Аннотация: Просто рассказ про то, что всем будет сорок лет и у всех по-разному
ДВА РАЗА ПО СОРОК
1.
Завтра ему исполнится сорок.
Он лежит на таком же, как и он, грустном и тоскливом диване и бездумно, не слыша звука телевизора, щелкает пультом. Картинки мелькают на экране, голова пуста, делать ничего не хочется, раздражает пустота и необходимость. Желание вообще и не определяет хотение, все определяется силой. Хотеть можно было бы, но он не может. Что сначала, не хочет или не может? Он не хочет подводить итогов пролетевшей мимо стаи годов, они ясны с первого взгляда, брошенного назад, где прошедшее вдруг задрожит в тумане воспоминаний, как огоньки на далекой улице лет. Детей нет, жена ушла, работа вот-вот прикажет долго жить. Случившаяся небылица. Вопрос "Зачем?", звучащий раньше где-то за душой, уже не мучает, ответ на него давно ясен "Незачем". Или душа высохла, как цветок в зной. Как в детской игре "замри", он замер в отчаянии и растерянности, как будто кто-то над ним колдовал. Пройдет еще немного равнодушного для него, но задорного и звонкого для себя времени, и он из стареющего спокойного и рассудительного мужчины превратиться в молодящегося старика, никому не нужного кроме себя, цепляющегося за эту давно определенную густую и липкую бессмысленность своей жизни или существования, за каждый неминуемый день. Ему так хочется не думать об этом, но внутри сидит что-то злое, карябающее, не дающее понять, что же там рассказывает диктор. Он вдруг осознает, что последнее время его начали раздражать молодые люди, присматриваясь к ним, он злится их глупости, завидует силе, понимая, что его время уходит. Если уже не ушло. Как глупо прошли годы. Зачем прошли. Зачем он жил. Он передергивает плечами, берет из холодильника банку пива и снова садится на диван.
Холодная пена стекает на пальцы, он встряхивает головой и идет к окну. За окном весна. Чья-то весна, не его. Забавный мальчишка меряет резиновым сапогом глубину лужи, в тех местах, где лед еще не растаял, он упорно и старательно бьет пяткой, стараясь удовлетворить свое восторженное любопытство в полной мере. Вдруг ему становится смешно. Он вспоминает свои синие резиновые сапоги, которые у него были 35 лет назад, такую же неподдающуюся лужу, мокрые ноги, которые оттирала бабушка, ворча. Она ворчала все время, он всегда думал, что так и должен литься и литься этот голос, то чем-то недовольный, то поучающий, то рассказывающий о чем-то далеком и небывалом. Детство вспоминалось ему каким-то неразумным, но в этой неразумности было огромное счастье. Он вдруг подумал, что через 35 лет мальчишке тоже будет 40. Неужели этот счастливый слякотью пацан, также будет стоять у окна и смотреть, как следующий мальчишка разбивает лед? Ему стало вдруг легко и радостно. Так все и должно быть, мальчик во дворе сменяет мальчика, ворчащая бабушка сменяет другую ворчащую бабушку, круг повторяется за кругом, меняя только цвет сапог. Рука, держащая банку замерзла, и это тоже его обрадовало - он жив, он умеет чувствовать. И вся его хандра - это жизнь, радости редкие - тоже жизнь, его взгляд из окна - жизнь. Он сам - жизнь. Потому что если его не будет, не будет и лужи во дворе и согретой руками банки пива. Он - жизнь. Со всеми неудачами, с женой, с которой был счастлив, с работой, которую любил, несмотря на усталость, пустой, но такой родной и привычной квартирой, молчащим телефоном.
Он отряхнул одежду, как делал раньше, стряхивая шерсть давно умершего черного кота, выбросил банку в ведро и взял трубку телефона.
У него завтра праздник. Нужно звать друзей.
2.
Завтра ему исполнится сорок.
Он лежит на диване, лениво потягивает теплое пиво, поглядывая на вялую игру футболистов внутри гудящего недовольством стадиона, изредка прислушиваясь к словам ироничного, но глупого диктора, и размышляет о завтрашнем дне. Сколько хорошего ему завтра скажут? Как он нужен всем, какой он умный, какой замечательный? Жена уже почти все приготовила, суетясь привычно на кухне, волнуясь за предстоящее торжество, успевая еще при этом задавать ему частые и бессмысленные вопросы о сервировке, праздничном костюме, своей прическе. Вопросы то раздражали, то удивляли своей изощренной бытовой щепетильностью, но более всего игнорировались, маскируя равнодушие кивком головы с привычным, не требующим большого напряжения "Угу". Он привык к жене, ему было удобно все эти годы не думать о чистой рубашке по утрам, о ставшем привычкой завтраке с последующей первой сигаретой. День повторялся за днем, не принося особенных хлопот и неприятностей. Жизнь шла размеренно, по плану, устраивая его полностью и во всем. Дети стали молодыми людьми, не нуждающимися в приложении особенных душевных сил. Вопросы о смысле всего не возникали, видимо, чувствуя, что лишняя сумеречная задумчивость напрягает. Он всем был доволен. Он прожил свои сорок лет спокойно, удобно, размеренно. Если бывало отчего-то тоскливо, особенно осенью, приходящей быстро, как рыжая собака, он старался бороться с этой неожиданной скукой без названия, старался бороться с собой. А что можно с собой еще делать? Смеяться, любить, дружить, ссориться? Вот только где Он главный, на какой стороне? На той, которая всегда побеждает, всегда права. Он не понимал этой борьбы. Кто борется с ним, и с кем борется он. Лучше всего это делать с кем-то другим. Там он всегда прав и всегда победит.
Футболисты наконец-то забили гол, стадион радостно встрепенулся, гул превратился в многоголосый крик. Он выключил телевизор и, прихватив с собой пиво, подошел к окну. Снова весна. Уже сороковая. Как похожи они все. Раньше, так давно, что он даже не помнит, когда было это "раньше", каждая весна была разной, измученной долгим ожиданием своего череда, она приходила новой непознанной усладой жизни. Теперь она приходит с дождями, грязной оцепенелостью снега и холодным ветром. Незнакомый мальчишка во дворе бродил по луже, расколачивая оставшиеся куски ледяной корки, стремясь узнать ближе скрывающееся под ней количество воды. Он вспомнил себя, свою большую лужу, похожую на океан, кораблики, то сложенные из старой газеты, то сделанные из удачно найденной большой щепки. У них были паруса, и паруса было главное, что должно быть у кораблика, думал он мальчишкой. Паруса - это крылья. Летать по воде, летать по воздуху, просто летать каждый день в этой безразличной жизни. Он давно забыл про свои паруса-крылья. Он давно их потерял. Мир из отчаянно счастливого превратился в череду тлеющих дней. Когда случилось это страшное заклятье? Он вдруг понял, что завидует растрепанному пацану, который еще не знает, что можно потерять самое главное. Ему нестерпимо захотелось рассказать мальчишке о том, какие паруса должны быть у корабля, какие крылья могут быть у него, сколько еще впереди, сколько можно сделать, если не разучится летать. Тогда этому настырному мальчику всегда будут звонко петь капели, завидовать облака, воздух будет сладким, а свобода веселой. Но он все забыл, он не сможет рассказать даже себе, он не помнит, не знает. Бутылка с пивом выпала из рук шумно и некрасиво ударившись об пол. Он забыл о ней. Он столько забыл.
Шумно открыв затрещавшее окно, заклеенное заботливой женой на зиму, он встал на подоконник.
Он должен вспомнить, какие у него были крылья. Он должен вспомнить, как он умел летать.