Аннотация: Написал очень давно, до Word-a. Когда в чести был "Фотон". Разгребал "залежи" ... И на тебе. Сначала хотел подредактировать, а потом подумал: не надо. Так более по-настоящему.
Самолёты легко взлетали с изумрудно-зелёного поля, слегка посеребрённого росой, и уходили на запад, откуда машины с крестами на фюзеляже несли смерть, всем и всему. Они уходили, звеня моторами на высокой торжественной ноте, стряхивая оцепенение ночи, с радостью и гордостью преодолевая притяжение земли. Казалось, что солнечные лучи, раздувая невидимые паруса, уносят крылатых красавцев навстречу лазурной бесконечности.
Появлялись они со стороны запада, замазанного сажей и копотью войны. Появлялись оттуда, куда вот уже четыре года проваливалось уставшее от бойни солнце. Они появлялись, надрывно ревя перегретыми моторами, и в этом звуке слышались тоска по товарищам, которые никогда не вернутся на "точку", злость на всё ещё бьющегося в агонии врага, боль от полученных в воздушных схватках ран и неимоверная усталость от войны, от десятков и сотен вылетов. Скользнув серо-голубым брюхом над уже не белоснежным посадочным "Т", самолёты подминали под себя пожелтевшую за день траву аэродрома и, переваливаясь на неровностях грунтового аэродрома, порой раскисшего от дождей, заруливали на стоянку.
Лётчики, отчаянно жестикулируя руками, идя по земле, всё ещё были там, в небе. Они пытались дотянуть вертикаль, которую не смогли дотянуть, зайти в хвост и с какой-то уважительной злостью вспоминали увернувшийся желтобрюхий мессер с тузом на фюзеляже, давили на несуществующую гашетку, прикрывали вдруг задымивший самолёт товарища. Они ещё были в бою. И пройдёт ещё немало времени, прежде чем они окончательно почувствуют себя стоящими на земле, прежде чем окончательно поймут, что те, кто не вернулся вместе с ними, уже никогда не вернутся назад.
Самолётная стоянка. Для кого-то это пустой звук, для кого-то - место отдыха крылатых машин, а для кого-то... Война сродни крестьянскому труду. Дни и ночи миллионы солдат и офицеров "пашут" во имя победы. Кого мы знаем? В книгах, песнях, на кинолентах навсегда запечатлён подвиг разведчиков, десантников, морских пехотинцев, лётчиков. Мы можем увидеть или прочитать сагу о простом пехотинце, промаршировавшем с трёхлинейкой в руках от Бреста до Сталинграда и от Сталинграда до Берлина. А сколько их, пахарей войны, осталось "за кадром"?
Стоянка. Ночь. И кажется, что земля отдыхает от войны. Не отдыхает от войны только человек. Стремительные красавцы самолёты, такие гордые и недоступные в небе, предстают здесь совсем в ином обличье. Самолёт на стоянке похож на маленького мальчугана, которому всё нипочём, и только при маме он может расплакаться из-за ссадины на колене. Вот рваные отверстия на крыле от мессеровской пушки, вот стабилизатор, посечённый осколками зенитного снаряда, вот стальная тяга, покорёженная перегрузкой...
Самолёт - сложнейший механизм, который должен работать "как часы", даже не "как часы", а точнее, слаженнее, надёжнее. Неисправность часов приводит к опозданию, пусть даже на самое важное в жизни свидание. Неисправность самолёта в бою - к чьей-то смерти: самого лётчика, а может, ведущего, а может, того самого Ивана-пехотинца, которого он прикрывает сверху. И этот механизм в руках "технаря". Техник, механик, моторист, оружейник - все они "технари". И здесь, на стоянке, их война, их передовая.
Ночная стоянка пропахла самолётным горючим, моторным и оружейным маслом, перкалем и эмалитом. Движения несуетливы и расчётливы. И поражает, как этот огромный "папаша", в одной ладони которого утопает ключ "на тридцать", еле заметными движениями фиксирует тросик тяги руля высоты или как оружейник, неспособный в мирное время не сфальшивить в самой простенькой песенке, только по одному ему понятным тонам щечек синхронизатора "настраивает" самолётную пушку.
Технари. Как описать их неимоверный, нечеловеческий труд? Труд, за который их не удостаивали высоких почестей и званий, труд без начала и конца, труд этих таких разных и таких похожих людей: сорокалетний отец семейства и шестнадцатилетний юнец, сбежавший на фронт, подделав метрики. Кто знает, почему они с грустной завистью смотрят на пилотов, вернувшихся из боя? Кто знает, что вместе с самолётом из боя не вернулась частичка его сердца и сколько этих "частичек" не вернулось за четыре года? А сколько рапортов с просьбой отправить на фронт, увенчанных резолюцией командира "отказать", перебывало в строевой части за эти четыре года?
Сердце самолёта... изношенные перегрузками клапаны, поршни, кольца. Согласно науке, это уже не двигатель. Но впереди целая ночь, и колдуют, колдуют над двигателем технари, призвав на помощь свою природную смекалку, хитрость, умение и Бога ради одного - самолёт должен летать.
Февральский воздух сечёт задубевшее от непрекращающихся морозов лицо. Руки... Кажется, они уже ничего не чувствуют, онемели от усталости и холода, от мёрзлого масла и бензина. Но крутят, крутят неподдающийся болт, ибо это самолёт, и он должен взлететь во что бы то ни стало.
Или летное поле, еще не остывшее от июльской жары, напоминает раскаленную сковороду. Пот заливал глаза, а двести пятьдесят килограммов металла и взрывчатки давят на плечи неокрепших мальчишек. Паек, который после ужина вызывал чувство голода уже через пятнадцать минут, и тонкая шея, выглядывающая из воротника комбинезона, как цветок одуванчика, добавляли напряжения. Но бомба должна быть подвешена, и сколько еще их предстоит подвесить за ночь.
Пахари войны. Слава и поклон вам. Ваш каждодневный труд приближал победу, хотя бы на минуту или секунду. Ваши руки паяли и клепали, клеили и штопали крылья и фюзеляжи, заставляя работать то, что уже не должно было работать. Вы превращали тяжелые израненные аппараты в звенящих красавцев по имени "самолет".
Радости войны, наверное, были и у технарей. Возможно, это было услышать в сводке информбюро о том, что фронт наконец-то двинулся с места. Или это могли быть демонстративные поиски краски и трафарета для нанесения очередной звездочки на борт "своего" самолета. А может, это была просто возможность поспать перед рассветом, свернувшись калачиком на самолетном чехле.
Новое утро, и отремонтированные самолеты с блестящими свежими латками легко взлетают и улетают на Запад, в сторону логова врага. На аэродроме наступает тишина. И только фигура технаря, одиноко стоящего на краю поля вносит в пасторальную картину чувство щемящей сердце боли. Для него наступают самые трудные минуты на войне - он ждет возвращения. Ждет уже четыре года, с той минуты как первый раз, тайком, перекрестил самолёт улетающий на Запад.