Как   надоел   этот  фильтрационный   лагерь.    Уже  неделю   здесь
зависаю.      Младший  советник  юстиции  Великой  Всеславии.   Перспективный
следователь прокуратуры.     Начальник  так  и  сказал, чтобы   за  две  недели
не   меньше  сорока  дел   было.      Так  мы  этот  план  перевыполним.   Тут  такой
народ,  клейма  ставить  негде.       Лишь   бы  рука  не  отсохла,  протоколы
оформляя.   Пальцы  от  клавиатуры  немеют.     Целый  день.  один  за  другим.
И  все  -  недостойное поведение  в  плену.
               Как   война  со  Шматандией  началась,  так  и  пошли  косяком  пленные.
Наши.     В  плен  попадают,  их потом  обменивают.  И  сюда.   На  проверку.
Потом,  почти  все  под суд идут.     За  добровольную  сдачу.  А  как  иначе?
Если  не  ранен,  был при  оружии.    Ну,  окружили,  так,   то  война.  Бейся,
прорывайся.    Так   он  лапки  кверху  поднял.   Нет,  преступник  ты, милок.
Иди  сюда,  отвечай  по  закону.
              А  тот, кого  сейчас приведут, вообще, опозорился.  На  камеру
попал.  Прямо  с  момента  пленения.   Посмотрю.
             Ишь ты, на  лавке  лежит. Не  ранен, вроде.   Просто,  выпал  в  осадок
от  страха.   Над  ним  шматландец   бородатый  склонился.
            - Ну, что.  Навоевался,  боевой  уисс? -  спрашивает,  по-доброму.
            -  Не  надо,  - слезно-то как, -   Я  не  боевой.  Я  повар.     Могу
даже  собаку так  приготовить,  от  баранины  не отличите.      
            -  А  чего  ты  тогда  с  автоматом  бегал?  -   с  ехидным  превосходством  в  
голосе.
            - Все  бегали  и  я  бегал,-   и  смех  и  грех.  Позорник.  Нашу  великую  
армию   позорит.
              Что еще  на  него?    Интервью.   Теперь точно,  лет  пятнадцать  получит.
Какие  гадости   про  родную  страну  говорит.    Ты  контракт  заключал?
Читал  об   ответственности?    Сейчас  будет  оправдываться,  что  плохо
славский  язык  знает.    Так  никто  не  виноват,    что в  школе  кое-как  учился.
Лучше  надо было.
              Думаю, не стоило  этих  уиссов   на  запад  брать.      Пусть  бы
на  востоке  служили,  где  и  живут.      Своя  культура, правили,  привычки,
обычаи.    Другой  мир.   Велика  Всеславия.    Только,  с  такими  вояками
скоро  отступать  будет  некуда.
              Что  у  меня  тут  на  него  еще?    Девятый  сын  в  большой  семье.
Последыш.  Любимчик.   Опозорил   семью.     Род  обесчестил.   Не  место
таким  на  воле.
               Приводят.     Угрюмый, молчаливый,  потухший,  смирившийся.
               Задаю  протокольные  вопросы.    Отвечает.   Голос  механический.
Неживой.
                Переходим  к  главному.      Показываю    кадры  со  скамейкой.
              -  Почему?  -  спрашиваю.
               -  Боялся,-  отвечает.
                Кадры  с  интервью.
               -    Заставили, -   с  горечью  обреченного.
              -  Данное  понятие  может  служить оправданием  лишь при  физическом
воздействии ,   -  поясняю,  -     Если  били.   Вот  результат    медицинского  
осмотра.     Следов   физического   воздействия  не  выявлено.
                Молчит  угрюмо.  Ну,  молчи, молчи.     Ничего  мне  от тебя
больше  не  надо.     Оформляю  протокол,  расписывается.
                 Вызываю  конвой.
             -  Следующего, - говорю.
               На  выходе  уисс,  внезапно,  оборачивается.
             -   Меня, в  девять  лет,     отец,   в  одних трусах, на  мороз,  в  сорок  
градусов,  из дома  выгнал  и  палкой  бил,  -  четко  и  внятно  произносит  он.
              Вот,  зараза,  весь  настрой  сбил.     Как  теперь   до  самого  вечера      
работать?       И  так  еще  неделю.   Многих  надо  успеть.