Дело было в середине июня тысяча девятьсот
семьдесят первого года. Великая страна постепенно расставалась
с мечтой о светлом будущем, сосредотачиваясь на гордости
славным прошлым. Стояла баюкающая тишина, будто силы
кончились у марафонца, решающего: дальше маяться или с
трассы сойти. Смысл жизни от размаха вселенной съежился
до размера кухни. Каждый находился в творческом поиске.
Иногда удавалось находить, и ежедневная неудовлетворенность
собой и окружающими временно отступала.
В школах гуляли выпускные. Считалось особым
достоинством придти в себя утром, непонятно где и с кем.
Начать новую жизнь с чистого листа.
Пятеро приятелей очнулись шесть утра на ребристой
скамейке, освежаемые влажным ветерком городской набережной
в небольшом районном центре Новгородской области. Они
терли глаза, виски, жаловались на головную боль, дурной
вкус во рту и частичную потерю памяти. Ничего удивительного,
если перебрать с алкоголем разного вида и сорта. Водка в смеси
с коньяком и бальзамом, как резинка, стирает из мозга события
вчерашнего дня. Бесполезно его искать.
Они не искали, а смотрели вперед, желая продолжить
веселье. Здоровье пока позволяло, вдохновляя ощущением вечной
жизни.
Решили встретиться через три часа и устроить пикник
в лесу, куда один обещал доставить на машине, пользуясь
доверием родителей. В назначенный час машина, бывалый,
но ходкий "Москвич", миновав город, выехала на опушку леса.
Веселая компания шумно выгрузилась, расстелив вблизи
плед, разложив выпивку и закуску. Внезапно, одному сильно
захотелось, да так, что пытаясь отойти подальше, пришлось
зайти в подлесок.
Через десять минут раздался крик, зовущий срочно придти.
Приятели нехотя прервали малосодержательный разговор.
Вставать было лень, но любопытство оказалось сильнее. И
не разочаровало.
В подлеске была выкопана землянка. Надежно, добротно.
Армейская. Немецкая.
Спустились. Похоже на склад. Четыре ящика. Три рядом.
Один в некотором отдалении.
Решили вскрыть. В первом оказались сапоги из толстой
кожи. Хорошо сохранились. Хоть сейчас носи. Во втором
кепки с длинным козырьком и кожаные ремни. В третьем кителя и
брюки. Новые. Видно, так быстро уходить пришлось, что все
имущество вывезти не успели. А устраивались надолго,
основательно.
Непривычная кожа и ткань так и влекли - примерить.
Не сговариваясь, стали выбирать по размеру и надели.
Хорошо сидит. И слова немецкие на язык просятся.
"Ахтунг, шнель, фоя, я-я, гут-гут".
- Мы прямо, как в сорок первом, - внезапно произнес
один.
- Ганс, Фриц, Пауль, Густав, Эберт, - подхватил второй,
раздавая приятелям, с ходу придуманные, новые имена.
Те смеялись, с тайной надеждой глядя на оставшийся ящик.
Ганс с Фрицем осторожно открыли крышку, и сердце чуть
не выпрыгнуло от восторга. Автоматы. МР-40. В простонародье
"Шмайссеры". Без патронов, конечно. Интересно, как
выкручивался немецкий фельдфебель за утерю ящика с оружием.
Удобные. Рукоять в ладонь хорошо ложится. Но тяжеловаты.
Плечо ремнем давит с непривычки. Поэтому стреляют кучно.
Вооружились, одним словом. Хорошо, патронов не оказалось.
Всякая дурь в голову лезла.
Вот и предложил Пауль в деревню, неподалеку, сходить.
Селян попугать. Пошутить. Все радостно закивали.
Весть "немцы вернулись" повергла жителей в панический ужас.
Все заперлись по домам. Председатель сельсовета, от страха,
встретил незваных гостей караваем хлеба с солью.
- Гут-гут, - дружески похлопал его по плечу Густав,
изображая старшего. - Шнапс, шпиг, яйки, млеко, - выдвигал
он требования, - А то паф-паф, - смеялся, наводя автомат
на умывающегося потом председателя.
На единственной площади перед сельсоветом появился
стол, уставленный закуской и выпивкой.
Приятели приказали местным сидеть по домам, а председателя
отправили в контору быть наготове исполнить любой приказ.
Поле этого принялись пить и закусывать в восторге от
собственной изобретательности. Наливая очередной стакан самогона,
Эберт заметил, мнущегося у крайней избы возле площади, старика,
обуреваемого желанием подойти, но скованного страхом.
- Ком цу мир, - махнул он рукой, и тот с неестественной
сноровистостью приблизился.
- Дед Кондрат, - быстро представился и тайком протянул
вчетверо сложенный лист бумаги. - Старшему передайте.
Самому главному. А то и в жандармерию или гестапо. Тут
все про всех. Честно и объективно.
От услышанного даже хмель пропал. В глазах помутнело.
Только на жест рукой сил хватило, а старика заранее ветром
сдуло. Сложил лист за пазуху и как во тьму провалился.
Не сдюжил самогона деревенского городской организм.
Ни у кого. Так за столом и отключились.
Три часа стояла мертвая тишина в деревне. Потом заехал
на двух грузовиках взвод внутренних войск и повязал
спящих немцев.
Разбирательство вышло шумным. Выпускников от уголовщины
спас только возраст. Председатель сельсовета вернулся через шесть
лет. Дед Кондрат исчез навсегда.
Леониду Ильичу эту историю преподнесли как анекдот.
Смеялся от души.