От автора. Первоначальная версия этого романа уже выкладывалась здесь под названием "Городок, или Право на выбор". Авторский коллектив переработал текст и рад представить его вашему вниманию.
Автор: Джерри Старк.
Бета и поставщик творческих идей: Глумов ака Непальская домохозяйка.
Гамма и вдохновитель: Admiral zur See
Фэндом: RPG "Мор. Утопия" ("Pathologic").
Disclaimer: все права на героев, события и мир RPG "Мор. Утопия" ("Pathologic") принадлежат компании Ice-Pick Lodge. При создании текста использовались гайды авторства Алексея Шунькова ака Stager и Призрака (журнал "ЛКИ" за 2005 год), а также материалы с официального сайта игры "Pathologic" ( http://www.pathologic-game.com/reader.htm ). Автор очень извиняется за вольное обращение с героями игры, многие из которых разительно отличаются от своих прототипов.
Предупреждения: AU и очень изрядное ООС по отношению к первоисточнику. Подчеркиваю еще раз - изрядное. Аngst, drama, гибель героев, нецензурщина. Макабр в полный рост. Хэппи-энда не будет!
Рейтинг: R.
Жанр: джен. С элементами гета, фема и слэша.
Размер: макси, 14,5 авторских листов.
Статус: закончен.
Дополнение-1: Пояснение для тех, кто еще не слышал о "Мор. Утопии" и не поддался очарованию этой странной игры. "Утопия" - единственный в своем роде этический симулятор. Действие развивается в маленьком провинциальном городке, охваченном вспышкой непонятной болезни, Песчаной Язвы. Двое случайно оказавшихся там ученых - атеист и скептик Бакалавр и хирург Гаруспик, наследник рода степных жрецов-менху, единственных, имеющих право "раскрывать линии", то есть проводить хирургическое вмешательство в людские тела либо же заклание животных - пытаются выяснить причины эпидемии и найти средство борьбы с нею. Каждый день в Городе приносит им все новые зловещие открытия, заставляя совершать выбор и в корне пересматривать свою точку зрения на мир.
Дополнение-2: песни в романе принадлежат Зое Ященко и "Белой гвардии".
Оглавление.
Пролог. "Северный экспресс".
Эпидемия, день 8.
1. Данковский: Фонографическая запись
2. Ева Ян: Полуденный чай.
3. Бурах: Старые склады.
4. Сабуровы: Безнадежность закона.
5. Ольгимский-старший: Фамильные ценности.
6. Ольгимский-младший: Любовь.
7. Капелла: Шорох кладбищенских трав.
8. Стаматины: Веревка повешенного.
9. Ева Ян: Куда приводят мечты.
"...Линия Сатурна, или линия судьбы, служит олицетворением всего, от рождения воспринимаемого человеком как бессознательно влияющая и увлекающая за собой непреодолимая сила обстоятельств в сочетании с проявлениями рока, иначе же Фатума, не поддающимися логическому объяснению.
...Крест на линии Сатурна на высоте одноименного холма предупреждает лишь о возможности случайной насильственной смерти; если же крест находится в середине бугра, то предвещает сильную зависимость от сторонних обстоятельств, чужого дурного влияния. Будучи расположен на сильной линии, усиливает свое неблагоприятное значение и говорит о крайней вероятности безвременной кончины, на слабой же и прерывистой сулит долгие мытарства, душевные терзания, тревожность, возможно - помешательство или тяжкую болезнь. Знак сей - один из самых недобрых и верных; перебить его можно лишь сочетанием нескольких иных, куда более благоприятных либо, при наступлении обещанных им обстоятельств, наивысшим сосредоточением ума, воли и веры".
София Вронская, "Линии судьбы". Сурхарбан, Е.И.В. типография., 106стр., 5000экз.
В конце концов все упирается в блаженное нежелание умирать,
в простую надежду, ту, которая еще переживет нас всех,
станцует на наших могилах вальс со смертью, недолго осталось ждать,
надеяться на небывалое, право, не столь уж и тяжкий грех.
В конце концов все упирается в небо, все дороги приводят в Рим,
и как ни крути, моей кармы не хватит, чтобы вырваться из колеса,
так что я расправляю плечи, и хоть млечный путь недостижим,
за горизонтом моей дороги, может, ждет небесная полоса.
Lindwurm
Посвящается с любовью адмиралу цур зее Лилиане Кальдмеер.
Пролог. "Северный экспресс".
Середина августа.
Столица.
Окраина.
Лет тридцать-сорок тому район Щехорны планировали превратить в образцово-показательные, нарядные, озелененные кварталы. С аккуратными пятиэтажными домиками-коттеджами, клумбами, мощеными дорожками, парками и магазинами. Замысел архитекторов практически воплотился в жизнь. Вот только отпущенные на постройку средства урезали втрое, половину оставшихся фондов разворовали, а племянника тогдашнего премьер-министра, главу строительного концерна, сослали в южные провинции. Щехорны остались - уродливые, тщетно шпаклюющие трещины на осыпающихся фасадах и пытающиеся выглядеть респектабельно.
Кленовая улица. Где растет единственный клен, чудом пробившийся сквозь асфальт. Отель, на мигающей неоном вывеске барахлит вторая буква. В сумрачном вестибюле воняет прогорклым оливковым маслом и старыми тряпками. Музыкальный автомат, хрипя и подвывая, наигрывает "Лунную реку" или "Прощай, Виолетта". В баре подают коктейль "Бычья кровь", полусонный портье никогда не интересуется именами постояльцев. Сюда приезжают в наемных экипажах, пряча лица под низко опущенными полями шляп или за густыми вуалетками, и редко снимают номера более, чем на четыре часа. Либо же на ночь - с одиннадцати вечера до пяти утра.
На втором этаже отеля - тридцать номеров. Дважды по пятнадцать филенчатых створок из фальшивого расписного бука, с косо привинченными медными циферками. Истершаяся почти до ворса ковровая дорожка. Приглушенные звуки из-за дверей. Звуки, проходящие мимо сознания унылых горничных и постояльцев, что шмыгают по коридору. Именно шмыгают, торопливо заталкивая полученные ключи в замочные скважины, дергая разболтавшуюся ручку и исчезая за захлопнувшейся дверью.
Номер двадцатый.
Единственная комната - спальня, она же гостиная. Задернутые шторы. Давно вышедшая из моды широкая кровать с изголовьем и спинкой из гнутых прутьев и тусклыми шариками на столбиках.
...Боль и удовольствие...
Две стороны одной и той же монеты.
Так его учили, и всякий день он находил убедительное подтверждение словам наставников. Боль и удовольствие скручены в единую тугую спираль, сыплющую обжигающими искрами.
Единственное спасение от них - в глубинах памяти. Там, где пустота, холодный ветер и тишина навеки опустевших городов. Где сладко пахнет сырой и влажной землей, рассыпающейся под пальцами, где хрустит подмерзшая трава и звенят ракушки мертвых улиток, облепивших твириновые стебли.
Спасаясь, он убегает в место, которого нет, но где его всегда ждут. Где спит его кровь и плоть.
- ...Реми? Опять накатило? Натура ты уточенная, сам себя доведешь до обморока и страдаешь.
- Работа у меня такая, - невнятно бормочет Реми. Растопыренные пальцы жадно шарят по тумбочке, едва не роняя предусмотрительно наполненный стакан. Взъерошенная голова приподнимается с подушки, слышатся торопливые и жадные глотки. - Налей еще.
- Обойдешься. Сам говорил, тебе через два часа гостей принимать.
- В жопу гостей, - отчетливо произносит Реми. - Влад, не зуди. Я знаю, что делаю. Дай выпить.
- Нет, - темноволосая голова качается в жесте отрицания. По сравнению с тонкокостным, стройным приятелем Влад кажется грузным и обманчиво неуклюжим. Он до сих пор не может понять, почему Реми остановил свой выбор именно на нем. Зачем пожелал втянуть в круговерть своей любви, губительной и сладкой. Зачем связался с провинциалом из глубинки?.. - Хватит с тебя на сегодня.
- Теперь еще скажи - "это для твоей же пользы", - ядовито предлагает Реми. - Ну хоть сигарету, а? Одну. Единственную. Только паршивую сигаретку, больше ничего!
Чирканье спички. Пляшущий огонек, уплывающий к низкому потолку сизоватый дым. Реми лежит на спине, полуприкрыв глаза и неспешно затягиваясь, краем уха слушая Влада. Напряжение уходит, сменяясь приятной, бездумной расслабленностью.
- Папаша изволили отбить телеграмму. "Молнию". Завтра я уезжаю. Хочешь со мной?
- В вашу несказанную глушь? - лениво фыркнул Реми. - Что я там забыл?
- То, чего тебе недостает здесь, - перечисляя, Влад загибал пальцы. На указательном поблескивало золотое кольцо - массивное, широкое, несколько вульгарное. - Тишину. Месяц спокойствия. Никаких коктейлей, поклонниц и безумных вечеринок до утра. У нас даже синематографа нет, можешь себе представить? Я заказал двухместное купе в "Северном экспрессе". Поехали, Реми, - его голос стал умоляющим. - Поехали. Сколько можно прятаться по захудалым отелям и видеться полчаса раз в неделю? У тебя все равно сейчас ни съемок, ничего.
- У нас премьера через месяц, - терпеливо напомнил Реми. - Мы столько вложили в этот фильм, что я обязан торчать в первом ряду и приветливо скалиться публике. Иначе мне конец. Герр Зильберштайн меня кастрирует. Ржавым ножом.
- Ровно через двадцать дней я лично посажу тебя на экспресс до Столицы, - не отставал Влад. - Трезвого и вменяемого. Хотя бы двадцать дней мы можем провести вместе?
Пауза.
- Влад, давай не станем обманывать сами себя. Сколько бы мы не твердили о своей свободе, мы не вольны в своих поступках. Ты принадлежишь вашему семейному концерну. Я - "Иллюзиону", гори он ясным пламенем. Ты должен мчаться домой. Я обязан неотлучно быть здесь - на монтаже в последний миг всегда стрясается что-то непредвиденное. Влад, даже у дурной репутации есть пределы. Мне дозволяется хулиганить - от сих до сих. Если я перейду черту, меня выкинут за ворота.
- И прекрасно. Я подберу тебя и увезу, - невесело поддержал Влад, понимая, что в кои веки взбалмошная звезда синематографа права. - Ну хотя бы неделя, Реми? Что может случиться за неделю?
- Конкуренты украдут пленку, - с убийственной серьезностью предположил Реми.
- Все бы тебе шутки шутить. Комедиант подзаборный.
- Стараюсь... Когда отходит твой поезд?
- Завтра. Одиннадцать утра. Лехтенский вокзал. Ну скажи, что уедешь со мной. Скажи! - выхваченная сигарета описала искрящуюся дугу, улетев в угол комнаты. Реми тихонько рассмеялся:
- Я приду тебя проводить. И подумаю насчет поездки. Обещаю.
- Обещаешь поехать?
- Обещаю подумать. Пора собираться.
"И так всегда, - Влад отвернулся, скрывая разочарование. - Я подумаю. Перезвони мне часа через два. Нет, сегодня я занят, завтра у меня дела и спустя неделю тоже дела. Шляться ночь напролет по коктейлям и дансингам, вот его дела. Невыносимый, безответственный, сумасбродный тип. Знает, что я жить без него не могу, и издевается. Он позвонит - и я брошу все и прибегу. Он не поедет. Будет до последнего дразнить меня надеждой, но никуда не поедет. В этом весь Реми. Без остатка".
Утро выдалось дождливым, наполненным волглым мокрым туманом и тоской. Гулкое стеклянно-гранитное чрево огромного Лехтенского вокзала отражало людские голоса, свистки паровозов и выкрики газетных разносчиков. Пахло раскаленным металлом, горелым углем, птичьим пометом и свежими булочками с миндалем.
Периодически заволакиваясь серым паром, сияя надраенной медью и новехонькой голубой краской, локомотив "Северного экспресса" напоминал очертаниями пулю, готовую сорваться в полет. Кондукторы подсаживали поднимающихся в вагоны дам, носильщики подкатывали тележки с багажом, уезжающие прощались с остающимися - шла обычная суета перед отправлением поезда. Внушающая романтическим натурам возвышенные мысли о дальних странствиях, новых городах, открытиях и интересных знакомствах.
Владу Ольгимскому вид экспресса внушал исключительно отвращение. Все города по сути своей похожи один на другой, люди повсюду озабочены наживой и собственными мелкими делишками, и в роскошном купе первого класса он будет двое суток торчать в одиночестве. Мерзавец Реми вообще не соизволил придти. Видимо, дрыхнет мертвым сном после вчерашней попойки - то бишь "приема гостей".
Влад грыз незажженную сигару и медленно стервенел. Поездка выдалась на редкость отвратительной. Дома его ждет унылая равнина, унылые ежедневные хлопоты и городок, чьи тротуары изучены до последнего камешка. В подобном состоянии люди начинают подозрительно часто проходить мимо оружейной лавки, пристально рассматривая выставленные под стеклом образчики зловеще мерцающего надраенной сталью товара. Родственники и друзья соберутся на скромный поминальный ужин, а в нижней трети единственной городской газеты напечатают краткую заметку в траурной рамке...
- Да вон же он! - прорезал невнятный гул веселый женский голосок. - Вон там, за колонной!
Держась за руки и смеясь, парочка бежала вдоль самого края перрона. Дама в дорожном бархатном пальто придерживала вычурную шляпку, за ее спутником в черном элегантно струился длинный шарф белого шелка. Следом едва поспевал носильщик с тачкой, нагруженной саквояжами и чемоданами. На миг Влад был уверен, что оживший кадр "Радужных зонтиков" ему мерещится. Однако с реальностью не поспоришь - к нему действительно бежал Реми, волоча за собой хохочущую девушку. Пассажиры невольно оборачивались им вслед, некоторые - те, что помоложе - улыбались, большинство неодобрительно поджимало губы.
- Едва успели, - выдохнул Реми. - Чуть в аварию не попали. Анна, это Влад. Влад, перед тобой воплощение многих совершенств и талантов - мадемуазель Анна Ангел. Да ты должен ее знать, она же твоя землячка!
Тоненькая блондинка, висевшая на локте Реми, кокетливо состроила ошарашенному Владу глазки. Память торопливо листала разбухшую записную книжку сведений - Анна Ангел, известная столичная певица варьете и актриса, уроженка Города. Пару раз он сталкивался с ней на званых вечерах. Смазливое личико, слащавый голосок, нравственность уличной кошки и амбиции вровень с колоколами городского Собора.
- Анна решила наведаться домой, - жизнерадостно сообщил Реми. - Вот мы и подумали, отчего бы тебе не составить ей компанию? А я, уж извини, поплетусь обратно на свои рудники, трудиться во имя киноискусства и герра Зильберштайна. Счастливого путешествия. Анна, отбей телеграмму, как доберешься, - под испепеляющим взглядом Ольгимского Реми аккуратно чмокнул девицу в гладкую щечку. - Влад, хватит глядеть букой. Учти, я тебе зверски завидую, - он отвлекся на миг, заметив: - Что-то всеми овладела тяга к перемене мест. Мадмуазель Анна, Влад, смотрите, кто с вами едет. У третьего вагона.
Влад невольно оглянулся, заметив только быстро промелькнувшую фигуру в разлетающемся черном кардигане, ловко вскочившую на подножку. "Северный экспресс" завернулся в клубящийся сизый пар и пронзительно свистнул, под высокой стеклянной крышей вокзала заметались голуби. Под выкрики "Второй звонок, просим господ провожающих покинуть вагоны!" затрезвонили колокольчики кондукторов.
- Кто это был? - от звонкого щебетанья Анны сводило зубы.
- Аннета, - укоризненно протянул Реми. - Так нельзя. Даже мы, отсталая богема, наперечет знаем героев научного мира. Нам явился мэтр Данковский, восходящее светило Университета. Интересно, куда он держит путь?.. Мадемуазель Ангел, мое сердце разбито - ибо я остаюсь прозябать в Столице. Тебе пора в полет, голубка, - он бесцеремонно шлепнул девицу пониже талии, направив ее в сторону поезда. Анна хихикнула.
- Поверь, так будет лучше, - разъяренное шипение Влада было резко пресечено в самом начале. - И для тебя, и для меня. Анна очень мила, только не позволяй ей сесть себе на шею. До свиданья, Влад. Надеюсь, ты выберешься к нам на премьеру. Мне... - крохотная, еле заметная пауза, выдержанная в точном согласии с театральными канонами, - мне будет тоскливо без тебя.
И, прежде чем наследник концерна Ольгимских нашел подходящие слова, Реми ушел. Просто развернулся на каблуках и ушел, затерявшись среди вокзального многолюдья. Влад растерянно таращился ему вслед, чувствуя себя не то обворованным, не то брошенным посреди пустынной степи. Он надеялся, что прощание выйдет не таким. Что он наконец скажет Реми все, что давно хотел сказать. Что...
- Внимание! В одиннадцать ноль-ноль с третьего пути отправляется поезд "Северный экспресс". Господ пассажиров просят занять свои места! - усиленный жестяными раструбами репродукторов голос пронесся по всем уголкам вокзала, заставив Влада сдвинуться с места и нехотя подойти к вагону. На миг у него возникло искушение наплевать на отцовскую телеграмму, послать все и всех, остаться в Столице. Разыскать Реми и наконец заставить его выслушать...
- Влад! - мадемуазель Анна опустила окно и призывно махала ему платком, вопя, что корабельная сирена в тумане. - Влад, мы сейчас тронемся! Садитесь побыстрее!..
Смешавшись с толпой, Реми отошел шагов на тридцать, юркнув за киоск с пестрой вывеской "Товары в дорогу". Он успел сдернуть белоснежный шарф, привлекавший к нему внимание, и вытащить из кармана две вещи - неприметную шляпу пирожком и свернутую газету.
Вопреки уверениям критиков, Реми Шенье все-таки был хорошим актером. Нервное, подвижное, знакомое тысячам поклонниц по фотооткрыткам лицо точно поплыло, превращаясь в заурядную, полусонную физиономию мелкого клерка, коротающего ожидание нужного поезда за чтением газеты.
Выпуская из нарядной черной трубы с алыми полосами клубы дыма, свистя и шипя отработанным паром, экспресс неспешно выполз из-под сводов Лехтенского вокзала, начав долгий путь к Северным провинциям и границе Степи. Из своего шелестящего газетного укрытия Реми глядел ему вслед. Глядел спокойно, даже равнодушно. Порой он переводил взгляд на карту железнодорожных путей страны, висевшую на щите неподалеку. Словно против воли его взгляд снова и снова возвращался к точке в левом верхнем углу - черной жирной точке, завершающей длинную Северо-Восточную ветку, почти лишенную ответвлений.
Город.
Эпидемия. День восьмой.
Глава 1. Данковский: Фонографическая запись.
В паспорте, он же подорожный лист, выданном столичной жандармерией, ровные фиолетовые строчки сообщали:
"Имя - Даниил Данковский. Возраст - двадцать восемь лет. Цвет волос - черный. Цвет глаз - черный. Рост - пять футов, восемь дюймов. Вероисповедание - гностик. Место рождения - Столица. Место проживания - Столица, квартал Шенгерт, улица Крепостная, дом 5. Род занятий - бакалавр, преподаватель естественных наук Университета. Семейное положение - холост. Особые приметы - шрам длиной 1 дюйм на левом виске, шрам длиной два дюйма у основания большого пальца правой руки".
Официальный документ умалчивал о том, что косо стриженая челка мэтра Даниила элегантно спадает на высокий лоб и темные, глубоко посаженные глаза. Что у господина Данковского широкие черные брови, подбородок твердых очертаний и неожиданно яркий, крупный рот. Что выражение его лица и глаз обычно бывает скептическим, а губы имеют привычку складываться в меланхоличную усмешку. В паспорте ни словом не упоминалось о том, что юные слушательницы Университета находили бакалавра неотразимым, не признающие замшелых авторитетов студенты признавали: "Данковский - это голова!", а старшие коллеги по цеху недовольно бормотали: "В наше время эдаких безбожников и дерзецов быстро прибирали к ногтю!.."
Сам мэтр не замечал в своей внешности ничего особенного. Куда больше он ценил собственный ум, полагая его недостаточно совершенным и ища способов расширить глубину своих познаний.
Жажда знаний погнала его сюда, в дальнюю провинцию. И, как он подозревал, страсть к познанию имеет неплохие шансы его сгубить. Вряд ли ему удастся покинуть Город живым.
Костяной валик портативного фонографа марки "Ангельская песнь" исправно крутился, наматывая тишину. Будучи пунктуален, дотошен и предусмотрителен, мэтр день за днем создавал хронику гибнущего Города. В первые дни эпидемии он еще наивно рассчитывал на шумный доклад в Имперском Медицинском Обществе и монографию. Строгое академическое издание под лаконичным заголовком.
Д. Данковский "Песчаная Язва".
Теперь он надеялся только на то, что костяные валики с записями и Тетрадь уцелеют. Тетрадь - сотня клетчатых листов в синей ледериновой обложке, разбухшая от подклеенных записей с результатами опытов, заметками и примечаниями - содержала все сведения, которые ему удалось раздобыть. Иногда Тетрадь снилась ему, точно молчаливый укор совести и вызов академическим познаниям, оказавшимся слишком скудными. Он мог наизусть процитировать содержание первых страниц:
"Песчаная Язва, она же Чума, она же Песчанка. Вирусное заболевание, прежде не отмеченное нигде, кроме северо-западного региона страны. Предположительное время начала эпидемической вспышки - начало или середина сентября. Предположительный очаг возникновения - городской квартал Кожевенники, примыкающий к мясоперерабатывающему боенскому комплексу (также см. "О Термитнике" и Приложение, карты 2-4). Косвенные данные позволяют допустить, что возникновение устойчивого вирусного штамма связано со старыми скотобойнями и могильниками просроченной мясопродукции, содержащимися с категорическими нарушении требований промышленной санитарии и гигиены.
Способы распространения инфекции - воздушно-капельный и опосредованный, с участием переносчиков, как-то: крысы обыкновенные домашние, подвид "крыса черная", крысы обыкновенные дикие, подвид "крыса степная", и паразитирующие на них клещи видов "дихлофлория чернокрапчатая" и "долгунец кровососущий". При диффузном способе переноса степень концентрации вирусного материала настолько велика, что образует уникальные воздушные конгломераты, т. н. "чумные облака". При холодной и сырой погоде конгломерат сохраняет целостность до десяти часов кряду, преодолевая при том изрядные расстояния. Конгломераты сохраняются при дождевых осадках, однако рассеиваются при воздействии постоянных воздушных потоков силой не менее 10-15 м/сек и неустойчивы при ярком солнечном свете длительностью не менее 5-8 часов..."
Даниил резко помотал головой, прогоняя подкрадывающийся исподволь сон. Взглянул на часы - четверть двенадцатого. Он как раз успеет надиктовать все, что собирался. В полдень грядет традиционное "чаепитие у Евы" - нелепое и прекрасное в своей идиотской нелепости. Город подыхает, но ровно в полдень Ева Ян встречает подруг.
Сигареты в лавках давно пропали. Бакалавр выпросил четыре пачки дешевого казенного курева у местного коменданта, клятвенно пообещав себе растянуть запас как можно дольше. Тщетно - миновало всего два дня, а половину добычи как бык языком слизнул.
Дым был горьким и оглушающим, дерущим нёбо.
- Ежедневный отчет, день восьмой, - отчетливо произнес Данковский в латунный раструб. - Эпидемическая ситуация по-прежнему ухудшается. По весьма приблизительным подсчетам служителей-мортусов, на сегодняшний день умерло около семи тысяч человек, больше десяти процентов городского населения. Тела хоронят в так называемых Ямах - рвах за городской чертой. Введена практика сжигания трупов, что, впрочем, никак не сказывается на санитарной обстановке. По меньшей мере три с половиной тысячи больны Песчанкой на разных стадиях, и я даже примерно не могу сказать, сколько жителей инфицированы. Вакцины по-прежнему нет, и, боюсь, уже не будет...
Он замолчал, невидяще глядя перед собой, выстраивая ровные, выверенные строчки тезисов и доказательств. Догоревшая до фильтра сигарета обожгла ему кончики пальцев. Вздрогнув, бакалавр утопил окурок в консервной банке с водой и заговорил снова:
- Развитие болезни характеризуется стремительностью и необратимостью процесса. Оно может быть условно разделено на три стадии.
В течение Первой стадии, она же "Инкубационная" (длится от 4 до 24 часов, в зависимости от возраста и физического состояния субъекта) заразившийся Песчаной Язвой испытывает резкий подъем температуры до 38-42 С, зуд, озноб, головокружения, рвотные позывы, непроизвольные мускульные сокращения конечностей, век и глазных яблок, эффект онемения в кончиках пальцев рук и стоп. Наблюдались также повышенная чувствительность кожных покровов с связанное с этим непроизвольное стремление почесать зудящее место, и спазматические боли в правом подреберье.
Вторая стадия (условно поименованная "Экземной") является самой краткой, бурной и, если так можно выразиться, антиэстетичной. Характеризуется помрачением сознания больного, галлюцинациями и бредом. По всей поверхности тела заразившегося кожный покров сходит пластами, образуя мокнущие язвы, причиняющие чудовищную боль. Спустя 3-6 часов язвы замещаются сухим струпом, а нервные окончания по всему телу полностью утрачивают чувствительность.
Третья, "Финальная", стадия длится от 12 до 36 часов. После потери кожной чувствительности больные возвращаются в сознание - и заявляют о хорошем самочувствии, убедительно подтверждаемом тестами! Однако именно на этой стадии Песчанка особенно заразна. Процесс размножения бактерий становится лавинообразным, основные очаги их распространения - органы, ответственные за метаболическую и гормональную деятельность организма (печень, почки, селезенка, надпочечники, поджелудочная железа). Начинается некротический процесс, захватывающий как клетки опорно-двигательного аппарата, так и легкие.
Пребывающий в Третьей стадии Язвы субъект гиперактивен и обуреваем стремлением покинуть район карантина, порой проявляя невероятную изобретательность в достижении своей цели. Третья стадия сопровождается патологическими изменениями психики - бежавшие субъекты в 85% случаев сооружают себе некие демонстративные "костюмы", непременно включающие просторное одеяние и самодельную маску. Выбравшись из оцепленных районов, они напрочь забывают о цели своего бегства, перемещаясь по улицам и даже не пытаясь скрыться. В связи с этим служащим муниципальной полиции и добровольцам карантинного патруля даны строжайшие указания по превентивным мерам... говоря человеческим языком, они стреляют без предупреждения. И еще запах. Песчанка пахнет корицей. Зараженные районы воняют, как мастерская кондитера...
Данковский невесело усмехнулся.
- Ремиссия третьей стадии является ложной, - продолжал бакалавр. - На самом деле в организме больного происходит массированный некроз живых тканей. Сухой струп с эпителия стремительно распространяется вглубь, органика замещается субстанцией, похожей на мелкий песок. Чем дальше, тем больше, по мере омертвения мышц больной вместо подъема сил начинает испытывать недомогание. Теперь уже жертва болезни не в состоянии передвигаться, однако, что самое жуткое, пребывает в ясном сознании - до самого конца. Как только процесс достигает жизненно важных органов, наступает смерть. Трупы, которые нынче предполагается сжигать, похожи на иссохшую мумию, сотню лет пролежавшую в степи. Однако они по-прежнему острозаразны.
Он потянулся за новой сигаретой. Равнодушный фонограф прилежно зафиксировал для Медицинского Общества щелчок зажигалки и легкую невнятность речи Данковского.
- Исследование образцов живой зараженной ткани позволило выделить культуру вируса, предположительно вида Spirulina platensis. Иммунная система человека против песчанки бессильна, любые опробованные лекарственные средства способны, самое большее, купировать симптомы. Все возрастные группы подвержены инфекции в равной мере...
Бакалавр запнулся, вспомнив вдруг, что за все дни эпидемии не встречал ни одного больного моложе пятнадцати лет.
- ...кроме, пожалуй, детей. Данное соображение пришло мне в голову только что. Какого-либо разумного объяснения детскому иммунитету у меня пока нет. Надо будет заняться этой проблемой вплотную. Известные нам иммунокорректоры не слишком помогают, если помогают вообще. Во всяком случае, нет существенной разницы между заболеваемостью лиц, регулярно принимавших иммунокорректоры поколения Д, и тех, кто относится к современной медицине скептически. Удивительно, но в куда большей степени способствует укреплению иммунитета местный вид горячительного напитка, крепкие настойки на основе "бурой" или, как ее еще называют, "кровавой" твири, - короткий язвительный смешок. - Я уделил довольно большое внимание этому вопросу и выяснил, что наилучшее воздействие оказывает шестидесятичетырехпроцентная Tinctura Tvirinae при двух частях бурой твири, одной части савьюра и одной - редкой травы под названием "белая плеть". Надо сказать, население Города осведомлено о чудодейственных свойствах местного самогона. С начала эпидемии немалые запасы твириновки смели с прилавков, и сейчас ее можно купить только у спекулянтов, по совершенно астрономической цене. Но вот чего местные жители не знают - так это того, что Tinctura Tvirinae является не более чем паллиативом. Возможно, она и делает организм несколько более устойчивым к заразе, но пьяному или трезвому конец один - смерть. Дальнейшие работы в этом направлении считаю бесперспективными.
Он помолчал, рассеянно стряхивая белесый пепел в банку, раздумывая над необходимости упоминания очередной странности Города. С одной стороны, это было фантазией чистой воды, с другой - против фактов не попрешь. Только глупец откажется добавить лишнюю монетку в копилку своих познаний.
- Необходимо также упомянуть, что среди местных подростков имеет распространение специфическая "игра в лекарей", - известил фонограф Данковский. - Дети измельчают и смешивают в самых дичайших сочетаниях любые медикаменты, которые им удается раздобыть, составляя так называемый "Порошочек". Основными компонентами смеси являются Б-корректоры, салициловая и оксимазолиновая кислоты, а также метамизол натрия, ментол и вещества, входящие в состав патентованных средств от мигрени и кожных заболеваний. На мой взгляд, максимум, чего можно добиться приемом такого "лекарства" - заполучить серьезнейшее расстройство желудка.
Город наполнен слухами, пророками, пьяными, мародерами, патрулями и умирающими. На Шнурочной площади - виселицы: приказ "О чрезвычайных мерах по укреплению порядка и восстановлению законности" в действии. Вчера отмечены новые поджоги в квартале Кожевенники, более прочих пострадавшем от эпидемии. Со дня на день ожидается прибытие эшелона спасательных бригад Департамента чрезвычайных ситуаций. На них возлагают большие надежды, но, впрочем, с ними или без них, финал уже близок. Если в самые ближайшие дни не произойдет чудо, город умрет... Конец записи.
Даниил потянулся к фонографу и нажал клавишу. Шорох механизма смолк. Бакалавр с отвращением утопил очередной окурок, выщелкнул валик с записью, надписал дату и прислушался.
Внизу, на первом этаже, гулко и важно отбивали время старинные часы семейства Ян. Двенадцать исполненных собственной значимости ударов. Почти одновременно с ними затрезвонил входной звонок.
Глава 2. Ева Ян: Полуденный чай.
Особенно сильно твирь начинала пахнуть к осени. Терпкий, щекочущий обоняние запах отцветающей травы густыми волнами приходил с равнины, облаком накрывая Город.
Окно в кухне Омутов, ветшающего особняка на западной окраине, выходило в степь. Золотисто-рыжая, колышущаяся под ветром, она тянулась до самого горизонта.
В детстве маленькая Ева была твердо уверена: в мире есть только Город и окружающая его бесконечная Степь. Теперь она знала: густо заросшее диким разнотравьем плоскогорье тянется от силы на полсотни лиг к югу, сменяясь затем лесополосой, выходящей к Белому Побережью. Газеты писали, что Сенат ведет диспуты о том, сколь нелепо оставлять такое количество плодородной земли без обработки. Дескать, давно пора истребить заросли твири, годной только на изготовление дурманных зелий, распахать Степь и засеять полезными культурами. К примеру, рожью. Или ветвистой морозоустойчивой пшеницей.
Наверное, это было бы правильным решением. Но Ева не могла представить себе осени без вяжущего, нежного аромата твири в холодном воздухе. Как не могла представить себя где-то, помимо Города. Месяц назад, когда еще не появились кордоны и ходили поезда, у нее была возможность уехать. Она даже собрала чемоданы и списалась с родственниками в Столице.
Последний "Северный экспресс" ушел без нее. Друзьям она сказала, якобы проспала отправление. Все покивали, понимая: Ева просто струсила.
Она вытерла руки передником и покосилась на плиту. На противне желтоватыми кувшинками распускались меренги. Раньше она пекла к чаю два или три десятка пирожных. Теперь с мукой стало трудно - как, впрочем, и с любыми другими продуктами - и она слепила всего шесть штучек. По одной на каждого гостя. Еще к столу будет подана половинка буханки хлеба и самую малость прокисшее варенье. Пир на весь мир.
Сквозь открытую форточку долетали приглушенные детские голоса. Отодвинув застиранную занавеску, Ева выглянула в окно. На заднем дворе Омутов была разбита площадка для игр: песочница, ржавеющий скелет горки, скрипучие качели на цепях, карусель и бассейн, никогда не знавший воды. Пятнадцать лет назад она играла на этой площадке. Десять лет назад - верила, что здесь будут играть ее дети. Пять лет назад Ева Ян окончательно смирилась с мыслью, что ей никогда не придется кричать в открытую форточку: "Пора ужинать!".
Так получилось. В этом нет ничьей вины.
На площадку частенько наведывались ребята из окрестных домов. Даже сейчас, в разгар эпидемии. Мальчик качается на качелях, две девчонки возятся в песочнице, возводя кособокую башню. На улице, прислонившись к чугунной ограде, за игрой наблюдает девочка-подросток, худая и голенастая. Короткая черная юбка, на тонких ногах - высокие шнурованные ботинки, черный бушлат, красная вязаная шапочка. На шее - вызывающе-алый шарф.
Увидев этот шарф, Ева недовольно поджала губы. Ей не нравилась эта девчонка-бродяжка, объявившаяся в Городе незадолго до начала эпидемии. Пришла неизвестно откуда. Живет неизвестно где. Появляется то тут, то там, но нигде не задерживается надолго. Кто она такая? Что ей нужно в зараженном Городе?
Точно ощутив чужую неприязнь, девушка за оградой подняла голову и зашарила взглядом по окнам Омутов. Ева поспешно выпустила занавеску из пальцев, словно обжегшись о ткань. Она не понимала, чего, в сущности, боится. Ну не дурного ведь глаза, в самом-то деле?
- О чем я только думаю, - пробормотала Ева. Сняла противень с огня, глянула на фарфоровый циферблат часов, потрескавшихся, с отбитым краем. В ее доме, как повсюду в Городе, стремительно приходили в негодность любые привозные вещи. Не то чтобы переставали работать или разрушались сами по себе - просто что-то с ними происходило такое, отчего сделанная на столичной фабрике дорогая, красивая вещь тускнела, выцветала и переставала радовать глаз. Словно бы они, эти вещи, старели до срока, остро ощущая свою чужеродность и молчаливую враждебность окружающего мира.
Витые стрелки показывали без четверти двенадцать. Еще немного, и заявятся гости. Обычно они собирались по субботам, но с началом эпидемии стали приходить каждый день, даже желчная Мария, даже взбалмошная Анна. Больше того - если раньше считалось нормой опоздать на десять минут или четверть часа, то теперь являлись минута в минуту или даже раньше. Потому что лучше компания в обшарпанной гостиной Омутов, чем пугающее одиночество дома. И потому что никто не знал наверняка, доживет ли до следующей субботы.
"Чаепития обреченных", - так со смешком именовала ежедневные сборища Анна Ангел. Дерзкая на язык, элегантная, яркая, шикарная Анна. Столичная штучка, актриса и певица кабаре, приехавшая навестить родные края и волей обстоятельств вынужденная остаться в Городе. Еве она нравилась - несмотря на все ее артистические заскоки. Строгая Мария Каина ее не любила, циничная и умная Люричева относилась снисходительно, кроткая Лара побаивалась. Что и о ком думает сама Анна, для всех оставалось загадкой. Ева подозревала, что актрисе просто нужна аудитория, на фоне которой она могла бы блистать. Что ж, чаепития у Евы Ян предоставляли ей такую возможность.
И, может быть, из своей комнаты наверху спустится Даниэль.
Вообще-то господина бакалавра естественных наук звали Даниил. Мэтр Даниил Данковский. Из-за особенностей местного говора его очень скоро переименовали в Даниэля. Поначалу он возражал, потом смирился.
Бакалавр жил в ее доме уже третью неделю. Когда его не было, Ева украдкой поднималась в комнату на втором этаже. Рассматривала заваленный книгами и бумагами стол. Осторожно касалась пальцем блестящего тубуса микроскопа. Собирала брошенные на пол вещи и аккуратно раскладывала по местам. Вдыхала запах Даниэля. Тосковала. Боязливо щелкала выпуклой клавишей "Пуск" на передней стенке новехонького фонографа. Оживляла прибор, вслушиваясь в чуть искаженный мембраной ровный голос.
Столичный бакалавр дотошно изучал признаки Язвы, а Ева безошибочно определяла признаки иной болезни. Под названием "Очередная безнадежная влюбленность глупой Евы Ян". Она ничего не могла с собой поделать. Она была очарована и покорена. А мэтр Даниэль видел в ней лишь еще одну возможную жертву Песчаной Чумы. Потенциальную больную, которую необходимо спасти. То, что иногда они оказывались в одной постели, ровным счетом ничего не означало. И ничего не меняло.
Встав на цыпочки, Ева достала с полки жестяную банку с облезшей позолотой. Аккуратно насыпала в чашки чай, слабо отдающий жасмином. Вздохнула. Разложила меренги по десертным тарелочкам. Расставила чашки и угощение на столе. Заглянула в тусклое зеркало, встретившись взглядом с вечно опечаленной блондинкой. Она и в лучшие времена не могла считаться красавицей, а сейчас превратилась в бледное, угасающее подобие былой Евы Ян. Только глаза и пепельные волосы еще оставались привлекательными, все остальное постепенно меркло, истаивая и истлевая. "Выцветаю, как городская безделушка, - отстраненно подумала Ева. - Как же так? Я не привозная, я местная. Кровь от крови, плоть от плоти. Мать-Степь, ну почему?.."
В глубинах дома мерно отбивали положенные удары часы. С последним "бум" у дверей забрякал колокольчик.
Маленькую темноватую прихожую Омутов заполнили молодые дамы. Поскрипывали каблуки, шуршали платья, звякали кольца на вешалке. Мария и Юлия по дороге успели повздорить и теперь обменивались завуалированными колкостями. Лара, как всегда, старалась их помирить и как всегда - безуспешно. Тихая, боязливая дочь гвардии штабс-капитана Равеля никак не могла уразуметь, как можно получать удовольствие от взаимного пикирования на грани вежливости. Каина с Люричевой, напротив, смаковали словесную дуэль, как гурман смакует редкое вино. Их показная вражда, подумала Ева, скрывает подлинную дружбу.
Анна была ослепительна, как всегда, и держалась особняком - как всегда. Едва войдя, едва скинув модное пальто и сдернув кокетливую шляпку, Анна жизнерадостно провозгласила:
- Выше нос, обреченные! У нас есть повод для радости! Ева, душечка, бокалы на стол!
Из болтавшейся на локте корзинки - раньше девушки из приличных семей держали в таких наборы для рукоделия, а теперь ходили в лавки за продуктами - она вытащила бутыль темного стекла с длинным горлышком и торжественно помахала ею в воздухе.
- Фи, как грубо! "Ограбила, отдалась!" - заливисто расхохоталась Анна, блестя ровными жемчужными зубками. - Ничего приличнее вам уже не представить, милые мои? Позавчера выменяла на барахолке около Театра! Правда, на норковую шубку, совсем новенькую, очень приличную, но - кому она теперь нужна, эта шуба? Мы ведь все равно не дотянем до зимы, а, Мария?
- Говори только за себя, дорогая, - отрубила Мария Каина. - Я еще на твоих поминках напьюсь.
Анна скорчила обидчице безобидную уморительную рожицу, которая заставила улыбнуться всех, кроме самой Каиной. Мария как раз стояла перед мутным зеркалом, безуспешно стараясь взбить челку. Жесткие и прямые волосы младшей Каиной приводили мадам Руфину, хозяйку модного салона, в отчаяние. Они не поддавались никаким парикмахерским ухищрениям, включая крученый перманент на аммиачном растворе. До начала эпидемии городские девицы чинно разгуливали по Променаду элегантно завитыми, словно овечки с пасхальных открыток. Мария же - вышагивала, надменно встряхивая непокорной угольной гривой и принципиально отказываясь носить шляпку.
Пестрый ручеек перетек в гостиную. Гарнитур из десяти стульев, предназначенный для больших и официальных приемов, был молчаливо проигнорирован, у участников субботних чаепитий имелись свои излюбленные места. Анна Ангел забралась на кривоногий диванчик, изящно подтянув под себя ножки, налево и направо демонстрируя шелковые чулки и остроносые туфельки на шпильках. Мария Каина упруго прошлась по комнате, остановилась, скрестив руки, у окна. Скрипучую кресло-качалку приглядела Юлия, немедленно извлекшая из сумочки длинный янтарный мундштук. Лара Равель примостилась рядом с диваном на толстом пуфике. Только Ева взяла для себя из гарнитура стул с потертой репсовой обивкой, зеленой в золотую полоску, и на правах хозяйки заняла место во главе стола.
По молчаливому уговору единственное более-менее приличное кресло с темной кожаной обивкой и высокой спинкой считалось принадлежащим только и исключительно мэтру Данковскому.
В буфете сыскались бокалы старого тяжелого хрусталя, затейливой ручной работы. Хрусталь слегка потускнел, но выглядел еще вполне достойным стола и хорошего вина. Ева разыскала в ящиках штопор с бронзовой ручкой в виде русалки, трубящей в рог, неуверенно ткнула острием в желтую бутылочную пробку.
Настало время привычной игры, помогающей бояться чуть меньше - делать вид, что мир нормален, что Город за пыльными окнами Омутов живет обычной жизнью. Что нет длинных, слабо шевелящихся, стонущих рвов под стенами Термитника, телефонную станцию не сожгли, а завтра, как всегда, молочница поставит под дверь бидончик с холодным и вкусным молоком. Сегодня игра обещалась быть особенно интересной, потому что была "Осенняя печаль" десятилетней выдержки - и даже не в хмельном градусе старого вина дело, а в терпком букете, оставшемся от тех времен, когда все на самом деле было хорошо.
- Слышали новости? - Анна терпеть не могла пауз в застольной беседе. "Черт родился", - с досадой говорила она в этих случаях. Более тягостных мгновений застольной тишины она не любила разве что моменты, когда в центре внимания оказывалась не она. - У Колодцев волнения. Инквизитор опять жаждет крови. Говорят, уже состряпан приказ об аресте коменданта Сабурова, но мне что-то верится с трудом. Какой смысл его арестовывать? Чуму этим не напугаешь, а город останется без градоначальника...
- Какие волнения? - спросила Ян. Спросила больше из вежливости, потому что о беспорядках в городе узнавала от бакалавра, а тот - от коменданта. В настоящий момент Еву больше занимала неподатливая пробка "Осенней печали". Совсем ослабла, посетовала она про себя, бутылку открыть не могу. Почему же Даниэль не идет?..
- Перебои с поставкой питьевой воды, - резко, по-мужски сказала Каина. - Вода из Горхона непригодна даже для стирки. Воду доставляют из степных родников колесными цистернами. Цистерну тащат лошади. Лошади дохнут от Песчанки, также как и быки. Те и другие практически полностью вымерли.
- То есть в скором времени нас ждет не только чума, но и жажда? - уточнила Люричева, с тоской глядя на пустой мундштук. Она была страстной курильщицей. Однако тонких черных сигарет "Леди", которым полагалось бы дымиться в этом мундштуке, наполняя гостиную горьковатым гвоздичным ароматом, в Городе не осталось. В Городе вообще не осталось табака, кроме разве что контрабандистских запасов. По несчастливому совпадению, обе табачные лавки располагались в квартале Кожевенники, в Факельную Ночь сгоревшем дотла. - Очаровательная перспектива. Надо полагать, Инквизитор пресекла беспорядки в зародыше?
- Н-ну... да, - Анна в очередной раз жемчужно улыбнулась. - Отправила туда десяток ликторов с приказом стрелять на поражение. Впрочем, стрельбы не было. Вспыхнувшая из-за бочки с водой массовая драка рассосалась моментально, едва люди увидели черно-красные ликторские мундиры. Обыватели боятся Инквизитора, как чумы.
- Скверный каламбур, Анна, - Мария Каина осуждающе сдвинула узкие густые брови. - В зачумленном городе стоило бы сказать "боятся как огня". Огонь очищает, а призвание Инквизитора как раз и состоит в очищении. Человеческих душ - от скверны, тела - от болезни, общества - от преступности. Должна признать, госпожа Лилич - очень эффективный чистильщик, и ее боятся не напрасно, ибо она, в отличие от многих служителей Его, подлинный паладин Церкви. Даже ты, Анна, при всей своей невероятной одаренности, должна понимать, что такое подлинный паладин.
- Куда уж мне, - Анна, которую только что изящно назвали дурой, решила подыграть. - Что же такое подлинный паладин святой нашей матери Церкви, расскажи, будь добра?
- Механизм, - подала голос Люричева из глубин своего кресла. - Машина, наделенная почти абсолютной властью приказывать, взыскивать и карать. "Делай что должен, и будь что будет", "пусть рухнет небо, но восторжествует закон" и тому подобное. Не подкупить, не запугать, не соблазнить, не разжалобить. Можно убить, но кто на это отважится? Не зря ее прозвали Карающим Бичом.
- Отлично сказано, - одобрительно кивнула Каина. - Таким и должен быть настоящий Инквизитор.
Анна скривила губы в презрительной гримаске.
- Глядя на тебя, можно подумать, что ты ею восхищаешься.
- Именно так, - серьезно сказала Мария. - И ненавижу. Боюсь. И... мне сложно объяснить. Мне кажется, если бы она не выбрала служение Церкви, из нее вышла бы прекрасная Агатовая Хозяйка. Да, и не смейте смеяться!.. Анна, что ты смеешься, дура!..
- Потому и смеется, что дура, - небрежно бросила Люричева. Лара, отчаянно покраснев, воззвала:
- Мария! Юлия! Как вы можете!.. - что вызвало у белокурой певички новый приступ неудержимого хохота, и та, задрыгав ногами, повалилась лицом в подушки.
- Ох, - Анна, разрумянившаяся и растрепавшаяся, аккуратно промокнула глазки кружевным платком. - Ох, Мария, ну ты и скажешь. Хозяйка! Да какая она Хозяйка? Вы посмотрите на нее внимательно. Женское начало отсутствует начисто. Мужик в юбке, параграфа кусок, а ты - "Хозяйка"... О, Даниэль. Мы рады вас видеть. Здравствуйте.
Данковский, незаметно спустившийся с второго этажа по крутой полутемной лестнице, остановился на пороге.
- Здравствуйте, Анна. Мария, Юлия, Лара, - легкий поклон, поочередно каждой из женщин, вежливая улыбка - одними уголками губ. - Взаимно рад видеть всех вас... в добром здравии.
- Я не шучу, - сказал бакалавр. - Вы позволите присоединиться к вашему милому застолью?
- Разумеется, Даниэль, - как всегда, первой отозвалась Ангел с ослепительной салонной улыбкой, и Еве Ян внезапно захотелось вцепиться певичке в горло. Вместо этого она лишь крепче стиснула горлышко бутылки. Каина сдавленно фыркнула и отвернулась к окну. - Если только вы окажете Еве посильную помощь. Иначе мы рискуем остаться без вина, а я напрасно потеряла шубу...
- Ого, "Осенняя печаль"? Надо же... Отдай-ка, - Даниэль забрал бутылку, одним круговым движением кисти извлек наружу злосчастный штопор с насаженной на него пробкой и кривовато усмехнулся. - У вас все хорошо? Ева?..
- Все хорошо, - как заклинание, шепотом повторила Ева Ян.
По гостиной поплыл сладковатый мускатный аромат. Анна и Юлия хищно раздули ноздри. Убежденная трезвенница Лара согласилась на символическую "капельку" на дне бокала и сняла со стены гитару с вылинявшим бантом на грифе.
Ева купила гитару года два назад, на уличной распродаже старых вещей. Купила, совершенно не умея играть, толком не зная, ради чего ей понадобился инструмент - на вид совершенная рухлядь, покрытая растрескавшимся лаком. Она принесла покупку домой и поставила в угол прихожей. На следующем же чаепитии Лара Равель с нечленораздельным воплем вцепилась в антикварное чудовище, заявив, что это отличная концертная гитара - нужно лишь перетянуть струны и как следует настроить. Ева предложила отдать гитару ей. Лара наотрез отказалась, заявив, что лучше будет играть, приходя в гости. В недоумении пожав плечами, Ева уступила. Логику Лары порой не понимал никто, кроме самой Лары.
Однако дочь штабс-капитана Равеля оказалась права - звук у настроенной и подновленной гитары оказался превосходный, глубокий, богатый, берущий за душу. А вот у самой мадемуазель Равель голос был совсем не под стать инструменту: тихий и вроде бы жалобный, словно полудетский. Он не подходил ни для томных столичных романсов, до которых большой охотницей была Анна, ни для разбитных студенческих баллад, радующих душу Люричевой. Подходил он лишь для тех песен, которые сочиняла сама Лара Равель. И это было хорошо, потому что песни были удивительно уютные. Как однажды метко заметила Каина, они походили на осенние дни в Степи - задумчивые, наполненные уходящим летним теплом и дремотной печалью.
Ну а если хотелось, чтобы громко и весело - на то была Анна Ангел. Но хотелось нечасто.
...Когда ты вернешься, все будет иначе -
Нам бы узнать друг друга.
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга...
Когда ты вернешься,
Вернешься в наш город обетованный,
Когда ты вернешься -
Такой невозможный и такой желанный?..
"Осенняя печаль" алела в бокалах, разговор шел своим чередом.
- Каюсь, я невольно подслушал вашу беседу, - говорил Данковский, удобно устроившись в кресле. - Хочу вас успокоить: тотальная жажда Городу в ближайшее время не грозит. Запасов питьевой воды хватит по меньшей мере на неделю, разумеется, в режиме строгой экономии. Голод нам тем более не страшен. Морозильники на Складах забиты мясом под самую крышу, причем это запасы, сделанные еще до начала эпидемии. Вот Чума - это опасность исключительно реальная. Но и здесь есть обнадеживающие новости. Со дня на день должен прибыть Санитарный Корпус. Там будут лучшие медики Имперской Академии. Уверен, они смогут победить Песчанку. Вспомните, к примеру, как успешно они справились со вспышкой паратифа в Галатийском анклаве.
Он вытянул из кармана мятую пачку духовитых казенных папирос, с сомнением поглядел на нее и спрятал обратно.
- А что вы думаете о действиях Инквизитора, мэтр? - светским тоном осведомилась певица. - Говорят, она собирается взять под стражу коменданта Сабурова? Вы ведь видитесь с комендантом, что он сам думает по этому поводу?
- Простите, Анна, мне совершенно не хочется обсуждать досужие сплетни, - сухо ответил бакалавр. - Наипаче того я не собираюсь пересказывать содержание наших с комендантом встреч. Уверяю вас, ничего интересного для салонной беседы в них нет. Что касается действий Инквизитора Лилич, то, сколько я могу судить, ее методы весьма эффективны, хотя гуманными их не назовешь. Но что поделать - в чрезвычайных обстоятельствах нужны чрезвычайные меры.
- Пока что самым заметным результатом ее работы является бесперебойно работающая шибеница, - съязвила Люричева. - Будто в этом городе без того мало смертей.
- В средневековье очень популярным методом лечения было кровопускание, - промурлыкала Ангел. Каина бросила на нее быстрый, удивленный взгляд, который певичка предпочла не заметить.
- Результатом ее работы, - медленно произнес Данковский, - является как минимум наведение порядка на улицах. Думаю, Факельная Ночь вам еще памятна? Так вот, те, кто украсил собой пресловутую виселицу - это зачинщики и активные участники погромов, а также бандиты и мародеры. Инквизитор, по сути, сделала то, на что оказались неспособны городские власти, спасибо ей за это. Ева, передай меренги, будь добра.
- Скажите, Даниэль, - Анна упорно не желала отставать, - а правда ли, что вы с госпожой Лилич...
- Прекрасное вино, - с чувством сказал бакалавр. - Изумительный букет. Давайте выпьем...за что бы нам выпить?
- А давайте за встречу! - расхрабрилась Лара Равель.
- За встречу так за встречу, - мрачно буркнула Каина. - Чтоб не в последний раз.
...Я иду по траве, отзываясь на зов городов,
Голубая вода остается теперь далеко,
Открываю ключом свой мистический дом на заре,
Зажигаю огонь, черный кофе варю с молоком...
Черный кофе был сварен без молока. С началом эпидемии очень скоро выяснилось, что вирус-возбудитель песчаной чумы лучше всего плодится и сохраняется именно в коровьем молоке, так что чашка парного молока равносильна смертному приговору. Ева хорошо помнила, как сливали в наспех вырытые ямы длинные белые струи из пузатых цистерн. Наведавшись на кухню, она вернулась с большим кофейником и - специально для Марии, которая пила только зеленый чай из местных трав - маленьким кособоким чайником из темной глины. Такими чайничками пользовались степняки, в них заваривали свои зелья загадочные олонги, Говорящие-с-Травами, а Еве Ян его подарила сама Каина-младшая, на именины, давным-давно. Слабо заваренный настой блекло-соломенного цвета был почти лишен вкуса, зато кофе наполнил гостиную божественным ароматом. Завершив положенный ритуал наполнения чашек, Ева Ян украдкой перебралась к креслу бакалавра. Бочком присела на кожаный валик, готовая исчезнуть при малейшем проявлении неудовольствия. Обычно Даниэль весьма сдержанно относился к робким попыткам хозяйки дома сесть поближе к нему, но сегодня принял ее вторжение благосклонно. То ли слишком устал, то ли в самом деле не имел ничего против ее соседства. Люричева понимающе усмехнулась, синие глаза Анны Ангел стали раздраженными.
С Инквизитора разговор естественным образом перепрыгнул на возможность создания вакцины против Песчанки.
- Против любой болезни существует вакцина, - категорически заявил бакалавр. - Ее создание - вопрос лишь времени. К сожалению, времени у нас немного.
- Принимаются ставки, - провозгласила Ангел. - Кто первый создаст панацею? Лично я ставлю на мэтра Данковского и на прославленную имперскую медицину в его лице.
- Благодарю, сударыня, лестно слышать, - хмыкнул Данковский. - Правда, те, кто с куда большим правом представляют прославленную имперскую медицину, в настоящий момент приближаются к городу по Северо-Восточной железнодорожной ветке.
- Стах очень много работает над вакциной, - пролепетала Лара. Ее почти никто не услышал.
- На кого ставит Ева, думаю, и так ясно, - усмехнулась Люричева, помахивая длинным янтарным мундштуком. Иногда она машинально подносила его к губам, затягиваясь впустую и запоздало вспоминая об отсутствии пахитоски. - А я за Санитарный Корпус. Одна умная голова, как известно, хорошо, а много...
- Если кто и создаст панацею, то это будут либо Бурах, либо Рубин, - Каина была, как всегда, категорична. - И я не верю в Санитарный Корпус.
- Вот как? - поднял брови Данковский. - Хм, любопытно. А позвольте узнать, Мария, отчего вы столь решительно отказываете в медицинских способностях вашему покорному слуге? Я ведь тоже не сижу сложа руки.
- Ради Великой Степи, не обижайтесь, мэтр. Знаете, это суждение совершенно иррациональное, на уровне чувства, а не логики. Предощущение, если угодно. Может быть, оттого, что Бурах и Рубин - местные, а вы - нет. Песчанка ведь тоже местная тварь, против нее нужен не столичный доктор, а мудрый менху. Вы, безусловно, знаете степной фольклор? Вам знакомо название "шабнак-адыр"?..