вроде бы воришка...
  - Я не воришка! - закричал Саша, хотя кричать ему следовало о другом.
  - Сейчас подоспеет подмога, и мы передадим его полиции.
  - Вы шутите? - удивилась Торева. - Где воришка?
  - Здесь, в вашем номере, - коридорный немного растерялся.
  - Он прячется?
  - Да нет же! Он стоит прямо перед вами!
  - Я никого не вижу, милейший.
   Коридорный потерялся окончательно. Но затем в номер ворвались гостиничные охранники. Если бы Саша не был так ошеломлен, он еще мог бы обратить ситуацию себе на пользу, представить создавшееся положение неким розыгрышем, который устроил на пару с Торевой. Сашу подвел инстинкт; при виде охранников он предпринял безнадежную попытку прорваться к двери, он даже ударил кого-то в свалке. Но его мигом скрутили и выволокли из номера.
  - Это что, новый вид услуг, да? - весело, но и нервно спрашивала Торева, кружа рядом. - Или вы так от скуки развлекаетесь? Мило, мило... Ловите воображаемых грабителей? Чудесно, молодые люди! Но я попрошу впредь меня подобным образом не беспокоить!
   Она захлопнула дверь под самым носом коридорного, поднявшего тревогу. К его большому огорчению, кстати, так как он рассчитывал на щедрые чаевые.
   Уже в полиции Саша успокоился. Он был уверен, что все разрешится само собой. Не могут его наказать за несуществующий проступок, за вторжение в частную жизнь некоего фантома! Опять морок, наваждение, шутки Мряки. Интересно, почему же они не видели друг друга?..
   Тем не менее, у Саши хватило ума признаться полицейскому, что он попросту заблудился в коридорах отеля и ошибся номером.
  - Да, там и впрямь легко заблудиться, - неожиданно охотно согласился полицейский. - Однажды мы преследовали в этой гостинице одного типа - и его упустили, и сами еле выход нашли... Там много чего непонятного происходит. Вот служащие и дергаются. Однако до выяснения всех обстоятельств вам придется побыть у нас.
   В другое время место, где очутился Саша, привело бы его в ужас. Как?! Он в камере? Заперт? Под подозрением? С несколькими мрачными типами? Но не сейчас. Сейчас камера подходила как нельзя лучше для напряженной мыслительной работы, благо что и соседи, погруженные в свои тревоги, не мешали. Вполне подходящее место для размышлений над каритас, сапиентией и прочим - догадка блуждала где-то поблизости. Мыслям будет некуда ускользнуть.
   Начался дождь. Слабеющий свет за маленьким оконцем, бетонные поверхности, холод и унылая, безостановочная капель снаружи - это могло бы кого угодно довести до крайней точки хандры и тоски. Сашу в первую очередь. Но не этим вечером. Он знал, что Кайгусу невыгодно держать его здесь долго - Кайгус освободит его, чтобы было кому привести остальных в центр лабиринта.
   Саша не ошибся. В полицейский участок явилась Торева. У гостиничных охранников она выведала, куда повезли Векслера, приехала сюда и добилась его освобождения.
  - Я-то думала, что это розыгрыш, - объясняла она. - А потом оказывается, что мальчика засадили-таки за решетку! Но я же никого не видела! Уверяю вас, в номер он не заходил. Наверное, на самом деле только ошибся комнатой и только собирался войти... А коридорный перестарался.
   Когда Торева подписала необходимые документы, ее спросили, хочет ли она встретиться с Сашей?
  - Нет, - улыбнулась она. - Пусть так и остается для меня невидимкой. Чтобы без претензий, абсолютно без претензий. Никого и ничего; ни мальчика, ни вторжения...
   Саша провел в камере всего полтора-два часа. Он почти расстроился, когда его освободили - догадка тоже выпорхнула. Саша встрепенулся только при сообщении о Торевой и ее соучастии к нему.
   Он выбежал на улицу.
   Шел по-осеннему колкий дождь.
   Люди укрылись под зонтиками. Было столько людей и зонтиков, под которыми могла спрятаться Торева, что в ее реальное существование можно было поверить. Но не догнать.
   Саша стоял под дождем и все более убеждался, что не надо ему искать Тореву. Она уже сказала ему все, что собиралась. Подняв воротник куртки, она направился в ближайшую библиотеку. Назвал ключевые слова, в ответ на которые ему выдали огромное количество книг. Потом он долго читал, делал выписки, ксерокопии, думал, ловил решающую догадку. Попутно грелся и пил кофе из пластиковых стаканчиков, наведываясь к автоматам.
   Наконец, Кайгус снял последнюю маску. Библиотечный зал озарила вспышка и бессмертный свет. Удар молнии и солнечный удар одновременно. Получившееся изображение отпечаталось теперь не на теле Саши Векслера, а в самой душе его (см. Приложение: тетрадь Саши Векслера*****).
  
   ГАЛЕРЕЯ 29
  
   Тяжелые и плотные охотничьи одежды, сшитые из беличьих и заячьих шкурок, отнимали у Малтина последние силы. Пот лился с него градом - одежка была явно не по сезону, но сейчас, в темном лесу, Малтин согласился скорее терпеть жар, пот и духоту, чем оголять какую-то часть тела - он помнил о запрете. Схожие чувства, когда лучше терпеть духоту и жар, чем холод и страх, посещали его еще в детстве; он тогда прятался от ночных кошмаров под толстым стеганым одеялом и боялся высунуть нос наружу. Маленький Никита понимал отчасти, что это ужасно глупо, а сейчас, уже взрослый, вдруг подумал, что возможно был в том убежище смысл.
   Потому как не исключено, что в детской все же пряталось чудовище и наблюдало за ним. Человек с медвежьей головой и горящими бессмертным огнем глазами. Он мог бы запросто сдернуть с Никиты одеяло и свести с ума. Но удержался, ибо он уважал детскую веру. Он всегда принимает игры, основанные на вере. Может быть привычка прятаться от чудовищ под одеялом и традиция прятать от медведя оголеные части тела имеют общие корни?
   Малтин бежал через лес и мог хотя бы вдыхать свежий ночной воздух. Но бежал слишком быстро - во рту появился вкус крови, бок покалывало. Перед глазами крутились черные точки - целый рой. Малтин видел, что рисунок коры некоторых деревьев складывается в лица, которые провожают его внимательными взглядами, а потом исчезают. Было ли это лицо Кира? Или Полины? Непонятно. Вероятно, всего лишь причуды лунного света и измученного сознания...
   Шум толпы давно стих, огни площадки, откуда Малтин начал свой бег, скрылись во мраке, а до следующих огней еще бежать и бежать. Больше всего он боялся, что у него, как во сне, откажут ноги, станут ватными и безвольными. Наверное, нечто подобное испытал полицейский Зыков, когда его ноги срослись с камнем. Малтин еще и для того бежал резвей, чтобы древесные корни не успели переплестись с его жилами.
   Вот они, спасительные огни! Расплываются от пота и напряжения. Светильники над каким-то приземистым зданием.
   Малтин упал на освещенную площадку и в последнем усилии отполз от темного края. Пока не потерял сознание, думал; кто же подойдет к нему - Полина или сам Кайгус? А оказалось - маленькая девочка. У нее было очень знакомое лицо... Не мерещится ли оно следователю?
   Тогда, ночью, у него не было сил задумываться над этим. Но стоило очнуться на следующее утро, как он сразу вспомнил ту девочку. Вспомнил - и она появилась снова. Поначалу Малтин даже не мог понять, что первично - его воспоминание или реальный образ? Верно, в голове еще путалось.
  - Он проснулся, - сказала девочка, полуобернувшись к кому-то.
  С кем же она говорит?
  Малтин с трудом приподнялся.
   Слава богу, это были лишь дети. Их было довольно много, разного пола и возраста.
  - Ну и долго же ты спал! - с укоризной произнесла девочка. - Мы уже все тут замерзли и проголодались!
   Малтин осмотрелся. Дети и вправду были уставшие и замерзшие, многие сидели прямо на каменистой площадке, обхватив колени руками, и нервно раскачивались, шмыгали носами. В рассветной тишине особенно резко звучали отрывистый кашель и резкие тихие переговоры, быстро смолкавшие. Странное место. Здесь и птицы не пели. Только на самой высокой сосне прогуливался ворон, иногда шумно встряхивался, косился вниз, но ничего не говорил.
   За спинами детей Малтин заметил длинное одноэтажное строение из дерева и стекла; просматривалось оно насквозь, вплоть до деревьев на противоположной стороне. Там стекло, и тут стекло, а между ними детская комната с разбросанными по ковру игрушками, рисунками, красками, уменьшенной мебелью. Внутри строения горел свет; сейчас, на рассвете, электрический свет производил впечатление болезненное и тревожное. Раньше Малтин бежал к свету, а теперь сразу сказал:
  - Выключите!
  - Ага, уже день, - подтвердила девочка, в чьем взоре сохранялась лесная темень.
   Кто-то из детей выполнил приказание. Остальные толпились вокруг и, казалось, ждали дальнейших указаний от них двоих - Малтина и той самой девочки. Господи, какое же знакомое у нее лицо!..
  - Вы здесь одни? - спросил Малтин.
  - Конечно, - ответила за всех девочка. Она почему-то ответила с удивлением и даже обидой, будто бы следователь задал совершенно дурацкий вопрос.
  - Сколько я... сколько я тут лежал?
  - Ты спал очень крепко.
  - Кто-нибудь приходил сюда?
  - Кто-нибудь? - не поняла девочка.
  - За мной, - терпеливо пояснил Малтин. - После того, как я потерял сознание, кто-нибудь приходил из леса?
  - Нет. Пришел только ты. Нам сказали, что пришлют кого-то, вроде тебя.
  Теперь уже Малтин непонимающе уставился на девочку.
  - Вроде меня? Зачем? Кто вам это сказал?
  - Будто сам не знаешь, кто! - огрызнулась девочка. - Ты такой глупый, ужас! А еще взрослый... Ты должен присматривать за нами, потому что мы маленькие. Другие взрослые сейчас заняты, мы им мешаем. Всех детей собрали здесь. Сказали: "Сидите, играйте, рисуйте, ведите себя хорошо. А потом придет дядя, который за вами присмотрит".
  - Это какая-то ошибка, - покачал головой Малтин. - Вы здесь оставайтесь, ребятки, никуда не уходите. Я вам пришлю настоящего воспитателя. А пока за старшего будет...да вот ты и будешь! Как тебя зовут, девочка?
  - Яна.
  - Отлично, Яна! Командуй и дальше своими друзьями.
   Малтин уже хотел, было, шагнуть за пределы площадки, но Яна удержала его, вцепившись в халат.
  - Ты куда? В лес нельзя!
  - Почему?
  - Опять притворяешься! - закричала Яна. - Не смешно! Плохая игра!
  Остальные дети поддержали ее глухим ропотом.
  - Я не притворяюсь, Яна, - произнес Малтин нарочито серьезным тоном, каковой, по его мнению, должен был продемонстрировать детям его в высшей степени уважительное к ним отношение.
  - Если не притворяешься, тогда зачем ночью бежал к нам? - заметила Яна. - Мы видели! Ты тоже боишься!
  Малтин попытался подстроиться под дикую здешнюю логику.
  - Но я же бежал к вам, а не от вашей площадки. Есть разница, верно?
  - Неверно! Думаешь, если бы можно было убежать отсюда, мы бы еще здесь сидели и ждали взрослых?
   Следователь натужно рассмеялся. Надо же! Он, в кетской национальной одежде, ведет с маленькой девочкой абсурдный, и в то же время вполне рассудительный и от того жутковатый разговор. Спор почти философского свойства.
  - Хорошо, Яна. Так почему вы не можете бежать отсюда и мне не разрешаете?
  - Потому что тебя тогда схватит Ырка!
  - Да? - Малтин вздрогнул. Он помнил ночь облавы на "Хонгу" и мурию, сообщившую о гибели первого товарища. Помнил не облик мурии, а ее присутствие.
  - Ырка часто скрывается в лесу, - объяснила Яна. - Там много деревьев, за всем не уследишь, и Ырка может прятаться за любым из них. Но это только в лесу. В поле деревьев нет, и Ырка прячется за твоей спиной - все равно не увидишь; повернешься, он тоже повернется, отскочишь - он тоже отскочит. И так, и так опасно, но в лесу страшнее - не знаешь, откуда Ырка выскочит.
  - Ясно, - пробормотал Малтин. - Ладно, ребятки... Пожалуй, я побуду немного с вами.
   Дети воплями и рукоплесканиями встретили это решение. Малтин поморщился.
  - Тише, тише! Не надо шуметь! Пойдемте в дом, вы покажете мне свои владения.
  - Идем, - важно кивнула Яна и взяла следователя за руку.
   Они прошли через площадку, рассчерченную цветными мелками на классики. Малтин приметил, что Яна старалась, чтобы они не наступали на схемки. "А-а, медведь же съедает тех, кто не соблюдает правил игры в классики!" - припомнил он загадочный английский стишок и нападение Человека В Берестяной Маске.
   Следователь остановился - ему вдруг почудилось, что среди детей есть те самые девочки из сквера Маньчжурия. Впрочем, они быстро спрятались за спинами других, и он не успел рассмотреть их хорошенько. В доме они расселись на полу. Для Малтина не нашлось подходящего по размерам стула. Создавалось впечатление, что дети инстинктивно держались поближе друг к другу. Каждый хвастался любимыми игрушками и рисунками. Девочки рисовали, как обычно, принцесс, дворцы и деревья. Мальчики - яростных, оскаленных зверей, воинов и... снова деревья. Лес же вокруг, что тут удивительного. Малтин только обратил внимание, что у Яны единственной деревья были изображены с корнями. Среди нарисованных зверей преобладали медведи и собаки. Среди игрушек - тоже. В этом, конечно, также не было ничего удивительного. Попадались просто огромные плюшевые медведи ростом выше человеческого, но ни у одного из них Малтин не увидел белых пуговичных глаз, рта из аппликации, огнестрельных ран во лбу и опаленного огнем плюша.
   В доме имелась лишь игрушечная посуда и ненастоящие продукты, вроде кусков пенопласта, обернутых в упаковку из-под масла, печенья или шоколада - жестокая насмешка над аппетитом! Когда наступила пора обеда, дети оживленно начали играть псевдо-продуктами, воображая, что питаются ими по-настоящему и утоляют голод. Только молоко было настоящим - Яна достала полный кувшин из шкафчика и разлила по стаканам. Молоко было холодным, стаканы вмиг запотели.
  - Держи, - Яна протянула стакан Малтину.
   Следователь принял угощение, оторопело наблюдая за представлением, которое дети устроили то ли для него, то ли для себя.
  - Ты что? - Яна нахмурилась. - Не хочешь есть?
  Малтин отпил молока. От холода тотчас заныли зубы.
  - Будто лед! - выдохнул он. - Разве детям можно пить такое холодное молоко?
  - Другого нет, - рассудительно отвечала Яна. - Оно тут всегда холодное, потому что его из леса приносят. И мы все равно не простужаемся.
  - Вы питаетесь только этим? Ведь остальная еда ненастоящая.
   Яна посмотрела на него так, как может посмотреть только ребенок, когда в разгар игрушечного чапития является кто-то и говорит, что, к примеру, печенье-то из песка! Разумеется, из песка, всем это известно, ну и что?
  - Ну и что? - сказала Яна. И повторила: - Ты глупый!
  - Прекрати! - рассердился Малтин. - Я могу тебя и наказать!
  Девочка надулась и смешалась с толпой.
   Малтин поднялся с пола и вышел наружу. Когда проходил мимо огромного плюшевого медведя, непроизвольно поплотнее запахнул халат, но затем опомнился и уже снаружи расстегнул тяжелую одежду. С наслаждением вдохнул свежий воздух полной грудью и ощутил на коже лесной ветерок.
   Погода стояла пасмурная, но теплая. В тайге совсем тихо. И никого. Кроме, возможно, Ырки, который прячется за деревом. Вот этим... Или тем?
   Малтин раздумывал, стоит ли ему рискнуть и добраться до отеля. "А зачем?" - неожиданно подумал он. Несколько мгновений он тупо глядел на лес. Словно преодолевая некий барьер, догадался, что должен разыскать свою Любимую Женщину. Но Полина сказала: "Вы, наверное, уже поняли, что если мы захотим кого-нибудь спрятать в "Хонге", то мы это сделаем". И сейчас, днем, вокруг все по-другому. Он не найдет дороги к главному корпусу. Заблудится. Если прежде его не схватит Ырка.
   Ему внезапно нестерпимо сильно захотелось увидеть... нет, не Любимую, а Яну. Он вернулся в дом, нашел девочку, рисующую что-то. При его появлении Яна быстро скомкала рисунок и спрятала под ковер.
  - Я пришел мириться, - сказал Малтин. - Извини. Я погорячился, из меня никудышный воспитатель. Наверное, потому что я вообще не воспитатель, а охотник.
  Девочка улыбнулась и беззвучно прошептала несколько слов.
  - Что-что?
  - Ладно, мир! - сказала Яна. И вдруг потянулась к нему, чтобы обняться.
   Это был момент до того чистый эмоционально, что Малтин едва не прослезился. Отторвавшись от Яны, он снова внимательно посмотрел на нее, но так и не смог вспомнить, на кого она похожа. Яне не понравилось, что ее изучают столь пристально. Девочка отвернулась, и Малтину пришлось опять смирить свою гордость, чтобы завоевать расположение Яны.
   С прочими детьми было куда проще. Может, из-за того, что Малтин относился к ним не так, как к Яне? Она даже не смог удержать в памяти все их имена, чем обижал многих. День прошел быстро - во-первых, Малтин слишком боялся наступления темноты, во вторых, он устал и часто проваливался в липкую дрему, а в третьих, детей было многовато - истосковавшиеся по вниманию, они наперебой рассказывали Малтину о своих пережваниях, дергали его. Словно не хотели отпускать обратно в лес.
   Вечером Малтин демонстрировал умение стрелять из лука - не очень успешно.
  - Да ты не охотник! - заявила Яна.
  Остальные захихикали.
   В конце концов Малтин прекратил стрелять, так как некоторые стрелы улетали за пределы площадки, а лук был его единственным оружием. К тому же, стало темнеть.
   Постепенно все дети выбрались наружу и уселись на площадку. Вчерашняя картина повторялась.
  - Что? - переполошился Малтин. - Что происходит?
   Он поймал осуждающий взгляд Яны и умолк, правильно его расшифровав - он снова выглядел глупо. Ведь ясно же, что происходит. Малтину оставалось лишь присоединиться к своим подопечным. На всякий случай он положил стрелу на тетиву.
  - Мне кажется, сегодня никто не придет, - вздохнула Яна.
  - Вечно ты знаешь все наперед! - фыркнул ее сосед.
  - Но насчет него я же не ошиблась! - возразила Яна, указывая на Малтина.
  - А что, были и другие? - спросил, помолчав, следователь. - Те... кто приходил на вашу площадку?
  - Конечно! - воскликнула Яна.
  - И где они?
  Дети переглянулись. Затем Яна ответила грустно:
  - Они пробежали мимо. Мы их больше не видели.
  - А вы видели того, кто за ними гнался?
  - Ты что! - закричала Яна. - Смотреть нельзя! Мы сразу же прятались. Нельзя смотреть!
  - Ослепнешь! - поддакнул ее сосед.
  - А кто были те, кто пробегал мимо?
  - Разные люди, - задумчиво ответила Яна, а вокруг подхватили:
  - Дети...
  - И взрослые!
  - Мужчины и женщины...
  - И старички со старушками!
  Малтин вытер мокрую ладонь о штаны и снова положил руку на тетиву.
  - В лесу есть другие площадки с детьми?
  - Нет, все дети... все хорошие дети, - поправилась Яна, - собраны тут. Это правило. Я же говорю, мы не должны мешать.
   Малтин уже не был глупым. Он не спросил, чему не должны мешать дети. Следователь понял, что сам все увидит. Это подобно обеду, где только молоко настоящее. Сначала молоко, а потом, когда окрепнут зубы - мясо. Надо лишь притвориться, войти в иную систему координат, и многие таинственные явления обретут смысл и ясность. Подлинность. Никто из этих детей не выглядит чересчур изможденным. Разве что напуганным.
  Еще бы они не были напуганными!.. Малтин смотрел на ночной лес. Обычный ночной лес, но в любую секунду он может обрести плоть и кровь, задышать и пошевелиться, проглотить или срыгнуть. Исторгнуть таких чудовищ, что и не придумаешь. Это уже случалось.
   Они ждали. Долго. И молча.
  - Наверное, сегодня никто не побежит, - прервал общее молчание следователь.
  - Здесь всегда играют, - сказала Яна. - Каждую ночь. Если никто не появится, то... то...
  - Не договаривай, - сказал Малтин. - Я знаю, что это значит.
  - Я была не права, - слабо улыбнулась Яна. - Ты не глупый. Ты Воспитатель, а не охотник.
   Малтин подумал над ее словами, отложил лук со стрелами и обнял детей - до кого мог дотянуться. Разумеется, Яна была в их числе.
   Они ничего не увидели. Только услышали - короткий отчаянный крик. Женский. Вслед за тем раздались громкий шорох и треск ломающихся сучьев, едва слышимое осыпание чешуек сосновой коры. После наступила тишина.
   Дети молчали, оцепенев. Малтин обнял их покрепче, ощущая, как нарастает дрожь маленьких тел. Кто-то уже всхлипывал. Все-таки они были еще дети.
  - Быстро в дом, - сказал Малтин. - Давайте, давайте! Быстрее!
   Никто не возражал. Дети гурьбой бросились обратно в дом. Малтин изо всех сил старался не показать, что тоже трясется от страха, тем более, что рядом была Яна - перед ней Малтин особенно не желал оплошать. Впрочем, следователь действительно пока сохранял самообладание. К моменту, когда он рассадил и по мере возможности успокоил детей, Малтин, проанализировав ужасный крик, окончательно убедился, что кричала не его Любимая. Это самое главное.
  - А вдруг медоедка войдет сюда? - спросил какой-то мальчик.
  Малтин глянул на хрупкие стены, но ответила мальчику Яна:
  - Не войдет! Сказано: "Медоедка, чур-чура! Добежал я до крыльца!" А мы далеко и от крыльца.
  - Спасибо, Яна, - поблагодарил ее Малтин. - Беспокоиться на самом деле не о чем. Мы здесь под надежной защитой. Спите спокойно...
  - Мы просто так не уснем, - заявила Яна. - Расскажи нам сказку на ночь.
  - Я знаю только одну сказку, - сказал Малтин, оглядывая полусонную детвору. - Навряд ли она вам понравится. Уснете и так.
  - Нет, нет! - заныли мальчики и девочки. - Без сказки не уснем!
  - Это сказка про медоедку, - оборвал нытье Малтин.
   Дети притихли, но затем мольбы возобновились с прежней силой. "У детей вообще особое восприятие опасности, - подумал Малтин. - Они любят то, чего боятся... Очень легко переключаются с одного чувства на другое. Неудивительно, что они симпатичны Кайгусу... Рассказать им, что ли, ту сказку? Психологи уверяют, что если говорить о том, чего боишься, то победишь страх".
  - Ну хорошо, - сдался он. - Однажды, давным-давно, пошла женщина в лес и заблудилась...
  Все дети уснули еще до того, как Кайгус забрал младшую сестру.
  Малтин проверил, заснула ли Яна, положившая голову ему на колени. Потом осторожно высвободился, подложил девочке подушку (их тут много валялось на полу) и подошел к тому месту, где Яна спрятала рисунок. Отогнул край ковра и вытащил скомканный листок бумаги. Разгладил под светом ближайшего ночника.
  - Вот так-так... - прошептал Малтин.
   Рисунок был по-детски бесхитростный, но в нарисованной Женщине следователь без труда узнал свою Любимую. Ее окружали деревья с шагающими корнями и большие птицы. Судя по всему, лебеди. У девочки явно был талант художника.
   Малтин вернулся к Яне, потряс ее за плечо.
  - Эй, эй.. Яна, проснись...
  Девочка сонно заворочалась.
  - Что? - пробурчала она.
  Малтин показал ей рисунок.
  - Кто это? Откуда это у тебя? Ты видела эту женщину?
  - Я ее нарисовала.
  - Да, да... Но ты ее видела раньше?
  - Ты что, не понимаешь? Я ее придумала!
   После этого обескураживающего ответа Малтин оставил девочку в покое. Яна быстро уснула.
   Следователь погладил ее по волосам и вышел наружу. На бодрящий ночной таежный воздух. Малтин приблизился к самому краю площадки, не отрывая от камня лишь пяток, и взгляда - от леса. Покачивался над бездной. Никто так и не выбежал на яркий свет детской площадки. И за каждым деревом прячется Ырка.
   Может рискнуть? Он же охотник! И должен найти свою Любимую, которая всегда боялась, что ее похитят гуси-лебеди.
   Его решимость мгновенно улетучилась, а ноги будто примерзли к камню - не хуже, чем у Зыкова - когда следователь увидел темную фигуру, приближавшуюся к нему из леса. Двигалась скоро, вприскок.
   Малтин оглянулся на дом. Лук со стрелами остался внутри.
  - Привет! - сказала темная фигура.
  - Вадим! - закричал Малтин.
   Он кинулся к сыну со всех ног. Побежал и Вадим. Они, наконец, обнялись - после примирения с Яной то был второй по эмоциональному накалу светлый момент для Малтина за последние сутки. Он не заметил, что Вадим сразу же увел его обратно на площадку.
  - Как давно ты здесь? - спросил Вадим, немного отстраняясь и вглядываясь в отца. - Я имею в виду в "Хонге"?
  - Не знаю, в голове все перемешалось... Хотя подожди-ка! Я же приехал сюда с..
  - Ах, да! - перебил его Вадим. - Что это я? Нашел о чем спрашивать!
  - Но почему и ты здесь? Полина говорила мне...
  - Что говорила? - тотчас насторожился Вадим.
  - Говорила, что ты... и ты участвуешь в представлении. Я, честно говоря, не совсем ее понял, - признался Малтин.
  - Да, верно, ты не совсем понял, - подтвердил Вадим.
   Тон его голоса - жесткий, с нотками превосходства - заставил Малтина напрячься.
  - Погоди, - сказал он, возвращая сыну настороженный взгляд. - А как же ты прошел через лес? Дети говорят, что там за деревьями Ырка...
  - Кто именно тебе это сказал?
  - Одна милая девочка по имени Яна.
  - Гм... Она настоятельно не рекомендовала тебе идти через лес, правильно?
  - Да. Но на что ты намекаешь, черт возьми? Она что, меня обманывает?
  - Отчасти.
   Малтину все больше не нравились отстраненность и превосходство Вадима. "Кировы интонации", - подумал следователь.
  - Она тебе не соврала, но схитрила, - продолжил Вадим. - Ей выгодно держать тебя здесь, на площадке. Она очень хитрая и умная девочка, просто маленькое чудовище, это твоя Яна.
  - Что за чушь ты городишь! Она обычный напуганный ребенок!
  - Ты что, до сих пор не догадался? - усмехнулся Вадим. - Скажи, тебе ее лицо показалось знакомым, да?
  Оба надолго замолчали; сын ждал ответа, а отец собирался с мыслями.
  - Допустим, - произнес хрипло Малтин.
  - И ты не уловил сходства?
  - Проклятье! Скажи прямо!
   Вадим приблизился к отцу вплотную и прошептал ему в самое ухо - горячо и с надрывом:
  - Яна - твоя дочь! От твоей Любимой Женщины!
   Малтин отскочил от него, словно от Ырки. Задышал тяжело. Самое жуткое было в том, что он немедленно поверил.
  - Ты с ума сошел! - закричал он, - Они... они тебя уже чем-то обработали!
  - Незачем кричать, - поморщился сын. - Разбудишь детей. Мне бы сейчас не хотелось встретиться со сводной сестренкой.
  - Она не сестра тебе, - Малтин попытался спастись, ухватившись за рациональное объяснение. - Кроме тебя, у меня нет детей.
  - Это вопрос времени, а со временем тут играют, как с кубиками. Говорю тебе, Яна - твоя дочь от Любимой Женщины.
  - Мы обсуждали с ней вопрос о детях, но... только имея в виду отдаленное будущее. А Яне лет семь, не меньше!
  - Пока нерожденная, она обитает в лесу. Это волшебный лес, папа. Живой лабиринт. Если мне не веришь, спроси у Яны.
  - Нет, нет! - твердил Малтин. - Ты всего не знаешь, поэтому чушь городишь... Я...я потерял свою Любимую и не могу отыскать ее... Заперт на площадке, меня стережет Ырка. Не выбраться! Полина обманула меня...
   Переживания и тревоги готовы были перемолоть Малтина, смять и раздавить его. Он опустился на площадку и обхватил себя по примеру детей - весьма действенный прием, позволяющий справиться с потрясением.
   Вадим смотрел на него сверху вниз, не делая ни малейшей попытки, чтобы ободрить и поддержать.
  - Это твоя задача, - сказал он. - Реши ее. Тогда найдешь Любимую - в самой глубине дремучего леса, и там вы зачнете Яну, и она сможет покинуть детскую площадку. А до поры не очень-то прислушивайся к ней. У нее свой интерес - ей хорошо в лесу.
   Его голос потеплел только на миг - когда он говорил о Любимой. Но Малтин не уловил этого.
  - Ты просто ревнуешь, - угрюмо молвил он. - Вот почему тебе не нравится Яна.
  Вадим улыбнулся.
  - И потом, - продолжил Малтин, - ты еще не сказал мне, как пришел сюда, если Ырка где-то рядом...
  - Я не бежал, - ответил Вадим.
   Он поправил лямки, стягивающие одежду, и только сейчас Малтин заметил, что за плечами у Вадима емкость из бересты.
  - К тому же, у меня задание, - добавил Вадим. - Я принес молоко для детей. Пойдем, я перелью его, пока никто не проснулся.
   Малтин прошел с ним только для того, чтобы уберечь Яну и остальных. Проследил, как Вадим ловко переливает молоко из берестяного ведра в кувшин.
  - Где она? - зашептал Вадим. - Хотя бы взглянуть, интересно же!..
  - Тебя не касается, - прошептал в ответ Малтин. - Ты ее напугаешь.
  Вадим снова улыбнулся. На прощанье он дал отцу совет:
  - Запомни, ей невыгодно отпускать тебя с детской площадки. Но и Ырка действительно стережет вас. Тем не менее, выход есть. Он прост. Когда ты разгадаешь секрет, найдешь свою Любимую.
  - Я тут подумал... а может, ты вовсе и не Вадим? И тебе надо выманить нас в лес, а?
  Вадим вздохнул.
  - Это не то, над чем тебе нужно ломать голову, папа.
   Он сошел с площадки на землю, устланную желтыми иголками и сосновыми шишками, помахал отцу и вернулся во мрак ночного леса, откуда вышел. Малтин наблюдал за ним, покуда мрак позволял, чтобы поймать момент превращения, но фигура оставалась человеческой.
   Следователь зря подозревал сына - к Малтину на самом деле приходил Вадим. Он нисколько не изменился - по крайней мере, внешне, даже когда отец уж точно не мог видеть его. Скорым шагом Вадим от площадки отправился прямиком к пляжу "Хонги", где из воды били цветные фонтаны, а причудливые скульптуры тихо мерцали, внимая прекрасному пению издалека. Кто-то пел на озере - вроде бы в самой его середине или глубине. Над Холой сияла полная луна.
   Здесь было трое человек, помимо Вадима. Кто-то пел. На мелководье сидел парень и перебирал песок, встряхивая сверкающую лунную дорожку, протянувшуюся через все озеро. И, наконец, на одной из абстрактных фигур из мрамора и разноцветной смальты лежала в царственной позе девушка. Ее одежды развевались от дуновения озерного ветерка - не одежда, а какие-то золотистые полоски материи, украшенные не то египетскими, не то японскими иероглифами. От них исходил запах меда и ароматических смол. Пресный ветерок с озера оттенял этот запах и придавал ему свежесть и тонкость.
   Вадим подошел к скульптуре и преклонил колено.
  - Итак? - вопросила девушка важно.
   Так как скульптура была довольно высокая, Вадиму пришлось задрать голову - личико девушки оказалось на фоне сияющего лунного диска. Свет ослеплял и не давал разглядеть ее черты.
  - Он уже на сгибе охсар копи луова ("локте лисицы"), - сказал Вадим.
  - А Ырка?
  - Бродит поблизости. Он помогает мне охлаждать молоко и стережет детей.
  - Отлично! Теперь остается только ждать, когда наш следователь отыщет выход. Надеюсь, твои подсказки не были слишком явными? Ты мог поддаться родственному чувству...
  - Нет, нет, что ты, Диана! - запротестовал Вадим. - В этом не было никакой необходимости! Он же... он все равно уже в Галереях.
  - Внешне - да, но надо, чтобы он перенесся туда и внутренне.
  - Он справится, клянусь!
  - Посмотрим, - Диана повернулась в сторону парня, который продолжал сосредоточенно искать что-то, сидя на мелководье.
  Вадим проследил за ее взглядом и спросил:
  - Как он?
  - Бедный Илья! - молвила Диана. - Он все так же ищет для меня золото в этой серебрянной дорожке! С тем же успехом он мог бы стараться заплести лунные блики в косы...
  Некоторое время она раздумывала, потом резко выкрикнула:
  - Илья!
   Парень на мелководье содрогнулся всем телом, дернулся, словно хотел бежать, но не решился, а поднялся и подошел к скульптуре, не глядя на девушку. Вадим благоразумно отодвинулся.
  - Взгляни на меня, Илья, - сказала Диана.
   Он повиновался. Его глаза были глазами лунатика, щеки ввалились, скулы выступили, густая многодневная щетина, начинающая превращаться в бородку, дополняла ужасный страдающий облик.
  - Теперь ты понял, что золото ищут не в озерах, а в реках, - говорила Диана. - Я знаю, что ты давал обещания не только мне, но и Полине с Настей. Они могут рассказать тебе о реке гораздо больше.
  - Я бы охотно их послушал, - пробормотал Илья.
  - Тебе еще предоставится такая возможность. Но обещания надо выполнять. Хотя, конечно, ты можешь просидеть здесь всю жизнь...
  - Что же мне делать?
  - То, что должен. Я уже поняла, что своего золота у тебя нет. Возьми у отца, Илья. Приведи его к нам. Он тут, в "Хонге". Когда-то Велес дал ему немного от щедрот своих, чтобы он построил Усть-Ключ. С той поры ваше золото переплелось с душами вашими - превосходный кусок для мойе!.. Сделай же и ты свой взнос в наш улей. Это будет твое звено в живой цепочке, поистине золотое звено!
  - Если я сделаю то, что ты велишь, ты отпустишь меня?
  С вершины скульптуры послышался звонкий лунный смех.
  - Да, Илья, я тебя отпущу.
  - Спасибо, - прошептал Илья.
   Он поднялся с колен и скорей-скорей - пока Диана не передумала - побежал от пляжа в сторону главного комплекса.
  - Я отпущу тебя, Илья, потому что дальше тебя поведут другие, - произнесла Диана, глядя ему вслед. И добавила; - Никто не выберется из этого леса!
  - Хунде! - заключил Вадим тем тоном, с каким обычно говорят "аминь".
   Илья не слушал, к счастью, их зловещего напутствия. Он будто чувствовал, где ему искать отца - Илья торопился. Хотя и не представлял вполне ясно, как ему превратить богатство семьи Калашниковых в золотое звено живой цепочки.
   Чем дальше Илья углублялся в лес, тем выше над тайгой поднималась луна - Илья на своей спине ощущал ее пристальное неземное сияние.
   Он быстро добрался до холла со светящимися плафонами, на которых были изображены лесные растения и грибы. Скользнув по ним равнодушным взглядом, Илья все-таки уловил странное название - "лопух медынский". Не будучи особенно силен в ботанике, Илья, однако, готов был поклясться, что такого растения не существует. "Наверное, Кайгус придумал!" - подумал Илья, огибая стойку портье. Во всем холле никого не было. Вроде бы...
   Пока никто не появился, надо было срочно отыскать в базе данных номер, где остановился Влас Калашников.
   Какое-то движение в конце бокового коридора.
   Илья замер.
   Это было похоже на тень. Бесшумную, но страшно деловитую.
   Илья надеялся, что это ему просто почудилось, но тень мелькнула снова. И даже особо-то не таясь. Открыла дальнюю дверь, откуда сразу потянуло свежестью и некоей гулкостью звука - судя по всему, за дверью находилось обширное помещение. Послышались и другие звуки, но Илья не успел их определить, так как тотчас полилась музыка.
   То была любимая музыка отца - венецианские темы Галуппи, Монтеверди. Кто-то перебирал мелодии - очевидно, составляя музыкальную программу. "Вечер на Кампо Сан-Бартоломео", "Духи Кьоджо", "Избранные концерты в капелле Сан-Марко". Отец их просто обожает.
   Илья двинулся вперед, на звуки музыки. Она не оказывала на него гипнотического воздействия - Илья продвигался со всеми предосторожностями, медленно, но и легко. Если и был гипноз, то от необычайности происходящего - самого звучания старинной музыки в темноте, близости проскользнувшей тени. Илья был более возбужден, чем очарован - ведь это любимые мелодии отца, а не его.
   Вот, наконец, и дверь. Запахи и звуки все ближе. И за секунду до того, как переступить порог, Илья догадывается, что он увидит. То, что вполне соответствует венецианским темам.
   Большой закрытый бассейн "Хонги".
   Тихий отзвук едва приметного плеска воды перекликается с композициями, чьи создатели вдохновлялись сказкой города, построенного на каналах и лагунах. Сегодня вечером бассейн "Хонги" превратился в сон о Венеции. На ярко-зеленой воде покачиваются гондолы с вычурными кормами и носами. В вазах из муранского стекла мерцают свечи. Там и сям протянуты гирлянды с фигурками из мраморной бумаги. Лазерные установки проецируют знаменитые палаццо, мосты и храмы - дворец дожей, инкрустацию Ка`Дарио, изгиб моста Вздохов, лестницу Кантарини дель Боволо, аркады Фондако деи Тедески. Призрачные красоты, неотличимые от собственного отражения, такого же призрачного. Копии фресок Пьяцетта украшают своды бассейновой залы - сотканные из света они были подобны паутине; вероятно, тоже лазерная проекция.
   В центре бассейна находился искусственный островок, на который вела копия моста Риальто. Уже был там приготовлен столик на двоих. Человек в черном плаще - прежняя тень - делал последние приготовления, завершая сервировку. Когда он обернулся, Илья увидел, что на человеке, помимо длинного плаща, надета белая венецианская маска с клювообразным носом.
   Быстрее вихря, точно Кайгус по стволам деревьев, Илья промчался по мосту и схватил человека в плаще. Тот даже не сопротивлялся и от неожиданности едва не полетел в воду - Илья его удержал. Сорвал маску и обнаружил под ней испуганного паренька. Кажется, Илья уже встречал его в поселке - он был из числа местных, нанятых для работы в "Хонге".
  - Что за чертовщина вокруг? - спросил Илья, хорошенько встряхнув паренька для острастки.
  - Я не знаю, не знаю... Мне просто велели устроить венецианский вечер для двух наших постояльцев. А за остальных я не отвечаю...
  - Кто они? Какие постояльцы?
  - Господин Влас Калашников со спутницей.
  - А маску зачем надел?
  - Требование господина Калашникова.
  - Когда они должны подойти?
  - Уже скоро, минут через двадцать.
  - Слушай-ка! - Илья отпустил паренька и по-хозяйски уселся за столик. - Я тоже Калашников, поэтому и мои требования ты должен выполнять. Я сам встречу отца и кого он там с собой приведет... Это что? - Илья указал на ближайшую бутылку.
  - Marzemino, красное.
  - Налей мне. Так... А теперь убирайся отсюда!
   Оставшись в одиночестве, Илья попытался расслабиться, но это далось ему нелегко - его все тут нервировало. Даже блюда на столике; какая-то черная лапша, например, хотя перед ним было всего лишь традиционное венецианское блюдо pasta nero - спагетти с каракатицами.
   На самом деле Илья был здесь не один. К островку медленно подплывала гондола, которой осторожно правил человек, одетый так же, как и изгнанный Ильей паренек. Веслом человек орудовал не очень умело, но ему удалось подобраться к островку незамеченным и причалить за спиной Ильи. Только когда человек ступил на островок, Илья обернулся. Его обманули черный плащ и белая птицеклювая маска - он принял гостя за давшнего паренька.
  - Ты зачем вернулся? - нахмурился Илья. - Чего тебе еще?
   Вместо ответа человек мощным ударом сшиб Илью со стула и навалился всем весом.
  - Надо же! - произнес знакомый голос. - Я ждал одного Калашникова, а явился другой! Но пригодится и этот!
  Человек снял маску.
  - Я мог бы и догадаться, - буркнул Илья.
  - Да, да! - закивал Игорь Свиридин. - Мы же неразлучны - я и Калашниковы, верно? Рано или поздно мы должны были встретиться здесь, в "Хонге"...
  Илья уже овладел собой и на Свиридина глянул с мрачной насмешкой.
  - А вы-то тут при чем?
  - Он еще спрашивает, щенок! - Свиридин снова встряхнул Илью. - Ты же с самого начала все знал наперед и был с ними в сговоре! Нарочно сделал мою Оксану третьей невестой, чтобы скормить ее своему хозяину!
  - Вы что-то путаете, Игорь Кириллович. По-моему, это вы настояли, чтобы вашу Оксану объявили невестой Кайгуса. А у меня была другая кандидатура...
  - Не лги! Вы точно все рассчитали, для вас это пустяк! Уж если вы и в мысли человеческие можете залезть... Не юли лучше! Я навел справки. Хочешь сказать, что и с Полиной Приймак не знаком? И отец твой дал ей денег на радиостанцию! Одна связка, чего уж тут говорить!
  - Вы тоже дали ей денег, я знаю.
  Свиридин нисколько не смутился.
  - Я же говорю - вы и в мысли забираетесь, дурманите, свою бесовскую волю диктуете, колдуны проклятые, волхвы поганые!
   Сей алогичный сдвиг сдвинул что-то и в голове Ильи. Ему вдруг захотелось признать, что он и вправду с самого начала был на стороне Кайгуса. Так заманчиво оказаться в стане сильных! Уже не быть растерянной и напуганной жертвой, а существом хитрым, ловким и могущественным, всезнающим... Знать при том, что служишь Повелителю потусторонних пастбищ и можешь распоряжаться судьбами людей. Не исключено, что именно вера человеческая, что ты такой-то и такой-то - тоже путь в Галереи!.. Полина упоминала любимую игрушку Кайгуса - манипулирование тем, что будто бы случилось и тем, что произошло в действительности.
   Очевидно, мысль эта отразилась и во взгляде Ильи, потому что Свиридин отпустил его и чуть отодвинулся, но предусмотрительно держал руку в складках черного плаща. "Там пистолет", - догадался Илья.
  - Чего вы хотите? - спросил он.
  - Верните мне Оксану.
  - Хм, - пожал плечами Илья, а почему вы думаете, что мы... прячем ее здесь?
  - Считаешь меня дураком? Я читал ее записи, я знаю, что значит "бесам жроут и колодезем", я помню, что она всегда любила нюхать ржавые влажные трубы... А что ты скажешь насчет этого?
   Свиридин вытащил и ткнул Илье под нос рекламный листок, приглашающий: "Посетите наш бассейн! Фантазии на тему воды и огня! Воплотите в реальность ваши сны о русалках!" С листка на Илью смотрела Оксана Сверкан - нагая и бесстыжая ундина, вылезающая из бассейна.
  - Ага...понятно, - ответил Илья с расстановкой, стремясь выгадать время. И чем сильнее он прельщался возможностью примкнуть к муриям, тем яснее представлял, что ему надлежит делать.
  - Что тебе понятно? - с раздражением отозвался Свиридин.
  - К сожалению, Игорь Кириллович, я не могу вернуть вам Оксану. Ее уже нет здесь.
   Как Илья и ожидал, Свиридин тотчас выхватил пистолет и наставил на него.
  - Отвечай, мерзавец, - прохрипел опекун. - Что вы с ней сделали? И учти, если она мертва, я утоплю тебя в этом же бассейне!
   Илья усмехнулся не хуже Полины.
   - Спасибо за предостережение... Оксана была у нас, жила здесь, в бассейне, но потом убежала. Я могу вам показать, где она прячется, это недалеко отсюда. Мы не можем достать ее, там очень топкое место - вроде болотца с островками. Приказа немедленно вернуть ее не было, - Илья старался говорить убедительно. - Болота - это ее мир, где ей одной известны все входы и выходы. Наверное, только вы сможете прообраться к ней.
  - Веди меня к ней! - рявкнул Свиридин и зачем-то снова надел маску.
   Они покинули бассейн по другому коридору, где на стене была начертана схема, по структуре схожая с крестовидным кроссвордом. Илья никогда не проходил этим путем, но действовал уверенно - его выдумка и вера помогали ему ориентироваться. Он нашел клетку под 29-ым номером и быстро простучал цепочку остальных клеток по вертикали - ячейки от нажатия пальцев вспыхивали ярким светом.
   Илья вспомнил подземелья Красноярска-Х и коды, открывавшие двери. Он очень надеялся, что, в отличие от офицера Варкова, не станет пленником идолов. Любых. Особенно файюмских, заключенных в мерцающие портретные рамки. Теперь он точно понял, кто был изображен на тех портретах.
   Когда загорелась последняя клетка, часть стены коридора отползла в сторону и открылся потайной ход наружу. Илья совсем не удивился и жестом пригласил Свиридина следовать за ним. Вскоре ход превратился в узкую тропинку, зажатую высокими, выше человеческого роста, пышными травами и густым кустарником. Тропинка была влажная - ноги скользили по земле, от трав и кустарника несло крепкой неистребимой сыростью. Где-то рядом постоянно журчала вода; очевидно, поблизости пролегала водопроводная система, дренажные и прочие стоки, желоба, каналы и трубы - бассейн и участки болотистой местности оказались связанными. Часть гигантской системы, питавшей фонтаны, ручьи, бассейны, пруды и ванные, выступала на поверхность в сырой чащобе. Мимо нее однажды проходили, направляясь к Желтому паулу Малтин со своей Любимой.
   Над лесом по-прежнему сияла полная луна, облегчая путь по узкой тропинке. Илья подумал, что они со Свиридиным представляют собой дикую и странную картину; вдыхая сырой ночной воздух и оборачиваясь на черный развевающийся плащ опекуна в маске, Илья осознал, что Галереи раскрываются не только наружу, но и внутрь. Будто Каменный цветок, который надо придумать прежде, чем увидеть.
   Они вышли к заросшему осокой и камышом пруду. По сути это была настоящая топь с раскиданными кое-где островками твердой суши. Чуть дальше, за деревьями, располагался провал с мраморной лестницей, постепенно сходящей в топь, затянутую ряской. Вдоль ближнего берега тоже валялись бесформенные куски мрамора - на обломке колонны Свиридин едва не подскользнулся.
  - Вот это место, - сказал Илья.
   Над топью стлался легкий туман, прбиравший холодом до самых костей.
  - Я никого не вижу, - буркнул Свиридин.
  - Она там.
   Свиридин снял маску и заорал во все горло:
  - Оксана!!!
   Поначалу ему ответили лишь болотные птицы, а затем и воспитанница:
  - Я здесь.
   Она отозвалась, но не показалась. Звучание ее голоса походило на прикосновение каменных лепестков. Камышовые заросли впереди шевельнулись, но это мог быть и ветер.
  - Выходи, не бойся! - закричал Свиридин. - Я выведу тебя отсюда!
  - Игорь Кириллович, с вами один из них.
  - Я держу его на мушке!
   Свиридин кричал, а Оксана отвечала спокойно:
  - Нет, лучше вы подойдите ко мне. Я знаю безопасные тропки через болота - никто за нами не угонится.
   Свиридин нерешительно топтался на месте.
  - Очень грязно... Как же я пройду к тебе?
  - Только вы и сможете пройти. Идитие на мой голос.
   Свиридин задумался. Вытер краем плаща испарину со лба. Глянул вопросительно на Илью. Тот обратил к Свиридину бледное в лунном сиянии лицо и произнес бесстрастно:
  - Это момент истины, Игорь Кириллович. Решайтесь. Так входят в Галереи.
   Опекун кивнул, почесал бороду, сбившуюся из-за маски набок. Плащ он сбросил, но с пистолетом не расстался.
  - Взять тебя с собой, что ли? Заложник нам бы с Оксаной пригодился...
  - Оставьте его, Игорь Кириллович, - ласково проговорила Оксана. - Еще увязнет. Говорю же, только вы сможете пройти через топи.
   Говорила ласково, а глаза ее горели сквозь заросли точно два болотных огонька.
  - Твое счастье, - сказал Свиридин и двинулся и голос любезной его сердцу воспитаннице.
   Илья проводил Свиридина взглядом, но не стал дожидаться развязки. У него были дела поважнее. На полпути по той же узкой тропинке он остановился, прислушиваясь, но лес хранил молчание. Голос Оксаны, воркующий: "Я здесь, я здесь, Игорь Кириллович..." затихал вдали.
   В огромных окнах бассейна отражалась венецианская феерия. Праздник уже начался. Судя по всему, Калашников-старший и его спутница давно сидят за столиком и накручивают на вилки черную лапшу.
   Илья вернулся в здание по тайному ходу и незаметно пробрался в помещение, откуда осуществлялось управление лазерными проекторами. Осторожно выглянул и увидел сверху отца и Варкову - они медленно танцевали вокруг столика. Илья сел за пульт управления и попытался успокоиться - довольно безуспешно. Сердце колотилось, выбивая боевую охотничьу дробь; лыжными палками о мерзлое дерево, тук-тук! Кто там? Это он, Медведь На Липовой Ноге...
   Пара внизу танцевала самозабвенно, красиво. Илья, глядя на нее, подпевал: "Адё! Аки! Омоко! Индо!.." Под старинную венецианскую музыку шаманские эвенкские заклинания звучали особенно страшно. Руки Ильи над кнопками с непонятными обозначениями порхали, словно над струнами... "Это мой санквылтап, - металась в голове чудная мысль. - Мой волшебный инструмент, им я могу оживлять предметы, они в моей власти!.."
   Вскоре между островком и краем бассейна возник новый мостик - призрачный и зыбкий, созданный пересекающимися лучами, он быстро становился реальным, вполне устойчивым для ног. Калашников и Варкова, ничего не замечая, заскользили в танце по новому мостику. На другом его конце из воды постепенно вырастал фантастический палаццо.
  - Катя, Катя! - оглянулся восхищенный Калашников. - Ведь это тот же мираж! Из моих снов...
   Он пятился к уплотнявшемуся из лазерного дымчатого облака палаццо, уводил туда Варкову, держа ее за кончики пальцев вытянутых рук. Та, раскрыв рот, смотрела на это колдовство, уверенная, что все задумано самим Калашниковым, дабы произвести на нее впечатление. Что ж, он своего добился. Но нельзя так просто уступить ему.
   Их пальцы расцепились.
   Калашников с улыбкой продолжал отступать внутрь дворца. Всесильный миллиардер и не думал, что возможны подобные чудеса. Да, он щедро заплатил, но откуда они узнали о его снах? Впрочем, он же в "Хонге", где сбываются все мечты и сны... В том числе и кошмарные. Но зачем мучиться неразрешимыми вопросами? Пожалуй, действительно пора покончить с никому не нужной борьбой, породниться с Кайгусом - вполне закономерный итог, он, Влас Калашников, согласен владеть Усть-Ключом на родственных паях. Да будет так! И пусть два мира соединятся, а он, наконец, отдохнет в прекрасном городе-мираже, познает личное счастье, которого у него никогда не было.
  - Ой, что это? - испуганно воскликнула Варкова.
   Палаццо вместе с Калашниковым, стоявшим во дверном проеме, начало дрожать, мерцать и возвращаться в прежнее свое призрачное состояние. Таяла и улыбка Калашникова - он закричал, но и крик его улетучился, а образ вместе с колоннами и арками принялся растворяться в воде и воздухе. Мостик тоже исчезал, и Варковой пришлось отступить к столику.
   Илья, сидя за пультом, управлял этим процессом. Он уже готов был нажать последнюю клавишу, но замешкался - смотрел на отца, его тающее изображение, на Варкову, бегающую по островку.
  - Ну же, Илья, почему ты мешкаешь?
   Около его лица закачался кулон на цепочке. Рядом стояла Полина. Она наклонилась к нему и положила свою руку поверх его. Но клавишу Илья все-таки нажал сам.
   Нажал, и тотчас лазерные проекции исчезли. Пропал и Калашников. Умолкла музыка. Бассейн погрузился во тьму. Горели лишь свечи в вазах из муранского стекла.
  - Влас, Влас! - кричала Варкова.
   "Она уже зовет его по имени! По этому имени!" - подумал Илья и потянулся было к громкоговорителю, но Полина заградила ему уста ладонью.
   Беспомощно озираясь, Варкова жалась к столику. Теперь и ей остатки черных спагетти казались зловещими червяками, дъявольской трапезой.
  Несчастная женщина больше не могла этого выносить. Она бросилась вон из бассейна, она спряталась в своем номере и до утра просидела там, находясь в болезненном состоянии между сном и явью.
   Едва рассветные лучи проникли в комнату, Варкова поднялась и собрала чемодан. "Доеду до города и сразу в полицию! - думала она. - Они должны... они должны знать, что делать... Это все Майя, да, Майя виновата! Ее надо арестовать, допросить! Я уверена, что всему причиной ее интриги, ее фокусы! Она хитрая змея, наглая бесстыдная и корыстолюбивая девка - с самого начала у нее на уме было лишь богатство Кира; она обманула его, обольстила, а затем просто подставила, заставила прятаться от правосудия! Влас, наверное, кое-что разузнал про ее делишки, собирался вывести на чистую воду, и она с ним расправилась... Но ничего - в полиции разберутся и накажут виновных!"
   У лифта Варкова остановилась. "О, господи, я опять бегу! - внезапно осознала она. - Бегу от жизни, от ее испытаний, от вопросов, которые она ставит передо мной... Опять буду хорониться в своей квартирке, ходить по театрам, жить чужими эмоциями и страстями, в то время как дорогой мне человек будет заперт в какой-то ловушке! Их там уже двое - мой бедный муж, а сейчас и Влас..."
   Она оставила чемодан у лифта и спустилась к стойке портье на первом этаже. Портье там не было, только милая горничная стирала пыль с плафонов.
  - Вы не подскажите, где я могу найти Майю Киверник? - спросила Варкова у горничной.
  - Это невозможно, мадам, - улыбнулась горничная. - Апартаменты госпожи Киверник закрыты для посторонних. И она никого не принимает.
  - Дело в том, что я не совсем посторонняя, я, можно сказать, родственница Майе. Моя фамилия Варкова, я прихожусь тетей Киру Тореву...
  - О-о! - протянула горничная. - Конечно же, это меняет дело! Апартаменты госпожи Киверник на самом верху, прямо над малахитовой залой. Но должна предупредить, что госпожа не в лучшем расположении духа...
  - Я сумею ее уговорить, дорогая. Нам есть о чем потолковать.
   Она поднялась к апартаментам Майи, однако у дверей вся решимость Варковой куда-то улетучилась. Она никогда не была мастерицей устраивать скандалы; если уж хотела приструнить кого-то, то просто избегала всяческого общения или демонстрировала при неизбежных встречах сдержанность и холодность. Но в нынешней ситуации привычная тактика оказывалась бесполезной.
   Однако же отступать нельзя. Позади вода и темнота.
   Варкова вначале постучала в дверь весьма деликатно. Затем барабанила уже сильно и долго. Наконец, дверь приоткрылась чуть-чуть, и в образовавшуюся щель глянула Майя - измученная, настороженная, бледная, недовольная. Многодневные размышления над загадками Кайгуса, попытки найти ответы на вопросы, старания сцепить воедино все цепочки не прошли даром. Хотя она и старалась не зацикливаться над тем, что произошло (история с Ильей) и над тем, что, увы, не случилось (Кир не пришел к ней).
   Явление Варковой - родственницы потенциальной или мнимой - Майю нисколько не впечатлил. Внутрь она ее не пригласила.
  - Да? - спросила Майя устало.
   Все колебания, страхи, гнев, тревоги и страдания Варковой тотчас прорвались неудержимыми слезами.
  - Ох, Майя, Майя!.. - приговаривала Варкова.
   Но Майя лишь поморщилась. Она уже давно поняла, что Кир не поддерживает с тетей хоть сколько-нибудь доверительных отношений и вряд ли хотел передать через нее что-нибудь важное.
   Варкова же заново переживала, что была в страшной обиде на Майю, что собиралась высказать ей свое презрение и негодование, что возможно дала собственной гордости увлечь себя в бездну - и новый приступ слез, стыда и угрызений совести не прибавил ясности и связности ее рассказу. Но постепенно ей удалось поведать Майе о произошедшем минувшей ночью.
  - Калашников был его врагом и изо всех сил пакостил Киру, - ответила Майя. - Похоже, вы одна этого не замечали. Что ж удивительного в том, что Кир, наконец, с ним покончил?
  - Но это жестоко, бесчеловечно!
  - Конечно. Это законы леса.
  - Думаешь, я могу надеяться? Он... он вернет Власа, если я попрошу... поручусь, прослежу, чтобы Влас больше не вредил ему?
  - Вы его тетя, - пожала плечами Майя. - Попросите Кира, может он вам не откажет. А я Кира давно не видела и не говорила с ним.
  - Но я тоже понятия не имею, где его искать! - закричала Варкова. - Правда... он звонил мне.
  - Серьезно? - Майя немного оживилась. - И что же он сказал?
  - Что все в порядке, под его контролем, и события развиваются именно так, как он задумал.
   Майя усмехнулась, помолчала, задумавшись.
  - Ну вот видите, - сказала она. - Вам не о чем волноваться. И мне тоже.
   Она захлопнула дверь и на повторные стуки и просьбы Варковой не реагировала. Безуспешно прождав и проколотив в дверь полчаса, Варкова, совершенно растерянная, вернулась в свой номер. По пути споткнулась о чемодан, но не подумала его убрать. В номере она долго сидала на кровати, раздумывая, что ей делать дальше.
   Вскоре необходимое решение было принято; Варкова позвонила родителям Майи, открыла им все, умоляла приехать и повлиять на дочь, плакала, упрашивала, жаловалась. Умолчала только о своих обидах, раздутых Калашниковым.
  - Мы немедленно выезжаем в "Хонгу", - ответила ей Еля. - Жди и ничего без нас не предпринимай!
   Варкова честно прождала, сколько было в ее силах, сидя у телефона, но затем ее сморил крепкий сон. Когда она проснулась, день был на исходе. Варкова вскочила и побежала обратно к Майе - ее родители, должно быть, уже приехали.
   Еще издали Варкова увидела, что двери апартаментов Майи распахнуты настежь. Однако проскользнуть туда Варковой помешала знакомая горничная.
  - Майи там нет, - сообщила девушка. - Ушла. Слава богу, я могу прибраться.
  - Где она?
  - К ней приехали родители. Они сейчас в другом крыле. Вместе с Майей.
  - Мне нужно срочно их видеть! Немедленно!
  - Я провожу вас, мадам, - любопытной горничной, похоже, было интересно понаблюдать за семейным советом.
   Она провела Варкову к помещению, где некогда проходили сеансы сенсорной депривации. По-прежнему в темноте белели разнообразные скульптуры, но добавлены были свечи - их держали родители Майи. Они расположились недалеко от входа; отец сидел обессиленный на обычном пеньке, вывороченным с корнями, а мама стояла, напряженно вглядываясь во мрак. Туда, где пряталась Майя. Она была там еще до приезда родителей и почему-то не выходила к ним, сторонилась и вымеривала беспокойными шагами темное бескрайнее помещение.
   "Это же наши с Власом венецианские свечи!" - подумала Варкова, но вслух, конечно, претензию не высказала.
   Она поспешила к Киверникам.
   Родители Майи обрадовались Варковой даже больше, чем собственной дочери. А за дочь они встревожились.
   Та их встретила не очень-то радушно - стучать в дверь им пришлось дольше, чем Варковой. Зато Майя пустила родителей внутрь.Лучше всяких слов о состоянии дочери Михаилу Ивановичу и Елене Павловне сказала обстановка в апартаментах Майи; всюду разбросанная одежда ("Как в детстве, - подумала мама, - она примеряет все подряд"), остатки еды на полу - преимущественно сладости ("Она опять испортит себе зубы" - подумал папа), шторы были плотно задернуты и не пропускали солнечного света.
  Майя держалась в тени этих штор, она недавно съела яблоко и крутила меж пальцев серебряный нож. "Если есть с ножа, то станешь злюкой" - вспомнила Еля. Но ее дочь была скорее не злюка, а бука; на вопросы отвечала уклончиво, прикосновений, даже увещевающих и ласковых, избегала, потом нетерпеливо предложила всем перебраться в кабинет Кира. "Зачем?" - спросил папа. А Майя, заметив горничную, весьма кстати заглянувшую в дверь, ответила: "Здесь надо прибраться". Горничная тотчас подтвердила: "Да уж, пожалуйста!" Еля бросила на нее неприязненный взгляд - она признала в ней девушку из рекламного ролика "Хонги".
   Дочь намеренно шла далеко впереди родителей, шагала неровно и быстро, когда вела их в кабинет Кира. Впрочем, оторваться ей от родителей было нетрудно; как и прочие посетители "Хонги", они были ошеломлены и подавлены великолепием и размерами здания. Они невольно замедляли шаги, разглядывая интерьеры помещений. И на определенном этапе маме Майи показалось, что спешащая дочь удаляется в самую сердцевину темных бесконечных переходов "Хонги" - настоящего лабиринта.
   Елена Павловна не ошиблась - Майя действительно углублялась в самый густой мрак "Хонги", черный мед, который мог бы навсегда сохранить ее молодой и красивой. До поры черный - пока не взойдет солнце.
  Самый густой мрак - это кабинет Кира, странная комната без окон, загроможденная удивительными вещами безо всякой системы и видимого порядка. Тут Майя могла прятаться от родителей в темноте, но и говорить при этом с ними свободно.
  Она невозмутимо наблюдала из темноты за встречей родителей и Варковой. Только приостановила на миг свое нервное хождение.
  - Это ведь вы их вызвали? - спросила она сердито у Варковой. - Зачем?
  - Катя правильно поступила, - вмешалась мама. - Неужели ты не видишь, что тебе грозит опасность?
  - Опасность? - вскинулась Майя. - Откуда?
  - Большое богатство привлекает много плохих людей, дочь, - отвечал Михаил Иванович. - Тебе нужно опереться на семью - единственных людей, которые тебя не предадут ни при каких обстоятельствах.
  - Да, это ценное качество, - согласилась Майя и возобновила свое хождение. Словно хищный зверь в клетке.
  - Нам кажется, тебе следует на время покинуть "Хонгу" и, быть может, даже и страну, - продолжила Елена Павловна. - Здесь происходят слишком... слишком непонятные события.
  - Да, - опять согласилась Майя. - Он собирает всех нас, я это чувствую, напряжение возрастает, будто перед грозой... Бежать я не могу, да это и невозможно... бессмысленно! Я долго размышляла, прикидывала... Чую, приближается крылатый конь Санагос и птица Кидак. Давно открыт солкит... Терять время нельзя! Но вы перепутали - не вы будете защищать меня, а я вас! Он ждет от меня этого. Я должна решиться!
  - Господи, Майя, о чем ты говоришь? - воскликнула мама.
  - Я была не права, когда упрекала вас, - обратилась Майя к Варковой. - Без вас я бы еще долго тянула время, а вы нас всех быстро собрали. Теперь можно, наконец, провести сеанс коллективной сенсорной депривации.
  - Чего-чего? - проворчал Михаил Иванович.
  - Мы получим ответы на наши вопросы - мы все встретимся с Киром! Сейчас! Здесь! Надо лишь закрыть двери и погасить свечи, сосредоточиться... Вы же понимаете, что он рядом, он всегда рядом! Я верю в это! Вопрос касается чувств, обострения наших чувств...
   Голос Майи срывался то на крик, то на плач, она то проповедовала, то исповедывалась, умоляла кого-то и обвиняла.
  - Сеанс сенсорной депривации! - твердила она. - Мы уже проводили его с Лидой Беляевой. С Лидкой, которую надо отшлепать - мама, ты правильно сказала! Ах, чертова Лидка!.. Она-то уже в Галереях! Вторая невеста... - и Майя вдруг так грубо выругалась, что родители ее и Варкова остолбенели не хуже статуй.
  - Чем же я виновата? - говорила Майя. - Нечестно... Ох, Кир, Кир... ну пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня в этой темноте! Я боюсь... больше всего на свете боюсь, что буду дальше жить без тебя и твоих чудовищ! Возьми меня с собой! В лес...
  - Майя, ох, Майя... - заплакала опять Варкова.
  - А? - Майя остановилась, вгляделась в Варкову и рассмеялась. - Надо же! Кир, ты шутник! Привел ко мне только свою тетушку - земную, добрую тетушку... Решил меня совсем доконать, да?
  - Майя, прекрати сейчас же! - загремел Михаил Иванович.
  - Вы что, до сих пор ничего не поняли? - спрашивала Майя, смеясь. - Не поняли? Да наша тетушка вовсе не существует! Кир ее выдумал! Всю жизнь ее выдумал! Может быть, она и родилась-то в его берлоге, может он вырастил ее в какой-нибудь колбе, вот вроде этой!
   Майя рывком подняла и показала им вазу из муранского стекла. Варкова едва не лишилась чувств, но удержалась и только молвила тихо:
  - Красивая ваза.
  Потрясенные родители молчали. А Майя швырнула вазу в темноту - раздался звон разбитого стекла. Все так и подскочили!
  - Не волнуйтесь, она тут мне просто мешала, - успокоила их Майя. - Надо подготовить комнату для сеанса. Двери закрыть... Спасибо, - Майя поблагодарила горничную, которая немдленно исполнила ее распоряжение.
   Когда закрыли двери, остались лишь свечи. Остальное - черный мед. Майя попробовала его на вкус, а другие тонули в нем, цепляясь за свет.
  - Погасите свечи, - сказала Майя почти ласково, но от этой ласки веяло угрозой.
  - Если тебе это поможет, - медленно проговорил Михаил Иванович. - Хорошо, Майя. Но обещай, что после сеанса этой твоей депривации ты позволишь нам увезти тебя отсюда.
  - Обещаю, - кротко отозвалась Майя.
   Свечи были погашены. Первым погасил папа, затем мама и последняя - Варкова.
   Они окунулись в наступившую темноту, будто снова оказались в материнской утробе. Однако было им здесь далеко не так спокойно. Им всем предстояло родиться заново, но только Майя знала об этом и готовилась к предстоящему таинству, а у прочих мысли были самые прозаические. Папа и мама Майи думали: "Пускай, ладно... Лишь бы пришла в себя и стала более сговорчивой..." Варкова уже мечтала о возвращении в Усть-Ключ, о своей квартирке: "Они хотят меня тоже замуровать... Нет уж! Лишь бы только выбраться отсюда. А там... а там видно будет. И потом, у меня остались еще три неиспользованных абонемента - театральные и из филармонии. Не пропадать же добру!"
   Майя постаралась вернуть их к действительности.
  - Как вы считаете, - спрашивала она из глубины комнаты, - меняется ли от внешних факторов истинная любовь, которая всегда светит и согревает изнутри? Может ли вина, проступок, перемена или измена погасить любовь? Ведь это неправильно... жестоко. Я - это я, почему бы не любить меня? Даже мои ошибки? Я тоже могу захватить пространство и играть со временем, я пробовала...
   Она помолчала и затем попросила:
  - Пожалуйста, обещайте, что будете любить меня, что бы ни случилось!
  - Мы всегда будем любить тебя! - воскликнули родители хором и вразнобой. - Не смей спрашивать!.. Ты же знаешь... Что бы ни случилось!
  - Да, что бы ни случилось! - эхом отозвалась Варкова. Ей казалось, что самое важное сейчас - не дать Майе уйти окончательно в тот мрак, который однажды поглотил офицера Варкова.
   Неожиданно Майя хихикнула.
  - А вы заметили, что мы... мы в том же составе, что и тогда, когда вы, тетя, пришли к нам с Киром? Помните? Не хватает только Кира...
   Ее смех и упоминание о Кире произвели гнетущее впечатление. Никто не ударился в воспоминания, все хранили молчание. "Не буди лиха, пока оно тихо", - вот что вспомнила одна лишь Варкова.
  - Давайте немножко посидим в тишине и закончим этот проклятый сеанс, - предложил Михаил Иванович.
   Тишина длилась до тех пор, пока Елена Павловна вдруг не заметила:
  - Майя, а разве свою свечу ты не погасила?
   И вглядевшись, она добавила с удивлением:
  - У тебя их целых две!
   Варкова тоже приметила два огонька, горевших в той стороне, откуда недавно доносился голос девушки. "Она все еще жжет мои венецианские свечи!" - решила глупая тетушка.
   Огоньки разгорались ярче - Майя приближалась к своей семье. И не свечи горели в ее руках, а из ее глаз исходил бессмертный свет-огонь, великолепный фарн, усиливающийся с каждым шагом Майи. Он ослеплял и был живым. Люди закричали от ужаса - к ним шла не их дочь, не девушка Майя, человек от рождения. Но она сказала им:
  - ГОТОВЬТЕ СВАДЬБУ!
   Ее голос не был ее обычным голосом, а неким его воспроизведением, играющим различными оттенками. Свет был ее голосом, а голос - светом.
  Потом свет поглотил всю темноту помещения, растопил и впитал ее без остатка. Лучи преломились и пересеклись, формы были найдены, приобрели нужный объем и угол освещения.
   За своей суженой явился Феб.
   Сияющий.
  
   ГАЛЕРЕЯ 30
  
   Историю эту передаю вам после Никиты Малтина; не убавил, не прибавил, вам передал, и вы затем не соврите, все перескажите, чтобы новая история о Кайгусе шла к другим людям так, как и есть изначально.
   Жила-была девочка по имени Майя Киверник. Волосы у нее были длиной чуть ниже плеч и темные, а на кончиках слегка загибались внутрь и кудрявились, когда становилось холодно. Свежевымытые они приобретали дымчатый оттенок. В течение ее жизни волосы несколько раз становились то более темными, то более светлыми - мама Майи всегда с подсознательной тревогой следила за этими метаморфозами, угадывая в них непонятных пока для нее смысл. Иногда Майя стягивала волосы в два хвоста, отчего становилась похожей на китаянку. Ровесники пытались закрепить за маленькой Майей это прозвище, но та весьма умело пресекала их попытки; она знала, что у имен есть корни, без них никак - если не откликаться, прозвище не приживется. Именно тогда Кайгус впервые обратил внимание на Майю Киверник. "Умная и красивая девочка" - мама Кира правильно о ней сказала.
   Вместе с тем Майя была довольно-таки угрюмым ребенком. Ее дразнили не только "китаянкой", но и "букой" - примечательное совпадение, ибо так называют не только нелюдимых детей, но и чудовищ, которые прячутся в темноте детской. Ее оживили два откровения - встреча с Кайгусом и осознание своей привлекательности. Сначала Кайгус, потом мальчики; Кир все предусмотрел.
   Вот как это случилось.
   Родители взяли Майю на большой пикник у озера Уйлагыл. Собрались одноклассники Михаила Ивановича и Елены Павловны - тоже с детьми. Живо был установлен мангал, расстелены скатерти, ребятишки скакали по полянке. Михаил и Еля, конечно же, не могли не посетить старый дощатый понтон, где обрели когда-то друг друга. Им нужно было побыть там вдвоем, они препоручили Майю заботам жены доктора Смагина. Девочка сидела на пледе и уплетала сладости. Больше всего она любила мед. Жевала медовые вафли, обнимала липкими руками своего плюшевого медведя и мрачно следила за удаляющимися в сторону понтона родителями. Подождала, когда Смагина отвлеклась, поднялась и побежала за мамой и папой. До понтона надо было пройти какое-то расстояние через лес, Майя боялась леса и поэтому захватила с собой медведя. Верное решение очень умной девочки.
   Она наблюдала за родителями из-за деревьев. И чем дальше уходили мама и папа в общее прошлое, тем сильнее она чувствовала, что пропадает, исчезает из их мира, словно бы возвращается в то время, когда еще не родилась. Она удалялись от нее, а она приближалась к Кайгусу. Разумеется, она не понимала этого, ее просто охватывала жгучая обида на родителей. Она отвернулась, уселась на траву и прижалась к плюшевому медведю.
   Вернувшись на поляну, Михаил и Еля обнаружили, что компания уже собирается домой. Жена доктора сообщила, что Майя, вроде бы, пошла играть с другими ребятишками, а потом они гурьбой залезли в тот микроавтобус. Вертевшаяся рядом девочка подтвердила, что да, точно, Майя давно сидит в автобусе. Родители успокоились, и колонна из машин отправилась обратно в Усть-Ключ.
   Потом Михаил Иванович ужасно корил себя и ругал последними словами за то, что не удосужился проверить свидетельство незнакомой девочки. А Елена Павловна не могла поверить, что уехала без дочери под боком. "Тут не обошлось без чар" - думала она, не признаваясь в том даже сосбственному мужу. Интересно, что позднее никто не мог отыскать ту девочку, которая так кстати им подвернулась на полянке. Остальные дети пожимали плечами, говорили о ней неохотно, но вспоминали, что звали ее, кажется, Яна, приехала она не с ними, а вышла откуда-то из леса.
   Трудно сказать. Если бы она приехала не с ними, то, значит, осталась у озера; Майя должна была ее встретить. Но Майя не видела никакой девочки. Устав сидеть на траве, Майя вернулась на полянку, однако там ее встретили лишь тишина и несколько ворон, бродивших в поисках объедков. Заметив ребенка, вороны разом улетели. Она еще долго слышала хлопанье их крыльев и только потом сообразила, что это шумят деревья.
   Совершенно гигантские лиственницы.
   Она испытала настоящее потрясение - первое за свою небольшую жизнь. Волосы ее тотчас потемнели. Ее одиночество, шум листвы, плеск озера и высота деревьев - если бы Майя не была таким интровертом, то забилась бы в истерике. К счастью, болезнь эмиряк была ей неведома.
   Майя побрела к озеру. Ничего другого ей не оставлось. "Быть может, мама и папа еще там?" - думала она. Напрасные надежды... Пространство озера Уйлагыл со старым понтоном окончательно утопило Майю в ее одиночестве. Что ей делать, чтобы не сойти с ума? Поступать так, словно бы все нормально и не дать сознанию провалиться в безумные глубины, не вернуться назад, в пору до ее рождения - в Галереи, откуда она вышла и куда еще вернется.
   Она снимает крохотные сандалии и гуляет по мелководью - она как бы купается, будто бы под надзором взрослых, следящих за ней с берега. По свойственной детям привычке и спасаясь от страшной тишины, она без умолку болтает со своим медведем и громко шлепает по воде.
   Затем Майе это надоело. Она забирается на понтон и лазает по поручням. Доски мокрые, поручни скользкие, озерная рябь покачивает понтон. Очень скоро Майя подскользнулась и полетела в воду. Малышка непременно захлебнулась бы, кабы не Кайгус. Он соориентировался мгновенно - структура плюшевого медведя изменилась. Кайгус протянул лапу, схватил Майю и втащил ее на понтон. Она удивилась, конечно, но не слишком. Ведь это был ее плюшевый мишка, с которым она не расставалась даже ночью - он впитал ее поцелуи и страхи. Естественно, что именно он спас ее.
   Но он все же изменился. Стал другим. К примеру, значительно увеличился в размерах. Он и прежде был ростом почти с Майю, а теперь вырос еще больше. Под плюшевой шерсткой потекла горячая кровь. Свет расплавил пуговичные глаза, и очертания их приобрели человеческий разрез. Тело обзавелось подобием скелета, состоящего из мерцающих огненных линий - они просвечивали сквозь плюш; Майя видела, что скелет у него не медвежий, а иной. Но какой она не знала - Майя в то время имела весьма смутное представление об анатомии.
  - Не бойся, - сказал Кайгус.
  Он взял ее поудобнее, начал укачивать, будто совсем уж малютку.
  - Погоди-ка, - проворчал Кайгус. - Ты меня совсем липким сделала!
  Он обсосал свои лапы и снова обнял девочку.
  - Меня бросили, - произнесла Майя тусклым голосом. - И я потерялась.
  - Хм, - усмехнулся Кайгус бумажной пастью - он оставил ее такой, чтобы не пугать девочку. - Так ты потерялась или тебя бросили? Тут либо одно, либо другое. А впрочем, это неважно... в любом случае я нашел тебя.
  Майя заплакала.
  - Я хочу к маме!
  - Твоя мама - я.
  - А папа? - вытаращилась Майя, сразу перестав плакать.
  - Твой папа - тоже я. И, кроме того, я твой суженый. Вы все мои.
  - А кто ты? - впервые насторожилась Майя, разглядевшая в своем плюшевом друге иное существо.
  - Я тот, кто сочиняет истории.
  Странно, но такое объяснение Майю удовлетворило.
  - Тогда расскажи мне сказку, - попросила она, сворачиваясь калачиком.
  Кайгус тихо рассмеялся.
  - Хорошо, Майя. Я расскажу сказку о тебе. Жила-была девочка по имени Майя Киверник. Волосы у нее были длиной чуть ниже плеч и темные...
  - Ой-ой, у меня уже голова кружится! - закричала Майя.
   Наверное, Кайгус укачивал ее слишком сильно. Ему бы застыдиться, а он, наоборот, рассмеялся. Майя сердито заворочилась.
  - Не вертись! - сделал ей Кайгус замечание. - И держись крепче за шерсть, а то опять свалишься в воду!
  - А разве ты не вытащишь меня снова? - лукаво улыбнулась девочка.
  - Маленькая Майя, ты уже кокетничаешь! - воскликнул Кайгус. - Становишься капризной и потому самоуверенной.
  Она хлопала ресницами, слушая эти непонятные для нее обвинения.
  - К тому же, ты и великая притвора, - ворчал Кайгус. - Я точно знаю, что ты с самого начала понимала, что означает "капризная". Потом, когда мы поднялись выше, ты обрела уверенность в себе. И когда мы полетели дальше, ты уже могла кокетничать.
  - А куда мы полетели?
  - Ко мне. Или ты думаешь, что мы до сих пор на понтоне твоих мамы и папы? Нет, мы в другом месте. Посмотри наверх.
   Майя посмотрела и увидела, что небо над ними изменилось; оно походило на внутреннюю поверхность воды, как если бы земля была дном а небесный свод - водою. Можно дотронуться, и небеса поддернуться рябью - что Майя и сделала.
  - А теперь моя очередь, - сказал Кайгус и тоже дотронулся до небес.
   Если от прикосновения Майи небеса успокоились быстро, то от одного лишь движения Кайгуса они пришли в вечное волнение; облака и лазурь перемешались, беспрестанно дергались, меняя форму. Через годы эта фантасмогория воплотится в клубы медвежьей тучи.
  - Что это? - спросила Майя.
  - Это родник, - был ей ответ.
   Приглядевшись, Майя заметила, что небеса действительно будто находятся под воздействием постоянно бьющей струи ключа.
  - И в небесах там виден бог, как и положено, - сказал Кайгус. - Вернее, богиня.
   Майя прищурилась, наморщила от напряжения лобик - в небесах ей открывалась смутная человеческая фигура; наклонившись к ним, та пристально всматривалась и широкими плавными взмахами разгоняла облака.
  - Теперь не зевай, - шепнуло чудище.
   Богиня наклонилась еще ниже и протянула руку едва ли не к самому носу Майи - на божественной ладони лежала красивая раковина. Майя оробела, смотрела то на чудище, то на богиню.
  - Ну же! - ободрил ее Кайгус. - Бери, бери!
   Майя взяла раковину. Приняв этот подарок, она почувствовала, как что-то в ней изменилось.
   А богиня протягивала ей уже следующую раковину.
  - Бери, бери! - твердил Кайгус.
   Она взяла и эту раковинку, и много-много других. Каждая по-своему меняла ее, так что когда Майя приняла последнюю, она уже была взрослой девушкой; как внешне, так и внутренне. Она и сама это заметила, разглядев лицо богини в небесах.
  - Какая красивая! - воскликнула Майя и увидела, что богиня шевелит губами, подхватывая ее слова.
  - Да, красивая, - согласился Кайгус. - Это же ты и есть!
   Отныне Майя могла смотреться в небо, точно в зеркало. Волнение воды мешало ей разглядеть себя, и Майя снова протянула руку, чтобы успокоить чересчур беспокойный родник и разгладить небо. Но странно - сейчас она ощутила холод реальной воды, а не влагу облаков.
  - Что это такое? Почему? - повернулась она к Кайгусу, ибо по-прежнему пальцами другой руки цеплялась за его шерсть.
   Ее ожидало новое потрясение. Шерсть оказалась подушечками мха, росшего густо и ярко-зелено вокруг родника, над которым Майя склонилась и смотрела на собственное отражение. Вокруг только лес дремучий. Из родника выбегал ручей и струился по камешкам, песку и травам вниз по склону вглубь чащобы.
   Майя поднялась и огляделась. Начала с себя. Она была опять в том возрасте, когда устроила сеанс коллективной сенсорной депривации. Но мысли девушки путались, по телу пробегал озноб, словно она только что на самом деле вынырнула из ледяного родника. Что касается местонахождения, то поначалу Майя думала, что оказалась в Дальних Соснах, неподалеку от дома. Родник был тот же, но лес другой. Здесь росли не только сосны, но и прочие деревья; вообще, лес был более густой, тенистный. Деревья росли не просто так, а в некоем порядке, это был лес, увиденный Полиной Приймак через окуляры заколдованного бинокля. Тут даже звучала тихая музыка. Ее создавали мелькание света и теней. Музыка звучала внутри тебя. И для тебя, и для всей истории, как не бывает на самом деле. Музыка, очень удачно сочетавшаяся с пением птиц и шелестом листвы.
  - Галереи! - прошептала Майя.
   Она вспомнила, что говорил ей Кир о музыке. Та звучит лишь в тех мирах, что создавали с любовью.
  - Мои раковинки! - вдруг воскликнула Майя и снова склонилась над родником.
   Ее драгоценные раковинки оставались на дне, составляя ее имя. Майя попыталась их достать, но никак не могла дотянуться, хотя глубина была небольшая. Майя погрузила руку уже по самое предплечье, а холод пробирался еще выше по телу, но имя было вне досягаемости. Неожиданно там, в глубине, чья-то другая рука, бывшая куда холоднее, чем ее, коснулась Майи, предостерегая и не разрешая убрать раковинки. Майя взвизгнула и отпрянула. Она успела заметить нечто вроде огромной бледно-зеленой медузы, промелькнувшей среди бликов воды и света.
   Майя отошла от родника на безопасное расстояние. Неудивительно, что вода кажется такой холодной! Кое-где по берегам над ручьем нависали тонкие льдинки, сцеплявшие листья не хуже паутины, а вниз по течению проскакивали иногда целые пластинки льда. Чудно это выглядело - апрельский ручей посреди летнего леса.
   "Куда же мне идти? - думала Майя. - Я заблудилась, конечно. Что нам говорили еще в школе? Нужно найти ручей и идти по течению. Рано или поздно река выведет к людям - в тайге всегда так. А это хоть и сказочная, но тайга".
   Она и не догадывалась, насколько сказочной была эта тайга. Ручей, вдоль которого она пошла, виделся обычным людям внизу Млечным путем.
  - Девка там красивая по берегу идет, песни поет, ягоды-грибы собирает, - рассказывали шаманы ночами, показывая на звезды.
  - А Манги где же? - спрашивали слушатели, замирая от страха.
  - Он ее на том конце реки ждет, мясо лося жарит. Когда встретятся и отпразднуют свадьбу, наступит золотой век; мечты от обычных дней никто уж отличить не сможет.
   Говорили тысячу лет назад или будут говорить? Неизвестно. Время в Галереях течет по-особенному. Майя об этом не задумывалась, шла и песни напевала, ягоды собирала. Иногда она останавливается и оглядывается. Все-таки похожи здешние места на ее Дальние Сосны, но только неуловимым образом изменившиеся. Как если бы на наложили на местность еще одно изображение, скрытое. Надо бы проверить, но Майя пока опасается удаляться от реки.
   Спустя полчаса Майя обнаружила на берегу россыпь необычных предметов: камешки со следами въевшийся краски, костяные иглы, разбитые чашки, примитивное огниво, точило и скребки. Она опустилась на землю и стала перебирать их.
  - Девочка Хеладан! - раздался чей-то то ли вздох, то ли зов.
   Майя вскочила и завертела головой, но никого не увидела. Все тот же загадочный лес, странно расположенные деревья. "Словно два изображения, - подумала опять Майя. - Тут надобен волшебный глаз".
   В искусстве "волшебного глаза" и умение распозновать скрытое ей не было равных с детства. Она сосредоточилаь на том участке, откуда доносился недавний зов. Постепенно Майя прозревала и выделила из чащобы диковинное существо. Это была большая птица с женской головой, ее локоны путались с перьями и пухом. Она сидела на ветке, вцепившись в нее чудовищными когтями. Едва она поняла, что Майя ее видит, женщина-птица закрылась крылом.
  - Ты кто? - спросила Майя, дрожа.
  - У нас у всех здесь очень много имен. Но ты меня знаешь.
   Женщина не спрашивала, а утверждала, поэтому Майя не осмелилась ничего уточнять - когти существа внушали уважение.
  - Тебе лучше пока не идти по течению, - посоветовала женщина-птица. - Этот ручей - начало реки Энгде-кит, котоая течет прямо к пастбищам. Река впадает в Молочный океан, льется Кайгусу в кубок и глотку. Видела плывущие льдинки? Это от дыхания Uel. Тебе, Майя, повезло, что Кир так сильно любит тебя, других он просто морозит, ниже по течению плывут огромные льдины - некоторые из дев вмерзли в них полностью, не могут освободиться, плывут без остановок до самого Иалу... Зато навечно сохраняют красоту и молодость. А ваша любовь горяча, топит лед, ты, Майя, у самого солнца! Тебя он перенес к роднику - это настоящая любовь, поверь. Только не обожгись!
  - Но что... что же мне делать сейчас? - растерялась Майя.
  - Посиди-ка дома, соберись с силами, подумай.
   Высказав столь же простое, сколь и расплывчатое напутствие, женщина-птица улетела. Исчезла. Теперь не помогал и "волшебный глаз". Майя могла расслабиться. От необходимости напрягать зрение, от слов женщины-птицы, ее предостережений и вида леса Майю трясло, как в лихорадке. "Мне и вправду лучше отдохнуть дома" - решила Майя.
   Но где ее дом? Разве в Галереях у нее есть дом, привычное место без чудовищ и духов?
   Можно ориентироваться по тем предметам, которые Майя нашла на берегу ручья. Ведь это сказочный лес, а в сказках дорогу к дому укажет и намеренно оброненное яблоко. Однако когда Майя обернулась к берегу, то вместо камешков и скребков увидела разбросанные человеческие кости. Странно, но она совсем не испугалась. А что тут такого? Наверное, Кайгус шел, кости грыз и выбрасывал специально для Майи. Они были отполированы до ослепительной белизны, наподобие скорее школьных экспонатов, чем зловещего антуража развороченного кладбища. Майя даже улыбнулась им, как старым знакомым - они возвращали ее в Башню, где она носилась с Ларисой между скелетами и поедала сладости.
  - Если бы были звезды, я бы соориентировалась по ним, - произнесла Майя вслух, надеясь, что в ответ появится новое существо и укажет ей путь.
  Но ничего не произошло.
   "Звезды сейчас подо мной, - смекнула Майя. - Я же в Галереях, корни здешних деревьев - это прежние, видимые нами звезды. Следовательно, все эти деревья составляют созвездия, и лес есть одеревеневшие истории о богах, чудищах и героях... Вот почему он так странно выглядит... По сути, живые истории, ведь деревья живы!"
   Майя задумалась, опустив голову. Затем гордо вскинула ее, тряхнула волосами и громко воскликнула:
  - Я поняла! Лес - это книга! Мы листья превращаем в листы, а деревья - в страницы, верно? И всякая книга росла когда-то в лесу. Хорошо... остается лишь найти свое место на небе!
   Она еще раз посмотрела на воду, искрящуюся звездами, улыбнулась и пошла домой. Нет нужды искать россыпи костей или любых других предметов, достаточно просто следить за деревьями и видеть за ними лес, используя "волшебный глаз". Созвездия проглядывали сквозь траву, мох и лиственную подстилку. Майя быстро шагала к дому, благодаря в душе науку Ларисы Храмовой.
   Да, Майя оказалась способной ученицей. С верхушки древней лиственницы Лариса следит за ней и шепотом пересказывает миф, помогающий пройти через лес. Огромными когтями Лариса крепко держится за ветку. Белые ее крылья расправлены. Сейчас, когда Лариса не прячет лицо, видно, что ее волосы украшает сверкающая диадема.
   По пути Майя натыкается на верный признак близости дома. Это вывернутый наизнанку мольберт, перед которым часто рисует пейзажи ее сосед по Дальним Соснам. Он пытается уловить и передать вечерний свет, для чего читает книги о французских импрессионистах. Его можно встретить возле кустов можжевельника у главного входа в дом Майи. Она видит человека по ту сторону холста. Она знает, что и он ее видит, потому что тот человек застывает от изумления и смотрит, смотрит, смотрит, не отрываясь, на свой оживший, подобно встряхнувшемуся зверю, пейзаж, где вдруг возникла прекрасная девушка с горящими бессмертным огнем глазами.
  - Иди ко мне! - произносит Майя страшные магические слова и хохочет, а человек падает замертво.
   О его дальнейшей судьбе мало что известно. Толкуют, что, оправившись от потрясения, он вернулся к занятиям живописью, но сделался вроде как помешанный; забросил службу, оставил семью, заявляет, то вскоре создаст величайшее произведение искусства. Но пока его обычно видят бессмысленно таращищимся на холст или сумерки. Несколько раз он в остервенении кромсал холст ножом и пытался пролезть в образовавшееся отверстие. Должно быть, он точно обезумел.
   Создаст ли он когда-нибудь свой шедевр, знает только Кайгус.
   Майя забыла о том человеке сразу же, как отошла от вывернутого мольберта. Уже давно пора показаться дому, а лес все такой же густой.
  На месте остался лишь дверной косяк, а стены и крыша пропали. Дверной проем открывался прямо в лес. "Правильно, - думает Майя, переступая порог. - Отныне лес - мой дом!" Вообще-то, теплилась у нее надежда, что это иллюзия и за порогом она очутится в привычном своем доме, но нет... Разве что трава внутри была поровнее, чтобы ходить поудобнее, да и цветы составляли узор более выверенный и узнаваемый, чем в остальной части тайги.
   Если бы Майя захотела пить или умыться, то могла бы зачерпнуть воды в ручье, который пробегал по дому и, очевидно, где-то тоже соединился с Энгде-кит. Вместо ванны был прозрачный тихий пруд, окаймленный лишь отчасти плиткой, украшенный лилями и кувшинками, настоянный на ароматных травах. Около пруда на ветке висело обычное полотенце, расшитое, однако, дикими и причудливыми фигурами.
   Некоторые деревья в доме представляли собой загадочные статуи, напоминающие то ли людей, то ли животных. Посреди одной лужайки стояли с виду привычные кресла, но, приблизившись к ним, Майя обнаружила, что сделаны они из полированных сучьев и нежного мха. "Наша гостиная" - догадалась Майя. Она признала камин в остатках первобытного костра и семейную библиотеку - в корешках книг, поблескивающих из дупел и расщелин резного бурелома. Весьма удобный бурелом, на котором можно валяться и слушать птиц.
   Раскидистый папоротник, прежде росший в горшках, разбил их и рос уже в земле, а в керамические обломки подлили медок и засахаренную воду, чтобы привлечь ярких бабочек. Роение бабочек являлось непременным украшением гостиной. Картины висели прямо в воздухе, а рамы их были размыты. Занавеси, растянутые меж пихтами, шевелились на лесном ветерке. Особо темные уголки дома освещали древесные гнилушки - они мерцали в разваливающихся пнях, покрытых мансийским орнаментом.
   На ближайшем пне Майя заметила мамино вязанье; быстро-быстро, пока никто не увидел, мелкие паучки довершали работу, торопились внести свою лепту, подготовить Майе руковицы к зиме.
  - Спасибо, милые паучки! - сказала она. - Но неужели здесь есть зимы?
  Паучки в замешательстве остановились, но Майя их успокоила:
  - Ладно, ладно, работайте дальше! Руковицы мне все равно понадобятся, если я решу прятаться от Кира.
   Она спохватилась, что отправилась в Галереи в чем была, то есть в белой блузке без рукавов и драных джинсах. Надо срочно принарядиться. Может, в ее комнате что-нибудь найдется? Или попросить аркадских мурий прислать свое знаменитое тонкорунное полотно? Или навестить мрачный ельник под горкой? Там раскинуты замечательные тоньчайшие паутинистые шелка... Как раз для платья, чтобы танцевать под луной! Надо выклянчить у Кира золотые нитки - пусть достанет из подземных кладовых.
   Прикидывая фасон будущего платья, Майя прошла в свою комнату. Когда-то здесь был небольшой коридор с ящичками для всяческих мелочей. Сейчас тут протянулись живые изгороди, полные цветов, насекомых и прежних ящичков. Открыла Майя один - оттуда вылетело несколько пчел, открыла другой - нашла в нем вещь, которую давно потеряла - куколку, похожую на нее саму. Майя удивилась, найдя ее тут, но удивилась бы еще больше, если б узнала, что куколку в свое время уронил случайно за борт стюард, обслуживавший столик Киверников. Это случилось много лет назад на борту парома, шедшего на остров Парос: место достаточно удаленное от Усть-Ключа. Но от Галерей ли?
   Картины в комнате Майи всегда были живыми, но теперь они ожили окончательно - герои сюжетов на фривольные индийские и античные сюжеты перешли все границы и резвились, где хотели. Впрочем, по отношению к Майе они соблюдали известную почтительность; когда она приближалась к ним, они отступали и теряли четкость очертаний. Смущались, наверное.
   Светящиеся камни из-под растений растащили муравьи и сложили из них мандалы в траве. Компьютер покрылся мхом и лишайником, но работал вроде бы. Майя проверила - на экран вместо данных полезли хитросплетения сибирских узоров, а мир вокруг дернулся и начал меняться. Но это место Майя не успела изучить основательно, и потому поспешила выключить компьютер.
  - Хочу есть! - сказала Майя. Она подумала, то возможно еда в чудо-доме появляется из воздуха, но ошиблась.
   Пришлось надувшайся Майе топать на кухню. Там под ногами и на деревянных шкафчиках росли грибы - не только съедобные, но и мухоморы - те, видать, только для красоты. Кто-то неосторожно опрокинул на россыпь опят горсть корицы; запах стоял очень необычный. Ягоды там тоже были; земляника, к примеру, росла прямо в варенье, а свежая ежевика пряталась под листиками чая, который покрывал уголок кухни возле плиты. От жара плиты листики чая подсыхали и скручивались еще на листочках - можно обрывать и сразу бросать в заварочный чайник. Дедушкина скатерть стала шире и украсилась новым рисунком, изображающим Майю, ковыряющую вилкой эту самую скатерть. Китайская большая сахарница превратилась в улей; придворные дамы, украшавшие фарфорные бока, сообщали о качестве сегодняшнего меда и настроении пчел. Молоко хранилось в берестяных туесах и его охлаждали змеи; охлаждали хорошо - туесы были покрыты сосульками. Когда нужен был для коктейлей лед, сосульки долбили костяным ножом.
   Пообедала Майя жареной на костре стерлядью; рыба была уже приготовлена и разложена на тарелке, приятно попахивала дымком и таежными пряностями.
  - Ты успеешь? - спрашивал Кайгус у Полины, хлопотавшей у костра.
  - Не волнуйся, рыбку она получит с пылу-жару!
  Еду Майя запивала сомой из серебрянного кубка.
  - Правильно ли готовил? - допытывался Кайгус у погруженного в труды и рой пчел Аристея.
  - Ни в чем я не отступил от твоих рецептов! Травы азарум, девясил и богородку настоял на родниковой воде, добавил чистого меда-самотека, цветов хмеля, и снова разбавил ключевой водой.
   И хлеб был отменный; большой ржаной медовик с орехами, можжевеловыми ягодами и запеченной вербной веткой. Этот хлеб с прошлого праздника доставили к столу Дальние Пастухи.
  - Как донести нам каравай свежим до ее стола? - спрашивали Пастухи, проходя по кромке горизонта в закатный час. - Ведь хлеб может зачерстветь.
  - Идите по Урмановской просеке, - отвечал им Кайгус из багрового облака. - Время там кружится - каравай сохранит свежесть.
   Каждый принес и сложил дары, чтобы Майя могла подкрепиться в свой первый день в Галереях. Насытившись, она тотчас легла спать.
   Легла в свою обычную кровать, но в необычном окружении. Вытянула ноги и с удовольствием сунула их под заросли мелких цветочков с тонкими мохнатыми стебельками - их прикосновение было очень приятно, очень. Листва шелестела, убаюкивала. Глаза слипались, и Майе казалось, что темнота сгущается не только у нее под веками, но и снаружи. Она сказала себе в полудреме, что это, наверное, иллюзия, но это было правда. Здесь быстро темнело - по степени сонливости Майи. Вскоре прилетели светлячки и закружили в зарослях, служа своеобразным ночником.
   Откровенно говоря, Майя боялась, что спать тут небезопасно - можно проснуться во сне, будто войти в следующую странную комнату. И снова заснуть, и снова проснуться в ином пространстве, то есть заблудиться окончательно. Но все обошлось - оказывается, в Галереях спят без сновидений, они тут не нужны. Сон крепкий, сладкий, без видений и звуков. Почти как при сенсорной депривации. В начале.
   Утром - оно настало, когда Майя проснулась - она умылась водой из ручья и еще издали услышала голоса родителей, беседующих, как ни в чем не бывало, на кухне.
  - Где вы пропадали? - воскликнула Майя, подбегая к ним.
  - Это ты где пропадала? - сердито откликнулась мама. - Мы тебя обыскались на Уйлагыл! В следующий раз, если уйдешь в лес, предупреждай нас!
  Озадаченная Майя только смотрела на нее и ничего не говорила.
  - Хорошо, что мы встретили Кира; он нам сказал, что ты уже вернулась домой, - сообщил папа. - Мы тогда решили заехать к дедушке и договориться насчет твоего дворца...
  - Из розовых лепестков, - уточнила мама. - Ты ведь хотела дворец из розовых лепестков, верно? Здесь не может быть ошибки. Дедушка опирается на твои же записи.
  - Где он их взял? Я давным-давно закопала их в старом малиннике!
  - Кир дал. У него много разных записей. Ефим Монин рассказывал мне, что Кир скрепляет их медом, так что записи становятся похожими на слоенный пирог - Кир режет его своим древним ножом из камня и отправляет в рот целые куски...
   Сравнение, исполненное грозного и многозначительного смысла, однако для папы, как заметила Майя, был лишь один смысл, самый прозаический - Михаил Иванович обратился к жене с вопросом:
  - Кстати, нельзя ли мне добавить еще твоего пирога с щавелем и крыжовником?
   Семья собралась за чаем и фирменным маминым пирогом, как раньше. Отсутствие стен никому не мешало. Но Майя исподтишка наблюдала за родителями. "Мои ли это папа и мама?, - спрашивала она себя. - Или фантомы, созданные воображением Кайгуса? А вдруг мои настоящие родители сейчас плачут и ищут меня? Ищут у озера... Я же потерялась на озере Уйлагыл, да? Или на озере Холой? Не помню... все-таки Медоедка сильно меня укачал! Если это мои настоящие родители, то разве сидели бы они так спокойно посреди столь чудного места?"
   Майя так задумалась, что не сразу расслышала, что произнес папа.
  - Что? - переспросила она.
  - Скрыть это невозможно, дочка, - повторил Михаил Иванович.
  - И нельзя дальше притворяться, что ничего не произошло, - добавила Еля.
  - Остается одно - встретить, - заключил папа.
  - Вы о чем? - насторожилась Майя.
  - Не делай вид, будто не понимаешь, - Еля положила свою руку поверх дочкиной - маленькой, со следами заживших царапин. - И помни; что бы ни случилось, мы любим тебя такой, какая ты есть.
   Майя еще больше насторожилась, хотя совсем недавно это признание ее бы утешило и ободрило.
  - А все-таки, - настаивает она, - с чем, по-вашему, я должна смириться? Кого... встретить?
  - С правдой смириться, - отвечает Михаил Иванович. - А Кира встретить.
  - И в чем же состоит правда?
  - Ты не великая художница, - сказала мама. - Ну и что? Ничего страшного.
  - Простите? - Майя сдвинула брови, а от ее взгляда пришел в совершенное безумие рой бабочек. Они образовали лицо Майи, но лицо жуткое, искаженное гримасой ярости - кажется, укадывались даже клыки. Майя постаралась взять себя в руки, пока эту картину не заметили родители, и отпустила бабочек.
  - Не переживай по этому поводу, - продолжила мама. - В конце концов есть определенное величие и в том, чтобы быть обычным человеком, не замахиваясь на творческие свершения. У тебя ведь есть Кир. Между прочим, и с ним ты бы не познакомилась, если бы справилась с задачей и создала портрет Лиды, действительно стоящий портрет. О том же было пари, верно? Ты не смогла пойти наперекор собственной душе, солгать - мы гордимся тобой!
  - Откуды вы знаете, в чем заключалось пари? Кто вам сказал? Лида?
  Родители молчали.
  - Вначале мы восприняли ваше пари как глупую шутку, неуместное ребячество, - произнес, наконец, Михаил Иванович. - Но сейчас, когда мы видим к чему оно привело... все изменилось... и самым наилучшим образом. Ты нашла истинную свою любовь, сделала отличную партию, получила огромное состояние - деньги, конечно, не главное, но и они не помешают. Очень многие люди мечтали бы оказаться на твоем месте.
  - И это все? - спросила, горько усмехаясь, Майя. - Это все, что вы тут замечаете?
  - Нет, - ответил Михаил Иванович. - Хорошо еще и то, что все мы теперь живем здесь, в Галереях.
  - И каково же это? - полюбопытствовала Майя. - Жить в Галереях?
  - Жутко интересно! - воскликнула Еля. - Представляешь, наш старый понтон никуда не делся и более того; мы с папой сейчас стоим там в этот самый момент - стоим и знакомимся, но при том мы уже родии тебя и вырастили, и вот - пьем вместе чай!
  - Не знаю, не знаю, - сказал Михаил Иванович. - Лично мне самым удивительным показался мамонт-щука, который находится в ночном переходе отсюда, его рога примерзли ко льду залива в Молочном океане. Каждый день хожу его проведать в надежде разговорить, но мамонт-щука говорит только-кетски...
  Майя их уже не слушала.
  - Я хочу увидеть Лиду, - заявила она. - Где мне ее отыскать?
  - Она в Комнате Завязанной Лыком, ответила мама.
  - Ну а где же Комната?
  - В земле Долбор, там живут мурии. У Кира хоромы не чета нашим, - мама вздохнула. - Они не располагаются где-то в одном месте, а растянуты на тысячи километров в пространстве и на тысячи лет во времени - настоящие Галереи! Наш-то дом поскромнее.
  - Не вижу особой разницы, - возразила Майя. - Я жена Кира и все его - мое!
  - Ты спешишь, дочка, - мягко заметила мама. - Свадьбы пока не было. Хотя приготовления идут полным ходом. Я слышала, что церемонию бракосочетания проведет сам Ите.
  - Кто-кто? - живо заинтересовался папа.
  - Его еще называют Абашевским лыжником.
  - А-а, - протянул Михаил Иванович, как будто это ему о чем-то говорило.
  - А на что похожи здесь свадебные церемонии? - чуть порозовела Майя.
  Оба родителя странно потупились.
  - Ну в чем дело опять? - Майя начала раздражаться.
  - Говорят, что церемония очень необычная... ходит много разных слухов, - тщательно подбирая слова, ответила Еля. - Вроде последнего испытания, но ты лучше меня знаешь чудачества своего возлюбленного.
  - Это тоже Лида вам сообщила?
  - Она всего лишь хотела помочь тебе, предупредить...
  - Я догадываюсь, чего она хотела! - Майя поднялась из-за стола. - Будет свадьба или не будет, но я уже кое-что умею. Все! Хватит! Я должна очистить Комнату Завязанную Лыком!
  Она быстро пошла из кухни в лес.
  - Не забудь, что завтра мы примеряем твое свадебное платье! - крикнула ей вслед мама. - И Лыжник собирался с тобой встретиться.
  - Где? - спросила Майя, полуобернувшись, но продолжая удаляться.
  - Как где? - удивилась мама. - На луне, конечно!
  - Ах, да...на луне... Как я же сама, идиотка такая, не догадалась, - бормотала себе под нос Майя.
   Она посмотрела наверх. Хотя было утро, луна еще виднелась. Бледная и далекая. Но вблизи огромная и сверкающая среди бесчисленных ледяных звезд. Срединная земля Дулин-бега вставала под немыслимым углом и то, что на ней происходило, было хорошо видно. Не в реальном масштабе; расстояние приличное, должны быть видны лишь материки и океаны, но видна даже Майя, шагающая через лес. Верх и низ в Галереях не имели никакого значения - горизонталь и вертикаль пересекаются постоянно, а из ленты Мебиуса здесь привыкли делать бумажные кораблики. И Лариса не сосчитала бы всех звезд - не хватило бы когтей.
   Среди лунных кратеров и расщелин стояли Кир и Ите. Если Кир выглядел вполне по-земному, то облик Абашевского лыжника поразил бы любого. Тело он имел крепкое, жилистое и серебристое, человеческое, но покрытое белыми перьями, частью обледеневшими и стоящими торчком. Когтистые лапы сжимали две лыжные палки, более похожие на магические посохи, украшенные енисейскими рунами и узорами. Лыжи вырастали прямо из ног и составляли с ними единое целое - сибирский орнамент мешался с переплетениями вен и жил. Голова у Ите была птичья - с чудовищным клювом и глазами, горящими безмерным обожанием мойе.
  - Ты ведь намеренно велел Лиде рассказать им про пари, я верно рассудил? - спрашивает Ите.
  - О, да, - кивает Кайгус.
  - Но зачем?
  - Так нужно. Не беспокойся. Я предвижу все на несколько ходов вперед. И потом Лида была искренна; разве та работа Майи хороша?
  - Нет, ужасна!
  - Майя здесь совсем недолго, а уже думает очистить Комнату Завязанную Лыком. Поверь мне, пройдет еще чуть-чуть времени и моя Майя захочет всех преимуществ Галерей без каких-либо обязательств. Нужно напомнить ей об истинных ценностях.
   Ите переминулся, опираясь на лыжные палки.
  - Я боюсь, как бы... не повторились те... все те истории.
  - Ите, ты более не доверяешь мне?
  - Я всецело полагаюсь на твою мудрость, - существо почтительно склонило птичью голову.
  - И правильно делаешь. Я принимаю во внимание и силу Майи, и ее слабость. Надеюсь, ты не забыл, что меня называют Провидцем?
  - Все твои имена и атрибуты запечатлены в моем сердце, Пайон!
  - Хорошо. Найди мне Диану. Подготовь ее к участию в церемонии.
   Ите тотчас навострил лыжи и помчался по лунному песку, будто по снегу. Он быстро достиг того места, где возвышался старый брошенный космический модуль. Неподалеку лежали два человека в скафандрах. Лица у них были застывшие, позы окоченевшие. Людей стерегли черные псы с оголенными черепами, насаженными на косматые шеи. При виде Ите псы приветливо застучали хвостами, взбивая лунную пыль.
   Рядом сидела Диана. Она заворачивала в парчовую ткань какой-то небольшой предмет.
  - Кто это? - спросил Ите, ткнув палкой-посохом одного из людей, отчего тот завалился на бок.
  - Они из Лунного городка, - сказала Диана, поднимаясь с колен и помещая сверток под мышку. - Столкнулись со мной, когда я лазила по этому модулю.
  - Что с ними?
  - Ничего. Просто увидели меня. А может напугались собак.
   Справедливости ради надо сказать, что люди могли напугаться и Дианы - на луне волосы ее вздыбились и застыли пылающей короной.
  - Ты ведешь себя неосмотрительно, - строго произнес Ите. - Бродишь по Лунному городку, тебя многие видели. Уже ходят целые легенды о призраке девушки, которая сводит с ума ночных дежурных и портит аппаратуру.
  - Какое это теперь имеет значение? Миры же пересеклись, разве нет?
  - Никто, кроме мойе, не может судить об этом с полной уверенностью.
   Мурии помолчали.
  - Готова ли ульвей? - спросил Ите.
  - Да, конечно.
  - После не забудь вернуть ее в Комнату Завязанную Лыком. Знаешь, куда положить ульвей сейчас?
  - Да, Лида сообщила мне. Она уже взламывает море, чтобы перенести меня скорее на Дулин-бега. Слышишь?
   Ите прислушался и вправду различил доносившееся издалека чудесное пение.
  - Мне вы запрещаете бродить по Городку, а на Лидино пение сейчас, наверное, сбежится все население! - с обидой заметила Диана.
  - Ты забываешь, что на Луне нет атмосферы. Они ничего не слышат.
  - Но зато видят!
  - Этим займется Настя; она же направляет реки, она и играет со зрением. А если кто и увидит, что за беда? Они будут лишь благодарны за явленную им неземную красоту!
   Ите был прав - красоты вырисовывалась действительно неземная. За ближайшим острым хребтом расстилалось обычное лунное море, но оно вдруг стало быстро наполняться совершенно необыкновенной здесь водой - серебристо-голубой и живой. Волны накатывались на прежде мертвые берега и на мокром песке расползались причудливые узоры.
   По колено в воде стояла Настя и удерживала берестяную лодку, пока Диана устраивалась поудобнее на мхах и листьях, устилавших дно лодки.
  - Карта нужна? - Настя шутила, потому что говорить сейчас всерьез было невмочь - слишком ответственное задание предстояло выполнить лунной мурии.
   Диана в ответ лишь улыбнулась.
   Море подхватило лодку и понесло от берега; ветра тут, конечно, не было - движение волн создавало дыхание взволнованной Насти и преломление света в ее зрачках. Вероятно отсутствием атмосферы объяснялся и другой феномен; от удара о скалы воды моря взметнулись на огромную высоту и превратились в длинный изогнутый поток, который изгибался среди черноты и звезд, выворачивался и далее уже летел от Луны к Земле. У ночного светила появился змеиный язык, тянущийся через космос. Море опять стало рекой, несущей кетскую берестяную лодку.
   Когда лодка достигла Дулин-бега, выяснилось, что перемены оказались повсеместными. Только "Хонга" почти не изменилась, да в том и не было никакой необходимости.
   А в степях Южной Сибири наблюдалось любопытное шествие; ожили изваяния "Галереи идолов" в Абаканском музее и потянулись гуськом к родным местам на курганах, откуда их некогда извлекли. В голландском городе Харлем полезли из каналов сирены; они живо цеплялись за камень и взбирались на крыши, призывая солнце высушить их длинные косы. Из монолитов Стоунхенджа вышли какие-то люди в белых одеждах и без труда вовлекли туристов в таинственные ритуалы и процессии. Там, где было темно, горели огромные костры, образованные танцами пылающих маленьких обнаженных девочек. "Это Лочид-Амаи" - говорили юкагиры. "Нет, это Бокам" - утверждали кеты. "Грандиозный спецэффект!" - думали третьи. "Это новый ночной клуб, потрясающе!" - восхищались другие, но все вместе поджигали от этих костров факелы и шли, пританцовывая и выкрикивая священные тексты. Сверху, из лодки Дианы, было заметно, что люди с факелами образуют гигантские огненные фигуры. Они появлялись всюду; от Сибири до Наски, от Огайо до Ирана, от Австралии до Лапландии. Фигуры зверей, богов, чудовищ и героев. Первым огненным рисунком стало лицо Кира; когда люди заходились в особенно самозабвенном и сумасшедшем танце, губы Кайгуса изгибались - он улыбался и приоткрывал рот, но кричали за него люди:
  - Hurja! Ёхорье! Haka! Аки! Humgoi! Индо! Hogui! Хулге! Хулге! Хулге!
   Созвездия ожили и тоже танцевали, перемещаясь со сфер небесных на просторы Галерей.
  - Ох, будь осторожнее, Аркад! - говорила Каллисто.
  - Если и упаду, то в Молочный океан, ничего страшного! - легкомысленно отвечал Аркад.
   И на дне моря его услышала Алконост, записала ответ в свиток и полетела к Кайгусу. Нашла его на Vronelden Straet; улицы, состоящей из серебряных чумов, парящих в ночном небе. Прекрасные вилы расчесывали Киру волосы, выбирая из них листья и травинки.
  - Мне сейчас не до Аркада! - фыркал Uel, постепенно теряя свою архаическую улыбку. - Диана еще в лодке?
  - Да, мойе.
  - Пусть поторопится... Как я выгляжу?
  - Майя вам не откажет. Для этого надо быть полностью ненормальной!
  - В том-то и проблема, - помрачнел Кир, - что она... куда нормальнее, чем кажется!
   Между тем Майя могла бы с Киром и поспорить. Она чувствовала, что близка к безумию более, чем когда-либо. Рассудок ее постоянно подвергался испытанию. Она видела шаманов, летающих в косматых одеждах на бубнах по воздуху. Ей встречались персидские миражи, возникающие на пустынных отмелях в золотисто-зеленом мареве, смешанном с таежными сумерками. Однажды она видела, как по Энгде-кит плывет древнегреческий корабль. Его парус украшало изображение солнца, а корму - изогнутые золотые рога. Майя спряталась за кустарником и проследила за тем, где корабль причалит.
   Хоть корабль был и древний, а публика сошла с него на берег весьма разношерстная. Первым был смуглый пожилой жрец-волхв в истлевшей хламиде и со стрелой в рук. Он воскликнул: "Вот мы и достигли благословенной Гипербореи!", и зашагал в лес. Затем появился вполне современного вида клерк в помятом костюме; галстук съехал набок, пуговицы оторваны, на пиджаке повсюду бурые и зеленые пятна - клерк нес ворох каких-то бумаг вперемешку с купюрами. Следующей была девушка с разбитой гитарой. Потом группа людей в старинных, но добротных одеждах, похожие на актеров, бежавших со спектакля. За ними следовали прочие, не менее странные пассажиры.
   Дождавшись, когда высадка закончилась и последний человек исчез в тайге, Майя взбежала по мосткам на корабль. Она вздрогнула, увидев, что на борту оставалось еще много людей. Это были гребцы. На Майю они не обратили ни малейшего внимания - слишком устали, так как им пришлось долго и упорно грести, поднимаясь против течения Энгде-кит. Среди гребцов также были люди разных возрастов и племен. Майя здесь признала лишь одного - Власа Калашникова, некогда могущественного миллиардера, президента корпорации "Ёган продукт". Кажется, он спал, но стоило Майе приблизиться к нему, как он поднял голову.
  - А-а, это ты, девочка, - молвил он, ничуть не удивившись.
  - Откуды вы здесь?
  - Шли на веслах от самой Венеции.
  - Сильно вымотались?
  - Да нет, я, в общем-то, доволен. Это все одно лучше, чем вечно пропадать на болотах, как Свиридин.
  - Тогда отведите меня к Комнате Завязанной Лыком.
   Вот когда Калашников удивился.
  - Разве ты не знаешь, что входить туда нельзя?
  - Вам и не нужно будет туда входить, просто доставьте меня к порогу.
  - Хм, но этот корабль вряд ли нам поможет достичь цели - все-таки он построен людьми, а нам понадобится иное, волшебное средство передвижения.
  - А где бы достать такое?
  - Какая разница? - уклонился от разговора Калашников. - Мы не отыщем туда дороги.
   Майя, до того склонявшаяся к самому лицу Калашникова, чтобы расслышать его хриплый голос, теперь выпрямилась и заговорила властно:
  - А теперь меня послушайте! Мне ведомы тайны Галерей - мы можем проникнуть в Комнату, не нарушая запретов. Если и нарушим, что за беда? Я тоже устанавливаю здесь правила! Что мне нужно? Очистить Комнату, выгнать оттуда Лиду, Диану, Оксану... Значит, я должна их найти, а не Комнату, правильно? Так и поступим.
   Калашников предпринял еще одну попытку избежать опасной миссии.
  - Но мне известно местонахождение лишь Оксаны.
  - Да? - Майя задумалась. - Эта несчастная, конечно же, интересует меня куда меньше остальных. Ладно! Начнем с нее. Где она?
  - Ее царство посреди болот и ручьев. Кельты называет ее Нертус. Попасть в ее владения можно через особые колодцы; они сложены наподобие обычных колодезных срубов, но бревна их из мрамора или малахита, а скреплены аметистовыми гвоздями. По ночам эти драгоценные срубы источают свечение, а поутру издают прекрасные мелодии... Невероятно прекрасные... Их еще можно услышать на болотах; ты спроси у Свиридина, он их подлинный ценитель...
  - К черту Свиридина! - отмахнулась Майя. - Вы отведете меня к Оксане или нет?
   Поколебавшись, Калашников ответил:
  - На корабле не пройти врата Нертус... Я думаю, подойдут сани Мис-Хума. Все те люди, наши пассажиры, прибыли с дарами к его святилищу - ялпын-ма, оно расположено тут неподалеку, на лужайке за деревьями. Его волшебные сани питаются дарами людей, поэтому Мисс-Хум обязательно сделает там остановку. Но разрешит ли он воспользоваться его санями?
  - Мы и спрашивать не будем. К тому же, он наверняка донесет Кайгусу.
  - Взять сани без спроса! - ужаснулся Калашников.
  - Я отвечу перед Кайгусом, а не вы, - молвила надменно Майя. - Разве не выше я по положению любой мурии?
  - Но Мисс-Хум очень давно служит Кайгусу, они встретились еще в Персии среди миражей Арахосии...
  - Ну и пусть! Древние хури! - Майя произнесла мансийское слово, обозначающее идолов, будто ругательство. - Они меня не волнуют! Мис-Хум - дряхлое пугало, а я вечно молода, он слуга Кайгусу, а я его суженая!
   Она заставила-таки Калашникова покинуть корабль. Другие гребцы им не препятствовали, но когда Майя проходила мимо, поеживались. Калашников привел, таясь и крадучась, Майю к святилищу. Не доходя до ялпын-ма несколько шагов, он оставил девушку в зарослях, а сам сходил на разведку и вернулся не скоро.
  - Паломники уже преподнесли свои дары, - сообщил он. - Мис-Хум примчится с минуты на минуту.
   Сказал, и тотчас по лесу пронесся сильный ветер, переворошил и вывернул листву, стих и затаился поблизости.
  - Это он! - прошептал Калашников. - Теперь идти надо очень тихо.
   Они покрались к лужайке, на которой стояло святилище. Такого странного ялпын-ма Майя еще не видела, хотя с видом традиционных сибирских святилищ была знакома. Низкая здешняя сарайка была сколочена из алмазных досок, привычную тряпичную шторку в дверях заменил парчовый узорчатый полог, а вместо жестяных фигурок покачивались настоящие золотые колокольчики. И никаких идолов - а зачем они здесь?
   Но куда удивительнее было зрелище пасущихся на лужайке саней Мис-Хума. Паукообразные живые древесные корни, запряженные в сани, питались обильным подношением благочестивых паломников. Корни проглатывали цветы, монеты, фрукты, курей и уток, даже более необычные вещицы - книги, игрушки, диски, керамику. Все подхватывалось цепкими сучьями, отправлялось в самую сердцевину корнеклубка и там исчезало.
   Мис-Хума нигде не было видно. Сани оказались пусты.
  - Нам повезло, он в святилище, - подсказал Калашников. - Набирается сил перед дорогой.
   Только сейчас Майя углядела смутное шевеление в алмазной сарайке. Искаженная кристаллическими гранями тень медленно поворачивалась внутри, словно зародыш в прозрачном коконе цвета разведенного на серебре молока.
  - Вперед! - решилась Майя и ткнула Калашникова кулачком в спину.
   Они бегом пересекли широкую лужайку и взобрались на сани. Калашников ухватился за тонкие корневища-хлысты, которые можно было использовать в качестве поводьев, а Майя устроилась на сиденье из пушнины. Оглянулась на святилище, но тут ее возница дернул за поводья, и сани сорвались с места. Ялпын-ма осталось позади. И последнее, что успела заметить Майя, были две горящих яростью красные точки в оконце алмазной сарайки. Это Мис-Хум, путаясь в своих пеленах из шелка и бархата, заменивших прежние линялые тряпки, бросился на скрип корней, но успел лишь проводить сани гневным взглядом и истошным свистом-воплем.
  - Гони, гони! - кричала Майя, устрашенная яростью мурии.
   Корни не утратили легендарной прыти. Чем более они увеличивали скорость, тем сильнее менялась лесная дорога. Раньше Майя иногда забавлялась сумасшедшим мотанием головы из стороны в сторону, покуда окружающий мир не становился круговертью света, красок, линий и пятен. Сейчас мельтешение за краем волшебных саней напомнило Майе то ощущение, Почему бы не попробовать снова? Как там говорил Калашников - сруб из мраморных бревен?
  - Ищи колодец! - кричал, перекрывая шум движения, Калашников. - Ищи, Майя!
   Всего-то и надо было; выстроить необычную картину среди мельтешения света и тени. Единственное, что не вписывалось в уже созданную картину, была ладья, брошенная у колодца, похожая на увеличенный берестяной ковш.
  - Оставила какая-нибудь из мурий, - сказал, кивнув на ладью, Калашников. - А сейчас держись!
   Они ухнули прямо в отверстие колодца и, не сбавляя бешеной скорости, продолжили спуск - корни проворно перебирали сучьями, цепляясь за позеленевшие от сырости мраморные бревна. Воды тут нет. И дна тоже. Внизу лишь бескрайняя заболоченная равнина, над которой стоял вечный дурман-туман. Здесь уже заблудилось великое множество людей; бродили, пока не теряли всякую способность к передвижению и деревенели, превращаясь в скрюченные человекообразные деревца, обросшие болотистым лишайником. Этот край освещали лишь колодезные отверстия высоко наверху, да воспламенявшаяся выхода газа из трясин.
   Сани остановились, взметнув ошметки тины, грязи и водные брызги.
  - И где мне здесь найти Оксану? - спросила Майя, спрыгивая и с тоской озирая мрачную равнину.
  - Для начала тебе лучше ориентироваться по бродячему огоньку. Потом найди человека, который идет за таким огоньком...
  - И следовать за ним?
  - Ни в коем случае! Наоборот, иди в противоположном направлении и встретишь Оксану. Рано или поздно.
  - А вы со мной не пойдете?
  - Нет, девочка, я лучше постерегу сани.
   Майя не стала настаивать. Гончие корни вели себя беспокойно, могли сорваться с места в любую секунду, а остаться в этой местности навсегда Майе совсем не хотелось. Она надеялась, что повстречает хоть кого-нибудь, не уходя далеко от саней. Ей повезло - вскоре Майя заметила двух человек. Одного она признала сразу - это был Игорь Свиридин, его черный плащ был изрядно замызган грязью и тиной, под мышкой он держал треснувшую венецианскую маску, а пистолет свой он давно утопил. Другого человека Майя не знала - это был здоровяк с изможденным лицом в синяках и кровоподтеках, он нес какое-то копье, при помощи которого разведывал дорогу в топях.
  - Итак, что мы имеем, Володя? - спросил Свиридин, доставая из складок плаща листок бумаги и потрепанное перо.
  - Босс, я видел свет вон в той стороне, - прохрипел здоровяк, указывая копьем совсем не в том направлении, где мерцали два болотных огонька.
   Майя видела это совершенно ясно - огоньки перемещались за густые заросли гривастых болотных трав.
  - Ага, запишем новые координаты! - сказал Свиридин и сдела пометку на листке, который и так уже был заполнен хаотичным смешением линий, вроде паутины.
   Вместе со своим спутником он продолжил путь, двигаясь, как и раньше, прочь от болотных огоньков, а не к ним. Майя же избрала верное направление; отвернулась от огоньков, шагнула в померкнувшие заросли и тотчас оказалась на небольшой топкой полянке, ярко-зеленой от высокой травы и листьев кувшинок. Кое-где выступали пятна черной воды с крапинками ряски.
   Тут Майя и встретила мурию по имени Оксана Сверкан. Дикое то было, странное и ошеломляющее зрелище - обнаженная и прекрасная девушка, копошавшаяся в грязи. Идеально белую полупрозрачную кожу лишь слегка задели черные брызги - аккуратные и подсыхающие они только подчеркивали чистоту, наготу и красоту тела Оксаны. Невероятной длины волосы ее были раскиданы по травам; от волос поднимался радужный пар, они шевелились и меняли формы.
  - Приветствую тебя, треться невеста Кайгуса! - произнесла Майя тихо, но ее слова услышала всякая тварь в царстве Нертус.
   Русалка вздрогнула и повернулась. До того она рвала траву, оттирала руки от чего-то и полоскала их в черной луже, отделяющей ее от Майи.
  - О, привет и тебе, суженая нашего владыки Феба! - ответила мурия сладко и вкрадчиво.
   Майя помолчала, затем, усмехнувшись, сказала:
  - Да, у него столько имен и лиц, что хватит и четверым невестам, верно? Но все-таки придется тебе, Оксана Сверкан, убираться из Галерей! Такова моя воля, супруги бога Велеса!
  - Увы, увы! - пропела Оксана, поднимая колени к подбородку и обхватывая ноги руками. - Ты еще не знаешь всех законов Галерей, поэтому и требуешь от меня невозможного. Лишь тот, Майя, кто привел меня сюда, может изгнать меня обратно на землю.
  - И кто же тебя привел в Галереи?
  - Ее зовут Лида Беляева, - болотные огоньки в глазах Оксаны мстительно вспыхнули.
  - Конечно, - прошептала Майя. - Я могла бы догадаться... Где сейчас Лида?
  - Сирены только часть своего времени проводят в воде, они часто перелетают с места на место. И сейчас Лида в земле Дулин-бега, в стойбище Трех Сестер. Но недавно она была здесь. Ты чуть-чуть не успела...
  - Как Лида может изгнать тебя?
  - Ей это известно. Не мне.
   Майя подумала и объявила:
  - Ты поедешь со мной в стойбище!
  - Ну уж нет! - засмеялась Оксана. - Я больше не выполняю глупых приказов.
  - Иди ко мне немедленно!
  - Лучше ты иди ко мне.
   Майя прикинула размеры лужи, и это не осталось незамеченным.
  - Да, да, - подтвердила русалка. - Глубина порядочная, перед тобой настоящая трясина, истинная чаруса! Можно утонуть, а можно и перешагнуть, можно спрятать там что-нибудь или спрятаться самой...
   Перечисляя богатые возможности чарусы, Оксана начала сползать в черную воду. Сползала до тех пор, пока не соприкоснулась едва ли не устами с трясиной, и все это время она говорила с Майей, не отрывая от нее выжидательного взгляда.
  - Страшно, да? - говорила Оксана. - Но если бы ты была достаточно смелой, то сделала бы первый шаг и узнала, что глубина вначале совсем небольшая. Только ножки малость замочишь, зато и подарок найдешь...
   Майя помедлила, но все же вступила прямо в холодную воду, нагнулась и нашарила сверток серебристой ткани, оплетенной водорослями.
  - Это твоя ульвей, - объяснила Оксана. - Это твоя душа, сомья твоих желаний и терзаний, вопросы и ответы, скрепленные воедино...
   Завороженная видом свертка, Майя упустила момент, когда Оксана нырнула, ее волосы заскользили следом в чарусу. Майя упала на колени, потянулась, чтобы схватить коварную русалку за длинные пряди, но они протекли меж пальцев быстрее ужа. Оксана сказала правду - далее начиналась истинная чаруса, бездонная трясина.
   Майя развернула сверток. Увидела его содержимое. Рассматривала долго. Вид у нее был такой, будто она держала в руках собственного мертвого ребенка. Она испытала куда меньшее потрясение, когда встретила мурию-русалку.
   Тщательно Майя завернула ульвей снова в ткань и спешным шагом вернулась к саням.
  - Что случилось? - спросил ее Калашников. - Ты не нашла Оксану?
  - Нашла. И еще кое-что.
  - Куда мы теперь отправимся?
  - В стойбище Трех Сестер!
   Сани заюлили по грязи и легко оторвались от нее. Калашников погнал прямиком к ближайшему колодезному отверстию. Прежде чем покинуть царство богини Нертус - и возможно навсегда - Майя глянула за край саней. Внизу по-прежнему брели две фигуры, видимые в прорехах тумана, который рассеялся на мгновение от вихря, поднятого волшебной повозкой. Но те, кто заблудился на болотах, никогда не смотрят наверх. Вскоре их снова поглотил туман.
   Майя уселась на пушнину, крепко прижимая к себе сверток.
  - Долго ли лететь? - прокричала она на излете пути по колодезному стволу.
  - Ты мне скажи! - надрывался Калашников, перекрикивая свист ветра.
  - Что? Это тоже от меня зависит?
  - Конечно! Только скажи, девочка, как скоро ты хочешь достичь цели!
  - Немедленно! Тотчас! Прямо сейчас!
   Сказано - сделано. Они выскочили на поверхность, очутившись сразу же в стойбище Трех Сестер. Впрочем, то было неудивительно - ведь то было иное колодезное отверстие. Снаружи Майя и Калашников поняли, что перед ними не прежний мраморный сруб, а карьер, опутанный гирляндами с десятками светящихся шаров.
  - Я была здесь, - промолвила, озираясь, Майя. - Была... Но теперь здесь все какое-то другое...
  - Да, и вправду... - признал Калашников. - Сдается мне, что и я здесь был... Или нет? Это же настоящий лабиринт, девочка, вот в чем дело...
   Похоже, что раньше над карьером распологался большой дом. Дом, построенный в виде шоколадного пирожного со смещенными слоями. Слои были теперь сдвинуты еще сильнее и изрядно подъедены чьей-то прожорливой пастью. "Убежище архитектора Мальсагова! - поняла Майя. - Значит, Кайгус все-таки запустил в него свои клыки!"
   Часть скалистого потолка обвалилась, и через дыру свисал темно-вишневый ковер, располосованный ударами чудовищных когтей. Повсюду раскиданы бутылки с вином; половина из них была нормальной величины, а другие увеличились до гигантских размеров и пробили покрытие бывшего подвала. В этих огромных бутылках содержалось не вино, а а вкус людей к вину, ореол мифа, аромата и сути каждой марки. Концентрация была столь велика, что горлышки многих бутылок взорвались, эссенция взметнулась в небо и застыла там, причудливыми спиралями уходя высоко-далеко. К примеру, очертания величественного замка, заключенного в бутылку "Шато-Марго" были искажены прохождением через горлышко, и пеной шпилей, башенок и вывернутых анфилад лезли под самые облака. Целые джунгли цветов росли из бутылок "Божоле". Дымок окутывал стеклянные колонны "Пуйи-фюме". Все своеобразие, мрак, дух и свет романтического германского пейзажа содержалось под маркой "Гевюрцтраминер" - пришлось задрать голову, чтобы увидеть поднебесный Рейн и скрученный свертком Шварцвальд.
  - Потрясающе! - воскликнула Майя. - Я бы хотела попутешествовать там... Быть может, встретила бы валькирий, Лорелею и Нибелунгов...
  - Я бы не советовал, - буркнул Калашников. - Все эти бутылки уже откупорены - Кайгус пьет из них залихватскими глотками, проглотит тебя и не заметит!
   Да Майя и сама раздумала пускаться в путь по неизвестным краям. Она вдруг заметила, что по стенам вокруг карьера ползают огромные мокрицы, а грибы им под стать тихо сопят, иногда шевелятся и призрачно мерцают. Майя содрогнулась и взбежала по сохранившейся лестнице. Где-то тут должна быть массивная дверь с мощными засовами, но двери нет. Вместо нее зиял провал, ощетинившийся деревянными осколками.
  - Господи, кто мог сделать такое? - прошептала Майя.
  - Нежная русалка, - ответили ей. - Сначала она просто стучала в дверь, а я только добавлял новые засовы. Я старался проявить гостеприимство, но не смог - я не такой уж храбрый... Русалку моя слабость привела в ярость, и она разнесла дверь на куски.
   Майе ответил не Калашников - он остался в подвале караулить беспокойные сани. Голос, обратившийся к Майе, шел из-под исполинской ели - своим весом неожиданно и стремительно разросшееся дерево, очевидно, и вызвало провалы и оседания почвы на разных уровнях. Под елью сидел архитектор Мальсагов.
  - Вы здесь от русалки прячетесь? - спросила Майя.
  - Нет, я жду тебя. Ведь ты мне обещала свою защиту, помнишь? Если я осмелюсь отправиться в "Хонгу"... Но Кайгус нас снова обманул - "Хонга" пришла сюда, все вокруг стало "Хонгой", а она сама, конечно, не изменилась...
  - Да, я знаю.
  - Значит, ты в курсе происходящего! - Мальсагов даже обрадовался. - Тем лучше... Наш город сильно изменился, Майя, я не узнаю его, в самых странных снах, самых страшных кошмарах я не видел Усть-Ключ таким...
  - Страшным?
  - Таким красивым!
  - Я тоже хочу посмотреть! - Майя прикинула высоту ели. - Оттуда можно увидеть весь город?
   Не дождавшись ответа, Майя положила сверток на землю и начала быстро карабкаться вверх, цепляясь за ветви, которые будто нарочно росли, образуя ступеньки. Кто бы мог поверить, что она раньше боялась высоты? Просто здесь, в Галереях, силы Майи удесятерились, а страхи изменились. На вершине, где ветви еще выдерживали ее вес, Майя осмотрелась.
   Усть-Ключ действительно сильно изменился. Далеко и близко возвышались над тайгой чумы величиной с небоскреб. Эти чумы были обернуты берестой и оленьими шкурами вперемешку с зеркальными окнами, металлом и пластиком, так что были похожи скорее на высотные дома, чем на скромные переносные жилища сибирских народностей. Но даже такие чумы дымили как прежде - из дымовых отверстий вырывались разноцветные клубящиеся завитки, словно бы сошедшие с китайских пейзажей. Создавались целые облачные края, на которых стояли другие чумы и иные необычные постройки, даже каменные. Меж ними по облакам разгуливали люди и чудовища. Кое-где проглядывало то звездное, а то и чистое голубое небо. Тут все было вперемешку. Одни деревья были обычные, привычные, а другие - громадные, нереальные, фантастические, без названий. По земле скользили тени пролетавших невиданных существ. Реки текли вверх и вниз. Млечный путь уходил в тайгу, а заросли переплетались со звездами. Иногда гремели раскаты грома. Или это колотили в бубны шаманы стойбища?
   За спиной Майи послышались шорох и пыхтение. Мальсагов забрался сюда значительно позже, хоть и хвалился, что в пору своих кавказских странствий ловко и быстро карабкался по деревьям.
  - Где дом Лиды? - спросила Майя. - Не могу его найти. Здесь все так переменилось...
  - Не думаю, что она сейчас дома, - ответил Мальсагов, отдуваясь. - Скорее всего, занята приготовлениями к торжеству. Люди говорят - а привидения подтверждают, что ты выходишь замуж за Кира. Это правда?
  - Да... или нет. Еще не знаю. Мне надо кое-что выяснить.
  - У Лиды Беляевой?
  - Как мне ее отыскать в стойбище?
   Мальсагов задумался.
  - Иногда ко мне приходит Илья Калашников. Приносит добычу. Он стал охотником, может бродить по разным местам. Я с ели наблюдал за ним. Наверняка он встречался с Лидой... Правда, чаще я видел его с Дианой...
  - Комлевой? - вскинулась Майя. - Она мне тоже нужна... Скоро к вам придет Илья?
  - Он всегда приходит неожиданно, ведь он охотник, - не вполне понятно объяснил Мальсагов. - Недавно принес мне очень вкусного тетерева с черемшой... Но он охотится не только на дичь...
   Майя его уже не слушала, принявшись осторожно спускаться обратно. Мальсагову ничего не оставалось, как последовать за ней. Внизу их поджидал Калашников, причем вид у него был виноватый.
  - Извините, не уберег я сани, - признался он. - на меня вдруг напала одна мокрица и угнала их. Я ее признал, она из святилища Хошлог и служит Мис-Хуму. Думаю. Она вернет сани хозяину, а Мис-Хум тотчас доложит обо всем Кайгусу. Надо торопиться...
  - Что?.. Разве?.. - Мальсагов явно испугался. - Разве мойе не в курсе ваших дел? Что вы замышляете?
   Калашников не ответил, он смотрел на Майю, которая единственная могла ответить на этот вопрос. Она же, скрестив руки, стояла в полумраке, образуемом раскидистыми лапами ели. Там же, где спрятала сверток с ульвей.
  - Настало время выбирать, - сказала она. - Как на той дороге, где валялся зверь с развороченным брюхом, полным меда и пчел - боли и сладости. Помните? Вы со мной или нет? Служите мне или своему страху?
   Мальсагов беспомощно оглянулся на Калашникова.
  - Я давно сделал выбор, - ответил тот. - Еще в Венеции. Когда вспомнил, кто была та девочка, что выбежала ко мне из прекрасного города. Поэтому Майе не пришлось меня долго уговаривать. Она - это душа Усть-Ключа; понимаешь, Лев? Мы же об этом толковали... Я всегда мечтал найти источник новой энергии, чтобы уж не было ни в чем разногласия, чтобы жизнь моя обрела гармонию... и остальные тоже... Майя - эта наша новая энергия! Ты знаешь, Лев, как древние называли космические нити, что способны изменять прежние и создавать новые формы?
  - Майя, - прошептал Мальсагов.
  - Верно. Так что для меня вопрос решен, - Калашников подошел к Майе и преклонил колено. - Отныне, девочка, я иду с тобой до конца! Чего бы это мне ни стоило...
   Мальсагов, тем не менее, колебался.
  - Вы мне рассказывали о вашем приятеле Таюрском, - сказала архитектору Майя. - О его наваждении - девушке, которая одним лишь взглядом изменила его жизнь. Девушке, которая своим только существованием держала его привязанным к себе космической нитью. Вы знаете, как ее зовут, не правда ли?
  - Майя, - повторил шепотом Мальсагов, подошел к ней и преклонил колено. Он дрожал; то ли от страха, то ли от волнения и осознания собственной храбрости. Все еще дрожа, он попросил; - Обещай... обещай не мучить меня, как Таюрского.
  - Разве ты этого ждействительно хочешь? - удивилась Майя.
   Архитектор долго молчал, придавленный тяжестью вопроса. И наконец, признался:
  - Нет, - и добавил уже твердо: - Нет, конечно! Ведь и я художник!
   Майя сразу помрачнела.
  - Нужно привести Илью, - сказала она. - Кто пойдет?
   Мальсагов отшатнулся, не поднимаясь с колен, и упал.
  - Я не пойду, нет, нет! Извини, Майя, но... да я и не найду его!
  - Не дергайся, - проворчал Калашников и обратился к Майе; - Я пойду и приведу тебе сына.
  - Сумеете?
  - Если не смогу, толку от меня тебе уже не будет.
   Калашников ушел в лес. Ожидая его возвращения, Майя раскрыла сверток и опять углубилась в изучение его содержимого, не показывая ульвей архитектору. Лоб ее был нахмурен, по давней привычке она покусывала губы. Вся ушла в себя. Лишь однажды отвлеклась, посмотрела на блаженно улыбавшегося Мальсагова и спросила:
  - Что случилось?
  - Ничего. Я просто слушаю музыку.
  - Какую музыку?
  - Мою. Звучит моя архитектура. Так я выживаю здесь, а иначе не продержался бы и дня.
   Калашников выполнил свое обещание - он привел Илью. Под елью уже смеркалось. Темноту рассеивал свет, исходивший из свертка. Илья сразу направился к Майе и повторил ритуал, исполненный отцом и архитектором. Сильно обросший и похудевший Илья едва походил на себя прежнего - беспечного наследника несметного состояния.
  - Почему ты согласился? - спросила Майя, поспешно заворачивая сверток.
  - Я согласился еще до того, как попал в Галереи. Еще тогда, в клубе...
   Майя жестом велела ему замолчать. Усмехнулась и заметила:
  - Да? Однако ж за тобой пришлось посылать отца.
  - Мне помешали раньше прийти к тебе. Я был прикован золотой цепью к луне.
  - Это сделала Диана?
  - Она, да. Я рад, что ты призвала меня. Теперь все изменится, каждый получит достойную награду.
  - А какую награду ждешь ты?
   Илья чуть было не проговорился: "Это Полина!", но вспомнил, что говорил Майе о своей любви. Продолжать в том же духе? Но разве Майя ему поверит? И надо ли лгать? Сейчас настало время истины. А в чем же она? Наверное, в том, что он любит Полину, а с Майей тогда на самом деле не спал. Да, и Полина требовала от него сказать это Майе!
  - Я должен исправить одну свою большую ошибку, - сказал Илья.
   Против его ожидания Майя не спросила, что это за ошибка, а задала другой вопрос:
  - Значит, ты исполнишь все, о чем я тебя попрошу, так? Даже если я велю тебе привести ко мне Лиду Беляеву? Тебе известно, где она?
  - Столко вопросов, - улыбнулся Илья. - И на каждый я отвечаю: "Да". Но почему Лида? Зачем она тебе?
  - Я собираюсь изгнать ее и остальных невест Кайгуса из Галерей.
  - Но... - Илья моргнул растерянно. - А Кир? Ему все это не понравится.
  - Конечно, не понравится, - спокойно подтвердила Майя. - Мы идем против его воли. Но ты обещал мне свою поддержку. Забыл, где и когда? Или сейчас отступишься? Неужели ты храбр только с пьяными девушками, Илья Калашников?
   Он вздрогнул, огретый, точно хлыстом, колючими словами девушки. Не только, впрочем, словами, но и красотой Майи, в очередной раз открывшейся ему. Ибо в ту минуту Майя была особенно прекрасна. Она стояла, повернувшись к нему вполоборота. В ее зрачках мерцал священный огонь Галерей. Волосы шевелились от ветерка, поднимаемого пролетавшими мимо призраками. Он же по-прежнему был коленопреклоненный.
   К Илье приблизился Калашников-старший.
  - Отступать нельзя, сынок! Не то потеряешь себя и потеряешься навеки в этом лесу. Прими мужественное решение. Ты всегда упрекал меня, что на твою долю не осталось по-настоящему великих поступков, что я превратил тебя в изнеженного пленника своих денег... Сейчас я слаб, а ты силен, сейчас ты, наконец, можешь превзойти меня... и я горжусь этим! Я построил Усть-Ключ земной, а тебе выпала честь служить владычице Усть-Ключа небесного!
   Илья слушал отца очень внимательно, но смотрел только на Майю. "Она и правда наша владычица, - думает Илья. - Может, действительно так и было задумано изначально? Полина сказала, что я должен искупить свою вину перед Майей... Что ж, я это сделаю, даже ценой собственной жизни, если потребуется. Пусть моя Полинка знает, как я люблю ее! И неужто я обману надежды Майи? Отец прав, каков роман, а?.. Не для слабых душонок... Кем я был? Жалким ловеласом, называвшим своих девиц по именам месяцев! А Майя словно сама вечность! Кому же еще служить, как не ей? Да, теперь воистину я постиг и страх, и красоту!"
  - Предал ли он меня? - спросил Кайгус у Полины. - Предал именно тогда, когда постиг единство страха и красоты?
  - Мне кажется уместнее говорить о предательстве не Ильи, а Майи - это она настраивает всех против тебя и вносит в наш мир сумятицу своими глупыми интригами!
   Они находились на одном из уступов, порожденных вторжением Галерей в реальность. Майя со своими спутниками была много ниже и дальше - Полина вооружилась покрытым мхом биноклем, чтобы разглядеть их.
  - Когда они попадут в центр стойбища? - спросил Кайгус.
  - Гораздо позже, чем думают - я изменила расстояние с помощью бинокля. Илья этого не ждат, он поведет их знакомой дорогой, и они немного поплутают.
  - Хм, хорошо, - Кайгус недоверчиво покачал головой.
   Он попутно занимался тем, что принимал шкурки у выстроившихся к нему зверьков: соболей, норок, белок, куниц, бурундуков и лисиц. Зверьки покорно снимали с себя шкурки вместе с кожей и отдавали Кайгусу, оставаясь с оголенными мышцами и сухожилиями. Мойе складывал шкурки горкой, потом дотрагивался до голого зверька и у того вновь прорастал мех, после чего зверек счастливый убегал. Но из-за того, что временами Кайгус отвлекался на разговор с Полиной, он не успевал дотронуться до всех зверьков и постепенно вокруг него возник довольно жуткий анатомический паноптикум из дрожащих кровавых голышей.
   Чуть позади стоял человек с вывернутой шеей. Он держал поднос с бутылкой луарского вина и двумя бокалами. Вероятно, не так давно он уронил бутылку (с координацией у бедняги были большие проблемы), потому что неподалеку мерцала в воздухе лужица средневекового пейзажа с разрушенным замком. В окне замка иногда показывался вервольф в пышном камзоле, но приказа от владыки не было, и вервольф опять скрывался.
  - Предупреди сирену, - сказал Кайгус, торопливо раздавая меха и отпуская зверьков. Он поднялся, отряхнулся и подошел к Полине. - Надо ее подготовить к встрече с подругой и убедить в том, что надлежит.
  - Лида справится.
   Они выпили за удачу, и Полина отправилась выполнять задание. Незамеченная она прошла очень близко от лагеря Майи и ее спутников, который они разбили в волшебном лесу, застигнутые перемещающейся ночью. Только Илья, как истинный охотник, почувствовал опасность, встревожился, отошел от костра, постоял, вглядываясь во тьму, и вернулся.
  - Кто там? - равнодушно спросила Майя. - Человек? Зверь? Призрак или чудовище?
  - Нечто иное, - помолчав, ответил Илья.
   Когда все крепко заснули, он, крадучась, покинул лагерь. Думал, что покинул тайком, но Майя проснулась; она вскочила и последовала за Ильей, не забыв прихватить свой драгоценный сверток. Вначале она видела Илью среди деревьев, но потом он перепрыгнул через широкий ручей, который тек наискось и снизу вверх. Майя еще не настолько привыкла к чудесам Галерей, пересечению горизонтали и вертикали - тоже перепрыгнула ручей, но потеряла равновесие, кувыркнулась, поперхнулась водой и очутилась на каком-то совсем другом берегу.
   Ильи здесь не было, но было много других людей. В нарядных старинных и современных одеждах, с венками в волосах, они водили хороводы, смеялись и пели. Слов не разобрать, как в песнях, которые разучивала Полина аркаимскими ночами. "Жители стойбища Трех Сестер! - поняла Майя. - Но зачем они тут собрались? Не иначе совершают ритуал... Свадебный?"
   Свдебный ли - непонятно, но действительно похоже на ритуал. Майю окружили и повели в самый центр сложного хоровода, организованный несколькими кольцами танцующих. Если бы Майя могла посмотреть на эту картину с высоты уступа, где стоял Кайгус, то заметила бы, что хороводы повторяют завихрения белоярских лабиринтов, известных с доисторических времен. Но сейчас Майя подумала только: "Как это красиво!" Живописная поляна, улыбки известных и неизвестных Майе людей, движение и возгласы на разных языках - все тут переплелось. С деревьев срывались цветы и кружились вместе с людьми, сотворяя свои ароматные лабиринты, не выпуская Майю из дурманящего ореола.
   Она закрыла глаза. Подняла руки. И подчиняясь общему ритму, тоже начала кружиться. Кто-то надел на нее венок. Другой унизал пальцы девушки кольцами и перстнями. Шею ее опоясали бусами и ожерельями. Посыпались и другие подношения - прямо к ногам, так что Майя в кружении топтала цветы и драгоценности. Она ощущала колыхание свежего воздуха и прикосновения листвы - это девицы из хоровода зелеными ветвями овевали Майю, следуя за плавными взмахами ее рук.
   Магия празднества повергла Майю в такой транс, что она не сразу заметила, как разом вдруг стих шум многолюдства, и люди бежали в лес, оставив ее. Она продолжала кружиться с закрытыми глазами и тихой улыбкой на губах.
  - Вот моя истинная невеста! - изрек Кайгус, проходя краем леса. - Моя половина!
  - Не приближайся к ней сейчас, - прошептал Ите, блюститель свадебных обычаев. - Еще напугаешь...
  - Я должен вдохнуть ее запах...
   Огромная тень протянулась через всю поляну. Волосы Майи на затылке обдало холодом, они покрылись инеем. Правило есть правило - хоть и закрыла Майя глаза, а приблизиться к ней Кайгус отскнул лишь со спины. Заледеневший металл некоторых ожерелий и бус обжег девушке кожу - это и заставило оглянуться. Но тень убралась раньше, чем разлепились Майины ресницы.
   Всюду валялись ветки, монеты, яркие шелковые ленточки, венки - и ни души вокруг. Только цветы не испугались явления Кайгуса и по-прежнему кружились в воздухе. Но уже без музыки и пения. Далекий чарующий голос, задававший тон пению остальных людей, умолк отчего-то.
   Майя сорвала и отбросила слишком тяжелые и неудобные украшения. Ахнула, спохватившись: "Ульвей!" - сверток лежал под ногами, целый и невредимый. Когда Майя танцевала, она уронила бездумно его на траву; хорошо еще, что никто не тронул. Так что все в порядке, если не считать наступившей тишины. Молчание далекого голоса Майю сильно тревожило.
  Она поправила прическу и схрустом разломила затаившиеся льдинки. Те растаяли в ее ладони, и этой водой Майя оттерла разгоряченный лоб. Хоровод сбил ее с толку. Она даже забыла, куда и зачем шла. Нет, вспомнила. Илья... Она следила за Ильей. Где он? Куда прокрался? Не иначе спешил с известием для Кайгуса! Разве можно на Илью положиться? Он всегда был обманщиком!
   Майя настраивалась на то, что искать ей Илью придется долго и, вероятно, безрезультатно. Но она нашла его сразу же, едва углубившись в лес. Илья лежал, вцепившись в корни деревьев. Ему было плохо. Он трясся и тяжело дышал, словно после изнурительного бега. Илья на самом деле бежал долго и упорно. Последние метры не бежал, а полз, о чем свидетельствовала полоса сорванной лесной подстилки и царапины на корнях.
  - Что с тобой? - спросила Майя, присев рядом на корточки. - Где ты был? Ты отыскал Лиду?
  - Да, - прохрипел Илья.
  - Она придет ко мне?
  - Нет. Уже нет. Я об этом позаботился...
  - Что? - Майя нахмурилась.
  - Ты не понимаешь! - заорал внезапно Илья. - Ты же ни черта не понимаешь! Лида... твоя Лида - не та подруга, которую ты знала когда-то... Она сирена! Она околдует тебя своим голосом! Тебя завлекали в ловушку, но я... я сдержал слово, данное тебе, Майя! Надо же хоть раз в жизни решиться... Я переступил через свой страх, и через свою любовь, Майя! И помог тебе... Я опередил Кайгуса и завлек Лиду в западню, откуда ей не выбраться!
  - Куда ты ее затащил, куда? - закричала Майя. - Отвечай!
   Она схватила Илью, но последствия оказались самые неожиданные. Майя так встряхнула Илью, что он разжал пальцы, которыми держался за корни. Его будто развернула какая-то сила - с громким стоном он поднялся резко и отпрыгнул назад, но так, точно сам этого не хотел.
  - Не бойся, сирена надежно упрятана и тебе не помешает, - говорил Илья, отступая дальше в лес. Майя шла к нему, а он пятился, пытаясь снова уцепиться хотя бы за ветки.
  - Сейчас же иди ко мне! - приказала Майя, начиная страшно волноваться уже не за Лиду, а за Илью.
  - Господи, да я рад бы! - взвыл в ответ Илья. - Ты разве не видишь, что рад бы, но не могу!
   Лишь теперь Майя заметила, что с Ильей и впрямь творится что-то совсем неладное. Он более всего на свете желал бы идти к ней, однако шел прочь от нее.
  - Что с тобой? - вскричала Майя.
  - Он, это он! - отвечал Илья, улыбаясь с ужасом пополам и всхлипывая. - Ему уже известно... Полинка наверное сказала... она в ярости, ей кажется, что я предал Галереи! И он тоже гневается... Его гнев страшен, Майя, учти это! Он зовет меня... Это конец! Он уничтожит меня, Полинка предупреждала! Я иду к нему, спасения нет!
  - Ну так не иди к нему, - убеждала Майя, стараясь подобраться к Илье. - Если ты знаешь, что он убьет тебя, зачем же ты тогда идешь к нему?
  - В этом он весь! Его насмешка! - надрывался Илья. Надрывался, спотыкаясь, но не падал. - Его месть! Я знаю, что погибну, но не могу не бежать к нему! А он не пощадит меня, Майя! За то, что я играл тем, что будто бы случилось и тем, что произошло в действительности... Я должен признаться тебе, пока не поздно... Хотя бы в память того вечера в аквапарке...
  - Ты не сдавайся, - перебила его Майя, тянувшаяся, чтобы ухватить его хотя бы за одежду. - Напряги всю свою волю! Главное, что ты не хочешь...
  - Ох, Майя!- с такой страшной тоской воскликнул Илья, что он вмиг прервала свои увещевания.
   А Илья посмотрел на ее. В последний раз. И признался:
  - В том-то и дело, что я хочу бежать к нему!
   Его признание ослабило вконец те крохи взаимного притяжения воли между двумя друзьями. Майя вскрикнула и бросилась к Илье - он застонал и умчался, моментально пропав из вида. Преследовать было бесполезно. Илья побежал по сокровенным тропкам, ведущим к Кайгусу самой короткой дорогой.
   По этой же дороге когда-то шла Лариса Храмова и вела найденный велосипед. С одной стороны березовая светозарная роща, а с другой - мрачный и сырой ельник. Два призрачных искристых потока вытекли из лесов на дорогу, соединились, уплотнились и взметнулись к небу, образуя жуткую фигуру, которая быстро затмила и самые высокие деревья. Тень от нее протянулась далеко вперед, нащупала бежавшего Илью и заставила его бежать еще скорее, хотя он и так уже задыхался. Чем более они приближался к Uel, тем выше Илье приходилось задирать голову, ибо владыка потусторонних пастбищ приобрел совершенно невероятные размеры, а не смотреть на него было невозможно. Илья и смотрел.
   При этом кричал от ужаса. И от восторга. И плакал от любви.
   Кайгус размокнул уста и произнес древнейшие и страшнейшие из слов своих:
  - ИДИ КО МНЕ!
   Он наконец заключил Илью в объятия. Сжал. Перекрутил. Вывернул наизнанку. Или это противоположные эмоции схлестнулись и сыграли с Ильей дурную шутку? Похоже было на смерч, который создают слишком разные температуры. Говорящий заклятиями tromb. Полярный смерч - нет, Кир не шутил.
   Последний крик Ильи прозвучал особенно пронзительно в тишине, наступившей после того, как смолкла песнь сирены. Этот крик вырвал Калашникова-старшего из сна и заставил покинуть удобное ложе из еловых веток и листьев у костра - Калашников застыл на грани света и тьмы, ловя отголоски эха. В такой позе его и застал Мальсагов, тоже проснувшийся какое-то время спустя.
  - Что произошло, что? - забормотал архитектор с тревогой.
  - Ничего. Просто мой сын погиб. Кайгус его все-таки заломал.
  - Откуда... откуда ты знаешь? - спросил, запинаясь, Мальсагов.
  - Лыжник сказал мне, - и Калашников показал на белые полосы в небе, сходные со следом реактивного самолета. Или на след чьих-то лыж.
  - О, боже!.. Надо сообщить Майе... А где... где же она?
  - Не важно. Майя ушла, покинула нас, и дальше нам предстоит действовать самостоятельно. И я уже знаю, что нам делать!
   Калашников решительно зашагал вперед, позабыв о костре и припасах, отбрасывая ветви деревьев, которые вроде бы ожили и зашевелились, преграждая ему путь.
  - Что ты решил? - спрашивал его робко Мальсагов, едва поспевая за товарищем.
  - Я начинаю медвежью охоту! Разве ты не чуешь, Лев? Не видишь знаков? Медведь близко! И мы его поймаем!
  - Ты с ума сошел!
  - Нет! Что же получается - у сына духа и силы хватило, а я струшу?! И неужели наш косматый повелитель думает, что так легко отберет у меня все - и сына, и Усть-Ключ?
   Калашников остановился и произнес тяжко:
  - Когда-то он забрал у меня жену на свои пастбища, а меня завел в самую чащобу. Все это время я воображал, что использую людей и контролирую ситуацию, а на самом деле это меня использовали и контролировали! Ныне пришла пора истинных действий - я начинаю охоту на медведя!
   Он зашагал дальше. Архитектор, ошеломленный и напуганный, взволнованный и возбужденный, побежал за ним.
  - Но что ты сможешь один?... Один против такой-то мощи?
  - Я не буду один - я подниму людей.
  - Каких людей? Здесь все преданы Кайгусу!
  - Посмотрим, - угрюмо молвил Калашников. - Может, я и был покорным гребцом, но я остаюсь все же и великим вождем этого стойбища!
   Он дерзко сломал особо настырную ветку и махнул ею в сторону ближайших чумов-небоскребов.
  - Я поднял однажды Усть-Ключ! - заговорил горячо Калашников. - Вытащил его из своей мечты, из ничего, из миража в действительность! И теперь употреблю последние мои силы на то, чтобы доказать - там я хозяин!
  Калашников вздохнул и заключил:
  - Это мое творение! Моя мечта!
   Его признание неожиданно оказало решающее воздействие на архитектора Мальсагова; тот замер, выдохнул, будто перед прыжком в самый страшный омут, расправил плечи и дальше уж пошел с Калашниковым на равных - не отставая, не робея, без лишних вопросов и сомнений.
   Решимость же Майи была сильно поколеблена шокирующей сценой гибели Ильи - крепче пережитого ужаса потрясла радость Ильи и его безумное желание броситься в смертельные объятия Кайгуса. Потому что она поняла Илью, поняла его безумное желание!.. Она тоже хотела поскорее найти Кира. Попробовала, было, догнать Илью, да куда там! Только из сил выбилась и заблудилась в лесу окончательно.
   Она долго брела наугад, устала и захотела отдохнуть у небольшой возвышенности, которую в лесных сумерках приняла за кучу опавших листьев. Но стоило Майе прилечь, как она сразу ощутила пушистое щекочущее прикосновение со всех сторон и теплый звериный дух, едва ли не целиком ее поглотивший. Это были совсем не сухие листья. Майя присмотрелась к возвышенности, потрогала. Перед ней была горка лисих шкурок. Что-то ей это напомнило, но Майя не могла вспомнить. Она подумала, что лисьи шкурки для отдыха даже лучше, чем листья, и снова улеглась. Но продремала недолго.
   Ее разбудил шум приближающейся толпы. Слышался гул многих голосов, переклички, лай собак, топот ног и треск ломающихся сучьев. Неизвестно почему, но Майю напугала возможная встреча с толпой. Выбравшись из-под шкур, Майя поспешила прочь от людей. Очень скоро она наткнулась на еще одну горку шкур - на сей раз беличьих, куньих и бурундучьих. Но здесь Майя не стала устраивать привал; несмотря на то, что шла она весьма быстро, почти бегом, неведомая толпа, зажегшая факелы, ненамного отставала от нее. Шум, хоть и отдалившийся, все еще был слышен.
   Майя совсем уж сорвалась на бег, хотя лес становился все дремучее и мрачнее. Бежать, продираясь сквозь заросли, было трудно. Но она бежала и бежала, пока не выскочила к третьей горке шкур - черных и серебристых соболей. По размерам куда меньше предыдущих. Впрочем, не все шкурки еще были уложены - рядом стоял человек и выкладывал новые. Он обернулся, услышав тяжелое дыхание Майи и шуршание листьев под ее ногами.
  - Кир! - вскрикнула Майя и в изнеможении опустилась на землю.
   Он отбросил шкурки, подошел к Майе, сел подле нее, с любовью вглядываясь в родные черты. Убрал травинки, прилипшие к ее одежде и прическе, оттер паутинки и грязные разводы. Поцеловал и обнял. Майя вцепились в своего возлюбленного и затихла у его груди.
  - Они близко? - прошептал Кир.
  - Кто? - слабо вопросила Майя.
  - Охотники из стойбища. Разве ты их не видела? Они преследуют нас.
  - Да... - выдавила Майя, отстраняясь и вглядываясь в Кира. - Идут с собаками и факелами. Много людей...
  - Они ищут нас. Началась охота на медведя. Все люди вышли из стойбища. Я им оставил богатый выкуп, но, боюсь, их это задержит ненадолго. Они приближаются. Нельзя терять ни секунды. Идем!
   Кир встал и потянул Майю за собой. Очень медленно она поднялась, увлекаемая им, но сделала лишь несколько шагов и остановилась.
  - Я не понимаю, Кир! - сказала она громко и с вызовом. - О чем ты вообще говоришь?! Неужели ты думаешь, я поверю, что ты всерьез опасаешься этих охотников? Ведь тебе здесь все подвластно! Я уверена, что только по твоему приказу идет за нами погоня!
  - Нет, Майя, - улыбнулся Кир. - Народ стойбища ведет Влас Калашников. По крайней мере, так он полагает в своей самонадеянности. На самом же деле охота, разумеется, началась потому, что я велел ей начаться!
  - Вот! - воскликнула Майя. Помедлила и продолжила; - Я устала от твоих игр, Кир. Сколько можно!.. Почему нельзя просто быть вместе?
  - Мы и будем вместе, - сказал Кир, беря девушку за плечи. - Осталось подождать совсем чуть-чуть. Последний обряд - свадебный. Здесь, в Галереях, охота на медведя и есть свадьба, наше с тобой бракосочетание! Неужто ты подзабыла легенду? Идем же, идем!
  Но Майя не тронулась с места.
  - Сперва мне нужно добраться до Комнаты Завязанной Лыком, - тихо, но твердо произнесла она.
  - А мы именно туда и направляемся, - спокойно ответил на это Кир.
   Несколько мгновений Майя колебалась - а уж не заманивает ли ее куда-нибудь Кайгус? - но выбора у нее не было. К тому же, Майю пугала толпа охотников, ломившаяся сквозь чащу, пусть даже и по велению Кира. Да и был ли смысл искать в одиночку Комнату Завязанную Лыком, если Майя понятия не имела, как эта Комната выглядит?
   А Кир показал ее, не обманул. И не так уж она далеко оказалась. Майя подумала, что могла бы достичь Комнаты, следуя от одной горки шкур до другой. Едва Майя увидела ее, как сразу поняла, что это та самая Комната и есть, хотя она и не была похожа ни на что, называемое обычно комнатой. Майя сказала бы, что это сомья на очень высокой свае. Но если для обычного сомья бралось обтесанное дерево, то для этого - живое. Деревья, составлявшие потустороннее сомья, продолжали расти, не нарушая очертаний постройки. Высотой одинокая свая превосходила столетние лиственницы, так что требовались немалые смелость и выносливость, чтобы по приставной лестнице добраться до входа.
   Дверца была распахнута - оттуда изливался яркий свет, горевший с гигантской высоты сомья наподобие огня маяка. Вся постройка была украшена причудливой резьбой по живому дереву. Тесно стоящими фигурами чудищ с высунутыми языками и расправленными крыльями, девиц с коронами и мечами, растительным орнаментом создавался фасад сомья, как в индусских храмах. Крыша была покрыта клочковатыми пластами мха и лишайника, которые развевались, словно космы отрубленной головы, водруженной на шест.
  - Нам нужно лезть туда? - спросила Майя.
  - Да. Видишь свет там наверху? Это вход в Комнату Завязанную Лыком.
  - Там есть кто-нибудь?
  - В Комнате Завязанной Лыком всегда кто-нибудь есть. Ну же, залезай! Ты же туда шла. Охотники приближаются. Слышишь барабаны?
   Из чащобы действительно надвигался рокот барабанов и визгливый посвист первобытных флейт; эта дикая музыка должна была вселить в сердца охотников должную отвагу. Мелькнули уже и первые факелы.
  - Скорей, скорей! - твердил Кир, забираясь на лестницу. - Что это у тебя? - он указал на сверток.
  - Моя ульвей.
  - Трудно будет тебе взбираться с такой ношей по лестнице!
  - Да, трудно, - проговорила точно через силу Майя.
   Пару секунд она мучительно раздумывала, потом решилась и быстро развернула сверток. Кир, стоявший уже пятью ступеньками выше поверхности земли, глянул с высоты своей, кивнул, хмурясь, и внимательно глянул на Майю. Больше на ульвей он не смотрел. Она же говорила с Киром, а смотрела на ульвей. А он все чаще поглядывал на линию факелов в лесу. На возлюбленную если и взглядывал, то коротко и цепко.
  - Я не могу быть просто твоей половинкой, Кир, твоей суженой, - говорила Майя. - Этого для меня недостаточно... Если ты вспомнишь, Кир, почему ты здесь, как ты пришел ко мне, то поймешь, о чем я говорю!
  Она протянула развернутый сверток Киру, словно распеленутого младенца.
  - Скажи мне, что ты видишь? - спросила Майя.
  - Это кора, - последовал ответ. - Выточенный из камня портрет девушки, отдаленно напоминающий Лиду, твою подругу...
  - Нет, не кора! - закричала Майя. - Это ульвей, душа моя! Я всегда, всегда, всегда думала, что я отличаюсь от других, что я особенная и за чем-то пришла на этот свет, что у меня есть дарование, настоящий талант!.. Я поспорила с Лидой, со своей лучшей подругой, что смогу изваять ее портрет в камне... Ставкой был ты, Кир! Если бы портрет не удался, я должна была вызвать тебя в Усть-Ключ!.. Ой!
   Майя вскрикнула, потому что Кир вдруг схватил ее за шиворот и рывком поднял сразу на несколько ступенек - Майя судорожно уцепилась за резную лестницу и едва не выронила ульвей. Но сердиться на Кира было не за что - в полуметре от подножия лестницы землю усеяли стрелы.
   Охотники выходили из леса, окружая сомья. Грохот барабанов раздавался уже так близко, что Майе приходилось кричать, говоря с Киром:
  - Прикажи им остановиться!
   Кир невозмутимо покосился на нее и забрался еще выше. Прикинул остающееся расстояние до сияющего на вершине сомья света и поторопил Майю:
  - Лезь быстрее!
   Ей ничего не оставалось, как последовать за ним. Преодолев две или три ступеньки, она через плечо оглядела местность. Сейчас Майя слышала не только барабаны, сделанные из кожи и полых стволов деревьев, флейты из костяных трубочек, сплетенные из сухожилий струны мансийского санквылтапа и магическую вибрацию тумрана. Охотники также хором повторяли некое заклинание; грозное, непонятное, согласовывающее их действия.
   Вот они идут. Поют. Выстрелили из луков. Потрясли факелами. Пали ниц. И простерли руки к Кайгусу, в которого только что стреляли. Поднялись и снова идут вперед, нараспев читая заклинания, ударяя в барабаны и бубны, пританцовывая.
  - Hurja! Ёхорьё! - гудела толпа. - Haka! Аки! Humgoi! Индо! Hogyi! Хулге! Хулге! Хулге!
   Факелы бросали отсветы на лица разных возрастов и рас. У многих на головах еще сохранялись хороводные венки. Майе показалось, что блеснули где-то очки Саши Векслера, но она не могла бы за это поручиться. Зато она совершенно ясно видела Полину Приймак, которая шла во главе колонны вооруженных девушек. Они были в причудливых бикини из разорванных национальных сибирских и обычных одежд. Полина откровенно наслаждалась охотой; танцевала, подражая движениям индийских девадаси, смеялась и сама отдавала команды девушкам, когда и куда им стрелять из луков. Стреляли же они в Майю и только в Майю. Она догадалась об этом, когда заметила, что стреляют девушки отдельно от других охотников и целятся ниже ступенек, где находился Кир.
   На мгновение Полина замерла, почувствовав горящий ненавистью взгляд Майи, потом рассмеялась и послала ей воздушный поцелуй. Майю это так взбесило, что она с возросшей ловкостью стала карабкаться выше.
  - Омоко! - гремело внизу. - Ahando!
   Майя быстро нагнала Кира. Он пождидал ее. С ужасом она увидела, что из тела его торчат стрелы, но он не обращает на них никакого внимания. И продолжает их с Майей разговор, прерванный у подножия лестницы:
  - Твоя работа явно неудачна, признай это. Многому тебе еще надо учится, но даже неудача оказалась к лучшему - ты была честно сама с собой, признала, что проиграла пари и в награду получила меня...
  - В награду, да?! - вскричала Майя, внезапно уязвленная. - Теперь я поняла... Мальсагов был прав - это ловушка! Ты все подстроил! Навел на меня чары. Сделал так, чтобы я потерпела неудачу!.. А...а... может наоборот, ты ульвей подменил? - и она пригляделась к содержимому свертка. - Ну конечно! Подменил! Это не моя работа! Моя была куда лучше! Ты подменил ее на худшую!
  - Что? - сдвинул брови Кир. Впервые спокойствие оставило его, и он дрогнул, когда три новые стрелы ударили его в бок. От удара глаза его осветились, утопив полностью зрачки во внутреннем огне. Но затем сразу же опять стали человеческими.
  - Harga! Алге! - взревела толпа.
  Одна из стрел вонзилась в лестницу совсем рядом с Майей.
  - Адё! - завизжали внизу девчонки.
   Майя даже сквозь крики и грохот барабанов расслышала смех Полины. Но если бы стрела и попала в Майю, то ненадолго отвлекла бы ее.
  - Ты подменил мою работу! - повторила она. - Да, сейчас я совершенно точно вспоминаю, что настоящая моя работа была другая!
  - И какой же вывод из этого ты делаешь? - спросил Кир.
  - А тот очень простой вывод, что ты подменил ульвей, чтобы уверить меня - ни на что большее я не способна, как только быть твоей женой!
  - Это неправда...
  - Интересно, какой по счету? Меня ты тоже хочешь запереть в Комнате Завязанной Лыком?
   Кир молча повернулся и снова полез по направлению к свету. Дверной проем сомья был уже недалеко.
  - А я особенная, Кир! - кричала Майя, карабкаясь за ним. - Другая! Я не очередная жертва, которая заблудится в твоих Галереях!
  - Ты уже заблуждаешься! - ответил ей Кир, не оборачиваясь. - И заблуждение твое весьма велико.
  - Ах, заблуждаюсь, да? Нет, я прозрела! Я выиграла на самом деле то пари, выиграла!
  - Humgoi! Айрго! - рокотала толпа.
  Кир прекратил восхождение.
  - То, что ты говоришь, очень серьезно, - произнес он глухим голосом. - Верно ли я расслышал, что, по твоим словам, пари тобою выиграно и, стало быть, отсылаешь меня обратно? Подумай хорошенько, прежде чем ответить, Майя!
  Она задрожала, ощутив страшную тяжесть выбора.
  - Омоко! Hurja! Хунде! - ревели внизу.
  Кир ждал, держась за край верхней площадки, где размещалось строение.
  - Зачем это все? - жалобно проговорила Майя. - Какое имеет значение? Даже сейчас тебе на самом деле не ответ мой нужен, а соблюдение некоего ритуала, твоего поганого культа! Господи, да сколько можно? Ты только оглянись вокруг - что, это все серьезно?! Охотники, факелы, заклинания...
  - Куда уж серьезнее? - возразил Кир, вынимая стрелу из груди и осматривая собственную кровь на острие.
   Неизвестно почему, но это его действие привело Майю в еще худшее негодование.
  - Илья сказал правду! - закричала она. - Ты всегда преследуешь лишь свои, неведомые нам цели! Для меня же у тебя не нашлось ни одного самого обычного теплого слова! Мне нужен дом, а ты вселяешь меня во дворец! Мне нужны друзья и дети, а ты окружаешь меня чудовищами и безумцами! Мне нужно счастье, а что даришь мне ты?
   Кир был уже на верхней площадке, лежал там, свесив с края голову и мрачно наблюдая за Майей. Долго он не отвечал ей.
  - Что? - повторила вопрос Майя.
  - Хулге! Хулге! Хулге! - бушевала толпа.
  Наконец, Кир вымолвил:
  - Истину.
  Майя даже засмеялась устало.
  - Слишком холодно для меня, Кир! А я живая, я человек!.. В отличие от тебя! И пусть совершаю ошибки, но... люби меня и такую - совершающую ошибки!
   Кир вскочил. Выпрямился. Стал отличной мишенью - сразу семь стрел поразили его. Он покачнулся, глазницы его опять воспылали. Кир поднял руку - шум толпы внизу стих. Очередное доказательство того, что охота идет, согласно его повелению, лишь подстегнуло гнев Майи. Она тоже достигла верхней площадки и оперлась локтем на край. Майя ожидала, что Кир поможет ей, но он и не пошевелился.
   Внезапно она поняла, что ей всегда предстоит смотреть на него снизу вверх, не понимая, что собственно происходит и чего он хочет. Мысль эта была для нее невыносима. Мстительное чувство колыхнулось в ее душе, и она сказала то, что часто говорила другим:
  - Извини! У нас не получится, не сложится, не сплетется! Это было неудачное знакомство, мне жаль, что потревожила тебя понапрасну...
  - Да будет так! - прошептал Кир и шагнул в сияющий дверной проем сомья, который поглотил его тотчас же.
   Майя не верила, что все кончено. Она ждала, но Кир не возвращался. Слезы и усталость душили ее, обида и ярость комком бились где-то в горле, а сияние из сомья было ослепляющим и безжалостным.
  - И забирай свое барахло! - выкрикнула Майя, отшвыривая сверток в дверной проем.
   Какая-то тень метнулась навстречу свертку из сомья. Перехватила ульвей. "Кир?" - подумала с надеждой Майя. Но нет, он и вправду ушел.
  Свертком завладела Диана.
  - Что это у нас? Ух ты, душа Майи! - улыбнулась она, опустилась на колено и нагнулась к Майе. - Спасибо, она мне пригодится...
   Но Диана недооценила Майю, висевшую на самом краю, держась кончиками ног за последнюю ступеньку и ногтями за верхнюю площадку. С воплем Майя ринулась вперед и вцепилась в Диану, опасно наклонившуюся над бездной. Мурия потеряла равновесие. Но и весом своим столкнула Майю с лестницы.
   Они сорвались вместе.
   "Я умерла" - подумала Майя, еще падая, и была уверена, что от удара о землю разлетится на тысячу кусков, будто стекляная. Однако против ожидания удар оказался гораздо мягче. Под Майей была явно не земля. Тем не менее, девушка не сомневалась, что погибнет. Высота была слишком большой. К тому же, Майя ощущала, как постепенно ее пронизывает холод, начиная со спины, на которой она лежала.
   Странно. Недавно вокруг сомья толпились сотни, если не тысячи людей. Пусть они сейчас молчали, но различими были бы треск факелов, сдержанное дыхание, иные звуки. А тут невероятная тишина. Все исчезли. И Диану отнесло от нее куда-то водушным потоком во время падения.
   Шаги.
   Майя хотела повернуть голову, но не смогла.
   Шаги ближе. Кабы Майю не оглушило и не ошеломило внезапное и жестокое падение, она бы давно догадалась, что ступают по снегу. Местность оказалась полностью укрытой неожиданно и стремительно выпавшим снегом, который смягчил удар и подарил умиротворяющую тишину.
   Слезы замерзали в уголках глаз Майи. И уже не видно было света на вершине сомья. Только падающий снег.
   К Майе подошла Полина. Комочком мокрого снега вытерла кровь с прикушенной губы девушки. Усмехнулась и сказала только:
  - Ну и дурочка же ты, Майя Киверник!
   Затем наступила темнота.
  
   ГАЛЕРЕЯ 31
  
   Тихий, но глубокий омут где-то посреди Бакалдинских болот, что к западу от озера Холой, сковали ударившие внезапно морозы. Более мелкие пруды, ручьи, заводи вокруг уже давно замерзли. Омут, долго дымившийся черной непрозрачной водой, исчез последним под коркой льда, а потом сверху лед припорошен был снегом, выпавшим ненастной ночью.
   Налетела поземка с озерного простора, сухо пршелестела в желтых мерзлых камышах и приоткрыла участок серого льда. Тогда стал виден потемневший от холода спрут, раскинувшийся на поверхности омута. При ближайшем рассмотрении ясно, что это лишь пятно в виде спрута, образованное скопившейся водой под самой коркой льда. Но, тем не менее, спрут этот жил - пятно увеличивалось постепенно в размерах.
   Оно расползалось, пульсируя, будто на дне омута заработало чье-то сердце. Пульсация была нервная, дерганая, надрывная - подводное сердце колотилось с перерывами, рывками, как если бы кто-то задыхался. Чуть погодя раздались и звуки. Все ближе и громче. Удары изнутри. Чем ближе и громче, тем дальше расползалось и темнее становилось пятно. Корка льда, уже основательно подточенная водой, начала покрываться трещинами.
   Наконец, давление на замерзшую поверхность достигло максимума. Лед не просто лопнул, а буквально взорвался тысячью осколков и черных брызг. В этом фонтане выбросилась из омута на снег голая девушка. Она отползла немного от полыньи и упала лицом в сугроб, который тотчас начал оседать под ее горячим дыханием. Руки ее были порезаны льдом - кровь пачкала снег. Дышала она громко, с присвистом и хрипами, даже голос иногда прорывался - невнятные возгласы, эхо только что что состоявшейся отчаянной борьбы за жизнь.
   Девушка лежала бы так очень долго, настолько она устала, но скоро холод заставил ее подняться. Ведь она была совсем голая; наготу ее лишь частично прикрывали невероятной длины волосы - они тянулись до самой полыньи, отдельные пряди там еще плавали. Весьма необычные волосы - зеленого оттенка. Впрочем, зелень уже скрадывал иней, быстро схватывающий мокрые волосы. Моментально выросли даже тонкие сосульки. Тело девушки оделось в "гусиную кожу". Зубы страшно клацали от дрожи, сотрясавшей всю несчастную, от макушки до пят.
   Шатаясь, девушка оглядывала заснеженные болота. Иногда досадливо отбрасывала сосульки, что тряслись надо лбом и лезли в глаза. Ее горящие почти безумием пронзительные серые глаза. Она сделала несколько шагов и вскрикнула - примерзшие к краям полыньи волосы не пускали ее. Зашипела и дернулась - с хрустом добрая половина волос переломилась и осталась на снегу. Теперь волосы ее спускались лишь до пояса.
   Девушка медленно побрела, стуча зубами и сжав себя израненными руками крест-накрест. Порой растирала энергично тело, но чаще останавливалась и нагибалась, чтобы зайтись в жутком захлебывающемся кашле и исторгнуть изо рта потоки грязной воды. Сплевывала и шла дальше.
   Много раз она падала, но поднималась снова и снова, хотя мороз уже сковывал ее до самых костей. Дрожь ее тела была нечеловеческая - девушка, бывало, даже тихонько подвывала. Откидывала на спину тяжелеющие ото льда волосы, которые звенели на ветру, будто украшенные хрустальные колокольчиками.
   Когда она выбралась с болот, то не могла не то что растирать тело, но и идти, выпрямившись. Небольшое снежное поле она проползла, как раненый зверь. Путь ее отмечали заинденевшие отломившиеся пряди, очень похожие на куски схваченных морозом водорослей. Она не проползла бы и это совсем небольшое расстояние, если бы не видела то, что поддерживало ее силы.
   Это была маленькая деревянная баня на другом конце поля. Очевидно, совсем рядом жили люди, а баню поставили ближе к заболоченной местности, где бил родник. Баню недавно протопили - девушка чуяла запах дыма и березовых веников.
   Проваливаясь в снег едва ли не до пояса, девушка доползла до бани. Цепляясь за столбы, поддерживавшие навес над крыльцом, распахнула дверь и ввалилась внутрь. Горячий воздух и душистый пар окутали ее и подбодрили. Она встала на ноги и вошла в парную. Здесь никого не было. Девушка забралась на верхнюю полку и сжалась там в углу. Несмотря на сильный жар (вероятно, никто еще не мылся), замерзшая не могла согреться. Она по-прежнему тряслась - да так, что ударялась затылком о бревенчатые стены. Всхлипывала, иногда произносила слова на непонятном языке, как-то шипела, жадно втягивая ртом и ноздрями пар, зубы ее так же выбивали дробь.
   Она не знала, сколько просидела там, вытапливая холод из тела. Ей казалось, что вместо крови по ее артериям и венам прокатываются ледяные шарики, а ногти на руках и ногах заменились острыми сосульками. Стук двери и шорох в раздевалке, конечно, не услыхала. Ее сознание лишь отозвалось на вскрик удивления, раздавшийся в парной. Смерзшиеся веки раскрылись, и тусклый взгляд уставился на пожилого мужчину, застывшего на пороге - это был хозяин бани. Вместе с женой, тоже весьма преклонных лет, он жил на местном хуторе. Хотя в доме была ванная, старик предпочитал баню, сегодня он пришел по обыкновению попариться и никак не ожидал увидеть здесь голую девицу.
   Старик поспешно прикрылся березовым веником, хотя и не был уверен, что она различает его - уж больно мутными выглядели ее глаза. И ее прелести трудно было разглядеть сквозь клубы пара, но старик все же приметил, сколь ладно она сложена. Однако что-то смущало его, помимо, естественно, девичьей наготы. Ему почудилось, что контуры ее тела словно бы плавятся и меняются, словно бы она худеет, и отчетливее выпирают хрупкие косточки.
  - Подойди... подойди ко мне, - прохрипела она. - Не бойся...
   Девушка пыталась улыбаться и говорить вкрадчиво, но дрожь и изнеможение искажали ее черты, голос, сводили на нет ее кокетливые старания.
   Тем не менее, завороженный старик приблизился к ней.
  - Кто ты, дочка? - спросил он. - Что с тобой? Как ты сюда попала?
   Он потянулся, было, против своей воли к бедру ее и сразу же поплатился за это. Девушка вдруг издала громкий хрип, изогнулась, и ее вырвало прямо на старика болотистой водицей. Он отшатнулся и с ужасом увидел в этой воде извивающихся мелких пиявок и каких-то насекомых, вроде водомерок. Они шустро расползлись по бане. Девушка же откинулась к стене и закрыла глаза.
   Тут старик опомнился, торопливо оделся, укутал несопротивлявшуюся девушку в свой полушубок и понес к себе домой.
  - Я думаю, она пришла к нам с болот, - сказал он изумленной жене.
   Старики решили, что бедняжка стала жертвой то ли несчастного случая, то ли преступления. Ее тело с разводами грязи аккуратно отмыли и вытерли, одели в ночную сорочку и уложили девушку в постель, накрыв сразу несколькими пуховыми одеялами. Но она еще долго тряслась и под одеялами.
  - Видела ее волосы? - спросил у жены старик. - Зеленые...
  - А то не знаешь, как молодые сейчас красятся! - проворчала старуха. - Принеси-ка лучше малины для взвара...
   Девушка, когда ей принесли целебный взвар, так дрожала, что едва не откусила от кружки. Пила горячий напиток и при этом ощущала свой холодный пищевод. Затем уснула, прошептав только: "Спасибо".
   Пока она спала, старики долго спорили, кого лучше вызвать - полицию или врача? В итоге решили, что врача - медицинская помощь девушке сейчас более необходима, да и доктор Усманов живет поблизости. Правда, даже врачу понадобится время, чтобы добраться до отдаленного хутора; ночью бушевала метель. Отрезанным от мира оказались не только хутор стариков, но и многие окрестные селения. Передавали, что метель наделала много бед и в Усть-Ключе.
   Девушка ненадолго проснулась вечером, но сообщила мало интересного. Назвала свое имя: "Оксана", а потом и вовсе выдала нечто странное. Заглянула под одеяло, помрачнела и сказала:
  - Моя грудь... Она снова такая маленькая!.. Замерзла, наверное...совсем съежилась...
   После чего свернулась калачиком и заснула. Старики посчитали ее чудные слова - результат шока, который Оксана испытала, пробираясь голышом по морозу. Подождали врача до полуночи, но безрезультатно, и тоже легли спать.
   Ночью их разбудили звуки, доносившиеся из ванной комнаты: плеск воды, фырканье, бульканье, восклицания. Кинулись сначала к постели девушки - и точно; одеяла скинуты, Оксаны нет. Старики бегом в ванную.
   Поспели вовремя. Оксана наполнила ванну до краев и стояла перед ней на коленях, погрузив голову в воду по самую шею. Если это и был способ покончить жизнь самоубийством, то весьма неудобный. Оксана дергалась, пускала пузыри, елозила ногами. Вся ее сорочка намокла, вода выплескивалась - старики чудом не подскользнулись на многочисленных лужах, но сумели-таки насильно оттащить Оксану от ванны. Та сразу дико закашлялась, но, к великому облегчению старика, больше зелени с пиявками не иссторгла.
   Долго-долго Оксана плакала, икала и кашляла, сидя на мокром полу, а сердобольные супруги допытывались, что с ней стряслось. Наконец, она призналась:
  - Я не могу теперь дышать под водой! - молвила она с великой мукой в голосе. - Понимаете? Я уже не могу дышать под водой!..
  
   * * * * *
  
   Сразу несколько дорог, больших и малых, соединяющих север края и Усть-Ключ, были погребены под снегом после метели, продолжавшейся всю ночь. Те, кто рискнул, невзирая на усиливающийся ветер, отправится в путь, были застигнуты ненастьем - никто не ждал, что зима уже началась всерьез и так рано, слишком резким был переход. Много людей в автомобилях застряли на полпути, и сейчас им ничего не оставалось, кроме как отсиживаться внутри, глядя в заинденевшие окна или читая журналы, дремать или же развлекаться, протаптывая тропинки вокруг. Некоторые пытались ловить радиостанции; большей частью попытки были безуспешными, потому что и с радио приключилась беда - в эфире сплошные помехи. Телефонная связь тоже работала плохо - лишь немногие из застрявших могли связаться со спасателями.
   В числе этих немногих был и доктор Усманов, практикующий среди жителей отдаленных хуторов. Накануне его вызвали пожилые супруги, жившие у Бакалдинских болот. Он получил самые противоречивые и сбивчивые сведения о какой-то девушке, которая невесть откуда явилась на хутор и нуждалась в срочной медицинской помощи; то ли она едва не утонула на болотах, то ли замерзла, то ли страдала психическим расстройством, а может все вместе. Усманову дело отчего-то сразу не понравилось, но так как те супруги очень беспокоились, он выехал, махнув рукой на непогоду.
   Из-за уже появившихся снежных заносов ехал доктор медленно, а потом, застряв окончательно, пожалел, что не остался в придорожном кафе недалеко от селения Красиково. Там он докупил лекарств для своей переносной аптечки, наскоро перекусил бутербродами с сыром, ветчиной и горчицей, посмотрел новости по телевизору (говорили об аномально быстром наступлении холодов) и попросил официантку налить в его термос горчего кофе. Затем, прикинув, добавил туда немного коньяка из личного запаса. Именно за этим занятием его и застала женщина, напросившаяся в попутчицы.
  - Но я еду на хутор у Бакалдинских болот, - возразил доктор, закручивая термос. - А вы говорите, что вам надо в Усть-Ключ.
  - Все равно, - махнула рукой женщина. - Я потом пересяду на другую машину или вернусь с вами. Вы хотя бы едете... Я уже устала торчать в этом кафе! Никто не соглашается ехать, все собираются просидеть здесь хоть неделю, пока не стихнет метель! А мне надо срочно в Усть-Ключ, срочно!
   Усманов хотел заметить, что и он предпочел бы подождать в кафе, но врачебный долг и мужское самолюбие не позволили ему проявить малодушие перед дамой. Женщина ему понравилась; не первой молодости, но все еще привлекательная, волевая, решительная, но при том женственная и элегантная, с короткой модной стрижкой и точеным носиком, явно созданным пластическим хирургом - Усманов в последнем не сомневался. Впечатление слегка портила только помятая - однако и дорогая - одежда со следами какого-то пуха и, кажется, птичьего помета.
   Они не успели далеко отъехать от Красиково, вскоре намертво застряв в снегах. Видимость из-за метели окончательно ухудшилась, а потом и ночь опустилась. Доктор Усманов, помучив свой телефон, решил воспользоваться моментом и разговорить попутчицу, но, видимо, та тоже, как и девушка с болот, страдала психическим расстройством. На невинный вопрос: "Зачем вам надо так срочно в Усть-Ключ?", женщина ответила с надрывом:
  - Я давно уже в пути, слишком давно!.. Тороплюсь к своему любимому мужчине. Он, наверное, сильно беспокоится.
  - А что с вами произошло? - осведомился Усманов, доставая термос.
  - Меня похитили гуси-лебеди и унесли к самому Ледовитому океану. Посадили на Алатырь-камень, что на острове Буяне. Но я своими рассказами о покинутом любимом разжалобила Великую Рогатую Рыбу, и она увезла меня с острова на спине.
  - Гм, - сказал Усманов. - Но там же всюду льды...
  - Рыба ломала их рогами.
   Усманов помолчал и постарался подойти к неожиданной задаче с профессиональной точки зрения, благо ночь длинная, и ясно, что раньше утра помощь не придет. Они сидели в заносимой бураном машине, он угощал попутчицу кофе с коньяком, расспрашивал, притворяясь, что верит тому, что слышит, но добился немногого. Женщина говорила о весьма странных вещах; в ее речи проскальзывали незнакомые доктору названия, вроде реки Энгде-кит или звезды Улгэр, описания фантастических существ с птичьими головами или шаманов, летающих на бубнах. "В конце концов, психиатрия - не мой конек!" - подумал Усманов и прекратил расспросы, хотя прежде был куда более высокого мнения о своих способностях и придавал огромное значение деталям, которые могли бы оказывать благоприятное воздействие на пациентов; например, специально носил старомодные большие очки и отрастил докторскую бородку.
   Но, просидев долгую ночь с больной попутчицей, доктор Усманов почувствовал, что сам заразился ее невероятными историями. "Да, неудивительно, что она уговорила Великую Рогатую Рыбу! - усмехался он. - Занятно, занятно... Да и мне ведь в последнее время чертовщина какая-то постоянно снится! И другие пациенты жаловались на кошмары... Хотя что о людях говорить, если и погода с ума сходит!"
   Под эти мысли он и уснул, а наутро его с попутчицей разбудил стрекот вертолетных лопастей. Это прибыли спасатели. С вертолета уже спускали трос с люлькой - садиться тут было особо негде, да и торопилась команда спастелей успеть вызволить и прочих бедолаг. Вылез Усманов, помог выбраться женщине - она не могла открыть дверцу, придавленную сугробом. Затем устроил попутчицу в люльке - ее быстро подняли в вертолет, где было уже несколько спасенных. Некоторые одеты совсем не по сезону - молодые люди в диковинных нарядах, более подходящих для ночного клуба. Их нашли у озера Холой; они бесцельно шатались по заснеженным просторам. Откуда здесь взялись, объяснить не могли.
   После на тросе начали поднимать Усманова. Ветер еще не стих - иногда налетали довольно сильные порывы, колющие мелким снегом. Люлька опасно раскачивалась. Усманов про себя молился, чтобы трос выдержал. И не подозревал, что это не самое худшее для него испытание.
   Снова ударил ветер. Он принес девушку самого дикого облика.
   На огромной скорости, словно была пушинкой, она пронеслась рядом, но успела в последнюю секунду ухватиться за люльку. Та бешено закрутилась вокруг собственной оси, а крик замерз у доктора в горле. Очень близко он увидел яростные и прекрасные миндалевидные глаза, его обвили бьющие на ветру золотые шелковые полоски, составлявшие одежду девушки и не особо скрывавшие ее тело. За спиной у нее болтался лук и колчан со стрелами. Медноволосая грива была всколочена, и лишь гребень в форме полумесяца удерживал волосы от того, чтобы они превратились в совершенно неистовый клубок.
   Девушка оскалилась Усманову и необычайно ловко поползла по тросу. В кабину вертолета она забралась раньше доктора, хотя люльку все это время быстро поднимали. На нежданую гостью спасатели и пасажиры смотрели, раскрыв от неожиданности рты. Особенно пораженной выглядела женщина - спутница Усманова. Она показывала на девушку, пыталась что-то сказать, но не могла. Гостье же понадобилось всего несколько мгновений, чтобы передохнуть, сидя на полу. Затем она обвела людей острым взглядом и спросила резко:
  - Куда летите?
  - На базу в Мурта, - ответил ей один из спасателей.
  - Поворачивайте! - дерзко приказала девушка. - Летим в землю Долбор! Оттуда через солкит на Дулин-бега! Ну, живо!
  - Куда, куда? - удивился спасатель. - Это где же? Не шутите, девушка! Здесь вам не такси. Мы возвращаемся на базу, где вам окажут необходимую помощь.
   Вместо ответа девушка достала из-за спины лук, положила на тетиву стрелу и нацелилась на пилота.
  - Поворочивай к земле Долбор! - мрачно повторила она.
   Усманов решил вмешаться. Видно, судьбой ему предначертано сегодня практиковаться в психиатрии.
  - Да, да, мы полетим сейчас туда, - увещевающе заговорил он. - Я знаю, что самый короткий путь к вашей земле пролегает через болота...
  - Болота? - прервала его девушка. - Что ты мелешь, это владения Нертус!
  - Нет, нет, уверяю вас, что так лететь к...э-э... Бега гораздо удобнее! Мы сделаем остановку у хутора, это тут неподалеку, и возьмем на борт еще одну пассажирку, она такого же возраста, как и вы... и она говорила мне, что много раз проходила через солкит... Я правильно называю - солкит, да? Ударение правильное?
  Девушка, однако, не опускала лука с подрагивающей тетивой.
  - А-а, к черту! - закричал внезапно другой спасатель, выступая из-за пассажиров. - Чего с ней церемониться!..
   Он бросился на девушку. Наверное, не верил, что она выстрелит. Уж больно это странно и нелепо выглядело; полуголая, взъерошенная девица, лук со стрелами, непонятные речи. Вероятно, спасатель подумал, что она тоже из этой клубной молодежи, сбежавшей в снега с какой-нибудь вечеринки под воздействием наркотиков.
   Но девушка выстрелила.
  
   * * * * *
   Деревья были прежде живые, а ныне умерли. Стоило лишь прикоснуться к ним, и сразу становилось понятно, что кора их уподобилась задубленной коже мумий. Начинки же они вовсе лишились, утратив глубину и объем, сохранив лишь жалкие оболочки. И всюду пыль, точно в египетской гробнице. Такой же спертый воздух - пепельные от пыли листья не шелохнутся.Здесь вообще не было ничего живого, наполненного плотью и движением. Не было, потому что это ловушка. Западня, откуда нет выхода. Темнота пропитана старыми усталыми запахами. Некоторые деревья лежат, но вместо корней у них какие-то грубые штыри и металлические скобы. Нет ли луны, ни солнца; лишь горит вдали маленький красный огонек, слабо рассеивая тьму.
   Лида долго звала Илью, который привел ее сюда под предлогом того, что здесь ее дожидается Майя. Теперь Лида понимала, что угодила в подстроенную Ильей ловушку и выхода найти не сможет. С тех пор, как она очутилась в Галереях, никакой, даже самый дремучий лес, не пугал ее, но в этом мертвом лесу она заблудилась. Илья исчез куда-то. Обнаружив под ближайшим деревом крупный мухомор, Лида хотела было приготовить из него летучий порошок, но мухомор тоже оказался мертвым и ни на что не годным.
   Она решила поспать до утра, но, проснувшись после тревожного беспокойного сна, увидела то же печальное красное око. "Надо выбираться отсюда, больше ждать нельзя!" - подумала Лида и двинулась по направлению к свету. Пыль лезла ей в глаза и горло, она ударялась локтями о деревья, спотыкалась, падала, но поднималась и шла дальше. Наконец, к великой своей радости, заметила грифона. Расправив крылья, он стоял, немного накрененный, у поваленного дерева.
  - Скорей, милый грифон! - закричала Лида. - Доставь меня к мойе!
   Но грифон не ответил ей. Даже не пошевелился. С нехорошим предчувствием Лида приблизилась к нему. Да, грифон тоже был выпотрошен и покрыт хлопьями пыли. В голове чудища зиял пролом; Лида заглянула туда и узрела пустоту.
   Вот сейчас девушке стало по-настоящему страшно. Она отпрянула, развернулась и побежала к маленькому огоньку, думая бежать день и ночь, пока не достигнет цели. Красный свет горел, казалось, очень далеко - настолько был мал, но вдруг Лида со всего размаху налетела на стену.
   Огонек горел прямо над ней - обычная красная лампочка на исходе своей мощности. Рядом дверь. Лида толкнула ее. Дверь не поддавалась. Тогда Лида подобрала кусок мертвого дерева и таранила дверь до тех пор, пока не сорвала ее с петель - порядком, кстати, заржавевших.
   За дверью было значительно светлее, но Лида по-прежнему не понимала, где находится. Ясно лишь, что это ловушка. Почему-то Лида в том не сомневалась. Она прошла по коридору, выложенному белым кирпичом и освещенному рядом тех же красных лампочек. Попала в другую комнату, почище первой, но тоже изрядно загроможденную различными предметами: старинной мебелью с ободранной позолотой, чучелами животных, книгами, посудой, манекенами. Очень похоже на помещения Башни на Сенебатовом лбу, но нет, все-таки это другое место.
   Потом Лида вышла в большой зал со свисающими тросами, лебедками. На потолке размещались иные непонятные механизмы. Непонятные, но Лида готова была поклясться, что где-то их уже видела.
   Затем позади нее раздался тихий шорох.
   И воссиял яркий свет.
   Лида обернулась.
   И все поняла.
   Час спустя она сидела в том самом мертвом лесу, откуда только что бежала. Сидела меж лап грифона, мучительно пытаясь вспомнить любые детали своего пребывания в Галереях и то, что знала об их владыке. Странно... Это было совсем недавно, но память ей отказывала. Что-то изменилось. Былые чудеса становились лишь сном, который рассеивается утром, тает, оставляя после себя только смутные ощущения.
   Ей пришла на ум известная восточная пословица о том, что сколько, мол, ни говори: "халва", слаще во рту не станет. Разве нет? Но можно попробовать, чтобы вырваться из ловушки.
  
   ГАЛЕРЕЯ 32
  
   Если собрать воедино все, что стало известно о Кайгусе, то получится нечто, схожее по структуре с пчелиными сотами. Они истекают драгоценным "медом поэзии", в котором плавают лепестки диковинных растений, животные, люди, даже целые города, страны и времена:
   Путешествие на Киклады; раковинки на дне родника; имена Майи и Полины; фотографии и их глубина; тоска зеленая; лес в городе; женщина в заснеженном лесу; берлога; хохот белой Хосядам; игры с медоедкой; прыжки по расчерченным на асфальте классикам; квадрат и круг; горизонталь; игрушки, обмазанные кровью; сто рублей медью и паутинка, украшенная росой; сто рублей серебром и узор листьев; сто рублей золотом и отражение заката в лесном озере; огнище; мираж в пустыне; страна Хиргиз; карта и каменный лабиринт; Древо мира; "Тут есть лес"; узоры, видимые лишь с высоты птичьего полета; искусство строителей маундов и линии Наски; "Умеешь ли разгадывать? Умеешь ли спрашивать?"; янтры, диаграммы и кроссворды; "Под небом вы, деревья, зеленеете. Лев спал с вами, леопард спал вами, медведь же взбирался на вас..."; самая высокая сосна; между березовой рощью и ельником; качества идеального коня, высоко парящей чайки, любимого кофе и вид леса; кетское поверье о том, что звезды - это корни небесных деревьев; легенды о Каллисто и Аркасе; Большая и Малая Медведицы; страна Аркадия; звездные колесницы; бегство лося Хэглэн; погоня охотника Манги; созвездие Волопаса; след подковы; буква U - буква V; подковы у чума шамана, чтобы привлечь небесных посланников; uel можно перевести как "увеличиваться в размерах", "блестеть", "расти"; потусторонние пастбища; Hic sunt leones; сказки пчелиного волка; мелодии для пастушьего рожка, вибрирующей щепы и тропической раковины; бассейн под березами; страх и красота; зеркало, проросшее шерстью; "Вы все ткачи, одна я рыболов!"; Хозяйка Медной горы - "злому с ней встретиться худо, и доброму радости мало"; аркаимовские бабочки; как вырастить Каменный цветок?; танцы в оранжерее; жрицы-медуницы; ипостаси Артемиды-Гекаты-Дианы; сирены и стрелы; поиски Симурга; у людей и городов есть Ба; пергамент; кожа телячья и человеческая; мятеж эфесских ремесленников; шаг Аполлона из Вей; волхвы и валькирии; deus ex machina; вертикаль; сладкая книга; сеанс сенсорной депривации; Дельфы; пастухи; Велес; опрокинутый Олимп; лебеди, запряженные в повозку; времена года; культ зверя умирающего и воскресающего; Гиперборея счастливая; арктическая истерия; шаманы и музы; Стоунхендж как великий северный сферический храм; стрела - простейший астрономический прибор; священная сома-хаома; медынский лопух и Беловодье; предания об Аваллоне и короле Артуре; острова Делос и Яблочный; явление Мряки; блеск; фарн; знак Тельца; иероглифическая система Гораполлона; сурат и манна; Шумерский дворик; музыка для каждого; звуки ДНК; поэзия Серебряного века; истинная Премудрость; любовь; погоня за нимфами; легенда о Дафне и Клитии; лавр и подсолнечник; Майское дерево; ночь на Ивана Купалу; корень cup; Cogito ergo sum; пещеры и идолы Бэкона; страшные сказки; Медведь На Липовой Ноге; рой, стая - пчелы, собаки, птицы; Симург или Сэнмурв; Феб Амиклейский и грифон; чудовища у корней и в кроне Древа мира; музыка сфер, создаваемая сиренами; новые формы; Артемида покровительствовала роженицам; ее прозвище Лимнатис - "Болотная"; источники и испарения; viliti означает "носиться в бурной пляске"; лилии; глубины и поверхность; подземные богатства; две калиты бога Велеса; молоко и мед - символы счастливой жизни; Млечный путь; шведы называют его Vintergatan - "зимняя дорога", финно-угры и тюрки - Птичьим путем, арабы - Нахр, то есть "река"; селькупы говорят: "заморозить девку", подразумевая ее сосватать; "Натягивайте лук - увеличивайте семью!"; сцена охоты как священный брак; сказка индейцев хайда "Медведь и его жена"; близнецы на дереве; вопрос и ответ; выход из лабиринта; пересечение; божественные врата; кроссворд; лес, замри; Галереи.
   Это целебная, сладкая, но и тяжелая пища. Собранная весной, настоянная летом, забродившая осенью, поможет вам пережить зиму.
   Настоящий мед.
  
   ГАЛЕРЕЯ 35
  
   Белизна снежного покрова осталась нетронутой. С утра на хуторе завели снегоуборочную машину, с помощью которой удалось расчистить дорогу, ведущую к шоссе, но затем снова посыпал снег и припорошил работу уборщика. Хорошо еще, что новый снегопад шел совсем недолго и не успел засыпать дорогу полностью. Старик вышел, посмотрел, потоптался, прикинул и решил, что автомобиль доктора Усманова проедет по припорошенной дороге без особых проблем.
  - Однако что-то он запаздывает, - заметила старуха. - Может, позвонить ему опять?
  - Нет, подождем еще немного. Доктор ведь непременно захочет перевезти Оксаночку в больницу, а девочка только-только заснула. Пусть набирается сил.
   За прошедшее время старики очень привязались к Оксане. Внимательно следили за ней, хотя больше попыток к самоутоплению она не предпринимала. Ухаживали, предугадывая любые ее прихоти, лечили домашними средствами, заключавшимися большей частью в потогонных препаратах. Оксана терпела, мечтая о прохладной воде бездонных омутов. Ее постель, наверное, насквозь пропиталась потом, а мелькавшее было в разрезе ночной сорочки блестящее тело заставляло старика против воли вспоминать снова и снова встречу в бане и овладевшие им тогда сладострастные помыслы. Но стоило ему перехватить тусклый странный взгляд девушки, как всякие постыдные желания оставляли его.
   Особенно привязалась к Оксане старуха - детей у нее с мужем не было, и девушку она уже воспринимала в качестве чудесно обретенной дочери, втайне надеясь, что та останется жить на хуторе. Медицинская помощь девушке, конечно, необходима - несмотря на все хлопоты, Оксана была еще слаба, постоянно кашляла, страдала от озноба - но возможно доктор Усманов пропишет больной постельный режим и позволит оставаться на хуторе до полного выздоровления? А там видно будет. Старуха была уверена, что Оксана скрывается от каких-то недобрых людей и сама захочет пожить в здешней глуши. Мучимая любопытством, старуха попыталась расспросить девушку, но ничего от нее не добилась.
   Звонить во второй раз не пришлось. Около полудня на дороге к хутору показалась машина - огромный черный и грязный джип. Поверх грязи его покрывали изморозь и слипшиеся пласты снега.
  - Это не машина доктора Усманова, - пробормотал старик, выглядывая из-за занавесок.
  - Кто-то издалека, - согласилась жена.
   Да и за рулем был явно не знакомый им доктор. Из джипа вылезла довольно несуразная фигура в меховой куртке на несколько размеров больше, чем нужно. Капюшон, также отороченный клочковатым мехом, был низко надвинут - на расстоянии нельзя было разглядеть ни лица, ни рук. Лишь тонкие ноги в ботинках на толстой подошве.
  - Девчонка, - заключил старик. - Ты не знаешь, была у доктора помощница?
   Резко захлопнув дверцу машины, приезжая начала подниматься от ворот к дому, стоявшему на пологом холме. Она сильно хромала и путь по скользкой ото льда тропинке, выложенной камнем дался ей с трудом. Старик вышел из дома и помог гостье преодолеть последние метры.
  - Спасибо, - донеслось из-под мохнатого капюшона. - Я немножко поранилась... Сейчас повсюду аварии из-за этих проклятых завалов, просто беда!
  - А где доктор Усманов? Вы его помощница?
  - Я? Да, разумеется...Заменяю его. Доктор не смог приехать, слишком занят - много больных, экстренная ситуация...
  - Мы рады, что вы к нам вырвались, очень уж переживаем за нашу Оксаночку...
   Приезжая замерла.
  - Так вашу больную зовут Оксана? - быстро спросила она.
  - Да, а что? - старик насторожился, думая, что последует информация о каком-либо происшествии, связанном с недавним исчезновением девушки.
  - Нет, все нормально. Значит, она в сознании и может говорить? Это хорошо.
   Хозяин проводил гостью на кухню. Приезжая с удовольствием села на предложенный стул и вытянула раненую ногу, припухлую у щиколотки - видимо, там была повязка.
  - Чаю? - обратился к гостье старик. - У нас свежезаваренный, со смородиновым листом. Остался еще и кусок пирога с вязигой и рисом.
  - Не откажусь, - ответили ему искренне.
   Старик кликнул жену. Та обслужила гостью, поджав губы; старухе не понравилось, что, зайдя в дом, приезжая и не подумала снять хотя бы капюшон, и, вместо того, чтобы навестить больную, отправилась сразу на кухню и вдобавок натоптала своими ужасными ботинками, нанесла талого снега и грязи. Поставив перед гостьей кружку чая и тарелку с куском холодного пирога, старуха принялась демонстративно подтирать следы, но если бы хозяйка была повнимательнее, то заметила бы, что на полу, помимо снега и грязи, остались еще кое-какие пятна, а левый ботинок приезжей побурел в верхней части от крови, которая просачивалась сквозь повязку.
   Впрочем, гостья отнеслась к приему, оказанному хозяйкой, совершенно равнодушно. Едва высунув кисти рук рукавов куртки, она взялась за пирог, не забывая шумно отхлебывать горячий чай из кружки.
  - Я зверски голодная! - посчитала она нужным объяснить, роняя крошки на скатерть.
   В отверстии капюшона старик видел лишь контуры исхудалого бледного лица, сумрачно сверкающие глаза, круглый подбородок и выбивающиеся темные локоны.
  - Доктор, я думаю... - начал было старик.
  - Я не доктор, - перебили его. - Пока только учусь.
  - Все равно. Я думаю, может оставить нашу больную на хуторе? Пусть поправляется для дороги...
  - Нет! - решительно возразила приезжая, заканчивая с пирогом. - Я должна отвезти ее в Усть-Ключ. Не исключены осложнения, воспаление легких... Где же больная? Отведите меня к ней.
   Она встала и прошлась по только что протертым старухой половицам. Вероятно, приезжая совсем не заботилась о санитарии - в своей чудовищной куртке подошла к самой постели больной. Старик опасался, что придется будить Оксану, но оказалось, что она не спала. Приподнявшись в постели, она смотрела на приезжую снизу вверх; пытливо, без тени улыбки, очень серьезно.
  - Собирайся, Оксана, - произнесла гостья. - Нам пора.
  - Если не хочешь ехать, если чувствуешь, что слаба, - торопливо заговорила старуха, тихо приблизившись к постели, - то оставайся с нами... на хуторе. Ты нам не в тягость.
   Оксана покачала головой.
  - Нет, - сказала она. - Мне надо ехать.
   Гостеприимные хозяева собрали ее в дорогу, укутали во что только могли, надарили гостинцев, проводили до машины, наказали писать и звонить. Старуха потребовала у приезжей номер телефона больницы, куда положат Оксану.
  - Хм, трудно сказать, - прозвучало из капюшона. - Больницы сейчас переполнены, я не знаю, где найдется место.
  - Я вам сама позвоню, - утешила стариков Оксана.
   Когда джип тронулся с места, хуторяне замахали вслед и еще долго стояли у ворот.
  - Подозрительная эта докторша, - призналась старуха, утирая слезы. - Не понравилась она мне! Ох, господи, а вдруг она из тех мерзавцев, что чуть было не угробили нашу девочку? Ты номер машины запомнил?
  - Нет, он же грязью был заляпан, - виновато ответил ей муж. - И к чему ты глупости всякие выдумываешь? Смекни, поехала бы Оксаночка с ней, если та и вправду замыслила недоброе?
  - Не нравится мне эта докторша! - повторила старуха. - Будто с того света явилась...
  - Они обе, считай, там побывали, - вздохнул старик.
   Лишь в машине сидевшая за рулем девушка откинула капюшон. Покосилась на Оксану, что устроилась на соседнем сиденье, утопая в шубе.
  - Плохо выглядишь, Майя, - сказала Оксана.
  - Ты не лучше!
   Несколько минут проехали молча.
  - Что-нибудь помнишь? - спросила Майя.
  - Все, - прошептала Оксана. - Я помню все. В этом-то и проблема... Из-за твоей дурацкой выходки я чуть не захлебнулась, сволочь!
   Она зашлась в кашле и снова умолкла. На перекрестке, пропуская колонну машин, Майя пощупала лоб Оксаны - действительно высокая температура.
  - Надо поскорее доставить тебя в больницу, - только и ответила на выпад Майя.
   Скорее не получалось. Здесь, на перекрестке, было видно, что все шоссе запружено машинами, двигавшимися с севера к Усть-Ключу. Не удавалось даже подступиться, чтобы вклиниться в плотный автомобильный поток. Майя попыталась, но лишь чудом избежала столкновения - ударила по тормозам раненой ногой и скривилась от боли. Нагнулась, пощупала повязку и ощутила вновь проступившую кровь.
  - Слушай, ты ведь увлекаешься всяким целительством, - обратилась Майя к Оксане. - Не поможешь мне?
  - А что с тобой? - устало спросила Оксана.
  - Эти чертовы суки меня все-таки подстрелили! Я не сразу заметила... Слава богу, что стрела не задела кость, но рана постоянно кровоточит...
  - Извини, я не могу тебе помочь. Разве ты не видишь - все травы укрыты снегом... Везде лишь снег и лед...
   Последние слова утомленная Оксана проговорила чуть слышно. Закрыв глаза, она погрузилась в лихорадочное забытье.
  - Лишь снег и лед... - повторила она шепотом.
  - Ясно, - буркнула Майя.
   Из мстительного чувства она нажала на сигнал, но Оксана даже не шелохнулась, а машины на шоссе и не подумали уступить место в потоке. Тогда Майя развернула джип, решив проехать по другой уже расчищенной дороге - будет, конечно, порядочный крюк, но зато они смогут выбраться на шоссе ближе к Вортолнут, а там и до Усть-Ключа недалеко.
   Путь пролегал меж высоких лиственниц. Застигнутые внезапным приходом зимы, они не успели сбросить хвою и теперь их ветви, придавленные снегом, имели самые волшебные очертания. Прочие машины здесь не попадались - никто не хотел сильно забирать к северу.
   Тем не менее, Майя и Оксана тут были не одни. Вырвавшись из-под сени лиственниц, дорога пересекала большое заснеженное поле, окаймленное лесом. Справа над деревьями поднимался черный столб дыма. Еще в лиственничном лесу Майя услышала эхо отдаленного взрыва, но не обратила на него особого внимания - только досадливо поморщилась, когда ближние к дороге деревья вздрогнули и сбросили снег прямо на лобовое стекло.
   Оставляя столб дыма позади, Майя начала притормаживать, уже издали приметив человека на обочине. Он был одет в красную куртку спасателя, тотчас бросавшуюся в глаза и на изрядном расстоянии.
  - Надо подобрать, - сказала себе Майя. - Наверное, это кто-то из спасательной команды; с ним нас пропустят быстрее.
   Однако человек на обочине вовсе не был спасателем.
  - Ага, я ждала ее на самом деле, - пробормотала Майя, останавливаясь.
   Диана Комлева без лишних приветствий забралась на заднее сиденье. Подобно Майе и Оксане, она тоже выглядела не лучшим образом. Все ее тело было в ссадинах, ушибах и синяках. Одна рука висела неестественно; вероятно, была сломана. Куртка с чужого плеча не спасала от холода, а больше прикрывала наготу - собственный наряд Дианы, состоящий из шелковых ленточек, был изрядно порван.
  - Что случилось? - спросила Майя.
  - Авария, - кратко отвечала Диана. - Летела на вертолете спасателей. Попали в буран. Наш пилот не справился с управлением. Мы упали. Я смогла выбраться из-под обломков.
  - Кто-нибудь еще уцелел?
  - Возможно... Не знаю... Я была в шоке.
   Майя поколебалась и вытащила телефон.
  - Вызову очередных спасателей, - сказала она. - Пускай проверят.
   Диана не возражала. Она шуршала оберткой гостинцев, учуяв еду. Обнаружив черемуховую лепешку, принялась рвать ее на куски ослепительно белыми зубами. Возвращение с того света и впрямь возбуждает зверский аппетит. Диана жевала лепешку и глядела на дорогу; в зеркальце Майя иногда ловила ее угрюмый взгляд сквозь спутанные медные волосы. О событиях у сомья Диана предпочла не говорить. Как и Майя.
   Отъехав от места аварии на пять километров, Майя увидела два вертолета спасателей, пронесшихся над дорогой. Это успокоило совесть; если кто-то, помимо Дианы, уцелел, помощь поспеет вовремя.
   Наконец, они достигли окрестностей города, где расчищенных дорог стало больше. Сам Усть-Ключ уже вставал на правом берегу Вортолнут. Надо было пересечь мост, и здесь опять пришлось задержаться; мост оказался забит автомобилями, двигались они медленно. Майя обшаривала эфир, стараясь найти "Радио-Сирен", но безуспешно. Оксана очнулась и смотрела на реку, которую пока не сковал холод, только вода приобрела хмурый металлический оттенок - даже Оксана не хотела бы лезть в эту воду. Диана же давно перестала шуршать свертками, она была на грани обморока - ее сломанная рука сильно распухла.
   К счастью, ближайшая больница находилась в приречном районе города, совсем рядом. Диана добралась до приемного покоя без посторонней помощи, а для Оксаны пришлось вызывать санитаров.
   Дежурный врач обратил внимание на хромоту Майи.
  - У вас что-то с ногой?
  - Да, рана небольшая, но беспокойная...
  - Пройдите в перевязочную, там вам помогут.
   Вот так Майя рассталась с двумя невестами Кайгуса. Пора ей действительно позаботиться о себе. В перевязочной ей обработали рану и наложили новую правильную повязку. Все манипуляции проделала молодая медсестра. Она слегка нервничала, что можно было отнести к большому количеству посетителей и усталостью.
   Но Майя узнала ее. Эта милая веснушчатая медсестра с тонкими запястьями была в той самой компании сумасшедших девиц, возглавляемых Полиной. Не исключено, что именно медсестра и подстрелила ее, Майю. А сейчас перевязывает. Но, наверное, бесполезно расспрашивать ее о чем-либо, происходившим в Галереях - все равно ничего не скажет.
  - Если рана не затянется, приходите снова, - сказала медсестра. - Но вообще-то проблем не должно быть. Уже через день хромать перестанете.
  - Поверю вам на слово, - усмехнулась Майя.
   Она шла по коридору, когда среди заполнивших больницу людей заметила еще одно знакомое лицо - Саши Векслера на сей раз. Он оттирался у стены, дожидаясь своей очереди на какую-то процедуру. К удивлению Майи, на Саше уже красовался больничный халат. Под мышкой он держал шахматную доску.
   Встрече с Майей он совсем не обрадовался и даже попытался спрятаться за спинами других постетителей, что удивило ее куда больше, чем халат.
  - Саша! - она, наоборот, была искренне рада встрече, не могла и не хотела скрывать это. - Что ты здесь делаешь?
  - Тише, - Саша дернулся. - Тут нельзя кричать, это же больница!
   Его реакция была столь необычной, что Майя застыла и все ее секундное оживление тотчас растаяло.
  - Почему, почему, - зашептал Саша, передразнивая Майю. - Ясно же, что больница сейчас самое безопасное место. А мне... мне нужно вылечиться, успокоиться...
  Майя долго молчала, а потом спросила:
  - Ты болен? Интересно, чем же?
  - Барабаны, - ответил Саша с кривой улыбкой, постукивая по своему лбу. - Они... постоянно гремят у меня в голове! Не дают покоя ни днем, ни ночью... Барабаны в лесу...
  - Как же ты выбрался оттуда? И как туда попал?
  - Разве ты не знаешь? - Сашу охватило раздражение. - Мужчин относит туда крылатый олень Мана или конь Санагос, а женщин - птица Кидак. После же врата солкит закрываются.
  - Понятно, - сказала Майя, отвернулась и пошла дальше.
  Саша постоял немного, мучимый сомнениями, а затем бросился за ней.
  - Нет, ты не понимаешь! - заговорил он теперь громко. - Я предупреждал Илью, а он меня не послушал! Говорил ему, что Кайгус не даст нам покоя, что надо покончить с ним... А Илья спорил - и что в итоге получил? Конечно, я тоже был дураком, молол всякую ерунду про бессмертие... О, боже, какое там бессмертие! Нам бы до нормальной смерти сейчас дожить! А тут еще эти барабаны!
  Он со злостью снова постучал по своему лбу.
  - Я до многого успел докопаться, - продолжал Саша, - но, клянусь тебе, все, что я узнал, вмиг потеряло всякую ценность, стоило мне очутиться в том... настоящем лесу... Ощутить его запахи... увидеть его тени... и услышать гром охотничьих барабанов... Подойти к Arbor mundi...
   Он опять начал шептать. Покачивался, словно им овладел транс. Майя поцеловала его на прощанье, поцеловала его бедный лоб с пульсирующей жилкой, под которым бились заключенные там изыскания и гремели барабаны: перемешанные легенды, имена, века, герои, страны и чудовища.
   Но Саша не оценил даже поцелуя былой своей возлюбленной. Они лишь вздрогнул, пробормотал что-то и поспешил обратно к своей очереди, поглаживая шахматную доску.
   На Майю эта сцена произвела самое тягостное впечатление. Выйдя из больницы, она не направилась к машине, а села неподалеку на скамейку и расплакалась. Ей было жаль, безумно жаль всех; и Оксану, и Диану, и Илью, и Сашу, а более всего жаль того, что не могла бы сейчас ясно выразить. Она вернулась в Усть-Ключ, но куда теперь отправиться не знала. Домой? Нет, она не хочет домой, она переросла свой дом, он ей стал мал. Назад в "Хонгу"? О, нет, "Хонга" превратилась в обиталище призраков - не прежних, а новых, которых породила она сама, и эти призраки, в отличие от Кайгусовых, совершенно безжалостные, полностью бесплотные, невероятно печальные.
   Майя сидела в небольшом сквере, разбитом перед фасадом больницы, обращенном к берегу реки. Склон здесь был довольно обрывистый, крутой, поэтому сквер огородили каменной балюстрадой. За ней хорошо просматривался левый противоположный берег Вортолнут. Поближе выглядывали корни деревьев, что росли ниже по склону; можно было легко коснуться, перегнувшись с риском для жизни через балюстраду, чеканных серебряных кружев, вытканных с утра инеем на ветках. Другой берег тонул не то в тумане, не то в паре, который сравнивал небо и землю - выплывали верхушки только самых высоких сосен и кедров. Майя подумала, что хорошо бы побежать по драгоценным звенящим кронам, а потом по туману прямо на небо...
   От неба взор ее переместился на асфальт под ногами, изуродованный гололедом; возникли будто бы рубцы от ожогов - словно веревки кожаных серых вздутий, а на самом деле просто асфальт, лед, пыль, снег. Как тут побежишь? Сразу подскользнешься.
  - Не в этой жизни, - прошептала Майя небу.
   Долго сидеть на скамейке было холодно. Майя встала и вдруг поняла, с кем ей сейчас необходимо встретиться. Конечно, может и не получится, нет никакой гарантии, что ее ждут, но почему-то она была уверена, что на ее звонок та советчица ответит.
   И точно - откликнулись немедленно.
  - Привет! Это я, - сказала Майя, шагая к стоянке, где оставила джип. - Надо поговорить... Ага... Прямо сейчас, ладно? Устраивает?.. Хорошо, там же... Да, в том самом кафе... Еду!
   То кафе располагалось на Театральной площади, обсаженной пирамидальными елями. И даже погода была той же - холодно, промозгло, сыро. Вот только тогда начиналась весна, а сейчас - зима. Но все так же дрожали капли воды на иглах, хлюпал под ногами талый снег, огни машин расплывались в морозистом тумане. "И Лиды не хватает, - подумала Майя. - Где же она, дуреха? Искала ее, а нашла только Оксану и Диану..."
   В кафе Майю уже ждали.
  - Извини, что я тут накурила, - сказала Полина, не погасив, однако, сигарету. - Но ты сама виновата - я сижу здесь с самого утра...
  - Выбраться раньше я не могла. На дорогах страшные пробки.
  - Кофе будешь?
  - Нет, я лучше выпью чайного пунша, согреюсь... Когда-то в этом кафе мы с Лидой коротали время, попивая какао, смеялись, болтали, валяли дурака...
  - И выбирали кого вызвать в Усть-Ключ, - подсказала Полина.
  - А-а, ты и это знаешь! Тогда тебе наверняка известно. Где Лида. Почему она не вернулась?
  - Она вернулась, как и остальные. Ты найдешь ее, не волнуйся.
  - Я скучаю по ней, - призналась Майя с грустью.
  - Осмелюсь тебе напомнить, что совсем недавно ты мечтала изгнать ее из Галерей, - не удержалась от язвительного замечения Полина. - Ну-ну, не сердись! И вообще расслабься. О делах чуть погодя. Сейчас закажи себе свой пунш и поесть чего-нибудь. Пополнеть не бойся - ты ужасно похудела.
   Майя ограничилась тем, что в дополнение к пуншу заказала яблочный штрудель с творогом. Ее заказ принесли нескоро - в кафе было много народа. Дожидаясь официантки, она смотрела испытующе на невозмутимую Полину, одетую по-походному. В той же одежде туриста она путешествовала с группой Валавина. Только рюкзака не хватало - видимо, Полина решила путешествовать налегке.
  - Ты покидаешь Усть-Ключ? - спросила Майя.
  - Да, мне пора. Я ведь и не собиралась оставаться в вашем городе навсегда.
  - Куда отправишься?
  - На ту сторону, - кратко ответила Полина.
  - Неужели? - произнесла Майя. Ей принесли заказ - отпив пунша, она спросила; - Разве это возможно сейчас?
  - Кир сказал, что я заслужила такой подарок.
  - А я, стало быть... - Майя хотела что-то сказать, но передумала.
   Полина тоже раздумала закурить новую сигарету и с сожалением спрятала пачку во внутренний карман.
  - Ты можешь описать, как происходят... эти перемещения? - вернулась к разговору Майя.
  - Однажды, когда я была маленькая и жила с родителями в Ахмадабаде, в Индии, я наблюдала за весьма любопытной сценкой... Уличный факир игрой своей дудочки заставил выползти из мешка... нет, не змею, а обыкновенную веревку, которая двигалась, будто живая. Правда, она была раскрашена под змею. Веревка приняла вертикальное положение и замерла. Потом факир собрал со зрителей деньги (я тоже заплатила), поклонился и по веревке залез на небо, пропал из вида в ярком южном небе... Я была потрясена и очнулась спустя несколько минут среди расходившихся зрителей. Папа после объяснил мне, что своей игрой на дудочке факиры вводят зрителей в своеобразное состояние гипноза. И те видят странные вещи...
  - И что? Ты тоже собираешься по веревке взобраться на небо?
  - Я толкую лишь об ощущениях, я просто подыскиваю сравнения и образы для явлений в принципе труднообъяснимых и невероятных. И почему ты меня спрашиваешь, ты ведь тоже переходила на ту сторону и обратно!
  - Да, верно... Но я мало что помню. Хотя вот ты рассказала случай из своего детства, а у меня при переходе было ощущение, как в детстве, когда слушаешь интересную сказку и уже вся там, во времени и пространстве сказки... без малейших волевых усилий... совершенно естественным образом. Так я попала в Галереи. А вернулась... Тебе лучше знать, ты же подошла ко мне, когда я упала с сомья... Я потеряла сознание, очнулась в спальне в "Хонге" - огромном, безлюдном здании. Взяла первую попавшуюся машину...
  - Это джип Ларисы Храмовой.
  - Какая разница, Ларисы или чей-то еще! Наступила зима, я напялила брошенную кем-то возле менгира куртку и бежала из "Хонги"... Но куда мне было ехать? Я застряла в дорожной пробке и была тому даже рада. Сидела в машине, обшаривая эфир в поисках "Радио-Сирен", и случайно наткнулась на переговоры спасателей с каким-то доктором, он говорил о больной девушке с болот, появившейся невесть откуда, которая пряталась на отдаленном хуторе за озером Холой... Я подумала, что это возможно Лида и отправилась на ее поиски. Мне повезло, я быстро нашла хутор...
   Майя разрезала штрудель на маленькие кусочки, но ни один не съела.
  - Повезло! - усмехнувшись, повторила она. - Относительно повезло, конечно. На хуторе я обнаружила не Лиду, а Оксану. Потом и Диану подобрала, отвезла их в больницу. Они малость пострадали при возвращении... Мне даже представить страшно, что случилось с Лидой, если я до сих пор не отыскала ее...
  - Могу тебя заверить, она легко отделалась.
  - Ты ее видела?
  - Нет, Кир мне сказал.
  - Что же... он... - Майя запнулась. - Он все еще здесь? В городе?
  - Разумеется, он до сих пор здесь, - спокойно подтвердила Полина. - Он же обещал тебе, что последняя и решающая ваша встреча состоится в месте, обозначенном его изображением.
  - Да, Саша в свое время поломал над этой загадкой голову, но так ни до чего не додумался... И признаться, я тоже не имею ни малейшего понятия, где это сокрытое место находится.
  - Подумай, загадка не так уж сложна, - Полина улыбнулась ободряюще и поднялась.
  - Как? Ты уже уходишь? - огорчение и тревога Майи было неприкрытыми.
  - Мне действительно пора. Но я не оставлю тебя без подсказки - пусть это будет моим прощальным подарком тебе. Держи...
   Полина достала из кармана измятые, плотно исписанные листки и передала Майе.
  - Это окончательные изыскания Саши Векслера, - пояснила Полина. - То, куда он рискнул забраться... самый дремучий уголок леса для него.
  - Откуда они у тебя?
  - Я подобрала их в лесу. Саша обронил их, когда включился в охоту.
  - Они помогут мне определить то сокрытое место?
  - Возможно. Я надеюсь.
  - Кир говорил мне, что рядом находится что-то вроде памятника, где он предстоет в своем настоящем обличье... Неужели Саша докопался-таки до истины, узрел подлинный лик Кайгуса?
   Полина пожала плечами с самым непередаваемым выражением.
  - Ваш Саша был умным и дотошным мальчиком, но и он не узнал всего. Это предстоит тебе. Будь готова к сюрпризам, Майя. Немногие видели истинный лик повелителя... А те, кому он открылся, изменились навеки...
  - Ага, - хмыкнула Майя. - Умерли, например.
   Полина рассмеялась.
  - О, нет! Хотя это тоже переход на другую сторону. Но ты не умрешь, не бойся. Ты только изменишься.
   Майя задумалась, разглаживая смятые листки.
  - Не страшно тебе? - спросила Полина. - Готова с ним встретиться? Получить все ответы?
  - Я не боюсь, - прошептала Майя, словно заклинание. - Не боюсь, не боюсь!..
  - Удачи тебе! - сказала Полина Приймак и покинула кафе.
   И Усть-Ключ тоже.
   А Майя осталась и еще острее почувствовала свое одиночество и неприкаянность. Некоторое время она сидела, вообще ни о чем не думая, глядя в бездонную чашку. За окнами кафе быстро темнело. Народу прибавлялось, но никто не присаживался за столик Майи, не замечал ее. Может, и она начала потихоньку перемещаться на другую сторону?
  Наконец, Майя занялась разбором Сашиных изысканий. Обычно аккуратный и разборчивый его почерк здесь был неряшливым, со множеством сокращений, помарок и зачеркиваний. Вероятно, писал Саша в сильном возбуждении и спешке. Речь тут шла об Аполлоне, его ипостасях, связи с культом Велеса и Купалы, о странствиях шаманов и Гиперборее. Мелькали какие-то черепа, луки и стрелы, быки, греки, созвездия, пифии, Стоунхендж, лебеди...
   Аполлон, значит... Ну и что? Майе все это показалось настолько отвлеченным, далеким, малосущественным. Она совершенно не представляла, чем ей могут помочь Сашины изыскания, что за подсказку вручила ей Полина и в каком направлении двигаться теперь дальше.
   Сидеть в кафе Майе надоело. Она решила подумать над записями дома и вышла на площадь. Было уже совсем темно. Похолодало по сравнению с днем. Снова пошел снег - редкий, голубой, искристый. Зажглись гирлянды на пирамидальных елях. И кто-то другой смеялся, ел горячие бутурброды, болтал с друзьями...
   Майя прошла мимо веселой компании. Капюшон не надела - ей захотелось вволю подышать морозным воздухом и без стеснения смотреть по сторонам. Она исходила Театральную площадь вдоль и поперек. Домой идти по-прежнему не было никакого желания. Майя могла бы гулять чуть ли не всю ночь напролет.
   Но вдруг остановилась.
   Листки Сашиных изысканий выпали из рук.
   Сокрытое место было прямо перед ней. Кир говорил правду - памятник огромный, известный, его трудно не заметить.
   Майя нашла его.
  
   ГАЛЕРЕЯ 36
  
   Ярко-красное платье - вечернее, изящное и любимое - было вполне подходящим для столь торжественного случая. Конечно, в гардеробе Майи имелись и более шикарные наряды, но исходя из какого-то принципа, не вполне ясного и для нее самой, Майя твердо решила выбрать наряд только из той одежды, что была у нее прежде, до внезапно свалившегося богатства. К тому же, она была просто рада встрече с этим платьем, милой приметой беззаботного времени. Сейчас, страшась приближавшегося момента истины, она особенно страстно искала таких встреч с прежним. Поэтому, кстати, поспешила домой с Театральной площади, хотя совсем недавно тяготилась возвращением в Дальние Сосны.
   Беда только в том, что не все приметы невинного прошлого оказались под стать платью, которое можно просто надеть и любоваться, глядя на себя в зеркало.
   С родителями подобная легкость не прошла. Майя, входя в дом, даже не была уверена, что увидит их там. Она не удивилась бы, если бы узнала, что и родителей ей придется искать неизвестно где. Но Полина не обманула - все вернулись. Наверное, родной дом раньше, в Галереях, вывернутый к лесу, опять обрел привычную форму, собрался, но чудесная метаморфоза не могла не оставить следов. Кайгус, очевидно, действовал во гневе и спешке, оттого и нарушились некоторые пропорции, трудно уловимые обычным взглядом. А впрочем, иные изменения были явные.
   К примеру, голографические картинки в комнате Майи утратили живость и объем; одни герои сценок из античной и индийской мифологии замерли, более не шевелились, а другие вовсе куда-то пропали. Возможно, успели сбежать на землю Угу-бега или звезду Чолпон. "Красный квадрат" стал "Черным". Светящиеся камешки в цветочных горшках сильно потускнели. На зато добавились новые элементы, вот только Майя им была совсем не рада. Когда-то роение бабочек являлось непременным украшением гостиной, а сейчас бабочки висели по стенам - мертвые, сухие, заключенные в рамки и под стеклом, пришпиленные булавками. Покрытый мансийским орнаментом пень был порублен на полешки для камина и брошен в огонь.
   Михаил Иванович как раз закончил шуровать каминными щипцами и усаживался с газетой в кресло, когда заметил дочь, останавившуюся в дверном проеме.
  - О, Майя, здравствуй! - улыбнулся папа. - Ты вернулась, наконец... А я тут камин затопил. Удачно получилось. Всегда же приятно вернуться к родному очагу, верно? И потом, огонь - это так романтично, недаром подле огня люди издревле рассказывали небывалые истории... Ты нам тоже что-нибудь поведаешь, правильно7
  - Да, - без выражения отозвалась Майя. - Только чуть погодя.
   На разговор выглянула из кухни мама.
  - Сварить тебе кофе с корицей? - спросила она, стараясь унять дрожь в голосе. - Ты совсем замерзла... Разве не видишь, какая на улице погода? И почему ты не взяла шерстяные перчатки? Я их уже закончила.
   Майя ответила не сразу. Она смотрела на паучка, раздавленного у окна. Мама перехватила ее взгляд и сказала:
  - Плохая примета, я знаю. Но не могла удержаться. Так сварить тебе кофе?
  - Нет, сначала я приму ванну, - ответила Майя и пошла набирать воду.
   Сначала лилась зеленоватая вода, но скоро кончилась, и ванна наполнилась обычной прозрачной чистой водой. Майя отлучилась за своей косметичкой, а когда вернулась, то обнаружила трех жаб, плавающих в ванне.
  - Это все, что осталось? - прошептала она.
   Ей вспомнилась старая сказка о жабах, подпущенных злой королевой в постель к принцессе. От соприкосновения с красотой принцессы жабы превратились в чудесные розы. Майя без страха разделась и окунулась, но только напугала жаб. Вместо того, чтобы превратиться в розы, они раньше, чем Майя погрузила в воду все тело, выпрыгнули и забились под ванну, заменившую теперь лесной пруд. После этого можно было добавить горячей воды и просто отогреться.
   Лилии тут больше не растут.
   Но с другой стороны в ставшим прежнем доме Майе удалось более или менее расслабиться - не ожидая, что в любую секунду вдруг явятся чудища и привидения. Расстилая постель, она не нашла свой альбом с карандашными набросками будущих работ - альбом, выполнявший для Майи функции дневника, который Елена Павловна когда-то тщетно искала. Альбом исчез. Вероятно, его забрал Кир и включил в свой блокнот, скрепленный медом. Сейчас он режет его на куски и отправляет в рот, утоляя голод и досаду. Да и хорошо, что забрал - иначе, образы и мечты, заключенные в альбоме, не дали бы Майе заснуть.
   Сон под кровом родного дома освежил ее и помог восстановить силы, но не избавил от сомнений и терзаний. Она не знала, чего ей больше хочется; безмятежной обыденности или же возвращения в тот странный мир, откуда недавно вышла. "Малодушная! - ругала себя Майя, вылезая из постели. - Ты тосковала по Галереям, когда считала, что они для тебя навсегда потеряны, и растягиваешь прощание с реальностью, стоило тебе узнать, что последний шанс все-таки остается..." Да, в том, верно, и было дело. Но это так по-человечески.
   Утром родители Майи постарались вернуться к привычному ритуалу завтрака - ведь ритуалы стоят на страже не только мира сверхъестественного, но и привычной действительности. Однако тем самым Михаил Иванович и Елена Павловна только укрепили решимость Майи отправиться на последнюю встречу с Киром; они слишком хорошо выучили свои роли, слишком поспешно и слаженно задавали вопросы и выдавали ответы, а держались скованно. Майя же была настолько взвинчена, что едва выносила это представление.
  - Скрыть... невозможно, - донеслось до нее, задумчивой и гревшей нахмуренный лоб над облачком пара от наливаемого в чашку кипятка.
   Она вздрогнула, но не от капли, упавшей ей на руку.
  - Что невозможно? - спросила она резко. - Скрыть это невозможно, поэтому остается только встретить, да? На что вы намекаете? Кир и тут все предусмотрел? Он велел вам подстегнуть меня этим приемом?
   Родители, озадаченные, молчали.
  - Мы лишь хотим сказать, дочка, - осторожно ей отвечал папа, - что вряд ли для Кира возможно...гм... переписать свои указания относительно передачи собственности и лишить тебя состояния. Его бумаги видели и дали им оценку самые опытные юристы. Я проконтролировал... нельзя будет скрыть такой факт...
  - Да, да, конечно, - рассеянно кивала Майя, вставая из-за стола. - Я пойду прогуляюсь.
   Родной дом неожиданно стал ей совсем уж тесен. К тому же, Майя решила проверить, точно ли все солкит закрыты, кроме тех единственных врат, о которых ей толковал Кир. Она по привычке натянула грязную чужую куртку с мохнатым капюшоном - мама грозилась, да не успела выкинуть - и вприпрыжку побежала через белый и тихий бор.
   Через бор к своему роднику, на дне которого лежало ее имя, составленное из заморских ракушек. Самый близкий ее ключ - он не замерзал даже в трескучий мороз, а сегодня было не так уж холодно. Еще издали зимой родник можно было приметить по темнеющей воде, журчанию, а иногда и по птицам, что слетались сюда попить.
   Но сегодня бор был особенно тих. Майя увидела лишь темное пятно - это оказался лед, который не успел скрыть выпавший снег. Очевидно, кто-то совсем недавно приходил к роднику, уже после снегопада, и заморозил ключ до появления Майи. Его громадные следы уходили в сторону обрыва. "Я поняла, - подумала Майя. - Ты оставляешь мне лишь тот солкит!"
   Она опустилась на колени у родника, окруженного фантастическим нагромаждением сосулек, склонила лицо едва ли не к самому льду, но разглядела лишь смутные очертания собственной тени. Мешали сосновые хвоинки, частицы земли, травинки и листья, вмерзие в толщину льда. Дыханием и ладонями Майя попыталась растопить лед хоть немного, но добилась лишь того, что руки ее намокли и окоченели. Она собралась уходить, когда подскользнулась на чем-то, что поначалу приняла за комок листьев или впавшего в спячку ежа.
   Это был плюшевый медведь. Ее медведь, который был с ней много лет назад на озере Уйлагыл. Вот где она его забыла!.. Почему же раньше не находила? Совсем разлохматился его плюш, покрылся инеем и сосульками, пуговичных глаз не было на месте - они давно оторвались и их унесли весенние ручьи.
   Майя оставила плюшевого медведя возле родника. Прислонила только к каменной кладке, устроила поудобнее. Велик был соблазн оглянуться, но Майя этого не сделала. Она знала, что запросто может узреть страшную картину; медведь поднимается на задние лапы, машет ей и ковыляет, торопясь следом... Майя даже ускорила шаги, растирая замерзшие кисти.
  - Медоедка, чур-чура! - шепчет она. - Не догонишь ты меня, добежала до крыльца!
   Остаток дня Майя посвятила неотложным, но приятным хлопотам. Сделала несколько важных звонков. Потом съездила в лучший салон красоты, где над ней колдовали не один час. Дома надела то самое ярко-красное платье и дополнила его драгоценным ожерельем и серьгами. Сама раскраснелась и, поглядывая на себя в зеркало, улыбалась этому румянцу, схожему с тем, что бывает от холода, но обжигает пуще солнца.
  - Совсем заморозили девку! - молвила она, поворачиваясь то сяк, то этак.
  - Куда собралась? - спросила мама, появляясь на пороге комнаты.
  - В театр.
  - На что идешь? Какой спектакль?
  - Ах, не все ли равно? - певуче протянула Майя. - Главное, я иду в театр.
   Подошел и папа.
  - Там подкатил огромный лимузин, - сообщил он. - Водитель говорит, что за тобой, Майя.
  - Да, это я заказала машину.
  - С кем идешь в театр? - спросила мама.
  - Увы, с кавалерами у меня нынче большая проблема, - вздохнула Майя. - Где они все?.. Один погиб, другой сошел с ума, третий...
   Она не договорила, повернулась от зеркала к родителям.
  - Ничего страшного, - сказала Майя. - Настоящий кавалер ждет меня в театре. Не очень учтиво, но зато ждет, верно?
   Не дождавшись ответа, она поцеловала родителей, накинула полушубок и побежала к машине. Правда, остановилась на полпути и посмотрела на растерянных маму и папу. Уголки ее губ дрогнули. Она словно видела их на том старом понтоне, где они, ее родители, впервые встретились, впервые остались наедине друг с другом.
  - Я люблю вас, - прошептала Майя, но в дом не вернулась.
   Она уже сбегала с крыльца.
   В салоне огромного лимузина Майя с облегчением откинулась на кожаный диван и спряталась за тонированными стеклами. Чуть освоившись, подумала, а не выпить ли чего-нибудь для храбрости, но удержалась. Вместо этого приоткрыла окно, когда дорога, спускавшаяся с Дальних Сосен, запетляла под линией фуникулера. Однажды там, вверху, сидела в вагончике Майя и думала, как ей избавиться от Кира. Сейчас все переменилось; для нее во встрече с ним спасение, а фуникулер не работает - провода обледенели и предостерегающе мерцают на опорах аварийные сигналы.
   На Театральной площади Майя почувствовала, что будто и не было минувших суток; она снова оказалась здесь в сумерках, одна, но на сей раз не пришлось мерзнуть и месить ногами мокрый снег - водитель подвез Майю как можно ближе к указанному месту. Изменилось и восприятие окружающей действительности - вчера Майя ни за что бы не заметила, что свет, окутывающий площадь, словно исходил от лампы, вроде настольной, которую накрыл снег, но она продолжает светить. Даже на черное небо ложился отблеск подснежного сияния.
   Придерживая края длинного платья, чтобы не испачкать о мокрые ступени, Майя начала подниматься к памятнику. Водитель предложил ей остановиться у парадного входа в театр, но она отказалась - она хотела прежде еще раз внимательно рассмотреть монумент. Он сразу же напомнил ей обитателей Галерей; своими гигантскими размерами и причудливыми очертаниями. Но то, что там было живой формой, здесь стало всего лишь изображением, монументальной композицией, украшавшей здание театра. И как могла Майя забыть об этой городской достопримечательности!
   Театр Усть-Ключа действительно был широко известен даже за пределами Сибири. Его создатели вознамерились обыграть своеобразно облик Большого театра в Москве - будто вывернули его наизнанку. Но если непременными атрибутами столичного театра являлась классическая колоннада и квадрига Аполлона над фронтоном, то в Усть-Ключе божественная колесница точно сорвалась с места и спустилась на землю, а колоннада потеряла линейную упорядоченность и взвихрилась безумными лентами, в тени которых была удобно назначать свидания, предвкушать или обсуждать новые постановки, пережидать непогоду и подкарауливать своих кумиров. Создавалось впечатление, что эти невероятные переплетенные колоннады появились после того, как Аполлон хлестнул коней и погнал их, промчался, вздыбив формы здания, и остановил разгоряченную четверку на верхней точке площади - даже широкие ступени лестницы, по которым только что поднялась Майя, расползлись, подбираясь к пирамидальным елям, потому как кони резко встали, упершись копытами - вот земля и сложилась далее гармошкой, и только потом люди облицовали неровности камнем.
   Майя смотрит на монумент.
   Кони еще разгорячены скачкой. Шеи их изогнуты. Мускулы напряжены. Полированный камень лоснится, словно живая плоть, покрытая потом. Гривы развеваются - густые длинные гривы, более схожие со звериной косматой шерстью. Колесница искусно украшена - то ли рисунками созвездий, то ли сибирским орнаментом, их и вправду легко перепутать. К колеснице приторочен лук со стрелами. Сам Феб правил неистовой квадригой левой рукой - на сгибе локтя покоится кифара. Правая рука указывает на небо. Свободные одежды взметнулись вокруг атлетической фигуры, отчего казалось, что у Аполлона выросли крылья или же он находится в центре бушующего пламени. Развевающиеся длинные волосы по косматости не уступают конским гривам. Лавровый венок чудом покоится на голове. На губах Мусагета застыла архаическая улыбка. Майя искала в чертах лица статуи знакомые черты Кира, но не находила их; лицо было стилизованным, совсем не походило на чей-то портрет.
   Это было лицо божества.
   Она медленно обходила гигантский монумент, чтобы, не торопясь, рассмотреть его с разных точек. Вся композиция очень эффектно освещалась снизу, резко выделяясь на фоне черного холодного неба. Подсветка выхватывала из темноты и падающие снежинки, как если бы звезды спустились на землю, повинуясь властному движению руки Аполлона. Обходя колесницу, Майя запрокинула голову, не отрывая взгляда от лика статуи. На секунду ей почудилось, что божество чуть повернулось, следя за ней - она вздрогнула, все падающие снежинки вдруг будто ускорились и впились ей в сердце...
   Но нет, это была игра. Игра света и тени, кристаллических граней снежинок, полированного камня, огней проезжающих машин и ее измученных наэлектризованных нервов. "Что же это такое? - думала Майя, завершая круг. - Ах, да! Нам об этом говорил профессор Каткарт на лекции... Колесница - это наше тело, ремни - жилы, ступицы - кости, масло для смазывания - кровь, покрывало - кожа, поводья - разум, кони - чувства, путь - предметы восприятия, бич - действие, грохот колесницы - речь, владелец же повозки - душа..."
   Она постояла здесь немного, пока снежинки, залетавшие под ее неплотно запахнутый полушубок и таявшие в декольте, не заставили поторопиться, да и времени до начала представления оставалось уже мало. Между прочим, Майя вовсе не лукавила, когда говорила родителям, что понятия не имеет, на какой спектакль идет. Билет ей нужен был лишь для того, чтобы пройти в здание театра. А что там дальше произойдет, оно ведь никоим образом не заявлено на афишах.
   В усть-ключевском театре ставили не только оперу или балет, но и драматические представления, даже самые новаторские и авангардные, а также здесь проходили концертные выступления, не обязательно относящиеся к классической музыкальной традиции. Славу театру принесло не только необычно спроектированное здание, но и удивительные технические приспособления, которые позволяли воплощать на сцене самые фантастические картины, разыгрывать самые сложные действия, так что потрясенные зрители напрочь забывали об условности происходящего. Несколько лет назад одну женщину увезли из театра на "скорой помощи"; какая-то валькирия, сотворенная лазерным проектором, оказалась слишком близко к зрительнице и, по словам несчастной, шепнула ей на ухо то, что знать никто не мог. Постановщики уверяли, что все это выдумки эксцентричной и, вероятно, не вполне психически здоровой дамы - призрачная валькирия вообще не умела говорить. Скандал тогда вылился в судебный процесс.
   Поэтому Майя не очень удивилась, заметив у входа полицейскую машину, своим включенными сигналами привлекавшую внимание публики, которая еще подтягивалась - люди с недоумением косились на эту сомнительную иллюминацию. "Действительно, странно, - подумала Майя. - Представление-то еще не началось, что же там у них приключилось?" А впрочем, все это не имеет значения. Скоро, очень скоро любые противоречия будут разрешены, проблемы улажены, она покончит, наконец, с давними недоразумениями. Кир ее выслушает и поймет, ответы будут получены. То, что произошло у Комнаты Завязанной Лыком, обернется из поражения во всего лишь прелюдию, веху на пути Майю в Галереи, куда идет она теперь не измученная, растрепанная, грязная, а царственно красивая, нарядная, умудренная.
   Она предполагала опоздать немного, чтобы к тому моменту, когда войдет в театр, большинство зрителей заняли свои места в зале - Майе того и надо было. Но несмотря на то, что до начала представления оставалось меньше минуты, публика по-прежнему толпилась в фойе. Зрители были взбудоражены, но совсем не так, когда люди не могут получить то, за что заплатили деньги. Наоборот, зрители были взбудоражены так, как будто представление уже началось.
   Это волнение Майе было только на руку. Сейчас она предпочитала оставаться незамеченной, а высокая новая прическа и макияж скрывали ее куда лучше любой маски. Тихо переходя от одной группы зрителей к другой, она внимательно слушала, что они обсуждают.
  - Говорят, она пряталась в складских помещениях... Ну там, где свалены всякие старые или сломанные декорации, негодный реквизит...
  - Чем же она питались все эти дни? Восковыми фруктами?
  - Наверное, таскала еду из буфета...
  - Чего ради? Зачем было тут прятаться?
  - Она же сумасшедшая!
  - Конечно, сумасшедшая... Слышали, что она выкинула? Пробралась в гримерную примадонны, надела ее сценическое платье, головной убор, наложила грим - что любопытно, сделала это правильно, словно и раньше этим занималась.
  - Я так думаю, что это какая-нибудь спятившая костюмерша или гримерша...
  - Нет, нет, скорее всего, певица, неудачливая соперница нашей примадонны! Сошла с ума на почве ревности к ее таланту и любви к театру, вот и решила поселиться здесь...
  - Мне рассказали, что она просто сидела перед зеркалом, напряженная, словно ожидая приглашения на сцену...
  - Сидела и все?
  - Да, но примадонна, заглянувшая в гримерную, почему-то сильно испугалась... Сказала, что было в той сумасшедшей что-то... очень жуткое....
  - Смотрите, смотрите! Ведут ее...
  Публика взволновалась еще ощутимее.
  И расступилась.
   Двое полицейских вели по образовавшемуся проходу Лиду Беляеву. Она на самом деле была изрядно накрашена - как для сцены, не для жизни. Убор из пышных перьев уже малость растрепался; одно перо упало, и от него мгновенно отшатнулись, словно оно было заразным. Перо ядовито-зеленого цвета - так, кажется, говорится?
   Лицо Лиды под слоем грима не выражало никаких эмоций. Только когда полицейские ненароком наступали на ее длинное платье, она дергалась, едва не падая, и приоткрывала рот, видимо, охая от неожиданности, но приглушенный гомон публики поглощал ее выдохи.
   Майя рванулась, было, к Лиде, но затем остановилась, а после и вовсе укрылась за мраморной колонной, и оттуда наблюдала за тем, как полицейские уводили ее лучшую подругу. Чем она могла помочь ей? Да и зачем вмешиваться? Ничего серьезного Лиде не грозит... И вообще, скоро все изменится.
  - Я все-таки выиграла, Лида, - прошептала Майя подруге вслед.
   А та будто расслышала. Уже возле дверей обернулась, и Майе, только что высунувшейся из-за колонны, чтобы проводить Лиду взглядом, пришлось укрыться снова.
   Едва полиция увела сумасшедшую, публика возобновила свое обсуждение произошедшего. О спектакле никто и не вспоминал, хотя начало его задерживалось уже на совсем непозволительный промежуток времени. Вероятно, примадонна по-прежнему не могла прийти в себя.
   Публика совсем не томилась ожиданием, Беспокойство проявляла лишь Майя. Она даже раз вслух произнесла:
  - Ах, ну когда же начнется?..
   Ее не поддержали, глянули только и продолжали беседовать и прогуливаться по фойе, точно готовы были находиться здесь вечно. Майю же нервировала не столько задержка представления, сколько публика. По изначально составленному плану Майя намеревалась проникнуть во внутрение помещения театра сразу же после того, как зрители пройдут в зал, и можно будет более или менее свободно передвигаться по зданию, где Майя надеялась разыскать последний открытый солкит. Но сейчас, после инцидента с Лидой, особенно тщательно охранялись именно служебные проходы, а вот зрительный зал... Он совсем не охранялся и проникнуть туда не составляло бы труда.
   Майя подошла к дверям зала - они не были заперты. "Возможно, легче всего пробраться через сцену и кулисы, - прикинула она. - Наверное, Кир хочет, чтобы этим путем я и шла..."
   И она вошла в зал.
   Пустой и огромный. Даже оркестр еще не собрался, хотя некие призрачные образы музыки, обрывочные и бессвязные, витали под куполом, как это нередко бывает в театре. Не исключено, что это просто звукооператор настраивал свой пульт - усть-ключевской театр славился эффектами не только визуальными. Но Майе не хотелось опускаться в сию минуту до приземленных объяснений.
   Даже если и не было тут призраков музыки, то иные тени, явившиеся из Галерей, заполнили все места в зрительном зале - Майя чувствовала это. Никто ее не окликнул, но зато проводили беззвучными аплодисментами, которые походили на токи прохладного воздуха, шевелившие темный занавес.
   Мурии, люди, духи, чудища - все они пришли сюда, чтобы поприветствовать Майю и проводить на ту сторону.
   Взойдя на сцену, Майя повернулась к залу. Она до того верила, что он полон неземными гостями, что готова была увидеть их воочию. Момент во всяком случае подходящий.
   Но зал был пуст. Тем не менее, она поклонилась на прощанье.
   Здесь, перед занавесом, дуновение прохладного воздуха ощущалось куда сильнее. Ноги Майи в изящных туфельках сразу же замерзли. Ясно, что дуло из-за занавеса, из глубин сцены.
   Майя осторожно взялась за края и посмотрела на то, что находилось за занавесом. Ей пришлось сощуриться - в глаза ударил яркий свет, а холод моментально пробрался от кончиков пальцев до самых корней волос. Она опустила края занавеса и подумала: "Там... и там зима. Странно, я что-то не припомню оперы, действие которой проходило бы зимой... А впрочем, нет, кажется, есть такая, и речь в ней вроде бы тоже шла о заблудившихся людях".
   Собравшись с духом, она миновала предел и очутилась на другой стороне.
  Посреди бескрайней снежной равнины под девственно чистым голубым небом.
   В усть-ключевском театре на самом деле могли творить чудеса с перспективой, но не до такой степени. Майя сделала лишь пару шагов, однако никакого занавеса за спиной у нее уже не было. Она ступала по настоящему плотному снегу. Над ней раскинулось настоящее сияющее небо. Но учитывая, что находилась она сейчас в Галереях - в чем Майя не сомневалась - вопрос о настоящем становился теперь совершенно излишним и бессмысленным.
   Ориентиров вокруг никаких.
   Только равнина. Ни одного дерева. Снег. Небо без облаков. Ослепляющая совершенная белизна.
   Идти было трудно вовсе не из-за снега, который смерзся и превратился в твердый устойчивый и сплошной пласт, а по причине нестерпимого сияния. Оно не позволяло Майе распрямиться, поднять голову и более внимательно осмотреть окрестности. Идти приходилось, лишь изредка проверяя путь, лежащий в пределах видимости чуть дальше собственного носа.
   Поэтому Майя не сразу заметила черную точку, появившуюся на горизонте, а когда увидела, то испытала неимоверное облегчение. "Теперь-то уж я не ослепну", - подумала она, вглядываясь через силу в отдаленную ту точку, которая по мере приближения все больше приобретала очертания человека, двигавшегося навстречу.
   Отдохновение для глаз. Толика надежды.
   Майя боялась, что обожжет-таки зрение о снег, а испугаться ей пришлось иного; еще секунду назад она шла к точке на горизонте, а потом вдруг за один только шаг Кир встал к ней вплотную и его дыхание коснулось ее лица. Он преодолел немало расстояние в мгновение ока, но ведь и она прошла изрядный путь, разве не так?
  - Я здесь, - сказала Майя.
  - Да, я вижу, - ответил Кир.
   Прочие свои имена - Кайгус, Нгамонди, Велес, Uel, Аполлон, Феб, Пайон - он сбросил с плеч, и они взмыли в сияющее небо, расторившись там, будто остервенелая стая.
   Сейчас стало понятно, почему Майя сразу заметила его в этой бескрайней снежной равнине. Кир был во всем черном; он, наверное, явился сюда, как и Майя, через театр, потому и был одет, словно на премьеру, и даже для рубашки не сделал исключения - она тоже черная.
  - Ты... - Майя подбирала слова с трудом, - ты специально вырядился так, в одно черное, чтобы мне легче было смотреть на тебя?
  - И потому тоже, - подтвердил он не вполне ясно.
   Они стояли очень близко друг к другу. Майя неожиданно вспомнила, как тяжело читать книгу под ярким солнцем. Здесь ощущения были схожи. Она порадовалась, что стоит к Киру вплотную и пока ничего не может прочесть в его глазах. Пока она только слушала его дыхание и его ответы.
  - Я здесь, я пришла, - повторила Майя. - Наконец... я решилась, я все поняла...
  - Нет, - перебил он ее, но не резко, а говоря медленно и внушительно.
  - Что? - спросила она, едва справляясь с тревожным сердцебиением. - Что "нет"? И почему "нет"?
  - Ты пока не все поняла, - ответил Кир и замолчал.
   О чем-то думая, он обошел вокруг нее. Снег поскрипывал под его ногами. Майя поворачивалась вслед за ним, спасаясь от безжалостного ледяного сияния.
  - Хорошо выглядишь! - бросила ему Майя, уязвленная подобным приемом, не менее прохладным, чем тот воздух, что обдувал ее обнаженные плечи и наполовину оголенную грудь.
  - У меня сегодня, можно сказать, праздник, - заговорил Кир. - Окончена большая работа. Я долго ждал этого дня. Хотя, знаешь, сегодня не только завершение давних моих трудов, но и начало других, новых...
  - Я тебе помогу. Пусть говорят, что у меня нет таланта, а все же кое-что я умею и знаю... Например, могу построить клепсидру, которая исправно работает и по сей день. Я лучше всех девочек играю в "классики". Умею выкладывать из ракушек свое имя на дне бьющего ключа. Я исследовала глубины Впадинки. Различаю оттенки разных сортов меда и посвящена в их тайны. Я не боюсь звездного неба, которое многих сводит с ума, и нахожу там не только Мицар, но и Алькор. Посреди шумной вечеринки, танцуя, люблю покружиться и с неподвижными деревьями из темного ночного леса, а в темном саду слышу, как дышат растения и чувствую прикосновения даже самого легкого и нежного лепестка, когда он падает и прилипает ко взмокшему лбу. В бассейне под березами я не дрожу, а наслаждаюсь музыкой из чащобы. Я могу переплетать горизонталь и вертикаль. И... Кир, я умею любить тебя...
   Он покивал, не выходя из глубокой задумчивости. Казалось, ему тоже трудно говорить, нелегко высказать сейчас то, что так долго и тщательно скрывал. Кир хмурился.
   Где-то вдалеке раздался приглушенный треск, и Майе впервые пришло на ум, что они, вероятно, стоят не посреди заснеженной равнины, а на поверхности скованного льдом озера. По небу над ними пронеслась с пронзительным затихающим криком птица, похожая на чайку. Единственное живое существо, которое Майя здесь встретила после Кира.
   Невольно она вскинулась, чтобы посмотреть на птицу и тогда, опустив взгляд, смогла посмотреть и на Кира. Он был такой же, что и всегда, но... Что-то противоестественное, тем не менее, Майя приметила, однако пока затруднялась сказать, что же смущало ее в облике Кира.
  - Ты уже сделала все, что должна, - донесся до нее его голос. - Все. Больше от тебя ничего не зависит.
   "Хорошо или плохо то, что он сказал?" - прикидывала Майя, но сосредоточиться у нее не получалось. Мешала та же некая аномалия, проглядывавшая в Кире.
   Вдруг Майя уловила ее.
  - Зрачки, твои зрачки, - прошептала она. - Так странно, вокруг белым-бело, аж глаза слепит, а у тебя зрачки расширены, будто ты в темноте...
  - Это от голода, - улыбнулся Кир.
  - Хочешь меня съесть? - слабо улыбнулась в ответ Майя.
  - Тебя? Нет. Думаю, вряд ли это возможно. Да и бессмысленно... Меня интересует другая лакомая добыча. Я к ней подбирюсь, я уже совсем-совсем близко, а моя добыча еще ни о чем не подозревает, чувствует себя в полной безопасности, что дает мне огромное преимущество... Только когда я окажусь за самыми их спинами и они обернутся, то поймут... Но будет поздно.
  - Они? Кто это они?
  - Ты разве не помнишь первую легенду? Я всегда охочусь на людей. Возможно, кто-то будет упорствовать. Отказываться верить. Прятаться, как дети, под одеялом. Убегать. Но рано или поздно все они окажутся в моем брюхе, разгрызенные моими клыками, переваренные, ставшие частью Галерей!
   Майя отшатнулась в испуге - с таким хищническим торжеством выкрикнул Кир свое обещание. Она содрогнулась внутренне.
  - Это либо неимоверное... безумие, - запинаясь, высказала Майя. - Либо невероятная жестокость...
  - Есть понятие "священного безумия", которое я бы противопоставил обыденной размеренности и успокоенности, - возразил Кир. - Ты сама совсем недавно сходила с ума при мысли, что жизнь твоя будет течь по привычному руслу, так что природа священного безумия должна быть тебе хороша знакома. Оно сходно с гневом, который ты чувствуешь, когда кто-то, например, начнет чавкать в то время, как ты читаешь стихи или смотришь прекрасную картину. Что же касается невероятной жестокости, то однажды я уже разъяснял тебе истинную причину некоторых моих поступков, которые ошибочно расцениваютсякак жестокость. Сейчас могу добавить лишь то, что снисходительным я не способен быть в принципе; критерий истины одинаков для всех. Ты видела, что северное крыло "Хонги" захламлено сверх меры, хотя я и стараюсь быть беспощадным, настоящим Губителем тех, кто заслуживает своей участи...
  - Ну при чем здесь северное крыло! - воскликнула Майя, вздохнула и продолжила: - Подумать только, все это говорит светозарный Аполлон, олицетворение солнечного доброго начала, воплощение мужской красоты, девичьих грез... В музеях я видела твои изображения, но там ты выглядишь по-другому...
  - Те образы всего лишь хури, идолы.
  - Илья тоже много знал об идолах, - помрачнела Майя.
  - Да, но повстречался-то он не с идолом. Со мной истинным, а не с отражением. Бедный Илья! Даже мне трудно представить его потрясение.
  - Истинный ты... Полина сказала мне, что лишь немногие видели твой настоящий облик и... после этого они изменились навсегда. Но Илья не изменился, а погиб. Что же случится со мной?
  - Ни то, ни другое. Я буду просто отвечать на твои вопросы, а ты потом уж решай, как тебе быть, Майя.
  - Звучит не очень страшно.
  - А ты чего ждала?
  - Боялась, а вдруг ты превратишься в огромное клыкастое чудовище со множеством щупалец, клешней и рогов! - Майя вроде говорила шутливо, но улыбалась при том натянуто.
   От Кира не укрылась ее нервозность. Усмехаясь, он намеренно помедлил, словно давая напуганной Майе время поверить, что он действительно может тотчас воплотить в реальность ее фантазию.
  - Я этого не сделаю по двум причинам, - ответил он, наконец. - Во первых, то страшилище, которое ты описала, вовсе не мой истинный облик, а во вторых, даже и захоти я предстать в столь неприглядном виде, мне было бы, прямо скажем, затруднительно с тобой общаться.
  - Спасибо. Я бы не вынесла, если бы наше объяснение снова было отложено по твоей милости. Когда-то мне приходилось по несколько часов просиживать в полной темноте и тишине, чтобы добиться свидания с тобой!
  - А-а, сеанс сенсорной депривации!.. Кстати, до сих пор не понимаю, зачем тебе понадобилась эта странная импровизация?
  - Как зачем?! - так и вскипела Майя. - Нужно было открыть солкит, установить связь между двумя мирами!
  - А тебе никогда не приходило в голову, что мои Галереи и та реальность, которая тебя окружает, вовсе не два разных мира?
   Нет, судя по ошеломленному молчанию Майи, ей это в голову не приходило.
  - С самого начала был лишь один мир и этот мир был мой! - продолжил Кир. - Неужели ты не замечала?.. Впрочем, для тебя вполне извинительно такая невнимательность, ведь ты родилась здесь, а многие, я уверен, сразу обратили внимание на некоторое... хм... своеобразие привычной тебе реальности, на ее даже сверхъестественность.
  - Ты что-то путаешь, - нахмурилась Майя. - Или меня хочешь запутать, опять завести в лес поглубже, чтобы и дороги обратно не найти! Но ты не собьешь меня с толку. Я ясно вижу различия между двумя мирами. В последние дни... дни возвращения, когда пришла зима, я поняла это лучше, чем когда-либо. Лучше и больнее. Даже родной дом, который я всегда любила, стал мне в тягость. Снова все будет так, как всегда!.. Ох, это и вправду сводит с ума!.. Снова, снова я буду идти через бор к своему роднику, но уже зная, что со дна его никто не посмотрит на меня. Потому что ключ повернулся и закрыл врата... Буду на лекциях записывать мифы, которые когда-то для меня были живы... День за днем... Покупать в супермаркете камышовый хлеб. Ездить с приятелями на Уйлагыл и Холой. Или же на уик-енд в модный паул, чтобы сходить за грибами и ягодами, следуя за указаниями карты. Нет, этого я больше не хочу! Кир, я не хочу возвращаться к той жизни, такой простой, незамысловатой, обыденной, никчемной!..
  - Не слишком уничижай ее, Майя. Поверь, для многих людей все это - паул с грибными картами, таежные курортные озера, камышовый хлеб - явления столь же нереальные, как и летающие по небу на своих бубнах шаманы, абрикосовый джем в цветках или древесне сучья, запряженные в сани. А повсеместное процветание и благополучие, окружающее тебя, и вовсе из области запредельной сверхъестественности! Пожалуй, только Оксана Сверкан, которая облизывала водопроводные краны, чувствовала, хотя и не могла бы объяснить, всю степень дикости присущего мне могущества!.. А Усть-Ключ, здешний край, так же дорог мне, как и царство Нертус, любое иное ответвление Галерей. Если бы ты могла вообразить, сколько раз мной овладевало искушение остаться жить здесь навсегда, где мне все подвластно, где каждый уголок я выстроил со старанием и любовью... Да, тут хорошо, очень хорошо и красиво. Земля, где течет молоко и мед. А кто дарует и то, и другое? Я - Саша Векслер бы подтврдил, Это мой мир!
  Кир замолчал, точно боролся с очередным соблазном.
  - Да, тут не о чем беспокоиться особенно и тревожиться, - заговорил он, будто сам с собой. - В "Хонге" я часто думал об этом, тогда искушение было особенно велико... Но беспощадным я должен быть и по отношению к себе, иначе нельзя! По сравнению с главной моей целью меркнут все чудеса Галерей; просто остается одно чудо, к которому я и стремился.
  - Что же это за великая цель? - спросила с замиранием сердца Майя.
  - Мне нужно соединить два мира и добраться до настоящих людей!
  - Но... теперь я совсем ничего не понимаю! Ты только что говорил о том, что, вроде бы, никакой разницы нет, что есть лишь один мир!
  - Похоже, ты уже сбита с толку, бедная Майя. И не вполне ясно уловила мою мысль. Да, та действительность, в которой существуешь ты и Галереи - это один мир.
  Кир сделал паузу.
  - Но это вовсе не значит, что твой, Майя, мир - единственный.
  - Есть и другой?
  - Да.
  - Где же он находится?
  - Очень близко.
  - Он тоже относится к Галереям?
  - Пока нет. Но скоро он соединится с ними.
  - Он такой же, как и наш?
  - Не совсем. И да, и нет. Я давно к нему приглядываюсь.
  - Зачем он тебе?
  - Нужен. Я должен проникнуть туда и захватить его! Собственно говоря, я почти сделал это. И во многом благодаря тебе.
  - Мне? Я-то здесь при чем?
  - Ты оказала мне неоценимую помощь. Конечно, все могло повернуться и по-другому, но... Буду с тобой откровенен, я в равной степени рассчитывал и на твою силу, и на твою слабость.
  - А я оказалась сильной или слабой?
  - Уже не важно.
  - Нет, важно! По крайней мере, для меня!
  - Ты была собой, Майя. И сильной, и слабой - такой, какой я тебя полюбил. Твоей слабости, бывало, умилялся, а силу старался крепить... Возможно, мне не надо было одаривать тебя таким богатством, но я лишь хотел устранить самые простые и ничтожные препятствия на нашем пути... Или я переусердствовал? Не знаю. Поначалу я не собирался прибегать к деньгам, думал обойтись без них - у меня вполне достаточно сил и помимо золота, как ты понимаешь. Но прежние неудачи заставили меня быть осторожнее и создать максимально благоприятные условия для осуществления моего плана. Раньше я много раз пытался достичь цели, не используя богатства, не поселяя возлюбленную ни в какой иной дворец, кроме тех, что встрчаются в Галереях...
  - Значит, они все-таки были? - тусклым голосом произнесла Майя.
  - Кто?
  - Другие твои возлюбленные.
  - Может быть, это всегда была одна и та же возлюбленная, - улыбнулся Кир и ласково коснулся ее щеки. - Ты.
   Но Майя не настроена была идти на мировую. Она твердо вознамерилась выяснить все до конца.
  - Имеешь в виду переселение душ? - спросила она насмешливо.
  - Нет, тут уместнее говорить о вечной цели, чем о единой душе. Хотя... - Кир покачал головой, удивленный собственным внезапным открытием. - Так странно... Знаешь, ведь никто и никогда не поверит, что Майей я тебя назвал совершенно случайно.
  - Ты назвал? А я думала, что родители...
  - Я тебе уже говорил - я твои родители!
  - Неужели? Но я помню, что ты говорил о себе и другое! Что ты тот, кто рассказывает истории! Вот и сейчас я, похоже, слушаю очередную сказку, байку, невидаль!
  - Не только тебе, Майя, я дал имя, но и всем остальным жителям Усть-Ключа и окружающего его мира. Кого-то пометил специально, чтобы закрепить свою власть над здешней реальностью. Вы, забавные в своем неведении, величаете, например, Власа Калашникова отцом-основателем Усть-Ключа, но в его имени есть мой оттиск. Ты обсуждала это с друзьями на университетской вечеринке... А возьми другого вашего патриарха, господина Свиридина! Моя печать оттиснута на его отчестве, чуть слабее, как и полагается при его возрасте и статусе; он же старше Калашникова и послабее того будет. Эти двое обладали большим влиянием в городе, служили полюсами напряжения, поставляя необходимую мне энергию. Воображая, что вершат судьбы прочих, они лишь ползали по ковру моей берлоги и вертели непонятные им игрушки, а я с трона наблюдал за ними!..
  - Если деньги так мало значат для тебя, зачем тогда ты дал мне богатство?
  - Боялся в очередной раз испытать разочарование, Майя. Думал, что все может повториться, что опять испытание не будет выдержано, что великая цель снова будет погребена под грудой второстепенных проблем и жалких человеческих слабостей! Надоело менять те груды на охапки черной и белой пушнины! Я решил не мелочиться и не рисковать, дать тебе все и устранить неблагоприятные факторы, но у некоторых те факторы въелись в душу, растворены в крови; ту кровь я бы выпил, те души я бы проглотил!
   Кир не говорил уже, а кричал, он был в исступлении. Зрачки его, казалось, начали засасывать окружающую белизну, и Майю вместе с ней; она смотрела на Кира с ужасом и даже уперлась кулачками ему в грудь, будто опасалась, что он и впрямь проглотит ее.
   Он заметил это, точас успокоился и, переведя дух, сказал:
  - Прости, что напугал тебя. Не бойся, я сердился на других, а ты действовала правильно, все исполнила верно.
  - Я не знаю, что сделала! - в отчаянье закричала Майя. - Я не понимаю и половины из того, что ты говоришь! У меня мысли путаются!
   Она была близка к истерике. Ее кожа горела, оставаясь бледной. Горела, несмотря на то, что вокруг лежал снег. Кир зачерпнул горсть и протянул Майе.
  - Возьми, приложи к вискам.
  - Зачем? - прошептала Майя. - Снег же ненастоящий... Это все декорации.. Это все сон...
   Кир отбросил слипшийся в его руке снежок. Глянул на пустую ладонь - там блестели капельки воды.
  - С тебя довольно снов? - спросил он. - Хочешь поговорить о реальности?
  - Мне нужна правда, - ответила Майя тихо.
  - А-а, все-таки она тебе нужна! - протянул Кир. - При нашей встрече на пороге Комнаты Завязанной Лыком я предлагал тебе даже больше, чем правду - я предлагал тебе истину! Но ты от нее отказалась.
  - Тогда отказалась, а сейчас прошу. И я готова отдать за нее свою душу!
  - Майя, ты совсем не запоминаешь то, что я тебе говорю! - с досадой произнес Кир. - Повторяю, я не заключаю сделок! И потом, твоя душа и так принадлежит мне!
  - Хм, почему-то я не удивлена, - пробормотала Майя. - И где же ты ее держишь? В той Комнате?
  - Нет. Вот здесь, - Кир указал на собственный лоб. Закрыл глаза и с наслаждением потер висок ладонью, на которой еще оставались капли.
   Майя вздрогнула, узнав жест.
  - Да, да, правильно, - подтвердил Кир. - Этот жест с капельками... Часто так делаю. Я подарил его тебе.
   Теперь она почувствовала истинное наступление холода, который начал подниматься по ее ногам. Снег таял в туфлях под пятками. Поземка, крадущаяся, словно змея, всколыхнула ярко-красное платье.
  - Почему ты дрожишь? - полюбопытствовал Кир.
  - Мне холодно, я замерзла...
  - Но ведь снег вокруг ненастоящий.
  - Все равно мне холодно.
   Майя говорила правду, она действительно здесь мерзла. Однако не только снег, настоящий или мнимый, был тому причиной. Куда более ледяного блеска равнины, воды в туфлях и инея на коленях, ее повергали в дрожь откровения Кира. Она догадывалась, что услышала далеко не последние из них. Вместо того, чтобы сблизить ее с Киром, его ответы лишь отдаляли. Превозмогая страх, она заключила его лицо в свои ладони. А как еще она могла согреться? Только возле Феба-сияющего.
  - Вот здесь, да? - спросила она. - Здесь бьется моя душа, словно маленькая птичка?.. Хорошо, пусть остается там, но зачем же тебе еще другие?
  - Я должен соединить Галереи с реальностью.
  - А разве наш мир не реальность?
  - Для тебя - да.
  - А для тебя?
  - Иногда мне требовалось значительное усилие, чтобы войти в этот мир. Усилие не меньшее, чем то, какое я приложил, когда разрывал бревна сомья, дабы легенда стала правдой. Невероятное чувство... Оно зовется вдохновением, Майя, и помогает мне приходить в твой мир, а также, я надеюсь, поможет мне захватить следующий. Иногда мне по несколько дней не удавалось проникнуть к вам...
  - Да, я ощущала это! - воскликнула Майя. - В те дни со мной явно творилось что-то неладное; была сама не своя, ничто меня не радовало, была какая-то пустота во мне и окружающем мире.
  - Спасибо тебе, милая моя Майя, на добром слове, но, если откровенно, сомневаюсь, что такое было бы возможно.
  - Почему?
  - Ты не можешь ощущать мое отсутствие. Ни ты, ни кто-либо другой. Есть я - существуете вы, нет меня с вами - и вы замираете, прекращаете существовать. Я оживляю вас, мне ведомы все ваши чувства, желания, мысли и страхи, все подробности ваших жизней лежат передо мной, доступные мгновенному обзору; и прошлое, и настоящее, и будущее - вообще-то, для меня нет этих понятий, вот почему я могу прорекать и предсказывать с точностью, что и не снились всем волхвам и пифиям. Хотя, признаться, были случаи, когда вы удивляли меня, несмотря на мой дар провидца, и я шел вам навстречу, меняя задуманный порядок событий.
  - Но иногда ты сам вмешивался в нормальный ход событий и менял все по-своему! - резко заметила Майя.
  - Это было столько раз... - молвил Кир. - Какой именно случай тебя так рассердил?
  - Только один; когда в "Хонге" ты разрушил наше счастье и спровоцировал полицейскую облаву! Что, думал, я не знаю?
  - Я создал ваш мир, Майя, а логика создателя не всегда, далеко не всегда, доступна пониманию обитателей созданного им мира. Но я всегда заботился о вас и не собираюсь оставить без заботы даже сейчас, когда прощаюсь с Усть-Ключом. Я подарю вам бесконечную и удивительную жизнь - всем, включая и тех, кто уже погиб. Это, кстати, будет очередной мой ответ на твои упреки в жестокости.
  - За что же нам такая милость?
  - В благодарность за то, что участвовали в самой великой моей охоте и помогли настигнуть добычу. Я долго гонялся за ней - по горизонтали и вертикали. Сначала думал обойтись лишь горизонталью, но не удалось... Хорошо, что обошлось несколькими самовозгораниями людей... Тогда я задействовал вертикаль, я полез вверх по Древу Мира...
  - "Под небом вы, деревья, зеленеете, - шептала Майя. - Лев спал с вами, леопард спал с вами, медведь же взбирался на вас..."
  - Верно. Я стремился к кроне Arbor mundi. Тебе говорили, на что похожа крона Древа, не так ли?
  - Да, это лабиринт.
  - Но и у лабиринта есть схема, и ты ее видела.
  - В северном крыле... - вспоминает Майя. - Там я ее нашла. Но в первую секунду я решила, что это не лабиринт, а...
  - Кроссворд.
  - Да.
  - Крона дерева похожа на некий дикий и живой кроссворд, если смотреть на нее с высоты. Я использовал схему кроссворда, чтобы завладеть вашей сосредоточенностью. Так мудрецы, концентрируя взгляд на мандалах и янтрах, переносятся в иные пространства, и не случайно, наверное, кроссворд отчасти сходен по структуре с этими древними сакральными диграммами. Полина уловила свзяь между ними еще в Аркаиме. Но я сразу же понял, что не смогу добиться от стольких разных людей равной и полноценной сосредоточенности посредством одной лишь диаграммы. Идея кроссворда оказалась более подходящей, чтобы завладеть реальным миром..
   Я пометил Галереи цифрами, но их мнимая упорядоченность служила совсем другим целям. Вместо того, чтобы помочь людям ориентироваться, схема уводила их все глубже в чащу, в мой лес, пространство и время Галерей, за пределы знакомой и привычной действительности. Человек надеется, что жизнь его будет подобна горизонтальной линии, но нет. Нет, ибо Галереи есть горзионталь, вертикаль и их пересечение. Люди старались разобраться в переплетении тропинок, ходов и цифр, ходили взад и вперед, бросались из стороны в сторону, а в результате все вы шли ко мне! Поиски ответа превращались в поиски выхода, и для меня их пересечение с Галереями становилось лишь вопросом времени.
   Потому я и говорил в самом начале, что остается вам одно - встретить меня. Процесс уже необратим. Два мира начали взаимодействовать и проникать друг в друга, едва отворилась первая Галерея и впустила тех, кто держал в руках схему лабиринта, опрометчиво полагая себя в полной безопасности. А затем они просто оказывались внутри, так как верили в реальность моих Галерей. Не важна степень веры и ее смысл, важна перестройка сознания. Едва они допускали реальность Усть-Ключа и его обитателей - привыкали к их именам, следили за их переживаниями, задумывались над их судьбами - как тоже открывали врата. Со своей стороны. И я входил к ним.
   Это становилось реальностью.
   Я долго шел к цели. Добыча ускользала от меня. Люди так недоверчивы, осторожны и ленивы; сидят по домам, своим тесным чумам, и боятся выходить в лес. Но я все-таки туда их выманил! С помощью страха и красоты. Мне помогла книга. Ведь лес и книга взаимосвязаны - в страницах живут деревья. И наоборот, лес есть вместилище душ еще нерожденных книг. Все получилось в итоге исключительно ловко. Трех сестер завлекала в тайгу Хосядам - Смерть. Мне же пришлось обратиться к Любви. И рядом были многие другие красавицы и чудовища. Иные красавицы были из того реального мира, которого ты не знаешь - сами того, не подозревая, они несут на себе печать Галерей, мой укус, они живут и там, и здесь.
   Сейчас все, кто заблудились в моих Галереях, собрались здесь. Посмотри, Майя, сколько их! Пришли уже и придут еще. Тысячи и миллионы. Самых разных возрастов, рас и национальностей. Мужчины, женщины, дети, подростки, старики...
  - Я никого не вижу, - говорит Майя.
  - Они пока снаружи. Но они не подозревают, что и я теперь снаружи. Совсем рядом с ними. Близко, очень, очень, очень близко!
  - Они боятся?
  - Кто как. Да, есть те, кто просто в ужасе. Но есть и те, кто даже в восхищении, а иные все еще не понимают, что происходит, догадываются только, что творится нечто странное, невозможное!..
  - Опиши мне хотя бы одного такого человека - чем он сейчас занят?
  - Читает книгу.
  - И меняется?
  - Они все изменились, потому что видят мой настоящий облик.
  Буквы пляшут перед их глазами, стоит лишь им осознать, что Кайгус проник в их мир, рассказывая им эту длинную историю. И они все помогали мне сделать это.
  - Но я по-прежнему никого не вижу. Сплошная белизна!
  - Это просто заканчивается страница. Дальше - реальность. Люди с нами. Я схватил вас. Миры соединились. Галереи оживают. Смотри, вот уже
  
  
  
   ПОЯВЛЯЮТСЯ ОТВЕТЫ
  
  
  
  
  
  
   ПРИЛОЖЕНИЕ
  
   ТЕТРАДЬ САШИ ВЕКСЛЕРА
  
  * С достаточной уверенностью можно заключить, что у Кайгуса в подчинении имеются:
  1.) Мурия-Птица
  2.) Мурия-Охотница
  3.) Мурия-Конь (Всадник-?)
  4.) Мурия-Русалка
  5.) Мурия Ырка
  6.) Мурия хури Мис-Хум
  7.) Мурия Ите (Ича)
   Относительно чудовищ, имеющих имена собственные, спорить было не о чем, оставалось лишь принять их неожиданное вторжение в реальность, как данность. Удивительно только то, что факты о том, что Ырка - это Ырка, а Мис-Хум прибыл из святилища Хошлог, подтверждали не только местные жители, но и полицейские, хотя почти все из них доселе абсолютно незнакомы были ни с сибирскими, ни с уральскими или даже славянскими верованиями.
   Но не все так просто. Взять, например, Мис-Хума. Этот мурия вполне мог оказаться мурией Љ3, потому что ханты и манси верят в него в образе "Небесного всадника", который выслушивает просьбы шаманов - те рядом с чумами ставят для копыт его коня металлические тарелочки с рисунком солнца. Многие ученые видят тут аналогию с персидским Сиярвашем. Древнейшее изображение "Всадника" найдено в святилище Вагай около Тобольска - изображение выполнено в явно иранском стиле. Да и священные блюдца доставлялись в Сибирь из Ирана. Опять Персия с ее культом Великого Зверя! Но и Греция тоже, так как в Вагае нашли также изображения богини охоты Артемиды.
  - У южных славян бытовали предания о Верховом всаднике, - пояснил мне профессор Каткарт, к которому пришлось обратиться за консультацией. - Говорят, он "скачет по дорогам, когда еще никого нет или когда уже никого нет", он не добрый или злой, но может донести до вас весть, которую лучше не знать.
   "Может, это намек мне - не доискиваться до сути?" - подумал я, нервно усмехаясь, пожалуй, чересчур подозрительно глядя на профессора. Но тот бесстрастно продолжал, будто был на лекции:
  - Это память народа о внезапных нападениях кочевников, когда в селение или город врывался верховой и сообщал о нападении...
   "И древние иранцы, арии, были кочевниками, - продолжил я логическую цепочку. - Кочевали по нашей степной полосе. Аркаим, Синташта - их города, я был там, нам рассказывали..."
  - С кочевниками связана и южнославянская легенда о Дальних Пастухах, - увлекся Каткарт. - Они появляются на заре, бредут в облаках вдоль горизонта со своими стадами, зовут идти за собой, но делать этого нельзя, уйдешь в иные миры...
   Итак, очевидно, что мурии не есть строго определенные типы, классификация условна, она лишь обозначает их возможные перевоплощения.
   Очередное тому доказательство - распространенные по всей Европе сказки о водных лошадках (келпи, шупилти, кабилл-ушти, эх-ушки, аванки). Эти существа выскакивают из воды, завлекают на свои спины седоков, а потом бросаются в воду и топят неосторожных. Иногда лошадка-келпи может явиться в виде девушки со всколоченными, в ракушках, волосами. Значит, Мурия-Конь или Мурия-Мис-Хум отсылает нас и к водной стихии, к Мурии-Русалке, которую видели рабочие, что ремонтировали университетский аквапарк... Меня бьет сладкий озноб, когда я думаю о плывущей по подземной реке прекрасной ундине. Она лошадка, водная лошадка, на которую я мечтаю вскочить - пусть утащит в воду!
  Склонность Кайгусовых мурий к оборотничеству, подсказанная и поощряемая натурой их хозяина (Beowulf/Ulfbiorn), особенно показательна на следующем примере - Мурии-Охотнице. На память сразу приходят лесные девы Миснэ, феи-воительницы. Примечательно их сходство с уже почитавшейся в сибирском Вагае Артемидой, ведь ее имя можно перевести с греческого как "Медвежья богиня" (sic!), "Владычица", "Убийца". Окруженная нимфами, в лесах она охотится, вооружена луком со стрелами, ее окружает свора собак. Она покровительствует природе, животному и растительному миру, у нее вспыльчивый и агрессивный характер. В Тавриде ей приносили человеческие жертвы. Древнейшая архаическая Артемида - это вообще медведица! В Аттике жрицы Артемиды-Бравронии надевали медвежьи шкуры во время священных танцев. А жриц богини называли "медуницами". Святилища Артемиды обычно находились у источников вод и болот (Ага, опять вода!), отсюда ее прозвище Лимнатос - "Болотная". В знаменитом Эфесском храме, одном из семи чудес света, почиталась статуя Артемиды Многогрудой - явно эротический образ и символ плодородия. Ее величали еще "Кедровой", "Навораживающей добрые плоды". Но при том она девственница, защитница целомудрия, владычица амазонок. За нарушения своих правил и запретов Артемида жестоко мстит. Аполлодор сообщает, что именно она убила нимфу Каллисто, впоследствии превращенную в созвездие Большой Медведицы.
  Очевидно, что Мурия Љ2, Охотница, едва ли не центральный, связующий тип. Так как есть и ночная Артемида - повелительница кошмаров Геката, которая охотится среди могил, в ее свите призраки и демоны.
   А люди?
   Уже понятно, что помимо мурий древних, сохраняющих свой чудовищный облик и имя, встречаются мурии, вышедшие, так сказать, из людского племени, это люди, плененные и очарованные могуществом Кайгуса, оказавшиеся в Галереях. Задача - обнаружить и разоблачить этих людей, а может и вернуть их в обычную жизнь. Трудность заключается в том, что новые мурии хорошо маскируются и прячутся. Легко догадаться, что Полина Приймак - мурия, но какая именно? Охотница дневная? Ночная? Римляне знали Артемиду под именем Диана (Селена, то есть Луна), которую звали также Тривией - "Богиней трех дорог": на небе, земле и под землей. Последняя зацепка выводит нас к Мурии-Птице - в первой истории о Кайгусе она выступает в роли ложного проводника (Хосядам), она заманивает девушек к Кайгусу, а в эвенкской космогонии именно Птица переносит девушек в иные миры.
   Таким образом, мы убеждаемся, что типы мурий взаимопроницаемы. Точнее будет сказать, что в подчинении у Кайгуса действует некая гигантская единая Мурия, симбиоз древних призраков, чудищ, архетипов, тибетских тульп, фрагментов коллективного бессознательного, теней, суеверий, поддерживаемых энергетикой мойе, големов, управляемых полтергейстов, но также и вполне обыкновенных реальных людей.
   Кто же они, эти люди?
   Полина Приймак - это, скорее всего, Птица, ключ к ее загадке - таинственные слова: "Вы все ткачи, одна я рыболов!" Первая невеста Кайгуса, холодная неприступная красавица Диана Комлева - вот ее смело можно разоблачить, как Мурию-Охотницу. Имя Дианы достаточно прозрачное. Здесь важно другое - открытие, что похищаемые люди не всегда жертвы, но иногда получают возможность перевоплотиться в мурий. Интересно, что почти все они женского пола, недаром западные мистики видели в медведе персонифицированную похоть (О, провидец Гийом де Палерно!) А Железная Шерсть из бунинских записей?
   Похоть, черт возьми!..
   И снова Майя Киверник наносит мне удар в самое сердце!... Меня мучает ревность, я хотел бы думать, что она жертва, но что предпочтительнее на самом деле? Оправдывать ее, почитая за пленницу, которую надо спасти, или признать, что она может обернуться мурией? Разумеется, логичнее бы воспринять ее жертвой, но цена - видение униженной, подвластной медвежьей похоти Майи - слишком велика! Может быть, Майя - это Мурия-Конь? В доме Киверников, кстати, повсюду можно встретить конские подковы на стенах. Подковы, повторяющие латинскую букву "U", победный знак широкой медвежьей лапы, переиначенная "виктория". Вскоре, когда разгорится новая схватка, вездесущие мурии, наверное, будут оставлять этот знак на стенах.
   Майя Шупилти - вот новое имя моей возлюбленной!
   Она водная строптивая лошадка. Потому что жестоко мучила меня, спускаясь в карьер Впадинка и увлекала туда же, звала, утопила бы, если бы я осмелился последовать за ней. Неужели она и Мурия-Русалка?
  Пусть!..
  
  * * * * Надо сверить ряд восточных источников... Вот хроника 1263 года "Chengwu xin zhenglu" (Отчет о военных походах святого императора-воина) - переложение на китайский язык летописи потомков Чингисхана "Altan Debter" (Книга Золотой династи), утерянной еще в Средневековье. В списке монгольских князей, принявших участие в Западном походе, есть весьма загадочная личность - некий Молчаливый Нойон (князь), который прибыл со своим отрядом из таежных краев. Чтобы полностью восстановить рассказ о нем, пришлось изучить также другие источники - персидскую редакцию 1303 года "Djami at-Tawarikh" (Сборник летописей) Рашид-ад-Дина и "Mongol-un Ni`uca Tobci`an" (Сокровенное сказание о монголах) от 1240 года. Полные переводы только что получены по почте - спасибо незримым товарищам по сети, фанатам исторических загадок!
   Оказывается, отряд Молчаливого Нойона был послан наместиником Чингисхана в Сибири ханом Джучи-Казаром в помощь корпусу Субудая и Джебэ, который пробивался с боями к границе Руси. Известно, что Молчаливый Нойон явился с низовьев реки Улуг-Хем, то есть с Енисея. Вместе с Нойоном прибыли несколько сотен подчиненных ему воинов, таких же неразговорчивых, как и их предводитель. Больше всего монголов поражало вооружение и доспехи сибирских пришельцев. Доспехи закрывли тело по горло и руки по локоть, а сделаны были из рыбьего клея, так что "все тело у них твердым и блестящим, вроде ногтей, было покрыто". Нойон, кроме того, носил кольчужную маску, полностью скрывавшую его лицо. Поверх доспехов воины нередко накидывали шубы, такие косматые, что удары врагов скользили по меху, не причиняя вреда. Вооружение имели сработанные из болотных руд, метко стреляли из лука и ловко орудовали необычным для всадников оружием - секирами. Щиты воинов украшала латинская буква U, которую невежественные кочевники, более знакомые с лошадьми, чем с алфавитом, именовали "подковой".
   Поражал обычай таежных пришельцев срезать с погибших врагов волосы и украшать сей жуткой бахромой своих коней. Сразу вспоминается этнограф Чернецов, изучавший обчаи манси - он писал, что сибирские народы (да и многие другие) верят в связь волос с душой человека. Считалось, что с волосами воин теряет свою мужскую силу. Селькупы у рабов, например, намеренно срезали волосы - это называлось "кочкуп".
   Несмотря на столь мрачные обычаи, знамя у отряда Нойона было жизнеутверждающим - солнце с пылающими лучами.
   В мае 1223 года отряд Молчаливого присоеднился к корпусу Субудая и Джебэ и принял участие в битве при Калке. Летописи говорят, что в составе русской армии было немало известных богатырей - Добрыня Золотой Пояс, Алеша Попович. Сейчас известно, что они были реальными людьми. И именно ради поединка с богатырями прибыл сюда Молчаливый Нойон. Сразу после начала битвы он со своим отрядом бросился к богатырской дружине - цвету древнерусского рыцарства. Молчаливый собственноручно сразил всех богатырей и остриг их волосы.
   Позднее, когда монгольский корпус шел через Волжскую Булгарию на соединение с Чингисханом, отряд Нойона внезапно повернул в сторону Сибири. Это было открытое неповиновение приказу. Между корпусом и отрядом таежных пришельцев произошел ожесточенный бой. Смятение монголов было таким значительным, что волжские булгары - прекрасные торговцы, но никудышные воины - воспользовались ситуацией и нанесли поражение монгольскому корпусу. После этого упоминаний о Молчаливом Нойоне нет - очевидно, что он увел отряд обратно в тайгу.
   "Понятно, что под маской Нойона скрывался Кайгус, а его отряд составляли мурии - пишет Саша письмо Майе. - Вопрос в том, зачем он выбрался из тайги и отправился на далекую войну? Я уверен, что с самого начала его целью было померяться силами с былинными богатырями. В нем заговорила ревность к другим легендарным персонажам. Ты говорила, что у Кайгуса своеобразное восприятие времени - для него существует лишь настоящее. Алеша Попович в 1223 году был просто воином, прославленным своими подвигами, но Кайгус видел в нем сказочного героя, которым тот станет через 600-700 лет. Будущее, как и прошлое, для чудовища Uel - неделимое настоящее время. Где миф и реальность просто соседние элементы.
   Так и вижу его на поле боя: он любуется своим окровавленным мечом с налипшими волосами, затем вытирает его о косматую шубу, подзывает верных мурий и говорит: "Дело сделано!" Он забрал себе не только волосы, но и души, силу иных мифических героев. Лишенный когда-то плоти, он решил собрать себе новое ужасное тело, поэтому обличий у него множество, а истинный лик один. Но какой же? Трудно сказать. Он умеет заметать следы.
   Интересно, что в Гражданскую войну, когда местное наше население страдало и от красных, и от белых, находились лже-проводники, которые намеренно уводили бесчинствующие войска на территорию Кайгуса. Многие пропадали бесследно, некоторые позднее возвращались, но среди вернувшихся были представители обеих сторон, вместе переносившие тяготы пути. Из леса кое-какие белые возвращались красными, и наоборот. Похоже, Кайгус путал не только следы, но и мысли.
   Майя, это странно, однако я готов поклясться, что он хочет, чтобы я узнал, кто он такой. Любая маска утомляет... Ты знаешь, я прошел обряд посвящения в змееборцы, тоже захотел стать героем. Надеюсь, Кайгус не убьет меня, я ведь не былинный богатырь. По крайней мере, сейчас. Не представляю, что будет потом - а вдруг я поднимусь до уровня мифа? Если Кайгус убьет меня, значит, я - уже миф, а если нет, я - не герой. Что же для меня предпочтительнее, Майя? Посоветуй...
  
  * * * * * Я понял, что гонялся за призраками. Не удивительно, что я не увидел мать Кира. Мне следует сосредоточить свои усилия на том направлении, где прежде я добился успеха. "Ищи в языках и именах", - сказал Кайгус на сеансе сенсорной депривации, но говорил он это не Майе, а мне.
   Самое интересное, что первую, чисто интуитивную подсказку я получил, размышляя над рядом ключевых понятий: "фарн, свет, телец, слава, солнце". Понятия ключевые, но, как видите, довольно туманные и будто бы совершенно не связанные между собой. Майя так и сказала: "Что за бред?", когда я перечислил ей опорные слова. Но я Майю не виню - голова у нее занята другим. К сожалению, сердце тоже.
   Я заглянул в самую глубину мрачной Кайгусовой берлоги и разглядел там кодовое имя чудовища. Похвальное достижение, однако, подобно Генриху Шлиману, который верил в реальное существование легендарной Трои, но копал слишком рьяно, я переусердствовал, нырнул глубже, чем следовало. Понял, что отсутствует некое промежуточное звено, важная составляющая цепочки, тянущийся из глубины веков. Должен быть мостик от первобытного существа Uel и косматого Велеса к современному молодому человеку по имени Кир Торев.
   Майя предположила, а мать Кира подтвердила, что Uel действует в самых разных уголках земного шара. Кайгус - его сибирская проекция, а поединок со змееборцем - исходная точка координат, теперь надо обнаружить иной, доселе неизвестный его образ, но при этом знакомый всему миру и объединяющий прочие лики его, имена и атрибуты. Образ, знакомый каждому - это облегчало задачу, но и призывало к осторожности.
   Перво-наперво я, конечно, постарался выяснить, о чем же говорила Торева, младшая сестра. Когда искал книги, вспомнил, что ее зовут Мария. Как же я мог забыть! Эта Машенька нашей старой доброй сказки - она ведь говорила о Софии, Премудрости Божией, по-еврейски hoche(e)mah. Объяснить, что это такое трудно - почти так же трудно, как растолковать, что такое фарн. Я попытаюсь. София (или Каритас, Сапиентия) - это олицетворенная Премудрость Божия, Вечная Женственность, вдохновлявшая художников и философов Серебряного века. Из-за особенностей греческого и еврейского языка Премудрость наделена женскими чертами. В Притчах Соломоновых она описывается как творец, демиург, художница, созидающая мир и охраняющая его от хаоса: "Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лику бездны, Когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, Когда давал морю устав, чтобы волны не переступали пределов его, когда полагал основания земли; Тогда я была при Нем художницею, и была радостию всякий день, веселясь перед лицем Его во все время, Веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими".
   Хильдегард из Бингена была монахиней, которая в 1098 году пережила несколько мистических видений, открывших ей идею Каритас и теофании - Премудрости Божией и Божественной Красоты в видимой форме. Но детально концепция Софии разработана византийскими теологами, после они перенесли ее на Русь; митрополит Илларион описывает крещение Руси как приход Премудрости Божией, а три главные русские церкви XI века, в Киеве, Новгороде и Полоцке, были посвящены именно Софии. Художники Серебряного века, Кайгусова времени, молились на Вечную Женственность, верили, что Искусность и Премудрость могут переплести действительность и фантазию. Видный философ того времени Даниил Андреев писал о возможности реального существования литературных персонажей.
   С атрибутами Софии-художницы перекликается понятие фарна - "славы, блеска, солнца", божественного огня, весьма похожего на вдохновение. Чего более всего жаждут творцы-демиурги? Вдохновения и славы, конечно! Не забывайте также, что фарн изображается в виде тельца. Мы еще к этому вернемся и сложим все элементы воедино, создадим целостную картину - нашу мандалу.
   Мы увидим, наконец, за деревьями лес.
   Идем дальше, в самую чащу. Я говорю о небесной чаще - кеты же верят, что наверху тоже тайга, а звезды - корни небесных деревьев. Там медведь Манги гонится за космическим лосем Хэглэн, а следы лыж медведя-охотника - Млечный путь. Об этом мне рассказала Лариса Храмова. Она же сообщила, что Манги - это созвездие Волопаса, его центральная звезда называется Арктур. Опять мы приблизились к хранителю потусторонних пастбищ и стад. Я и не подозревал, что уже давно знаю его сокрытое до поры имя, его следующее обличье. Когда я всматривался в рельефный лик Кира, я угадал, кто передо мной, даже назвал его, но ничего не понял. Только сейчас, сопоставив несколько понятий - София-демиург, искусство, фарн, Волопас - я узрел истину.
   И вот еще одна подсказка. Ее мне подкинули Кайгусовы мурии. Я совершенно верно определил, что в моей классификации мурий главной является Охотница, через которую идет соприкосновение с остальными типами. Охотница - ключ к самому Кайгусу, что вполне естественно, так как и Манги - Охотник. У его помощницы есть имя, под которым она известна в истории - это древнегреческая богиня природы и охоты Артемида, ее имя переводится как "медвежья богиня", "владычица", "убийца". Ее постоянно сопровождает свора собак, она метко стреляет из лука. Жрицы Артемиды (медуницы, то есть пчелы) надевали для исполнения священных танцев медвежьи шкуры. Святилища богини распологались у водных источников и болот. Если к тому же добавить, что римляне называли ее Дианой и Селеной (луной), то надобность в дальнейших разъяснениях отпадает сама собой. Кстати, древнейшую в Греции статую Артемиды привезли с берегов Боспора Таврического - если предположить, что статую везли из Сибири, то кратчайший путь пролегает через Боспор (Крым).
   У Артемиды был брат, с которым она не расставалась.
   Это Аполлон.
   Да, тот самый. Казалось бы, что у него общего с мрачным чудовищным божеством таежных народов? Однако чем больше я узнавал об Аполлоне, тем более убеждался, что он и Кайгус, он и Велес, он и Uel, он и Кир Торев, наконец - это одно и то же существо. Я ведь смотрел ему прямо в лицо, когда сравнивал рельефное изображение Кира и статуи Аполлона Тенейского и Аполлона из Вей. Те древние мастера, оказывается, тоже видели Кира. Наверное, примерно в таких же грезах, что и несчастный Варков, но, в отличие от него, смогли запечатлеть улыбку Кайгуса. Хотя сейчас я думаю, что Варков стремился воплотить в камне скорее улыбку Софии.
   Лишь на самый неискушенный взгляд может показаться, что Аполлон - божество светлое и доброе. Века художественной традиции превратили его в обычный символ искусства и образец мужской красоты, а между тем его имя в переводе с древнегреческого значит "Губитель" (от глагода аполлуни - "губить"). Он соединял в себе множество качеств, зачастую противоречивых - был, подобно Кайгусу, хтоническим божеством. Он родился на острове Делос ("явление") - название острова заставляет нас вспомнить концепцию Софии и странные навязчивые идеи мистиков Серебряного века. Он стреловержец, но его стрелы иногда разят людей без всякого повода. Лук вообще его любимое оружие. Эпитет Аполлона - Феб ("Блистающий") - указывает на то, что он был и солнечным божеством, поэтому солнечные лучи, то исцеляющие, а то и губительные, уподоблялись сверкающим Аполлоновым стрелам. Кроме того, пылающее жаркое солнце очень похоже на голову со всколоченными волосами, поэты так и говорят: "косматое солнце". Гомер в "Илиаде" называет Аполлона "длиннокудрым", "не стригущим власов". Так ведь и Велес был косматым, чьи волосы отливали блеском! Появление Феба на Олимпе внушает остальным богам ужас, для них он долгое время остается чужаком, явившимся в Грецию неизвестно откуда. Все современные ученые согласны с тем, что Аполлон - бог не греческий, а пришелец.
   Он прорицатель и пророк, оракул. В городе Дельфы находился известный на весь древний мир храм Аполлона, построенный над трещиной в земле, откуда исходили одурманивающие испарения. Первыми трещину обнаружили козы - пастухи заметили, что животные, надышавшись испарениями, ведут себя необычно. После алтари Аполлона часто украшали рогами коз и прочего скота - важный момент! В храме Дельф жрица-пифия под воздействием паров выкрикивала предсказания, которые влияли на политику тогдашних государств. Можно сказать, что именно тогда Кайгус-Аполлон почти напрямую правил миром - он сам в этом признавался военным в Красноярске-Х. Греки считали, что там же, в Дельфах, находился Омфалос - Центр мира, в виде камня, обвитого змеями. Позднее таким же камням поклонялись славяне. В честь Аполлона в Дельфах устраивались игры, которые назывались Теофании. Странное совпадение, правда?
   Аполлон - пастух и охранитель стад, Волопас. Некоторые исследователи выводят его имя от дорического апелла - "стадо". Его любимый край в Греции - это Аркадия, ставшая впоследствии символом райской безмятежной пастушеской жизни. Запомните связь Аполлона с Аркадией и толкование фарна как тельца. И слишком явную перекличку райской пастушеской жизни с потусторонними пастбищами...
   Наш Губитель очень любит музыку. Его величают Кифаред - Играющий на кифаре. Этот волшебный инструмент он получил в обмен на коров. Он покровитель певцов и музыкантов, он Мусагет - повелитель девяти муз, олицетворяющих различные виды искусства. Музы сопровождают Аполлона, поют о божественных обязанностях олимпийцев и законах природы. На горе Парнас были пещеры и рощи, посвященные музам, а также родники, называемые Аганипа и Иппокрена. Как и сирены, музы часто изображались на саркофагах. Более того, сирены произошли от музы трагедии Мельпомены, она их мать. Музы могут жестоко наказать - однажды они превратили дочерей македонского царя Пиерия в сорок за то, что те посмели с ними состязаться; по мнению Рене Менара, в этом отразилось соперничество художественных школ.
   Впрочем, повелитель муз наказывает соперников еще более жестоко - Аполлон заживо содрал кожу с некоего Марсия за то, что тот поставил под сомнение его исполнительское мастерство. Это уже похоже на Кайгуса!.. В Риме статуи Марсия стояли в залах суда - в качестве напоминания о неотвратимости наказания.
   Аполлон был явно неравнодушен к земным женщинам и преследовал их во множестве мифов; бедные женщины в ужасе бежали от него и дабы избавиться от похотливых поползновений Губителя молили богов, чтобы те превратили их в какое-нибудь растение. Так Дафна превратилась в лавр, поэтому Аполлон, желая хоть чем-то утешиться, постоянно украшает голову лавровым венком. И других награждает тем же венком.
   Его почитают под именем Кикн ("Лебедь"), Аполлон Ликейский ("Волчий"). И не случайно медведя в Европе называют Beo-wulf ("пчелиный волк"), как и героя древнейшего англосаксонского эпоса. Аполлон Амиклейский изображался вместе с Грифоном у ног - существом, соединявшим черты собаки (волка) и птицы. Есть все основания полагать, что Грифон - это персидский Сэнмурв (Симург), служащий эмблемой ордена слуг и жрецов Кайгуса, но об этом позже.
   Кроме того, Аполлон был божеством человеческих жертвоприношений, смерти и убийства; на июньских играх таргелиях, посвященных Аполлону Губителю, приносили в жертву мужчину и женщину - украшали цветами, обводили вокруг города, а потом сжигали.
   Но при этом Аполлон и целитель, отвратитель бед, его сын Эскулап даже возвращал умерших к жизни. Феб - бог света,очиститель от скверны, покровитель мореходов. Он, кстати, помогает основанию новых городов.
   В честь Аполлона вдоль дорог устанавливали столбы, на которых вешали оружие и лиру - знак его двойственной природы, темной и светлой.
   Большим почитателем Аполлона был первый римский император Октавиан Август; он объявил этого бога своим покровителем и переименовал в Аполлоновы игры древние игры плодородия. Храм Феба находился рядом с императорским дворцом и был одним из самых богатых в Риме. Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что Октавиан был мурией - как иначе объяснить внезапное возвышение хилого юноши, решение Цезаря усыновить его и передать наследство? Между прочим, Аполлон считался покровителем рода Юлиев (к которому принадлежал Цезарь), а Октавиан прославился своей поддержкой музыкантов, поэтов и художников. Меценат, чье имя стало нарицательным, был его фаворитом.
   Я уже говорил, что культ Аполлона явно не греческий по происхождению. Откуда же пришел в Средиземноморье косматый гневный бог, который то милует, то губит, то исцеляет, то убивает?
   Он пришел с севера.
   "Из Гипербореи" - сказали бы греки. То есть из страны Северного Ветра. Культ Аполлона Гиперборейского был в Греции самым мистическим. По преданиям, гипербореи, народ, живущий на далекой и таинственной северной земле, был особенно любим Аполлоном. Каждую осень бог отправляется к ним на колеснице, запряженной лебедями. Интересно, что в конце XIX века в местечке Дупляй на Балканах нашли бронзовую модель колесницы, на которой помещен идол со знаком солнца, а в колесницу запряжены опять же лебеди. Уже на Украине (у села Пожарная Балка вблизи Полтавы) были обнаружены лебеди, вырезанные в рельефе - гигантское изображение, вроде тех, что раскиданы по всему свету: от Англии до Перу. Эти лебеди словно бы указывают направление, по которому двигался Аполлон. Весной он возвращается в Грецию. Академик Рыбаков прямо называет Аполлона "сезонным богом", что соотносит его с сибирским культом умирающего и воскресающего зверя.
   Геродот распологает Гиперборею за Рифейскими (Уральскими) горами. Иранские же и индийские источники сообщают о Стране Блаженных далеко на севере; она лежит у подножия горы Сумер, окруженная Молочным Океаном. Что это? Отголосок преданий о снежных полях или намек на пастушеские атрибуты Аполлона? Поэт Пиндар так пишет о Гиперборее: "Там идут бесконечные праздники, слышатся гимны, которые радуют сердце Аполлона, и смеется он... Культ муз не чужд гипербореям, отовсюду хоры молодых девушек собираются на... сладкие звуки флейт, и, увенчанные золотым лавром, они предаются радости праздников. Это святое племя не знает ни болезней, ни слабости возраста".
   Пути к Гиперборее стерегут свирепые грифоны. Только избранные могут добраться туда. Известны рельефы из итальянского Тарента и из кургана Большая Близница на Тамани, везде одна и та же сцена; нападение грифонов на отряд людей и лошадей. Уверен, что здесь в аллегорической форме изображено нападение мурий на экспедицию в Гиперборею. Хотя, учитывая магию Кайгуса, сцена может вовсе не аллегорическая.
   Аполлон посвятил гипербореев в свои таинства, научил искусствам и астрономии. Плутарх рассказывает, что некий человек, побывав там, приборел "столь большие познания в астрономии, до каких только может дойти человек, изучавший геометрию". Гесиод и Ференик пишут, что в Гиперборее спит Кронос (время), поэтому люди там не стареют. Из Страны Северного Ветра пришли не только науки и искусства, но и чудовища - знаменитые титаны и горгоны. В эзотерической традиции есть понятие Гиперборейской эпохи, когда "появились Повелители Формы и Ангелы (человечество периода Луны) и облекли плотную форму человека телом жизни".
   Но гипербореи не были каким-то призрачным народом, живущем за реками-за долами, за высокими горами. Каждый год таинственные северяне доставляли на остров Делос дары Аполлону, завернутые в пшеничную солому. Центр культа, храм в Дельфах, был основан выходцами из Гипербореи. Историки сообщают, что одного из этих выходцев звали Олен, и он был первый, кто начал пророчествовать в гекзаметрах. Геродот передает, что две девушки-гиперборейки - Гипероха и Лаодика - остались на Делосе после того, как принесли дары. Когда же умерли, их похоронили внутри святилища Артемиды; греческие девушки посещали гробницы гипербореек перед свадьбой; они "отрезают себе локон волос, наматывают на веретено и кладут на могилы". Сохранилось даже точное указание, где искать гробницы - внутри святилища с правой стороны от входа. Уже в 20-ые годы XX века остатки захоронений обнаружили французские археологи - точно там, где указывал Геродот.
   Я думаю, что Гиперборея - греческое название Галерей, а выходцы из Страны Северного Ветра были муриями; одни из них охраняли доступ в Кайгусово измерение от непосвященных, а другие распространяли по миру культ Аполлона. Их называли "одержимые Фебом" и узнавали по атрибутам гневного бога: лавру, ворону и стреле. На голове лавровый венок, на плече ворон, а в руке стрела. По сути, они были шаманами, людьми-птицами. Галереи же охраняли псы. У них, как я уже говорил, была общая эмблема - Сэнмурв или Симург, крылатый пес, Грифон. В сибирских легендах он известен под именем Крылатый Карс. На пластинках из Зауралья, Урала и Прикамья видна птица с остроконечными ушами, несущая человека - считалось, что птица может перенести в Верхний мир. А почему собака-волк? Во первых, собаки ближайшие родственники урсидов (медведей), а во-вторых, многие мифы говорят о том, что собаки могут видеть богов и призраков, невидимых для простых смертных. Когда я просматривал книгу о древнейших культурах Сибири, то наткнулся на еще более показательный пример; образец бронзового литья Приобья. Это Кулайская археологическая культура. На пластине изображен крылатый медведь, который несет девушку с развевающимися волосами.
   Суфий Аттар писал, что Симург - это множество птиц, каждая из них в отдельности и все они вместе. Идея вполне в духе Галерей. Пчелиная идеология.
   Но я бы хотел обратить ваше внимание на стрелу в руках людей-птиц. В доме Варковой я заметил деревянную статуэтку человечка со стрелой - работа ее мужа, павшего жертвой сибирских грифонов. Статуэтка показалась мне очень знакомой. Потом я вспомнил, что однажды на выставке искусства североамериканских индейцев (там же были снимки курганов в форме медведя и птицы из штата Айова) я видел чеканую пластинку, найденную в Этова, штат Джорджия. С пластины на меня грозно смотрел человек-птица. В руках он держал стрелу и отрубленную человеческую голову. К чему бы тут голова? Я разгадал и эту загадку, но всему свое время. Сначала разберемся со стрелой.
   Стрела - фетиш Аполлона - у многих народов является непременной принадлежностью шаманского мастерства. Как и сам лук. В алтайских языках слово "шаман" одновременно означает "стрелок", "лучник". На шаманских бубнах изображение натянутой тетивы уподобляется линии горизонта и вертикальному делению мира на три части: небо, землю и подземный край. Тетива крепится на востоке и западе, в мифах об Аполлоне говорится, что тетива его лука "натянута поперек дороги солнца". У индийцев корпус лука отождествляется с женскими гениталиями, а стрела, наоборот, самыми разными народами воспринимается как фаллический символ, учитывая ее положение на тетиве лука; невеста на бурятской свадьбе, идя к венцу, держит в руке стрелу, а на монгольской свадьбе гости восклицают: "Натягивайте лук, увеличивайте семью!" Жители Сибири верят, что на острие стрелы находится душа, и сцена охоты часто подразумевает священный брак.
   И стрела является простейшим астрономическим прибором.
   Греческие историки подтверждают, что многие знания были получены от двух конкретных выходцев из Гипербореи, жрецов Аполлона - Аристея и Абариса. О последнем античные хронисты пишут, что он "странствовал по всей земле со стрелой в руке и при этом ничем не питался". Диодор Сицилийский говорит, что Абарис рассказывал грекам о "сферическом храме Аполлона" на северном острове - очевидно, имеется в виду Стоунхендж в Англии. Это древнейшая в Европе астрономическая обсерватория и, возможно, одни из врат-солкит в Галереи. Источники также указывают, что "из страны гипербореев прибыл скиф Абарис... весьма опытный в священнослужении... На подаренной ему стреле Аполлона Гиперборейского он переплавлялся через реки, моря и непроходимые леса, как бы путешествуя по воздуху... Во время путешествий, как гласит молва, он совершал очищения и изгонял моровые болезни, делал достоверные предсказания о землетрясениях... успокаивал бурные ветры... и усмирял речные и морские волнения".
   Но, пожалуй, из всех Аполлоновых волхвов самые подробные и странные сведения сохранились об Аристее, авторе поэмы "Аримаспейа". Он родился в греческой колонии Проконнес на острове в Мраморном море в VII веке до нашей эры, был сыном богатого уважаемого гражданина, но вдруг сделался "одержимым Фебом" и исчез на семь лет. После вернулся и создал поэму, где рассказал о своих невероятных странствованиях, утверждая, что достиг Гипербореи. К сожалению, поэма сохранилась лишь в разрозненных фрагментах, но и оставшиеся отрывки содержат такие подробные географические названия, что позволяют соотнести их с определенными местами вплоть до Алтая! Совсем близко к Кайгусовой вотчине.
   Достоверно то, что из своего путешествия Аристей вернулся каким-то другим. Геродот сообщает, что однажды Аристей вошел в сукновальную мастерскую и упал, не подавая признаков жизни. Напуганный хозяин мастерской поспешил сообщить о его внезапной кончине родственникам, но когда те сбежались, то не обнаружили никакого тела. Позднее житель соседнего города Кизика уверял, что в то самое время, когда Аристей лежал якобы мертвый в Проконнесе, он видел его в Кизике и даже беседовал с ним.
   Кайгусовы выверты со временем.
   Людям Аристей говорил, что может отделять свою душу от тела, а затем призывать ее обратно. Плиний передавал, что душа Аристея вылетела изо рта в виде ворона, а философ-стоик Максим Тирский пишет, что Аристей "рассказывал, как его душа покидала его тело и, паря в небе, пересекала страны... острова, реки, горы; ...пределом его путешествий была страна гипербореев. Таким путем он получил обильные знания о всех обычаях... о различных ландшафтах и климатах, о морских приливах и разливах рек... Тело его лежало живое, хотя лишь с едва заметными признаками жизни, в состоянии, очень близком к смерти, в то время как его душа выходила из тела и странствовала по небу подобно птице..."
   Все эти странствия души и внезапные оцепенения тела очень походят на шаманские припадки. Наверное, в Сибири наш Аристей был посвящен в шаманы и стал мурией. Сибирские шаманы тоже, плясками вгоняя себя в транс, рассказывают потом о странствиях души, вылетающей на волю через дымовое отверстие чума, а затем отправляющейся не только в другие страны, но и в иные миры.
   Даже когда Аристей вроде бы на самом деле умер, загадочные события не прекратились. Спустя двести сорок лет в Метапонте, итальянском городе на берегу Тарентского залива (недалеко от того места, напомню, были найдены рельефы на гиперборейские сюжеты), появился некто, называвший себя тоже Аристеем и утверждавший, что он поэт и ворон Аполлона, принявший человеческий облик. Этот второй Аристей повелел воздвигнуть в городе алтарь Аполлона и статую, посвященную ему, Аристею. Озадаченные неожиданным воскрешением легендарного поэта жители Метапонта послали гонца в Дельфы с вопросом - что им делать? Оракул в ответ велел метапонтцам "повиноваться призраку, так как это послужит им ко благу". Некоторые ученые видят объяснение загадочного факта в том, что "Дельфы и Метапонт стоят на одной широте, а "призрак" должен был запечатлеть это совпадение, которое можно понять только с помощью астрономических наблюдений... Не с целью ли создания координатной сети, которая действительно появилась в географических описаниях греков и римлян к концу I тысячелетия до нашей эры?"
   Но я, однако, подозреваю, что речь идет не столько о обычной астрономии, сколько о весьма своеобразной, антропологической, что ли - наподобие той, что помогла мне разоблачить Кира - астрономии, воплощенной в человеческих чертах. Помните Мопока, паренька-эвенка, что чертил рыболовным крючком по песку? Соная - голова, начало года; эвримира - левое плечо, и так далее...
   Благодаря людям-птицам Кайгус получал доступ к новым душам, это было необходимо для расширения Галерей, их влияния - "блеск", "увеличение"... Будто рос небесный лес - лабиринт, медовые Кайгусовы соты, которыми он лакомится!
   Возрастание идет под знаком Овна или Тельца. Сей знак был начертан над входом в Дельфийский храм. Графически он схож с латинской буквой V. Когда я размышлял над сущностью Кайгусовой подковы (буквой U - от слова ursus, то есть "медведь"), то и не предполагал, что знак победы - и знак чудовища, Велеса! Кстати, в латинских надписях буквы U и V часто подменяют друг друга.
   Павсаний говорит: "Аполлон особенно любит быков" и рассказывает о статуе, изображающей бога, опирающимся на череп быка. Древнейшее имя Аполлона звучит как Пайон; так раньше называли быкообразное божество весенне-летних дождей и грозы. Современные ученые считают, что Пайон - это Телец и его главные звезды Плеяды - славянские Волосыни. Они отсылают нас опять к Велесу и античным мифам о превращении женщины в звезду, как это случилось с нимфой Каллисто, спутницей Артемиды, и ее сыном Аркасом. Следует, помимо этого, учесть, что смена Тельца на Овна далеко не случайна; до 1720 года до нашей эры Телец был главным созвездием зодиака, после чего его сменило созвездие Овна. В любом случае оба созвездия соотносятся с Аполлоном-Пайоном. Тут зримая перекличка с Велесом-Волопасом, повелителем звездных пастбищ.
   Все герои мистерии были родом из Аркадии - райской страны Аполлона. В Аркадии также почитали сына Аполлона. Отгадайте его имя. Его звали Аристей... В честь него и назвали и поэта-путешественника. Сын Аполлона покровительствовал пчеловодству. Я думаю, что Аполлон очень любит мед - и не только мед поэзии. Полагаю, не надо объяснять почему?
   Каллисто и ее служанка были превращены в созвездия Большой и Малой Медведицы. Римский поэт Лукан упоминает "ледяную повозку Гиперборейской Медведицы". По латыни Arcania значит "таинственная, скрытая". Снова корень ar, восходящий к медведю и солнцу. Греция, Иран; медь и серебро. Все сходится. Мы уже в глубоком лесу. Там бродит Волопас, древнее хтоническое чудовище. В руках его шаманов отрубленные человеческие головы, но, скорее всего, это просто символ власти Аполлона над человеком. Как так может быть? Терпение...
   Мы установили, что Аполлон - бог явно негреческого происхождения. Его связь с севером несомненна. Но расстояние между Сибирью и Грецией все же очень велико! Где-то посередине должен существовать какой-то промежуточный культ. Скажем, принятый у наших предков славян, обитавших на пути Uel в Средиземноморье. Есть Велес, но он появился позже. Кто же был до него? В честь кого устраивались праздники и игры, подобные римским Столетним? Кто связан со сменой времен года, с летним солнцестоянием и культом плодородия?
   У композиции, состоящей из курганов-лебедей вблизи Полтавы, были найдены следы огромных ритуальных кострищ. Огонь (солнце) и вода, символизируемая лебедями - непременные атрибуты праздника Ивана Купалы или просто Купалы, очередной вариации Uel-Аполлона.
   Общеизвестно, что сжигание чучела на празднике Ивана Купалы - это отголосок человеческих жертвоприношений, со временем человека заменили соломенным чучелом. Но именно на играх-таргелиях в честь Аполлона сжигали людей, украсив их гирляндами. Дары же гипербореев доставлялись на Делос завернутыми в пшеничную солому. И эти дары приносили девушки, а роль девушек в празднике Купалы огромна. Плюс два важнейших элемента - огонь и вода, а Евсевий переводит имя Аполлона как "бессмертный огонь" - Феб был рожден на острове, то есть посреди воды.
   Необходимо учитывать, что путь распространения культа Аполлона совпадает с направлением продвижения славянских племен, поклонявшихся Купале - это Балканы и Северная Италия. По такому же маршруту шли впоследствии посланцы из Гипербореи. Эти племена оставили следы. В римских легендах говорится о племени венетов, чье название слишком уж близко к славянскому союзу венедов. Правил итальянскими венетами некто Купавон, сын Кикна (Лебедя). Чуете присутствие длинноволосого чудовища? Купавон очень помог Энею, праотцу римского народа; у Энея потом родится сын Иул, который положит начало роду Юлиев. Надеюсь, вы еще не забыли, что большими почитателями Аполлона были Цезарь и Октавиан?
   Вижу мистическую значимость в том, что носителями культа были наши предки, русы, чья этимология ведет свое происхождение от медведя, ursus`а. Понятно, почему греки считали Аполлона богом поэтов и музыкантов - у славян не было письменности, свои законы и предания они слагали в песни, которые заучивали наизусть. Поэтому и легендарный поэт Боян назван Велесовым внуком, а у кельтов, соседей славян, обозначение поэта и жреца восходит к уже знакомому нам индоевропейскому корню Uel. Старейшие же поэты - это шаманы, как германский Один, например. И вдохновение шаманам дает мед поэзии. Многие певцы изображались слепыми (тот же Гомер), но это не реальный физический недостаток, а признак шаманского дара, способности видеть потусторонний мир.
   Однако пора нам вернуться к Купале. Подобно Аполлону, божество это имеет солнечные признаки - на празднике сталкивают в воду огненное колесо. Поиск целебных трав, сказочного цветка папоротника, что открывает подземные сокровища... Жертвоприношение скота... Хороводы и купание девушек, гадания - вспомните сирен, дочерей музы Мельпомены, и способности Аполлона-прорицателя.
   Но меня ставило в тупик, что имена Аполлона и Купалы по звучанию сходны лишь отдаленно. Тем не менее, стоило мне ознакомиться с трудами лигнвистов-историков, как ситуация начала проясняться. Дело в том, что в древнегреческом языке имя Аполлон надо произносить с ударением на второй гласный. Исчезновение начальной гласной вполне обычное явление для греческого языка, как и смена дифтонгов оу, ау и у. Я не буду сейчас приводить всю цепочку фонетических изменений, происходивших в течение веков. Суть в том, что остается корень kup.
   Этот корень столь же глубинного происхождения, что и Uel, берущий свое начало в утерянном общем праязыке. Корень kup означает "кипеть", "страстно желать". На латыни kupido - это "вожделение", оттого и божество любви римляне называли Купидоном и давали ему в руки, кстати, золотой лук со стрелами. Если же копнуть еще глубже, то найдем корень k`p`a - "череп". Однокоренные (по звучанию и смыслу) слова обнаруживаются сразу же во многих языках: латинское caput - "голова", французское cupeille - "чаша", русское "купол", санскритское kapala - "чаша", "череп", и в том же санскрите kup - "гневаться", "сиять, блестеть".
   В Белоруссии на празднике Купалы торжественно носят конский череп на палке. Хотя когда-то, наверное, носили человеческий череп.
   Так в чем же смысл моих изысканий? В чем ответ?
   Это символ власти Аполлона-Купалы-Кайгуса над мыслями, желаниями и метаниями души человеческой, заключенными под сводами, куполом черепной коробки. Всегда подозревал, что чудовищу Uel по вкусу человеческие мозги, пусть даже он их не пожирает в прямом смысле слова. Credo ergo sum - "Я мыслю, следовательно существую"... Но тогда возможен и обратный порядок - существует то, о чем мы думаем! Да, я понимаю тех философов, что верят лишь в собственное существование! Для них весь мир сосредоточен в их голове, а за ее пределами ничего нет, пустота. Умри они, думают, и мир исчезнет. Мне кажется, что подобные дикие мысли людям подкидывает Кайгус - милая шутка вполне в его духе. Почему-то мне приходит на ум те жуткие минуты, когда после разговора с матерью Кира я решал пугающую загадку - живу ли я самостоятельной жизнью или только снюсь Велесу-Аполлону, творцу живых форм?
   Он не только владыка потусторонних пастбищ. Нас, будто овец, он считает по головам.
   Теперь мне ясно почти все. Я даже превзошел Платона, который тоже бился над разгадкой тайн Аполлона, но безуспешно. Правда, он додумался до идеи сирен, созидающих своим пением гармонию мировых сфер.
   Вспомнил вдобавок, что в иероглифической системе Гораполлона (sic!) медведица символизирует искусство - она вылизывает медвежонка и тем самым придает ему окончательную форму, так и искусство преобразует косную природу.
   Но у Кайгуса еще много тайн. Чешский ученый по фамилии Грозный возводит Аполлона к хетскому божеству Апулунасу, чье имя в переводе означает буквально "ворота". Он стережет вход и выход. Но откуда и куда?
  И действительно ли Кайгус снял последнюю маску?
   Я точно достиг вершины Мирового Древа. Что дальше? Я надеюсь, что стою перед выходом из лабиринта.
   Пожалуйста, выпустите меня! На волю...
  
  
  
   ТЕТРАДЬ ВАДИМА МАЛТИНА
  
   ** Оказывается, еще до революции в академию художеств поступило сообщение от священника села Хитицы Осташковского уезда о большом камне, на котором были выбиты крест, лосиный рог и медвежья лапа. Декабрист Глинка, сосланный в Тверскую губернию, собирал необычные камни, и об одном из валунов в статье "Мои заметки о признаках древнего быта и камнях, найденных в Тверской Карелии, в Бежецком уезде" он пишет: "Черный камень небольшой в объеме, но весьма тяжеловесный, обвит весь разнообразно как бы тесьмою или лентою, на нем же выпукло изсеченною. На одном конце этого камня явственно изсеченна стопа обутого человека; на другом - узел с раскинутыми концами. Средина вся опутана часто пересекающимися выпуклыми линиями. Весь камень имеет вид спеленутой мумии".
   Камни были названы "следовиками", появляются труды им посвященные: "Божьи тропки" Максимилиана Баруха из Варшавы, "Камень в верованиях и преданиях белорусов" Мялешки, многие другие... Множатся версии. Что это? Пограничные вехи? Рубежи племен? След мифического предка? Алтари? К примеру, исследователь Формозов указывает на сходство "следовиков" с отпечатками стоп в Высоком Вельде в Трансваале и на Шри-Ланке - они абсолютно одинаковы, только в Африке отпечаток левой ноги, а в Азии - правой. Так что я не должен особо удивляться расхождению отпечатков на своей стене.
   Обычно к "следовикам" относят и "чашечные" или "точечные камни" - валуны со множеством ячеек, углублений на поверхности. У осетин эти камни играли роль судебника - каждая ячейка обозначала различные виды наказания, бросали шарик и выносили приговор. Впрочем, была и ячейка помилования. На снимке "чашечного камня" из Куртатинского ущелья - ячейки образуют созвездие Большой Медведицы. На камне с верховьев реки Кубань - созвездие Рыб. А исчезнувший ныне камень Бологовского озера имел углубления, изображавшие созвездия Гончих Псов, Волопаса, Дракона и опять же Большой Медведицы. Интересно, что рисунок созвездий образовывали не все ячейки, а только те, где за ночь скапливалась роса.
  Князь Путятин, большой специалист по "чашечным камням", находил их в Индии, Алжире, Швеции, Германии и Испании. У камней устраивались целые ритуалы, крестьяне мазали ячейки маслом, добывали путем трения священный огонь, отчего, возможно, и образовались выемки, а в языческие времена, говорят, в ячейки волхвы собирали кровь жертв. Известно, что в основе комплекса Стоунхенджа лежит "Пяточный камень", позволяющий наблюдать за лунными циклами и вычислять летние и зимние солнцестояния. Сейчас это простой с виду камень, но старинные источники свидетельствуют, что некогда на нем было выбито изображение гигантской стопы.
  
   ДНЕВНИК ОКСАНЫ СВЕРКАН
  
   * * * Их называют русалками, мавками, водяницами, лоскотухами, вилами, ундинами, - читает Свиридин, - у них распущенные длинные волосы - зеленые, реже русые или золотистые...Русалок можно встретить на берегах водоемов или в лесу, где они качаются на ветвях...До Петрова дня на Троицу русалки бродят по земле, удаляясь от воды... Особенно русалки опасны в четверг - русальичин велик день... В Русальную неделю (восьмая по счету от Пасхи) нельзя купаться... Потом в четверг под конец "зеленой недели" девушки бросают венки в воду, а русалки затем в этих венках рыскают по полям...
   Они топят людей - обычно мужчин, защекочивают их до смерти, сводят с ума, могут насылать проливные дожди и град...
   Одесский протоиерей Соколов говорит: "ходят они голые, без обуви и без покрова на голове. Тело у них белое, как снег; лицо светлое, как восходящая луна; волосы длинными локонами расстилаются по плечам. Они легки как пух, быстро пробегают от дерева к дереву, перескакивают с ветви на ветвь и, качаясь на ветвях, чистым и нежным голосом зовут подруг..."
  З еленин пишет: "ни один мужчина не может устоять против ослепительной их красоты и при первом взгляде влюбляется..."
   Там, где они танцуют, трава растет зеленее и гуще... В южнорусских верованиях русалки гуляют во ржи, катаются по траве, давая тем самым изобильные урожаи хлеба, льна, конопли...
   Максимов говорит: "против чар и козней русалок отыскалось еще снадобье, равносильное священной вербе и свечам Страстной недели - это полынь, травая окаянная, бесколенная... Уходя в лес, надо брать эту траву с собой. Русалка непременно подбежит и спросит: "Что у тебя в руках: полынь или петрушка?" Надо ответить: "Полынь", тогда русалка крикнет: "Прячься под тын!" и быстро пробежит мимо. Вот в это-то время и надо успеть бросить эту траву прямо русалке в глаза. Если же сказать: "Петрушка", то русалка ответит: "Ах, ты моя душка!" - и примется щекотать до тех пор, пока не пойдет у человека изо рта пена, и не повалится он, как мертвый, ничком..." Они боятся железа, булавки или ножа - все равно, кочерги и головешки, любистока и крапивы...
   Считается, что от ундин люди приобрели ноты и искусство пения. Ундины близки сиренам; голосом очаровывают путников, чудесно играют на арфах, людей губят, но могут и одарить музыкальными способностями. Есть легенда, что одна ундина спросила юношу, мечтающего стать искусным дудочником: "Ты хочешь радовать своей музыкой только себя или всех вокруг?" Юноша ответил, что только себя. И он научился играть, но окружающие не могли выносить его уродливую музыку - таково было наказание мудрой ундины...
   Черноморские жители рассказывают о русалках, зажигающих огни на древних курганах, чтобы завлечь корбали на днепровские пороги...
   Нельзя смотреть на русалку, когда она кривляется, тогда будешь и сам кривляться всю жизнь - это белорусское поверие... В Воронежской области о русалках свидетельствуют, что они любят качели, громко хохочут по ночам и в самый жаркий полдень, красиво поют, загадывают прохожим загадки и убивают тех, кто не может ответить... В Орловской и Тульской областях сохранился обряд крещения птиц - некоторые предполагают, что это отголоски старинного ритуала крещения русалок...
   Миклошин считает, что название "русалка" восходит к древнерусским языческим игрищам русалиям, которые, в свою очередь, ведут свое происхождение от античных поминальных обрядов розалий - к примеру, у римлян аналог Троицы назывался Domenica rosarum...
   Южные славяне имнуют русалок вилами - от глагола вити - "гнать", вилити - "носиться в бурной пляске". У чехов vilny - значит, "сластолюбивый, похотливый", у поляков wil - "пугало", а wily - "глупости, сумасшедшие выходки"...
   Они связаны с водой, причем вода выступает и как живительная субстанция, и как удобный путь - в виде рек...
   Название происходит, возможно, также от русый - "светлый, ясный". Или же русло? Латинское ros?.. Греки именовали их нереидами, гамадриадами, римляне - наядами, кверктетуланами, литовцы - dugny, gudelki, upine, wundyny... Часто русалки получали имена от рек, где обитали: Свитязь - Свитязанки, литовская Вилия - Wilije, Дунай - Danauweibchen... В русском и немецком языках общее созвучие для обозначения русалок - по-немецки Ruchelchen значит "красавица"... В Черниговской области это криницы - в честь почитаемого в Новогороде Северском родника Заручейная Криница - "их видели... говорят, сидят рано утром на срубе родника, поют и расчесывают волосы..."
   Славянский перевод рукописи IX века святого Григория Богослова (в греческом подлиннике этот фрагмент отсутствует) сообщает: "Рекы богиню нарицает и зверь живущ в ней яко бога нарицая, требу (жертву) творит"... Московский "Потребник" издания 1639 года веру в русалок полагает за "волхование и чарование"... "Правило митрополита Иоанна", писанное еще в XII веке, осуждает тех, кто приносит жертву бесам, болотам и колодцам.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"