И уже очень скоро, буквально на днях, сюда приедут люди.
Они нас спасут. Люди нас выслушают. И полюбят.
В один прекрасный, солнечный день, уже очень скоро, нас полюбит весь мир.
Чак Паланик - "Призраки".
Наша с ним случайная встреча такое же недоразумение, как и все, происходящее вокруг. Он говорит мне:
- Давай спустимся....
Говорит, не глядя в лицо. Смотрит только себе под ноги, будто потерял чего и теперь это ищет.
- Зачем?! Что там? - спрашиваю.
Спускаться вниз совершенно не хочется. Из подвала тянет сыростью и еще чем-то отвратным.
- Там..., - говорит он, переминаясь с ноги на ногу, - Ничего особенного. Просто хочу, чтобы ты взглянул на это своим профессиональным взглядом.
Он пытается улыбнуться мне в лицо, но глаза его так и продолжают коситься вниз.
Как сильно он изменился. Наверно оттого я никак и не могу его вспомнить. Мы знакомы, это точно, я даже знаю, как его зовут - Ильич. Может, у него и другое имя, но для меня он Ильич - я сразу это понял, как только увидел его.
К тому же ему известно мое имя. Ведь если бы он не окликнул меня, я бы вряд ли остановился. Но вот кто он такой, или хотя бы, при каких обстоятельствах мы собственно познакомились, хоть убей, не помню.
- Может, подскажешь чего, - добавляет он, - Обещаю, это не займет много времени. Только туда и обратно....
Ах да..., мы сталкивались по работе. Говоря о "профессиональном взгляде" он явно намекает на окончательно забытую мною профессию - дизайнер интерьера. Я давно этим не занимаюсь, но он очевидно не в курсе.
- Я давно этим не занимаюсь, - говорю я, но он уже спускается по лестнице.
- Там старая мать..., - растерянно сообщает он, не поворачивая головы, - Мне нужен только совет.
Его торс опускается все ниже и ниже, оставляя на свету лишь изрядно полысевшую голову. Очевидно, действительно прошло слишком много времени с последней нашей встречи. Жалость зовет меня следом, и я иду. Преодолеваю одну за другой ступеньки и с каждым новым шагом все больше себя ненавижу - ну почему просто не сказать нет?!..
Я отчетливо слышу его и мои шаги; вижу, как сужается книзу коридор, все больше напоминающий туннель; еще различаю в постепенно тускнеющем свету висящие огромными лохмотьями паутины, забившиеся за множество лет всяким хламом, и чувствую, как затхлая сырость обнюхивает меня со всех сторон. Ну, зачем я сюда полез?!..
- Аккуратно, - говорит он глухим голосом, будто находится уже совсем далеко, - Здесь скользкие ступеньки....
Я пытаюсь различить внизу хоть какие-то контуры, хоть намеки на его силуэт..., но, увы, под ногами лишь таинственный мрак. Никакого освещения: ни естественного, ни электрического. Поднимаю голову вверх и вижу, как уменьшается крохотный вход. Вход неизвестно куда.
- Надо конечно повесить здесь пару лампочек, - продолжает он еще более глухим баритоном, - Но все никак руки не доходят....
Над головой арочный потолок, который я уже не вижу, но помню, что при входе он был именно таковым. Теперь он становиться значительно ниже и дабы не собирать головой всю паутину и старую труху, приходиться идти, сильно накренившись назад, отчего ступеньки кажутся еще уже и меньше. Нога то и дело соскальзывает, грозя расшатанным нервам растянуться прямо здесь, посреди этой глубокой нелепости со скользкими ступеньками.
Но где же конец этого спуска?! Уж не собирается ли он вывести меня на другое полушарие планеты?!..
Я иду с расставленными руками, иногда придерживаясь за влажные стены. Делать этого совершенно не хочется, но потолок уже настолько низкий, что если так дело пойдет и дальше, то вскоре мне придется идти на четвереньках, только спиною вниз.
Вокруг уже кромешная тьма. Единственным ориентиром остаются все те же шаги. Но куда мы собственно спускаемся?! Спросить его, или еще не время паниковать?..
Руки сами находят ступеньки - сбываются мои опасения - потолок теперь настолько низкий, что приходится идти, опираясь сразу на четыре конечности, причем спиною вниз. И кому интересно пришла в голову эта идея: рыть такой глубокий туннель?!..
- Раньше это были катакомбы..., - еле слышно доносится голос снизу, - А теперь их отдали городу, как вариант альтернативного жилья....
Ах, вот оно что!? - Катакомбы.
Но что еще за альтернативное жилье?!..
Впрочем, не важно. Главное - внизу квартира, нечто жилое и человеческое, а то я уже начал терять в этом всякую надежду.
- Как все-таки хорошо, что я тебя встретил, а то....
Он почему-то не заканчивает фразу.
Я чувствую, как потолок уже буквально щекочет подбородок, и еще ниже прижимаюсь к ступенькам. Со стороны я наверно похож на некого человека-паука, крадущегося в свою глубокую норку. Со стороны, возможно, это выглядит даже комично. Но мне не до смеха. Альтернативное жилье в катакомбах - сдается мне полным бредом....
- Сначала..., - еле-еле слышу я его голос, - Я воспринял эту идею - жить под землей - чьей-то больной фантазией, но потом....
Он вновь не заканчивает свою мысль.
И как он вообще здесь живет?! Ведь подниматься и опускаться в эту нору дело весьма непростое, особенно для престарелого возраста. А он говорит, здесь его мать!?..
Что же в таком случае, ему нужно от меня? Чтобы я ему сделал лифт?!..
Бред какой-то....
Я больше не слышу его шагов. То ли он уже спустился, то ли поджидает меня. То ли его и вовсе не было. Кто разберется в таком создавшемся положении. Может повернуть назад?..
Я делаю небольшую передышку. А что здесь думать - конечно, назад! Правила этикета в этой норе меня уже нисколько не заботят. Пробую развернуться..., но не тут-то было. Туннель настолько узкий, что мне никак не удается перевернуться. А подниматься верх тормашками нереально. Можно попробовать, но признаться, далеко так не уйти. Единственный выход, это спуститься до конца, развернуться и сразу назад. И объяснений не потребуется, лишь бы поскорей оказаться на солнце. Пусть даже на грязных и надоедливых улицах, посреди удушающего смога, в автомобильной пробке в час пик, в нескончаемой очереди за пособием, наконец, но только не здесь.
И я продолжаю спускаться. Я больше не чувствую ни сырости, ни вони - очевидно попросту привык, но вот нехорошие предчувствия теперь не покидают. С тех пор как солнечный свет полностью исчез из виду, а потолок, чуть ли не прибил меня к ступенькам, я больше не ощущаю себя свободным или защищенным. Мне кажется, сейчас я больше похожу на заживо погребенный набор костей и кожи. Разума словно нет. В этом туннеле он абсолютно лишний. Ведь теперь от него уже ничего не зависит. Вниз - значит вниз, вверх, значит....
А если не будет никакого конца? Если старый знакомый все еще продолжает спускаться? Что делать, если не было никакого Ильича? Если я окончательно тронулся, и теперь попросту свожу с собой счеты? Что делать тогда?!..
И вдруг нога соскальзывает..., как будто силой кто-то резко тянет меня за собой. Вторая не выдерживает, сгибается в колене, и вскоре я падаю вниз. Словно на санках быстро скатываюсь по ступенькам. Все вокруг настолько скользкое, что мне не удается остановиться. Я пытаюсь удержаться за стену, или хотя бы приостановить опасно нарастающую скорость, но все напрасно, в ответ лишь удары и ссадины. То лоб, то колено. Вот левую руку, очевидно, рассек какой-то острый предмет. Я сжимаю ее в кулак и чувствую, как горячая кровь тоненькой струйкой стекает в ладонь. Со стороны наверно это походит на слаломный съезд. Со стороны, возможно, это выглядит даже комично. Но мне далеко не до смеха.
Скорость только растет и теперь, пожалуй, уже даже не важно, будет ли конец этому спуску, или это и есть конец?..
С грохотом и адской болью в правой ноге, неожиданно я падаю на что-то твердое.
На землю.
На кафельный пол.
Я прямо в квартире!?
В прихожей!?
От изумления я даже забываю о боли. Свет заставляет прищуриться, но я все равно отчетливо вижу: передо мной маленькая тесная комнатенка с низким потолком, снаряженная всем привычным и необходимым. Справа от меня стоит раскладной диван, на котором спокойно сидит Ильич. Он бездумно смотрит себе под ноги, в напряжении скрестив руки на коленях. Его черные остроконечные туфли, слегка запачканы желтой глиной, а одна нога медленно и монотонно отбивает какой-то меланхоличный ритм. Сразу за диваном, почти в углу комнаты стоит широкое кресло, одного с диваном дизайна - обитые дешевой зеленой бахромой. В этом маленьком и слабоосвещенном помещении они выглядят совсем жалко. На кресле, прямо лицом ко мне сидит жена Ильича. Все что я о ней могу вспомнить, так это что ее имя начинается на букву "А", и что она гораздо моложе мужа. Хотя сейчас они оба выглядят одного возраста - стариками. Еще не такими, каких годы скручивают вдвое, но уже далеко не в рассвете своих лет. За ней виднеются книжные полки, достающими своими четырьмя полками почти до потолка. Все они основательно нагружены: книгами, помятыми журналами, потускневшими фотографиями, различного рода светильниками, подсвечниками. И все это покрыто каким-то зеленым мхом или плесенью. Тут же стоит стеклянная матовая посуда: рюмки, фужеры, графин. Возможно, когда-то они были прозрачными и пользовались редким вниманием своих хозяев, но теперь они уже явно давно никому не нужны. Впрочем, как и все остальное на этих полках.
Слева от них, уходя прямо в правый угол комнаты, громоздится высокая металлическая кровать. На ней, укутавшись в какие-то горы посеревших одеял, лицом кверху и ногами к стене лежит седая старуха. Ее лицо настолько высохшее и морщинистое, что она едва напоминает живую.
Рядом с ее кроватью на облезшей тумбе с короткими и разогнутыми в разные стороны ножками стоит включенный телевизор. На его экране с небольшими помехами идет балет. Фигуристка в белой короткой пачке выделывает поворот в прыжке и после, на одной ноге летит с распростертыми руками к своему партнеру. Мужчина в длинном черном фраке, с лосинами вместо брюк, медленно выплывает с левой стороны экрана, и они сходятся вместе. Он поднимает ее на руки, а затем плавно опускает к себе на грудь.
Прямо в тумбу с телевизором упирается приземистый шкаф. Судя по следам от распилов, его весь уменьшали по высоте, очевидно чтобы он уместиться под таким вот низким потолком. Именно мерцающее свечение от телевизионного экрана и маленький абажур за спиной Ильича - наполняют комнату светом.
- Это ты?! - удивленно говорит женщина.
Я вижу, как губы ее пытаются улыбнуться и как в глазах остается неизменная грусть.
- С тобой все в порядке? - спрашивает она.
И тут я вспоминаю про ногу. Она действительно сильно болит. Да еще и рука - я мельком бросаю взгляд на окровавленный кулак, но почему-то не решаюсь его раскрыть.
- Не переживай, - вмешивается Ильич, - У меня есть все что надо....
И дальше, словно для самого себя продолжает тихо бубнить под нос, нисколько не меняя при этом, изначальной позы:
- И йод, и бинт, и аспирин, и мазь от ожогов, и вата, и бинт.... Нет, бинт я уже говорил. А что еще есть?!.. Э-э..., таблетки для сердца, каких их там?.. Обезболивающее....
И дальше словно опомнившись, громче:
- Даже витамин "С" у меня есть! В общем, все что нужно. Что тебе дать? Хочешь витаминку?
- Мне?!.., На кой хрен мне витамины?!..
Я не узнаю собственный голос - он дрожит как осенние листья....
Листья....
- Что я вообще здесь делаю? - вырывается у меня изнутри.
Наверно не стоило сдавать свои мысли, но какое это уже имеет значенье?
- Ах да, извини, - продолжает Ильич, - Я совсем забыл, что люди спешат.
- Чего?!..
- Мне давно это уже ни к чему. Да и Антонина вроде готова, - не глядя, он кивает большим пальцем правой руки на жену.
И она тут же одобрительно поддакивает ему головой. Она смотрит мне прямо в глаза, но сдается, она не видит ничего вовсе. Какое-то мутное бельмо прикрывает ее зрачки и воспаленные, покрытые красной паутиной белки.
- Только вот мать..., - впервые он хоть куда-то смотрит.
Но голова матери-старушки повернута в другую сторону - на экранный балет. Она никак не реагирует на его слова.
Я пытаюсь, встать на ноги, но боль не позволяет это сделать. Понемногу выравниваю колени, растираю правую голень и, опираясь на правую ногу, аккуратно встаю. Больно, но к счастью, похоже, ничего серьезного. Я настолько рад этому обстоятельству, что невольно забываю о низком потолке, и тут же врезаюсь в него головой. Макушкой.
- Она уже слишком стара..., - спокойно продолжает Ильич, - Чтобы оставаться здесь. С нами.
Он говорит это с особой печалью и из груди вырывается непроизвольный стон.
Я смотрю то на него, то на жену, то на неподвижную старушку с седыми кучерявыми волосами, разбросанными по всей подушке, и никак не могу ничего понять. Зачем он вообще меня сюда притащил? Что ему от меня надо, наконец?!..
- Уже несколько месяцев, я безрезультатно ищу помощь и все напрасно - мое время безвозвратно ушло.
- Ведь сам я, - продолжает он, - Уже не могу..., мне уже не под силу сделать это самому, понимаешь? Вот потому ты и здесь. Ты единственный, кто не отказался помочь.
- Но я....
- Боюсь, мне больше не удастся подняться наверх, - перебивает он, - Точнее, я просто устал, от этих бессмысленных подъемов.
- Почему вы вообще здесь? - не выдерживаю я, - Этот туннель, это же ужас! Я чуть не убился.
- Это квартира моей матери....
- Квартира?!..
- Но с тех пор как у нее отказали ноги, мне..., то есть нам, - он оборачивается в сторону жены, но глаз так и не поднимет, - Пришлось переехать сюда. Условий, конечно, никаких, но и платить почти ничего не нужно. Бесплатное электричество, телевизор с антенной, мебель..., уж не знаю, как они ее сюда затащили? Наверно собирали прямо на месте. Но как бы там ни было жить можно.
- Ильич! Да вы в своем уме?!..
- Дела, как ты понимаешь, я оставил, - продолжает невозмутимо он, - Дети застряли в Интернете - попали в сети иллюзорного мира, так что там наверху меня уже ничего не держит, не греет.
- То есть "нас", - поправляет его Антонина.
- Да, нас, - виновато соглашается Ильич.
- А солнце?!..
- Да-да..., - уныло протягивает он, - Солнца действительно не хватает. Но что от него проку двум забытым всеми старикам?
- Трем старикам, а не двум, - поправляет жена.
- Да, трем, - соглашается Ильич.
- Моя мать, - он опять смотрит ей в затылок, словно ждет, когда она обернется, - Она уже слишком стара, понимаешь?! Слишком.
- Я не знаю о чем вы, но отсюда надо выбираться, причем как можно скорей. Неужели вы не чувствуете, как этот туннель засасывает?..
- Катакомбы, - поправляет Антонина.
- Да какая разница, - почти кричу я, и тут же вспоминаю про старуху.
Но она лежит без движенья. Смотрит неотрывно на свой балет, как будто это действительно интересно. Теперь на экране пара в пестрых бразильских пышных одеждах живо и синхронно отплясывают ча-ча-ча.
- Дело в том, - как ни в чем не бывало, продолжает Ильич, - Что моя мать умерла.
Он говорит это и у меня кровь стынет в жилах. Я смотрю на старуху и только теперь понимаю, почему так сильно воняет. Понимаю, почему она не двигается, а лицо выглядит таким неестественным, неживым. Только в этот момент до меня доходит весь ужас происходящего: передо мной сидят два полоумных маразматика, уж не знаю с какими там мыслями в голове, рядом на расстоянии нескольких метров лежит полуразложившаяся старуха, а над головою страшный и длиннющий туннель.
Без раздумья я прыгаю вверх. Боль в ноге уже не имеет значенья. Я не знаю, зачем он позвал меня сюда, но выяснять это совершенно не хочется. Все, в чем я точно уверен, так это то, что отсюда нужно срочно валить.
Я прыгаю вверх и пытаюсь за что-то ухватиться, ведь сдавалось, там были ступеньки, но руки никак не могут ничего нащупать. Вокруг все гладкое и скользкое. Нет хоть сколько-нибудь выступающего камня. А я все прыгаю и прыгаю, точно за мной гонится зверь.
- Там не хватает нижних ступенек, - спокойно перебивает мою панику Ильич, - Это предусмотрено договором аренды социального жилья. Квартира и могила в одном пакете. Предусмотрительно, не правда ли?
- Чего?!.., - словно истукан, я застываю на месте.
- В договоре говорится, что отдельный вход, - продолжает Ильич, - Это удобно не только при жизни, но и после смерти. Сработал датчик трупного разложения, и все - жизнеобеспечение тут же отключается. Вход опечатывается, и только через тринадцать лет эту квартиру вновь введут в эксплуатацию. Продумали же черти!.. Что скажешь?
- То есть вы хотите сказать, что собираетесь здесь остаться?!
- Мы оба подписали соглашение. К тому же, кроме этого жилья у нас больше ничего нет. И все бы ничего, если бы не 93% яда на панели определителя. Еще немного и все здесь отключится, как предусмотрено договором аренды. Но пожить-то еще хочется, понимаешь?
- Но..., - я ошеломлен.
Хотел спросить - ну разве ж это жизнь?!.. но что-то меня остановило.
- Выбраться из квартиры можно только с помощью другого человека, - в той же манере продолжает Ильич, - Ничего из мебели для этого не подходит....
- Точнее не хватает, - поправляет его Антонина.
- Да хватит меня поправлять! - вдруг взрывается Ильич.
Его скулы дергаются от напряженья, а руки сжимаются в кулаки, и я вижу, что сил у него еще хоть отбавляй.
- Недолго тебе осталось меня терпеть, - невозмутимо говорит Антонина, - Каких-нибудь семь процентов яда и все.
Я смотрю на них, и уже не знаю, чего ожидать?
- Да, точнее не хватает, - вскоре продолжает Ильич, - Для того, чтобы отсюда вылезти, нужно сначала подставить кресло....
- Мое кресло, - утончает Антонина.
- Встать на него, - с небольшим нажимом продолжает Ильич, - И приподнять того, кто хочет выбраться наружу.
- А что делать со вторым?..
- Такие условия аренды, - продолжает он, - Против закона не попрешь, понимаешь? - Один должен всегда оставаться здесь.
Я молчу. Молчу, потому как, не по себе - боюсь ляпнуть чего невпопад.
- Ты поможешь нам, - продолжает Ильич, - А я помогу тебе.
Он говорит это как ультиматум. Говорит твердо и бескомпромиссно. Задавать вопрос типа "а что если нет?", по крайней мере, глупо и непредусмотрительно. Мало ли что у него..., у них на уме? И кто знает, сколько они уже сидят у этого трупа?..
- Чего вы от меня хотите? - мой голос дрожит, но я ничего не могу с собой поделать.
Чувствую себя, как загнанный в угол зверь.
- Вытащи отсюда мою мать....
- Нашу мать, - перебивает его Антонина.
- Та заглохни ты, наконец! - вновь взрывается он.
- А ты убери эту вонь! - она резко вскакивает ногами на кресло и указывает пальцем на старуху.
- Это моя родная мать! Как ты смеешь о ней так говорить?!..
- Мертвая мать! Уже давно испустившая последний дух. Гниющее тело, продолжающее бесконечно смотреть свой любимый балет! А не мать....
- Не смей!.., - кричит Ильич, и тут же обрывается.
Прикладывает руки к сердцу и, тяжело дыша, опускается на спинку дивана. Похоже у него сердечный приступ. Закатив глаза к потолку, он ловит ртом воздух, как рыба, неожиданно оказавшаяся на суше. Он даже не всхлипывает. А может это серьезно?..
Но Антонина даже не смотрит в его сторону. Ее взгляд неотрывно висит на мне, как красное пятнышко оптического прицела.
- Не обращай внимания, - спокойно говорит она, - Он любит притворяться.
Притворяться?! - я молча стою на одном и том же месте.
- После того, как умерла его мать, - продолжает она, усаживаясь обратно в кресло - Он сам не свой. Все жалуется на сердце и говорит, что скоро умрет. Говорит это так, словно я после этого еще сто лет проживу.
Кончики ее губ пробуют улыбнуться, но ничего из этого толком не выходит. А Ильич все так же продолжает хватать воздух.
- Может ему таблетку, какую? - осторожно предлагаю я.
- Таблетку?! Вот еще!? Он итак их уже почти все выел. Пусть в следующий раз лучше не кричит на меня, и с сердцем будет все в порядке.
Понемногу вроде Ильич начинает отходить. По крайней мере, так мне сдается. Он все еще хватает ртом воздух, но уже не так отчаянно как вначале.
- А как ты? - спрашивает Антонина, - Как твои дела, Глеб? - спрашивает так, словно пытается сменить тему вполне обычной светской беседы.
Но разве ж ее сменишь?!..
Одно только упоминание собственного имени заставляет меня вздрогнуть. С ее уст оно звучит как-то зловеще. Звучит так, точно принадлежит уже не мне. А ее вопросы, как допрос, после которого меня либо опустят, или оставят здесь навсегда.
- Все хорошо, - говорю я, и сам слышу, как это фальшиво звучит.
Женщина странно улыбается кончиками губ.
- Но в чем-то, она абсолютно права, - неожиданно и тихо продолжает Ильич.
Судя по всему, он все же оклемался.
Голос его хрипит, как иссохшее дерево.
- Мою мать..., то есть нашу, - своевременно поправляется он, - Ее действительно нужно отсюда забрать. Иначе..., ну ты сам понимаешь - никакой жизни.
Я молчу.
- А сам я, - говорит он, - Уже не могу. Мне просто уже не под силу - вытаскивать другого человека. Представляешь, я не могу похоронить даже собственную мать!?
Теперь я только молчу. Зачем что-то говорить, если тебя все равно никто не слышит?!..
- Потому-то мне и нужна твоя помощь. Вытащи ее наверх, а дальше..., - он облизывает губы, - Поступай, как знаешь.
- Но как?! - не сдерживаюсь я, - Как вы себе это представляете?! Я даже не знаю, как выбраться отсюда одному.
- Я же сказал, - спокойно продолжает Ильич, - Я тебе помогу. Поставлю кресло....
- Мое кресло, - вновь вмешивается Антонина.
Она сидит в той же скромной изначальной позе, наблюдая за фигурным катанием. Теперь там мужчина выступает соло - в тесно облегающем костюме телесного цвета с фиолетовым полупрозрачным платком, он разыгрывает какую-то драму.
Из этой комнаты его игра смотрится так неестественно, что невольно хочется запустить в экран какой-то тяжелый предмет. Я злюсь, потому что чувствую страх.
- А мать..., - спокойно продолжает Ильич, - Мы привяжем веревкой к твоим ногам, - говорит это, как инженер, выдвигающий очередную идею.
После чего медленно встает с дивана, сгорбившись чуть ли не вдвое, дабы не задевать головой потолок, и направляется к тумбочке под телевизором. Не торопясь, открывает маленькую дверцу, достает толстый, аккуратно скрученный в небольшой круг канат и начинает бережно обвязывать ноги усопшей матери. Антонина все это время смотрит балет.
Затем Ильич с веревкой в руках идет ко мне.
Я говорю ему - нет, не надо. И отхожу назад, пока не упираюсь спиною в стенку.
Но он словно не слышит и присев на кафельный пол, тщательно вяжет узлы на моих ногах. Я смотрю на все это сверху, молчу, но внутри хочется кричать. Я весь дрожу, и кажется, хочу в туалет. Или уже сходил - не важно. А Ильич все вяжет и вяжет....
Наконец он молча отходит в сторону и останавливается возле кресла жены. Но та, словно и не замечает его, продолжает невозмутимо глядеть в телевизор. Я больше не смотрю на экран, в голове только мысли о том, как сейчас придется ползти в узком и темном туннеле с мертвым телом, привязанным канатом к ногам.
И вот Антонина, наконец, встает. Она даже не встает в прямом смысле, а просто перекатывается на диван, продолжая при этом неотрывно наблюдать за балетом, и Ильич тут же тащит кресло ко мне. Ставит его, слегка оттолкнув меня в сторону, не спеша, залазит на него сам, и затем невозмутимо говорит:
- Теперь лезь ты.
Будто под гипнозом я послушно взбираюсь на кресло, это сделать не так легко, так как ноги связаны еще и между собой, их разделяет длина, не позволяющая поднять настолько высоко ногу. Затем, справившись с первой задачей, кое-как я карабкаюсь на его плечи. Встаю на них ногами. Выпрямляюсь. Вытягиваю руки вверх. И... есть! Ступенька! Я хватаюсь за нее обеими руками и сразу карабкаюсь вверх. Еще одна. Еще. Все они скользкие и узкие, но я отчаянно лезу вперед. Вот уже и ноги учувствуют в подъеме. Невероятная сила словно выталкивает меня наружу, как океан гонит из своих глубин кислород. И вдруг ноги тяжелеют. Поначалу, кажется, что меня тянут назад, и потому в панике, царапая руки и все остальное, что есть мочи я карабкаюсь наверх....
Конечно, меня никто не тянет - просто кончилась длина свободного каната. Но логика здесь бессильна.
Груз в ногах то и дело за что-то цепляется, тормозит, и каждый раз я с остервенением рвусь наверх. Хочу отвязать веревку, но туннель еще настолько узкий, что я никак не могу достать до нее руками, все упираюсь то в стену, то в потолок со ступеньками.
Взбираюсь все выше и выше. Еще и еще одна ступенька. Еще две. Еще одна.
Нет, пока не достаю. Поднимаюсь все выше и выше....
Я знаю, меня уже никто не будет тянуть. Да и вряд ли тянули вообще, но страх гонит наружу. К обычному солнцу. И я продолжаю карабкаться вверх. Еще одна ступенька. Другая....
И вот я, наконец, могу дотянуться до узла. Но что за черт!? Я не могу его развязать. Пока я лез и так рвался наружу, он затянулся настолько, что освободиться от него можно вероятно только с помощью ножа, или какого-нибудь другого острого предмета.
И я опять лезу вперед. Все лезу и лезу, все лезу и лезу..., а света все не видать. Сдается этому туннелю и вовсе не будет конца. Иногда мне кажется, что я вообще никуда не двигаюсь, а попросту нахожусь на одном и том же месте. Ступенька, ступенька, ступенька..., и каждая дается мне с огромным трудом. Со стороны наверно это похоже на роды. На то, как младенец приходит в этот мир. В муках и болях. Без света в конце туннеля. Все лезет и лезет, наивно надеясь на добро впереди....
Еще ступенька, еще и еще..., и каждая грозит мне сумасшествием. Смертью. Но я не сдаюсь - лезу вперед.
И вот вдалеке появляется маленькая светлая точка. Выход! Там солнце! С новыми силами я отчаянно взбираюсь наверх.
Еще и еще. Ступенька, ступенька....
И вот выход уже близко. Слишком близко чтобы я так сильно устал. Осталось немного, но я все никак не могу шевельнуться с места. Груз все время тянет назад и теперь мне хватает сил только держаться на месте.
Но нет. Вот я залез на еще одну, стал выше, ближе. Поднялся еще, и еще.
И, наконец, я выбираюсь наружу....
Падаю наземь и лежу на спине....
Солнце ярко светит прямо в глаза - как я рад его встретить. Пытаюсь присесть - вокруг никого. Смотрю: на канат, умело обвязанный вокруг моих ног, уходящий в мрачную тьму; на засохшую и совсем еще свежую желтую глину, перепачканную собственной кровью, и понимаю: а дела-то мои вовсе не так уж и плохи, как казалось мне всего каких-нибудь несколько часов назад. Жизнь все-таки чертовски хорошая штука, особенно на земле и под солнцем.
Рядом со мной лежит зеленый осколок от разбитой бутылки. Солнечный зайчик от него бьет мне прямо в глаза. Это приятно. Я режу канат, не потому, что хочу отомстить или еще чего в этом роде - просто внизу уже все равно никого не осталось в живых....