Отбившись от бабы Тони, которая, заполучив вожделенный чеснок, стала, напевая, развешивать головки по углам во всей квартире, я смог с грехом пополам дообедать с папой и мамой.
- Какие планы? - поинтересовался отец, видя, что я куда-то собираюсь.
- Сначала на кладбище. Сегодня три года...
- Степан? Охо-хо... Ему бы сегодня же и тридцать было... Вот судьба: в один и тот же день... Передай Лене привет.
- Угу, передам. А потом, вечером, Аникин звал на мальчишник...
- Руська?! - не меньше моего удивился папа. - На мальчишник? Этот шалопай? Ну, дает!
Я кивнул. По квартире разливался дурманящий мозги аромат чеснока: кажется, баба Тоня не просто его развешивала, но и предварительно расковыривала, чтобы воняло посильнее. На голодный желудок от таких запахов рехнешься. Но обсуждать это с родителями мы не стали: ну ничего же уже не поделаешь, умственного здоровья несчастной бабушке не вернешь. Надо просто запастись терпением и поменьше обращать внимание, как все время советует мама.
Едва я коснулся кнопки звонка квартиры Еремеевых, Лена, Степухина вдова, распахнула передо мной дверь, будто дожидалась, стоя у глазка. Из комнаты донесся радостный писк четырехлетней Светки:
- Дени-и-и-исик!!!
Им обеим оставалось лишь накинуть верхнюю одежду - и они будут готовы ехать. Мелкая обезьянка выпрыгнула в коридор, хитро сощурилась и, сложив пальцы в какой-то загадочной комбинации, выкрикнула:
- Тыдысь!
- Что это с ней? - обратился я к печальной Ленке.
- Да мультиков пересмотрела.
Светик мотнула белокурыми кудряшками и, явно копируя какого-то персонажа, подбоченилась:
- Мы - фиксики!
- Ты суп доела, фиксик?
- Я Симка!
- Суп доеден?
- Не-а!
- Сейчас уже дяди подъедут, они тебя ждать не будут. Останешься дома одна.
- Ула-а-а-а!
- Без телевизора, - добавила Ленка. - Отключу свет на щитке!
Светика тут же как ветром сдуло, а из комнаты донесся торопливый лязг ложки о тарелку.
- Жестко ты с ней.
- А иначе не понимает.
- Они сейчас все такие. Индиго, говорят.
- Избалованные они, - огрызнулась Степкина вдова. - Ни в чем отказа не знают, любые капризы на щелчок пальцев. А вместо того чтобы по жопе им ремнем - психологические изыскания, видишь ли, тонкая психика, ищи подход к этим индигам! На шею сели и ноги свесили...
Я засмеялся:
- Ты как бабушка на лавочке: "Поганая молодежь слушает всякую фигню - от то ли дело мы!"
Ленка мрачно посмотрела на меня:
- Свои появятся - посмотрим, что запоешь. И не смотри на меня так. Когда я не на работе, мне не для кого выряжаться, - правильно истолковала она мой взгляд.
Ну что поделать, если в этот мой приезд Ленка выглядела еще хуже, чем в прошлые. Казалось, что она морит себя голодовкой и под бесформенными ужасными свитерами носит вериги, а по ночам истязает себя кнутом. Абсолютное равнодушие к собственному виду. Ну ладно у мужиков такое бывает, мы и в самом деле не сильно дружим с модой и зеркалами, но у красавицы-Еремеевой?..
Еще в школе - мы учились с нею в параллельных классах - за Ленкой табунились толпы ухажеров. Причем не столько из-за достатка ее родни, сколько из-за очаровательной внешности и обаяния. Я, к примеру, о том, что ее семейка богата, узнал только после их со Степкой свадьбы. Но там, с ее родителями и их амбициями, своя история. Хреновая.
- Ладно, забей, - прервал я Ленкины оправдания. - Я тут Светику книжку принес. Только не знаю, понравится ей такое? Она у тебя вообще книжки слушает?
- Она у меня - слушает! - чуть обиженно, с напором, ответила Ленка. - И алфавит, между прочим, учит.
- Да я не хотел обидеть. Просто у нас парни жалуются, что их мелочь к книгам - никак.
- Это потому что телевизор много смотрят.
- Зомбоящик.
- Ага, зомбоящик. А что за книга?
Я протянул ей пакет с книжкой-панорамкой о приключениях Чиполлино. Просто никаких больше идей насчет подарка их со Степкой дочке мне в голову не пришло. В прошлый раз это был полуметровый мягкий заяц, от которого она, бедная, шарахнулась, как от привидения...
Но увидев название, Ленка просияла, улыбнулась мне, слегка приобняла в знак благодарности и потянула за собой в зал.
Центральное место в этой комнате занимала громадная фотография в полстены. И если бы не черная рамочка, никто не мог бы и заподозрить, что с этим жизнерадостным парнем стряслась какая-то беда.
Степуха был рослым - за метр девяносто - атлетически сложенным мужиком с дурашливыми зелеными глазами и русой шевелюрой. Знакомые нам представительницы прекрасной половины человечества в один голос называли его красавчиком, и Ленке, кажется, это льстило. Был бы он актером - играл бы русских витязей: я легко мог представить его в богатырском шишаке, кольчуге, с булавой в одной руке и щитом - в другой. Да, и обязательно верхом на мохноногом тяжеловозе. Но он был Степухой Еремеевым и в чем-то таким же прибабахнутым на голову, как я. Может, это и сблизило нас с ним? Мы подружились уже после моего возвращения из армии, в дежурке, а прежде друг друга не знали: он хоть и учился у нас, но окончил школу раньше на пять лет. Тогда подобная разница в возрасте была решающим фактором в компанейских отношениях. Когда мы, младшеклассники, еще в куколки-машинки игрались, он девчонкам свидания назначал. И сдружило нас с ним то, что мы оба как-то неравнодушно относились к нашей профессии, а приятным бонусом стала его любовь к Ленке, с которой я без всяких амурных поползновений общался еще со школы. Не скажу, что она мне не нравилась как девушка, просто у меня была внутренняя уверенность, что у Ленки другая стезя. А я часто руководствовался интуицией.
Иногда у меня возникает подозрение, что шныряют среди нас невидимые глазу контролеры. Ходят по пятам за каждым из нас, фиксируют количество счастья на душу населения. И как только кто-то из простых смертных покажется им непозволительно счастливым, сразу же подают сигнал "куда положено". Так и вижу эту анонимку: "Сим уведомляю, что Еремеевы Елена Сергеевна и Степан Александрович присвоили себе со вселенских весов слишком много дефицитной продукции, именуемой счастьем. Вполне возможно, со спекулятивными целями! Просьба разобраться и принять меры. С уважением, Анонимус". Посмотрели эти "где положено" на весы: ага! Чаша с тремя граммами оставшегося на всех счастья болтается где-то под небесами, а вторая, та, на которую щедро навалили горя, аж землю продавила. И тут же высылают директиву, прилагаемую к бандероли с популярным продуктом, который лопатами нагребли со вторых весов: "Урезать норму!" И контролеры-анонимусы уж постарались, никаких пакостей из бандерольки не пожалели!
Мне трудно вообразить более дружную пару, чем были Еремеевы. Я еще не встречал двух людей, настолько подходящих друг другу. И еще никогда я не бесился так от горя и бессильной ярости, как узнав о гибели Степки и поняв, что будет с Ленкой, когда до нее дойдет эта весть. На нашей планете триллионы самых омерзительных насекомых, которые не знают горестей и без зазрения совести лишают покоя, а то и здоровья других живых существ, им никакого зла не причинивших. Так почему бы "кому положено" не удовлетворить свою кровожадность, отсыпав для пары-тройки миллиардов какого-нибудь таежного гнуса продукции с нижних весов? Понемножку, много не нужно. Но каждому лично в лапы. Глядишь - и уравновесились бы чаши, если это для кого-то так важно! Я не сторонник веры в очищение испытаниями и в благо покорности. Уж слишком это нелогичная теория для мира, от и до выстроенного на математической логике. Пусть логике, не всегда понятной разуму на каком-то этапе развития, но, как показывает история, вполне постижимой на этапе следующем.
Обычно я старался обо всем этом не задумываться. Иначе пламя бунта разгоралось внутри, готовое испепелить и "контролеров", и "весы", и "кого положено". Будь в том смысл, я не подавлял бы ярость. Но смысла не было. Я не только дотянуться до них до всех - я и увидеть-то их не мог! А и увидел бы и дотянулся, Степуху бы это не вернуло.
- Время от времени мне кажется, что я его слышу, - тихо призналась Ленка, глядя на фото в ожидании, когда дочь дохлебает свой суп.
Я промолчал. К чему потакать скорбящему, множа тем самым его иллюзии?
И тут вдруг в доме напротив кто-то приоткрыл фрамугу. Клонившееся к западу весеннее переменчивое солнце подмигнуло, раскололось в окне еще на один зайчик, и золотистый блик одним прыжком заскочил на фото Степухи. Отразившись от стекла рамы, он засиял в точности посередине лба покойного, как камень в венце или...
Ленка сдавленно вскрикнула, шарахнулась в сторону, но до кресла не дотянула и мешком осела прямо на палас. Светик непонятливо оглянулась на нас, увидела мать, спрыгнула со стула:
- Ма-а-ам?
Я помчал на кухню, первую попавшуюся чашку наполнил водой из холодного крана и вернулся к Ленке.
- Лен, ну нельзя так, - напоив ее из своих рук, я остался сидеть рядом с ней. - Слышишь? Надо жить.
Светик без лишних церемоний обняла мать со спины за шею, сдавив Ленкино горло так, что она придушенно закашлялась.
- Смотри-ка, Светик...
- Я Симка!
- Смотри-ка, Симка, - я протянул этой клюшке книжку про Чиполлино. - На, иди почитай, не виси на маме!
Моя тактика прошла успешно, и этот ураган с кудряшками унесся рассматривать трофей. Ленка потерла отдавленное горло.
- Лен, ну это же солнечный блик! Там окно открыли, в вон том доме, я видел!
- Я знаю.
Она не плакала. Она и без этого походила на чахоточную больную в предсмертной стадии.
- У меня в горле в последнее время иногда случается спазм, - глухо объяснила Ленка. - Дыхания не хватает, ноги слабеют, и я вот так падаю. Сейчас так было... Но это скоро пройдет, не обращай внимания.
- Давай я свожу тебя к врачу?
Состояние ее психики беспокоило меня уже не на шутку. В прошлый мой приезд, перед Новым годом (накануне "дежурства с осложнениями", как всегда в этот период), выглядела она гораздо лучше.
Ленка невесело рассмеялась и похлопала меня по руке:
- Ты, хороший, Денисик. Но дело не в этом. Врачи мне не помогут. Я была у психологов, психиатров - это шарлатаны. Они делают деньги ни на чем, с таким же успехом можно сразу постучаться в психушку, и там тебя обработают теми же препаратами, которые выписывают эти гады... Ты видишь меня сейчас?
Я кивнул. Она криво усмехнулась:
- Это я "соскакиваю" с очередного их "лекарства". Никогда больше - ни ногой! Я просто собрала всю эту гадость скопом и выбросила в мусоропровод... Не хочу стать овощем, сама справлюсь.
- Лен, ну а вдруг что-то с сердцем?
- Да, с ним - "что-то", - согласилась она, упираясь рукою о подлокотник кресла и вставая. - Оно сдох...
Ее фраза перекрылась требовательным воплем дверного звонка. Наверное, прибыли мужики.
Я не ошибся: это были Николаич и Женька.
- Ну вы чё, не готовы еще? - расшумелся начальник, врываясь в прихожую. - Я думал, они уже у подъезда навытяжку построились, а они и не телятся еще! Там, между прочим, Рыба всем оставшимся сейчас мозг вынесет. Головной и спинной. Давай, давай, давай, одевай Веточку! - подогнал он заторможенную после приступа Ленку, с силой поворачивая ее и задавая направление в сторону комнаты, а когда она удалилась, шепнул мне: - Чё, совсем плохая?
Я поджал губы, Женька покачал головой. И так все видно.
На могиле Еремеева
Последние три года в этот день наше руководство выделяло нам всем - всем, кто близко знал Степуху - ведомственную "газельку"-микроавтобус. Мы собирались, заезжали за его девчонками и отправлялись проведать-помянуть на кладбище. Вот так теперь мы справляли его день рождения, роковым образом совпавший с днем смерти.
"Газелька" наша ничем особо не отличалась от обычных городских маршруток, только без дурацких надписей в салоне. Лена со Светиком на коленях сидели напротив меня в хвосте микроавтобуса. Кнопка с интересом таращилась в окно задних запасных дверей или разглядывала дядек, которых с прошлого года, конечно, уже забыла, а Лена безучастно смотрела куда-то в пол и молчала.
А мне вспомнилось, как мы со Степкой и с нею ходили однажды по грибы. Ленка была тогда глубоко беременна Светланкой - куртка не застегивалась на животе, и походочка пингвинья - но отчаянно увязалась за нами. Они вообще со Степкой были почти неразлучны вне работы, как предчувствовали... В грибах она разбиралась ровно столько же, сколько и я, то есть по нулям, и увлекла ее только возможность приключения.
Степка потешался над нею и называл пингвинчиком или матрешкой всякий раз, если ему приходилось поднимать ее с корточек, когда она присаживалась, чтобы срезать очередной (как правило, несъедобный) гриб, а самостоятельно встать не могла. Время от времени Еремеев тащил жену на руках, если считал, что слишком уж долго она испытывает свои силенки. А в перерывах просвещал нас грибными темами: пацаном его на лето всегда отправляли в село к дедам, и там он в течение трех месяцев неустанно носился с такими же оторвами, как он, по лесам и лугам, а потому знал все народные приметы и прочие премудрости, недоступные немощному горожанину.
- Ух ты! Что тут у нас! - в очередной раз восхитился Еремеев, разглядывая находку любимой женушки. - Отличнейший способ словить глюков! - заключил он, вертя в руках довольно крупный гриб бурого цвета и с характерной "юбочкой" на ножке. - Только таких надо еще штук пятнадцать и высушить, перед тем как заваривать.
- Мухомор, что ли? - удивился я, поражаясь непохожести этого экземпляра на классический образец.
- Ну да! Он самый!
Ленка не поверила и возмутилась, коварно прищурившись:
- Да что ты врешь?! Мухомор красный с белыми какушками на шляпке, а этот на недожаренный оладий похож! И его вон гусеницы пожрали сбоку, а они ядовитые грибы ведь не едят!
- Хочешь попробовать? - заржал Еремеев, протягивая жене ее добычу, но Ленка отпрянула:
- Да ну тебя на фиг!
- Мухомор не смертельно ядовитый, он га-лю-ци-но-ген! Чтобы отравиться им до глюков, надо несколько штук таких целенаправленно сожрать, да и то не помрешь, - как для дураков, объяснил для нас Степка. - Может, тем гусеницам покайфовать захотелось, наркошам старым?
- Как же - не ядовитый! - не верила она, морща нос, а я уже чувствовал, что приятель нарочно куражится, и молчал.
Вместо дальнейших споров Степка отломил шляпку, действительно похожую на бледный оладий, сунул ее в рот и стал жевать. Я вот нисколько не удивился, когда он это сделал!
- Ты что делаешь?! - опешила Ленка.
Я покосился на нее. Вот уж и правда безбашенный: сейчас она возьмет да родит тут с перепугу. Ну и парочка...
Тут Степка схватился за горло, издал задыхающийся хрип и аккуратненько так повалился на жухлую траву, суча ногами.
- Степка, позволь сообщить тебе: ты - балбес, - сказал я, наблюдая этот цирк, а Ленка поверила и с воплем кинулась к нему.
Она даже не сразу поняла, что этот черт лежит и ухохатывается, спохватилась только тогда, когда он сплюнул в сторону пережеванную кашицу. Чего и следовало ожидать.
- Дурак! - заверещала Ленка и заколотила его кулаками, а Еремеев, вытирая слезы и продолжая валяться на траве, только ежился, уворачивался от ее гнева, прикрывался локтями и просил не бить по его самому больному месту - то есть, по голове. - Дурак, и шутки у тебя идиотские!
Я подавил смех, подумав, что на ее месте сейчас разыграл бы в отместку Степку. Сам бог велел, как говорится, и даже сильно фантазировать было бы не нужно. Причем разыграл бы куда круче, чем он ее. Как - не скажу. Она все равно не догадалась. А было бы прикольно, но только если бы Степка поверил.
Когда Ленка успокоилась, он потянул ее к себе, заставил улечься рядом и, раскинув руки, сообщил куда-то в небеса:
- Смотри! Елки-палки, красотища какая!
- А что это у тебя с горлом?! - обняв его было, снова подскочила Ленка.
И в самом деле: все горло Степухи было темно-синим - сплошной кровоподтек. Зрелище не из приятных.
Еремеев сел, мазнул пальцами по кадыку, взглянул на руки. Ладони тоже оказались синими.
- Блин! Черемуху раздавил, свитер изгваздал...
Похоже было на то, что под высокий ворот его свитера каким-то образом затесалась ягода с одного из деревец, под которыми мы в тот день проходили, между делом ощипывая каждый по штучке - по две. И во время своего дурацкого розыгрыша, хватаясь за горло, Степка ее раздавил.
- Кстати, - сразу же забыв о выпачканной одежде, подметил он и вытер руки о траву, - если и правда отравитесь каким-нибудь мухомором, ищите растение с такой кругленькой черной ягодкой, - Степуха скрутил большой и указательный пальцы между собой, показывая размер ягодки. - А если цветет, то лиловым колокольчиком. Это белладонна... ну или, проще, красавка. Надо ее лист покурить, дымом подышать - и полегчает сразу. В ней есть атропин, он нейтрализует некоторые токсины. А вообще, дятлы вы мои неученые, до смерти отравиться можно только поганками. Особенно бледной. Но надо иметь много ума, чтобы жрать поганки.
- С тебя станется! - сквозь зубы процедила Ленка, подавая ему руку и вставая с его помощью с земли, а Степка, беззаботно смеясь, погладил ее живот, чмокнул в висок и сказал:
- Ладно, все фигня! Кому суждено сгореть, тот поганками не отравится...
Я поймал себя на том, что лишь с воспоминанием этой его фразы улыбка скатилась с моего лица. А так все это время я глядел на Ленку со Светиком и улыбался. Их со Степкой дочка, которую они сразу же после Ленкиного УЗИ, где выяснилось, что у них девочка, назвали Светланкой, родилась через две недели после той грибной прогулки. И ей было полтора года, когда Степухи не стало. Конечно же, отца она совершенно не помнила...
Обычно всегда в этот день на могиле Еремеева лежал снег, но сегодня она темнела мокрой землей. Ближе к лету на ней расцветут сначала ландыши, потом нарциссы, а после - ирисы, посаженные Ленкой и его мамой. А сейчас лишь несколько прошлогодних листочков березы налипли на мраморный памятник да несколько сосновых веток упали на плиту. И еще по соседству появилось свежее захоронение какого-то древнего дедка. И Степка, улыбаясь, смотрел на нас из своей овальной рамки, а под фотографией прямо в мраморе было выгравировано: "Еремеев Степан Александрович", и даты: 14/III/1981 - 14/III/2008.
Погода изменилась, набежали тучи.
"Привет! - мысленно сказал я ему, как живому. - Еще два года - и ты уже всегда будешь младше меня"...
Дурацкая мысль, но уж пришла такая...
Ленка заменила и зажгла свечку в маленькой лампадке в изножье могилы. Мужики выставили на ничейный металлический крашеный столик пару бутылок водки, выложили какую-то снедь для закуси, гирлянду вставленных один в другой пластиковых стаканчиков. Поглядывая на отцово фото, Светик положила прямо на памятник две алые гвоздики. Она ничего не понимала, просто ей всегда говорили, что этот красивый улыбающийся дядя - ее папа, и она любила его так, как дети любят сказки и волшебных героев. Мне вспомнились заключительные кадры "Охотника на оленей". Я был тут единственным, кто просто стоял и, ничего не делая, думал о своем.
Кто-то сунул мне в руку стакан, на четверть заполненный водкой. Николаич пролил немного ее на могилу, по обычаю. Я не хотел пить, но отказываться не стал и одним глотком влил в себя жгучую жидкость. Просто не верю, что от всех этих обрядов умершему становится легче. По мне так лучше просто молча постоять и повспоминать светлые моменты из безоблачного прошлого...
Вместе с горячей волной, хлынувшей по жилам, нахлынули новые воспоминания.
Мы сидели у костра на даче у Степухиных родителей. Все давно уже спали, даже отважная Ленка, уложив крикливую Светланку, отрубилась прямо на диванчике возле кроватки, а мы с ним вышли смотреть на звезды и тянуть коньяк.
- А ты знаешь, что раньше мертвых чаще сжигали на погребальных кострах, чем закапывали в землю? - ни с того ни с сего спросил Еремеев, поворошив угли и подкинув в огонь пару чурбачков.
Искорки наперегонки сорвались в небо и растаяли между скоплениями звезд рукава Млечного Пути.
- Не самая лучшая тема под коньяк, Степух, - промямлил я.
Глядя в это величественное небо, хотелось думать о вечном, а не говорить о смерти. Но Степке что-то не давало покоя. Может, он предчувствовал?..
- Да ладно, - засмеялся он. - Все там будем, отвар бессмертия еще не изобрели.
- Амриту, - подсказал я, вспомнив театр одного актера в лице Кирпичникова.
- Чего?
- Это из древнеиндийских мифов. Напиток богов так назывался - амрита. Он давал им бессмертие и все такое.
- А! Забавно, а звучит как "умри ты!" - блеснул эрудицией Степуха.
- Слух проверь. Это в переводе с санскрита "бессмертный": "а" - отрицание и "мрита" - смерть. В нашем языке много слов, которые и по звучанию, и по значению похожи с ихними.
Степка, по-моему, пропустил мимо ушей мою воодушевленную лекцию, слово в слово повторяющую объяснения Кирпича, и снова повернул тему в свою колею:
- А я, знаешь, хотел бы, чтобы меня кремировали, когда я того. Не хочу гнить в земле, и без меня ее порядком загадили...
Я поморщился и послал его на три веселых буквы, чтобы не болтал всякую чушь. Он хмыкнул:
- Что, страшно?
- Да идешь ты и пляшешь, Еремеев! Достал ты меня всякой хнёй! Не рано ли тебе на эти темы трепаться?
Тогда я и в страшном сне не мог помыслить, что нет, не рано. Но разговор тот происходил только между нами, я ни с кем им не делился, и Степку похоронили не так, как он втайне ото всех хотел. И я до сих пор чувствую себя немного виноватым, что не так и не осмелился никому сказать...
Пошел первый в этом году дождь. Не замечая его, Ленка стояла и держала за руку сонную дочку. Бледная, с растрескавшимися губами, в старом пуховике. Я подошел к ним, поднял Светку, Ленку охватил свободной рукой за плечи и оглянулся на Артема Николаича. Шеф намек понял и заторопил остальных в обратный путь.
По дороге в город мы заняли другие места - ближе к водителю, у основной двери. Я держал на руках уснувшую девочку, а Ленка закемарила у меня на плече, до этого долго глядя в окно.
Мы миновали железнодорожную станцию, выскочили на взгорок, нырнули вниз, под серпантин новой автострады. Километрах в трех отсюда уже начнется Селезинский бор, а перед ним, возле дороги, будут те самые склады, что приснились мне вчера. Вот уже показалось озерцо, которое жители ближайшего поселочка называют Ведьминым, на картах же оно обозначено просто как котлован. Местечко неприглядное и какое-то унылое. И неудивительно, что заброшенное здание в полукилометре от поселка и котлована местные тоже окрестили с суеверным подтекстом - Чертов сарай. А может, название пошло от другого слова, смысл которого позже стал суеверным. Может, изначально, после очередного пожара, кто-то в сердцах и высказался об этой развалюхе: "Вот чертов сарай?!" Теперь уже не узнать.
Однако при ближайшем рассмотрении Чертов сарай не такая уж мелкая постройка. Вообще-то это огромный дом, помещичья усадьба позапрошлого века, признанная историческим памятником и потому уже множество раз счастливо избежавшая сноса.
Уродливое, перекошенное во все стороны здание было обернуто забором из сетки-рабицы, что не являлось ни малейшим препятствием для проникновения внутрь бомжей или ребятни, которой захотелось поискать приключений на известное место. Одна только наша бригада тушила Чертов сарай раза три за последние пару лет. Особенно охотно загорался он в середине лета, и не обязательно это происходило из-за поджога бродягами. Усадьба вообще вела себя странновато. Особо впечатлительные Руськины жертвы (так одноклассник называл всех своих респондентов, как здравомыслящих, так и полностью ушибленных головой) не раз присылали ему в редакцию душещипательные истории о появлении над осточертевшим "историческим памятником" каких-то странных летающих предметов, причем в основном в темное время суток, хотя бывали и исключения. Аникин пересказывал эти истории при встречах друзей или одноклассников и предполагал, что где-нибудь в карьере или в Ведьмином озере происходит утечка неведомого веселящего газа, который в определенном количестве и начинает вызывать зрительные галлюцинации у жителей поселка.
Из-за пожаров и аварийного состояния на Чертов сарай не раз жаловались в мэрию с просьбой снести его к чертовой же матери, но власти упорно игнорировали все сигналы и пожарные рапорты. Наверное, рука у них не поднималась отдать приказ о сносе этого восьмого чуда света.
Проезжая усадьбу, я вглядывался в ее пустые глазницы. Она грудой лежала посреди пустыря, как останки коня Вещего Олега, и таила в себе что-то очень плохое.
Тут завозилась дремлющая Ленка, и я слегка пошевелил плечом, чтобы ее разбудить:
- Лен! Хорош спать, Лен! Вопрос есть.
- М-м-м? - протянула она, поднимая голову с меня.
- Ты моего одноклассника Руську помнишь? Аникина Руслана.
Она задумалась:
- Что-то как-то смутно...
- Выше меня, черноволосый... Ну, у него еще погоняло Нео было в школе...
- Похож на Киану Ривза, что ли?
- Ага, как я на Джонни Деппа. Он по "Матрице" одно время прибивался до потери пульса, носил такой же плащ, как у них там, очки, причесон под Нео.
- Ну вот ты говоришь, у меня вроде что-то такое всплывает, а лицо не вспоминается. А зачем я должна его помнить?
- У него сегодня в "Неоновой барракуде" мальчишник, идем со мной?
Ленка посмотрела на меня своим фирменным взглядом, предназначенным ввергнуть собеседника в думы о состоянии его мозга:
- Свихнулся? Это ж мальчишник! С чего я-то туда попрусь?
- Давно ты, видно, не была в ночных клубах, Аленосик!
Она не выдержала и засмеялась. Ее всегда разбирал смех, когда я так ее называл, а называл ее так только я.
- Ну кому там какая разница, кто с кем и зачем туда пришел? Мы с тобой придем сами по себе, потом подключимся к Русу, немного потусим с ним и снова станем сами по себе. Я хочу, чтобы ты развеялась.
- Ну... нет... Нет! - но было видно, что она уже в сомнениях. Сомнение - это не согласие, но ведь и не отказ!
- Аленосик, не будь занудой! - менторским тоном произнес я, и от этого она вообще хрюкнула в ладонь, склоняясь к коленям, чтобы никто этого не увидел. - Ты совсем уже старушенция!
- Чего?!
- Да, да! Сегодня, между прочим, я впервые понял, что ты моя ровесница. Визуально осознал, так сказать!
- Почему - впервые? - не догоняла Ленка.
- Вот! И тупишь уже, как старая маразматичка! Еще головой потряси! Да ты даже не на двадцать пять, ты на все... двадцать шесть выглядишь. Поняла?! А там и тридцать не за горами, бабуля!
- Ах ты козел!
- Тихо, Светика разбудишь!
- Все равно козел.
- И страшная стала, как баба-яга! Одни мослы торчат... зубы, наверное, уже все выпали. Выпали, да? Покажи!
Она что-то прошипела, но сдержалась, лишь треснув меня вместо ответа кулаком по коленке.
- А у меня рефлексы проверять не надо, я еще молодой, по клубам хожу! - (Ну, мы благоразумно опустим тот факт, что еще сегодня утром меня самого Руська обозвал старым дедом за нежелание идти на их тусовку!) - А кто в заточении сидит, тому уже на пенсию пора, чулки вязать.
- Да не хочу я с этими дятлами глохнуть под их дурацкую музыку, Денис! Они все равно дятлы, им пофиг, а мне еще нет!
- Лен, да ты думаешь - я хочу? Но Руслан обидится, точно знаю, - (А еще мне вспомнилось загадочное послание varuna, иносказательно советующее мне не отказываться от приглашения одноклассника.) - А ты скрасишь мою горькую обязанность. Подсластишь, так сказать, пилюлю. Как жена декабриста.
Ленка вздохнула. И, вздохнув, скрепя сердце согласилась.