Аннотация: В книгах Олега Блоцкого Владимир Путин показан в весьма неприглядном свете
Открытое письмо
биографу Владимира Путина Олегу Блоцкому
Уважаемый Олег Михайлович!
Я - обыкновенный, рядовой россиянин, внимательно прочитавший ваши книги о Путине: <Владимир Путин. История жизни>, книга первая>, Москва, <Международные отношения>, 2002 г.> (1) и <Владимир Путин. Дорога к власти, книга вторая>, Москва, <Осмос-Пресс>, Москва, 2002 г.) (2). Сразу понял, что вы для Путина человек явно свой, и книги являются как бы заказными. Об этом свидетельствует много фактов, в том числе и выражение глубокой благодарности президенту и его супруге за встречи с вами при подготовке книг к изданию (1, с. 10).
Знаю, что после выхода этих книг из печати, некоторые россияне, правда, к счастью, не относящиеся к высоко образованной и интеллектуальной части нашего общества, стали теперь считать вас талантливым биографом главы российского государства. Они полагают, что вы сумели нарисовать образ своего героя близким и понятным для них, а потому воспринимают многие, даже далеко неблаговидные, его поступки как нечто свойственное им самим. Однако я такую точку зрения отнюдь не разделяю.
Да, во время работы над книгами вы действительно не располагали материалами, позволяющими писать о Путине, как президенте. Поэтому вам ничего более не оставалось кроме того, как, выдвинув тезис о том, что <именно в прошлом необходимо искать не только настоящее, но и будущее любого человека> (1, с. 10), начать изучать биографию своего героя.
Нисколько не сомневаюсь, что вы намеревались нарисовать образ привлекательного и, во всех отношениях, положительного человека. И все бы хорошо, но для реализации этих намерений, как мне кажется, у вас явно не хватило профессионализма.
Да, в ваших произведениях содержится много позитивного материала о допрезидентской жизни Путина. Однако этот материал нередко, извините меня, вызывает определенное недоверие, поскольку он основан на воспоминаниях анонимных рассказчиков. Например, вы пишете: <Сокурсники, достаточно близко знающие Путина в те годы, отмечают...> (1, с. 258), <Один из бывших приятелей Путина отметил...> (1, с. 259), <Другой товарищ, который знает нынешнего президента с детства, добавил...> (1, с. 260), <Один из товарищей Путина, который не имел никакого отношения к юрфаку, рассказывает...> (1, с. 254) и т. д. Или: говорит <А. Н.> (1, с. 161), свидетельствует <Н> (1, с. 162).
Особенно много подобных зашифровок должностных лиц из российских спецслужб. Например, <Вспоминает ветеран госбезопасности полковник Александр Кульков (фамилия изменена)> (2, с. 105), <Вспоминает полковник Виктор Фрязин (фамилия изменена)> (2, с. 106), <Рассказывает генерал-майор Андрей Пименов (фамилия изменена)> (2, с. 153) и т. д. и т. п.
Однако, несмотря на то, что под такими <шапками> можно было писать все что угодно, даже такая свобода в импровизации не позволила вам достичь поставленной цели, ибо некоторые ваши анонимные авторы почему-то оказались не способными заранее предвидеть и оценить, принесут ли их рассказы пользу или вред вашему кумиру. И, поскольку такой же непродуманностью часто страдают и ваши собственные повествования, это дает основание не только усомниться в том, были ли у вас реальные собеседники при подготовке книг к изданию, а и предположить, что многие, приписываемые им, тексты воспоминаний на самом деле принадлежат вашему перу.
Вот, например, о чем у вас повествует <Н>: <Когда Путин стал президентом, то его начали часто показывать по телевизору. [...] И чем чаще я смотрел, тем сильнее во мне крепла мысль, что он нисколько с тех времен не изменился. В смысле своих человеческих качеств. Каким был - таким и остался: честным, ответственным, сильным. Голову на отрез даю, что он никогда не будет пользоваться своим положением себе во благо и во вред людям> (1, с. 162).
В этом, как я полагаю, составленном вами, повествовании словно в зеркале как раз и отразился ваш недостаточно высокий уровень профессионализма. Ведь, подумайте сами, как можно определить, глядя на экран телевизора, что именно тот или иной человек является <честным, ответственным и сильным>, да к тому же еще и <неспособным пользоваться своим положением себе во благо>? И даже готовность вашего анонимного собеседника отдать <голову на отсечение>, убедить читателя в наличии указанных качеств у Владимира Путина не может, поскольку его предшественник тоже обещал немедленно лечь на рельсы, если жизнь россиян существенно и очень быстро не улучшится. Но, к сожалению, так и не лег...
Так помогли ли вы таким приемом своему герою казаться в сознании здравомыслящих читателей нравственно чистым, в своих делах ответственным, а объектом для подражания - достойным или только, наоборот, вынудили их засомневаться в этом? Ответ здесь, полагаю, очевиден.
Аналогичный результат достигается и в том случае, когда автором описания какого-либо события являетесь вы сами. Вот, например, ваш рассказ о тайных встречах студента ЛГУ Путина с работником КГБ Дмитрием Ганцеровым. Вы пишете: <В результате встречь, которые происходили приблизительно раз в месяц или в два, Ганцеров убедился, что Владимир Путин для работы в КГБ пригоден...> (1, с. 286). Но, поскольку, убедиться в такой пригодности можно лишь давая какие-либо разведывательные задания (например, установить слежку за студентами и преподавателями или осуществлять подслушивание их разговоров), а также, контролируя их исполнение, не кажется ли вам, что вы фактически, видимо, сами того не ведая, сказали читателю, что ваш подопечный начал контактировать с КГБ еще со студенческой скамьи?
Конечно же, я вас понимаю. По-видимому, вам хотелось продемонстрировать свою осведомленность даже о <закрытой> стороне жизни Путина. Однако вы выбрали для этого настолько неудачный пример, да еще и вдобавок раскрыли приемы работы КГБ по вербовке агентов, что нанесли ему только вред.
***
Еще больше весьма странных откровений выдали приглашенные вами реальные <знатоки> биографии Путина. Всех их, желающих что-то поведать о нем, вы, как известно, разделили на тех, которым можно доверять, а также тех, которых следует <гнать в шею>. К первой группе вы причислили Виктора Борисенко, про которого сказали, что он <был истинным другом Путина в школьные годы и значительное время после них> (1, с. 66). Такая характеристика снимает с <лучшего друга> любые подозрения в необъективности его воспоминаний. Одно только <но>: уж больно необдуманными кажутся воспоминания рассказчика, благодаря чему почти вся ваша первая книга оказалась заполненной таким количеством фактов, не характеризующих Путина с положительной стороны, что в пору задуматься: что же могли поведать те, которых вы так решительно <отсекали>?
Но, давайте, вместе полистаем ваши книги.
<Хорошо помню его во дворе, - вспоминает В. Борисенко, - [...] В младших классах двор для Путина был окном в мир. А двор у них был еще тот: хулиган на хулигане. Атмосфера там была страшная: какие-то небритые грязные парни с портвейном и сигаретами. Пьянки, мат, драки. И Путин среди всей этой шпаны> (1, с. 68). И далее принимается рассказывать о том, как однажды его друга даже судили товарищеским судом, созданным по месту жительства для разбора недостойного поведения жильцов-дебоширов. На нем, как выясняется, Путина намеревались отправить на перевоспитание в интернат для трудных подростков. Однако его отец, Владимир Спиридонович, стал просить, чтобы сына отдали в семью на поруки, и его просьбу уважили (1, с. 71).
Впрочем, в одной из ваших книг Путин и сам признается: <Отец, в принципе, мною не занимался> и <Мы были просто дворовой шпаной> (1, с. 62). Так что после столь необдуманного включения таких его откровений в вашу книгу сомневаться читателю в том, что все так и было на самом деле, уже не приходится.
Что и говорить, а нарисованная вами картина детства Володи Путина, выросшего среди отбросов нашего общества, где правили бал небритые, грязные, подпитые хулиганы и всевозможная шпана, конечно же, не украшает его прошлое. Но так уж необходимо было подчеркивать это? Ведь вы должны были сознавать, что ваши произведения будет читать не только эта <публика>, а и те читатели, которые отнюдь не станут умиляться нравами, царящими в путинской подворотне. Но, чувствую, что вы не понимали этого, а потому от всей этой прошлой грязи Путину, благодаря вашим и Борисенко <правдивым откровениям>, никогда теперь не отмыться.
А вот еще один из подобных рассказов <истинного друга>, который вы, явно не задумываясь о том, какую службу он сослужит вашему герою, вставили в свою книгу: <Хотя он был небольшого роста, но мог вступить в драку с любым... [...] О последствиях драки он тем более не размышлял: сразу бил в морду и все. Причем мог драться с кем угодно, хоть со здоровенным жлобиной. Если, допустим, тот чем-то его обидел, то Володька мгновенно прыгал на бугая, царапал, кусал его, клоками рвал волосы, все, что угодно делал... [...]. Если он начинал драться, то доходил до остервенения> (1, с. 68-69).
Конечно, ваше намерение, уважаемый Олег Михайлович, лишний раз напомнить Путину о его былой храбрости воспоминаниями Виктора Борисенко вполне понятно. Однако, согласитесь, что смакованием приемов, используемых Вовой в драке, когда он, как оказалось, первым <бил в морду>, <царапал>, <кусал>, <клоками рвал волосы> и <доходил до остервенения>, вы удачно нарисовали портрет не мальчика, а какого-то звереныша. Но неужели, именно эти черты характера Вовы, дворового хулигана, всегда первым, без размышления, бьющего в морду, читатель должен переносить на нынешнего - Владимира Владимировича, российского президента?
Кстати, это не единственный случай смакования Виктором Борисенко необузданной ярости Володи Путина в ваших произведениях. <Вспоминается, - рассказывает он, - как учитель труда тащил Путина за шкирку из своего класса в наш кабинет, (поскольку) тот что-то учудил, поступок какой-то совершил. Вот учитель его и <депортировал>. Путин таким обхождением был чрезвычайно разъярен (не обижен и возмущен, а именно - разъярен - А. Г.). Он долго успокаивался и не сразу пришел в себя. Успокаивался тоже интересно. Вроде уже все - прошло. Вдруг он снова вспыхивал и начинал возмущаться. И так несколько раз> (1, с. 67). Но ведь это же поведение какого-то неврастеника, не способного контролировать свои эмоции! Позволительно спросить вас, Олег Михайлович: эту черту характера молодого Путина тоже можно переносить на Путина-президента?
***
Не удались вам и все попытки разъяснить своим читателям, давно интересующимся, где, когда, у кого и как учился школьник Вова Путин. Вы, например, пишете, что с первого по четвертый класс его учительницей в школе N 193 была Тамара Павловна Чижова (1, с. 16, 54, 55). Однако вам, несомненно, должно быть известно, что в книге Н. Геворкян и ее коллег <От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным> (<Вагриус>, Москва, 2000 г.) (3), авторы, наверняка, с его слов, записали, что классным руководителем с четвертого по восьмой класс у него была Вера Дмитриевна Гуревич (3, с. 8). Две учительницы в четвертом классе начальной школы? Возможно ли такое? И не опечатка ли это? Ведь если не опечатка, не означает ли это, что ваш герой в каком-то (похоже, что в 4-м) классе, мягко говоря, несколько <подзадержался>? Так почему же вы это очень важное разночтение обошли молчанием?
Не вносит никакой ясности и ваше цитирование по этому поводу <истинного друга> Виктора Борисенко, который, как вы утверждаете, <не только учился в одном классе с нынешним президентом России, но и сидел с ним за одной партой в течение четырех лет> (1, с. 66), поскольку ваш собеседник тут же простодушно вам же и признается: <В 1960 году я пошел в школу и оказался в одном классе с Володей. Я сидел на первой парте, так как у меня было плохое зрение. Места Путина в то время я не помню> (1, с. 67). И ни единого слова о совместном четырехлетнем сидении за одной партой!
И, действительно, разве можно представить себе, чтобы и Володя Путин тоже занимал место в первом ряду, где обычно устраивались, глядя в рот своим учителям, отличники? Да и заподозрить будущего президента в непомерной тяге к знаниям в тот период никаких оснований не имеется. А потому при чтении ваших книг возникает закономерный вопрос: как часто Виктор Борисенко, прекрасно запомнивший многие эпизоды из жизни своего друга, вообще видел его в классе, если он даже не смог вспомнить, где тот сидел? Мало того, вдумчивый читатель может даже предположить, что друзья, действительно, могли начать учиться вместе, но потом Володя Путин не всегда успевал за своим другом, когда тот переходил из класса в класс. Верить в это, конечно же, не хочется, но думать об этом, читая ваши книги, приходится. Для этого достаточно еще и прочитать сначала ваше повествование о том, кто учил Вову, когда он перешел в 5-й А класс (1, с. 104), а затем всмотреться в коллективную фотографию пятиклассников на вкладке, где есть и ученик Вова, под которой вами почему-то сделана надпись, что это класс не 5 А, а 5 В. Но не мог же Володя одновременно учиться сразу и в двух пятых классах! А вот подумать после прочтения вашей книги, что сначала в одном, а потом в другом читатель может вполне.
*
Мне кажется, уважаемый Олег Михайлович, что вы сильно переборщили, создавая образ Владимира Путина, как спортсмена. Уж слишком много времени он у вас уделяет спортивной борьбе. Вот что говорит его друг <по жизни и спорту> Василий Шестаков (которого, кстати, я, благодаря его признанию, что он знал не только Путина, а и других людей из раведки (2, с. 291), склонен относить к представителям той же профессии): <С Путиым мы встретились, когда в Ленинграде была создана сборная команда юношей общества <Труд> по самбо, и мы оба туда попали [...]. Пока мы учились в средней школе, тренировки были три раза в неделю, через день. Когда результаты стали расти, то для нас стали организовывать сборы. Тренировки в этом случае были два раза в день, не считая зарядки, и очень насыщенные. Зарядка занимала около часа, может, чуть побольше. А утренние и вечерние тренировки длились часа по два. [...] Стали выезжать на сборы, которые длились по пятнадцать - двадцать дней...> (1, с. 235).
Но подведем итоги. Итак, по самым скромным подсчетам - более пяти часов три раза в неделю занятий спортом, к тому же два часа утром и столько же вечером, не считая соревнований и времени на дорогу к месту их проведения! <Мы, - вспоминает Шестаков, - ездили по стране и были более самостоятельны, нежели наши сверстники...> (1, с. 241). А сборы? Они, надо полагать, отнюдь не были скоротечными, поскольку Путин, находясь на них, успевал даже писать письма своему отцу и получать на них ответы. В этих письмах, как выясняется, содержались не просто дежурные фразы типа: <привет>, <как дела?>, <приеду не скоро> и так далее, а и рассказы друг другу, как утверждает в вашей книге Василий Шестаков, о различных событиях, просмотренных кинофильмах и даже якобы прочитанных книгах (1, с. 239). Все это, если ничего здесь не напутано, говорит о частой и длительной разлуке, находящегося на сборах, Путина-спортсмена со своими родителями и школой. Но если так все и было на самом деле, то где же время на ее посещение и подготовку домашнего задания? Не означает ли это, что оценки в школе, как было принято ранее в отношении спортсменов, ему просто ставили, а из класса в класс, что называется, перетаскивали <за уши>?
Тогда что же, в конечном счете, получается: до пятого класса Володя Путин учился так, что даже его школьный друг В. Борисенко не смог припомнить за какой партой тот сидел, а потом он и вовсе ходил в школу от случая к случаю? Убежден, что именно это вы, хотя и без злого умысла, так сказали своим читателям, убив их последнюю надежду на то, что этого не могло быть: <Путин (только) в шестом классе начинает носить пионерский галстук и уже не попадает в разряд <беспартийных изгоев>, куда входят лишь отьявленные двоечники и второгодники> (1, с. 110). Интересно было бы знать: можно ли фразу <уже не попадает> понимать так, что до шестого класса в школе Володя Путин в разряд изгоев все-таки попадал? И еще: если в число изгоев входили <отявленные двоечники и второгодники>, то мог ли Путин не считаться таковым? И если не мог, то не может ли это означать только одно: никаких общеобразовательных предметов, в том числе и основ грамматики и арифметики он, по-видимому, в достаточной степени освоить так и не успел?
И опять в это не хочется верить. Но ведь то, что написано пером, разве вырубишь топором? А тут, как всегда, со своми уточнениями ситуации <вылез> еще и Виктор Борисенко, принявшись утверждать, что фактический срок начала особо серьезного отношения Путина к учебе наступил лишь <в конце восьмого класса> (1, с 207). Поэтому лучшего повода для того, чтобы <поблагодарить> О. Блоцкого за создание такого образа Путина-школьника у нынешнего Путина-президента вряд ли найдется...
*
Прошло уже более 30 лет со времени зачисления Путина в один из самых престижнейших вузов страны - Ленинградский Государственный университет. Однако вся отечественная и зарубежная пресса до сих пор ломает голову, пытаясь объяснить причину столь легкого его туда поступления. Версий для объяснения выдвигается много. Тут и изнуряющие, усиленные занятия, и внезапно возникшая усидчивость, и даже неожиданно раскрывшиеся способности и тяга к учебе. Но послушаем, что говорит у вас по этому поводу Василий Шестаков: <Об университете я узнал после десятого класса, в мае - июне. Мы тогда были на сборах в Токсово, под Ленинградом, и Володя все свободное время проводил за учебниками, серьезно готовясь к экзаменам> (1, с. 180). Но как же так? Ведь именно эти месяцы являются самыми напряженными для выпускника школы и абитуриента вуза. И если друзья в самом деле провели их на сборах, то, как Владимир Путин вообще ухитрился сдать экзамены на аттестат зрелости в школе и без посторонней помощи вступительные в ЛГУ, если, по его собственному признанию (3, с. 26), конкурс был 40 человек на одно место, а он даже не сумел сдать все конкурсные экзамены на <отлично>? Вы сами-то понимаете, что, вставив в свою книгу рассказ Шестакова о летних, спортивных сборах в Токсово, вынудили читателей задуматься о том, сдавались ли Путиным эти экзамены вообще?
*
Еще более впечатляющей выглядит нарисованная вами картина замещения Путиным учебы спортом в вузе. Послушаем, что говорит в вашей книге по этому поводу тренер Путина по борьбе Анатолий Рахлин, которого вы, кстати, почему-то величаете то Семеновичем, то Соломоновичем. Вот лишь некоторые достижения Путина в этом виде спорта. Поступив в 1970 году в университет, Путин выигрывает первенство вузов Ленинграда. В 1971 году - первенство города среди молодежи по самбо, а в 1972 - международный юношеский турнир по дзюдо. Он участвует также в первенстве Прибалтики среди молодежи, чемпионате Ленинграда среди молодежи, потом среди взрослых, после чего - вновь в первенстве вузов Ленинграда. В 1973 году он борется на первенстве Центрального совета ДСО <Труд> по самбо, в 1974 году - выигрывает первенство Центрального совета <Жальгирис> в Вильнюсе, принимает участие в турнире Центрального совета <Калев>, а также - во всесоюзных соревнованиях в городе Кишиневе. Такая же картина наблюдается и в 1975 году (1, с. 299). А если добавить сюда время на ежедневные тренировки, которые по свидетельству Рахлина нередко начитались в половине седьмого утра? А сборы?
А как же учеба в университете? Удавалось ли студенту успешно совмещать ее со спортом? По этому поводу в вашей книге есть одно, очень любопытное воспоминание самого Путина. Он говорит: <Я впервые попал в кабинет Собчака в Мариинском дворце. Познакомились. Несмотря на то, что Анатолий Александрович был у меня во время учебы на юрфаке преподавателем, мы не поддерживали никаких отношений. Это легенда, что мы хорошо знали друг друга в то время. Он был просто одним из преподавателей, и я его фактически не знал. Так что, познакомившись, я представился. Мы еще раз вспомнили, что я у него учился: где, как, в какие годы, с кем> (2, с.297). Но как понять весь этот невразумительный лепет, который вы, даже, не проанализировав его, пропустили на страницы своей книги? Собчака он, получатся, раньше не знал, а потому ему пришлось с ним даже знакомиться. Но и, не зная его, он все же... <у него учился>. Не напоминает ли вам эта фраза рассказ <истинного друга> Виктора Борисенко, который так и не мог вспомнить, за какой партой Вова Путин сидел в школе, хотя вы утверджали, что они сидели вместе в течение четырех лет? И не стала ли, столь неудачно, нарисованная вами картина увлечения Путина спортом и в самом деле настолько впечатляющей, что задавать ему вопрос о том, оставалось ли у него время на учебу, и в какой степени он смог усвоить вузовскую программу обучения, будет уже неэтично?
*
Я часто спрашиваю себя: а стал бы я, оказавшись на вашем месте, так настойчиво <лепить> из Путина спортсмена? И с полной уверенностью отвечаю: ни-ког-да! И этому есть, по крайней мере, два объяснения. Во-первых, я знаю: миллионы моих соотечественников считают, что усиленное и длительное занятие спортом, особенно в молодом возрасте, происходит в ущерб учебе и, как следствие, - к снижению умственного и интеллектуального развития спортсмена. И я не хотел бы, чтобы эти потери кто-то мог связать с именем Путина.
Ну, а во-вторых, президента-спортсмена Россия уже имела в лице Бориса Ельцина. К чему это привело - разговор - особый и не в рамках этого Открытого письма. А вот напомнить вам о том, как он постигал азы науки в стенах Свердловского политехнического института, полагаю, стоит. Так что давайте-ка, вместе откроем его книгу <Исповедь на заданную тему> (<Час пик>, Социально-коммерческая фирма <Человек>, 1990 г.) (4). Вот что он сам в ней пишет: <Меня сразу пленил волейбол, и я готов был играть целыми днями напролет... Одновременно занимался и лыжами, и гимнастикой, и легкой атлетикой, десятиборьем, боксом, борьбой... Но в конце концов волейбол пересилил все, и им я уже занялся совершенно серьезно. Все время находился с мячом, даже ложась спать, засыпал, а рука все равно оставалась на мяче. Просыпался, и сразу тренировка - сам для себя, - то на пальце мяч кручу, то об стенку, то об пол. Выступал за сборную города по волейболу..., был чемпионом города среди школьников по нескольким видам спорта, чемпионом области по волейболу (4, с. 23-25).
(А в институте) с первого курса окунулся в общественную работу. По линии спортивной - председатель спортивного бюро, на мне - организация всех спортивных мероприятий. Волейболом тогда я уже занимался на достаточно высоком уровне, стал членом сборной города по волейболу, а через год участвовал в составе Свердловска в играх высшей лиги. [...] Все пять лет, пока я был в институте, играл, тренировался, ездил по стране, нагрузки были огромные...[...]. Я не только играл, но потом и тренировал четыре команды: вторую сборную Уральского политехнического института, женщин, мужчин, - в общем, у меня уходило на волейбол ежедневно часов по шесть.
[...] Диплом пришлось писать вместо пяти месяцев всего за один: был все время в разъездах, шло первенство страны, самый его разгар, команда переезжала из города в город. Когда вернулся в Свердловск остался месяц до защиты. [...] Так закончилась моя студенческая жизнь> (4, с. 26-32).
Надеюсь, что вы тоже читали эту книгу и помните не только это, позорящее первого российского президента, необдуманное признание, а и то, как работалось первое время молодому строителю до перехода на партийную работу. Он то не закрепит башенный кран, который под напором сильного ветра начнет самостоятельно двигаться по рельсам и не опрокинется лишь по чистой случайности (4, с. 36). То вдруг выяснится, что во всем жилом доме, предназначенном назавтра к сдаче комиссии, дверные петли установлены, как он сам выражается, <наоборот>, и двери не открываются и не закрываюся, хотя косметическая отделка дома уже вся завершена и даже покрашены полы. То в момент сдачи важнейшего объекта - камвольного комбината неожиданно обнаружится, что не построено 50 метров подземного перехода из одного корпуса в другой... Ни на минуту не сомневаюсь, что помните и о наказаниях, которые как из рога изобилия сыпались на голову явно недоучившегося горе-строителя, и, безусловно, о том, как в один, наиболее <урожайный>, год он, по его собственному признанию, умудрился получить аж 17 выговоров! (4, с. 38).
Надеюсь, теперь-то вы поняли, почему я не стал бы на вашем месте уделять так много внимания спортивной стороне жизни вашего подопечного? Я, безусловно, бы сообразил, что читатель обязательно соединит в своем сознании чрезмерную увлеченность спортом обоих президентов с результатами их последующей трудовой деятельности. И если я, не считающий себя умным человеком, понимаю это, то почему не понимали этого вы?
*
Признаюсь, что в поисках того позитивного, которое можно было бы смело перенести из прошлого в настоящее, чтобы убедиться, что в самое Главное кресло Кремля сел человек высокой культуры, нравственности, мудрости и неиссякаемого человеколюбия, я много раз перечитал ваши книги, что называется, <от корки до корки>. Однако в них то и дело встречалось такое, что от <переноса> благоразумнее всего было бы воздержаться. И все мои поиски заходили в тупик.
Может быть, - думал я, наблюдая за, бешено мчащейся по Москве, кавалькадой президентских лимузинов, перевозящих и охраняющих тело народного избранника - попробовать перенести его раннюю любовь к быстрой езде? И верно: кто на Руси не любит быстрой езды!? Ну, что ж, полистаем те страницы вашей книги, где написано об этом. Вот Путин, сидя за рулем своего <Запорожца>, мчится по городу. При этом он то и дело поворачивает из крайнего правого ряда налево, <подрезая> все машины. (1, с. 229). Но ведь поворачивать из крайнего правого ряда налево и подрезать все движущиеся машины - это ли не свидетельство того, что водитель мог быть в молодости, мягко говоря, <без царя в голове>? И хотя бы это-то вы понимаете?
А вот восторженное воспоминание о подобной любви, как выражался Путин, <рассекать> на авто по ночному городу еще одного любителя острых ощущений - бывшего токаря-револьверщика Калининградского завода <Торгмаш>, а впоследствии - стюардессы Калининградского авиаотряда и, наконец, - <первой леди> России Людмилы Путиной: <У Владимира Владимировича всегда была машина, когда познакомились - <Запорожец>. Помню, был момент, когда у машины отсутствовал глушитель, и без него в половине второго ночи мы ездили по Питеру. Видимо, Владимиру Владимировичу очень хотелось мне показать ночной город... Так что и тогда Владимир Владимирович был парень хоть куда> (2, с. 40-41).
Да, судя по этому рассказу, Путин, действительно, был парень - хоть куда. Но, осмелюсь заметить: почему-то ни у кого из участников подобных <рассеканий>, как, впрочем, и у вас, уважаемый Олег Михайлович, не возникло и тени сомнения в том, так ли уж были невинны подобные шалости? Ведь в разбуженных, развлекающимися ночными ездоками, квартирах, несомненно, находились больные, которым нужен был покой, старики, дети, а также те, кому рано утром надо было вставать и отправляться на работу!
Какой же вывод может сделать читатель из этих, отнюдь не вынужденных, а сознательных, гонках по ночному Ленинграду на машине без глушителя, перенеся эту любовь по вашей методике из прошлого в настоящее? Думаю, что он прежде всего задумается: смог ли Владимир Путин, перебираясь в Кремль, оставить за его стенами свое, столь пренебрежительное, отношение к людям?
***
Но что переносить-то, переносить-то что? - в отчаянии думал я. Может быть, высокое благородство его души, которое вы хотели показать на примере установки им памятника на могиле первой учительницы Тамары Чижовой? Ну, что ж, откроем те страницы вашей книги, где содержится притворно-слезливое описание этого события. <Ветер хлестал фотографию, - пишете вы, - нанесенную на металлический овал. Фотография упала с простого цементного креста, к которому была привязана черным шнурком от ботинка (!?) и лежала на могиле изображением вверх. Мелкие капли дождя стекали по фотографии. Создавалось впечатление, что слезы безостановочно бегут по лицу женщины, изображенной на фото. Посетительница, пришедшая на кладбище навестить ушедших от нее близких, подняла фотографию с земли, взглянула на такое знакомое лицо и... заплакала>. И далее поясняете, что этой женщиной была невестка умершей.
Вслед за этим, вы приводите не менее душещипательный рассказ о том, как бедствовала семья Чижовых, как кончились деньги, как вынуждены были сдавать в ломбард обручальные кольца, а <потом вновь выстаивать немыслимые очереди, чтобы их перезаложить>. И тогда, придя домой, невестка села за стол, чтобы написать письмо в Москву Путину с просьбой о помощи хотя бы установить памятник на могиле умершей. И далее вы сообщаете своим читателям, что <для того, чтобы освежить память адресата>, в конверт с письмом была вложена фотография, на которой <рядом с Тамарой Павловной по правую руку от нее, сидит тот, кто через сорок лет волею судьбы вознесется в Кремль на самую вершину власти и возглавит одну из крупнейших держав мира [...]. Неизвестно, читал то письмо Владимир Путин или нет, но [...] памятник ленинградской учитильнице Тамаре Павловне Чижовой, всю жизнь преподававшей в начальных классах, был поставлен> (1, с. 18).
В описании этого эпизода даже невооруженным глазом видно ваше намерение оттенить заботу Путина о человеке на примере исполнения им гражданского долга в сохранении памяти своей первой учительницы. И все было бы хорошо, тем более, что памятник был, по-видимому, действительно поставлен. Но ваше потрясающее недомыслие, помноженнее на горделивое самолюбование от, кажущихся вам, удачно найденных <творческих> находок в виде привязанной к могильному кресту шнурком от ботинка фотографии и проливных потоков дождя, под которыми она якобы лежала, увели вас далеко в сторону от первоначального замысла. Вы и сами не заметили, как в словесной шелухе необдуманного словоблудия фактически поведали читателю о том, что забота вашего героя о Тамаре Павловне ни разу не проявилась при ее тяжелейшей жизни. А установка памятника на могиле произошла лишь после отчаянного и полного горечи письма ее невестки, да еще и с приложением фотографии для <освежения> его памяти. Так перед читателем, вопреки вашим намерениям, на самом деле предстал черствый, бездушный и бессердечный человек, имя которого Владимир Владимирович Путин. И переносить из прошлого в настоящее и тем более в будущее опять, увы, оказалось нечего.
*
И все же я не сдавался, надеясь найти в ваших книгах хотя бы какие-то моменты из жизни Путина, которые можно было бы, не задумываясь, переносить в настоящее. С особенной тщательностью я искал такие факты, которые свидетельствовали бы о проявлении им внимания, заботы и чуткости к родителям за их безграничную любовь к нему. Тем более, что я никак не мог забыть эпизод, описанный Н. Геворкян и ее коллегами, связанный с поездкой Путина с двумя друзьями в студенческий отряд в Коми для рубки просеки под ЛЭП. Тогда, как известно, друзья, заработав в отряде по 1000 рублей - громадные по тем временам деньги - отправились из Коми, минуя Ленинград, в Гагры, где промотали все заработанное до последней копейки. Вспоминаю, как я возмущался тогда этим рассказом Владимира Владимировича, уже ставшего к этому времени президентом, о его, столь своеобразном, гагрском <отдыхе>, в процессе которого он так ни разу и не задумался о том, чтобы отдать хотя бы часть денег своим, вечно нуждающимся, родителям (3, с. 28). Вот почему я настойчиво искал в ваших книгах описание этого же эпизода, в надежде узнать, что деньги промотаны все же не были, и ваш герой, строитель просеки под ЛЭП, распорядился ими, как и подобает сделать это благодарному, заботливому и любящему сыну.
Однако мои поиски не увенчались успехом, хотя я и обнаружил, что <загульный> эпизод гагрского курортника вы заменили слащаво-притворным диалогом двух друзей, из которого следовало, что Вовочка только и думал о том, что бы такое купить на заработанные деньги своей любимой маме. Но послушаем Виктора Борисенко: <Путин презжает и получает рублей, по-моему, пятьсот. Таких денег ни он, ни я с роду не видели. Громадное событие! Величайшая сумма! Мы давно не виделись. Разговариваем, что и как. Я вижу, прямо-таки не знает, что ему делать с этими деньгами. И он мне внезапно говорит: <Маме хочу подарок купить. Не знаешь, что можно приобрести>? Я отвечаю: На Невском кондитерская есть. Моя любимая. Там очень хороший выбор. И мы рванули в эту кондитерскую. Там Володя выбирает самый большой и красивый торт, а потом торжественно дарит его маме. Пожалуй, в тот момент он был более счастлив, чем растроганная до слез Мария Ивановна, потому что он впервые на свои кровные мог порадовать тех, кого очень любил> (1, с. 226).
Нет, не справились вы, уважаемый Олег Михайлович, со своей задачей и на сей раз. Уж слишком мелковат был подарок любящего сына даже для уменьшенного вами его заработка, ибо торт по тем временам стоил не более двух-трех рублей. А потому столь красноречивое и эмоциональное повествование о постоянных думах о матери, посещении кондитерской и вручении ей подарка, как и все участники этого события выглядят в вашей <поправке>, по меньшей мере, смешно. И чего вы схватились за этот торт? Лучше бы уж сочинили что-нибудь, например, что отдал все деньги матери...
*
Подобных примеров, не создающих привлекательного образа Владимира Путина столько, что я, мог бы, анализируя их, написать об этом целую книгу. В нее вошли бы и многочисленные жалобы Людмилы на извечную, почти болезненную, непунктуальность своего избранника, вынуждающую ее всю жизнь по этому поводу страдать. И ее рассказ о том, как она, не умеющая плавать, оказалась брошенной мужем на полуострове в Судаке, и вынуждена была, едва не утонув, самостоятельно добираться до берега, ухватившись одной рукой за матрац, поскольку в другой держала оставленное ей подводное ружье (2, с. 45-46). И многое, многое другое, свидетельствующее о том, что ваш подопечный вполне мог быть в прошлом, - подберу определение помягче, - не очень хорошим человеком.
В конечном же счете, несмотря на все благие намерения, вы смогли нарисовать лишь портрет заурядной, серенькой, недостаточно образованной, неискренней и небольшого ума личности, не только не достойной уважения, а и в ряде случаев заслуживающей даже презрения. И ваш призыв о необходимости всегда <искать настоящее в прошлом> любого человека, но почему-то сопровождаемый примерами явно недостойного поведения вашего героя, думаю, только помог читателям сформировать в своем сознании такое же мнение. Так что теперь задавать, дано набивший оскомину, вопрос: <Кто вы, господин Путин?> им уже больше не нужно.
Вот ведь что может получиться, когда <печь пироги начнет сапожник, а сапоги тачать пирожник>...
***
Впрочем, к вам, уважаемый Олег Михайлович, у меня никаких претензий нет. Вы сделали для своего кумира в полном соответствии со своими понятиями и уровнем своего профессионализма все, что, по вашему мнению, способствовало бы созданию его образа, светлого, непорочного и привлекательного для подражания. Никаких претензий не может быть и к тем, кто высказывался в его адрес в ваших книгах, поскольку все сделали это тоже вполне искренне и в строгом соответствии с собственным уровнем интеллектуального и умственного развития, к тому же, преследуя те же цели. А вот задуматься о том, кем было представлено ранее ближайшее путинское окружение, и почему это окружение еще и сегодня говорит о нем, не оценивая последствий сказанного, читатель очень даже может. И я сильно опасаюсь, что подобные размышления приведут его к благоприятным для Путина, а также для его прошлого и нынешнего окружения, выводам.
Видимо, как раз это-то и понимают в администрации президента, где, как вы утверждаете, вас люто ненавидят (<Собеседник>, 12. 09. 2002 г.). Но удивляться этому не стоит, поскольку и там должны быть умные люди, которые, боясь за свое будущее существование, понимают, что вы, в конечном счете, сотворили с их патроном.
Но спросить с вас за то, что вы, образно говоря, <выкупали> Путиных в грязной воде, никаких оснований нет. Ведь вы уже сумели отвести от себя все возможные претензии к качеству вашей <продукции>, упомянув о частых встречах со своими высокопоставленными героями, безусловно сопровождаемых обсуждением написанных текстов рукописей книг перед их изданием. И это упоминание я расцениваю, как ваше намерение на всякий случай заявить: сами же читали и правили, какие же теперь могут быть претензии ко мне одному?
*
Я много размышлял над тем, что же помешало вам отыскать в характере и поведении допрезидентского Путина то позитивное, из чего мог бы выкристаллизоваться привлекательный образ нынешнего хозяина Кремля? Не скрою: задумывался и над тем, не хитрите ли вы и, многое зная о своем герое, сознательно, хотя и не напрямую, а между строками своих славославных тескстов уведомляете читателей, что никаких позитивных черт в характере и поведении Путина никогда не было и в помине. Думал: не оставляете ли себе лазейку для того, чтобы иметь возможность впоследствии заявлять, что предупреждали общество, какой на самом деле человек пришел к власти. Однако эти предположения впоследствии отверг, поняв, что ваше мировозрение и ваши жизненные концепции просто не позволяли вам видеть во многих, описываемых вами, даже самых неблаговидных поступках Путина, ничего зазорного. И в этом вы оба оказались друг на друга похожими, как две капли воды. Так что иного текста в ваших книгах, полагаю, и быть не могло.
*
В заключение хочу сказать вам, уважаемый Олег Михайлович, чтобы вы духом не падали и на мою критику не обижались. И все же лучше о Путине больше бы не писали, поскольку речь в ваших книгах фактически идет не только о нем, а и о менталитете доверчивого, измученного, обманутого, униженного и до сих пор по-настоящему не политизированного народа России. К тому же вам надо постоянно помнить, что в мире еще есть и такие главы других государств, которые не прошли аналогичной школы <дворовой выучки>, столь эмоционально описанной вами. Вполне допускаю, что многие из них так и не научились <первыми бить в морду>, зато получили прекрасное воспитание и образование. И теперь, в соответствии с международным этикетом должны уважать нашего избранника, улыбаться ему и пожимать руку. Но как они могут делать это искренне, начитавшись ваших книг?