Аннотация: В этой главе почти ничего не происходит. разве что становится понятно, что даже ездить в Городе-Торнадо совсем не просто, ну и дорожное происшествие похожее на преднамеренное убийство.
2.
Я вставил ключ. Нажал на кнопку стартера и услышал характерное: "Яш, яш, яш, яш, яш!" - звук такой, словно стартер, с перепугу, трясет за плечо, спящего здорового Яшу и пытается его разбудить. Я живо представил себе эту картину. "Яша" проснулся скоро. Машина вздрогнула слегка и вздохом качнулась на мягких амортизаторах. Двигатель взревел, было, как потревоженный зверь, но этот могучий звук быстро уплыл куда-то за приборную панель и превратился в мягкий приятный тон, дающий ни с чем несравнимое ощущение жизни.
Просто так стоящий автомобиль - мертвый. И с этим ничего не поделать. Бессмысленное нагромождение железяк, проводов, кожи, стекол, красного дерева и черт его знает чего еще. Все это слито вместе и все - вещь неживая не мертвая. Так... Никто и звать никак. Но стоит запустить двигатель - как все это обретает смысл, оживает, начинают функционировать сложные и напряженные взаимосвязи. Краски насыщаются, начинается иная жизнь. Только человек сидящий за пультом этого примитивного устройства, недалеко ушедшего от древнего рычага, одушевляет его.
Я машинально взглянул на заднее сиденье. Вчера я здесь, крайне опрометчиво, забыл свою шпагу.
То есть, я хочу сказать, забыл шпагу в прежней моей машине.
Здесь тоже лежала шпага. Только моя была на простой перевязи и со стальной холоднокованой гардой, рифленой под луковицу и покрытой нитридом титана. У новой шпаги была замысловатая позолоченная гарда с крестовиной и "усом-ловушкой", а перевязь поблескивала драгоценным шитьем.
Такие дела.
Я сдал назад, выезжая со стоянки, и медленно покатил по улице. Машина слушалась, словно была моим продолжением. Несколько непривычен очень большой руль, облицованный красным деревом. Да еще коробка передач с рычагом на рулевой колонке. А в остальном - все замечательно!
Это была не самая хорошая машина, из тех, что я видел, но, безусловно, лучшая из всех, что мне доводилось водить.
Процесс вождения автомобиля весьма трудоемкое и нерациональное действо. В нем участвуют руки, ноги... Да еще надо вертеть головой... Трудно передать это состояние, когда необходимо все время следить за дорогой, держать ситуацию под контролем. В этом смысле вождение весьма напоминает жизнь в Городе-Торнадо.
Отвлечься нельзя.
Управление осуществляется с помощью нескольких примитивных рычагов, педалей и рулевого колеса. Относительно остроумная, но в целом примитивная и главное - громоздкая автоматика только лишает протезы эффекта обратной связи и затрудняет ощущение процесса.
Впрочем, культовые предметы не подлежат критике! Традиция есть традиция!
Автомобиль невозможно воспринимать как механизм, как средство передвижения, и даже как украшение, хотя последнее наиболее верно. Однако если всю эту громоздкую машинерию воспринять, как некий спортивный снаряд, а само вождение как спорт, в котором нет предела совершенству, то жить становится легче и все как бы встает на свои места.
Мне предстояло пересечь Границу Кольца для того, чтобы попасть на Улицу Масок. Пересечение Границы всегда неприятное ощущение.
Я всегда внутренне съеживаюсь при этом. Интересно, аборигены переживают ли подобное? Наверняка да... Вот только, очевидно, не так остро. А спрашивать опасно. Здесь вообще не принято спрашивать...
Хлоп!
А ведь это открытие! Я только теперь понял, чем так осложняется здесь общение. Семантические структуры не позволяют вопросительных предложений. Одна из самых естественных лексических форм изъята из языка. Ну, конечно не совсем. В принципе вопрос-то задать можно. Трудно, но можно. Вот только никто этого не делает. А ведь именно вопрос - призыв к общению. Без вопросительных предложений не бывает диалогов.
Был в древней Европе такой сценарист Антуан Чеков, так тот написал несколько сценариев для живых актеров, где не было диалога, только прерывающиеся монологи. Любопытный, видимо, был эксперимент.
Игра живых актеров строится на общении, взаимодействии. Построить же "пьесу", так это, кажется, называлось, на сплетающихся монологах, без общения - крамола великая. Таким образом, получается панно из моноспектаклей, разом на одной сцене. Но с другой стороны: на одном этом приеме можно строить драматургию. Может не быть сюжета (какой сюжет, если нет общения?), да он и не нужен. Люди все вместе, и в то же время врозь, каждый сам по себе, вещь в себе, со своими проблемами, думами, словами, неприкаянный, неприкрытый, незащищенный. Возникает болезненный натянутый звенящий нерв.
Но это эксперимент.
А здесь реальность.
Люди, конечно, общаются, но иначе. Они не задают друг другу вопросов, не интересуются друг другом. Механизм взаимодействия совсем иной. Это тяжело воспринимать. Вопросы, если вы с ними обращаетесь к кому бы то ни было, остаются без ответа. Они просто непонятны. Чуждая семантическая форма.
Поэтому поинтересоваться чем-либо напрямую, значит - во-первых, быть не понятым, а во-вторых - вызвать подозрение, которое мне, в моем положении, абсолютно ненужно. Так что я переживаю отвратительное ощущение при пересечении "барьера" между кольцами в гордом непонятом одиночестве не в силах поделиться этим с кем-либо, и не в силах выяснить, хотя бы одинок ли я.
Впрочем, мне еще предстояло добраться до внутренней Границы моего Кольца, а это далеко... Город очень большой. Очень.
Потом нужно посчитать разницу между движением колец, чтобы не оказаться невесть где. Я должен попасть поближе к Улице Масок... В идеале я должен попасть именно на эту улицу, но для того необходимо несколько больше, чем у меня, практики. Попросту лучше всего пересечь границу, как можно ближе к этой улице и все дела. Иначе можно заблудиться и попасть невесть куда, что чревато приключениями, которых я совсем не ищу. Честное слово. Здесь приключаются такие приключения, что...
Так я слышал историю о влюбленной паре. Между парнем и девушкой была такая разница статуса, что они могли оставаться друг подле друга, только непрерывно двигаясь навстречу. Их разносило в стороны. И с большой скоростью. Они могли бы уменьшить разницу статуса простым и доступным, любому другому, способом, только никак не могли это осуществить. Я не знаю способа заниматься любовью на бегу.
Честно говоря, я не встречал ничего подобного сам. Эффект разбегания обычно не проявляется ничем, кроме разных усилий при движении с одной скоростью.
Машина катилась легко и мощно по подсыхающей улице. Спешить мне, в сущности, некуда и я даже подумал, краем сознания ощутив недоумение от этой мысли: "А нужно ли мне на Улицу Масок?" Мысль достаточно преступная, для того чтобы отхлестать себя самого по щекам! Придет же такое в голову! С управлением я уже освоился настолько, что оно перестало занимать мое внимание, и я смог наблюдать за жизнью вокруг, через стекла машины как рыбка из аквариума.
Город-Торнадо жил своей обычной жизнью дикой и необузданной, но с первого взгляда неторопливой и сонно-размеренной. В том-то лишь дело, что я смотрел не первым взглядом. Пешеходов на улицах практически нет. Если кто-то еще и идет пешком, то к своей машине - никак не иначе. Стоянки, мимо которых я проезжал, наполовину опустели.
День вступал в свои права, пробуждая вместе с телами и мозги, а с ними в свою очередь и страхи. Малые страхи и большие страхи. Осознанные и неосознанные - от которых никто не застрахован. Пробудившись, жители стремились поскорее прийти в движение. Не оставаться на месте. Это действовал главный страх.
Я свернул на улицу, не помню названия, которая должна была быть широкой, и главное ведущей туда, куда мне нужно. Улица и была широкой. Может быть даже шире, чем всегда. Но видимо недостаточно широкой для сегодняшнего потока машин. Откуда они все взялись и куда столь сонаправленно ломанулись все разом, судить не берусь. На моей недолгой памяти такого еще не случалось. Пробка была надежной и вязкой. Машины двигались рывками. Нога скоро затекла на педали разделяющей двигатель и трансмиссию.
Проблема еще и в том, что ехал-то я к центру города. Стартовать после остановки очень мешает встречный центробежный вектор. Это словно трогаться с места, стоя на сравнительно крутом склоне.
Есть в автомобиле такая штука - сцепление называется. Она отделяет двигатель от движителя в момент, когда вы решите остановиться, но двигатель оставить в работе. Это устройство также служит для плавного присоединения двигателя к движителю. Тоскливо так жить. Я понимаю. Но что поделать?
Так вот. Когда вы останавливаетесь на ровном месте - читай - на улице не радиальной, а кольцевой. Тогда проклятущий радиальный вектор лишь слегка клонит вас в сторону. И ничего более. Не нужно хвататься за рычаг и переходить на крайнее - стартовое - передаточное число. Не обязательно. Это конечно от типа машины зависит, но в принципе не обязательно.
Другое дело улица радиальная - направление к центру. Тут просто необходимо переключиться на самую распроклятую первую скорость. Но в момент, когда вы переходите с тормоза на газ, случается чудо! Машина начинает катиться назад. Если сноровки недостаточно - вы не стартуете! Двигатель глохнет. Сзади в вас врезается следующая машина. А они такие хрупкие!
Я же говорю - это спорт. И опасный.
Весьма бодрит, скажу я вам. Особенно после нелегкой ночки!
Прошлая ночь - это отдельная история.
Так вообще только я могу! Не дай бог рассказать кому. Засмеют. Это надо же! Гарпию подцепить.
С вечера - девчонка как девчонка. Хрупкая. Нежная. Ласковая такая. Не без бзиков. Но кто, скажите, без них? А как стемнело совсем... Шипение, когти, крылья! Ужас! Еле вытурил эту тварь в окно. Так нет бы, летела себе! Ничего подобного. Давай ломиться обратно.
Очень нехорошо получилось.
Хорошо - ночь долгая. Отоспаться всегда успеешь. Даже после такой битвы. Но с непривычки до утра можно каждого шороха опасаться. Хорошо еще, что у них к ночи срубает напрочь все человеческие представления. Это дает некое преимущество.
А ведь догадаться было не очень трудно. Не бывает таких женщин. Ну не бывает и все! Все в ней было слишком. На то и купился.
Такие дела.
Хорошо еще, жив остался, придурок. Спасло-то только совпадение. Но не стоит заниматься самобичеванием.
Вообще этих самых гарпий надобно разъяснить. Что они такое? Неизвестно. Ведь для чего-то же их вывели. Толик считает, что это феминистки в абсолюте. Раздвоение женской сущности. Днем - сверхженщина в мужском представлении, а ночью - соответственно - женский идеал в ее собственном ощущении себя. Такое двойное наказание. Не очень поучительное, надо признать. Но очень страшное.
Может, их и не выводил никто. Как крыс, например или гномов. Тогда - гномы - не гномы, крысы не крысы, а гарпии - не гарпии. Это больше на правду похоже.
Говорят, однако, что гарпии бесплодны. Кто-то их сделал когда-то. И пустил себе на волю. Неудачный эксперимент. И ничего более.
Загадка.
Вообще закралась мысль, что эту милашку мне подсунули. Просто так. Чтобы жизнь пряником не казалась. А может быть и не просто так. Может быть и с умыслом. Но кому это может быть нужно. Не так я заметен, и совершенно не опасен, на вид, чтобы кому-то было нужно меня прикончить. Да еще таким неожиданным, экзотическим способом.
Эти размышления привели меня в тревожное состояние. Возможность покушения, как это ни глупо прозвучит, весьма ничтожна, но она есть.
Нужно выяснить у кого-то, насколько гарпии опасны, вообще. Что-то я издергался... Проще. Проблема становится проблемой лишь в том случае, если гарпия действительно ядовита и так опасна, как говорят. Проблема продолжает быть проблемой также и в тех случаях, если гарпия не представляет серьезной угрозы. Тут возможны два варианта: либо недоброжелатель об этом просто не знал и ориентировался на зловещие истории, либо меня не хотели убивать, а целью было напугать только, и все.
Вот и все. Выяснить эти вопросы можно и между делом.
Хочется верить в то, что это всего лишь был глупейший розыгрыш.
Убийственный юмор встречается в природе довольно часто. Но, что характерно, исключительно среди людей (это я сострил), ибо кто еще кроме человека во всей вселенной способен доводить до опасного абсурда самые, казалось бы, безобидные вещи.
Поверьте мне, есть такие люди, которые страсть как любят разыгрывать всех подряд вокруг, при этом, совершенно не давая себе труда поинтересоваться, доставляют ли его шутки удовольствие кому-нибудь, кроме его самого. Хоть Удав, например.
Нет, Удав - это отдельная история!
Мы терпим таких эгоистичных юмористов.
На шутки не принято обижаться.
А стоит ли терпеть?
Подобная мания может завести довольно далеко.
Есть у меня один знакомый, который очень любит прятать чужие вещи и смеяться до слез, когда жертва, на грани истерики ищет и ищет что-то необходимое. Особенно азартно он терроризирует девушек. Для хрупких секретарш он "изобрел" специальную шутку. При первом же удобном случае этот юморист самоучка подкладывает в женские сумочки что-нибудь, по его словам "полезное". Это может быть что угодно. Либо половинка кирпича, сумочки разные бывают - и большие и не очень. Либо первая подвернувшаяся под руку гадость.
Удав, расскажу все-таки, как раз из подобной породы - большой любитель шуток и розыгрышей. Близкие и друзья к этому привыкли и потому его выходки воспринимались спокойно и даже благожелательно. Оно и понятно... Предъявлять Удаву претензии - себе дороже.
Однажды решил Удав провести денек в "На Экзотических Островах" в компании с, покойным ныне, Осборном. Значит, остановились в "Амбассадор". Осборн решил прогуляться, а Удав, сославшись на усталость, остался в номере. Он намеривался реализовать свой коронный розыгрыш. Когда через два часа Осборн вернулся, то обнаружил, что дверь в номер полуоткрыта, а Удава нет. Заглянул в ванную, а там плавал окровавленный труп. Зрелище так подействовало на Осборна, что тот скончался на месте от сердечного приступа. Чего не ожидал Удав, привезший с собой куклу в виде трупа молодого мужчины. Удав, на то и Удав, не любит натуральной крови, но обожает возиться с бутафорской. "Шутка, однако, кончилась печально", - флегматично заметила по этому поводу "Газета".
Если человек что-то слишком любит, то это, по свидетельству психиатров, очень может быть мания!
Автомобильная пробка никак не хотела кончаться. Тут еще пришлось объезжать затор. Он, возможно, был и настоящей причиной пробки, а возможно и следствием ее. Несколько машин столкнулись, образовав кошмарную свалку.
Подле всего этого стоял "луноход". На крыше его восседал полицай. Несколько его подчиненных рубили металл столкнувшихся автомобилей своими маленькими секирами. Я и не знал, что эти красивенькие штучки так ходко идут в дело. Я думал, что это что-то вроде жезлов - символ представителя власти. Так оно, в сущности, и было. Но вот видите ли не так себе безделушка. Топорики врезались в стойки как в мягкую древесину.
Из одного автомобиля, огромного, со специально увеличенным кузовом джипа, кажется "Бронко", извлекали чудовищную тушу весом по виду не меньше тонны. "Сумо", - догадался я. Кто еще как не рикиси мог быть таким немыслимо огромным.
Кольнула нехорошая тревога. "Нет, конечно, пробормотал я гоня эту мысль прочь, - почему непременно Влас".
Но просто так ехать дальше я уже не мог.
Я с большим трудом припарковался у бордюра. И подошел к "луноходу". Соваться к полицейским нет смысла. Просто посмотрю. Облокотился на колесо задней триады "лунохода". Стою. Смотрю.
Незаметный такой. Будто и нет меня.
Сумотори вытащили из джипа. Чудовищная студенистая туша выкатилась на дорогу и лежит. Для того чтобы поднять его нужно специальное оборудование. У полицейских этого оборудования нет.
Полицейские были озадачены. Боже, какой же он огромный.
Офицер бубнил, придерживая "Ком" в ухе. Я расслышал слово "суспензер".
Мой час пробил!
- Эй, офицер!
Он сурово посмотрел на меня.
- Я офицер!
Он пошевелился, словно ему стало неудобно сидеть.
- Вам нужен суспензер.
- Ну...
- У меня есть локальный суспензер.
С этой штукой четверо полицаев вполне, справятся с тушей сумотори пострадавшего в аварии. Толстяк был единственным, кто нуждался в помощи. Остальные пребывали уже в лучшем мире, если конечно таковой имеется. В такие минуты хочется верить в жизнь после смерти. Огромный четырехсотсильный "Бронко" размолотил в хлам и верткую маленькую "Рено" и еще какую-то машину не опознаваемой марки.
- Ну, так давай же его сюда!
- Даю, даю, даю...
Я метнулся к своей машине и тут же вернулся. Офицер провожал меня сердитым взглядом.
- Держи.
Я протянул ему небольшую коробочку.
Инспектор наклонился и вырвал прибор, словно ни секунды не сомневался, что я или передумаю или непременно скажу, что ни будь в стиле: "Что ты мне за это дашь?"
Он имел право так думать. Разве нет. Кто нынче помогает полицаю? Только полицай. А кому полицай помогает бескорыстно? Никому.
Я был исключением.
Исключения обыкновенно более правильны, чем правила. Но их слишком мало, для того чтобы стать правилом. Так вот и складываются правила из неправильных вещей.
Выхватив коробочку, он довольно крякнул.
Сделал небольшую паузу. Он видимо тяжело переживал смену темпоритма. Потом крикнул что-то своим орлам, на диком полицейском волапюке. Бросил в их сторону суспензер, не слишком заботясь об адресации броска. Одному из полицаев пришлось совершить великолепный вратарский прыжок, дабы поймать приборчик.
Я вздохнул с облегчением. Он сделал это! Видимо хороший вратарь. Полицаи, как известно, играют в футбол.
Они завозились возле лежащей туши.
Инспектор издал какой-то звук.
Я посмотрел на него. Он достал из нагрудного кармана трубку. Бывалую трубку. Ее чубук был перемотан оранжевой изоляционной лентой. Сунул трубку в карман брюк, отставив ногу, и одним движением большого пальца набил ее. Завзятый курильщик. У него там, в кармане видимо прямо в насыпку табачок.
Ну, надо же! Обычно полицаи если и применяют стимуляторы, то при посторонних этого не афишируют. Он явно считал меня своим. Тут я не ошибся.
Инспектор окутался медвяным дымом.
Он снова издал свой звук, но уже увереннее. Видимо дымовая завеса сыграла свою роль. Так ему было удобнее. Что бы это мог быть за звук?
- Спасибо, приятель, - выдал он с усилием.
Ну, точно принял меня за своего!
Вообще это был примечательный экземпляр полицая. Во-первых - бородатый. Это одно уже дорогого стоит! Для тех, кто понимает, конечно. Может он еще и двумя перстами перекрестится? А так полицаи растительности не носят. Трубка. Значит, двуперстие отменяется. Потом - рост совершенно не футбольный. Маленький он и толстый. Похоже тяжелоатлет.
Тот еще кадр. Не люблю я таких загадок.
- ИнспекторррАлександррр, - заявил он.
Тяжело с ними. Право слово, тяжело. Что это он сказал? А это он представился.
Я представляться не собирался. Зачем? Я не враг сам себе.
- Жить будет? - поинтересовался я, кивнув на сумотори.
Иногда можно и спрашивать. Только звучать это должно соответствующим образом. Я уже приточился к этому. Давно и неосознанно. Автоматически привык. Задаешь вопрос, а интонация утвердительная. И еще форма фразы не должна быть семантически вопросительной. Вот недавно я это осознал, и как все усложнилось.
- Я дохтор! - хмуро сострил неправильный инспектор вполне резонно, но тут же смягчился, - пока жив ешшо.
Не верилось мне, ох не верилось, что в нем так сидит привычка к волапюку полицейскому! Тот еще тип. Не прост этот неправильный инспектор. Или это у меня нервное? Глазки замылились?
Лицо сумотори было залито кровью. Я решился приблизиться. Я должен был убедиться, что это был не Влас.
И я убедился в обратном.
Это был он.
Не этого, ох не этого он боялся в жизни!
Кажется он узнал меня. Его маленькие кукольные глазки на огромном лице впились в меня.
- Овен! - прохрипел Влас.
И его взгляд умер.
Полицейские подняли его суспензером. И опустили тут же.
- Готов, - с каким-то даже облегчением сказал один из полицаев.
Инспектор Александр посмотрел на меня, словно совета спрашивал. Приказал своим футболистам: "Работать!"
Ну что они могли?
Полицаи принялись оживлять покойника. Они сделают все, что можно. Но не спасут.
Что он хотел мне сказать?
Ясно, что самое главное. Ключевое слово.
Тут прикатила неотложка... Как всегда поздно. Это такая служба, которая формально должна оказывать экстренную помощь, но по определению не способна с этой помощью справиться. Помощь требуется неотложная - безотлагательная, а служба должна принять заказ и прибыть на место, что безотлагательно сделать нельзя. Порочный круг получается. Это тоже кажется возрожденный реликт цивилизации автомобиля.
Я вернулся к своему "линкольну". Теперь его происхождение было понятно. Суспензер мне был не нужен. Я его и вез-то для Власа. Они не оживят его. Иначе не было бы линкольна. Я наследовал статус великого рикиси.
Город-Торнадо держит в запасе много сюрпризов. И не город это. Много городов. Вложенных или вплетенных друг в друга. Ты идешь себе по городу, который знаешь, а это уже и не тот город. Очень похож на тот. Но другой. Это город-ловушка. Он прикинулся твоим знакомцем. Он улыбается, не разжимая узких губ. Осторожно! Там за этой улыбкой крепкие челюсти чужака. А может и не челюсти.
Вперед!
Прочь!
Нет меня. Не ищите. Не готовьте мне новых ловушек. Я уйду поперек. Я всегда уходил. И теперь уйду.
Выпустите меня. Я приспособлюсь. Не надо меня беречь и стеречь! Я сам себе судья и палач. Не надо меня наказывать. Я сам себя накажу. Примерно. И другим неповадно.
Как Влас все изменил своей смертью!
И как не вовремя!
Я жалел его. И я завидовал ему. Ему теперь проще чем мне.
Я гнал машину как сумасшедший. Пробка рассосалась. Машин было много. Но они катились тем стремительным потоком, который обычно и бывает вот эдак - после пробки. Их всех собрала вместе и заставила двигаться синхронно чья-то смерть.
Я вне.
Я выписывал рискованный слалом между машин этого потока, вдавив педаль до пола. Меня окликали возмущенные истерические вопли клаксонов.
Громче!
На виражах я скорости не сбрасывал. Линкольн проходил в угрожающей близости от крыльев машин. Вилял необозримой кормой перед оскалами радиаторов. Вальяжный линкольн натужно ревел мотором и не мог быстрее.
Не мог.
От меня начали шарахаться, уступая дорогу. Ага! Не так тут много смертников!
Я тоже не смертник...
Я вдруг ощутил вот эту скорость. Маленький мягкий человечек - кожаный мешочек с мокреньким внутри, сидящий в огромном ревущем комке изогнутого хитрым образом металла.
Мне стало страшно. Нет не страх. Гибельный необузданный восторг охватил меня. Я ощутил, как машина сомнется от удара, и я расплескиваюсь в ней как...
И я совершенно спокойный внутри себя дрожащего от возбуждения подумал насмешливо: "Нервы, однако, шалят!"
Холодом повеяло, и я стал успокаиваться. И как обычно бывает в таких случаях - стало неловко. Сбрасывать скорость показалось глупо. Всех распугал. Гнал куда-то. Им же не объяснишь, что вот психанул и успокоился. И так я летел вперед.
Машин становилось меньше.
Я, оказывается, и быстро ездить умею.
Тугие шины ревели на брусчатке звериным ревом.
И тут я увидел нечто непонятное. Это вообще можно было принять за видение, галлюцинацию или, чтобы не так обидно было - за мираж. Но это, черт меня возьми, была реальность, призрачная реальность, если такое возможно. Но что, скажите, невозможно в этом безумном городе?
Я вдруг почувствовал, что в реальности простой и доступной, видимой и слышимой вокруг присутствует еще что-то... Сначала именно так - что-то. Каким образом я это ощутил, не спрашивайте. Присутствие рядом чего-то чужого, непонятного, но пребывающего рядом реально приходило не впервые, с той лишь разницей, что прежде это было вскользь и исчезало напрочь, почти мгновенно, оставляя легкую быстро затухающую тревогу, то теперь зацепило надежно и всерьез.
И тут мир начал меняться. Но это была не ротация. Просто через видимую канву реальности начало проступать иное. Я вдруг увидел совершенно другую улицу и на ней автомобиль из другого мира и времени. Может и не автомобиль вовсе. Это был маленький, стремительного силуэта, спорткар или нечто подобное... Ему было нехорошо... У автомобильчика заносило корму. Я видел, как он валится в безнадежный крен, и вдруг, как-то уж совсем не кстати, заднее колесо, что были заметно больше передних, вдруг решило выбрать свой путь, озорно подпрыгнуло и рвануло по своим делам... автомобильчик начал опрокидываться и когда я увидел его брюхо рифленое и похожее на связку серебряных труб, он исчез.
Все вернулось к исходному состоянию. По улице катились машины и мне все так же уступали дорогу. Я заметно обгонял этот поток. Никаких последствий виденной мною катастрофы не наблюдалось.
Что это было?
Я непроизвольно повертел головой. Видел ли это кто-то еще?
Очень было похоже, что видение пригрезилось мне одному. Ну, ничего. Я одинок во многом.
Улица неслась назад, я катился вперед. И вдруг, когда мой взгляд упал вдоль правой боковой улицы, я увидел нечто черное, что, подпрыгивая, уносилось в даль.
Лукавый меня корчит, не иначе!
Однако я слишком быстро промчался мимо этой улицы. Рассмотреть, что это по ней катилось, не успел. Возможно, это и было колесо. А может и нет. Может быть не то колесо. А может и не колесо вовсе.
Денек начинался весело! Как-то это еще аукнется.
Я мысленно вернулся к гибели Власа. Это событие стоило обдумать непредвзято и спокойно.
До границы кольца я домчал без приключений.
Полосу, разделяющую кольца пересек как обычно. Осмотрелся, сбавив, наконец, скорость, узнал дорогу, и покатил вперед уже совсем уверенно. Медленно-медленно ко мне возвращалось мое обычное истерическое спокойствие. Это когда чувствуешь себя тикающей миной, но не знаешь когда взорвешься, потому, что таймер обращен к тебе тыльной стороной, на которой можно увидеть все, что угодно, только не цифирь обратного отсчета. А все окружающие - наоборот видят то, что нужно бы видеть тебе самому, но воспринимают лишь как забавные часики.
Спокойно и беспристрастно думать о гибели Власа никак не получалось.
Это все равно, что трогать больной зуб.
Я не знал и не мог знать, что ждет меня впереди. Не знал о том, что уже происходило вокруг меня и имело ко мне прямое отношение, какой чудовищный механизм пришел в действие этим утром, какие неведомые темные силы пробудились и сколько еще смертей заглянет мне в лицо...
Я не знал и не мог знать, что не вернусь уже в свою квартиру, и нет смысла думать о ремонте.