***
Если бы кто видел, что творит Устинья... ведьмой бы ее тут же обозвали, и заслуженно.
Поди, отличи ведьму от волхвы, сейчас-то, когда Устя ворожила, лицо ее казалось страшноватым даже.
Куда-то ушла юношеская свежесть, запали глаза, ввалились щеки, казалось, что Усте не семнадцать, а семьдесят. А может, и поболее, страшненько она выглядела, недобро, да и мало доброты в волшбе защитной, справедливость есть, зеркальная, но не благодать.
Боярышня первым делом вырвала у Аксиньи длинный рыжий волос. Сестрица родимая даже не шевельнулась во сне, и Устя аккуратно кольнула ее в палец, потревожила немного, да через минуту перевернулась Аксинья на другой бок и спать принялась дальше.
Выступила капелька крови, в которой Устя волосок и вымочила.
И заговорила тихо, медленно, раздельно, в каждое слово силу свою вкладывая.

Матушка Жива, силой твоей взываю, тебя о помощи прощу, милости твоей ищу.
На чадо Божие, Аксинью, Алексея дочь, враг мученический венец одеть пожелал, зла ей хочет, извести прочит.
Чадо твое защищаю, от порчи закрываю.

Пальцы Устиньи принялись завязывать узлы на длинном волосе.

Как первый узел вяжу, так уши ее защищены будут, не подберется к ним вражье слово худое. Второй узел - для глаз ее, да не сомкнутся веки ее, третий узел для рта, да не оборвется голос ее, четвертый узел для носа, да не заткнут его, пятый узел для ног, да не подкосятся они, шестой узел для рук, да не дрогнут они, седьмой узел для членов ее, да будут они крепки и послушны, восьмой узел для тела ее, да подчинится оно разуму, девятый узел для разума, да не помутится он от зла и чужой ненависти!

Девять узелков заняли свое место на волосе. Устя поднесла его к огню в плошке с углями.

Как волос горит, так и проклятье сгорит, так и произнесший его гореть будет адским пламенем, покоя не знать, душой не отдыхать, места спокойного не ведать, жизни не радоваться.

Волос горел и противно вонял паленым, Устя не обращала на это внимания, продолжая сжигать его. Потом собрала частичку пепла и опустила руку в чашу с водой.

Как вода пепел унесет, так и порча от Аксиньи уйдет, ее не найдет, обратно вернется, колдуну улыбнется. И не уйдет никуда он от зла своего, не попустит его, не будет ему спасения и исцеления. А будь слово мое крепко, и ныне, и присно, и во веки веков. Скрепи его, Жива-Матушка!

И ярко-ярко взметывается огонь в плошке.
Богиня услышала.
Богиня скрепила Устины слова.
Девушка посидела несколько минут, устало опустив голову на руки, а потом выдернула волос и у себя. Поморщилась от боли, но куда ей сейчас?
Не ко времени себя жалеть, могли ведь и ее волосы получить, или еще чего похуже придумать!
Защититься надобно самой, а там она и Борю защитит.
И Устя наново принялась вязать узелки, пришептывая наговор, и ощущая, как утекают силы.
Хоть и одарена она Живой, а все ж лучше не рисковать: повелось так, супротив клинка не талант свой выставляют - щит крепкий. Вот Устя его и выставила, и выстроила.
Пусть попробуют порчу навести! Чай, не обрадуются!
А остальное...
Приворот?
От приворота ее ворожба не защитит, не убережет. Но Устю приворожить не выйдет, любит она безумно. А Аксинью - тут бабушка надвое сказала. Потом подумала, и переговорила.
Когда она Ижорского любит, ее тоже приворожить не получится. А когда не любит... пусть ее лучше к Федору приворожат, чем к Михайле! Все полезнее будет!

***
Танька в покои зашла смело, не стучась.
Палаты царские велики, есть в них множество мест, о которых люди и не знают. Там горница пустая, здесь кладовочка не закрыта, потому как кроме старого хлама ничего в ней нет.
А то и кто из своих замок попортит. Мало ли какая у кого надобность? И с девушкой встретиться, и словечком перемолвиться, и схоронить чего...
Танька о таком завсегда знала. Понимала она, что не красавица, ну так что ж? Зато она умница! И просчитает все правильно, и сделает, и приданое у нее уж хорошее есть, конечно, бояре или бояричи ее замуж не позовут, а вот кое-кто из стрельцов и засматривается. И плевать, что перестарок, уж двадцать три года ей! С хорошим-то приданым она в любом возрасте люба будет. А еще она из палат уходить не собирается. К чему ей оттуда уходить, где она на своем месте и свою выгоду малую имеет?
Так что и потом мужу она принесет пользу великую.
Но мужа покамест нет, а вот заветная кубышечка есть. Сегодня Танечка ее и пополнит еще, серебром полновесным.
Открыла дверь, внутрь скользнула.
- Вот, боярин, возьми платок, принесла я, что ты сказал.
- Волос Устиньи Алексеевны?
- Как есть! Видишь сам - рыжий, длинный, у нее сама вырвала.
- За косу, что ль, боярышню таскала?
- Нет. Зелья сонного ей чуток сыпанула, а потом и пришла. У нее не то, что волосы выдрать - обрить можно было налысо.
- Понятно, - боярин Раенский волос принял бережно, в карман сунул. - Что ж, хорошую ты мне службу сослужила.
Танька кивнула, руку за вознаграждением протянула.
Боярин левой рукой из кармана мешочек с серебром достал, ближе подошел...
Почему так под сердцем стало холодно?
Танька не знала.
Просто кольнуло что-то... и руки стали весить неподъемно, и глаза закрывались... не больно, просто холодно, холодно...
Боярин Раенский сунул серебро в карман, пнул ногой труп.
Так-то.
Когда б эта дура доступ в покои боярышни имела, дело другое. Боярышня б ей доверяла, чего уж проще - волосок принести, али платок какой? Ан нет!
Не верит ей боярышня, и близко к себе не подпускает, и волосы свои все сжигает, и сестра при ней... как начнут разбираться, почему уснула боярышня, там и Таньку припомнят. А как припомнят ее, так она и боярина выдаст.
А к чему ему обвинение в колдовстве?
Вовсе и ни к чему даже...
Вот и пришлось умереть идиотке, туда ей и дорога.
Боярин выдернул из трупа кинжал, теперь уж можно, кровь осела, н забрызгает, вытер его об одежду убитой - и вышел из кладовки. Дверь за собой запер наглухо.
До вечера подождет он, а потом придет, да через потайной ход труп и вытащит, и в Ладогу скинет. Пусть ее там раки сожрут начисто, дрянь бестолковую. И не жалко даже, чего их, продажных шкур, жалеть-то? Правильно, нечего.
Другой эпитафии Танька не удостоилась.

Глава 7
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.
Что-то дальше будет?
Чего мне ждать?
Порча? От порчи мы сбереглись, и Аксинья, и сама я. Не попортят нас, не сглазят. Не навсегда ритуал этот работает, ну уж сколько есть. На мужчину он на год накладывается, на бабу - от крови месячной до крови, но мне покамест и не надобно более. А чего еще ждать надобно?
Кому Танька мои волосы понесла? Кому отдать хотела?
Знать бы - кто, узнаю и для чего.
В тот раз на отборе... Оххх!
Дура я!
И жива была - дура дурой, и померла, дурой осталась. Как же не вспомнила я! Идиотка!
А ведь в тот раз на отборе был... несчастный случай. С боярышней Утятьевой!
В тот раз она мне соперницей была, и серьезной. Федор колебался, я надеялась, он ее выберет, а потом... потом, надо полагать, кто-то вроде Таньки взял волосы Анфисы Утятьевой. И буквально за несколько дней боярышня опухла, прыщами покрылась... как Верка?
Практически! Только Верка померла, а боярышня жива осталась, просто страшной стала, как вся моя жизнь замужняя. Потом шкурка слезла, конечно, прошли у нее прыщи, только почему-то меня она во всем виноватила.
Порчу тогда - и сейчас, один и тот же человек делал?
А ведь и такое могло быть.
В тот раз я устраивала всех больше Утятьевой, потому что была... никакой?
В этот раз я никого не устраиваю. Кроме Федора, который так и шляется, ровно шальной, так и ведет по мне глазами... уже другие боярышни заметили, ядом брызжут, что гадюки весенние.
Или есть еще какие-то причины?
В тот раз моя кровь спала, в этот раз она проснулась.
Может колдовка это отличить?
Да, может. И отличить, и почуять - в обе стороны такое работает. Но я прятаться стараюсь, разве кто ко мне специально приглядывался... царица? Могла она?! Или нет?!
Получается, тогда неугодна была Утятьева, сейчас я неугодна.
А кстати?
Какая родня у Анфисы Утятьевой? Есть ли кто-то... такой, как прабабушка моя? Есть ли у нее в крови сила?
Как узнать? Не боярышню ж спрашивать? И к Добряне не сбежишь, и Аксинье такое не доверишь. Грамотку написать?
А как прочтет кто чужой?
Из дворца выбраться?
А ведь... могу я!
Поговорю с Борисом, пусть поможет! И... мог кто-то быть у Утятьевой! Ежели в ком-то сила взыграла... не просто ж так ее прапрадед или кто там, боярином стал? Сколько народу в палатах, а тут вдруг пожалуй, боярин утиный?
Больше утки на предлог похожи, и фамилия эта, как со зла данная, и история смешная... могло быть?
Ой как могло.
Спрошу у Бориса.
А остальные боярышни?
И с ними узнать бы, что и как. Ох, знать бы, где падать, я бы все родословные наизусть выучила! В черной жизни моей неинтересно мне было, не надобно, так сейчас чего жалеть? Обязательно спрошу у государя... когда еще Боренька придет?
Боря, солнышко мое, жизнь моя, дыхание мое...
Приходи, родной мой, я тебя очень жду!

***
Боярышня Вивея Мышкина в зеркало смотрела, косу плела.
Мысли у нее печальные были, тяжелые, как и пряди каштановые, между пальцев скользящие. Каштановые, не рыжие!
Не как у этой выскочки, Заболоцкой.
А ведь Вивея красивее. Всем она лучше Устиньи Заболоцкой, всем. А царевич на нее и не смотрит, хотя похожи они, спору нет.
И волосы у Вивеи гуще и ярче, и глаза у нее голубые, а не серые, и фигура у нее куда как краше - Устинья та рядом с Вивеей, что курица общипанная!
Да вот беда, царевич на Заболоцкую смотрит, глаз не сводит.
Не так, чтобы умна была Вивея, но какие-то вещи сразу видела, да и чего тут замечать? Любовь чужую? Так она всем видна, кроме того, кого любят, часто так бывает.
И что Устинья Заболоцкая на Федора равнодушно смотрит, она видела. Явно же, у Заболоцкой кто-то другой на сердце, знать бы - кто, уж Вивея бы развернулась, да как тут разузнаешь?
И что Федор в нее влюблен без меры и без памяти. И что подручный его, Михайла, на Устинью взгляды жаркие кидает, а той на парня и взглянуть лишний раз противно - видно. А вот сестра Устиньи в Михайлу этого по уши влюблена.
Видно же!
А еще видно и другую.
Ежели Устинья по душе царевичу, да не матери его, не Раенским, то надобно искать и ту, кто им по душе. И Вивея легко ее нашла.
Боярышня Утятьева.
Подумала она немного, выбор одобрила.
Сама Вивея Фоминична, боярышня Мышкина, хоть и древнего рода, предок ее еще на Ладогу с государем Соколом пришел, хоть и красива она, а только и на солнце пятна есть. Отец у нее...
Случается такое, что мужчина мимо юбки бабьей пройти не может. Когда б мать к этому спокойнее относилась, Вивея б и не задумывалась. Да вот как жизнь пошутила ехидно. Муж - кобель редкостный, а жена - ревнивая зараза, коя волос на шубе у мужа увидит - и уже визг поднимает на весь город.
Вот и потешается Ладога, уж какой год.
Фома Мышкин бабник самозабвенный, гуляка, кутила, жену он плетью научить не может попросту, даже руку на нее поднять не может. Вот и гремят скандалы, вот и развлекаются люди. Соседи уж и внимание на визг обращать перестали.
Вот и получается неладное. Вроде бы и хороша семья Мышкиных, а только кто с ними породниться пожелает? Хоть и пригласили Вивею на отбор, да все понимают - она тут только для виду, за красоту ее выбрали, а родниться с ней надобно ли кому?
А когда б ее Федор выбрал?
Вивея над тем всерьез задумывалась.
Что ей помочь может? Если красавиц вспомнить, она одна с боярышней Устиньей схожа, других тут таких нет. Боярышня Васильева вроде как тоже рыженькая, но совсем другого типа. Когда их троих рядом поставишь, в темноте Вивею с Устиньей спутать можно. а вот Васильева и ниже на голову, и объемнее в два раза. И лицо у нее другое совсем, круглое, широкое даже.
Нет, не соперница она ни Вивее, ни Устинье.
А вот с ней, с Вивеей, царевич и говорил пару раз, да и смотрел с интересом.
Похожа она на Устинью.
Вот когда б исчезла Заболоцкая, был бы у Вивеи шанс? Пожалуй, что и был бы.
Только хорошо все продумать надобно. Понятно, из окна скидывать боярышню Заболоцкую, али пояском душить - придумка глупая, да и уметь такое надобно. А вот когда яд какой... или порча?
Ох, даже думать о том грех великий, ну так поди, жизнь длинная, успеет она свой грех отмолить!
Порча? Страшновато, да и поди, ведьму еще найди. На дороге такое не валяется, а расспрашивать начнешь, потом горя не оберешься. А вот с ядом куда как проще. Его и у аптекаря купить можно. Не самой, конечно.
Ну да... те же белила свинцовые - яд, когда проглотишь их достаточно. Да и кое-что другое... белладонну Вивея в глаза давненько уж закапывает. Они потом блестящие, яркие, и взгляд такой, томный, зовущий, правда, видеть хуже начинаешь, потому не для каждого такое делать будешь, ну так царевич и не каждый встречный-поперечный.
А вот ежели ту же красавку в еду или питье добавить - долго смерти ждать и не придется. Так что...
Вивея пузырек темного стекла достала, встряхнула задумчиво. Там еще много было, не на одну - на шесть боярышень хватило бы с избытком.
Попробовать?
Коли случай представится?
Обязательно она попробует. *
*- милое растение знали еще до нашей эры и Диоскур о нем писал, и как приворотное зелье его использовали. И отравиться им - легко. Правда, и распознать тоже, но в те времена экспертов-криминалистов не было. Прим. авт.

***
Эваринол Родаль редко кого встречал сам. К чему?
И встретят, и приветят, и проведут.
А уж чтобы выезжать к кому-то?
Давненько такого не бывало. Но прилетел голубь - и магистр быстро собрался. Это напоказ он жаловался на все болезни сразу, хватался то за голову, то за поясницу, страдал и пошатывался. А так-то...
Ой не для красоты у него нож был с собой всегда, да не один, а целых четыре. Два на предплечьях, два на щиколотках, а ежели вовсе честно, то и еще один, в ножнах на бедре. Мало ли, как дело повернется.
И пользовался ими магистр виртуозно. Умел, любил, тренировался регулярно, просто не считал нужным никому о том сообщать.
К чему?
Друзья... нет у него друзей. Последователи есть, подчиненные есть - так им точно говорить не надобно, лучше его защищать станут. А врагам о таком и тем более лучше знать, пусть недооценивают магистра, калекой его считают.
А уж о потайных ходах - и тем более умолчим. Для всех магистр погружен в трехдневное молитвенное бдение. Такое у него случается, молится он за этот несовершенный мир, вот и нечего его беспокоить. А то не домолится, и миру ка-ак поплохеет...
Доверенный слуга в курсе, а остальным и ни к чему другое знать.
Собрался магистр быстро, вышел потайным ходом, взял коня - и поехал по делам, в сопровождении небольшой свиты. Только они не знали, кого сопровождают.
Монах и монах в капюшоне, на лицо опущенном. Никто с ним и не заговаривал даже. К чему?
Излишнее любопытство в Ордене не приветствуется, каждый знает ровно столько, сколько ему надобно.
Вот и ехал магистр спокойно, аккурат до небольшой таверны, в которой и занял комнатку на втором этаже. И ждать принялся.
Час, два...
Почти половину суток пришлось прождать, пока не прибыл человек, ради встречи с которым и затевалось все. Постучался, вошел в комнату, позволения не дожидаясь, капюшон откинул.
- Магистр?
- Добро пожаловать, мейр Истерман, - почти дружелюбно улыбнулся Эваринол.
Получилось плохо да что уж теперь? Отвык магистр от дружелюбных улыбок. А Руди то и ни к чему, у него без улыбок есть о чем поговорить.
- Рад видеть тебя, магистр. Скажите, то, о чем вы упоминали - готово?!
Эваринол опустил веки.
- Готово. И будет продано россам в нужный момент, чтобы никто не связал Орден и... результат.
- Благодарю, - Руди нервно провел рукой по волосам. - Магистр, в Россе начинается что-то нехорошее.
- Нехорошее?
- Я знаю, орден планировал ставить на Федора. Но он... нестабилен.
- Нестабилен? Как это проявляется?
Руди принялся описывать случаи, которым он был свидетелем. С той же невезучей Эльзой, с припадками, с казнями, потом упомянул про боярышню Заболоцкую.
Эваринол медленно кивнул.
- Это неудивительно, мейр Истерман. Такое случалось, я был тому свидетелем. Частым свидетелем.
- Это можно как-то... исправить?
- Исправить не получится, можно только временно уравновесить.
- Уравновесить?
- Федор сам тянется к человеку, который может его... подпитывать. Как эта девица с жутким именем Ус-ти-на. Я правильно понимаю, у нее достаточно сильная кровь?
Руди задумался.
- Я не знаю, она это была или нет, возможно, ее родственница. Но однажды женщина, похожая на боярышню, спасла Федору жизнь.
- Как это было?
Услышав о смертельной ране, магистр пожевал губами. Задумался.
- Мейр Истерман, для меня не новость, что в Россе есть люди, обладающие силой. Насколько это.... в их власти? В их обычае? Вот так, в грязном переулке раскрываться для помощи первому попавшемуся человеку?
Руди задумался.
- Я разговаривал со многими, и скажу так - это возможно. Бывали случаи чудесного исцеления, более того, волхвы могут целить проказу, могут спасти от смертельных ран. Могут, ежели сами захотят. Заставить их нельзя. Любой волхв это... это страшно, магистр.
Родаль недовольно нахмурился.
- Ты говорил, их можно одолеть, мейр.
- Можно, магистр. Когда волхв измотан, ранен, когда уничтожено его место силы, или он попросту отрезан от него... я не скажу, что это будет легко и быстро, но такое возможно. Уничтожить можно. Подчинить и сломать - нельзя.
Магистр подумал, что просто никто не пробовал до сей поры ни подчинять, ни ломать. Хотя бы потому, что не смогут держать волхва в повиновении. Другие не смогут, а он кого хочешь подомнет и подавит. Но... вслух этого не сказал. К чему?
В подвалах ордена ломались и не такие, как волхвы. Вопрос в другом.
Как доставить волхва в эти подвалы?
А можно и переформулировать вопрос, и построить подвалы такие на земле Россы. И ломать волхвов, и будет у магистра когда-никогда свое воинство, силой обладающее. Ясно же, что это не от Бога, Бог такого не дает. Значит... или от дьявола, или какие-то способности природные. И такое ведь бывает, магистр знал. Вот, в далекой стране заморской, говорят, люди по гвоздям ходят, всех уверяют, что нет в этом ничего такого странного, просто учились они, и по гвоздям ходить, и тварей ядовитых укрощать. Значит, и в Россе что-то такое есть.
И оно будет поставлено на службу Ордена.
- Хорошо, мейр Истерман. Оставим покамест волхвов. Проследи, чтобы Федор женился на этой девице, или на ком-то той же крови. Это важно. Если он настолько нестабилен, то или произошла привязка, или ему нужна эта девка для подпитки.
- Он ее не убьет?
- Ни ее, ни других той же крови он пальцем не тронет. Это важно.
- А сможет он иметь от нее потомство?
- Не буду врать - не отвечу. Это зависит от силы самой девки, от ритуалов, на которые они согласятся. Добровольно, заметь, согласятся, понимая, на что идут и что получить хотят взамен. С закрытыми глазами такое не проводят, человек должен понимать, что делает и зачем.
Руди кивнул.
- Хорошо, магистр. Итак, первое - рака. Второе?
- Корабли с моими людьми придут осенью. К этому времени ты уже вернешься в Россу. Подготовь список мест... силы волхвов. Хорошо бы еще знать о самих волхвах, но я понимаю, это сложно.
- Вот он, - Руди достал и протянул магистру свиток, - я знал, что понадобится. Составлял.
Магистр принял свиток, медленно кивнул.
- Твое старание не останется без награды, мейр Истерман, и твои желания мне известны. Они не изменились?
Руди качнул головой.
- Нет, магистр.
- Тогда я еще раз подтверждаю свои обещания. Если получится с ракой - отлично, мы начнем, благо, защита у тебя есть. Если нет... корабли придут.
- А если и у кораблей не получится?
- Тогда наступит время еще одного плана. Но пока он еще не доработан.
Рудольфус не слишком поверил магистру, но кивнул. Есть вещи, о которых лучше не знать. Целее будешь.
Планы магистра Родаля относятся именно к таким вещам. Руди лучше потерпит в неведении, все равно, когда настанет пора действовать, его известят.
Он получит свою награду, а Росса получит нового хозяина. Хорошего хозяина. И все будут довольны.

***
Приворот и отворот - это зрелищно?
Вовсе нет.
Как приворот делается?
Берется частичка тела человека, волосы там, ногти, или еще чего, в пищу добавляется, да заговаривается. Можно в воду добавить. Можно еще куда.
Условие одно.
Чтобы это самое, заговоренное, внутри нужного человека оказалось.
Сейчас заговаривали на царевича Федора и боярышню Утятьеву. Заговаривали, чтобы Федор ее полюбил.
Потому летели в бутыль с водой обрезки его ногтей - и пепел от сожженной пряди ее волос.
Ведьма наговаривала мерно, уверенно. Слова не путала, силу вкладывала даже с лихвой.
Риск это, как и любой приворот. Большой риск.
Ежели подумать, что такое приворот? Это не чувства, не любовь, не вызовешь ее такими-то делами, даже и рядом не пройдешь с ней. Это как кандалы и ошейник.
Одним концом цепь на привороженном, второй конец цепи у того, кто привораживает. И работает это в обе стороны, не бросишь цепь, не откажешься. Не порвешь, не рванешься с нее.
Можешь и рваться, и выть, и пытаться что-то со связью сделать... это как волка на цепь посадить, грызи ее, не грызи, хоть зубы долой и морда в кровь, не поддастся железо каленое.
Но - будет это полностью твой волк. Ручной.
О чем не рассказывают ведьмы и колдовки?
Как водится - о последствиях. Их дело сделано, а что с тобой потом будет? А какая им разница?
Да никакой!
А условия есть, и жесткие, жестокие даже.
Детей у вас или вообще не будет, или будут они больные, или проклятие ты на них получишь. Колена так до седьмого, очень даже запросто. Приворот - завсегда магия черная, а чем за помощь темных сил платят, знаете? Жизнью, здоровьем, а то и всем сразу.
Это с тебя плата.
С привороженного и того хлеще берется. Помрет он раньше времени, вот и все. Должен бы пятьдесят лет прожить - так десять проживет, оно и понятно. Поживи-ка на цепи, да в ошейнике? Не нравится?
То-то и оно.
О таком не говорят обычно. А оно есть.
И еще одна оговорка, две даже.
Искренне влюбленного приворожить не получится. Никогда. Сам умрет, тебя убьет, приворот не получится, еще что случится - бесполезно это. Любящих... даже не влюбленных, а любящих не приворожить никогда. Истинные чувства пуще всякого заслона хранят, пусть не от стрелы, не от клинка, но от чужого колдовства оберегут и защитят.
Если же человек достаточно силен, сильнее тебя, то рано или поздно приворот он порвет в клочья мелкие. И тогда...
Тогда ничего хорошего ни для себя, ни для рода своего не жди. Все разнесет привороженный, все сделает, чтобы за твое зло своим отплатить. А это случается иногда, и цепи рвутся, и связь ломается. Редко ведь привораживают кого поплоше да поглупее, обычно целятся в тех, кто умен, красив, силен, богат...
А ежели скинет привороженный твою удавку, сам ли, с чьей-то помощью, так все тебе достанется. Он-то сухим из воды выйдет, практически, а ты за все ответишь.
И об этом ведьмы тоже умалчивают. Им-то что?
Это не они свою душу отдают в заклад, они уже давно все отдали и продали. Это твой грех. Твоя вина. И ни на кого ее списать не получится.
Обо всем этом знали люди, в комнате находящиеся, но и выбора другого не видели.
Не устраивала их Устинья Алексеевна, никак она к их целям не подходила, вот и приходилось выкручиваться. И как люди умные... сами-то они не подставятся. А вот кого другого легко под проклятье подставить.
Что страшного в привороте?
Всего-то и надобно, что Федора к Утятьевой приворожить, сама она и привораживать будет. Женится он на Анфиске, поживет с ней лет пять, а потом приворот и разорвать можно. помочь несчастному царевичу.
Анфиска все последствия получит, а Федор свободен будет, еще раз жениться сможет. Еще и ребеночка, авось, получит. Докажет, что могут у него дети быть, не то, что у Борьки.
А как и не выживет малыш... ну так что же?
Бог дал, Бог взял.
Коварно?
А Анфису никто и не заставляет соглашаться, сама она царевной стать желает, сама власти жаждет. Все сама. Сама и платить будет, кровью, а то и жизнью своей никчемушной.
Наконец вино готово было, ведьма еще раз бутыль встряхнула, закрыла, да боярину Раенскому протянула.
- Вот так. Пусть угостит дурачка из своих рук, и ладно будет.
- Точно ли?
- Слово даю.
Боярин кивнул, поблагодарил, и бутыль унес. Вот и ладно, сделано все. Теперь выждать надобно нужного момента, да и угостить Федора.
Помнил боярин о судьбе невезучей девушки. Помнил, сам же и хоронил. Но это ж другое?
Может, и Устинья эта сама Федора приворожила?
А может, и еще чего было, как теперь узнать?
Попробовать все средства надо, чтобы Феденьку на подходящей девушке женить. Может и получится чего?
А ежели... ежели с Анфисой чего не того случится... судьба ее такая. Бывает же... сама она на то согласилась. Боярин Утятьев против будет?
А кто ему про то скажет?
Опять же... его дочь на черный ритуал согласилась, царевича приворожить решила! Да за такое...
Покаяние назначат! В ссылку отправят! И это еще если по-доброму, так-то и казнить могут. Так что... Анфису можно будет хоть с кашей съесть, не возразит боярин и словечком, побоится всего остального лишиться: не то что дочери, а власти, имущества, а то и чина боярского.
И не было у боярина Раенского ни жалости, ни сожалений. Разве что... быстрее бы! И чтоб не сорвалось!

***
Федор собирался к боярышням, ровно на каторгу, в Михайлу щеткой кинул, не попал, правда.
- Прочь поди, дурак!
- Да чего ты, царевич? Красавицы же! Одна к одной, ровно яблочки наливные в лукошке золотом!
- Не нужны мне те яблочки, мне Устя надобна!
- Так и она там будет!
- Только к ней и не подойдешь за дурехами этими: налетят, защебечут, только их глупости и слышно!
- Ум-то бабе и без надобности. Может, боярышня Устинья посмотрит, как они добычу делят, да и заревнует?
Вот тогда за щеткой и коробка с румянами полетела.
- Не ревнует она, понял?
Михайла понимал, чего тут не понять? И она не любит, и остальные. Царевич ты, вот и вцепились! Жаль, вслух такого не скажешь.
- Царевич, это просто перетерпеть надобно. Вот как лекарство горькое... скоро уж ты на своей красоте женишься.
- Как же!
- К брату сходи, с ним поговори? Не откажет, чай?
Федор задумался.
А может, и правда - к Борису пойти, поплакаться? Должен ведь брат понять его?
Обязан, на то он и брат.
Как давно Федор с братом разговаривал, или его понять пытался, помочь, поддержать?
А это вы к чему спрашиваете?
Он и не обязан, это ему все обязаны! По гроб жизни и за гробом!

***
Борис по коридору шел, когда навстречу ему боярышня попалась.
Как-то так неловко получилось... он шагнул, она шагнула - и вскрикнула тихо, на стену оперлась, и глаза такие, умоляющие.
Борис даже не сразу и признал-то ее, мало ли тут девок ходит? Одна из тех, кто на отборе был.
Мария, Марина... Марфа? Да, кажется, Марфа. На Марину похожа внешне: черноволосая, синеглазая, статная, аж передернуло от сходства этого, противно стало. Неприятно.
А все ж мужчина должен мужчиной оставаться, потому Борис вперед шагнул, руку протянул, встать помогая.
- Ушиблась, красавица?
- Ой, государь! Кажется, ногу я подвернула. Сама и не дойду никуда... посижу я тут, на полу, подожду кого, чтобы помогли мне к лекарю добраться.
Тут бы Борису ее и бросить, или стрельцу какому передать. Пусть ведет до горницы до ее.
Другое толкнуло.
А ежели кто их с Устиньей увидит ненароком? Пусть его с другой бабой еще увидят тогда не Устю, а вот эту черноволосую подозревать будут в симпатии его. Да и ничего страшного, доведет он девку до комнаты, не переломится.
- Пойдем, красавица, провожу тебя. Ты ж одна из невест царевичевых? Марфа?
Расцвела так, ровно ей корону пообещали. Почти...
- Да, государь! Марфа я.
- Небось, братец мой с такой-то красоты и глаз не сводит. Да, Марфа?
Девушка губки надула.
- Даже и не смотрит на меня Федор Иоаннович, не интересна ему я. Ему кроме боярышни Заболоцкой и не надобен никто.
- Заболоцкая... светленькая такая?
- Рыжая.
- Может быть. Я-то ее и не помню. Вот такую красоту как ты - поневоле запомнишь.
Марфа и вовсе солнышком рассиялась, защебетала. То одно, то другое, пока Борис ее вел, все что могла по шесть раз выболтала. И про Федора, и про грусть-тоску девичью, и про то, что молод для нее царевич, ей бы кого постарше...
Раньше полюбовался бы Борис, порадовался. А сейчас вот...
Противно ему стало. Ровно полыни горькой нажевался, во рту привкус такой - не сплюнешь, не отвернешься. Тошно, пакостно. И взгляды томные за версту видны, и грудь едва сарафан не рвет, и ножка так... подвернута выразительно.
Ах я, бедненькая-несчастненькая, пожалейте-помогите.
Девица явно о его разрыве с супругой знает, попользоваться этим хочет. Но...
Не гнать же дуру со двора плетью?
Борис и семью ее вспомнил - дочь боярина Данилова. Михайлы Данилова. Рявкнуть на нее сейчас? Поругаться? Да не стоит оно того, чтобы Данилов потом обижался. Пойдет ведь звон по всей Россе, мол, девушка ножку подвернула, а царь-государь не разобрался. Любят у нас обиженных-то. Жалеть, сострадать им. Вас бы к таким обиженкам в одну горницу, мигом бы ко льву в клетку запросились.
Борис ими еще в юношеские годы сыт по горло был, это уж потом отвык. Все как-то поняли, что кроме царицы государь никого и в упор не видит, вот и расслабился он.
А сейчас-то Марины и нет, считай.
Ох, сколько ж этой бабьей дряни изо всех щелей полезет! Подумать страшно!
И начнется сейчас кошмар, страшнее самого лютого сна. Охота на жениха, называется.
Жениться надобно, государь...
Надобно, ага!
А на ком? Еще раз как влюбится? Отбор объявить, красавиц посмотреть?
От этой мысли Бориса аж судорога пробрала. Морозцем по спине пробежало, сгинуло, да только не забылось. Чтобы еще одна Марина ему попалась под руки?
Он ведь первый раз женился по выгоде государственной, а второй раз, чего себе врать-то, по любви. Выгода смертью жены обернулась, любовь чуть его самого к смерти не привела. А третий раз как? Снова ведь получается - не для себя, для государства. Надобно будет жену подобрать здоровую, чтобы наследников родила... тьфу ты, ровно о корове думает.
Самому противно становится.
И Марфа эта, с глазами ее коровьими... понятно, не виновата боярышня, что государь впервые это почувствовал. Не умом понял, а шкурой ощутил.
И никто не виноват, а просто - противно.
Чувствуешь себя то ли едоком привередливым, то ли поросенком на блюде. С яблоком во рту. Ага, Евиным яблочком, с той самой яблоньки, со змеей на шее, заодно. А жениться придется.
И родня жены еще давить начнет.
Борис едва не взвыл от злости да ярости. А потом рукой махнул.
Как будет, так и будет, у него сегодня еще дела посерьезнее. Развернулся, да и к себе пошел.
И ведать не ведал, что за ним наблюдали внимательно, и выводы сделали. Хотя и не те, которые надобны.

***
Михайла сидел в трактире.
Не просто так себе этот трактир, он рядом с подворьем бояр Ижорских.
И стоит у его ноги кувшинчик с земляным маслом. Хороший такой кувшинчик, увесистый.
По размышлению здравому, понял Михайла, что и одному ограбить Ижорских можно, только головой думать надобно. Когда просто пойдет он, в окно влезет... риск велик.
А как загорится подворье?
Не случится ли так, что побежит боярин кубышку свою доставать? Из огня выносить?
Михайла б побежал, вот и боярин поскачет. А там уж дело несложное, проследить, да перехватить. Справится Михайла, чего там не справиться. А вот как пожар обеспечить? Кто другой не задумался бы, а Михайла знал. В ватаге он и с пиратом одним познакомился, тот по Ладоге ходил ранее, а потом, как корабль их потопили, сбежать умудрился. До леса добрался, да к татям прибился. А что он умеет-то, когда пират? Только людей резать.
В ватаге пригодились его умения сполна, а Михайла еще и рассказов его наслушался. Знал, как поступить. Зима там, не зима - пожару быть! На то ему земляное масло и надобно.
Дрянь такая, редкостная.
Вязкая, тягучая, горит даже на воде, туши, не туши - только хуже будет. Растечется, руки обожжет, гореть долго будет, ее песком забрасывать надобно, да где уж тут песок взять? Зимой-то?
Ладно еще летом, там хоть кто-то пошевелится. А зимой кому, да к чему песок запасать? Разве что пару лопат, дорожки посыпать у дома.
Михайла прямо уверен был, сначала пожар будут снегом тушить, он как раз растечется, расползется, может, и еще куда перекинется... да это тоже не его дело. Царские палаты не сгорят, остальное его не волнует. Пусть хоть вся Ладога палом пойдет, у Михайлы своя забота.
Вот, как стемнеет, так и пойдет он поджигать. Зима же, смеркается рано, хоть и на весну уже повернуло, а все одно - и ложатся люди рано, свечи берегут. Так что... часика два посидит - и ладно будет. Бог даст, к утру Михайла куда как побогаче станет.
И Михайла нежно коснулся под столом пузатенького глиняного бока кувшина.

***
В этот раз Бориса и ждать не пришлось, не успело стемнеть за окошком, скрипнула потайная дверца.
Устя кружево отодвинула в сторону, любимому поклонилась.
- Доброго вечера, Боря.
- И тебе здравствовать, Устёна. Прости, что не приходил, занят был.
Устя только рукой повела.
- Не обижаюсь я, что ты! И не думала даже! Что царица?
- У себя она. Я распорядился ей вещи собрать, в монастырь она поедет.
- А когда?
- Вот через пару дней и поедет. Еще погуляем по ходам тайным?
Устя кивнула.
- Погуляем, конечно. Боря, поговорить с тобой хочу серьезно. Скажи, что ты об Утятьевых знаешь?
- То же, что и все, может, чуть больше. Да кажется мне, тебя не это волнует, не имения, не налоги, не торговля их?
Устя скрывать не стала.
- Не это. Боря, во мне кровь волховская есть. А в Утятьевых? Ничего такого не замечено было?
Царь как стоял, так рот и открыл.
- Утятьевы? Нет, не замечал. А ты сама не почуешь?
- Когда б в Анфисе или ком из ее родных кровь проснулась - то дело другое, я бы почуяла. А пока кровь молчит, ничем она от обычного человека отличаться не будет. Может красивее быть, болезнь ее стороной обойдет, удачи чуточку больше будет - где ж такое увидеть?
- Красота - да. Ну так у нас красивых баб хватает, чай, не Джерман какой, там-то ежели баба краше лошади, так сразу и ведьма. Везение? Не знаю.
- А давно ли за уток титулами да поместьями жаловали?
- За уток - не обязательно, да случай - он разный бывает. К примеру, государь к жене тогдашнего Утятьева похаживал, али к дочери его? Может быть?
- Может. А все же я б проверила.
- А как?
- В рощу бы нас съездить, к Добряне. Она из Беркутовых, они всегда Живе служили, себя не жалея. Может, она чего и знает?
- Сегодня не получится. Постараюсь на днях это устроить, мы пешком не дойдем, кони нужны.
Устя подумала, что она как раз ножками и бежала, но... верхом всяко лучше. И быстрее.
Подождет она.
Опять же, она-то по осени шла, а сейчас, по снегу глубокому, да без дорог... нет, не обернуться за несколько часов, тут и мечтать не стоит.
- А с государыней Мариной поговорить можно? Боря?
- О чем, Устёна?
- О важном спросить хочу, государь.
- Устя!
- Прости, а только и правда - поговорить мне с ней надобно. До того, как отошлешь ты ее.
- Хорошо, хочешь поговорить - пойдем, провожу я тебя. Но я с тобой пойду.
- Не будет она при тебе откровенна. Уж прости, а только и сил, и времени больше потребуется, чтобы разговорить ее, к чему нам их зря тратить?
- Тогда просто послушаю.
- Через глазок потаенный? Хорошо, Боря. Мне от тебя таить нечего, а вот ей... только не вмешивайся, даже когда что-то страшное или странное услышишь. Не вмешивайся, умоляю!
- Хорошо, Устёна. Хочешь - прямо сейчас пойдем?
- Хочу, Боря. Нет, не хочу, а надобно.

***
Платон Раенский к Любаве нередко захаживал, никто и не удивился. Родня, чай.
Вот и сейчас пришел, поклонился по-родственному, шубу расстегнул. Царица уже в постели лежала, на локте приподнялась, удивилась.
- Платоша? Случилось чего?
- Поделиться хотел, Любавушка. А там, может, ты чего придумаешь, может, чего подскажешь.
- Чем поделиться?
Любава дождалась, пока дверь закроется, а Платон рядом с ней на кровать присядет. Так-то их не подслушают.
- Кажись, нашел я, ради кого царь с женой разводиться вздумал.
- И кто ж эта стерва?
- Марфа. Михайлы Данилова дочка.
Любава брови нахмурила, долго припоминать и не пришлось.
- Красивая. Черноволосая такая, верно?
- Верно. Она о государе всех подряд расспрашивает.
- Не о Феденьке?
- Нет, Любушка, именно о Борисе. А еще сам он ее на отбор предложил.
- Рисковал ведь, Феденька мог бы и ее выбрать?
- Ничем не рисковал. Феденьке хоть ты роту красавиц построй, ему никто, кроме Заболоцкой не надобен.
Любава глазами зло сверкнула, но про Устинью говорить не стала. Не до того.
- И все это?
- А сегодня их вместе видели. Государь ее в покои проводил, а она хихикала дура дурой...
- Борису и не ум надобен, судя по Маринке, - это уж было поклепом злобным, но Платон промолчал. - А рОдить она ему может, и не одного. Гадина!
- И на Марину похожа.
Любава кивнула задумчиво.
- Я поговорю еще, но кажется мне, прав ты, братец. Положил Борька на нее глаз.
- Что делать будешь?
- Я?
- Со мной-то Петрушку не играй, - махнул рукой Платон. - Какая тебе помощь надобна, сестрица?
Любава задумчиво прядь волос перебрала тонкими пальцами. Уже скорее костлявыми... неприятно выглядело, а отвернуться и нельзя, обидится.
- Не знаю покамест, Платоша, не складывается у меня правильно. Сколько смотрю, а все не так, не то... не знаю!
Платон шаг назад сделал, и то, сказал он все, что надобно, уходить пора.
- Понимаю, Любавушка. Не тороплю я тебя, сама знаешь. Как сложится, так и ладно будет.
- Иди, Платоша, подумать дай. А уж я сложить все постараюсь.
Платон Раенский кивнул, поклонился почтительно, да и прочь пошел.
То-то и оно.
Сделать - можно.
Хоть завтра помрет в корчах дурочка черноволосая, коя царицей стать возмечтала. Хоть послезавтра женится Федор.
Да вот беда - не та жена ему надобна.
А и Росса тоже... перехватить власть над ней можно, да вот удержать покамест не сможет ее Любава. Не пришла ей весточка от Руди.
Остается только ждать.

***
Михайла на подворье Ижорских своим хоть и не был, а псы все одно на него брехать не стали.
Знакомый.
Не составило труда ему на подворье пройти, да вплотную к стене терема подойти с той стороны, где не было никого. Забор только.
А там...
Поплескать из кувшина на стену, да огнивом чиркнуть - дело несложное. Минута - и пламя поползло, занялось, медленно, ровно нехотя, промороженные бревна гореть не хотели. Но земляное масло осечек не дает.
Занялось постепенно...
Закричали люди, побежал кто-то, забились, заржали кони на конюшне, залились лаем промахавшие все собаки...
Михайла за суетой наблюдал с насмешкой. Ему только ждать оставалось, совсем немного еще подождать.
Он и подождет, тут, рядом... кто там его в темноте ночной увидит? Да еще когда пожар рядом...
- Горим, православныииии!!! - завизжал кто-то.
- Ратуйте!!!
- АИИИИИИИИ!!!
Пожар разгорался все сильнее, шум и гам тоже нарастали, никем не замеченный Михайла скользнул в двери терема боярского. Понимал он, все сразу не прогорит, холопья да слуги тушить кинутся, а боярин...
А боярин о самом ценном как раз и позаботится. А Михайла ему и поможет. С радостью.

***
Кого не ждала увидеть царица Марина, так это боярышню Устинью. На локтях приподнялась на кровати, змеей зашипела.
- Тыыыыы!
- Я, Марина, - Устя ее более не титуловала царицей. Ни к чему. Поняла это рунайка, еще злее оскалилась.
- Пролезла, гадина? Под Борьку метишь?!
- Ты мне и так должна, дрянь, - Устя тоже церемониться не стала. - Сама знаешь, за кого.
- За братца твоего малахольного? Пусть спасибо скажет, что дочиста его не высосала!
- Я тебе сейчас спасибо скажу, - Устя руку подняла и к Марине развернула. - Так скажу, что тебя не в монастырь - на погост понесут. Думаешь, не справлюсь?
Устя знала, на ее ладони сейчас разворачивается зеленая веточка, шевелит листиками... Марина передернулась, под себя ноги подобрала.
- Волхва!
- Смотри-ка, узнала. А что ты хотела, на нашей-то территории?
- Вашей?! Недолго ей вашей-то быть осталось! Нас жрецы потеснили - и вас потеснят!
- Потеснили, - Устя прямо в глаза Марине поглядела. - Ответь прямо - ламия ты? Верно? От них ваш род пошел?
Марина так зашипела, что у Устиньи и сомнений не осталось.
- Догадалась?
Устя только плечами пожала.
Монастырская библиотека много чего хранит. И про женщин-ламий в том числе.*
*- автор слегка вольно обращается с мифами, прим. авт.
Устя когда о них читала, и не думала, что так-то бывает. Ан - вот? Живое, не вымершее...
- Говорят, ваши предки жили на склонах горы Парнас. Давно. Полулюди - полузмеи. Это уже неправда, так?
- Жили. Да, змеями не были, - Марина прищурилась. Убила б она ту волхву! Но... когда она сама все знает? Ведь просто для подтверждения спрашивает, это хорошо видно! А так Устинья уж все для себя решила.
- Но жизнь и кровь высасывали.
- И это было. Могли понемногу с человека брать, тогда надолго хватало, могли сразу выпить.
- Крови вам для этого не надо было.
- Нет, только первый раз - попробовать, привязать.
- Бориса не ты привязывала.
- Нет, не я.
- У ламий есть хозяин?
- Он не хозяин. Имя не назову, иначе смерть. А так... могу сказать, что он не хозяин. Это сотрудничество. И ему что-то, и мне...
- Что ему - вряд ли тебе ведомо. Власть... так или иначе. А вот что тебе, я догадываюсь... трон, корона... только как ты хотела все получить, если ребенка нет? Даже и девка родилась бы, никогда б бояре не согласились на такое. Бунт полыхнул бы!
- Да.
- Тогда - как?!
Марина зубами заскрипела.
Устя руку ближе к ней протянула.
- Как ты думаешь, если я просто до тебя дотронусь? Я ведь сейчас очень хочу так поступить! Я проводница ЕЁ силы! Богиня через меня этого хочет... чтобы и следа тебя, погани, на земле росской не осталось!
- Не надо!
- И мне того хочется... говори, гадина! Чтобы себе подобную зачать, вы людей до дна осушаете! Думаешь, не поняла я, к чему ты стрельцов набирала? Ты бы их до дна в нужный момент выпила!
- Догадливая.
- Читала я о вас, и рассказывали мне. А вот чтобы мальчишку родить, что ты сделать хотела? Вы ведь и такое можете! Я знаю! Говори!
- Узнать хочешь?
- Хочу.
- Не пожалей потом! Чтобы мальчишку родить, мы ищем! Вот такую, как ты! Одаренную!
- Только чтобы она пользоваться своей силой не умела, верно?
Марина оскалилась, глядя, как белеет соперница.
- Именно. Ищем, потом ждем, чтобы затяжелела она. И ритуал проводим. Цена жизни моего сына - смерть твоего ребенка в материнском чреве.
- И бесплодие. Мое, потом, верно?
- Если ритуал правильно пройдет. И твоя смерть - в конце. Через пару лет.
- А если неправильно пройдет?
- Тогда у меня девка будет. Но девку я и так получить могу, просто выпить побольше жизней - и зачать.
Устя кулачки сжала покрепче.
Не кинуться, не вцепиться, не взвыть раненой волчицей...
- Одаренные потом и не помнят о таком, верно?
- Там и не надобно многое. Или ты себе навоображала чего? Там два рисунка нужно сделать, на твоем животе и на моем, это на пять минут дел. Остальное все сила дополнит.
- Не только. Недоговариваешь.
- Не только. Силы много влить надобно, мне бы снова все эти мужики понадобились...
- А может так быть, что ничего не получится?
- Может. Хочешь, скажу, что для этого надобно?
- Что?
- Чтобы не я, а ты своего ребенка убила. Так его возненавидела, что нерожденному смерти пожелала. Убила б своего, а умер - мой! Ваша-то сила от нашей недалеко ушла, тот же клинок, то же копье...
Устя лицо руками закрыла.
- Гадина... что б ты сдохла в монастыре!
- Сама такая...
Сил у Устиньи больше не было на разговор. Развернулась, да и вышла.