В старых астрономических каталогах Межзвездной Федерации эта прекрасная планета носила кодовый номер ВКС-1594-450. Название довольно скучное, неинтересное, и совершенно неподходящее к этому чудесному уголку мирозданию, прославившему своего первооткрывателя на все Сообщество Миров.
Стефан Выготский, капитан "Варшавы", исследовательского судна Межзвездной Федерации, назвал эту планету "Стефания-414". "Стефания" - в честь свой дочки, которая незадолго до этого отметила свой десятый день рожденья, и жила со своей мамой на "Венуте-2". Это был маленький отцовский подарок для маленькой, чудной кнопочки с бирюзовыми бантиками, которая вечно подмигивала ему с основной консоли центра управления.
А четыреста четырнадцатой она стала просто потому, что именно столько планет с названием "Стефания" уже было зарегистрировано в лицензионных каталогах.
Но, вероятно, никто и никогда, кроме самого Выготского и, может быть, нескольких его ближайших подчиненных, не называл ее этими глупыми именами. Она была, и навсегда осталась только "Планетой розовых туманов". И именно под этим названием она и вошла в историю человечества навсегда.
Так назвал ее великий Маркус; клон, искусственно изготовленный для того, что бы стать большим поэтом. В модуляционной ванне, для него предназначенной, использовали геном Александра Сергеевича Пушкина, которого в эпоху Рассеивания признали величайшим поэтом всех времен и народов. И Маркус, надо сказать, ничуть не опозорил своего великого предшественника. Его стихами зачитывались и упивались миллиарды читателей во всех уголках вселенной, и количеству его горячих поклонников не было ни конца, ни края.
Именно он и назвал ее "Планетой розовых туманов". Эта необычная особенность атмосферы этой планеты окрашивать воздух в нежно розовые тона, привела его в необычайное восхищение. Хотя и надо, наверное, сказать, что Маркус всегда был чем-то восхищен. Такова уж была его поэтическая натура.
Именно Маркус стал одним из первых поклонников этой планеты и даже председателем ее первого фан-клуба. Он посвящал целые циклы своих произведений любимой планете и, в конце концов, так увлекся этой богатой и благодарной темой, что ни о чем больше и не писал никогда. И его имя осталось связанным, в первую очередь, именно с ней. С планетой, которой он дал название.
Надо сказать, что планета эта сразу же стала очень популярной среди пользователей Мировой Сети. Даже первые, плоские изображения, полученные с помощью исследовательской аппаратуры и весьма далекие от совершенства, поразили все человечество. Такой красоты никто не ожидал увидеть. Она была невозможна, - эта красота. Она была нереальна. Волшебна и непредсказуема. "Если существует где-то идеальное воплощение самой красоты, то мы нашли ее" - писали первые рецензенты, и вторые вторили им: "Человеческий мозг не в силах даже вообразить себе ничего более прекрасного и одухотворенного".
И это, наверное, было правдой.
Выготский оказался не только удачливым исследователем, но и прекрасным, расчетливым бизнесменом. Он мгновенно запантентовал все права на открытую им планету и категорически запретил исследовать ее кому бы то ни было, кроме себя самого. Естественно, его права были признаны без оговорок. Ведь открыл-то ее он. А такие преценденты в истории юриспруденции уже были.
Вспомнить хотя бы, Юрковского, который выкачал миллиарды из месторождений цэллауда на "Иерихоне-8". Или Джарвиса, который стал единственным поставщиком бабочек Саммула на мировой рынок. А у Выготского-то ситуация была еще легче. Он торжественно клялся, что патентует права только для того, что бы сохранить в целости и сохранности эту неземную, в буквальном смысле этого слова, красоту.
И люди верили ему, потому что не поверить в это не мог бы никто.
Выготский развернул на "Планете розовых туманов" кипучую деятельность. Буквально все деньги, которые приносили ему трансляции с планеты, он вкладывал в покупку все новой и новой записывающей аппаратуры и на организацию все новых и новых исследовательских комплексов. Это была фанатичная увлеченность фанатически преданного человека.
Информация с планеты текла рекой и заполняла Сеть, как вода всемирного потопа. И так же разрушала все на своем пути.
Рейтинги популярности просто зашкаливали. Сетевые провайдеры были завалены анкетами людей, во что бы то ни стало желавших зарегистрироваться на сайтах Выготского. Миллион пользователей следовал за миллионом, а поток все не ослабевал. И все новые миллионы выстукивали на своих комлогах: "Планета розовых туманов". Это была просто болезнь какая-то, и стоимость акций Выготского росла как на дрожжах. "Стефания" становилась хитом, и бороться с этим было просто невозможно.
Да бороться с этим никто и не собирался. Особенно после того как все трехиксовые корпорации "Цайруса" задекларировали падение оборотов на 42%, и обвинили в этом Выготского с его "платонической планетой". Они, конечно, пытались как-то монтажировать своих красоток с видами "Стефании", но это ничего не меняло. Потери продолжались, потому что планета была прекрасна сама по себе.
Либерман и Кунцевич, держатели контрольного пакета акций "Дикого Сада", пытались договориться с Выготским. Сумма, которую они предлагали ему за право снимать на "Стефании" осталась неизвестной широкой публике, но поговаривали о цифре с семью нулями. Кто-то верил этим слухам, кто-то нет, но, по мнению экспертов, эта цифра могла бы быть вполне адекватной. Те же эксперты советовали хозяину планеты согласиться на выгодное предложение. Но Выготский оставался при своем мнении.
Ни один человек не имел права ступать на эту планету. И исключения из этого правила, он не делал даже для самого себя. Планету исследовали только полностью автоматические Комплексы Повышенной Сложности, а люди могли только смотреть со стороны и наслаждаться. Это даже стало рекламным слоганом компании: "Девственная планета девственной чистоты".
И тут же на "Самаре-2" возникла организация девушек, проповедующих чистоту отношений между мужчинами и женщинами. Выготский даже разрешил им использовать название планеты для своего клуба. И даже денег с них не взял. Опять же в целях рекламы.
Он продолжал вкладывать в эту планету все, что только мог. Рекламодатели стонали и плакали, но платили, потому что более посещаемых сайтов в Сети просто не существовало. Цена за пользование сайтами не росла, но Выготский требовал от провайдеров первоочередное подключение для всех своих клиентов. Он собирал каждую копейку, отказывал себе во всем и уже через год после первых изображений, появилась первая стационарная мульти-станция на Соломоновых Горах.
Она транслировала панораму пейзажа двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Мульти-линия с сенсорными датчиками позволяла пользователям сети создать у себя дома полный эффект присутствия на триста шестьдесят градусов, сопровождаемый полным набором всех возможных ощущений. Включая все цвета, запахи и, даже, легкое головокружение от недостатка кислорода и цветочное прикосновение к коже пыльцы Меронга, разлитого в прозрачном воздухе.
Станция располагалась на высоте птичьего полета, и далеко-далеко внизу можно было увидеть реку Сандерса, прозрачную и легкую, как лебединый пух, и заросли томаориса, наполненные светом и нежными бликами. И это, действительно можно было видеть под ногами, если у вас, конечно, была подключена функция панорамного вещания.
А на уровне глаз, и выше, и выше, и выше, насколько хватало терпения и выдержки, царили горы. Мощные и невозможные в своей красе. Целые скалы из алмазов и рубинов, полыхающие всеми возможными цветами перехватывали дыхание и отнимали у вас саму возможность думать и говорить. Снег, многотысячелетний и чистый как роса, окутывал вас ощущением своей мягкости и невесомости. И, в миллиардах тонких, отполированных вечностью граней, розовые оттенки всех возможных вкусов и запахов.
И воздух, чистый и сладкий. Пьянящий, как мускатное вино с "Орландо". Нежный и мягкий, как поцелуй. Это невозможно было описать словами. Все это невозможно было пережить.
Эта трансляция произвела эффект разорвавшейся бомбы. Остановить поток "тумано-мании" было уже невозможно.
То, что люди увидели и ощутили, превзошло все их ожидания. Рядом с этой невероятной красотой ничто не могло иметь значения и ничто не могло изменить эту красоту. Включая свои комлоги у себя дома, люди мгновенно переносились в какое-то другое измерение, в котором не было забот и проблем. Даже самого времени не было, или, во всяком случае, оно не имело больше никакого значения. Часы проходили за часами, а люди все оставались без движения, завороженные зыбкими видениями этого дивного рая.
Заявки на открытие новых каналов мультилинии поступали и днем и ночью. Люди готовы были заранее платить за удовольствие, которое они получат только через несколько месяцев. Выготский давал интервью каждый божий день. Он пытался как-то объяснить, что устроить все и сразу просто невозможно по техническим причинам, и что на строительство новой станции непременно уйдет какое-то время. И что подождать все равно придется.
Все было напрасно - люди не хотели ждать. И простые репортажи, заваливающие сеть ежедневно, их уже не удовлетворяли. Люди хотели большего. Это естественно - люди всегда хотят большего.
Тут же возникла еще одна проблема: служба безопасности "Варшавы" больше не могла справляться со своими обязанностями. Все больше и больше любителей просачивалась сквозь карантин планетарной обороны и появлялась на орбите "Планеты розовых туманов". Яхты, двухместные катера, стаймеры и прыгуны - сотнями и тысячами мчались к Стефании, и ничто уже не могло остановить это паломничество. Службы безопасности реагировала на сотню вызовов ежедневно и захлебывалась от непосильной и бесполезной работы.
Выготский был вынужден реагировать. Он организовал в сети колоссальную рекламную акцию. Все было поставлено на службу, и денег Выготский не жалел. Сотни и тысячи интервью с ведущими учеными и политиками, писателями и художниками. Маркус, со свойственной ему эпатажностью, организовал серию репортажей об уничтоженных ландшафтах на "Лузусе" и "Трианоне", и, опять же, первым, начал активную пропаганду нового философского течения, которое было названо "экологическим материализмом". Кроме того, в одном из частных интервью он заявил, что лично пристрелит каждого, кто приблизится к "его" планете.
На "Планету розовых туманов" без устали работал весь шоу-бизнес. И все звезды экрана выступали за категорическое запрещение любых полетов в атмосфере планеты. "Оставим этот мир чистым" - пела в те дни Джулия Сантини. "Мы не имеем права туда идти" - вторил ей Игорь Шевцов, и добавлял: "Дайте ангелам жить спокойно". И вся Федерация заслушивалась этими песнями и воспринимала их как руководство к действию. И тут же, из тьмы веков, вынырнул Махатма Ганди, с его политикой бездействия.
"Новый Ватикан" долго воздерживался от комментариев но, в конечном итоге, не выдержал и он. Близились выборы нового Папы и претенденты спешили создать себе благую славу, защищая "благой мир". Каких либо параллелей со святым писанием не проводили, и даже, отрицали их, но концепция "универсального творения" все глубже и глубже проникала в людские сердца, заставляя задуматься, - а что если Рай, это...
Компания имела такой немыслимый резонанс, что, когда на "Планете розовых туманов" вскоре открылась вторая стационарная станция мульти-вещания, малейшего намека Выготского оказалось достаточно для того, что бы сама Федерация взяла планету под свой контроль и организовала карантин силами ОКС (Объединенных Космических Сил). Было категорически запрещено приближаться к планете менее, чем на пять световых минут. Под страхом уголовной ответственности. Успех был полный и безоговорочный.
И было от чего. Танцующие светлячки на мысе Конрад стала абсолютным хитом 2517 года. Эта картина приковывала себе внимание миллиардов пользователей ежедневно, и она стоила того.
Эбеново-черная, абсолютно гладкая, будто искусственно отполированная стена ирикса, чудесного камня, поглощающего до восьмидесяти процентов световых волн, возвышалась над океаном и уходила, и вправо и влево, насколько хватало глаз. И колоссальные валы нежно бирюзовой воды пропитанной насквозь живым планктоном, были бессильны перед этой твердью. Век за веком они бились о камень, поднимая громады влажной пыли, и отступали перед неодолимой преградой, которую ничто не в силах было поколебать.
Вязкая от жизни вода океана разбивалась о камень и взлетала вверх, на недосягаемую, в несколько километров, высоту, что бы потом медленно оседать на поверхности скалы и стекать вниз маленькими ручейками, столь ничтожными перед величием и огромностью лаково-черной стены.
И этот туман освещался со всех сторон двойным солнцем "Стефании" и ее девятью лунами разных цветов. Это было светопредставление, в буквальном смысле этого слова. Миллиарды мельчайших капель тягучего тумана улавливали каждый лучик живого света и окрашивались во все цвета фантастической радуги творения. Цвета жили своей особенной жизнью, меняясь и изменяясь. Они плавали в розовом воздухе, наполняя его собой и оживляя.
А на стене, тонкие ручейки и световая сыпь рисовала вечно изменяющиеся картины, по сравнению с которыми все величайшие достижения мировой живописи казались только жалкими потугами безруких дилетантов. Таковы были танцующие светлячки на мысе Конрад.
Казалось, что "туманно-мания" достигла своих пределов. Казалось, что еще чуть-чуть, и человеческий мозг не выдержит такого колоссального напряжения и поднимет руки перед страшной загадкой "Планеты розовых туманов". Казалось, что само перенапряжение человеческого организма потребует отречься от этого величайшего наслаждения, и снова уйти в пучину тупого существования.
Слова были бессильны. Даже сам Маркус, которого ничто не могло заставить хранить молчание больше одного стандартного часа, после открытия станции на мысе Конрад, молчал целую неделю. Разразившись, наконец, целой вереницей божественной красоты стихов, он добавлял, что еще ни одна строчка в его жизни не давалась ему с таким трудом и не была для него связана с таким щемящим и стойким чувством собственного бессилия.
Следующей станцией, которую запустили в эксплуатацию через несколько месяцев, была Багровая Пустыня Имеора. Расположенная на самой окраине южного материка, она простиралась на сотни километров, и вода здесь была, поистине, даром богов. На Старой земле таких безводных пустынь никогда не было. Их и вообразить-то было почти невозможно.
Особенностью этого региона была уникальная, если так можно выразиться, электрическая активность почвы. На мульти-станции не было никакой научной и исследовательской аппаратуры, поэтому выяснить в точности, в чем состояла причина этой активности, не представлялось возможным. Но мощность этой колоссальной электростанции впечатляла и была вполне сравнима с мощностью суперсовременных факельных звездолетов.
И эта гигантская электростанция жила какой-то своей, особой жизнью и играла с энергопотоками небывалой силы. Сила эта каким-то образом змеилась под землей, перемещалась непредсказуемым образом, и поднимала собой в воздух огромные тучи мельчайшей пыли, наполненной статическими разрядами. Пыль рисовала в воздухе, складываясь и уплотняясь причудливо в безумные, безумной красоты узоры. Разряды молний разрывали эту багровую тьму зубастыми оскалами, достойными самой преисподней.
И все это на сотни и сотни километров вокруг. И все это неописуемо прекрасно. И неописуемо страшно и унизительно. Каждый человек, заглядывающий в эту пропасть, уходил туда без возврата, без надежды на возвращение. Через этот пейзаж просвечивала мировая бессмысленность и бессилие человека. Все его амбиции, вся его гордость сметались как ненужный мусор перед лицом чего-то высшего. Холодного, как лед и безразличного как сама природа.
Это был еще один шок. Еще один удар, нанесенный мировому сообществу "Планетой розовых туманов". Реакции и комментарии путались сами и окончательно запутывали растерянных пользователей Сети. "Дыхание бездны", "Всесильные змеи сумрака", "Истоки хаоса", - такими слоганами пестрела тогда вся сеть, и каждый доморощенный литератор старался внести свою лепту в эту какофонию славословий.
На "Саваофе", который всегда был неоспоримым центром всяческих мистических учений и развлечений, Преподобный Отец Максим построил на деньги своей церкви Купол Молчания, в котором мульти-трансляции происходили на экранах диагональю в 600 метров. Колоссальное сооружение могло вместить до двадцати тысяч зрителей, которые после сеанса частенько становились последователями Преподобного. Толпы желающих собирались там каждый день для того, что бы насладиться красотами "Планеты розовых туманов" и разделить свои чувства с себе подобными. Массовый психоз охватывал этих людей и заставлял тысячи сердец биться в унисон и замирать от благоговения.
Отец Максим объявил "Стефанию" воротами в лучший мир. Даже не так: он говорил - "Ворота В Лучший Мир". Все это было с очень большой буквы и звучало очень серьезно. Выготский атаковал Преподобного через суд, обвиняя его в коммерческом использовании его интеллектуальной собственности. Отец Максим оправдывался тем, что своими действиями только усиливает воздействие "Планеты розовых туманов", позволяя наслаждаться многим людям одновременно. А суд оправдал Преподобного, объясняя это тем, что тот исправно платил за трансляции и не может, юридически, быть обвинен в воровстве.
Так или иначе, популярность Купола Молчания росла день ото дня, и значение "Церкви Лучшего Мира" следовало за ней по пятам. Все новые и новые толпы паломников съезжались на "Саваоф" в надежде присоединиться к ней и увидеть "Планету розовых туманов" новыми глазами, если уж нельзя было увидеть ее воочию. Себя Отец Максим объявил проводником и мессией нового пути к Богу. "Пути, с которого нельзя свернуть". Наблюдая за картинами Апокалипсиса, он разъяснял своим последователям Волю Божию и предсказывал им будущее.
Тут уж даже "Новый Ватикан" не смог промолчать. Разноголосица бессвязных выступлений различных конфессиональных лидеров сменилась мощным хором церковных песнопений в защиту неоспоримых прав Святой и Равноапостольной Католической Церкви. Только она утверждалась в роли толкователя Воли Божией, освященной традицией и многовековой историей. Отец Максим был единогласно объявлен еретиком и осужден, заочно, на вечное изгнание. "Новый Ватикан" тоже решил использовать влияние "Планеты розовых туманов" для увеличения собственной популярности.
Из-за этого начался дикий шум. Представитель всех мировых конфессий обвинили "Новый Ватикан" в начале нового Крестового похода, и пообещали ответить адекватными мерами, если Папа не извинится публично. Мусульмане, даосы, адвентисты, гностики, буддисты, - и тысячи других, не столь известных церквей - всеми силами утверждали свое право нести истину в сердца прихожан и учить их божественной мудрости. Дело дошло даже до вооруженных стычек на "Самаре" и "Раките-3", на которой, в результате беспорядков погибло больше тысячи человек. Это были первые жертвы "Планеты розовых туманов".
Религиозный резонанс появления трансляции Багровой Пустыни в сети был так велик, что сам Президент Межзвездной Федерации решил вмешаться. Господин Волынин лично встретился с Выготским на "Браме", и посоветовал ему как-то согласовывать с правительством свои планы. Он заметил, что на некоторые неокрепшие умы картины со "Стефании" могут оказать дестабилизирующее влияние, и что необходимо избегать этого, во что бы то ни стало. Так же, в закрытой части беседы, господин Волынин выразил пожелание увидеть, в следующей трансляции, более умиротворяющую и спокойную картину. Выготский пообещал обязательно подумать над этим вопросом.
Конечно, в этот момент, Выготский уже никого и ничего не боялся. Его положение в обществе позволяло ему спорить с кем угодно и как угодно, но, тем не менее, он решил прислушаться к совету правительства. И следующую трансляцию он организовал из Долины Дивных Цветов. Причем сделал он это довольно быстро, - уже через две недели после разговора с Волыниным прямая связь с долиной была установлена.
Она располагалась на острове Маори, очень похожего очертаниями на Гавайские острова Старой Земли. Только гораздо больше и красочнее. Непроходимые джунгли северной части острова внезапно, как по мановению волшебной палочки, обрывались в океан, заполняя его собой. Джунглям было мало места на земле, и они нашли выход. Год за годом, век за веком растения оседали на поверхности океана, умирая и давая возможность жить новым поколениям. Тысячи квадратных километров океана близ берега оказались в плену настойчивой жизни.
С течением времени образовалось некое подобие огромного плота, танцующего в ритме океана и сплошь заросшего Цветами Времени.
Так их назвали потому, что срок их жизни, от рождения до самой смерти, никогда не превышал двадцати стандартных часов. Это очень мало - двадцать часов. Для жизни - это очень мало, и цветы пытались вместить в этот короткий срок все, что могли. Буйство красок было непередаваемым. Цветы Времени рождались и умирали на глазах изумленных зрителей, до самого горизонта, до самого сердца. Картина постоянно менялась. Менялась на глазах, никогда не повторяясь.
Японские художники с "Фудзиямы-6" насчитали в этой картине более миллиона различных цветовых оттенков. Человеческий разум не в силах был этого вообразить и отступал перед невозможным. Мастер Таиро Кано совершил ритуальное харакири, признав тем самым свое полное бессилие отразить эту красоту. За ним хотели последовать, так же, все его ученики, но что-то удержало их от этого рокового шага. Как бы там ни было, школа Кано, известная уже пять столетий, прекратила свое существование.
Но даже не оттенки цвета составляли главную прелесть Долины. Они были только дополнением к прекрасной симфонии запахов, ввергавших человека в водоворот наслаждения из которого не было выхода. А этот чудный шелест солнечного ветра на твоей коже!
Вселенная сошла с ума и истерия "туманно-мании" начала разрушать сама себя. Возникло довольно мощное движение противников "Планеты розовых туманов" и возглавил его не кто иной, как Самуил Коллман, вечный противник всего, против чего, вообще, можно выступать. Он говорил о том, что "Стефания", действительно, является вратами в мир иной, только ничего хорошего в этом нет.
Потому что врата эти ведут в Ад. Врата эти заставляют людей забыть о нормальной жизни, и без "Планеты розовых туманов" предоставляющей нам множество возможностей наслаждаться жизнью и проводить свои дни с пользой для общего дела. Он объявил "Стефанию" порождением Дьявола. У движения было немало последователей, но это было ничто, по сравнению с общим настроением в сети.
Маркус перешел на прозу и вызвал Коллмана на дуэль. Певица с "Нерины" Виктория Гала написала свою прощальную песню, посвятила ее "Стефании" и покончила жизнь самоубийством. Великий Новини объявил, что больше никогда не прикоснется к кино-камере. Десятка популярнейших хитов Сообщества Миров пела о "Планете розовых туманов" практически хором. Лидер ультра-социалистов Гессер обещал своим избирателям, что в случае свей победы на выборах, национализирует планету и организует общедоступные экскурсии. Волынин промолчал, но снова встретился с Выготским.
Следующим открытием Выготского стали "Флейты Нибелунгов". Каньен реки Валгаллы ни в чем не уступал Большому каньену на Старой земле по красоте и величию, и монументальность светло-коричневых скал впечатляла и завораживала сама по себе.
Но ветер, гуляющий среди скал легко и свободно, - ветер, поющий и ревущий разными голосами, то тише, то громче - этот ветер был уникален и неповторим. Колоссальный орган размером в тысячу квадратных километров создавал, волей "Планеты розовых туманов", прекрасную музыку, так легко передающую все оттенки и тонкости человеческой души. И эта музыка околдовывала любого слушателя, заставляя его впитывать себя каждой мельчайшей частичкой человеческой души. Это была, поистине, божественная музыка.
27 января 2519 года на орбите "Планеты розовых туманов" был обнаружен малотоннажный стаймер "Кенгуру-729". Как он проник через плотное кольцо охраны - никто так и не понял, но как-то он это сделал. Корабль был пуст.
Судя по всему, экипаж состоял всего из двух человек и, чуть позже, полиция выяснила, что это были Бенджамен Стонер, коммерсант с "Брамы" и его молоденькая пассия Юлия Самойлова. Стаймер принадлежал семье молодого мужчины, и никто не удивился, когда молодая парочка решила провести свой отпуск вместе. Они ведь встречались уже не первый месяц и дело у них, судя по всему, уже шло к свадьбе.
Никто из провожающих, правда, не знал, что корабль был предварительно оснащен парой посадочных грави-порталов, не предусмотренных в базовой комплектации. Они были установлены, видимо, специально для того, что бы тайно, не привлекая к себе внимания, высадиться на "Стефании", и провести на ней прекрасный медовый месяц.
В сети начался форменный ажиотаж. Все таблоиды были переполнены фотографиями молодой парочки влюбленных, и все остальные молодые парочки завидовали им до потери сознания. Уже через несколько дней вся биография счастливчиков была представлена широкой аудитории, во всех подробностях и непристойностях. Включая домашнее порно, которое выкрал из их апартаментов и выложил в сеть, какой-то смельчак.
Они стали настоящими звездами - эти люди, и нашлось немало желающих повторить их подвиг. Тем более, что с "Планеты розовых туманов" не поступало никаких сообщений. Личные серверы Стонера и Самойловой молчали, как убитые. Их не удавалось запеленговать, и по сети пошел слух, что дело тут не просто в медовом месяце. У кого-то возникла идея, что молодые любовники сбежали от цивилизации навсегда. Это словосочетание - "сбежали навсегда" - особенно понравилось журналистам, и было растиражировано по всей Федерации.
К "Стефании" ринулись толпы любителей острых ощущений. Любыми путями, включая вооруженное сопротивление, они пробивались сквозь ограждение и исчезали в розовом тумане бесследно и безнадежно. Выготский метался как тигр в клетке, - усиливал охрану, обращался к Волынину, просил аудиенции у Папы, выкладывал открытые письма в сети - но безрезультатно. Остановить поток людей, готовых на все ради собственного счастья, не мог уже никто. Любые преграды только усиливали притяжение.
Количество пропавших без вести на "Планете розовых туманов" росло не по дням, а по часам. Причем именно - пропавших без вести. Потому что после пересечения границы стратосферы все личные серверы замолкали, и больше никаких сообщений от них не поступало. Их, конечно, искали, и на это были брошены немалые силы. Привлекли даже профессиональных спасателей из Вооруженных сил.
Но никакими дистанционными методами, обнаружить смельчаков не удавалось. Постоянное видео-сканирование поверхности планеты не давало никаких результатов. Ни тени. Ни силуэта. Автоматические станции поиска избороздили планету вдоль и поперек, - и без малейшего успеха.
Ничего особо странного в этом не было. АСП - механизмы довольно шумные, и с помощью тех же личных серверов их можно обнаружить на довольно большом расстоянии. Обнаружить и спрятаться заблаговременно. Если, конечно, ты не хочешь, что бы тебя нашли. Видимо, - люди не хотели.
Все новые и новые группы смельчаков прорывались к планете и исчезали на ней непостижимым образом, а когда бригады спасателей спускались на планету, - исчезали и они. Ни семьи, ни дети, ни родители не могли остановить паломников.
Всемирная сеть продолжала бушевать. Все только и говорили о райской планете, откуда не возвращаются. Случай с Владимиром Анциферовым только подлил масла в огонь. Владимир был полностью парализован в результате аварии и уже шесть лет оставался без движения.
Его брат, Виктор, который был за рулем в тот злополучный день, когда Владимир получил свою травму, организовал прорыв на "Стефанию". И Анциферов, конечно, исчез. Виктор утверждал, что Владимир не собирался оставаться на планете навечно. Да он и не мог этого сделать - он был парализован - но факт оставался фактом. Трудно было вообразить, что инвалид, не имеющий ни малейшей возможности двигаться, погибает от голода на чужой планете, тогда как одного прикосновения к кнопке личного сервера было бы достаточно, что бы вызвать помощь.
Возник миф о чудесном исцелении. Многие, действительно были уверены в том, что эта планета может творить чудеса, и жалкие возражения просто не принимались в серьез. Потому что предположить, что эта прекрасная планета может быть убийцей не мог тогда никто. Это просто не укладывалось в голове.
Рынок портативных посадочных грави-порталов наращивал обороты день ото дня. Конечно, большая часть заказов приходила в режиме инкогнито и скрывалась от фискальных органов. Но именно это обстоятельство и давало дельцам возможность бесконтрольно наращивать цены. Прибыли были просто неприличными, а производство все увеличивалось и увеличивалось без конца.
Этим попытались даже воспользоваться правоохранительные органы. Они пытались следить за всеми потенциальными производителями, а те все больше и больше уходили в подполье и снова повышали цены.
О новых станциях мульти-вещания больше никто не вспоминал, а у Выготского на это просто не было времени. Желания - тоже, особенно после того, как его жена сбежала на "Планету розовых туманов" со своим любовником, и на деньги Выготского. Дочку, Стефанию, она забрала с собой. Их тоже не нашли, как ни старались. Выготский был раздавлен и сильно запил.
12 ноября 2519 года на планете исчез Маркус. Свой прорыв он спланировал с поистине грандиозным размахом. Шпионский боевик в трех актах начался на "Браме", где он презентовал свою новую книгу стихов, продолжился мировым турне по самым читающим планетам Сообщества и его внезапным исчезновением. Воображаемые похитители затребовали выкуп в 20 миллионов и, пока полиция, сбивая ноги, искала знаменитого поэта и вела переговоры со "злоумышленниками", Маркус, запутывая следы как профессиональный алиментщик, пробрался на "Примус-9". Там его ждал вооруженный до зубов катер, оснащенный по последнему слову техники, на котором он и прорвался на "Стефанию". С ожесточенной и кровопролитной перестрелкой в финале пьесы. И действительно, два пограничника серьезно пострадали, и против Маркуса было возбуждено уголовное дело.
В последнем послании, которое нашли уже после его исчезновения, он писал, что ему абсолютно все равно, что ждет его на "Планете розовых туманов". Его главная цель, цель всей его жизни, - попасть на нее и умереть от счастья. Он никого не призывал последовать его примеру, но, к сожалению, люди восприняли его письмо именно как призыв. Миллионы его поклонников начали подготовку к своему последнему путешествию.
1 января 2520 года вышел Федеральный Закон о конфискации всех судов, приближающихся к планете. Правительство предполагало таким образом отнять у людей возможность бегства, но результаты снова не оправдали ожиданий. Государственные и полицейские чиновники, в чьем ведении оказались конфискованные корабли, просто договаривались с неудачливыми хозяевами, и в следующий раз прорывались вместе с ними. Военные чины тоже начали использовать свое служебное положение в личных целях. Коррупция расцвела буйным цветом. Люди уже ничего не боялись. Ведь жить в цивилизации им оставалось недолго. Они собирались бежать в скором времени.
14 июня был зарегистрирован новый абсолютный рекорд - сто тысяч человек уже исчезли в красочном мире. Эта информация разошлась по сети широко и свободно. И сама мысль, что из такого количества бежавших ни один не вернулся, ни один не дал о себе знать, вселяла в сердца людей сладкий ужас предвкушения. Как же прекрасен должен быть этот мир, если ни у кого не возникает желания вернуться. Эта цифра только подогрела ажиотаж.
Противником "Планеты розовых туманов" по прежнему оставался Самуил Коллман. Он продолжал утверждать, что "Стефания" - это прекрасная и опасная ловушка для легковерных, расставленная человечеству Дьявольскими Силами. Одним из его последователей был генерал Свеннсон. Военный в девятом поколении, отличник Нью-Пойнта, прошедший путь от простого солдата на "Сайрусе" во время девятидневной войны, до генерала. И никогда он не был штабной крысой. Это был настоящий, выдержанный в крови, вояка, и именно он стал руководителем силовой структуры, организованной Коллманом.
"Сила Человечества", как претенциозно назвали свою организацию ее вдохновители, поставила перед собой всего одну задачу: любыми средствами помешать побегам на "Стефанию". Коллман имел в виду саму возможность побега и требовал от Свеннсона организовать независимую полицию, которая должна была отслеживать производство порталов и уничтожать его. Свеннсон сразу начал с убийства.
Первой жертвой головорезов Свеннсона был лейтенант Чапель, который прикрывал мастерскую по производству порталов на "Гаронне". Ему отрезали голову, а мастерскую сожгли дотла. Коллман сразу же отрекся от своего подопечного, но было уже поздно. "Сила человечества" заработала на полную мощность.
Искать и расследовать им ничего особенно не приходилось. Все служебные преступления, связанные с "Планетой розовых туманов" совершались, буквально, у всех на виду. И нужно было быть поистине слепым для того, что бы ничего не видеть и не слышать. Или нужно было очень хотеть самому попасть на "Стефанию" и заниматься не своими прямыми обязанностями, а подготовкой к бегству.
Государственная полиция уже давно не занималась своим делом, и бригада Свеннсона просто взяла на себя эту функцию.
Убийства следовали за убийствами, поджоги за поджогами. Уголовный розыск сбился с ног, разыскивая преступников, но опытные ветераны Второго Джихада, которых отобрал Свеннсон, не были дилетантами. Они были профессионалами, и поймать их было не так то легко. Тем более, что у них была цель, которую они считали святой.
Но, к сожалению, надо сказать, что даже их работа была не слишком эффективной - поток беженцев не ослабевал ни на секунду. 27 октября 2520 года их было уже двести тысяч, 5 января 2521 - триста, 9 июля - уже пятьсот тысяч человек. И уже сотни тысяч пострадало или было убито при неудачных попытках прорыва. Бегство на "Планету розовых туманов" приобрело характер национальной катастрофы.
11 июля 2521 года правительство, наконец-то, официально разрешило посадку на "Стефанию". Бороться с иммиграцией было уже невозможно, и Волынин решил "умыть руки". Он подписал указ об отмене Федерального Закона, и подал в отставку. "Хиджра" началась.
Если раньше только маленькие, незаметные суденышки имели возможность проскользнуть сквозь карантин планетарной обороны, а стало быть, только очень богатые люди могли себе это позволить, то теперь возможность попасть на "Планету розовых туманов" появилась у всех. Огромные космические лайнеры осуществляли теперь перевозку беглецов, и появилась возможность использовать стационарные порталы, которые могли переместить на поверхность планеты до трехсот человек в сутки. И на орбите "Стефании" всегда находилось не меньше десяти лайнеров, каждый из которых имел по три - пять порталов. Количество людей, исчезнувших на "Стефании" стало лишь приблизительным. Потому что никто их больше не считал.
А потом кто-то задал вопрос: "Подождите, а где люди?". Уже более двух миллионов иммигрантов исчезли на планете, и исчезли они все без следа. Без вести. На планете, судя по всему, их просто нет. Такое огромное количество людей должно было оставить после себя хоть какие-то следы: огни костров, места стоянок. Да просто надписи: "здесь был я". Но ничего такого с орбиты не видно. Люди исчезли, а этого быть никак не может.
Или что, им там так хорошо, что они просто не нуждаются в стоянках и кострах? И забывают написать что-то на песке? Может быть, может быть. Или они все уже мертвы? Их съели хищники? Или еще что-то такое? Тоже может быть. Только с орбиты никаких хищников никогда не видели. И никаких опасностей.
Или эта планета, действительно, только дверь в какой-то другой мир? Лучший мир? Или?
Этого никто не знал. Но, почему-то, всем очень хотелось проверить это на себе. Очень хотелось.
Два миллиона. Три. Четыре. Пять. Количество беженцев все увеличивалось. Мировая экономика начала трещать по швам. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Не хватало рабочих рук. Лучшие специалисты и профессионалы разных областей (наиболее высоко оплачиваемые) испарялись в розовом тумане гипнотической планеты. "Я ухожу за своими слушателями" - сказала напоследок Джулия Сантини, и Игорь Шевцов повторил за ней: "Мне нечего больше делать в этом мире".
Рухнул фондовый рынок. Банки прекратили выдачу кредитов, потому что половина кредиторов уже исчезла в неизвестность. Малый бизнес, без финансовой поддержки банков, превратился в фикцию и сотни тысяч предприятий закрывались навсегда. Крупные предприятия еще кое-как держались на плаву но, судя по ситуации, это было ненадолго. Государственные структуры больше не работали, и каждый делал все, что хотел.
В сентябре месяце на орбиту "Планеты розовых туманов" вышел большой линкор ОКС "Туманный". Все замерли в недоумении, но кончилось все тем, что восемь тысяч десантников и членов экипажа в полном составе покинули корабль и отправились в неизвестность. Примеру "Туманного" последовали и другие корабли ОКС.
На межзвездных трассах происходил форменный бардак. За порядком следования уже никто не следил, и корабли терпели крушения каждый божий день. Никто уже не обращал внимания на сообщения о количестве погибших. Все ждали своей очереди на очередной космический челнок к "Стефании", и опасности путешествия никого не путали.
Никто в этом невероятном хаосе и не заметил подготовки к самой серьезной военной операции со времен Второго Джихада. А подготовился генерал Свеннсон, действительно на все сто. Четырнадцать боевых кораблей класса "Акула", похищенные им с космодрома на "Сайрусе", неожиданно появились на орбите "Стефании". За пятнадцать минут ожесточенного избиения все корабли, которые в этот момент находились вблизи планеты, были уничтожены. За пятнадцать минут - около двадцати тысяч трупов. Такого Федерация давно не видела.
Свеннсон оказался хозяином положения, и только теперь стало понятно, насколько хорошо он подготовился к этой операции. Его корабли были, действительно, вооружены до зубов. Потому что он пришел сюда для того, что бы уничтожить "Планету розовых туманов". Уничтожить ее окончательно.
Нет смысла вдаваться в подробности. Достаточно будет сказать, что все то страшное оружие, которое он применил против беззащитной планеты, могло бы уничтожить все живое на ней пять раз. Все живое до последней молекулы живого вещества.
А на планете не изменилось ничего. Ничего. И все жители Федерации могли наблюдать это на экранах своих комлогов. Ядерные, протонные, нейтронные бомбы летели на планету, не оставляя на ней никаких следов. Они не исчезали в плотных слоях атмосферы, нет. Они долетали до земли. Они просто не взрывались. Лучи смерти скользили по джунглям, и ни один листик не упал с ничего не заметивших деревьев. Боевые мазеры не испарили ни одну каплю воды в безбрежном океане. Тысячи тонн бактерий - разрушителей ПА - 555 упали на остров Маори, и ни один цветок времени не умер раньше отведенного ему часа.
Это было невозможно. Но это произошло.
Когда эскадра ОКС была уже на подходе, и страшный бой близился как неминуемая смерть, все четырнадцать кораблей Свеннсона протаранили ненавистную им планету. И когда рассеялось пламя взрывов, изумленные зрители увидели все ту же прекрасную и безмятежную картину. На "Планете розовых туманов" не изменилось ничего. Все было так же, как и раньше.
А пока продолжалась эта эпопея, в наказание за нее, на "Нарине" толпы озверевших фанатиков полностью вырезали штаб-квартиру Самуила Коллмана. Две с половиной тысячи трупов добавила в свой актив "Планеты розовых туманов". Казнь Коллмана была показана в прямом эфире, и все пользователи сети могли наблюдать, как великий ниспровергатель бьется в конвульсиях и молит о пощаде. Тщетно.
В марте 2522 года оборвалась связь с "Центурией". Это был заштатный мир полей и пашен, никто даже толком не знал, где она находится - эта "Центурия", но отсутствие связи с целой планетой Федерации взволновало правительство. Была послана разведывательная эскадра, но тут начались беспорядки на "Аквилоне", и эскадра была перенаправлена туда.
Ситуация деградировала на бешенной скорости. Федерации катастрофически не хватало квалифицированных кадров, и, в первую очередь, страдал транспорт. Пилоты, умеющие держать в руках штурвалы космических кораблей, исчезали в первую очередь. По понятным причинам. А перевозить грузы по галактике было некому. Желающие перевозить пассажиров еще находились как-то. За очень большие деньги, но находились. А вот грузовыми перевозками заниматься было некому. Мировая транспортная ассоциация перестала существовать.
На многих планетах началась острая нехватка продуктов. Аграрные миры производили огромное количество товара, который гнил и разлагался на складах, заражая воздух и порождая страшные эпидемии. А промышленные миры страдали от голода, доводящего людей до каннибализма. И прямые трансляции в Сети показывали эти страшные картины без остановки. Повсюду полыхала война и разруха. Толпы беженцев с погибающих планет взяли в многокилометровое кольцо все космо-порты Федерации. Бежать - это была единственная надежда. Армаггеддон был в самом разгаре.
И наступил тот день, когда последнее путешествие на "Планету розовых туманов" стало единственным выходом. Для того, что бы спасти свою жизнь. И люди продолжали лететь на "Стефанию". Всеми способами. Невзирая не на что. Используя любую возможность. Даже по трупам.
1 сентября 2522 года правительство Федерации объявило о своем самороспуске. Правительство? Не совсем так. В момент объявления в Большом Дворце на "Браме" оставалось всего шесть человек. Все остальные улетели давно. А делами перестали заниматься еще раньше. Сообщество Миров осталось в прошлом.
11 сентября пропала связь с "Аквилоном". 15 - с "Самарой". 21 - с "Лузусом". 30 сентября 2522 года рухнула Мировая сеть. Связи между планетами исчезли. Никто не знает, почему это произошло. Никто не знает, что произошло на "Браме", и почему Мировая Сеть прекратила свое существование. Никто больше ничего не знает. Потому что Мировая сеть рухнула. Конец цивилизации. Конец всему. Конец всему, что я знал.
Меня зовут Марек. Марек Данилевский. Я был начальником связи на "Варшаве", и все эти годы я был рядом с Выготским. Продолжал выполнять свою работу на орбитальной станции. За все это время я покинул орбиту "Стефании" только один раз, когда уезжал на похороны Выготского. И все, что я рассказал вам, - происходило на моих глазах. Я был свидетелем и участником всех этих событий.
Паломничество на "Стефанию" продолжалось еще пять лет после конца света. Еще пять долгих лет со всех уголков освоенного космоса слетались к планете космические корабли. Слетались только для того, что бы опустеть мгновенно и превратиться в, никому не нужные, брошенные жестянки. Сначала их сжигали мазерами. Сжигали просто для того, что бы освободить место на орбите все новым и новым кораблям, выныривающим из космоса на встречу с "Планетой розовых туманов".
Потом, когда поток беженцев превратился в тоненький ручеек, сжигать их стало просто некому, и незачем. Они кружились вокруг планеты, брошенные и бесполезные. Кружились, а потом сгорали в плотных слоях атмосферы. И падали на планету, и взрывались атомным пламенем. А когда рассеивался дым, "Планета розовых туманов" вновь показывала мне свое, изумительной красоты, лицо. Лицо, от которого невозможно было оторваться.
По моим скромным подсчетам, на планету высадилось около двадцати миллиардов человек, то есть, примерно десятая часть населения Сообщества миров. Двадцать миллиардов живых людей. И никого из них я больше никогда не видел. Исследовательская аппаратура все еще функционирует, и я каждый свой день провожу перед экраном комлога. И я никого не видел. Всех этих людей на планете просто нет. Чем это можно объяснить - я не знаю.
Вот уже полтора года я один. Весь экипаж давно покинул орбитальную станцию, и ни один корабль не вынырнул их космоса за это время. Я не имею ни малейшего представления, что сейчас происходит на девятистах с лишним планетах, заселенных и освоенных человеком, но верю, что человечество все еще живет. Я свято верю в то, что осталось еще много людей в этом мире. Я свято верю, что я не одинок во вселенной. Хотя и чувствую себя совсем одиноким уже полтора года.
Я думаю, что на всех людей просто не хватило кораблей, не хватило пилотов. Я думаю, что множество людей так и не смогли попасть на "Стефанию", несмотря на то, что им очень этого хотелось. Несмотря на то, что они так к этому стремились. Они просто не смогли этого сделать. Это утешает меня. Утешает и успокаивает.
И я вот думаю... я все жду. Ведь, если я прав, то планета выполнила свою функцию. Она справилась, и хорошо сделала свою работу. Она уничтожила цивилизацию и культуру. Она превратила хозяев вселенной во что-то не очень понятное и не очень приятное. Что же теперь с ней будет? Полтора года назад, когда люди прекратили прилетать, я думал... что она исчезнет, например. Взорвется, или провалится сама в себя, я не знаю. Или все красоты поблекнут и обветшают как-то вдруг. Ну, что-то в этом роде.
Но нет. Она так же загораживает мне солнце каждое утро, и она так же прекрасна. Все так же поет ветер на "Флейтах Нибелунгов". Все так же цветут Цветы Времени и сияют рассветы над мысом Конрад. Все так же сводят с ума Соломоновы горы, и я все так же смотрю на все это с утра до вечера. И все так же восхищаюсь. "Планета розовых туманов" не отпускает меня даже сейчас, будь она проклята.
Вчера у меня закончилась еда. Все. Как ни экономил я, как ни растягивал, - всему приходит конец. И моей жизни - тоже. Может быть, там - внизу - меня ждет лучший мир, может быть, нет - я не знаю. Я знаю только одно - этот мир будет другим, не таким как мой. Наверное, это к лучшему. Наверное.
Есть только одна вещь, которую я очень хочу сказать на прощанье. Только одна вещь, которую я пожелал бы себе. Только одна.
Вы себе даже представить не можете, как я хочу, что бы никто и никогда не прочел эти строки. Господи, сделай по моему. Прошу тебя.
Восьмидесятник.
Холодное как лед равнодушие боя. Ни мыслей, ни чувств, ни привязанностей, ни смысла. Только осторожная последовательность реакций, импульсов, движений. И каждое из них способно породить смерть. Или спасти тебя от смерти, зависит от точки зрения.
Это даже не логика, нет. Логике в бою вообще нет места. Она губительна в бою - логика. Потому что предлагает различные варианты развития событий. Она заставляет вас ПРЕДПОЛАГАТЬ что-то. Следующий удар противника, его следующую реакцию. Его вероятные действия. Но никто ведь не может тебе гарантировать, -оправдаются твои предположения, или нет. Предположение в бою - это верная смерть.
Бой - это просто последовательность. Простая последовательность событий, которым нельзя искать объяснения, и справедливость не имеет к нему никакого отношения. Причина и следствие. Только причина и следствие в чистом, кристаллическом виде. И ничего больше. Все остальное несет смерь. Все остальное - лишнее. Бой - это схематическое отображение жизни. Ее основа и фундамент. Ее скелет.
Правой в голову - влево - вниз - блок правой - назад - вперед - правой в голову - и так без конца. Без конца, потому что бой не имеет завершения. Бой ведь никогда не кончается. Категория времени неприменима к нему и опасна как ошибка. Если ты начинаешь ждать финального гонга, ждать чего-либо - ты уже проиграл. И ничто уже не спасет тебя от смерти. Старик Энштейн был, чертовски, прав.
Вспышка. Боль, от которой мутится рассудок. И темнота, прожорливая как вечность. Он опять проиграл. Он снова умер.
Где-то далеко от него был шум, гам, переполох. Пищание приборов, монотонное бормотание мед-инка, оповещающего весь цивилизованный мир о состоянии здоровья бойца после схватки и о прогнозах на его будущее.
Где-то там, на самом пределе сознания суетился Михалыч, отдирая датчики от его тела, и ругаясь как последний биндюжник. Где-то там, на другом берегу, милая Мила массажировала его голову, целовала его и звала к себе. Где-то там происходила привычная до оскомины суета отсоединения, но он не спешил возвращаться. Ему было очень хорошо - бой был закончен. И возвращаться не очень хотелось.
Он открыл глаза и подстроил слегка свою фокусировку зрения. Из белесого тумана подсознания вынырнули столь милые ему фигуры. Учитель и Любимая. Все, что у него было. Все, что у него осталось. Все, что у него было всегда.
- Твою мать! Твою мать! Ты заколебал уже, придурок. - Михалыч деловито суетился у приборов и делал вид, что не обращает никакого внимания на своего ученика. - Ты, блин, заколебал уже! Сколько можно повторять одно и то же? У Кнута Джонса стоят сенсорные датчики от "Линкуса", его невозможно сбить четверкой. Четверку он раскусит как орешек, по любому. И, по любому, влупит тебе по полной программе. Я же тебя...
- Не пыли, Михалыч. Он уже пришел в себя. - сказала Мила. Она стояла позади, и гладила его голову своими нежными, теплыми пальцами. Они были так необходимы ему сейчас. - Здравствуй, любимый. - она поцеловала его в макушку. - Как ты там? Не слишком переутомился?
- Не пыли, не пыли... - бурчал себе под нос, в который раз обиженный, Михалыч. - Да кто ты такая, вообще, что бы мне советы давать. Кукла крашенная.
Мода на цветные волосы прошла уже давно, но Михалыч все еще жил в двадцать первом веке. Отсталый, как наземный транспорт. И самый лучший.
Вставать не очень хотелось. Все тело болело и ныло, как будто бы оно и в самом деле получало все эти удары. Как будто бы оно и в самом деле металось тридцать восемь минут по рингу и разрушало само себя для того, что бы выжить. Тело болело и ныло, а голова была чистой и приятной. Потому что голову уже вылечила Милая Мила. Она умела это делать лучше всех. Она ведь делала это для него.
- Да нет. Все нормально. Помахались немного. Как всегда. Ничего особенного.
- В том то и дело, что как всегда. - Михалыч был "вне себя от гнева". - В могилу меня сведешь, старого, с такими... "как всегда". Я тебе что говорил? У Кнута на руках пневмотическая система от "Прайма". Она дает восемь атмосфер. А твоя грудная пластина выдерживает только семь с половиной. Какого хрена ты ввязался в этот обмен, идиот?
- Михалыч, ну я же тебя просила... - обиделась Мила, но Михалыча сбить с толку было не так-то легко.
- Да пошла ты на хрен со своими... "я же тебя просила". Не вмешивайся не в свое дело, женщина. Если он в таком настрое на ринг выйдет, - его порвут на тысячи маленьких пистолетиков. И ни хрена от нашего великого Магнума Хойта не останется.
- Ша, урки. - решил успокоить своих друзей великий Магнум Хойт. - Ша. Уже, таки, никто никуда не идет. И уже никто никуда не выйдет. Я же уже на пенсии, Михалыч.
- На пенсии он... - продолжал, тем не менее, бормотать тренер. - Какая, к черту, разница? Вышел на ринг - работай, как положено...
- Михалыч, а давай, я тебя поцелую. - предложила Милая Мила.
- И я тоже. - поддержал Магнум Хойт, великий и непобедимый.
- Не надо. У меня есть, кому меня целовать. - отказался Михалыч. - Хотя я подумаю над вашим предложением. Если, конечно, вам друг друга не хватает.
А за окном пылал рассвет. Чудный, нежный. Он прятался за громадой леса, обступающего со всех сторон их старый дом, он скрывался стыдливо за деревьями, но проснувшийся лес пропускал его через себя, не желая задерживать живительную влагу света, столь необходимую земле. Столь необходимую, и столь приятную. И тысячи, миллионы солнечных зайчиков играли в траве, отражаясь от капелек новорожденной росы и разбрызгиваясь во все стороны. Земля просыпалась этим утром, и тренировка закончилась.
Пора было спать.
Милая Мила скрывала зевоту, кокетливо пожимая плечами. Михалыч, осоловевший от ночной работы, прищуривал глаза на показания приборов и хмурился, как садовый, вечно недовольный и обиженный, гномик.
- Пора спать, друзья мои. Нам всем пора спать. День на дворе. - Магнум Хойт встал с инверсионного кресла и потянулся сладко. Его стальной позвоночник не мог хрустеть, и этого очень не хватало для того, что бы получить настоящее удовольствие. Ему многого теперь не хватало. Очень многого.
- Идите, идите. Голубки. Спокойной ночи. - Михалыч продолжал тупо таращиться на приборы. - Я разберусь тут, что к чему. Немножко.
- Э-э-э-э... Постой, Сань. - Михалыч повернулся к нему и посмотрел на него поверх очков. То, что он назвал Магнума его настоящим именем, говорило о том, что произошло что-то очень серьезное. А это нечасто происходило. - Ты это... Ну, короче, я не хотел тебе говорить, но он же будет трезвонить, пока на тебя не попадет. Так что скрывать от тебя смысла никакого нет. Он требовал просто, что бы я тебя позвал. Как репейник, честное слово.
- Кто?
- Верховский. Вчера звонил. Вечером. Ты на пробежке был. - Михалыч склонил голову набок и посмотрел на Магнума пытливо и заинтересованно.
- Чего хотел?
- Поговорить с тобой, чего же еще?
- Ну а ты чего? - Магнум Хойт нетерпеливо поглаживал Милу по спине. Но потом он подумал, что слышать, чего Верховский от него хотел, ему не хочется. - Знаешь что? Если он позвонит еще раз, пошли его, куда ни будь, от моего имени. Сам придумай, - куда. Только покрепче. И подальше. Не стесняясь.
Хозяина "Нострадамуса" звали Эдик Векслер. Ну, Эдик - в смысле Эдуард Петрович. Ему было уже шестьдесят пять. Старый пердун, но на "Эдика" не обижался, особенно если красивая женщина.
Когда-то, в молодости, на самой заре "кибербокса", он работал в категории до тридцати и подавал большие надежды. А потом?.. Да, черт его знает, - что потом... Может наследство какое выпало, может любовь какая-то неземная, - никто толком не знал. Только Эдик завязал в один прекрасный момент, и никакие уговоры не заставили его вернуться.
Тогда он и открыл "Нострадамус". Для друзей, для приятелей. Поначалу здесь собирались только бойцы и те, кто хотел быть к ним поближе. А потом зачастили букмекеры, начался коммерческий ажиотаж, и верные друзья Эдика постепенно переместились к нему на кухню. В зале они теперь редко появлялись.
Эдик заприметил Магнума еще на входе. Помахал ему приветливо, улыбнулся радостно и с удовольствием. Что-то поковырял неторопливо в своем сервере, и картинка на многочисленных панелях изменилась. Это был подарок Эдика для старого друга. Подарок от души.
Теперь на панелях транслировалась "Воздушная Битва" 2206 года. Магнум Хойт - Джек Парабеллум. Первый воздушный бой в истории Федерации. Три недели рекламного ажиотажа. Восемнадцать профессиональных операторов. Прямой, рекламный, эфир на сто тридцать восемь стран мира.
Эту дурку Магнум долго потом забыть не мог - она даже снилась ему по ночам долгие годы. Их поднимали на высоту в десять километров и выбрасывали в свободный полет, как мешки с... мусором. И они бились не на жизнь, а на смерть по пути к земле, и каждый удар мог быть последним, потому что рисковал повредить аппаратуру, запускающую гравитационное торможение. Они сходились и расходились в бесконечном полете, и били друг другу морды, и калечили друг друга.
А потом звучал сигнал, включались грави-подушки и они позволяли себе потерять сознание. Их подбирали на земле, снова грузили в самолет, кое-как подлатывали по пути на небеса, и снова выбрасывали. И снова. И снова. Двадцать один раунд, длинною в жизнь.
Он работал тогда в категории до сорока. И потерял в этом страшном бою целых семь процентов своей живой массы. Но он победил. Он тогда стал Чемпионом. Впервые. Именно тогда он стал великим Магнумом Хойтом.
И теперь он вынужден был поблагодарить Эдика за проявленное к нему внимание. И он помахал ему в ответ.
Он оглядел зал, привычно и невнимательно, как всегда. Все та же картина, и ничего не изменилось здесь за последние двадцать лет. Все те же забулдыги, рассказывающие друг другу о подвигах своей молодости, и прибавляющие себе, как минимум, десять боев, и, как минимум, десять побед. Все те же плотоядные улыбки размалеванных девиц, готовых пододвинуться к славе любым участком своего тела. И те же смутные тени букмекеров по углам. Тени серьезных людей, уставившихся серьезно в экраны своих портативных комлогов или обсуждающих, в полголоса, очередную аферу с каким ни будь себе подобным.
Верховский еще не появлялся, судя по всему. Он никогда не прятался в тени, и если его не было видно и слышно, - это значило, что его здесь нет.
Магнум улыбнулся иронично, увидев закушенные губки девицы, которая смотрела на него во все глаза и кокетливо покачивала плечами. Да-а-а... Давненько он не появлялся на экранах головизоров - эта девица понятия не имела, кто он такой. Если бы она его знала в лицо - то даже не обратила бы на него внимания. Он, конечно был красивым и привлекательным мужчиной. Просто мужчиной он давно уже не был.
А вы что думали? Если бы вас так лупцевали без сожаления и оглядки, по чему попало. По тому, где побольнее? И, в первую очередь по тому, где побольнее. Вы бы долго мужчиной оставались? То-то... А на это дело имплантантов из хромированной стали не приделаешь.
Подошла официантка.
- Там вас господин Верховский ждет. В третьем номере. Он уже заказал все...
- Привет. Как дела? - банально начал разговор Верховский.
- Ничего. Нормально. - банально ответил Магнум Хойт. - Спасибо, что спросил. Чего хотел?
Верховский решил помолчать немного, для придания дополнительной значимости разговору. Хотя зачем было придавать ему дополнительной значимости - непонятно. Верховский, который скрывается в отдельном кабинете от случайных журналистов - это было очень значимо само по себе.
- Вот так вот: сразу к делу, да? А поболтать немного?
На этот раз, помолчать немного решил Магнум. Что бы, не остаться в долгу.
- Ну, как хочешь... - продолжил Верховский. - Я тебя тоже не очень люблю. Может, все-таки, присядешь?
Магнум очень хотел ответить что-то вроде: "да нет, я постою". Или, в крайнем случае: "да я с тобой на одном поле срать не сяду". Но решил, что банальностей на сегодня уже достаточно, и сел. Стул скрипнул жалобно под его трехсоткилограммовым телом.
- Федерация хочет предложить тебе бой. - сказал, наконец, Верховский.
Это было как удар под дых. Это было как взрыв атомной бомбы. У Магнума на мгновение потемнело в глазах и адреналин начал свою разрушительную работу. Дыхание сбилось к чертям собачьим, и кулаки сжались с металлическим лязгом как челюсти дурного питт-буля. Верховский улыбнулся понимающе и с одобрением.
- Что за хрень?.. - выдавил из себя Магнум Хойт, стараясь изо всех сил сохранить видимость спокойствия. - Что за хрень ты тут болтаешь? Какой бой? Я же...
- Это не моя затея, Магнум. Если бы все зависело только от меня, то ты бы на бойне говядину разделывал, и к серьезным делам тебя бы не подпустили ни на километр. - Верховский нагло смотрел ему прямо в глаза. - Аслан хочет тебя. У него, видите ли, есть идея! Гениальная, как всегда. Советники пытаются его убедить, что это бред, но ты же знаешь, Аслана можно остановить только из пушки. Да и то ненадолго.
Мысли Магнума метались по черепной коробке, как взбесившиеся крысы по клетке. О таком он не смел даже мечтать. После его поражения в последнем бою, когда он окончательно потерял чемпионский пояс, - с ним было покончено. Он был уверен в этом, как в себе самом. Ведь тот бой он проиграл с треском и позором. Не по своей вине, - по вине Верховского, но что это меняло? Ничего это не меняло. Он ожидал чего угодно - очередных рекламных заморочек, предложения о тренерской работе, президиум какой ни будь - что угодно.
Но они предложили ему бой. И возможность вернуться.
- В чем прикол?
- Никакого прикола. Все реально, как никогда. - продолжал добивать его Верховский. - все просчитано до мелочей, и все очень серьезно. Первый в истории Федерации бой в открытом космосе. У тебя семьдесят пять процентов железа, у него семьдесят три. По любому, вы оба минут по пять-семь без воздуха выдержите. Раунды по три с половиной. Так что ничего страшного. Как-нибудь, не сдохнете.
- Дальше. - Магнуму было трудно дышать.
- Дальше? Вместо ринга, площадка с силовыми барьерами, куб с гранями по сто метров каждая. Двести камер со всех сторон. Красота просто неземная. - Верховский наслаждался разговором, как никогда. Он всегда производил такое впечатление.
- Ну и клубничка напоследок - продолжил он. - за участие двадцать лимонов, за победу - еще пятьдесят. И чемпионский пояс, в придачу. Слышал, наверное, после последнего боя у Сема Тайгера восемьдесят два процента, и он на луне от счастья. Титул чемпиона свободен. Хочешь, бери.
Он замолчал, этот змей-искуситель в человеческом обличии. Замолчал, спокойно взял в руки чашечку кофе, и сделал глоток, с придыханием наслаждения. Так, как он умел это делать.
- Кто... второй? - Магнум задал этот вопрос, хотя в ответе на него он не видел большого значения. Ему просто надо было немного времени.
- Так ведь в этом-то и фишка вся. Второй - это Катана Эндрюс, черт бы побрал эти ваши имена придурковатые. Самый молодой член федерации - двадцать два года. Щенок совсем. Вот у Аслана и возникла дурацкая идея скрестить на одном ринге самого молодого и самого... старого. - сказал Верховский с особенным значением. - А самый старый у нас, это ты. Вот и все. Так что если ты думаешь, что о тебе вспомнили потому, что ты у нас такой беленький и пушистенький, то ты сильно ошибаешься. Кроме того, скажем так, у тебя есть теоретическая возможность выстоять несколько раундов. А это тоже не маловажно.
Магнум решил не отвечать на хамство. Он по опыту знал, что ругаться с Верховским - бесполезно. Верховскому было все равно, какими глазами смотрят на него окружающие, и ругаться с ним было просто скучно.
- Последний вопрос: кто курирует бой? - Магнум знал ответ на этот вопрос, был уверен в нем, просто хотелось услышать.
Верховский расплылся в своей самой очаровательной, приберегаемой только для элитных журналистов, улыбке.
- Я, конечно.
- Тогда ты знаешь мой ответ. И в каких именно выражениях он будет сформулирован, тоже догадываешься. Счастливо оставаться.
И Магнум Хойт вышел из кабинки, чуть не выломав дверь плечом. Верховский ничуть не удивился и ничуть не обиделся. Только прошептал вслед...
- Ну, ну. - и продолжил наслаждаться своим кофе.
Михалыч сидел на веранде, пил свой любимый кефир и читал свою любимую газету. Короче, старался показать всеми доступными ему средствами, что он получает море удовольствия от своей жизни.
Он был тренер от бога. И боксером был очень даже неплохим. В те времена еще, когда робототехника не доходила до сегодняшнего уровня и боксеры оставались людьми в полном смысле этого слова. Когда значение для боя имело только человеческое тело и человеческий мозг и никакие электронные штучки не заменяли еще бойцовские качества человека. Забавные были, наверное, времена - давно ушедший и забытый двадцать первый век.
Он был уже опытным и знаменитым тренером, когда в Москве девяностых годов, в Москве разрушенной до основания Второй Гражданской и переворотом Немирова, в Москве голодной и неуютной, - нашел этого маленького беспризорника, Саньку Лещенко.
Пьяного в дрызг, несмотря на свои девять лет, подсевшего на клей, вороватого и наглого до безобразия. Нашел его и взял к себе жить. Накормил его, напоил, и начал дрессировать как щенка булль-терьера, - жестоко и с большой любовью. Михалыч спас ему жизнь, он сделал из него человека, он сделал из него чемпиона.
Он не смог уволить его после того, как проиграл. Он продлил с ним контракт, хотя Михалыч и ругался как сапожник, и крыл его последними словами, и отказывался изо всех сил. Он не смог его бросить. А Михалыч просто остался с ним, хотя и мог подыскать себе нового ученика. Или поступить в бригаду к любому профессиональному бойцу. И сделать из него чемпиона. Предложения у Михалыча были, но он остался с Магнумом. Черт его знает, почему?..
- Ну что, как там все прошло? - Михалыч поставил на стол стакан с кефиром. Граненый такой, антикварный.
- В смысле, "как все прошло"? - Магнум сделал невинное и непонимающее лицо.
- Твою мать! - взорвался Михалыч.- Ты что, совсем меня за придурка держишь? Или что? За продуктами он поехал! Щас!!! Ты мне это прекрати сейчас же. Забыл? - Михалыч показал ему кулак. - Что Верховский предложил?
И Магнум Хойт пересказал своему учителю свой разговор с чиновником из Федерации. В подробностях и ничего не пропуская. Как учили.
- Офигеть! О-фи-геть!!! - Михалыч, казалось, не был удивлен, только делал вид, что эта новость ошарашила его. - Ну, и что ты обо всем этом думаешь?
- Я думаю, дорогой учитель, что здесь какая-то собака порылась. Причем порылась она уже давно, и ты что-то об этом слышал. Или я не прав?
Михалыч сделал скорбное лицо.
- Да, блин, не то что бы... На меня никто не выходил, просто бродилки всякие по интернету ходят. Так, ничего конкретного, просто бродилки. Но говорят, все-таки, что Стетсон в Сиднее уже ставки принимает на этот бой. Они, по ходу, уже тебя записали обратно.
- Прикольно. - Магнум задумался. - Куратор боя - Верховский.
- Да, ты говорил уже.
Пять лет назад Верховский готовил бой Магнум Хойт - Снейк Холмс. И он подсунул Магнуму липу.
Так называемые, внутренние записи боев - были абсолютно запрещенным товаром. И за их распространение грозила уголовная ответственность, и охраняли их как зеницу ока. Это были записи работы всех механизмов, составляющих тело бойца в экстремальных условиях боя. Получить эту запись значило полностью разобраться во всех технических характеристиках противника. Знать все его плюсы и минусы. Это было категорически запрещено.
И, понятное дело, что торговля внутренними записями боев была самым обычным делом. У всех бойцов была целая библиотека таких записей, которая постоянно расширялась и обновлялась. Перед боем Верховский предложил Магнуму новую запись Снейка. И подсунул ему липу. В результате Магнум чуть не погиб - его чудом откачали. Он потерял девять процентов живой массы. Он перестал быть чемпионом.
Он проиграл.
Он, с удовольствием, убил бы Верховского, только это ничего не дало бы.
- Ну, и что ты думаешь по этому поводу? - спросим Магнум
- По поводу Верховского или по поводу Боя?
- Не мути, Михалыч... - Магнум начал понемногу раздражаться.
- Ладно, ладно, не прыгай. - тренер стал, по своему обыкновению, серьезным и вдумчивым. - Что я думаю? Я думаю что, если понадобится, записи Катаны я найду по своим каналам, и мы сможем нормально подготовиться. От Верховского можно ожидать любой пакости, но хорошо уже то, что мы это знаем. Так что отобьемся как ни будь. - он помолчал немного. - Но... тебе уже тридцать девять. Уже. А ему двадцать два. Он провел только три настоящих боя, - опыта никакого, - но ему двадцать два. А тебе тридцать девять.
Он потрепал его по руке и взялся за свой стакан.
- Ты меня по жизни никогда не слушался, так что я...
- Подожди, подожди, Михалыч, что это ты лепишь? Как это я тебя никогда не слушался? - созорничал Магнум. - Да я всю жизнь...
- Что всю жизнь? - перебил его Михалыч. - Я тебе за жизнь и толкую. По работе ты всегда был пай-мальчиком, делал, что говорили. А по жизни - никогда.
- Да что-то ты не то говоришь. Приведи хоть один пример.
- Не вопрос! Я говорил тебе, что бы ты Милку не держал? Говорил? А ты что? Какая тебе, к черту, массажистка? Тебе, после того, как ты в категорию до пятидесяти прошел, эта массажистка нужна как собаке пятая нога. Тебе же массажировать уже нечего. А ты вцепился в нее как репейник. Она же молодая баба. Что ты можешь ей дать, кроме твоих влюбленных глаз? Что ты можешь ей дать из того, что нужно молодой бабе?
- Да не могу я без нее! - взорвался Магнум.
- Я знаю, что ты не можешь без нее. И она без тебя тоже не может. Только что это меняет? Не для нее, для тебя? Для тебя, что это меняет?
Они помолчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Михалычу было уже стыдно.
- Извини, погорячился. - сказал тренер и, не дождавшись ответа, продолжил. - Давай вернемся к нашим баранам. Я тебе так скажу: если ты решаешь идти в бой - я иду вместе с тобой. И сделаю все для того, что бы ты победил. А если ты спрашиваешь моего совета, то вот тебе мой совет: не суйся в эту бодягу. Ты ситуацию не хуже меня знаешь. И знаешь, чем ты рискуешь. Прекрасно знаешь. А от того, что ты еще раз по голо-визору засветишься или еще раз поясок у себя на талии повяжешь - ровным счетом ничего не изменится. Все равно, рано или поздно, ты проиграешь. Нельзя побеждать вечно. Пойми, сынок: нельзя. Не получится.
Магнум сидел и смотрел на стакан с кефиром. Тысячи мыслей стучали сейчас в его голове. Они путались, и каждая из них шептала ему что-то свое. Что-то о своем.
- Да, наверное, ты прав. Наверное, ты прав.
Любимая скользила по его телу, извивалась, прижимала его собой к кровати и целовала быстро и осторожно.
- Нет. Нет. Нет. - повторяла она, как в бреду. - Нет. Не пущу. Не пущу тебя. Нет. Пожалуйста. Пожалуйста. Нет. Не покидай меня. Прошу тебя. Нет. Умоляю.
Она не хотела его отпускать. Она знала, чем этот бой может ему грозить.
У него было семьдесят пять процентов неживой массы в организме. Все его кости, и большая часть внутренних органов была уже заменена на искусственные имплантанты. И живого в нем оставалось очень мало. Очень мало
И этот бой, - бой с молодым и прекрасно подготовленным противником, с противником нахальным и жестоким, с противником, который жаждал победы больше всего на свете, - этот бой был очень опасен для него. Шансов на то, что он останется в своей категории, просто не было. Потерять меньше пяти процентов в таком бою - невозможно.
Восьмидесятники - это была элита бокса. Их фотографии были повсюду. Они постоянно мелькали по голо-визору. Они были везде - эти восьмидесятники. И в то же время, их никто никогда не видел. Как в старом фильме с Арнольдом Шварцнегером, или как его там? Они жили на Луне, под куполом, который специально для них построила Федерация. Там были созданы идеальные условия, просто люкс со всеми наворотами, и считалось, что это их заслуженный отдых. Жизнь в раю на старости лет.