Хотя наши беседы и стали интереснее, но на моих боевых навыках это никак не сказалось. Тренировки были бесполезны, и с каждым днем это становилось все очевиднее. Мне не хватало силы не то что на нападение, но даже на банальную защиту. Самой удачной попыткой отразить удар Атоса стала та, при которой я удержалась на ногах - и то лишь потому, что вспахав сапогами добрый участок земли, я уперлась поясницей в ограду тренировочной площадки.
Атос не сдерживался, когда нападал на меня на тренировках. Конечно, в его атаках было меньше ярости, чем в наш первый бой, но, Войя подери, он совсем меня не щадил. Этим бы он оскорбил себя, да и меня, пожалуй, тоже. Его огромный меч и та сила, которую он вкладывал в каждый свой удар, словно пушинку отбрасывали меня раз за разом. Словно невидимая стена передо мной каждый раз вставала мощь Атоса, и я никак не могла её преодолеть.
Кипевшее во мне море ярости сменилось океаном безысходности. Мы не могли быть партнёрами по поединку, не могли быть друзьями - и я всё больше чувствовала себя огородным пугалом, на котором он оттачивает свои боевые навыки.
- Тебе не хватает чего-то, - на третьей неделе Атос высказал то, что было ясно нам обоим. Удивительно, что генерал не сказал этого раньше, учитывая его нетерпеливость во всём.
- Чего же?
- Не знаю. Каждый ведь дерётся за что-то своё, - он пятернёй взлохматил свою и без того взъерошенную голову, от чего стал похож на какую-то хищную птицу с носом-клювом. - Для кого-то основной мотив борьбы - ярость. Кому-то достаточно желания жить...
Раньше мне казалось, что и того и другого во мне даже с излишком. Во всяком случае, столько, что должно хватить на приличный бой. Вероятно, я ошибалась, поэтому и не ответила моему генералу ничего, а только продолжила рассматривать траву под носком сапога. Вся истоптанная - недолго она тут продержится, если мной продолжат пахать поле.
- Перерыв. Иди попей, - Атос безнадёжно махнул рукой и двинулся к своему шатру.
Это был конец. У нас никогда не было перерывов. Генералу легиона надоела плохо обучаемая игрушка. Я оказалась куда менее занятной, чем мы оба полагали.
Я направилась к походной кухне, чтобы выпить прохладной очищенной речной воды из запасов легиона. Внутри меня было так же пусто как внутри моей фляжки. В своих мечтаниях я, бросив всё, сбегала из легиона. Куда угодно, лишь бы не возвращаться на тренировку. Именно на этих тяжких раздумьях в меня врезался какой-то солдат.
Это был плотный верзила с противной мордой. Ему было мало спихнуть меня с дороги, он с размаху поддал мне кулаком в спину - и я слетела с тропинки, ловя ртом воздух.
- С дороги, сучонок, - здоровенный детина с соломой вместо волос и блеклыми рыбьими глазами не сказал, а просто прорычал эти слова.
- Господин... - я поднялась с колен, переводя дыхание, и оттого говоря медленно. - Не соблаговолите ли вы повторить, что только что мне сказали.
Дубина, собиравшийся уже уходить, развернулся ко мне. Жажда поколошматить кого-то прямо-таки горела в его глазах. Раззявив беззубый рот в тупой усмешке, он рыкнул:
- Я сказал: "С дороги, су...".
Мой шлем врезался в подбородок этого никчемы. Я почувствовала, что расшибла лоб, но сейчас меня это мало волновало. Солдат пошатнулся и с удивлением посмотрел на меня и даже занёс кулак. Но все его движения были такими медленными.
Впервые за всё время в легионе внутри меня, в самом моём сердце, что-то треснуло - со стоном раздираемой ткани. Я хотела научиться держать удар не из-за ярости или мести, не из желания выжить. Причиной всегда было лишь одно - я презирала свою слабость, которая позволила другим управлять мной: ранить моё тело, насмехаться надо мной, унижать меня. Моя слабость была самым страшным моим врагом. И в лице этого увальня я увидела именно её.
Выкрикивая что-то нечленораздельное, я повалила своего обидчика на землю и начала его бить. Не по-женски слабыми ударами ладошек в грудь - но по-мужски, кулаками, раздирая костяшки в кровь о его броню и лицо. Он отбивался, о да! Съездил по шлему, прошёлся по животу. Я почти не чувствовала боли и лишь ожесточённее молотила его. Один глаз залило кровью, капавшей со лба, а левая рука начала неметь, но это было именно то, что нужно. В пыли сейчас валялся не грубоватый мужик, а моя слабость собственной персоной.
Внезапно кто-то подхватил меня под руки и поднял над землёй. Я потрепыхалась словно рыба и затихла. Появилась возможность оглядеться: вокруг, оказывается, собралась целая толпа. Они помогли подняться "жертве", которая с криками: "Он псих! Он безумец!", - потрусила прихрамывая прочь.
- Разошлись. Все. Сейчас, - приказы Атоса, который держал меня, словно бельё на просушку, не было принято обсуждать. Вокруг нас в мгновенье ока стало пусто. Генерал опустил меня на землю и развернул лицом к себе.
- Это серьёзное нарушение дисциплины легиона, и, кажется, ты напал на старшего по званию. Похоже тот верзила - сержант.
- Хреновый значит сержант, - я втянула носом кровь. Впервые выругавшись при Атосе, мне почему-то стало легче.
- И всё же, Лис, в легионе так не поступают. Я отправлю тебя на гауптвахту.
Можно было постараться и подобрать нужные слова: извиниться, настаивать, что не я затеяла драку (хотя это было бы ложью), лебезить. Но я знала, что всё это не сработает. Вместо этого я взяла Атоса за руку - ещё один жест из прежней жизни. Мужчины в армии не берутся за руки.
А я вот взяла. И пошла на тренировочную площадку. Мне было страшно обернуться: Атос шёл за мной молча, но водить генерала за руку, вместо того, чтобы следовать его приказу... Я и вправду "безумец".
- Сейчас, я покажу вам, генерал, - дойдя до середины площадки, я достала меч. - Ради чего я дерусь. А также, что мне не нужны перерывы для того, чтобы попить. И что я могу держать удар.
Мне, наконец, хватило смелости поднять глаза на Атоса. Он стоял в трёх шагах и выглядел весьма серьёзным, доставая свой широкий меч. Я не стала ждать и, несмотря на то, что видела лишь одним глазом и почти не управляла левой рукой, кинулась на своего учителя.
Меч Атоса описал широкую дугу и схлестнулся с моим клинком. Зазвенел металл. Я стояла на месте и сдерживала его удар: на подгибающихся ногах, наплевав на правильную боевую стойку и навалившись на свой клинок всем своим весом. Лицо Атоса, обычно весьма равнодушное, сейчас посетила ещё не виданное мной чувство - губы чуть подрагивали, а в уголках глаз обозначились морщинки. Не было сомнений, суровый генерал Атос, гроза битв и герой сражений, был мной доволен.
***
- Ну всё-всё! - Кэрк поднял свои веснушчатые руки в примирительном жесте. - Посмеялись и хватит. Хотя... Может, теперь все будем звать Лиса - Сокрушителем?
Ребята опять расхохотались. Я бы тоже посмеялась, но мне было больно это делать. Всё лицо опухло, и голова словно заполнила весь шлем изнутри. Несмотря на упрёки доктора, я упорно натянула шлем поверх повязок - и теперь сидела, словно призрак в бинтах. После драки с тем солдатом мне прилично досталось ещё и от Атоса на боевой площадке. Левая рука болталась бесполезным камнем на перевязи.
Около костра Кэрка вечером только и было разговоров, что о моей драке. Парни одобрительно усмехались и хлопали меня по спине - я только успевала подставлять под их ладони части тела без синяков.
Сегодня слово и право рассказа было дано Сильвеллу. Вообще это был не парень, а бродячая катастрофа. Лет двадцать пять, высокий и худощавый как жердь, тёмные вьющиеся волосы забраны лентой, - таких пруд пруди в каждом городе. Так выглядят портные, подмастерья всех мастей, торговцы мелочами. Чем наш Сильвелл отличался, так это своим неумением избирать цель своей страсти и тайных воздыханий. А иногда и не очень тайных.
Каждый парень в армии знал, что в легион Сильвелл попал случайно. Путешествуя от одной купеческой дочки к другой, наш сластолюбец умудрился разозлить какого-то мелкого дворянина, приударив за его молодой супругой. В итоге Сильвелл оказался в бегах и решил скрыться среди солдат. Он не собирался бродить с легионом дольше пары дней, но на беду встретил генерала Алайлу, единственную женщину при должности в нашей армии. Хотя, как бойца её не воспринимал всерьез ни один из легионеров, положение леди Алайлы в Алой Розе было священным. Словно Святая Сефирь для своих солдат генерал Алайла было символом, так необходимым неповоротливой махине легиона.
И вот Сильвелл словно влюблённый щенок бродил вместе с нами по стране в надежде на взаимность от холодной и недосягаемой Алайлы. Ну, или до встречи очередной "любви всей его жизни".
- Ребята, с самой истории про проклятого копейщика идёт одна чернота. Все кого-то убивают, потрошат и едят. Это надоело! Для разнообразия я расскажу вам добрую историю, - голос у Сильвелла был приятный, глубокий и словно бархатный. Наверное, именно им он покорял своих дам.
- Ну и зачем ты это сейчас рассказал, - вздохнул Тэддо, младший из отряда Кэрка, четырнадцатилетний конюший. - Теперь никакой интриги...
- Тссс. Рассказчика не перебивают.
Рассказ Сильвелла. Синяя Далия и её белоснежные кружева
Вам приходилось бывать в портовом городе Лароссе? Нет? Тогда вам определённо стоит его посетить. Сейчас там хорошо: улицы вымощены белым камнем, дома скрываются в прохладной тени грушевых садов, а к причалу подходят корабли со всех уголков мира. Чудесное местечко для торговли и отдыха. Но так было не всегда.
Ещё шестьдесят лет назад город находился на грани выживания, на севере шла война. Хотя сам Ларосс не попал в осаду, но продовольствие в помощь войскам оттуда вывозили обозами. Количество кораблей, заходивших в порт, сократилось, и люди начали голодать.
Разумеется, всегда есть те, кому хуже всех: беспризорники, нищие, крестьяне и прочая шелуха; и те, кого голод мало касается даже в самые тяжкие времена. Аристократия Ларосса хоть и затянула пояса, но продолжала давать званые ужины с мясом. Такой вот пир во время чумы.
Во время войны одни искусства угасают, а другие, наоборот, распускаются в полную силу. Те, кто бывал в городе, наверняка вспомнят прекрасное здание библиотеки. Двухэтажный особняк из розового мрамора с мощными колоннами, увитыми причудливым декором виноградных листьев. Так вот, на время войны все книги вывезли, боясь как набега врагов, так и мародёрства местных жителей. И мраморная библиотека опустела. Но недолго эхо гоняло пыль в этом здании - вскоре залы заполнились самыми прекрасными на свете звуками: женским смехом и плеском вина. В бывшей библиотеке устроили городской бордель.
Среди девушек, работавших там, особенно выделялась прекрасная Синяя Далия. Своё прозвище эта тарасийка получила за выкрашенные в цвет индиго по локоть руки. Пальцы, ногти, запястья, - всё было покрыто несмываемой яркой краской. На их родине это знак отличия. Чего? Лишь боги знают, может его выдают убийцам, а может величайшим учёным. Сами тарасийцы особо на эту тему не распространяются. В любом случае, в борделе было три Далии, и чтобы их отличать одну от другой, тарасийку прозвали Синей, а двух других - что ж история об этом умалчивает.
Далия была не просто красивой девушкой. Она была умной и начитанной особой, могла поддержать разговор и всегда, в каком бы состоянии не вваливался к ней клиент, предлагала ему чашку ароматного чая. Кто-то скажет, что шлюхи в борделе нужны лишь для одной работы. Но мужчины поумнее, из тех что собрались вокруг этого костра, поймут меня: иногда простое участие и готовность слушать дорогого стоят. Хотя, по слухам, Синяя Далия и в постели была словно огонь.
Бордель худо-бедно существовал, но девушки там много не зарабатывали. Выходило, что они обслуживали клиентов за еду. Даже аристократы, захаживавшие ради общества Далии, не могли много предложить. В то смутное время все окрестные крестьянские хозяйства были разорены. Еду выменивали на приходящих кораблях, а уж морские торговцы знали, как заломить цену. За серебряный канделябр с вензелями можно было получить от силы три трески и бутыль вина.
Однажды Далия, уже надевая платье, взглянула на свои синие руки и обратилась к своему гостю, местному крупному ростовщику, с очень странной просьбой. Чтобы объяснить её, мне придётся сделать небольшое отступление от истории и рассказать о женской моде шестидесятилетней давности. Тогда каждая знатная леди должна была иметь в гардеробе две вещи. Шляпу с сотней разных перьев, чем пышнее, тем лучше, и кружевные рукава. Обычные полотняные рукава на платьях шили до локтя, и лишь потом к ним пришивали сменные кружева.
Ах, каких только кружев не водилось в Лароссе: из западных земель Тиля, из той же Тарасийи, с загадочного острова Симм... Все кружева были девственно белыми - это было основным требованием. Но узоры различались, словно райские птицы - не было двух одинаковых. Иметь по три-четыре десятка пар таких сменных рукавов для девиц из высшего света было обязанностью. А надевать одни и те же кружева два вечера подряд почиталось за дурной тон.
Вернёмся к просьбе Далии. Девушка созналась ростовщику, что она стыдится своих синих рук и хочет спрятать их. Вот она и попросила не денег и не еды, а одни из кружевных рукавов его супруги или дочери. Далия клялась, что не посмеет выйти на улицу с этим подарком, и попасться законной хозяйке кружев на глаза. Но хотела хотя бы в здании девушка мечтала не видеть синевы своих рук.
Ростовщика тронула речь проститутки. И как человек деловой он рассудил, что отдать пару рукавов определённо выгоднее, чем платить девушке едой или монетой. В гардеробе его благоверной супруги и юной дочери этих кружев висели десятки. Вернувшись в дом и поужинав, ростовщик пробрался в спальню и срезал пару рукавов с платья, запрятанного в глубины шкафа. С мальчишкой-посыльным Далия получила свою оплату этой же ночью.
Но история повторилась на следующий день. Уже другого клиента - зажиточного торговца - Синяя Далия попросила о таком же подарке. Разумеется, умолчав, что кружева она уже получила от банкира. И на следующий день, и на следующий. Кое-кто из её клиентов, разумеется, отказывался, кто-то удивлялся и предлагал платья. Но девушка была настойчива и требовала кружева, кружева и ещё раз кружева.
Получив подарок однажды, она спешила заказать его и на следующий раз. Гардероб супруги ростовщика, например, поредел на двенадцать пар отличных кружевных рукавов и рукавчиков. Ещё двух пар лишилась его дочка. Так каждый посетитель Далии, либо начинал платить ей кружевом, либо не входил более в её покои.
Самым загадочным оставалось то, что в кружевах Синюю Далию так ни разу и не видели. Она всё так же, смеясь, ходила в платьях вовсе без рукавов, звеня дешёвыми браслетами на узких запястьях. И если какой из гостей по-дружески интересовался, куда исчезли все его подарки, у девушки всегда наготове был ответ: ту пару потеряла, а эту прожгла утюгом, ещё одни рукава она спрятала до лучших времён и ещё тысяча подобных историй.
Конечно, кражу обнаружили. Дамы полусвета, встречаясь на своих званых обедах и ужинах, сначала жаловались на память, потом на воровство прислуги, но наконец правда всплыла. Одного из незадачливых любовничков прижали к стене, и он сознался. Притом дурак умудрился заложить половину своих друзей (тогда о странной плате за услуги Далии уже знали все неверные мужья города).
Поднялась буря. Опозоренные жёны, обворованные отцами дочери, благонравные матери, лишившиеся кружева, чтобы прикрыть свои усохшие ручки, - все роптали. Невозможно выгнать мужа и кормильца из семьи, тем паче аристократки более терпимы к низменным порывам своих мужей. Но оплата бордельных утех вещами из их гардероба наносила личную обиду каждой леди Ларосса, поэтому они хотели отмщения. Городская стража получила жёсткое указание от разгневанных дам: вышвырнуть воровку из борделя за стены Ларосса. Отряд вооружённых стражников направился к мраморному зданию, но прямо на ступенях встретил непреодолимую преграду.
Больше сотни городских беспризорников, словно воробьи усеяли крыльцо библиотеки, её балкончики, дворик, да и каждый свободный клочок земли. Мальчики, девочки, бродячие псы, кошки. И вся эта толпа собралась с единственной целью - не пустить стражу внутрь, к Далии.
О, эта девушка была не просто умна и учтива. Далия была самым великодушным существом в Лароссе. До сирот войны, выброшенных на улицы и убежавших из дома детей, никому не было дела. Каждый был занят своим выживанием и малыши умирали от голода прямо под ногами равнодушных жителей. Сердце проститутки каждый раз каменело, когда она видела подобную смерть. Но что могла дать бесчисленному числу беспризорников девушка, зарабатывающая только на четверть буханки хлеба в день?
Но я повторю ещё раз, и если надо ещё раз - Далия была умна. Она знала, что в южных городах войны не будет ещё долго. Зато мода, которая как известно разлетается со скоростью ветра, уже вступила в свои права в каждом городишке к югу от гор Хаурака. Что толку морскому торговцу от серебряного канделябра - в южных провинциях полно серебра. Другое дело симмские кружева, не ездить же за ними на сам Симм в сезон штормов? В ту пору торговый путь по внешнему морю, где нежатся и Симм и Тарасийя, был долог и опасен. Зато север и юг Королевства были надежно связаны корабельным маршрутом, идущим вдоль береговой линии. Кружева, завезенные в Ларосс до войны, внезапно стали на юге весьма ходовым товаром. Ведь южные красавицы уже роняли крупные как монеты слёзы, мечтая облачить свои загорелые руки в нежную паутину хлопка.
Каждую ночь Далия меняла кружева на еду. На бочки рыбы, на головы сыра, на связки сушёных овощей и вяленое мясо, на маринованную дичь и мешки муки, на бадьи с маслом и ящики зерна. Не оставляя ни крошки себе она кормила каждого брошенного ребёнка в городе, отдавала еду бродячим собакам и котам, заглядывая под каждый мост в поисках голодных и потерянных. Раздавая всё без остатка за ночь, с утра она уже строила планы, насколько выгодно она сможет продать новые кружева заходящему в порт кораблю.
Осада розовой библиотеки длилась два дня. Стражники не решались нападать на детей, а те и не думали уходить. История о Синей Далии разносилась по городу. Простые жители, и так находившие своих господ весьма неприятными типами, начали роптать. И к счастью, даже чопорные дамы бывают догадливы - бунта не хотел никто. Женский совет города постановил: кружева записать в счёт благотворительности, историю с Далией забыть, осаду с библиотеки снять, а мужей посадить на короткий поводок.
Толпа ликовала. Синяя Далия выиграла партию, да и весь бой. Но оставаться в городе она не пожелала. Нет, она не боялась мести или отсутствия гостей. Просто бывает такая пора, когда стоит сменить место и улететь вместе с нетерпеливым ветром. С Далией из города исчезли почти все беспризорники и сироты и значительная часть бродячих животных.
Говорят, она вместе со своими подопечными устроила где-то крестьянское хозяйство, принимая каждого ребёнка, пришедшего в поисках крова, как своего родного. Вырастая, ребята уезжали в города и деревни, строя свою жизнь и обретая семьи, взращивая собственных детей. Но они всегда возвращались навестить свою Далию. И в память о том, что она сделала для них, каждый оставлял на воротах дома кусок белоснежных кружев. Те кто видел дом Далли, говорил, что он словно паутиной увешан тончайшими кружевами сверху донизу. Тысячами белоснежных узоров.
А в Лароссе по окончании войны напротив библиотеки установили памятник. Деньги собирали не один год. Медяки приносили матери, потерявшие детей, крестьяне знающие о голоде не понаслышке, священники и солдаты, простые ремесленники и бродяги, у которых обычно за душой ни гроша. В этих деньгах был собран стыд Ларосса. Пускай Далия была всего лишь проституткой, но она своей смекалкой спасала тех, от кого отвернулся остальной город. Она была солью народа - лучшей его частью. А ее история стала легендой, которой мог гордиться каждый житель Ларосса. Поговаривают, что немало денег вложили и бывшие клиенты Далии, вспоминая чуткость и веселый нрав этой девушки. И пусть это стоило пару оплеух от крикливых жёнушек.
Эта бронзовая скульптура и по сей день стоит возле библиотеки. Хрупкая девушка с робкой улыбкой идёт навстречу зданию, а с каждой стороны к ней прижимаются дети: бронзовые мальчик и девочка лет шести, в лохмотьях. Детишки смотрят на свою Далию, задрав бронзовые головки. А вокруг людей на постаменте кружат бронзовые кошки и собаки.
Далия прижимает бронзовых детишек к себе. Её руки с тонкими запястьями отлиты изумительно, как настоящие. И по локоть они выкрашены слепяще белой краской в честь белых кружев, ценой которых она спасала жизни.
***
Выдохшись, я упала на истоптанную траву. Два часа всегда пролетают быстро, когда нет времени на лишние мысли. С тех пор как я стала отражать удары, Атос начал выжимать из меня всё до последней капли.
- Уже лучше, - заметил он, присаживаясь рядом. Да уж... На нём была только белая льняная рубашка, и я заметила, что он даже не вспотел. - Определённо, ты сражаешься намного уверенней.
- Как скажете, генерал.
Сама себе я теперь напоминала мешок, набитый порубленным в куски мясом. Денег на еду уходило всё меньше, а на лекарства - всё больше. Док хоть и делал мне скидки, но толку - при таком количестве обезболивающего, что я поглощала - не было. И при всём при этом я находила себя безмерно счастливой. Даже ночью, просыпаясь от дикой боли, в темноте я улыбалась. Да, появились новые синяки и даже шрамы, но тело становилось сильнее, послушнее, смелее. Может я и мешок с мясом, но уже не мешок с соломой. Повернувшись к Атосу, я заметила, что он с любопытством рассматривал эфес своего двуручника.
- Генерал, а могут мне на складе выдать меч получше? Этот слишком тяжелый.
- Ты всё время только ноешь, - хотя голос у Атоса серьёзный, в глазах его заплясали искорки. - Большой меч - лучшая защита. Кинжалом или сабелькой сложно защищаться.
- Но генерал... - ох и противный же у меня голос, когда я начинаю что-то выпрашивать. Но искорки в глазах давали мне на это право.
- Генерал то, генерал это... Не зови меня так. От этих званий я чувствую себя очень старым.
Мысленно перечислив всё, что я знаю о субординации и правилах легионера, я решила всё же не спорить. Кто я такая, в конце концов, чтобы спорить со старшим по званию:
Я начала часто моргать и почувствовала, что сижу с открытым ртом, как идиотка.
- Можешь ещё звать меня Великодушный господин. Как вариант - Ваше Величество, правда, тогда тебе придётся прислуживать мне за ужином, - уголки рта Атоса совсем чуть-чуть приподнялись, а искр в глазах прибавилось. Какие-то доли секунды мне казалось, что он говорит серьёзно.
Но он с такой сосредоточенностью смотрел на меня, словно подначивая, что я не выдержала. Уронив голову между поднятых колен, я прыснула от смеха, а затем не сдержавшись начала хохотать в полный голос. Атос усмехнулся и тоже рассмеялся. Я впервые увидела его хохочущим так искренне - и у меня возникло ощущение, что в легионе это вообще происходит нечасто. Может и шутка была не самая удачная, но услышать её всё равно было сродни явлению чуда в этот мир.
Я, посмеиваясь, рассматривала смуглое лицо генерала, и вдруг поняла то, что было очевидным с самого начала. Атосу нужен был этот ученик и эти тренировки, может даже больше чем мне. Он давно не смеялся, но ему нужен был повод и тот, с кем можно разделить смех. Обычно он ухмылялся или хмыкал, смотрел исподлобья, нервно дёргал уголком рта. А ведь лицо Атоса такое приятное, когда он смеётся: складка между густыми пепельными бровями разглаживается, а на щеках появляются ямочки, совсем как у меня.
Я встала с травы, опираясь на разбитое колено и мысленно вздыхая.
- Ладно, Его Величество Король собственной задницы, Атос. Пока я буду тренироваться с этим ужасным мечом, но разговор я подниму снова, - я вела себя вольно и проверяла границы дозволенного. Как котёнок, который на глазах хозяйки пробует лапкой сметану в крынке, но настороженно поглядывает на полено в её руке. Можно или нельзя мне так к тебе обращаться? Станешь ли ты снова закрываться и хмуриться?
- Про меч - даже не мечтай. Свободен, - он уже не смеялся, но я все еще могла разглядеть на его губах подобие улыбки. Атос махнул мне рукой, чтобы я проваливала с тренировки. Пришлось, вздыхая, покинуть пределы поля. Но по воле своих тайных желаний я оглянулась. Атос уже завалился на спину - и я увидела только его широкий меч, прислоненный к изгороди, на лезвии которого вдруг заиграли солнечные блики.
***
Жизнь в постоянном притворстве - скверная штука. Ты ежесекундно думаешь о том, что надо делать, чтобы тебя не раскрыли, следишь за жестами, голосом, движениями. И постоянно врёшь - всем людям вокруг, даже тем, кто тебе очень нравятся. А вранье всегда порождает страх и недоверие. Эти два чувства были бичом моего существования в легионе.
Каждый вечер возле костра Кэрка был чарующим и непохожим на всё остальное, что происходило вокруг. Но от постоянного вранья и страха я чувствовала себя здесь ещё более паршиво.
Поначалу я не могла понять, что делало Кэрка таким особенным в глазах других людей? Но постепенно шаг за шагом я начала раскрывать характер этого необычного человека, собравшего вокруг себя преданных друзей.
А началось всё с лекарств, которые выдоили мой кошель до последней монеты. Тренировки с Атосом были не просто изматывающими, но и богатыми на травмы. У меня постоянно ныли запястья от сдерживающих ударов, ноги от быстрых передвижений, каждая мышца была потянута, а число порезов уже пошло на сотни. В результате я с ног до головы была закутана в бинты и повязки, пропитанные заживляющими средствами.
Лекарства в легионе - это вообще отдельная история. Они всегда доступны тем, у кого есть оллы, иногда тем - у кого есть куппы, а нищебродам вроде меня к ранам советуют приложить подорожник и закрывают дверь перед носом. Лекарствами обычно приторговывают в лазарете, и первое время - пока у меня ещё были сбережения - я ходила туда к Доку, закупаться снадобьями. Но потом деньги закончились.
Старик не стал давать мне лекарства под расписку, сказав, что это первый шаг к долговой яме. И у меня началась бессонница. Как бы я не хотела спать, боль бодрствовала в каждой клеточке тела и без снадобий ее было невозможно заглушить. Так как гостевала я у костра Кэрка, мои ночные бдения не могли остаться незамеченными. Днём я бродила словно призрак с тёмными кругами под глазами (ну хотя бы их не было видно, ведь я всегда была в шлеме). А на тренировки являлась вымотанной бессонницей и болью, и получала новые ранения. Это был замкнутый круг.
Видимо Кэрк это заметил. И в один из вечеров, кто-то из его ребят подошёл ко мне:
- Лис, у меня осталось немного микстуры от боли, - он протянул мне мутную склянку. - Мне она не нужна, а тебе может пригодиться. Если, конечно, оттуда весь дух ещё не вышел, давно лежит...
Я, наученная годами скитаний, знала только одно: ничего нельзя брать даром - а то потом спросят втридорога, поэтому решила проявить осторожность:
- Спасибо. Мне не надо. Но, правда, спасибо.
Парень обернулся на Кэрка и пожал плечами. Он больше не подходил ко мне в тот вечер. Однако на следующий день ко мне подошёл другой человек, а потом следующий. Все они предлагали, кто бинт, кто примочку. Я отказывалась, благодарила, потела под шлемом, с ужасом думая об очередной бессонной ночи, но терпела. Это беспочвенное дружелюбие пугало меня сильнее ночной боли. Я не верила людям. Я слишком хорошо помнила, что иногда тебе помогают лишь потому, что ты напоминаешь беспомощное животное. И упаси меня боги от такой жалости.
И вот после очередной истории перед сном ко мне подошёл сам Кэрк.
- Как ты? Собственно, глупо спрашивать - я же вижу, что ты не спишь.
- Если это кому-то мешает, я могу уйти, - в то время мне казалось, что меня будут гнать отовсюду. Я и так не верила в эту сказку: уютный костёр, приятные люди и потрясающие рассказы каждый вечер. Я знала, что моё счастье должно закончиться.
- Глупый Лис, никому ты не мешаешь. Но почему ты так не хочешь принять помощь от ребят? Они искренне тебе её предлагают.
- А разве в легионе могут что-то искренне предложить?
Кэрк задумался и потёр подбородок веснушчатыми пальцами.
- У нас в отряде был мальчик. Может чуть старше тебя. Тоже такой весь низенький и тощенький. Он заболел год назад: обычная простуда. Подхватил насморк и только. Ну он кашлял и чихал, его лихорадило. А одной ночью взял и умер.
- Я не умираю, - вставила я.
- Ну и он не собирался. Но самое ужасное, что он был такой незаметный и молчаливый, что никто даже имени его не вспомнил. А потом сидели все наши парни и обсуждали, что да - надо было ему отдать тот тёплый плащ, и да можно было поделиться ненужной бутылкой рома - ему бы она пригодилась больше. Лекарств было много, тёплой одежды и здоровой пищи было много - а мальчик всё равно умер.
Каждый мог сделать что-то для него, не сильно утруждая себя. Просто поделиться и знать, что когда его прижмёт - он не умрёт в соплях никому не нужный.
Последние слова Кэрка прозвучали очень жёстко, и я подумала о том, сколько еще таких сопливых мальчишек прошло мимо костра Кэрка? И за смерти скольких из них корил себя наш молодой капитан?
- Я видел, - тихо сказала я. - Что ты подсказываешь этим парням делиться со мной. Они всё время оглядываются на тебя, словно ища одобрения: "Так ли я всё делаю, Кэрк? Он отказался от помощи, можно я просто уже пойду?".
Губы капитана тронула улыбка:
- Ну, знаешь, хорошие традиции иногда вводятся пинками. Эти ребята на самом деле не против тебе помочь, просто они могут и не знать, что тебе нужна помощь. А я знаю. И я знаю, что у Фреди есть обезболивающая микстура, а у Марко - припарки из трав для заживления ран. Принятие помощи не обязывает тебя к тому, чтобы сделать что-то для другого. Но ты запомнишь, что тебя выручили - и может, станешь чуть лучше.
- Ты очень хороший... - это прозвучало совсем по-детски, но, кажется, Кэрк понял мою мысль и не стал над ней смеяться.
Этим же вечером я подошла к Фреди.
- Извини, ты недавно предлагал мне микстуру от боли. Если она ещё осталась - мог бы ты мне её дать?
Парень выглядел удивлённым, но порывшись в сумке, он достал бутылочку и протянул её мне.
- Спасибо. Ты не представляешь, как мне больно. И твоя микстура - она меня спасёт, я уверен.
- Да брось ты, - от простых слов благодарности Фреди прямо расцвёл. - Рад, что оказался полезным.
За нами со своего места наблюдал Кэрк. Он сидел, скрестив длинные худые ноги, и разглядывал людей вокруг костра. Тех, кого он старался сделать лучше. Он просто волшебный, подумалось мне тогда, откуда такие берутся?
***
Как бы смешно это не звучало, но проблема посещения туалета была покруче драк с солдатами и бессонных ночей. Первое время я терпела, терзая своё тело, до темноты, и лишь когда легион засыпал - убегала по своим делам, радуясь возможности незамечено справить нужду или вымыться в ручье. Приходилось меньше пить и есть, чтобы не тревожить лишний раз свой организм.
Но тело протестовало против таких зверств, и я начала выдумывать себе различные задания подальше от легиона. Съездить в деревню, заказать провиант? Лис вызывается. Надо довезти до соседнего дружественного легиона депешу? Это к Лису. Я привыкла быть мальчиком на посылках, каждый день покидая легион. По дороге в пролесках и у озёр я могла быть собой, и мне не надо было терпеть мучительные позывы.
Но тренировки с Атосом начали накладывать свой отпечаток на мою жизнь. Я не могла, как и прежде, вольно уходить из лагеря - ведь два часа дневного времени теперь были постоянно заняты. Поначалу мне казалось, что это всё усложнит. Однако я стала замечать, что после достопамятной драки легионеры не то чтобы стали меня сторониться, но держались поодаль. Вряд ли меня боялись, скорее не знали чего ожидать от бешеного ученика генерала. И вскоре я смогла свободно посещать в гордом одиночестве выгребные ямы легиона в самые непопулярные часы. А если какой-нибудь солдат и забредал, составить мне компанию, я всегда успевала подтянуть штаны и удалиться, не особо мелькая голым задом. Я просто перестала бояться каждого шороха - и это многое решило.
С мытьем дело обстояло сложнее. Мать приучила меня к ежедневному очищению, и невозможность мыться как легионеры каждый день у всех на виду в походных чугунных ваннах или реках, близь которых мы останавливались, - всё это сводило меня с ума. Я настолько отчаялась, что начала мыться по примеру тилльских женщин прямо в одежде и шлеме. Но это только добавило к моим злосчастиям насморк из-за вечно мокрой одежды.
Как мне казалось, все мучения были заметны лишь мне одной, но однажды после тренировки Атос неожиданно предложил мне съездить для него за жёлтой вишней в соседнее село. Мы находились неподалёку от Раздолья Флависа, изумительных южных садов, полных сочной и крупной, со сливу величиной, жёлтой вишни. Местные жители неплохо снабжали легионы сушёной вишней, как провиантом. К тому же здешние сады находились к востоку от основных полей сражений, поэтому не были затронуты пожарами. Сейчас в самый расцвет лета вишня набрала сок, и я бы покривила душой, сказав, что не понимала Атоса. Однако предложение съездить за ягодами всё равно меня покоробило:
- Я вроде бы ученик по бою на мечах, а не прислужка, - проворчала я. От этих слов Атос замялся, и мне стало неловко. Многие генералы использовали своих учеников для гораздо более грязных поручений, а Атос требовал от меня лишь выкладываться на тренировках. - В общем-то, ладно, я схожу. Это займёт, наверное, полдня.
- Там есть река по дороге к селению, - сказал мой учитель, мягко поглядывая на меня из-под чёлки.
- И?
- Я вижу, что тебе не по нраву мыться с остальными легионерами. И я думаю, я знаю причину, - хорошо хоть он не видел, как затряслись мои коленки. - Из-за твоей худобы и роста, да еще из-за чертовки, над тобой, наверное, часто смеются. Они идиоты, ты сам это знаешь. Но эта травля всё равно неприятна.
Я ошарашено смотрела на Атоса. Сейчас он вёл себя совсем не как задира-генерал.
- Лет в двенадцать я тоже был худым и нескладным парнем, повыше чем ты, но всё же представлял собой жалкое зрелище. Надо мной издевались... и это было мерзко. Так что можно сказать, что я понимаю тебя.
- А что стало потом? - представить огромного Атоса худым мальчиком я не могла.