Аннотация: Лирическая повесть-ностальгия о дружбе и любви.
Михаил Гнитиев
Рок-тайм
или
Патлатая трагедия
Повесть
Безликость толпы -- счастье Большого Города. Нет людей, -- одна окружающая среда. В транспорте, в кафе, на улице, -- все обсуждают свои проблемы, не обращая внимания на посторонних. Сотовый телефон, соединяя с человеком, находящимся за сотни километров, тут же невидимой стеной отделяет от окружающих. Люди вокруг -- не более чем деталь пейзажа: как лужи под ногами; как мокрые вороны на голых деревьях; как шуршащие шинами автомобили; как мусорная урна на автобусной остановке. Способность быть одиноким среди других людей, -- жестокий дар жителей мегаполисов. Он защищает нас от стрессов и он же ввергает в депрессии. Расплата за комфортабельную жизнь в каменном муравейнике.
***
Дождь, конец дня. Зашел в кабак перекусить и, пережевывая ростбиф, рассеяно слушаю монотонно бубнящий телевизор и громкий разговор сидящих за моей спиной двух подруг. Слушаю не потому, что интересно: их разговор, так же как и телевизор, -- тоже деталь пейзажа, тоже окружающая среда. Впрочем, для них я -- не более чем жующей элемент кабацкого интерьера. Дамам слегка за тридцать: одна шатенка, другая -- брюнетка. Еще не допили бутылку вина, но непринужденность и задушевность уже взяли их в свои объятия, а в пепельницу перекочевало полпачки "More" с ментолом.
-- Опять Серега появился, представляешь?
Это брюнетка. Очевидно, настала ее очередь вести тему.
-- Это какой Серега? Тот, что кондиционерами торгует?
-- Да нет же! Ну, помнишь, из нашего класса?
-- Подожди, -- Серега Петров? Тот, что за тобой портфель таскал? Да ты что! И чего он?
-- Представь себе, -- замуж зовет!
-- Да ты что! А он знает, что у тебя двое?
-- А то нет! Ну, ты чего, не помнишь, как все было? У нас такая любовь была! Он в армию ушел, а я его ждала. И в кино даже ни кем не ходила, -- как дура! А он отслужил, -- и на тебе, -- вместо Сереги письмо пришло. Мол, так и так, есть случай деньжат подработать: подработаю и через год поженимся.
-- Вот подлец, -- другую нашел!
-- Да и я так же тогда подумала, да с горя и выскочила замуж за этого алкаша. То есть, тогда то он еще как все люди пил... А как я Вовку родила, тут он с катушек и слетел... да ты знаешь!
-- Помню, помню я все, -- правильно сделала, что его бросила. Ведь говорила я тогда тебе...
-- Да ладно тебе... Ты слушай! Прикатил Серега прямо к офису на машине, -- откуда только адрес узнал?! Цветы, то се... Жениться хочет!
-- А ты?
-- А что "я"? Ты же знаешь, что у меня с Василием Михайловичем все как нельзя лучше. Как квартиру новую купит, так я к нему с детьми и перееду.
-- Ох, и золотой мужик твой Михалыч, Ленка! Ростом, правда, не вышел, да и волос...
Дружное хихиканье.
-- Зато надежен, как танк! Серега твой, кстати, на чем приехал?
-- Так, иномарка подержанная.
-- Видишь, -- видно птицу по полету! А Михалыч твой на новеньком "мерсе" рассекает. Ты смотри, подруга, чтобы Серега тебе снова голову не задурил!
-- Ох, не говори! Знаешь, он мне ведь рассказал, что действительно тогда на заработки ездил; приехал, -- а я уже замужем! Говорит, что только одну меня любил; узнал, что я теперь без мужа и жениться решил.
-- Ой, Ленка, ты опять глупостей наделаешь! Держись за Михалыча, такие мужики на улице не валяются! Знаешь ведь: бабий век -- тридцать лет. А тебе уже сколько? То-то!
-- Да понимаю я это все, а вот увидела Серегу, -- и поплыла! Знаешь, -- я его, наверное, до сих пор люблю.
-- Да ты что, Лен, с ума сошла?! Какая любовь?! Тебе детей устраивать, а ты... Ну где ты эту любовь видела, где?!
Шатенка обезоруживающе убедительна. Аргументы просты и весомы как лом. Этим ломом она уверенно вырубает глыбы трезвых житейских постулатов: любовь, -- если она и существует, -- то только в виде детской болезни у шестнадцатилетних дурочек; и вообще, что не сложилось, -- вместе не сложишь!
Положа руку на сердце: у кого нет такой подруги (или друга)? Внимательные, доброжелательные, сочувствующие, всегда готовые утешить, -- и что бы мы без них делали?! По-разному убедительны, но при многообразии содержания и стиля вывод всегда один: все они -- сволочи (или суки), а мы -- дуры (или дураки)! Короче, -- пора умнеть!
А стоит ли? Как раз тот случай, когда дураком быть обидно, а умным -- противно.
***
Вечный вопрос: а что такое Любовь? В наше время вечные вопросы кое-кто успешно разрешил. "Что делать?" Делать надо деньги, -- и чем больше, тем лучше! "Кому на Руси жить хорошо?" Тому, кому и на Канарах неплохо живется! "В чем цель Жизни?" В добывании средств для этой самой жизни!
В компании простых и удобных истин Любовь не живет, -- это не ее компания. Оттого вышеупомянутые "кое-кто" просто исключили слово "Любовь" из лексикона, -- как понятие, не имеющее места в реальной жизни. Завидовать им или осуждать их? И то, и другое лишено смысла. В конце концов, каждый получает по вере своей.
А тот, кто еще не исправил свой Словарь Жизни в соответствии с модными ветрами практицизма, -- как он ответит на вечный вопрос: что такое Любовь?
Помню, в годы далекой (увы!) молодости, корпя над конспектами и ужасаясь роковой близости весенней сессии, я слушал под окнами своей комнаты представление Театра шагов. Сначала в нашем тихом переулке раздавались еле слышные мягкие шаги кроссовок. Они приближались со стороны Красноармейской и затихали у меня под балконом. Затем с противоположного конца переулка, со стороны Планетной улицы возникал торопливый стук каблучков. Их размеренный "ток-ток" постепенно нарастал и вдруг превращался в нетерпеливую дробь. Я слышал только звуки шагов в гулкой тишине сонного переулка, но этого было вполне достаточно, чтобы представить: сияющая девушка с развевающимися волосами бежит навстречу своему парню. А тот стоит, широко раскинув руки, -- словно собирается взлететь. И когда она, наконец, попадает в его объятия, он долго целует ее губы, раскрасневшиеся щеки и пронизанные дурманящим запахом Весны и Юности волосы.
Они стоят прямо посреди проезжей части и редкие в нашем переулке машины аккуратно их объезжают. И все они: обычно нервные владельцы "жигулей", грубые водители грузовиков, и даже находящиеся при исполнении кагэбэшники на черных "волгах" с антеннами и спецсигналами (рядом -- правительственная трасса) не говорят им ни слова.
Тогда все было просто и очевидно: Любовь -- это когда не в силах пройти неторопливым шагом десяток метров, отделяющих тебя от бесконечно дорогого человека.
А почему уходит Любовь? Почему бывает так: еще вчера близкие люди сегодня вдруг расходятся, -- словно под воздействием центробежной силы?
Вовсе не обязательно, что это -- конец Любви! Часто -- всего лишь Петля Времени. Прямой и ровный Путь Жизни вдруг сворачивается в петлю и растаскивает по разные стороны части единого целого. Так бывает с целыми странами и народами, -- так бывает и с любящими друг друга людьми. И важно верить, что все можно исправить, важно не пропустить момент,-- и тогда непременно удастся распрямить Петлю Времени! Когда-нибудь, -- но непременно удастся.
Скажете: "эк загнул! Сам то понял, чего сказал?" Не надо скепсиса и недоверия, -- я знаю, что говорю!
Впрочем, надо бы по порядку: как возникает Любовь, как возникает Петля Времени... Ну, ладно, начну рассказывать, а дальше -- как уж получится!
***
Все неприятности начинаются с мелких и незначи-тельных событий -- факт, от которого никуда не денешься! И чем менее значительным кажется событие, тем более значительными оказываются его последствия.
Вот, к примеру, -- звонок в дверь. Что может быть менее значительным? Особенно, если у тебя послезавтра экзамен по сопромату. Первое, что приходит в голову -- послать к черту визитера. А поскольку он, проявляя за-видное упорство, продолжает настойчиво терзать кнопку дверного звонка, то лучше это сделать в активной форме, -- и побыстрее, дабы не утратить зыбкой решимости углу-биться в пугающие дебри перерезывающих сил и изгибаю-щих моментов. И я направился к двери, встав на тропу далеко идущих последствий! Эх, знать бы мне тогда, что от этого прямая Дорога Судьбы моего друга вдруг образует Петлю Времени длиной в пятнадцать лет, - хрен бы я открыл эту проклятую дверь!
Прильнув к дверному глазку и проклиная вечно царя-щий на лестничной площадке полумрак, я попытался раз-глядеть визитера. Естественно, лица различить было не-возможно -- лишь силуэт на уровне плеч и головы, что за-ставляло усиленно работать воображение и ин-туицию. На этот раз, однако, интуиция молчала, зато во-ображение услужливо обрисовало косматого сенбернара на фоне перевала Сен-Готард. Короче, визуальное опознание провали-лось, и я прибег к помощи акустического, спросив бди-тельным голосом вахтера:
-- Кто?
Ответ последовал незамедлительно:
-- Дед Пихто! Ты чего там, в натуре... открывай!
Альпы немедленно превратились в контур гитары, а сенбернар -- в моего школьного друга Леху Попова по про-звищу "Патлатая трагедия".
Ну, вот -- вы же не знаете, кто такой Леха Попов! А ведь он главный герой моего повествования. Пожалуй, сейчас мне придется отложить описание возникновения Петли Времени и погрузиться в воспоминания о тех временах, когда мы с Лехой сидели за одной партой и были закадычными друзьями. И начну я именно с того дня, когда Леха заработал это прозвище - "Патлатая Трагедия".
* * *
Следует заметить, что столь экзотическим прозви-щем Леху наградили отнюдь не юморные одноклассники, а очень даже серьезный человек -- наш школьный завуч Лю-бовь Тимофеевна. Впрочем, эпитет "серьезная" не достаточно полно характеризует личность заслуженного педа-гога, воспитателя и наставника "молодых строителей ком-мунизма", "будущих членов коммунистического общества", "носителей коммунистической морали светлого Завтра" и т.д. и т.п., каким была незабвенная Любовь Тимофеевна. Поэтому "строители", "члены" и "носители" использовали в обиходе более яркие и точные определения, из которых самыми приличными были: "Железная Люба" и "Двуногая Смерть".
Для солдата наиболее страшным в психологическом плане считается момент подъема в атаку. Для учеников -- потенциальных жертв Железной Любы таким моментом являлось, без сомнения, начало учебного года, а точнее -- первые три-четыре недели, ко-гда Железная Люба обходила свои владения с целью при-ведения в чувство распустившихся, обленившихся и попав-ших под дурное влияние Запада "молодых строителей коммунизма".
Она внезапно появлялась на уроке, заставляя бледнеть учите-лей и впадать в ступор учеников, и внимательно осматри-вала внешний вид присутствующих. Любые проявления "капиталистического разложения", как то: серьги, кольца и следы косметики -- у девушек; джинсы и намек на длин-ные волосы -- у парней, немедленно пресекались путем удаления преступного элемента за пределы вверенной по-печению Железной Любы территории.
Если же по внешнему виду никто не выпадал за рамки коммунистической морали, наступала вторая стадия про-верки. Завуч медленно проходила по рядам между столами, и создавалось впечатление, что она натуральным образом "вынюхивает криминал". Однажды она "вынюхала" таким об-разом пачку сигарет, прилепленную скотчем снизу к сиде-нью стула.
Говорят, что в Таиланде для пойманных с поличным на контрабанде наркотиков обеспечен смертный приговор. Так вот -- я великолепно представляю, что чувствует человек, пытающийся пройти таиландскую таможню с полным чемоданом героина!
Если мы с честью выдерживали вторую стадию проверки, то Железная Люба садилась где-нибудь в заднем ряду и мановением руки приказывала продолжить урок. Вот это и было самой страшной пыткой как для юных жертв Системы Всеобщего Образования, так и для педагогов: любые твои слово, жест и даже выражение лица могли быть истолко-ваны в русле идеологической диверсии, -- особенно при прохождении "важных в идеологическом и воспитатель-ном аспекте темах". К разряду последних могло быть от-несено все что угодно -- от гениальной "Войны и мира" (написанной не просто Писателем, а Зеркалом Русской Ре-волюции), до эпохальной "Малой земли" Л.И.Брежнева.
Попавшие в "черный список" на весь учебный год становились объектами интенсивной воспитательной работы Железной Любы, и поэтому безвестный острослов окрестил такие сентябрьские недели "медовым месяцем Смерти".
Обычно мы вздыхали с облегчением, если "преступник" определялся на первых двух стадиях: он принимал весь огонь на себя, и завуч редко переходила к третьей стадии. Именно таким образом однажды прервалась кампания по ис-коренению шариковых ручек: Железная Люба где-то вычи-тала, что шариковые ручки портят почерк, и решила по-святить очередной "медовый месяц Смерти" борьбе за чис-тописание. Борьба выражалась в массовом изъятии и унич-тожении шариковой заразы путем излома и последующего выбрасывания в окно. Для ликвидации металлических су-венирных ручек, выполненных в форме гвоздей, кинжалов, отбойных молотков и прочих элементов быта изобретатель-ная Двуногая Смерть использовала слесарный ручник, который таскала с собой в потертом кожаном портфеле.
Кампания прервалась на взлете. При досмотре у Се-реги Багрова была обнаружена ручка импортного производ-ства с прозрачным колпачком, в котором плавала пласт-массовая девица в пестреньком платье. Когда ручку переворачивали, девица выскакивала из платья, в чем мать ро-дила!
При виде столь вызывающего образца канцелярского разврата завуч на пару минут буквально потеряла дар речи. Она несколько раз перевернула ручку, наблюдая за бесстыжими выходками наглой девицы, затем вперилась возмущенным взглядом в полумертвого от страха перед бу-дущим Серегу и гневно выдохнула:
-- Ну, Багров, вот уж от тебя я этого не ожидала! И это -- лучший ученик школы!
Импортная девица стоила Сереге золотой медали. Се-регины родители протоптали к школе и к роно тропу глубже, чем тот самый император в Каноссу, но средний бал аттестата пал безвозвратно! Как об-разно заметила Железная Люба -- "средний балл ат-тестата зрелости должен соответствовать не только уровню знаний, но и уровню морали выпускника". Так накрылся серегин физтех, которым он бредил с пятого класса: в первый год ему не хватило именно полбалла в аттестате, а на вто-рой... но об этом потом. А тогда мы были благо-дарны Сереге: "антишариковая" компания прервалась в самом разгаре благодаря его эротической девице, ибо последняя дала богатый материал для многочис-ленных комсомольских, пионерских, родительских, учительских и прочих собраний на целый год!
Ну, а в тот самый день первая стадия проверки не дала результата, да и вторая уже шла к завершению. Железная Люба выдвинулась к предпоследнему ряду столов, -- и тут появился Леха. В тот день он дежурил по классу и за несколько минут до прибытия завуча был послан литераторшей за мелом. Я полагаю -- это было сделано с тайной надеждой, что у Лехи хватит благоразумия не возвращаться до конца урока.
Проблема заключалась в следующем. Еще перед летними каникулами длина лехиных волос достигла длины, категорически не одобряемой педагогикой, а именно -- они не просто лежали сзади на воротнике, но и закрывали уши таким образом, что виднелись только мочки. Заметив сей прискорбный факт слишком поздно, завуч, тем не менее, выразила уверенность в том, что "Алексей не потеряет во время каникул времени даром и позаботится о приведении в порядок головы не только изнутри, но и снаружи".
Леха, как выяснилось, действительно не потерял времени даром, но напрягся в совершенно противоположном направлении: теперь его волосы мягко курчавились на воротнике не только сзади, но и по бокам. Тем самым он, к нашей всеобщей зависти, приобрел некое сходство с легендарным Джимми Пэйджем и уже начал пожинать сладкие плоды повышенного внимания женской половины школы. Ядовитые пары славы делали свое зловещее дело и вот, -- Леха невозмутимо демонстрировал свои достижения перед грозными очами Железной Любы!
Он неторопливо прошел к доске, аккуратно положил мел и стал медленно вытирать руки тряпкой -- так, наверное, генерал Скобелев неторопливо счищал комочки глины с белоснежного кителя под ураганным огнем турецкой артиллерии. Впрочем, Лехе тоже недолго пришлось ждать артиллерийского залпа. Железная Люба грозно развернулась в его сторону, как орудийная башня главного калибра на линкоре "Нью-Джерси" и неторопливо произвела пристрелку:
-- Так! А это что еще за Патлатая Трагедия?
Теперь ожидался жидкий ответный залп противника из легкого стрелкового оружия, за которым последовал бы ураганный огонь на поражение с последующей немедленной и полной сдачей на милость победителя. Однако Леха повел себя не как жалкий транспортник, а как до зубов вооруженный рейдер, отважно идущий на прорыв!
В те далекие времена пространство над доской в классных комнатах было принято украшать портретами отцов-основателей "величайшего из учений". В нашем классе в качестве такового использовался Карл Маркс. Случилось так, что Леха остановился прямо под портретом. Он взглянул на указующий перст Железной Любы, затем на сурового патлато-бородатого пророка коммунизма и невозмутимо ответил:
-- Это? Карл Маркс!
Раздолбаи на "камчатке" весело гоготнули, остальные же встретили сей акт публичного самосожжения скорбным молчанием.
Обычно люди в приступе гнева багровеют. Железная Люба же посерела, указующий перст дрогнул и поник. Несколько секунд она дергала шеей, пытаясь выплеснуть хоть часть душившего ее гнева. Наконец, ей это удалось, и она выплюнула с шипением:
-- С родителями... завтра... в школу... а сейчас -- вон! Вон отсюда!
Леха с достоинством вождя могикан прошествовал к своему месту, взял потертую сумку из кожзама, небрежно накинул ее ремень на плечо и неторопливо удалился.
Железная Люба, обретая естественный цвет, повернулась к классу и распорядилась:
-- Веселова! Завтра же проведи комсомольское собрание по данному факту!
И Двуногая Смерть, закончив зловещую жатву, покинула класс, -- к всеобщему облегчению.
Урок был последним, и после звонка мученики науки с радостным гомоном повалили на выход. Леха стоял за углом школы и курил, прислонившись к стене.
-- Ты что -- чокнулся? -- задал я риторический вопрос. -- Если уж решил покончить жизнь самоубийством, то мог бы избрать менее мучительный способ!
-- Разрешите прикурить, молодые люди! -- И, выпустив струйку дыма, протянула, пристально глядя на Леху:
-- А ты, Лешенька, оказывается у нас -- личность!
Ируська стала комсоргом класса после того, как Серега Багров выпал из номенклатурной обоймы из-за случая с эротическим канцелярским сувениром. Среди учителей она была известна своим высоким моральным уровнем и принципиальностью, -- однажды даже Железная Люба публично назвала ее "нашей комсомольской совестью"! В нашем же кругу Ируську ласково называли "Дикая Кошка рок-н-ролла" -- за внешнее сходство с Сюзи Кватро и истовую любовь к хард-року. Кроме того, у нее всегда можно было "стрельнуть" сигарету, поскольку Железной Любе в голову не приходило подвергать обыску "комсомольскую совесть" школы!
Ируська не считалась первой красавицей -- что и говорить, далеко ей было до той же Оленьки Боровской! Но она всегда становилась душой любой компании и интерес ее дорогого стоил, -- таких обычно называют "обаяшка". Вспоминая Ируську, можно с полной справедливостью сказать: если красота -- действительно великая сила, то обаяние -- смертельное оружие!
Ируська молча курила и смотрела на Леху, затем отбросила окурок и, уходя, сказала:
-- Завтра разбирать тебя будем на собрании, -- готовься!
Тем временем подтягивались остальные доброжелатели, прослышавшие об отважном безумце, осмелившимся вступить в схватку с Двуногой Смертью. Даже те из местных "крутых", кто раньше Леху в упор не замечал, теперь подходили к нему, жали руку, угощали фирменными сигаретами "Marlboro" и "Camel", и выясняли его мнение по самым разным актуальным вопросам: выиграет ли завтра "Спартак" у "Динамо"; должен ли у фирменных джинсов лейбл обязательно находиться с обратной стороны ширинки; и так далее, и тому подобное...
В целом же действо чем-то напоминало прощание пилотов-камикадзе со своим товарищем, отправляющимся таранить американский авианосец.
Наконец, доступ к телу был прекращен, и мы с Лехой отправились по домам.
-- Уж лучше бы ты ее по матери послал! -- вздохнул я. -- Знаешь ведь, что Любе Маркс дороже отца родного! Вот уж завтра она тебе вломит на собрании комъячейки... а потом на педсовете!
Но Леха все еще находился в экстатическом состоянии идущего на эшафот революционера и потому ответил афоризмом:
-- Сегодня жить -- умереть завтра! А посему -- вдарим по пиву, Мироныч!
Мы взяли в ближайшем гастрономе по бутылке противного теплого "Славянского" и молча осушили их в ближайшем сквере.
Лишь две вещи были способны испортить мне настроение в те далекие времена -- урок математики и теплое пиво. Оба этих события сегодня уже имели место быть, и поэтому я расстался с Лехой в самом мрачном расположении духа.
"У Лехи нет никаких шансов, -- рассуждал я. -- Вряд ли кто на собрании посмеет спорить с Железной Любой. А уж она обязательно настоит на исключении Лехи из комсомола! Ну, а там, -- пошло-поехало! Коготок увяз -- всей птичке пропасть!"
Тогда я еще не знал, что победу обеспечивает не столько отсутствие собственных ошибок, сколько умение воспользоваться ошибками противника. Железная Люба совершила стратегическую ошибку, определившую ход всей кампании -- она не присутствовала лично на комсомольском собрании!
Невероятно, но факт -- Железная Люба полностью доверила проведение столь ответственного мероприятия Ируське Веселовой и исполняющей обязанности классного руководителя Светлане Ивановне!
Вообще-то, нашим классным руководителем была препо-даватель литературы Анна Петровна по прозвищу "Баронесса". Прозвище верно передавало впечатление не-навязчивой аристократичности, отличавшей Анну Петровну. Ее внешность выпускницы Смольного института дополнялась манерой изъясняться и вести себя в соответствии с обы-чаями светских дам конца прошлого века. Все это могло являться (да и являлось) предметом злословия, но -- черт возьми, -- ее стоило послушать, когда она рассказы-вала о Пушкине или Толстом! Именно после рассказа Баро-нессы о Достоевском я за одну ночь прочитал "Преступление и наказание" и до сих пор считаю Достоевского более выдающимся писателем, чем Толстой.
Ну, это все к слову, а в тот день Баронессы не было, -- она лежала в больнице с обострением какой-то аристократической болезни. Вместо нее занятия по русскому и литературе в нашем классе вела Светлана Ивановна, обычно занимавшаяся этим делом в младших классах. Светлана Ивановна была настолько необразованна и ограничена, насколько это позволительно преподавателю русского языка и литературы -- то есть беспредельно! Вообще, три профессии комплектуются исключительно либо непроходимыми дураками, либо умными и интеллигентными людьми: политработники, сотрудники госбезопасности и преподаватели литературы. Почему так -- сказать затрудняюсь, но весь мой жизненный опыт подтверждает эту удивительную закономерность!
Самое любопытное, -- Светлана Ивановна мнила себя интеллигентной и начитанной особой, а также незаурядным пушкиноведом! Однажды она даже написала огромную прочувственную статью о Пушкине в школьную стенгазету. Пушкиноведческий шедевр запомнился мне одной примечательной фразой, -- цитирую: "Ненависть царя преследовала великого поэта всю жизнь. Агент царской охранки реакционный писатель Булгарин с благословения Николая I организовал систематическую травлю Пушкина на страницах своего журнальчика, -- царь не мог простить поэту дружбу с декабристами и, в конце концов, вложил в руки Дантеса пистолет!"
Наш отличник Леня Капустин был настолько потрясен литературно-историческими открытиями доморощеного "пушкиноведа", что счел необходимым на первом же уроке прояснить ситуацию. С настойчивостью генетического исследователя он попросил ничего не подозревавшую Светлану Ивановну объяснить некоторые неясные моменты в ее научном опусе.
-- Да-да, конечно, Капустин! -- благосклонно разрешила Светлана Ивановна, не разглядев за заурядной внешностью зануды--"ботаника" бесстрашного борца за научную объективность и духовного наследника Галилео Галилея и Джордано Бруно.
Капустин встал, поправил очки, и начал:
-- Мне не совсем понятно, на чем базируются утверждения о реакционности Булгарина! Булгарин был связан тесной дружбой с известным декабристом Рылеевым и прогрессивным писателем Грибоедовым. После запрета комедии "Горе от ума" именно Булгарин не побоялся напечатать ее почти полностью в альманахе "Русская Талия"! Любимчиком Николая I Булгарин никогда не был, -- скорее именно Пушкин пользовался благосклонностью царя, о чем говорит целый ряд фактов. Например, Пушкин не арестовывался за дружбу с декабристами, а Булгарин -- арестовывался! Николай I запретил Булгарину критиковать произведения Пушкина под угрозой закрытия булгаринского журнала "Северная Пчела", в то время как Пушкин беспрепятственно в самой язвительной форме критиковал романы Булгарина. А ведь Булгарин был неслабый писатель -- его роман "Иван Выжигин" выдержал за три года три издания и был переведен на шесть европейских языков! После смерти Пушкин оставил семье только кучу долгов -- в основном, карточных, -- и все эти долги оплатил лично Николай I! Что касается Дантеса, то...
В этот момент Светлана Ивановна, наконец, обрела дар речи:
-- Откуда ты взял всю эту чушь?!
-- Целый ряд источников -- например, "Очерки русской цензуры и журналистики ХIХ века" Лемке, "Воспоминания Фаддея Булгарина", произведения Белинского...
-- Начитался белогвардейской антисоветчины! -- удовлетворенно поставила диагноз Светлана Ивановна. -- Я не удивлюсь, если узнаю, что ты читаешь Солженицына и слушаешь "Голос Америки"! Придется обсудить твои, с позволения сказать, "знания" на педсовете!
Далее Светлана Ивановна основательно проехалась по "белоэмигранту и контрреволюционеру" Дантесу. Попутно выяснилось: она всерьез полагала, что Бастилию взяли штурмом парижские коммунары! Развить тему Великой французской революции ей помешал звонок, и для нас так и осталось загадкой -- не считает ли она, что Робеспьера расстреляли немецко-фашистские оккупанты.
Ленчик Капустин оказался последователем Галилея, а не Джордано Бруно. На педсовете он публично покаялся в "некритическом отношении к дореволюционным источникам" и написал разоблачительное сочинение о "реакционной сущности Булгарина и Греча", чем купил себе индульгенцию на пятерку по литературе в аттестате. Впрочем, в узком кругу он продолжал недоумевать: "Конечно, Пушкин -- гений и национальная гордость! Но неужели для констатации этого бесспорного факта надо мазать грязью всех, кто хоть раз с ним повздорил?!"
Надо думать, что именно заслуги Светланы Ивановны в отстаивании идеологически верных взглядов на проблемы пушкинистики заставили Железную Любу столь опрометчиво доверить ей контроль важнейшего идейно-воспитательного мероприятия. Она, видимо, полагала, что "комсомольская совесть" Веселова и "марксист-пушкинист" Светлана Ивановна дружными усилиями успешно превратят комсомольское собрание в политическое аутодафе местного значения.
Бедняжка! Она забыла, что никогда нельзя доверять дуракам и девочкам с невинным взглядом.
Итак, историческое собрание началось!
За учительским столом серьезно и торжественно восседали Ируська... пардон! -- секретарь первичной комсомольской организации Веселова Ирина и и.о. классного руководителя Светлана Ивановна (убей -- не помню фамилии!). Ируська сразу приступила к делу.
-- Для ведения собрания необходимо избрать секретаря и председателя, -- деловито сообщила Ируська. -- Прошу выдвигать кандидатуры!
Ленчик Капустин привычным движением отличника поднял руку и "выдвинул" меня в секретари, а Ируську -- в председатели. Приняли единогласно. Я принялся строчить протокол.
Искусство ведения протокола заключается в двух вещах. Во-первых -- умудриться понять, что именно хотел сказать оратор в своей длинной речи и сформулировать это в двух-трех фразах. Во-вторых -- в умении использовать шаблоны, разбавляя стандартные канцелярские обороты краткими тезисами выступлений. Я -- прирожденный протоколист и ведение протокола всевозможных собраний всегда поручали мне. Мне нравилась тяжеловесная стройность канцелярита и музыка витиеватых бюрократических фраз: "в соответствие с вышеизложенным и учитывая нижеследующее...", "на ваш входящий N... отвечаем нашим исходящим N..." и так далее, и тому подобное... Одно время я даже мечтал написать "Канцелярский роман", изложенный высоким стилем думских дьяков и губернских столоначальников... черт возьми, опять я отвлекся! Вернемся к собранию!
Организационная часть успешно завершилась и Ируська перешла к делу.
-- На повестке собрания один вопрос -- принятие решения по факту вчерашнего инцидента, произошедшего между завучем и комсомольцем нашего класса!
Я в изумлении уставился на Ируську. Собрание должно было разбирать персональное дело с политическим душком, а Ируська одной фразой свела его к личному конфликту Лехи и Железной Любы! Ай да Ируська! Как говорит наш математик -- правильно поставленная задача уже содержит в себе решение! И я аккуратно и четко вписал хитрую формулировку в протокол.
-- Предлагаю предоставить слово комсомольцу Попову Алексею, чтобы он дал объяснение происшедшему, а затем каждый задаст вопросы для уточнения! -- предложила Ируська и поставила вопрос на голосование. Понятно, никто возражать не стал и Леха вышел к столу решительной походкой профессионального агитатора: так, должно быть, выходили вожди Революции Ленин и Троцкий к восставшему пролетариату.
-- В чем причина произошедшего вчера малоприятного события? -- патетически обратился к аудитории Леха и выдержал паузу, сделавшую бы честь всему МХАТу во главе со Станиславским и Немировичем-Данченко.
-- Да-да, Попов, -- откликнулась Светлана Ивановна. -- Как же ты мог сказать такое?
В ее голосе сквозила даже некоторая доброжелательность -- она явно полагала, что Леха с места в карьер начнет каяться, посыпать голову пеплом и выклянчивать прощение. Merde! Гвардия умирает, но не сдается! И Леха ринулся на прорыв!
-- Нас с детства учили глядеть в суть вещей, видеть, в первую очередь, не форму, а содержание. И это правильно! Вот Лев Толстой ходил в простой крестьянской одежде, а был великим писателем с мировым именем!
-- При чем здесь Толстой? -- спросила несколько сбитая с толку Светлана Ивановна.
-- А при том, -- пояснил Леха, -- что нельзя судить о внутреннем мире человека по его одежде!
-- Да при чем тут одежда! -- хлопнула по столу ладонью Светлана Ивановна. -- Одет ты в школьную форму, как и положено, а вот оброс как какие-нибудь "биттлзы"! А когда завуч сделала тебе замечание, ты позволил себе оскорбительный намек в адрес великого Карла Маркса!
-- Вот именно! Великий основатель единственно верного учения Карл Маркс носил длинные волосы! Длинные волосы носили также руководитель штурма Зимнего дворца Антонов-Овсеенко и сподвижник вождя кубинской революции Фиделя Кастро -- Эрнесто Че Гевара! Кстати, на городском конкурсе комсомольско-молодежной песни мне доверена честь представлять нашу школу и я буду исполнять песню про Че Гевару. Собственно, я волосы отрастил для того, чтобы получить внешнее сходство с великим революционером! Поэтому я так обиделся на оскорбительный эпитет от завуча -- не за себя, а за великого человека, в образ которого я так вжился!
-- Что за чушь? При чем тут Гевара? Конкурс какой-то! -- возмутилась было Светлана Ивановна, но Ируська мастерски ее срезала.
-- Не какой-то, а городской конкурс комсомольско-молодежной песни! -- назидательно заметила Ируська. -- Не каждой школе доверена честь участвовать в этом конкурсе! Кандидатов тщательно отбирали и Попов оказался в числе участников. Наш директор Пал Палыч придает огромное значение конкурсу как важному идейно-политическому событию! Мы даже писали две характеристики на Попова -- одну от школы, а другую -- от нашей комсомольской организации. Вот, кстати, у меня есть копия характеристики, утвержденной комсомольским собранием!
И Ируська огласила документ, в котором Леха характеризовался как "идейно выдержанный комсомолец, активно участвующий в общественной жизни школы, добросовестно выполняющий общественные поручения и неоднократно поощрявшийся администрацией школы и комитетом комсомола". Короче говоря, с такой характеристикой Леху можно было смело отправлять в Высшую партийную школу или в тыл к врагу!
-- Такую же характеристику подписал директор и отправил в штаб конкурса! -- торжествующе сообщила Ируська. -- Предлагаю приобщить данную характеристику к протоколу собрания. Кто за? Прошу голосовать! Принято единогласно! Кто еще хочет выступить? Светлана Ивановна?
Куда там! Та лишь отрицательно помотала головой, -- она никак не могла решить, каким будет мнение директора по данному вопросу, а потому мудро решила затаиться. В конце концов, это комсомольское собрание, так пусть сами комсомольцы и окажутся между молотом и наковальней! То есть -- между директором и завучем.
Слово взял Ленчик Капустин.
-- По-моему, все предельно ясно! -- сказал он. -- Предлагаю данное происшествие считать недоразумением!
Ируська тут же поставила предложение на голосование. Его, разумеется, приняли единогласно и я вписал столь оригинальное решение в протокол собрания.
-- Повестка исчерпана, предлагаю считать собрание закрытым!
Магическая фраза вызвала, как всегда, дружное одобрение. Светлана Ивановна вышла из состояния грогги и озабочено спросила:
-- Я должна что-нибудь подписывать?
-- Совершенно необязательно! -- заверила ее Ируська и Светлана Ивановна, облегченно вздохнув, торопливо удалилась.
-- К Двуногой Смерти побежала, зараза! -- сквозь зубы процедил Ленчик.
-- Двуногой Смерти сейчас не до Светланы, -- сказал Леха. -- Она в данный момент с моими предками беседует.
-- Мироныч, быстро пиши копию протокола! -- распорядилась Ируська. -- Я сейчас же отвезу его райком комсомола! А там -- пусть бесится!
-- Здесь опасно! -- возразил я. -- Вдруг Двуногая Смерть припрется!
-- Логично! -- согласилась Ируська. -- Поедешь со мной в райком и там напишешь. Ладно?
Таким образом, в тот же день протокол собрания оказался в райкоме комсомола. А на следующий день, прямо с утра, в класс буквально ворвалась Двуногая Смерть.
-- Веселова, где протокол собрания? -- зловеще пророкотала завуч.
-- Вот, пожалуйста! -- с готовностью протянула копию протокола Ируська.
Завуч взяла листок и несколько раз перечитала его, не веря своим глазам. Затем она выпрямилась и, глядя в упор на Ируську, медленно разорвала протокол пополам.
-- Сегодня же проведете новое собрание -- в моем присутствии! -- медленно отчеканила Железная Люба.
-- Это невозможно, Любовь Тимофеевна! -- вежливо, но твердо заявила Ируська. -- Протокол собрания уже в райкоме комсомола, а вы порвали всего лишь копию! Как мы будем выглядеть, если за два дня по одному и тому же вопросу проведем два собрания с диаметрально противоположными решениями? Такое может позволить себе только сборище беспринципных и безответственных людей, а не комсомольская организация! Я, как комсорг, не могу этого допустить, а вы не имеете права, как завуч, оказывать давление на комсомольскую организацию!
Железная Люба полным боли и негодования взглядом сверлила Ируську -- так, должно быть, смотрел на Брута продырявленный кинжалами заговорщиков Цезарь перед тем, как прохрипеть легендарное "И ты, Брут!".
-- Вы и есть сборище беспринципных и безответственных людей! -- прошипела Железная Люба. -- И, как секретарь парторганизации нашей школы, я подниму вопрос об этом змеином гнезде антисоветчиков, скрывающихся под личиной комсомольцев!
Она резко повернулась и чуть не налетела на директора, который, появившись по своему обыкновению незаметно, внимательно выслушал весь разговор. Он озабоченно посмотрел вслед разъяренной Железной Любе и повернулся к нам:
-- Всех попрошу в класс, -- звонок уже прозвенел!
Директора школы Пал Палыча Червонникова мы за глаза звали, естественно, "Червонец" -- и почти любили. Да и как было не любить, постоянно сравнивая его с Железной Любой! Он никогда не повышал голос, никогда не позволял себе оскорбительных высказываний в адрес учеников -- вещь, согласитесь, сама по себе весьма необычная для советского педагога! Однако он имел очень опасную для нас привычку незаметно и неожиданно появляться в самые неподходящие моменты в самых укромных местах.
Например, соберутся ученики спокойно покурить в тиши туалета, только задымят украденными у отцов и старших братьев сигаретами, только завяжется интересная беседа, и тут -- бац! Вдруг как из-под земли вырастает Червонец! Тут только и успеваешь спрятать руку с дымящейся сигаретой в карман пиджака! А Червонец, зараза этакая, остановится перед тобой и с вечной благостной улыбкой на устах начинает душеспасительную беседу.
-- Здрасьте, Пал Палыч!
-- Здравствуйте, здравствуйте! А кто это тут накурил так, хоть топор вешай -- уж не вы ли?
-- Да что вы, Пал Палыч! Как можно! Мы и в рот не возьмем эту гадость! Да это военрук с трудовиком заходили, они и накурили!
-- А-а, ну и хорошо! А то ведь как эта гадость здоровье подрывает -- это ж страшное дело! Я вот сколько прожил, а ни одной папиросы не выкурил. А сколько людей в моем возрасте из больниц не вылезают -- и все из-за курения!
-- Да-да, верно, Пал Палыч! -- нетерпеливо поддакиваем мы, с ужасом чувствуя, как проклятая сигарета прожигает подкладку пиджака. Наконец, Червонец неторопливо удаляется и возле умывальников возникает давка -- незадачливые курильщики торопливо заливают дымящиеся карманы пиджаков. Позже некоторые не в меру бдительные родители обнаружат прожженные в пиджаках дыры с характерным табачным запахом, который не способен заглушить даже ядовитый как иприт одеколон "Шипр", -- и устроят воспитательную Варфоломеевскую ночь своим великовозрастным чадам!
Во всех прочих случаях наведение дисциплины Червонец поручал проверенному блюстителю коммунистической морали -- Железной Любе. Она "приводила в чувство" не в меру разыгравшихся на перемене первоклашек, а также при содействии милиции отправляла в колонию неоднократно пойманных на воровстве и вандализме "отморозков". Последние, впрочем, не вызывали сочувствия даже у нас -- некоторые из жертв юных последователей Аль Капоне и Диллинджера даже сожалели, что Железная Люба не имеет полномочий расстреливать всем надоевших обалдуев перед строем на школьной линейке!
Как и положено крупному руководителю, Червонец занимался стратегией, доверяя тактику преподавательскому коллективу во главе с Железной Любой и вмешивался лишь в исключительных случаях. Его внеплановое появление в нашем классе говорило о том, что такой случай наступил!
Каждый человек имеет свою миссию на земле. Как полагал Червонец, его миссия -- сделать нашу школу самой образцовой школой страны, а может быть (чем черт не шутит!) и всего мира! Ко времени описываемых событий он добился признания школы лучшей в районе и активно готовил почву для присвоения школе звания лучшей в городе. Учитывая тот факт, что школа находилась на окраине города, задачу следовало признать почти невыполнимой!
Однако Червонец свято верил в свою миссию и в правильность избранных методов, и с упорством монаха-отшельника шел по предначертанному пути. А методы его заключались в следующем.
В любом классе с течением времени определяется балласт в виде безнадежных в плане учебы и поведения учеников -- обычно это либо заслуживающие сочувствия абсолютно неспособные к учебе люди, либо заслуживающие пожизненного заключения абсолютно асоциальные типы. Такой балласт катастрофически сказывается на среднем балле выпускников школы, являющемся одним из основных показателей качества обучения. Поэтому Червонец решал проблему просто и эффективно.
Перед началом учебного года он вызывал к себе на беседу родителей подобных "подарков", дотянутых за уши до восьмого класса благодаря советскому всеобучу, и ставил вопрос ребром -- либо родители дают торжественное обещание освободить школу от своего чада взамен на обещание Червонца выдать означенному чаду свидетельство об окончании восьми классов, либо... Впрочем, до последнего "либо" дело обычно не доходило, -- весь район знал, что идти наперекор Червонцу не просто бесполезно, но и опасно: горе-ученик в таком случае поручался непосредственной опеке Железной Любы, а родители получали соответствующие письма по месту работы и жительства, после чего становились объектами пристального внимания парткомов, месткомов и участковых. В случае же принятия предложения: на год учебы в восьмом классе отщепенец и его родители со вздохом облегчения просто забывали о школе, а школа -- о них; и трудно сказать, чей вздох облегчения был более глубоким!
Другим важнейшим направлением деятельности Червонца являлось создание образцово-показательных кабинетов. В то время таких кабинетов было несколько: кабинеты химии, физики, биологии и военного дела. На очереди стояли кабинеты английского и литературы, но тут дело шло туго по независящим от Червонца причинам. Даже несмотря на то, что финансирование школы находилось на высоком уровне (лучшая школа района!), "пробить" в роно современный лингафонный класс Червонцу пока не удавалось -- не английская спецшкола, видите ли! Ну, а создавать "несовременный" класс Червонец считал ниже своего достоинства (и ведь был прав, как ни крути)!
Что касается кабинета литературы, то тут непреодолимым препятствием являлась наша Баронесса -- со своим аристократическим вкусом! Она, видите ли, полагала, что в принципе не существует образцовой и необразцовой литературы, а есть лишь Литература и Макулатура -- третьего не дано! Ученики должны читать великие литературные произведения, а не таращиться на портреты классиков! С Баронессой было трудно спорить -- среди ее воспитанников (как следовало из содержимого стенда "Наши достижения") числилось два члена Союза писателей, семь журналистов и один член-корреспондент Академии Наук! Ну, о стенде следует рассказать отдельно, а пока остановимся подробнее на существовавших образцовых кабинетах.
Обычно отвечавший за образцовый класс преподаватель набирал себе двух-трех внештатных лаборантов из числа старшеклассников. Как правило, один раз в два-три года Червонец "бухал" большую часть школьных денег на организацию нового или модернизацию старого учебного кабинета. Выглядело это следующим образом: преподаватель со своими внештатными лаборантами ехал в магазин школьных принадлежностей и по "безналичке" выгребал все мало-мальски пригодное для кабинета оборудование. Затем лаборанты-старшеклассники грузили все это хозяйство в машину, затем -- из машины в кабинет, затем демонтировали старое и устанавливали новое, и так далее... И все -- после уроков!
Зачем подобные мучения -- спросите вы? Во имя чего?!
Ну, разумеется не во имя торжества науки или построения коммунизма! Бесплатный труд хорош раз в год на субботнике по уборке мусора, но для серьезного дела и работы с дорогостоящим оборудованием -- ни в коем случае!
В добровольцах для лаборантов--внештатников никогда недостатка не было, поскольку для них существовал целый ряд льгот и привилегий. Приведу пример -- вот, мы с Ленчиком Капустиным числились внештатными лаборантами у нашего физика Михаила Соломоновича (в просторечии -- "Соломон").
В наши обязанности входило: выполнение всех работ по оборудованию и переоборудованию кабинета, мелкий ремонт и наладка лабораторных приборов, изготовление небольших самодельных приборов и подготовка лабораторного оборудования к занятиям. Из всех этих пунктов только последний требовал практически ежедневных затрат времени -- полчаса, максимум -- час после уроков или перед уроками. Это вовсе не было для нас обременительно, -- ведь среди физических приборов встречались довольно занятные штуки! Например, ультразвуковой генератор, смешивающий в суспензию масло и воду, а на пределе мощности -- и воду со ртутью! Или терменвокс -- как электроорган, только не жмешь на клавиши, а просто двигаешь рукой в воздухе!
Все измерительные приборы -- вольтметры, амперметры, омметры и даже осциллограф, -- были в нашем с Ленчиком распоряжении. Именно в кабинете физики Ленчик собрал для Лехи Попова ревербератор -- предмет зависти всех окрестных бардов! А однажды Соломон разрешил Ленчику взять себе старый списанный тестер, который Ленчик сам отремонтировал.
Ну и, разумеется, были разные мелкие радости: физик мог снять нас с какого-нибудь скучного урока ради срочной наладки упрямого прибора или демонстрации сложного опыта; во время большой перемены именно мы гоняли из радиоузла современную (конечно, для того времени) музыку -- "Биттлз", "Дип Перпл", "Юрай Хип", великих "Лед Зеппелин" и, само собой, тухмановский топ конца семидесятых -- "По волне моей памяти"! Для того чтобы усыпить революционную бдительность Железной Любы, мы еженедельно утверждали репертуар у директора, а в стенгазете публиковали заметку об очередной рок-группе с непременным доказательством антиимпериалистической направленности ее творчества и пролетарского происхождения музыкантов.
Излишне упоминать, что такая работа расценивалась как большая общественная нагрузка и, практически автоматом, гарантировала отличные характеристики и благосклонное отношение преподавателей. Но, конечно, в любом деле бывают издержки, и работа внештатных лаборантов порождала иной раз проблемы.
Например, наш предшественник на посту внештатного лаборанта-физика Витька Петров был с позором изгнан после причинения им материального ущерба. А дело было так.
Однажды Витька сидел в подсобке физического кабинета, служившей одновременно школьной радиорубкой и изнывал от скуки. Тут нелегкая подсунула ему под руки задачник Демковича, где помимо задач были и разные простенькие опыты. Витька наугад раскрыл задачник и прочитал фразу, сразу его заинтересовавшую: "подключите динамик к розетке с напряжением 220 вольт". Интуитивно полагая, что профессор Демкович плохого не посоветует, Витька быстро вставил шнур от трансляционной колонки номинальной мощностью в тридцать ватт в розетку: дело в том, что колонки были выпущены еще в период первой (ну, самое позднее, -- второй пятилетки) и подключались к усилителю обычной электрической вилкой. Последовавший за этим мощный хлопок и поваливший из колонки дым заронили смутное подозрение в Витькину душу, что такой результат вряд ли предполагался автором задачника. Что блестяще и подтвердилось, когда Витька прочитал вторую часть фразы: "...через понижающий трансформатор"!
Впрочем, это печальное событие имело и приятные последствия, -- Соломону пришлось извлечь из своего "загашника" и установить отличные новые колонки!
Теперь перейдем к химическому кабинету.
Химичка отказалась от услуг внештатных лаборантов после того, как однажды застукала своих добровольных помощников за проведением подозрительного химического опыта: юные менделеевы кидали медные двухкопеечные монеты в какой-то химический раствор, после чего их поверхность (монет, естественно) покрывалась серебристым налетом. Конечно, в этом не было никакого преступления, но бдительную химичку смутило количество экспериментального материала -- не меньше чем рубля на три! Представили, сколько это двухкопеечных монет? Случайно накопить такое количество мелочи трудно, и наша "Шерлок Холмс от химии" решила проследить путь посеребренных монет.
Путь закончился на местном рынке, где менее чем за час, внештатные химики при помощи десятка малолетних приятелей реализовали почти весь запас двушек, -- практически неотличимых, благодаря достижениям современной науки, от гривенников! Естественно, обозначенный на монетах номинал остался прежним, поэтому своими жертвами "бендеры от химии" выбрали подслеповатых бабок, торгующих семечками по цене гривенник -- стакан.
Должен сказать, что ничего особо противозаконного я в этом не вижу, поскольку все эти бабки с семечками -- еще то жулье! Мало того, что они пользуются стограммовыми стаканами вместо утвержденных традицией двухсотграммовых, так еще эти стаканы -- так называемые "ереванские", -- то есть с очень толстыми донышками и стенками, и вмещающие, соответственно, на двадцать пять граммов меньше узаконенной традицией емкости!
Однако щепетильная химичка восприняла такой вид наказания хапужничества необычайно болезненно! Прежде всего, она притащила за шиворот и заставила каяться незадачливых "бендеров" перед своими "жертвами", а затем из своего кармана возместила торговкам предположительный ущерб. Впрочем, бабки отреагировали на аттракцион неслыханной честности весьма своеобразным комментарием: "Вроде такая приличная женщина, а чем занимается! И еще детей этому учит!".
Каждый волен интерпретировать эти слова в соответствие со своим филологическим вкусом, однако сдается мне, что бабки, руководствуясь парадоксальной базарной логикой, приняли химичку за организатора всей этой аферы! Во всяком случае, после описанного инцидента все рыночные торгаши драли за свой товар с наивной химички втридорога, да еще долго мяли и с подозрением разглядывали на свет полученные от нее купюры.
Однако идиотско-донкихотский поступок оказался не последней глупостью химички! Она торжественно объявила, что отрешает от химии лиц с криминальными наклонностями и берет себе другого внештатного лаборанта. Все вроде бы правильно, да вот только год для химии выдался неудачный: никто из старшеклассников не собирался посвятить себя служению науке колб и пробирок. Только острой нуждой и отсутствием выбора можно объяснить тот факт, что химичка взяла себе в помощники столь фатально опасную личность, как Саня Ермилов!
Саня в нашем кругу носил прозвище "Петарда", которое приобрел из-за маниакальной страсти к всевозможным пиротехническим штучкам. Известность он получил благодаря уникальным дымовухам, которые изготавливал из обычной селитры, купленной в хозяйственном магазине. Санины дымовухи горели интенсивным голубым пламенем, изрыгая восхитительно густой белый дым.
Как прирожденный бизнесмен, Саня по умеренной цене снабжал учеников дымовухами, пользовавшимися бешенным успехом. Дымовуху можно было запалить во дворе -- для собственного удовольствия, а также подложить под дверь нелюбимому педагогу или вредному соседу -- в порядке личной мести. Конечно, мы проследили визиты Петарды в хозяйственный магазин. Однако наши пиротехнические устройства отказывались гореть: при попытке их поджечь зловредные дымовухи вместо вожделенного дыма изрыгали несколько чахлых искорок, -- и все!
Саня бдительно хранил свое "ноу-хау". Когда мы исчерпали все возможности промышленного шпионажа, в ход пошло физическое убеждение. Под угрозой насилия прижатый к стене Петарда был вынужден раскрыть свой секрет, который оказался на удивление прост, -- для обеспечения устойчивого горения он добавлял к селитре немного сахарного песка!
После того, как секрет изготовления дымовух стал достоянием общественности, окрестности в буквальном смысле слова заволокло дымом!
Биологичке Зое Александровне кто-то засунул дымовуху прямо в скважину дверного замка. Результат дымовой атаки: сердечный приступ у ее мужа и замена дверного замка -- расплавленная селитра наглухо запечатала замковый механизм!
В школе несколько раз срывались занятия: кто-то забрасывал горящие дымовухи на крышу и пожарные машины слетались на дым, как мухи на мед! Кончилось тем, что учителя стали обыскивать подозреваемых на входе в школу: найденная дымовуха гарантировала кучу неприятностей -- вплоть до постановки на учет в детской комнате милиции и возмещения материального ущерба пострадавшим от дымового терроризма.
Но это все были цветочки!
В седьмом классе родичи имели неосторожность пода-рить Петарде набор "Юный химик" и тот на солидной научной основе занялся в прямом смысле "подрывной" деятельностью. Начав с изготовления пироксилина (представляющего собой обычную хлопчатобумажную вату, подвергнутую нитрованию) Петарда перешел к изготовлению экзотических взрывчатых веществ из внешне безобидных материалов -- аптечного средства от простуды "кальцекс", обычного нафталина и еще бог знает чего!
Вначале Петарда взрывал старые пни в ближайшем лесо-парке, затем вознамерился сравнять с землей полуразрушенную будку путевого обходчика у заброшенной железнодорожной ветки. Поначалу мы принимали участие в его экспериментах; но после того, как Ленчика здорово долбануло обломком отлетевшего при взрыве кирпича, до нас, наконец, дошло, что дружба с Петардой просто опасна для жизни.
И вот такую личность химичка, по своей наивности, решила допустить к лабораторному Клондайку!
Примерно с месяц Петарда добросовестно мыл колбы и пробирки, готовил реактивы для вполне легальных школьных опытов и химичка нахвалиться на него не могла! Тем временем в обстановке строгой секретности, достойной бойцов "Красных бригад" и "Ирландской республиканской армии", Петарда готовил газовую атаку.
Как Петарда потом уверял, он всего лишь хотел сделать оружие самообороны для защиты от шпаны, а испытания проводить только на специально разводимых им белых мышах. Но его подвела жажда славы!
Однажды он, буквально лопаясь от гордости, продемонстрировал в школьном туалете своим товарищам большую колбу, заполненную зловещего вида парами. По его уверению, это был слезоточивый газ бромацетон. Колба пошла по рукам и, понятное дело, кто-то в конце концов грохнул ее на пол. Я, к сожалению, не участвовал лично в описываемом событии, и не могу утверждать, что бромацетон произвел приписываемое ему слезоточивое действие. Однако, как психологическое оружие, он, безусловно, оказался на высоте!
Разбегающиеся из туалета жертвы газовой атаки разнесли панику по всей школе -- трудно представить более удобный повод для отказа присутствовать на уроке! Директор вызвал дегазаторов из гражданской обороны, а занятия в тот день оказались сорваны по всей школе.
Дело получило слишком широкую огласку и Железной Любе без труда удалось настоять на исключении Петарды из школы. Директор, скрепя сердце, отозвал кандидатуру несостоявшегося гения оборонной химии из списков участников городской химической олимпиады.
Но больше всех пострадала химичка!
От внештатных лаборантов была еще одна маленькая, но весьма ощутимая польза: после каждого занятия они бдительно проверяли вверенный им инвентарь на предмет повреждений -- любая посторонняя надпись на столах и любой сломанный прибор немедленно обнаруживались, и нарушитель легко вычислялся. Отсутствие внештатных лаборантов в самый короткий срок и самым плачевным образом сказались на состоянии химического кабинета: столы на глазах покрывались надписями и рисунками в стиле "сортирное граффити"; газовые краны стремительно теряли входящие детали, а стройные ряды пробирок и колб редели после каждого урока подобно пехоте, идущей в психическую атаку под ураганным огнем противника. И если раньше химики-надомники лишь тайком пытались отлить кислоты или отсыпать серы, то теперь они попросту прихватывали целые банки реактивов!
Спорадические обыски и персональные допросы разбивались о стену полной "несознанки" и круговой поруки и, в конце концов, Червонец со вздохом сожаления вычеркнул кабинет химии из списка образцовых. Напрасно химичка доказывала важность химии для народного хозяйства, ссылалась на постановления партии и правительства, жаловалась в роно, -- и даже плакала! Но мудрый Червонец больше не давал на химкабинет ни копейки.
Единственным человеком, умудрявшимся поддерживать кабинет в более или менее образцовом виде без помощи внештатных лаборантов, была биологичка Зоя Александровна. Она считала, что все без исключения учащиеся -- банда генетических вандалов и в гордом одиночестве стояла на страже биологических и ботанических святынь.
По окончании урока она вначале обходила весь класс, внимательно осматривая инвентарь. Если она обнаруживала хоть намек на свежую царапину, осквернившую девственно чистую поверхность стола, то сидевший за ним ученик оставался после уроков собственноручно красить стол специальной быстросохнущей эмалью. На следующий день он должен был принести банку такой же эмали, иначе в школу вызывались родители "вандала" и составлялся акт о порче школьного инвентаря с угрозой последующей передачи в органы милиции. Что до наглядных пособий -- скелета в углу или разных там банок с заспиртованной нечистью, то их мы не то что боялись тронуть, но даже избегали пристально разглядывать, дабы не возбуждать лишних подозрений!
Учащиеся звали Зою Александровну за глаза просто "Зараза", большинство откровенно ненавидело и считало за честь устроить ей какую-нибудь пакость. Про дымовые атаки я уже рассказывал, но наиболее чувствительный удар был нанесен в самое уязвимое место.
Таким местом у Заразы были кактусы.
Заядлая кактусистка, она украсила кабинет великолепной коллекцией кактусов во главе с чуть ли не метровой длины любимцем, который гордо возвышался на специальной подставке подобно украшенному колючками предмету фаллического культа.
И вот, с некоторых пор кактусы поразила загадочная и жуткая болезнь: зеленые любимцы без всяких видимых причин стали покрываться дырами, в некоторые из которых свободно проходил палец! Кактусы сохли и тихо умирали, -- и вместе с ними сохла Зараза.
Когда болезнь докатилась до фаллического гиганта, Зараза медленно и торжественно извлекла его из горшка и тщательно упаковала останки любимца в картонную коробку. Мы подумали, что она собирается устроить кактусиному королю царские похороны и даже спорили -- будет ли он предан земле или же подвергнут кремации. Однако, как оказалось, Зараза отправила его на исследование специалисту по кактусиным болезням.
Через неделю специалист с коробкой под мышкой заявился прямо на урок. Он быстро прошел к столу, за которым сидела Зараза, и с криком: "Какой же негодяй до этого додумался?!" вывалил на стол два десятка разнокалиберных проволочных скобок.
"Кактусиный доктор" блестяще разоблачил иезуитский план уничтожения кактусиного племени, разработанный лучшими специалистами нашей школы по антиучительской борьбе. Проволочные скобки выстреливались при помощи тонкой белой резинки, в просторечии называемой "венгеркой", которая закреплялась между двумя пальцами. После попадания в цель на кактусе появлялась практически незаметная ярко зеленая полоска, превращавшаяся на следующий день во все более увеличивающуюся дыру.
Специалист, пылая негодованием, объяснил потрясенной Заразе механизм кактусиной псевдоболезни. Зараза обвела нас взглядом смертельно раненой газели, который постепенно превратился в яростный взор подстреленного тигра.
Она хрястнула указкой по столу и срывающимся от гнева голосом скомандовала:
Досмотр нас совершенно не беспокоил, -- еще не расстрелянный запас скобок обычно распихивался во всевозможные щели в столах, стульях и полу, а затем извлекался по мере надобности; резинка, как правило, пряталась в корешок учебника, а то и просто в рот. Еще более разозленная отрицательным результатом "шмона" Зараза произнесла речь, гвоздем которой являлась довольно банальная мысль: "Те, кто сегодня стреляет в беззащитные растения, завтра непременно будут стрелять в живых людей!"
Впрочем, если бы кому-нибудь из нас действительно пришло бы в голову открыть стрельбу по прохожим из окна школьного кабинета, то это наверняка расстроило бы Заразу гораздо меньше, чем факт расстрела кактусов!
Конечно, по большому счету Зараза спровоцировала народ на теракт сама: своим хамским отношением к нам как к личностям, и нежеланием набирать внештатных лаборантов. Последнее особенно важно -- ничто так не провоцирует на преступление, как беззащитность жертвы и видимая безнадзорность, заманчиво обещающие полную безнаказанность! Внештатники никогда не допустили бы подобного беспредела на своей территории, а если что и случись -- сами разобрались бы с виновником или "заложили" бы его директору без зазрения совести: "сдать" властям покусившегося на твою, можно сказать, собственность -- не доносительство, а священный акт мести!
Впрочем, наиболее впечатлительные из нас испытывали определенные угрызения совести. Как тонко чувствующий романтик, Леха переживал больше всех. Однажды он подошел к Ируське и сказал:
-- А мы все-таки здорово виноваты перед биологичкой!
-- Это точно! -- мрачно согласилась Ируська. -- Директор предложил извиниться перед Заразой, а наши козлы все друг на друга кивают. А Червонец пригрозил: не извинитесь в течение недели -- приму меры! В общем, договорились -- извиняться от имени коллектива пойдут комсорги старших классов. Представляешь?! Унижаться перед этой Заразой! Ох, я бы тому, кто первым до этого додумался, все эти кактусы в жопу затолкала!
Дикая Кошка рок-н-ролла в гневе обычно не выбирала выражения.
-- Разве дело в этом? -- возразил Леха. -- Ведь она даже мужа, наверное, так не любит, как эти кактусы! Мы же над самой ее святыней надругались!
-- Нашел святыню -- кактусы! -- фыркнула Ируська.
-- У каждого -- свое понятие о святом! -- упрямо гнул свою линию Леха. -- В общем, предлагаю сброситься и купить ей хоть один коллекционный кактус -- вот тогда это и будет похоже на извинение!
-- Это будет похоже на подхалимаж, и уж тогда она нам точно на шею сядет! -- отрезала Ируська. -- Пойми ты, дурья башка, никого твое чувство вины не волнует! Червонцу нужно не наше раскаяние, а лишь ритуал покаяния -- чтобы считать инцидент исчерпанным! И все!
-- Тогда я это сам сделаю! Один! -- запальчиво заявил Леха.
-- Ради бога! -- передернула плечами Ируська. -- Только это будет выглядеть как откровенный подхалимаж и предательство коллектива. Так что -- подумай!
Конечно, Ируська была права на все сто, но Лехина совесть всегда толкала его на странные, а то и просто опасные поступки. Он собрал свои наличные деньги, откладываемые на покупку фирменной электрогитары, да еще у меня одолжил четвертной, который я собирался истратить на приобретение лучшего диска группы URIAH HEEP -- `WONDERWORLD'. На образовавшуюся сумму Леха приобрел целую коробку каких-то редких кактусов, отдалив тем самым сладкий миг свидания с хиповским шедевром -- для меня, и существенно приблизив миг встречи с серьезными неприятностями -- для себя. Что я имею в виду? Сейчас увидите!
В тот же вечер Леха поперся с этими дурацкими кактусами к Заразе, да еще потащил меня с собой в качестве свидетеля. Впрочем, я чувствовал себя как Сен-Жюст на эшафоте: всем нужна голова Робеспьера, а тебя прихватили вроде как за компанию!
Леха поднялся к квартире Заразы, а я остался на лестнице этажом ниже. Я услышал глухой стук, -- это Леха поставил коробку на пол, затем музыкально затренькал звонок. Я затаил дыхание, ожидая щелканья замка и скрипа двери, -- и в этот момент нервы у Лехи не выдержали и он стремительно помчался вниз, прыгая сразу через несколько ступенек. Я и оглянуться не успел, как он уже пролетел мимо! Наверху, наконец, защелкал замок и я побежал вслед за Лехой.
Мы выскочили из подъезда, свернули за угол, -- и нос к носу столкнулись с компанией бдительных одноклассников. Это были: Ленчик Капустин, Серега Багров и местный авторитет Федя Петухов. Как ни странно, Петухова звали не "Петух", а просто -- Федя.
О Феде я хочу сказать особо.
Федя был типичным героем-одиночкой в духе вестернов. Он никогда не приводил на расправу с недругами компании приятелей -- разве что, когда ему требовались свидетели. Даже самые отчаянные головы не рисковали связываться с Федей, памятуя его мстительный нрав и незаурядную физическую силу. А был Федя уже к выпускному классу ростом под метр девяносто и шире любого из нас в плечах раза в два!
При всем при этом Федя неплохо учился, ненавидел местную полууголовную шпану и мечтал работать в КГБ. Подругой его была весьма сексапильная и очень порядоч-ная девушка почти пуританских взглядов. По вечерам она под руку с Федей чинно прогуливалась в парке. В это время из парка всю шпану как ветром выдувало: все помнили, как Федя одним ударом ноги опрокинул скамейку с сидев-шей на ней развеселой компанией юных матерщинников, а потом пинками и оплеухами разогнал их в три минуты, оставив в качестве трофеев два ножа и один шипастый кастет. Так что понятно, что поссориться с Федей вряд ли отважился бы даже законченный мазохист. Однако даже здесь Леха сумел отличиться!
Однажды он умудрился вызвать неудовольствие всей мужской половины класса: правда, все потом забыли это. Все -- кроме Феди! А дело было так.
Шел урок по НВП. Официально НВП расшифровывалось как "Начальная Военная Подготовка", а неофициально -- "Наша Верная Погибель". НВП вел суровый грузин с профилем Багратиона и густыми сталинскими усами. Звали его -- Ираклий Константинович Думбадзе, а обращаться к нему надо было -- "товарищ майор". Между собой мы звали его просто "Ираклий".
Биография Ираклия была проста, как у большинства из его поколения: голодное военное отрочество, плохое образование, приписанные года в метрике -- чтобы попасть на фронт, военное училище ускоренного выпуска и немного войны -- слишком мало, чтобы увешать грудь иконостасом наград, но вполне достаточно, чтобы понять -- что это такое! Выйдя в запас, он пришел продолжить службу Армии в школу, -- потому, что ничего другого в жизни не знал и не умел; и потому, что искренне считал -- ничего важнее Службы в жизни нет и не может быть! И вот, он с достойным Сизифа упорством делал из раздолбаев защитников Родины!
Говорил Ираклий по-русски почти без акцента, но безбожно путая окончания, что часто нас развлекало. В тот день Ираклий торжественно сообщил:
-- Наша школа будет участвовать в военно-спортивный игра "Орленок"! Нужны добровольцы! Вам предоставляется великий честь -- защищать честь нашей школы! Пусть добровольцы будут называть свои фамилии, а я их буду записать!
Он приготовил ручку и листок бумаги, но "записать" было некого, -- ажиотажа в массах столь сомнительное предложение не вызвало. Только Гриша Воробьев спросил:
-- А готовиться к этой... игре мы будем вместо занятий?
Сидеть на уроках для Гриши было пыткой: он с радостью согласился бы провести это время в тюрьме, -- лишь бы не в школе! Однако он никогда не прогуливал уроки: мать за малейшую провинность до сих пор лупцевала его ремнем, а безотцовщина сделала Гришу бесхребетным. Именно поэтому он проявил такой живейший интерес к "Орленку" -- как к отличному предлогу не посещать занятия.
-- Нет! -- решительно отрезал Ираклий.
Гриша разочарованно вздохнул.
-- Я жду добровольцев! -- грозно сообщил Ираклий, но все молчали. Дальнейшее развитие событий не трудно было предугадать: Ираклий призовет на помощь директора, а Червонец в принудительном порядке составит список "добровольцев" из числа будущих абитуриентов, для которых очень важен средний балл аттестата. Но тут вдруг встал Леха и сказал:
-- Мужики! Ну, чего вы! Нам же всем в армии служить! Давайте сейчас покажем, на что мы годимся, -- да и в армии легче будет! Товарищ майор, запишите меня!
Леха сел на место под удивленными и неприязненными взглядами мужской половины и любопытными -- женской.
-- Вот правильно, Алексей! -- обрадовался Ираклий и внес Леху в список. -- Вот с тобой бы я в разведку пошел! Кто следующий? Есть еще настоящие мужчины?