Скромная, невзрачно-ветхая, придорожная харчевня, расположенная где-то посреди бесконечного, тоскливого хайвэя, сейчас почти пуста. Меня и мою девушку обслуживает толстая женщина лет сорока, с угрюмым выражением одутловатого лица, в котором угадываются следы дешевого и наспех сделанного макияжа. Меня беспокоит, не помочилась ли она в наш утренний кофе. Скорее нет, потому как, делая осторожный глоток, я понимаю, что кофе чертовски вкусный и приятный.
Я выглядываю в окошко. Через серое, давно немытое стекло, вижу свой байк. Красавец!
Harley-Davidson Ultra Classic FLHTCUSE сияет чистотой и приятно серебрится под нежными лучами солнца. Двигатель Twin Cam 88T способен разогнать моего стального коня до 250ти километров час, но я редко балуюсь подобными скоростями, потому что... потому что... да, нелегко признаваться в том, чего боишься. Но перед собой я могу быть откровенным. Когда отметка спидометра поднимается чуть выше 195ти, во мне пробуждается страх. Слюнявой пастью гиены он вгрызается в глотку орлу моей свободы и смелости, придавливает к земле. Стрелка спидометра безнадежно ползет вниз... 150.. 140... 130... 120... 100.. 90... Быстрота гаснет, как затушенная свеча.
Хотя сейчас мне все безразлично. Потому что ни скорость, ни байк, ни конфигурации цилиндров, ни показатели трансмиссии, ни емкость топливного бака не сравнятся по значимости с человеком, который сидит напротив меня. Моя любовь. Миранда, девушка с восточными корнями, а посему вечно загорелая и черноволосая, смотрит на меня страстными глазами. Мы держим свой путь в Миннесоту к ее родителям. Возможно, там и обвенчаемся. Ее миленький ротик приоткрываются, она обращается ко мне:
- Куда ты дел свой чоппер?
- Я продал его Тому. Три с половиной тысячи баксов нам еще пригодятся.
Она внимательно всматривается в окошко, оценивает взглядом наше новое транспортное средство и произносит:
- Мне больше нравился чоппер.
Я снисходительно смеюсь:
- Чем тебе приглянулась та старая кобыла?
- Когда мы с тобой познакомились, ты сидел именно на чоппере, такой скромный и в то же время воинственный - настоящий стервятник дороги. Харлеи созданы для понтеров. Настоящие романтики райдят чоп.
Да, я вспоминаю тот день, когда я впервые с ней познакомился. Был страшный ураган, крупный дождь угрожающе колотил по моему шлему. Стоял пугающий гул, мне казалось, что вот-вот и нещадный ветер сметет мой байк к обочине. Внезапно свет моих фар поймал в ночной мгле серый силуэт и я ударил по тормозам. Бедняжка, Миранда стояла, ссутулившись, мокрая, запуганная, умоляюще, как на спасителя, смотря мне в глаза, когда я снял шлем. Грязный ублюдок, ее бойфренд, выкинул ее посреди дороги и поехал дальше. Я подобрал ее, одев на ее свою куртку, дав шлем. Через несколько километров мы остановилось в придорожном баре, я заказал ей горячее, обжигающее вино. Оно привело ее в чувство, согрело и она перестала плакать. Там же мы встретили ее парня. Я сломал ему руку в нескольких местах.
Она улыбается и легким движением поправляет свои длинные волосы. Я всем телом тянусь к ней через стол, впиваюсь губами в ее губы, наши языки переплетаются, мой локоть случайно опрокидывает бокал с недопитым кофе. До нас доносится недовольный возглас хозяйки трактира: "Вот же сволочи!"
Но мы не можем остановиться. Через пол минуты мы уже прижимаемся к друг-другу в закрытой кабинке, забытого Богом, тряпкой и моющим средством, туалета. Я включаю вторую передачу - моя рука у нее на груди, я включаю третью передачу - нас уже больше не сдерживают молнии и пуговицы, я включаю четвертую передачу - мы сливаемся воедино. Ее дыхание тяжелеет, на шее проступают капельки пота. Я целю ее, кусаю. Она крепко держит меня за голову. Скорость возрастает. Я выдавливаю педаль газа в упор, перехожу на пятую, последнюю, передачу - мы кончаем.
Дверь харчевни захлопывается за нами, мы идем к байку. Меня снова осеняет и я злюсь:
- Зачем ты забыла свой шлем дома?
- Глупый вопрос, милый.
- Я понимаю, что глупый, но я же тебя предупреждал! На, возьми мой.
- Не хочу. Тебе глаза будет задувать. Да не волнуйся ты так! Я люблю, что бы с ветерком...
У нас, байкеров, это называется "черт в табакерке". Чем лучше байкер, тем быстрее он почувствует, когда этот злой чертик выпрыгнет, и насколько он будет злым, а возможно и летальным. Но даже лучшие из лучших не всегда предчувствовали этот момент, умирали.
Скотина, я ведь понимал, что что-то не то, но не придал этому значения. Уж слишком все было хорошо: ясная погода и руки любимого человека, обхватывающие твой торс... Идиот!
Сейчас я лежу на асфальте, пытаюсь приподняться. Похоже, выходит. Удивительно, точнее, парадоксально, но я даже ничего не сломал. Только в глазах еще немного мутно, но это не страшно - еще пять-шесть секунд и все пройдет. Миранда... Миранда! Нет, только не это!
Кровь, камень и ее голова. Она лежит у обочины, в нескольких метрах от крупного валуна. От него до нее тянется кровавая дорожка, пестро-красный шлейф. Я сглатываю слюну. Мне никогда не было так страшно. Колени и руки дрожат. Я подбегаю к ее телу и медленно переворачиваю на спину. О Боже!
Челюсть висит на тонком клочке кожи и нескольких хрящей. От десен и зубов почти ничего не осталось. Область, некогда бывшая ее маленьким, хорошим носиком, который я так любил покусывать, зияет кровавой раной. Щеки разорваны. Глаза открыты, в них еще отчетливо видны признаки жизни, но они смотрят на меня как-то непонимающе, обидчиво.
- Глупая, почему ты не потеряла сознание?
Она не может ответить. Только глаза, в которых застыла адская, непреодолимая боль, смотрят на меня так умоляюще, как тогда, в тот день, когда мы впервые встретились. Я замечаю, что она не может пошевелиться. Вообще. Неужели шейные позвонки...
До ближайшего населенного пункта много миль. Что же делать? Я тяну руку в карман, силясь достать мобильное устройство, но вместо этого извлекаю лишь горстку разбитых деталей. Нужно срочно вызывать скорую помощь. Телефон Миранды лежит на асфальте, очевидно, он выпал у нее из куртки. Я поднимаю его... Нет, не работает.
- Дорогая, прошу, не умирай, я скоро вернусь.
Мотор байка все еще урчит, как игривый котенок. Я поднимаю его. Поцарапан, но готовый продолжить ход. Если я не испугаюсь, если дотяну до заветных 250-260 километров в час, то успею ее спасти. Я доеду до какого-нибудь Принтвилля или Оуствилля и вызову врачей. Лишь бы не испугаться. Выдержать тест на скорость.
Но выдержу ли я еще одно испытание...
Я снова взглянул на свою любимую. Ее волосы спутались, прилипли к окровавленным костям. Буду ли я в будущем, держась за ручки ее инвалидной коляски, проклинать этот день, день когда, возможно, ей лучше было бы умереть? А сможет ли она жить в своем новом, столь чудовищном, облике? Нам обоим будет слишком тяжело. Я слезаю с байка и сдавлю его на ножку. Снова подхожу к ней, сажусь на колени и говорю:
- Я люблю тебя, Миранда. Прости.
Мои руки смыкаются у нее на шее крепким замком и душат. На нее глазах проступают слезы. Проходит несколько мучительных мгновений и она, наконец, закрывает их навсегда.
Я еду на скорости 210 километра в час, нет, даже 214. И мне совершенно не страшно. Я спрыгиваю с байка...