|
|
||
Пищевая цепь
1
Железнов долго молчал в темноте, затем со скрипом поворочался в гробу, устраиваясь поудобней, и спросил:
- А она?
- Она? - Мишка заложил руки за голову. - Любит меня. Без ума, конечно. Ночью, бывало, просыпаемся, я ей в глаза смотрю: "Любишь?" Люблю, говорит. Так, люблю, что небо багровеет от любви моей. Да... Так только русские бабы умеют. Паровоз на скаку остановят. Кларочка... Лет ей под двадцать пять, прелестный цветок. И - актриса. Мечтаю, говорит, в Большом петь, чувствую в себе способности.
Железнов помолчал.
- И что же, действительно так хороша на сцене?
- Как на сцене, не знаю, - признался Мишка. - Не приходилось видеть. Да и не понимаю я в этих театрах ничего.
- Зато, смотрю, в актрисках специалист.
- Ну, это, - хохотнул Мишка, - понятно. Актриски барышни богемные.
- Заткнись, - сказал Железнов.
Мишка фыркнул.
- А ты сволочь, Железнов. Знаешь, почему ничего у вас не выходит? Потому что в комиссары у вас назначают исключительно сволочей. Вот как ты. Говорите, говорите вы - справедливость, там, равенство, а посмотришь на тебя внимательней и все ясно.
- Это что же тебе ясно?
- А все ясно. Жена тебе с каким-нито кадетом рога наставила. Или отец в детстве драл страшно за то, что ты "Боже, царя храни" никак выучить не мог. Вот ты и озлобился. Справедливости захотелось.
- Дурак ты, Острохвост.
Мишка презрительно пожал плечиком.
- Может, и дурак. А чего это ты тогда с таким дураком разговариваешь?
- К стенке таких дураков ставить давно надо. Чтобы не размножались.
- Всех не перестреляете.
Железнов многозначительно усмехнулся.
Мишка помолчал, думая, что еще можно сказать. Но сказать было нечего.
- Разговаривать с тобой не желаю, - сказал он.
- На здоровье, - сказал Железнов, и в подвале снова наступила тишина. Затем за дверью послышался легкий шум. Железнов прислушался.
Пришаркивающие шаги остановились перед дверью. Дважды хрустнул ключ в замке, в приоткрытую дверь проник тусклый свет керосинки.
Соломон Александрович остановился на верхней ступени, подняв лампу.
- Не спим?
Железнов демонстративно отвернулся к стене, лязгнув цепью, которая приковывала его к гробу, и обратив к хозяину презрительный зад.
- Не спим, - сказал Мишка. - Я отказываюсь спать в условиях постоянных угроз расстрела.
- Вот как, - сказал Соломон Александрович, глядя в дальний и самый темный угол, куда свет его лампы почти не доставал. - Вот как, - повторил он. - Анисим, вы невыносимы.
Железнов неразборчиво буркнул что-то в стену. Хозяин спустился по стертым ступеням, густо-оранжевый свет кругом скользнул по обшарпанной влажной стене.
- Анисим, - позвал он, но Железнов не отозвался. - Анисим, вы спите?
- Да.
- Брешет, морда, - сказал Мишка. - Не спит.
Соломон Александрович наморщился.
- Да вы здоровы ли? Позвольте, - он тронул лоб Железнова.
- Папаша, уберите руки! - отодвинулся Железнов.
- Дело, хм-хм, ваше... М-да, - Соломон Александрович щелкнул крышкой архаичного брегета. - А, впрочем, время. Полнолуние. - Он ободряюще заглянул Железнову в глаза. - Я голоден. Чудовищно. Знаю, что и вы тоже.
Мишка почувствовал тошноту.
- Как? Уже? Опять полнолуние?
Железнов засмеялся, звеня цепями. Смех вышел поистине сатанинский.
- К сожалению, для вас, Миша, - да, - сказал хозяин. - Но - к счастью для нас с Анисимом.
- Меня увольте, - глухо сказал Железнов. - Вампиром быть я отказываюсь. Не желаю пить кровь пролетариата.
- Помилуйте, Анисим, - улыбнулся Соломон Александрович, - какого еще пролетариата? Здесь только мы с вами и, вот, Миша. Я потомственный помещик, а Миша уж никак к обозначенному пролетариату не относится.
- Заблуждающихся мы разъясним.
- Перестаньте, Анисим, - поморщился Соломон Александрович.- В самом деле. Здесь вам на трибуна.
Железнов подождал, пока тишина не станет напряженной, и только после этого сел в гробу, потирая заспанное лицо.
- Ну что вы от меня хотите? Держите в туберкулезных условиях, света нет, книжки отобрали, не кормите. Хоть выспаться-то здесь можно нормально?
- Как не кормлю? Напротив, я настаиваю - кушайте.
- Урку эту сосать не буду.
- Что ж так? Столько лет восторженного поклонения рабоче-крестьянскому гемоглобину...
- С прошлым покончено. Все изменилось. Я изменился. И вообще, у него отвратительная кровь. Не могу я ее больше пить.
- Вот как, - сказал Соломон Александрович с неопределенным выражением. - Ну а мне, голубчик, что прикажете делать? Вы же знаете, я от вас завишу.
Анисим безразлично пожал плечами и сделал такое движение, как будто сейчас опять уляжется в гроб. Соломон Александрович потянул его за куртку.
- Вылезайте немедленно, слышите? Немедленно!
- Пустите, - звякнул цепями Железнов. - Пустите, говорят вам! Хотите, сами его сосите!
- Вы же знаете, что я не могу!
- Знаю, - злорадно сказал Анисим. - Только свою я вам пить не дам. Не хочу, понятно? Не хочу и все. И лампой мне в глаза тоже не светите.
- Давай, давай, комиссар! - подбодрил Мишка его.
Соломон Александрович хмуро оглянулся.
- Перестаньте! Не поощряйте его. - Он помялся, затем мягко тронул Железнова. Тот дернул плечом. - Послушайте, Анисим. Вы совершенно напрасно сейчас отвернулись.
- Плевать, - неразборчиво ответил тот.
- Вот, а теперь еще и сквернословите. Послушайте, ну что вам за труд укусить этого мерзавца?
- Его нужно к стенке, а не на клыки. Не буду.
Соломон Александрович сгорбился, отступил. С щелчком вытащил изо рта накладные клыки, покрутил в пальцах, глядя на Мишку.
2
Соломон Александрович отпил из бокала, несколько секунд гонял во рту, смакуя. Медленно кивнул.
- Недурно, - сказал он. - Возможно...
В этот момент выражение его лица сменилось с одобрительного на чрезвычайно кислое, он торопливо отвернулся от стола, и его вырвало.
Мишка ухмыльнулся.
На Соломона Александровича было жалко глядеть. Он вытирал салфеткой красные следы с губ и подбородка, вздыхал по-старчески трогательно.
- Странный вы вампир, Соломон Александрович, - сказал Мишка. - Я такого еще не видал.
- А много ли ты их повидал?
- Достаточно, - кивнул Мишка. - Да вот хоть Железнов тот же - вампирище тот еще. Ого, скажу я вам! Это он на публике только благородством сыплет, а как меня поймает, двое молодцов его к стенке меня притиснут, а он давай шею кусать. Во, - Мишка оттянул пальцами ворот рубахи, где помимо в меру свежих следов укусов было и много старых заживших шрамов.
- Я, Миша, вампир не совсем обычный, - сказал Соломон Александрович грустно. - Если быть еще точнее, я уже не совсем вампир. А ведь было время. Было времечко! - глаза Соломона Александровича зашлись поволокой, унося его в восхитительное прошлое. - Да-а, - протянул он. - Молодость. Кровь борщом кипит! Ночь, луна, а я - над селом, нетопырем.
- Брешете, барин, - сказал Мишка. - Не умеют вампиры летать. Нету таких.
Соломон Александрович сначала удивленно, а затем весело поглядел на Мишку.
- Вот как? - сказал он, поднимаясь изо стола и снимая пиджак. Он аккуратно повесил пиджак на спинку стула, затем туда же повесил снятую рубашку.
- Смотри.
Мишка послушно посмотрел и сглотнул: из выпирающих лопаток Соломона Александровича торчали высохшие отростки едва ли в чахлый вершок длиной.
- Крылья?
- Когда-то это были крылья, - сказал Соломон Александрович. - Но это было так давно, что теперь от них осталось, сам видишь что.
- Немного, - поддакнул Мишка, тянясь пальцами к уродливым росткам, но Соломон Александрович уже надевал рубашку.
- А клыки? - спросил Мишка. - Я видел, что вы пользуетесь накладными.
- С клыками моими случилось то же самое, что и с крыльями - они свое отжили.
- Что же случилось такого, что теперь вы вампир, а крови не переносите?
- Случилось непоправимое, Михаил, - я влюбился.
- Ну, хо-хо, - гаденько засмеялся Мишка, - с кем не бывает, Соломон Александрович. Только почему же сразу "непоправимое"?
Соломон Александрович принял ту же позу с поволокой в глазах, закинул ногу за ногу.
- Именьице у меня было. Под Рязанью. Усадьба с тремя спальнями, гончие, пианино... А конюшня? А? Какой у меня воронок был - все конокрады в округе ночи не спали, измышляя, как его у меня увести. Эх, все пропало... Полина! - кликнул он служанку.
Явилась толстая бабища, которая приносила еду в подвал. У Соломона Александровича она была и за экономку и за кухарку.
- Полина, принеси вина. Того, что я давеча приготовил. - Хозяин вопросительно посмотрел на Мишку. Тот быстро закивал. - А эту гадость - прочь. - Он отодвинул бокал с недопитой кровью. Хм... - Соломон Александрович снова посмотрел на Мишку, на этот раз - задумчиво, восстанавливая в памяти предмет разговора. Лоб его разгладился. - Так вот, в соседях у меня жили некий Туркин, невыносимый человек, вдовец и бездетный, сам уже землей пахнул приотчетливо. Но - держался. Это он от своей вредности, ему и жить-то уже не было ради чего. Пруд у него на земле был, ох, какой пруд! Уточки, разной болотной твари неизмеримо. Прихожу к нему, говорю: "Петр Васильевич, дело такое, что пруд тебе совершенно без надобности, а я до охоты любитель. Продай пруд".
- А он?
- Он? Не захотел. И был груб. А той же осенью богу душу и отдал. У него оказались родственники, они на именье ручки-то и наложили. Семья Гривновых. Сам Гривнов... дай Бог памяти... Григорий Аппалонович - ничего выдающегося из себя не представлял - служил, потом вышел и запил - вот и вся его убогая биография. Но, Мишенька, дочка, дочка его - чистый ангел! Она будто спустился на землю, чтобы люди познали в сравнении свое уродство. Я тогда уже далеко не молод был, жизнь познал и в любовь верил только публичную, но Вера что-то затронула в моей душе, что-то глубокое... С лица бела как снег, волосы цвета рязанской пшеницы, а глаза, глаза, Миша, - два озера! Такие... - он пощелкал пальцами, призывая на помощь воображение. Но воображение отказало. Не найдя подходящей метафоры, Соломон Александрович показал - выпучил глаза и надул губы для пущего эффекта. Эффект получился оглушительно успешным: Полина, которая как раз появилась в дверях, вскрикнула от неожиданности и выронила поднос. Мишка проследил траекторию бутылки от самого подноса, и перехватил уже, когда она почти коснулась пола.
- Барин! - запричитала экономка. - Да что ж вы так пужаете-то? У меня душа вся опустилась!
- Душа - дрянь, - сказал Соломон Александрович. - Прекратить при мне все о ней разговоры.
- Фужеры все побились, - плакала Полина, собирая с пола осколки.
- Зато, благодаря Мише, мы не остались без превосходного вина. Принеси нам, пожалуйста, другие бокалы.
Соломон Александрович разлил вино по бокалам, осмотрел содержимое своего бокала на просвет.
- Губы у Веры были вот в точности такого цвета. Я заезжал к ним в гости, развлекал дам, пока отец семейства дегустировал наливки и щупал кухарку. У нас с Верой было все как у Бунина - лодка на другом берегу пруда, увитая плющом беседка и непременно поцелуи под дождем. Вот только у Бунина ничего не было про маму-вампиршу.
- Вампирша? - удивился Мишка.
- Натурально. Это сейчас они сплошь и рядом, а в те годы, это еще было диковинкой. - Соломон Александрович долил вина себе и гостю. - Сидели мы с Верочкой в беседке. За руки держались, я уже подбирался слова - ей-богу хотел жениться. И входит она, мама. "Вера, говорит, девочка моя, оставь нас. Нам нужно поговорить с господином Н." (Господин Н - это я.) Набросилась на меня как голодная тигрица, - она, де, все знала с самого начала, догадалась о моем плане, видела, как на нее смотрю, как подбираюсь, как коршуном кружу над ней и преследую ее; еще, что я совратитель, что она готова, что согласна. Такую вот чушь снесла и скинула платье. Что, тебе смешно? - поднял унылое лицо Соломон Александрович.
- Нет. - Мишке и правда было не смешно, хотя от вина стало веселей, и уже не болела шея. - А вы правда к ней подбирались?
- Ну, разумеется, нет! Что за глупости! Вся моя Вселенная вращалась вокруг Веры, в этот время я, может, несколько раз всего вспоминал о то, что у нее есть мать, да и то, когда она звала нас к чаю. И случилось непоправимое. Старая ведьма меня укусила, нарушив главную заповедь вампиров. Шансов выжить у вампира, укушенного собратом, немного - гемофилия. Но я выжил, и к гемофилии прибавилась эритрофобия. Именно поэтому теперь я могу пить только человеческую кровь, прошедшую цикл в теле вампира. А человеческая для меня - как протухший рассол. По эффекту, разумеется.
Соломон Александрович отсалютовал бокалом, выпил; по лицу его было видно, что вкуса он не чувствовал вовсе.
- Я начал охотиться на вампиров. Некоторое время, когда был еще молодым, это было довольно легко и даже приносило определенное удовлетворение - я чувствовал себя повелителем других вампиров - они охотились на людей, чтобы испить их жизненной силы, а после этого сами становились объектом охоты, я охотился с удовольствием, с азартом. Это была сакральная игра, за которой следили с небес. Но возраст, возраст! - рано или поздно он напоминает о себе, я тоже не стал исключением. Охота превращалась в голодную муку, в конце-концов, я понял, что больше не смогу сражаться с вампирами свысока, даже на равных - они были молоды, а я - стар и голоден. Я нанимал людей, который ловили мне живого вампира. Этого вампира я держал в подвале, в нужное время ему давали человеческой крови, а потом его держали, пока я кушал.
Оба загрустили, заглядевшись на пламя свечи.
- А Верочка? - поднял Мишка голову. - Что стало с ней?
- Верочка, - грустно усмехнулся Соломон Александрович. - Жаль, что у нас с ней ничего не вышло. Крестьяне прознали о ее мамаше. Ей воткнули кол в сердце, а заодно и папаше. Скорее всего, и Верочка погибла. Они уже вострились и на мое именье, но я успел улизнуть. Спасся. Но Верочку спасти я не смог.
3
Соломон Александрович продолжал говорить и говорить, а голову Мишки склонялась все ниже и ниже. Он сам не заметил, как уснул и сколько времени проспал, тоже не знал. Лежать было очень неудобно. Мишка шевелился, мыча и пытаясь пристроить голову поудобней на онемевших руках, пока, наконец, не сдался. Он поднял голову, встряхнул бесчувственными руками.
Соломон Александрович сидел напротив, обирая ягоды с виноградной грозди и глядя на Мишку.
- Как себя чувствуете? - спросил он.
Мишка шевельнул присохшим к нему языком.
- Голова болит.
Соломон Александрович, по своему обыкновению, покивал.
- Вы потерпите.
- Разве ничего не осталось?
Соломон Александрович пододвинул ему бокал с вином. Мишка сухо сглотнул, жадно начал пить.
- Должно помочь, - сказал Соломон Александрович, наблюдая за его торопливой жадностью. - Лучше?
- А то.
- Готовы слушать?
Мишка вопросительно посмотрел на хозяина.
- Голова больше не болит? - спросил тот.
- Болит.
- Тошнота? Рези в желудке?
Мишка прислушался к организму.
- Да вроде нет.
- Это временно, Миша. Виноград любите? Угощайтесь. Такие дела, Миша, да-а... пришлось вас отравить. Да вы сидите, сидите, что глаза такие большие? Того и гляди лопнут. Сидите. Вино отравленное было. Это я не со зла, не с вампирской кровожадности.
Мишка ощупал живот, где начались отчетливые рези.
- Зачем отравленное?
- Так надо, Миша. Начнет действовать... - Соломон Александрович, полуразвернулся в кресле, взглянув на дорогие настенные часы в виде окруженного ангелами замка, - через двадцать часов. Плюс-минус часик.
Мишка открыл рот, собираясь что-то сказать, но ничего выдавить не смог, и снова закрыл рот. Вышло совсем по-рыбьи.
Соломон Александрович явно ожидал нечто вроде этого, он перегнулся через стол, заговорил жаркой скороговоркой:
- Я вам, Миша, смертный исход не определяю, но слушайте внимательно: придется повторять, минуты ваши драгоценные будут уходить! Я не просто так перед вами тут душу открывал. Ситуацию вы, я надеюсь, прочувствовали. Так вот, Миша, я старый больной вампир. Мне голодать противопоказано. Поэтому нет у меня сейчас времени искать другого кровососа. Нужно накормить этого большевика.
Мишу так тошнило, что он едва понимал смысл слов.
- Меня он не хочет, я что могу? На клыки ему броситься, силой заставить кровь мне сосать?
Соломон Александрович помолчал, будто бы всерьез обдумывая.
- Нет, - сказал он, - это не выход. Вот что: мы сейчас к нему спустимся. Да? Если сделаете все как надо, дам противоядие. И отпущу. Ну? Ну? Ну, смотрите, глаза сразу как заблестели, жить-то охота, Миша? Охота?
- Охота.
Анисим встретил их по-большевистски презрительно и с точно такой же миной выслушал предложение.
- Что же, выбрать даже дадите? - криво усмехнулся он. - Скажите пожалуйста. Как в магазине: "Не сочтите за труд, - гундосо продекламировал он, - средний ряд, блондинку. Ту, что с голубой жилкой на нежной шейке. Нет-нет, заворачивать не нужно, мне тут недалеко."
- Блондинка, - повторил Мишка. - С голубой жилкой.
- На нежной шейке, - качнул головой Соломон Александрович. - Однако.
- Это я, к примеру, - сказал Анисим.
- А чуть конкретней? - занервничал Мишка. - Время идет.
- И, правда, Анисим, - согласился Соломон Александрович. - Определитесь в предпочтениях. Представьте, что сегодня у вас день рождения, а Миша - ваша крестная фея.
Анисим задумался. Спустя минуту, на лице его появилась довольная улыбка.
- Знаю, - сказал он.
4
Город и все что с ним связано, осталось позади. А с ним уже ничего не было связано кроме ужаса, крови и анархии. Прошло уже несколько дней как на Знаменской расстреляли демонстрацию, теперь по всему городу стояли баррикады, палили из наганов, забивали камнями. Солдаты стреляли в полицейских и в других солдат, которые уже давно не верили, но еще защищали. Да, опасно, трудно стало жить.
По всем дорогам стояли кордоны - армейские, жандармские, в иных местах перекрывали рабочие. В какую сторону не подайся, обязательно наткнешься на кого-нибудь. Всех бегущих из города останавливали - отбирали лошадей, телеги, провиант, силой всовывали оружие, несогласных ставили к стенке.
Подозрительную парочку, бегущую из города, остановили рабочие - это было очень кстати, потому что контингент был Мишке близок.
- Мы к вам, к вам - выпалил Мишка, не давая пролетариям опомниться, - хотим присоединиться!
Пролетарии бодро захлопали его по плечам, приобнимая Кларочку: "Пистолет дадим! Стрелять-то умеешь?"
- Это актриса, - сказал Мишка. - Да вы разве не знаете? Клара Алмазова!
- Мы по театрам не ходим, - сухо ответил рабочий, растеряв часть доброжелательности. - Недосуг.
Они затерялись в толпе и той же ночью сбежали. Вслед им стреляли, но то были выстрелы вслепую. Кларочка вела себя смело. Было даже немного жаль ее, однако, когда Мишка заглядывал в брегет, который Соломон Александрович дал ему с собой, себя становилось жальче, и Мишка прибавлял ходу.
- Ты можешь, наконец, сказать, куда мы идем? - в очередной раз спросила Клар, когда они сделали короткий привал прямо у дороги.
- В безопасное место.
- А думаешь, сейчас в этой стране есть такое? - горько спросила она.
- Другой страны пока нет, - коротко ответил он. - Но там, куда мы направляемся, безопасно. По крайней мере, будет безопасно некоторое время.
- Это деревня?
- Имение.
- Чье?
- Увидишь.
- Сто за таинственность? Не желаю, - она вырвала руку. Но Мишка крепче ухватил ее и потащил дальше.
- Не глупи. Мы уже почти пришли. Там, - Мишка кивнул в сторону показавшихся на пригорке строений. Клара остановилась, но Мишка снова потащил ее вперед. Стоять на месте было чудовищно холодно.
Однако, они не прошли и ста метров, как свалилась новая напасть. Из леса показалось несколько голодранцев, которые совершенно очевидно уже давно ждали их.
- А ну постой-ка, - сказал первый, преграждая Мишке дорогу, - хто такие, откудыва-куда?
- А кто спрашивает? - грубо ответил тот.
- Глянь-ка, барин, хе, - щербато усмехнулся другой. - Может тебе в морду дать, стервь?
На это Мишка бы мог ему ответить чего-нибудь покрепче, однако было много "но". Не на самом последним месте было то, что он наконец сосчитал голодранцев. Было их пятеро.
- Власть теперь принадлежит крестьянам, - сказал первый. - Нам, то есть.
- Рабочим, - поправил Мишка.
- В городе - рабочим. А здесь - нам.
- А в городе говорят, что вам землю, а власть Советам.
Крестьяне глядели хмуро, обдумывали. Мишка нашел момент подходящим, чтобы толкнуть первого плечом и пройти, но попытка не удалась.
- Ну-ну, какой-сякой шустрый, - сказал первый, удерживая его пальцами за плечо. Мишка попытался вырваться, но пальцы у мужика были как железные скобы. - Ишь, побежал. Ты, может, от революции бежишь? Против справедливости? А? Ты контра может? А? Ребятки, дык это ж контра натуральная! - вдруг осенило его. - Хватай ево!
Мишка двинул мужику в зубы, оттаскивая Клару от второго. Полезшие было мужики присели от хлесткого и совсем близкого выстрела.
- Шухер! - крикнул один и побежал. Первый успел двинуть Мишку ногой в голень и тоже побежал. Через несколько секунд они остались одни на прогалине. Мишка потирал отбитую ногу.
К ним во весь опор мчался неуклюжий всадник, с охотничьей двустволкой поперек седла. Залихватские манеры не вязались с его платьем старообрядца.
- Живы? - крикнул Соломон Александрович, осаживая кобылку.
- Да, - простонал Мишка. - Почти.
- Мразь, сволочи, - сплюнул Соломон Александрович. - С полудня вокруг усадьбы ходят, так и смотрят, что еще спереть можно и кому башку свернуть. Гиреева подпалили, говорят, попа нашего повесили. О, прошу прощения, я совершенно бестактен, - нашелся он, наконец соизволив заметить Кларочку. - Позвольте представиться...
- Соломон Александрович? - отступила Клара.
На лице его появилось недоумение. Но затем его осенило.
- А. Вижу, Миша уже многое вам рассказал.
- Соломон Александрович, да ты вы узнаете меня разве? - вскрикнула Клара, скидывая меховой капюшончик.
- Вера? - Соломон Александрович мигом соскочил с седла. - Вера!
5
- Чем они там могут заниматься? - нервно спросил Мишка.
Анисим по своему обыкновению проигнорировал вопрос. В каком-то смысле он был совершеннейшим вампиром, которому не только человеческие, но и соседские вампирские дела и проблемы были до свечки.
- А? - не унимался Мишка. - Анисим, ну скажи что-нибудь, не видишь - плохо мне.
- А от меня ты чего хочешь? - буркнул он.
- Поговорить.
- Мне с тобой не о чем разговаривать.
- Ты что, обиделся?
- Нет.
- Хотел мою женщину зажрать, а оказалось, что женщина не моя, да еще и не женщина, а вампир, да?
- Отстань.
- Нет?
- Отстань, я сказал.
- Ладно, - Мишка умолк. Анисим беспокойно шевелился в гробу, чувствуя, что Мишка долго терпеть не сможет.
- Как думаешь, - сказал Мишка, - что теперь будет?
- Откуда я знаю?
- Соломон Александрович обещал отпустить меня.
- Обещал, значит отпустит.
- А ты?
- Я тебе ничего не обещал.
- Я знаю. С тобой ему что теперь делать?
Анисим видимо уже давно терзался этой мыслью, поэтому ответил довольно быстро.
- Может и меня отпустит. А может кол в сердце вобьет.
- В сердце? - испуганно спросил Мишка.
- В него. Он конечно добренький старичок, но теперь, когда в доме появилась хозяйка, жди перемен.
Его слова напугали Мишку.
- А может, теперь наоборот жизнь лучше пойдет? - сказал он. - Из подвала нас выпустили, накормили хорошо, мне сапоги новые дали.
Анисим как-то странно посмотрел на него, совсем как на юродивого.
- А может они просто откармливают?
Мишка облизнул губы совершенно сухим языком.
- Он обещал отпустить.
На это Анисим только хмыкнул.
- Слышишь? - спросил он.
Мишка прислушался, но его слух, конечно же, не мог тягаться со сверхслухом вампира.
- Нет.
- Идут.
- Кто?
- Благодетеля. Ну теперь начнется.
Первой вошла Кларочка, она же Верочка. Она была немного бледна, но все также красива. Шея у нее была перевязана шелковым платком.
Сейчас глядя на нее, Мишка недоумевал, как такая барыня могла связаться с таким босяком, как он, Мишка.
Следом шел Соломон Александрович. Он словно сбросил десяток годков, глаза его молодцевато поблескивали, походка была легка и пружиниста.
- Добрый вечер, господа, - поприветствовал он их.
Оба молчали.
- Как вы тут? Не скучали?
- Нет, - сказал Анисим.
- Мы с Верочкой решили пожениться. Поздравьте нас, - он одной рукой приобнял девушку.
- Поздравляем, - сказал Мишка. - Раз такое дело. Понимаем.
Соломон Александрович улыбался. Он был счастлив, и как и все счастливые совершенно не замечал чувства остальных людей. И не людей. Мишка ужасно трусил. Верочка выглядела измученной. Что чувствовал Анисим, Мишка знать не мог, но, по крайней мере, он не выглядел счастливым, это уж точно.
- Жизнь, однако, на редкость непредсказуемая штука, - весело болтал Соломон Александрович, - вчера я погибал, а теперь не только жив, но и, черт возьми, снова влюблен и счастлив!
Он засмеялся. Смех у него был молодой и звонкий.
- Что ж, - он посмотрел на Железнова, - вы, голубчик, можете быть свободны.
На этот раз Анисим не смог остаться невозмутимым.
- Вы серьезно? - спросил он.
- Абсолютно. Полина вас до станции отвезет, а дальше вы уж сами.
- Да я пешком, чего тут идти, - быстро проговорил Анисим, вылезая из гроба.
Соломон Александрович милостиво кивнул.
Мишка переводил взгляд с Соломона Александровича на дверь, за которой исчез Железнов.
- А... я?
Соломон Александрович неторопливо налил себе и Верочке вина, отхлебнул, по обыкновению, сначала посмотрев вино на свет.
- А я? - жалобно повторил Мишка.
Соломон Александрович избегал смотреть на него. В погоне за его взглядом, Мишка наткнулся на прямой и немигающий взгляд Верочки. Вороватым змеиным движением она облизнула губы и улыбнулась.