Оба прошли в комнату, Степан устало опустился на стул, переводя дыхание, Александр развалился на диване. Немного помолчали.
- Лет восемь не виделись, да?
Вопрос хозяина квартиры был чисто риторический, школьные приятели не виделись с самого выпускного. Александр всегда держался один, почти ни с кем не общался.
- Да... Как ты? - с некоторым усилием откликнулся Степан.
- Нормально. Институт закончил, сейчас в КБ сижу, бумагу да карандаши перевожу, а за это мне ещё и платят. А ты, я слышал, на заводе всё слесаришь?
- Было дело, сейчас "по профсоюзной линии выдвигают", как сказали в "Служебном романе".
- Не, это из "Москва слезам не верит", - поправил Александр и потянулся к сигаретам, что лежали рядом с пепельницей на столике, но передумал и опустил руку.
- Ты кури, нестрашно, я на заводе привык.
- Не, неважно, потом, - махнул рукой Александр.
Разговор как-то не клеился, сказывались прошедшие годы и разница характеров.
- Я, вот, по какому вопросу к тебе, - смущаясь, перешёл к делу Степан.
- Вопросу? - улыбнулся хозяин. - А на приём записался? Шучу, - спешно добавил он, увидев, что гость напрягся, словно собирался встать и уйти.
- Дело такое, - чуть обмякнув на стуле, заговорил Степан. - Я заболел. Голова как чугунная, всё тело ломит, а врачи ничего не находят. Психушку только предлагают - от мнительности лечить. Пошёл тогда к гадалкам-экстрасенсам, ну, те много чего нашли, денег тоже изрядно взяли, а толку... Да и нашли разное. Вот, я вспомнил, что мой одноклассник - маг, и пошёл к тебе.
Александр хмыкнул:
- Ясно! Ясно, что дело тёмное... Я постараюсь тебе помочь, хотя, знаешь, в этом ещё не слишком много знаю. Потом, институт, работа - сам понимаешь. А чтобы искусство освоить...
- Не, я не за тем, - прервал приятеля Степан. - Хотя, если б ты сам смог помочь, я б тебе по гроб жизни. Я тут списочек составил, тут все, к кому я ходил. Если можешь, глянь! Я хочу знать, кому из них верить, а кто так - просто деньги собирает.
Александр взял список и нагнулся к столу, потом почёркал по бумажке ручкой:
- Ну, смотри: эти пятеро, я их зачеркнул, они пустое место. Эти трое, подчёркнутые, люди грамотные, остальных я не знаю. Вот эти-то трое, из-за них я тобой не стал бы заниматься, они знают больше моего.
- Хм... Все трое ничего существенного не нашли, только этот сказал, что снял парочку мелких заклятий, но они не должны были так влиять. Значит, я точно псих?
- Вполне может быть! - заявил Александр. - Но вряд ли. Думаю, тебе надо обратиться к магу посерьёзней. Позвоню-ка я Старцу, он, правда, не практикует, но не должен отказать по старой памяти.
Ночью Степану приснился Старец. Худой, высокий, но сгорбленный годами, с длинной седой бородой, одетый в какой-то белый балахон, будто еретик средневековый из учебника истории средних веков. Стоял, опираясь на длинный посох, хмурил косматые брови и что-то строго кому-то выговаривал. Постепенно речь становилась всё отрывистей, он стал повторять одну и ту же короткую фразу. Степан напрягся, пытаясь разобрать слова, и вдруг понял, что уже не спит и слышит лай дворовой собаки.
Наутро позвонил Александр и назначил встречу. Уже через четверть часа приятели поднялись на четвёртый этаж "брежнёвки". Александр вдавил кнопку звонка. Дверь им открыл мужчина с заметным животиком в синем спортивном костюме с фальшивой надписью "Adidas", чисто выбритый. Лет по виду шестидесяти, черноволосый, чуть тронутый сединой.
"Начерта ему был бы посох в квартире?" - почему-то промелькнуло в голове Степана.
- Входите, молодые люди, - фальцетом, неожиданным для своей комплекции, пригласил мужчина.
Ребята поздоровались и прошли в просто обставленную комнату.
- Саша, вы устраивайтесь на диване, а мы с молодым человеком в кресла. Прошу!
На журнальном столике между креслами лежала шахматная доска с расставленными фигурами.
- Стёпа, ведь вы Степан, да? Не откажите в любезности - партеечку, - усаживаясь в кресло и показывая рукой на шахматы, обратился Старец. - Зовите меня Николаем Валентиновичем.
- Вообще-то, мы по другому поводу... - заговорил Степан, но осёкся, увидев зверскую гримасу на лице Александра.
- Ничего, ничего, займёмся и другим, - добродушно отозвался Николай Валентинович, зажимая в руках пешки и пряча за спиной, затем, не поворачиваясь к дивану, добавил. - Вы, Саша, симпатичнее, когда улыбаетесь.
Играл Николай Валентинович просто, но надёжно. Он старался поскорее разменять фигуры, желая, похоже, решить исход в пешечном окончании. Попутно заговаривал с гостем о том да о сём. Так и доигрались до ничьей. Когда игроки потом сложили фигурки в коробку, Николай Валентинович, помолчав, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, объявил:
- В общем, Стёпа, положение неприятное. Заклятия на тебе нет. Ещё нет. Но будет, вот только действует уже сейчас. Такая нехорошая штукенция. Встречается этот способ заклятия, нечасто, но встречается. Его нельзя засечь и снять нельзя, пока оно не будет наложено.
- И... что ж мне теперь делать?
- Жить! Жизнь у людей одна. Как обычно жить. И ждать. Когда его наложат, а вы, Стёпа, сразу поймёте это, просто почувствуете, тогда милости просим, заходите, постараюсь помочь вам.
- И сколько ждать? Понимаете, мне же это жизнь портит. Ничего мне не в радость, ни к чему я не...
- Ну-ну-ну, молодой человек, - с напускной строгостью прервал Николай Валентинович. - А как же Надя?
- А откуда вы?..
- Ну, как же, как же, позавчера вы неплохо с ней... пообщались. Разве нет? Я же вижу, - не без самодовольства улыбнулся хозяин. - Вы можете вполне сжиться с этим, немного самоконтроля. Вы спрашивали - сколько? Ну, год, два. Или несколько лет. Главное - никому не давать повода к заклятию. К людям относитесь по-человечески.
- А может, наоборот? Поссориться на базаре с цыганкой какой-нибудь, пусть она проклянёт, зато сразу можно будет снять, - предложил Степан.
- Не стоит, - подал голос Александр.
- Конечно, не стоит! Провокация - это нехорошо. И почему ж именно цыганка? Кто угодно может - старый, ребёнок, мужчина, женщина. Любой расы. Не стоит искать ссоры - и ваш друг абсолютно прав. Вы так напроситесь ещё на одно проклятие. И вот ещё что. Если сумеете всю жизнь прожить так, что заклятие на вас никто не наложит, вы получите дар, которому многие позавидовали бы. Вы вернётесь в тот миг, когда впервые почувствовали на себе проклятие это, вы сможете прожить жизнь заново, исправляя по ходу прежние ошибки, - Николай Валентинович усмехнулся, - и делая новые, конечно. Вы будете подготовлены к новой жизни, потому что запомните предыдущую. Так что - терпение, молодой человек.
Он подошёл к окну и, что-то озабоченно высматривая во дворе, добавил:
- Я всё же немолод, если ваше проклятие не застанет меня в живых, обратитесь к своему другу, я его научу, - и повернувшись к Степану, закончил. - Идите теперь, главное - относитесь к людям по-людски, ждите, всё от вас только зависит.
Степан Евгеньевич вышел с кладбища в скверном расположении духа. Он не стал дожидаться окончания мероприятия, не собирался идти и на поминки. Александр Анатольевич, Сашка, бывший одноклассник. Степан Евгеньевич шёл под противно моросящим дождиком, путаясь в полах длинного плаща, шёл, игнорируя лужи и почти не замечая окружающих, шёл торопливо, будто опаздывая. Оставаться здесь было невыносимо - глядя в спокойное лицо друга, Степан Евгеньевич в полной мере ощутил, как он стар и одинок.
"Вся жизнь... Вся жизнь псу под хвост. Полвека так... И этот... старый придурок - жди, живи! А как жить, если только ждёшь? Всю жизнь ждёшь, как под дамокловым мечом ходишь. Всё время в страхе... То не скажи, это не сделай, чтоб того ублажить и этого не огорчить, не дай бог! И всё время давит, давит..."
Степан Евгеньевич шёл всё быстрее, сердце начало покалывать. Воздух, как его сейчас не хватало лёгким. Но старику это доставляло странное удовлетворение. Он двигался по прямой, а встречные шарахались в стороны, стараясь избежать столкновения.
"Всю жизнь любезничать со всеми, особенно с теми, кому только в рожу плюнуть хочется, всем уступать, не высовываться, чтобы не перейти ненароком кому дорожки. Сидел в своём синдикате при пятом колесе на месте белки. И Надька ушла, надоело, говорит, с размазнёй... Правильно ушла! Что она могла от меня дождаться? Всю жизнь в страхе. Как в тюрьме, как в тюрьме. Сам себя всего лишил, сам себя приговорил... пожизненно..."
Степан Евгеньевич всё чаще сталкивался с недостаточно расторопными прохожими, это приносило мрачную радость, он словно вымещал на себе и на окружающих свою неладную судьбу.
Наконец, показалась остановка. Степан Евгеньевич, тяжело дыша, опёрся на парапет подземного перехода в ожидании своего электробуса. Дождавшись "пятёрки", старик поспешил к дверям. С подножки раздражающе медленно спускалась грузная женщина, а сзади уже вовсю напирал народ. Степан Евгеньевич схватил женщину за рукав и раздражённо дёрнул на себя. Та сорвалась с подножки и неуклюже с размаху села на тротуар. Старик рванул было в электробус и вдруг встал. Сзади он услышал бормотание, почти шипение. Он резко обернулся - губы женщины шевелились, слов не разобрать, но это было уже неважно.
Степан Евгеньевич сошёл с подножки и вернулся к парапету подземного перехода.
"Действительно не цыганка", - безразлично подумал он и, прислонившись спиной к парапету, сполз, пока не сел на корточки.
"Отдохну немного и пойду", - решил он через минуту.
Но продолжал сидеть. Прохожие проходили мимо него, торопясь по делам, торопясь жить их собственной жизнью. Бросали взгляд на старого человека со скорбным больным лицом, мокнущего под дождём, и спешили дальше.
Некоторые уделяли из своей жизни ему чуть больше, доставая мелкие деньги из карманов и кошельков и кидая их на колени старику.