Аннотация: Пилот космического штурмовика, попавший в совершенно непредсказуемую ситуацию.
А.Голиков
МИЛОСЕРДИЕ КАК ОНО ЕСТЬ
Фантастический рассказ
Что-то влажное и прохладное ткнулось в щёку Вадима. Потом ещё раз. И ещё.
Он попытался отмахнуться, но рука слушалась плохо, и поэтому вышло вяло и неубедительно. Тем не менее, влажное и прохладное всё же отстало, чтобы, впрочем, буквально через секунду горячо задышать уже в ухо и шершавым тёплым языком начать беспардонно вылизывать его лицо. Вадим дёрнул головой, отстраняясь, приоткрыл глаза и тут же увидел лохматую морду, нависшую прямо над ним. Морда пару раз моргнула чёрными пуговками глаз, жалобно заскулила, лизнула напоследок нос и пропала из вида.
Вадим лежал, тупо соображая. Что за дела, где это он? Ветерок нежил кожу, заигрывал с волосами, но он неотвратимо принёс с собой и запахи: ощутимо дыхнуло гарью, спёкшимся пластиком, жжёной резиной, горячим металлом и прогорклой вонью перегоревшей смеси турбинного масла и оружейной смазки. Тут же вместе с обонянием вернулся и слух, будто кто-то заботливый вытащил из ушей вату: стали слышны всевозможные шорохи, далёкое уханье, приглушённый расстоянием то ли гром, то ли канонада, что-то ещё, совсем уж неразборчивое , и окончательно пришедший в себя Вадим из блаженной нирваны беспамятства вынырнул в опасной и непредсказуемой реальности, имя которой - война. Вернувшееся сознание услужливо подсказало, кто он такой, где в данный момент находится, куда и с какой целью направлялся и массу других мелочей и подробностей, от которых подчас зависит твоя жизнь. Всё это промелькнуло в голове подобно вспышке озарения и дало такую пищу для анализа сложившейся обстановки и его дальнейших действий, что Вадим даже растерялся, оглушённый. Но в данном случае не от удара о землю, а от информации, что приложилась, ей богу, не хуже. Ё-моё!..
Он попытался сесть, оперевшись на руки, но получилось не очень и поэтому прислонился саднящей, ноющей спиной к полуразрушенной стене дома, возле которой минуту назад валялся, беспомощный и обессиленный. Кое-как умостившись, перевёл дух и посмотрел наверх, на темнеющее небо. Да, неслабо ему досталось. Из-за предельно малой высоты парашют-крыло не раскрылся, и "Флай", его лётный защитный модульный спецкостюм, основной удар о землю принял на себя, как и положено защитнику и спасателю, сумел, умница, погасить инерцию безудержного, неотвратимого падения процентов на девяносто, да только и оставшихся десяти за глаза хватило, чтобы напрочь отключиться. Хорошо, ещё так отделался, пока без видимых последствий. А в чувство его, похоже, привёл тявка, местный симпатичный зверёк, предварительно облизав, как конфету. Вадим поискал глазами киб-шлем. Тот валялся рядом. Вадим отрешённо смотрел на электронную начинку и разноцветные проводки, выглядывающие из зигзагообразных трещин, и поёжился. Если б не этот шлем да не "Флай"...Разбился бы насмерть. Факт!
Морщась и шипя ругательства, Вадим всё ещё плохо слушающимися руками кое-как отстегнул "крыло", а после опасливо прощупал себя на предмет ушибов, ран и переломов. Ныла спина, ныли рёбра, в голове шумело так, словно он сейчас не сидел, обессиленный и весь разбитый, у стены разрушенного дома в безымянном городе на планете под названием Датай, а находился у Ниагарского водопада на родной Земле. Вдобавок ко всему ещё тошнило и сердце молотило, как бешеное. А в остальном, кажется, обошлось, ничего такого уж серьёзного, даже удивительно - валился-то на землю метров с шестидесяти, пара секунд - и жесточайшее приземление, которое за него по полной программе отработал "Флай". А он даже сгруппироваться как следует не сумел. Или не успел, не суть важно. Спасибо лётному защитному спецкостюму, не дал разбиться всмятку. Плохо, если рёбра сломаны, дыхнуть аж больно. И наверняка сотрясение мозга заработал с неслабой контузией в придачу, внутри всё переворачивается и тошнота не проходит. Но всё это терпимо, на войне как на войне. Что бы он делал, интересно, если б, скажем, руки-ноги переломал, или (тьфу, тьфу, тьфу) позвоночник, кругом вон - вагоны битого кирпича и остовы бетонных стен с торчащими арматуринами. И высота в шестьдесят метров тоже не шутки, да и шутить тут, на Датае, никто не умел и не собирался.
Ладно, оклемаюсь как-нибудь, плюнул на своё состояние Вадим (которое он оценил как средней паршивости). В училище на спецподготовке и покруче бывало. Но то в училище, и на Земле, где всегда можно было рассчитывать на помощь и хоть какую-то поддержку. А тут? Чем же эти скоты его достали? Наверняка "гарпуном".
Он огляделся в поисках своего "Конвея", стараясь не слишком-то вертеть и без того свинцовой головой... Ага, вон он, метрах в семидесяти, ушёл носом в землю и чем-то вяло чадит, бедняга. Судя по грязно-белому дыму, керомпласт выгорает, а больше там и гореть-то особо нечему. Инк, индивидуальный нанокомпьютер машины, успел отстрелить оружейные и топливные секции, и его, Вадима, в придачу. Он невольно поёжился, вспоминая тот подбросивший "Конвей" целенаправленный тупой удар, от которого сердце тут же ухнуло куда-то в пятки. Коварная и страшная штука "гарпун" - ручной зенитный комплекс, оснащённый активно-проникающими ракетами, если попали - молись. А тут прямо в "яблочко", в зазор между оружейной консолью и бронекожухом корпуса. Вот и вскрыли его машину наподобие консервной банки, а он, значит, оказался там в качестве сардинки. Одним словом, ситуация наипаршивейшая. Наверное, милосерднее было бы навернуться вместе с "Конвеем", чем теперь полудохлым выбираться из этих руин и при этом не попасться в лапы алгойцам.
Вот такая перспектива и холодила сердце, а заодно туманила разум, не давала как следует собраться с мыслями и с духом. И ещё одно и настораживало, и смущало: сшибли его отчего-то в пригороде, а не в центре города, где, кстати, сплошная зона разрушений и масса огневых точек как своих, так и алгойских. Сбили бы там - оно понятно, там цель разрушений и уничтожение воздушных целей была весьма конкретной: ни в коем случае не дать преимуществ друг другу при ведении наземных операций, у которых, в свою очередь, так же имелась своя тактическая задача - доставить под землю резервы и свежие подразделения, доставить туда, в разветвлённые сети транслиний и тоннели метро, сквозные автобаны и каналы всевозможных коммуникаций. Но чтобы этого достичь, использовали один проверенный способ - доставляли их через продолжающие действовать, несмотря на хаос и разрушения наверху, воздуховоды, жерла лифтов, вентиляционные шахты, многочисленные эскалаторы, всяческие коллекторы, через всевозможные щели и лазы невыясненного назначения и прочую наземно-подземную инфраструктуру (а частенько сапёры и сами создавали нечто подобное. Как водится, путём проб и ошибок). Через всё это свежие подразделения и просачивались вниз, а вот уже наверх, к санитарным медботам, доставляли раненых, вытащенных оттуда, из-под огня, и порой вытащенных невероятными усилиями. И прикрывали эту операцию как раз "Конвеи", штурмовики огневой поддержки. Они барражировали над точками входа и, соответственно, выхода, которых было достаточно как у землян, так и у алгойцев. Барражировали, давая возможность санитарным бригадам грузить раненых, обожжённых и искалеченных, чтобы, не дай Бог, их не накрыли с воздуха алгойские истребители (Вадим как раз и был пилотом такой машины). Так обстояли дела на земле и над землёй. А вот под землёй...
А вот там, под землёй, сшибались сейчас в огненном вихре две Силы, две военные доктрины, два непримиримых врага, потому как главное сражение между землянами и алгойцами шло именно там, на глубине в три километра. Потому что именно там, на трёхкилометровой глубине (Пропасть, как окрестили её десантники), окружённая подземной инфраструктурой, и находилась приёмная финиш-камера, которую земляне называли нуль-тэ, а алгойцы трансгенератором. А от неё на поверхность, а дальше чёрт его знает куда, уходил передающий ствол нуль-стержня. Именно за этот самый трансмиттер не на жизнь, а на смерть и дрались сейчас две могущественные расы - земляне и алгойцы, каждый день, если не час, отправляя своих убитых и раненых посредством медботов в сопровождении штурмовиков на корабли-матки, что кружили рядом с Датаем, окружённые, в свою очередь, крейсерами и рейдерами огневой поддержки. Силы оказались примерно равны, подкрепления и матчасть исправно поставлялись как с Земли, так и с Алгоя, и карусель вертелась каждый божий день. Карусель войны. А по сути - мясорубка. Потому что гигантский подземный город, окружающий трансмиттер, имел множество горизонтальных и вертикальных уровней, то бишь разветвлённую инфраструктуру с метро, транслиниями, каналами, автобанами, массой станций, гаражей, складов, технических и жилых модулей, производственных и подсобных помещений, подстанций, магазинов, насосных и топливных станций, ларьков, киосков и чёрт те чем ещё. И практически на всех уровнях этого гигантского подземного мегаполиса шли тяжёлые бои, а где и рукопашная - тяжёлую бронетехнику вниз доставить всё же было весьма проблематично. А обратно взлетали уже медботы и в сопровождении всё тех же "Конвеев", минуя пригороды, уходили на орбиту, в космос. А на корабле-матке своя суматоха - спешная разгрузка, носилки-антигравы, медицинские бригады, беготня, суета, скорей, скорей - все тяжёлые, на ходу переливание крови и частенько ампутации, иначе просто не довезёшь до операционных. "Конвеи" на стапель дозаправки, одновременная замена барабанной, как в револьвере, оружейной консоли на полную, заполненную скайгерами, ракетами класса "космос-земля", и смена пилотов. Короткий отдых - и снова вниз, прикрывать платформы и спускаемые модули десантуры, в эту ненасытную мясорубку за обладание древнейшим артефактом датайцев, который позволил бы одной из рас в одночасье взлететь по ступенькам эволюции вверх, на неведомую высоту, автоматически подчинив себе и своим интересам другую. Допустить подобного ни земляне, ни алгойцы ни в коем случае не могли. Да только чтобы вскрыть эту чёртову финиш-камеру и овладеть техническими секретами переброски материи, элементарно нужно было время, а ни те, ни другие его-то как раз и не давали друг другу, кружа вокруг артефакта, как два голодных зверя у лакомой добычи, постоянно сшибаясь в смертельной схватке, только кровавые брызги во все стороны. Одно слово - война. Не на жизнь, а на смерть.
Но был и ещё один аспект в этой бессмысленной на первой взгляд бойне. Давным-давно регрессировавшие коренные жители этой планеты, датайцы, в силу сложившихся обстоятельств оказались как бы между молотом и наковальней, превратившись в заложников по вине своих же любознательных и охочих до тайн мирозданья великих предков, с ужасом ожидая исхода битвы двух гигантов, в буквальном смысле слова свалившихся им на головы - кому особо нужна вымирающая раса, давно скатившаяся в своё средневековье и от былого величия которой остался лишь этот древний артефакт в древнем заброшенном городе? Алгойцам так уж точно не нужна, ну а землянам... Это с какой стороны посмотреть. Но для этого как минимум необходимо в войне побеждать. А там всё постепенно заходило в тупик. И как из него выбираться - вопрос тот ещё!..
Мысли эти, совсем невесёлые, и положение, в котором он оказался по вине тех же алгойцев, вернули Вадима к действительности, добавив заодно и ещё одну проблему: что же теперь делать? Как дальше действовать? Влип он капитально, это ясно, шансов маловато, чтобы вернуться на "матку". Хотя, у ребят были ситуации и посложней. Например, ходили слухи, один туманней другого, как выкрутился Гонта - взял и подружился с алгойцем, когда их обоих подбили, прошёл какой-то лабиринт с ним на пару и ничего, жив остался. Правда, до сих пор в медблоке. Или звено Блендарса накрыли огнём как с алгойского крейсера, так и со спутников - и ничего, тоже выкрутился, потеряв только одного. Зато медботы (а был большой конвой) уцелели все до единого...
Господи! Медботы! Вадим аж дёрнулся, словно кипятком обожгло от пришедшей страшной мысли - а его-то медбот уцелел после атаки? Прошёл? Андре, ведомый, сумел довести караван до "матки", или так же, как и Вадима, их сбили тут, неподалёку?
Выгнув шею, стал нервно, напряжённо оглядываться вокруг. Видно было плохо, мешали торчащие, как гнилые зубы великана, обгорелые и закопченные остовы зданий, горы щебня, завалы битого кирпича, искорёженные толстые нити арматуры, залежи какого-то хлама вперемежку с искуроченной мебелью и предметами обихода - мёртвый ландшафт войны, никакой красоты, никакой эстетики. Это сверху, из кабины, панорама города сливается в мелькающие серо-невыразительные пятна, потому что идёшь на дозвуковой и исключительно по целеуказателям и маячкам "свой-чужой", и разрушения из рубки практически незаметны, зато теперь тут, вблизи, любуйся на здоровье.
Стиснув зубы, стараясь не дышать, Вадим кое-как поднялся, чтобы улучшить обзор, и замер, с бухающим сердцем оглядывая невыразительный пейзаж полуразрушенного пригорода, почему-то уверенный, что прямо сейчас увидит расколотую надвое, горящую тушу медицинского бота, а рядом то, что осталось от людей.
Горело во многих местах, тяжёлый смрадный дым поднимался к небу высоченными столбами, где-то неподалёку вырывался на поверхность длинный огненный язык, совершенно прямой и оттого неестественный (газ?.. бензин?.. нефть?), но медбота нигде не было видно. Слава тебе... Кто бы ты там ни был... Вадим мысленно перекрестился. Значит, Андре проскочил, отбился, прикрыл санитарный бот, а под удар попал один он, Вадим. Молодец, напарник! Хоть одна хорошая новость за весь вечер. А их, видит тот же бог, кот наплакал.
Тут буквально под ногами что-то зашуршало и осыпалось. Вадим дёрнулся на звук, одновременно извлекая из набедренного магнитного захвата файдер. Нервы, и без того на пределе, превратились тут же в натянутую и звенящую струну. Алгойцы?..
Но тревога оказалась ложной. Из-за стены дома, возле которой он проводил спешную рекогносцинировку, выглядывала та самая лохматая морда, что привела его в чувство и вернула посредством облизывания в реальный мир. Глаза-бусинки вопросительно смотрели на человека, бледно-розовый язык вывалился из пасти, хвост трубой и, как маятник, ходуном из стороны в сторону. В переводе с местного это означало полное дружелюбие и расположение.
- Тявка..,- выдохнул Вадим с облегчением и обессиленно прислонился к стене дома. Да уж, нервишки ни к чёрту. Да и как тут без них? Он прикрыл глаза, борясь со вновь подступающей тошнотой и головокружением, а заодно успокаивая и расшалившиеся нервы. Это ведь только с высоты ничейная территория выглядела как бы ничейной, а на самом деле тут, в развалинах пригорода, полно и засад, и огневых точек, и разведгрупп, как алгойских, так и земных, которые постоянно отыскивали новые ходы под землю, туда, поближе к инфраструктуре подземного города. Ещё повезло, никому на голову не свалился. Ладно своим - обогрели бы, в чувство привели, а если б на алгойцев? Прямо тёпленьким бы и взяли!.. Чёртов стрелок, ну и глаз у него. Сволочь, тварь! Мы же раненых сопровождали, неужели у алгойцев за душой ничего святого? Хотя, что тут удивительного, они же не люди...
Оружие непривычно тяготило руку (он всё-таки пилот, а не десантник какой-нибудь или звёздный пехотинец), и Вадим загнал файдер обратно в захват, а из другого вытащил плоскую фляжку, отвернул пробку, сделал пару глотков терпкого антисептика и одновременно болеутоляющего, передёрнулся от отвращения (ну и гадость!) и опять прикрыл глаза, расслабляясь. Одновременно с лекарством по телу пошла лёгкая покалывающая волна теплоты - это "Флай" начал восстанавливающую терапию, тоже, значит, очухался, родной. Что бы он без него делал? Да и "Конвей" - умная, надёжная машина, сколько раз она его выручала, но вот на этот раз не повезло. И всё же он жив, а это главное. Теперь предстояло выбираться. Вопрос только - как? Вадим прикинул, стоит ли с места падения вызывать своих? Его, конечно, подберут, не бросят, но есть вполне обоснованная вероятность того, что аварийный маяк засекут и алгойцы. И тогда... Нет, а вот об этом лучше не думать вообще, и так негатива выше крыши.
А ведь огневая точка у них где-то рядом, пришёл к выводу Вадим. Вчера, например, всё было нормально, сопроводили медбот без всяких происшествий, в пригородах было относительно тихо, по крайней мере, их не обстреливали, на что молчаливый Андре после даже заметил - всегда бы так. Неужели за какие-то сутки всё тут так переменилось, перемешалось, что и ничейная территория тоже стала полем боя и от неизбежных стычек здесь перешли к активным боевым действиям? Маловероятно. На предполётном инструктаже майор Лепски ни о чём подобном не говорил, такую вводную Вадим непременно бы отметил, хоть инструктаж со временем и стал пустой формальностью и слушали майора вполуха.
Вадим сделал ещё один глоток, сплюнул тягучую слюну, стянул сенсорную перчатку и вытер губы тыльной стороной ладони. Потом, вздохнув, посмотрел на небо. Эх, если б был у него сейчас карманный трансмиттер, то нажал бы соответствующую кнопочку - и готово, уже на корабле-матке. Буквально через секунду. В своей каюте. И все треволнения и проблемы позади... Но ничего подобного, конечно же, у него не имелось. Сначала нужно отвоевать и разобраться с тем, что там, под землёй, а потом уж мечтать о нечто подобном. Так что выбираться отсюда придётся самостоятельно, без всяких там внепространственных фокусов, и нечего строить воздушные замки. И выбираться желательно побыстрей, он и так потерял уйму времени, пока в себя приходил да соображал, что к чему.
Тут что-то твёрдое ткнулось в ноги, и Вадим от неожиданности едва не выронил фляжку. Испуганно глянул вниз, не зная, что и думать. Но это был всего лишь давешний тявка, что привёл его в чувство. Хвост так и ходил ходуном, а глаза преданно и с надеждой смотрели на человека.
- Опять ты! - выдохнул Вадим.- Ё-моё, что ж так пугаешь-то, дьявол лохматый? Да и как подкрался-то, следопыт хренов!
Зверек чуть отстранился, продолжая, однако, усиленно махать хвостом. Выглядел он каким-то потерянным и был явно чем-то озабочен. Хотя до конца уверенным пилот не был - поди пойми местных животных, что там у них на морде написано. Но уж очень похоже было, определил Вадим, продолжая разглядывать тявку.
Тявка... Название это тут же прижилось с чьей-то лёгкой руки, вернее, языка. Местное животное, чем-то похожее на земную таксу, только раза в полтора крупнее, с густой шерстью, висячими лохматыми ушами, как у спаниеля, вытянутой длинной мордой с пуговкой-носом и умными, угольно-чёрными глазами в обрамлении светлой каёмки. И над всей этой прелестью пушистый хвост, что у твоей сибирской кошки. И лёгкое тявканье, скорее похожее на кашель с придыханьем, отчего и прижилось это дурашливое, но милое название. Сам по себе тявка был необычайно добродушен, отзывчив на ласку, легко приручаем, чрезвычайно умён и сообразителен. И как многие животные, добром отвечал на ласку. Местные аборигены, датайцы, души в них не чаяли. Да и у землян, там, на орбите, во многих подразделениях жили эти ни в чём необременительные зверьки, взятые отсюда, с Датая - хоть какое-то напоминание о родной Земле и где-то отдушина и развлечение.
Тявка (хотя так и хотелось назвать его собачкой, маленькой, домашней и уютной), облизнулся и исподлобья, как умеют лишь одни собаки, уставился на человека, глядя прямо в глаза своими пронзительными влажными бусинками. При этом взгляд у него был как у незаслуженно обиженного ребёнка, что в сочетании с висящими лохматыми ушами и пуговкой носа не вызывало ничего, кроме умиления, жалости и желания хоть чем-то помочь бедному животному. Вадим прикусил губу, соображая, что сие значит.
А тот, словно поняв замешательство человека, быстро развернулся и засеменил мимо дома, пропав за углом. Вадим проводил животное растерянным взглядом. Через некоторое время тявка выглянул обратно, будто опять почувствовал замешательство и неуверенность человека, смешно наклонил голову, призывно тявкнул и исчез снова. Чего он мечется туда-сюда, недоумённо подумал Вадим... Ёлки-палки, да ведь зовёт куда-то! - ошеломлённо догадался он через секунду.
То, что поведение этого зверька в каждой детали до боли напоминало поведение земных собак, когда те зовут и надеются на помощь, заставило Вадима убрать фляжку и отлепиться от стены, а потом, перебирая по ней руками, дойти до угла и осторожно выглянуть.
Тявка спокойно сидел столбиком на захламлённой улице, но, увидев человека, радостно взвизгнул и, стараясь двигаться быстро, припустил вдоль улицы, смешно виляя залом. Вадима начало разбирать элементарное любопытство: чего же ему надо, интересно? А тот в очередной раз оглянулся и кашлянул-тявкнул, словно говоря, что надо идти, там ждут и надеются на помощь. Вадим словно прочувствовал это немое обращение-призыв и даже попытался ускорить шаг, тут же, правда, поймав себя на мысли: чёрт, что же он делает, за местным животным, как на привязи! За каким, вот спрашивается? Но идти отчего-то продолжил. Но и об осторожности тоже не забывал, прислушиваясь к каждому шороху. Но пока всё было нормально, кругом тихо, лишь вдалеке угадывалась приглушенная канонада да еле подрагивала земля - это в подземных лабиринтах шли упорные уличные бои. Не хотел бы он там оказаться, чего уж - страшно, бойня она ведь везде бойня. А алгойцы как воины мало в чём уступали людям, а кое в чём так и превосходили, здесь для землян был некий сюрприз - очень далёкие потомки рептилий, они сохранили в ходе эволюции быструю реакцию хищника и цепкую хватку конечностей, но зато земляне оказались на порядок эмоциональнее, находчивей и не боялись брать на себя ответственность в самых, казалось бы, безнадёжных ситуациях. А что до толщины брони, то и у тех, и других она была примерно одинакова. Вадим, к примеру, не раз и не два ввязывался в бой с истребителями алгойцев, и не понаслышке знал, как те могли и умели драться.
Улица, по которой он за зверьком направлялся неизвестно куда, была достаточно широкая, только с обеих сторон усыпана обломками кирпича вперемешку с осколками стёкол, бетона, обрывками бумаги, раскуроченной мебелью, какими-то тряпками и прочим мусором. Гарью здесь воняло меньше, но старый, застоявшийся смрад всё же никуда не делся, прочно завоевав одну из составляющих воздуха. Было душно, несмотря на то, что уже смеркалось, и ожидался вечер с его долгожданной прохладой.
Метров через сто тявка наконец уселся возле чёрной дыры провала между двумя кучами мусора, чуть помедлил, а потом прилёг и оглянулся - всё, пришли, мол. Над провалом непонятно как уцелел широкий фронтон с тремя узкими окнами без единого стекла; в среднем, на выщербленном подоконнике, даже чудом сохранился керамический горшок с блеклым, давным-давно увядшим цветком... Так, похоже, конец маршрута.
Вадим осторожно приблизился, старясь не шуметь и пытаясь одновременно охватить взглядом как можно большее пространство. М-да, десантник из него тот ещё, никакой спецподготовки и соответствующих навыков. Так, общий курс, свёдшийся к тому, что просто сунули в руки файдер и показали, куда нажимать, ежели припечёт и придётся отстреливаться. У них, у пилотов, ведь совсем другая специфика. Да и что там файдер, световой бластер, когда за спиной, в оружейной консоли, штуки куда покруче и в сотни раз мощнее - полная обойма скайгеров, способных в пыль разнести средних размеров корвет, а кроме них ещё пара бортовых плазменных пушек и кое-что по мелочам: крупнокалиберный пулемет, навесные самонаводящиеся ракеты, контейнеры с кассетными бомбами и штурмовое бас-орудие. Если задействовать всю эту мощь, отрабатывая цели, шансов уцелеть у потенциального противника ноль целых, одна десятая (одно слово - штурмовик класса "Конвей"). Только вот здесь, на земле, чувствуешь себя без такой вот поддержки голым и абсолютно беззащитным.
Недолго думая, он снова вытащил оружие и нехотя приблизился к провалу, присев за покорёженный, полностью обгоревший остов автомобиля. В нос тут же шибануло застаревшей вонью от сгоревшей краски. Его опять замутило. И от запаха, и от внутреннего состояния. Но скорее от второго. Чёрт! Сейчас бы в медблоке отлёживаться, а вместо этого он головой рискует по милости пусть и симпатичного, но всё же животного, которому, к тому же, непонятно, что и надо.
Блин! Идти в пролом совсем не хотелось. И опять Вадим почувствовал себя идиотом, пошедшим на поводу у тявки (мелькнула даже мысль о той кошке, которую известно, что сгубило), а с другой стороны, от места падения он всё же отдалился, а именно это и входило в планы, а то бы хрен он попёрся сюда за каким-то животным. Но вот что дальше? Лезть в этот проём неизвестно куда? И с какой целью?
Прекрасно разобравшись в чувствах человека, к сидящему на корточках Вадиму приблизился тявка, приподнялся на задних лапах и лизнул в лицо, как тогда у дома (Вадим чуть не сел), и тут же заковылял обратно к проёму, оглянулся на ходу, что-то пискнул и мгновенно исчез в темноте. Писк мог означать лишь одно: не бойся, всё в порядке!
Надо было на что-то решаться... И стиснув зубы, Вадим поднялся, одним прыжком преодолел открытое пространство, быстро нырнул в спасительную тень и только потом перевёл дух. И, как ни странно, успокоился, хоть и понятия не имел, что ждёт его там, внизу, куда вели уцелевшие ступеньки. Отчасти успокоил его уверенный, кроткий вид тявки, что сидел рядом и во все глаза смотрел на человека. Смотрел с надеждой и ещё с какой-то невысказанной болью.
Вадим всегда испытывал к этим симпатичным, милым и сообразительным зверькам нежные, тёплые чувства, а сейчас прямо-таки готов был расцеловать эту лохматую морду, ибо, оглядевшись вокруг, понял, что лучшего убежища и не сыщешь. Тут можно и пересидеть некоторое время, и бой принять в случае чего, прячась и отстреливаясь. Ведь алгойцы, если не дураки (а они далеко не дураки), наверняка уже выслали поисковую группу с биодетекторами, чтобы выяснить, что там с пилотом, возможно, даже видели, как его катапультировал "Конвей", и сейчас методично прочёсывают квартал за кварталом. Но здесь, в этом подвале, шансы, по крайней мере, уравниваются. С чем себя и поздравим.
Вадим достал из надплечника трэк-рацию и, не колеблясь более, включил аварийный маяк. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что свои окажутся и быстрее, и расторопней, первыми засекут его "аварийку". Что ж, надежда для человека всегда умирала и будет умирать последней, потому что пока человек хоть на что-то надеется, он живёт не вопреки, а во имя.
Сунув трэк обратно, Вадим решил, пока есть время, а с ним и возможность, обследовать подвал и выяснить, наконец, зачем он сюда явился, следуя за этой умницей. Сидящий неподвижно на первых ступеньках тявка, всё это время с неподдельным интересом следивший за пилотом, тут же развернулся и лохматым мячиком покатился вниз, повизгивая на ходу. Скорее всего от радости. Потому что привёл того, кто сможет больше него. И он уже не оглядывался, уверенный, что землянин непременно последует за ним. Что Вадим не без колебаний и сделал, не до конца, правда, уверенный, правильно ли он поступает. Но что-то подсказывало, что правильно.
Вокруг царил полумрак и пахло, как ни странно, лекарствами, буквально несло медициной. Когда же Вадим спустился вниз и оказался под самым домом, в подвале, довольно просторном и объёмном, то сразу понял, отчего воздух пропах тут лекарствами.
Он замер на предпоследней ступеньке, не в силах отвести взгляда от распростёртого на полу тела, машинально вытянув головку галогенного фонаря, чтобы осветить здесь всё как следует, хотя и с первого взгляда прекрасно понял, кто перед ним. Стало очень светло, и Вадим опустил ствол файдера пониже, чтобы удобней и прицельней стрелять. Во рту мгновенно пересохло, и он непроизвольно напрягся - было отчего.
Там, внизу, буквально в трёх метрах, лежал алгоец. Клинообразное, с выпирающими скулами лицо, какое-то всё рельефное, выпуклое, на голове что-то вроде косичек с металлическими поблёскивающими кругляшами на концах. Косички эти аккуратно обводили маленькие ушки; одна рука с узкими длинными пальцами покоилась на груди, другая была откинута в сторону, и из сжатого кулака выглядывал цилиндр осколочно-игольчатой гранаты, штуки мощной и убийственной; ноги с литыми бёдрами, острыми коленками и широкими ступнями разведены в стороны, одна слегка подогнута; глаза закрыты, а их приоткрытого тонкогубого рта (а губы-то ярко-красные, совершенно неестественные на фоне зелёно-матовой кожи) вырывалось натужное, хриплое дыхание, больше похожее на мучительный, протяжный стон, от которого у Вадима невольно свело челюсти, зашевелились волосы на голове, а кожа покрылась мурашками.
Он медленно опустил файдер, который уже явно не понадобится,- алгойский солдат, без сомнения, находился при смерти, на самой грани жизни и смерти - страшная рваная рана на груди, кое-как замазанная саморассасывающимся биоклеем, так и приковывала взгляд и холодила сердце. Пятерня с растопыренными пальцами полностью обхватить рану не могла. Боже, чем же его так? На спир, оружие ближнего боя земных десантников-бейберов, не похоже. Тот плазменной спиралью резал и кромсал, а тут словно что-то разрывное всадили, причём, практически в упор.
Все эти детали он отметил машинально, как отмечают, например, на картине штрихи и линии второстепенного фона, а вот чувства охватили его самые противоречивые - от холодной ненависти к поверженному врагу до жалости и сострадания к нему же. Они, чувства, волнами накатывались на колотящееся сердце, разгоняя кровь, но вот в голове было звеняще-пусто. Вернее, одна мысль там присутствовала, рефреном стуча в висках: что же ему теперь делать, как, чёрт возьми, поступить?
Лишь через некоторое время он справился с эмоциями, в которых и сам толком не мог разобраться, и, не чувствуя ног, спустился и приблизился к алгойцу, осторожно присел на корточки рядом с телом и завороженно уставился на гранату с взведённой пружиной. Выглядела она какой-то игрушечной, ненастоящей и оттого неопасной, но только выглядела. На самом деле в узком ребристом цилиндре были заключены и сокрушающая мощь, и сила, убийственные в своём предназначении. Вадим сглотнул. Он никак не мог отвести затвердевшего взгляда от сведённых последним усилием на пружине пальцев. Не потому, что испугался, запаниковал (хотя, конечно, как и все, смерти боялся), а потому, что граната эта вдруг стала для него неким символом. Символом самопожертвования и бесстрашия - сделать всё от тебя зависящее, чтобы не даться живым. На последнем издыхании, практически мёртвым, думать только о том, как бы подороже продать свою жизнь. Это... Это, по меньшей мере, заслуживало уважения и вызывало невольное восхищение самообладанием и боевым духом этого алгойского солдата.
Интересно, закралась вдруг неуютная мыслишка, а он на его месте смог бы вот так? В грязном подвале безымянного города, далеко от своих, которые наверняка так никогда ничего и не узнают? Смертельно раненным найти способ достойно уйти из жизни, высвободив для этого последние ресурсы организма? Да и умереть, по-большому, во имя чего?.. Шальную мысль он быстренько отогнал куда подальше. М-да... В штурмовике, на таран, когда иного выхода нет... А здесь, вот так?.. Вряд ли, если честно. Хотя...
Что-то сместилось в его сознании и слегка изменился угол зрения, под которым он раньше в целом смотрел на эту войну, больше смахивающую на мясорубку. Сместилось и изменилось неуловимо, самую малость, буквально на градус. И причина перемены была связана с этим алгойцем, вернее, в его силе воли и боевом духе, с которыми он, Вадим, обыкновенный пилот штурмовика огневой поддержки, столкнулся сейчас непосредственно, лицом к лицу. Видеть так близко умирающего врага, который думал не о собственной смерти, а о том, как бы побольше уничтожить землян, ему ещё не доводилось. Ведь войну он рассматривал через оптику боевой машины, через кибер-шлем, и сейчас, столкнувшись в этом подвале с реальным её проявлением, где, почти бездыханный, лежал враг, он и поразился, и растерялся, и опешил - полумёртвый алгоец исподволь рушил те стереотипы, те каноны, те границы, что сложились у него о враге. Потому что самопожертвование, мужество и ненависть к врагу, как он считал, были присущи лишь землянам. Ведь это так по-человечески - не даться живым, подорвав себя вместе с врагами, или закрыть собой амбразуру, или пойти на тот же таран. Вадим был уверен: такой героизм могли проявить только люди, только они несут в себе несгибаемую силу воли, несокрушимый боевой дух и отвагу. А оказывается...
А оказывается, всё не так просто, Вселенная многогранна, особенно в таком своём проявлении, как война. А война - это всегда кровавый кошмар, страшный в своём ненасытном оскале, и зачастую храбрость, доблесть, самопожертвование, сострадание и милосердие для неё, к сожалению, лишь малозначимые составляющие.
Но всё это в его теперешнем положении лирические отступления, не более. Куда важнее другой вопрос: что вот теперь прикажете делать с этим умирающим алгойцем? Повернуться и уйти? А как тогда с убежищем? Или переждать там, у входа в подвал? А если граната рванёт? Вот чёрт! Ну и положеньице!..
Какой-нибудь бывалый десантник на его месте, наверное, и не раздумывал бы, просто пристрелил, чтоб не мучился, и все дела. Но он-то - другое дело, он пилот, элита космического флота, для него подобное немыслимо - выстрелить в распростёртое беспомощное тело. Рука бы просто не поднялась. И не потому, что он такой вот чистоплюй и размазня (сшибал же алгойские истребители и не морщился. Да! Но это там, наверху), а просто не видел в этом ни смысла, ни особой необходимости. И желания тоже не имел никакого. Потому что уже жалел этого алгойца и где-то даже сострадал. На уровне эмоций и чувств. Вторым планом.
Вадим отвёл наконец взгляд от гранаты, которая так и приковывала к себе, и тут же наткнулся на чёрные немигающие бусинки. Тявка. Про него он как-то и забыл за всеми этим мыслями. А тот прижался к щеке алгойца, положив длинную печальную морду на его плечо, и тоскливо смотрел на человека, будто понимал, что алгоец вот-вот умрёт, что смерть уже на пороге. Да ведь он и позвал меня сюда с единственной целью, чтобы я помог хоть чем-то! - ошеломлённо догадался Вадим, и всё недавнее поведение тявки тут же предстало совсем в ином свете.
Помочь врагу?!.. Облегчить его страдания?!.. И Вадим оторопел от собственной же мысли, к которой, собственно, внутренне уже был готов: а почему бы и нет?
Видеть страдания и муки других, пусть даже врага, тем более сейчас умирающего, беспомощного, и ничего не сделать, уйти просто так - это всё-таки как-то не по-людски. Не по-человечески. Сознательно, разумом, он этого до конца не принимал (всё-таки враг), но через подсознание прорывалась и не давала покоя и другая мысль: мы же, люди, в массе своей милосердны, интернациональны, особенно к страдающим и уже поверженным. Есть у нас такая вот странная, непонятная другим расам черта и особенность. Но именно этим мы и отличаемся от них, и отличаемся в лучшую сторону - мы научились сострадать, мы научились быть милосердными к тем, кто в этом остро нуждается. И самое главное - ничего не просить взамен. Кроме понимания.
Мысль эта засела где-то в подкорке, а оттуда неожиданно проникла и в душу, всецело завладев ей. И ещё одно обстоятельство сыграло свою немаловажную, даже решающую роль и повлияло на все его дальнейшие действия.
Когда он ещё раз более внимательно осмотрел тело (любопытство тоже далеко не последнее качество человека), то поразился до звона в ушах. Потому что сейчас разглядел то, что не заметил с первого поверхностного взгляда. Он ошалело глядел на тело, совершенно растерявшись.
Вадим, конечно, был знаком с анатомией алгойцев, того требовала война: врага необходимо изучить, чтобы понять его слабые и сильные стороны, чтобы знать, как быстрее уничтожить, успеть до того, как успеет он. И поэтому Вадим знал, что алгойцы, как и земляне, тоже двуполые, делятся на мужчин и женщин, в смысле, самцов и самок. Но о двуполости алгойцев он как-то раньше особо не задумывался, просто не до того было. Потому что в кабине штурмовика, с сенсорными перчатками на руках, в кибер-шлеме, с прицельной рамкой наведения перед глазами, когда сливаешься с машиной и мозгом, и телом, и душой, и сердцем, когда трясёт от залпов скайгеров из круговой барабанной консоли, когда дух захватывает на бешеных виражах, когда глаза мечутся, считывая показания приборов и выискивая юркие цели, а мозг с помощью компьютера мгновенно просчитывает все варианты, когда из наушников сплошной мат пополам с проклятиями, - тут как-то не до анатомии противника, а больше до тактико-технических характеристик его истребителей-перехватчиков и штурмовых рейдеров. И тем сильнее потрясло Вадима то, что перед ним лежал вовсе не алгойский солдат, как он думал сначала, а алгойка, их женщина. К тому же смертельно раненная. Да плюс с гранатой. Женщина...
Вадима это обстоятельство просто сразило, он на некоторое время даже впал в ступор, когда понял, кто же перед ним. Для него женщина и война не вязались изначально, потому что женщина - это жизнь, любовь, счастье, мир и гармония. А война?.. Смерть, насилие, кровь, ненависть, грубая сила и инстинкты выживания, а в конечном итоге - кто кого. Представить в подобной обстановке женщину, именно на поле боя, с оружием в руках, он просто не мог, не их это дело. Воевать - прерогатива мужчин, и никуда от этого не денешься, а тут... Словно в спину выстрелили, настолько этот факт не укладывался в голове и не вязался со всем остальным.
Постой, одёрнул себя Вадим, тупо приходя в себя. Какая ещё, к чёрту, женщина, что он выдумывает? Самка, обыкновенная алгойская самка. Женщины - это у нас, у людей! Что женского, милого в этом лице с серо-зелёной кожей, в этих пальцах с острыми когтями? Да ничего! Тоже мне выдумал - женщина!..
Но подсознание упорно гнало и выталкивало на поверхность собирательный образ слабого существа, а в конечном итоге - образ женщины, и ничего поделать с этим он не мог, да и честно, не особо-то и старался. То, что эта алгойская женщина нисколько не уступала в мужестве и силе духа алгойскому воину, за которого он и принял её поначалу, что-то надломило и неуловимо перевернуло в его сознании. И было ещё кое-что, заставившее Вадима взглянуть на некоторые вещи совсем по-другому.
Во-первых, тявка, доверчиво прижавшийся сейчас к алгойке. Вадим даже и предположить не мог, не то что представить, что алгойцы могут так же любить, ухаживать и нянчиться с этими животными. Никак подобное не вязалось, не ассоциировалось с образом жестокого и коварного врага, для которого чужая жизнь мало что значила.
И во-вторых (и это было, пожалуй, самое впечатляющее из всего, что он тут обнаружил), было то, что перед ним оказалась не только, гм, женщина, но и вдобавок ко всему ещё и медсестра. Он только сейчас заметил у противоположной стены универсальную портативную медсумку; похожими пользовались и земляне, даже маркировка мало чем отличалась - алый крест в зелёном круге (у алгойцев кровь тоже красная). Вадим присмотрелся к её одежде. Точно! Стандартный медкомбез с тем же алым крестом на предплечье. Ну и ну!
Он медленно выпрямился, оглушённый и растерянный. Осознание этих двух фактов да плюс то обстоятельство, что она к тому же ещё и женщина, било не хуже обуха. Было отчего ошеломлённо хлопать глазами и совершенно не представлять, что делать дальше.
Он сунул бесполезный сейчас файдер в захват, сразу даже не попав в каретку-зажим. Ну, дела! - повторил он про себя в который раз и нервно облизнул губы.
Первый его порыв, чисто рефлекторный, был подняться наверх и уйти отсюда к чёртовой бабушке, и гори оно всё синим пламенем! Но потом пришло другое чувство - минутное отчаянье, а его сменила злость на самого себя и так дерьмово сложившиеся обстоятельства - ну почему именно с ним вечно что-то происходит, ну почему именно он постоянно во что-то вляпывается?
То не сработала автоматика приёмной финиш-камеры на "матке" и в самый последний момент пришлось тормозить ходовыми двигателями, чтоб пулей не влететь в шлюз и не собрать там всё и всех в кучу; то у патрульного истребителя-перехватчика вдруг ни с того, ни с сего полетел кодовый блок опознания "свой-чужой" и только чудом они тогда не переколбасили друг друга; то на прошлой неделе с шальным метеоритом буквально в мегасантиметрах разминулся. А теперь это! Смертельно раненная алгойская медсестра у его ног. А перед врачами Вадим преклонялся всегда, потому что те сутками не уходили из операционных, делая всё возможное и невозможное, чтобы вдохнуть в своих пациентов жизнь. А тут эта медсестра сама нуждается в срочной помощи, и кто, кроме него, сейчас может хоть что-то для неё сделать? И желание оказать помощь подтолкнуло к решению сделать это, и гори оно опять всё синим пламенем!
Однако Вадим никак не мог сдвинуться с места, он как бы раздвоился - тело, деревянное, чужое, находилось сейчас в этом подвале, однако та часть сознания, отвечающая за адекватное восприятие окружающего, пребывала где-то далеко-далеко, выплёскивая на поверхность одни лишь эмоции - ту же жалость, сочувствие, плюс картины операционных, суетящихся врачей, кровь, боль, переживания. А посмотрел на тявку, и тоскливый, полный невысказанной печали взгляд умного зверька вдруг задел в душе некую щемящую струну, что, как эхом, отозвалась в ней же состраданием, а по-русски говоря - милосердием. Всеобъемлющее понятие это, милосердие, как нельзя точно определяло внутреннее состояние Вадима, его теперешний осознанно-неосознанный порыв.
Он, не колеблясь более, шагнул к стене, где стояла её медсумка, отыскал "липучку" и отодрал верх. М-да, врач из него, как и десантник, никакой. Он потерянно смотрел внутрь и совершенно не представлял, для чего нужны все эти предметы, совсем, по его мнению, не похожие на медицинские... Так, но вот это инъекторы, это точно, целая обойма их располагалась на боковой выемке. Он вытащил один и с интересом осмотрел. Очень похож на наши. Вадим достал свой, наполненный пентморфином. Говорят, убойная штука, боль глушит только так. Правда, самому использовать не доводилось, Бог миловал. У пилотов ведь как - если сшибли в космосе, то шансы уцелеть практически нулевые, это на планете ещё может повезти, смотря, опять же, по обстоятельствам... Он сравнил инъекторы - различия несущественны, даже дозы примерно одинаковы. Вот чёрт, каким же воспользоваться? Что в своём, он знает, а вот что в алгойском - поди разберись, то ли стимулятор, то ли обезболивающее, то ли вообще какое-нибудь слабительное. Так что уж лучше свой, проверенный практикой и временем. К тому же на "матке" наверняка уже засекли аварийный сигнал, а там пеленг, обработка сетки координат, подъём дежурной спецгруппы, выброс её в заданном квадрате, поиск объекта, то бишь его - на всё про всё минут двадцать, двадцать пять, бездна времени, помереть или погибнуть - раз плюнуть. Он понятия не имел, что здесь произошло и каким образом она сюда попала, в этот подвал, да честно говоря, и знать-то не хотел. А хотел он одного: по-быстрому оказать хоть какую-то помощь этой медсестре, хоть как-то облегчить её страдания, и вон отсюда, попытаться схорониться где-нибудь в другом месте, чёрт с ним, с подвалом и с этой алгойкой, всё равно спасибо она ему вряд ли скажет, потому что, во-первых, без сознания, а во-вторых, у него самого просто порыв, которого он сам от себя не ожидал, но о котором, вообще-то, не жалел. С позиции того же негласного кодекса чести, когда слабых, лежачих и женщин не бьют.
Он всё же бросил чужой инъектор обратно в сумку, приготовил свой собственный и повернулся обратно. Там, естественно, ничего не изменилось, лишь тявка лизал её щёку, но, увидев направляющегося к ним Вадима, нехотя отполз в сторону и положил вислоухую морду на передние лапы, тихонько поскуливая. Преданный тявка сделал всё, что мог для своей хозяйки. Вадим лишь покачал головой, в очередной раз дивясь сообразительности маленького зверька, потом усилил накал фонаря и на время забыл обо всём на свете, оказавшись лицом к лицу с алгойкой. Он буквально впился взглядом в это лицо: жадное любопытство и неподдельный интерес пересилили всё остальное, очень уж хотелось узнать, какой такой материал использовала природа, лепя этих созданий, и чем, в конце концов, они отличаются от людей?
На корабле-матке пилоты практически не общались с десантурой (по причине совершенно разных задач и специфике их выполнения), но и того малого было вполне достаточно, чтобы на основании их рассказов сделать вывод: там, под землёй, дрались настоящие солдаты, не уступающие землянам ни в воинской доблести, ни в самоотверженности, ни в мужестве, ни в ненависти к врагу, наконец. Алгойцы, со слов десантников,- это жестокие, умелые бойцы, высокорослые, зеленокожие (эволюционировали-то от рептилий), с узкими рельефными лицами, на которых заметно выделялись округлые глаза с вертикальными, как у всех рептилий, зрачками, с мощным торсом и костистым гребнем вдоль позвоночника. Короче, создания те ещё, и в плен они не сдавались, бились отчаянно, до последней гранаты, последнего патрона.
И с каким-то внутренним трепетом жадно рассматривая сейчас алгойку, Вадим в полной мере испытал два чувства: недоумение и полную растерянность. Потому что ничего похожего на сложившийся ранее негативный стереотип и образ кровожадного, беспощадного врага он тут не увидел, а тем более ничего уж такого отталкивающего, устрашающего или уродливого - тоже. Длинный прямой нос с точками ноздрей, выпирающие скулы, отчего подбородок казался маленьким, как у ребёнка, полукружья тонких бровей, невысокий чистый лоб, на голове что-то вроде косичек-дредов с вплетёнными в них тускло-поблёскивающими кругляшами, а в мочках ушей похожие на две застывшие капельки крови элегантные серёжки. И ярко-красные губы на будто припорошенном пеплом зеленокожем лице. И никаких тебе клыков или резцов, что Вадим ожидал невольно здесь увидеть - приоткрытый рот обнажал полоску ровных белоснежных зубов... Она была по-своему, не по-земному, привлекательна и где-то даже красива, но только чужой и оттого притягательной красотой. И Вадим с изумлением понял, что разочарован и сбит с толку. Он думал столкнуться с кровожадным зверем, жестоким хищником, злобной бестией, тварью, которых давить и давить надо, а на самом деле... Ничего особенного. Просто другая раса со своими представлениями о красоте и гармонии, другая природа, оттолкнувшаяся в своём развитии от рептилий, иная эволюция и иная точка отсчёта, отличная от земной... Ну и что?!
Вот это самое "ну и что?!" его и удивило, и обескуражило. Никакой брезгливости, а тем более ненависти, он не испытывал. Он просто не чувствовал, что перед ним враг, вернее, не думал о ней, как о враге, а просто представлял некое существо, нуждающееся в помощи. Это было что-то новое в его мировоззрении, и что сыграло здесь свою ключевую роль - осознание того, что перед ним их женщина, или то, что она к тому же медик, или поведение тявки, который оставался до конца ей предан,- он не знал. Скорее всего, три этих фактора соединились в один, убийственный своими составляющими, и заставили его действовать вопреки всякой логике и здравому смыслу.
Алгойка вдруг пошевелилась и издала долгий мучительный стон, ставший на миг олицетворением невыносимой, испепеляющей изнутри всепроникающей боли. При этом ноги её дёрнулись, словно даже в беспамятстве она пыталась от боли этой хоть как-то избавиться. Не раздумывая больше ни секунды, Вадим приложил иньектор к её плечу, чуть пониже эмблемы с крестом, и нажал клапан, непроизвольно задержав дыхание. Пс-с... И опорожненная капсула полетела в угол. Всё. Дело сделано, а панацея то будет для неё или смертельный яд - гадать уже поздно.
Что ещё? Рана на груди. Вадим глянул и тут же отвёл взгляд. Ужас. Такое впечатление, будто что-то разрывное всадили. И как у неё сил-то хватило обработать такое, да ещё сюда заползти, и гранату приготовить. Чёрт! Граната!.. Про неё-то он и думать забыл, ещё не хватало подорваться за всеми этими треволнениями.
Вадим переступил через тело и осторожно, не дыша, присел над откинутой рукой со сжатым намертво кулаком. Цилиндрик гранаты выглядывал из него примерно на треть, взведённая пружина так и приковывала глаза: стоит разжаться пальцам, и всё, пружина щёлкнет, ударит по взрывателю, и сотни маленьких смертоносных осколков и заострённых с двух сторон ядовитых иголок молниеносно изрешетят всё вокруг, шансов уцелеть никаких. Вадим как-то отстранённо подумал, не спуская глаз с гранаты, до чего всё же доводит война разумные существа - убивать, убивать и убивать! Даже на последнем издыхании эта алгойка о чём думала? О том же самом! Её бы, блин, детей рожать, своих алгойчиков, а она вместо этого тут, в грязном подвале, наедине со смертью, успела гранату приготовить, помышляя лишь об одном - чтобы подороже продать свою жизнь. Противоестественно это как-то для разума - смерть и небытие, не для того его природа пестовала, оберегала и развивала, чтобы вот так, в один миг, он исчез, уничтоженный другим разумом.
Заскулил и завозился тявка. Вадим на секунду отвлёкся от гранаты и невесёлых мыслей. Зверёк внимательно смотрел за спину пилота, чуть склонив лохматую голову. Подожди, родной, не до тебя сейчас, тут вон какая проблема, и, похоже, не в его силах её разрешить, потому что и сапёр из него никудышный. Он даже не знал, с какого бока подступиться, не то что гранату обезвредить.
Прикидывая так и эдак, он вскоре понял, что с ней ему по-любому не справиться, это ясно. Если б медсестру нашли свои, алгойцы, то наверняка бы знали, что делать, а он обыкновенный земной пилот и алгойские разрывные игольчатые гранаты не в его компетенции. Хм, вот если б знал заранее, что попадёт в такую вот переделку, непременно бы проконсультировался с сапёрами, да и у врачей бы заодно кое-что узнал, потому что алгойка вдруг захрипела, что-то быстро произнесла в беспамятстве, дёрнулась и выгнулась дугой. Растопыренные пальцы, зажимающие рану, шевелились, когти то прятались, то появлялись вновь. И опять этот мучительный стон, бередящий душу - на последнем, казалось, пределе сил и терпения. Из-под влажной субстанции на груди сочились розовые пузыри, а тело нет-нет да и сводила судорога. Однако рука с зажатой в ней гранатой лежала мёртво, неподвижно, и Вадим в очередной раз поразился её выдержке, силе воли и внутренней установке на то, чтобы подорвать и уничтожить непременно землян, а не, скажем, своих или саму себя. Даже в отключке. Как такое возможно? Он не понимал.
И снова стон, и снова судорога. Смотреть на её мучения было невыносимо, и Вадим медленно поднялся, испытывая два противоречивых чувства: убраться отсюда куда подальше или сделать для неё ещё хоть что-нибудь.
Пересилило второе, но опять же не с позиций здравого смысла, а со стороны эмоций, которые с некоторых пор стали для него доминирующими. Он просто чувствовал элементарное сострадание к такому же разумному существу, как и он сам. А то, что перед ним враг - значение это теперь уже не имело. Интересно, а как бы она поступила на его месте, вдруг закралась очередная неуютная мыслишка. Плевать!..
Похоже, инъекция как-то подействовала, если только её организм всё же адекватно отреагировал на сильнейшее земное болеутоляющее и стимулирующее. Вадим при всей своей некомпетентности сделал всё возможное, как он считал, но всё же решил отыскать в медсумке тюбик с биоклеем, чтобы наложить ещё один слой живительного и укрепляющего лекарства, хотя и понимал, что в её положении это как мёртвому припарка, ибо сейчас ей необходима срочная операция, капельница, переливание крови (вон какая лужа под ней!), аппарат искусственного дыхания, да что там ещё медики в операционных делают?.. А для этого её нужно как можно скорее отправить на орбиту, в надёжные руки хирургов и анестезиологов, пусть шансы и ничтожны. Спецгруппа вот-вот должна десантироваться, так пусть помогут им обоим, объяснения - потом!.. А что, интересно, будет, если она выживет? Кем он для неё станет? Спасителем, крестником? И есть ли у них эти понятия? Поймёт ли, что он спас ей жизнь? И как к этому отнесётся? Женщина-алгойка и он, пилот-землянин, по воле судьбы, обстоятельств и тявки оказавшийся в нужный момент рядышком,- есть в этом что-то мелодраматическое и несуразное, чёрт возьми!.. Но потом, если она выживет, что её ожидает? Плен на всю жизнь? Забвение? И в конце жалкое существование вдали от родины? Эксперименты любителей острых ощущений (пленных с той стороны всё же раз-два и обчёлся)? За э т о она должна его благодарить? Он бы на её месте так уж точно не стал бы, проклинал бы в пятое колено, и лучше помер бы тут, в этом подвале, ни на что особо не претендуя, лишь бы подальше от алгойцев, от их лап и когтей... А с другой стороны, жизнь священна и неприкосновенна, и пусть на войне она и не стоит ничего, но именно на войне, как нигде, должно в полной мере проявляться и милосердие, и сострадание, и участие, потому что, как ни парадоксально это звучит, там мы имеем дело со всем вышеперечисленным. А иначе зачем мы вообще живём на этом свете? Чтобы убивать и ненавидеть? Или всё-таки любить жизнь во всём её многообразии и быть счастливым уже оттого, что существуешь на этом свете?.. Где золотая середина?..
Но чтобы стать таким вот счастливцем, первым делом надо отсюда выбраться, а уж потом... Потом разбираться, кто кому чего должен и какой во всём этом смысл...Глубокий...
Вадим хотел было по-быстрому выскочить из этой западни наружу, чтобы проверить, как там дела, но, глянув в последний момент на алгойку, затормозил и вмиг оцепенел, встретившись с ответным немигающим взглядом убийцы. Вертикальный тёмный зрачок в выпуклом янтарном глазе уставился прямо на него, и не было в нём ни снисхождения, ни милосердия - один холод змеи, уставившейся на своего очередного кролика. Холодная дрожь пробрала пилота. Ну вот и всё, молнией пронеслось в голове, сейчас эта бестия разожмёт кулак и ... Их обоих сметёт взрывом, только кровавые ошмётки по углам. И поздно что-либо объяснять. Да и как, чёрт возьми?! Какой из него в данный момент переводчик?.. И зачем, Боже, он только ввязался в это дело?.. Бросил бы её здесь подыхать, и дело с концом... А теперь?.. Правильно, жизнь священна, особенно когда она твоя собственная...
Вадим зажмурился и только отвернул голову от необратимого, на остальное уже не было ни времени, ни сил. Сейчас... Боже, сделай это по-быстрому, чего тебе это стоит? Чтоб вообще не мучиться - раз и готово!..
Секунды тянулись, как неживые, приобретя статус резиновых и гутаперчивых, а взрыва всё не было, ничего не происходило. Что за?..
Всё так же хрипло и учащенно дышала алгойка, всё так же что-то шелестело где-то там, наверху, всё так же жалобно и обречённо поскуливал тявка... Граната почему-то не сработала, не взорвалась, не размазала их по стенам подвала... Вадим нервно сглотнул и осторожно повернул голову на враз одеревеневшей шее, скосил глаза вниз, туда, где лежала алгойка. Господи, только бы не вспугнуть!..
Немигающие змеиные зрачки в упор смотрели на человека, и не было в них ничего, кроме пустоты и безнадёжности. Даже больше - отрешённости. От всего. Смотрели они совершенно безучастно, сквозь него, в ту же пустоту. Не дальше... Ё-моё, да она же всё ещё в отключке,- поражённо догадался Вадим, и тут же напряжение схлынуло, как талая вода. Он выдохнул застрявший в лёгких воздух и с облегчением перевёл дух. Надо же! Какая, однако, странная реакция на всё происходящее - быть без сознания при открытых-то глазах. Лишь кошки, по его мнению, так могли. Ф-фу, пронесло...
На ватных ногах он повернулся, чтоб подняться, наконец, наверх, и остолбенел во второй раз.
На верхней площадке стояли трое. В свете галогенного фонаря они отбрасывали гротескные, уродливые тени и вообще смотрелись пародией на человека. Вадим в первый момент и не понял, кто это перед ним. Первая судорожная мысль - алгойцы!.. Чёрт, значит, они оказались быстрее и расторопнее наших. Факт этот леденящим отчаяньем прошёлся по сердцу и вверг в беспросветное отчаянье: вот теперь уж точно всё! Никакой надежды... Но где же, где наши?
Глаза не отрывались от непрошеных гостей, а ладонь сама нащупала рифлёную рукоять файдера. Он даже не заметил, как прикусил губу до крови, и, только вытащив оружие, вдруг понял, кто перед ним - на головах что-то вроде цветных банданок, одеты в лохмотья, лица разрисованы, как у индейцев, фигуры скособочены, карикатурны из-за длинных рук и тонких ног... Датайцы! - с облегчением узнал он местных аборигенов и сделал шаг вперёд, ни о чём не думая, чисто машинально. Но, как оказалось, шаг роковой.
Если б он не трогал оружие, возможно, всё сложилось бы и по-другому. Датайцы, видимо, просто испугались, а возможно, и не видели особой разницы между землянами и алгойцами. И было отчего: когда в твоём доме, пусть и давно покинутом, два гостя, ни в грош не ставя хозяев, начинают вдруг выяснять между собой отношения при помощи небесных птиц, мечущих молнии, тебе уже не до тихой, вялотекущей жизни, тебе уже просто надо спасать собственную шкуру, окончательно бросив когда-то родной дом и очаг на произвол судьбы.
А Вадим всё же успел сделать и второй шаг, и даже опустить файдер, но это было всё, на что его хватило. Разрывная пуля, выпущенная с семи-восьми метров из старинной винтовки, больше смахивающей на гранатомет, шибанула его в грудь, враз пробила защитный спецкомбез и сшибла с ног. Он замертво рухнул возле алгойки, выгнулся в агонии всем телом, и пред кромешной тьмой, что спустя мгновенья затопила сознание, последней затухающей мыслью-искоркой проблеснуло и угасло: "не успел...".
Тот из датайцев, что стрелял, был вождём. Боясь ещё чего-то непредвиденного, он стал осторожно спускаться вниз, держа громострел перед собой. С ним он ходил охотиться на чулабу, что пасся в Большой Долине, пока не пришли чужаки и чулаба, испугавшись грохота, взрывов и огня, не покинул эти земли, уходя дальше, за Отроги, где чужаков пока не было. Однако Город чужаки не пощадили, превратив тот в сплошные руины. Вождь недоумевал - зачем? Где теперь брать необходимые для его народа вещи и инструменты? Как жить? Боги хранили молчание, не вмешиваясь, а лишь наблюдая. Почему их жизнь катилась в пропасть и что ждать в дальнейшем - сплошное молчание.
Он остановился на последней ступеньке, цокнул языком, подзывая лохматку, и оглядел подвал внимательным взглядом. Что ж, бледнокожий был мёртв, но зеленолицая ещё дышала, уставившись в пространство своими страшными немигающими глазами, от которых мороз по коже. Вот, значит, где она спряталась. Он тогда тоже стрелял наверняка, как сейчас в бледнокожего, пусть расстояние и было приличным. А всё из-за лохматки, у Охотников их очень мало осталось, чужаки эти почти всех к себе позабирали, причём без всякого выкупа и соответствующих даров. А как без них жить? Кто будет находить воду, по ночам сторожить, помогать Охотникам выслеживать добычу, а потом выгуливать скот и забавляться с детьми, пока женщины по хозяйству заняты? Да просто некому! Лохматки одни такие на белом свете. И ценились соответственно.
Вождь позвал ещё раз: надо спешить, они и так достаточно выжидали, пока утихнет.
Однако лохматка почему-то его игнорировала, на зов не откликалась, а, наоборот, сжалась в комок и, поскуливая, попыталась спрятаться возле стены. Свет, бьющий прямо из плеча бледнокожего, рассевался кверху и освещал тут всё не хуже дневного. Теряя терпение, вождь хотел прикрикнуть на упрямое животное, но вдруг наткнулся на осмысленный, полный холодной ненависти и презрения взгляд зеленолицей, и замер. Чёрные вертикальные зрачки, смотрящие жёстко, в упор, было последнее, что он видел в жизни.
Пентморфин, что по наитию ввёл алгойке землянин минутами раньше, ничего не зная о её метаболизме и обмене веществ, чужой организм принял, и лекарство подействовало не хуже катализатора, буквально подстегнув второе утухающее сердце (первое, основное, было задето пулей датайца). Но вместе с сознанием к ней тут же вернулась и всепоглощающая боль, немым воплем взорвавшая мозг и раскалённым железом приложившаяся к груди. В то и дело меркнущем сознании фигуры датайцев расплывались, как чернильные кляксы в воде. Ничего удивительного, что она приняла их за землян - были они между собой как вид чем-то похожи, и, не колеблясь ни секунды, разжала кулак.
Граната рванула и мощный взрыв потряс замкнутое пространство, встряхнул подвал как удар землетрясения и вышвырнул взрывной волной двух иссечённых осколками датайцев обратно на улицу, обрушил стены и потолок, подняв клубы пыли и дыма, образовав на месте дома братскую могилу, где остались навеки представители трёх разных цивилизаций, так и не сумевших ни договориться, ни понять друг друга. Робкий, несмелый, только-только народившийся росток этого понимания был безжалостно втоптан в землю. И вместе с ними на десятиметровой глубине остался и лохматый, всё понимающий зверёк, в котором по разным причинам были заинтересованы все трое...
Буквально через пару минут, привлечённые взрывом, в проулок просочились алгойские солдаты, разыскивающие пропавшую медсестру. Около часа назад она отправилась на поиски своей потерявшейся живой игрушки и пропала. Старший сержант-мастер хотел было выделить ей сопровождающих, но та наотрез отказалась, мотивируя отказ тем, что на точке и так недокомплект, а ожидается очередной транспорт землян и на счету каждый. Сержант-мастер пожал плечами, в знак неудовольствия взъерошил спинной гребень (и чего она возится с этой живой кучкой меха?), буркнул что-то об осторожности и, взвалив тяжеленный "гарпун" на могучее плечо, отправился на позицию. Она регулярно, как и договаривались, выходила на связь по трэк-сетке, а потом внезапно замолчала. Ни аварийного сигнала, ничего. Тишина полная. Поразив из "гарпуна" земной штурмовик, шедший на предельно малой высоте и сопровождающий в паре земной же одиночный медбот (его сержант-мастер решил не трогать. Они только-только обустроились, позиция оказалась тактически выгодной и ни к чему пока что привлекать к ней внимание врага), он отправил на поиски медсестры и земного пилота небольшой отряд, уж его-то как следует предупредив об осторожности. Медсестру необходимо было найти. Санитарными бригадами и медботами здесь, в пригороде, алгойские разведподразделения практически не пользовались, надобности в том не было. Подвижные мобильные группы действовали в основном из засад, обходясь, на крайний случай, хирургическими медсёстрами, которые обладали всеми навыками и выучкой опытного солдата-штурмовика. И ценились поэтому они очень высоко. По крайней мере, так обстояли дела у алгойцев.
Увидев два трупа местных аборигенов с характерными ранениями, полученными от алгойской игольчато-осколочной гранаты, старший отряда переглянулся с остальными и тут же забубнил что-то в трэк-сетку на груди. Один из солдат наклонился над телами, указательным когтем поддел какой-то кусок, оглядел со всех сторон и брезгливо отшвырнул. Остальные молча стояли и смотрели на свежие развалины и рыжую пыль, неподвижной взвесью повисшую в воздухе. Старший, доложив обстановку, стал ждать дальнейших указаний, растерянно оглядываясь вокруг, гребень его при этом топорщился, как у вытащенной на сушу крупной рыбы. Потеря медсестры была очень существенна, но он ещё на что-то надеялся.
Потом, совершенно неожиданно, как чёртики из коробки, бесшумно появились два земных спасательных "Гриффина". Пока один, зависнув, сверху расстреливал заметавшихся в поисках укрытия алгойцев, другой приземлился среди руин, вмявшись туда всей своей бронированной многотонной тяжестью, тут же распечатал штурм-люки, из которых, бряцая оружием, посыпались десантники, и замер, настороженно поводя бортовыми эм-пушками.
Но они не знали, что алгойский спутник-шпион уже отследил необычное оживление в квадрате Б-17-40 и выслал на разведку боем пару штурмовиков класса "Игла" (в земной классификации). Отвалившись от патрульной полуэскадры, те унеслись вниз, к Датаю, сверкнув напоследок ярчайшими вспышками дюз-генераторов. Но их моментально отследили с ближайшего крейсера землян и вдогонку за ними на форсаже ушла тройка истребителей-перехватчиков "Алард", срочно снятая с охранения неповоротливой туши земной "матки", корабля-мегатонника, что, в свою очередь, не осталось незамеченным с Центрального поста наблюдения алгойского флагмана. Оттуда сразу была передана кодированная информация своим штурмовикам о висящих на "хвосте" землянах, а ближайшему спутнику огневой поддержки - приказ, тоже кодированный, развернуть орудийную башню навстречу приближающимся истребителям и открыть огонь на поражение...
Война катилась дальше. И не было ей абсолютно никакого дела ни до алгойской медсестры, ни до пилота землян, а уж тем более до местного симпатичного зверька, которые навечно остались там, на Датае.
Ещё примерно сутки аварийный трэк-маяк Вадима посылал сигнал бедствия, но и он угас, когда закончилось питание. Но к тому времени уже было ясно, что пилот погиб при невыясненных обстоятельствах, но что случилось конкретно, осталось неясным. Тем более спасательную группу ждали уже в других местах - алгойцы активизировали боевые действия по всему фронту, война разгорелась с новой силой и на счету был каждый. А потом в систему Датая вошла третья сила - ударный флот суганцев, и началась такая мясорубка, что ни один футураналитик не взялся бы предсказать, чем всё это закончится. Через некоторое время стало очевидно, что без альянса или союза просто не обойтись. Но кто с кем и против кого - это, как говорится, уже другая история. А пока...
А пока война катилась дальше, и путь её был ещё длинный...