На  ложе моем ночью искала я того, которого любит души моя, искала его и не   нашла его.

Песнь песней. Гл. 3-1

1

_Рождался третий день месяца ияра 502 года поисшествии сынов Израилевых из земли Егиґпетской.

 Это ощущалось по щебету проснувґшихся птиц, по дуновению слабого восточного ветра, перебиравшего невидимыми пальцами листву на деґревьях.

Во дворце было ещё темно, но там, за Масличной горой, робкие лучи солнца уже золотили прерывистые полоски облаков. Постепенно отсвет зари проник чеґрез решётчатые окна, и тени, отбрасываемые ночными лампадами, спрятанными за сердоликовыми экранами, поблекли и медленно угасли. Неслышно вошёл слуга и с помощью колпачка на длинной бамбуковой палке огни потушил и так же тихо вышел. Пришла пора свеґта солнечного.

В это раннее время обычно просыпался царь Солоґмон, повелитель народов, живших "от реки Евфрата до земли филистимской и до пределов египетских. Они приносили дары и служили Соломону во все дни его жизни". Это было время, когда слава о его мудрости, богатстве, пышности его двора, мощи его армии расґпространилась по всему Среднему и Ближнему Востоку.

В Ассирии и Финикии, Верхнем и Нижнем Египте, царствах Аравийского полуострова и даже на побеґрежье Понта Эвксинекого с трепетом и восхищением

оизносили его имя, так как не было среди царей того времени человека более мудрого и более могущеґственного, чем он.

Превосходил он своей мудростью и знаниями даже египетских правителей и вельмож, которые в то время считались наиболее изобретательными и сообразительґными. Они не могли сравниться с ним ни в находґчивости, ни в широте познаний, ни в искусстве управґлять государством. В то время славились у иврим мудґростью и проницательностью сыновья Емаона, Ефана, Эмана, Халкея и Дорды, но и им было далеко до мудґрости и опытности Соломона.

Он сочинил 3000 притчей, 1005 стихов и песен, знал особенности и свойства каждого дерева, от ис-сона до кедра, полезность многих растений для лечеґния человеческих болезней. Знал, какую почву любят растения, какой водой их поливать, где и как их лучше выращивать.

Когда царица Савская привезла Соломону в подаґрок растение, дающее людям корень опобальзама, окаґзалось, что она опоздала, - Соломон уже знал его и развёл на своих полях. Этот корень считался полезґным и пользовался спросом у многих народов.

Знал царь Соломон повадки зверей, птиц и рыб. Не было в их образе жизни ничего такого, что было бы ему неизвестно. Он мог в мельчайших подробностях рассказывать о повадках и характере диких зверей, наґселявших окрестные леса, и тех, которых привозили из дальних стран.

Когда подходил Соломон к клеткам со львами, тиґграми или леопардами, и не мигая, упорно смотрел им в глаза своими чёрными, как агат, глазами, животные преображались - они становились смирными, ложиґлись на пол и дружелюбно помахивали хвостами.

Большая жизненная сила была в белых и тёплых руках царя. Налагая ладони свои на темя больных, он исцелял их от головных болей, меланхолии и других болезней.

Будучи великим царём, он оставался простым и доступным человеком. Когда одевал он судейскую

мантию и вершил суд, не было свободного места в судебном зале. Соломон судил с таким тактом, так беґрежно относился к чувствам и заботам своих подданґных, так непринуждённо шутил, что одни оставались довольны завершением дела, а другие, проигравшие, не таили в сердце обиду за справедливый приговор.

 

Царь просыпался,обычно,бодрым, в хорошем настроении.Прохладное утреннее время-самое плодоґтворное для занятий государственными делами. Приґняв массаж, царь проходил в соседний зал, где наґходилось одно из творений тирского зодчего Хирама-Авиена - восьмигранный бассейн из белого мрамора. Тёмнозелёные малахитовые ступени спускались к его дну. Облицовка из египетской яшмы, белой с розоґвыми, чуть заметными прожилками, служила ему раґмою. Стены бассейна отделаны были чёрным и красґным деревом. Четыре львиные головы из розового сардоникса извергали в бассейн струями воду. Восемь серебряных отполированных зеркал отличной сидон-ской работы, в рост человека, были вделаны в стены между лёгкими белыми колоннами.

Спустившись в бассейн и окунувшись несколько раз в прохладной воде, Соломон выходил на ворґсистый ковёр, постеленный на мраморном полу около бассейна. Слуги быстро его вытирали, набрасывали на плечи пёстрый шёлковый халат египетской работы и подавали на серебряном блюде первый завтрак - круґжку парного козьего молока с пшеничной лепёшкой. После завтрака царя одевали для выхода к людям в приёмный зал. На короткую шерстяную безрукавку из верблюжьей шерсти одевали белый плащ. Он был сшит из тонкого виссона и скреплялся на правом плеґче и левом боку египетскими аграфами из червонного золота в виде свернувшихся в кольцо кобр, в глазах которых сверкали кристаллы драгоценного шамира.

В зале царя ждали посетители, а по периметру, вдоль стен стояли рослые телохранители, вооружёнґные мечами, пиками и круглыми щитами. По приказу Соломона щиты были украшены золотыми пластинаґми шестиугольной формы. В центре щита - изречение самого царя, выполненное чеканкой по серебру: "Вреґмя войне и время миру".

Каждый вечер, перед уходом на ужин Соломон диґктовал управителю дворца Ахисару список своих слуг-чиновников, которые должны быть утром во дворце. Среди них чаще всего были: военачальник Ванея с отґчётом о строительстве укреплений, наборе и обучении молодых воинов, очередной приставник по поводу задержек с поставками продовольствия в Иерусалим и Адонирам - вечный козёл отпущения за плохой сбор податей. Дел всегда хватало и в важнейшие из них вникал сам царь.

Утром третьего дня месяца ияра всё было не как обычно - царь проснулся в плохом настроении. Какой-то неприятный осадок на душе не давал ему покоя. Он пытался вспомнить, но ничего такого, что могло поґвлиять па его настроение так и не припомнил. Солоґмон сбросил лёгкое одеяло, сел, опустил ноги на пёстґрый ассирийский ковёр и стал перебирать в памяти события вчерашнего дня.

- Днём мы с Хирамом сидели под развесистой смоґковницей, - вспоминал царь, - в дворцовом парке и пили красное вино из виноградников энгенских. Хиґрам спокойно и без всякой обиды объяснил, почему он отказался от подаренных ему двадцати городов, распоґложенных на земле Галилейской.

- Пойми меня правильно, - говорил он, - я в Тире, на своём острове, как у Бога в его Эдеме. Мне не страґшны ни полчища кочевников с севера, ни воинственґные племена с юга, а эти города даже приличных стен не имеют, и чтобы их укрепить или построить новые, нужны большие деньги, а где их взять? А потом, и это

 

 

главное, дружба с тобой мне дороже всяких подарков. Многие годы ты посылаешь мне оливковое масло, пшеницу, вино с твоих виноградников, - это для меня и моих подданных самое ценное. Люди сыты, а одежду и обувь мы сами делаем не хуже других. А если кто вздумает напасть на Тир, я не сомневаюсь, что ты и твои воины защитят нас.

Что там говорить, отказ Хирама от подарка его огорчил, но не до такой степени, чтобы испортилось настроение.

При жизни царя Давида Хирам был его другом. Эта дружба перешла и на Соломона, когда помазали его "в царя па место отца его". Хирам послал своих слуг приґветствовать от его имени нового царя на земле Изра-илевой.

Соломон не забыл завет отца своего соорудить храм Господень на горе Мориа и, решив ускорить строитеґльство, обратился за помощью к своему другу. Хирам с радостью откликнулся и взялся помочь построить храм, царский дворец и, немного позже, роскошный малый дворец для жерш царя, красавицы Астис, доґчери египетского фараона Псусена П.

В четвёртый год царствования Соломона, в месяце зифе, 480 года по исшествии сынов Израилевых из земли Египетской работа закипела. Опытные тирские лесорубы валили исполинские кедры и стройные кипаґрисы. Перед мысленным взором Соломона прошли штабеля из тысяч кедровых брёвен, горы кипарисовых и оливковых досок. Тысячи иудеев и тирян вязали срубленные деревья в плоты, и опытные тирские моґряки сплавляли их в Иаффи, где их обделывали, а уж потом доставляли в Иерусалим. Тирские каменотёсы, набившие руки на строительстве дворцов в Тире и Даґмаске, обтёсывали и полировали огромное количество камней и сами же из них клали фундаменты и стены.

Работа была очень тяжёлой и изнурительной, -продолжал вспоминать Соломон, - тридцать тысяч рабочих, собранных со всего Израиля и посланных в Ливан, пришлось ему разделить на три группы по деґсять тысяч человек. Пока одна группа работала месяц, остальные отдыхали у себя дома до очередной смены. Не менее тяжело приходилось тем семидесяти тысяґчам носильщиков, которые с помощью сотен волов, катков и салазок транспортировали обработанные камґни на место строительства. Весь путь от Гивлитяна, где обрабатывались камни, до Иерусалима был полит кровью и потом людей и животных.

Царь Хирам своими кораблями доставлял из страны Офир и порта Хатуара, что на юге Аравийского полуґострова, тысячи сиклей золота, серебра, слоновой косґти, сотни тюков пурпура, багряницы и виссона, шитого золотом, красные бараньи кожи, золотые петли к двеґрям и золотые гвозди. Да разве можно перечислить всё то, что сделал Хирам и его люди! А что стоит раґбота такого великого зодчего, как Хирам-Авиена из Сидона, сына медника из рода Нафалимова! Разве могли бы мы сделать своими руками чертежи зданий, окон, резных дверей, колонн, давира, "медного моря", трона из слоновой кости и выполнить всё это в натуґре, а также изготовить многочисленные украшения, храмовую утварь, посуду и многое другое из золота, серебра, драгоценных камней. Теперь наши люди и паґломники со всего света приезжают любоваться красоґтой и роскошью храма Господня и дворца.

Мысли Соломона снова перенеслись во вчерашний день, на обед, который он дал в честь царя Хирама в зале для пиршеств. Стол был роскошным. В центре стола на огромном золотом блюде лежал зажаренный годовалый барашек, вокруг него - блюда из серны, моґлодой африканской антилопы, птиц, прудовых рыб и многое другое. Виночерпии - отроки в нарядных хитоґнах, держали в руках узкогорлые тирские амфоры и наливали красное вино в опустевшие кубки. В углу заґла оркестр из двух арф, трёх киннерет и барабана исґполнял ритмический мотив. Молодая танцовщица из страны Офир танцевала под этот ритм экзотический танец - танец живота. Было весело, гости шутили, а

Хирам, уже хмельной, начал загадывать мне загадки, да такие простые, что было неинтересно. Правда, с одной я таки помучился, - продолжал вспоминать Соґломон, - сейчас вспомню! Ага, вот что он загадал: "Беґлый лебедь не на блюде, ножом не резан, а весь мир им накормлен". Сразу не мог догадаться, а когда слуґжанка, подавая новое блюдо, нагнулась и из-под наґплечной накидки оголилась её белая грудь с розовым пятнышком соска, я догадался в чём разгадка. Сбросил с её плеч накидку и, показывая Хираму на обе груди, сказал: - а вот тебе и разгадка! Служанка смутилась и ничего не понимает, пришлось хлопнуть её по заду и тогда, зарумянившись, она убежала. Все смеялись и удивлялись отгадке, а я радовался, как ребёнок, что мне не придётся платить Хираму денежную пеню, наґлагаемую на проигравшего.

- Вот ещё что было вчера, - продолжал вспоминать царь, - приходил военачальник Ванея. Доложил, что на севере колено Вениаминово ропщет, недовольное тем, что Иудея имеет налоговые привилегии, а они нет. Нашлись даже такие, что кричали: "По шатрам своим, Израиль!" Я повелел Ахисару написать письмо приставнику в земле Вениаминовой Шимею, сыну Елы, пусть объявит всем земледельцам, что чем больґше они будут выращивать и поставлять на царский двор пшеницы, тем меньше будут платить податей. Мы лишнее зерно отправим через порт Эцион-Гевере, что на Чермном море, в аравийские государства и не будем в убытке от уменьшения податей.

Так, вспоминая дела и заботы прошедшего дня, царь пытался понять причины своего недовольства.

В это время из резной двери, ведущей во внутґренний двор дворца, где разместились притворы царсґкого гарема, стараясь не шуметь, вошла Ривка, старґшая жена и управительница гаремом.

Это была уже немолодая женщина, среднего роста, в скромном хитоне песочного цвета. Чёрные волосы её распущены по плечам и спине. Шею украшала нитка белого жемчуга. Её смуглое лицо нарумянено и набеґлено. Таким нехитрым путём хозяйка лица старалась скрыть первые признаки старения.

Ривка была первой женой Соломона, младшего сына царя Давида. Они поженились в те уже далёкие годы, когда Соломон был ещё юношей Шломо. По сложившейся в те времена традиции младший сын имел очень мало шансов на отцовский трон. Только смерть старшего сына или его опала за неблаговидные дела могли открыть дорогу на престол младшему сыну.

Старшие сводные братья Соломона Авессалом и Адония при каждом удобном случае давали ему поґнять, что он, Шломо, рассчитывать на трон не может и не должен. Соломон и не рассчитывал, он просто об этом не думал. Целыми днями вместе с Зауфом, своим другом, сыном священнослужителя Нафана, охотился в ближайшем лесу или гонял на поляне бычий пузырь, надутый воздухом. По больше всего Шломо любил наблюдать за всем живым - как распускаются почки на деревьях, как паруются птицы и дерутся самцы за право владения самкой.

Бывало ляжет на спину и часами наблюдает за поґлётом птиц и движением облаков, а то сядет на берегу Кедронского потока и следит за движением воды, журґчащей между камнями, и стайками рыбок, преодолеґвающих поток. Всё его интересовало и во всё он пытґливо всматривался.

Был случай, когда старшие братья обнаружили Шломо около муравьиной кучи, наблюдавшим за кроґпотливой работой насекомых. Они подкрались сзади и пытались посадить его голым задом на эту кучу. Он вырвался и, преследуемый озорниками, скрылся в поґдворье Бен-Гевера, на его гумне. Бен-Гевер когда-то в молодости служил телохранителем у Давида, в его "тридцатке". Так в народе называли его отборную гвардию из тридцати воинов. Это было время, когда Давид, уже будучи зятем царя Саула, сражался со своей дружиной в рядах его армии. До помазания Даґвида на царствование было ещё далеко.

 

Царь Саул по своему характеру был мнительным и подозрительным. Ему всегда что-нибудь казалось. Боґясь по этой причине соперничества со стороны Давиґда, Саул преследовал его, где только можно было, и Бен-Гевер вместе с дружиной часто спасали своего предводителя. Времена эти прошли, Бен-Гевер постаґрел и теперь трудился на своём подворье.

Вот тогда-то на гумне и встретила его дочь Ривка молодого Шломо. Ей понравился этот курчавый паґрень с приятным лицом, чёрными глазами и виноваґтой улыбкой. Он как-будто извинялся за то, что быть царём ему не светит и на будущее она должна это хорошо усвоить.

Когда Соломон прибегал, преследуемый братьями, она бежала с ним на гумно, и они прятались на сеноґвале.

Прошло немного времени, и старшие братья потеряґли всякий интерес к младшему. У них появились свои заботы - соперничество за трон. Потеря зрения и друґгие болезни царя ускорили противоборство сыновей. Первым попытался захватить трон силой Авессалом, но неудачно, сам погиб и погубил людей.

Аггафия, мать Адонии, была умной моавитянкой и удерживала сына от необдуманных поступков.

- Не спеши, не рви удила, - говорила она ему, -твои копи это Закон и Храм - они тебя не подведут и приведут к трону.

А что Шломо? Он, как и прежде, но уже влюбґлённый в эту озорную, черноглазую девчонку нетерґпеливо бежал к ней, но уже по другой причине. Там, на сеновале, под блеяние овец и мычание коров они зачали своего первенца. Пришлось будущему царю со своей подругой идти к родителям и просить благослоґвения на брак. Родившийся вскоре мальчик прожил год, заболел и умер. Ривка тяжело переживала эту смерть.
Многое для неё изменилось после того, как Шломо, помазанный в Гионе священником Садоком, стал цаґрём   Соломоном,   господином   великого   государства. Первое время после воцарения Соломон ещё оставался для Ривки тем самым Шломо, каким был в юности и иногда даже звал её на своё брачное ложе. Время шло, царь обзаводился всё новыми жёнами - юными, стройґными, страстными, и Ривка постепенно превратилась в одну  из  многих.  Да  и  как  могло  быть  иначе,  если каждый   правитель   провинций,   главы   колен   Израи-левых,   вассальные   цари   и   цари   пограничных   госуґдарств считали за большую честь отдать свою дочь, сестру  или  племянницу  в  жёны  знаменитому  царю. Однажды тирский царь Хирам,  перекупив у  купцов, привёз своему другу в подарок диковинную девицу с льняными волосами, заплетёнными в две толстые коґсы, белым, почти детским лицом, голубыми глазами и с ямочками на розовых щёчках. Она была очень моґлода, большущими испуганными глазами смотрела на окружающих и что-то лопотала на незнакомом языке. Купцы сказали, что девица с севера и привезли её чеґрез Баальбек. Так появилась первая наложница, и не прошёл год, как их стало больше сотни. Пополнение царского гарема новыми наложницами стало постоянґной заботой его приближённых, особенно управителя домом царским Ахисара.

По распоряжению царя, и удовлетворяя его неуёмґную страсть к женщинам, Ахисар посылал своих агенґтов на невольничьи рынки Месопотамии, Сирии, Ваґвилонии, Египта и в другие места, где торговали жиґвым товаром. Ни один купец, владелец корабля не мог вернуться из плавания, не выполнив задания по покуґпке невольниц. Все купцы и агенты хорошо усвоили требования царя - женщины должны быть юными, девственницами, стройными и красивыми. Заказчик был строг и требователен.

После женитьбы на египетской принцессе Астис царь позвал Ривку и сказал ей такие слова:

-Ривка, любовь ты моя первая. Не думай, что заґбыл тебя. Первая юношеская любовь никогда не забы-

вается. Просто пришло другое время. Я уже не тот безусый юноша, который украдкой обнимал и целовал тебя. Да и ты изменилась - вижу морщинки у глаз твоих. Я так думаю - всё было бы иначе, будь жив наш сын, но Бог распорядился по-другому и, чувстґвую, гневается на меня, хотя и построил ему храм Господень. Но я верю - Бог милостив, и у меня ещё будут другие сыновья от моих юных и любимых жён.

Соломон замолчал, увидев слезы на глазах Ривки, грустные слезы покинутой женщины. Она знала, что судьба её находится в руках этого человека, некогда юного и покладистого, а теперь властного и могущестґвенного царя. Его слово решало судьбу любого человеґка. Так, не задумываясь, Соломон расправился со своґим старшим братом Адонией, перешедшим на его стоґрону Иоавом и другими своими противниками. Ривка продолжала любить своего Шломо, но это была уже другая любовь: так любят и гордятся матери своим сыґном, неожиданно достигшим большой власти и славы.

Новые жёны побаивались первой жены царя и даже его любимицы относились к ней с подчёркнутым уваґжением. Все хорошо знали, что Ривка была рядом со своим Шломо при его воцарении, советником при перґвых шагах управления государством и осталась любиґмой невесткой матери царя Вирсавии.

Ривка быстро вытерла слезы и от возникшего было смятения на лице её не осталось и следа. Она гордо выпрямилась и, глядя прямо в глаза царю, спросила:

- Скажи мне, Шломо, зачем ты взял в жёны эту египтянку Астис, объявил царицей и даже построил ей рядом с Милло дворец? Она язычница, злая и высокоґмерная женщина. Ты разрешил построить капище -храм Изиде. Она выписала из Египта жрецов, высоких, бритоголовых, они ходят в длинных белых одеждах и постоянно призывают: "Пребывайте в мире, сыновья и дочери. Прославляйте имя богини Изиды, родившей Гора". Что это за боги, я понятия не имею и не хочу их знать. Ближе к ночи устраивают шествия вокруг храма со светильниками, пальмовыми листьями и амґфорами.

В середине шествия жрецы несут ящик из драгоценного дерева, украшенный жемчугом, слоноґвой костью, золотом и что-то ноют. Наверно в ящике их языческий бог, а кто же ещё? А когда напьются из амфор сикейры для возбуждения, то уже не поют, а воют. Ну и мерзости навезли из Египта, прости меня Господи!

- Ты думаешь, - продолжала Ривка,- что Лстис тебя любит и будет верна? Я не хочу выглядеть доносчиґцей, но спроси Элизара, начальника твоих телохраниґтелей, зачем он чуть не каждый день ходит в её двоґрец. Что он там потерял. Вот увидишь, быть беде от этих хождений.

Признаюсь тебе, Соломон, - когда ты стал царём, я надеялась стать при тебе царицей. Это должен был сделать ты, но не сделал, хотя у меня были на это все права.

Я твоя первая жена и рождённая в колене Иуды. Твой дед Иессай и мой Бен-Урия родились в Вифлеґеме и были сводными братьями. Как видишь, я не какая-нибудь безродная девка или чужестранка, а выґшла из того же рода, что и ты. Ты же поступил вопреґки разуму и нашим, завещанным Моисеем, традициям и женился на иностранке. Можно было бы тебя поґнять, если бы ты любил её до сих пор. Я не слепая, Шломо, и вижу, что ты давно к ней охладел, да и она, как мне кажется, смотрит в другую сторону.

Скажи, сколько раз ты звал её на своё супружеское ложе в прошлом месяце? Можешь не отвечать, я знаю - ни разу! - Сказала и почувствовала, как невольные слезы затуманили глаза. Ривка замолчала, увидев на лице царя явные признаки нарастающего гнева.

В гневе царь бывал страшен. Любой из его приблиґжённых в такие мгновения боится посмотреть в его глаза и склоняется молча, опустив голову. Испепеляюґщий взгляд, резкая прерывистая речь, нервные двиґжения рук - всё это наводило ужас на провинившегоґся. Иногда гнев царя заканчивался для виновного порґкой кнутами, правда, это наказание не распространяґлось на женщин. Он их любил и многое прощал.

 

Царское окружение хорошо знало одну особенность его характера - он быстро вскипал в гневе и быстро отходил, успокаивался. Почувствовав, что погорячился без особых причин, царь после вспышки гнева стаґновился мягче, добрее. Вот и сейчас, увидев слезы на глазах Ривки, он успокоился и уже другим голосом стал ей объяснять:

- Ты, Рнвка,вроде бы не глупая женщина, а не поґнимаешь простых вещей. Я взял в жёны египетскую принцессу не по любви, даже лицо её впервые увидел у ворот иерусалимских, когда вышел встречать эту огґромную кавалькаду людей, лошадей, верблюдов, разґноцветных колесниц и арб.

Правда, во время предварительных переговоров с братом         фараона послом Али-Амиром он мне показал серебряную пластинку, на которой гравер изоґ бразил её профиль. Сама понимаешь, - что гам можно понять. При желании мастер любую дурнушку изобраґ зит красавицей. Когда она вышла из крытой повозки, разукрашенной цветами и лентами, я убедился, что Али-Амир не обманул. Она была красива неповториґ мой восточной красотой, но... не в моём вкусе. Сейчас уже стала злоупотреблять румянами, зачем-то перекраґ сила волосы в синий цвет, но это ты и сама знаешь.
Соломон замолчал, набросил на плечи пёстрый шерстяной платок и вышел в соседнюю комнату. Верґнувшись через некоторое время, продолжал:

- Так вот, Ривка,женился я на египтянке не по любґви, а ради интересов государства нашего. В то время Египетское царство было ослаблено постоянными войґнами с Ливией. Фараону Псусену II очень нужен был сильный союзник в своём тылу, чтобы обезопасить сеґбя от вторжения Ассирии. Нам союз с Египтом тоже был выгоден, так как существовала опасность вторжеґния в наши земли арабских племён с Аравийского поґлуострова. Мы для Египта были важными союзниґками. Нашу армию с её двенадцатью тысячами всадґников, тысячью четырьмястами боевых колесниц и сотґнями тысяч хорошо вооружённых воинов знают все и все нас побаиваются. Вот фараон и решил нарушить

многовековую традицию и отдать свою младшую дочь за израильского царя, породниться с ним и таким соґюзом укрепить мир на своих северных границах. - Ты поняла меня.Ривка?

- Это я поняла, но не понимаю другое. Если ты говоришь, что фараон первым сделал предложение на брачный союз, то зачем ты послал в Египет послом и сватом своего зятя Ахимааса и других близких тебе людей с караванами в сотню коней, верблюдов и мноґгими дорогими подарками?

- А ты что хотела, чтобы они приехали меня сваґтать? - но такого не бывает. Существует строгий этиґкет и по другому поступить нельзя. Ладно, раз ты таґкая непонятливая, я расскажу как всё происходило, тем более, что всё это в прошлом и я могу открыть тебе то, что ещё недавно держал в секрете.

Пока купцы и сановники с обеих сторон договариґвались о поставках от нас строевого леса, меди, издеґлий из слоновой кости и железа взамен на пряности, золото, серебро, слоновую кость, диковинных животґных и птиц из Египта, мы с Али-Амиром сидели в дворцовой беседке, пили красное игристое вино и неґторопливо беседовали, как это у них принято. Сначала он подал мне личное письмо фараона. В нём о браке ни слова. Обычное вежливое письмо, где он сетует на происки врагов на южных границах государства и проґсит содействия в торговле его страны с Анатолией, Сирией и Месопотамией. Тогда и сейчас все торговые караваны из этих стран в Египет проходили и прохоґдят по территории Израиля, по известному тебе "царґскому пути" и под контролем "царских слуг". Через Израиль идёт обмен египетскими колесницами, котоґрые продаются в новохеттские и арамейские государґства Северной Сирии и Анатолии, на коней, отправляґющихся оттуда в Египет. Фараон в письме просил о снижении пошлин за транзит этих товаров. В .конце письма была приписка о том, что главное посол Али-Амир передаст царю в приватной беседе. Я думаю, что ты уже поняла, какое предложение привёз посол фараґона, но ты, видимо, не знаешь главного - в качестве

 

приданого за Астис я получал царство Гезер и неприґступную крепость на побережье Черного моря.

Над предложением фараона я долго не думал, так как понимал выгоду от этого союза и важное стратегиґческое значение для Израиля крепости Гезер. Тогда мы договорились, что брачный контракт и договор о военном сотрудничестве заключим в Мемфисе - стоґлице Египта. Этот разговор с Али-Амиром и моё соґгласие на брак с Астис письменного свидетельства не имеют. Так просил фараон. В таких делах честное слоґво монарха надёжнее бумаги.

Вот теперь Ривка скажи, правильно я поступил или нет, женившись на иностранке, вопреки религиозным канонам, но получил укреплённую цитадель, на южґных границах государства.

- Что тебе ответить, Шломо? Ты царь - тебе видґнее. Я давно поняла, что старая, для тебя старая, и ты решил удалить меня подальше от глаз своих. Может ты и прав - зачем держать старых жён, когда столько молодых, которым нужны места и содержание.

- ПодождиРивка, - возмутился царь, - что ты плеґтёшь?! Не собираюсь я тебя удалять, наоборот, я расґсчитываю на твою помощь. Вот послушай. Меня очень беспокоят порядки в моём гареме, где уже собралось довольно много женщин. Все они мои любимые жёны и наложницы. Так их делят мои придворные. Для меня же все они - мои царицы, моя радость и счастье. Что бы там ни ворчали за углами священники, мои женщины, любовь к ним - моя главная святыня. Женґщины - это новая жизнь, продолжение рода Давидова, их не будет, - кто мне подарит очередного сына?

Соломон замолчал, колокольчиком вызвал слугу и приказал принести прохладительные напитки. Слуга принёс охлаждённые апельсиновый и гранатовый соки. Вспомнив, что Ривка любила гранатовый, налил ей и себе. Молча выпили.

- В гареме, - продолжал царь, - достаточно одалиґсок и евнухов из числа чёрных рабов. Они не только чёрные сверху, но и в голове полный мрак. Язык наш знают плохо, большинство из них нечистоплотны. Я

как-то прошёл в середине дня по спальням и увидел, что постели не убраны, в комнатах грязь. Кушают мои голубки нерегулярно, все налегают па мучное и мясґное. Пришла ко мне стройная, а через полгода уже и талии не видно. Не годится всё это. Ахисар, мой домо-управитель, заглядывает туда, но как он, старик, может разобраться в этом море женских проблем? Всё, за чем он как-будто надёжно смотрит, так за тем, чтобы туда не шастали мои телохранители. Короче говоря, Рива, возьми ты это хозяйство в свои руки, а драгоценные подвески из тёмно-красных карбункулов в моей сокроґвищнице долго не залежатся. Таково моё повеление.

Намёк Соломона на драгоценный подарок смутил её, но, взяв себя в руки, Ривка сказала:

- Спасибо, государь, но не кажется ли тебе, что этим повелением ты унижаешь меня? Превращаешь свою первую жену в подстилку для своих жён. Предґставляю, как будут ухмыляться твои дочери, зятья да и другие из твоих приближённых, узнав о моём наґзначении.

- Прости, Ривка, но я не ожидал, что ты так болезґненно воспримешь мою просьбу.

- Какая же это просьба, государь, ты только что сказал: "повеление"!

- Нет, Ривка,считай, что это просьба. Я прошу тебя согласиться. Ради меня..., если ещё любишь. А сомґнения свои оставь; зная твой характер, уверен, что ты любого поставишь на место, тем более моих жён. В моей поддержке не сомневайся. Ну, как, ты согласна? - спросил царь и мягко дотронулся до её руки.

Ривка хорошо знала своего Шломо, - если он что-то решил, то выполнит, по-хорошему или по плохому, но выполнит. Дальше противиться было бессмысленно, и Ривка молча кивнула.

В Соломоне, сыне своей эпохи, мирно уживались мудрость, острый ум и, по тем временам, высокая куґльтура и образованность со своеволием и деспотизмом восточного владыки. Что для него мнение первой жеґны, даже когда-то любимой?! Он не считался и с более авторитетными людьми своего окружения. При воца-рении на престол по его воле были казнены брат Адо-ния, военачальник Иоав и другие, в которых он видел своих личных врагов.

- Ну, вот и хорошо! Теперь послушай меня. Среди моих жён многие из разных племён, это хеттеянки, филистимлянки, женщины из Ассирии, Сидона и Бак-трии, да всех и не перечислишь - они язычницы. У каждой свои терафимы, или амулеты. Это маленькие жёлтые или красные камешки, грубо обработанные фигурки людей и животных, быки с большими головаґми и рогами. Встречаются фигурки женщин с большиґми грудями. Эта фигурка, якобы, предохраняет от сглаза при кормлении ребёнка.

Однажды ко мне вечером на брачное ложе пришла амморетянка Тирца. Смотрю, держит что-то завёрнуґтое в платок и прижимает к груди. Я взял, развернул, а там маленький человечек с мужским членом размеґром больше самой фигурки. Я рассмеялся и говорю ей: "Тирца, тебе что, моих достоинств мало и ты взяла мне в подмогу ещё этого уродца?" Она зарделась вся и говорит: "Это амулет, бог мужской силы, он помогает в зачатии ребёнка".

Ты представляешь, приходит она ко мне как-то днём с новостью: божество помогло - понесла! Вот и не верь теперь в этих божков и амулеты. Так ты, Ривка, не трогай эти магические для них фигурки. Пусть моґлятся им, если верят. Я не сторонник насильственного уничтожения язычества. Пройдут годы, и люди сами выберут ту религию, которая им больше подойдёт. Следи за их питанием, здоровьем, чистотой и поґрядком в притворах.

И ещё - раньше, когда был молод, я за ночь мог удовлетворить до пяти жён, потом, наигравшись и отґпустив их, спал до утра без всяких сновидений. Теперь я уже не молод, видишь, кое-где на голове серебрится седина, мучает иногда бессонница и моих сил хватает на двоих, и то через день. Видишь, Ривка, я верю тебе и не скрываю свои мужские слабости. Пока здоров, в силе и, надеюсь, что Создатель сохранит меня ещё долго, я стараюсь не забывать ни одной из моих люґбимых.

Государственные и судебные дела занимают меня с утра до вечера и мне в это время не до них. Ты сама решай, какая из жён и в какой череде попадёт на моё супружеское ложе. И помни - я терпеть не могу, если в одну ночь у меня окажутся две жены из одного плеґмени, например две хеттеянки или две сидонянки. Следи за этим и не забывай это моё требование. Утґром, когда я просыпаюсь, нет посторонних глаз и ушей, ты приходи ко мне в спальню для разговора. Есґли я буду недоволен теми жёнами, что были у меня ночью или хотя бы одной из них, я тебе скажу об этом, хотя такое маловероятно.

Бывает у женщины плохое настроение, она холодна и безразлична ко мне, я не обижаюсь, это не её вина. Видимо, кто-то её обидел или давно нет известий от родных, да мало ли что может быть. Тут уже я нахожу такие слова любви, такие ласки, что она буквально на глазах раскрывается, как утренний цветок и дарит мне уже свои ласки, свою душу и тело.

При наших встречах ты мне рассказывай о нуждах моих цариц, какие заказать одежды, обувь, ткани, украшения, благовония, а также о происшествиях в гаґреме, если они достойны моего внимания. Теперь стуґпай с Богом.

На другой день царь объявил, что управление гареґмом он передаёт своей первой жене Ривке. Теперь она будет именоваться старшей женой - управительницей гаремом и её заказы на благовония, тушь, белила, руґмяна, узорчатые ткани, обувь (любимые сандалии из красной кожи) и другое должны выполняться царскиґми слугами в первую очередь.

Теперь мы возвращаемся к злополучному утру меґсяца ияра, когда царь, сидя на своём ложе в плохом настроении, увидел свою старшую жену и управительґницу гаремом и тут же всё вспомнил.

 

- Ревекка, подойди поближе! - сказал он строго.

Само обращение "Ревекка", а не обычное "Рива" её насторожило. Царь был почему-то недоволен управиґтельницей и, скорее всего, выговора ей не избежать. Ривка подошла с опущенной головой и стала машинаґльно рассматривать голые ноги царя.

- Надо будет сказать, чтобы подстригли ему ногти,

- подумала,  и  вспомнив,  что  не за этим  пришла  к царю, с притворной робостью проговорила:

- Слушает тебя раба твоя, мой  господин,  царь и повелитель. - Сказала и низко поклонилась.

Покорность Ривки и то, что она быстро сообразила

- обращение "Шломо" сейчас никак не к месту, — неґмного обезоружили царя. В домашней обстановке и когда не было посторонних, царь разрешал обращение "Шломо" только троим: матери своей Вирсавии, другу детства Зауфу и ей, Ривке. В присутствии посторонних или когда он гневался, им и в голову не приходило позволить себе фамильярное обращение - гроза была бы неминуемой. Для своего окружения, чиновников и посетителей он был "государь", Шломо Бен-Давид, и все это хорошо знали.

Другое дело ночью, на брачном ложе каждая жена становилась любимой царицей и обращалась, как хотеґла. Там шла любовная игра, царь превращался в любиґмого мужа и обращения "IIIломик", "котик", "мой гоґлубок" только радовали и опьяняли его.

Они даже позволяли себе дразнить царя. Особенно ловко проделывала это его любимица Элаон. Она как-бы говорила: "А ну, попробуй, возьми меня!" Вырвавґшись из царских объятий, убегала в соседний малый зал, где находится бассейн. Соломон - за ней, и начиґналась игра в кошки-мышки вокруг бассейна. Царь, не в силах её поймать, начинает злиться. Элаон чувствует момент, когда её безобидный котик может превратиґться в свирепого тигра, уступает. Соломон хватает её, подминает под себя и там, прямо на прохладном мраґморном полу, овладевает ею. И только львиные голоґвы из сардоникса слышат победный рык царя и стоны его обессиленной "жертвы".

- Когда я назначал тебя управительницей гаремом, разве не говорил, что не люблю, когда в одну ночь ко мне на ложе любви приходят жёны из одного и того же племени? Почему ты нарушила это моё повеление? Вчера у меня были две хеттеянки - Зиппа и Яала. Я не отправил их назад в гарем, ибо сам бы пострадал, оставшись на ночь без жён. Они не виноваты и ушли под утро довольные. Виновата ты, Ревекка!

Виновница только открыла рот, чтобы оправдаться, как услышала грозное:

-   Молчи     и     слушай   царское  слово!   Ты   нарушиґла     моё   повеление   и   будешь  примерно  наказана.   А теперь  объясню причину  своего недовольства на проґстом примере:  представь, что ты зашла в трапезную пообедать и выясняешь у повара, что у него приготовґлено.

- Чечевичный суп и куропатки тушёные в соке граґнатовых яблок, - отвечает повар.

Ты съедаешь суп и ждёшь куропатку, а он, стервец, подаёт ещё порцию того же самого супа. Оказывается, куропатки уже съедены другими. Скажи, что бы ты сделала с этим поваром?

- Я позвала бы двух чёрных евнухов и 'повелела , бы им дать повару по спине двадцать палок.

- Правильно, - сказал царь, и озорные искорки поґявились в его глазах, - этим ответом ты сама назначиґла себе наказание. Так что будем делать? На лице цаґря появилась улыбка, гнев начал проходить, настроґение улучшилось.

- Ладно, Рива, на этот раз обойдёмся без палок, объясни только, как это у тебя получилось, что ты наґрушила моё повеление и мне из-за тебя пришлось есть чечевичный суп два раза.

Собственная шутка царю понравилась и он звонко рассмеялся. Закрывая лицо руками, давилась от смеха и Ривка. Она мысленно представила себе картину: сиґдит царь в трапезной с венцом на голове, в пурпурном

 

плаще и, давясь и проклиная всех на свете, ест вторую порцию чечевичного супа.

Успокоившись, она рассказала:

- Очень просились к тебе, государь... Шломо... две хеттеянки - Зиппа и Яала, а также иудейка Рут. Проґсились и другие, но я накричала на них, что им ещё рано, череда не подошла, и сказала одалиске Зее, чтоґбы вымыла Зиппу и Рут и натёрла бы их душистым розовым маслом, тем, что привезли из Египта. Это всё было перед обедом, а вечером приходит та же Зея и говорит: Рут мается животом. Тут ко мне подошла Яала, такая вся нафуфыренная и душистая от благоґвоний, и я её назначила вместо Рут. Был уже вечер и готовить кого-то другого было поздно. У меня в голоґве теперь крутится мысль - а не подсунула ли Яала что-нибудь в тарелку Рут и от этого у нее заболел жиґвот? Ну, разве она признается? Прости меня, гоґсударь!

- Ладно, забудем. Я уже тебя простил. Ривка собралась  уже  уходить,  но  царь движением руки остановил ее.

- Еще раз послушай, что я скажу. Я люблю женґщин, моих цариц, моих голубок, ведь они такие разґные, неповторимые, как создал Господь разными цвеґты, деревья, драгоценные камни и многое другое.

Вот хеттеянки - белолицые, черноглазые, яркогу-бые, их ни с кем не спутаешь, они прекрасны, как лиґлии Саронской долины.

Ривка, ты когда-нибудь всматривалась в глаза хет-теянок? У них зрачки, как серебряные зеркала - смотґришь и видишь свое отражение. А брови - их не нужґно выщипывать, как это делают филистимлянки, они тонки, как нить из руна молодой черной козочки. Жаль только, что они так быстро увядают.

Филистимлянки - смуглые, высокие, с жёсткими курчавыми волосами, в любви - пламень, прожигаюґщий тебя насквозь. Их голос, когда они говорят, журґчит, как горный ручей.

Чудно, как прекрасны амморетянки, идеально слоґженные, маленькие, нежные, гибкие. В любви покорны

и изобретательны. Своими гибкими руками и ногами обвивают тебя так, что дух захватывает. А губы их сладки, как сотовый мед в весеннюю пору.

Женщины Ассирии - они словно богини, спустивґшиеся с небес. Их удлиненные глаза, словно колодцы в туманное утро - смотришь, а дна не видно. Черные брови изогнуты, как крылья чаек в полете. В любви скромны и застенчивы только в первый момент - поґтом безудержная страсть захватывает их полностью.

Дочери Сидона - остроумные и веселые. А как поґют и танцуют! Однажды пришла ко мне сидонянка Гера с арфой и говорит: "Господин мой любимый, преґжде чем мы займёмся любовью, разреши мне сыграть сочиненную мною в твою честь мелодию. Хочу чтобы наша любовь была бы такой же проникновенной, как рожденные мною звуки".

Я заслушался и, видимо, от усталости, незаметно для себя уснул, а утром просыпаюсь - нет уже ни Геры, ни ее арфы. Мне было очень досадно за свою слабость.

Желтокожие девы Египта неутомимы в любви и безумны в ревности. Не хотят делить любимого с друґгими, готовы на любую месть. Вот и Астис такая же. Иногда я её просто боюсь, боюсь ее осуждающего взгляда, хотя там в Египте многоженство фараонов -традиция древняя.

Вавилонянки - страстны и нежны в любви. Тело у них гладкое, как отполированные цветные стёкла из Коринфа, так они острыми лезвиями уничтожают воґлосы на своём теле. Они умеют во время любовной игры ловко выскальзывать из объятий, как бы крепки они не были.

Моавитянки - молчаливые и застенчивые, их груди ароматны, как цветущий виноградник в Ваал-Гамоне.

О женщинах, которых привозят с севера, через Ба-альбек и язык которых непонятен, можно складывать и посвящать им оды и песни.. Льняные волосы, голуґбые глаза, ямочки на розовых щёчках - всё это кажетґся неправдоподобным. Они прекрасны, как херувимы, спустившиеся с небес.

 

Теперь, если собрать все прелести, всю красоту, ум, обаяние моих иноземных жён, то всё это есть у любиґмых мною израильтянок и иудеек. Они умны, стройґны, нежны, страстны, умеют петь и танцевать. Но вот беда, они как весенний мёд - всё в нем есть: сладость, аромат полевых цветов, нежность плодов виноградниґка и даже лечебные свойства, а скушаешь чуть-чуть и всё, больше не идет, слишком приторно, хочется отвеґдать чего-нибудь другого.

Вот такие вы, женщины, разные и, может быть, поґэтому такие желанные. Помню, в наши молодые годы, когда я был ещё отроком, смотрел в твои агатовые глаза и не мог насмотреться. Мне тогда казалось... ладґно, не буду бередить твою душу. Всё в прошлом...

Услышав неожиданное признание царя, Ривка смуґтилась и покраснела.

Соломон задумался, немного помолчал и, бросив взгляд на пылающие щеки старшей жены, продолжал:

- Вот ты скажи мне, Ривка, разве можно женщин не любить, не восхищаться и не обожать их?

- Я отвечу тебе, Шломо, но боюсь мой ответ может тебе не понравиться. Вот послушай.

У серебряного сикля есть две стороны. То, что ты рассказал - это одна сторона монеты, лицевая. То, что я расскажу, - другая, оборотная. Мне в течение дня, а точнее, с раннего утра до позднего вечера не до того, чтобы разглядывать у твоих любимых жён глаза, броґви, губы и всё прочее. Я сталкиваюсь с характерами, или точнее с капризами всей этой компании, живущей в гареме. Это они перед тобой виляют задами, стараґются понравиться и изображают страсть. Вернувшись же к себе, становятся совсем другими. Вот иудейка Рут никогда не оденет хитон того покроя и цвета, если такой есть у других. Подавай ей что-то особенное, единственное, чтобы она выгодно отличалась от своих подруг.

Ты думаешь, она одна такая? Ничего подобного! Я для твоей любимицы моавитянки Элаон держу специґальную модистку. Всем другим сказала - хотите иметь наряды разґными и по своему вкусу, берите шелковые нитки, иголки и украшайте свои одежды, как хотите. У одґной по краям пусть будут розы, у другой - лилии, у третьей - бабочки. Послушались. Утром ещё до завґтрака сидят и вышивают. А какие среди них есть злоґвредные и завистливые! Ты, Шломо, одарил Элаон широким золотым браслетом с несколькими шамира-ми по окружности. Казалось бы, прояви скромность и не дразни своих подруг, так нет - ей нужно поиздеваґться над ними. Сидит за столом и громко, так, чтобы все слышали, говорит: "Слишком широковат этот браслет. Я люблю на руке узкие, но четыре кряду. Скажу своему господину, парю Соломону, чтобы закаґзал мне на правую руку четыре узких". Сказала и выґсокомерно посмотрела на своих подруг.

Амморетянка Тирца вчера мне заявила, видимо поґссорившись с подругами: "Я со всеми вместе кушать не буду. Пусть слуги принесут еду мне в комнату!"

И носят, - не оставлять же ее голодной. А какие хитрые, как лисички, когда им что-нибудь нужно! Воґкруг да около крутятся, в глаза заглядывают, особенно когда я выбираю тех, которые пойдут на ночь к тебе, во дворец.

Всем им целый день делать нечего, так они сплетґничают друг о друге, обо мне, да, да, и о тебе, госуґдарь, тоже, - сказала Ривка, увидев вопросительный взгляд царя. Те, что постарше создают свои кланы из более молодых и соплеменниц. Кланы держатся отдеґльно, иногда враждуют, но до потасовок не доходит -я вовремя тушу готовый вспыхнуть пожар.

Первая причина враждебности, неприязни - ревґность. Страшно ревнуют тебя друг к другу. Что они при этом говорят - лучше я не буду рассказывать!

Вторая причина - боги, их языческие боги, их мноґго: Аммон, Бэл ом, Молох, Астарта. Всех я, пожалуй, не вспомню. Твои жёны, Шломо, могут часами спорить -чей бог могущественнее, мудрее, кому и чем помог и готовы из-за этих богов вцепиться друг другу в воло сы. В таких случаях я вмешиваюсь и перевожу разгоґвор на другую тему.

Самые молодые, недавно купленные на невольниґчьих рынках, сильно тоскуют, сидят у окон и грустно смотрят, как за оградой идёт другая жизнь. Ходят люди, едут повозки, гонят стада пастухи. К тебе они не попросятся. Думаю, что там, на родине остались их любимые парни, женихи. Их можно взять только сиґлой. Прошу тебя, государь, этого не делать. Должно пройти время, а оно как никак лечит, и постепенно из памяти уходит прошлая жизнь. Мне отец рассказывал, что в древности был такой закон - купленную или взятую в плен женщину остригают и объявляют своей женой только после отрастания у неё новых волос. Может быть, стоит восстановить этот закон?

Видя, что Соломон задумался, Ривка продолжала:

- Я для новеньких на свой страх и риск, знаешь, что придумала? Устроила им прогулку на вершину Масґличной горы. Взяла с собой арфу, амфоры с напитками и там они на природе повеселели, стали петь, танцеґвать, а люди Элизара в это время их незаметно охраняґли. Мало ли что! Я пообещала устраивать такие прогуґлки каждую неделю. Вот такая вторая, оборотная стоґрона серебряного сикля!

Слушая Ривку, Соломон молчал, машинально тереґбил кольцо на мизинце, затем выпил ещё стакан наґпитка и заговорил:

- Ты, может быть, думаешь, что наш брат, потомки Адама, лучше? Как бы не так! Такие же самые. Кажґдый считает себя умнее других. Тоже группируются в партии и без конца спорят по любому поводу. Иногда мне кажется, что спор - это национальная черта иврим. А сколько таких, готовых хоть сегодня сесть на престол вместо меня и править бедным народом.

О попытках Авессалома и Адонии захватить трон ты знаешь. По молодости и глупости они действовали отґкрыто, а вот как хитро плёл свои сети военачальник Иоав, ты вряд ли знаешь. Он, как дядя царя, в случае его смерти и при малолетстве наследников имел законґное право занять престол, хотя бы временно, а там бу--

дет видно. Для этого нужна была смерть царя Давида, а затем и Авессалома, как старшего сына. Иоав очень рассчитывал на месть Урии, первого мужа моей матеґри. Он отправил его в Иерусалим с донесением, но просчитался. Урия, человек слабовольный, не стал мстить царю за отбитую жену и со своей участью смиґрился. Авессалома Иоав всё же убил, несмотря на моґльбы отца сохранись жизнь "парнишке", но это ему ниґчего не дало.

Сейчас, когда в государстве наступил долгожданґный мир и согласие между коленами и племенами, нам нужно единство, а не разброд. Сейчас время собирать камни, а Не разбрасывать.

Из нашего с тобой разговора видно, что мир грешен, но и прекрасен в его разнообразии. Представляешь, каґкая была бы тоска, если бы все люди были похожи цветом кожи, волос, глаз, характерами, умом и всем прочим!? Я не хотел бы жить в таком мире.

Ладно, Ривка, ступай с Богом! Я заговорился с тоґбой, а мне уже пора помолиться.

Ривка ушла, царь повернулся в сторону храма и помолился:

Господи, раб твой Соломон обращает свои взоры и сердґце к тебе, Предвечный. В Иерусалиме около ковчега Гос-Цодня принёс л жертвы мирные и поблагодарил тебя, Госґподи, за то, что дал мне сердце мудрое и разумное и многие другие блага, которые я и не просил.

Сегодня я благодарю тебя, Господа, за то, что сотворил ты чудо великое - женщин, прекрасную половину рода чеґловеческого.

Благодарю тебя, Господи, за то, что они есть на земле -красивые, ласковые, страстные- царицы души моей ц тела.

Благодарю тебя, Господи, за то, что их у меня много и мы любим друг друга.

Благодарю тебя, Господи, за то, что ты отличил нас от животных и мы можем наслаждаться любовью всегда, пока есть силы.

Сохрани, Господи, женщин и дай им здоровья и деток, ибо без них жизнь на земле оборвётся.

Помилуй меня, Господи, и прости, ибо молитва моя боґльше о земном, нежели о духовном

Аминь!

32

 

дет видно. Для этого нужна была смерть царя Давида, а затем и Авессалома, как старшего сына. Иоав очень рассчитывал на месть Урии, первого мужа моей матеґри. Он отправил его в Иерусалим с донесением, но просчитался. У рил, человек слабовольный, не стал мстить дарю за отбитую жену и со своей участью смиґрился. Авессалома Иоав всё же убил, несмотря на моґльбы отца сохранить жизнь "парнишке", но это ему ниґчего не дало.

Сейчас, когда в государстве наступил долгожданґный мир и согласие между коленами и племенами, нам нужно единство, а не разброд. Сейчас время собирать камни, а не разбрасывать.

Из нашего с тобой разговора видно, что мир грешен, но и прекрасен в его разнообразии. Представляешь, каґкая была бы тоска, если бы все люди были похожи цветом кожи, волос, глаз, характерами, умом и всем прочим!? Я не хотел бы жить в таком мире.

Ладно, Ривка, ступай с Богом! Я заговорился с тоґбой, а мне уже пора помолиться.

Ривка ушла, царь повернулся в сторону храма и помолился:

Господи, раб твой Соломон обращает свои взоры и сердґце к тебе, Предвечный. В Иерусалиме около ковчега Госґподня принёс я жертвы мирные и поблагодарил тебя, Госґподи, за то, что дал мне сердце мудрое и разумное и многие другие блага, которые я и не просил.

Сегодня я благодарю тебя, Господи, за то, что сотворил ты чудо великое женщин, прекрасную половину рода чеґловеческого.

Благодарю тебя, Господи, за то, что они есть на земле -красивые, ласковые, страстные царицы души моей и тела.

Благодарю тебя, Господи, за то, что их у меня много и мы любим друг друга.

Благодарю тебя, Господи^ за то, что ты отличил нас от животных и мы можем наслаждаться любовью всегда, пока есть силы.

Сохрани, Господи, женщин и дай им здоровья и деток, ибо без них жизнь на земле оборвётся.

Помилуй меня, Господи, и прости, ибо молитва моя боґльше о земном, нежели о духовном Аминь!

 

И тут из-за спин царских жён высунулась рыжая боґрода Рисия:

- Я так думаю, пророк Нафан, надобно бы найти для услуг царю молодую полнотелую девицу с горячей кроґвью. Днём будет приглядывать за немощным, - кормить, поить и снадобья подавать, а ночью пусть покрывает его своим горячим телом. Глядишь, царь и отогреется, взыґграет у него кровь и, с Божьей помощью, ещё и познает её. Знаю я одну такую дородную девицу, живёт в деревне Егам, что рядом с Вифлеемом. Девица что надо, мёртвого подымет на ноги. Звать ту красавицу Ависага.-Сунами-тянка.

- Ну что насупились! - прикрикнул пророк на царсґких жён, - Рисий дело говорит, куда уже вам, худосочґным, самих греть надо.

Рисий умел, когда надо, дать совет, во время сказать нужное слово. Царь, даст Бог, поправится, узнает кто сподобил его выздоровлению, глядишь, и одарит царской милостью.

Совету Рисия послушались, самого же и послали в деґревню Егам за девицей. Так, в один из дней месяца ше-ват, очень студёного в тот год, появилась в спальне царя краснощёкая с тонкими бровями красавица Ависага. Стаґрого слугу царя Ира Бен Икеша отослали на кухню -стар, немощен и за ним самим нужен уход.

Царь Давид проснулся после обеда, увидел незнакомку и спросил:

- Чего тебе?

Ависага, девица бойкая, не испугалась царя и всё ему объяснила: прежний слуга оставлен только для чтения "Книги праведного", если царь пожелает, а ей, Ависаге, доверен уход и быть при царе неотлучно.

Смотрит царь на девицу, куда она - туда и он глаза воротит. Мужчина, даже больной и немощный, остаётся мужиком. Чуть полегчало и он уже за старое - разглядыґвает девичьи руки, груди, вздыхает и вспоминает свои молодые годы:

- Хороша Лвисага, больно хороша, всё в ней в доґстатке, похожа па мою первую жену Михаль, также стройна и пригожа. Вернулись бы ко мне сейчас мои мо-

35 лодые годы, ты, Ависага, не за метлу бы держалась, а за... прости меня, старика, Господи, за мысли греховные. Стар я и болен, а всё туда же, оглядываюсь на молодые годы, как будто можно их вернуть.

Спросить хочу тебя, Господи, почему ты на земле всё так устроил. Был я молод, силён, но беден. Всё моё богатство - щит, меч да арфа, которую сам и сделал, но зато мог всю ночь услаждаться молодицей, а утром, по тревоге, уже быть впереди с мечом в руках и рубить врагов. На всё сил хватало. В старости всё наоборот -золота я накопил сотни талантов, нет счёта драгоценґным камням, даже разум и мудрость сохранил, всё виґжу и понимаю куда идти дальше, а вот тело стало труґхлявым, как старые пни в лесу за городскими стенами. В этом, Господи, и есть твоя великая мудрость - все добытое оставлять молодым, тем, кто при идёт после нас. Понимаю тебя, Господи, и смиренно уповаю на милость твою.

Вечером после пшеничной каши с козьим молоком царь задремал, но вскоре проснулся. Он почувствовал, как к его левому боку прижалось голое женское тело, понял это по упругим грудям и горячим рукам, обхваґтившим его чресла. Он сразу догадался - под его бок улеглась новая девица. По старому телу проскочила искра, и Давиду стало жарко, даже слишком, а на лбу выступила испарина.

- Не ко мне надо лезть, - проворчал царь, - неужто нет в доме помоложе?

- Господин мой, не гневайся, мне велено тебя отоґгревать, - сказала тихонько Ависага и прижалась ещё сильнее.

- Ах, велено, - разочарованно сказал царь, - кто же это тебе велел?

- Да Рисий же, священник, он мне дядя по матери.Сказал - если отогреешь царя, поправится он, глядишь и царицей станешь.

По дрожи царского тела Ависага догадалась, что слова Рисия его рассмешили и, затихнув, он уже споґкойно сказал:

- Спасибо тебе, моя царица, ты и впрямь меня отогрела.-Пойди постели себе на циновке, если будешь нужна, позову.

Когда Ависага стала готовить себе постель, царь скаґзал:

- А Рисий твой не дурак, заботливый и не только обо мне печётся.

 

После гибели старшего сына Авессалома, которого царь Давид любил больше всех и прочил в наследники, он всё чаще задумывался о судьбе престола. Кому из двух сыновей его оставить: старшему Адонии или младшему Шломо. В древнем Египте решили давно -троп оставлять старшему сыну. Так стали поступать и в других государствах. Это спасало страну от межґдоусобицы, так как младшие сыновья заранее знали, что трон им принадлежать не будет.

Во многих случаях новый царь не хотел жить в поґстоянном страхе, что его могут убить или отравить осґтальные братья, и старался от них избавиться. Яд или меч, несущие смерть сопернику, были распространёнґными средствами. Мать старшего сына Аггафия не сомневалась, что её первенец станет царём, была остоґрожна и избегала даже разговора о престоле. Аггафия хорошо помнила какая участь постигла вторую жену царя Мааху, вырастившую старшего сына Авессалома.

- Вот дура была, - вспоминала она несчастную, -царство было у неё в руках, так нет, не хватило терпеґния дождаться смерти Давида. Подговорила сына подґнять бунт против отца и кончилось всё это гибелью обоих. А всё от жадности и гордыни, хотелось скорее стать при сыне матерью-царицей и владеть всеми, насґлаждаться властью - кого возвысить, а кому и голову отсечь. Аггафия не такая, держится тихо и скромно, но вот беда: Адония не хочет слушать её советов, не моґжет она удержать его от беды. Завёл пятьдесят скороґходов, столько же колесниц и устраивает шумные поґездки по провинциям. Его два писца еле успевают за-

 

Обещания будущего царя своим подданным -одному должность мытаря, другого на царскую службу телохранителем, третьему пять мер зерна до будущего урожая, никому нет отказа. В случае какой заварухи все пригодятся. Завёл дружбу с военачальником Иоа-вом, священником Авиафаром и окружил себя сыновьґями богатых купцов и вельмож.

У матери Соломона мысли совсем другие, ей не поґзавидуешь. Если на престол сядет Адония, ей и сыну не сдобровать. Старший брат ненавидит младшего. За что же Адония должен любить Шломо? Ему ещё и воґсемнадцати лет не стукнуло, а слава о его мудрости и разуме разошлась по всем городам и весям Иудеи. Нет отбоя от ходоков, приходят за советом: как лечить скоґтину, как лучше выращивать зерно и овощи, ухаживать за садом, многое знает Шломо и никому не отказывает. Особенно много приходит болящих.

Поражался Адония умению сводного брата исцелять лихорадку, проказу, головные боли, болезни желудка и многое другое. В его комнате, на полу и полках, стояла керамическая и стеклянная посуда с какими-то мазями, настойками, отварами и только он знал назначение всех этих снадобий. На других полках лежали рукописґные книги из Египта, Ниневии и Греции. В них Шлоґмо находил нужные наставления по исцелению болезґней вплоть до изгнания злых демонов. Сам Адония слаб в иноземных языках и науках, но зато умеет ловґко укротить молодого скакуна, метко бросить дротик или попасть в цель камнем из пращи. Мечом и щитом владеет не хуже опытного воина, но кого этим удиґвишь? Любой телохранитель может то же самое.

Чем немощнее царь, тем страсти вокруг престола разгораются, как лесной пожар в жаркую погоду. Жиґтели Иерусалима разделились на "младших" и "старґших" по возрасту братьев и трудно было сказать кого больше.

Сторонники Соломона Ванея, Садок, пророк Нафан и Рисий не выдержали и пришли к Вирсавии. Молвил пророк Нафан:

- Матушка царица, что ты ждёшь? Ты разве не ви дишь, каким петухом ходит Адония? Его сторонники Иоав, священник Авиафар, презренный раб Симея и молодые отроки иерусалимские уже наполнили кубки вином и трубят в рога в честь нового царя. Ещё неґмного и уплывёт престол от твоего сына, а жаль. Вмеґсто умного и мудрого Соломона государством станет править этот напыщенный недоносок.

- Ты напрасно тревожишься, Нафан. Царём будет мой сын Шломо, ведь я получила твёрдое обещание моего мужа и господина царя Давида.

- Когда это было?

- Когда был жив ещё мой первый муж Урия. Я не хотела уходить от него, но царь был нетерпелив, клялґся в любви и настойчиво уговаривал стать его женой. Вот тогда-то он и пообещал мне сделать наследником престола сына, если он у нас родится.

- Это же было двадцать лет тому назад, - возмутилґся Нафан, - и тогда царь мог тебе пообещать что угодґно, лишь бы уложить тебя в постель. Неужели, Вирсаґвия, ты этого не понимаешь?

- Так что мне теперь делать? - спросила она, залиґваясь слезами.

- Что делать? Не плакать, а идти к царю пока не поздно и напомнить ему его же обещание. Я советую тебе: спасай жизнь свою и жизнь сына твоего Соломоґна. Иди, войди к царю Давиду и скажи ему: "Не клялся ли ты, господин мой царь, рабе твоей, говоря: "сын твой будет царём после меня и он сядет на престоле моём?" Почему же воцарился Адония?"

И вот, когда ты ещё будешь говорить с царём, войду я вслед за тобой и дополню слова твои.

И пошла Вирсавия к царю и поклонилась ему. Царь был очень стар, болен и с трудом сказал:

- Чего тебе?

Подошла Вирсавия к изголовью, ещё раз поклониґлась и сказала, как велел пророк Нафан:

1

олдень четвёртого дня месяца ияра. У царя Соломона закончился утренний приём посеґтителей в тронном зале. Оставались Ахисар, домоуправитель царя, Иосафат - летописец и оба писца - Елихореф и Ахия. Ахисар поклонился, обґращаясь к царю:

- Государь мой и повелитель, позволь тебе напомґнить, что завтра пятый день месяца, среда, и ты, госуґдарь, в этот день всегда вершишь суд. У писцов уже подготовлены несколько дел. Дела несложные, их моґгли бы решить местные судьи, но люди, веря в твою мудрость, просят твоего рассмотрения их дел. Разреши мне на завтра вызвать истцов, ответчиков, свидетелей и других лиц, причастных к судебному разбирательству.

- Хорошо, Ахисар, оповести людей, а также сообщи послу Египта Али-Амиру, который проездом в Анатоґлию находится сейчас у нас и остановился, по-родстґвенному, во дворце царицы Астис. Он хочет побывать у нас на судебном заседании, набраться, как он сказал, ума и мудрости, вникая в наше судопроизводство. И ещё он сказал, что воспользуется случаем и осмотрит дворец и его внутреннее убранство. Я думаю, он хочет сравнить наш дворец с дворцом фараона и передать ему свои впечатления. Завтра после суда я приглашу посла на обед и поинтересуюсь его мнением о моём дворце.

 

После перевода столицы из Хеврона в Иерусалим царь Давид обходился просторным одноэтажным доґмом, построенным по модному в то время хеттскому образцу, с портиками и колоннами. Из уважения к цаґрю этот дом с внутренним двором называли дворцом.

 

Слуг держали мало. Один Ира-Бен-Икеш состарился вместе с Давидом и был ему скорее другом, чем слуґгой. Второй, помоложе, считался секретарём и ведал перепиской. Его этой премудрости научил старый и опытный Ахитофел, многолетний советник царя. Осґтальные вместе с четырьмя жёнами занимались хозяйґством. В то время жили скромно, другого и не могло быть. То войны с филистимлянами, то с кочевниками-амалекитянами, а под конец жизни Давида и междоґусобица не миновала. Так что было не до этикета и не до пышности двора. Да и кто об этом думал!

Когда царём стал Соломон, то в первое время он ничего не менял. Какие были порядки во дворце, такиґми и оставались. Его первая жена Ривка поменяла неґскольких слуг, а прежних жён покойного свёкра отпраґвила подальше от греха в родительские усадьбы. В то время у Соломона было только три заботы - избавитьґся от войн с племенами язычников, добиться согласия между коленами Израилевыми и укрепить армию.

Перемены в жизни царя, в его доме, начались после первого прибытия в Иерусалим брата  фараона Псусена II - посла Али-Амира. Он приезжал с поручеґнием заключить оборонительный союз между двумя государствами и, одновременно, с делом деликатного свойства. Фараону хотелось подкрепить военный союз союзом брачным между его младшей дочерью, принґцессой Астис и царём Израиля Соломоном.

Посла сопровождала огромная свита. Кроме пяти слуг посла, у каждого из которых были свои обязанґности, его сопровождали два личных повара, завива-тель бороды и брадобрей. Последний после завивки боґроды сбривал лишние волосы на лице посла и выполґнял укладку волос на его голове. Мытьё посла также входило в его обязанности. В свиту входили восемь музыкантов, три танцовщицы (они же наложницы), пеґвец, массажист, предсказатель, ваятель-резчик по камґню, летописец, описывавший дипломатические успехи и мудрые высказывания посла, писцы и большая групґпа советников по торговле, в основном купцы. Самый

 

низ этой свиты занимали повара для свиты, возчики, погонщики мулов и охрана. Всего не менее двухсот чеґловек.

Когда Соломон вышел к Конским воротам крепости, чтобы встретить посла, его удивила пышность убранґства всей этой массы людей и животных. Яркие шёлґковые одежды, разноцветные стяги на тонких шестах сообщали о высоком ранге посланника фараона, пёстґрые ковры в повозках, расшитые золотом попоны и кожаная сбруя лошадей, убранная серебряными и зоґлотыми украшениями, верблюды в богатых, ярких чепґраках, - всё это поразило и восхитило царя.

- Приехал всего навсего посол, а такая пышность, -думал он, - а что было бы приедь сам фараон, трудно даже представить!

Выйдя из ворот, Соломон неожиданно затерялся среди незнакомых людей, и только подошедший вскоґре Зауф помог ему достойно выйти из положения и встретить посла. Состояние подавленности от чужого богатства и роскоши ещё долго давали себя знать. Быґло о чём подумать. Вот тогда Соломон и решил, что о своём особом месте среди царей Востока он должен поґзаботиться сам.

Прежде всего в его государстве от Египта до Евґфрата между всеми народами и племенами нужен мир, и его нужно постоянно поддерживать. Затем он постґроит самый большой и богатый храм, роскошный двоґрец, обзаведётся гаремом, которому не будет равных, и, наконец, армия, - защитница царя и государства, -будет постоянно укрепляться выучкой, дисциплиной и вооружением.

Прошли годы, и вот всего этого Соломон добился. Теперь уже не в Мемфис и Вавилон приезжают со всех концов земли, а к нему в Иерусалим, удивлённо и с восхищением рассматривают все его творения: веґличественный храм с золотой утварью и крылатыми херувимами; роскошный царский дворец - предмет заґвисти многих владык Востока, и, наконец, дорогой его сердцу - самый большой гарем, где каждая женщина -царица его души и тела.

 

Утром на следующий день ко дворцу начали собиґраться люди, стража, внимательно осматривая каждоґго, пропускала в зал. Иногда было слышно:

- Отойди в сторону, там тебе делать нечего! Кому я сказал? - кричал стражник, награждая подзатыльниґком слишком любопытного оборванца.

В зале распоряжался Ахисар, всем гостям и местной знати находил место. Истцы, просители и свидетели -в одном углу за зелёной завесой, преступники и подоґзреваемые под стражей - в другом, за завесой из жёлґтой ткани.

Гостей из Египта Ахисар посадил вдоль передней стены на яшмовых скамьях. Одетые в светлые одежды из тонкой верблюжьей шерсти, с чёрными бородами, завитыми в мелкие колечки, они внимательно и с восґхищением осматривали дворец и его роскошное убранґство.

Али-Амир и его спутники в новом дворце были впервые, так как в прошлые годы Соломон принимал посла в старом, оставшемся от отца доме. Он разгляґдывал дворец Соломона и ревниво сравнивал его с дворцом фараона Псусена II. Дворец фараона тоже веґликолепен, хоть и меньше по площади помещений. Такие же высокие потолки, два ряда окон из коринфґского стекла давали достаточно много мягкого света. Золотых украшений было меньше, да и трон из красґного дерева ничем примечательным не отличался. Зато дворец фараона выигрывал в другом. Стены - сплошь из белого с розовыми прожилками мрамора, потолки и балки - из красного, а подпирающие их шестигранные колонны - из чёрного дерева. Али-Амиру очень нравиґлись эти чёрные колонны, украшенные серебром и поґзолотой в виде цветков и листьев лотоса.

Архитектура дворца царя Соломона была несколько иной, самобытной. Главная его часть представляла соґбой обширный и красивый чертог, окружённый мноґжеством колонн. Длина его была примерно сто, шири-

на пятьдесят, а высота тридцать локтей. Поддерживаґющие потолок четырёхгранные колонны из ливанского кедра и украшенные позолоченными коринфскими каґпителями, по мнению посла, уступали по выразительґности колоннам из чёрного дерева. Но вот симметричґно расположенные двери с тройными резными створаґми представляли не только удобство, но и придавали красоту залу. Полы во дворце фараона были из мрамоґра, и в каждом помещении другого цвета или оттенка. Здесь же деревянные создавали какой-то приятный доґмашний уют. Постелены они из толстых кипарисовых и кедровых досок таким образом, что в каждом помеґщении создавали свой неповторимый рисунок. В тронґном зале рисунок пола представлял собой череду шесґтигранных звёзд и ромбов, где каждая фигура имела свой естественный цвет дерева.

Каменные стены облицованы плотно пригнанными кедровыми досками. Два ряда решётчатых окон в проґёмах между колоннами тоже были застеклены проґзрачными и цветными стёклами, изготовленными по заказу Соломона сидонскими мастерами.

Али-Амиру понравились узорчатые деревянные баґрельефы, окаймлявшие окна со всех четырёх сторон. На барельефах изображались плоды земли и сельские виды. Большое впечатление на присутствовавших проґизводили золотые щиты, укреплённые на обращённых к залу гранях колонн. На них чеканщики выбили наиґболее известные притчи царя Соломона.

Чем ближе время выхода царя, тем больше прикоґвывали внимание египтян и остальных присутствовавґших два трона, расположенных внутри зала, на возвыґшении. К тронам со всех четырех сторон подходили шесть ступеней, и на каждой ступени стояли по два бронзовых льва, по одному с каждой стороны. Главґный трон, предназначенный для царя, был выполнен из слоновой кости с золотой отделкой и золотыми подґлокотниками в виде лежащих львов. На спинке этого трона виднелся прикрепленный овальный золотой диск, на котором гравер изобразил голову вола - симґвол прочности и вечности царской власти. Второй

трон, изготовленный из кедра и инкрустированный самшитом, предназначался для матери - царицы Вир-савии, которая принимала участие в судебных разґбирательствах, когда была здорова. Во время дождлиґвой погоды у нее сильно болели ноги, и она предпоґчитала сидеть дома у очага.

В те дни, когда Вирсавия присутствовала на суде, обвиняемые вздыхали с облегчением - она умела сдерґживать гнев царя, была в суждениях не навязчивой, но тактично добивалась, по возможности, снижения накаґзания, особенно если это касалось денежного штрафа или порки кнутами.

Пока гости из Египта осматривали зал, трон и поґстоянно о чём-то переговаривались, подходили и садиґлись рядом с ними царские сановники: Ванея - главґный военачальник, тучный старец с редкой седой боґродой и мешками под глазами; Азария, сын Нафанов, -начальник над приставниками. У царя было двенадґцать приставников по числу месяцев в году. Каждый приставник имел свою вотчину, откуда он в закрепґлённый за ним месяц доставлял продовольствие на царский двор. Приставники были не частыми гостями в столице, так как работа по откорму большого колиґчества скота и птицы, заготовке муки, оливкового маґсла требовала от них больших усилий.

Царский двор был воистину велик. Одних жён и наложниц насчитывалась тысяча. Для их содержания и ухода за ними держали при гареме десятки одалисок, чёрных евнухов, модисток, горничных, поваров, истопґников, конюхов и прочих слуг. А сколько было управиґтелей, надсмотрщиков, писарей-учётчиков, телохраниґтелей и стражников для охраны царского имущества от любителей поживиться за счёт царской казны. Отґдельно были стражники для круглосуточной охраны городских ворот и горожан от лихих людей, заезжих бродяг и мошенников.

Все, кто жил и нёс службу вне дворцовых зданий, кормились за счёт жалования, получаемого от казны. Всех остальных, так называемых дворцовых слуг, нужґно было кормить. Ежедневно требовался также корм для скота - коней, волов и мулов.

Было у царя сорок тысяч стойл для коней колесґничных и двенадцать тысяч для конницы. Своим повеґлением он оставил в столице только небольшую часть колесниц и коней к ним, а все остальные находились на постое в городах двенадцати провинций. Эта неґбольшая оставленная часть коней тоже составляла неґсколько сот голов, и их нужно было кормить.

Приставник, у которого подходила череда, ежедневґно в течение месяца поставлял для царского двора тридцать коров муки пшеничной, шестьдесят коров муки житной или ячменной, десять волов откормленґных и двадцать волов с пастбища, сто овец, а также оленей, сайгаков, серн и откормленной птицы. Обычно скот пригонялся с пятнадцатидневным запасом корма. За городом в большом загоне рабы и нанятые пастухи доводили животных до нужной упитанности и ежеґдневно рано утром перегоняли частями в город, в маґлый загон, где и производился их забой. Оливковое масло и виноградное вино поставлялись непрерывно. Это всё для людей. Для животных завозились сено, солома и фуражное зерно тоже в больших количестґвах.

Из-за большой загруженности работой и отдалённоґсти от столицы сегодня на судебное заседание пришли только двое приставников - Бен-Авинадав, женатый на дочери Соломона Тафафе, и Ахимаас женатый на втоґрой, младшей дочери царя - Васемафе.

Пришёл добродушный и остроумный Иосафат - леґтописец. Он старался быть ближе. царю, чтобы опиґсывать в летописях все его дела' и свершения. Заґписывал также притчи, стихи, песни и мудрые изреґчения. Благодаря аккуратности и стараниям Иосафата дошли до нас сотни притчей Соломоновых, "Песня песней" и философский труд "Коэлет".

Среди  присутствовавших в зале  появился  Адони

рам, сын Авды - начальник над мытарями, сборщикаґми податей. У него было круглое загорелое лицо, обґрамлённое жидкой рыжей бородой, и маленькие бегаґющие глазки; пришёл Зауф - Друг царя ещё с детских лет - высокий сухощавый мужчина с чёрными выраґзительными глазами.

Стража пропустила некоторых известных в столице торговцев, хозяев ремесленных мастерских, управитеґлей и других жителей города.

Ждали выхода царя. Но из царских покоев первым появился Ахисар. Он ударил жезлом о пол и провозґгласил:

- Великий царь Шломо Бен-Давид!

Царь вышел в красном плаще и в сандалиях из краґсной бараньей кожи. Шестьдесят воинов, блестя золоґчёными шлемами, щитами и мечами, взяли "на караул" и замерли, стоя вокруг тронного возвышения. Все приґсутствовавшие встали, низко поклонились царю и поґсле его разрешающего жеста сели и застыли на своих местах. В знак приветствия царь тоже приклонил голоґву и сел на трон.

В этот момент все увидели как из-за спинки трона, с его правой стороны, плавно выдвинулся бронзовый орёл с распростёртыми крыльями и своей когтистой лапой возложил на голову царя золотой венец с беґриллами. Соломон протянул руку и слегка поправил венец. С левой стороны одновременно с орлом так же плавно выдвинулся бронзовый голубь, держа в клюве перевязь, опоясывающую свиток Торы. Царь свиток взял и положил его на пустующий рядом второй трон. Соломон пользовался свитком в тех случаях, когда нуґжно было по ходу дела зачитать тот или иной стих.

Бронзовые орел и голубь системой рычагов соедиґнялись с заводной пружиной и механизмом управлеґния, которые начинали работать под тяжестью тела царя, севшего на трон.

Во время появления бронзовых птиц и возложения на голову царя венца, весь зал замер, затаив дыхание. У тех, кто был впервые или чувствительнее, появились на глазах слезы, слезы восхищения и гордости за своё государство и его великого царя.

Посол Али-Амир и его свита не могли скрыть своґего восхищения. Всё' время переглядывались и о чем-то шептались.

Соломон посмотрел в сторону писцов, расположивґшихся рядом с тронным возвышением, и движением руки разрешил начать судебные разбирательства. Сеґгодня по предварительной договоренности о делах доґкладывал Ахия, а решения царя записывал Елихореф.

Первым рассматривалось дело о наследстве. Суть дела пояснил Ахия:

- Государь, недавно в Иерусалиме умер почтенный человек, владелец мясной лавки на улице Кадеш и отец троих дочерей. Старшая дочь по имени Руфь жила в доме отца и ухаживала за ним до самой его смерти. Когда он умер, Руфь созвала сестер, чтобы в доме покойного сидеть традиционную "шиву". Но долго не усидели. Старшая дочь вдруг заявила, что отчий дом по праву принадлежит ей, так как отец перед смертью послал её за соседями, чтобы при них завещать дом в её пользу. Пока соседи собирались, отец умер.

Сестры в эту версию не поверили, они хорошо знаґли своего отца - он был человеком предусмотрительґным, дорожил своим имуществом и кому его завещать решил бы, не дожидаясь смертного часа. Младшие сестры мнимое завещание отвергли и предложили дом продать, а деньги поделить поровну. Все трое сидели "шиву" вместе и началась между сестричками смертґная свара, - в ход пошли кулаки, острые ногти и угґрозы убийства. Соседи не смогли их утихомирить и позвали городскую стражу. Но сестры так разбушеваґлись, что стража, вся побитая и поцарапанная, отстуґпила и послала за подмогой, которая вскоре подошла.

- Подожди, Ахия. Сколько было стражников, приґбывших первыми? - спросил царь.

-  Четверо, государь.

- Ванея, - обратился Соломон к военачальнику, -что это за воины у тебя такие, что трое безоружных женщин их побили. Я начинаю думать, что наша арґмия без помощи женщин не устоит перед иноземными противниками. Придётся нанимать их и создавать женґские дружины.

Ванея встал, развёл руками, снова сел, так и не приґдумав, что ответить царю.

- Что же было дальше?

- А дальше, государь, - сплошной балаган. Пришґли ещё двое стражников, тоже получили ссадины и цаґрапины, но общими усилиями всё же сестёр усмирили.

- Поздравляю тебя, Ванея, с блестящей победой, -сказал царь, смеясь, и его шутка вызвала в зале смех и оживление.

- Ахия, а где эти драчливые дочери иерусалимские?

- Да вот они, государь, - сказал писец, показывая на трёх молодых женщин. Они появились из-за занаґвеси и испуганно смотрели на царя. Соломон обратил внимание, что две сестры держались вместе, а третья, видимо, старшая, шла отдельно. Он стал их внимаґтельно рассматривать.

- Старшая, главная виновница свары, толстовата, обрюзгла и, видимо, за собой не следит, ей не до этого, - раздумывал он про себя. Средняя так себе, а вот младшая хороша. Хитон облегает груди, и они округґлы и упруги, как два гранатовых яблока в осеннюю пору. Она чем-то похожа на Элаон, но выигрывает молодостью, изяществом фигуры и очень мила. Похоґже, что не замужем. Нужно будет о ней подумать.

Наконец, царь спохватился, что думает не о деде, и обратился к старшей:

- Руфь, подойди поближе, - сказал он. - Женщиґна подошла и остановилась в нескольких шагах от троґна. Видно было, что она дрожит, хотя в зале было доґвольно тепло.

- У тебя такое замечательное имя - Руфь, - но ты, наверное, не подозреваешь, что моя прабабушка моа-витянка тоже носила это имя. Её никто не учил запоґведям Моисеевым, но как она им следовала и чтила их, даже не зная, что есть такие заповеди! Всю жизнь она знала, что нужно любить ближнего, как самого себя. В трудную минуту, потеряв мужа, не бросила свою стаґрую и больную свекровь, а до самой смерти ухаживала за ней. Твои ближние - это сестры. Люби их и раздели с ними наследство по-божески.

Елихореф, запиши моё решение. Всем сестрам разъґехаться на месяц по своим домам. Пусть там успокоґятся, подумают о моих словах, и чтобы через месяц с разделом имущества их отца было закончено мирно и по-родственному.

Заклинаю вас, дочери иерусалимские, не доводите меня до гнева, не разделите мирно - всё имущество пеґрейдёт в казну.

Закончив с делом о наследстве, царь Соломон расґсмотрел жалобу тирянки Леды.

- Государь, я родилась и живу в Тире. Сюда приехаґла погостить к родственникам и посмотреть на красоту и богатство иерусалимского храма и царского дворца.

Я уже собралась возвращаться домой, как случайґно познакомилась с одним местным иудеем по имени Янох. Он живет на улице ремесленников и работает кузнецом. Стали встречаться, так как он мне понраґвился и было видно, что я ему тоже не безразлична. Все шло хорошо до тех пор, пока он обманом меня не соблазнил, и я теперь жду ребёнка. Жениться он не собирается. Как мне теперь ехать домой? Что я скажу своему отцу?

Соломон слушал и одновременно её рассматривал. Женщина была среднего роста, на вид лет восемнадґцать-двадцать. Через узорчатый хитон из тонкого висґсона были видны еще не развитые бедра и груди. Выґсокий лоб, прямой нос, сдержанная выпуклость губ, беґлое, слегка загорелое лицо и твердое произношение букв "г" и "р" указывали на ее греческое происхождеґние.

 

 

- Как же это так, - думал царь, что среди моих жён нет ни одной гречанки? Скажу Ахисару, пусть моё жеґлание передаст купцам, плавающим в соседние госуґдарства.

Выслушав потерпевшую женщину, Соломон переґвёл взгляд на соблазнителя. Перед ним стоял коренаґстый мужчина с лохматой шевелюрой и смуглым лиґцом. Его мускулистые грудь и руки светились в лучах солнца, проникавшего через окно, бронзовым отливом. Набедренная повязка и стоптанные сандалии - это всё, что на нём было.

- Надо же в такого влюбиться, - мелькнула у царя мысль, - но ведь что-то она в нём нашла? Женщины -всегда загадка, даже для меня. Глянув ещё раз на Леду, Соломон попросил:

- Рассказывай, кузнец Янох. Объясни нам свой неґдостойный поступок - как ты посмел нарушить догоґвор о дружбе и союзе между Израилем и Тиром, заґключённый мною и Х|ирамом, царем тирским, как раз перед началом строительства храма. В договоре запиґсано, что мы будем помогать друг другу, а не вредить.

Царь был в хорошем настроении, шутил и одновреґменно думал, как повернуть дело так, чтобы будущий ребёнок не остался сиротой.

- Государь, я тоже за то, чтобы помогать, - ответил Янох. Могу наклепать для тирян гвоздей, подков, накоґнечников для пик и стрел.

- Очень хорошо, кузнец, но зачем ты вместо гвоґздей и пик начал клепать детей? Разве царь Тира тебе их заказывал? - спросил Соломон, еле сдерживая улыґбку. Он посмотрел в зал и увидел, что Ванея, его зятья и дочери, закрыв рты руками, давятся от смеха.

Янох же всё воспринимал серьёзно и не понимал, почему сзади него раздаются смешки.

- Государь, по поводу ребенка я так скажу - виноґвата во многом и Леда. Когда мы вечерами ходили гуґлять в тутовую рощу, что за Овечьими воротами, она позволяла мне ласкать её и целовать. Я не хотел её обґманывать, обещая жениться, но когда перед тобой леґжит плохо закрытый ларец со сладостями и можно ими

насладиться без особого труда, - какой мужчина устоґит? Я в такой момент могу пообещать не только жеґниться, но и луну достать с неба.

- Это не кузнец, а мудрец и женолюб не хуже меня, - подумал Соломон, а Янох между тем продолжал:

- Ты не представляешь себе, государь, какое это наґслаждение любить женщину! Сказал и оторопел, поґчувствовав по шуму в зале, что сказал что-то не то.

- Ну и дерзок этот кузнец! - послышалось нескольґко голосов, а остальные, затаив дыхание, ожидали царґского гнева. Но Соломон засмеялся и добродушно скаґзал:

- Ты прав, кузнец, куда мне старому холостяку с тоґбой тягаться. Я отродясь не знаю женских ласк, не люґбят почему-то они меня.

Последние слова царя вызвали в зале бурный смех. Каждый хорошо знал про его "холостяцкую" жизнь и, не сдерживая себя, смеялся над прямодушным кузнеґцом и шуткой царя. Присутствовавшие в зале ещё смеґялись, а Соломон уже думал, как ему поступить, за что зацепиться, чтобы этот иудей одумался и не потерял своего будущего ребёнка. Решил попробовать через Леду.

- Скажи, Леда, кто твой отец, чем он занимается?

- Мой отец, государь, купец и владелец корабля "Фарсис", плавает в Торшишь и страну Офир за золоґтом, серебром, слоновой костью для царя Тира и для тебя тоже.

- А твоего отца не Эсхилом звать?

- Да, государь, Эсхилом. Он грек, но мы давно жиґвём в Тире. Там у отца большой дом и верфь.

- Так я его знаю. Мне о нём рассказывал Хирам, как об опытном и отважном мореплавателе. Значит, ты его дочь и невеста с богатым приданы^? А наш кузнец или дурак или так богат, что твоё приданое его не заинтеґресовало?

- Государь, об отце и приданом Янох не знает. Я ничего ему не рассказывала. Хочу, чтобы мой муж жеґнился не на приданом, а на мне, по любви.

- Леда, твоя мысль благородна, но боюсь, что вовсём Иерусалиме я единственный, кому твоё приданое не нужно. Здесь не место, чтобы тебя сватать, но ты подумай. Я с удовольствием сделал бы тебя своей цаґрицей, - продолжал царь погромче, чтобы его слова доґшли до кузнеца.

Янох и так всё слышал и даже всё понял. Вырвавґшись из рук стражников, он бросился на колени перед царём и запричитал:

- Простите меня, люди добрые, мой государь и поґвелитель, и ты, Леда, прости! Я только сейчас понял, кого я теряю и как люблю свою Леду.

- Поздно ты спохватился, кузнец, нужно было коґвать своё счастье раньше, а не крутить носом. Теперь всё будет зависеть от Леды, как она решит, так и буґдет.

- Спасибо, государь, за предложение, - сказала Леда, потупясь, - но позволь мне уехать домой, в Тир, а поґданную тебе жалобу на этого лохматого дурачка я заґбираю назад.

После ухода Леды и кузнеца Яноха Соломон сказал Иосафату:

- Мне только что пришла в голову притча, запиши ее: "Всё в жизни проходит, и время любви и время страдания от любви".

Когда Иосафат записывал притчу Соломона, входґная дверь открылась, и стража пропустила пророка На-фана. Пророк прошёл ближе к трону, поклонился царю и сказал:

- Государь, да благословит тебя Господь! Есть у меґня к тебе неотложное дело. Разреши молвить.

Соломон знал, что пророки и священники им неґдовольны, знал причину недовольства, поэтому изґбегал обострения отношений с ними.

- Выслушаю его, - решил царь, - а следующее деґло рассмотрю позже.

Пророки и священники редко приходят с хорошими вестями, но плохие тоже надо выслушивать и что-то по ним решать. Древние мудрецы говорили: "Слишком в беде не горюй, береги силы для новых испытаний".

То, что рассказал пророк Нафан, не было большой бедой, но всё же требовало решения.

- Как ты знаешь, государь, - начал Нафан, - на центральной улице среднего города, которая прохоґдит с севера на юг, живут семьи храмовых священниґков почти всех двадцати четырёх черед, семьи коэно и левитов. Там и я живу, в угловом доме. Все мы, жиґтели этой улицы, - благоверные иудеи и чтим дарованґную  нам Богом святую субботу. Но как раз в субботу утром по этой улице устремляется поток торговцев: арбы, фуры, двуколки, запряженные волами или муґлами.

Торговцы едут в северные провинции страны, в осґновном в селения колена Ефрема. Там они покупают у крестьян овец, телят, птицу, овощи, фрукты и другие товары, чтобы затем торговать ими всю неделю. Все мы прекрасно понимаем, что это они делают не в убыґток себе, а ради хоть какого-то, но всё же навара. А как же иначе, государь? Нужно же как-то прокормить себя и свои семьи. Для нас, горожан, тоже есть свой резон. Одно дело купить залежалый товар и по дорогой цене в лавке и совсем другое - на рынке, где есть выбор и можно выторговать лишний сикль. Вот вчера на рынке мне лук обошёлся на два сикля дешевле, чем...

- Остановись, Нафан, - прервал пророка царь, - я что-то не пойму, где мы находимся. Такое впечатлеґние, что не во дворце, где разбираем судебные дела, а на рынке, и торгуемся за пучок лука. Ты можешь, проґрок, спуститься на землю и объяснить нам, что у тебя случилось?

- Прости, государь, я немного^ отвлёкся. Так вот, когда утром в субботу торговцы - эти язычники и безґбожники - едут по нашей улице, а она благодаря твоґим заботам, государь, замощена брусчаткой, создаётся небывалый шум. Такое впечатление, что все громы спуґстились с небес и упали на наши головы. Жители доґмов от этого грохота просыпаются и, понятно, возму щаются. В последнюю субботу, государь, я проснулся раньше времени от гвалта за окнами моего дома. Высґкакиваю на улицу и вижу, что вот-вот начнётся потаґсовка. Вооружившись палками и камнями, стоят друг против друга священники с левитами и торговцы с ездовыми. К тому времени несколько фур и арб были перевёрнуты и дорога перекрыта. Я вскочил на пеґревёрнутую арбу и закричал:

- Люди, стойте! Не нужно проливать кровь! Это же пикуах нефеш!¹ Они же едут за продовольствием для нас.

Но где там, не слушают, начали драться. Слышу воґпли раненых. Я кричу ещё громче:

- Я, пророк Нафан, обещаю, что к следующей субґботе всё разрешится. Мудрый царь Соломон поможет нам найти разумное решение. А сейчас расходитесь, пусть они уже едут в последний раз.

Люди, наконец, меня послушались и все разошлись и разъехались, надеясь, что я своё обещание выполню. Я кончил, государь, - сказал Нафан, облегчённо вздоґхнул и сел на своё место.

- Почему кончил? Если ты пообещал людям, знаґчит, знаешь, как сделать так, чтобы продуктов было на рынке вдоволь, а священники с левитами спали бы в субботу спокойно, хоть до обеда.

- Сказать по правде, государь, я надеялся на твою мудрость и разум твой, но, если позволишь, я скажу -нужно построить объездную дорогу. Тогда все будут довольны.

- Что ж, предложение дельное. Адонирам, - обраґтился царь к своему казначею, - скажи, у нас есть деґньги, чтобы построить объездную дорогу?

- Государь, выслушай своего раба, казначея. После завершения строительства храма Господня и дворца, наша казна оскудела. У нас сейчас не хватает 5000 сеґребряных сиклей, чтобы выплатить воинам денежное довольствие за прошлый месяц. Поэтому денег на строительство объездной дороги нет.

Пикуах нефеш - букв, деяние души, ивр.- - Ты слышал, пророк Нафан, денег нет. Может быть, у тебя есть другое предложение?

- Да, государь, есть. Нужно рынок вынести за черту города. Тут двойная выгода - в городе, в его центре, где сейчас рынок, будет чище, и все эти фуры и арбы не будут заезжать в город.

- Мудрое у тебя предложение, Нафан, но насчёт чиґстоты ты не прав. Чисто там, где не сорят, а не там, где убирают. Ты должен знать, что я недавно ввёл штраф в десять сиклей для городских торговцев, которые после окончания торговли не убирают своё торговое место. А за городом они будут сорить где угодно и сколько угодно, так как это уже не город, а пустырь. Но это пол-беды. Беда в другом. Жители твоей улицы - люди богатые и почти все имеют свой выезд - двуколки с резвыми конями. Другие обзавелись носильными одраґми и рабами-носильщиками. Отнесут куда угодно. А что делать бедноте, тем старушкам, которые ходят на рынок пешком с одной кошёлкой? Им туда по нашим крутым склонам не добраться. Так что нужно другое решение. Царь немного подумал и сказал:

- Елихореф, запиши моё повеление! Работу рынка в первый день недели запретить. В этот день пусть торґговцы едут в провинцию и закупают продукты, а торґгуют всю оставшуюся неделю до субботы. А в субботу и в день первый можно обходиться без мясных и моґлочных продуктов. Пусть наши люди больше кушают овощей и фруктов - это полезно для здоровья. Вот поґсмотрите на меня, - Соломон встал и все увидели, каґкой у них стройный царь. Живота не видно, и даже есть что-то похожее на талию.

- Всё это благодаря тому, что я в субботу и даже на следующий день питаюсь овощами и фруктами, а они есть в лавках и на рынке, можно запастись впрок. Таґкое питание полезно всем, особенно тем, которые уже не проходят через двери.

Не всем понравились советы и решение царя. Одни злорадно улыбались, дескать так вам и нужно - не заґдирайтесь, а поститься нам не привыкать. Других, люґбителей покушать, решение царя не смутило - они найдут, где и как отвести душу. Постепенно зал затих, и судебные разбирательства продолжались.

- Ахия, - спросил царь, - сколько ещё дел осталось для рассмотрения?

- Два, государь. Одно - иск твоего казначея Адони-рама к священнику Рисаю, которому он дал деньги на строительство йешивы в Бет-Лехеме. Я проверил -твоё благословение на это благое дело было, как и разґрешение на выдачу денег. Прошёл год, денег уже нет, они пропали, государь, а йешивы тоже нет, только заложен фундамент, - закончил писец и вопросительґно посмотрел на Соломона.

- Ахия, деньги не пропадают, - заметил царь, - они имеют свойство прилипать к нечестным рукам.

- Адонирам, - возвысил голос царь, - ты хочешь, чтобы я искал деньги вместо тебя? Избавь меня от этого! Даю тебе неделю, после чего представь мне полґный отчёт по этому строительству. Не найдёшь деньги - отдашь свои!

Услышав последние слова царя, многие в зале заґулыбались. Они знали, какие богатые двухэтажные доґма выстроили Адонирам и Рисий в тихом зелёном пеґреулке южного района столицы. - Разве такой шикарный дом выстроишь за скромґное жалование главного сборщика податей, - спрашиґвали друг друга в зале. Адонирам выкрутится, он умеґет собирать подати так, что свой карман не обидит, и угроза царя для него не такая уж страшная. А вот как выкрутится Рисий? - Последнее дело, продолжал Ахия, касается попраґния чести, достоинства и здоровья женщины. Её муж и, в то же время, истязатель находится под стражей. Она просит тебя, государь, защитить ее, а мужа наказать. При словах "муж-истязатель", у царя улыбка моменґтально слетела с лица, а в глазах зажглись искорки гнева.

- Государь, продолжал Ахия, - вот эта израильтянґка, мать троих детей, по имени Хана всё сама и расґскажет.

Из-за занавеси вышла молодая, миловидная женщиґна лет тридцати, в голубом хитоне, собранные сзади каштановые волосы были аккуратно перевязаны ленґтой такого же голубого цвета. По ее лицу и фигуре было видно, что она устала, издергана, но старается держаться и не опускать рук. Поклонившись царю, женщина сказала:

- Государь, ты наш повелитель и заступник, защити свою рабу от истязаний моим мужем - моавитянином Елисом. Три года я прожила с ним в мире и согласии. Ни меня, ни детей он не обижал. Ночью, когда он звал меня на свою циновку, я приходила безропотно, как добропорядочная жена. С месяц тому назад он стал частенько выпивать на ночь сикеру. Выпьет и начинаґет куражиться, шуметь. Кричит, что ему такая жена наґдоела. Ты, говорит, Хана, не должна просто лежать на циновке, а сопротивляйся и не поддавайся мне. Я буду брать тебя силой и от этого получу удовольствие. Чтоґбы ублажить мужа, я попробовала делать так, как он велел, но ничего не получилось. Целый день кручусь по хозяйству и к ночи так умаюсь, что нет уже ни сил, ни желания. Тогда он взял платок, завязал мне глаза и стал колоть и резать моё тело небольшим ножиком. Мне стало больно, я начала кричать и извиваться, а он в это время хватал меня и силой удовлетворял свою плоть. "Вот это, - говорит, - то, что мне нравится, а раны заживут".

- В другой раз он вместо ножа стал жечь моё тело горящей веткой из очага. Терпение моё кончилось, я подала жалобу и прошу, государь, у тебя защиты.

Присутствовавшие в зале видели, как во время расґсказа потерпевшей царь с трудом сдерживал свой гнев. Кулаки его были так сжаты, что побелели суставы паґльцев, но когда женщина, смахивая с лица слезы, заґкончила рассказ, царь подозвал её к себе: — Подойди, голубушка, я хочу посмотреть, что с го-

бой сделал этот выродок.

 

Хана подошла, и Соломон осмотрел ещё шие раны на её руках и шее.

- Скажите мне, - обратился царь к залу, среди наших людей появляются такие звери, и тут же поправился. - Нет, не звери, среди я такого нет. Самец никогда свою самку не общ оборот, защитит от опасности. Вместо того, ч бить и беречь свою голубку этот шелудивый её пытать ради своего удовольствия.

Царь повернулся в сторону, где сидела его симафа.

- Васемафа, - позвал он её, - пройди с Ха седнюю комнату, осмотри её и посчитай, скол ран и шрамов на теле.

Женщины ушли, а Соломон обратился к Нафану:

- Скажи, Нафан, святой ты у нас человек, сишься к такому грехопадению и сраму?

- Государь, - эта женщина тоже виновата, исей завещал, и мы в своих проповедях увещс лодых прихожан-иудеев, чтобы они находили вест и женихов в своих коленах, а не сред сброда - моавитян, сидонян, хеттеян и друг ников. Куда это годится, если молодой иуде дит в свой дом какую-нибудь хеттеянку и поь её терафимам, амулетам и прочей дряни?

Нафан обрадовался возможности отвести ; нося ненавистных ему язычников, предать капище Хамосу, мерзости моавитской, как вд мнил, что у самого царя с жёнами то же самое хуже. Жён-язычниц у него больше, чем дру пристойных. Лучше промолчать -решил Нафан. - Когда он в гневе, ему все р пророки, и рабы.

В это время появились и подошли к царю е Хана. Нафан сел и вздохнул с облегчением.

- Государь, я насчитала у этой женщины двадцати пяти ран и ожогов.

- Елихореф, - распорядился царь, - запиши веление по этому делу, но сначала скажи - кто допраґшивал этого стервеца Елиса?

- Элизар, государь, и он может подтвердить, что виновный полностью признал свою вину.

Элизар, сидевший рядом с Ванеей, встал, поклонилґся царю и подтвердил слова писца.

- Тогда пиши: первое, Елиса признать виновным в истязании своей жены и всыпать ему пятьдесят кнуґтов по спине: двадцать пять за Хану и столько же в подарок от меня; второе, военачальнику Ванее, отпраґвить этого любителя острых ощущений с первым же отрядом на границу с Сирией. Пусть там режет и коґлет разбойников, лазутчиков и прочих врагов нашего государства.

- Все судебные издержки по каждому делу отнести за счёт виновных. Всё, на этом закончим. Все своґбодны.

Тронный зал быстро опустел. Остались близкие к царю вельможи и толкавшиеся около выхода гости из Египта.

- Ахисар, - распорядись об обеде, а ты, Зауф, приґгласи от моего имени посла Али-Амира и его свиту в зал для пиршеств откушать, чем Бог послал.

Ахисар прежде чем идти на кухню подошёл к царю, снял с его головы берилловый венец, взял свиток Тоґры и унёс в сокровищницу. Официальная часть судебґного заседания закончилась.

Соломон прошёл через боковую дверь в свою опоґчивальню и, как всегда перед трапезой, повернувшись лицом к храму, помолился:

Господи, знаю, что гневаешься ты на нас за грехи наши. Слаб человек, трудно ему устоять от соблазнов мирских, и грешим мы, кто больше, кто меньше, но грешим.

Господи, прости трёх сестёр иерусалимских, помутился у них разум при виде родительского наследства. Образумь их, Господи, и направь.

 

1

апитан двухпалубного клипера "Рамсес  II" Нуарх  возвратился  из  длительного  плаваґния в страну Пунт, что в Восточной Африґке, и привёз принцессе Астис подарок - живую куклу -девочку с бронзовым цветом лица, белыми зубами и подсинёнными белками глаз. Волосы девочки были заґплетены во множество мелких косичек.

Узнав об этом, фараон Псусен II раздражённо скаґзал царице Ноарис, матери Астис:

- Эка невидаль - привезти в подарок раба, пусть даже красивого ребёнка. Стоило ли так далеко плавать

- можно было и здесь купить в Мемфисе на невольґничьем рынке и даже дешевле. И зачем она дочери? Но когда капитан Нуарх подал фараону список товаґров, привезённых из плавания, он тут же забыл про ребёнка и стал внимательно изучать перечень: слоноґвая кость, львиные и тигровые шкуры, черное и красґное дерево, драгоценные камни, золото и серебро в слитках. Среди драгоценных камней много шамира.

- Этот камень труден в обработке, но до чего краґсив, - подумал фараон, - переливается всеми цветами радуги, ценный товар привёз капитан Нуарх. Удовлетґворенный, спросил уже спокойно:

- Так где ты, Нуарх, нашел этого ребёнка?

- Господин мой и повелитель, живи вечно! Я купил эту девочку за несколько серебряных монет в порту Бааль-бек, что на побережье Ливии, куда мы зашли для неґбольшого ремонта и за запасом воды. Там этого добра на невольничьем рынке достаточно. Мне она напомґнила наших детей и совсем не похожа на негров, разве что косичками. У девочки большие, осмысленные глаза и миловидное лицо. Продавший сказал, что она сирота, из племени иврим. Когда-то еще при фараоне Менефте эти иврим были у нас рабами, но потом большая часть сбежала в Ханаан, а меньшая подалась в Ливию и там в Баальбеке занялась торговым промыслом,

Всю дорогу девочка повторяла одно и то же слово: "има", "има". Я сначала думал, что это ее имя, но толґмач в порту сказал, что "има" на древнем языке иврим означает мама. Я пожалел девочку, вспомнил, что Астис скоро исполнится восемь лет, и купил её для принґцессы в подарок. Живая кукла примерно такого же воґзраста будет хорошей ей забавой, а жемчуга и драгоґценных камней я ей привезу еще не один раз.

Девочка Астис понравилась и она сразу всем заявиґла, что это её новая кукла и будет жить вместе с ней, в её комнате и этим поставила в тупик свою мать, цариґцу Нoарис. Воспитательницы принцессы и вовсе приґшли в ужас. Какая-то неизвестная девочка, подобранґная в порту, будет жить с принцессой в одной комнаґте. Женщин успокоил жрец Цадок.

- Я не вижу ничего страшного в том, что принцесґса, да будет она жить вечно, и девочка из племени иврим будут жить и играть вместе.

Он осмотрел девочку, не нашел в ней изъянов и убежденно заявил:

- Ребёнка следует выкупать в отваре листьев лотоґса, окурить благовониями из нарда и тогда все злые духи исчезнут. Но они могут вернуться. Чтобы их отґвадить - есть верное средство. Во время окуривания нужно дать девочке новое имя и одеть в новое платье. Капитан Нуарх не знал имени девочки, поэтому её наґзвали египетским именем Эрис и одели в платье, купґленное у торговца на рынке. Все были довольны, а Астис в особенности

Цадок был мудрым жрецом, происходил из иврим и хорошо знал своё дело.

Е

-!сли кто-нибудь из приближённых царицы Ноарис говорил принцессе, что у неё есть теперь собственная рабыня, она возмущенно отвечала: И вовсе нет! Это моя подруга и не смейте назыґвать ее рабыней Шли годы, девочки вместе росли и вместе взросґлели. Во время занятий с учителями Эрис сидела в угґлу классной комнаты и так же, как ее госпожа и подґруга, внимательно слушала рассказы учителей о даґльних странах, о добрых Богах и злых духах, училась грамоте и счету. Иногда после длительного плавания появлялся капитан Нуарх с очередным, каким-нибудь необычным подарком, то ли это красивый попугай, то ли миниатюрная обезьянка. Животные и птицы долго не задерживались, так как больше всего любили своґбоду и исчезали при первой же возможности. Капитан Нуарх был при дворе своим человеком. Будучи родстґвенником фараона, он в период династической борьбы за престол со сводным братом Псусена II Улафом воґвремя стал на сторону первого и теперь пользовался милостями победителя. Одна такая милость была окаґзана капитану после возвращения его из последнего длительного плавания в страну Офир. Капитан тогда за один рейс привез 130 талантов золота, еще больше серебра, меди и железа. Это была крупная торговая операция.

- Как это всё кстати, - воскликнул фараон, узнав о результатах плавания. Будем, Нуарх, закладывать деґсять новых боевых кораблей, и я назначаю тебя команґдующим новым флотом. Переезжай в столицу и берись за его строительство.

Нуарх с семьёй жил в своем обширном доме в Деґльте, рядом с базой египетского флота и поселком моґряков. Строительство кораблей велось на верфях, расґположенных чуть севернее Мемфиса. Здесь был больґшой поселок корабелов и сюда не достигали штормы Внутреннего моря.

В то время Астис уже исполнилось четырнадцать лет и она все больше стала походить на свою мать, цаґрицу Нуарис, когда-то известную столичную красавиґцу. Те же каштановые волосы, спадающие на плечи, чуть-чуть продолговатые глаза цвета спелых олив, при пухшие губы и стройная фигура притягивали взгляды многих мужчин. Капитан Нуарх, соблюдая древнюю традицию, подарил Астис привезенную из страны Офир золотую диадему, украшенную двенадцатью ша-мирами. В церемонии вручения на этот раз присутґствовал сын Нуарха шестнадцатилетний Ашер. Астис слышала о нем, но никогда не видела, так как жил он с родителями в Дельте и в столице появлялся редко. Ряґдом с капитаном стоял высокий, стройный юноша, черґноглазый, угловатый и с черной порослью на верхней губе. В его взгляде, застенчивой улыбке, даже в руках, которые он не знал куда деть, было что-то такое, отчеґго её лицо залилось краской, а глаза сами опустились вниз. Очень скоро Эрис заметила, что её госпожа и подруга задумчива, отвечает невпопад и частенько выглядывает в окно. Эрис поняла, что наступают переґмены - появился между ними третий, и она скоро стаґнет лишней. Так оно и получилось. Теперь во время прогулок в дворцовом парке или вдоль берега Нила к ним всегда присоединялся Ашер и робко заглядывал в глаза Астис. Эрис отставала и плелась одиноко сзади. Сомнений не было - Астис влюбилась, и кажется, серьґёзно. Вечерами, в летнюю пору, когда зной немного спадал, Астис и Ашер бегут к протоке купаться. Эрис старается не отстать, и вот уже все трое прыгают в воду и плывут на другую сторону, к заграждению из металлической сетки. Протока огорожена со всех стоґрон недавно - были случаи, когда огромные серо-зелёґные крокодилы заплывали сюда из Верхнего Египта и нападали на женщин, полоскавших бельё.

Вдоволь накупавшись, все трое выходили на берег и садились на ступеньки лестницы, идущей от храма Нейт до кромки воды. Астис усаживалась с Ашером на нижней, а Эрис, не говоря ни слова, уходила и садиґлась на верхнюю ступень. В душе её боролись нескоґлько чувств: сначала удивление - только недавно деґвочка, её Астис, уже взрослая, затем радость за её люґбовь и, наконец, ревность.

- Откуда он взялся, - думает она, - чужой, угловаґтый, и претендует на её подругу? Мог бы найти себе пару там, в Дельте.

Эрис наблюдает за бликами воды, слушает шелест тростника и успокаивается: у каждого человека своя судьба и свой Бог. Солнце садится, но ещё хорошо видна даль могучего течения реки, Здесь, на юге, темґнота наступает быстро, вот уже заря погасла, и на неґбосводе, там у горизонта, появилась первая звезда Со-тис. За ней вторая, третья, и вскоре их уже не сосчиґтать. В темноте звёзды не только на небе, они уже в воде и своим отраженьем создают иллюзию всеобщей звёздной безбрежности. Ночные цикады завели свой бесконечный разговор. Эрис волнуется. Уже давно поґра идти домой, а слуг всё нет и нет. Вот, наконец, пояґвился факел со стороны дворца фараона, а чуть позже и второй с противоположной стороны, с северных окґраин столицы. Астис и Ашер стоят, держась за руки, и все ждут, когда они попрощаются. Наконец, Ашер, тяґжело вздохнув, первый отпускает руку любимой и, не оглядываясь, уходит. Эрис была суеверной и то, что молодые люди уходят в ночь в противоположные стоґроны, казалось ей плохой приметой и кознями злого Бога Сета.

С утра фараон Псусен II, вернувшись из своей загоґродной резиденции в Фивах, не находил себе места, все ходил и мерял шагами тронный зал и каждая вещь его раздражала. Он был встревожен и подавлен.

- Не верить донесению лазутчика из Ниневии, - гоґворил он назначенному два года тому назад первому министру и командующему флотом Нуарху, - основаґний у меня нет. Это верный мне человек, да и плачу я ему, как сотне телохранителей. Деньги немалые, но он стоит этого. Вот прочитай, что он пишет, нет, лучше я сам прочитаю, вот это место:

"Кузнецы в столице и других городах и селениях раґботают день и ночь - куют мечи, подковы, наконечниґки для пик и стрел. Царь Ассар нанял в кавалерию три тысячи скифов, проникших с северного побережья Понта Эвксинского в Междуречье. Это дикие и отчаґянно храбрые воины". - Похоже, продолжал фараон, что угрозы царя Ассара идти походом на Египет - не пустые слова. Для меня, Нуарх, Ассирия напоминает вулкан. Сначала он просто дымит, к этому люди приґвыкают и надеются, что этим всё и кончится. А он вдруг взрывается градом камней и пепла, после чего огненным потоком сжигает всё на своём пути. Я не хоґчу, чтобы этот поток достиг Египта. Что будем делать, Нуарх?

- Государь мой и повелитель, да живешь ты вечно, я убежден, что нам нужно укреплять свою армию и заґключить оборонительный союз с царем Израиля Солоґмоном. В последние годы, несмотря на молодость, он сильно возвысился, перестроил и укрепил свою армию. Если при царе Давиде она состояла в основном из пеґхотинцев, то теперь у Соломона есть кавалерия и боеґвые колесницы, которые, кстати, мы ему и продали. По моим сведениям, у него их 1400, а конницы 12000 всадников. Это большая сила.

- Да, я об этом тоже думал, Нуарх, - сказал фараон, подходя к карте. - Вот посмотри сюда, Ассар со своей армией может двигаться только через Израиль, по беґрегу моря или вдоль реки Иордан. Других путей нет. Не рискнет же он идти через голую сирийскую пустыґню; где нет ни воды, ни пастбищ. Если мы заключим с Соломоном союз, то он не пропустит ассирийцев через свою территорию.

- Твоя мысль, Нуарх, заключить союз с нашим сосеґдом мудрая, но я думаю пойти дальше. Нужно военґный союз подкрепить брачным. Тогда Соломон будет повязан с нами по рукам и ногам. Я пойду на нарушеґния наших традиций и отдам ему в жены свою младґшую дочь принцессу Астис, а в качестве приданого -приграничную крепость Гезер.

- Государь, но Астис...

- Никаких но, Нуарх, наша Черная Земля, ее благоґполучие нам дороже судеб отдельных людей. Иди, поґговори с Али-Амиром, он опытный дипломат и ему можно доверить переговоры в Иерусалиме.

 

Нуарх, вытирая пот с лица, осунувшись и как-то сразу постарев, вышел из тронного зала.

- Вот беда, - думал он, - Ашер не переживёт эту ноґвость. Хорошо, что он пока её не будет знать. Когда начнут готовить Астис к отъезду, я отправлю сына в Коринф за канатами для флота, на плавание уйдет не менее трех месяцев, а там видно будет. Мой Бог и поґкровитель Осирис, помоги сыну в трудную минуту!

 

- Астис, доченька, проходи и садись. Я пригласил тебя, чтобы поговорить по очень важному для меня деґлу. Садись вот сюда на стул и не смотри на меня испуґганными глазами.

В молодости фараон Псусен II был общительным, доступным и мягким человеком, но жизнь потрепала его, постоянное безденежье в стране, интриги жрецов и номархов, войны с Ливией и Нубией сделали его замґкнутым и раздражительным. На детей у него всегда не хватало времени и он ими не занимался. Детей воспиґтывали его многочисленные жены и няньки, а сколько у него их было, он толком и не знал. Лучше всего в этом разбирались дворцовый управитель и казначей. Дело в том, что мамам, родившим детей от фараона, полагаются деньги на их содержание и воспитание. Разобраться в отцовстве ребенка, если его мама жила за пределами дворца, было не так просто, и часто возґникали недоразумения. Другое дело дети, родившиеся у царицы Ноарис. Они официально именовались принґцами и принцессами и пользовались большими привиґлегиями.

Услышав непривычно ласковое обращение, "доченьґка", Астис похолодела.

- К чему бы это, - насторожилась она, - что мне отец готовит? За последние годы, годы юности и взроґсления, отец ни разу так не обращался.

Фараон между тем ходил по залу, раздумывая, как убедительнее объяснить дочери обстановку вокруг Еги- пта и добиться ее согласия на брак с Соломоном. Ему, как властителю над всеми народами Черной Земли, от раба до принцессы, можно было бы не церемониться. Дать десять дней на сборы и весь разговор! Но, как отец, он не мог пойти на такой шаг. Разрушить любовь Астис и Ашера, о которой ему исправно доносили, и еще насильно выдать замуж - это было бы слишком!

- Я должен ей откровенно и прямо рассказать всю правду, - наконец решил фараон, - Астис любит свою родину, поймет, что ей грозит и согласится с решением отца.

- Мы с тобой, доченька, относимся к правящей диґнастии и все напасти падают, прежде всего, на наши головы. Твой старший брат Эннан, как ты знаешь, слоґжил свою голову в битве с нубийцами. Твой средний брат Берос с отрядом воинов был застигнут песчаной бурей в ливийской пустыне и не вернулся. Мои молитґвы к Гору, моему покровителю, не были им услышаны - я потерял обоих сыновей. Боги безжалостны ко мне. Видимо, на весах вечности грехи мои перетягивают доґбрые дела.

- Сейчас, Астис, твой черёд, нужен от тебя постуґпок, достойный дочери фараона. Я решил заключить выгодный нам оборонительный и брачный союз с изґраильским царём Соломоном. Если мы этого достигґнем, то царь Соломон, как мой союзник и зять, приґкроет нас с севера и не допустит вторжения Ассирии на нашу землю. Я много думал об этом и вижу, что только ты, выйдя за него замуж, спасёшь нас от гибели. Не перебивай меня! - сказал фараон строго, увидев попытку дочери возразить, - я ещё не кончил. Я доґгадываюсь, что у тебя на уме. Ты любишь другого, моґлодого, красивого, а я безжалостно хочу тебя выдать за старого, дикого варвара. Не так ли?

Фараон подошел к стене и отодвинул в сторону баґрельеф из красного дерева, изображающего битву двух львов за добычу. Астис увидела небольшое отверстие, видела, как отец вставил маленький золотой ключик, повернул его и часть стены, оказавшаяся дверцей, отґкрылась. Протянув вглубь потайного сейфа руку, фара он вытащил небольшую черную шкатулку, инкрустироґванную перламутром.

- Вот смотри, дочь, здесь в этой шкатулке весь Соґломон. Начиная от его портрета до его достоинств и скверных привычек. Здесь всё о его близких людях и его недругах в стране. В этой шкатулке есть ответы на все вопросы. Ты спросишь откуда эти сведения. Я отґвечаю: там, в Иерусалиме есть мои люди, они из дворґцовых слуг, все замечают и обо всем сообщают. Кроме них приносят сведения перебежчики, попросившие у меня покровительства. Я вижу в твоих глазах, Астис, сомнение. Нет, они не врут, - продолжал фараон, - я эти сведения проверяю через других людей. Сейчас таґкое время, когда нужно знать всё не только о своих врагах, но и о друзьях, так как никогда не знаешь, что тебя ждёт в будущем. Может твой лучший друг по воґле Богов, того же коварного Сета, завтра перекинется в стан врагов. Соломон по всем данным будет надёжным союзником, но брачный союз снимет все мои сомнения.

- Теперь, Астис, послушай донесения о личности этого человека. Он молод, старше тебя на несколько лет, красив, на голове курчавые волосы, бороду завиґвает по ассирийской моде. Умный, проницательный взгляд темных глаз. Не воинственен, но вспыльчив, хоґтя быстро отходит. Мудр, остроумен и начитан. Знает несколько языков, в том числе египетский и греческий. Общается с магами и астрологами разных стран. Вот такой пример его способностей: ты можешь предстаґвить меня сидящим за ткацким станком и ткущим узорчатый ковер? Конечно, нет! Я не знаю с какой стоґроны подойти к станку. А он знает и умеет ткать. Освоил другие ремёсла - стеклоделие, гончарное и ювелирное. Ты, Астис, когда будешь там, посмотри его фруктовый сад, который он своими руками посадил под Иерусалимом. Там растут все известные на Вос-

токе сорта. Лазутчик сообщает, что у него на одной яблоне растут и плодоносят несколько сортов яблок и груш. Я думаю, что он был пьян и это ему показалось. Такого быть не может. Разве Осирис - Бог плодородия - мог бы допустить такое кощунство. И еще, Соломон пишет стихи, притчи, имеет учеников, которых учит разным премудростям, таким, как законы коловращеґния планет и причин природных явлений.

Откуда он все это знает? Вот это пока загадка. Сейґчас Соломон ведет большое строительство, укрепляет вокруг города старые стены и возводит новые. Построґил храм своему еврейскому Богу и строит царский двоґрец. Он очень богат. По полученным донесениям, его ежегодный доход 666 золотых талантов. Это налоги, торговые пошлины, дань вассалов и прибыль от торґговли медью и лошадьми. Я сказал Али-Амиру, чтобы в брачном договоре было наше требование строительґства для тебя, как царицы государства, отдельного дворца. Слуг и жрецов возьмешь с собой. Вот, кажется, и всё. Я очень надеюсь на тебя, дочь. А об Ашере не беспокойся, он будет мною обласкан и я отдам ему люґбую из своих племянниц.

- Астис, я тебе так подробно рассказываю о Соломоґне и его делах, а ты сидишь отрешённая и, кажется, меня не слушаешь.

- Нет, отец, я слушаю, но скажу тебе откровенно -какая мне разница какой этот Соломон - курчавый или лысый, толстый или худой, мне всё равно. Ты уже всё решил и я понимаю умом, но не сердцем, которое остаётся здесь, что другого пути нет. Я пройду этот путь до конца, иначе я не была бы дочерью фараона Псусена II, победителя Нубии и Ливии.

Астис замолчала, ее губы задрожали. Пересилив волґнение, она сказала глухим голосом:

- У меня к тебе, отец, только одна просьба - закажи у своих мастеров стеклянный шарик, так, на всякий случай. Ты понимаешь о чем я прошу? Дорога длинная и опасная. Оказаться рабыней и наложницей у какого-нибудь дикого бедуина... нет, лучше смерть. Услышав такую неожиданную просьбу, фараон побледнел, подо шёл к дочери, взял ее обе руки и прижал к своему лицу.

- Обещай мне, Астис, доченька, что только в крайґнем случае, когда погибнет конвой и твои слуги... нет, это тоже не конец. Возьми с собой клетку с голубями, они мне все расскажут. Я брошу всё и приду к тебе на помощь. Прошу тебя как отец - будь осторожна с этим ... предметом.

Фараон отвернулся, подошел к окну и некоторое время стоял не двигаясь. Потом вернулся к потайному сейфу, достал шкатулку из красного дерева и подал ее Астис.

- Дочь моя, здесь находится маленький крокодил -символ Бога нашей Черной Земли, он из драгоценного смарагда, освящён в храме Изиды, твоей покровительґницы. Прими его. Там, в чужой стране, он будет твоим Богом и талисманом. Береги его и храни. Я верю, что он тебя сохранит.

- Вот за это, отец, спасибо, обрадовалась Астис, открывая шкатулку. Как он прекрасен! Я назову его Киви.

 

Али-Амир, обласканный фараоном, чувствовал себя именинником. Во дворце только и говорили о его усґпешном вояже в Иерусалим, где обе стороны обговориґли все пункты оборонительного союза, который будет вскоре подписан в Мемфисе. Али-Амир всем расскаґзывал с какой роскошью и почётом он был встречен, как мудр царь Соломон и как много друзей у него теґперь в Иерусалиме. Его поздравляли даже те, кто и теґперь продолжал сомневаться в прочном союзе с иудеями.

О втором договоре - брачном, между царём Солоґмоном и принцессой Астис, знали только четыре челоґвека. Псусен II был доволен, что и это задание Али-Амир выполнил успешно. По словам посла, царь Соломои польщён предложением сочетаться браком с Астис и ждет свою невесту с нетерпением.

На второй день после возвращения из Иерусалима Али-Амир нанес визит принцессе Астис. Из слов фараґона он уже знал, что после разговора с отцом она наґходится в угнетенном состоянии.

- Буду говорить с ней без придворного этикета, как с любимой племянницей. Должна же она взять себя в руки и избавиться от поселившихся в ее душе сомнеґний.

Астис в комнате была одна. Все слуги, в том числе и Эрис, были отосланы.

Али-Амир вошел в комнату и оторопел. Он увидел не прежнюю красавицу Астис, а ее тень. На стуле, окоґло окна, сидела уставшая от бессонных ночей, с тенями под глазами, постаревшая женщина. - "Не собралась ли она в последний путь по подземґной реке в царство Аида?" - задал сам себе вопрос Али-Амир, - ей не до шуток и веселых историй. Но я буду плохим дипломатом, если не добьюсь своего. Али-Амир обнял племянницу и начал издалека. Его воркуґющий голос посетовал Астис на слабый разлив Нила в этом году и большое наводнение в пустыне Негев, где по дороге в Иерусалим чуть не утонули его спутники, о необычном Солёном море (там невозможно утоґнуть!), о горе Хермон со снежной вершиной и многом другом. Рассказ дяди Астис слушала сначала равнодуґшно, но потом со всевозрастающим интересом: удивляґясь богатству и разнообразию природы неизвестной ей страны.

Затем Али-Амир все же перешёл на веселые истоґрии, придумывал на ходу шутки, и лицо Астис просвеґтлело. Она звонко и непринужденно смеялась. Особенґно её развеселил рассказ о первой встрече Али-Амира с царём Соломоном. Когда царь вышел из крепостных ворот встречать его, посла фараона, то растерялся, увиґдев огромную свиту нарядно одетых купцов и чиновґников. Соломон обходит повозки и не знает, кто из прибывших является послом фараона.

- Тут ему навстречу, - давясь от смеха, рассказывает Али-Амир, - идет мой тут. На нем шутовской кафтан фараона, расшитый разноцветными стекляшками, а на голове клафт, тоже похожий на шапку фараона. Солоґмон принимает его за посла, а тот и рад покуражиться. Вскоре к царю подошёл я, а со стороны ворот прибеґжал его друг Зауф. Шуту я дал по шее, а с царём обняґлись и долго потом смеялись над этой историей.

- Клянусь, Астис, всеми богами, что это приключеґние Соломона - не байка, а истинная правда! Я убеґдился, что царь с людьми прост и не заносчив.

Так весело и непринуждённо закончилась эта встреґча. Провожая своего гостя, Астис сказала серьезно:

- Я отдаю тебе должное, Али-Амир, ты большой диґпломат и мой любимый дядя. Распорядись готовить всё к отъезду.

- Вот и славно! Я знал, что ты у меня, Астис, умґница. Послов царя Соломона я жду со дня на день.

Пестрый огромный караван из верблюдов, мулов и лошадей, наконец, миновал область Гошен, что на юго-востоке устья Нила, и прибыл вечером в приграничную крепость Ваал-Цафон. В середине каравана в белом паґланкине ехала принцесса Астис и её верная подруга Эрис. Впереди и сзади эскорт египтян, свита посла Изґраиля Ахимааса, конвой, слуги и тюки с приданым, поґдарками и продовольствием. Все устали - и люди и животные. Ахимаас принял решение дать всем двухґдневный отдых, однако эскорт египтян отбыл утром на следующий день. Наступила вторая ночь отдыха. На смотровой площадке караул дремал, но очнулся, как только услышал цокот копыт. К крепости приближался отряд всадников.

Передние освещали дорогу поднятыми вверх факеґлами. Издали было видно, что факелы горели плохо, а некоторые уже только тлели. Можно было предполоґжить, что отряд рассчитывал попасть в крепость заґсветло, но не успел и несколько последних схойновпреодолевал в темноте.

- Шимон, - крикнул старший караульный, - беги и разбуди Ахимааса. У меня предчувствие, что у этих воґяк недобрые намерения. Ну, что ты возишься со своим щитом, брось его и беги скорее.

Ахимаас проснулся от легкого прикосновения запыґхавшегося воина, быстро оделся и вбежал по лестнице на смотровую площадку. Она располагалась на башне высотой не менее 30 локтей и имела со всех четырех сторон каменные зубцы, за которыми надежно укрываґлись защитники крепости. Когда Ахимаас поднялся на площадку, всадники уже стояли у ворот и кричали:

- Откройте ворота! Мы свои, ваши союзники, египґтяне.

- Откуда здесь могут быть египтяне и целым отряґдом, - подумал Ахимаас, - ведь только вчера мы расґпрощались с эскортом у ворот крепости.

По договоренности в Мемфисе эскорт принцессы должен сопровождать ее только до границ государства Израиль, а дальше вплоть до Иерусалима охрана возґлагается на Ахимааса и на приданный в его распоряґжение конный отряд из крепости. Вчера на прощание и в знак вечной дружбы вина было выпито столько, что в погребах мало что осталось.

"Ворота я не открою, - решил Ахимаас, - пока не разберусь, кто эти воины и какие у них цели".

- Эй вы, кто у вас старший и с какой целью пожаґловали, - спросил он, просунув голову между зубцами.

- Моё имя Ашер, я сын первого министра Нуарха и привёз его срочное письмо принцессе Астис.

- Я понял, подожди немного, сейчас спущусь, подойґду к воротам, ты просунешь мне письмо через смотроґвую щель и я его сразу же передам принцессе.

- Нет, нет. Мне велено передать письмо ей лично в руки. Так что открывай ворота!

Ахимаас задумался: "Спешить с открытием ворот я не буду, - решил он, - пойду посоветуюсь с принцесґсой".

- Подожди, посланник Нуарха, еще немного и принґцесса выйдет к воротам.

Будить Астис не пришлось. Она спала чутко и, усґлышав крики у ворот, проснулась.

- Извини меня, принцесса, что врываюсь в твою опочивальню, - сказал Ахимаас, поклонившись, там за воротами отряд египтян во главе с неким Ашером. Он требует ...

- Что? Как ты его назвал?..

- Он сам назвался Ашером, сказал, что он сын первого министра и...

- Боги, вскричала Астис, охватив руками голову, -зачем мне еще это испытание!

Эрис бросилась к ней, прижала дрожащую подругу к себе, уговаривая ее успокоиться.

- Эрис, скажи что мне делать, что ему сказать. Я же с ним не попрощалась - это было выше моих сил. Я надеялась, что, вернувшись из плавания и узнав о моем неожиданном замужестве, он переболеет и постепенно забудет. Оказалось - всё не так просто. Подружка, что мне делать?

- Дорогая моя, возьми себя в руки и успокойся. Наґдень эту простую столу и выйди к нему. Там у ворот ты сама найдешь нужные слова. Успокой его и попроґщайся, но не лги ему, что уже не любишь. Он в это не поверит и будет еще больше терзаться. Правда, хоть и горькая, честнее лжи. Идем я тебя провожу.

- Хорошо, помоги мне одеться.

- Ахимаас, - позвала Астис, - откроешь ворота ровґно настолько, чтобы мы могли выйти наружу.

- Что ты, принцесса, этого делать нельзя! Переговоґрите через смотровую щель. Не дай Бог, схватят вас и увезут! Я со своими верблюдами и мулами не догоню их. Ты же знаешь, что конница ушла вперед, чтобы очистить дорогу от воинственных арабских кочевников. Если с тобой, не дай Бог, что-то случится, мне в Иерусалиме отрубят голову, если только не прибьют по дороге.

- Ахимаас, - сказала Астис уже спокойным и увеґренным голосом, - делай так, как я сказала. Я выйду, переговорю и вернусь назад невредимой. У меня есть для этого сильное средство. Пошли!

 

Подошли к воротам, Астис прильнула к узенькой щели и сказала стоящему по ту сторону ворот Ашеру:

- Ашер, друг мой, прикажи своим спутникам отъеґхать вон до тех деревьев. Зачем нам свидетели. Я выйґду и мы переговорим обо всем спокойно.

Ашер передал повод своего коня слуге и тот отошел в сторону. Всем остальным повторил приказным тоном просьбу Астис и, когда они отъехали, Ахимаас приотґкрыл ворота, дал в руки Эрис факел и выпустил обеих женщин наружу.

Ашер бросился к своей любимой, схватил протянуґтые руки и в иступлении стал их целовать. Потом опуґстился на колени, обнял ее ноги и свое мокрое лицо спрятал в складках столы, все время повторяя:

- Что ты наделала, Астис, что ты наделала... Будь проклят тот день, когда я отплыл в Коринф и потерял тебя. Нет, почему потерял? Вот ты рядом со мной. Вот мои люди на быстрых конях. Одно твоё слово и мы, как вихрь, умчимся от этих проклятых иврим.

- Ашер, любовь ты моя, успокойся и выслушай меня. Я никогда бы не оставила тебя, но боги и отец мой, равный богам, решили по-другому.

Астис рассказала о переговорах с отцом и вынужґденном согласии на брак с Соломоном.

- Ашер, возврата к прошлому нет. Давай попрощаґемся, но ты останешься в моём сердце навсегда.

Ашер слушал Астис с опущенной головой, но при последних ее словах преобразился. В его взгляде пояґвилась твердость и решимость.

- Нет, - сказал он резко, - не бывать этому, не для этого я мчался сюда, загоняя лошадей. Я увезу тебя назад, чего бы мне это не стоило.

Ашер хотел уже дать знак своим спутникам подъґехать, но вдруг увидел при свете факела, как Астис поґложила в рот маленький светло-желтого цвета шарик. Он знал, что это такое.

- Стой, Астис, не делай этого, - воскликнул Ашер в ужасе. Я вижу, что тебе лучше смерть, чем нарушить клятву. А как же наша клятва, она что - пустой звук? Астис вынула шарик изо рта, готовая в любой моґмент его раскусить, и уставшим голосом сказала:

- Это тебе пригрезилось, мой милый, в то наше вреґмя я тебя любила, но слов клятвы не произносила. Прощай и пусть тебя хранит богиня Изида.

Во время дальнейшего и опасного путешествия соґбытия той ночи в памяти ее участников как-то притуґпились и постепенно угасли, как ночной факел. Он остался гореть только в глазах принцессы Астис.

 

- Госпожа, опять пришел этот пророк Нафан, проґсит, чтобы ты его приняла. Что ему сказать?

- Как он мне надоел со своими нравоучениями. Ещё и месяц не прошел после торжественной встречи нас в столице и свадьбы, а он уже второй раз приходит и хочет, как он сам говорит, "направить царицу на путь истинный". А кто знает в чем эта истина? Проси, Эрис, от него так просто не отделаешься.

Нафан зашел, низко поклонился:

- Сохрани тебя господь, государыня, на многие гоґды. Не ожидая приглашения, сел в таком месте, чтобы было не менее семи шагов до Астис. Так предписывал закон.

- Я, государыня, старый человек, на своём веку поґвидал разных цариц, но, если сказать по правде, то каґкие они царицы. Сегодня она убирает навоз и кричит на непослушных волов, а завтра ее выдают за царя и вот она уже царица. Но как была простой крестьянкой, такой и осталась.

Помню первую жену царя Давида по имени Михаль. Я тогда совсем молодым был. Красивая была и любила его, но оказалась бесплодной, да к тому же и язычница. Её отец, царь Саул, недавний крестьянин, отдал её, не спрашивая согласия зятя, какому-то селянину на испыґтание, но и тут пусто - детей так и не было. Царь Давид захлопотанный войнами и государственными деґлами только через десять лет обнаружил, что у него пропала его первая жена. Пришлось селянину вернуть её, но было уже поздно: Давид и Михаль постарели и любовь их давно испарилась. Так и сгинула Михаль неизвестно где.

Вторую  царицу   Мааху  Давиду   "подсунул"   её  отец князь Толмай из Гешура. Не даром, конечно, а за услуґгу - оставить княжество в покое. Она была тоже язычґницей и исповедывала многих богов. Один у нее отвеґчал за погоду, другой   - за урожай пшеницы, третий -за скот. И все они были всегда под рукой, в доме, сиґдели на полках. Ну какие это боги, смех да и только! Глядя на всё это, царь Давид додумался поручить мне её воспитание и приобщение к истинному Богу. Хитґрая была стерва. Вроде говорит правильно, а всё делает по-своему. Кончила плохо, потому что не благородной породы была, из низов. Когда царь Давид стал стареть, а его сын Авессалом от Маахи вырос в рослого, длинґноволосого отрока, она не стала ждать смерти мужа и настроила сына на мятеж против отца. Хорошо известґно, чем всё это кончилось. Сын погиб в сражении, а она бежала в свой Гешур, но по дороге пропала. Зима в тот год на севере была суровой.

Вирсавия - последняя жена царя Давида, - простая солдатка, я её царицей не считаю, хотя и родила твоего Соломона.  При живом муже, воине, в войске Иоава, она спала с  царём,  когда её муж сражался,  не  щадя живота своего. Говорили, что царь Давид в нее влюґбился и соблазнил.  На самом деле все было не так. Царь до постройки своего дворца жил в небольшом доме, а чуть ниже по склону была усадьба Урии, мужа Вирсавии. Она заметила, что Давид часто подходит к окну  и  задумчиво  смотрит  куда-то  поверх  ее  дома. Вирсавия налила в деревянное корыто воды и голая улеглась, вроде купается. Царь глянул вниз, ахнул, и не выдержала его душа - попался на крючок! А как было не попасться при ее молодости, красоте и стройной фиґгуре!

Вот ты, я вижу, государыня, настоящая царица -высокородная. Знаю - твой род идет от Рамсеса Велиґкого, ты образованна, владеешь языками, лишнего или грубого слова не скажешь.  При приёме  послов  царь Соломон всегда берёт тебя для беседы с ними.

Я заметил какими смирными и сговорчивыми стаґновятся послы Ассара, когда рядом с царём Соломоном сидишь ты, дочь фараона Псусена II и правнучка Рамґсеса Великого. Всё в тебе, царица, хорошо, одно плохо, ты исповедуешь чужих нам богов. Мы на собрании стаґрейшин храма, Синедрионе, решили, что у царя Солоґмона царица должна быть нашей веры.

- А что раньше думал твой Синедрион, когда посыґлали в Мемфис сватов? Или ничего не знали про наґших богов?

- Знали, государыня, знали, но разве царь Соломон нас слушает? Он делает то, что считает нужным. Но ещё не поздно все исправить - отправь своих жрецов вместе с твоим зеленым крокодилом назад в Египет и приобщайся к истинному Богу.

- Что ты, пророк Нафан, еще мне скажешь? - Скажу, государыня, что в прошлую субботу я тебе рассказывал о законах и обычаях в нашей жизни. И что я вижу? Волосы свои ты перекрасила в синий цвет, когда выходишь из дворца, не прикрываешь их платґком. Халат без рукавов и плохо застегнут - видны локґти и колени. Всё это большой грех!

- Сегодня я продолжу дальше. Как нужно мыться. Слушай и ты, Эрис. Наполните кувшин водой не менее чем на три четверти. Кувшин не должен иметь изъяґнов. Сначала омываешь правую руку, потом левую, поґтом опять правую и так три раза.

- Подожди, пророк, а если я мою руки в тазу и обе сразу, то что?

- А то, государыня, что это грех. Делай так, как я учу. Купаться нужно, начиная с головы, и двигаться вниз до пят!

- Госпожа, а разве можно купаться снизу вверх, -удивилась Эрис, - ведь вода тяжелая и течет только вниз.

- Эрис, будь рада, что хоть здесь мы соблюдаем закон.

- Теперь, - продолжал Нафан, - как нужно одеваться. Сначала одевают правую сторону, а потом левую, а не наоборот.

- Эрис, а как ты меня одеваешь?

- Я одеваю сразу обе руки.

- Теперь одевай так, как велит пророк, а то погрязґнем в грехах.

- Пророк Нафан, может на сегодня хватит?

- Нет, государыня, я еще не всё сказал о твоём крокодиле. Я понимаю, что он красиво сделан из драґгоценного камня и глаза у него блестят, но он не моґжет быть Богом и нельзя ему молиться. Что скажут обо мне люди, если я тебя учу, учу, а толку нет. Раз ты устала, то на сегодня закончим. В следующий раз я расскажу о еде, что можно и чего нельзя есть и как гоґтовить пищу перед субботой. Так постепенно, госудаґрыня, мы разберём все 613 повелений и заповедей.

Когда Нафан ушёл, Астис вскинула руки к небу и взмолилась,

- О, святая богиня Изида, покровительница моя, спаси меня и помилуй! Где он насобирал 613 законов, за что мне такие страдания! Госпожа моя, стоило мне вспомнить Элизара, что давно его не было видно, как...

- Почему давно? Позавчера заходил.

- Возможно. Так вот, стоило мне его вспомнить, как он уже стоит на пороге и, не трудно догадаться: хочет снова видеть тебя. Это более приятный гость, чем Наґфан. Что ему сказать?

- Я приму его, пусть подождёт, видишь, я ещё после сна не прибрана. Что-то мы с тобой сегодня заспались. Пойди, скажи ему и возвращайся - поможешь мне одеґться.

Эрис вернулась и увидела как ее госпожа перебиґрает платья, не зная на каком остановиться.

- Эрис, может одеть это белое шелковое, вышитое мелкими лилиями или красное с сандалиями из крас ной кожи? Конечно, лучше было бы к моим синим воґлосам хитон голубого цвета, но нет голубых сандалий. Как ты считаешь?

- Госпожа моя, ты прекрасна в любом одеянии, но, если спрашиваешь моего совета, то тебе лучше всего подойдёт белое шелковое с белыми сандалиями, а воґлосы на голове прибери белой косынкой, и выглядеть ты будешь, как богиня.

- Интересная порода эти знатные красавицы, а моґжет быть, и не только они, - думала Эрис, глядя на хлопоты Астис. - Как только она чувствует, что нраґвится мужчине, сразу преображается, старается еще боґльше понравиться, хотя наверняка знает, что кроме безобидных вздохов и улыбок ничего другого у них не будет. Правда, есть и другие женщины, прости их, боґгиня Изида.

- Ну, какие у тебя, Элизар, новости, - спросила Ас-тис, когда они уселись в плетёные кресла в летней беґседке.

- Да нет у меня, государыня, особых новостей, правґда сегодня ночью два евнуха заснули на посту у входа в гарем. Это обнаружила Ривка и собралась пожаловаґться царю, но я уговорил её не делать этого. Царь очень не любит, когда его гарем остается без охраны. Был бы и я наказан, как эти засони.

- Скажи, Элизар, а эти двое, что охраняют вход в мой дворец, тоже евнухи?

- Что ты, государыня, это телохранители царя. Коґгда я спросил у царя Соломона, кому мне доверить охґрану твоего дворца, его телохранителям или евнухам из гарема, он на меня так посмотрел, что я не рад был своему вопросу.

- Это же царица, Элизар! Я люблю всех своих женґщин, но только она, Астис, помазана в царицы. Запомґни это!

- Государыня, я по утрам меняю караулы и неґвольно вижу, как ты стоишь у окна, а твой взор устреґмлён куда-то далеко на юг, поверх домов и деревьев. Твои грустные глаза вызывают у меня чувство вины, а в чём я виноват - сам не знаю.

 

- Никто и ни в чём не виноват. Ты, Элизар, должен меня понять. Я египтянка, родилась на берегу Нила, там прошли мои юные годы и остались мои родные и друзья. Я ещё там, Элизар, хотя прибыла сюда и здесь теперь мой дом. Нил мне будет сниться ещё многие годы. Для египтян река дает жизнь. Нил полноводен -люди с хлебом, слабый разлив - жди голода.

Мы с Эрис во время разлива любили сидеть на стуґпеньках храма Нейт и наблюдать, как мутные потоки воды медленно поднимаются по ступеням все выше и выше. Приходит время спада, и вода так же медленно сходит по ступеням вниз. Когда же воды Нила спаґдают, они прозрачны, как коринфское стекло, и всюду на благодатном иле поднимаются зелёные островки трав и злаков.

Я могла бы тебе, Элизар, много рассказать интересґного про свою родину, про путешествие, которое мы с Эрис и моими друзьями совершили вверх по реке, но ты на службе и вижу, что спешишь.

- Да, государыня, мне пора идти, но я зашел ещё за тем, чтобы предложить тебе немного развлечься и поґбывать в деревне Гива. Там через два дня у моего двоґюродного брата Шимея свадьба. Женится его сын. Поґезжай туда и посмотри на древний крестьянский сваґдебный обряд. Я думаю - он тебе понравится.

- Соглашайся, госпожа, - запрыгала Эрис, - я тоже хочу посмотреть свадьбу.

- Я согласна, Элизар, но кто будет нас сопровожґдать?

- Мне не удастся, я не могу оставить службу даже на короткое время. Лучше всего поездку устроить чеґрез Ахисара. При дворце есть хорошие экипажи, а Шимею я скажу, чтобы он вас сопровождал. Слуг с соґбой брать не нужно, чтобы не было переполоха среди крестьян.

- Не беспокойся, Элизар, я оденусь скромно и научу Шимея, как нас представить, и всё пройдёт спокойно.

Деревня Гива, где жил Шимея, насчитывала два деґсятка домов, разбросанных по плоской каменистой возґвышенности. Около каждого дома - гумно и скотный двор. Чуть ниже на террасах на плодородной почве росли фруктовые деревья и зеленели грядки овощей. Ещё ниже, в самой долине, виднелись пшеничные и ячґменные поля.

Среди одноэтажных каменных домов дом Шимея был богаче всех. Сложенный из красного кирпича в два этажа, он производил впечатление городского дома. На первом этаже был очаг, где женщины готовили угоґщение для свадебного торжества. На скамейках вдоль стен и на полу стояла разнообразная гончарная посуда с едой и амфоры с вином. Около них хлопотали мать, жена и рабыни Шимея. Деревянная лестница вела на второй этаж, где на полу, устланном циновками, семья ночевала в холодное время года. Летом все перебираґлись на плоскую крышу, там в ночное время было проґхладно. Крыша наклонная и в сторону двора имела сток. В период дождей вода с нее стекала в глубокую яму, выдолбленную в каменистом грунте. Яма была такой большой, что собранной за зиму воды хватало почти на всё лето.

Свадебное торжество происходило на гумне, где соґбрались крестьяне со всей деревни. Шимея представил Астис и Эрис, одетых в скромные хитоны, как жену и сестру своего друга, городского лавочника.

Гумно украшено цветами и зелеными ветками, котоґрых в эти весенние дни месяца ияра было особенно много. Посередине гумна построено деревянное возвыґшение, где на стульях - "тронах" сидели молодожёны, изображавшие из себя царя и царицу. Оба одеты в праздничные белые одежды. У невесты на голове круґжевная накидка - хуиа и венок из живых цветов, у жениха круглый венец из полированной бронзы блеґстел не хуже царского золотого. По древнему ритуалу родственники и гости в течение семи дней превраща лись в слуг "царя" и "царицы", охотно им угождали и служили. В начале обряда гости пели величальные пеґсни и плясали вокруг "трона" под музыку небольшого оркестра. Пожилая седая женщина стучала палками по барабану, подруга "царицы" в ярком хитоне и тоже с венком на голове перебирала струны арфы, а мужчина среднего возраста в белой рубашке ниже колен и с красным платком на шее играл на кинноре. В перерыве между танцами молодые парни под барабанную дробь изображали сражение воинов. Подбадриваемые крикаґми зрителей, они бегали и "кололи" друг друга дереґвянными мечами. После "сражения" вышел Шимея, поґпросил тишины и объявил о состязании "царя" и "цаґрицы". Первой вышла "царица", она танцевала и пела под звуки арфы:

"О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен!

- И ложе у нас - зелень, кровля дома нашего -кедры, потолки наши - кипарисы.

- Ты нарцисс Саронский, лилия долин!"

Ей отвечал "царь" уже под мелодию киннора:

"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Волосы твои, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской. Два сосца твои, как двойня молодой серны, пасущиеся между лилиями."- Снова  звуки  арфы  переплетаются  с  голосом  "цаґрицы":

"Я сплю, а сердце мое бодрствует, вот голос моего возлюбленного, который стучится: Открой мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя. Голова моя вся покрыта росою, кудри мои -ночною влагою." Под звуки киннора ей отвечает возлюбленный:

"О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста; о, как намного ласки твои лучше вина. Сотовый мед каплет из уст твоих, мед и молоко под языком твоим."

Наконец, играет весь оркестр, его мелодия предвеґщает финал состязания. Невеста поет:

"Заклинаю вас, дочери Гиванские,

если вы встретите возлюбленного моего, что

скажите вы ему?

Что изнемогаю я от любви!"

Гости уже собрались приветствовать молодых восґторженными криками, как из толпы молодежи вышла черноглазая красавица и запела:

'Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекрасная из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас?

Невеста не заставила себя ждать и с гордостью отґветила:

"Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других! Голова его чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон. Глаза его - как голуби при потоках вод; щеки его - цветник ароматный; уста его - сладость, и весь он - любезность. Вот кто возлюбленный мой и вот кто друг мой, дщери Гиванские". Счастье и радость распирали молодого "царя" и он подхватил свою "царицу" на руки и пропел, кружась воkруг трона:

 

" Стихи из "Песни песней" Соломона."О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!" ²

Астис была в восторге от свадьбы и особенно от выґступления молодых. Но в последний момент, когда моґлодой "царь" пел и носил на руках свою "царицу", она вспомнила свою свадьбу.

Утром в храме обряд бракосочетания выполняли священник третьей череды Рисий и несколько леґвитов. Рисий на словах "по закону Моисееву" поперґхнулся, закашлялся, и присутствующие так и не узнали по какому закону сочетался браком их царь с египтянґкой.

Свадьба проходила под огромным полотняным навесом во дворе дворца.

Царь Соломон сидел рядом, в своём новом наряде, сшитом по такому важному случаю, и с трудом скрыґвал своё раздражение. Тому была ещё одна причина. Перед началом пиршества подошёл Ахисар и сообщил, что первосвященник Садок сослался на болезнь и на свадьбе не будет. Вместо него пришёл пророк Нафан и своим унылым видом показывал всем, что сюда он пришёл не по своей воле.

Друзья царя, его приближённые Хирам, Али-Амир, Ванея, Ахисар, приставники провинций, вассальные цари и другие гости, наоборот, были веселы, кричали здравицы в честь молодых и дарили подарки. Многоґчисленные жёны из гарема сидели за отдельными стоґлами, поглядывали на невесту и о чём-то шептались.

После крестьянской свадьбы Астис сравнивала обоґих молодых - царя Соломона и "царя" из деревни Гива. Такой непосредственности и раскованности от Соломоґна ждать было нечего, да и она вряд ли могла бы пляґсать и петь как невестка Шимея.

Царский венец - очень тяжелая ноша, с ним не поґпляшешь. Правда, потом, опьянев, царь сбросил нарядґный плащ и что-то изображал нетвердыми ногами. Первый день свадьбы закончился под утро. Молодые проснулись на следующий день около полудня от криґков и препирательств дежурного телохранителя с перґвосвященником Садоком, вполне здоровым. Оказываетґся, царь забрал с собой в спальню ключ от храма и соґрвал утреннее богослужение.

Потом, много лет спустя, Садок бросит в лицо стаґреющему Соломону упрек за этот его непростительный грех.

На третий день свадьбы гости начали собираться в дорогу, но царь задержал некоторых своих слуг, чтобы поговорить о государственных делах. Царский дворец ещё только начинали строить, и Соломон беседовал в зале дома своего отца. В простых креслах сидели рядом Соломон и Астис. О делах говорил сам царь. Царица скромно благодарила каждого за подарки и за участие в торжестве.

Первыми удостоились беседы военачальник Ванея и Адер, новый комендант крепости Гезер. Оба рассказали о состоянии крепости и пообещали за полгода полноґстью восстановить её боеспособность.

Затем царь разбирался с приставниками о поставках продовольствия в столицу, с главами колен, с Адонира-мом - казначеем, о сборе податей и выплате жалования воинам, расквартированным в крупных городах и земґлях. Когда все разошлись, Соломон обнял Астис и объґяснил ей чем она, как царица, могла быть полезной гоґсударству.

- Астис, дорогая моя, в дела управления и судебные тебе, я думаю, вникать не следует. Не женское это дело. У многих из моих слуг достаточно упрямства, не всегда исполняют слово моё да и ленивы не в меру. Будет большая польза, если ты со своим разумом и знанием языков станешь помогать мне в закордонных делах и в переговорах с послами. Нам нужно уберечь государство от войн и больше торговать, тогда и народ станет жить богаче. У нас есть чем торговать, но и есть чем защититься, если, не дай Бог, нападут. Ты, Астис, своей красотой, женским чутьем и родством с Рамсеґсом Великим сможешь добиться многого - мира и выґгодной торговли со всеми соседями. Ты согласна? Ну,

 

вот и хорошо. Иди, моя ласточка, погуляй перед сном, а мне нужно помолиться.

Господи, раб твой Соломон перед лицом Ковчега Завета твоего обращает свою молитву и сердце своё к тебе, Созґдатель.

Благодарю тебя, Господи, что по слову моему ты дал мне сердце мудрое и разумное, а богатство и слава прийдут от трудов моих и народа моего.

Сегодня я в день свадьбы моей благодарю тебя, Господи, что дал ты мне в жены девицу красоты необыкновенной, благородную и разумную.

Прошу тебя, Господи, дай нам первенца, наследника и продолжателя дела Давидова и раба твоего Соломона.

И ещё прошу тебя, Господи, сохрани мир для народа моего, дабы жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смоковницею своею, от Дана до Вирсавии, во все дни царства моего.

Аминь! 1

орок лет длилось царствование Соломона. Позже его потомки и потомки других царей и народов назвали эпоху его царствования Золотым веком Израиля."Ибо он владычествовал над всею землёю по эту сторону реки от Типсаха до Газы, над всеми царями по ту сторону реки и был у него мир со всеми окрестными странами. Иуда и Израиль, мноґгочисленные, как песок у моря, ели, пили и веселились. Они жили спокойно, каждый под виноградником своґим и под смоковницею своею, от Дана до Вирсавии, во все дни Соломона".

Богатство царя в ту пору было неисчислимо."Все сосуды для питья и еды в Доме ливанского дерева из чистого золота, так как серебро не считалось ценным металлом и сделалось в Иерусалиме равноценным проґстым камням, а кедры по их множеству стали равноґценны секиморам, растущим на низких местах. Царь Соломон превосходил всех царей земли богатством и мудростью. Все они желали видеть Соломона, чтобы послушать его мудрости и подносили ему, каждый от себя в дар: сосуды серебряные и сосуды золотые, одеґжды, оружие, благовония, коней и мулов каждый год"

Царь был не только мудрым, но и осторожным праґвителем и в любой обстановке искал мира, а не войны.

3-я Книга царств, 4 - 20, 24, 25; 10 - 23, 24, 25.

ч*              

Однажды, на двадцать четвёртом году его царствоґвания, в пятый день месяца зиф прибежал к нему во дворец, где царь отдыхал после обеда, взволнованный Ванея. В тронном зале ждали приёма у царя Зауф, Ахисар, Иосафат и Адонирам. Соломон вышел в хороґшем настроении.

- Ванея, что случилось? Ты совсем запыхался. Тебе в твои годы нужна степенность, а бегать должны молоґдые.

Ванея отдышался от быстрой ходьбы и обратился к царю:

- Государь, два скорохода прибыли в столицу почти одновременно. Один из Ассара с дурной вестью, а втоґрой из Вирсавии с вестью, которая недостойна твоего внимания. Эти иноземные вельможи зачастили к нам и прибывают чуть не каждый день. Прошу тебя, Госуґдарь, выслушать новость из Ассара - она не терпит заґдержки. Я уже объявил на вечер малый сбор тысячных.

- Что случилось, Ванея, рассказывай.

- Государь, из Ассара скороход привёз пергамент от твоего наместника Ваана о предательстве арамейца Ра-зона. Еще царь Давид назначил его своим наместником в Дамаске, а он, гнусный раб, вместо благодарности изґгнал наш гарнизон и объявил себя царём. Его разґбойные отряды уже грабят наши северные земли.

Царь нахмурился - он только что, перед обедом, обґращаясь к Богу, благодарил его за дарованную мирную жизнь в его государстве и вот - на тебе, предательство Разона.

- Что же будем делать, Ванея? Ты самый опытный в военном деле и я хочу знать, прежде всего, твоё мнение.

- Я уже думал, государь, и считаю, что изменник должен быть наказан, и сурово. Твоё слово - и я двиґну нашу армию на Дамаск. Мне месяца на подготовку будет достаточно.

- А ты, Зауф, и ты, Ахисар, что думаете? Тоже за поход?

- Да, государь, я согласен и поддерживаю Ванею.

- Я тоже, - откликнулся Ахисар, - нужно покарать негодяя, и как следует.

- А ты, Адонирам, государев казначей, что скажешь?

- Я, государь, скажу так: нужно сначала посчитать деньги - расход на войну и тот доход, который мы поґлучим, покарав Разона. При царе Давиде, покорившем Дамаск, царская казна получала от него дани и податей до шестидесяти тысяч серебряных сиклей в год. Тогда это были хорошие деньги. Я помню, что в те годы царь Давид купил у Орна для установки жертвенника гумно с четырьмя волами и двумя арбами за пятьдесят сикґлей. А сейчас что можно купить за эти деньги? -Пожалуй, одного вола не купишь. Навезли столько сеґребра, что оно уже ничего не стоит. Это у нас навезли, а не в Дамаск. Если мы его снова покорим, он как плаґтил шестьдесят тысяч сиклей, так и будет платить. Страна бедная, и больше с неё не возьмёшь.

А теперь посчитаем во сколько нам обойдётся эта война. В мирное время мы воину платим пять сиклей в месяц, а в военное нужно платить десять. В поход на Дамаск придётся послать пять тысяч воинов, не меньґше. Это уже пятьдесят тысяч сиклей в месяц. На проґкорм армии и коней - ещё десять тысяч. Гарнизон осґтавить - уже не двести человек, как было, а две тыґсячи, чтобы не вернулся этот шелудивый пёс Разон.

Вот и получается, государь, что нет нам смысла отґвоёвывать Дамаск назад - получим одни убытки. Это я только про деньги говорил, а сколько вдов и сирот осґтанется по всем нашим землям!?

- Вы все слышали? Как разумно разложил всё по полочкам наш казначей?! Учитесь сначала считать деґньги, а то - "в поход!", "вперёд, на врага!". Лишь бы воевать и плодить сирот и вдов. Иосафат, запиши моё повеление:

Военачальнику Ванее - в месячный срок увеличить наши гарнизоны в Дане, Асоре, Иреоне, Кадесе и друґгих городах, где они малочисленны. Казначею Адони-раму - выделить на каждого воина по десять сиклей жалования в месяц на время похода и службы в северґных гарнизонах.

- Вот там, на северных землях, Ванея, и нужно дать отпор Разону, дабы его разбойным набегам положить конец. Распорядись отправить туда вместе с пехотой и кавалерийские отряды. Они более проворные и вместе с пехотой быстрее истребят разбойников.

Теперь,  Ванея,  успокойся и расскажи  всё  же  про весть вторую, которая из Вирсавии.

Военачальник был раздосадован и чувствовал себя оплёванным. И кем? Этим выскочкой и вором с маґленькими бегающими глазками. Наврал с три короба про убытки и теперь радуется, что угодил самому цаґрю. Соломону страсть как не хочется воевать. А ведь ребёнку ясно: если воины будут отсиживаться в казарґмах, то обленятся и превратятся в трусливых ослов. Услышав вопрос царя, Ванея равнодушно ответил:

- Едет в Иерусалим какая-то царица Савская, - и с досадой добавил. - Едут тут всякие, всё высматривают - сильна ли крепость, какие к ней подходы, велик ли гарнизон.

- Ванея, ты что, - засмеялся царь, - известную краґсавицу Востока в лазутчики записал? Она едет лично ко мне. Ещё в прошлом году Али-Амир предупреждал, чтобы мы ждали гостью из далёкой Аравии. Приедет Шева, царица Савы, мирная и не искушённая в военґных делах женщина.

Я вижу, Ванея, что ты опечален, но ничего, всё пройдёт, и печаль тоже. Ты думаешь, мне приятно узґнать о предательстве Разона? А за добрую весть благоґдарю.

Ахисар, слушай царское слово: царице Савской окаґзать самые высокие почести, здесь на площади перед дворцом. Покои ей выдели в южном крыле дворца, неґдалеко от моих, с отдельным входом. Всех слуг одеть в новые одежды, всюду навести чистоту и порядок. Выґзови ко мне завтра городского старосту - я его погоґняю за свалки мусора и помойки.

Ванея, а ты направь навстречу царице Савской эсґкорт из двухсот человек. Воины и кони должны быть отобраны из лучших. Сбрую и оружие начистить и выехать завтра утром. Всё. Все свободны. После встречи царицы Савской на площади около дворца, утром на следующий день в трапезной гарема было не до завтрака. Правда, те женщины, что недавно были куплены или не знали местного языка, кушали, не обращая внимания на шум в зале. Большая группа окружила Элаон и обсуждала вчерашнее вечернее соґбытие.

- Ну и бессовестная эта царица Савская - вышла из паланкина в лёгком полупрозрачном платье без рукаґвов и все её прелести были видны, как на ладони.

- Элаон, ты неправа, у них, видимо, такой обычай!

- Почему ты за неё заступаешься, Зиппа? Я что-то не слышала, чтобы существовал обычай ходить в таких непристойных нарядах. Если она слышала о мудрости Соломона, должна была поинтересоваться нашими траґдициями. У нас женщина не посмеет выйти на улицу в таком виде, она должна быть закрыта с головы до пят, а то явилась дразнить мужчин своими прелестями.

- Элаон, а ты видела как встречал её наш царь? Коґгда ему сообщили о приезде царицы, он так спешил, что забыл одеть свой пурпуровый плащ и побежал её встречать в одном хитоне. Рабы хотели снять паланкин с верблюда, но он не дал. Протянув руки в сторону цаґрицы, он подхватил её и осторожно опустил на землю. Я видела как их глаза встретились, и всё для них пеґрестало существовать. Соломон не сводил пылающего взгляда с её смуглого, с гонкими чертами лица, упивалґся её огромными чёрными глазами.

Царица была смущена, но глаз не опустила, а, наґоборот, с любопытством рассматривала лицо нашего господина. Видно было по её удивлённым глазам, что его лицо оказалось ей приятнее и красивее, чем она представляла. Царь прижимал её руки к своей груди, и они о чём-то говорили на незнакомом языке.

- Я, девочки, стояла рядом и всё слышала. Они гоґворили по-египетски и я всё поняла.

- Тише, вы, тарахтелки, пусть Тирца расскажет что она слышала.

- Она ему говорит: "Царь Соломон, отпусти мои руки, ты все время держишь их, неудобно, все на нас смотрят". А он ей отвечает: "Пусть смотрят и видят, как я рад тебе, моя царица".

Л она ему, девочки, говорит: "Я тоже рада. Наконец, мои глаза видят того, о ком мечтала я все последние годы".

Тут он ее отпустил, и они пошли ко дворцу, взявґшись за руки, как молодожёны. Царице только хупы не хватало.

- Уж не завидуешь ли ты ей, Тирца?

- Мне незачем ей завидовать. Я ношу под сердцем дитё от своего господина, царя Соломона, а понесёт ли она - еще вопрос.

- Девочки, а вы видели, как вели себя левиты и свяґщенники, когда царь шел мимо них со своей гостьей?

- Ничего особенного, Рут, не было. Они, соблюдая закон, прикрывали ладонью глаза, чтобы не оскверниґться, глядя на ее едва прикрытую наготу.

- Вот ты, Фаина, ничего и не увидела. Они действиґтельно прикрывали глаза ладонью, но пальчики, пальґчики были раздвинуты и в щёлку всё было видно. Эти святоши такие же мужики, как все остальные. Придут домой и ночью будут сравнивать своих благоверных с увиденным. Кое-кто разочаруется.

В это время открылась дверь и вошла Ривка, упґравительница гаремом. Все замолчали и повернулись к ней. Лицо Ривки не выражало никаких чувств. К приґезду Савской царицы она отнеслась равнодушно. Фавоґриткой больше или меньше - какая разница. "Все пройдёт" - любит говорить царь. Так оно и будет.

- Послушайте, мои дорогие, что я скажу. Меня тоґлько что вызывал царь, наш господин. Захожу, а он стоит около бассейна и любуется, как моется его гоґстья. В бассейне полно белой пены, а из нее выглядыґвает улыбающаяся голова гостьи и ее руки. Соломон объяснил, что царица привезла какой-то крем, который в воде превращается в пену и легко смывает любую грязь. Вот чудеса! У нас такого ещё нет. Потом мы

 

прошли в другую комнату, чтобы не мешать гостье куґпаться. Там царь велел передать, что он всех вас любит и обнимает, но до тех пор, пока царица Савская у него гостит, будет занят только с нею.

- Ривка, ты что-то путаешь. Не мог царь, мой госпоґдин, забыть меня. Он всегда мне говорит - Элаон, ты моя любимая царица, я только о тебе мечтаю.

- Элаон, ты не равняйся с царицей Савской. Она царица правящая, госпожа целого государства. А ты кто? Где твоё царство? Ты царица в царской опочиґвальне. Возможно через месяц гостья уедет и твоя звеґзда снова засияет.

- Что, через месяц? - удивилась Яала.

- Да, Яала, а может и позже. Раньше она не может уехать, так как ее верблюды и мулы за длинную дорогу отощали и пока их не откормят ехать нельзя.

- Это очень долго. Как же мне тогда быть? Прошґлый раз, прощаясь со мной, мой господин и царь скаґзал:

- Яала, не натирайся больше розовым маслом, его запах мне надоел. В следующий раз приди такой какая ты есть - хочу насладиться ароматом твоего тела. Я хорошо вымылась и жду.

- Жди, Яала, царь не мог знать, что приедет к нему такая знатная госпожа, поэтому жди! По всему видно, что тебе придется помыться ещё не один раз.

Ривка перестала слушать болтовню женщин, отошла к окну и задумалась:

- Кто для них Соломон, её Шломо? Для всех этих жён и наложниц - моавитянок, хеттеянок, сидонянок и прочих, коротающих дни в гареме? Прежде всего здоґровый и крепкий мужик и господин. Она не раз слыґшала, как они, не стесняясь, говорили о его необычной мужской силе. Да она и сама хорошо помнит его ненаґсытность в давно прошедшие годы. Но Соломон не просто их любит, он заботится о их здоровье, питании, нарядах, щедро одаряет золотыми безделушками.

Но разве знают они, что такое бессонные ночи, коґгда уезжал он по делам строительства храма то в Иаффи, то в Гивлитян по тогдашним опасным дорогам. В лесах скрывались недобитые филистимляне, шныряли с целью мести и добычи разрозненные группы иевуси-тов, изгнанных царём Давидом из Иерусалима.

В то время всеми работами по строительству храма руководил Иеровоам, человек жёсткий и с большими претензиями на престол. Соломон знал об этом, но миґрился, так как ценил его, как умного и способного адґминистратора. Иеровоам же всем говорил:

- Зачем строить храм в Иерусалиме? Храм должен быть в Сихеме, у стен которого когда-то стояли шатры праотца Авраама и где будет столица моего царства.

Ривка вспомнила, как возмущался тогда Соломон, узнав, что Иеровоам настраивает рабочих против него, царя Израиля. Накажет жестоко кого-нибудь за проґвинность малую и говорит всем, что так наказывать ему велел сам царь, хотя Соломон никогда меры накаґзания не устанавливал. Она очень переживала за его жизнь. Подослать убийцу стоило не более пятидесяти сиклей. Это сейчас у него сотни телохранителей, а тоґгда он ездил с двумя: слугой и писцом.

Иеровоам довел Соломона своим подстрекательстґвом к бунту и строптивостью до того, что он решил его казнить. Но не успел. Иеровоам сбежал в Египет, к фаґраону и тот его на всякий случай пригрел. Потом люди рассказывали почему Иеровоам так себя вёл. Оказываґется нашелся какой-то пророк, а может быть и лжепроґрок - их тогда много бродило по дорогам Израиля. Оденет рубище, возьмёт в руки посох, котомку через плечо и вот он уже пророк. Так вот этот пророк по имени Ахия и напророчил ему сидеть на троне и праґвить десятью коленами Израиля.

Мыльным пузырём оказалось это пророчество. Уже и храм построен за семь лет, дворец - Дом ливанского дерева за тринадцать лет, и сидит в Египте этот беглец уже двадцатый год и все ждёт исполнения пророчества. После предательства Иеровоама не смог Соломон сраґзу найти опытного руководителя работ - пришлось саґмому вникать во все мелочи. Сколько дней, а часто и ночей, при свете светильников, просидели они с- Хирамом-Лвиеной над чертежами храма и его принадґлежностей. Ривка вспомнила, как Соломон придумал медное "море" и сделал рисунки херувимов. Одноґвременно ему пришлось заниматься перестройкой креґпостных стен столицы, ибо в то время не было человеґка, способного руководить этими работами.

Потом начали строить, - продолжала вспоминать Ривка, - во всех пределах конюшни для колесничих лошадей и конницы. Соломон с тирским архитектором Аскаром поехали в Мегиддо и там за три месяца ти-ряне построили конюшни на четыреста пятьдесят лоґшадей, а позже укрепили стены вокруг города.

Первые годы царствования достались ему нелегко. Особенно потрепали нервы главы колен при установґлении новых границ для двенадцати провинций, но Соґломон добился своего. Все двенадцать приставников были его верными слугами, а это означало многое -единство, а не разброд и свару.

Два зятя царя жили безбедно в Иерусалиме, но коґгда царь потребовал, - уехали приставниками, один в Нафаф-Дор, другой - в Наффалим. Многое было и прошло. Есть что Ривке вспомнить.

Подошла Рут и прервала ее мысли:

- Ривка, все только и говорят о подарках царицы Савской. Ты что-нибудь видела?

- Да, видела. Девочки, подойдите поближе, я расскаґжу, что она подарила нашему царю. Прежде всего цеґлую кучу золота - сто двадцать талантов. Два десятка ковров с пестрыми удивительными рисунками, художеґственную мозаику, десятки златокованных кубков разґных размеров, узорчатые ткани из виссона. Это вам на платья, сказал государь. Благовоний столько, что ими заставлен притвор рядом с дворцом. Чего там только нет - нард, мирра, алоэ, шафран, амбра, мускус, ладан и другие, названия которых я не запомнила. Второй притвор заставлен тюками с разными приправами и специями - кориандр, корица, перец, гвоздика и другие мне не знакомые. Три тюка царь приказал передать сразу в гарем. В них хна и антимоний для окраски воґлос, малахит и бирюза, растёртые в мельчайший порoшок для подкрашивания век, красная охра для губ и щек и, отдельно, красная краска для ногтей. Шева поґдарила также много великолепных духов с запахами цветущих долин Аравии. Сейчас у царя головная боль - чем одарить царицу Савскую так, чтобы затмить все её подарки.

- Ты за него не переживай, Ривка, одним он уже одарил ее сполна.

- Что ты, Зиппа, имеешь в виду?

- А то, что, по словам слуг, ей очень понравилось в царской опочивальне.-

- Ну и злые же вы, девы иерусалимские! На пятый день после прибытия царицы Савской в Иерусалим Соломон дал в её честь пир. Царица была одета в сверкающее, расшитое золотом платье, на гоґлове - белое покрывало, расшитое серебряными нитяґми, а поверх него - золотой обруч с огромным рубиґном. Небольшой рост не мешал ей выглядеть величестґвенной. Она была очаровательной и дарила всем улыбки.

Многое на пиру было как обычно - обилие вкусной снеди на золотых блюдах, тс же виночерпии за спинаґми гостей с узкогорлыми тирскими сосудами, тот же оркестр со знакомыми певцами и молоденькой танцовґщицей из страны Офир. А вот гости были другие, то есть они те же самые - Ванея, Ахисар, Азария, Зауф, Хирам и другие знакомые нам лица, но как они помоґлодели. Ванея благодаря стараниям своего брадобрея и гримёра из сутулого старика превратился во вполне моложавого мужа. Ахисар и Азария выкрасили свои сеґдины в каштановый цвет. Все остальные были подтяґнуты и приодеты в лучшие одежды. Вот такое магиґческое действие оказала молодая заморская красавица на мужскую половину иерусалимской знати. Хирам, словно павлиний хвост, развернул перед царицей своё остроумие и богатство. Его пальцы сверкали шамиром и ониксом. Женщины не отстали от мужчин и оделись в модные одежды, извели массу белил, румян, голубых теней и, конечно, нацепили на себя лучшие украшения. Была ешё одна особенность пира - на столах в глубоґких серебряных блюдах громоздилось новое кушанье. Отварное белое зерно, перемешанное с жареной бараґниной и специями волновало и манило своим необычґным видом и запахом. Ахисар, как распорядитель на пиру, объявил, что блюдо это новое, приготовлено поґварами царицы Савской и называется... Вот название все помнили до того момента, пока излишки вина не смыли его из затуманенных мозгов. В наше время это всем известный плов.

Еще до начала пира Соломон сказал Хираму, что он на правах хозяина будет всё внимание уделять гостье, царице Савской, поэтому он его по-дружески просит ухаживать за царицей Астис:

- Я не могу посадить их рядом с собой - они с перґвого дня не взлюбили друг друга. Выручай меня, Хиґрам, пригласи Астис за свой стол и развлекай её, как сможешь.

Когда все уселись, Ахисар стукнул жезлом о пол и попросил тишины.

Соломон встал, поднял золотой кубок с искристым энгенским вином и провозгласил здравицу в честь гоґстьи - царицы из далёкой Савы, поблагодарил за подґнесённые подарки и объявил о вечной дружбе между обоими государствами. Царские вельможи наперебой славили царицу из далёкой Аравии, своего царя и осуґшали кубок за кубком. Оркестр и певцы успели за два дня выучить народные мелодии страны Савы и исполґнили их после здравицы царя о вечной дружбе. Ахисар, наблюдавший за ходом пира, вовремя заметил момент, когда царица пожелала произнести ответное слово. Вот что записал и сохранил для нас Иосафат - царский леґтописец.

"Царь Соломон, я убеждаюсь с каждым днем, что молва о тебе, как о великом царе и самом мудром чеґловеке, верна. Но я не верила словам, доколе не приґшла и не увидели глаза мои: и вот мне и в половину несказано. Мудрости и богатства у тебя больше, нежели, как я слышала. Я восхищаюсь домом твоим, который справедливо называют Домом ливанского дерева. Я видела пищу рабов твоих, их жилища и одежду, всеґсожжения в храме Господнем и всем этим поражена. Блаженны люди твои и слуги, которые всегда предстоґят перед тобой и слышат мудрость твою!".

После таких добрых слов царицы Савы снова кричаґли здравицы и осушали кубки.

Ахисар заметил по лицу царицы, что она ещё не всё сказала и потребовал тишины.

- Дорогой царь Соломон, уважаемые гости, когда я собиралась в дальнюю дорогу к вам, то записала на паґпирусе несколько загадок. На них ответили мои мудґрые жрецы, но все по-разному. Вот я и подумала - а не пора ли нам истребление вина заменить разгадыванием моего папируса. Иначе в конце пира мы превратимся в ослов и будем выбираться отсюда на четвереньках.

С этими словами IIIева вытащила из своей сумочки папирус, свернутый в трубочку, и стала его разворачиґвать. Зал одобрительно зашумел, а смысл происходяґщего наконец дошел до изрядно захмелевшего Хираґма:

- Подожди, царица, читать свой свиток. Хотя я неґмного пьян, но чувствую, что ты лукавишь. Тебе не наґши ответы нужны, а тебе, Шева, хочется еще раз убеґдиться в мудрости моего друга, царя Соломона. Не так ли?

Шева улыбнулась Соломону и развела руками: хоть и пьяный, но что-то соображает Хирам. А он, между тем, продолжал:

- Мы, Шева, придумали игру, в которую играем поґчти на каждом пиру. Один царь, то есть я, задаю каґкой-нибудь хитрый вопрос, а другой царь - Соломон, поднатужась как следует, отвечает. Если он правильно ответит - я плачу пеню, если не может ответить, тут уже я подставляю свой кошелёк. Сегодня вместо меня ты, Шева, будешь задавать загадки, а Соломон - отвеґчать. Хочу предупредить тебя, царица, что очень часто он нас так обирает, что домой уходим в одних набед ренных повязках. Над шуткой Хирама громче всех смеґялся царь, потом вытер слезы и махнул рукой в знак согласия.

- Давайте договоримся о размере пени. Я предлагаю пятьдесят сиклей за одну разгадку.

- Я согласна, Хирам, но тогда ты возьми на себя роль судьи. Ты человек независимый, царь другого гоґсударства - будешь честно определять победителя.

- Шева, я принимаю па себя должность судьи и приглашаю в помощницы царицу Астис. прошу теґбя, высокочтимая царица, снизойти до твоего нового раба Хирама и установи ему плату за тяжкий труд судьи - хотя бы третью часть с каждой пени.

Соломон выслушал шутливую просьбу Хирама, изоґбразил возмущение и обратился к залу:

- Вы посмотрите, мои гости, на этого финикийца. Он своей выгоды никогда не упустит, заработает на чём угодно, а бедного иудея оставит с носом. Предлаґгаю ограничиться десятиной. Хватит и этого.

- Царь Соломон, я уверена, что расплачиваться приґдётся скорее всего мне, поэтому пусть им двоим будет третья часть.

Хирам, продолжая разыгрывать комедию, с трудом приподнялся над столом и в знак благодарности поклоґнился царице.

- Читай свой свиток, Шева, а я, твой раб, буду неґподкупен, как сам Бог.

- Итак, первая загадка. Что на свете самое справедґливое?

Соломон изобразил всем своим видом, что вопрос сложный, немного пораздумал и, наконец, ответил:

- Совершать жертвоприношения.

Услышав ответ, первосвященник Садок и пророк Нафан переглянулись и одобрительно закивали голоґвами.

- Садок, не дави на судью. Я и так ответ засчитыґваю как правильный. Действительно, самое справедлиґвое - отблагодарить Создателя за всё то, что он нам дал, за этот богатый стол и вино, которым мы наслажґдаемся.

 

- Вторая загадка. Что самое прекрасное? Соломон ответил сразу, не задумываясь:

- Гармония. Посмотрите на дворец и храм. Как они великолепны, потому что всё в них гармонично. А наґши красавицы? Вы посмотрите на сидящих в зале -они прекрасны, потому что всё у них гармонично: фиґгуры, одежда. Гармонией насыщена природа и поэтому она радует наш глаз и мы восхищаемся ее красотой.

- Я этот ответ, Шева, тоже засчитываю как правильґный. Потом нагнулся к другой царице и тихо спросил:

- Астис, почему ты все время грустишь? Ты слышаґла, что сказал Соломон о женщинах? Конечно, он имел в виду тебя. Он же тебя так боготворит!

- Может быть, Хирам, и так, но почему-то глаз не сводит с этой иноземки, хотя там не на что смотреть. Коротышка какая-то!

- О, Господи, от вас, женщин, можно с ума сойти!

- Третья. Что самое мудрое?

- Ответ не так прост, но это число.

- Я, как судья, ответ не засчитываю - нужны докаґзательства.

- Пожалуйста, высокочтимый судья. Возьми число "1". Единица вездесуща, она начало и первопричина всему. Есть один только мир, одно солнце для одного мира. Разве может быть в одном государстве два царя или в пчелиной семье две матки? Только один царь и одна матка могут управлять государством или семьёй. Единица - изначальная причина всего, она как свет без тени, голос без эха. Она родоначальница всех чисел. Любое число есть только повторение единицы. Единиґца, помноженная на самоё себя, даст всегда единицу, из самой себя выйти не может.

- Шева, если наш мудрец также складно объяснит суть числа "два" - тебе придётся сдаться.

- Слушайте о мудрости числа "два". Число "два" -это противоборство двух разных начал, это вечная боґрьба между ними - между женским и мужским, светом и мраком, добром и злом, теплом и холодом, богатґством и нищетой, жизнью и смертью. "Два" - это две грани бытия. "Два" - это, когда силы равны, но это и борьба этих сил. До рождения человека, в утробе маґтери у зародыша есть уже сила жизни и сила смерти. Вот и борются эти две силы между собой. Один челоґвек умирает на другой день после рождения, другой живёт сто двадцать лет. Такова мудрость числа "два". Скажи, высокочтимый судья, этого доказательства доґстаточно, или мне продолжать?

Царица Савы была в восторге от мудрости Соломоґна и сказала Хираму:

- Такого разумного ответа я не ожидала и вполне им довольна.

- Шева, я тоже, но ты не отчаивайся. Он рано или поздно споткнётся.

- Четвертая загадка. Что самое сильное? Ответ последовал сразу:

- Разум.

- Шева, он дал правильный ответ. Действительно, разум способен преодолеть любые преграды. Вот у меґня в Тире разумные мастера нашли способ получения красителей для тканей из морских водорослей и теперь мы на этом хорошо зарабатываем.

- Хирам, а ты дашь мне рецепт?

- Что ты, царица. По нашим законам любой, выдавґший секрет, карается смертью.

- Ну и законы же у тебя! Хотя, по правде говоря, секреты приготовления духов и лекарств мы тоже беґрежём.

- Наконец, последняя загадка. Что на свете самое мягкое?

Соломон не знал ответа на этот вопрос, но, желая позабавить гостей и Шеву, решительно ответил:

- Женщина.

- Хирам, наш мудрец ошибся, он дал неправильный ответ.

- Так, так, наш дорогой Соломон, вызывай казначея и пусть платит нам пеню и побольше.

- Хорошо, я заплачу. Но разрешите, высокочтимый судья, сначала мне, вашему рабу, попытаться привести доказательства.

Соломон   встал,   оглядел   присутствующих,   увиделтанцовщицу, молодую, почти девочку, и подозвал ее к себе. Она, как и музыканты, уже не развлекали гостей, а с удивлением наблюдала за забавным состязанием своих господ. Танцовщица подошла и остановилась около царя.

- Скажи, как тебя звать?

- Виола, мой государь.

У тебя незнакомое, но красивое имя, Виола. Ты поґможешь мне доказать мою правоту, хорошо?

- Я буду терпелива, государь, и сделаю всё, что ты скажешь. - Женщина была смущена, но и польщена вниманием. Кроме золотых украшений на руках, ногах и на шее, на ней была узенькая набедренная повязка, расшитая бисером и золотыми нитями, а на грудях -маленькие золотистые чашечки, удерживаемые такими же золотистыми тесёмками спереди и сзади. Соломон обхватил её за талию и привлёк к себе. Виола замерла, её глаза тревожно смотрели то на царя, то на царицу Савскую.

- Вот перед вами женщина. Начнём с головы. Посґмотрите, какие у неё мягкие и шелковистые волосы, а брови и ресницы, - они же мягче руна только что родившейся чёрной козочки. Мягче этого ничего друґгого быть не может, но если среди вас найдётся челоґвек и докажет, что её волосы жёстки, как у старого козґла, - пусть попробует. Я отдам ему всю свою зарабоґтанную пеню. Есть такой человек? - Соломон стал серьёзен, оглядел притихший зал и удовлетворённо заґкончил: - Нет такого смельчака.

- Смотрим дальше - щёчки и губы. Разве нужно доґказывать или сомневаться, что они самые мягкие и к тому же сладкие, как сотовый мёд? - Соломон наклоґнил голову Виолы, поцеловал в губы, в левую щёчку и они о чём-то пошептались.

- Виола мне сказала, что не возражает, если тот, кто сомневается, поцелует её в другую щёчку и убедится в моей правоте. Кто желает? Видишь, Виола, нет у нас достойных мужчин. Один я у тебя остался. Эти прелеґстные груди я пропускаю. Не могу же я при всех госґтях их трогать. Лучше спросим эту очаровательную деву.

- Виола, какие у тебя груди?

Танцовщица ещё больше смутилась и что-то тихо ответила царю.

- Ну, вот, а я что говорил? Они белы и воздушны, как утренний туман. Теперь пойдём дальше. Вниз. Поґтрогаем животик...

- Царь Соломон, отпусти девочку, пусть идёт танґцевать. Мы давно уже поняли, что ты не только мудр, но и великий чародей. На глазах удивлённых гостей худую, костлявую женщину превратил в мягкий утренґний туман. Это под силу только тебе!

Царь шутку оценил, улыбнулся Шеве и продолжил:

- А теперь я сам загадаю загадку. Слушайте!

- Один иудей собрался пересечь пустыню Негев на верблюде и попросил Бога дать ему в дорогу счастья.

- Вот, возьми, мне не жалко, - говорит Бог, - и привязывает счастье к верблюду. Отгадайте -куда приґвязал Бог счастье?

После возгласа царя "Слушайте все" стало тихо, но когда услышали вопрос, снова зашумели. Лхисар встал, стукнул жезлом об пол, призвал к тишине и первый ответил:

- Он привязал счастье к бурдюкам, чтобы оно было рядом с человеком, всегда под руками.

- Hет, к копытам, так как идти очень далеко и счаґстье должно быть при ногах, - возразил Зауф.

- Вы оба неправы. Он привязал его к колокольчиґку, который своим звоном напоминает, что счастье не спиt   и  поможет  в  трудную  минуту,  -   предположил Ванея.

Соломон хотел, чтобы его загадку отгадала Шева. Этого же хотели и его вельможи, разыгривая соперґничество друг с другом. Повернувшись к царице, Солоґмон спросил:

- A ты, Шева, как думаешь?

- Царь Соломон, мне кажется, что счастье Бог приґвязал к кончику хвоста.

- Конечно, Шева! Бог дал понять иудею, что отґправляясь в дальнюю дорогу, нужно рассчитывать пре- жде всего Hа свои силы и свой разум, а развязывать узел на хвосте и надеяться на счастье - занятие безґнадёжное. После твоего ответа, Шева, мы по пеням в расчёте, тем более, что игра эта шуточная.

Во время этой забавной игры Астис сидела рядом с Хирамом, почти не пила и уже без прежней ревности смотрела на ухаживания Соломона.

- Он неисправим, - думала она, - мало ему Шевы, так придумал как обнимать и целовать танцовщицу. - Но всё же ей было интересно. Астис с любопытством наблюдала, как под действием вина солидные вельмоґжи превращались в детей и от души забавлялись. Неґкоторые заключали пари и делали ставки, в больґшинстве на Соломона. Астис тоже захотелось вернутьґся в детство, но не с помощью вина, а по волшебству богини Изиды.

- Сесть бы на ступеньки храма Нейт, смотреть на отражения звёзд в Ниле и искать среди них звезду Сотис. - Подумала и тут же поймала себя на мысли, что видит на ступеньках только себя и Эрис. И снова прежняя мысль, как боль, обожгла сердце. - О, боги! Иудейский Ягве и покровительница моя - богиня Изи-да, скажите мне, наконец, - когда же я стану матерью? Гости так расшумелись после игры, что Соломон встал с кубком в руках и призвал всех к спокойствию.

- Государыня, дорогая Шева, мы все здесь твои друґзья и влюблённые, да, да, ты не удивляйся, влюблёнґные в тебя и в твою неведомую для нас и загадочную страну.

Оказалось, что мы - невежды, очень мало знаем о государствах Аравии, а о твоей Саве кое-что узнали только после твоего приезда. Расскажи нам о своём народе, его занятиях, о Боге, которому вы служите. Гости уже протрезвели, и твой рассказ всем нам будет интересен.

Ниже    приводим    рассказ    Шевы,    записанный    её летописцем и найденный при раскопках города Мере-бы, что на юге Аравийского полуострова.

- Глаза мои и сердце смотрят в далёкое прошлое, когда мои предки жили в долинах нижнего течения реґки Евфрат. Плодородные почвы, обилие влаги, круглоґгодичные пастбища позволяли моим предкам разводить скот, и особенно лошадей. Кони были главным богатґством и предметом торговли. Вы может быть слышали о древнем городе Ква? Там ежегодно проходили ярґмарки лошадей и на них съезжались купцы из многих стран. Мои предки участвовали в этих ярмарках и хоґрошо зарабатывали.

Моя бабушка рассказывала, что дети сначала учиґлись ездить на лошадях, а потом ходить. Скорее всего это преувеличение, но оно говорит о том, что люди и кони жили одной большой семьёй. В то далёкое время наше  племя  поклонялось  Праматери  всех божеств -Великой Богине Астарте. В семье и роде главенствоваґли женщины.  Слово  матери  было законом для  всех. Это   наложило отпечаток на воспитание детей. Девочґки быстрее развивались и первыми садились на коней. Они были лучшими наездницами, умели метко стреґлять из лука и метать дротики. Мужчины не отставали от  женщин  и  были  храбрыми  воинами.   Кроме  того, мужчины работали кузнецами, плотниками и изготовґляли гончарные изделия. Позже их уделом стало и земґледелие.

Сравнительно спокойная жизнь моих предков прерґвалась примерно сто-сто двадцать лет тому назад. На их земли стали проникать ассирийцы, хетты и такие, казалось бы, мирные скотоводы, как халдеи. За десять лет племя, защищаясь, потеряло в боях большую часть мужчин-воинов. Когда на десять женщин остался один мужчина, царствовавшая в то время царица Амаза броґсила клич: "Матери и дочери, на защиту наших очаґгов!" Тогда вместо мужчин стали воевать женщины. Их стали называть амазонками в честь царицы Амазы. Это была грозная сила. Их атаки не выдерживали даже воинственные ассирийцы.

 

- Извини, царица, но если женщины воевали, то кто же рожал детей?

- Хирам, они же и рожали. Царица-мать следила за тем, чтобы и дети рождались и женщин-воинов хваґтало.

- Но все-таки, царица, на десять женщин один мужґчина. Как же он управлялся?

- Царь Хирам, я думаю, что об этом ты лучше меня знаешь. В твоём гареме наверное не десять женщин, а пять раз по десять и ты, как я слышала, вполне с ними справляешься. Или кто-то тебе помогает?

Хирам посчитал такой ответ дерзким, но на цариц не обижаются. Он извинился и не стал продолжать разговор.

- Часто спрашивают, в чём сила амазонок? Прежде всего в их бесстрашии и презрении к смерти. Даже раґненые бились до последнего вздоха. Еще их сила заґключалась в том, что они не пользовались шерстяными потниками, а садились на лошадь нагишом. Происхоґдит как бы слияние человека и лошади в одно целое. В одном движении сливаются мышцы и жилы лошади и всадницы. Женщина чувствует и откликается на любое изменение ритма движения, а лошадь чутко прислушиґвается к приказу пальцев или колен человека. На повоґроте или при прыжках шерсть лошади прочно держит всадницу.

Теперь представьте картину - на врага мчится лавиґна голых всадниц с развевающимися волосами и обнаґжёнными грудями. В руках лук, а за спиной колчан со стрелами.

Некоторые из задних рядов вскакивают на ходу на спины коней, мчатся, стоя, и побадривают себя и лоґшадей дикими криками.

Нетрудно представить себе состояние бородатых асґсирийцев или других вояк. Наверняка каждый из них в такие мгновения испытывает одновременно ужас и страсть к женщине, мечтает захватить в плен нескольґких амазонок и сделать их наложницами. Мечтают они недолго, так как меткая стрела или дротик быстро преґрывают их грёзы.

- Государыня, извини, что я снова прерываю твой интересный рассказ. Я считаю, что военачальнику Ва-нее следует перенять этот опыт и создать в своей арґмии отряды амазонок. - Хирам изобразил серьёзное лицо и посмотрел в сторону Ваней.

- Прекрасная идея, Хирам, согласно договору о друґжбе и взаимопомощи присылай к нам тысячу своих ти-рянок, перед тем как их раздеть, мы их обучим и даже будем платить денежное довольствие.

Услышав смех в зале, Хирам понял, что с шутками у него что-то не клеится. "Наверное сегодня я хватил лишнего", - подумал он, а Шева продолжала:

- Эпоха амазонок длилась несколько столетий. Часть из них, воодушевленная победами, ушла на север и где-то там в Анатолии отвоевала себе новое место. Остальные продолжали защищать свои земли. Постеґпенно древние религии стерлись с лица земли и появиґлись новые - враждебные женщине. И всё из-за этой Евы - нужно было ей есть запретный плод и лишиться права жить в раю. Пострадала религия моих предков и восторжествовал мужской Бог - Иегова. Последняя цаґрица моего племени (там на Евфрате) Балкис - моя прабабушка пошла на отчаянный шаг. Она узнала, что на юге Аравии есть малозаселённые и даже брошенные, из-за постоянных засух, земли вдоль реки Адганаф. Умные люди ей посоветовали переселиться туда, постґроить плотину и иметь для орошения вдоволь воды. Когда я родилась, уже стояла плотина высотой сорок локтей и воды для полива хватает сейчас даже в самое засушливое время. Благодаря поливу наши земли стали самыми плодородными в Аравии.

Царица замолчала, и этим воспользовался Садок:

- Государыня, я надеюсь, что теперь твои женщины ходят одетыми и не похожи на амазонок?

- Наши соседи, уважаемый Садок, мирные скотовоґды и надобности в амазонках уже нет. Но традиция соґхранилась. Мои слуги во дворце, а также помощники по управлению государством, как правило, женщины. Они спокойны, выдержанны, не создают кланов и миґролюбивы. Они лучше управляют государством, чем

 

мужчины. Во дворце я работаю в набедренной повязке, а когда приходят посторонние - набрасываю на себя лёгкую шёлковую накидку.

Мне осталось вам рассказать, что мы выращиваем на наших полях и продаем в Египет, Сирию, Месоґпотамию и надеюсь будем продавать вам. Выращиваем восемь сортов благовонных кустарников, таких как аир, алой, ладан, фимиам и другие. Изготовляем из них духи, кремы, масла. Из пряностей - шесть видов: пеґрец, корица, кориандр и др., а для изготовления леґкарств - бальзам, мирра, тоже шесть видов растений. Я могла бы подробно рассказать о пользе каждого растеґния, но это займет много времени, а нам уже пора поднять кубки за взаимовыгодную торговлю В один из тёплых безветренных дней Соломон во время завтрака с царицей Савской пригласил её соверґшить с ним прогулку по Иерусалиму.

- С удовольствием пойду. Только ты, Шломо, не беґри этих крепких парней с пиками и щитами. Возьми двух слуг и совершим прогулку пешком. Оденемся скромно, и жители города не будут обращать на нас внимание.

- Хорошо, Шева, до храма мы дойдем пешком, а дальше по городу придётся ехать на двуколке. Город большой и пешком много не походишь. Пока будем идти, я расскажу, как начиналось строительство храма.

Уже гуляя по городу, Соломон рассказывал:

- Отец был уже болен, позвал меня и говорит: "Я при скудности своей приготовил для дома Господня сто тысяч талантов золота, тысячу тысяч талантов сеґребра, а меди и железу нет веса, потому, что их мноґжество; дерева и камня я тоже заготовил - а ты ещё прибавь к этому".

И завещал царь Давид всем коленам Израилевым помогать мне построить Храм. -   Шломо, твой  отец такое богатство нажил  торґговлей?

- Нет, Шева, за тридцать три года жизни в Иерусаґлиме царь Давид вёл войны с теми племенами, которые населяли нашу землю и не хотели нам покоряться. Эти войны доставляли обильную добычу - золото, серебро, драгоценные камни. Пленных использовали на строитеґльных работах, а также продавали в рабство. За них хорошо платили.

Отец даже указал место для постройки храма - гору Мориа и купил гумно, расположенное на том месте, где предполагалось построить храм. Пошёл я осматриґвать эту гору, а там большие неровности, скорее холмы высотой от шестидесяти до восьмидесяти локтей, а между ними твердая скала высотой шесть локтей. Это та самая скала, с которой, по преданию, Бог начал соґтворение мира. На этой же скале праотец Авраам должен был, по требованию Бога, принести в жертву своего сына Исаака, но в последний момент ангел приґнёс весть, что это было только испытание верности Авґраама Богу.

Так вот о Храме. Пришлось мне на западных и восґточных склонах горы построить мощные стены, а пуґстое пространство засыпать щебнем и землёй, снятой с тех самых неровностей. Получилась нужная для строиґтельства ровная площадка размером двести на четыреґста локтей, а на святой скале был устроен жертвенник всесожжения.

Так, разговаривая, Соломон и Шева подошли к воґротам храма и вошли в его внутренний двор. Шева обґратила внимание, что во внешнем дворе толпился всяґкий люд, по виду паломники, поэтому во внутренний двор они прошли, не вызвав интереса молящихся.

- Шломо, а мы сможем зайти внутрь Храма?

- Нет, Шева, даже я, царь, и то не хожу туда. Там правят службу священники и левиты. Да и к женщиґнам у нас другое отношение, чем у тебя в Саве. В Храґме есть место, которое мы называем "святая святых". Там находится Ковчег Завета со скрижалями. В это по-мещение может зайти только первосвященник и только один раз в году, в судный день.

- А что такое скрижали?

- Это две каменные плиты, на которых выбиты деґсять заповедей Бога нашему народу. Их якобы получил пророк Моисей на горе Синай прямо из рук Создателя. Так объясняют мудрецы - знатоки нашей религии. Теґперь обрати внимание, Шева, на то, что расположено внутри двора. В центре - жертвенник всесожжения, где горит вечный огонь. Здесь во славу Создателя сжигаґются многочисленные животные. Недалеко отсюда есть загон, где они содержатся. Каждый может купить жиґвотное, привести его сюда и передать храмовым служґкам для принесения в жертву.

Жители близлежащих деревень пригоняют своих животных - это им обходится дешевле. Рядом с жертґвенником ты видишь медное "море" - это цистерна, где обмывают туши забитых жертвенных животных. "Море" - круглое, от края до края десять локтей и стоит с четырёх сторон на двенадцати медных волах.

- Шломо, а что это за тележки рядом с "морем"?

- Это подставы для перевозки воды. Водовод подхоґдит к "морю", а отсюда воду развозят по десяти умыґвальницам. Перед тем как войти в храм священники и левиты моют руки и ноги. Таков ритуал. Храм ты, Шеґва, видишь. Он делится на три части: притвор, главный зал и "святая святых". Последняя представляет собой маленькое помещение без окон, где в таинственном мраке покоится Ковчег Завета. По обе стороны от вхоґда в притвор высятся высокие медные колонны с велиґколепными резными венцами. Они символизируют сиґлу и величие Бога.

Внутри все стены и потолки обшиты кедровым деґревом, паркет - из полированных кипарисовых досок. Панели украшены барельефами херувимов, пальм и цветов. Вся эта роскошь ещё дополнительно покрыта листовым золотом. В центральном зале стоит позолоґченный стол из кедрового дерева, алтарь - из литого золота для курения ладаґном, десять золотых подсвечников и множество другой золотой утвари. В зале священники курят ладаном, чиґтают молитвы и следят, чтобы пламя в подсвечниках никогда не угасало. Музыканты и певчие своей музыґкой славят Господа.

- Шломо, а кто охраняет Ковчег Завета?

- "Святая святых" огорожена стеной из позолоченґного кедрового дерева. Двери туда всегда открыты, но вход охраняют две огромные фигуры херувимов, выреґзанные из оливкового дерева и покрытые толстым слоґем золота. Их распростёртые крылья соприкасаются друг с другом, а снаружи достают до противоположных стен храма. Они и охраняют Ковчег Завета.

- Шломо, расскажи, как проходило открытие Храґма?

Соломон на минуту задумался и продолжил:

- С того  прошло много лет, но я помню всё так, как будто это было вчера. Во время торжества толпы народа заполнили внешний двор, а во внутреннем двоґре происходила церемония посвящения и установления Ковчега. Вокруг жертвенника собрались старейшины племён израилевых, священники в белых полотняных одеждах, первосвященник Садок в расшитом золотом и драгоценными каменьями ефоде. К ефоду прикреплены наперстник ссудный с уримом и туммимом, предназґначенные для узнавания воли Господа. Священники в кидарах - высоких головных уборах. У рядовых они украшены серебром, а у Садока - золотыми знаками первосвященства.

Кроме них на церемонии присутствовали придворґная знать, певчие, арфисты, кимвалисты и сто двадцать трубачей.

Я был в пурпуровом, ярко расшитом плаще, золотом царском венце и сидел на троне. Сзади выстроились шестьдесят воинов-телохранителей в полном вооружеґнии. Торжество началось с крупного жертвоприношеґния. Жгли волов, овец, коз. Среди дыма и запаха гореґлого мяса загремели трубы, и левиты внесли на плечах Ковчег Завета. Потрясённые его золотым сиянием певґчие под аккомпанемент арф и кимвалов пели гимн Боґгу. Когда они закончили, я встал и тоже поблагодарил Создателя за его милость к моему народу, а строителей храма за их труд. Празднование продолжалось четырґнадцать дней. Вся страна веселилась и пировала и не было такого человека, который бы не представил на всесожжение вола или овцу.

- Шломо, честно тебе признаться, я не вижу смысла в таком массовом уничтожении животных. Ради чего все это делается?

- Мудрецы говорят, что этим ритуалом люди проявґляют любовь к Богу и, якобы, сила животных перехоґдит к Создателю.

- Этого я совсем не понимаю. Бог всесилен и зачем ему ещё сила этих несчастных животных?

- Шева, я об этом меньше всего думаю, так как давно понял, что всё это суета сует и ничего более. Шева, там, у ворот храма, нас уже ждут двуколки, поґехали!

По дороге Соломон рассказывал царице, как быстро застроился участок, который теперь называется средґним городом.

- Там теперь много новых жилых домов, лавки торґговцев, улицы ремесленников и сохранившийся со вреґмён царя Давида невольничий рынок.

- Шломо, заедем на этот рынок, это так интересно и в то же время грустно, когда торгуют людьми.

- Шева, если ты хочешь купить раба, то это напрасґно, так как я твой самый преданный раб с того моменґта, когда увидел твои удивительные глаза. Я буду твоим рабом, моя нежданная любовь, даже после разґлуки, до моих последних дней.

- Соломон, Соломон, такого красноречивого, как ты, в мире больше нет, но на рынок всё же заедем.

Дальше ехали молча. Шева рассматривала дома, прохожих, прислушивалась к крикам уличных торґговцев

- Как могло получиться, - думал Соломон, - что я, познавший многих женщин, женатый на восточной красавице Астис, так прилепился к Шеве? У нее глубоґкие, чуть-чуть раскосые глаза, изящная фигура, приятґные черты лица. Ну и что? Разве царица Астис, мои жёны из гарема: Элаон, Яала, Тирца и другие хуже неё? Они так же изящны, красивы и неповторимы. Я их давно познал и по привычке люблю. В Шеве же есть что-то ещё, другое. Она - всегда загадка, никогда не раскрывается полностью и держит меня на некоґтором расстоянии. Все мои попытки узнать подробґности её личной жизни ни к чему не привели - она так ловко уходила от ответа, что и обидеться грех. Коґнечно, каждая женщина, если она к тому же и правяґщая царица, - всегда загадка.

Мужчины, они все такие, по себе знаю, стоит им поґзнать непознанное, как их тянет уже к другой загадке. Скоро уедет Шева, увезёт свою тайну, а я ещё долго буду находить её черты в других женщинах.

 

Невольничий рынок процветал во времена царстґвования царя Давида, когда он вёл постоянные войны то с филистимлянами, то с аммореями и аммолити-канами, да и последняя война с Дамаском была успешґной и пленных хватало. Тогда же на этом рынке были построены два сарая. Один большой, в нём содержаґлись рабы, принадлежащие государству. Их пригоняли военачальники закованными и продавали зажиточному населению для пополнения царской казны. В меньшем сарае содержались рабы, пленённые отдельными вой-

                                                           

нами и считались их личной добычей. Перед продажей рабов раздевали догола, оставляя только набедренную повязку. Затем белили ноги мелом или известью, чтоґбы каждый видел, что это раб и он продаётся. Покупаґтель имел право щупать мышцы, осматривать зубы и пробовать силу мускулов раба. При продаже молодых рабынь покупатели мужчины (покупка рабов не женсґкое дело) требовали снять всю одежду и с удовольстґвием ощупывали все мягкие места женщин.

При царе Соломоне работорговля резко сократилась, так как войн не было, а практиковалась перепродажа ранее купленных или их привозили небольшими пар-

тиями из других государств. Когда Соломон и Шева подошли к ограде рынка, им бросился в глаза помост, на котором стоял зазывала и громко расхваливал свой товар - двух рослых африканцев и трёх плачущих женґщин, видимо, из того же племени. Немного левее, в двадцати локтях от помоста, они увидели пожилую женщину, одетую в старую тунику, а рядом с ней разґдетую девочку лет тринадцати-четырнадцати. Женщина держала девочку за руку и что-то кричала на ломаном греческом языке, стараясь перекричать зазывалу. Солоґмон с Шевой подошли поближе, чтобы узнать о чём кричит эта женщина. Они увидели, что девочка плачет, опустив голову, и старается второй рукой прикрыть груди.

- Это моя дочь Азата, красавица, девственница, куґпите её, я прошу недорого, всего семьдесят пять сиклей серебром. Она умеет вышивать, прясть шерсть и готоґвить еду.

Соломон и Шева удивлённо переглянулись. Даже по тем временам продажа матерью своего ребёнка была делом необычным и довольно редким.

В это время к девочке подошёл лавочник в фартуке, измазанном кровью, видимо, торговец мясом. Он стал ощупывать грудь девочки, но она отдёрнулась, за что получила от матери затрещину.

- Откуда видно, что она девственница? - поинтереґсовался лавочник.

- Л оттуда, что за две недели плавания из Ливии в Иаффи я ублажала всех матросов только для того, чтобы не тронули моих дочерей.

Лавочник осмотрел девочку спереди и сзади, что-то пробормотал и ушёл.

К этому времени царя узнали многие, подбежал толґмач, который зарабатывал на рынке переводами и соґставлением договоров и прошений.

- Государь, да будет твоё имя благословенно в веґках, может быть нужна моя помощь? - Пойди, узнай - откуда она, почему продаёт дочь и хочет ли девочка, чтобы её купили. Толмач быстро переговорил с женщиной и вернулся к царю.

- Прибыла из Ливии. Из-за междуусобной войны она с тремя дочерьми бежала на греческом корабле в Иаффи. Там продала среднюю дочь, но дёшево. Хочет обосноваться в Иерусалиме и вместе со старшей доґчерью открыть кондитерскую. Денег не хватает, поґэтому продаёт младшую. Девочка от такой матери гоґтова уйти куда угодно.

- Царь Соломон, я куплю её себе. Мне жалко девочку!

- Шева, ты поступаешь, как истинная царица. Вот только нужно одолжить где-то денег. Цари - они, как нищие - всегда ходят без денег.

Толмач, услышав про деньги, взялся их раздобыть.

- Скажи торговцам, что отдам с пеней и купи ей одежду.

- Шломо, у меня сегодня достаточно впечатлений. Вернёмся во дворец, а прогулку продолжим в следуґющий раз.

Соломон не стал возражать, так как понял, что его спутница расстроена плачем и воплями несчастных раґбов и крикнул уходящему толмачу:

- Расплатись с женщиной и за одежду тоже заплати, а девочку приведи во дворец.

За день до отъезда к себе на родину царица Савская и Соломон поехали на двуколке в старую часть стоґлицы - град Давидов. Правил лошадьми сам царь. Они плохо слушались и усугубляли и без того плохое насґтроение. Сначала ехали молча, но потом Соломон стал обращать внимание царицы на некоторые места и вспоминал о своих детских годах:

- Вот здесь когда-то был пустырь и мы с Зауфом гоняли бычий пузырь. А это остатки стены, которая когда-то разделяла дома иевуситов - основателей гороґда и иудеев, его покоривших. Стену я убрал, так как

нет уже прежней вражды между обоими племенами. Остановились около "Дома героев". Так называли длинное одноэтажное здание - казарму телохранителей царя. Рядом в двухэтажном доме располагалось военґное ведомство Ваней.

Караульный первым увидел царя и по его сигналу трубач затрубил сбор. Сотник быстро выстроил дежурґную тридцатку воинов и они радостными криками приветствовали царя и его гостью. Шева подошла к строю телохранителей. Они застыли и только глаза их таращились то на царя, то на диковинную иноземку. Из дома вышел Ванея, подошел к строю и поклонился гостям.

- Царь Соломон, я не могу смотреть - щиты твоих воинов слепят мне глаза.

- Государыня, это потому, что по велению царя наґшего Соломона они изготовлены из чистого золота, -сказал Ванея с гордостью.

- Боже мой, какая же я невежда! Думала, что из золота делают только украшения и деньги, а оказываґется еще и оружие.

- Не совсем так, государыня, золотые щиты и позоґлоченные шлемы - только у царской гвардии для охґраны царя и участия в приёмах иноземных послов и царей.

- Боюсь, Ванея, что, увидев такое количество золоґта, иноземные цари будут днем и ночью думать, как его у вас отнять. Все-таки золото лучше всего смотритґся на женских руках.

- В чём-то она права, - подумал раздосадованный Соломон, - и не такая она невежда, как представґляется.

Поговорив с Ванеей о готовности эскорта к завтраґшнему отъезду, поехали в Ифам. Это небольшое селеґние на южной окраине Иерусалима, где царь в свои молодые годы посадил фруктовый сад, а рядом на южґном склоне горы Ваал-Гамоне - и виноградник. Лучґшие сорта привозили из соседних государств, и Солоґмон с садовником подбирали для них землю и полив. Сад разросся, и царь раз в неделю приезжал сюда на- отдых. Роскошные, ухоженные деревья, дорожки, посыґпанные песком, клумбы с цветами, ароматный воздух не могли не повлиять на настроение.

Шева улыбнулась Соломону и взяла его за руку:

- Ну что ты загрустил, Шломо? Идешь и молчишь. Лучше объясни мне, почему у тебя миндаль так хороґшо плодоносит, а у меня какой-то хилый? Садовник для него выбрал самую хорошую землю - пойма реки, много ила, а плоды мелкие и их мало.

- Вот здесь-то я буду на высоте, а то щиты ей не такие, - подумал Соломон и сразу повеселел.

- Дорогая Шева, миндаль - особое дерево, оно люґбит солнце и не любит жирную влажную землю. Пусть твой садовник пересадит их повыше, куда не достает паводок, лучше на южный склон холма или на террасы горы, деревья этому обрадуются и дадут тебе отменный урожай.

Соломон и Шева взялись за руки и пошли между деревьями. Соломон что-то ей рассказывал, а она шла рядом и не слушала. Думала о своём, женском:

- Сказать или не сказать? Если бы не ехать, не скаґзала бы. Чтобы не сглазить. Но завтра я уеду и, скорее всего, навсегда. Скажу, будь, что будет! Она подняла на Соломона глаза и услышала конец фразы:

- ... носи и помни своего Шломо. С этими словами Соломон одел ей на средний палец широкое золотое кольцо с большим шамиром:

- Внутри кольца на древнем языке написано - "Всё пройдет". Что бы мы ни говорили друг другу, а время безжалостно. Всё проходит - и любовь и жизнь. Самый большой враг любви - это разлука.

Мои слуги, Шева, готовят тебе разные подарки, но боюсь, что они будут скромнее тех, которыми ты меня одарила.

- Ты ошибаешься, Шломо, я увожу с собой бесценґный дар, нет, не кольцо, а другой, для которого, я наґдеюсь, подойдет другая надпись: "У тебя всё впереди и будь счастлив".

Шломо, у меня будет ребёнок, твой ребёнок!

Соломон   был ошеломлен и обрадован:Что ты говоришь, Шева? Неужели это правда? Мой ребёнок, моя кровинка будет жить в Аравии? В той Аравии, где уже живут потомки Авраама и Агари.

Прошли столетия, но история любви царицы Савс-кой Шевы и царя Соломона не забыта. До сих пор хоґдят легенды, а некоторые учёные утверждают, что так оно и было. Вроде бы у царицы Савской через несґколько месяцев после возвращения родился мальчик, черноволосый и кудрявый, со смуглым лицом и оливґковыми глазами. Он вырос, возмужал и был умным и мудрым царём после смерти его матери Шевы.

Возможно это легенда, а может быль. Никто уже не узнает правды.

После отъезда Шевы, Соломон не хотел никого виґдеть, ушел в опочивальню и молился, повернувшись в сторону храма:

Господи, раб твой Соломон перед лицом храма твоего обращает свою молитву и сердце своё к тебе, Создатель.

Благодарю тебя, Господи, что по слову моещ? ты дал мне сердце разумное и велел делиться мудростью с каждым, кто этого пожелает.

Приезжалa ко мне, Господи, царица Савская, женщина красивая и разумом тобою не обделённая. Поделился я с нею мудростью и всем, что она просила.

Прости меня, Господи, что согрешил я, нарушил наши заґконы, не устоял перед ее красотой и умом — снова полюбил язычницу. Будет теперь у нас дитя , мною зачатое.

Прощу тебя, Господи, сохрани ее, мать моей кровинки на длинной и трудной дороге.

Прошу тебя, Господи, сделай по слову моему - пусть роґдится мальчик — ещё один потомок праотца нашего Авраама, одари его разумом и мудростью также щедро, как одарил ты меня. II будет он славить тебя там, в датской Аравии!

Прошу тебя, Господи, сотвори мир и любовь между всеми потомками Авраама - теми, что родились в земле Ханаана и теми, что расплодились в Аравии от рабыни Агарь.

Аминь! Летописи не сохранили имён всех старейшин Иеруґсалимского храма, которые присутствоали на своём соґвете в седьмой день месяца фисри в пятьсот двенадґцатый год по исшествии сынов израилевых из земли египетской. Храмовый писец Феман записал имена только тех старейшин, которые просили дать им слово и их мудрые речи сохранились для нас в найденных свитках. Совет, или как он тогда назывался Синедрион, проходил после утреннего богослужения в притворе -пристройке к храму с северной стороны.

Там обычно проходили занятия йешивы, где учиґлись дети священников и левитов. В тот день занятий не было, и первосвященник Садок решил провести внеґочередное заседание старейшин храма в этом помещеґнии. Из найденных свитков стало известно, что после сообщения Садока выступили и оставили для потомков свои мысли пророки Нафан, Ахия и Гафон, священник третьей череды Рисий, а также недавно переехавший из Хеврона священник Исав. Он был сыном того самого Самуила, пророка и священника, который помазал царя Давида на царство. Исав был уже старым, седым, но ещё бодрым стариком. Садок, одетый в дорогие и яркие одежды первосвященника, был строг и своим виґдом излучал непреклонность и святость.

- Братья мои и слуги истинного Бога, заклинаю вас выслушать боль моего сердца. Глаза мои не хотят больґше видеть, а уши слышать той мерзости и того кощунґства, которые происходят вокруг нас - язычество поґлучило неслыханную свободу. Дело дошло до того, что царь Соломон совершает жертвоприношения язычесґким богам в этом священном месте, доме Господа наґшего.

- Садок, этого не может быть!

- Оказывается, может, отец Исав. Ты у  нас недавно,человек новый, все тебе в диковинку, а мы уже такого насмотрелись, что дальше некуда! Оглянитесь вокруг, мои братья. Уже стоят храмы Астарте, Ваалу, Молоху и этой мерзости моавитской Хамосу. А кто их сотвоґрил? Царь Соломон! Он не только построил, но и хоґдит на их поганые богослужения, слушает проповеди лысых жрецов. Еще немного и царь разрешит жрецам Молоха приносить ему в жертву наших детей. Господь милостивый! Почему ты прощаешь ему грехи, почему не обрушишь десницу свою на его грешную голову?!

Услышав про "десницу", все присутствовавшие в притворе притихли, все кроме Ахии:

- Подожди, Садок, насчёт десницы ты перехватил. Он виноват, я не отрицаю, но больше всего виноваты его девки-язычницы из гарема. Это они своими идолаґми, терафимами и амулетами сбили его с истинного пути.

- Тогда ответь мне, Ахия, почему ты верно служишь нашему Богу единому и не пошёл за язычницами?

- Очень просто, Садок, у меня нет гарема из язычґниц. У меня всего одна жена - богопослушная Сара. У царя же их сотни и большинство язычницы. Он их любит и в этом вся причина. Вспомни, Садок, первые годы, годы быстрого возвышения Соломона над всеми царями по эту и по ту стороны Иордана. Тогда молва о его мудрости, разуме и богатстве облетела многие страґны Востока и потянулись в Иерусалим караваны больґших и малых царей, чтобы хоть одним глазом посмоґтреть на него и услышать его мудрые речи. Ехали они не с пустыми руками, а везли богатые подарки. Ты должен помнить, Садок, что главным подарком были дочери или племянницы царей, а также женщины из простых, но такие красивые... ладно, не буду больше вспоминать. Напомню только, что все они были язычґницами. Дело это тонкое - я не знаю, какому Богу сейґчас поклонялся бы, будь у меня, в мои молодые годы, под боком такие красавицы.

Садоку не понравились рассуждения Ахии и он возмутился:

- Ахия, ты не уводи нас в сторону. Грехи Соломона велики - он сам выбирал себе в жёны язычниц. Я ему их не навязывал. По нашим законам муж отвечает за свою жену, и если она греховна, пусть накажет, вплоть до побития камнями. Когда стало известно, что цариґцей у нас будет египтянка, я ему прямо сказал - "Не нарушай, Соломон, наших законов и традиций!" Ты помнишь, пророк Нафан, что он тогда ответил?

- Конечно, помню. Он сказал, что защита и безопасґность государства от иноземных врагов ему важнее всего, а законы и традиции могут подождать. Когда она приехала, я посмотрел на нее и подумал - разве такая тоненькая и щупленькая сможет нас защитить? Правґда, позже, когда она вела переговоры с послами Ассура, я понял, что она не так слаба, как мне показалось.

Последние слова пророка Садок пропустил мимо ушей и продолжал:

- Слышали, братья старейшины, оказывается, наши законы и традиции могут подождать. Я хорошо помню, как после свадьбы с этой египтянкой царь спрятал ключ от храма и сорвал мне утреннее богослужение -тоже по тому же греховному понятию, что Бог может подождать. Я заклинаю вас и призываю - предадим же проклятию деяния грешного царя Соломона!

В притворе послышались разрозненные выкрики: "Правильно, Садок! Предадим проклятию деяния царя Соломона!" Садок поднял руку, старейшины замолчаґли, а слова попросил Исав.

- Подожди, Садок, ты что-то очень скор на распраґву. Я священник двенадцатой череды Исав из Хеврона, человек у вас новый, но знаю про добрые дела царя Соломона. Вспомните, что сказал Бог царю Давиду, когда он задумал построить храм для Господа, Бога Израилева. Он сказал: "Сын твой, которого я посажу вместо тебя на престоле твоём, построит дом имени Моему". Это при том, что царь Давид почитал Бога, как никто другой. Почему так решил Бог? А потому, что царь Давид погубил очень много народа. Его меч не знал отдыха, а перед смертью и сыну своему Солоґмону завещал поразить тех, кого он не успел покарать при жизни. Много крови пролил царь Давид и не ему

 

было позволено Всевышним строить храм. Другое дело царствование Соломона. Вот уже более тридцати пяти лет, как он правит своим народом и так ладит со всеми соседями, что живут Иуда и Израель в мире и досґтатке. А кто храм построил? Опять же - Соломон. Семь лет он денно и нощно, не щадя живота своего, строил и, смотрите, построил какую красоту. Со всех пределов приезжают теперь паломники, чтобы хоть раз взглянуть на него и помолиться Богу нашему, единому в храме.

- Ты, Исав, говоришь, что царь ладит со всеми сосеґдями. А как он ладит? Дамаска уже нет. Стоило этому псу Разону объявить себя там царем, и наш Соломон Сирию отдаёт, даже не попытавшись ее вернуть назад. Того и гляди, могут отойти и другие наши земли.

Садок увидел вскочившего со своего места пророка Ахию и спросил его:

- Ты что-то ещё хочешь сказать, Ахия?

- Да, Садок, и скажу так. Держать войска по ту стоґрону Иордана, в том же Дамаске, дело хлопотное и доґрогое. Доход не покрывает расходов. Это мне казначей Адонирам рассказывал. А потом вспомните сколько людей наших полегло за Дамаск и ради чего? Ради гордыни. Умер в Дамаске царь Наас и на престол встуґпил его сын Аннон. Давид направил к нему посольство с выражением соболезнования и пожеланием благопоґлучного царствования. Но сирийские вельможи смутиґли юного царя, говоря ему: "Неужели ты думаешь, что Давид послал к тебе утешителей из уважения к твоему отцу? Он послал своих слуг, чтобы высмотреть всё и потом город разрушить".

Аннон поддался на их уговоры и надругался над поґслами - сбрил им по полбороды, обрезал одежду напоґловину до чресел и такими опозоренными отпустил в Иерусалим. Сильно обиделся царь Давид, послал в Даґмаск войска и положил в сирийскую землю тысячи наґших парней. Дамаск стал наш, но не на веки.

- Зачем вы, братья старейшины, уперлись в этот Даґмаск? Не о нём сейчас речь. Наш новый служитель в Храме Исав считает царя Соломона чуть ли не правед ником, а кем я его считаю, вы слышали. Теперь я тебя спрашиваю, пророк Нафан, кого ты поддерживаешь?

- Садок, я согласен с тобой.

B притворе снова послышались выкрики: "Садок, мы тоже с тобой! Мы тебя поддерживаем!" Нафан подоґждал пока старейшины успокоятся и продолжал.

- Царь Соломон полностью подпал под влияние своих жён, приобщился к языческой вере и нарушил наши законы, ибо сказано в писании: "И не вступай с ними в родство, ибо они отвратят сынов твоих от Меґня, чтобы служить иным богам и тогда воспламенится на вас гнев Господа и он скоро истребит тебя". Но чтоґбы Бог был к нам милостив там же в писании указано: "Поступайте с ними так: жертвенники их разрушайте, столбы их сокрушите, рощи их вырубите и истуканов их сожгите огнем". Вот мудрые слова, братья мои! -Пророк вытер платком пот с лица и закончил:

- Бог оставил царя Соломона и лишил его разума. Царь не понимает, что только вера в единого Бога сохранит нас как избранный народ. Оглянитесь вокруг - куда делись племена иевусеев, ферезеев, аммореев и других населявших Ханаан до исхода иврим из Египґта? Они растворились среди других народов. Такая же участь ждёт и прочие племена, ибо они язычники и поклоняются идолам. Мы, иврим, переживём всех, и через три тысячи лет останемся верны древним традиґциям, будем соблюдать субботу и служить единому Богу.

Садок не скрывал своего удовлетворения словами пророка:

- Благодарю тебя, Нафан, за умные слова и твёрдую веру.

- Л что ты думаешь, пророк Гафон?

- Я, Садок, ничего не думаю, ибо за меня уже поґдумал Творец закона, где сказано, что того, кто совраґщает тебя, говоря: "пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои", следует поґбить камнями до смерти.

- Я что-то не пойму, кого ты, пророк Гафон, собиґраешься побить камнями? Если царских жён и налож-

 

ниц из числа язычниц, то их так много, что скорее они тебя побьют, чем ты их. Если же царя Соломона, то на его стороне армия и народ страны. Попробуй подними на него руку, сразу тысячи станут стеной на его защиґту. Был уже один такой - Иеровоам. Пытался возбуґдить народ против Соломона. Никто его не поддержал и он со страху за свою жизнь сбежал в Египет.

- Тогда, Садок, есть только один выход. Ты помазал Соломона в Гионе на царство, ты и сними с него царґский сан, а па престол помажешь его сына Ровоама. Он богобоязненный отрок и будет верно служить Богу наґшему единому.

Храмовый писец Феман, записывая последние слова пророка Гафона, так разволновался, что уронил стило на пол. Все присутствовавшие увидели в этом плохой знак. Пока Феман доставал своё стило, в притворе усґтановилась гнетущая тишина. Все понимали, что зашли в тупик, а как из него выйти не знал никто.

После некоторого замешательства Садок обвёл всех глазами и сказал:

- Пророк Нафан, ты же помнишь, как я помазал на царство Соломона. Нас с тобой позвал умирающий царь Давид и при свидетелях возгласил свою волю, гоґворя: "Да живёт царь Соломон". А сегодня чью волю я должен услышать? Бог молчит. В законе и уставе Сиґнедриона ничего не сказано об отречении царя. Что мне делать? У тебя, Исав, есть предложение? Говори.

- Садок, нет такого закона, чтобы смещать царя, но мы, старейшины Храма и служители Богу Израилево-му, можем твердо заявить Соломону, говоря: "Ты, царь, нарушил свою клятву при освящении Храма - ходить путями Его, соблюдать заповеди Его, уставы и законы Его, которые он заповедал отцам нашим и стал ты слуґжить богам языческим. Покайся, царь, перед Господом и народом своим. Попроси у них прощения и тогда тоґлько наступит мир между нами. Не покаешься - весь Синедрион и приход нашего храма будут денно и нощґно молиться и просить Создателя покарать тебя так, как ты этого заслужил. Теперь, Садок, главное - если Господь и собрание со мной согласны, нужно выбрать одного из старейшин, который пойдёт к царю и прямо ему в лицо все это скажет.

В притворе опять зашумели, послышались выкрики: "Согласны, согласны!" Спроси, Садок, уГоспода.

Садок встал, поправил на голове кедар, потрогал на-перстник ссудный с уримом и туммимом и молча поґшёл к алтарю, чтобы наедине, без свидетелей узнать ответ Господа на краткие вопросы "да" или "нет?. В этом ему помогут таблички урима и туммима. Всё собґрание застыло и с волнением ждало возвращения своґего первосвященника. Вскоре он появился, величестґвенный, с высоко поднятой головой и глаза старейшин устремились к его лицу, пытаясь прочесть на нем ответ Господа. Садок не спешил. Оглядев притихших членов Синедриона, он с непроницаемым лицом сказал:

- Господь ответил "да".

Напряженную тишину прорезали возгласы одобреґния.

- Слава Господу. Он с нами! Покараем Соломона!

Но не все радовались ответу "да". Больно хлопотное и неблагодарное дело идти против царя. Многие помґнили, как царь отправил в изгнание священника Авиаґфара только за то, что тот хотел помазать на царство сводного брата царя Лдонию.

Садок поднял руку, прося тишины, и повернулся к Исаву:

- Господь рад, что у него есть такой верный раб, как ты, Исав, и Он сказал "да" на твое предложение. Завґтра пойдёшь к царю и всё ему скажешь точно так, как ты говорил нам.

- Почему ты выбрал меня, Садок? Я в Храме и в Иерусалиме человек новый. Царь меня ещё и в глаза не видел. Прийду, а он спросит - откуда ты такой умґный взялся? Нет, пусть идет тот, которого царь знает много лет и чью мудрость уважает.

- Садок, он правильно говорит. Новому священниґку, да еще с такими речами негоже идти к царю. Он погладит его кнутами по спине, говоря: "Откуда мне знать, что это ваш новый слуга Господу".

- В таком случае, Рисий, ты человек известный ца рю, священник третьей череды, пойдешь и выполнишь свой долг.

- Садок, я не могу идти к царю, потому что я слишґком ему известен. Ты же знаешь историю со строиґтельством йешивы. До сих пор на мне висят эти переґрасходованные деньги. Никто не хочет понять, что цены выросли и денег не хватило.

- Неужели цены выросли на камень, известь и пеґсок?

- Не только на это, Садок, но и на оплату рабочих. Раньше было много рабов, их только кормили, а сейчас рабов нет, приходится нанимать свободных, а это совґсем другие деньги. Так что к царю я не пойду.

- Пророк Нафан, выходит, тебе идти к царю. Мы с тобой вместе помазали его в Гионе на царство, и тебе сам Бог велел выполнить эту святую миссию.

- А я, Садок, считаю, что ты, как первосвященник, должен идти сам и на равных разговаривать с царём. На меня он давно косится. Скорее всего его египтянка Астис, наша царица, пожаловалась на меня. Не нравятґся ей мои проповеди. Язычница - она и есть язычница!

Садок прошёлся по притвору и остановился возле Пафана:

- Я не случайно, пророк, обратился к старейшинам с просьбой пойти к царю и выполнить волю Создателя. Дело в том, что я тоже выполняю Его волю. Там, около алтаря я задал и второй вопрос - должен ли первосвяґщенник противостоять царю, вступать с ним в протиґвоборство, и на табличках урим явно обозначилось: "нет!". Видите, как Бог беспокоится об авторитете перґвого лица в Его Храме. Так что подумайте ещё, а через неделю снова соберемся на совет. На другой день, перед обедом, когда приём у царя Соломона подходил к концу, в тронный зал осторожно вошел Зауф и сел на скамейке около окна. В руках у него было несколько листиков папируса, который он нервно перебирал.

После ухода последнего посетителя, царь сошёл с трона, Ахисар снял с него плащ, венец, и Соломон поґдошёл к своему другу:

- Зауф, что это у тебя за папирусы? Ты их мне принёс?

- Да, Шломо. Вчера вечером приходил ко мне хра-мовый писец Феман. Он из тех левитов, которых ты в прошлом году обучал грамоте. Все твои ученики храґнят верность тебе и боготворят тебя. Феман не решилґся идти во дворец, а пришел ко мне и рассказал, что вчера состоялся совет Синедриона. Он, как храмовый писец, записывал всё, что говорили старейшины. А они говорили о тебе и бранили тебя. Феман, твой лучший ученик, решил, что ты должен знать о чём говорилось на совете и принёс эти свитки мне. И вот я здесь и хоґчу тебе прочитать, кто тебя поносил и за что.

- Давай я сам прочитаю!

По мере чтения лицо царя мрачнело, но свитки доґчитал до конца.

- Они меня, Зауф, поносят за моих жен-язычниц. Но разве только у меня языческие жены? Первым наґрушил свой же закон пророк Моисей. Он взял в жёны мадиаметянку Сепфору, потом цари Саул и мой отец Давид тоже брали в жёны языческих женщин и никто их за это не поносил. Род Давидов откуда идёт? От моавитянки Руфи с её терафимами и амулетами.

- Может быть они злятся за то, что ты, Шломо, разґрешил построить храмы Астарте, Хамосу и Молоху?

- Ты их видел? Какие это храмы? Одноэтажные халуґпы на десять-двенадцать человек с деревянными идолаґми внутри. Жертвы они приносят только животными, один раз в день и одного, не так, как наши священники сжигают сотнями.

Тебе, Зауф, наверное, хочется знать откуда мой инґтерес к разным вероисповеданиям? Скажу - я искал мудрости в тайнодействиях древних языческих вероваґний, но ничего не нашёл в их обрядах, кроме ночных оргий, блуда и той же суеты и томления духа. Есть обґряды скромные, похожие на народные гуляния. Вот хеттеяне считают своим богом луну. Раз в месяц, в ноґволуние, когда на небе появляется тоненький серпик, они собираются вместе, молятся, глядя на луну, поют и танцуют. Я ничего плохого в этом не вижу.

Поклонения разным богам пришли к нам из далекоґго прошлого из-за страха ко всему, что людей окружаґло. Сейчас тоже всего боятся - грома и молнии, песчаґных бурь и засухи, нападения диких животных и таких же диких племен. Спасения ищут в богах, а должен восторжествовать разум. Вспомни рассказ царицы Сав-ской о плотине. Не боги ее построили, а люди и не веґдают теперь засухи и голода. Поклонение всем этим богам и идолам - это суета и невежество. Еще древние мудрецы говорили - отсекай от тела болезнь, от души невежество, от желудка - излишество, от дома - раздоґры, а от всего вместе - неумеренность.

Я, Зауф, следую этому совету, борюсь с невежеством и почитаю умеренность.

Помнишь, когда праздновали открытие храма, сожґгли так много жертвенных животных, что дым заполґнил весь внутренний двор и был таким едким, что у меня из глаз текли слезы. Садок, человек невежественґный, провозгласил всем молящимся, что это Бог, в виґде дыма, спустился с небес и поселился в "Святая свяґтых". Когда я на следующий день объяснил ему, что дым никакого отношения к Богу не имеет, это обычное природное явление: дым иногда не поднимается вверх, а стелется по земле, - он обиделся и назвал мои слова богохульством.

Теперь об умеренности. Можно дать приказ стражґникам уничтожить всех идолов, терафимов, разрушить храмы язычников, а жрецов побить камнями. Не трудґно себе представить, что из этого получится - война. Война государства со своим многоплеменным народом. Я никогда на это не пойду. Пусть всё идет своим череґдом. Пророк Нафан пытался приобщить царицу Астис к нашему Богу - пусть это делает, но только убеждениґем и терпением. В нашем государстве должна торжестґвовать свобода выбора Бога, а не грубая сила. Я тебе так скажу - всему своё время. Время поклоняться идоґлам и время их забыть.

- Шломо, а ты обратил внимание на рассуждения старейшин о лишении тебя царского сана?

- Конечно обратил. Это их благодарность за всё, что я сделал для Израиля: за построенный с таким трудом храм и множество других свершений для ныне живуґщих и будущих поколений, за мирную и спокойную жизнь всех людей, населяющих наши земли. Но, Садок, видишь, иначе думает. Он недоволен потерей Дамаска. Из записок видно, что я должен был послать туда войґска и силой вернуть эти земли.

- Так можно рассуждать, Шломо, если их дети и внуки устроены при храме и не собираются служить в царских дружинах. Они даже не знают и не хотят знать за какой конец пики или меча нужно браться.

- Когда я читал эти записки, Зауф, невольно думал - а как там в селениях пастухи и земледельцы думают о своем царе? Может быть они тоже меня поносят и хотят побить камнями? Возможно они знают, в чём истина, если я до сих пор её не знаю, хотя и пишу, что все это суета и томление духа. За свою жизнь я изучил учения магов халдейских и ниневийских, науку астроґлогов из Абидоса, Саиса и Мемфиса, тайны волхвов асґсирийских, прорицателей из Вавилона и Харрана. Мудґрость их оказалась обычной человеческой. Ничего ноґвого я для себя не нашёл, но все-таки кое-что понял.

"Понял я, что участь сынов человеческих и участь животных одна и та же: как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех и нет у человека преимущества перед скотом.

И ещё я понял, что в любой мудрости много печали и кто умножает познание - умножает скорбь.

И увидел я, что преимущество мудрости перед глуґпостью такое же, как преимущество света перед тьмой.

У мудрого глаза его - в голове его, а глупый ходит во тьме. Но узнал я, что одна участь постигает их всех. Мудрого не будут помнить вечно, как и глупого, в гряґдущие дни всё будет забыто, и увы! мудрый умирает

наравне с глупым. И сказал я в сердце моём, что и это

* 4

суета .

Запомни, Зауф, мою притчу: "Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться и не будет ничего нового под солнцем, ибо такова природа человека".

- Шломо, неужели ты хочешь сказать, что и через две-три тысячи лет всё будет, как сегодня: любовь, ревґность, измена, зависть и другие человеческие страсти, а также воровство, предательство, враждующие вероваґния, жертвоприношения, вражда между племенами и другие пороки?

- Да, Зауф, всё это будет. Если же ты мне доґкажешь, что через эти, как ты сказал, две-три тысячи лет львы, тигры и другие хищные звери перейдут с мясной пищи на травяную, тогда я возьму свои слова обратно. Человека также невозможно изменить, как льва или тигра. Жертвоприношения также будут, тоґлько с годами невежество людей, облечённых властью, станет изощрённым, более утончённым и вместо овцы или вола они будут приносить в жертву своим богам целые народы. А для простых людей разве не достаґточно положить на алтарь веточку спелых олив или пару яблок? Важно не количество, а чтобы шло от души и сердца.

Первым поднял тревогу Ахисар. Солнце давно взоґшло, люди собрались на утренний приём и озабоченно поглядывали на пустой трон, а царя всё нет и пет. Он должен был приехать из Ифама еще вчера к обеду, а утром, как всегда, заняться делами, и вести прием.

- А может быть царь задержался, приехал ночью и ещё спит, - подумал Ахисар и решительно направился в царскую опочивальню. Два телохранителя при приґближении дворцового управителя вытянулись и взяли "на караул".

"Коэлет" Соломона. 1-18.   2 - 13,14,15, 16.

 

B спальне царя не было, на постели явно никто не спал. Тревога Ахисара ещё больше усилилась, когда он обнаружил на кухне обоих слуг царя и его личного поґвара Авидана, спокойно поглощавших курицу, сваренґную в молоке. В те далекие от нас времена это блюдо, а также курица тушеная в сливках, были распростраґнённой едой, особенно в сельской местности.

- Почему вы трое здесь, а не в Ифаме? Что с царём, где он? Говори ты, Авидан!

- Господин управитель, после того, как я приготовил для царя ужин, он отослал нас назад, домой. Сказал, что прислуживать ему будет садовник. Ночевали дома, а на рассвете были уже здесь на кухне.

- Царя до сих пор нет, никто не знает, что с ним. А вам бы только чрево набить! Ты, Еннан, сбегай за За-уфом, а ты, Гад, - за Элизаром. И чтоб мне быстро!

Ты, Авидан, ничего не заметил? Царь был в порядґке? Может плохо себя чувствовал?

- Господин управитель, царь был здоров, но ...

- Что "но"?, говори, что знаешь, ничего не скрывай! Любая мелочь может сказать о многом.

- Царь был подавлен и молчалив, ел мало и всё хоґдил по трапезной туда-сюда. Обычно он что-нибудь спрашивает, шутит. Недавно поучал меня, как пригоґтовить ореховый торт по-гречески. Сказал, что рецепт знает от повара шхуны "Фарсис". Вот всё, что я знаю.

- Ладно, будь здесь, ты еще царю понадобишься, коґгда он приедет.

Ахисар пошел разбираться с посетителями, чтобы отослать домой тех, чьи дела могут подождать до завґтра. Пока он с ними препирался, прискакали на конях Зауф и Элизар. Ахисар рассказал обоим причину срочґного вызова.

- Тебе, Элизар, как командиру телохранителей не сносить головы, если с царём что-нибудь случилось по вине охраны. Но Бог милостив, и я надеюсь, что всё обойдётся. Скачи, Элизар, в Ифам и привези нам царя здоровым и невредимым. А ты, Зауф, бери, на всякий случай, лекаря, мою двуколку и тоже следом за Элизаром. Когда коляска с Зауфом и лекарем тронулась, усґпел крикнуть:

- Обыщи весь сад и дом. Не дай Бог, царь не найґдётся, привези садовника для дознания.

Время тянулось медленно. Приближенные царя и люди, ожидавшие приёма, стояли у входа во дворец, тихо переговаривались и не сводили глаз с дороги. Наґпряжение нарастало. Тревожная весть разлилась по дворцовым службам, словно горный поток, мгновенно. На площади перед дворцом уже собралась большая толпа людей, дворцовая обслуга: уборщики, конюхи, истопники, работники пошивочной и обувной мастерґских, повара и прислуга из трапезной, гарема. Подошла Ривка с группой женщин. Ещё толком ничего не изґвестно, а они уже шмыгали носами.

Первым услышал конский топот писец Ахия, радоґстно закричал, но тут же осёкся. Ко двору примчался один Зауф, соскочил со вспотевшей лошади и все поґняли по его бледному и озабоченному лицу, что царя не нашли. Тот же ответ и перепуганного садовника привез Элизар. Лекаря оставили в саду для охраны.

Толпа, собравшаяся на дворцовой площади, всё поґняла и в испуге замерла. Шутка ли - пропал царь. Таґкое даже во сне не приснится. Послышались причиґтания и вопли женщин. Царские сановники, которых собралось немало, обступили Ахисара и требовали от него, как от самого старшего, решительных действий, и он принял решение:

- Еннан, быстро сход;и за царицей Астис, а ты, Гад, сбегай в храм за Садоком. Идёмте в тронный зал и там всё обсудим.

Астис, узнав о случившемся, побледнела, невольно прижала ко рту платок и села обессиленная па подґставленный Элизаром стул.

- Государыня, я как управитель царского дворца действую по слову царя Соломона. Прошу тебя успоґкоиться и выслушать его волю.

- Какую волю, Ахисар, разве он...

- Нет, нет, государыня, с царём ещё ничего не ясно. Дай Бог, всё обойдётся. Несколько дней тому назад сказал мне царь, говоря:

- Ахисар, если Господь Бог призовёт меня к себе, то после похорон на престол должен быть помазан мой старший сын Ровоам. Может быть другой случай, когда я буду здоров, но не смогу править государством. Почему бы мне, скажем, не поехать в Египет и не навестить своего тестя - фараона Псусена II. На это время государством будет управлять законная царица Астис, и все её повеления должны выполняться, как мои. Такова моя воля - воля царя Израиля.

- Государыня, я хорошо понимаю, что в поездку, хоґтя бы и в Египет, царь не может ехать без свиты и охраны. Мне ясно, что он туда не поехал, по всё же не говорил ли он тебе о желании поехать в Египет?

- Нет, Ахисар, такого разговора не было.

- Я уверен, что царь жив и рано или поздно найдётґся, но пока его волю нужно исполнить. Государыня, теґбя ждет трон, а мы твои рабы повелений!

Пока Ахисар говорил, Астис успокоилась, но, услыґшав предложение занять трон, смутилась, так как не было ещё случая, чтобы на востоке, хотя бы временно, правили женщины. В полной тишине соратники Солоґмона ждали её решения. Астис отбросила сомнения, взошла на возвышение и уверенно села, но не на царґский трон, а на второй, предназначенный для покойной матери царя Вирсавии. Скромность и тактичность цаґрицы оценили даже её противники.

- Где садовник? Я хочу говорить с ним первым. Все стали оглядываться. Оказалось, что расстроенный стаґрик остался сидеть в коляске, так как не знал, что ему делать. За ним послали слугу.

- Поведай нам, Рувим, как могло получиться, что царь Соломон остался ночевать в саду, в своём доме и вдруг исчез. Не могли ли его выкрасть непокорные фиґлистимляне или иевуситы из тех, что покинули столиґцу и разбойничают в лесах?

- Государыня, похищения никак не могло быть. Коґгда уехали слуги и повар, я тут же выпустил своих соґбак. Эти псы так злы, что любого чужого загрызут до смерти. Они знают только меня и царя, которого они

любят и слушаются, так как часто получают от него коґсточки. Чтобы проникнуть в сад и в дом к царю нужно сначала их убить, но собаки целы - в этом убедились все.

- Мне ясно, что царя не похищали. Тогда скажи, Руґвим, что было в тот день необычного в поведении царя Соломона? Что-то не так, как всегда?

- Государыня, обычно царь приезжал или с тобой или с Хирамом, Али-Амиром или другими знатными гостями. В этот раз приехал сам и после ужина отпусґтил домой повара и обоих слуг. Раньше он так не делал.

- Он что-нибудь говорил тебе или спрашивал?

- Государыня, он всё время был молчалив и печаґлен. Правда, когда я прибрал, помыл посуду и собрался идти к себе в сторожку, царь мне сказал:

- Рувим, когда приезжала царица Савская, я всех слуг переодел в новые одежды, а твоя осталась в шкаґфу. Вот возьми и переоденься. В свёртке оказалась простая крестьянская одежда: длинная полотняная руґбашка, рубище из грубой ткани, сандалии из чёрной бараньей кожи и соломенная шляпа.

- Что дальше было?

- Я переоделся, как велел царь, поблагодарил его и ушёл в сторожку. Когда стало темно, лег спать. Под утро проснулся и уже больше не спал - было как-то тревожно на душе. Все-таки нехорошо оставлять царя на ночь без слуг и охраны.

- Это всё, что ты можешь поведать?

- Да, государыня, всё. Лучше бы мне не спать в эту ночь.

- Теперь зовите повара.

Повар был рядом на кухне, расположенной в притґворе, и быстро пришёл. Он волновался и от этого поґтел и дрожал.

- Авидан, успокойся, я тебя ни в чём не подозреваю, но хочу знать, что ты в садовом доме царя увидел неґобычное, не такое, как всегда. Может быть с едой что-то не так? Вспомни.

- Царя отравили - это точно, - влез со своим мне нием писец Лхия.

- Что ты несёшь, Ахия, я, когда готовлю царю еду, всегда пробую и не чуть-чуть, а съедаю хороший кусок, чтобы быть уверенным, что мясо или рыба не отравґлены.

- То-то ты такой толстый, - усмехнулся Ахия.

- Прекратите балаган! Не до шуток сейчас, дело очень серьёзное.

- Извини, государыня. Пусть он не лезет со своими домыслами. Я и царю однажды сказал, что если он обґнаружит у куропатки только одно крылышко - пусть не удивляется, так как второе на испытании. Царь поґсмеялся надо мной, но пробовать не запретил.

- Скажи, Авидан, перед тем, как тебя отпустить доґмой, царь разве не велел тебе что-нибудь приготовить?

- Конечно, велел. На ужин я приготовил отбивные из телятины, печенье и фрукты. А отдельно завернул в салфетки и положил в шкаф, где есть водяное охлаждеґние, вяленые мясо и рыбу, а также пшеничные лепёшґки.

- Тебя не удивил, Авидан, заказ на вяленые и наґверное ещё и копчёные продукты?

- Ничуть, государыня. Я эти продукты готовлю заґранее и, действительно, копчу их, так как знаю, что они всегда пригодятся. Две недели тому назад царь Хирам гостил в Ифаме и, уезжая к себе в Тир, запасся лепёшґками и копчёностями.

Астис посмотрела на Зауфа и увидела, как он измеґнился в лице.

- Государыня, я заглядывал в шкаф - он пуст. Продуктов нет.

Все молча слушали как Астис вела дознание, но поґсле слов Зауфа у многих дрогнуло сердце. Чувствоваґлось, что тайна исчезновения царя вот-вот откроется. Нарушая тишину, вошел Садок. Первосвященник уже знал о случившемся, и когда все повернули головы в его сторону, увидели, как всегда его непроницаемое желтоватое лицо с морщинками на лбу и около глаз. Он был невозмутим и держался уверенно.

 

- Первосвященник Садок, ты слышал о случившейся беде?

- Что поделаешь, царица! На всё воля Господа Бога нашего. Господь дал и Господь взял.

- Как ты, Садок, смеешь так говорить о живом челоґвеке! Мы все здесь не сомневаемся, что царь жив, -возмутился Иосафат.

- Ты меня не гак понял, Иосафат. Если я сказал "взял", это совсем не значит, что царь мёртв. Вот неґдавно приходил ко мне во сне Бог и сказал:

- Садок, раб ты мой верный, не приходи два дня на богослужение, посмотрим, как они там без тебя обойґдутся. Я выполнил волю Господа, уехал к своему зятю в деревню, пожил там два дня, а левиты из Храма с ног сбились, разыскивая меня по всему городу. Такое вполґне могло случиться и с царём. Все мы должны постуґпать так, как велит Господь.

Садок вздохнул с облегчением, так как почувствоґвал, что его ловкий ответ оказался удачным. Он замеґтил, что после его слов лица у собравшихся просветґлели и в глазах засветились огоньки надежды. Ссориґться с летописцем царя Иосафатом, - думал Садок, -самое последнее дело. Если он на тебя зол, то в своих глиняных табличках может такое написать, что родная мать не узнает. Мать - ладно, а вот лет через сто, а то и через тысячу даже в раю мне будет неприятно, как люди на земле станут читать его таблички и говорить:

- Ну и пёс же этот первосвященник Садок, - отґравлял жизнь царю Соломону, хотя я только слуга Создателя и выполнял его волю.

Нет, Иосафата нужно приблизить к себе. Так будет верней.

Дознание тем временем продолжалось.

- Зауф, ты из царского окружения самый близкий ему человек. Давай попытаемся вместе разобраться, что могло произойти. О чём ты говорил с ним в последнее время?

- Государыня, я не буду называть тебе имени челоґвека, скажу только, что верный ему слуга поведал царю о решении старейшин Синедриона. Оно состоялось в эту среду и на нём поносили царя за всё, - за то, что прилепился, по их мнению, к язычеству, благословил возведение храма Астарте, Ваалу, Молоху и Хамосу, за то, что не сохранил завета и уставов Господа и отошёл от путей его. Предлагалось даже лишить Соломона царского сана, а на трон возвести малолетнего отрока Ровоама.

- Первосвященник Садок, скажи, это так? Зауф скаґзал правду?

Садок слушал Зауфа, а сам думал:

- Что за люди! Не успел закончиться совет старейґшин - царь уже всё знает. А ведь как я просил, уговаґривал пойти и сказать ему прямо в лицо, сказать всё, что мы о нём думаем. Никто не согласился. Одни отмалчивались, другие всё вокруг да около. Узнаю, кто донёс - ноги его не будет не только в храме, из Израиля будет бежать бегом до самого Египта.

Услышав вопрос, Садок смело ответил:

- Да, всё это так? Кроме отлучения. Такое предложеґние было, но его не приняли. Хочу напомнить тебе и другим, царица: Господь сказал сынам Израилевым: "Не ходите к ним и они пусть не входят к вам, чтобы не склоняли сердца вашего к своим богам". Царь Солоґмон не послушался Господа, склонил своё сердце к чуґжим богам и вот уже первая кара.

Царица, позволь мне удалиться - в храме ждут.

- Иди, Садок, иди. Рассказывай, Зауф, что было даґльше.

- Царь Соломон был вне себя. Он не ожидал такой платы за всё, что он сделал своему народу и сильно пеґреживал. Он сейчас пишет книгу "Коэлет" и останоґвился на таких словах: "И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я труґдился под солнцем". Видишь, государыня, он пишет об отречении. Здесь есть какой-то смысл, но я его ещё не понял.

В разговоре царь мне сказал: "Неужели и там в доґлинах, на склонах гор, на берегу Иордана и Галилейґского моря пастухи и земледельцы, старосты в деревґнях, лавочники и корчмари тоже считают, что я, их царь, жизнь прожил даром и ничего для них не сделал. Стоит ли мне побывать там среди простых людей и поговорить с ними по душам? Как ты, Зауф, думаешь?"

- И что ты ему ответил?

- Мне, государыня, мало голову отрубить. Я старый дурак, такую глупость сказал - никогда себе этого не прощу! Я ему говорю: "Представь себе, что ты, одетый в свой пурпуровый плащ с венцом на голове и с охраґной в полсотни телохранителей, с писцами, летописцем и со мною впридачу, приезжаешь в деревню, чтобы поговорить с народом, как ты говоришь, по душам. Представляешь, что из этого получится?" Он не раздуґмывая ответил одним словом,- "Представляю". Теперь, государыня, осталось спросить садовника, куда он деґвал свою старую одежду.

Спросили, и садовник ответил:

- Я её повесил на ограду, недалеко от сторожки, а утром смотрю - её уже нет. Видно кому-то понадобиґлось даже такое старьё.

- Зауф, теперь всё ясно. Он ушёл, он бросил нас. Куда повёл его посох, даже пророки не скажут.

- Я скажу так, Астис, он растворился в народе, как соль в воде, или стал одной из песчинок в море людґского песка. Разве его найдешь? Плохие новости, особенно о великом человеке, поґчитаемом всеми за ум и мудрость, имеют свойство расґпространяться с молниеносной быстротой. Уже к конґцу дня жители Иерусалима знали об исчезновении цаґря. Тревожная весть переходила от дома к дому, от улицы к улице. Из многих окон слышались крики и причитания женщин. Все хотели знать подробности или хотя бы посмотреть ешё раз на дворец, а если повезёт, и на трон, с которого царь управлял государґством, вёл судебные дела и переговоры с послами. И пошёл народ ко дворцу потоком. Шли по одному и группами, семьями с малыми детьми и стариками, шли лавочники и мастеровые, воины и рабочие, левиты и священники, рабы и вольноотпущенные - шли граждаґне столицы. Ахисар открыл настежь двери в тронный зал - пусть люди смотрят на пустой трон.

Постояв около дворца, послушав подробности, котоґрые тут же сочинялись, люди шли к храму и там в своих молитвах просили Бога вернуть им их Соломона.

На другой день Лстис и Зауф поехали в Ифам ещё раз посмотреть то место, откуда Соломон ушел в неизґвестность, и прибрать оставленные вещи. В складках плаща Астис увидела листок папируса. На нём рукой царя было написано: "Всему своё время - время царґствовать и время уйти паломником". Дальше шли слоґва молитвы. Видимо их прочёл Соломон перед уходом и оставил текст, как весточку о себе и своём уходе в народ.

Господи, раб твой Соломон обращает свой взор и сердце своё к тебе, Создатель, и вопрошает тебя:

Господи, зачем ты создал такой сложный мир, почему люди такие разные и так непримиримы и упрямы в своих суждениях и поступках?

Господи, если бы ты знал, как я устал жить между теми и другими и уже не хватает моей мудрости и разума в попытґках найти истину и примирить непримиримое.

Господи, решил я пообщаться с людьми простыми - пасґтухами и земледельцами, с их жёнами и матерями, старыми и молодыми. Может быть они лучше меня знают, в чём истина и снимут с моей души тяжесть многолетнюю.

Господи, благослови и сохрани теперь уже не царя, а паломника Соломона в его странствиях по свету.

Аминь!

осле ухода садовника Соломон, оставшись один, почувствовал, как тяжесть от мыслей, сомнений и борьбы с самим собой стала еще более невыносимой.

Принятое им накануне решение об уходе из Иерусаґлима давало надежду на освобождение от этой тяжеґсти, но новые сомнения и неизвестность не радовали. Он никогда не думал, что так тяжело слово людское.

- Как он мог так поступить, - снова и снова возвраґщался Соломон к событиям в Храме. Созвал Синедриґон специально для того, чтобы унизить меня перед всем народом. Сегодня многие шепчутся во дворце, а завтра весь Израиль будет говорить: "Царь, наш муґдрый Соломон стал язычником, отошёл от истинного Бога и всему народу грозит великая кара. Дожили!"

Из-за чего вся эта возня? Из-за невежества и непреґклонности Садока и моего желания понять сущность каждой веры, сохранить мир и спокойствие в стране. Сколько раз я говорил с Садоком, убеждал проявлять терпимость в таком тонком деле, как чувства веруюґщих и древние традиции разных племён, но тщетно. Он твердит одно - нужно уничтожить языческие храґмы, сжечь идолов и терафимов и привести всё населеґние Израиля к единой вере. Будет единая вера, - утверждает Садок, - станет гоґсударство сплочённым и более сильным. Рассуждает, на первый взгляд, правильно, а на самом деле он далёк от жизни: про такого говорят - у него есть глаза, но не видит, есть уши, но не слышит. Наши города и армия давно уже стали многоплеменными. Воинами служат не только иудеи и израильтяне. Еще царь Давид наниґмал в войска парней из мирных племён хеттов, моави-тян, сидонян и даже тех иевусеев, которые перешли на нашу сторону. Сейчас самые храбрые и смышлёные стали сотниками и даже тысячниками. Принудить их, взрослых людей, поменять веру - трудно даже предґставить, что в стране начнётся. Возможно я не всё понимаю из того, что происходит. Скорее всего причиґны более глубокие. Раньше старейшины ограничиваґлись ворчаниями в храме и за стенами своих домов. Теперь осмелели и собрали Совет старейшин. Что-то им подсказало, что я теряю власть. Действительно, в частых спорах о вере я бываю не так тверд, как в быґлые времена. Раньше всех это почувствовал пророк Га-фон и на последнем Совете предложил лишить меня трона за вероотступничество. Но если быть честным перед Богом и людьми, дело не только и не столько в вере. Я веротерпимый человек, чту нашего праотца Авраама, родоначальника веры в единого Бога, но споґкойно отношусь и к другим вероучениям.

Племён расплодилось много, они зарождались в разґных землях и в разных условиях, отсюда и разные веґроучения. Дело в моём понимании бытия, я верю в человека, в его разум. Своим ученикам написал притчу: "Главное - мудрость; приобретай мудрость и всем умеґнием твоим приобретай разум, знания и рассудительґность".'

Садок же говорит другое - полагайся только на Бога, а не на разум твой. Вот стена, которая нас разґделяет. Какой же выход?

Соломон остановился около окна, посмотрел в темґноту и продолжал рассуждать:

- Можно поступить так, как поступил фараон Эх-натон. Он применил силу против жрецов, ввел культ единого Бога, которого сам выбрал и вызвал в Египте бурное противостояние сторонников нового и старых богов. Начались стычки и погибло много людей. Мне это не подходит. Остается второй выбор - мое решение оставить престол, стать паломником и затеряться среди простых людей. Тс несколько лет, что мне осталось жить, проживу скромно и в безвестности, но если

Притчи Соломона. 4-7.

вернусь,  то только тогда,  когда  почувствую, что ещё нужен своему народу.

Оставляю свою книгу "Коэлет" недописанной и пусть люди прочтут мои последние слова перед уходом:

"И возненавидел я жизнь, потому что зло в моих глазах всё происходящее иод солнцем, ведь всё суетно и утомляет дух".

И вот мой дух вопиет и ищет выхода и пора начиґнать что-то делать. Если действительно грянет кара, как предсказывает пророк Ахия, пусть падёт на меня одного, а не на весь народ.

В отрочестве Соломон, как сын царя, не пас овец и не познал труд земледельца. В этом не было нужды. Мать Вирсавия видела его тягу к знаниям и поощряла ее. Она нанимала разных учителей - был учёный грек из Коринфа, звездочёт из Мемфиса, маги и прорицаґтели из Абидоса и Харрана и даже мудрец из Ликии, знавший тайны земледелия.

- Видно, пришла теперь моя пора познать на себе сельский труд, узнать, как и чем живут селяне и, может быть, там я постигну истину.

Соломон по своему характеру был человеком впеґчатлительным, легко ранимым, но когда нужно, жестґким и решительным. Он не мог спокойно пережить паґдение с такой большой высоты - от всеобщего восхиґщения его мудростью, государственным умом в Изґраиле и в окружающем мире до открытого поношения и попыток лишения власти верхушкой наиболее неприґмиримых старейшин Храма.

Царь продолжал ходить по комнате и рассуждать:

- Я совершу, может быть, безрассудный, но решитеґльный поступок и швырну его моим недругам в лицо. Уйду, брошу всё и уйду! Куда угодно, но уйду, с меня хватит! Они хотели лишить меня трона, я ухожу сам!

Соломон остановился, повернулся в сторону Иеруґсалима и воскликнул:

- Господи, помилуй меня, ибо несчастен я, содроґгаются кости мои и душа моя потрясена. Это был нервный срыв. Постепенно царь успокоилґся и сказал, убеждая самого себя:

- Остаётся Астис, она умна и терпелива. Разберётся в текущих делах не хуже меня. Помогут Ахисар, Ванея, мои зятья-приставники, да и другие мои слуги не остаґнутся в стороне. Садок может возразить, что женщине не дано править государством. Пусть, в таком случае, вспомнит Дебору - судью, известную на весь Израиль своей справедливостью и как умелую военачальницу.

- Я чувствовал такой исход для себя и написал в книге "Коэлет": "Всему своё время и свой срок у кажґдого человека под небом. Один конец у мудрого и глуґпца и одинаково никто их не вспомнит после смерти". Такова и моя судьба, ни один пророк не предскажет куда меня доведёт мой посох.

Соломон, укладывая продукты в котомку, вспомнил своего друга:

- Зауф был истинно прав, говоря: "Твоя поездка, Соломон, будет бесполезной, если появишься среди сеґльских людей в царском одеянии и со свитой. Селяне, увидев впервые царя, с перепугу разбегутся и попряґчутся. А если и отважатся на беседу с царём, то откроґвенного разговора не получится".

Никто не рискнет пожаловаться на старосту или на мытаря за поборы сверх положенного, на царского приґставника за самоуправство и беззакония, а разговора о вере, Боге вовсе не получится.

- Теперь, Зауф, можешь не беспокоиться - не будет пурпурового плаща, венца на голове и свиты, но царь всё же будет, и пообщается со своим народом, хотя и в рубище паломника.

Раздумывая, Соломон продолжал собираться, сброґсил с себя одежду, снял с рук перстни и печатку, одел чистую льняную рубашку, а поверх неё рубище садовґника. Примерил соломенную шляпу и занялся самым сложным - превращением холёной бороды, завитой по ассирийской моде, в обычную, такую, как носят просґтые люди. Целый час ушёл на отмачивание в горячей воде, раскручивание и расчесывание волос. Некоторые упрямые колечки пришлось подрезать ножницами. Расґтвор хны в горячей воде превратил наполовину седую бороду в клочки рыжих волос, торчащих в разные стоґроны. Соломон всё предусмотрел заранее: повар осґтавил ему кувшин горячей воды, а брадобрей хну и свои инструменты. В углу уже стоял посох, изготовленґный когда-то садовником для прогулок по крутым склонам горы Ваал-Гамоне, где у Соломона был свой виноградник. Кажется всё. Котомка с припасами через плечо, глиняная кружка на перевязи, посох в руках.

- Надо же, - проговорил Соломон, оглядывая свой наряд, - как мало нужно, чтобы гордый и грозный царь превратился в нищего, согбенного под тяжестью лет, паломника. Теперь можно и в путь, но перед уходом помолюсь, и это будет уже молитва паломника.

Соломон присел к столу, записал молитву в листок папируса, прочитал вслух и спрятал свиток в складках плаща. Подумал - пусть они прочтут мои последние слова.

Наконец всё, в путь! Соломон вышел из дома и броґсил собакам остатки ужина. У порога потрогал ветку цветущей яблони, вдохнул аромат цветов и почувстґвовал, как что-то сдавило горло, стало трудно дышать. Понял, что нужно скорее уйти прочь, прочь подальше. Еле выдавил из себя:

- Боже, не дай мне вернуться назад! Прощай мой сад, вырастил я тебя из маленьких саженцев, а ты даґрил мне за это прохладу и соки твоих плодов.

- До Вифлеема двадцать вавилонских стадий, -вспомнил Соломон, удаляясь от сада. Разве это расстоґяние? Утром буду у стен города, смешаюсь с толпой селян, горожан, таких же, как я, паломников, и прощай царь Соломон, да живет паломник Саул! (Такое имя решил взять себе Соломон, став паломником - имя первого царя Израиля). От Вифлеема до Хеврона вдоль дороги разбросаны небольшие деревни, там я найду кров, пищу и услышу слова простых людей. Дорогу от Иерусалима до Хеврона Соломон знал хорошо. Она проходила мимо Ифама, через Вифлеем и дальше на юг. За свою жизнь Соломон ездил по ней много раз и любил сам управлять лошадьми. Телохраґнители верхом и при полном вооружении скачут сзади, а он на скакуне, запряженном в двуколку, впереди.

От Ифама дорога извилистая и больше спусков, чем подъёмов. Сначала идет спуск примерно в одну ваґвилонскую стадию, затем около заросшей соснами скаґлы поворот налево. Потом снова спуск и поворот через две стадии направо, а там через несколько пологих поґворотов дорога скатывается в ровную, заросшую лесом долину. Дорога по ней тянется до самого Вифлеема ровной лентой. В долине он обычно вожжи отпускал и лошади сами, никуда не сворачивая, приводили к гоґродским воротам.

Первый раз, когда Соломону было лет семь или воґсемь, отец, царь Давид, взял его с собой, чтобы почтить память предков в День поминовения. Там на окраине Хеврона в давние времена праотец Авраам купил у одґного хетта за четыреста сиклей пещеру Махпела и поле, на котором она зияла чернотой входа. В пещере устроили усыпальницу и в ней нашли упокоение Авраґам, Сарра и др. почитаемые предки. Таких поездок быґло много, особенно после того, как Соломон стал цаґрём и в Иерусалиме началась большая стройка.

В то время через Хеврон шли почти все торговые пути с севера на юг и обратно. Там скапливалось боґльшое число грузов и пришлось Соломону создать пеґревалочный двор со своими мастерскими и жильем для рабочих. Из Египта привозили колесницы, а из Кувы, что в Месопотамии, коней. За длинную дорогу от Египта до Хеврона некоторые колесницы повреждаґлись и требовали ремонта. Коням, перегоняемым в Египет, тоже был нужен корм и отдых. Здесь же в Хевґроне мастера изготавливали сбрую и всё необходимое для снаряжения боевых колесниц. Соломону было вы годно продавать колесницы новохетским и арамейским царям с полным оборудованием. Его купцы покупали колесницы в Египте за 600 сиклей, а коней в Куве по 150 за голову. Полностью снаряжённая колесница уже шла за 2000 сиклей. Кроме колесниц, предназначенных для продажи, здесь же в мастерских Хеврона оборудоґвались колесницы для своей армии. Воины прибывали из Дана, Мегиддо, Арада и других колесничных гарґнизонов, обучались управлению и, одновременно, исґпытывали колесницы и уезжали назад своим ходом каґраванами по пятьдесят и более упряжек. Сюда же в Хеврон верблюжьи караваны привозили из порта Еци-он-Гевере слитки меди и бронзы. Эти слитки отливаґлись недалеко от залива Акаба, что на Черном море, рядом с причалами порта. Там, за высокой крепостной стеной, располагались медеплавильные печи. Руду досґтавляли из пустыни Вади-Эль-Араба, где люди Солоґмона обнаружили её залежи. В отрогах гор заложили рудники и построили поселок горняков.

Слитки, доставленные в Хеврон, частью перевозиґлись в порт Иаффи для дальнейшей их отправки в Грецию и другие страны Средиземного моря. Другая часть слитков предназначалась для строительства храґма и царского дворца. Их ждал тирский мастер Хи-рам-Авиена и его заказ доставлялся в первую очередь. После неудавшегося заговора и побега Иеровоама в Египет сбежал и его родственник, руководитель этого двора. Пришлось Соломону ездить туда довольно чаґсто, наводить порядок и подыскивать нового руководиґтеля.

Все оказалось не так просто, как думалось Соломону. Одно дело ехать днём на лошадях, которые хорошо знали дорогу и их нужно было только сдерживать на спуске и крутых поворотах. Другое - идти ночью, хотя и при полной луне. Пока Соломон прошёл, примерно, одну стадию, успел несколько раз удариться пальцами ног о крупные камни и испытать неприятную боль. Всё

 

из-за спусков. При подъёме или на ровной дороге он шёл осторожно, проверяя посохом дорогу, а тут несёт вниз, успевай только передвигать ноги. Потом стал исґкать знакомую скалу с соснами. Деревья отбрасывали густую тень и определить где скала, а где просто лес было трудно. Потоптавшись на одном месте, Соломон выбирал правильное направление, придерживался освеґщённой  стороны дороги  и следил за ее  поворотами. Спотыкаясь о камни, хромая от полученных ссадин и обдирая лицо ветками, Соломон постепенно преодолел спуск и вышел, наконец, к плоской долине. На обочине дороги, освещенной луной, увидел большой камень и растущий рядом кипарис, обрадовался им так, как не радовался своему трону из слоновой кости. Соломон сел на камень, прислонился к стволу дерева и незаметґно заснул. Сколько он спал - трудно сказать. Скорее всего недолго, так как уставшие и пораненные ноги всё ещё гудели, а луна, зацепившись за верхушку кипариса, оставалась  на том же  месте. иронией за только что пережитое. Так получилось и у Соломона.

- Почему я должен бояться какой-то львицы? В свои молодые годы я одним взглядом заставлял этих больших кошек ластиться и вилять хвостами. Правда сейчас темно и она могла меня не узнать: постарел, поґдурнел, да и запах уже не царский.

Соломон был рад, что не утратил еще чувства юмоґра, превозмог слабость в ногах, пошёл вперед, не огляґдываясь.

Когда наш паломник увидел в предрассветном тумаґне отблески костров около стен Вифлеема, обрадовался концу ночного пути. Лучше бы ему не радоваться, так как тут же зацепился за торчащий корень, упал и разґбил коленку правой ноги.

- Оказывается, Господь и паломников карает, -скривился от боли Соломон, - за что? Еще не хватало мне здесь, почти у ворот города сломать ногу. Как быґли правы древние, говоря: "Не слишком радуйся удаче, береги силы для новых бед". Обрадовался спасению и тут же повредил ногу. Соломон перевязал колено салґфеткой из под лепёшек и, прихрамывая, добрался до городских ворот. Недалеко стояли арбы, жевали свою жвачку волы, а рядом догорали костры.

Ночью, приехавшие по делам в город, грелись около них и готовили пищу. Наконец, ворота открылись и Соломон вместе с селянами и паломниками без труда прошёл в город. Самое удобное место, где можно поґобщаться с людьми и найти попутчика в загородные деревни, - это рынок. Оказалось, что он недалеко от ворот и Соломон направился туда.

Очень часто за одной бедой приходит вторая. Солоґмон шёл по улице, прихрамывая, и, когда поравнялся с очередным домом, его хозяйка вылила через открытую дверь ведро помоев прямо на дорогу. Соломон от неґожиданности остановился, посмотрел на свои облитые грязью ноги и хотел, как в былые времена, обрушить на виновницу свой царский гнев. Хотел, но вовремя осґтановился:

 

- Хозяйка, голубка моя, посмотри что ты наделала. Больные ноги облила помоями и к тому же испортила мне сандалии. Женщина была огорчена не менее Солоґмона, но если бы не слова "голубка моя", сказала бы ему всё что она о нём думает в самых "изысканных" выражениях. Она бы без труда доказала, что виноват он сам, а не она (нечего ворон ловить!). Но такие приґятные слова о "голубке" она услышала впервые. Женґщина выбежала, схватила Соломона за руку, извиняясь и ругая себя, втащила его в дом:

- Извини, добрый паломник, что я, старая дура, не заметила тебя и наделала беды. Садись сюда, у меня есть теплая вода и я омою твои ноги. Соломон сел и только сейчас разглядел хозяйку дома. Это была ничем не примечательная стареющая женщина. В каштановых волосах на растрёпанной голове просвечивала седина, а живые тёмные глаза нет-нет да и посматривали на паломника. В доме было бедно - две скамьи и стол у очага да разложенная на столе и полках кухонная утварь.

Женщина быстро справилась с ногами и сандалиями Соломона, смазала рану растопленным козьим жиром и даже обмотала колено куском льняной ткани.

Соломон узнал, что её зовут Цилла, единственный сын служит в Мегиддо в колесничных войсках.

- Недавно пришло письмо от сына, а прочитать не могу, неграмотная я.

- Покажи письмо, я прочитаю. Интересно, что пиґшет матери воин?

Письмо начиналось с многочисленных поклонов родственникам и знакомым. Потом короткий рассказ о службе в армии и, наконец, удивившая Соломона фраґза: "всё мне здесь нравится, командир строгий, но справедливый. Плохо только, что второй месяц не плаґтят денежное довольствие, хочется купить...". Соломон бросил читать и возмутился:

- Как же это так, не платить воинам довольствие! Куда смотрит Ванея? Завтра же...

Женщина не поняла почему её гость возмутился и робко попросила:

 

  Проснулся  Соломон  от громкого рычания и треска сучьев под ногами бегущих зверей. Он не успел еще ничего понять, как увидел две бегущие друг за другом тени. Первая, скорее всего серґна, спасалась от когтей львицы. Соломон хорошо знал повадки этого зверя и понял, что стал свидетелем ночґной охоты. Всего мгновение бежали звери друг за друґгом и скрылись в кустах на противоположной стороне дороги. Слышно было по довольному рычанию львицы и агонии серны, что охота подошла к концу. Львица, не задерживаясь, поволокла свою добычу в сторону от доґроги.

Когда в кустах все стихло, Соломон вытер рукавом вспотевшее лицо и только тогда почувствовал страх и

слабость в ногах.

- Как же я забыл, что вокруг Иерусалима водятся львы и мне не раз сообщали о случаях гибели людей от этих свирепых животных. Что же мне теперь делать, - думал он, - не возвращаться же назад?

Человек так устроен, что когда смертельная опасґность позади, страх сменяется чувством облегчения и иронией за только что пережитое. Так получилось и у Соломона.

- Почему я должен бояться какой-то львицы? В свои молодые годы я одним взглядом заставлял этих больших кошек ластиться и вилять хвостами. Правда сейчас темно и она могла меня не узнать: постарел, поґдурнел, да и запах уже не царский.

Соломон был рад, что не утратил еще чувства юмоґра, превозмог слабость в ногах, пошёл вперед, не огляґдываясь.

Когда наш паломник увидел в предрассветном тумаґне отблески костров около стен Вифлеема, обрадовался концу ночного пути. Лучше бы ему не радоваться, так как тут же зацепился за торчащий корень, упал и разґбил коленку правой ноги.

- Оказывается, Господь и паломников карает, -скривился от боли Соломон, - за что? Еще не хватало мне здесь, почти у ворот города сломать ногу. Как быґли правы древние, говоря: "Не слишком радуйся удаче, береги силы для новых бед". Обрадовался спасению и тут же повредил ногу. Соломон перевязал колено салґфеткой из под лепёшек и, прихрамывая, добрался до городских ворот. Недалеко стояли арбы, жевали свою жвачку волы, а рядом догорали костры.

Ночью, приехавшие по делам в город, грелись около них и готовили пищу. Наконец, ворота открылись и Соломон вместе с селянами и паломниками без труда прошёл в город. Самое удобное место, где можно поґобщаться с людьми и найти попутчика в загородные деревни, - это рынок. Оказалось, что он недалеко от ворот и Соломон направился туда.

Очень часто за одной бедой приходит вторая. Солоґмон шёл по улице, прихрамывая, и, когда поравнялся с очередным домом, его хозяйка вылила через открытую дверь ведро помоев прямо на дорогу. Соломон от неґожиданности остановился, посмотрел на свои облитые грязью ноги и хотел, как в былые времена, обрушить на виновницу свой царский гнев. Хотел, но вовремя осґтановился:

 

- Хозяйка, голубка моя, посмотри что ты наделала. Больные ноги облила помоями и к тому же испортила мне сандалии. Женщина была огорчена не менее Солоґмона, но если бы не слова "голубка моя", сказала бы ему всё что она о нём думает в самых "изысканных" выражениях. Она бы без труда доказала, что виноват он сам, а не она (нечего ворон ловить!). Но такие приґятные слова о "голубке" она услышала впервые. Женґщина выбежала, схватила Соломона за руку, извиняясь и ругая себя, втащила его в дом:

- Извини, добрый паломник, что я, старая дура, не заметила тебя и наделала беды. Садись сюда, у меня есть теплая вода и я омою твои ноги. Соломон сел и только сейчас разглядел хозяйку дома. Это была ничем не примечательная стареющая женщина. В каштановых волосах на растрёпанной голове просвечивала седина, а живые тёмные глаза нет-нет да и посматривали на паломника. В доме было бедно - две скамьи и стол у очага да разложенная на столе и полках кухонная утварь.

Женщина быстро справилась с ногами и сандалиями Соломона, смазала рану растопленным козьим жиром и даже обмотала колено куском льняной ткани.

Соломон узнал, что её зовут Цилла, единственный сын служит в Мегиддо в колесничных войсках.

- Недавно пришло письмо от сына, а прочитать не могу, неграмотная я.

- Покажи письмо, я прочитаю. Интересно, что пиґшет матери воин?

Письмо начиналось с многочисленных поклонов родственникам и знакомым. Потом короткий рассказ о службе в армии и, наконец, удивившая Соломона фраґза: "всё мне здесь нравится, командир строгий, но справедливый. Плохо только, что второй месяц не плаґтят денежное довольствие, хочется купить...". Соломон бросил читать и возмутился:

- Как же это так, не платить воинам довольствие! Куда смотрит Ванея? Завтра же...

Женщина не поняла почему её гость возмутился и робко попросила: - Добрый человек, может быть ты и ответ сыночку напишешь? Я сейчас сбегаю в лавку и куплю всё, что нужно для письма.

Соломон написал женщине письмо и перед уходом спросил:

- Скажи, Цилла, в городе есть йешивы?

- Пока ещё нет. Второй год строят, а конца не виґдно.

Соломон попрощался и по дороге на рынок размыґшлял - йешивами занимается Рисий. Если вернусь, разберусь с этим другом Садока. Но йешивы - не выґход, нужно учить грамоте всех детей, которые живут в городе. Почему я раньше об этом не думал?

На рынке Соломон устроился за пустым прилавком, достал лепешку, вяленое мясо и позавтракал. Рынок в Вифлееме был не менее пестрым и шумным, чем в стоґлице. Продавцы громкими криками, стараясь перекриґчать друг друга, расхваливали свой товар. Предлагали попробовать, примерить, а покупку даже отнести доґмой.

Покупатели торговались, назначали свою цену и это часто кончалось шумной перебранкой. Чего только не продавали: сыры из козьего молока, вяленое мясо и рыба, живые куры, овощи и фрукты. На отдельной площадке продавался скот: козы, овцы, ослы и даже верблюды. Пока Соломон подкреплялся, к нему подхоґдили лоточники, один предлагал серебряные и золотые украшения, другой - игрушки из дерева и обожжённой глины. Подошёл финикиец с характерным для этого племени горбатым носом, слегка косыми глазами и курчавой головой. Он был весь увешан идолами, изгоґтовленными из розового ливанского кедра. Мастер придал им вид маленьких человечков размером с лоґкоть и у каждого было своё, но серьёзное выражение лица.

 

- Господин, купи бога. Смотри, вот это Ваал, а это Молох. Могу предложить Астарту. Бери, дёшево отдаю. Соломон еле отвязался от него.

Цилла из благодарности к паломнику отдала ему осґтатки папируса и чернильницу с тушью. Проходившие мимо люди принимали Соломона за писца или толмаґча. На любом рынке такие мастера всегда к услугам, и неудивительно, что пожилой селянин поинтересовался:

- Господин, случайно не писец?

- Я не писец, но могу написать письмо, прошение. Что тебе нужно?

- Что мне нужно? Конечно, прошение. Что же ещё? Мои родственники живут в соседней деревне и мне проще сходить к ним пешком, чем искать писаря, а поґтом ломать голову с кем это письмо передать.

Напиши, паломник, прошение самому царю Соломоґну. Он, конечно, не то, что царь Давид, тут и спорить нечего. Тот был храбрым воином и в вере крепок. Я бегал тогда ещё отроком, только собирался стать воґином и слышал от старших, как Давид камнем из праґщи поразил наповал великана Голиафа. Вот был богаґтырь, таких теперь поискать, а Давид одним метким броском - раз, и душа отлетела к Богу. А его сын, царь Соломон, говорят, воин никудышний, не знает как за пращу и браться, но зато понимает толк в женщинах -нет ему в этом равных. Где ему о Боге думать при его-то гареме. Там этих язычниц, сказывают, хоть пруд пруди - черненькие, беленькие, рыженькие, всех мастей и племён. Прилепился царь к ним - и забыл дорогу к Богу. А у нас так водится - куда голова, туда и хвост. Раз царь кадит Валааму, то и его слуги туда же, приноґсят жертвы не Богу единому, а иным богам. Стал Иерусалим из праведного грешным.

От слов селянина Соломону стало жарко, он сброґсил шляпу, рубище и остался в одной рубашке. Таких прямых упрёков он в Иерусалиме никогда не слышал. Сдержав себя, спокойно сказал:

- Слушай, селянин, давай оставим грехи царские и перейдём к мирскому, твоему прошению. - Меня Нахором звать, а тебя?

- Саулом. Скажи Нахор, в твоей деревне все такие праведные, как ты?

- Где там! Греховность Иерусалима и до нас дошла. У многих селян в домах идолы, и что им ни говори, не хотят с ними расставаться. Некоторые из пришлых "кадят" двум Богам, своему идолу и Богу единому, так на всякий случай, пригодится. Ты, Саул, какой веры? Может ты тоже на царских язычниц засматриваешься?

- Давай, Нахор, оставим гарем в покое. Я вот дуґмаю, стоит ли писать твоё прошение царю Соломону, какой в этом прок, если у него на уме одни только люґбовные утехи.

Соломон хитрил, ему хотелось узнать, что ещё скаґжет этот говорливый селянин о своём царе.

- Не говори так, Саул, это разный божий дар. Про него сказывают, что одарил его Господь ещё другим -большим умом и мудростью и нет ему в этом равных промеж других царей.

- Вот кто у царя, оказывается, защитник - Нахор, местный Садок, - улыбнулся Соломон, значит не всё так плохо? Он умный человек, понимает, что нет безґгрешных людей, терпим к другим верам, но и дерзок. Я ему "никудышнего воина" не забуду, хотя... в чём-то он и прав. - Так поведай мне, Нахор, что писать в проґшении?

- Когда-то в молодости служил я в гвардии царя Давида. Может, ты его знал или видел?

- /Да, видел и не раз.

- Так вот, когда мы в жестоком бою у деревни Не-ция схватились с филистимлянами, я получил два раґнения мечом в грудь и шею. Вот посмотри - Нахор раскрыл пошире ворот рубашки и показал шрамы. - В той битве мы победили, многих врагов порубили, а осґтальные ночью забрали жен, детей, скот и скрылись за Иордан. Царь Давид собрал раненых, не способных даґльше служить в дружине, и сказал такие слова, говоря:

- Доблестргые воины, перед вами завоёванная деревґня Неция, теперь она ваша. Господь Бог даровал всем нам ханаанскую землю. Берите каждый себе усадьбу с

 

землёй, живите здесь, лечите свои раны и размножайґтесь.

- Я выбрал себе пустой дом, подлечился, в соседнем селе нашел невесту, стал землепашцем и теперь у меня взрослые дети. Все было хорошо. Мы обрадовались, коґгда наконец заключили мир между иврим и филистимґлянами. Стало легче и безопаснее жить. Уже не нужно было брать на поле меч и пику, а только мотыгу для обработки земли. Я стал возить свои овощи к филиґстимлянам и моавитянам, а они к нам свои продукты и изделия из железа. Ты слышал, паломник, о таком мире?

- Слышал, и знаю, что это доброе дело царя Давида. Он поступил по-божески.

- Вот, вот, по-божески, но не совсем. Недавно пояґвился в деревне один филистимлянин и потребовал веґрнуть ему его усадьбу. Говорит, что строил ее его отец, он здесь родился и бывшие односельчане это подтверґдят. Раз, говорит, царь Соломон хочет вечного мира, то я тоже за мир, но сначала верните усадьбу и будем жить в мире.

Позвал я старосту, а он говорит:

- Покажи папирус от царя Давида, что он даровал тебе эту землю и усадьбу.

—А у меня ничего нет. В те времена никто ничего не писал, а всему верили на слово. Как мне тут быть? Моґжно, конечно, позвать соседей и прогнать этого непроґшенного гостя, что я и сделал, но душа у меня не споґкойна. Что стоит ему ночью поджечь гумно или ячменґное поле.

- Нужно подумать, Нахор, как лучше поступить.

- Тебе, паломник, не нужно думать, ты ведь не царь Соломон. Ты мне только правильно напиши прошение к царю, а я поеду в Иерусалим и передам свиток прямо в царскую канцелярию. Надеюсь, что Соломон не остаґвит в беде ветерана и гвардейца царя Давида и найдёт мудрое решение.

Соломон написал прошение, изложил подробно то, с чем столкнулся ветеран. Ему хотелось подсказать сво- им в Иерусалиме, какое нужно издать повеление, так как рано или поздно эта проблема может коснуться и других бывших воинов, но не стал этого делать - пусть сами подумают. Не выдавать же себя из-за этого. Солоґмон считал, что отвоёванная такими большими жертваґми ханаанская земля не должна быть возвращена. У иврим больше прав на эту землю, чем у пришельцев-филистимлян. Из древних сказаний он знал, что их роґдина - остров Крит. За давностью уже не узнать, что их заставило два-три века тому назад переселиться сюґда, на земли, где кочевали древние скотоводы иврим. Известно только, что это было время великих пересеґлений народов мира. По мнению греческого историка Геродота, филистимляне захватили южное побережье Ханаана в XIII в. до н. э. Они пришли, завоевали эту землю, многих истребили или превратили в рабов. Им это было не трудно сделать, так как ещё на своей прежней родине они знали секрет плавки железа и споґсоб изготовления из него оружия и домашней утвари... Иврим в то время умели плавить только медь и полуґчать её сплавы, поэтому изготавливали оружие из бронзы.

- Потом уже и мы начали познавать железо и приґшло время вернуть хотя бы часть захваченных у нас земель. А мирным пришельцам - филистимляне они или из других племён - нужно помогать. Ведь сказано в писании: "Пришельца не обижай и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле египетской".

- Как и чем помогать, чтобы все были довольны, -размышлял Соломон, - это тяжкий удел того, кто за это возьмётся. Я знаю - моей мудрости и жизни для этого не хватит.

Нахор обрадовался просьбе своего нового знакомого взять его с собой в деревню.

- Ты не сомневайся, Саул, работы для тебя в дереґвне будет достаточно. Наш староста в грамоте не сиґлён, а у людей есть нужда прочитать письма и напиґсать ответы, составить прошения или купчие. А если знаешь, что делается на свете, селяне тебя охотно поґслушают. Будет к тебе ещё одна просьба - поучить наших детей грамоте.

Разговаривая, Соломон и Нахор пошли к выходу с рынка и недалеко от городских ворот встретили групґпу, человек десять-двенадцать горожан и селян. Они внимательно слушали проповедь седого пророка, котоґрый стоял на возвышении и нараспев вещал:

- Сказал Господь сынам израилевым: доколе будете кадить Хамосу и ходить вослед иным богам, которых вы и не знаете? Придёт час и за грехи ваши будете исґтреблены, и дети ваши погибнут, и жёны, и старики. Уже от Дана слышен храп коней его, от громкого ржаґния жеребцов его дрожит земля, и истребит землю и всё, что на ней...

Пока Соломон со своим попутчиком шли до ворот, в ушах скрипел голос пророка и сыпались угрозы на бедных людей.

- Если наш народ не пугать, - ворчал Нахор, запряґгая волов, - грешить будут без всякой меры, как нынче в Иерусалиме.

Соломон послушал, но разговора не поддержал: скаґзывалась усталость после бессонной ночи.

В арбе было много соломы. Он улёгся на неё и под мерное, неторопливое движение волов крепко заснул. Во сне увидел своих дочерей - Васемафу, Тафафь и сына Ровоама. Сон был не случайным. соломон  послеґдние дни стал вспоминать детей и ругал себя за то, что при уходе из Иерусалима не оставил им никакой весґточки.

Старшая дочь Соломона Васемафа узнала об исчезґновении отца на другой же день Она со своим мужем Ахимаасом, приставником в земле Наффалимовой, жиґла в собственном двухэтажном доме в городе Асоре. Свиток с сообщением привёз скороход, посланный цаґрицей Астис. Ахимаас был удивлён этой вестью, так как всего десять дней тому назад был в Иерусалиме, встречался с царём, и признаков надвигавшейся беды не заметил.

Васемафа сразу же снарядила скорохода с запиской- к своей сводной сестре Тафафь в Нафаф-Дор. 15 записґке Васемафа предлагала сестре срочно ехать в Иерусаґлим к сводному брату Ровоаму, чтобы там всем вместе разобраться в случившемся. Сестры с помощью своих мужей-приставников добрались до места очень быстро. Встретились в доме Ровоама, который жил со своей матерью моавитянкой Наамой в собственном доме неґдалеко от царского дворца. Ровоам узнал об исчезґновении отца в тот же день и отнёсся к этому равноґдушно. На все вопросы отвечал резко: "Я что, сторож отцу моему?"

Увидев сестёр в своём доме, не мог скрыть раздраґжения:

- Зачем вы пришли ко мне? Идите к египтянке, она теперь сидит на троне, и решайте с нею все дела.

- Ровоам, у нас с тобой общее дело, - найти отца. Мы беспокоимся за его судьбу и говорим тебе наше слово: ты, как старший сын и наследник престола, долґжен немедленно заняться его розыском.

- Ещё чего? Я пока маленький человек и ничего не значу. Вот если бы отец перед своим уходом доверил мне управление государством, тогда бы вы узнали как я могу действовать решительно и скоро.

- И что бы ты сделал? Может быть твой совет так хорош, что стоит его передать царице Лстис.

- Я бы издал повеление - ловить всех паломников и везти их в Иерусалим, а тут жёны отца быстро бы обґнаружили среди пойманных своего мужа и господина.

Ровоам расхохотался, а сестры недоумённо перегляґнулись - так глупо шутить в трудную минуту мог тоґлько пустой человек. Они поднялись и, не прощаясь, пошли к Астис. Царица приняла сестёр не в тронном зале, а в беседке около дворца. Разговаривали долго, Астис рассказала, как поносили царя старейшины Храґма, как он переживал их нападки и решил тайно уйти паломником, переодевшись в одежду садовника.

- Поймите, сестры, он так изменил внешность, и особенно лицо, что узнать его можно только по голосу и глазам. В Ифаме, его доме, мы нашли остатки хны и грима, а в такой одежде, как у садовника, ходят мно гие, не только паломники. Искать его бесполезно, да и сам он не велел этого делать.

Всё же я решилась на одно полезное дело. Ахисар и Зауф предполагают, что конечным местом паломничесґтва царя может быть Хеврон, а рядом с ним пещера Махпела. Вот туда выедет Зауф с десятью телохранитеґлями, поставят шатры и будут его ждать. Не пережиґвайте, сестры, Бог милостив. Как только ваш отец и царь найдётся, я сразу же вас оповещу.-

На другой день вся деревня узнала, что в доме На-хора поселился грамотный паломник, разбирается в заґконах, счёте и, что важно, за свою работу денег не беґрёт, но от угощения не отказывается. Стали приходить к Соломону сначала старики по одному, по двое. Некоґторые из любопытства посмотреть на паломника, приґбывшего прямо из столицы, другие послушать разгоґворы о жизни в Иерусалиме, чтобы тут же свежие ноґвости сообщить соседям. Приходили с письмами. Солоґмон читал вслух и тут же писал ответ. К концу первого дня он понял, что назначенный его приставником стаґроста уважением жителей не пользуется, неграмотен и больше сидит в корчме за кружкой вина, чем занимаґется делом.

- Почему мы назначаем старост, - думал Соломон, слушая людей, - а потом в некоторых провинциях доґдумались эту должность сделать даже наследственной? При царе Давиде на завоеванных землях старост назнаґчали, в то время это было оправдано. Нужно было укґреплять свою власть, а сейчас в этом нет нужды. Влаґсть царя, его приставников и наместников укрепилась, поэтому должность старосты должна быть выборной. Сроком на два или три года. Не справился, потерял авґторитет - уступи место другому. Если вернусь, займусь этим непременно.

Соломон перебрался из дома во двор, под смоковґницу, чтобы меньше беспокоить хозяев. Принесли скаґмейки, циновки и засиделись за разговорами до позд- ней ночи. Соломон со своим опытом выращивания плодовых деревьев, винограда оказался для селян веґсьма полезным. Его рассказы об уходе за деревьями, приемах правильной обрезки многих заинтересовали, но не Нахора. Сада у него не было, а мысли о греховґности Иерусалима, а, вернее, царского двора не давали ему покоя:

- Недавно один купец сказывал мне каких красивых язычниц купил царь Соломон. Ему привезли их аж из самой Греции. Доколе Господь будет терпеть царские грехи...

Соломон, сославшись на усталость, уходил, он негоґдовал, так как за последние несколько лет не купил ни одной невольницы, да и подарков таких давно не поґлучал. Возраст уже не тот, да и душевные муки отґбивали охоту до любовных утех. Люди помнят то, что было давно и переносят старые дела на сегодняшний день. Сами слагают небылицы и сами же разносят по домам.

На следующий вечер снова слушали паломника и обсуждали его советы, теперь уже по выращиванию овощей и зерновых. Уроки мудреца из Ликии Соломоґну пригодились, он знал как готовить почву и полив для разных растений и своими знаниями поделился с селянами. В тот вечер Нахора не было и греховный Иерусалим поносить было некому.

Приходили к Соломону и по другим делам. У одґного селянина соседские овцы потравили посев ячменя и дело чуть не дошло до драки. Пришлось ему опредеґлять ущерб и договариваться с пострадавшим и хозяґином овец как и чем возместить ущерб. На третий день проживания в деревне Соломон научил местного плотґника изготовлению восковых табличек и, когда они быґли готовы, собрал наиболее смышлённых отроков (в этом ему помог Нахор) и каждый день с утра до обеда учил их грамоте и счету.

Когда-то в молодые годы, когда было закончено строительство Храма, Соломон имел своих учеников. Сначала ему присылали по одному отроку из всех две-

 

надцати провинции, потом решил, что этого мало, принял еще десять из числа жителей Иерусалима. Все ученики жили в одном из притворов под наблюдением старого воина-инвалида.

Каждый день, кроме субботы, проводилось четыре урока. Соломон учил грамоте и природознанию, наняґтый учёный грек - счёту, а пророк Нафан читал и разґбирал с учениками "Книгу праведного".

Садок эти занятия царя сразу одобрил, но потом, когда узнал, что Соломон с помощью деревянного шаґра доказывает детям, что земля круглая, также как луґпа, солнце и планеты и что все они находятся далеко друг от друга и вращаются вокруг солнца, очень удиґвился! Своих учеников в йешиве Садок учил другому. Он объяснял, что земля плоская, лежит на трех китах, солнце тоже плоское и маленькое, чуть больше одного локтя от одного края до другого. В том, что солнце движется по небу вокруг земли и может быть остановґлено волей Всевышнего, он нисколько не сомневался, так как в "Книге праведного" написано: "Стояло солнце посреди неба и не спешило к западу почти целый день". Это Бог остановил его по просьбе Иисуса Нави-на во время битвы с аммореями при Гаваане.

Всё это в прошлом. Сейчас Соломон снова с удоґвольствием занимался со своими новыми учениками. Ребятам очень нравилось как из отдельных букв полуґчаются знакомые слова: "мама", "отец", "хлеб", а склаґдывать и вычитать яблоки было еще интересней.

6

Незаметно прошли две недели, а люди продолжали приходить к Соломону по вечерам со своими житейґскими проблемами, а то просто послушать его рассказы о других странах, диковинных животных и птицах. С питанием трудностей не было. Каждый посетитель приносил что-нибудь - то яички, то сыр или овощи. Соломон всё отдавал хозяйке дома, где и питался.

Однажды вечером проездом в Вифлеем к Нахору за- ехал его давний друг, ветеран войны с филистимлянаґми, Яков. Он жил в деревне Лакее, расположенной западнее Неции на 30 вавилонских стадий. Эта деревґня была пограничной. После неё до самого побережья уже были поселения филистимлян. В Лакесе, по слоґвам Якова, жили семьи из разных племён, в том числе иудеи и филистимляне. Соломон загорелся желанием поехать с Яковом и посмотреть как живут в одной деґревне семьи когда-то враждебных племён.

- Я буду возвращаться из Вифлеема через три дня. Будь, Саул, к этому времени готов и я тебя захвачу.

На другой день Соломон объявил детям, что уезжаґет на одну неделю в другую деревню и у них будут свободные дни. Детей это не обрадовало, они не стали кричать и скакать от радости, как это делают обычно школьники, а их раскрытые от огорчения глаза говориґли учителю: "Мы не устали за две недели занятий и отдых нам не нужен",

Чувствуя настроение детей, Соломон написал на боґльшой восковой табличке свою притчу. "Слушай, сын мой, наставления отца твоего и не отвергай завета маґтери твоей: ходи путём добрых и держись стезей праґведников". Велел за неделю разобрать по слогам и выґучить.

- А ты, Натан, - сказал самому смышлёному отроку, - будешь вместо меня помогать тем, кому чтение ещё в тягость.

Все посмотрели на мальчика, а он стоял, моргал глаґзами от удивления и гордости.

Пришёл день возвращения Якова из Вифлеема. Соґломон был уже готов к отъезду, как неожиданно во двор вошли несколько взволнованных селян. Один из них, по возрасту старший, протянул ему свиток.

- Вот почитай. Саул, что там написано. Мы не смоґгли прочитать, но упросили глашатая оставить нам свиток до его возвращения из Хеврона. По словам глаґшатая выходит, что следующий год будет "годом Шми-ты".

Соломон хорошо знал, что это за год, развернул свиток и прочитал:

 

- Слушайте, селяне слова завета Господа нашего, коґторые он вложил в уста Синедриона, храма Господня Иерусалимского. Напоминаем сынам Иудеи и Израиля, что следующий год будет седьмым и наступит суббота покоя земли, как писано в законе: "шесть лет засевай поле твоё и шесть лет обрезай виноградник твой и соґбирай урожай их. А в седьмой год да будет суббота поґкоя земли, суббота господня; поля твоего не засевай и виноградника твоего не обрезай".

Соломон от волнения перестал читать и перевёл взгляд со свитка на селян.

- Скажи, паломник Саул, а что мы и наши дети буґдем есть в год Шмиты? Оно вроде бы и неплохо дать на седьмой год земле отдохнуть, да и самим отоспатьґся и погулять, но на пустой желудок не погуляешь. В свитке насчёт этого разве ничего не написано?

Соломон снова развернул свиток и продолжил чтеґние:

"Если скажете, что же нам есть в седьмой год, когда мы не будем ни сеять, ни собирать урожай наш? - Я пошлю благословение моё на вас в шестой год и он принесёт урожай на три года".

- Скажи, Саул, где же это благословение, где уроґжай на три года, - спросил старый седой селянин, - мы ничего этого не имеем.

После того как отдадим десятину левитам, две десяґтины в Иерусалим по указанию царского приставника, нам останется только на один год себе на прокорм и скоту. У нас ещё худо-бедно терпимо, а вот Ефрем поґстрадал, второй год подряд нападает на его посевы саґранча, как же жить тем братьям нашим, что живут даґльше на юг до Вирсавии, там каждый год недород из-за засухи, а если выпадет обильный дождь в горах, так его бурные потоки смывают всё на свете. Может быть, они там в Иерусалиме узнали, что на севере у Дана и Неф-фалима богатые урожаи каждый год, так как там часґтые дожди зимой и весной. Так мы тут причём? Зачем всех мерять единой меркой? Ты, паломник, может быть не знаешь, так я тебе объясню почему царь Соломон освободил нас, иудеев, от уплаты податей. С чего её платить? Мы на такой каменистой и пустынной земле каждый год собираем так мало зерна, что не дотягиґваем до нового урожая. Приходится запрягать волов и ехать на поклон к филистимлянам - меняем соль и скот на ячмень и пшеницу.

Старик замолчал и все стали ждать, что скажет этот умудренный жизнью паломник.

- Правда на вашей стороне, селяне. Совет старейґшин Храма поступил неразумно. Они должны были узґнать через приставников всех провинций о запасах зерґна в деревнях, а уже потом писать этот свиток. Из свиґтка видно, что старейшины пишут осторожно: "напомиґнаем". Они же вам не грозят лютой карой за неповиноґвение? Не грозят. Я вернусь из Лакеса и напишу подґробное письмо царю Соломону. Он разберётся во всём и, я надеюсь, отменит "год Шмиты" там, где был недород.

Селяне ушли успокоенные.

В тот вечер Яков так и не приехал. Соломон перед сном помолился, повернувшись в сторону Иерусалима:

Господи, раб твой, паломник Соломон вдали от Храма твоего обращает свою молитву и сердце своё к тебе, Созґдатель.

Благодарю тебя, Господи, что не дал растерзать меня хищному зверю и мои посох довёл меня до простых селян, кормильцев наших.

Познал я, Господи, что не всё здесь так просто, как мне казалось из Иеруса.'1има. Тяжким трудом добывают люди свой хлеб насущный и еще нас кормят. Прости, Господи, их темноту, обращают они молитвы свои к тебе и ко всем богам языческим, чтобы уберечь посевы от саранчи, а скотину от мора.

Утвердился я,  Господи,  еще раз в истине известной нужно учить людей грамоте, разумнее будут.

Прошу тебя, Господи, просвети рабов твоих в Храме твоём Иерусалимском, дабы правили страной с умом и не требовали соблюдения "года Шмиты" там, где это во вред людям.

Аминь.

Яков вернулся из Вифлеема позже обещанного. По дороге в город случилась поломка колеса, и пришлось ему задержаться на пол-дня в кузнице, что на рыночґной площади в городе. На обратном пути Нахор предґлагал Якову погостить у него хотя бы день, но гот, соґславшись на неотложные дела, дал волам отдых до конца ночи и рано утром уехал, взяв с собой Солоґмона.

- Саул, ты не забывай, что обещал вернуться через неделю, - кричал Пахор вслед удалявшейся арбе, - осоґбенно дети, твои ученики, будут ждать!

Какое-то время ехали молча. Соломон чувствовал, что Якова что-то угнетает, но напрашиваться на разгоґвор не стал. Только что познакомились и лезть сразу в душу как-то неудобно. Но когда волы преодолели очеґредной подъём, Яков остановил их на ровной площадке для отдыха и сам завёл разговор.

- Не пойму, Саул, что за жизнь пошла ныне. Вроде мир, никто не нападает, мечи и пики ржавеют в сараях, но если присмотреться, то война продолжается, правда бескровная, с помощью наглости и серебряного сикля. У кого их много, тот и диктует свою волю.

Раньше, когда я молодым парнем служил в дружине царя Давида, тогда всё было ясно. Скрытно обошли филистимлян, внезапно напали сбоку - и деревня наґша, враг разбит и бежит куда глаза глядят. Ловим броґшенных врагом овец и вот уже под котлом горит огонь и разносится запах варёной баранины. Не скрою, быґвало и другое, случались неудачные бои, когда враг оказывался сильнее, мы отступали, прятались в горах и голодали. Опять-таки, всё было ясно - один раз мы их, другой - они нас. А что теперь творится? Было в нашей деревне, коґгда я в ней обосновался, двадцать дворов. Давно это было. Раньше я каждый год делал зарубки на косяке двери, потом стал стареть и не помню: сделал зарубку или нет. Если не ошибаюсь, это было тогда, когда царь Давид перевёл свою столицу в Иерусалим. Сейчас в деґревне уже сорок пять дворов. Земли есть, почему бы не селиться? Селятся, да не иврим, как надеялись, а больґшей частью филистимляне. Кто у пас староста, как ты думаешь? Филистимлянин, конечно. Втёрся в доверие к царскому приставнику, а может и отвалил ему толиґку немалую серебра и всеми командует. Построил корґчму, держит лавку, и многие в деревне - его должники. Кроме меня. Я на поклон к нему не ходил и не пойду. Л вот сын мой по молодости и недостатку ума попал к нему в кабалу. То вина возьмёт в долг, то муки. Самоґстоятельный не в меру. Мог бы со мной посоветоваґться, да говорит, что хочет жить своим умом. Вот и попал, как муха пауку в сети.

Теперь корчмарь требует отдать долг и с пеней неґмалой. Нет денег, говорит, отдавай свою жену. Будет жить у меня и работать па кухне, пока не рассчитаґешься. Ох-хо-хо! Как же остаться без жены-то? Она же у него одна.

— Не хочешь ли сказать, Яков, что ты зря кровь проґливал? Если так думаешь, то напрасно. Царская власть сейчас сильна и порядок наведёт. Много у корчмаря сторонников?

— Человек пятнадцать-двадцать.

— Всего со? Приедем, напишу царю от себя прошеґние, объясню суть дела и старосту поменяют. А вот с сыном ты должен сам разобраться. Так что же всё-таки лучше, - задал Соломон вопрос самому себе, выборы местной власти или назначение...Посмотрю в других деревнях и мелких городках, а по возвращении посовеґтуюсь с главами колен и приставниками.

...Медленно двигаются волы. Скрипит арба. За разґговорами незаметно к вечеру приехали в деревню. Она располагалась на склоне холма и утопала в зелени де- ревьев. Около домов росли смоковницы, гранаты и финиковые пальмы. Дом Якова выглядел лучше друґгих. Хорошо оштукатуренные стены побелены извёстґкой, а небольшие окна по бокам дверей застеклены. Стекло привозили из Сидона или Коринфа и стоило оно дорого. Увидев удивлённый взгляд своего гостя, Яков объяснил, что царь Давид не забыл своих гварґдейцев и установил для ветеранов ежемесячное денеґжное пособие.

- Если бы не эти деньги, я на одной торговле не смог бы построить такой дом. Там, за лесом стоит дом корчмаря, вот это дом, так дом! В два этажа, с портиґком и колоннами, по хеттскому проекту. Вокруг своей усадьбы строит каменный забор, похожий на крепостґные стены. Будешь гулять, загляни туда, там есть на что посмотреть; будь осторожен, у него злые собаки.

Солнце уже садилось, Соломону не хотелось никуда идти. Уставший с дороги, он сел на скамейку около дома Якова и подумал, что за три недели он только мельком вспоминал свою прежнюю жизнь: детей и кое-кого из приближенных - Ванею, Рисия. Нахор со своґими нападками на греховный Иерусалим напоминал ему о Садоке, но большая часть времени уходила на общение с селянами, занятия с детьми и тогда было не до воспоминаний. Здесь в деревне люди ещё трудились на полях, на улице было малолюдно, тихо, и редкие прохожие не обращали внимания на старого паломґника. Мысли о прошлом нахлынули сразу. Соломон засмотрелся на снующих около ног муравьев и вспомґнил Иерусалим, свой дворец и людей, его слуг, так поґхожих на этих муравьев. Изо дня в день почти одно и то же: приёмы, деловые поездки, посещения храма и споры о вере, пиршества и праздники, но и наказания нерадивых, не без этого. Здесь, в селениях, жизнь стоґлицы видится по-другому. Соломон вспомнил вчерашґний разговор и задумался.

- Простой селянин Нахор всё время говорит о греґховности Иерусалима и имеет в виду не только царя. Меня тоже поносит, но ценит за разум, а о моих подґданных, тех что в столице и в провинциях, сказал, слов-

184но кнутом ударил: "Как клетка, наполненная птицами, дома их полны обмана, чрез это они возвысились и разбогатели. Сделались тучны, жирны, преступили всяґкую меру во зле. Они благоденствуют, не думая о вдоґвах и сиротах, справедливому делу бедных не делают суда".

- Этот селянин, - продолжал размышлять Соломон, - в чём-то прав. Мои подданные не бедны, у всех богаґтые дома, виноградники, стада овец и коров, держат конюшни, имеют рабов и слуг. Богатства много, а мудґрости и сострадания мало. Когда Садок в своих пропоґведях призывает помнить Завет - любить ближнего, они слушают, кивают головами, а выйдя из храма, тут же забывают заветы Моисея, пекутся больше о своём.

В тронном зале я повесил щит с притчей, которую читают только мухи: "Не вступай на стезю нечестивых и не ходи по пути зла". Испокон веков известно - боґгатство и власть губят человека. В книге "Коэлет" я написал то, что должен помнить каждый пришедший в этот мир: "Как вышел он нагим из утробы матери своґей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьґмёт от труда своего, что мог бы понесть в руке своей."

Соломон смотрел на возню муравья, как он тащит в свой дом непомерно большую соломину и думал о своих слугах:

"Они как муравьи, у них своя ноша не тянет. Никто из них не откажется от мирских благ, не оставит их даґже па время, ради нищенской жизни паломника. Дуґмаю, они мной не гордятся, а вопрошают друг друга:

- Зачем он так поступил, что за блажь такая, доколе будет нас срамить перед всем миром? В содеянном я не раскаиваюсь, тернист мой путь, но я выбрал его сам. Своих любимых жён даже не вспоминаю, ибо нашёл в себе силы смирить свою плоть, перейти в лоно скудной жизни паломника без любовных утех и мирских удовоґльствий. Зато я постиг другое - благость жизни с проґстыми людьми и душевный покой

'Коэлет", 5-14. 2

Размышляя так о жизни своей и судьбе, Соломон не подозревал, что в это вечернее время в северном приґтворе иерусалимского храма страсти накалились до предела. Шло собрание Синедриона. Кроме старейшин на совет были приглашены: управляющий дворцом и канцелярией царя Ахисар, друг царя Зауф и военачальґник Ванея, который просидел молча весь вечер с одной мыслью: "Зачем мне всё это нужно? Всё это свары, пусть сами разбираются!"

Писец Феман сидел на своём обычном месте и стаґрательно записывал речи выступавших.

Причину внеочередного собрания Синедриона объґяснил сам первосвященник.

- Братья мои и слуги истинного Бога. Все вы знаґете, что уже третью неделю наше государство, как коґрабль без ветрил. Ещё немного и вспыхнет беззаконие, как огонь - пожрёт он тернии и колючки, а затем и всю чащу дерев. Царь Соломон оставил трон и ушёл паломником неизвестно куда. Вот доказательства - паґпирус, оставленный в царском доме, в Ифаме, со слоґвами: "Всему своё время - время царствовать и время уйти паломником", свиток с молитвой и незаконченная книга "Коэлет". В молитвенном свитке Соломон прямо написал, что он уже не царь, а паломник и поведёт его по свету не Бог, а посох. В книге "Коэлет" читаем: "... и возненавидел я жизнь, день смерти лучше, чем день рождения."

Бог меня просветил и я ясно вижу, что Соломон реґшил уйти из жизни не как царь, а как простой паломґник. Мы должны сегодня всё спокойно обсудить и приґнять повеление о помазании старшего сына Соломона Ровоама на царство. Он, правда, умом не в отца, но отґрок праведный, в языческие храмы не ходит, жертв идолам не приносит. Будет богобоязненным царём наґшего государства. На первое время, пока не возмужает, я, как глава Синедриона, возьму на себя дополнитель ный труд направлять его стопы туда, куда укажет Созґдатель. Давайте возблагодарим Господа за заботу об избранном народе и приступим к обсуждению. Ты, пророк Нафан, просишь слова первым, говори!

- Садок, почему ты считаешь, что третью неделю гоґсударство наше никем не управляется? Царица Астис разве плохо правит? Она спокойна, рассудительна, не вспыльчива, как это не раз случалось с царём.

- Ну, знаешь, Нафан, тебя трудно понять. То ты жаґлуешься, что царица до сих пор поклоняется своей егиґпетской богине, твои проповеди не принимает, а теперь готов ей пожаловать венец правящей царицы. Может быть ты, Нафан, сам перешел служить языческой боґгине Изиде?

- Садок, ну зачем ты так? Я служу...

- А затем, Нафан, - резко перебил его первосвяґщенник, - что нужно смотреть правде в глаза. Разве женщина может править государством? Тебе известно, что женщина часто бывает нечистой и по нашим закоґнам должна в это время семь дней сидеть взаперти. Её постель, одежда, стул, на котором она сидела, - всё стаґновится нечистым. В законе сказано: "всякий, кто приґкоснётся к ней или к какой-нибудь вещи, на которой она сидела, должен вымыть одежды свои и омыться воґдой и нечист будет до вечера". Как можно, такой неґчистой, править государством, Нафан? По этой причиґне мы женщин и в храм не допускаем.

Садок был возмущён:

- Этому Нафану всё не так! Лишь бы мне прекослоґвить, хотя и верный Храму человек. - Успокоившись, продолжал: - Ты просишь слова, пророк Ахия, говори.

- Садок, с одной стороны твои слова достойны блаґгословения Создателя, они разумны, но с другой - в них есть слабина. Гостила у нас царица Савская, Шева. Все вы знаете, что она правящая царица и государство у неё процветает, хотя она и женщина.

- И этот туда же, - подумал Садок, но вслух сказал:

- Что ты, Ахия, толкуешь нам про какое-то африґканское государство?!

- Не африканское, Садок, а аравийское.- - Какая разница, они для меня все на одно лицо -язычники и только!

В притворе старейшины так расшумелись, что Садок вынужден был вмешаться:

- Тише, не спорьте. Я всем дам слово, а сейчас, проґрок Гафон, говори.

- Братья, старейшины, дайте же мне сказать. Я неґдавно сам был паломником. Обошёл многие святые меґста и почувствовал себя совсем другим человеком. Свяґтость дорогих нам захоронений перешла и ко мне. Я стал ближе к Создателю, чем до паломничества. Такое обновление произойдет и с царём Соломоном. Он наґрочно нас пугает, говоря: "поведёт меня мой посох по свету". На самом деле он пойдет к святым местам, ибо почитает Авраама, не раз в молодые годы ездил в Хевґрон и молился у могил предков. Не сомневаюсь, он вернётся к нам другим человеком, поэтому пока его нет, нужно немедленно избавиться от его жен-язычниц. Пусть уходят туда, где правят их языческие боги. В этом я уповаю на царицу Астис. Вы же знаете, как женщины ревнивы, она терпеть не может всех этих гаґремных хеттеянок, моавитянок, амморетянок и прочих сидонянок. Вспомните, что сказано в писании: "Жесток гнев, неукротима ярость, но кто устоит против ревноґсти?". Последние слова Гафона потонули в криках с мест: "Правильно! Гнать язычниц, сжечь их идолов!" Садок поднял руку и в притворе постепенно успокоиґлись.

- Пророк Гафон, твои разумные мысли мне по душе и их следует обсудить. Царица Астис действительно может в этом помочь. А сейчас просит слова отец Исав, говори.

- Старейшины, выслушайте слово моё. На Совете присутствует управитель царским двором Ахисар и друг царя Зауф. Они последними встречались с царём и, наверное, знают как долго он намерен ходить по свяґтым местам. Давайте их послушаем.

- Ты, Исав, как всегда, говоришь разумно. Сначала послушаем друга царя Зауфа. Скажи, Зауф, какую веру ты исповедуешь? Может быть ты язычник? - Такой вопрос многих удивил, но Зауф спокойно ответил:

- В чём ты меня винишь, Садок? Разве ты не виґдишь меня среди молящихся в храме? Ты не раз проґходил мимо меня с кадилом.

- Я тебя вопрошаю не потому, что не видел тебя в храме, а потому, что дела твои недостойны раба Божьґего. Я знаю, что среди нас есть предатель и этот шакал пришёл к тебе и всё рассказал о заседании Совета в прошлый раз, а ты пошёл к царю и всё ему поведал. Ты понимаешь о чём мое слово? Если ты не язычник -почему не пришёл в Храм и не притащил за волосы этого нечестивца? Ведь за свой поступок он заслужиґвает побития камнями до смерти.

Зауфу пришлось ждать пока в притворе не утихли крики: "Проклятие предателю! Найти и побить камняґми!"

- Слушай, Садок, мой ответ. Я давал клятву царю верно ему служить, а в своих молитвах клялся верно служить истинному Богу. Но никогда не клялся участґвовать в кознях и заговорах против царя - Помазанґника Божьего. Ты, как первосвященник, должен смиґренно служить только Богу, а ты возомнил, что моґжешь, как Создатель, поднять карающую десницу и обґрушить её на головы царя и его слуг.

Слова Зауфа снова вызвали шум в притворе. Стоґронники Садока, а их было большинство, осудили слоґва и поведение друга царя. Садок был рад поддержке Синедриона, но промолчал и предоставил слово Ахи-сару.

- Почтеннейшие старейшины Храма, я хочу напомґнить всем известный случай с царём Давидом. Его стаґрший сын Авессалом, подстрекаемый матерью Маахой, поднял своих сторонников, обманутых лживыми обеґщаниями, против родного отца. Вынудил его покинуть Иерусалим и скрыться подальше от взбунтовавшейся толпы. Отречения царя потребовали сам Авессалом и его сторонники. Никчемный человек Шими Бен Гера швырял в него камнями и орал на всю улицу: "Оставь трон сыну! Убирайся вон из Иерусалима!" Мудрый соґветник Давида Ахитофел на этот раз сглупил и пере- шёл на сторону Авессалома, так как считал дело царя проигранным. Известно, чем все они кончили: Авесґсалом и его сторонники были перебиты, второго казґнил Соломон за предательство и поношение царя, а мудрый Ахитофел сам повесился. Вы знаете почему победил царь Давид, а не Авессалом и его сторонники, но я напомню. Царь Давид - Помазанник Божий и этим всё сказано. Вот и ты. Садок, поднял сейчас руку на Помазанника Божьего - царя Соломона. Царь жив, я в этом уверен. Он, как любой человек, имеет право на время стать паломником, посетить святые места и снять с души тяжесть великую, которую мы с тобой, Садок, на него и взвалили. А о гареме мне царица Ас-тис сама сказала: "Никого и ничего не трогать до возґвращения царя".

После Ахисара снова говорил пророк Нафан. Он поґстарался найти золотую середину. Получилось, по его словам, что каждый, молвивший слово, в чём-то прав, а в чём-то ошибается. Решили по совету пророка отлоґжить обсуждение на три месяца. Если после этого сроґка царь не вернётся, тогда и принять окончательное реґшение. Ибо, - сказал Нафан, - не помилует нас Госґподь за попрание паломника, когда он замаливает свои грехи.

 

Утром следующего дня Соломон с котомкой через плечо и посохом в руках пошел посмотреть деревню Лакее. Ее дома ничем не отличались от домов Неции, где остались его новые знакомые и ученики. Каменные, невысокие с плоскими крышами дома просвечивали беґлизной среди зелени деревьев и кустарников. Дома разбросаны произвольно, как позволяла холмистая меґстность и участки плодородной земли. Дорога причудґливо извивалась, стараясь не пропускать ни одного двора. В центре деревни она, при виде корчмы, выґпрямлялась и ровной лентой упёрлась в её двери. Это заведение нельзя было не заметить. Одноэтажный дом, видный со всех сторон, стоял на середине плоской ча сти склона. Корчма манила и привлекала прохожих и проезжающих яркой белизной стен, остеклёнными окґнами с обеих сторон входных дверей и белым флагом на высоком шесте. Поднятый над крышей флаг сообґщал жаждущим, что в корчме открыта новая бочка виґноградного вина. Соломона удивили окна. Верхняя часть их была застеклена узкими, шириной в ладонь, полосками цветного стекла. Для деревни это было необычно и удивляло каждого прохожего.

- Для своего дворца я заказывал цветное стекло в Коринфе и Сидоне, посылал туда корабли, - думал удивлённый Соломон, - а где этот проныра их взял? Скорее всего украл или купил у строителей дворца, но эффект сильный - корчма в деревне и украшена цветґным стеклом. Никто не пройдет мимо, не остановивґшись, а раз остановился - остаётся самая малость -зайти и утолить жажду. Вот и Соломон остановился, удивился находчивости корчмаря и зашёл.

После яркого солнца глаза с трудом осваивались в сумрачном помещении. Прежде всего Соломон увидел длинный, выскобленный до белизны стол и скамейки возле него, а чуть позже и самого корчмаря за стойкой. В помещении посетителей не было, так как летом до жары завсегдатаи корчмы работали в поле.

- Мир твоему дому, поклонился Соломон в сторону хозяина.

- Хана, обслужи гостя, - крикнул хозяин в дверь, ведущую на кухню, и, в свою очередь, поклонился посеґтителю.

Из предложенных блюд Соломон выбрал пшённую кашу с куском курицы, тушеной в сливках и кружку белого вина.

Хозяин заведения и посетитель занимались каждый своим делом, корчмарь разглядывал Соломона, - а посґледний, поглощая пищу, изучал того, о ком уже кое-что знал со слов Якова.

У корчмаря заросшее, никогда не бритое лицо и остґрый взгляд черных глаз из-под лохматых бровей. Коґренастая фигура, короткая шея и накачанные мышцы рук говорили о его недюжинной силе. Соломон по сму- глому лицу, продолговатому разрезу глаз и произношеґнию узнал в нем филистимлянина. Корчмаря тоже впе-чатлила фигура посетителя: уже не молод, явно из боґгатых иврим, если судить по чистому, почти без морґщин лицу. Зачем-то выдает себя за старого паломника. В это можно было бы поверить, если бы ел вяло, а ест деловито и быстро. Значит, не ленив и работает споро, но что-то заставило его бросить дела и пойти по свяґтым местам.

- С тебя, паломник, полсикля за еду, - услышал Соґломон и от неожиданности поперхнулся остатками виґна. Поняв свою оплошность, подумал: сесть кушать в корчме без единого сикля в кармане? До этого мог доґдуматься только царь, простой паломник десять раз бы подумал прежде, чем сесть за стол. Что теперь ему скаґзать?

Корчмарь уже сам все понял, увидев растерянное лицо Соломона.

- Как же ты, старик, пришел завтракать без денег. Чем будешь расплачиваться?

- Извини меня, хозяин, что так получилось. Я виноґват - забыл деньги дома. Если тебе нужен опытный пиґсец, знающий законы, то вот он перед тобой. Могу наґписать прошение или письмо, любой свиток прочитаю и напишу что нужно. Если писец не нужен, разреши мне сходить к своему знакомому Якову и одолжить у него деньги.

- Так ты, оказывается, у Якова остановился? Нет, к нему ходить не нужно. Ты оказался очень кстати, пойґдём ко мне домой, там напишешь мне прошение и мы будем в расчёте.

Хана, побудь за стойкой, я скоро вернусь.

Корчмарь повёл Соломона в сторону леса за околиґцу деревни и по дороге разоткровенничался:

- Некоторые удивляются, что я поставил дом за леґсом, в стороне от деревни. А я знаю, что делаю. Рядом с домом пахотная земля, протекает ручей, а главное -никто не заглядывает тебе в окна или во двор. Не любґлю я этого. В своей усадьбе хочу быть хозяином.

Когда проходили полосу  кипарисового леса,  корч марь пропустил Соломона вперёд и так они шли друг за другом пока не прошли лес и остановились около двухэтажного дома. Он оказался точно таким, как его описал Яков, но окна еще не были застеклены, а входґные двери из толстых кипарисовых досок уже были наґвешаны. Вокруг дома и довольно большого участка зеґмли строился забор. Подошли к месту стройки. Солоґмон увидел кучи песка, камней и деревянное корыто для приготовления раствора. Работали два раба. В них не трудно было узнать ливийцев. Один подавал растґвор, а второй укладывал на забор камни, третий, росґлый с мускулистыми руками парень, был надсмотрґщиком. Как потом узнал Соломон, он был дальним родственником корчмаря. Увидев хозяина, он пошёл к нему навстречу, приветствуя гортанным голосом, на манер египтян: "Живи вечно, хозяин".

- Урс, ты просил добавить еще одного работника -вот я привёл. Не смотри, что староват - будет работать не хуже других.

Услышав слова корчмаря, Соломон удивился, а потом возмутился:

- Корчмарь, как это все понимать? Ты сам предлоґжил написать прошение в расчёт за еду. Что все это значит?

- Значит то, поганый иври, что с этой минуты я теґбе не корчмарь, а господин и в моём дворе появился ещё один раб. Я тебя, старик, раскусил. Ты из тех разґжиревших иврим, отцы которых убивали моих братьев и захватывали наши земли! Раньше вы нас порабощаґли, теперь ты поживешь в рабской шкуре. А будешь плохо работать - получишь полсотни кнутов. До проґшения очередь дойдёт позже, после окончания стройки, напишешь его на моё имя и, хотя я неграмотен, - пойґму по твоим слезам, что просишься домой и я, может быть, смилуюсь и отпущу тебя на все четыре стороны. А сейчас будешь работать и чтоб мне без всяких этих..., иначе кулак Урса отправит тебя к праотцам и никто об этом не узнает. Шутка хозяина Урсу понравилась, он показал Соломону два ряда белых зубов и покровиґтельственно похлопал по плечу.- - Ну и негодяй же ты, - крикнул возмущённый Соґломон, - видно мало вас филистимлян бил царь Давид!

- За "негодяя" ты сейчас получишь. Урс, покажи ему, как усмиряешь непокорных рабов.

Надсмотрщик ударил в лицо быстро и неожиданно. Соломон не устоял на ногах, отлетел на кучу песка и почувствовал, как их его носа потекла кровь.

- С хозяином, старик, нужно быть вежливым и посґлушным, тогда всё будет в порядке, - сказал Урс назиґдательно, надеюсь, тебе не придёт в голову глупая мысль звать людей на помощь или бежать?

- Запомни, раб, - добавил корчмарь, - что от меня ещё никто не бежал. Глухое место, две злые собаки и кулаки Урса надёжно охраняют мою усадьбу.

Соломон был потрясён. Коварный обман корчмаря, разбитый нос и распухшая верхняя губа требовали неґмедленного мщения. Его глаза шарили в поисках лопаґты, кирки или другого оружия, но лопату держал один из рабов, а кругом валялись только крупные камни. Соломон, сквозь пелену ненависти, застилавшую глаза, почувствовал, что он бессилен что-либо сделать, они вдвоём его просто убьют. Мелькнули в памяти его же слова, записанные в "Коэлет": "Не спеши гневаться, поґтому что гнев покоится в лоне глупцов". Ему хватило одного мгновения, чтобы подавить в себе желание неґмедленно отомстить и тут же пришло решение - на время смириться, затаиться и спокойно обдумать своё положение.

- Хорошо, я буду работать.

- Другого я не ожидал. Если Урс будет доволен тоґбой - будешь получать в день ячменную лепешку, пшеґничную кашу с кусочками курицы, если останется в корчме от посетителей, и две порции чечевичного супа утром и вечером.

Корчмарь ушёл, а Урс поручил новому рабу готоґвить раствор и подавать его вёдрами на забор. Саднил нос, болела распухшая верхняя губа, а главное - горела душа от собственного бессилия, обиды за себя, за то, что так легко попался в ловушку.

- Вот тебе и мирная жизнь, - думал Соломон, раз мешивая лопатой раствор, - оттуда, из Иерусалима, всё кажется благополучным. Живут иврим в своих деревґнях и блаженствуют. Теперь и я буду "блаженствовать" не один месяц. Только, Соломон, без паники, возьми себя в руки. Не может быть, чтобы ты, наделённый Богом разумом и мудростью, не обхитрил этого нагґлеца. Такие мысли немного успокоили, и Соломон молча, ни с кем не общаясь, проработал до вечера. Солнце уже давно зашло, когда, наконец, кухарка Хана принесла чечевичный суп, кусок лепешки и немного каши, сдобренной остатками мясного соуса. Кушали в сарае. После ужина Урс закрыл двери на замок и отвяґзал собак. В сарае вместо окон - узкие щели шириной в поллоктя. Они были под потолком и скупо освещали остатками вечерней зари кучу соломы и кувшин с воґдой. Соломон посмотрел на эти щели и понял, что беґжать через них не удастся. Он умыл лицо и лёг на соґлому. Было не до сна. От пережитого унижения, наглоґсти корчмаря горело лицо и разболелась голова. Одна и таже мысль терзала душу:

- Что же это со мной произошло? Садок всегда твердит, что всё в этой жизни от Бога. Если это так, то как понять моё неожиданное рабство. Разве Бог может карать того, кто по своей воле оставил роскошь, радоґсти плотских удовольствий и ушёл паломником на лиґшения и скудную нищенскую жизнь. Испокон веков повелось, что паломник - божий человек. Если бы не рабство, я дошёл бы до Хеврона и там у могил предґков, познав многое, принял бы, скорее всего, решение возвратиться на престол. Побывав среди простых люґдей, я вижу, что ещё нужен своему народу. Сегодня же произошло немыслимое. В кошмарном сне не мог представить себя рабом. Я, великий царь Соломон, преґвращён в раба! И кем? Каким-то недобитым филистиґмлянином. Сделать рабом того, кого все боготворили, любили, одаривали дорогими подарками. Может всё это сон? Нет, сарай и куча соломы - не во сне. А этот верзила? Он может просто так, забавляясь, одним удаґром отправить в могилу. Это не моё судопроизводство на глазах многих людей. Я был строг, но не своеволен.-

Всегда прислушивался к мнению людей. А тут глухоґмань, такой вот сельский сатрап делает всё, что хочет. Где была моя мудрость, мой разум, как я мог дойти до такого позора? Они надо мной глумятся, а я вынужден пить глумление, как воду. Вот что страшно.

Принято считать, что чем человек старше, тем он мудрее. У меня, кажется, всё наоборот. Постарел, поґглупел, из-за своей доверчивости стал рабом. Теперь моя доля - тяжкий труд за две миски чечевичного супа в день. Две миски, две миски... Что-то такое уже было в моей жизни. Хорошо помню, что разговор шёл о двух мисках чечевичного супа. Две миски... Две миски... Ну, как же, вспомнил! Это было в пору моего возвышения, славы и признания многими владыками мира. Я был богаче всех, серебру и золоту не знал счёта. Дворцы и бассейны, сады и виноградники, бесчисленные стада и сотни рабов - всё это было у меня.

"Чего бы ни желали глаза мои, я не отказывал им и не препятствовал своему сердцу ни в каком удовольґствии и радовалось оно всему моему труду." Какое это было золотое время! Как я наслаждался любовью своих жён, моих голубок! Ночью, когда они приходили, я становился рабом каждой из них. Какое это было счастливое рабство. Я не знал, что ещё придумать в поґисках новых наслаждений и куражился. Однажды разґгневался на Ривку за то, что она, вопреки моему повеґлению, прислала на ночь двух хеттеянок... Ривкины слезы меня смягчили, я простил её и сравнил этих женщин с двумя мисками чечевичного супа, хотя, приґзнаться, они были страстны и ласковы не менее других.

- Из-за тебя я должен был вместо куропаток есть вторую порцию чечевичного супа, - воскликнул я в притворном гневе.

Как мы тогда смеялись моей остроумной шутке. Боже мой! Неужели всё это было?

И вот расплата. Они снова пришли ко мне, только не хеттеянки, а две порции чечевичного супа, и в наґстоящем рабстве. Недаром сказано: "всё возвращается

⁷ "Коэлет" II-10.

 

на круги своя". Что же ты молчишь, Соломон? Смейся! Как тогда с Ривкой смеялся. Это же так смешно! Две порции... две хеттеянки... рабство, проклятие Храма. Что, Господи, ещё меня ждёт?

Соломон почувствовал как что-то сдавило горло, так, как тогда в Ифаме, при уходе, стало трудно дыґшать и, помимо его воли, громкие рыдания, похожие на приступы нервного смеха, раздались в сарае. Он не смог сдержать себя и надрывными стенаниями разбуґдил спящих рабов. Старший приподнял голову:

- Мурад, посмотри, что со стариком, уж не спятил ли он? Только не бей его. Будь человеком, а не корчґмарём. Видно, ему нелегко смириться со своей судьґбою. Похоже, он плачет. - Да нет, он не плачет. Это у него такой смех. - Ну и дурак ты, Мурад, где ты видел, чтобы рабы смеялись. Их удел - тяжкий труд и слезы, если они ещё остались. Соломон услышал разговор рабов, взял себя в руки и постепенно успокоился. Под утро переживания и усґталость взяли своё и Соломон уснул, но не надолго. - Вставай, старик, пора на работу, - услышал он и почувствовал, как чьи-то руки теребят его рубище, -Хана уже чечевичную похлёбку принесла. Дни шли, похожие друг на друга, как две капли воґды, а каждая капля это чёрточка на стене сарая. Кажґдый день - новая.

Соломон готовил раствор и вёдрами подносил его к месту кладки. Работали от восхода до заката. Солнце пряталось за гору - приходила Хана и молча раздавала еду. После неё приходил корчмарь, быстро осматривал выполненную работу, выяснял у Урса нужду в материґалах.

Вечером в корчме наиболее людно, самый доход. С наступлением темноты Хана зажигала масляные светиґльники. Селяне пили вино, играли в кости, обсуждали сельские новости и спорили по любому поводу до поґлуночи. Корчма была удобным местом для таких посиґделок, для заключения торговых сделок, брачных переґговоров и встреч со знакомыми.

Соломон несколько раз перед сном пытался сблизиґться с обоими рабами, но очень быстро понял, что корґчмарь надёжно привязал их к себе обещанием заплаґтить за работу и отпустить на волю после окончания строительства. Такой способ получить свободу их боґльше устраивал, чем побег с каким-то нищим бродягой, у которого нет денег даже на миску чечевичного супа. Однажды он всё же попытался их подкупить, пообещав каждому по две тысячи сиклей, если они согласятся беґжать с ним в Иерусалим, где у него есть деньги. Конґчилось всё это тем, что старший по возрасту раб Хулат всё рассказал Урсу. Надсмотрщик был в хорошем насґтроении и ограничился несколькими ударами плетью по спине виновного. Потом поднёс кулак к носу Солоґмона:

- Смотри, старик, предупреждаю последний раз. Не успокоишься, - хозяин спустит на тебя собак.

После этой неудачи Соломон долго не мог заснуть -болела спина, а ещё больше душа.

- Что делать дальше? Как вырваться из этой западґни? Вопросы, вопросы... Кто даст на них ответ? Переґсчитал отметинки на стене, их оказалось двадцать три. Уже двадцать три дня, как Соломон покинул Иерусаґлим и девять из них в рабстве.

- Интересно, - пришла мысль, - если перевести чёрґточки в годы, уйти в прошлое, что было значительноґго и важного в мои двадцать три года жизни? Четвёрґтый год на престоле. Этот год запомнился очень хороґшо: строился храм, прошли удачные переговоры с Егиґптом, приезд Астис, восстановление крепости Гезер, поґстроен медеплавильный завод в Акабе и выплавлены первые слитки меди. Запомнились деловые и весёлые встречи с Хирамом. Занятие вспоминать прошедшие годы один за одним Соломону понравилось. Оно отґвлекало от мрачных мыслей и вселяло надежду найти выход в уроках прошлого. Уходить в воспоминания за ставляли ещё бессонница и нервное напряжение, неґсмотря на тяжкий труд с раннего утра до заката.

Рабы уже спали, а Соломон всё ещё видел себя моґлодым и деятельным в свои двадцать три года.

На другой вечер произошла заминка в приятном заґнятии ворошить прошлое. Следующий год и последуґющие три были все на одно лицо. Соломон помнил поґездки в разные города, частые встречи с Хирамом, виґзиты царей дружественных и вассальных государств. Много их тогда приезжало и все с подарками и красиґвыми женщинами. Сердце замирало, глядя на всю эту красоту и роскошь. Он всех очаровывал своей мудроґстью и богатыми пирами. Но разложить все события по годам так и не смог. Всё сплелось в сплошной клуґбок дел, встреч, пиршеств и наслаждений. Наконец, паґмять привела к двадцать седьмому году. Он запомнилґся Соломону бурными днями и тревожными ночами. Это был год, когда управитель работами на строительґстве в Иерусалиме Иеровоам поднял руку на своего гоґсударя.

- Я не мог простить ему измены и послал за ним стражников, - вспоминал Соломон, - а его и след проґстыл: удрал в Египет. Неприятный был для меня год и не хочется его вспоминать. Иеровоам удрал, а я, царь Израиля Соломон, а не какой-то управитель сижу в саґрае гнусным рабом. Господи, доколе я буду это сноґсить? Завтра в десятый день моего заточения я объґявлю этому нечестивцу филистимлянину, кто до сих пор скрывался под рубищем паломника и пусть знает, что кара неотвратима. Я рискую своей жизнью - узнав, что в их руки попал сам царь Соломон, корчмарь и его подручные могут меня запросто убить. Значит, такова моя доля и пусть она свершится - это лучше, чем поґстоянные глумления и рабский труд.

Соломон с нетерпением ждал вечера, прихода корчґмаря, но пришла одна Хана, принесла опостылевший всем чечевичный суп и сказала, что хозяин сегодня очень занят и не придёт.

- Хана, скажи ему, чтобы завтра утром пришёл. У меня есть для него важная весть.- - Ты, старик, сначала думай, говоря так: "пусть хоґзяин придёт"! Раскинь своим умом - кто ты, а кто Олоферн (так звали хозяина). Или голова у тебя не в порядке? Он же ста- ро- ста! Понял?!

- Понял, но пусть снизойдёт - очень важная для него весть.

В эту ночь Соломон долго не мог заснуть, всё предґставлял себе, как будет потрясён корчмарь, узнав правґду о своём рабе.

Олоферн пришёл рано утром, до завтрака, и в плоґхом настроении.

- Ну, чего тебе, раб? Чем ты решил меня удивить? Соломон отбросил к ногам хозяина одежду садовґника, посох, суму и остался в нижней рубашке.

- Вот смотри! Я по твоей вине отрекаюсь от судьбы паломника, не побывав в святых местах, и возвращаюсь к тому, что я покинул - к трону! Перед тобой Солоґмон, царь Израиля!

Корчмарь равнодушно смерил взглядом Соломона и, обращаясь к Урсу, сказал:

- Я ожидал, что старик что-нибудь выкинет, но заяґвить такое... Мог бы назваться братом казначея или дяґдей военачальника, но объявить себя царём - такое мне и в голову не приходило. Эй, вы, рабы, чего стоите, раґзинув рты?! Быстро падайте ниц перед своим госудаґрем, иначе я вас сейчас... - Олоферн сделал вид, что ищет кнут и, повернувшись к Соломону, поклонился:

- Прости их невежество, государь. Тёмные, как и я.

Рабы не знали, что им делать. Хозяин говорит серьґёзно, а надсмотрщик смеётся. Решили не падать ниц и подождать, что будет дальше.

- Хорошо, - Олоферн стал серьёзным, - допустим, что ты царь. Чем это докажешь?

- Поедем в Иерусалим. Там ты убедишься, что я царь и мне может быть удастся тебя помиловать, а если нет - не обессудь! Сам знал, на что шёл.

- Это ты можешь не рассказывать. По вашим ив-римским законам меня за воровство человека, если он даже бродяга, тут же забьют камнями. Никуда я не поґеду. Здесь, в десяти стадиях, моя родина - Филистим-

лия, и она всегда меня защитит. Что ты ещё можешь сказать?

- Я назову имена всех своих вельмож и слуг.

- Нашёл чем удивить! У нас, филистимлян, каждый отрок знает тех, кто нас убивал и сейчас жируют в Иеґрусалиме. Я даже их всех в лицо знаю: Ванея, Элизар, Адонирам, Ахисар. О ком тебе ещё поведать? Вот мноґгочисленных жён царских не знаю, но можешь их не называть. Я не такой дурак, чтобы ехать во дворец и выяснять, правильно ты их назвал или нет.

Я, так и быть, объясню тебе, старик, в чём твоя ошиґбка. Ты решил, что я никогда не был в Иерусалиме или был, но царя не видел. Я ездил в столицу нескольґко раз, когда строился дворец, а полгода тому назад был по своим делам у торговцев и заехал в храм поґсмотреть как иврим славят своего Бога. Стою около входа во внутренний двор и слышу крики скороходов. Это они разгоняли толпу, освобождая дорогу для царя. Досталось и мне плетью по спине, но я прижался к огґраждению и стал смотреть. Четверо чёрных рабов в соґпровождении скороходов и телохранителей поднесли ко входу во двор храма царский одр. Он из красного дерева, шторы из пурпурового виссона, а сам одр украґшен золотом и драгоценными подвесками. Из одра выґшел царь. Вот это был настоящий царь! Лицо холёное, чёрная борода завита в мелкие колечки, на голове зоґлотой венец с бериллами, а на плечах пурпуровый плащ. Он важно прошёл во двор и уселся на троне, неґдалеко от жертвенника.

Жаль, что у меня нет с собой серебряного зеркала, я бы показал тебе как выглядит твоя рабская морда. И ещё. Вот стоит раб Хулат, он хорошо говорит по-египетски, два года жил в Мемфисе, но он умный человек, потому что никогда не называл себя египетским фараґоном. Ты сам подумай, старик, разве можно найти в мире хотя бы одного дурака, который добровольно осґтавит трон, богатство, гарем и станет нищим паломґником. Таких людей нет и никогда не будет.

Урс, сегодня вечером влепи ему двадцать пять плеґтей, чтобы знал как отвлекать меня от дел. Корчмарь ушёл, но, войдя в лес, остановился. Он был в смятении. Его внутренний голос говорил ему: "Ты, Олоферн, здорово его отделал. Пусть знает своё место. Но ты всё же подумай. А что, если он и вправду Соломон, царь израильский? -Тогда может быть тольґко одно решение - ночью, когда все уснут, - кайлом по голове и концы в воду. Рабам скажу, что Урс забыл заґкрыть ворота на замок, и старик ночью удрал."

Подожди, Олоферн, - продолжал настаивать внутґренний голос, - не спеши рубить сплеча. Представь сеґбе, что царю Соломону пришла в голову такая блажь -оставить престол и уйти паломником по святым меґстам. Этих иврим трудно понять - они довольно часто вместо полезного дела дурью маются. И вот такая дурь нашла на царя Соломона. Нетрудно представить, что царь перед уходом даёт последнее повеление по секреґту своему главному телохранителю: "Элизар, я ухожу на два месяца паломником. Охраны не нужно. Паломґники - божьи люди и их никто не трогает. Грабители не позарятся на старое рубище, посох и котомку. Собиґраюсь посетить несколько деревень, в том числе Лакее. Через два месяца мы встречаемся с тобой в Хевроне около могил предков. Если меня не будет, ждёшь пять дней, после чего перетряхиваешь все деревни подряд, начиная с Лакеса".

Внутренний голос умолк, корчмарь задумался и преґдставил себе картину приезда стражников во главе с Элизаром:

- Кто видел последний раз паломника? Отвечай, Олоферн!

- А никто не видел, - так ответит он столичному наґчальнику. Ищи ветра в поле! Был недавно какой-то, да ушёл. Их у нас за лето много перебывало. Не стороґжить же мне каждого паломника.

- Ответ твой хорош, Олоферн, - но вспомни про мстительного и жестокого Бога иврим Ягве. За убийґство его помазанника он тебе так отомстит, что ты до конца дней своих будешь самым несчастным человеґком. А может так случится, что из-за тебя пострадает и вся Филистимлия. Вспомни, что случилось, когда наши

 

воины захватили у иврим Ковчег Завета. Тогда Ягве сначала поиздевался над нашим идолом Дагоном, а поґтом наслал на город Азот, где хранился ковчег, бедстґвия и болезни. Люди умирали в страшных мучениях от дизентерии, а посевы погибли от нашествия полчищ мышей. Все бедствия прекратились, как только мы верґнули иврим их ковчег.

- Довольно! - вскричал Олоферн, - с этого и нужґно было начинать, а то приедет Элизар, перетряхнёт деревню... Больно я его боюсь, а вот Ягве... От вообґражаемой картины мести Бога иврим корчмарь вспотел и решил оставить раба в покое. Пока-Вечером Урс вспомнил про распоряжение хозяина наказать старика двадцатью пятью плетьми и задумалґся. А что если со временем этот раб окажется-таки цаґрём Соломоном? В жизни и не такое бывает. И, не долго думая, приказал Соломону задрать рубаху и лечь на живот.

- Старик, запомни мою доброту: вместо двадцати пяти плетей ты получишь половину. Совсем не бить я не могу, он завтра придёт, проверит и двадцать пять плетей будут уже на моей спине. Потерпи, двенадцать плетей - это детское наказание. Соломон вытерпел, ушёл в сарай и, глядя на довольного Урса, проговорил:

- Обещаю тебе, Урс, выдать твоей спине полную меґру плетей без всякой скидки.

 

В молодости Соломон часто видел сны и в них боґжественное предназначение. Тогда он, молодой правиґтель, был набожным и однажды в Гаваоне после многоґчисленных жертвоприношений крепко заснул. Во вреґмя сна к нему пришёл Господь и сказал: "Проси, что дать тебе." Много всего даровал Господь Соломону, а главное мудрость и разум. Всю жизнь он пользовался этим даром и щедро делился со всеми. Давно это было. Потом долгие годы - почти без сновидений, когда, уто- мившись за день делами строительства, приемами цаґрей, послов и своих любимых жён, засыпал мёртвым сном. Всё это время Бог во сне не появлялся. Видно, прав был Садок, говоря, что ныне мои пути с путями Бога разошлись, и он меня покинул навечно. Если это так, то мои молитвы идут в пустоту, их никто не выґслушивает и мне не на что рассчитывать. Как во всём этом разобраться? Где истина? Сколько раз в ночной тишине я шептал эти слова, а в ответ - молчание. Нет, всё-таки Садок неправ. Любой человек имеет право быть выслушанным и рассчитывать на помощь и спасеґние. Может быть у каждого человека свой Бог и живёт он в его душе? Ответа я не знаю, хотя все считают меня мудрым.

В последнее время подвоз камней задерживался. Вот и сегодня, когда на стене появилась новая, тридцать вторая, черточка, Урс запер рабов в сарае, спустил соґбак и пошёл к хозяину жаловаться на простой в рабоґте. Виноват в этом был другой надсмотрщик из камеґноломни.

Соломон лёг на солому и снова ушёл в воспоминаґния. Вспомнил свою первую любовь Ривку и как они прятались на сеновале от его сводных братьев. Он тоґгда был беззаботным и не думал о своей судьбе, а она думала и верила в его счастливую звезду.

Незаметно видения прошлого вместе с молодой Ривкой исчезли, но через мгновение она уже постаревґшая, в другом платье, стоит перед троном и говорит ему:

- Шломо,   позволь мне молвить тебе слово.

- Говори, - отвечает он, не понимая откуда она взяґлась.

- Ты меня упрекал, что твои любимицы не заняты делом, всё больше сплетничают и ссорятся. Теперь всё по-другому. Они по слову твоему все при деле.

- Так поведай, чем же они заняты?

- Вспомни свой подарок, которым ты одарил меня перед свадьбой. Ты тогда выткал на ткацком станке из цветной пряжи ковёр. На нём виден отцовский дом, по бокам две смоковницы, а перед домом бревно и мы с тобой сидим на нём. Лица видны плохо, поэтому ты внизу, около бахромы выткал три слова: "Шломо и его Ривка." Теперь в трапезной столы сдвинуты и стоят десять ткацких станков, а на стене как образец тот саґмый ковёр - я его из дому принесла.

Пригласила опытную мастерицу и она учит женщин ткацкому ремеслу. Их первые ковры будут похожи на образец, но надписи будут разные. Каждая хочет виґдеть своё имя рядом с твоим.

Соломон проснулся, вспомнил сон и с досадой подуґмал:

- Я жду и надеюсь, что, наконец, придёт во сне мой Бог и услышу я долгожданные слова: "Иди, Соломон, ты свободен. Я твоих врагов за воровство и глумление низвёл в преисподнюю." Но вместо Бога откуда-то пояґвилась Ривка со своими коврами. Делать мне больше нечего, как разглядывать её ковры, - подумал Соломон с досадой.

И вдруг смысл сна, его разгадка, молнией вспыхнуґли перед глазами Соломона, он вскочил и заметался по сараю.

- Ривка, ты моя богиня. Ты принесла мне свободу. В своих мечтах я многих видел своими избавителями, но о тебе как-то не подумал. Прости меня, родная, виґноват я перед тобой. На твою подсказку я ответил -"делать нечего". Как это "делать нечего"?! Есть что деґлать! Нужно ткать ковры с надписями по краю: "Я, Соґломон, царь Израиля в рабстве у корчмаря, деревня Лакее."

Они все здесь неграмотные, мою хитрость не разгаґдают, а цветные буквы примут за украшения ковра. Корчмарь жаден до денег и возможность получить боґльшие барыши торговлей коврами заставит его раздоґбыть станок, цветную пряжу и повезти товар туда, где за него заплатят больше всего - в Иерусалим.

На следующий день корчмарь узнал от Урса, что раб Саул уже не настаивает на своём царском сане, но просит другой работы - ткать ковры. Говорит, что он хороший мастер в этом деле, а продажа ковров принеґсёт большой доход. - Оказывается, хозяин, за один ковёр можно выруґчить не менее пятьдесяти сиклей.

- Вот это деньги! Сколько нужно продать вина по десять драхм за кружку, чтобы столько заработать.

Корчмарь пытался сосчитать, но скоро запутался и сказал Урсу: "Тьму!" Он хорошо считал до ста, а всё, что больше ста, это уже "тьма". Урс тоже был слаб в счёте и не понял что имел в виду хозяин, тьму кружек или тьму бочек.

После разговора с Урсом Олоферн не стал спешить доставать ткацкий станок и пряжу, хотя всё это можно было доставить в сарай в тот же день. Пряжи в его лавке было много. Она привозилась из Тира и славиґлась своими яркими и стойкими красками. Ткацкие станки были во многих домах, так как домотканные льняные или шерстяные ткани обходились дешевле, чем у странствующих торговцев.

Селяне покупали пряжу одноцветную, чаще всего белую, и ткали из неё полотно для одежды. Корчмарь не спешил поручать Соломону ткать ковры. Он решил сначала разгадать тайный замысел своего хитрого раба, говоря самому себе: "Он что-то задумал и разоблачить его нужно до начала работы". Вряд ли старик взялся бы за такое сложное дело ради моих доходов. Не мужское это занятие - ткать ковры. В ковроделии требуется терпение, сноровка и женские руки, но зато выгода боґльшая. На моей родине, в Филистимлии, есть опытные мастера, ткут красивые ковры и хорошо зарабатывают. Этот берётся не за своё дело и явно что-то задумал.

Три дня думал Олоферн, ничего не придумал и веґчером, когда Урс пришёл доложить о результатах дневґной работы, поделился с ним своими сомнениями. Урс был категоричен.

- Хозяин, тут и думать нечего, всё ясно. Посмотри на его руки. Они все в мозолях и волдырях. Старик, видно, никогда не работал лопатой, вот и просится пеґрейти на более лёгкую работу. Это для него она лёгкая, так как, по его словам, он в своей жизни долго заниґмался этим ремеслом. Пряжа - это тебе, хозяин, не лоґпата, она волдырей не оставляет, но требует ума и опы-

та. Кроме того, старик надеется, что за такую работу ты будешь кормить его лучше и предложишь ему часть прибыли.

Разговор с Урсом снял всякие сомнения и Олоферн, отходя ко сну, видел, как он складывает новые мешочґки с сиклями в своём тайнике, а их становилось всё больше и больше.

Соломон не знал причины медлительности хозяина, был уверен в скором освобождении, ложась спать, как всегда, помолился.

Господи, раб твой Соломон опять обращает свои взгляды к тебе, Создатель. Знаю, что оставил ты меня за грехи мои, ибо скоро месяц, как томлюсь я в рабстве и терплю глумлеґние нечестивых филистимлян. Помилуй меня, Господи, и дай мне силы выдержать всё это, пусть снизойдёт на меня твой дух добра и прощения.

Благодарю тебя, Господи, что не забыл ты мою жену Ривку и надоумил её как спасти меня.

Помоги мне, Господи, выбраться отсюда и я продолжу свой путь к святым местам.

Аминь!

 

 

1

Три дня понадобилось для того, чтобы доставленґный в сарай ткацкий станок отремонтировать и приґспособить для изготовления ковров. Соломон мог и сам выполнить всю работу, но требовался плотницкий инструмент. На его просьбу об инструменте Урс наґсторожился - шутка ли дать в руки раба топор или моґлоток. Может он и ковры придумал, чтобы завладеть топором.

- Ты, Саул, пока работай на стройке, а я вечером схожу к хозяину и он придумает, как отремонтировать станок. Олоферн - человек тоже осторожный, поехал в соседнюю деревню и там через родственников нашёл плотника, на которого можно было положиться. Плотґник укрепил станок, добавил поперечные растяжки и помог Соломону натянуть двухрядную основу для перґвого ковра.

- Урс, давай пряжу всех цветов, какие есть в лавке, и я начну работать.

Надсмотрщик опасался оставить свой пост и послал плотника. Соломону его уход был кстати. Пока плотґник ходил за пряжей, он вытащил из его инструменґтального ящика стамеску и спрятал в своей сумке.

- Такая вещь всегда пригодится при побеге или обоґроне, - подумал Соломон, впервые в жизни взяв чужое. Над рисунком ковра долго не мудрил - решил повґторить тот прежний, о котором ему напомнила Ривка во сне: две смоковницы, между ними дом, впереди бреґвно и на нём две фигуры - мужчина и женщина. На первом ковре надписей по краям не будет, он выткет простой орнамент. Соломон собирался убедить хозяина первое изделие продать здесь в деревне. Олоферна не пришлось уговаривать, ему и самому было интересно знать - купят или не купят селяне такую дорогую вещь. Соломон был уверен, что купят, но заплатят не более 30-35 сиклей и это подстегнёт корчмаря ехать в Иерусалим и там продать весь товар за полную цену.

Сначала работа шла медленно, прежнего опыта не было, - слишком много прошло времени, путалась пряґжа и ошибался в её цветах: нужен зелёный, а он, не разглядев, брал синий; но постепенно руки заново наґучились работать быстро и точно. На другой день, как всегда вечером, пришёл корчмарь, долго смотрел на готовую часть ковра и уже совсем по-другому спросил:

- Господин Саул, когда ты закончишь первый ковёр?

- Вот она жадность людская, - подумал Соломон, -ради денег я уже не раб, а господин. Подожди немного, Олоферн, придёт мой час, и ты не будешь рад ни коґврам, ни деньгам.

- Я смог бы закончить дня через два, господин Олоґферн, но посмотри сам, разве здесь можно работать. Пряжа валяется на соломе и среди мусора, к станку подойти трудно, кругом амфоры и доски. Корчмарь молча выслушал и вышел во двор. Там он, показывая в сторону нового дома, что-то объяснял Урсу.

На следующее утро рабы перенесли ткацкий станок на первый этаж хозяйского дома. Из досок смастерили полки и на них разложили пряжу по цветам. Теперь подход был со всех сторон и можно было спокойно раґботать. Олоферн, довольный хорошим началом, повеґлел Урсу установить над станком светильник, чтобы работа шла и в ночное время, а Хане приносить двойґной ужин. Лишняя порция оказалась столь мизерной, что её едва хватало для подкормки собак, которые пеґрестали считать Соломона чужим и при встрече не рыґчали, а приветливо виляли хвостами.

Когда все ушли, Соломон осмотрел своё новое жиґлище. Комната, где стоял станок, была просторной, виґдимо предназначалась для семейных обедов и приёма гостей. Во двор и в сторону леса выходили четыре окна, защищенные с наружной стороны железными ре шётками. Эти решетки Соломон видел еще раньше, коґгда работал на кладке забора. Тогда же он заметил, что окна второго этажа решёток не имели.

- Отсюда не убежать, решётки на окнах прочные, наружную дверь закрывает Урс, но где-то должен быть выход на второй этаж. И тут Соломон обратил вниґмание на дверь в углу комнаты. Одностворчатая дверь была ещё без ручки и закрывалась загнутым гвоздём.

- Если гвоздь поддеть стамеской, то он поддастся и дверь откроется, - рассуждал Соломон, и ночью так и сделал. За дверью оказалась лестница, которая привела его на второй этаж. Здесь стройка еще не закончена. Полы не постелены и около окна лежали длинные киґпарисовые доски.

- Через одно из этих окон я обрету свободу, нужно только закончить первый ковёр и ещё два для продажи в Иерусалиме.

Соломон сознательно готовил два способа спасения.

- Если будет один, - раздумывал царь, - и он сорґвётся, тогда снова проклятое рабство. От корчмаря моґжно всего ожидать. Повезёт ковры не в Иерусалим, а в Хеврон или даже в Газу. В Хевроне купят случайные люди и несильные в грамоте, а о Газе - столице вражґдебного ему государства, и говорить нечего. Буду готоґвить два пути спасения, - решил Соломон, - не спасут ковры, спасут мои ноги - сбегу при первой же возможґности.

Корчмарь продал первый ковёр за 40 сиклей и то в долг. Его было трудно понять. Урсу говорил, что разґбогатеет. Соломону же посетовал, что доход не велик, если вычесть стоимость еды и пряжи.

- Что ты хочешь, хозяин, - убеждал его Соломон, -это же деревня. В столице за каждый возьмёшь в два раза больше.

Второй ковёр в руках Соломона расцвёл красками намного быстрее, но когда подошла очередь для слов мольбы о спасении: "Я в рабстве у филистимлянина корчмаря, деревня Лакее", Соломон надолго задумался. Он представил себе какая буря поднимется в столице, когда купят ковры и прочитают его вопль о помощи.

 

Садок после утренней молитвы обратится к прихожаґнам с проповедью. Он сознательно не упомянет "о каре небесной Соломону за грехи его". Наоборот, весь свой гнев обрушит на непокорных филистимлян, посмевших заковать в рабские цепи паломника, божьего человека, который... И тут Садок сотворит из царя чуть ли не святого, заблудшего и покаявшегося раба Божьего.

- Нужно и другим, забывшим слово Господне, одеть рубище и пойти по стопам царя, - скажет он, - их мноґго, но я не побоюсь назвать их имена. И назовёт. Он, если разойдётся, то остановить трудно. Садок только зажжёт масляный светильник, а пожар раздуют другие. Долго будут смаковать и разносить по свету неожиданґную весть мои слуги, цари и вельможи дружественных и вассальных царств. Рано или поздно, - продолжал думать Соломон, - о моём рабстве узнает тесть, фараон Псусен II, и скривится в брезгливой гримасе.

Кроме разговоров качнуться дела. Ванея не станет ахать и охать, он добьётся от Астис согласия отправить в деревню Лакее не менее пятисот воинов с колесниґцами и конницей. Его сотники будут рады этому похоґду, как разминке для засидевшихся в казармах воинов. Соломон представил себе, как будут гореть деревня, кричать перепуганные женщины и дети и изменил текст. Внизу ковра он выткал другие слова: "Я, царь Соломон, живу у филистимлянина Олоферна, корчмаґря деревни Лакее".

Вот это другое дело! Царица Астис, узав о такой веґсточке от царя, спокойно скажет Элизару:

- Возьми человек пятьдесят телохранителей, царґскую одежду и поезжай в деревню Лакее. Уговори его вернуться, хватит уже скитаться по свету и жить в чужих домах.

Так думал Соломон и работал с раннего утра до поздней ночи. На стройке болели руки, а здесь спина. Приходилось прерывать работу, разминаться и после нескольких минут отдыха снова сгибаться над станком. Через две недели дневных и ночных работ два ковра были готовы, был готов к побегу и Соломон. Собаки, увидев своего кормильца, радостно повизгивали.

 

- Корчмарь тоже радовался, предвкушая хороший доґход. Перед отъездом в столицу привёз Соломону ещё два мешка пряжи. Олоферн предупредил Урса, что уезжает на несколько дней. После продажи ковров наґмерен закупить краску и стекло, чтобы к зиме законґчить свой дом.

Соломон бежал ранним утром после отъезда корчґмаря. Спуститься по доске со второго этажа оказалось несложно. Собаки, получив по куску лепешки, были приветливы и проводили до конца забора. Повезло Соґломону и в другом - вечером снова не завезли камень, и Урс придёт поздно - после вечернего застолья в корґчме позволит себе поспать подольше.

...Яков очень удивился приходу своего случайного знакомого, но ничего не расспрашивал, так как спешил в Вифлеем на рынок. Соломон доехал с ним до деревґни Феноя, где они попрощались. Яков повернул на сеґвер в сторону Вифлеема, а Соломон, постукивая посоґхом по каменистой дороге, зашагал на юг, в Хеврон.

Зауф с отрядом воинов и небольшим обозом в две упряжки лошадей подъезжал к пещере Мехпела. Он напряг зрение и еще издали увидел паломника в знаґкомом рубище садовника из Ифама. Паломник сидел на камне с опущенной головой и не то молился, не то думал о чём-то своём. Зауфу стало трудно дышать, сердце забилось, как после быстрого бега. Оно чувствоґвало - там на камне сидит его друг Шломо. Когда-то жесткий, волевой повелитель, светоч Востока и любиґмец женщин, теперь разочарованный в жизни, в вероґучениях, стареющий царь, отринутый своим же Храґмом. Зауф подал знак остановиться, отдал поводья ближайшему воину, с трудом передвигая ослабевшие ноги, медленно пошёл к пещере. Чем ближе к сидящеґму, тем тяжелее идти. Паломник услышал шаги и подґнял голову. Зауф увидел глаза, его глаза, которые не спутаешь ни с какими другими. Но всё же во взгляде

 

было что-то новое. В нём не было прежней жесткости и уверенности в себе.

На Зауфа смотрели грустные глаза уставшего от жизни прежнего Шломо. Зауф не выдержал, упал на колени, уткнулся головой в ноги друга и застонал, обґливаясь слезами. Соломон гладил его волосы и шептал:

- Успокойся, Зауф, видишь, я жив и здоров, не плаґчу и рад нашей встрече. Прошу тебя - не нужно, чтобы воины видели нашу слабость. Худшее позади, а что буґдет впереди, даст Бог, увидим.

Чтобы как-то быстрее успокоить друга, неожиданно спросил:

- У тебя найдётся какая-нибудь еда? Я второй день ничего не ел. Здесь люди живут бедно и не всегда поґдают милостыню. Услышав слово "милостыня", Зауф вскочил, засуетился и велел отрядному повару пригоґтовить для царя еду. К пещере подъехали остальные воины, спешились и пали перед царём ниц:

- Встаньте, встаньте, мои храбрые воины, я ещё паґломник и его нужно поскорее накормить.

Зауф всё не мог успокоиться:

- Боже мой, ты жил подаяниями, а мы в это время ели твои любимые куропатки и жареную на вертеле баґранину с луком. Так круто изменить свою жизнь! Я бы так не смог.

- Неужели, Зауф, ты представлял себе, что паломниґком можно уйти вместе с поваром, слугами и обозом, нагруженным съестным?

- Нет, я понимал, что ты ушёл на лишения, но всё же, всё же жить на подаяния... это, Шломо, не для меня.

Воины быстро установили шатры, развели очаг и вскоре густая ячменная каша с кусками вяленого мяса, заправленная жиром, дымилась в походном котле.

После ужина Зауф обратился к Соломону, как к царю:

- Государь, я имею повеление от царицы Астис отґправить скорохода с известием, если тебя найду.

- Вот этого делать я не велю и, кроме того, нужно двигаться так, чтобы в Иерусалим приехать поздно ноґчью. Я не хочу, чтобы люди видели меня в таком убоґгом виде.

Воины поставили царю отдельный шатёр, но он поґзвал Зауфа и они проговорили далеко за полночь. Боґльше говорил Соломон. Зауф для него был единстґвенным человеком, с которым он мог говорить откроґвенно и получать такой же откровенный и прямой отґвет.

- За два с липшим месяца паломничества я много думал, отыскивая главную причину противоборства меґжду мной и Храмом. Где корни нашей вражды? Кто первый бросил камень? До ухода из Ифама я был твёрдо уверен, что виноват Садок. Это он первым соґбрал Синедрион и поносил меня, своего царя и помаґзанника Божьего, и ничего, с небес даже град не упал на его голову! По дороге от деревни Лакее до Хеврона меня иногда подвозили, но большую часть пути я шёл пешком. Было достаточно времени, чтобы ещё и ещё раз вернуться в прошлое и взвесить всё то, что произоґшло. Там, в деревне Лакее я не раз перетряхивал свою жизнь, но именно по дороге в Хеврон отчётливо осозґнал причину своего падения.

- Шломо, ты уже второй раз вспоминаешь деревню Лакее. Что это за деревня?

- Да так, ничего особенного, обычная деревня. Я там задержался дольше, чем предполагал.

Так вот, по дороге в Хеврон я понял, что виноваты не только люди, меня окружавшие, и Садок в том чиґсле, но и я сам. Скорее я сам больше виноват, чем они. Ты помнишь, Зауф, сколько толпилось на пороге дворґца в те молодые мои годы знатных особ со всего мира: царей, королей, известных жрецов, прорицателей и просто богатых любителей погреться в лучах славы веґликого, как они говорили, человека. Все они приезжали послушать и поглазеть на самого мудрого восточного повелителя. Мне нравилось одаривать их мудрыми изґречениями, восхищать своим разумом, знаниями приґчин природных явлений и многим другим, в том числе

и  своим  богатством.   Гости   слушали,   восхищались  и разносили молву об увиденном по всему свету.

- Погоди, Шломо, но ведь это действительно так. Не было и нет в наше время более разумного и мудроґго человека, чем ты.

- Вот и ты, Зауф, туда же. Пойми, что самая главґная мудрость царя - выслушивать все эти льстивые слова, пропускать их мимо себя и оставаться самим собой. Я не смог этого сделать, не устоял. Слишком велик был соблазн быть выше всех, мудрее всех. Я слуґшал и парил где-то высоко над землей и людьми. А тут еще Садок, пророк Нафан и другие старейшины храма Господня стали называть меня земным Богом, как это принято в Египте. Я поверил в своё высокое предназґначение, в способность управлять небесными силами и через голову первосвященника построил во внутреннем дворе храма сначала жертвенник Астарте, божеству сидонскому, а затем Милхому, как говорит Садок, "меґрзости аммонитской". Потом разрешил строить храмы и другим языческим богам. Тогда мне казалось, что мыслил я правильно.

Посуди сам. Язычник молится деревянному идолу, которого он сам, чаще всего, и сделал. Смешно даже думать, что эта деревянная кукла слышит его молитвы и может ему чем-то помочь. Выслушивает молитвы Соґздатель, если он есть, а перед ним все люди должны быть равны. Вот я и решил, что пора всем, кто верит иным богам и Богу единому, молиться в общих храмах, а идолы постепенно отпадут. Я утвердился в этой мыґсли после того, как разрешил построить храмы Хамосу и Молоху и увидел счастливые лица своих языческих жён.. В этом моя ошибка. Я совместил несовместимое. Садок и его старейшины молча выслушали меня, моґжет быть, поняли, но не приняли. Они твердят своё -язычеству не место в Храме и где бы то ни было в стране. Его нужно уничтожить силой - такова воля Господа. В доказательство своей правоты приводили слова из святого писания.

Вот так, Зауф, царь Соломон из земного Бога стал изгоем. Я, кажется, напрасно тебе рассказываю - ты был свидетелем этих событий и всё помнишь.

Соломон задумался, а Зауф, поколебавшись, всё же спросил:

- Ко всему, что произошло, приложили руку и твои языческие жены?

- Да, ты прав. Они тоже причина моего падения. Женщины, мои царицы, кто вас только выдумал? Неґдаром я написал в книге "Коэлет": "И нахожу я, что женщина горше смерти, что она западня, сердце её сеґти, руки её оковы, желанный Богу спасётся от неё, а грешащий попадётся ей в плен".

Не скрою, Зауф, лучшие свои годы я у них в плену и не было для меня ничего приятнее и слаще этого плена и тащу я эти милые сети не от себя, а к себе, что бы ни говорил Садок и его старейшины. Жаль только, что никому не дано поколебать истину: всё проходит, пройдет и это, ослабнет страсть, потому что идёт чеґловек в свой вечный дом.

Соломон повернулся на спину и они оба замолчали. Каждый думал о чём-то своём. Зауф думал над слоґвами друга, он был удивлён и подавлен:

- Как Шломо изменился, это другой человек. Немыґслимо представить, чтобы в наши молодые годы, в пору его возвышения стал бы он так поносить самого себя. Молвить - я виноват! Тогда виноваты были друґгие, а не он.

Я был другом, но не смел сказать: "Шломо, зачем тебе эти храмы Хамосу и иным богам?" Он слушать никого не хотел. Странный Шломо человек, - проґдолжал думать Зауф, - не терпел невежества и глуґпости, если это не касалось языческих жен. Их он люґбил и во всём потакал: храмы для идолов, дорогие наряды и украшения, всё для них, а в книге своей пишет, что они - сети и оковы. Как его понять?

Соломон снова повернулся к Зауфу, новые мысли не давали заснуть:

'Коэлет", 7-26.

- Зауф, ты застал меня в пору, когда я думал о своей тернистой дороге. Куда идти и что дальше деґлать? У меня есть долг перед жителями деревни Не-ция: я обещал открыть там школу и уже провел неґсколько занятий. Сидя на камне, я раздумывал - самоґму туда вернуться или послать учителем кого-то друґгого. Что ты мне посоветуешь?

Зауф не понял - серьёзно говорит Соломон о школе или лукавит, но ответил, не задумываясь:

- Государь, о чём ты говоришь? Какая школа? Не позорь наше государство перед всем миром. Я получил повеление царицы Астис привезти тебя в Иерусалим, как только встречу. А насчёт школы есть хорошая мысль - нужно послать учителем подальше от Храма писца Фемана. Он мне недавно сказал, что над его головой сгущаются тучи. Ещё побьют отрока камнями. У них это просто.

- Ради Фемана поспешим. За ночь люди и лошади отдохнут и тронемся в путь.

На другой день, помолившись около могил предков, отряд, сопровождая царя, двинулся назад. Соломон ехал в крытой коляске и думал о своём возвращении к трону:

"Как встретят моё возвращение? Если правление Ас-тис приняли и довольны им, то особой радости не увиґжу. Она, по-женски, мягка и терпелива. Я, наоборот, требователен и порой жесток. А как могло быть иначе? Построить новые и укрепить старые города и крепости, возвести храм, дворец, нарастить крепостные стены в столице можно только непреклонной волей царя. А это не всем нравится. Оставить дом, семью и ехать в Лиґван рубить кедры или обтёсывать камни за небольшую плату спешат немногие. Но люди переменчивы, как ветер в весеннюю пору. Когда законченная работа раґдует глаз и душу, невзгоды и старые обиды забываются и я уверен, что моё возвращение на престол люди встретят... Я сам с ними встречусь, как подобает царю. Кто искренне будет рад мне, - продолжал размышлять Соломон, - так это мои любимые жёны, моя ушедшая радость. Представляю, как они переполошились в тот день, когда я уже был в Вифлееме. Вдруг царя, не дай Бог, убьют и они останутся без своего господина. Что их ждёт? Новый государь молодых оставит, а старые -кому они нужны?

Подбирается старость, она уже в моих сединах. А там и смерть, удел всех - мудрых и глупцов. Не скажут ли обо мне потомки: "Напрасно пришёл и отошёл во тьму и имя его покрыто мраком"?

 

В то же самое утро месяца ияра 23 дня 514 года по исшествии сынов израилевых из земли египетской, коґгда Соломон ехал в крытой коляске и предавался разґмышлениям, в Иерусалиме, около царского дворца, произошло событие, о котором потом говорили много и его отголоски дошли до наших дней. Причиной тому были два цветных ковра, расстеленные прямо на траве недалеко от входа в царский дворец. Было раннее утро. На работу во дворец и его службы шли слуги, мастеґровые, писцы, а также люди на приём к царице Астис. Среди них была и Ривка. Она всегда приходила утром, чтобы самой видеть, как в гареме пройдёт завтрак, пеґреговорить с поварами о блюдах на обед и выслушать просьбы или жалобы царских жён. Ривка увидела ковґры и подошла к ним. Её очень удивил знакомый рисуґнок - две смоковницы, дом между ними, бревно и сиґдящие на нём мужчина и женщина. Точно такой ковер висит около её кровати и она, ложась спать, всегда чиґтает наивную надпись, вытканную рукой её жениха в те далекие уже годы: "Шломо и его Ривка". Ковры очень похожи на тот, вытканный Шломо, такие же зелёные смоковницы и лица нечёткие. А вот внизу не орнамент, а что-то выткано пряжей красного цвета. Её глаза невольно округлились, учащенно забилось сердґце - она увидела вдоль нижней кромки ковра череду букв. Они чем-то напоминали надпись на ее ковре.

- Боже милостивый, - прошептала Ривка, прикрыґвая ладонью рот от испуга и удивления, - да тут дейґствительно что-то написано. Вот буквы "шин", вот "ламед", а рядом "мем". Ривка подошла ближе к краю ковра и осторожно, боясь как бы не спугнуть это виґдение, стала читать по слогам:

"Я ца-рь Со-ло-мо-н, жи-ву у фи-ли-сти-мля-ни-на Оло-фе-р-на, кор-ч-ма-ря..."

Ривка перестала читать, подняла глаза от ковра и тут же увидела рядом с коврами незнакомого коренаґстого человека. Их глаза встретились.

- Это же он и есть - филистимлянин, как я сразу не заметила. Ривка, превозмогая дрожь в голосе, спросила:

- Скажи, селянин, - кто это Олоферн? Корчмарю не трудно было догадаться, что перед ним знатная госпоґжа: узорчатый хитон, нитка дорогого жемчуга на шее и золотые серьги с шамирами в ушах не оставляли в этом сомнения.

- Вот я, госпожа, стою перед тобой. Олоферн моё имя и я готов тебе служить. При этих словах Олоферн низко поклонился.

- Так это у тебя живёт царь Соломон?

Олоферн сразу все понял, он моментально вспомнил сцену около сарая, когда старик сбросил с себя рубище и воскликнул: "Я царь Соломон!"

Ни один мускул не дрогнул на его лице, только щёґки слегка порозовели и на лбу выступил пот.

- Да, госпожа, царь Соломон живёт у меня, я отдал ему свой двухэтажный дом, выделил для услуг двух рабов и кухарку Хану. Она заботится о нём и готовит самые лучшие блюда.

Ривка не слушала больше корчмаря, схватила ковёр и побежала с ним во дворец. На ходу, обливаясь слеґзами, кричала:

- Люди, скорее сюда, люди! Я нашла своего Шломо, я нашла его! Нашёлся наш государь и господин! - На крик Ривы прибежали Ахисар, Элизар и писец Ахия. Примчался следом и корчмарь, он тоже кричал:

"Коэлет". 6-4. - Госпожа, ковёр стоит 100 сиклей, из них половина для царя Соломона. Он не простит меня, если я не привезу денег.

Поднялся шум, все хотели узнать, что произошло и разглядывали ковёр, ничего не понимая.

Ахия первый сообразил, что дело серьёзное, Ривка и этот лохматый продавец ковров что-то знают о царе, и побежал, расталкивая людей, в малый дворец за Астис. Она пришла, подняла руку и все замолчали.

- Ривка, объясни, что случилось.

-Государыня, нашёлся наш царь, он прислал письмо из деревни Лакее через вот этого господина, - и Ривка рассказала всё, что ей поведал Олоферн. Обычно обе женщины - Астис и Ривка - избегали встреч и не разґговаривали. Ривка невзлюбила царицу в тот день, когда она появилась в Иерусалиме. В душе первой жены смеґшалось всё: ревность, обида за несложившуюся жизнь и унижение от навязанной ей царём роли управительґницы гаремом.

Неожиданный уход Соломона паломником стал для его окружения общим горем и эта беда отодвинула лиґчную неприязнь, и их отношения изменились.

- Где письмо? Я хочу его сама прочитать.

- Вот оно, государыня, смотри. Ривка развернула на полу ковёр и показала на череду букв. Астис прочиґтала. К тому времени она знала иврит не хуже местґных. Выдумка царя привела её в восторг:

- Как после такого письма можно сомневаться, что наш государь самый мудрый человек на свете, но поґчему бы не написать письмо на папирусе - это же проґще? Как ты объяснишь это, Олоферн?

- Государыня, в деревне не оказалось папируса, он нам ни к чему - все неграмотные. А весточку ему очень хотелось послать.

- Мне кажется, это правдивый ответ. Ахисар, выдай ему двести сиклей за оба ковра.

Астис подождала, пока Ахисар отсчитал деньги и обратилась к корчмарю:

- Ты, Олоферн, подожди там во дворе, пока мы поґсоветуемся и решим, что нам делать дальше.

 

Рассказ корчмаря ничего не разъяснил, тревога и недоумение только усилились. Всех волновало одно: кто или что держит царя в деревне, почему он не возґвращается. В зале снова поднялся шум. Перебивая друг друга, спорили Ахисар и Элизар, Ахия и слуга царя Еннан. Астис заметила, что Ривка пытается что-то скаґзать, потребовала тишины.

- Государыня, что-то тут не так. Сердцем чувствую, что царь Соломон в беде.

- Мне тоже, Ривка, как-то не по себе. Больно гладко у корчмаря все получается: отдельный дом, слуги, своя кухарка, а царь ткёт ковры ради денег. Зачем они ему? Если на дорогу, то хватит тридцать сиклей, а не сто после дележа с корчмарём. Элизар, слушай мое слово: возьми пятьдесят человек телохранителей, царскую одежду, запас еды и поезжай с этим Олоферном в деґревню Лакее. Ахия, сходи за ним и принеси второй коґвёр - может на нём еще что-нибудь написано.

Ахия вернулся с ковром, но один.

- Государыня, его уже нет, он сбежал.

Соломон со своим другом, в сопровождении воинов, прибыл в столицу далеко за полночь. Он отпустил всех отдыхать, поблагодарив воинов за службу, и разбудил слугу Еннана. Тот спросонья удивленно моргал глазаґми и заикался от радости.

- Еннан, я лягу отдыхать, а ты к утру найди брадоґбрея, бородозавивателя и массажиста - чтобы на расґсвете были здесь.

Соломон надеялся быстро заснуть, но сон не шёл. Всё во дворце напоминало лучшие дни его жизни. Он ходил по тронному залу и касался рукой знакомых столько лет вещей. Погладил головы бронзовых львов, подлокотники трона, потрогал золотые щиты и прочиґтал притчи. Лампады горели тускло, но в них не было нужды - все притчи на щитах он знал наизусть.

Прошёл в спальню, представил лица и голоса своих любимых жён. Подумал - как хорошо, что приехал по- здно и они не увидят его в таком убогом виде. Солоґмон спустился в бассейн, искупался и заставил себя уснуть.

Утром глашатаи оповестили народ о благополучном возвращении царя, а мастера в это время возились с его лицом, что-то сбривали, что-то завивали, а Зауф и Лхисар молча наблюдали за их кропотливой работой. Им не всё удалось сделать, несколько завитков бороды так и остались рыжими, но всё же это было уже лицо царя, а не паломника. Из-за этой работы приём неґмного задержался. В зале тихо переговаривались. Веем не терпелось увидеть царя. Как он выглядит, правда ли, что сильно поседел и телом спал. Шептались - разґве на подаяниях не похудеешь? Зал был заполнен до отказа. Пришли не только приглашённые Ахисаром, но многие из знати, торговцы, владельцы мастерских. Ахи-сар был опытным царедворцем, понимал, что сегодня царь захочет увидеть, как можно больше своих подґданных и велел страже умерить свою строгость и проґпускать всех, пока есть места.

Соломон вышел и поклонился собравшимся ниже и дольше обычного. Люди встали и, затаив дыхание, отґветили тем же. Движением руки царь пригласил Астис занять её трон и только тогда сел на свой. По рядам пронеслось как шелест осенней листвы: "Он весь седой, худой, одни кости".

Приём начался не так, как обычно, с Ваней. Своё первое слово царь неожиданно обратил к Садоку:

- Первосвященник Садок, здоров ли ты и есть ли у тебя ко мне вопросы и просьбы?

- Государь, Господь милостив, и я здоров. О твоём здоровье и благополучном паломничестве мы молились каждый день. Сегодня утром наши певчие, трубачи и кенвалисты исполнили благодарственный гимн Богу за твоё возвращение к трону. Такой гимн мы исполняем только по большим праздникам.

- Благодарю тебя, Садок, а теперь о деле. В паломґничестве я читал твое послание о "годе Шмиты"...

- Государь, можешь не беспокоиться. Я получил свиток от приставника Шимея, сына Елы, понял его

 

беспокойство и дал селянам послабление - не соблюґдать субботу покоя земли там, где это невозможно. Я надеюсь, что Бог простит нам этот грех.

- Хорошо, Садок, с этим ясно. Я вижу, что в зале нет священника Рисия и велю ему придти ко мне завтґра. Я недоволен его никчемной работой по строительґству йешив, да и простые школы нужно открывать быґстрее.

После беседы с Садоком царь потребовал отчёта у казначея Адонирама, военачальника Ваней и приставґников, бывших в это время в столице. По словам Адоґнирама, казна в порядке, подати собираются и всем, кому положено, выплачивается царское жалование. Ва-нея обрадовал долгожданной вестью — разбойные отґряды Разона разгромлены и теперь северные колена живут спокойно. Два приставника, Бен-Хур и Бен-Ави-надав, заверили царя, что продовольствие поставляется регулярно и его хватает. После окончания приёма Соґломон задержал Астис, Ахисара и Ванею, чтобы в узґком кругу рассмотреть закордонные дела, но сначала похвалил Астис за разумное правление в его отсутґствие.

- Государь, тут нет моей доли. Я старалась не наруґшать порядок, тобою установленный.

По закордонным делам Астис поведала царю, как ей удалось помирить ассирийского царя Ассара и сирийґского Аннона, готовых ринуться в войну из-за спорных земель.

Когда Соломон остался один, он задумался:

- Что-то больно гладко всё у них. Даже подати собґраны и жалованье всем выплачено. Не нравится мне этот розовый цвет. Видно, не хотят расстраивать царя после его скитаний. Подожду, постепенно всё проясґнится.

Соломон соскучился по своему саду в Ифаме и на следующий день уехал туда со слугой Еннаном и поваґром Авиданом. Два дня повар откармливал его, готовя любимые царём куропатки и бараньи рёбрышки. На третий день Соломона потянуло назад, захотелось раґботать со своими подданными и он после обеда вер- нулся в столицу. В последующие три дня его видели в Мегиддо, где он провёл смотр колесиичьим войскам и в Цоре - войскам пехотным. Соломон был доволен выґучкой воинов, вместе с командирами вернулся в столиґцу и дал ужин в их честь.

Царь с молодых лет был деятельным, а теперь после паломничества загонял посыльных, вызывая к себе то одного, то другого из своих подданных. Он проверял их работу, поощрял или наказывал. Всё делал, чтобы напряжённой работой заглушить в себе память о тяжёґлых и унизительных днях рабства.

Кроме унижения и полуголодной жизни там, в дереґвне, убивала грязь. Соломон привык к ежедневным куґпаниям в дворцовом бассейне, а когда выезжал в Иф-ам, тоже следовал этой привычке - там среди деревьев был водоём, не такой роскошный, как во дворце, но глубокий и просторный. Вода поступала из источника со склона горы Ваал-Гамоне и всегда была прохладґной. В Лакесе же на троих, закрытых в сарае, рабов поґлагался один кувшин воды. Большую часть выпивали, а наутро каждому оставалось по кружке только ополосґнуть лицо и руки. Мучаясь от липкого пота, Соломон вспоминал, что в столице нет ни пруда, ни бассейна и в жаркое время не то, что взрослым, детям негде поґплескаться.

"Если вернусь, - решил Соломон, - одной из перґвых моих забот будет строительство большого пруда".

Вернувшись, царь не забыл о своём решении и почґти весь первый год после возвращения потратил на эту работу. Решил строить пруд у подножия горы Сион, рядом с подземным источником, называемым в народе "источником Дракона". Это название пошло от одной женщины, которая, придя рано утром за водой, увидела необыкновенно большую ящерицу и испугалась. Так и прилипло это название к безобидному источнику.

Строили пруд жители столицы. Соломон не стал обґкладывать повинностью другие города Израиля, как он делал при строительстве храма и дворца, а назначил городских старост на время строительства приставниґками.

Собрал их около источника "Дракон" и повелел:

- Набирайте в своих шхунах (на такие участки тоґгда делился город) по пятьдесят рабочих, в кузницах сработанный инструмент и чтобы к празднику Кущей пруд был готов!

Главным распорядителем работ царь назначил, на удивление всем, писца Ахию. Мужчина уже не моґлодой, но расторопный, был рад своему назначению, но горячился, подгоняя нерадивых.

Грунт - сплошной камень, поддавался плохо, но жиґтели столицы знали, что пруд - для них, работали и не роптали.

Стены котлована обложили каменными плитами, а берег засадили иссоном и белой акацией. К празднику Кущей пруд был готов, но без воды. Её набралось неґмного, детям по колено, но праздник всё же удался.

Ещё до строительства пруда, в конце первого месяца после возвращения царя напомнила о себе и добавила забот Ривка.

Соломон уже знал, что она первая увидела ковры и подняла всех на ноги, был ей благодарен за это и за вещий сон, подсказавший ему путь к спасению.

На другой день после возвращения из гарнизонов Соломон проснулся утром и увидел сидящую около окна Ривку. Она была не в духе и сама заговорила без всяких церемоний:

- Шломо, что-то нужно делать с твоим гаремом. У меня уже нет сил всё это переносить!

- Что с тобой, Ривка? Пока меня не было, ты стала слишком дерзкой. Не находишь нужным даже пожеґлать царю доброго утра.

- Прости, государь, свою рабу за дерзость. С утра расстроили твои любимые жёны. Я виновата, заслужиґла твою немилость. Ривка, изображая покорность, низґко поклонилась.

- Ты меня, кажется, доведёшь, Ривка, что я и вправґду разгневаюсь. Не раболепствуй, а поведай, что в гареґме случилось?

- Что случилось? А то, Шломо, что ты стал избегать своих жён, своих голубок, как ты их называешь. С ве чера закрываешь наружную дверь на ключ, не /допусґкаешь их к себе, даже не предупредив меня.

Вчера вечером я выбрала тебе моавитянку Шиму и иудейку Ривку. Нет, нет, не пугайся, другую Ривку из молодых. Они постояли около двери и вернулись. Теґперь вымещают на мне своё недовольство. Ты, Шломо, стал забывать, что ты муж и господин большого гареґма. Так не годится.

- Годится или не годится, это мне знать, хотя пониґмаю, что должен был тебя предупредить. В паломниґчестве я ослаб и нужно время для поправки. Передай моим жёнам, что я их люблю и не забываю.

- Государь, я тебя понимаю, но вижу, что при твоём здоровье и немалых сединах незачем содержать такую ораву женщин. Есть много таких, которых ты познал всего один раз. Они родили тебе по ребенку и после этого ты к ним охладел и велел более не присылать. Почему - тебе лучше знать.

- Я вижу, Ривка, ты что-то задумала, говори.

- Государь, нужно оставить в гареме пятьдесят женґщин и, дай Бог тебе здоровья, справиться с ними.

- Ты, Ревекка, с ума сошла! Разве мой гарем может быть меньше, чем у Ассара, Аннона или Оги? Даже у Хирама их семьдесят, хотя он старше меня. По гарему, Ривка, судят о могуществе царя, его силе и величии.

- Я, Шломо, это знаю, а восемьдесят хватит? Я выберу самых красивых и молодых.

Соломой задумался, посмотрел исподлобья на свою первую жену, тяжело вздохнул и согласился:

- Ладно, пусть восемьдесят, но не забудь добавить к ним шесть моих любимых жен. Они вместе со мной постарели, но я их люблю и привык.

- Когда я повзрослела, тоже никак не хотела расстаґться со своей старой потрепанной куклой.

- Поэтому ты с утра треплешь мою душу? Ступай и делай, что велено!

Может быть это легенда, дошедшая до наших дней, но именно восемьдесят шесть - столько было жён и наложниц у Соломона в конце его жизни. (Такая цифґра встречается в книгах по древнему Востоку). Царь

 

позаботился о своих отставных жёнах. Они получили казённое жильё в западном районе Иерусалима и ежеґмесячное пособие, достаточное для жизни и воспитаґния детей. Уход старых жен из гарема обернулся для Соломона потерей многих сынов и дочерей. Постепенґно хеттеянки вернулись со своими детьми в новохетґтские царства, халдеянки в Халдею, сидонянки в Си-дон, финикиянки в Тир и так постепенно потомство Соломона, без его ведома, растворилось на просторах Востока, а может быть и дальше.

Спустя несколько дней после разговора с Ривкой Соломон устроил вечер в трапезной для своих жён. Кондитеры и повара постарались, и на столах громоґздились разнообразные сладости, соки, фрукты и, коґнечно, амфоры с вином. Соломон был в хорошем наґстроении и приглашал к столу.

- Заходите, заходите, мои дорогие, мои голубки, отґведайте сладостей, всё это для вас приготовлено. Эла-он, почему ты грустна и на твоём личике удивление? Ты смотришь на мои седины? Да, в последнее время я сильно поседел, но горжусь тем, что душой я всё ещё молод. Вот ты и повеселела и я рад. Старость, Элаон, никого, не обходит. Сказано: поколения уходят, покоґления приходят. Всё в этом мире изменяется и не стоит на месте. Зато ты и твои подруги не изменились - так же прекрасны, как в молодости. Я приукрашиґваю? Да, есть немного. Но мужчины и созданы для этого.

- Зиппа, Яала, как вы допустили, что в уголках ваґших оливковых глаз появились морщинки и реснички чуточку поредели? Это от слез обо мне? Спасибо, мои родные, что во все трудные для меня дни вы думали обо мне и молились.

- Тирца, Рут и вы, молоденькие девочки, подходите к столам. Раньше вы не были такими стеснительными. Пейте вино и оно развеселит вас.

- Фаина, я тебя сразу и не заметил. Почему ты спряталась за спину Ривки? Не пряталась - это я был невнимательным? Подойди ко мне, моя голубоглазая и льняная девочка. Очень трудное твое настоящее имя Ефросинья. Там у вас на севере все такие необычные имена? Нет, а какие? Вера, Надя, Оля, так это твои сестры? Как бы мне хотелось их увидеть, таких же беґлоголовых. И тебе тоже? Только не здесь. Я тебя поґнимаю. Дома всегда лучше.

После выпитого вина жёны царя развеселились и Ривка послала одалиску Зею за музыкантами. В разгар веселья зашёл слуга и что-то шепнул царю.

- Ривка, продолжайте без меня. Я должен уйти. Ждут дела.

Прошло два года после возвращения Соломона из столь драматического паломничества.

Посланный еще царицей Астис Элизар вдогонку за корчмарём вернулся ни с чем. Его спасло от наказания только благополучное возвращение царя. Хитрый Оло-ферн не стал испытывать судьбу, быстренько передал корчму и лавку своей сожительнице Хане и сбежал в Газу, захватив с собой собранные для казны подати. Газа была в то время столицей Филистимлии. Вслед за ним удрал туда и его подручный Урс. Соломон был вне себя от того, что не удалось наказать корчмаря, но и доволен - в деревне Лакее теперь старостой его знаґкомый, ветеран и честный человек Яков, сын Нафека. Это Элизар, не поймав Олоферна, собрал сходку и провёл выборы.

Паломничество не прошло для Соломона бесследно. В конце второго года неожиданно появились первые признаки болезни сердца - боли в груди. Царь измеґнился, стал замкнутым, уезжал в Ифам и там подолгу, в одиночестве бродил по саду, обдумывал притчи и заґписывал их в свиток. Соломон никому не сказал о боґлезни, но приёмы стал проводить один раз в две неґдели и частенько его замещала сама царица. В Ифаме Соломона всё больше терзали воспоминания недалёґкого прошлого, его постоянная душевная боль, чёрное пятно в его судьбе - полтора месяца рабства:

 

- Попасть в плен к Лссару, царю ассирийскому, Ху-сею, царю халдейскому, или к тому же Аннону, заиор-данскому соседу, стать их рабом невыносимо позорно, но люди бы поняли: на войне всякое бывает. Но стать рабом в своей земле, у покорённых Давидом филиґстимлян - невыносимо вдвойне.

Яков, став старостой, наверняка узнает, что корчґмарь держал рабов, в том числе какого-то паломника. Вряд ли он станет выяснять имя и судьбу этого паломґника. Не до этого ему сейчас.

Олоферн и Урс сбежали в Газу с украденными деґньгами, и в их интересах не напоминать о себе. Да и кто там в Газе им поверит, что царь Соломон был их рабом.

Во дворце, - продолжал раздумывать царь, - о моих скитаниях никто ничего не знает. Вроде бы всё в поґрядке, но покоя нет: я скрыл позорное рабство от своґего народа.

Мысль об этом тяжким камнем лежит на душе и этот камень все тяжелее и тяжелее. Снимет его только моя смерть, а она где-то рядом.

Кроме душевных мук не давали покоя муки телесґные. О болезни царя догадывались многие из его окґружения..

Проснувшись утром, царь не вскакивал, как в былые времена, а продолжал лежать, прислушиваясь к боли в груди. Болезнь царя напугала близких ему людей. Ас-тис предложила переехать больному в Ифам, в садоґвый дом вместе с лекарем, Ривкой и Зауфом. Там тихо, прохладно около бассейна, целебный воздух, насыщенґный ароматами окружающей природы. Сама царица осґталась в столице управлять делами, пока царь не поґправится.

Ривка взяла на себя заботу о питании, лечении и отґдыхе царя. Лекарю-египтянину она не очень доверяла и ходила к знакомым знахаркам за целебным снаґдобьем.

Спокойная обстановка и прогулки по склонам горы Ваал-Гамоне оказались целебными, хотя Ривка была убеждена в целительной силе добытых ею снадобий и помощи Бога, к которому она обращалась с молитвами каждый вечер.

Соломон поправился, посвежел, боли в сердце заґметно уменьшились и он решительно взялся за оконґчание книги "Коэлет". В этой работе Зауф не столько помогал, сколько мешал, хотя был уверен, что помогаґет. Он старался понять написанное, не соглашался с некоторыми мыслями царя и часто ему перечил. Ривка не раз слышала возглас Зауфа:

- Ну что ты тут написал, разве так бывает? Люди это не поймут.

Соломон терпеливо ему объяснял, а иногда предлаґгал самому изменить стих.

- Шломо, ты пишешь: "Восходит солнце и заходит и спешит к месту своему, где оно восходит". Это ошибка, солнце никогда не спешит. Ты сам мне объяснял, что земля крутится вокруг солнца и все дни от восхода до восхода всегда одинаковы, как в песочных часах все до последней песчинки.

- Ты прав, Зауф, и, пока я думаю над другим стиґхом, попробуй найти замену слову "спешит".

Через некоторое время Зауф снова прервал работу:

- Шломо, у меня ничего не получается - какое слоґво не подставлю, стих теряет свою красоту. Ты пишешь для умных людей, а они поймут все правильно.

Через некоторое время снова голос Зауфа:

- Мне непонятна твоя безысходность в восемнадцаґтом стихе второй главы: "И возненавидел я весь труд мой, который должен оставить человеку, который буґдет после меня".

- Что тут непонятного? Я своего старшего сына изуґчил достаточно, чтобы иметь право сказать - глуп и невежда. Всё, что он перенял от меня, так это любовь к женщинам. Я знаю, что у меня уже есть с десяток внуґков по всему Иерусалиму, а вот разумом он не обзаґвёлся, хотя учителей у него было не меньше, чем у меня.

- Шломо, но ты бы мог...

- Ничего я, Зауф, не могу, - прервал друга царь. -Он старший сын и за него Садок и старейшины Храма

 

стоят горой, говоря: "Ровоам богобоязненный отрок, будет верно служить нашему Богу единому".

Этому отроку давно перевалило за тридцать и, чтоґбы стать царём, он им пообещает что угодно. У меня есть другие сыновья, но где их искать. Разбрелись по свету со своими матерями.

Соломон задумался, немного помолчал и продолжал:

- Было время, Зауф, когда я собирал камни, один к одному. Сейчас надвигается другое время - время их разбрасывать, но это уже будет без меня. Чувствую, что у Израиля впереди трудные времена. Ровоам и те, кто придут после, не прибавят к тому, что я оставлю, а растащат, ибо велика еще сила глупости и жадности до чужого.

Книга еще писалась, когда скороход принёс печальґную весть - прибрал Господь своего верного слугу Са-дока. Как ни старался покойный, не смог победить "языческую мерзость". Его похоронили скромно, как он и завещал, в склепе, вырытом у подножия горы Мориа. Вместо него по закону получил сан первосвященника его сын Ахи луд, но все стали называть его по приґвычке Садоком с добавлением "младший".

Соломон чувствовал, что его конец тоже близок и вместо прогулок засиживался, заканчивая труд своей жизни книгу "Коэлет". Ему хотелось оставить её люґдям, чтобы его мысли и взгляды дошли до грядущих поколений. Ривка ворчала, настаивая на прогулках, но Соломон её не слушал и еще упорнее работал.

Наконец, написана последняя страница. Ахия аккуґратно переписал, а Иосафат сделал обложку из двух толстых листов папируса, обтянув их тонкой красной кожей. Золотые буквы названия книги придали ей заґконченный и солидный вид.

После завершения этой работы у Соломона остались последние дела, которые он спешил завершить при жизни. Сначала освободиться от душевной тяжести, от того камня, который давит, не переставая. Это мог сдеґлать только близкий человек - Зауф. Рано утром девятнадцатого числа месяца шеват Соґломон позвал его, дежурившего всю ночь в соседней комнате:

Зауф, прошу тебя как друга, пока Ривки нет, выґслушай мою исповедь. Моё слово не о грехах моих, они известны. Моё слово о том, что ещё никто из моих подданных не знает. Ты тоже.

Я паломником попал в деревню Лакее и там корчґмарь гнусным обманом превратил меня в раба. Я переґнёс всё: побои, голод и жажду, тяжкий труд от зари до зари, испил полную чашу глумлений и душевных мук. Мои теперешние страдания не столько от перенесёнґного рабства, сколько от того, что я не признался в том моему народу. Я не хотел торжества своих врагов и мщения невиновным селянам деревни Лакее. Я жаждал покарать только корчмаря, но он сбежал в Газу. Когда-то отец мой, царь Давид, сказал мне перед смертью о своих врагах: "Шломо, ты мудрый человек и знаешь, что нужно сделать, чтобы низвести седину их в крови, в преисподнюю". Я не хотел начинать своё правление с пролития крови, но волю отца всё же исполнил руками Ваней. Если я сейчас повелю Ровоаму низвести корчґмаря в преисподнюю, он тут же поручит кровавое дело тому же Ванее. Преклонные годы не помешают ему пройти огнём и мечом от деревни Лакее до Газы и он не остановится, пока не отомстит за меня. Это будет война. Она не нужна ни мне, ни моему народу.

Я исповедался тебе и на душе стало легче, хотя чувґствую, как умирает моя плоть. Сними, Зауф, этот поґзор с меня и обещай, что моя тайна уйдёт вместе с тоґбой в могилу.

- Обещаю, государь... Шломо, обещаю!

На Зауфа было страшно смотреть, он был бледен, его губы тряслись.

Соломон тяжело дышал, от утомительной исповеди на лбу выступила испарина. Немного отдохнув, проґдолжил:

Зауф, смертельная дрожь терзает меня, но у меня ещё есть время дать последнее повеление Садоку-млад-шему и пророку Нафану - помазать Ровоама на цар-

 

ство и попрощаться с близкими мне людьми. Вели поґслать за ними и не забудь позвать моих жён из гареґма. Я хочу попрощаться с ними.

Весь день двадцатого числа ушел на исполнение поґследней воли царя. Зауф помог ему сесть. Соломон держался бодро, а с женщинами даже шутил. Ничто не предвещало скорой кончины, и близким казалось, что царь ещё поправится. Когда поздно вечером все ушли, Соломон повернулся в сторону Храма и помолился:

Господи, раб твой Соломон перед лицом вечности обраґщает свои взоры к тебе, Создатель: прими мою грешную ду-пгу, прости и помилуй её!

Мои прегрешения, Господи, не так велики, как укоряли меня в Храме твоём. Любил я, Господи, женщин, а кто их не любит? Только больные душой и телом не способны их люґбить.

Господи, мои жены - язычницы, но придёт время, наґступит прозрение, пелена спадёт с их глаз и станут они твоґими верными рабами.

Господи, всю жизнь я искал истину, а она оказалась в саґмой жизни, такой, какая она есть - в суете и томлении духа.

Господи, прошу тебя сохрани и приумножь народ Авраґама, все его двенадцать колен. Это и мой народ. Когда-то даґвно в молодости сказал ты мне: "Проси., что хочешь!". Мноґгим ты меня одарил. Сегодня на пороге смерти прошу тебя, Господи: упокой мою душу там, где покоится душа Садока и отца моего Давида. Нет места вражде и гонениям там, где летают ангелы, а у врат стоят херувимы.

А минь!

В ночь с 20 на 21 число месяца шеват 516 года по исшествии сынов израилевых из земли египетской Соґломона не стало.

Хоронили царя в Иерусалиме. Левиты вынесли тело, завернутое в саван, на носилках из дворца и с трудом пробивались через море людей, запрудивших площадь между дворцом и храмом. Жители столицы и ближайґших поселений хотели проститься с царём, но площадь не могла вместить всех желающих. Многие, кто помоґложе, забрались на крыши домов и деревья.

 

Около Храма носилки с телом установили на высоґкий постамент. Садок-младший, человек еще молодой и к тому же нетерпеливый, сразу после поминальной моґлитвы нарушил похоронную традицию. Как только леґвиты сняли тело с постамента, он вскочил на него и высоко над головой поднял книгу Соломона, ту самую в красном переплёте и с золотыми буквами "Коэлет". Ближайшие к постаменту увидели-таки книгу, все осґтальные, а таких было большинство - ярко-красный фаґкел. Поднятый рукою Садока, он пылал и сверкал зоґлотыми бликами в лучах заходящего солнца.

- Люди, - закричал Садок, потрясая книгой, - смоґтрите и читайте. Её написал царь Соломон! Он в ней вернулся к Богу! Он покаялся! - Его громкий голос многократным эхом отразился от храма и от царского дворца. - Вернулся...нулся...ся...я...я, покаял-ся...аялся, ся.-.я.-.я. - Может это было и не эхо, а тысячи голосов повторяли следом слова Садока, слова примирения и такие нужные для людского спокойствия. Теперь уже трудно сказать, что было на самом деле.

Когда немного стихло, снова пронёсся над головами людей голос Садока:

- Так возлюбим же Бога нашего единого, ибо миґлость его безгранична и отныне не будет места языґчеству, только престол Господень во веки веков! Наґпрягая голос, что есть силы, крикнул:

- Осанна!

Вся площадь, люди на домах и деревьях подхватили: - Осанна! Осанна! - И разнеслось по округе: - санна, анна...а...а. - Радость на лицах горожан была искренней, желанный мир между Соломоном и Садоком наступил, пусть после их смерти, но наступил. В это время над площадью нависла серая туча и пошёл сильный дождь. Ни один человек не тронулся с места. Многие подуґмали: "Это Бог плачет, ему тоже жаль своего непутёґвого раба и он его простил".

На другой день после похорон царские писцы работали с раннего утра до поздней ночи - так много было заказов от горожан и грамотных селян на книгу

Когда зал опустел, вошла, блестя золотом и драгоґценными камнями, красавица Афара. Она была дочеґрью Оги, царя Вассанского и совсем недавно провозґглашена царицей государства.

Ровоам, увидев красавицу жену, успокоился и сел на трон. Афара устроилась на подлокотнике, обняла царя и заворковала:

- Государь и мой любимый муж, позволь молвить слово: доколе эта египтянка будет владеть малым царґским дворцом? Теперь я царица и имею законное праґво занять царские покои. Вели отправить её туда, где живут старые жены царя Соломона.

Так в один из дней, когда душа Соломона ещё витаґла над Иерусалимом, Астис и Эрис оказались в малеґньком неухоженном доме в западном районе столицы. Эрис ходила в лавки и на рынок, готовила еду, а веґчером они гуляли в местном парке. Каждую неделю в среду к дому Астис приезжал седой старик на крытой повозке и вёз женщин к подножию горы Мориа, к моґгиле царя Соломона.

Там он ждал пока они помолятся, постоят в скорбґном молчании и отвозил обратно. Астис выбрала среду потому, что в начале, а иногда и в конце недели там часто видели Ривку - сгорбившуюся седую старушку, а их встреча была неприятна обеим.

Так незаметно, сменяя друг друга, прошли четыре года. В конце четвёртого пришла трагическая новость из Египта - ливийский полководец Сусаким, сметая всё на своём пути, ворвался в Мемфис и провозгласил себя фараоном. Участь родственников Астис была пеґчальной. К тому времени отца уже не было в живых, а страной управлял его сын и сводный брат Астис Уафр. Сусаким уничтожил всех, кого можно было причисґлить к свергнутой династии. Война принесла стране разруху и голод.

Сусаким не скрывал своих намерений пополнить опустевшую казну за счёт ограбления Иерусалима. В Египте хорошо помнили рассказы Иеровоама, других отщепенцев о богатстве Храма и царского дворца. Навторой год после захвата власти новый фараон двинул свои войска на Израиль.

Вот тогда Астис хорошо почувствовала, что значит быть египтянкой, хотя к походу Сусакима никакого отґношения не имела. Не могла же она каждому объясґнять, что сама пострадала, потеряв мать и сестёр. Мноґгие люди этого не знали и знать не хотели, они дуґмали только о своём спасении. Не один раз женщины просыпались ночью от брошенных в окно камней. Наґступили тревожные времена. Нужно было что-то предґпринимать. Неожиданная помощь пришла от Элизара. Он, одинокий, жил в деревне Гиви и уже не служил начальником телохранителей. Приехав как-то в столиґцу по торговым делам, навестил обеих женщин.

- Элизар, наш старый и добрый друг, посоветуй, что мне делать. Здесь в Иерусалиме нам оставаться нельзя. Я не думаю, что этот самозванец Сусаким, ворвавшись в Иерусалим, опустится до того, чтобы расправиться со старшей сестрой свергнутого фараона. Но ливийские наёмники не забыли, как их бил мой отец Псусен II -могут из мести надругаться и ограбить. По этой же причине закрыта мне дорога и на родину.

Слова Астис взволновали Элизара и он решился на признание:

- Государыня, позволь молвить слово. Ты для меня всегда была самой обожаемой, моим земным божестґвом. Всё в прошлом и я могу позволить себе открытьґся, что в те, наши молодые годы, я каждый день блаґгодарил Бога за дарованное мне счастье видеть тебя и, прости за дерзость, мечтать о тебе. Признание позднее, но ничего не поделаешь, судьбу не выбирают. Пути наґшей жизни долго шли рядом, но так и не слились, не могли слиться. Мы оба любили и служили одному и тому же человеку. Видно такова воля Господа Бога наґшего.

Переведя дух, Элизар продолжал:

- Государыня, я был бы счастлив, если бы вы обе согласились разделить со мной и семьёй брата кров и хлеб. Я закончил строительство своего дома рядом с

домом брата и отдаю его тебе в полное владение. Ты, Астис, была в нашей деревне, знаешь, как у нас краґсиво и спокойно. Тебя у нас любят и будут рады слуґжить так, как должно служить царице.

Астис от слов Элизара растерялась и сказала перґвые, пришедшие в голову, слова благодарности.

- Спасибо, Элизар. Твои слова, как тёплый ветер из пустыни. Они обогрели мою остывшую душу. - Почувґствовав, что сказала не то, что нужно, покраснела.

Эрис увидела смущение госпожи, быстро перевела разговор:

- А у них в деревне и вправду красиво, особенно пруд внизу, вокруг него деревья и зелёные поля. Астис ответила сразу, не задумываясь:

- Твоё, приглашение, дорогой Элизар, достойно добґрых слов, но я не могу его принять. Прошло наше вреґмя, да и образ Соломона всегда перед моими глазами. Он как-то незадолго до смерти сказал так, как только он мог сказать: "Жив человек, доколе не порвалась сеґребряная цепочка и не разорвалась золотая повязка, не разбился кувшин у источника и не обрушилось колесо над колодцем, и тогда возвратится прах в землю, чем он и был." - В глазах у Астис появились бусинки слез. Она подошла к окну, незаметно их смахнула и, успоґкоившись, продолжала:

- Мои цепочка и повязка давно порвались, серебро и золото утекло, как вода, сквозь пальцы. Если кувшин ещё цел, то надолго ли? Да и где брать воду, если нет колодца? Благодарю тебя, Элизар, ещё раз и прошу помочь нам с Эрис перебраться в какую-нибудь споґкойную страну.

Элизар тяжело вздохнул, но настаивать не стал:

- Государыня, есть на свете такие места. Это Критґское и Кипрское царства и процветающий город Коґринф. Я уверен, что там до сих пор помнят мудрого и миролюбивого царя Соломона и примут тебя с радоґстью.

Элизар нанял проводников с мулами и благополучґно доставил обеих женщин в Иаффи.

Утром двенадцатого числа месяца нисан пятьсот двадцать первого года по исшествии сынов израилевых из земли египетской Астис и её верная Эрис сели на корабль, плывший по торговым делам сначала на Кипр, оттуда на Крит и, наконец, в Коринф. Где-то в одном из этих мест они и нашли своё последнее пристанище.

Вечером, перед отплытием, Астис вышла на берег моря, повернулась в сторону Иерусалима и помолиґлась:

Благодарю тебя, Богиня Изида, за твоё покровительство во все годы моей жизни в Израиле и прости меня, что не смогла сохранить твой Храм, уж больно настырным оказался пророк Нафан и добился своего.

Благодарю тебя, мой маленький божок Киви - подарок и память об отце, за то, что всегда был рядом со мной в трудґные минуты моей жизни. Твои шамировые глаза даже ночью излучали теплый свет.

Прости, что не сберегла тебя, кому-то твоя защита понаґдобилась больше, чем мне.

Прости меня и ты, ивримский Бог Ягве, что не нашла я свою тропу к тебе и не стала твоей рабыней. Уж больно жеґсток ты к своим избранным. Может быть за это ты меня так сурово покарает - лишил самого дорогого д.ля женщины -радости материнства.

Господи, упокой душу моего мужа, твоего раба Соломона, прости грехи его и найди ему место в Эдеме. Он этого заґслужил - был великим государем и земным Богом любви этот человек. За себя и Эрис прошу только одного - пристаґнища, дожить остаток дней своих в покое и среди добрых людей.

Прощай, Иерусалим, святой город! Прожила я в твоих стенах большую часть своей жизни и к тебе моя молитва и слова благодарности. Господи, сохрани этот великий город от разрушения! Пусть он хранит и дальше дух Давида и образ Соломона.

Аминь!