Гончарук Вера Евгеньевна : другие произведения.

Пора Познакомиться. Книга 1. Детство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть "Пора познакомиться" автобиографическая. В ней нет героев в литературном понимании этого слова. Действие повествования происходит с 50-х годов прошлого столетия по настоящее время. Здесь фактически дан срез типовой жизни большей части населения, с их трудностями, радостями, ожиданиями и препонами. Главное действующее лицо отражает свою жизнь с детского возраста, по зрелый возраст. Это и становление характера и перекосы отзвуки детских душевных травм и неровная, не всегда гладкая жизненная дорога. Книга очень правдива и отражает все главные вехи жизни данного лица. И приметы времени в котором происходит то или иное событие и окружающая среда, все воспроизведено по памяти, без каких-либо дневниковых записей. Желаю читателю погрузиться в мир персонажа и вспомнить что-то сокровенное свое. Приятного чтения!
  Пора познакомиться.
  Книга 1. Детство.
  Предисловие
  
  
  У каждого человека рано или поздно наступает в жизни момент переосмысления пройденного пути. Что двигало нами? В какой эпохе мы жили? Были ли мы счастливы или питались иллюзиями? Вот настал такой час и у меня.
  
  Да, я знаю, у любого в жизни бывают и горькие и счастливые, и стыдные и великие, - абсолютно разные ситуации. Но хочется понять как, благодаря или вопреки чему становимся мы тем что есть. Поэтому не судите меня строго, но на примере своей, может статься несуразной, а порой и бесшабашной жизни хочу разобраться, состоялась ли я и другие, или не состоялись, а скатились вниз.
  
  У каждого в дому по кому, и не ради осуждения, а ради понимания решилась я на этот шаг. Постараюсь быть предельно честной в своем рассказе и предельно откровенной. Конечно всего не перескажешь, но есть какие-то опорные вехи в жизни человека. Вот опираясь на свои и начну.
  
  
  
  
  Главка 1
  
  
  С чего началась я? В далёком 1948 году, довольно голодном послевоенном, в Западной Украине, маленьком городке Дрогобыче, женщина из России, оказавшаяся там в 1942 году, явно не по своей воле - радистка, связистка, оставшаяся после войны работать, попала в роддом с беременностью восемь месяцев. То есть у неё начались преждевременные роды.
  
  В 17:00 она родила девочку, весом 2800 г, здоровенькую. Но это не был конец родов. В 20 часов на свет появился второй ребёнок, мёртвенький, синий, весом 1400 г. Врачи бились над ним и, благодаря их усилиям, девочка задышала, ожила. В тот момент, когда она издала первый крик, её двойняшка первая рожденная, умерла. Вот так бывает - та что сильнее ушла из жизни, а заморыш выжил. Этим вторым заморышем и была я.
  
  Целый месяц меня выхаживали в кювезе. Кормили искусственно, через вену. Маме показывали через стекло. На втором месяце принесли кормить, но у мамы пропало молоко и кормить стали снова искусственно, только уже сама мама, а нас с ней отправили в санаторий по выхаживанию недоношенных детей.
  
  Там я заболела менингитом. Спас врач поляк, сделавший пункцию спинного мозга. Это вон когда было, если бы в России, то точно не выжила бы, не так сильна была медицина, а там спасли. В моих полгода маму выписали из санатория. И почти сразу она со мной маленькой, хилой, больной рахитом, отправилась в долгое путешествие целых три недели, на родину в Подмосковье.
  
  Время было тяжёлое, послевоенное. Кругом нехватки, голод. Средств у мамы немного. На какой-то станции она обратилась к военному с просьбой купить мне молока, побоявшись идти за ним сама, чтобы не отстать с ребёнком от поезда. Ни денег, ни этого военного мама больше не увидела, а довезла меня живой благодаря добрым людям, что делились с ней не только молочком, но и опытом. Бабуля старая велела маме нажевать хлебушка, обмакнуть в молочко, завернуть в тряпочку и дать мне сосать. Этим мама меня и кормила в дороге. Сама же ехала, получая подачки от жалевших её попутчиков, лишь иногда. Трудное было время. Я от такого питания приобрела рахит - огромный вздутый живот и тонкие, но цепкие конечности.
  
  Дома меня от рахита выхаживала бабушка. Настолько успешно, что в 8 месяцев я уже начала ходить. Вот так началась моя жизнь. С таких перипетий. А последствия перенесённых заболеваний - слабые, больные сосуды, всю жизнь.
  
  Да и ещё. У меня два имени и меня дважды крестили. Первый раз в Украине отец, ему посоветовали, чтобы я выжила и он это сделал. Второй раз в Серпухове в 6 лет, уже на другое имя. Так и живу с двумя ангелами-хранителями. Как говорила бабушка, когда тебя злые люди ищут, ангелы тебя прячут под другим именем. Смешно но я ей верила. Вот пожалуй и всё о начале моей жизни.
  
  Извините, если вам покажется нескладным мой рассказ. Сразу предупреждаю - ребёнок не ангел, а такой какой есть, и плохое и хорошее по честному, как помню сама и из рассказов мамы.
  Главка 2
  
  
  Итак мы приехали в Серпухов из Западной Украины. Серпухов - город районный, на южной окраине Подмосковья. Сейчас население 250000 тысяч, ранее чуть меньше. Много предприятий, развитая инфраструктура, была. Городской парк, городской театр, клубы, кинотеатр - всё как положено. Три техникума тогда, несколько училищ и даже военное училище лётного состава. В общем, обычный райцентр. Домик дедушкин в центре города, рядом с парком, недалеко от центральной площади Ленина. Да, да, а как же ещё может называться главная площадь? Еще три улицы Революции, Коммунистический переулок, Ворошилова и прочие атрибуты. Мы живём на Первом переулке Луначарского. Вона как.
  
  Домик обычный, частный, правда во время войны разделённый надвое. Экспроприировали у большой семьи для беженцев, да так потом вернуть и забыли, вселили других жильцов и не поспоришь, хотя дом был частной собственностью, куплен в 1928 году лично дедушкой. Впрочем у нашей страны всегда законы были не для нас писаны.
  
  Наша семья занимает большую половину дома. Роскошь невероятная. Комната 15 метров, проходная 9 метров, кухня 15 метров. Во какое богачество. Удобства во дворе. Да и ещё терраса 8 метров, так что летом посвободнее. Сад и огород пять соток, сарай с поросёнком и курами. Почти, как в селе.
  
  Дедушка сначала меня не принял. Ходил мимо, пыхтел, бурчал себе под нос, но позаботился о кроватке и уголке для меня. Хоть и ворчал, но делал что мог. Днём меня клали спать во дворе, в ванночке, - такая, кто помнит, оцинкованная серая лохань, в которую стелили одеяла и на них водружали запелёнутое дитя.
  
  Однажды дедушка возился в огороде и в сарае, а я проснулась и начала кричать. Мама бросилась из дома ко мне, но бабушка её удержала:
  - Подожди, Нина, не спеши, понаблюдаем.
  
  Дед ходил кругами, брался за что-то и тут же отбрасывал. Ворчал себе под нос, но круги сужались и он приближался к ванночке. Потом соизволил, подошёл, заглянул ко мне и сказал:
  - И чего орёшь? Мокрая что ли? Хватит разорятся, распелась!
  При этом он уже наклонялся и брал меня на руки. Потом стал баюкать. Я замолчала, а бабушка подтолкнула мать, вот теперь мол иди.
  
  Дед с виноватым и притворно сердитым видом сунул меня матери, забирай мол свой скандал и пошёл опять по своим делам, но бабушка сказала маме - Всё, он её признал. Так и вышло, я стала любимицей деда и могла вытворять с ним всё что угодно. А он естественно со мной.
  
  Любимое - подхватить меня на руки и начать целовать, а потом своими щеками, щетиной тереться о мои щёчки. Я в визг, дед в смех, с прибауткой - Унуча моя, любимая! - а я с обиженным криком - Я не портянка!
  Для меня унуча, звучало, как онуча, а я это слово часто слышала и значение знала, ведь дед носил сапоги и валенки, наматывая портянки на ноги. Вот так мы с дедом и жили, старый и малый.
  
  Ещё воспоминания из детства. Я встала рано, на печке греется вода для стирки, а мама и бабушка, уже успев переделать кучу дел, прилегли немного отдохнуть. Мне два года, я на кухне одна хозяюшка. Подставила табуретку, взяла ковшик и принялась вычерпывать воду и выливать на пол. Решила мыть полы. В это время приходит соседка, открывает входную дверь, ступить некуда, по полу плавает вода, а посредине ходит пароходик в валенках и машет мокрой тряпкой, вроде как моет. Можно представить, сколько работы было у мамы с бабушкой. Воду собери, ребёнка просуши, натаскай новой воды с колонки. В общем помощница.
  
  Главка 3
  
  
  В девять месяцев меня пытались отдать в ясли. Маме нужно было работать, дедушка и бабушка, несмотря на возраст, тоже работали. Бабушка была директором музыкальной школы, преподавателем по классу фортепиано. Дедушка работал в Москве, в Минсельхозе.
  
  Водили в ясли ровно два месяца. И два этих месяца я орала не закрывая рта и объявляла голодовку. Никакими силами накормить меня в яслях не удавалось. Если что-то впихивали насильно, я тут же вызывала у себя рвоту. В общем голодала по полной. В конце концов заведующая сказала маме, что они не могут исполнять пыточные функции. Меня из яслей забрали, так я и стала домашней обузой, со всеми вытекающими.
  
  Бабушка брала меня к себе на работу, таскала меня на занятия к своим ученикам на дом. Правда, они рассказывали, что я всюду вела себя на удивление примерно, и только дома на всех отрывалась. Могу сказать сразу, эти же мои качества в полном объеме проявились в моих детях.
  
  А в три года меня отдали в садик. И вот туда я пошла охотно. Правда натерпелись мои воспитатели от этой егозы очень много. Дралась с детьми, если видела несправедливость, вступалась за слабых. Вечно бегала с ободранными коленками и сопливым носом, кровавыми соплями. В общем тот ещё подарочек, но дети все ко мне тянулись, заводила была та ещё.
  
  Не выносила трёх вещей - рыбьего жира, геркулесовой каши и прививок. Первые две вещи не выношу до сих пор, - когда бабушка выхаживала от рахита, именно они меня вылечили, но отвращение стойкое к рыбе и овсу осталось на всю жизнь. Прививки - это уколы, а уколов перенесла неимоверное количество и боялась их как огня. От меня пытались скрывать воспитатели, не говорить до последнего о том, что приедут делать прививки, но я как зверёк обладала, каким-то чутьём и в день прививок после завтрака на утренней прогулке я убегала к дальней веранде.
  
  Рядом был домик сторожа, а у него были большие довольно злобные псы. Жили они под верандой, выкопав себе там целое логово. Вот туда-то и лежал мой путь. Я залезала туда, они прикрывали меня собой и всё. Никакими силами, ничем невозможно было меня добыть. Собаки никого не подпускали. А когда машина прививочная уезжала, я вылезала из логова и шла в сад. И ничего не помогало. Маме приходилось потом идти со мной в городскую поликлинику и делать те же прививки там. Это я переносила мужественно, ведь рядом была мама.
  
  Немного о своей семье, чтобы вы имели представление. Бабушка наполовину немка, наполовину гречанка. Девичья фамилия Эш. Очень известная в Германии знатная семья, она именно из неё. Её отец, Александр вопреки воле матери женился на гречанке и вынужден был вместе с женой принять российское подданство, так как и её родители были против этого брака. Так в 19 веке они оказались в России. Дедушка - поляк из обедневших польских шляхтичей, с хутора из под Ковно (Каунаса), семьи многодетной, пятнадцать детей.
  
  Бабушка рано осиротела, родители умерли от тифа. Выросла вместе с сестрой двойняшкой в Оренбургском институте благородных девиц. Сестра Надежда погибла в 18 лет. В 1914 году бабушка с подругой-сокурсницей Лизой принимали участие в Первой мировой войне в качестве сестер милосердия. Многих бойцов вынесли 23-летние девушки на своих плечах с поля боя под Севастополем. Там же и познакомилась она с первым мужем, военврачом. Бабушка была замужем дважды. Первый муж погиб в Чапаевской дивизии, в Гражданской уже войне, вместе со штабом. А бабушку, беременную, незадолго до этого отправили в Москву, где она родила сына.
  
  Дедушка окончил реальное училище в Вильно (Вильнюсе). В дальнейшем в поисках работы приехал в Россию, в Москву, где и познакомился, а потом и женился на бабушке. В этом браке было ещё трое детей совместных - мама и два сына. Младший, психически неполноценный. Дедушка какое-то время сильно пил, потом бросил, но алкоголь своё чёрное дело сделать успел.
  
  Бабушка в совершенстве владела пятью языками, не считая латыни. Ученица композитора Гедике, когда в силу болезни не смогла более преподавать музыку и слегла, зарабатывала переводами технических текстов, получая их из Москвы и отсылая обратно.
  
  Дедушка изъездил всю Россию, Белоруссию и Малороссию, как это тогда называлось. Занимался топографией и разработкой мелиорации земель. Вот такая вот семья.
  
  Дедушка светловолосый, голубоглазый, довольно плотного телосложения, 1'79 ростом. Бабушка ростом 1'49, смуглая, черноглазая, с крупным горбатым, греческим носом. Он достался моему среднему сыну. Моя мама росточком 1'52 тоже маленькая, а я 1'63 - что-то среднее. Теперь продолжу о своём детстве.
  Главка 4
  
  
  Незадолго до моего трёхлетия, то есть до отправки в садик, к нам приезжал мой папа. Я этого не помню в силу малого возраста, но с рассказа мамы напишу. Не всё она мне говорила, многое скрывала, в том числе и причину их разрыва. Как я поняла позднее, они не состояли в браке. У папы видимо уже была своя семья, а мама стала так сказать его любовницей, хотя о наличии семьи на тот момент похоже не знала.
  
  Так что может быть у меня есть братья или сёстры по папе в Украине. Евгений приехал не просто так, а с намерением забрать меня, но видимо по тому, как его встретили не стал говорить о своём желании.
  Был он без вещей, только с маленькой авоськой, - делали тогда сетки, которые так назывались. В ней лежали подарки для меня, кукла и ботиночки с платьицем. Причём всё оказалось точно впору, из чего мама сделала вывод, что подарки брала женщина, скорее всего папина жена. Единственно ненужной была кукла. Я в куклы не играла и она меня абсолютно не заинтересовала.
  
  Зато я ему с радостью демонстрировала свои игрушки, в том числе любимый мотоцикл. Игрушки у меня были германские. Всё и одежду и игрушки слали бабушкины родственники.
  
  Папа поиграл со мной, потом я убежала на двор, между ними видимо состоялся разговор, после чего папа ушёл.
  Подошло время обеда, пошли звать меня, думали я играю под яблоней или кручусь у кур. Но нигде меня не оказалось и тут забили тревогу.
  
  Мама бросилась на улицу. Наш переулок небольшой, все друг друга знают и вскоре выяснилось, что видели молодого представительного светловолосого мужчину со мной на руках. Мама всё поняла. Догонять поздно. Она бросилась на междугородку звонить брату в Москву.
  
  Дядя Юра нашёл Евгения со мной на вокзале, перехватил прямо у вагона при посадке. Произошло бурное объяснение и папа уехал в Киев без меня. Кто знает, может было бы лучше, если бы он успел уехать со мной. Но вышло то, что вышло.
  
  Забегая вперёд скажу, всё это мама рассказала мне уже взрослой, когда я, много позже, смерти бабушки у неё в фотографиях нашла фото отца. Как я поняла, что это мой отец? Не знаю, может сердце подсказало, может схожесть, или то, что на обороте карандашом было написано просто Евгений.
  
  В общем, узнав о папе, я начала его искать. Всё, что мне удалось, уже вышедшей вторично замуж, это получить ответ из Николаева, где было написано: полковник Нагорный Евгений Михайлович, 1922 года рождения выбыл из воинской части, в связи с выходом в отставку, без указания места назначения. Вот так. На все мои запросы во Львов и в Дрогобыч, я ответов не получила - не судьба.
  
  В общем жизнь моя продолжилась в семье и я теперь ходила в детский сад. А о случае с папой благополучно забыла, как забывают дети в этом возрасте.
  
  Ребёнок я была неугомонный, что называется борец за справедливость, в своём понимании. И однажды за эту свою борьбу получила кубиком в лоб, от сына воспитательницы. Кубик большущий, размером с кирпич, поэтому он пробил мне бровь.
  
  Как ни странно, но я помню такую картину, меня сильно трясёт, раздаётся какой- то мерный стук, я вижу мутное, красное небо. Трясёт оттого, что я лежу на руках у воспитательницы. Стук от её каблуков, она бежит со мной в больницу. Ну, а красное небо, это льющаяся на глаз кровь. Вот так я получила первую боевую рану. Потом я обидчику многократно отомстила, била его не на шутку, но мы с ним всё равно дружили. Женька Ревякин всё от меня терпел и не жаловался матери.
  Главка 5
  
  
  Дома я тоже не была подарком. У нас жили мальчики, дети погибшего дедушкиного брата. Они много старше меня, и мы с ними мало общались, так как они слыли тихими, незаметными, всё больше сидели занимались уроками после школы. Никогда не гуляли на улице со сверстниками.
  
  Я над ними можно сказать измывалась, не сознавая, что делаю плохо. Прятала их учебники или тетради, иногда изрисовывала. Счастье, что только в выходные. В будние дни была в садике. В общем то не из вредности, видимо пыталась привлечь их внимание в меру своих способностей, не разумея многого в жизни. Было обидно, что я пуп земли всей семьи, им безразлична. Дура была в общем то.
  
  А история их была страшной. Отец, дедушкин брат, служил в Кремле, в охране Сталина. Был женат на еврейке, тёте Маше. У них имелась хорошая квартира на Арбате. Ещё один брат позавидовал, захотел эту квартиру и донёс на брата. Что было в этом доносе, не знаю, но итог страшный. Дядя Емельян расстрелян, тётя Маша сослана в лагеря, детей в приют не позволила забрать, вернее во-время увезла моя бабушка. Вот они Эмиль и Александр, погодки жили у нас. Они уже заканчивали школу.
  
  Уже в 52-ом году, это мне тоже запомнилось, открылась калитка и к нам во двор вошла страшная, по моим тогдашним понятиям женщина, измождённая, полуседая, одетая в лохмотья, не по погоде.
  Было лето, а она в телогрейке. Женщина с чёрными, огромными, в пол-лица, лихорадочно горящими глазами. Она спросила бабушку и я, вся дрожа проводила её. Каково же было моё удивление, когда бабушка и смеясь и плача повисла у неё на шее и гладила её и теребила, а она стояла столбом, не раздеваясь и слёзы текли по её лицу.
  Один вопрос из одного слова на выдохе, где? И бабушка его поняла и побежала в комнату звать мальчиков. Они вышли долго смотрели на женщину и потом поняли кто перед ними. В общем встретились, воссоединились. Потом они уехали. Как ни странно тётю Машу с детьми тогда же отпустили в Израиль, без задержки.
  
  Это тоже страницы нашей семьи и нашей жизни. И их не забудешь, не вычеркнешь. А брата-предателя я увидела только после смерти бабушки. При её жизни его приезд был невозможен, хотя дети их бывали у нас. На детей бабушка запрет не распространяла. В войну в этом доме жила масса московских детей. Спали на полу вповалку, жили в тесноте, впроголодь. Но все были рады быть у бабушки под крылом. Простите, за многие отступления от сути, но воспоминания не спрашивают нас, когда и как прийти.
  
  Главка 6
  
  
  Что ещё о моих шалостях и жизни? Полюбилась игра со свечками. Как только оказывалась дома одна, тут же вытаскивала свечи, зажигала их, расставляла на окнах. Мне нравился их запах и то, как горит огонь. Дважды загорались занавески и я бегала на кухню и обратно с ковшиком, гасить их. А занавески были изумительные, вышитые мамой ришелье, но что я шкода тогда понимала. Влетало конечно, но не сильно.
  Зато, наученная опытом борьбы с пожаром, однажды , когда у бабушки упал уголёк, а она не заметила и дорожка загорелась, я затоптала её прямо голыми ногами и ничего без ожогов.
  Ещё любила качаться на подушках. У бабушки была большая тахта с подушками и валиками, пружинными. Я складывала эти подушки горой, забиралась на них и качалась, представляя, что я в бурю плыву на корабле. Прыгать запрещалось, качаться - нет.
  
  Однажды дедушка пришёл домой с мешком. В мешке что-то шевелилось и взвизгивало. Он торжественно развязал мешок, я приплясывала рядом от нетерпения . А он вывалил на пол маленького поросёнка. Ой, изумление и радость. А потом этот поросёнок ткнулся пятачком мне в ногу.
  Визг, бег по комнатам наперегонки с поросёнком. Не поймёшь, кто больше напуган. Итог - перевёрнутые стулья и я на столе.
  
  Потом случай с курицей. Ей мама отрубила голову, не в моём присутствии, мне этого не показывали, но курица вырвалась и стала бегать по двору без головы, а из горла била струя крови. Это мне запомнилось. Конечно сильно напугало. Больше никогда при мне никого не забивали.
  
  Меня часто брали на рынок, особенно если за молоком. Мама и бабушка звали меня индикатором. Я безошибочно выбирала лучшее, самое свежее и вкусное молоко. И ещё ряженку и варенец. Самое моё любимое. Варенец это пенки от сливок запечёные.
  
  Много ходили в парк, на аттракционы. Катали меня бесплатно, из-за бабушки. Её очень любили и уважали в городе и все знали.
  
  Одета я всегда была, как куколка, вещи то немецкие, качественные, но только на выход. Дома только то, что попроще, так как ребёнок любил играть с мальчишками и в основном в войнушку, а значит жутко пачкался и рвал вещи.
  
  Чем старше я становилась, тем насыщеннее становилась жизнь. В садике я заводила, но не только. Меня особенно выделяет заведующая и я часто, вместо тихого часа, в который мне не спится, провожу время в её кабинете. К тому же меня водят теперь на сутки, а значит ночую тоже в саду и видимо стала сильно досаждать своим беспокойством.
  
  Я не понимаю из-за чего так переменилась моя жизнь, а просто бабушка вдруг начала надолго исчезать из дома. Мне ничего не объясняют, только говорят, что бабушка уехала навестить подругу или что-то ещё. А бабушку клали в больницу, на операции. Это я узнала много позже.
  
  Иногда, если мне не спится ночами и я реву, меня забирает на кухню дежурная воспитатель. Там обязательно найдётся что-то вкусненькое. Мы посидим у открытой дверцы печки, посмотрим на огонь, поговорим, она мне рассказывает что-либо тихим мерным голосом и я засыпаю, а просыпаюсь утром в кроватке.
  В эту пору ко мне в саду относились особенно бережно, они всё знали. В моменты моего пребывания дома, в выходные, мама активно занимается со мной. Я учусь читать, или мы ходим на прогулки по городу.
  
  Какой-то праздник, мы с мамой идём на площадь. Там проходит концерт. Моя маленькая мама ухитрялась всегда просочиться через любую толпу в первые ряды. И вот мы стоим перед самой сценой и смотрим концерт. Выступает видный, крупный мужчина. Он рассказывает что-то весёлое, читает стихи, потом его взгляд падает на нас он прерывается, подходит к краю сцены и просит маму: - "Дайте мне вашу девочку". Я не понимаю что происходит, а мама уже с радостной улыбкой поднимает меня и передаёт ему. Я насуплена, кажется собираюсь зареветь, но он тепло улыбается мне, делает козу, и треплет за щёчку. Я уже улыбаюсь, а он поднимает меня на одной руке вверх и что-то говорит окружающим. Все радостно хлопают, мама утирает слёзы, хотя и смеётся одновременно. Потом он угощает меня яблоком, целует в щёчку и передаёт маме. Уже по дороге домой, я спрашиваю маму, зачем она дала меня чужому дяде. А мама, смеясь, отвечает: - "Дурочка, гордись! Тебя держал сам Жаров!". Что я тогда могла понять? Только много позже, я узнала, кто такой Жаров и чем мне нужно было гордиться.
  Главка 7
  
  
  Одновременно с началом чтения, которое даётся мне очень легко, довольно скоро я начинаю читать бегло, а не по слогам, во мне просыпается большое желание рисовать. Это я делаю много и охотно.
  
  Моим воспитателям и домашним становится заметно легче. Теперь я довольно подолгу могу сидеть за книгой или за рисованием, а им меньше хлопот. Бабушка возвращается и меня снова забирают из садика ежедневно.
  Я счастлива. Теперь бабушка не работает. Она на пенсии, но изредка продолжает давать уроки на дому пяти своим ученикам и всегда берёт меня с собой. Я довольна этим.
  
  Теперь мы чаще ездим с бабушкой в Москву. Там у нас много родных. Дедушкина сестра, с дочерьми и внуками, где мне всегда рады и откуда я никогда не приезжаю с пустыми руками. Каждый раз нагружают игрушками.
  
  Бабушкин брат. Это особая песня. У бабушки, помимо сестры-двойняшки, о которой я уже писала, были ещё два брата. Их тогда отдали в кадетское училище и они долго были в разлуке с бабушкой. Один из братьев погиб в Гражданскую, воевал на стороне белых, второй выжил. При советской власти работал в милиции. Жили они с женой, тётей Стефой, полькой, в Москве в Бабьегородском переулке, в большой коммунальной квартире. Дом старый, громадный, в моём представлении. Комната у них большая - метров тридцать. Часть отделена занавеской, там располагались их кровати.
  
  В большей части стояли круглый стол, кресла, буфет, книжный шкаф. Но огромную часть комнаты занимал концертный рояль, белого цвета. Я никак не могла понять, как же такую громоздкую вещь могли занести через двери, а спросить стеснялась.
  
  У них мне нравилось всё. Маленькие статуэтки, прекрасные таинственные картины, маленькая ёлочка с капелюшками-игрушками, которую я видела впервые. Она стояла в уголке на тумбочке, чтобы не было видно из окна. Тогда ведь елки были запрещены, но я ещё не знала об этом. В комнате был постоянный полумрак, в любое время суток, так как прямо напротив их дома, в двух метрах, стоял такой же дом и окна очень близко друг к другу. Своего рода телевизор в чужую жизнь.
  
  Но вернёмся к роялю. Он притягивал меня, как магнит,особенно вертящийся табурет перед ним. Это был рояль тёти Стефы. Детей у них не было, поэтому меня обожали и мне разрешалось всё.
  Конечно же я сразу садилась к роялю, побренчать клавишами. Дядя Коля, так я его называла, клал передо мной, как ноты, вы будете смеяться, правила дорожного движения. Тогда ещё был гужевой транспорт в ходу, совместно с машинами, очень малым нужно сказать количеством, и там было много правил о вождении лошадей по улицам города.
  
  Для меня это стали лучшие мгновения. Я бренчала, листала книжку и напевала. Бабушка прислушивалась и начинала записывать. Дома она сказала маме:
  - "Нина, Верочка пишет стихи, вернее сочиняет. Вот посмотри".
  Так проявились и эти мои способности.
  
  Поездки к другим родственникам запомнились меньше, так как там было менее интересно. Но пожалуй ещё одни любимые поездки это в Переделкино, к тёще бабушкиного сына, моего дяди Юры.
  
  Это тоже была песня. Дядя Петя, так мы его звали, был испанец, один из испанских интернационалистов, женившийся на русской девушке. Они постоянно жили в Переделкино. Мне очень нравилось бывать у них, играть с собачкой Иржиком, очень учёной, дрессированной. Гулять по их дому - мне он казался необъятным: двухэтажный, со множеством комнат, правда маленьких и большой террасой, застеклённой цветным стеклом.
  У них всегда обнаруживалось что-нибудь необычное для меня из кондитерских изделий.
  
  Тётя Таня была мастерицей. А дядя Петя красиво пел, почти как мой дедушка. И я любила его за это. А ещё показывал мне фокусы с участием Иржика. Полный восторг. Иржик заливисто лаял, стоило сказать ему слово кошка, и ходил на задних лапках, повиливая хвостиком, высунув язычок, при слове колбаска. Так он служил.
  
  А однажды тётя Таня повела меня в большой дом, неподалёку от них. Там собралось много детей, и очень высокий дедушка, в моём понимании, с очень крупным носом, поначалу испугавшим меня. Он разговаривал с нами. Вернее он читал нам стихи, многие из которых мы знали, и поэтому громким хором вторили ему, а потом новые, в том числе сказку о Бибигоне. И мы слушали, застыв и разинув рты. А потом нас угощали чаем и притом со стихами и иллюстрациями из Мухи-Цокотухи, где каждому отвели какую-нибудь роль. Это было безумно весело и интересно. Так я побывала в гостях у Чуковского на его знаменитых Чуккоколах. А тогда я в этом конечно ничего не понимала.
  Главка 8
  
  
  Но близилось время больших перемен в моей жизни, о чём я естественно пока не подозревала. Поэтому наслаждалась миром и любовью своей семьи. И не только своей, но и семьи лучшей бабушкиной подруги тёти Лизы и её мужа, Аркадия Тихоновича.
  
  У них в доме я тоже любила бывать по причине наличия большого количества цветов, от фикусов до лиан, которыми была увита вся комната, а между цветами целый массив клеток с канарейками и было большим счастьем слушать канареечный концерт, попивая чай с тульскими пряниками, из фарфоровых чашечек, и отламывая кусочки торта серебряным ложечками с витыми ручками. Это было сказкой.
  
  Я становилась принцессой. А Аркадий Тихонович, маленький, седовласый старичок, с бородкой клинышком и в пенсне, казался мне волшебником. Так много он знал о птичках и так умело разговаривал с ними, при помощи специального пищика, на их птичьем языке.
  
  Помимо собственно самой моей жизни и её событий, надо бы описать и фон, на котором она протекала. Ведь многие понятия не имеют, в каких условиях мы жили.
  В то время, немногие наверное это помнят, был напряг с электроэнергией. Её не хватало. Поэтому электричество подавалось по расписанию. На предприятия всегда, а в жилой сектор только в определённые часы и дни.
  Так к примеру в выходные мы были с электрическим освещением, а в будни с керосиновой лампой. Мы считались зажиточными, так как у нас под потолком висела большая лампа, Летучая Мышь называлась. Конечно можно представить себе сколько она давала света, к тому же сколько было копоти и запаха керосина. Так что, вспомнишь - вздрогнешь. Но ведь жили.
  
  Так к примеру баня в городе, по этой же причине нехватки электроэнергии, работала тоже по расписанию. Понедельник и вторник - выходной; среда - мужской день; четверг - солдатский; пятница - женский. Суббота снова мужской, воскресенье - женский.
  
  Чтобы попасть в баню, одну на весь город, приходилось отстаивать очередь более часа. И это в любое время года. Вот так и жили. Только в 60х в городе открылись ещё три бани, а тогда было так.
  
  Наша семья, по сравнению с другими, жила очень хорошо не только в части удобств, но и в части питания. Дедушка от Минсельхоза имел еженедельный талон на отоваривание в спецмагазине. Так тогда было принято, номенклатура жила лучше народа. Впрочем почти то же происходит сейчас опять.
  
  У нас было все, чего не было у многих, поэтому моя бабушка устраивала раз в месяц какие -нибудь праздники для детишек с нашей улицы. Предлог она находила. Ей хотелось подкормить детей. В общей сложности их было, вместе со мной двенадцать.
  
  Особенно мне запомнились Новогодние праздники. Несмотря на запрет, ёлка у нас была. Её ежегодно привозили нам домой вместе с дровами, в них маскировали и привозили. Елку ставили в углу, окно рядом с ней занавешивали, чтобы с улицы не было видно.
  
  К празднику мы готовились заранее. Игрушки были прекрасные: немецкие дудочки, которые свистели, табакерки с выпрыгивающим чёртиком, домики, обсыпанные словно снегом, и множество других. Но обязательно нужно было сделать что-то своё. И мы делали это все вместе. Клоунов из яиц, гирлянды, грецкие орехи завёрнутые в фольгу, конфеты на ниточках, мандарины обмотанные ниткой и петелькой. Это всё потом развешивалось на ёлку, а в сам праздник срезалось с неё детишками.
  Ещё на Новый Год лепилось очень много пельменей, один из них с сюрпризом - пуговицей внутри фарша. Скажу сразу, он всегда попадался мне. Не подсовывался, а именно попадался. Почему - не знаю.
  
  На сам праздник бабушка играла нам на пианино, мы танцевали, играли в разные игры, которые придумывали взрослые, разгадывали шарады, а потом мамочки или бабушки приходили за своими чадами и разбирали их по домам. При этом каждый уходил с подарком, которые мои мама и бабушка с дедушкой делали своими руками.
  
  Это могли быть вязаные вещи - шапочки, шарфики, варежки, или сумочки, или ещё что-то нужное. И конечно же непременные сладости. Таким поведением бабушка и мама приучили меня к тому, что дарить много приятнее, чем получать подарки.
  Главка 9
  
  
  Извиняюсь за длинное отступление. А теперь снова к девочке Верочке.
  Мне уже почти пять лет и тут случается главная перемена в моей жизни. Мама встретила человека, за которого решила выйти замуж. Приводила она его знакомиться с родителями в моё отсутствие, так что до их регистрации я его не видела.
  
  Июньский день, все дома, кроме мамы. Несколько незнакомых мне ранее людей, гости. Все суетятся, накрывают наш необъятный старинный дубовый стол. Обычно он стоит сложенный, но может раздвигаться от 24 до 48 персон. Сегодня разложен наполовину. В доме шум и суета. Бабушка подзывает меня и мы выходим во двор.
  -Верочка-обращается ко мне бабушка-сейчас придёт мама. Но она придёт не одна. С ней придёт твой папа.
  
  Можно ли передать мои чувства, огромная радость,взахлёб, наконец-то, наконец у меня будет мой папа. Я знала, всегда знала, что он меня найдёт и придёт.
   С этой минуты и до их прихода, никому нет покоя. То мне кажется, что я плохо одета и я требую перемены платья, то кажется, что время тянется, то страшно что он передумает. Но всё кончается.
  
  И вот открывается калитка и в неё входят моя мама и незнакомый, среднего роста мужчина, в коричневом костюме и в шляпе. Мне он кажется прекрасным, ведь это мой папа. И забыв обо всём, обо всех тревогах я лечу как на крыльях по дорожке с громким воплем-Папочка!!!
  
  Я так хочу обнять его поскорее, прижаться к нему. Навстречу мне выдвигается рука в останавливающем жесте. Я смотрю в лицо и вижу выражение брезгливости на лице мужчины. В уголке губы зажата папироса Беломор.
  
  Медленно он поднимает руку, вынимает папиросу и ленивым жестом тянется ко мне. В следующее мгновение я ощущаю ожог и дикую боль. Так мой папа поздоровался со мной, загасив папиросу о мои губы. Чудесное знакомство. Потом провал ,мрак. Юз
  
  Очнулась, вернее осознала себя в кустах малины и зарослях крапивы. Сижу дрожащим комком и реву безутешно, но не в голос, прячусь. Мне стыдно,больно и обидно. Я такая дрянь, которую не захотел признать папа, я уродец, гадкий утёнок (эту сказку я уже знала). Голоса зовущие меня доносятся сквозь вату. Все бегают, ищут меня. Я не отзываюсь, я хочу умереть, кому нужен такой мерзкий ребёнок? Праздника не получилось.
  
  Искали меня долго, даже бегали на площадь в милицию, заявлять о пропаже ребёнка. Забыла рассказать, что у нас была собака, немецкая овчарка, не только по названию, но и по сути. Её забрали у пленных немцев и бабушка взяла её к себе из приюта. Она не понимала русского языка, только немецкий. Поэтому слушал и признавал Рекс только бабушку.
  
   Свирепый был пёс и если к нам кто-то приходил, его запирали в сарай. Вот и в этот раз он был заперт в сарае.
   Уже стемнело, ушли все посторонние сразу после инцидента так что оставались только свои. Дедушка воскликнул:- Вера, Рекс! И бабушка тут же поняла:-Да, Петя, как я сразу не подумала. Видно голову потеряла.
  
  Она пошла в сарай, взяла Рекса и приказала искать. Рекс сразу привёл её в тот угол, где я пряталась и под конец уснула измученная, зарёванная и несчастная....
  
  Меня отнесли в дом, уложили в кровать, а матери и ему бабушка сказала:- Здесь вы жить не будете, ты сделала свой выбор , Нина. Верочку я вам не отдам, она останется с нами. Да, и не забудь зайти в милицию, отменить поиск.
  Моя бабушка никогда в жизни не повысила ни на кого голос, но если она что-то говорила, то это исполнялось беспрекословно. Вот так началась моя новая жизнь.
  Главка 10
  
  
  Когда пишешь о себе, поневоле возникает чувство, что ты себя выпячиваешь. С другой стороны если писать от третьего лица, то получается просто повесть о чужом человеке. Поэтому сказала себе, ты взялась описать и разобрать свою жизнь, вот и исполняй, чтобы видели живого человека, со всеми его тараканами. В общем придавим комплексы и вперёд...
  
  Что главного вынесла я из случая знакомства с отчимом, буду называть его так, хотя по сути, он меня не усыновлял, а значит таковым не являлся, а был просто мужем мамы, но так уж называли всегда, так что не отступаю от традиции.
  
  Главное последствие, это комплекс, комплекс жуткой неуверенности в себе, страха, что я неприятна людям, что для меня было новым чувством. Ранее мне казалось, раз я всех люблю , то и меня все любят. Это сильно мешало мне в дальнейшей жизни, хотя внешне я никогда старалась этого не показывать, внутри дрожал этакий противный телячий хвостик.
  
  Но к делу. Жизнь продолжалась, почти как раньше. Почти, потому что мама жила теперь, то отдельно, то снова рядом. Когда отец уезжал в командировки, она приходила жить домой. И тогда я была совершенно счастлива, как раньше.
  
  У мамы появилось много новых красивых платьев, он ей дарил, привозил из командировок из Владивостока, всё китайское. Но китайское того времени было по качеству не чета тому ширпотребу, что хлынул мощным потоком при развале союза.
  
  Платья были крепдешиновые, невероятно красивых расцветок, или шерстяные, очень красивые и модные. Были также модные тогда фильдеперсовые чулки, что для современных женщин звучит непонятно. Они тонкие, полупрозрачные, со стрелкой и пяткой чёрного цвета. Такая была мода. И обязательно с выбитым рисунком. А потом появились капроновые, это вообще по тем временам невидаль.
  
   Только люди имевшие право выезда за границу имели такие. Ещё много жидкого мыла в стеклянных пузырёчках в форме зверушек. Эти потом отлично служили игрушками и украшениями одновременно. И губки поролоновые разных расцветок, и шикарные нежные полотенца, и термосы. А ещё громадные банки тушёнки " Китайская стена". Всё это являлось роскошью невиданной и восторг вызывало неописуемый. Смешно, да?
  
   Но время, когда ты не имел ничего вокруг, кроме грубых топорного качества вещей, поневоле настраивало на них,расписанных ярко и празднично, как на сказочные вещи.
  Это примиряло с жизнью.
  
   Но к чему я об этом вспомнила, а к тому, что случай тот не прошёл бесследно и маленькая девочка начала мстить вещам, тем, что покупал он. Так например я взяла и аккуратно вырезала на трёх парах маминых чулок, эту самую чёрную пятку. А ещё у платьев стала отрезать рукава. Они были сшиты модным тогда фасоном ,фонариком, и я безжалостно их кромсала. Первым конечно же пострадало мамино свадебное платье.
  
  Серебристого цвета с нежными букетиками розовых цветов по всему фону. Однажды я с криком "мамочка" бросилась к совсем незнакомой женщине,одетой в такое же платье и была крайне смущена, обнаружив ошибку.
  
  Так часто дети неумело выражают свою обиду и антипатию к кому-то,перенося её с субъектов на объекты.
   Бабушка быстро поняла в чём дело, когда мои проделки обнаружились и долго говорила с мамой, закрывшись на кухне.
  
  Потом мама сумела как-то поговорить со мной и убедить не делать этого, так как я делаю больно ей, а не отцу. Я поняла и свои набеги на мамин гардероб прекратила.
  
  Хранила мама свою одежду у нас, а не там где жила, оттого, что там папина сестра имела привычку без спросу брать мамины вещи и носить их. Хотя они были схожей комплекции , та была выше ростом и как она выглядела в этих нарядах представляю себе теперь. Но хотелось и брала. А ведь он легко мог предотвратить это, приобретая, хоть изредка, что-то для сестры. Но не догадывался делать это.
  Главка 11
  
  
  У меня появилось новое любимое занятие. Целыми днями я стала пропадать в парке. В садик летом меня не водили, сад был ведомственный и летом дети его не посещали, отпуска, ремонт, разъезды-обычное дело. Так что лето было моим.
  В парке меня интересовал только читальный зал.
  
  Там мне давали книжку. Библиотекарь, поговорив со мной, сама подбирала мне подходящее. Я садилась на стеклянной веранде в уголок и погружалась в книгу. Сначала это были Маршак, Барто, Чуковский. Потом Бианки, Чарушин и другие авторы, писавшие о зверях и природе. Потом сказки и небольшие повести о приключениях и путешествиях. И это было самое прекрасное время в моей жизни.
  
  Дома у меня было много книг. Нужно сказать, что тогда выпускалось истинно хорошо, так это детские книги с иллюстрациями Васнецова, Сурикова, Саврасова и других лучших художников, это были шедевры. Но одно дело дома, другое в читальне, где ты среди других людей и в тоже время, словно один. К тому же тебе доверяют книгу, как взрослому человеку.
  
  И к книгам и к игрушкам я всегда относилась трепетно и бережно. А к прочитанному относилась очень серьёзно и дома с мамой и бабушкой обсуждала все новое, что узнала. Можете представить, что к тому времени, когда я пошла в школу, у меня был уже основательный запас знаний по литературе и хорошие способности пересказа. Ведь на своих домашних, я научилась.
  
  Ещё воспоминание той поры, правда чуть раньше, весеннее, это смерть Сталина. Помню я стою в большой комнате, рисую на дедушкином секретере. Рядом говорит приёмник. Потом он замолкает и после стука метронома, такой подавали тогда сигнал, чтобы привлечь внимание к важному сообщению, диктор стал читать сообщение о смерти Сталина.
  
  Бабушка стояла у стола обеденного, опершись на него рукой , с застывшим взглядом и суровым лицом. Она слушала внимательно. Когда сообщение закончилось, включили траурную музыку, а на весь наш город громко загудели заводские трубы. И тут я впервые в своей жизни услышала из уст бабушки грубые слова, может потому они и запомнились. А сказала она всего два слова - Сдох, скотина...
  
  Раньше в доме о нём вообще не говорили, а если и говорили о чём-то, то очень тихо и не в моём присутствии, а тут вот такое. Когда прибежала зарёванная мама и с порога закричала, вы слышали. Бабушка резко обрезала её: - Прекрасно слышали, незачем кричать и нечего обсуждать. - Так в нашей семье была встречена эта смерть.
  
  Вообще приёмник, это мой собеседник того времени. Он у нас был большой, добротный, ламповый, рижского производства - "Балтика". На кухне висела тарелка местного вещания, а этот ловил весь мир и я любила крутить ручку настройки и слушать разные станции. Детские передачи это одно, а голоса мира другое.
  
  Особенно любила слушать, передачи Пекинской радиостанции. Очень смешно они говорили и пели и я пыталась им подражать, над чем очень смеялся дедушка. А ещё очень любила слушать Туркменское радио и песенку цып-цып мои цыплята, я упоённо распевала на весь дом чип-чип-чип джаляли, а дедушка дразнил меня.
  
  И последнее из этого времени жуткое воспоминание. Раньше на улицах города, особенно в районе вокзала и в поездах было очень много людей-обрубков - ветеранов прошедших войну и вернувшихся без ног, а иные и без рук.
  
  Безногие ездили на самодельных грубо сколоченных тележках на подшипниках с креплениями из ремней, которыми они пристегивались к тележкам. А некоторые на обрубки выше колена, одевали штаны с пришитыми кожаными чехлами. В них они передвигались по земле, опираясь на руки.
  
  Жуткое было зрелище. Дети, мы вообще не понимали, что это за люди и почему они такие. Оттого очень боялись их.
  Чаще всего они были пьяны, дрались, ругались, играли на гармошке и жалостно пели с надрывом и слезами взахлёб. Ездили на поездах в вагонах и приставали за подаянием к пассажирам, а бабушка всегда подавала и плакала. У неё в дорогу всегда был приготовлен отдельный кошелёчек с мелкими купюрами, для этих целей. Тех, кто не давал, они грязно материли.
  
  Понимание пришло с возрастом. А потом они все разом исчезли и неизвестно было куда. У мамы, как я уже говорила, был неполноценный младший брат, плод пьяного зачатия. Его проблема - психическое заболевание плюс клептомания. Он крал всё буквально и пропивал после продажи краденого. Первый раз его не посадили, а направили лечиться в психбольницу, в последующем отправляли в лагеря. Вот навещать его в психбольницу мы и поехали, на станцию Столбовая.
  
  Если бы бабушка и мама знали, что там, они бы не взяли меня ни за что. Именно там и оказались те люди-обрубки. Было время прогулки и они висели, как в корзинах ,на деревьях, как некие страшные груши, а иные сидели в полубочках, бадейки они кажется назывались.
  
  Это зрелище, проход по аллее через их строй, сопровождавшийся явно скабрезными и грубыми комментариями в адрес женщин, стонами, криками некоторых оставили во мне страшное воспоминание. Наверное почти месяц я не могла спокойно спать, просыпалась и будила всех криками по ночам.
  Вот так с хорошим и плохим рука об руку шло не только моё детство, а детство всех моих сверстников.
  
  Что ещё забыла рассказать, что после того инцидента с неудавшимся знакомством, у нас в доме появился телевизор. Так отчим попытался загладить свою вину перед мамиными родителями. Он купил и установил телевизор, не КВН, а Рекорд, по тем временам прогрессивный. У него экран, который не нужно смотреть через линзу. Сам же соорудил антенну, которая прослужила до 80х годов. В этом он знал толк, так как работал на сборке плат для телевизоров и собаку съел на их качестве.
  
  Телевизор проработал без единой поломки 25 лет. Первое время передачи шли с 19 до 22 часов. И то не каждый день, но это у нас, из-за лимита с электричеством. К 1958 году лимит был снят и смотреть можно было ежедневно. Можно представить себе то удовольствие, которое получала семья от новинки, но бабушка всё равно его не простила и относилась настороженно.
  Главка 12
  
  
  Отчим уехал в командировку в июле, а в августе прислал маме вызов во Владивосток. Она стала собираться к нему. А бабушка сильно переживала. И тут я отколола номер из-за которого поездка чуть не сорвалась.
  Я отправилась в парк и пропала, не вернулась к обеду.
  
  Мама побежала за мной и выяснилось, что меня там и не было. Улица перед парком была спокойной и тихой, дай Бог три машины за день проедет. В основном лошади с телегой. Значит под машину попасть не могла.
  Украли?. Надо сказать что тогда цыгане часто крали детей и одного такого ребёнка нам детям самим пришлось отбивать однажды у цыганки, сестрёнку одного из моих друзей.
  
   Мама была в панике. Обегала всех соседей, опросила, в конце концов побежала в милицию. Нашли меня только вечером.
   А случилось следующее.
  
  По дороге в парк, на улице мне встретилась похоронная процессия. Школьники в парадной форме, старшеклассники, шли взявшись за руки цепочкой по две стороны дороги, а между ними двигалась колонна с гробом. Хоронили их одноклассницу, погибшую в грозу от молнии.
  
   Ну и меня так заинтересовало это зрелище, что я пошла за ними. Что взять с ребёнка. Короче я ушла на кладбище, а это довольно далеко от дома. Всё закончилось, все разошлись, а я потеряла дорогу домой. Я же никогда никуда не ходила одна, а незнакомые люди, погружённые в своё горе, вполне естественно не обратили внимания на чужого ребёнка. Может даже и не заметили.
  
  Так я отправилась с кладбища даже не в ту сторону и забрела в ту часть города, где никогда не бывала. Как меня нашли и привели домой я не помню. Пишу это с рассказа мамы. Конечно меня не лупили, не кричали, просто бабушка сильно плакала, дедушка метался взад-вперёд и то ворчал, то хмыкал, а мама объясняла мне, как я всех напугала и что из этого могло получиться.
  
   Короче я всё поняла. Накормленная и зарёванная я уснула, а наутро проснулась поздно, когда мама уже уехала.
  Снова были слёзы, по поводу того, что не попрощалась с мамой, но мне объяснили, что поезда ходят по расписанию и маме нужно было уезжать первым поездом на Москву, чтобы не опоздать на экспресс до Владивостока.
  
  Наступил сентябрь и я снова пошла в садик.
  Бабушка слегла, дедушка рассчитался на работе в Москве и перевёлся в городское бюро по планированию улиц и застроек, чертёжником. Нужно заметить, что он работал до 82 .лет. Выполнял работу на дому.
  
   Я до сих пор помню расстеленную кальку, пузырьки с тушью , ручки и рейсфедеры, аккуратно разложенные на столе и приборы для черчения. К этому я никогда не смела прикасаться, строгое табу. Ни разу не нарушила. Причём если бабушка довольно рано начала пользоваться очками,то дедушка до конца жизни, до 97 лет, очков не носил.Но зато у бабушки были целы все зубы, а дедушка рано надел протезы, и его вставная челюсть лежала в отдельной кружке по ночам, а я её очень боялась.
  
  Все заботы по дому легли на дедушкины плечи, отвести и забрать меня из сада, готовить еду, ухаживать за бабушкой, встречать медсестру. В дальнейшем он делал уколы сам, или бабушка колола себя сама в ногу. Уколы, как я теперь знаю морфин. Рак, несмотря на пять перенесённых операций разрастался. Метастазы пошли по всему организму. Эти мучения длились пять лет, метаболизм у стариков протекает медленно. Тогда я этого не знала и мало что понимала.
  Маме они ничего не сообщали, чтобы не тревожить её.
  Главка 13
  
  
  Так в неспешной жизни, без особых событий, разве только по некоторым выходным приходила мать отчима с внуком, текла наша жизнь. Внук Витя сын отчимовой сестры. Он на три года младше меня и естественно ему очень интересны мои игрушки.
  Мой уголок игрушек содержал кукольный домик, с мебелью, посудой, плитой и прочими вещами, но он стоял в неприкосновенности, так как я в куклы не играла.
  
   В ходу были мотоцикл, машины, заводная карусель. В общем то, что могло заинтересовать мальчишку, а не девочку. Но вот такая я. И самая любимая игрушка, лошадка на колёсиках из папье-маше. Очень натурально сделанная белая в серых яблоках с гривой и хвостом из натурального конского волоса. Она небольшая, не из тех на которых могут ездить дети, скорее для кукол.
  
  Но самая любимая, а он озлившись на меня, за то, что не даю ему мотоцикл, а играю с ним сама, взял и разбил мою лошадку пополам. Что здесь было. Его еле отбили от разъярённой фурии, в которую я превратилась. Нос я ему расквасила основательно. Бабушка Лиза даже кричала, что я зверская дикарка. Но кто из детей не ругается. Где-то через час мы опять в обнимку и оживлённо играем.
  
  И вот проходит год с небольшим и мне сообщают, что скоро приедет мама и не одна а с подарком. Что за подарок, мне не говорят.
  Почти перед моим днём рождения, дня за три мама приезжает.
  
  Дедушка ездил её встречать в Москву и оттуда привёз не на электричке, а на такси. Много вещей и главный подарок- моя сестрёнка Надежда. Можно представить себе моё изумление и радость. Мне привезли живого ребёнка, ей два месяца.
  
   Я тут же начинаю бурно выражать эмоции и развиваю кипучую деятельность по ознакомлению нового существа со своими игрушками, они же теперь будут и её игрушками, и вообще я теперь не одна, мы будем вместе играть. Сами понимаете, что маме еле удаётся вразумить меня и успокоить, разъяснить мне, что пока этот человечек не сможет со мной играть, так как ничего не умеет.
  
  Я очень огорчена, но тут мне преподносят такой подарок, что я забываю обо всём. Мне не показали его сразу, сначала ужин. Просто они все знают какой я эмоциональный человек и что у меня пропадёт от радости аппетит. Поэтому после ужина дедушка приносит с террасы большущую коробку.
  
   -Вот, Верочка-торжественно говорит он- это тебе подарок ко дню рождения. Коробку развязывают, открывают и , о чудо, это не кукла, которую я боялась увидеть. Это большущий, с меня ростом белый медведь, сделанный не из искуственного меха , а из самой натуральной медвежьей шкуры. Я ростом уже 1,10 и он такой же. Я счастлива. С этого дня я не ложилась спать без этого медведя.
  
  Надо сразу заметить, что и моя сестрёнка и потом братишка, до которого дожила только одна медвежья нога, (медведя порвала собака, так как он пах зверем),не любили этого мишку, а боялись. А для меня он был всем.
  
  Теперь, когда приехала мама, часть хлопот по дому и уходу за бабушкой легла на неё,частично облегчив дедушкину участь. За этот год, когда мамы не было, у нас произошло много перемен.
  
  Во-первых умер старый ,но грозный Рекс,а на его место дедушка привёл не щенка, а взрослого пса,помесь ньюфаундленда и ирландского сеттера. Невероятно большой и необыкновенно красивый, к тому же добрейший парень. Белый с золотисто-коричневыми пятнами, сильными лапами и пушистым хвостом. Правда добрым он был к бабушке и ко мне.
  
  Пока бабушка не слегла окончательно и могла выходить в сад, он настолько привязался к ней,что казалось дыхание у него замирало, при виде её. Потом ,когда она сляжет, он будет неотрывно смотреть на окна и ждать её. А со мной он сдружился настолько, что я могла спать или играть в его будке или на крыше будки, а он вылизывал меня и приветливо махал хвостом едва завидев, словно приглашая играть.
  
  А дед кормил в моё отсутствие Тарзана, также, как и Рекса, придвигая и забирая кастрюлю, палкой с крюком. И ведь никогда он их не обижал, но вот такая странная реакция у собак.
  А ещё у нас не стало кур и поросят. Некогда дедушке ходить за ними, много сил и внимания занимает дом.
  
  Рацион питания у нас тоже заметно изменился. Более не было министерских заказов, ведь дедушка там больше не работает, а
  значит не имеет прав. Но и положение с продуктами к тому времени несколько улучшилось,в магазинах появились продукты,конечно не ахти какие, но жить можно,а рынок вообще расцвёл.
  
  Там многое доступно. К праздникам, либо дедушка ездил в Москву, либо дядя Юра привозил нам продукты, тем более, что они непременно приезжали на выходные и праздники, чтобы увидеться с бабушкой.
   Так что особых перемен лично я не ощущала. Правда из нашего дома начали исчезать особенно милые мне безделушки, статуэтки, табакерки, пудреницы,музыкальные шкатулки, китайский болванчик, а за ними пошли в ход и более крупные вещи.
  
  Лекарства для бабушки, обезболивающие, были дорогими,а денег в нужном количестве уже не было.
   Первым из крупных вещей ушло пианино,отличный Беккер. Так распорядилась сама бабушка. Я -то всё мечтала, что бабушка научит меня играть по настоящему, поэтому сильно переживала. Но видимо не судьба была научиться.
  
  Следом за пианино ушли чудесные напольные часы, дореволюционные,швейцарские, с замысловатой вязью цифр и филигранными стрелками, а также мелодичным боем в полдень и полночь. Их место заняли аналогичные настенные.
  
  
  Потом и комод, резной книжный шкаф и наш знаменитый стол, а взамен ему был приобретён стол поменьше и попроще,современная облегченная и оттого несолидная конструкция.
  
  И мелкие и крупные вещи уезжали в Москву, в антикварные магазины. Так у нас почти ничего не осталось, от бабушкиного наследства. В том числе и прекрасные драгоценные украшения, которые бабушка правда никогда не надевала, но бережно хранила. Но никто ни о чём не сожалел, здоровье бабушки было важнее.
  
   А диагноз свой бабушка отлично знала. Она же в совершенстве владела латынью и когда доктора меж собой на консилиуме обсуждали её диагноз на латыни,бабушка спокойно сказала им, можете говорить по русски. Я знаю латынь и знаю слово канцер. А ведь в то время, от больных раком было принято скрывать их диагноз.
  
  Что ещё поменялось? Теперь, за исключением дяди Юры с женой, к нам почти не приезжали гости. Не до праздников было,хотя для меня и тут делалось исключение. Куда-нибудь, либо в театр на спектакль или концерт, либо в кино, либо в парк, меня обязательно водили, чтобы не лишать ребёнка радостей. Наверное поэтому я не до конца осознавала происходящее.
  Главка 14
  
  
  К приезду мамы у бабушки наступил период затишья в болезни. Может быть радостные эмоции несколько ослабили хватку болей. Так что бабушка теперь могла сидеть в постели и даже смеяться и шутить иногда.
  
   А ещё она тут же снова ухватилась за свои переводы. Болезнь болезнью, а работу никто не отменял, заявляла она. Может это тоже было для неё психологической терапией. Конечно работала она с перерывом на укол и сон.
  
  Иногда бабушка просила маму положить Надю ей на колени,чтобы она её побаюкала. У Нади случилось то, что часто бывает у детей с резкой переменой часового пояса. Разница между Владивостоком и Подмосковьем девять часов. Поэтому ребёнок попутал день с ночью. Нужно было это как-то переломить, иначе мама была практически совсем лишена отдыха.
  
  И бабушка нашла выход. Она сказала: - Нина! Нужно не давать ребёнку уснуть днём. Придётся помучить её бодрствованием и переломить, иначе никак.
  Мама так и поступила, но оттого, что ребёнок перегулял, он только сильнее возбудился и к ночи вместо сна, начался беспрерывный крик и возбуждение.
  
   Тогда мама завернула сестрёнку, как на прогулку и выставила коляску в террасу. В доме стало потише, и даже я и бабушка смогли заснуть. А сестрёнка, всё кричала, но мама мужественно терпела, хотя искусала себе все ладони, чтобы не поддаться жалости и не забрать ребёнка. А потом крик затих. Ребёнок мирно уснул, усталость пересилила. Всё с этих пор она переключилась на наш часовой пояс.
  Мама пошла на такой радикальный шаг не сразу а только после того, как из-за постоянного недосыпа, готовя ванночку для купания Нади, она обварила себе руку кипятком. Вместо того, чтобы при добавлении холодной воды, проверять температуру локтем, она подставила руку под струю кипятка из чайника. Только этот случай и подвигнул её на принятие мер.
  
  Я с удовольствием помогала маме. Стоило меня попросить, я тут же бросала всё и бежала исполнять поручение. Именно обожжённая рука заставила маму привлекать меня а для меня это было радостью, ведь так я ощущала свою нужность и причастность.
  
  К этому времени относится и другое происшествие. Дедушка, пользуясь приездом мамы, смог съездить к родственникам в Литву, а заодно и побывать в Латвии. Пребывая в гостях у старшей сестры, он познакомился там с женщиной латышкой. И не просто познакомился, а и увлёкся ею и после проводил её в Ригу, побывал у неё в гостях.
  
  Между ними завязалась переписка и в скором времени дедушка снова засобирался в Литву, как он сказал. На самом деле в Латвию. Он уехал. Бабушка вела себя абсолютно спокойно, а вот мама начала что-то подозревать. Женщины, они же очень ревнивы и наблюдательны, неважно касается это мужа или отца.
  
  Однажды мама, собирая в стирку грязное бельё, как обычно по привычке проверяла карманы, чтобы выложить из них постороннее. Ей попался дедушкин халат, висевший на спинке стула. Он не был грязным и она просто стала перевешивать его на вешалку у кровати, когда нащупала в кармане бумагу и заинтересованно вытащила её. Это было письмо от той женщины, которое мама немедленно прочла.
  
  В это время мы находились в комнате бабушки. Надя спала в кроватке, я сидела подле и рисовала, а бабушка работала с переводами.
  Вошла мама и взволнованным голосом, начала пенять бабушке, куда мол она смотрит, в то время, как отец ей изменяет.
  
  Бабушка отложила работу и обратилась ко мне:
  - Верочка, пойди пожалуйста, сделай мне чаю.
  Я тут же сорвалась с места, но видимо необычное состояние матери и не вполне понятные слова, заинтриговали меня, так как я схитрила, неплотно прикрыв дверь на кухню, в результате чего и вследствии повышенного тона матери, могла слышать их разговор.
  
  Это была практически первая серьёзная хитрость в моей жизни. И я услышала, как бабушка спокойно, но очень строго, отчитала маму за то, что она во-первых посмела влезть в чужой карман и прочесть чужое письмо, а во-вторых грубо отзываться об отце. В третьих, завела ненужный разговор при ребёнке, чего не следует делать ни при каких обстоятельствах, и в-четвёртых, сама бабушка знает обо всём.
  
  Муж ничего от неё не скрывал, но и дочь должна учесть, что бабушка - глубокий инвалид, которому жить осталось очень немного. Она скоро умрёт, и отец останется вдовцом. А разве не заслужил он любви и заботы другой женщины, если так преданно и самоотверженно ухаживал за самой бабушкой, не бросив её в беде? Поэтому мама не должна совать нос в их личную жизнь и отношения. По крайней мере на них это никак не отражается, папа не стал любить всех меньше и не оставил их.
  
  Конечно, из всего сказанного бабушкой я тогда мало что поняла, но одно поняла хорошо, это о смерти. И вот тут я выдала себя. Эмоции всегда бежали у меня впереди разума. С громком воплем ворвалась я в комнату и захлёбываясь слезами повисла на шее у бабушки, крича: - Я не хочу, не хочу, чтобы ты умирала.
  
  А бабушка уже успокаивала меня и одновременно пеняла, за то, что я некрасиво поступила, подслушивая взрослые разговоры. Два больших урока на всю жизнь получила я тогда - никогда не сметь читать чужие письма и никогда не подслушивать чужих разговоров. В обоих случаях добра от этого не будет. Третий вывод я сделала уже взрослой. Если любишь и уважаешь человека, то принимаешь его и его выбор, и не препятствуешь ему. Это и есть главное.
  Главка 15
  
  
  Продолжу с более подробного рассказа о характере бабушки.
  Так как помню из маминых рассказов и свои впечатления. Родилась бабушка в 1891 году, дедушка в 1895 году. Первого сына она родила в 1920, то есть в 28 полных лет. До своего первого брака она успела побывать на первой мировой войне, в Севастополе, вместе с подругой тётей Лизой.
  
  Как я уже кратко упоминала, они были сёстрами милосердия, выносили раненых с поля боя, делали перевязки, ухаживали за ранеными. В общем всё, что делают все медсёстры. Тогда, когда называлось, сестра милосердия оно более соответствовало своему назначению. Возможно от названия меняется и содержание. У нынешних милосердия не отыщешь.
  
  Как я уже рассказывала, у бабушки было четверо детей: старший от первого брака, потом моя мама 1924 г.р. , дядя Юра 1928 г.р. и младший Саша 1932 г.р. Бабушке было 40 лет, когда он родился. Видимо оттого, что поздний и от дедушкиного пьянства он был больным, психически неполноценным.
  
  Бабушка всегда была очень строга и ласкова одновременно. То есть были определённые требования, которые должны исполняться и были наказания, но не жестокие, а разумные, чтобы ребёнок осознал свой поступок. А вот дедушка был резким и горячим и у его манера воспитания, сразу с места в карьер наказывать, не разобравшись. Особенно это проявилось в период, когда он стал пить.
  
  Это случилось года через два после Юриного рождения, то есть уже в Серпухове. Примерно в 1930 году и длилось три года. Запои, как рассказывала мама, были крутые. Он связался с какой-то разгуляй-компанией и пропадал из дома дня на три. Бабушка не устраивала скандалов, подолгу молчала, не разговаривала с ним и старалась, чтобы это не отражалось на детях и их отношении к отцу.
  
  Но потом случилось так, что он стал распускать руки по отношению к Боре, старшему бабушкиному сыну. У того был подростковый возраст, становление характера и нашла коса на камень. Однажды, избив Борю, в отсутствие бабушки, дед хлопнув дверью ушёл к своим друзьям.
  
  Придя домой бабушка застала своего сына лежащим, с исполосованной до крови спиной. На её распросы Боря отвечал только одно, я уйду из дома, я не буду с вами жить. Дед отходил Борю металлической цепью.
  
  Бабушка обработала его раны и сказала: - Не торопись сынок, дождись меня. Потом она поручила маме присматривать за Юрой, а сама пошла туда, где гулял дед. Пошла не пустая, а с чемоданчиком с вещами. Гуляли они у женщины и когда бабушка зашла туда, пьянка была в полном разгаре, с соответствующим интерьером.
  Не обращая внимания на пьяные реплики и подначивания компании, бабушка подошла к деду и тихо сказала ему:
  - Вот Петя твои вещи, живи здесь или где хочешь и помни, тебя никто не ждёт и о тебе не плачет.
  Развернулась и пошла вон. Её попытались задержать, но одного её взгляда хватило, чтобы желание пропало.
  
  Год они жили врозь, надо сказать, что бабушка уже была беременна Сашей, но ещё ничего не успела сказать мужу.
  Родился Саша, бабушке пришлось тяжело, ребёнок больной, требовал повышенного внимания, ей предлагали оставить его, она отказалась.
  
  Мама рассказывала, что несмотря на свой небольшой возраст, она понимала, как маме тяжело, но бабушка держалась стойко, а мама, как могла ей помогала.
  Потом пришёл однажды дед. Был он исхудавший, помятый и какой-то, как выразилась мама, жалкий. Они долго сидели с бабушкой на кухне и разговаривали очень тихо и серьёзно. После этого разговора дед остался. Больше он не пил ни глотка до самой бабушкиной смерти.
  
  Но его возвращения не вынес Боря, он всё помнил и не простил. Короче бабушка упустила момент, когда Боря связался с ворами, стал пропадать вместо школы с ними и однажды, как гром среди ясного неба, обрушилась беда. Борю задержали с дружками на ограблении магазина.
  
   А возраст уже большой, поэтому суд, срок, колония. Больше домой он не вернулся. За нарушение тюремного режима и ещё какую-то провинность второй срок, взрослая колония, а далее штрафная рота на войне. Извещение - пропал без вести.
  
  Ни одного раза бабушка не высказала более деду ни единого упрёка, хотя в душе видимо очень переживала. От этого наверное и рак впоследствии. Она не хотела, чтобы дети плохо относились к отцу и не слушались его. И никого из детей он больше никогда пальцем не тронул, тогда, как раньше и им доставалось.
  
  В отношении детей, бабушка отучала их от вредных привычек настойчиво, без нажима. Так, к примеру, Юра был жутко капризным в детстве. Они шли в магазин и если мама не покупала ему какую-то игрушку, он бросался на землю, колотил руками и ногами, кричал "хочу" и отказывался идти дальше.
  
  Бабушка смотрела на него, спокойно говорила - хоти на здоровье - и тихо шла вперёд. Юра видел, что она уходит, вскакивал, догонял и всё повторялось снова. Так они добирались до дому. При этом конечно находились прохожие, возмущавшиеся бабушкиным хладнокровием и посылавшие ей соответствующие реплики. На что она не отвечала ни слова.
  
  Придя домой, она брала Юру за руку, отводила в чулан, сажала на сундук и говорила- думай. Сама уходила. В чулане не было темно, там было окошко и дверь с неплотно прилегающими друг к другу досками. Так что страха темноты ребёнок не испытывал. Просто одиночество и лишение игр. Так было , как мама рассказывала раз до пяти, пока Юра не понял и не исправился. Маме хватило одного раза такого наказания.
  
  Вот такие методы были у бабушки. А так мама говорила, что ей никогда не приходилось повторять свои просьбы дважды. С дедом это уже на моей памяти. Дед разойдётся по какому-то поводу, ворчит, переходит на повышенные тона, бабушка молчит. Она занимается своими делами, то у плиты, то выходит на двор, он по пятам.
  
  Потом набегается, войдёт на кухню, хватает свою коробку с папиросами и станком и начинает их набивать. Тогда бабушка с усмешкой скажет-Ну что, остыл самовар? А теперь поговорим. И всё, никакой ссоры.
  
  Я помню однажды в бане я увидела первый раз бабушкины ноги и была в недоумении. Все ляжки бабушки были в светлых ровных кружках, словно решето разрисованное. Я не могла понять, что это. А потом мама мне объяснила, когда я уже училась в школе, что дядя Юра в 10 лет опрокинул на себя самовар, был жуткий ожог и у бабушки брали кожу на пересадку ему. Так она спасла сына.
  
  В больнице он пролежал восемь месяцев, пересадок было три и всё это время бабушка была рядом с ним и обучала его, чтобы он не отстал от школы и не страдал.
  А сама бабушка никогда об этом не рассказывала. Вот такая она была, моя самая любимая, самая добрая и внимательная бабушка.
  О чём она очень жалела, что из-за болезни не успела начать обучать музыке меня.
  Главка 16
  
  
  Я уже говорила, что неплохо рисовала. Один из моих рисунков бабушка отослала в Москву, он принимал участие в Международном конкурсе детского рисунка и я получила диплом за третье место и большой набор красок, кисточек и альбом. Это было счастьем для ребёнка.
  
  Ну вот а теперь о периоде перед школой. Два года от 6 до 8 лет, в школу я пошла почти в восемь, так как ноябрьская, протекли относительно спокойно, без стрессов и огорчений.
   Я в саду была первой помощницей воспитателей. Единственная в группе я умела хорошо читать, тогда в садах ни цифрам ни алфавиту не учили, только в школе, а я дома, сама обучилась.
  
  Читала не по слогам, бегло и с выражением и поэтому воспитатели часто поручали мне почитать детям, пока сами занимались делами. И я успешно с этим справлялась. Меня слушали с интересом. В саду мы много ходили на прогулки вне территории детсада. Знакомились с природой.
  
   Наш сад был почти на окраине города, у большого пруда и реки Нары. У пруда мы наблюдали за развитием лягушек, от икринок до головастиков. В течение всего периода развития дня через три посещали пруд. А на речке наблюдали как плещется рыба, летают стрекозы и прочее. Это было прекрасное время.
  
  Тогда же меня стала мама брать в лес по ягоды и грибы и это стало моей болезнью можно сказать на всю жизнь. Я полюбила лес и тихую охоту, как ничто другое.
  
  Да и ещё случилась радость. За полгода до моей отправки в школу, бабушка встала. Я дурочка не понимала, что это временное облегчение и радовалась безмерно, что бабушка выходит в сад, сидит рядом, когда я качаюсь на качелях, а потом когда ещё чуть-чуть окрепла готовит, что-то вкусненькое.
  
  Дедушка по-прежнему уезжал за это время раза три, теперь прямо говоря, что едет в Ригу. И бабушка спокойно его отпускала и собирала сама. Вот так мы и жили.
  
  Приехал отчим, мама снова с Надей ушла жить к ним, а я жила в своём доме. Близилась школа. А значит пришло время взрослеть. Мы с дедушкой едем в Москву, в большой Детский мир. Я попала в него впервые, раньше не было необходимости, ведь и вещи и игрушки приезжали из Германии, а простые платьишки шила сама мама. А подготовка к школе потребовала этой поездки.
  
  Меня поразил и сам вид Детского мира и его содержание и оформление. Я думала, что попала в сказку. Само хождение с этажа на этаж, примерки, подбор нужных аксессуаров меня не так увлекли, как желание насмотреться на окружающее и впитать в себя впечатления.
  
   Ну и конечно такой массы народа одновременно в одном месте я никогда ранее не наблюдала. Всё, что запомнилось на всю оставшуюся жизнь это мороженое. Остальное было как в тумане, настолько быстро я устала от суеты и гвалта магазина.
  
  Так что к тому времени, когда мы дошли до портфелей и школьных принадлежностей, на мне наверное не было лица, поэтому дедушка спустился со мной в комнату ,где можно было оставить детей, посадил там и велел ждать. Нечего говорить, что как только я присела, так тут же и уснула. После дедушке пришлось меня усердно будить. Так и не проснувшись толком я вяло побрела за ним.
  
   Не помню как добрались до Курского вокзала, так как была полусонная. Окончательно проснулась я на последней остановке перед Серпуховом, станции Авангард.
  
  А домой уже добиралась в страшном нетерпении, я же не видела, что дедушка покупал и оттого очень волновалась. Сколько было радости, воплей, смеха дома, когда одна за другой извлекались из большой сумки наши покупки. Помню как гладила, нюхала, постоянно расстёгивала и снова застёгивала портфель, пока дедушка не отобрал его у меня, сказав, что я заранее переломаю все замочки.
  
  Все принадлежности начиная от пенала с карандашами, перьевой ручкой, пёрышками в футлярчике , чернильницей непроливашкой и перочисткой приводили меня в неописуемый восторг.
  
  Перочистка, это то, что абсолютно непонятно нынешним детям, уже не одному поколению. А это сшитые вместе войлочные кружки, которыми счищали волокна от бумаги, образуемые острием пера при письме.
  
  А палочки для счёта, они тогда были деревянные, шестигранные двух цветов, а карандаши, которыми нельзя было начать рисовать прямо сейчас. И конечно касса букв и слогов, которую мы с бабушкой потом целую неделю вырезали и раскладывали по кармашкам.
  
  Всё-всё было для меня внове. Тетради в крупную клетку и в три линейки с частыми наклонными линиями. Потом их отменили. Когда моя дочь пошла в школу тетради стали уже в две линейки и редкой наклонной, на которых мы начали писать только со второго класса. И прописи, где буквы были написаны так красиво, что дух захватывало.
  
  Учебники для школы, букварь, родную речь и арифметику, большие и для меня неимоверно красивые, хотя иллюстраций там было немного и они были чёрно-белыми, мы приобрели несколько позднее в нашем книжном магазине по специальным талонам, выданным нам при записи в школу.
  
  Для тетрадей тогда были бумажные обложки, их складывали и подворачивали особым образом. Приобретать их приходилось тоже множество. Так как бумага рвалась и обтрёпывалась очень быстро. Они были разрисованы рисунками бледно-оранжевого и блёкло- синего цвета. Оранжевым были нарисованы цифры и примеры, это для математики, синим буквы и слоги- письмо. Для книг покупалась большая цветная бумага, а кто был победнее, оборачивал учебники газетами.
  
  Форма школьная тоже была разная. Существовали штапельные дешёвые платьица и шерстяные дорогие. Фартучки тоже были ситцевые, шерстяные и шёлковые. Шерстяные только чёрные. А белые ситцевые и шёлковые.
  
  Были строгого фасона, а были с рюшечками и оборочками. Мне дедушка купил обе формы. Сказал штапельное пока тепло, а шерстяное на зиму. Белый фартучек был нарядный с оборочками, а чёрный очень простой и строгий, в складочку шерстяной.
   Я еле могла дождаться когда настанет время идти в школу.
  
   Да чуть не забыла рассказать, до этого лета, меня два раза в год стригли с чубчиком очень коротко, как мальчишку, а тут бабушка запретила меня стричь уже зимой, сказала, что ребёнок должен идти в школу с нормальной причёской. И в это лето я была с волосиками по плечи, а значит мне можно было привязывать бантики.
  
   Очень странно, но примерно до 16 лет у меня волосы, длиннее, чем по плечи не вырастали, концы начинали сильно сечься их приходилось подравнивать и только, когда стала старше, они стали отрастать до лопаток. Длиннее не были никогда.
  
  И конечно банты мне казались невероятной роскошью, блестящие, шёлковые, но после двух применений жутко мялись, приходилось гладить тёплым утюгом. Капроновые тогда ещё были страшной редкостью.
  Главка 17
  
  
  Ночь перед первым сентября была для всех жуткой. Мама ночевала её у нас. Я вскакивала каждый час и бежала её будить, боясь, что мы опоздаем в школу.
  С утра у меня были красные глаза, взбудораженный вид и лихорадочный румянец.
  
  Пришлось умывать меня, не просто умывать а слегка примачивая лицо холодным полотенцем с уксусом, чтобы снять красноту. В общем с шести до начала девятого я всех истеребила пока меня приготовили одели и снарядили.
  
  Школа была недалеко. Нужно было просто пройти через парк и там в конце короткой улочки, стоял гортеатр а сразу за ним забор школьного двора , собственно школа на углу. В общей сложности идти минут пятнадцать.
  
  Я шла с большим букетом астр. У нас были свои цветы и мама щедро их нарезала. За цветами меня самоё было плохо видно, хотя для своего возраста я была немаленького роста, на физкультуре стояла второй.
  
   И вот мы входим в школу, идём по коридору и выходим через другие двери в школьный двор.
   Тут много людей, стоят учителя с табличками и родители разводят детей к своим табличкам. Конечно не так много, как в современных школах, так как я пошла в начальную школу номер 2, а средняя школа была отдельно, совсем другая.
  
  Но на мой взгляд нас было много. Четыре первых класса по 40 человек и четыре третьих. Вторые и четвёртые классы учились во вторую смену. Да вот такие тогда были нормы 40 учеников на класс, бедные учителя.
  
  Моя первая учительница Широкова Евдокия Никитична, заслуженный учитель, обладатель государственной награды, ордена Ленина, опытный внимательный и изумительный педагог. Ей лет 65, как я теперь понимаю, но она всё работала в школе и работала замечательно.
  
  Надо ли говорить, что училась я на отлично, у неё всё легко схватывалось, с первого обьяснения и не было в классе плохих или отстающих учеников, так она умела спокойно и доходчиво всё объяснить, показать, направить. Любой ребёнок слушал её внимательно. Кто не сразу схватывал, она объясняла ещё раз.
  
  Первое, что учительница делала, это за две первые недели посещала всех своих учеников, знакомилась с семьёй, с условиями для занятий, подсказывала если нужно, что-то изменить. Так раньше работали. И им было легче и родителям. Все друг друга хорошо узнавали. А потом собрания родителей проводились один раз в месяц, для подведения итогов.
  В общем два года в школе для меня пролетели, как один сказочный сон, за исключением двух моментов.
  
  Первое, я на второй неделе обучения ходила уже в школу и из школы самостоятельно и отмочила номер. После школы пошла не домой, а к своей подружке ещё по садику, Наташе. Естественно подумать о том, что нужно предупредить домашних, а не своевольничать, мне даже в голову не пришло.
  
  Наташа жила тоже недалеко от школы, но в другой стороне, на площади. Я просидела у неё до самого вечера, сделала уроки и мы с ней играли. Не знаю почему, но её бабушка даже не задалась вопросом знают ли мои домашние о том, где я.
  
   Зато сразу же по приходе с работы, а это было в семь вечера, этим вопросом задалась Наташина мама и ,выяснив всё у меня, велела собираться домой. Сама она, даже не поев, подхватилась идти со мной, отпускать одну не решилась.
  
  Когда мы пришли, можно представить в каком состоянии были дедушка и бабушка. Они успели обегать полгорода в поисках непутёвой внучки. Дедушка, увидев меня , стал медленно расстёгивать на брюках ремень и вытягивать его из пояса. Я стояла , как кролик перед удавом, понимая, что заслужила наказание. Целую нотацию мне прочла Наташина мама по дороге.
  
  Бабушка только тихо шептала:-Петя, не нужно.
  Ладно-ответил дед в досаде махнув рукой-только ради тебя, хотя следует, чтоб впредь неповадно было.
  В общем обошлось тем, что бабушка строго наказала мне впредь, если я хочу куда- либо пойти, обязательно прийти домой, переодеться и отпросится. Более им говорить этого не пришлось, я ни разу не подвела их и не забыла урока.
  
  А вторым плохим было то, что после Новогоднего праздника бабушка снова слегла. Теперь уже окончательно. Встал вопрос, как быть со мной, дед ответил- справлюсь. Верочка уже сама большая и поможет мне.
  
  Правда оказалось что Верочка не вполне большая. Во втором классе, однажды придя из школы и сделав уроки, я заторопилась гулять, мальчишки с нашей улицы ждали, а бабушка попросила меня подмести пол. Не знаю, что на меня нашло, но я крикнув, "не барыня, сама подметёшь", рванулась за дверь и, уже на пороге ,услышала бабушкин тихий необычный вскрик.
  
  Я обернулась, скорее интуитивно и увидела, что бабушка зажимает рот рукой, а по щекам у неё текут слёзы. Всё!!!! Это был ужас, я не могла себя простить, я рыдала, обнимала бабушку, просила у неё прощения, никуда конечно не пошла, всё сделала и даже больше, но себя простить я не могла. Когда в выходные пришла мама, я сама рассказала ей об этой выходке, бабушка точно бы промолчала, но меня мучила совесть.
  Главка 18
  
  
  Подошёл к концу второй класс. Бабушке всё хуже, она не может есть. Рак пустил метастазы уже на пищевод. Дедушка готовит ей молочно-овсяные кисели, бульоны и другую жидкую пищу.
  
  Когда у бабушки сильные приступы боли, у неё словно выгорают глаза, из жгуче- чёрных становятся блёклого белёсого цвета и она тихим голосом просит всех выйти из комнаты. Спустя некоторое время, голос пободрее зовёт всех обратно.
  
  Значит бабушка укололась и укол начал действовать. Когда ей получше, я сижу возле неё за столом и рисую, или рассказываю ей прочитанную в читальне книгу. Видимо именно на бабушке я научилась хорошо пересказывать и выражать свои мысли.
  
  Бабушка слушает, изредка комментирует, а потом засыпает и тут я могу бежать во двор или на улицу, чтобы её не тревожить.
  В очередной выходной, когда пришла мама с мужем и Надей, я сижу за дедушкиным столом и рисую, Надя играет в моём кукольном уголке.
  
  Вот теперь и куклы, и посуда, и домик ой как пригодились, ей они по душе. Мама сидит в ногах у бабушки на тахте. Отчим с дедушкой во дворе.
  Тут бабушка и заводит с мамой самый судьбоносный для меня разговор. Она говорит ей о том, чтобы мама забрала из школы мои документы и отдала их в ту школу, какая есть рядом с ними.
  
  -Ниночка, -говорит бабушка- ты сама понимаешь, мне осталось недолго...Нет, нет, не нужно плакать...это неизбежно.
  А вот Верочке пора быть с семьёй. Дедушке трудно будет с ней одному, так что лето она побудет ещё у нас, а с сентября пойдёт в школу у вас.
  
  До меня не доходит полный смысл сказанного, слушала в
   пол- уха, но что-то настораживает.
  Впрочем, как у всех детей, моё внимание быстро переключается на другое и разговор откладывается на корочке, пока без последствий.
  
  Нужно сказать, что по итогам учебного года мне подарили три книжки, - Никус, Это моя школа и ещё одну. На последней было подписано,что она мне дарится за отличные успехи в учёбе.
  
  Боже мой, какой всплеск эмоций вызвало это у бабушки- Терпеть не могу, этот новый непонятный язык. Разве можно так говорить- учёба, в наше время написали бы за успешное обучение. Мама возражает бабушке-Сейчас все так говорят. На что бабушка ворчит- Все не означает правоты, все пойдут топиться и ты с ними? Тогда уж пусть продолжают ряд и говорят лечёба, это слова одного образования. Мама смеётся-Нет так пока не говорят.- И слава, Богу-восклицает бабушка.
  
  Мне так помнится этот разговор, оттого, что склонность писать стихи тут же складывает из этих слов рифму.
  Вот так она переживала перемены нашего языка, но уже взрослой я поняла, что язык вещь подвижная и хотя мне нынешней тоже режут слух нововведения, но приходится мириться, такова жизнь живого языка.
  
  А книгу ту я до сих пор помню, хотя она не сохранилась. Не всё забрала при переезде в Москву, а моя семья после моего отъезда тоже получила квартиру и переехала.
  
  Мои вещи остались забытыми в коробке в сарае, откуда и были благополучно растащены посетителями опустевшего дома.
  Книга называлась-Господин Великий Новгород. Это была моя первая, полу-историческая книга, и именно она определила мою любовь к истории и историческим романам.
  
   Как жаль, что всё хорошее кончается очень быстро. Вот и это лето пролетело. В предпоследний выходной августа начались мои сборы к переезду на новое местожительство.
  Это было с одной стороны интересно, я там никогда не была, с другой страшно и грустно. Как я буду жить без дедушки и бабушки.
  
  Все суетятся, собирая и упаковывая вещи. Отчим торопит, сейчас приедет такси. Дедушка ходит взад-вперёд и хмыкает себе под нос. Это его привычка, если он сильно волнуется или переживает, но не хочет показывать виду.
  А все уже знают о ней.
  
   А Надя норовит посовать все до единой игрушки в сумку, но мама останавливает её. Часть игрушек складывается в коробку и относится на чердак.
  Берутся только кукольный домик с принадлежностями и куклы с посудой. Хорошо, что хотя бы их успели забрать, иначе и их постигла бы печальная участь.
  
  Чердак у нас общий с соседями и дочь соседей потом потихоньку изымала вещи из коробки и носила их на рынок. Игрушки то были хорошие и доход принесли неплохой. А я взяла только свою любимую лошадку, её мне дедушка склеил после порчи, и разумеется большого мишку. Без него я никуда. А с моей одеждой упаковались мои книжки и школьные принадлежности.
  
  Но вот пришла машина, я обнимаю и целую бабушку, готовая разреветься, но её тихое-не сметь хныкать, ты сильная,-останавливает мои слёзы. Она гладит меня по волосам и целует в глаза., а потом слегка отталкивает-иди, тебя ждут. Отчим стоит в дверях с раздражённым видом. Я проныриваю мимо него.
  Главка 19
  
  
  Наконец мы прибыли на новое местожительство. Прямо за заводским забором стоит длинное неуклюжее двухэтажное здание, обшарпанного вида со множеством окон и дверей.
  Сложено оно из кирпича, когда-то было окрашено в бледно-жёлтый цвет, но краска облезла клоками и выглядит это всё очень неопрятно.
  
  Двери громадные, тёмно-коричневые с пружинами -доводчиками. Когда ребёнок с усилием открывает их, нужно проскакивать моментально, иначе получишь увесистый тычок в спину. Пока я к ним привыкла, много побоев на спине ощутила.
  Но по тёплому времени они стояли всегда открытыми, подпёртыми кирпичами, так что их коварную сущность я узнала потом.
  
  Во дворе много народа, стоят столы с лавочками, за ними гужуются доминошники, тут же хозяйки развешивают бельё, разговаривают друг с другом, кричат на своих отпрысков. Дети крутятся рядом. Когда подъезжает наша машина её окружают плотным кольцом, норовя заглянуть внутрь. Водителю и отчиму приходится детей отгонять, чтобы мы имели возможность выбраться.
  
  -О, новенькая,- кричат они при виде меня.
  Нужно ли говорить, что я ошеломлена этим гвалтом, скоплением людей и массой глаз устремлённых на нас. В них и любопытство и масса иных непонятных мне чувств, которые я ощущаю кожей.
  
  Пока отчим с водителем снимают с багажника коробки и носят их внутрь, мы стоим во дворе. Мама так велела, чтобы не толпиться в проходах и не мешать мужчинам.
  
  Мама общается с соседками, представляет им меня, я тушуюсь и норовлю спрятаться. Хотя мне уже скоро десять лет, но я очень стесняюсь этого внимания, так как до этого жила в своём доме и не знала такой жизни.
  
  А Надя давно крутится в песочнице с подружками. Ей уже почти четыре и она здесь привыкла жить. Так что она всем хвалится какие новые игрушки привезла.
  
   Меня разглядывают сверстники, как неведомое насекомое, отпускают какие-то реплики, среди которых густо рассыпан мат. Я его раньше не часто слышала, в нашем переулке даже сосед дядя Сеня, вечно пьяный извозчик, то есть водитель кобылы, собиравший утильсырьё, никогда прилюдно не выражался.
  
   А тут дети говорят на нём, как на обычном языке. Видимо внутренне, подсознательно я ощущаю какую-то грязь в их словах.
  Так состоялся мой первый выход в большой мир, в котором мне предстояло жить и занять свою нишу.
  
  Теперь пришло время рассказать, что же это за дом, в который мы приехали. До революции завод, возле которого стоит наш дом, а также несколько фабрик в округе принадлежали известному в городе фабриканту Рябову.
  
  Имя его так и осталось в анналах города. Дом наш принадлежит к нескольким обобщенным одним названием-Рябовские спальни. То есть так называлось жильё, построенное им для своих рабочих. От иных построек того времени они отличались тем, что были построены из камня.
  
  По внутреннему устройству все были примерно одинаковы, разделенные на отдельные помещения, оборудованные печами комнатушки, в которых можно было только спать, а кухня, места для стирки, туалеты и прочее были общими для всех семей. Построены они были довольно добротно,с метровыми толщиной стенами, но похоже с тех времен при советской власти ни разу не ремонтировались и не реконструировались.
  Главка 20
  
  
  Стояние во дворе утомило меня,к тому же я не выдержала и прошептала маме на ушко о своей нужде.
  -Ой, сейчас, сейчас-подхватив Надю за руку,мама заторопилась с нами в подъезд.
  
  По широкой и крутой деревянной лестнице мы поднялись до веранды второго этажа, вошли в обитую дверь, ведущую в сам дом и миновав пустую небольшую прихожую, через дверь напротив попали в громадное помещение, метров 60-70,как я оцениваю сейчас. Оно было заполнено паром, своеобразными запахами-от духа кипятящегося белья, до ароматов готовящейся пищи. Букет непередаваемый.
   То есть это была кухня и одновременно прачечная.
  
   Посредине тянулся длинный ряд,состоящий из каменной плиты с конфорками и топками. Возле топок лежали кучками дрова и стояли вёдра с углём. В промежутках между топками располагались лавки с тазами и корытами.
  На этом сооружении нагревали воду для стирки и кипятили бельё. Вдоль стен по бокам стояли столики с керосинками, керогазами примусами, а над ними были развешаны полки с кастрюлями, сковородами и ложками для размешивания. Это были уголки каждой семьи для приготовления пищи.
  
  Для растопки каждый хозяин заготавливал свое топливо, а вот сам процесс растопки каждое утро исполнял один из пожилых жильцов, чтобы плита постоянно была в рабочем состоянии. Другие платили ему за этот труд, небольшие деньги, но вкупе они составляли неплохой доход,что вполне всех устраивало.
  
  По стене с входной дверью, по обе стороны были расположены раковины. Здесь и наливали воду и умывались по утрам.
  По правой стороне была ещё дверь, проход к жилым комнатам.
  В конце помещения было одно огромное, от пола до потолка окно, разделённое на множество застеклённых квадратиков.
  
  Наподобие террасных окон. Половина верхних стёкол закопчёная и затянутая паутиной. Рядом с окном справа отгороженное помещение. Это туалет, один на всех. Мама щёлкнула выключателем возле двери и открыв её подтолкнула меня в спину-Беги быстрей.
  
  Я шагнула вперёд и растерянно остановилась,дверь захлопнулась, а я застыла, в ужасе и недоумении.
  Представьте себе длинное, узкое, примерно полметра шириной и четыре метра в длину помещение. Полутёмное из-за того, что при пятиметровой высоте, где-то примерно посередине потолка, прикреплена в сетке лампочка-коптюшка ватт на 15. Поэтому она не столько освещает, сколько проявляет недостатки помещения. А именно склизкие, в потёках влаги стены, выкрашенные в грязно-зелёный цвет.
  
  С потолка, с громким хлюпом падают время от времени капли воды. А под ногами лежит длинный помост из деревянной решётки, в самом конце которого виден еле-еле обляпанный ржавчиной унитаз. Я такой вижу вообще впервые в жизни. Бачок расположенный высоко над ним и тянущаяся от него цепочка с гирей особенно пугают меня.
  
  Открывается дверь. Это мама,она окликает меня-ты скоро? А потом вдруг осознаёт, что я ещё ничего и не делала. Поняв это, она быстренько забегает, за руку влечёт меня к этому чудищу, объясняя что это такое и как им пользоваться. В общем первое знакомство с местной достопримечательностью состоялось.
  
  Не могу сказать, что ходя туда потом, особенно по ночам я не испытывала того же страха, что там меня ждёт чудовище, желающее меня убить.
  Этот туалет был на 33 семьи, если в каждом посчитать в среднем по три человека, то один на сто человек. А ведь были семьи и больше. Представьте какую очередь иногда приходилось отстаивать, не говоря об антисанитарии.
  
  Ошеломлённая и почти пришибленная первыми впечатлениями, я последовала за мамой, но мы не свернули в коридорчик к комнатам, а снова прошли к выходу и оказались в той прихожей, а направо была еще одна дверь, в которую мама и повела меня.
  
  Надю она уже отправила туда ранее с бабушкой, пока меня ждали. За этой дверью оказался г образный коридорчик. На коротком его отрезке была одна дверь, в начале длинного вторая и далее ещё семь.
  
  Вторая оказалась нашей. Возле неё тоже была топка со сложенными поленницей дровами и ведром с углём, тогда как сама печь располагалась в комнате.
  Комната маленькая 9 метров,как проходная комнатушка у дедушки. Но там спал он один,а днем она пустовала, а здесь предстоит постоянно жить пятерым.
  
  Прямо за входной дверью вешалка для верхней одежды. Это справа. Далее глаз упирается в шкаф платяной, стоящий поперёк комнаты. За ним располагается кровать матери с отцом. Проход сантиметров 30 и кушетка для меня. Снова проход сантиметров 40 и кровать бабушки, отчимовой матери.
  
  Перед кушеткой поперёк кроватка Надежды. В ногах бабушкиной кровати сундук, рядом с ним тумбочка накрытая клеёнкой и три табуретки. Это обеденный стол. На нём же я буду делать уроки.
  
  Далее печь, занимающая большое пространство. Но без ниши для конфорок и готовки, она только для обогрева помещения. Сверху есть ниша для сушки обуви или хранения чего-либо. Вот такая мышеловка для пяти человек.
  
  В стене одно окно, но большое, толщина стен метр, поэтому подоконник огромный на нем стоит телевизор и лежат разные бабушкины принадлежности. Там же электроплитка, чтобы подогреть чайник, если понадобится, не ходя в кухню. И большой кувшин с водой для питья.
  Главка 21
  
  
  Сама бабушка Лиза, невысокая, прилизанная, седовласая старушка, с пучком сзади, вставными как у дедушки зубами, елейной манерой разговора, с уменьшительными суффиксами,но взглядом холодным и сверлящим. Я это очень остро ощущаю. Мне неловко в её присутствии. Я уже заранее ей не доверяю.
  
  Но вот вещи разобраны,разложены, мы накормлены,едим по очереди и нас наконец укладывают спать. Свет гасят, но работает телевизор. То ли от непривычки к новому месту, то ли по причине пережитых волнений, уснула я только под утро.
  
  Следующий день после завтрака, начался со знакомства с местными детьми,с окружающей средой и ближними окрестностями. У здешних детей весьма необычные и надо сказать зачастую весьма грязные игры. Сказывалась жизнь в тесноте, излишней осведомлённости во взрослых делах и полное небрежение в отношении к детям.
  
   Так мальчишки, в подражание взрослым курили, сплёвывая сквозь зубы и сквернословили привычно и буднично. То есть они не ругались, а разговаривали на матерном языке. Они были весьма просвещены в вопросах половой жизни родителей и старших сестёр и братьев, потому и игры были соответствующами, именовавшимися "укольчики". Когда в этом вопросе пожелали просветить и меня, я шарахнулась от этих объяснений, за что тут же получила кличку
   "Верка-дурочка "
  
   Им было непонятно моё нежелание знакомиться с этой стороной жизни, значит я в их глазах выглядела недоразвитой.
  И другие игры в рассшибок, разбивание заточенным пятаком стопки монет, в ножички, тоже являлись играми взрослого, чаще уголовного мира, так как велись на деньги.
  
  Пусть на копейки, но эти копейки не зарабатывались, а присваивались со сдачи от походов в магазин, или напрямую похищались из материнских кошельков.
  
  Но это продолжалось недолго, месяца два-три. А потом я хоть и домашняя девочка, выросшая в тепличных условиях, но по природе своей организатор и заводила, сумела переиначить часть этих детей на свой лад. Смогла заинтересовать другой жизнью, другими интересами заразить.
  
  Довольно скоро я обучила детей подвижным играм, лапте, казакам-разбойникам и другим. Они увлекали за собой всё новых и новых приверженцев и скоро за мной ходила стайка детишек, с которыми мы избегали и излазили все окрестности.
  
  Они в полном смысле смотрели мне в рот, ведь я знала много разных историй, прочтя множество книг. И упоённо рассказывала их. Видимо уже тогда я научилась немножечко хитрить, останавливаясь на самом интересном месте, с тем чтобы продолжить завтра. Так я практически привязывала людей к себе интересом. И это ведь делалось на уровне подсознания. Не думайте, что это мои какие-то особенные воспитательные способности или умение оказывать положительное внимание.
  
  Нет, это просто желание, в чём-то идущее от здорового эгоизма, создать свой круг и мир, привычный для себя, чтобы не быть изгоем, а жить комфортно. И получается, что я по натуре манипулятор,хорошо хоть, что в добрых целях.
  
  А вначале я конечно натерпелась от этих же детишек. Буквально на третий день знакомства, мы сидели с девочками на нашей веранде. Девочки играли в куклы, а я не любящая в них играть, но любившая шить и изобретать наряды, учила их этому, благо лоскутиков девчонки ради шитья натащили много.
  
  Мы увлеченно занимались своими делами и не заметили мальчишку, залезшего по двери нижнего подъезда, к нашим окнам. Он просунул руки в отверстие без стекла и обхватив меня вцепился в грудь. А нужно сказать она у меня только начала развиваться, а это очень болезненно поначалу.
  
  Видимо от неожиданности, боли и стыда, во мне проснулся зверёныш, потому что вся извернувшись я вцепилась в его уши и стала за них драть. Он от неожиданности сорвался с двери и дико завопил. Во первых от боли, повиси-ка на ушах, во-вторых от страха. Дверь то по высоте два с половиной метра.
  На вопли вылетела его мать и ухватила его за ноги, крича мне, чтобы я его отпустила. Но до меня это не сразу дошло и пришлось бедняге ещё помучиться, прежде чем я поняла и выпустила. Больше ни единого раза он меня не задирал, напротив обходил стороной.
  
  В другой раз, мальчишка года на три старше,толкнул меня в спину со всей силы, просто так, ради смеха. Я упала и разбила коленку, дорожки там были усеянные острыми камнями. От боли и обиды, в ответ на громкий издевательский смех, я схватила первое попавшее мне в руку. Это оказалась старая коробка из под.обуви, с лежащим в ней обломком кирпича, и яростно запустила в него.
  
   Кирпич в коробке, это тоже была их шутка-подстава, только уже для взрослых. Раздражённый валяющейся под ногами коробкой взрослый, как правило пинал коробку ногой и больно зашибал её, а компания подростков весело ухахатывалась.
  На сей раз их шутка обернулась против них. Результатом моего метания стала сломанная рука у обидчика.
  
  Естественно к дурочке тут же добавилось бешеная. Но оно же и спасло меня от дальнейших их шуточек и задираний.
  Сама не знаю откуда во мне, раньше тихой и беззлобной, пробудился этакий волчонок,но видимо так сработал организм, защищаясь от нападок.
  
  Итак вся компания, за исключением нескольких отпетых хулиганов теперь играла в мои игры и проводила время со мной. Единственная игра, которую я переняла у них, это качание на подвесном мосту, тянувшемся через овраг с протекавшей по его дну речкой-тухлянкой.
  
   В эту речку кто-ни- попадя сливал отходы, поэтому и цвет воды и запах иного названия и не заслуживали. Кстати такая речка есть почти в каждом русском городке и название ее в фольклоре именно тухлянка.
  
  А мостик был на канатах стальных, с ровным плотным покрытием, довольно широкий и легко раскачивался. Поиграв возле балаганов, как здесь называли сараи для хранения топлива и старой рухляди, мы бежали на мост, рассаживались по краям и раскачивались, приостанавливаясь только на время прохождения пожилых людей или людей с детьми. Это было весело и приятно.
  
  Вот так, за две недели до школы я успела завести себе друзей,с которыми потом мы здорово проводили время вне школы, а с некоторыми и в школе.
   Потом ,узнав лучше все места в округе, мы будем бегать за баню на совхозное поле, кататься на копнах соломы, путешествовать в ближайший пролесок за цветами, играть в разные игры на пустыре возле балаганов.
  Главка 22
  
  
  А сейчас я шла в новую для меня школу. К новой учительнице. Школа расположена в двух зданиях. Это бывшие рябовские конюшни. В домике, ранее являвшемся местом пребывания жокеев, ученики с первого по четвёртый класс. В самой бывшей конюшне, естественно переоборудованной, тоже каменной, мало похожей на конюшню, учатся с пятого по восьмой класс.
  
  Общий двор для игр, огород сзади большого здания, на нем растят овощи и проводят уроки ботаники.
  Физкультурного поля и зала нет. Физкультура в здании большом проводится в коридоре, а на бег или лыжи зимой, ходят в скверик расположенный прямо следом за нашей школой по улице.
  
  Младшим классам занятия физкультурой замещают прогулки, подвижные игры во дворе или физзарядка прямо в классе.
  Наш класс имеет два входа. Один с улицы, второй через другой класс. Мы приходим в тёплое время прямо с улицы, а в зимнее, через другой класс, где есть и общий коридор и туалеты и комнатка для техперсонала.
  
   Так что в туалет мы тоже ходим через соседний класс, поэтому всем напоминают, чтобы мы управлялись за перемену, в учебное время беспокоить других детей не очень удобно.
  
  Мою новую учительницу зовут Мария Григорьевна Гудкова. Она полная противоположность первой учительнице. Та суховатая, подтянутая, седая и очень строгая. Мария Григорьевна невысокая, плотненькая, темноволосая, очень уютная, несколько домашняя.
  
  Возраст примерно за пятьдесят, характер добрый и довольно мягкий. Встречает она меня очень внимательно и ласково, так что моя внутренняя зажатость быстро сходит на нет, тем более, что в классе я вижу несколько знакомых лиц из своего двора. А значит здравствуй новая школа и новая жизнь.
  
  Итак начался Новый учебный год, в новой школе. Начался успешно для меня. Я по-прежнему всё легко схватываю, отношения с одноклассниками сложились отличные. Посадили меня за парту в первом ряду, третью от конца, возле печки. Соседка по парте девочка-татарочка, тихая, маленькая, плохо успевающая девочка, с которой очень скоро я начинаю заниматься, подтягивать её, на переменках объясняя то, что она не поняла.
  Меня об этом никто не просил, просто мне хочется, чтобы ей было лучше и никто над ней не смеялся. Так я обрела первую подружку в классе.
  
  Третьего сентября на третьем уроке мне стало плохо, потеряла сознание. Учительница подошла к парте, посмотрела на меня и быстренько отправила всех детей на улицу, прервав урок, а мою соседку по парте к техничке за тряпкой и водой. По сиденью из под меня растекалась лужа крови. Прибежала медсестра, мне дали подышать нашатырь.
  
  Я пришла в себя и Мария Григорьевна повела меня домой. Я ревела ничего не понимая, испуганная, а навстречу шла мама, она должна была ехать на работу. Они пошептались с учительницей, а меня мама повела за руку домой, по дороге успокаивая. Дома она привела меня в порядок, так как никого не было и как могла всё мне объяснила, чтобы я успокоилась.
  
  Быстро застирала форменное платье и повесила сушить, а сама, велев мне полежать умчалась на работу.
  Так я стала девушкой, в столь раннем возрасте, ещё до десяти лет. Мама говорила, что если бы я жила в старое время, меня можно было бы в 12 лет отдавать замуж. Но это много позже она мне сказала, уже почти взрослой. А тогда....
  
  Это я рассказала к тому, что с этим будет связано дальнейшее в моей жизни.
  Видимо сказались то ли греческие, то ли украинские, в общем более южные крови.
  
  В выходные мы ездили к бабушке и тут уж я сидела не отходя от неё. Мне столько нужно было ей рассказать, стольким поделиться. И она несмотря на боли, внимательно меня слушала, слегка кивая головой.
  
  14 сентября, в воскресенье, мы как всегда были у бабушки. Против обыкновения бабушка не лежала, а сидела в кровати, опираясь на подушки. Во время обеда она вдруг попросила у дедушки кусок чёрного хлеба с маслом. Это было совершенно необычно. Но дедушка с радостью дал, а она с удовольствием съела его, запивая чаем.
  
  Все радовались. Часов в 8 вечера мы поехали домой. Вернее мама повезла меня домой, а сама потом поехала на работу в ночь.
  
  Я забыла рассказать одну деталь, незадолго до этого, в самом конце августа, маме сделали операцию на ногах, срубали шишки, возле большого пальца и она была только недавно выписана из больницы, но уже вовсю работала. А ходила в гипсовых сапогах, по иному это назвать было нельзя.
  
  Скоро предстояло их снимать. И вот мама привезла меня домой, на столе записка, бабушка с Надей у папиной сестры и останутся там до завтра, а отчим в командировке, поэтому мама пошла к соседке Зине и попросила её заглядывать к нам в комнату, проверять не испугалась ли я, не плачу ли? И уехала.
  
  У Зины гуляла, как всегда шумная компания и она была рада, что я осталась одна. Она привела ко мне свою дочку Таню и оставила её ночевать со мной на бабушкиной кровати. Мол девочка отдохнёт и мне не страшно будет. Надо ли говорить, что уснуть в компании с девчонкой сразу невозможно. Пошли разговоры, потом возня. Тётя Зина не заглядывала и у нас началось раздолье.
  
  В меня словно бес вселился. Я была необычно возбуждена и весела. Мы принялись прыгать на маминой кровати - кровать на панцирной сетке - соревнуясь, кто прыгнет выше. При этом мы вели себя очень шумно, часто падали на мою кровать и веселились от души.
  
  Видимо мы так расшумелись, что кто-то из соседей постучал к Зине и позвал её. Она пришла и угомонила нас, сказав, вот ты какая тихоня, в мой адрес. А мне стало жутко стыдно. Шёл уже второй час ночи, неужели она сама не могла раньше проконтролировать детей.
  
  Но это я думала потом повзрослев. А тогда мы быстро угомонились. Утром Зина подняла нас , чтобы мы собирались в школу. Мы уже почти собрались, когда вошла заплаканная мама и сказала:- Верочка, ты не идёшь в школу, переодевайся в домашнее, собирайся, мы едем к дедушке. Бабушка умерла. Это был шок.
  Главка 23
  
  
  Много позже, уже взрослая, я услышала от одного человека объяснение моему поведению, так как такой подъём настроений случался у меня всегда, если с кем-то из близких должна была случиться беда, что у меня очень острая чувствительность, но перевёрнутое восприятие и в момент самой беды я испытываю эйфорию.
  
  Так своеобразно я прощаюсь в этот момент с уходящими людьми.
  А бабушка, как сказал потом дедуля, умерла ровно в час ночи,в ночь на пятнадцатое сентября.
  Он уже лёг спать, всё было спокойно, как вдруг, его словно, кто-то толкнул под бок. Спал он к тому времени в проходной комнате, на той кровати, где раньше мама.
  
  И лёжа в полной темноте, с открытыми глазами, он вдруг услышал ясный и чёткий бабушкин голос: - Петя, всё, отмучила я тебя.
  Он вскочил, бросился в комнату, а бабушка уже испустила последний вздох с этими словами.
  
   Потом было много шума, суеты,много народу. Я сидела в кухне у печки, чтобы никому не мешать и смотрела перед собой в одну точку. Мама бегала по городу, сняв самостоятельно гипсовые сапоги, чтобы не мешали передвигаться и одев растоптанную обувь, так как ей нельзя было надевать ничего другого.
  
   Оформление похорон нужно было осуществить во многих местах и все они были далеко друг от друга.
  Дедушка мотался по кухне из угла в угол и хмыкал, периодически пытаясь закурить и тут же ломая папиросу. В общем был потерян. А в комнате обмывали и собирали бабушку соседские женщины.
  
  Потом привезли гроб и его тоже унесли в комнату. Мама вернулась в восемь вечера,вся измотанная с кровоточащими ранами на ногах, но сделав всё необходимое в один день. Не помню, как и кто меня кормил. Когда все разошлись, когда мы пошли все трое в комнату?
  
  Там всё стало будто чужим. Часы и зеркало завешены, на столе стоит гроб и в нём бабушка. У неё смоляные волосы
  зачёсаны назад,руки сложены на груди. Она одета в своё лучшее вишнёвое шерстяное платье и кажется что спит. Мне вовсе не страшно, а очень непонятно.
  Меня уложили спать на раскладушке в проходной комнате.
  
  Дедушка лёг на кровати, а мама в комнате на бабушкином месте. И всю ночь она держалась рукой за гроб и разговаривала шёпотом с бабушкой.
  
  С утра приехали москвичи, подруга из Таруссы, друзья из Калуги. И ещё вереницей шли и шли соседи, попрощаться с бабушкой, а также те из её учеников, кто жил в городе, не став известным музыкантом.
  А уже в 16 часов вечера мы двинулись на кладбище. Так что бабушку хоронили не на третий день, а на второй.
  
  Умерла она пятнадцатого сентября, а хоронили 16го. Младшего сына Саши не было, он в очередной раз лежал в психиатрической больнице.
  На кладбище все подходили попрощаться с бабушкой и меня тоже подвели, чтобы поцеловать бабушку в лоб. Я ощутила что-то холодное и мягкое и страшно испугалась. А потом гроб накрыли крышкой и стали забивать, а я напряглась не понимая, что это и зачем.
  
  Дядя Юра держал меня за плечи, я стояла перед ним. Гроб подняли на верёвках и понесли к яме,чтобы опускать. И тут меня переклинило, я рванулась из рук дяди Юры к гробу, крик мамы опоздал. Гроб опускается, я лежу на нём крепко вцепившись руками и воплю на всю округу:
  - Бабушка я с тобой.
  Верёвки соскользнули и гроб со мной с грохотом рухнул в яму.
  
  Надо ли рассказывать, сколько хлопот и неприятностей доставил мой поступок. Меня отчаянно кричащую и цепляющуюся за гроб изо всех сил еле извлекли из могилы взрослые мужчины, передали на руки дяде Юре, который вопящую и извивающуюся в истерике фурию еле донёс до автобуса,где меня закрыли до конца процедуры.
  
  Такого от меня никто не ожидал, да и я сама тоже. Всё после похорон прошло для меня в тумане, так как ещё на кладбище приезжала скорая, мне вкатили укол и я провалилась. Потом три дня я лежала в прострации, а мама не отходила от меня.
  Но всё кончается, кончился и этот мой заскок и я снова стала ходить в школу. Учительница видимо была в курсе событий, так как обходилась со мной очень бережно.
  
  Постепенно всё устаканилось, стало входить в свою колею, я уже снова играла с девочками, но стала намного тише и очень часто меня заставали в каком-то ступоре, смотрящей в одну точку и не реагирующей на окружающее. Мальчишки пытались подшучивать надо мной, но быстро оставили это занятие, только друг с другом показывая на меня, перемигивались, крутя пальцем у виска.
  
  А в ноябре новый удар. Из местной газеты, которую кто-то принёс в класс с завтраком, завёрнутым в неё я узнала о смерти моей первой учительницы. И вновь слёзы, почти истерика и переживания. А Марии Григорьевне пришлось утешать и успокаивать меня.
  
  Вот так на короткий отрезок моей жизни пришлись сразу две потери близких мне людей, а моя психика дала трещину.
  Училась я несмотря ни на что по-прежнему отлично, часто читала вслух ребятам в классе, по поручению учительницы и по-прежнему все очень любили эти чтения. Так что в этом отношении всё было хорошо
  
  Близятся новые перемены в моей жизни. После похорон,через месяц, дедушка уезжает в Ригу, на полгода, но мне ничего не говорят об этом. Я узнаю об этом случайно при не очень приятных событиях.
  
  Помимо занятий в школе, в то время младшие школьники обязаны были ещё заниматься сбором макулатуры. Дети постарше вдобавок собирали металлолом, но мы пока нет. Нужно было принести в школу, в дни сбора не менее килограмма макулатуры.
  
  Классы соревновались, кто больше соберёт. И естественно много накладок происходило при этих сборах. Ходить по соседям и выпрашивать макулатуру было неловко и мы выходили из положения тем, что несли всё из дома. Некоторые тащили из дому даже книги. Хорошо, что приёмкой занимались взрослые. Увидев книги, они аккуратно откладывали их в сторону, помечая кто принёс, с тем чтобы потом спросить у родителей, не нужны ли они.
  
  Таким образом у нас брали не всё подряд. На книги я никогда не покушалась, книги были для меня священны, тем более, что купить хорошую книгу в те годы было трудно, на них подписывались и потом получали их по подписке, по открыткам в книжном магазине. У нас были целые полные собрания всех классиков , помимо разрозненных, купленных по случаю книг. Целых два больших шкафа в итоге набралось. А детские книги вообще были неприкосновенны. Ведь ещё росла Надя.
  
  В очередной раз я, готовясь к сдаче макулатуры, перевернула всю комнату, собирая в одну стопочку обрывки бумаг, старые тетради, обертки, бумажные рваные пакеты от продуктов, в общем настоящую макулатуру. Но стопочка была жиденькой, едва ли на двести грамм. И я стала оглядываться по сторонам в поисках ещё какой-никакой бумаги.
  
  И тут на печке в нише я увидела целую кипу старых пожелтевших газет. Они лежали все полуистлевшие, покрытые толстым слоем пыли и выглядели ненужным хламом. Я решила, что это то, что нужно. Подставила на импровизированный стол табурет, на него взгромоздила маленькую скамеечку и достала газеты. Кажется Губернский вестник, точно не помню. Газеты дореволюционные.
  
  Радостная я перевязала свою стопку и поволокла её в школу. Сбор и приём макулатуры проводился после уроков, до пяти вечера. Так что меня это вполне устраивало. Стопка, я взяла не все газеты, а примерно половину, потянула на три килограмма, надо ли говорить о моей радости. И ещё я радовалась, что на следующий раз у меня опять есть бумага.
  Отчим на тот момент, был в городе, а не в командировке. Это и послужило ко всему плохому, что после произошло.
  Главка 24
  
  
  Газет хватились не сразу. Дня через три, когда всю макулатуру давно увезли из школы. Баба Лиза завела разговор с отцом о том, что у неё пропали ценные для неё подшивки газет и при этом с прищуром посмотрела на меня. Полагаю она прекрасно знала, кто взял газеты и возможно знала сразу же, просто выжидала время. Ведь она видела, как я отчищала свою одежду от испачкавшей меня пыли.
  
  Отчим был подвыпивший, зашёл в рюмочную после работы. Вообще я не рассказала, что у них было заведено, о чём баба Лиза с первых дней предупредила мать, по выходным и праздникам, мужику обязательно необходима бутылочка. И мать эти правила приняла. А со временем он начал прикладываться к спиртному и по будням, сначала в рюмочной, а позднее и покупая себе бутылочку-другую.
  
  Когда отчим принимал на грудь, он становился нудным, многословным и дотошным. Подозвав меня он стал проводить допрос с пристрастием и следом читать мне длинную и нудную нотацию о том, какая я тварь неблагодарная, что он взял меня из милости, одевает, кормит, а я плачу воровством.
  
  Многого из того, что он говорил, я даже не понимала, но слово воровство обидело меня и я ответила, что я ничего не крала, а взяла старую макулатуру. В общем долго пересказывать нечего, итогом было то, что он считая, что я надерзила, решил меня проучить и налупил ремнём.
  
  Для меня это было ударом, меня никогда не били. Нет я не кричала, я молчала, когда он меня бил и от этого он вошёл в раж и здорово перестарался. Может если бы я кричала и умоляла о прощении экзекуция прекратилась бы быстрее.
  
  Мамы дома не было, она была на работе в вечернюю смену, а бабка, подзудив его быстренько ретировалась к соседям, она мол не при чём, ничего не видела, ничего не знает.
  
  Проведя со мной такую разъяснительную работу, довольный собой отчим ушёл на общую кухню, играть с мужиками в домино, там они в холодное время года частенько так проводили время.
  
  А я полежав и поревев, какое -то время на кушетке, решила, если я здесь чужая и ненужная, такой я сделала вывод из их поведения и слов, то я поеду к дедушке и буду жить там. Дедушка меня любит и не бросит.
  
  Надю из-за маминой посменной работы водили в суточный сад, так что её дома не было и необходимость смотреть за ней меня не тяготила.
  Решившись, я быстренько собрала свой портфель, учебники для меня много значили., взяла под мышку медведя и отправилась в путь. Меня никто не остановил, хотя пара соседок видели, как я пошла.
  
  Времени было уже немало, часов восемь вечера, автобус с посёлка Ногина, где мы тогда жили, ходил до центра по расписанию, примерно минут через сорок. Ехал он минут двадцать. То есть один и тот же автобус возил людей туда и обратно. Следовательно и водитель один и тот же.
   Без двадцати девять, автобуса пришлось ждать, я села в автобус. Так как я была младшая школьница, то имела право ехать бесплатно. Водитель только спросил меня куда я еду и я ответила, к дедушке. Более он ничего не спрашивал.
  
  Я приехала на площадь, дошла до нашего переулка и уткнулась в запертую калитку. Если дома нет света и калитка заперта на ключ, значит дедушки нет дома. Если он был дома, то калитку на ключ не запирал, только дом.
  Гадая, где может быть дед, я пошла к тёте Зине, их подруге, у неё-то и оказались ключи. Она даже не спросила меня ни о чём, а сразу подала связку, видимо решив, что я пришла с мамой и мама послала меня за ключами, а я ничего не объясняя, поблагодарила и пошла.
  
  Тётя Зина ничего не заподозрила ещё и потому, что вещи свои я оставила в палисаднике,а к ней зашла с пустыми руками.
  Дома было темно и холодно. Уезжая дедушка вывернул пробки , он боялся всё время, чтобы от перепадов напряжения не произошло возгорания, поэтому всегда, когда уезжал выворачивал пробки.
  
  Не имея возможности зажечь свет , не зная где могут лежать свечи, я решила, что мне хватит света от уличного фонаря, чтобы сориентироваться в доме. От холода у меня зуб на зуб не попадал, тело горело после лупки, душа болела.
  
   Мне не было страшно, я не боялась ни темноты, ни одиночества. Ещё в детстве бабушка объяснила мне, что если дома темно, то бояться ничего не нужно, так как с улицы меня никто не увидит, зато я увижу всех. А в доме нет ничего и никого , кто мог бы меня обидеть или испугать. Это я запомнила и страха не было.
  
  Я забралась прямо в пальто под одеяла, сложенные стопкой на кровати ,поверх покрывала. Какое-то время ещё подрожала, но постепенно, в меру возможностей пригрелась, собственным теплом нагрев одеяла.
  
  Я лежала и думала, что дедушка возможно поехал к дяде Юре, а завтра он вернётся и натопит печь и мне будет тепло и спокойно. Он накормит меня и мы будем жить вместе, почти ,как раньше. А потом я стала воображать себе, что я умру от голода и холода и отчим пожалеет, что наказал меня за эти проклятые газеты. И прочую ерунду представляла я, пока не уснула.
  
  Проснулась от тепла. В комнате было светло, наступил уже день, вернее позднее утро. Горела печка ,весело потрескивая дровами. Я вскочила, ожидая увидеть дедушку, а увидела маму. Она сидела около печки и была очень грустная,но до тех пор, пока не заметила, что я проснулась.
  
  А увидев моё пробуждение, она сделала строгое лицо и спросила меня:- Зачем ты это сделала, почему убежала никому ничего не сказав. Как ты посмела так поступить с бабушкой и отцом. Они испереживались, куда ты пропала и почему, заявили о твоём побеге в милицию и теперь тебя поставили в милиции на учёт. Собирайся, мы едем домой и нам нужно зайти туда, с тобой хотят поговорить.
  
  Я ответила, что никуда не поеду, а останусь жить с дедушкой. Тут мама объяснила мне, куда и как надолго уехал дедушка и что я не смогу жить голодная и холодная, значит нужно возвращаться домой. Но я упёрлась, что лучше умру, а туда не поеду. Пока пререкались с мамой она успела понять, что я, оттого, что спала в одежде, вся взмокла и вести меня такую на улицу нельзя. Она велела мне снять одежду, пока она что-нибудь подыщет.
  
  И разумеется в гардеробе у дедушки она нашла мои старые вещицы, конечно уже маловатые мне. Рубашонку и кофточку, вполне годные, чтобы добраться до дома, под пальто не видно, главное сухо и тепло.
  Мама дала их мне и велела переодеться. Совершенно не подозревая, как я могу выглядеть, я повернулась к маме спиной. Стеснялась, и стала снимать своё платьице и рубашку, чтобы надеть тесное, но сухое. В тот миг, когда я всё сняла, но ещё не успела надеть другое, я услышала мамин вскрик, затем её руки сжали меня, крепко обняли и прижали к себе.
  
  Она плакала и всё повторяла:- Прости меня, прости меня доченька. Мы обе наревелись обнявшись, мама сумела меня обо всём распросить и всё равно сказала, что нам придётся ехать домой и что здесь мы оставаться не можем.
  
  Как мама разыскала меня так быстро? Она ехала домой на том же автобусе, которым я приехала. Только я вышла на площади, а мама села в уже возвращавшийся автобус на Чехова. Приехав домой она застала взволнованную бабку и нервничающего отца. Не говоря ей ни слова о том, что произошло, они заявили, что я непонятно почему, не предупредив, тайком сбежала, прихватив свои вещички, как выразилась бабка.
  
  И что она сходила в детскую комнату милиции. Они обещали меня отыскать и провести со мной беседу. Мама не стала их слушать долго, а тут же побежала на автобусную остановку. Она сообразила, что никуда, кроме как к дедушке я поехать не могла. Запасные ключи от дедушкиного дома у неё были, мы же раньше там жили.
  
  Уже в автобусе, а это был последний рейс, она разговорилась с водителем и он подтвердил, да была такая девочка и она сказала, что едет к дедушке. Запомнилась я ему из-за мишки, да и народу вечерами на автобусе ездило мало, тем более от конечной до конечной.
  Вот так легко объяснялось, почему мама нашла меня столь быстро.
  
  Домой мы вернулись, мама завела меня к тёте Зине, а сама пошла в комнату беседовать с отцом и бабкой. Разговор видимо был основательный, не знаю, чем пригрозила мама, но более, до отъезда на посёлок, куда нам предстояло вскоре переехать, меня не только пальцем не тронули, но даже просто ругать боялись. Отчим снова уехал в трёхмесячную командировку, на сей раз в Ленинград, а бабка старалась большую часть времени проводить у дочери, говоря, что сидит с внуком.
  Так продолжалась наша жизнь.
  Главка 25
  
  
   По моим рассказам может создаться впечатление, что я на редкость здоровый ребёнок, но это не так. Хлопот родным я доставила немало. Переболела всеми детскими инфекционными, кроме желтухи, дифтерии и коклюша.
  
   Стоило возникнуть карантину в саду, как я первая цепляла от кого-нибудь инфекцию и естественно приходилось лечить беднягу.
  Кстати эта моя особенность к восприимчивости передалась моему среднему сыну и мы с ним прошли через это же, но нашлась "умная" воспитательница, которая его обозвала " ходячей" инфекцией. Пришлось объяснить, что её слова были бы справедливы, если бы именно мы приносили болезнь. Но это отступление, лирика.
  
  А в конце второго класса полежала в больнице с двусторонним воспалением лёгких. Тогда и обнаружилась аллергия на пенициллин. Выражалась она сыпью и опуханием мест, куда делался укол. Правда простудных заболеваний, всяких там соплей и чихов не знала. Это ко мне не липло.
  А с десяти примерно лет, до тринадцати навалились ангины.
  
  Сначала фоликулярная, а после стали писать хронический тонзилит. Каждые два месяца повторение с почти невероятной пунктуальностью. Где то на двенадцатом году, клиническая смерть от удушья. Спасла врач скорой, выдавив в горло сок из трёх лимонов. Гнойники рванули и появился доступ воздуха. Потом они прекратились, также, как и начались разом. Второй заряд вернулся с 17 до двадцати и последствием стала болезнь сердца и суставов. Так что бесследно ангины не прошли, хотя режим постельный соблюдала.
  
  А теперь собственно к сути рассказа. Прошёл Новый год, без праздника, как у нас было обычно при бабушке. Сходили к отчимовой сестре в гости. По сравнению с нашими праздниками, это оказалось простой пьянкой, с перебором спиртного, выяснением отношений, разбором старых обид и традиционной для таких гуляний дракой. Больше ни я , ни мама, на этих вечеринках не бывали. Мама не пила, я тем более, так что подобное было не для нас.
  Как мне было грустно, я помнила совсем другие праздники и даже последующие походы на ёлки в клуб и гортеатр, не доставили обычной радости.
  
  Хотя раньше ёлку в гортеатре я любила, обязательно показывали какую-нибудь сказку. Видимо боль по утрате и перенесённые перемены сказались.
  Кончились каникулы, снова пошли будни, всё было скучно, серо и мало запомнилось.
  
  Но вот настала весна.
  А нужно сказать, что мы стояли в очереди на улучшение жилищных условий, так как проживание в спальне большой семьи на девяти метрах, равносильно пытке и испытаниям на живучесть.
  
  И вот в конце марта с завода, на учёте мы стояли на отцовом предприятии, пришёл конверт. Там сообщалось, что нашей семье предоставляют жильё и необходимо собрать и принести следующие документы. Мама принялась бегать оформлять требуемое. Позвонила отцу в Ленинград, он вскоре приехал.
  
  А через неделю или дней десять, приехал грузовик. На него погрузили наши вещи, нас и мы тронулись. Мама с Надей в кабине, я с отчимом в кузове. Грузовик, обыкновенная полуторка, без верха. Сидя на вещах и держась за какой-то узел, я с гордостью смотрела по сторонам. Мы переезжали на новое место жительства и это было необычным.
  
  Посёлок Ногина, где мы жили в комнатке бабки находился по левую сторону от железнодорожного вокзала, а место куда мы ехали по правую сторону,примерно на одинаковом расстоянии от станции.
  Добрались мы где-то за двадцать минут.
  
  Было это в субботу, день короткий у всех работавших, тогда выходной был ещё один. Так что, когда мы приехали народу на улице было много, машину разгружать и помогать нам вызвались многие, тем более это предвещало угощение, а от этого ни один мужик не мог отказаться.
  
  На удивление быстро всё было снято с машины, занесено в дом и даже в основном расставлено по местам. Нужно сказать, что в преддверии переезда была куплена новая кое-какая мебель, до времени стоявшая нераспакованной на веранде спальни, а теперь её распаковали и поставили по местам, которые указала мама. Она была с мужчинами в доме, руководила их действиями, а мы с сестрой стояли на улице в окружении местной ребятни, знакомились. Кстати, к моей радости здесь жила Таня, моя соседка по парте.
  
  Переехали мы в заводской посёлок. Он состоял из трёх прямоугольников, одного большого, где расположены были 15 домов по периметру и двух меньших напротив по 9 домов в каждом. Улица вторая Нововокзальная. Наш дом был четвёртым от углов прямоугольника, то есть стоял ровно посередине.
  
  Это удобно в том плане, что по первости не заблудишься, по крайней мере для детей. Напротив дома к тому же проходил переулок, который и делил противоположную часть посёлка на две части. Дома в посёлке были одинаковые, построенные по одному проекту, финские домики.
  
  Стены их состояли из дранки, внутри между слоями дранки, это тонкие решётчатые дощечки, засыпана вата-орешек, кругляши ваты, вперемешку с отходами угля, а сверху и изнутри и снаружи, всё это оштукатурено. Крыши шиферные. Сами домики окрашены бледно-жёлтой меловой краской. Смотрелось очень нарядно, особенно летом на фоне зелени.
  
  Отопление печное, печи- голландки. Удобства во дворе, сарай и три сотки земли у каждого, кроме трёх семей, руководящего мелкого заводского звена.
  У них дом на одну семью и участок шесть соток. Остальные дома для рабочих разделены на две семьи, в том числе и наш. Хотя у рабочих в семьях народу больше,распределение и тогда было не в их пользу. Это только лозунги выдавались, что все у нас для тружеников. Как же, все было для номенклатуры.
  
  Первое знакомство с детьми не обошлось без драки, так как и тут нашёлся рукастый, за что сразу и получил, зато более не вязался никто.
  Но вот всё готово и мама зовёт нас в дом. Мужикам уже отданы две бутылки и они пошли на брёвна, возле одного из домов, обмывать наш переезд.
  
  Первое впечатление от нового жилья, невероятный простор, по сравнению с комнаткой на Ногинке.
  Комната двадцать пять метров, почти квадратная, большое угловое окно, по полтора метра шириной по каждой стене. Окно открывается откидываясь вверх и ставится на ограничитель-крюк.
  
   А в одной из половин , ещё и обычно открывающаяся часть с большой форточкой, человек пролезет почти без труда, что однажды очень пригодилось, когда я болевшая заперлась и уснула, мама с тётей Зиной, соседкой с Ногинки, влезали в окно, так как не могли меня добудиться.
  
  Второе помещение с печкой, девятиметровая кухня, в которой я и буду жить. То есть у меня появилась, как бы отдельная комнатка. Помещение, в котором мы жили впятером, теперь мне одной. Это ли не роскошь.
  
  Отчим растопил печь, дрова оставались от прежних жильцов, нас заселили не в новый дом, а на место выбывших жильцов, построивших себе неподалёку, рядом с тем переулком, о котором я упоминала, собственный дом, а нам повезло, можно сказать.
  Главка 26
  
  
  Мама быстро разогрела еду. Она привезла заранее приготовленное и после всей суеты и хлопот переезда мы с Надей вскоре мирно спали, а мама разбирала и раскладывала вещи.
  
   Весь следующий день, она была занята тем же, а мы гуляли в основном, с теми детьми, с которыми познакомились накануне. Здесь, в отличие от Ногинского дома, не было общего двора. Была улица, с асфальтированной дорогой, по которой ходил рейсовый автобус и ездили редкие тогда машины.
  
  По обеим сторонам росли деревья, отделявшие дорогу от тротуара. Тротуар широкий метра полтора и асфальтированный проходил только по нашей стороне, а на противоположной росла трава и была протоптана тропинка.
  
  Вдоль домов шли кюветы, канавы прорытые для стока вешних вод, через них к каждой калитке проходили мостки. Забор, единый ограждал весь прямоугольник одинаковым ровным штакетником, а во дворах участки были разделены друг с другом абсолютно разными заборчиками, у кого на что средств хватило. Общий забор ставили вместе с домами строители.
  
  Вот на этом широком тротуаре, да на нашем мостике, мы чаще всего впоследствии и играли. А зимой, мы же дети с радостью и удовольствием расчищали этот большой тротуар от снега , а надо сказать ,зимы тогда стояли суровые и снежные так что отвалы сугробов по обеим сторонам были более метра высотой, с дороги детей играющих там не было видно, зато нам это доставляло радость. Снег никто не вывозил, так он и слёживался и таял постепенно.
  
  Дети с соседней стороны улицы играли на нашей или в переулке.
  А в остальное время мы играли в подвижные игры по всему посёлку носясь с победными воплями. Это и игры в чижа, в штандар, в казаки-разбойники, в прятки, вышибалы, крокет и многое другое.
  
  Иногда прямо на дороге, разбегаясь при шуме машин. Так что это было и опасно, одновременно. Часто ,когда уставали от беготни, садились на брёвнышки и играли в колечко, испорченный телефон, в садовника. Всего не упомнишь. Скучно не было никогда.
  
  На всём посёлке только у нас и у Коваленко были телевизоры. Это в рабочих семьях. Руководящие ни с кем не общались и что было у них мы не знали.
   У Коваленко КВН с линзой, у нас Рекорд, родной брат дедушкиного телевизора.
  
  Так получилось, что очень скоро, почти весь посёлок стал собираться к нам на телевизор. Ежевечерне люди шли со своими стульями, составляли их в ряд, чинно рассаживались и начинался просмотр. При этом, если кто-то брался комментировать, на него шикали дружно. После таким же порядком, со стульями, расходились.
  
   Некоторые задерживались на мостках, присаживались поделиться впечатлениями. Так продолжалось полтора-два года, а потом телевизоры стали появляться у других и хождения кончились.
  
  Вот так началась моя жизнь на посёлке, мне казалось, что всё здорово и так будет всегда, но впереди ждали испытания и разочарования.
  Я нарываюсь на неприятности. Так получается, что никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.
  
  У большинства детей на посёлке нет дома книг, если нужно берут в библиотеке, многие не считают книги обязательными покупками. А у нас , как я говорила их много и детских и взрослых. Два шкафа, что стояли у бабушки, теперь разделились. Один остался у дедушки, второй перебрался к нам. Большинство книг тоже переехало, ведь их подписывала мама.
  
  Детские мои книги тоже приехали с нами. И вот я имея такое богатство решаю, что нужно делиться им с детьми. Нет не раздать, а устроить библиотеку.
  Я оклеиваю белой бумагой здоровый деревянный ящик, прилаживаю в нём полки и у меня получается шкафчик. На все свои книжки я клею кармашки с талончиком. Насмотрелась в читальне и повторяю.
  
   Составляю в бухгалтерской книге, дала соседка, список-формуляр. И с этого дня, когда всё готово, приглашаю ребят приходить брать книжки.
  У меня сразу появилось много желающих. Брали и для себя и для младших сестрёнок и братишек. А я ходила довольная, теперь мне будет интересно с ними разговаривать, а то я рассказываю о чём-нибудь, а они этого не знают.
  
  В общем-то я всегда любила всем делиться. Но сама-то я читаю уже не детские книжки, а книги из взрослого шкафа. Запрета на что-либо у нас никогда не было. Обычно, если бабушка видела, что я беру книгу не по возрасту, то говорила просто, пожалуйста, но ты ничего в ней не поймёшь.
  
   Я, естественно, начинала читать, но вскоре понимала, это либо скучно, либо я не понимаю смысла. И книга откладывалась. Так постепенно я научилась слушать бабушкино мнение и доверять ему. Мама поступала также.
  
  И вот однажды я сидела в комнате и читала. Пришёл отчим, совершенно пьяный, мама была на работе, Надя в саду. Он уселся рядом со мной к столу, стол у нас круглый, и выхватил у меня книгу, что читаем?
  А книга один из томов Мопассана. Я ещё не знаю, что это за писатель и старательно пытаюсь продраться, сквозь непонятный мне текст. Он, увидев, какая у меня книга, поднял крик, что я дрянь, интересуюсь развратом и прочее в этом духе.
  
  Более половины того, что он кричит я понять не могу, кроме того, что я сделала, что-то плохое. И естественно молчу, не зная что ответить. Мне обещают выбить из меня дурь и научить меня правилам, короче снова ремень, только теперь не по спине-научен, а по ягодицам и ногам.
  Я снова молчу и он снова звереет.
  
  Сразу хочу сказать, что я не смелый партизан на допросе, не потому молчу, что героиня, а оттого, что в минуты страха и опасности у меня пропадает голос. Это было всегда. Однажды утопая на Оке, я от ужаса, не могла позвать на помощь и утонула бы, мои муж и брат не сразу поняли, что я тону, если бы не просто догадливый мужчина, который меня спас.
  
  Вот такое странное свойство играло со мной злую шутку, заставляя отчима, пытаться переломить моё, как он считал, упрямство.
  
  Избив меня, он велел идти ложиться спать, в шесть-то вечера, заявив, что он запрещает мне все библиотеки и прикасаться к книгам вообще. Демонстративно достал ключ и запер книжный шкаф на него. Мне он пригрозил, что если пожалуюсь матери, убьёт.
  
  Я естественно поверила. Забившись в кухонке в кровать, я притихла. Он вскоре уснул, сон сморил, а я всё лежала в кровати и тихо поскуливала.
  Снова плохие мысли о собственной ненужности, о том что я гадкая, о том, что меня некому пожалеть.
  
  И тут как прозрение, ЕСТЬ! Дело в том, что улица на которой мы жили, тянулась от вокзала через половину города, имея несколько поворотов. Примерно в двух километрах от моего дома, на предпоследнем повороте и стояло городское кладбище, где была похоронена бабушка.
  
  Вот туда то я и направилась. Со времени похорон, меня ни разу не брали на кладбище, я даже не подозревала, вернее не думала о том, что я могу не найти место захоронения.
  Ну в голову ребёнку не придёт такая мысль. Поэтому, убедившись, что отчим спит, я оделась и прокравшись к выходу, выбралась из дому.
  
  Вскоре я уже довольно бодро шагала по дороге, в сторону кладбища. Конец апреля, уже темнело, но я шла без всякого страха.
  Войдя в ворота кладбища, для этого пришлось обогнуть почти половину, я пошла по главной аллее. Никого не было. Нужно сказать, что старое кладбище, практически стояло без ограждений, а воротами так называемыми, служила просто арка возле церкви и сторожки сторожа. На арке было что-то написано по церковно-славянски.
  
   Церковь была приспособлена под склады, то есть давно не действовала. Сторож на тот момент видимо был в сторожке, или где-то на кладбище, так что мне никто не воспрепятствовал.
  Я прошла вперёд и вдруг обнаружила, что дорожка раздваивается и я не знаю, по какой мне идти. Постояв немного я решила пойти направо.
  
   Решила абсолютно правильно. Не знаю, мои ангелы или сама бабушка направляли меня, но я нашла могилу очень быстро, а после обнаружила, что мне не нужно ходить к главному входу, что недалеко от бабушкиной могилки край кладбища, выходящий к гаражам и наша улица. Это было в какой-то степени радостное открытие.
  
  С этого раза, как только дома случались неприятности, я уходила на кладбище, ложилась на бабушкину могилку, обнимала её руками и плача, рассказывала ей всё-всё.
   Потом, через какое-то время успокаивалась, и словно получив поддержку шла домой, продолжать жизнь.
  
   В общем я успела вернуться домой минут за пять, до маминого прихода с работы, раздеться и забиться под одеяло. Слышала, как пришла мама, но лежала, как мышка, не подавая вида, что не сплю.
  Наутро отчим стал выговаривать маме, жаловаться на меня, не говоря, что избил меня, а сказав, что прочёл мне назидание. На это мама ответила, чтобы он не смел мне запрещать играть в библиотеку, эти книги покупали дедушка и бабушка и его они не касаются, а насчёт моего чтения мама сама со мной всё обсудит. Я слышала весь разговор и меня радовало только одно понимание, библиотеку у меня не отнимут. Я полагала, что это бабушка помогла мне.
  Главка 27
  
  
  А через два дня наступили майские праздники. Родители с Надей ушли на демонстрацию, я не хотела идти с ними и осталась дома.
  И не напрасно, так как оказалось, что приехал дедушка и он пришёл к нам не один, а с новой женой, моей новой бабушкой.
  
  В отличии от маленькой, смуглой моей исхудавшей от болезни , бабушки, это была высокая, вровень с дедушкой, светлокожая, с прекрасными седыми пышными волосами, дородная женщина. У неё было невероятно красиво лицо,но немного то ли надменное, то ли высокомерное выражение.
  
   На самом деле это было обманчивое впечатление, просто видимо, как я понимаю теперь, ей было неловко, она понимала, что может встретить неласковый приём, всё-таки со времени смерти бабушки не прошло и года. Но я тогда не понимала всех этих тонкостей, для меня было радостью, что приехал дедушка и новое знакомство меня тоже радовало.
  
  Ждали возвращения родителей. Бабушка расспрашивала меня обо мне самой и моей жизни, ни разу не коснувшись вопросов о матери и отчиме. Только обо мне и я естественно радостно щебетала о школе, о книгах, о разном. Мне было приятно, что ко мне проявили интерес.
  
  А потом вернулись родители, накрыли на стол, сели за него. Не понимая многого, я почувствовала натянутую атмосферу, словно искры проскальзывали между бабушкой и мамой. Мужчины выпивали, обсуждали что-то, будто не замечая возникшего напряжения. Потом бабушка пошла в туалет, а следом немного погодя выскочила мама.
  
  Я смотрела в окно и видела, как мама подбежала к возвращавшейся бабушке и стала что-то говорить, резко жестикулируя. Я не слышала слов, но видела напрягшееся и ставшее ещё более высокомерным лицо бабушки. Потом она что-то ответила маме и обойдя её пошла к дому.
  Войдя в дом, она обратилась к деду:- Петя, нам пора, Нине нужно отдохнуть.
  
  Они собрались и ушли. А мама принялась громко возмущаться хамством этой рижской нахалки, как она выразилась, тем что бабушкины ноги ещё не остыли, а она припёрлась и всё в таком же духе. Половины её сентенций я не поняла, но слова запомнились. Я рвалась между двумя противоречиями, я люблю маму, но и бабушка мне понравилась, а мама заявляет, что ноги её не будет в дедовом доме, пока там находится эта нахалка.
  В общем я впервые столкнулась с такими ревностью и обидой и не знала, кто прав, кто виноват.
  
  В дальнейшем мама не раз возвращалась к этому вопросу, при этом поливая бабушку грязными словами и поневоле настраивая и меня против бабушки. Надя на эти разговоры вообще не обращала тогда внимания, так как была очень мала, а я не знала, как мне быть.
  
  Весь май мама не пускала меня к дедушке, а в июне отправила в пионерский лагерь. Нужно сказать, что в течении мая мне не один раз пришлось прибегать к моим походам на бабушкину могилку и тайные побои и разные обиды, толкали меня туда. А мама, словно не замечала, а может и правда не замечала, как растёт напряжение между членами семьи
  
  Итак впереди июнь и первый в моей жизни пионерлагерь. Ранее такой необходимости не было, были дедушка и бабушка, а теперь возникла и мама берёт путёвку в лагерь. Завод только что купил территорию в Тульской области, возле Ланьшинского песчаного карьера. Вот туда я и должна ехать.
  
  Началась подготовка к отъезду и первая неприятность для меня. Снова, как и раньше мама остригает меня наголо, время такое, что гуляет педикулёз,кажется по этой причине,точно не помню. Помню только моё возмущение и слёзы, но с мамой не поспоришь. В остальном всё интересно,
  
  Пришивание ярлычков на одежду, это для меня новшество, подготовка чемодана, медосмотр и покупка новой одежды специально для лагеря. Я по несколько раз в день, в свободное время хватаюсь за путёвку и рассматриваю её. Первое это картинка, летний пейзаж, пионер с горном и домики вдали. Второе, в этой путёвке впечатано моё имя, как будто мой первый документ. Смешно, но такие были ощущения у девочки.
  
  Наконец наступает день отъезда. Мама сложила с вечера всё вместе, в десятый раз обьяснила мне, что и как уложено в чемодане, что и как брать и прочие мелочи и мы идём с ней к заводу, по пути доставляя Надю в садик.
  На мне новый сарафанчик и белая пикейная шляпа с большими полями, которая скрывает мою ослепительную лысину.
  
  Я кажусь себе принцессой и очень довольна собой.
  Возле завода много народа, все ходят с место на место, перекликаются, проталкиваются на медосмотр ,последний поверхностный ,и регистрацию прибывших детей. У нас забирают путёвку, выдавая взамен посадочный талон и отбирают чемодан, чтобы погрузить его на машину.
  
  Чемоданы поедут отдельно, а у меня остаётся в руках самодельная сумочка с питанием на дорогу. Её сшил отчим. Она из картона с наклееными на него цветами,вырезанными из открыток. Сверху для надежности обшита рентгеновской пленкой. Получается очень красивая яркая сумочка для девочки. В её кармашек мама кладёт мой талон и наказывает не потерять. Он пригодится на пристани, куда мы едем и откуда всех повезут на пароходе.
  
   Наконец все разбиваются на отряды. Отрядов всего три, лагерь новый, маленький. Я по идее должна быть в третьем отряде по возрасту, но неожиданно меня записывают во второй, по росту. Для своего возраста я высоковата, под 1,50.
  
  Нас рассаживают по автобусам и мы едем. На площади Ленина движение круговое, тут же следуют и рейсовые автобусы и машины. Мы на какое-то время останавливаемся с потоком,а так как завод от площади недалеко, то самые беспокойные родители, успевают добежать до автобусов, облепить их и давать последние наставления чадам. Моей мамы нет, но я и не переживаю. Когда я встречаюсь с новым, оно захватывает всё моё внимание.
  
  Но вот мы трогаемся. Кто-то из детей хлюпает носом, кто-то знакомится друг с другом, кто-то громко приветствует детей, с которыми уже был в лагере раньше, в других местах. В общем обычное для таких поездок явление. Скоро мы уже все оживлённо галдим на весь автобус, как стая птиц.
  
  На пристани строимся в колонну, достаём талоны и садимся на пароход. Здесь также каждому отряду отведены места. Малыши вниз в закрытый отсек с иллюминаторами, мы на палубе, на корме, первый отряд на палубе на носу. Здесь рядами поставлены скамейки, как в кинотеатре и мы рассаживаемся на них.
  
  Сама поездка длилась полтора часа, мы успели и поесть и наговориться и притомиться. Наконец прибыли на пристань и здесь нас ждали снова автобусы. Нас погрузили на них и ещё полчаса или минут сорок, мы ехали по лесной дороге, параллельно реке, а потом свернули вглубь.
  
   Но вот автобусы остановились перед большими голубыми воротами. Мы стали выходить из автобуса и по указанию вожатых пошли к машине. Здесь уже ждала наша машина с вещами. Они ехали сухопутным путём и были возле лагеря раньше нас намного.
  Чемоданы с бирочками, как и бельё, так что раздача длится недолго и мы , получив свои вещи строимся в колонну и следуем на территорию.
  Главка 28
  
  
  Весь лагерь расположен на площади не более полгектара, поросшей лесными деревьями, частично расчищенной, с уложенными шлаковой крошкой дорожками. Сразу у ворот, метрах в пятидесяти, справа и слева от них , стоят длинные, бледно-зелёного цвета, дощатые, одноэтажные строения-корпуса девочек и мальчиков. Они наполовину застеклены сплошными окнами по обеим стенам.
  
  Имеют два входа основной с кладовой, комнатой для вожатых и большим залом-спальней с рядами кроватей и тумбочек. И вторым запасным в противоположной стороне в виде большой двухстворчатой стеклянной двери.
  
  Третьим корпусом для малышей, является деревенская школа, видимо бывший помещичий дом. Двухэтажный, нижняя половина каменная, верхняя деревянная. Дом с колоннами на крыльце и красивыми наличниками.
  
  Школьная мебель была снесена на второй этаж, а на первом в двух комнатах, бывших в остальное время классами, оборудованы спальни для малышей. Там поставлены не кровати, а солдатские раскладушки, сооружение на деревянных козлах, с натянутым брезентом.
  
  Мне такие знакомы по садику, в летнее время в тихий час мы спали на них на веранде.
  В учительской оборудована комната для воспитателей. У нас по четыре вожатых на отряд, у малышей два воспитателя и два вожатых.
  
  В корпусе мы быстро заносим чемоданы в кладовую и раскладываем по полкам, слева девочки первого отряда, справа второго.
  Всем велят запомнить место и предупреждают, что кладовая запирается, попасть в неё можно только под присмотром вожатой, так что сейчас мы должны взять принадлежности для мытья и сложить их в тумбочку, а полотенца повесить на спинку кроватей.
  
  Мы всё делаем быстро и вскоре идём на обед.
  Продолжу описание территории. Корпус малышей стоит довольно далеко от наших двух, метрах в двухстах. По левую сторону от него здание, напоминающее с виду гараж, но с окнами. Это домик в котором работали различные кружки, авиамоделирования, столярный, вышивальный, поделок из бисера и картона, рисовальный и другие.
  
  Чуть вглубь от него кабинки на возвышении. Старый железнодорожный вагон, разбитый на отсеки, поставленный на столбы, вместо колёс. Под ним яма для стока воды, сбоку большой котёл из железнодорожной цистерны. В нём на дровах подогревали воду в банные дни, а в этих кабинках мы мылись под душем.
  
  Как в огородах на дачах люди оборудуют себе душевые, так было и здесь, только с горячей водой.
  Сзади малышёвого корпуса устроена детская площадка с качелями, разгонными каруселями и песочницами. Разгонная карусель, это большой круг с металлическими перекладинами,идущими как лепестки из середины к краю. Хватаешься за него рукой, бежишь по кругу раскручивая карусель и запрыгивая на неё кружишься.
  
   Весёлый аттракцион, но немного опасный.
  Справа от площадки, в густых зарослях кустов туалеты.
  Так что, если ночью приходилось бежать в туалет, то особо трусливые не ходили поодиночке, а будили вожатых или подружек. Хоть там и стоял фонарь, но видимо теней и тишины, а также ночных звуков природы, дети пугались.
  
  Напротив нашего корпуса был выстроен высокий клуб. Красивый, утеплённый, с большим залом и сценой. Сбоку у него был отдельный вход в библиотеку.
  Далее шла широкая дорожка в столовую, вдоль нее стояли домики-вагончики, в которых располагались медпункт,кабинет начальника лагеря, обслуживающий персонал.
  
   Потом собственно столовая, тоже большое приземистое здание тёмно-зелёного цвета, тоже застеклённое сплошь по залу для приёма пищи,но закрытое со стороны кухни и подсобок. Справа располагались умывальники под навесами. Туда мы каждое утро сбегались умываться. Водопровода, как такового в лагере тогда не было. Воду привозили в больших бочках, на лошади. Питьевую хранили в большом резервуаре возле столовой.
  
  А воду для мытья подавали по шлангу из Оки, она протекала примерно метрах в семистах от лагеря. Шланг частенько рвали, пасущиеся на поле коровы, приходилось чинить кусками, а трубы прокладывать по полю было видимо нельзя.
  
  По вечерам мы мыли ноги в специальных каменных канавках, со скамейками рядом возле корпусов,тоже оборудованных навесами.
  Сразу слева за столовой шла дорожка вниз в лощину. Это громадный широкий овраг, где мы занимались спортом и где проходил костёр...
  
  Костёр проводился через три дня после прибытия и на последнем перед отъездом празднике.
  А ещё рядом с нашим корпусом была оборудована линейка для построения и поднятия лагерного флага.
  
  Вот таким был мой первый лагерь. Потом его расстроят, проведут водопровод, оборудуют туалетами, он разрастётся каменными корпусами и дойдёт до четырнадцати отрядов, но утратит уют и патриархальность.
  А тогда всё было компактно, тесно, но весело.
  
  В клубе мы смотрели фильмы, играли концерты, ставили пьесы. В кружках занимались. На территории лазали на старые черёмуховые деревья, за полузасохшими ягодами, собирали малину в лесных зарослях сзади туалетов. В общем находили разные укромные уголки, где можно было посидеть, поиграть посекретничать. Но это всё впереди.
  Главка 29
  
  
  А сейчас о первом дне. В столовую я пошла в своей шляпе, на предложение вожатой снять её, категорически ответила нет, при этом, в глазах у меня сверкнули слёзы и она, не понимая их причины, настаивать не стала. А до меня только теперь дошло - как я лысая покажусь всем? Надо мной же будут смеяться.
  
  После обеда я также не могла расстаться со своей спасительной маскировкой. Спать вечером умудрилась лечь позже всех, скользнуть под одеяло, сунуть шляпу в тумбочку и укрыться с головой. А утром убежала в туалет, забыв спросонья и о своей "причёске" и о шляпе. Вот была неожиданность, когда я вернулась оттуда.
  
  Вхожу. На мне тёмные шаровары, майка-размахайка, под которой не видны мои формы, со сверкающей лысиной. Нужно сказать, что фигура мне досталась мальчишечья: широкие прямые плечи и узкие бёдра, талия спереди прорисовывается слабо, только со спины. Слабо, по причине очень большой грудной клетки, вернее её переднего сегмента. Расстояние от нижнего края грудной клетки до верхнего края бедра пять сантиметров, так что талии ужиматься спереди некуда.
  Естественно, когда я вошла, поднялся визг, девочки старшего отряда 14-15 .лет почти с развившимися формами стоят переодеваются, полуголые, одновременно треплясь друг с другом, что не ускоряет процесс и тут входит такое явление в лаптях.
  
  В меня летят вещи и дружный крик: - Пацан уходи!
  Я в растерянности отвечаю: - Я не пацан, я Верка!
  Молчание и громкий хохот. Вот так начался день, а потом все привыкли к моему виду, я уже не циклилась, так как со мной все дружили. Я вообще, видимо оттого, что боюсь быть отторгнутой, всегда легко и быстро схожусь с людьми. Хотя внутри всегда жутко переживала. Такой осталась и по сей день.
  
  Но натура заводилы и лидера быстро прорезалась и в лагере, и вскоре за мной ходил по пятам хороший кружок детей и нервы вожатым своими выходками, по моему наущению, можно так сказать, мы помотали много.
  
  Моё стремление "хочу всё знать" заводило нас в тихий час, когда мы выбирались крадучись из палаты, далеко за территорию лагеря, и мы путешествовали из лощины - с той стороны ограды не было - в лес.
  
  Нужно сказать, что ни в одном лесу я никогда не блудила, не следила за солнцем, в пасмурные дни его не бывает, не смотрела на мох, а просто всегда безошибочно находила выход, плюс минус двадцать метров, от места, где входили. Как говорил мой дедушка, у меня встроенный компас. А вот в городе, в шуме толпе и гвалте, могу потеряться.
  Так я уводила всю свою компанию на старый пруд, который случайно обнаружила. Там стояла полуразрушенная старая, замшелая водяная мельница. Слава Богу у меня хватило ума не лезть внутрь её и других не пускать, уж больно обветшала она и если бы влезли, быть беде.
  
  Нет. Мы садились около пруда, смотрели на мельницу, на воду, а я рассказывала им Гоголя, про русалок и водяных. Было и страшно и весело одновременно.
  
  Потом в пасмурные дни меня всё время просили что-нибудь рассказать, когда мы сидели на ковре в корпусе и под сверкание молнии и грохот грома, я рассказывала или Конан Дойла, или страшные сказки. Девочки играли в пять камушков, была такая модная игра и слушали, а я разливалась соловьём, меняя интонации, понижая или повышая голос.
  
  Нужно ли говорить, что в родительские дни, когда все дети бежали к воротам встречать родных, я напротив убегала в лес.
  
  Во первых я знала, что ко мне никто не приедет, мама не решалась ехать с Надей в такую даль и мне просто привозили пакет с гостинцами, который потом я забирала у начальника лагеря, и мне не хотелось видеть детей, общающихся с родными.
  
   Видимо я прятала поглубже боль, стараясь казаться весёлой и беззаботной. Волосы за эти 28 дней, а именно столько длилась смена, успели отрасти до ёжика. Хорошо, что росли они у меня быстро....
  
   Но всё когда-нибудь кончается.
  Вот и последний костёр, отъезд и слёзное прощание с подружками у завода, с обещаниями снова приехать в лагерь,
  заведомо пустыми.
   Лагерь маленький, детей на заводе много, так что следующие две очереди достанутся другим. На две , редко три, попадали только детки руководящего состав.
  Главка 30
  
  
  Лагерь закончился, но ещё два месяца лета впереди и их проводить нужно. Помощь в огороде начинается. Нужно поливать, воду носить. Пока ещё небольшая, я таскаю с колонки вёдра примерно по половине, но сходить нужно не один раз, так что набегаешься.
  
  А главное чуть не забыла. Пока я в лагере была, у нас произошли перемены. Отчим с мужиками с посёлка, успели пристроить к нашему дому террасу, 12 метров и теперь у нас прибавилось жилого помещения на лето. В террасе установили газовую плиту, тоже прогресс, а рядом у стены на улице железный ящик с баллонами. Так что теперь мама летом готовит на газе.
  
  Здесь же поставили кровать, привезённую с Ногинки, на ней они и будут спать в летнее время, а зимой в комнате на диване. Ещё из мебели стол, табуретки, лавка с бачками для воды. Потом туда же выносят мой ящик с библиотекой, чтобы детям по всему дому не бегать.
  
  А ещё у нас появляется собака, маленькая, белая, помесь болонки со шпицем. Весёлое пушистое, но очень серьёзное в плане чужих существо. Особенно не любит цыган и мужчин. Цыган отгоняет от двора, а мужчин норовит цапнуть за брюки. Почему у неё такие предпочтения, не знаю.
  
  Отчим думал, вернее ему сказали, что это кобелёк и назвал Пушком, оказалось ,что это девочка , как он этого не понимал, не знаю, я по щенкам сразу научилась отличать девочек от мальчиков. В общем стала Пушиха и жила она у нас долго, почти до моего отъезда в Москву.
  
  Но огород, вернее его поливка, это вечером, а день весь куда девать? Родители на работе, Надя в саду, я сама себе предоставлена. После лагеря у меня интерес к старым строениям пробудился жуткий и к исследованиям новых мест. Вот я и подбила мальчишек в поход на Соборную гору.
  То ещё приключение.
  
  В Серпухове на тот момент были недействующими два монастыря, мужской, рядом с моим детским садиком и женский за рекой Нарой, от прежних времён остались, а ещё Соборная гора, по названию понятно, что там Соборы построены. Их было два и третья полуразрушенная звонница. Один храм стоял заколоченный, а один действовал и тогда. Туда старушки на службу ручейками ежедневно так и текли.
  
  Там же меня в шесть лет на новое имя и крестили, уже вместе с Надей, когда она родилась.
  Моим первым именем Оксана, меня домашние не звали, сразу Верочкой стали называть, я долго о первом имени и не знала, пока не стали документы переоформлять.
  
  Ну, да речь сейчас не об этом. А о горе. Вычитала я где-то, не помню, что раньше оба монастыря и Соборная гора объединялись подземным ходом. Вот мне в голову и пришло, посмотреть правда ли. Короче подговорила мальчишек и мы пользуясь отсутствием родителей отправились на разведку впятером, два Кольки, Юра, он постарше нас на три года и Жорка, его ровесник. Ну и конечно я, заводила.
  
   До горы ходу было минут пятьдесят, так что скоро были на месте.
   Вообще мы в Серпухове редко на автобусах ездили, ждать долго и ехать в переполненных автобусах неинтересно, а пешком свободно добежим, как говорится, бешеной собаке семь вёрст не крюк.
  
  Пришли и давай по окрестностям шарить. Первым делом занесло нас на звонницу. Там лестница на полтора метра от земли разрушена была, а дальше узенький такой проход виден и лестница винтовая вверх идёт. Сверху купол решётчатый, ветер свистит, облицовку сняли в революцию или позже.
  
   Мы естественно захотели там побывать, а как? Ребята пошарили вокруг, отыскали пару полугнилых досок, приставили их, достают. Ну и полезли. Примерно метр-полтора на карачках проползли, а дальше можно было распрямиться и почти в рост идти, только ребятам старше пригибаться пришлось, а нам в самый раз. Лестница крошится, но держится.
  
  Выбрались на площадку, где раньше колокол висел. А там ветер свистит, внизу такого нет и видно вокруг далеко и так здорово. С высоты на город впервые смотрела и так интересно было. Всё руками махали, друг другу то одно, то другое показывая и споря, это то или другое.
  
   А потом собрались назад спускаться. Вниз сошли, опять через низкий проход пролезать. А это пострашнее, чем вверх, да вдобавок оказалось, что доски наши упали. В общем спрыгивать пришлось, хорошо что ноги не переломали.
  
  Стали снова по траве, а она там по пояс лазать, искать. И уже на склоне отыскали дыру. Вниз идёт полуосыпавшаяся. Юрка лёг на край, наклонился и крикнул, а там гулко так отозвалось, как из колодца.
  Он и кричит, есть, есть, нашли. Сели и стали совещаться. Просто так вниз не попасть, расстояние большое, что делать?.
  
  Ну старшие ребята и сообразили, давайте пометим место, а завтра придём, возьмём верёвки, обвяжемся и спустимся, и фонарики тоже возьмём. Так и договорились. Прихватили свои доски, положили их крест-накрест на яму, рядом тонкую палку найденную воткнули и Жорка на неё платок привязал, мол как флаг увидим.
  
   А сами пошли домой. До прихода родителей не только прийти успели, но и всё, что нужно приготовить. Я собрала бельевую верёвку, отцов фонарик и совок, зачем не знаю. Припрятала всё в сарай, до завтра. Наутро, родители на работу, а мы вместе собрались со своими пожитками. Ещё и хлеба с собой прихватили, вдруг есть захочется.
  
  В общем отбыли Робинзоны. А ход-то и правда оказался. Юрка ещё топорик с собой прихватил, постарше нас, соображал что делать. Он кол из найденной толстой палки, а там много чего валялось , обтесал, вбил его рядом с ямой, верёвку к нему привязал и мне командует:
  - Ты самая лёгкая тебя первую спустим. Обвязали за пояс, я сползла по краю и повисла, а они стали верёвку стравливать. И вот я уже внизу, а они мне кричат, ну есть что.
  
  Посмотрела, есть тёмный проход вниз покато идёт, кричу-есть!- Тогда верёвку отвязывай, спускаться мы будем.
   По очереди все спустились. Фонарики включили и вперёд двинулись, вперёд и вниз. Там стены каменные, обшарпанные, кое-где в щели земля сыплется, горочками насыпалась, а мы идём.
  
  Не помню, вернее не знаю, сколько метров прошли, и нам стали ниши по бокам попадаться, некоторые замурованные, а некоторые с решётками. Посветили туда, а там скелеты. Страшно стало. Но виду не показываю. Юрка говорит,это наверное монахов наказывали так. Жорка отвечает, а может врагов, шпионов. Сам ты шпион-отвечает Юрка.
  Чуть не переругались.
  
  А потом вода начала под ногами хлюпать, сочится по стенам откуда-то, а дальше земляной завал. Всё больше пути нет. Я решила совком путь прорыть, да куда там. Вернулись чуть назад, на сухое место. Вроде проголодались, решили посидеть поесть.
  
  Поели, а воды запить нет, никто воды с собой взять не догадался. Посовещались, что делать? Решили возвращаться. Пошли назад и тут сверху как посыпалось. Сначала камень упал, внушительный такой, еле отскочить успели, а потом земля посыпалась и прямо у нас на глазах завал образовался а сверху дыра. И видно, что там уже сумерки.
  
   Это сколько же мы проторчали? Нам казалось, что недолго были. В дыру не вылезешь, здесь же верёвки нет, а к прежней не пройдёшь. Начали копать совком, да куда там.....
  Сидим под дыркой у завала, все перепачканные, несчастные.
  
  Дома попадёт и вдруг не выберемся, никто же не знает, где нас искать вот и умрём тут, страшной смертью. Что говорить, мы младшие конечно разревелись, а старшие держались, стыдно плакать. Только Жорка на меня рявкнул-Это всё ты виновата-А ты бы не ходил, огрызнулась я в ответ. В общем не сладко.
  И тут голос сверху кричит- Есть тут кто?
  
  Мы головы подняли, мужчина наклонившись в дыру смотрит. Есть, есть- кричим. Он разогнулся, отвернулся и кому то крикнул-Здесь они, здесь, живые.
  А получилось так, что наш приход видел церковный сторож, видел, что дети стайкой прошли по горе. А потом увидел, что детей долго нет и назад они не идут, ну и отправился полюбопытствовать куда они делись.
  
   Другой дороги, кроме как мимо них обратно не было. С этого конца гора вниз обрывом шла, а внизу речка Серпейка протекала, так что никуда деться не могли. Он и нашёл наш флажок и кол и верёвку привязанную, понял куда мы делись и побежал звонить в пожарную часть и в милицию.
  
   Он то знал, что ход слабый, никуда не годный и осыпи там происходят, значит дети в беде. Короче так они нас и нашли. Собрались вокруг ямы, а потом велели нам осторожненько назад отползти, не идти а именно ползти и не шуметь сидеть тихо, что мы перепуганные порядком и исполнили.
  
  Они яму расширили, спустили лестницу, двое слезли вниз и осторожно нас вывели и наверх сопроводили, а там уже народ от любопытства набежал.
  В общем отвезли нас в милицию, напоили чаем, не отпускали узнали адреса и отправили кого-то за нашими родителями.
  
  Лекцию нам прочли знатную, особенно старшим ребятам, но тут я призналась, что это я виновата, я всех подбила. Милиционер ответил-Ишь пигалица, заводила.
  Потом приехали родители, мы и они получили свою порцию нотаций и нас забрали домой,под расписку. На сей раз мне влетело от матери,но тут уж я не ревела не от страха, а от понимания, что виновата.
  
  Остальное лето прошло без экстрима. Далеко от дома я больше без спроса не уходила. Если шли гулять на поле, на откос железной дороги, то я предупреждала. А в лес по грибы и ягоды мы с мамой ходили, одна не смела. Вот так лето и прошло. Скоро снова в школу....
  Главка 31
  
  
  Лето подходило к концу, дней за десять до начала учебного года пришёл дедушка. После устроенного мамой скандала на майские праздники, мы не виделись, поэтому я была несказанно рада. Он обнял меня, поцеловал и сказал:- Ты пока побегай, погуляй, но недалеко, потом я тебя позову, а мне нужно с мамой побеседовать.
  
  Позже вышла мама и позвала меня обедать. Мы втроём, была суббота и отчим с Надей ушли к матери, а мама оставалась поделать домашние дела, пообедали и дедушка велел мне переодеться почище, чтобы идти с ним в магазин.
  Моя старенькая форма стала мне безнадёжно мала, хотя мама трижды надшивала её в поясе и удлиняла снизу и в рукавах. Но всё ветшает и я росла быстро, так что нужно было экипировать меня заново.
  
  Я обрадовалась, так как мне хотелось подольше побыть с дедушкой, а он ещё и сказал, что после магазина мы пойдём к ним с ночёвкой. Счастью моему не было предела. Всю дорогу до магазина и там и по дороге домой, я трещала, как сорока, не закрывая рта. Столько было новостей и всё нужно было рассказать. Так что он уже попросил меня замолчать, а то мол бабушке ничего из рассказов не оставлю.
  
  И тут я вспомнила , что с бабушкой я ведь тоже больше не виделась и как я буду с ней разговаривать теперь, я не знаю.
  Дело в том, что своё чёрное дело, по вбиванию в мою головку того, что бабушка в сущности мне никто, что она не моя бабушка и прочему, мать сделать успела.
  
  Ненароком, то тут, то там роняя пренебрежительные и уничижительные слова и фразы, она всё-таки преуспела настроить меня против и теперь я мучилась от мысли, что мне делать и как себя вести. Дед заметил что я не только приумолкла, но и насупилась. А это по мне было заметно всегда, брови сдвину, глаза прикрою, губы сожму-значит крепко размышляю. Он ещё пошутил, мол думу думает казак....
  
  Когда мы пришли, я поздоровалась с бабушкой и она мне ответила без сюсюканий и причитаний, как взрослому человеку, с которым просто долго не виделась, а на моё стояние в дверях в нерешительности, сказала спокойно-Проходи, не стой на пороге столбом, в ногах правды нет. Наверное устали, садитесь чай пить.
  
  А сама в это время расставляла чашки, сахарницу, блюдо с пирожками. И всё это так безпафосно, буднично без суеты, что мои стеснение и сомнения куда- то улетучились.
  Мы пили чай, ели её замечательные пирожки с картошкой. Сколько не пытаюсь, такой вкусной начинки из картошки у меня не получается.
  
  И во-время чаепития я рассказала ей всё-всё и про лагерь и про поход и про домашние дела, сама не замечая. Она меня не расспрашивала , а просто поправляла или проявляла интерес к деталям рассказа, а меня несло и несло. Дед только подсмеивался, разлился соловушка....
  
  В общем и день и вечер прошли замечательно. Мы успели всё рассмотреть и примерить . Дед купил мне помимо формы, ещё туфельки и ботиночки, а также юбку и две блузочки для ношения дома. Так что я была на седьмом небе. А ещё он пообещал, что в сентябре купим пальто.
  
  Вечером, уже лёжа в постели я крутилась и размышляла, плохо я сделала или нет, предала я маму или нет.
  А с утра в воскресенье, видимо сказались ночные мысли. Я была с бабушкой сухой и срывистой. Отвечала односложно и пару раз даже грубовато.
  
  Дедушка удивлённо посмотрел на меня и сказал-Ты что это, тебя как подменили, не с той ноги встала?
  А бабушка ответила ему-Не волнуйся, Петя, занимайся своими делами,. Мы сами разберёмся.
  Дед махнул рукой и пошёл во двор, а бабушка, повернувшись ко мне спросила:- Вера, я обидела тебя или оскорбила?
  
  Вопрос прозвучал прямо в лоб и нужно было отвечать, а я не знала, как и сидела молча.
  Так продолжалось какое-то время и бабушка терпеливо прождав, заговорила вновь-
  -Я всё понимаю, не мучайся, тебе внушили, что я чужая, что я тебе не бабушка. Да это верно, я не та бабушка, чьей дочерью была твоя мать, но я теперь дедушкина жена и если ты хочешь здесь бывать, а ведь ты хочешь?-я молча кивнула- Вот и хорошо, значит решим все недоразумения сразу, ты можешь не называть меня бабушкой, можешь звать по имени отчеству, Римма Александровна, но на одно ты не имеешь права, грубить мне и не считаться со мной, как с человеком. Договорились?
  
  Я сидела вся пунцовая, словно меня уличили в подлом поступке, потом вскочила, подбежала к ней, обняла за талию и сказала, я больше не буду грубить и ты всё равно бабушка....
  -Вот и славно, -ответила она -и забудем.
   Я уже ревела в голос,а она утешала меня, немного строго и иронично, так что это подействовало лучше любой жалости. Я успокоилась быстро.
  
   День пролетел, как одно мгновение, а потом они провожали меня домой. Довели до начала наших домов, а от дедушки до нас было километра четыре, но мы привыкли гулять и не замечали дороги.
  Потом я с покупками, уложенными в дедушкин министерский портфель, с двумя большими золотистыми замками , из крокодиловой кожи, который он отдал мне, побежала домой, а они пошли обратно.
  
  Портфель не был новым, дедушка долго с ним ездил, но и не выглядел старым, обшарпанным, скорее внушительным и представительным. Я отходила с ним в школу с четвёртого по восьмой класс.
  В следующие выходные, последние перед школой, я уже самостоятельно, с разрешения мамы побежала к дедушке и бабушке и они прошли замечательно, тем более, что мы и в кино сходили и в парке на аттракционах побывали.
  
  Но вот и первое сентября. Я продолжаю ходить в свою школу, только теперь приходится выходить за час до занятий, то есть в семь уже отправляться из дома,занятия с 8 часов. А до школы примерно два с половиной километра, да ещё и через железнодорожный мост.
  
  Переводить меня в другую школу не было смысла. Не намного ближе к нам только железнодорожная школа, у самого вокзала, а в другой стороне на Советской улице , идти ровно столько же, сколько до прежней. И менять учителя и коллектив ни мне, ни маме не хотелось.
  
  Год начался, как обычно. Но некоторое время спустя, всё изменилось. Отчим пил всё больше и характер его всё дурнел, тем более он давно не уезжал в командировку и видимо от этого злился. Вот , находясь в таком взвинченном состоянии ,он решил взяться усиленно за моё воспитание.
  Дело в том, что у меня выработалась скверная привычка. Я не могу спокойно и внимательно слушать учителя, если не рисую что-либо. Из-за этого все обложки моих тетрадей изрисованы. Я чирикаю полу- шаржи на своих одноклассников, либо просто лица людей, или дома или цветы.
  
  Главное рисовать, а если Мария Григорьевна спросит меня в этот момент, то отвечаю без запинки, на все её вопросы и она всё поняв, смирилась с этой моей привычкой.
  А отчиму срочно нужно было показать свою власть надо мной и он ежедневно требует от меня предъявлять ему портфель на проверку.
  
  Содержимое тем в тетрадях его не интересует. Его возмущают обложки и промокашки, также изрисованные. Сначала он подолгу и нудно читает мне нотации, потом начинаются тычки и затрещины. После пары часов издевательств, с чувством хорошо проделанной работы, он отпускает меня, небрежным жестом, а я сжимаюсь в кухонке в комочек, в своём углу и желаю ему в душе "всех благ".
  
  Какой только казни для него я не изобретала в своём воображении, видимо иногда в моих взглядах, он что-то замечал, потому что величал меня не иначе, как чёртовым семенем.
  
  Мама тоже как-то изменилась, стала говорить со мной срыву и часто ругать, просто под руку попалась, тогда, как с Надей она всегда весела и ласкова. К дедушке с бабушкой, не объясняя причины меня опять не отпускают. Я слышала, как отец сказал матери, нечего мол ей туда шастать, всё про нас говорить. И мама теперь часто говорит мне, что я не имею права кому-либо рассказывать что у нас и как, а особенно плохо говорить об отце.
  
  На мои слова, он мне не отец, я получаю затрещину и умолкаю.
  От таких перемен в отношении непонятных для меня, я снова чувствую себя ненужной и всё чаще убегаю поплакаться на бабушкину могилку.
  
  Однажды ближе к концу октября, погода стояла холодная, я убежала на кладбище, после очередного пьяного скандала и лёжа, рыдая там, заснула.
  А проснулась в какой-то комнате. Мне стало жарко от печки. Возле печки сидел сухопарый высокий старик, а у ног овчарка, которая при моём движении подняла голову и слегка, но не страшно рыкнула. Видимо по-своему упредила его.
  
  Это был кладбищенский сторож и комната в его сторожке.
  -Ну что, очнулась-обратился он ко мне-хорошо Друг нашёл тебя, а то бы замёрзла. Он расспросил меня, кто я и откуда, потом велел сидеть, ждать, а сам вышел. Я незаметно для себя самой рассказала ему и кто я и откуда и где работает моя мама и что она на работе, всё, всё.
  
  Завод, где работала мама, находился недалеко от кладбища. Он не поленился сходить до завода, дозвониться из проходной с помощью вахтёра до мамы и всё ей сказать. Так что вскоре после того как он вернулся, прибежала встревоженная мама. Она поблагодарила сторожа, крепко ухватила меня за руку и повела домой.
  
  Всё, теперь тайна моего заветного места успокоения была раскрыта. Мама всю дорогу пыталась меня убедить, что я неблагодарная невежливая, невоспитанная упрямая , нерадивая девчонка. Что отец хочет мне добра, а я сопротивляюсь. Я молчала, а про себя думала, что теперь я одна и больше меня никто не защитит.
  Не знаю, что стало с моей прежней мамой, почему она так изменилась.
  
  Мне стало казаться или так было на самом деле, что она стыдится меня, внебрачного ребёнка и жалеет о том, что не отдала меня отцу, а может это я сама себе придумывала?
  Хотя дети часто бывают недалеки от истины, они не могут многого объяснить, но они многое чувствуют, каким-то чутьём зверёныша. А впереди было ещё более ужасное.
  Главка 32
  
  
  Просто интересно, когда живёшь внутри событий то и не замечаешь, насколько плотно концентрируются по времени плохие и хорошие периоды нашей жизни, полностью оправдывая и поговорку о жизни-зебре, и слова о беде не идущей одной. А с расстояния это так ясно видно...
  
  Вот и меня судьба занесла в чёрную полосу. Отчим придумал новое истязание. Мама, как я говорила, работала в три смены неделю утро, неделю вечер, неделю ночь. Так вот две недели, когда мама работала с утра, или уходила в вечер, я большую часть голодала. Добрый папа, едва за мамой закрывалась дверь, а она уходила первой, сгребал всю еду, до последнего кусочка, уносил в комнату, завтракал и запирал еду в комнате, уходя на работу, типа забыл...
  
  А я уходила в школу голодной. К тому времени у нас в школе, тех детей, которые были из неполных семей или из семей неблагополучных, кормили дополнительно. Завтраки как таковые ещё введены не были, все приносили еду с собой, да и буфетов у нас в школе не было, - просто не находилось подходящего помещения. А для этой категории детей, привозился из заводской столовой ящик с кефиром, бутылочки по 250 г и булочка. Привозили в большую перемену, на тележке, и тут же раздавали детям, у кого были талончики на бесплатное питание.
  
  Так вот я стала приходить в школу без завтраков, пустая. А возвращалась из школы всё к той же запертой двери и сидела голодная до прихода мамы с работы. Она возвращалась в 15 часов, иногда позже, если заходила в магазины. А в её вечернюю смену, утром я завтракала, но приходя из школы уже не могла пообедать. Отчим стал ходить на обед домой, охота была расстояние мерить, завод-то рядом со школой, и снова убирал всю еду
  
  Так что тут я была без обеда и без ужина, мама приходила поздно, когда все уже спали, а Надя в саду, на сутках, накормлена. И только неделю ночных смен я питалась нормально.
  
  Но это положение вещей уже стало сказываться на мне. Я похудела и побледнела. Мама то ли не замечала, то ли не обращала внимания, а учительница несколько раз интересовалась, что со мной? Но я не отвечала, говоря, что всё хорошо. Ведь мама запретила мне жаловаться и "выносить" сор из избы.
  
  Нужно упомянуть, что в пионеры меня приняли ещё в третьем классе, с другим классом, так как я была старше всех ребят, а моим одноклассникам только ещё предстоял приём в пионеры на 7 ноября. Поэтому с галстуком ходила я одна. Это имеет отношение к моему рассказу самое непосредственное.
  
  Одна из одноклассниц, жившая на улице, по которой я ходила домой, пострадала, повредила позвоночник и её положили в больницу, в Москву. Значит она не будет более посещать школу.
  
  Мария Григорьевна поручила мне, как старшей занести к ней домой, отдать её маме вещи девочки, мыльницу, полотенце, фартук, а также два руб пятьдесят копеек, сданные её родителями, на какие-то нужды. Мне поручили это, доверяя, как пионерке. Так и было сказано.
  А к тому времени у меня во время уроков уже случились два голодных обморока и Мария Григорьевна не оставила их незамеченными, она беспокоилась.
  
  Дорога домой проходила через вокзал. А там, в подвале под рестораном располагался кондитерский цех, где помимо выпечки для самого ресторана, пекли изумительные пирожки, продавая их с лотков в здании вокзала, для проезжающих, ожидающих поезда и просто желающих.
  
  Надо ли говорить, что ребёнок, заранее знающий, что его ждёт дома пустота, от вкусных запахов и голодного желудка, а также от осознания, что у него в кармане лежат деньги, только протяни руку, соблазнился, на мгновение забыв обо всём на свете. О том , что деньги чужие, о том, что ему дали ответственное поручение. В общем, не помню тогдашнего хода своих мыслей, а ощущения помню.
  
  Я бросилась в вокзал и на 50 копеек купила себе целых пять пирожков по 10 коп, с капустой и мясом. Можно было бы по пять с повидлом, но сладкое я не очень любила. Наверное со стороны выглядело дико, с какой жадностью, вроде прилично одетая девочка, запихивает в себя пирожки. Вряд ли это была привлекательная картина.
  
  Потом уже сытая, я отправилась дальше и только в виду дома одноклассницы, до меня стало доходить, что я натворила и я стала лихорадочно соображать, как я зайду к ним, и что я скажу? Я стояла в кустах возле её дома и никак не могла решиться подойти к подъезду, открыть дверь. Постояв так, я поняла, что мне незачем идти туда, у меня нет объяснения, зачем я так поступила и тут в голову пришла мысль, что ведь Мария Григорьевна не сообщала им , что послала к ним девочку с деньгами и вещами, а значит они ничего не знают и может вообще забудут думать, что им должны что-то отдать и всё обойдётся.
  
  Где закралась одна подленькая мыслишка, там обязательно последует подлый и трусливый поступок, что и случилось со мной. Я вошла в подъезд, подошла к почтовому ящику и сунула в него, полотенце, мыльницу и фартук. А сама поспешно сбежала, даже не вспомнив о двух рублях, что лежали в кармане, а может в тайной надежде, что и в следующие дни я буду сыта? Так собственно и случилось, оставшиеся деньги я проела в остальные дни, никому ничего не говоря.
  
  А после выходных разразился скандал. Мария Григорьевна в выходные, встретила маму той девочки, они разговорились и та поблагодарила за вещи, переданные им, через почтовый ящик. Тут и выяснилось, что никаких денег никто не передавал. Это обнаружилось ровно через неделю после моей проделки. А ещё накануне, в пятницу, когда я возвращалась из школы день выдался слякотный, оттепель, снег наполовину растаял, образовались лужи, и я обходила одну из них по дороге, а тут ехала полуторка и на повороте, его занесло на грязи в мою сторону. У полуторки борта скреплялись огромной железной скобой, изогнутая часть которой торчала в сторону. Именно эта изогнутая часть ударила меня в спину при повороте машины и я полетела от удара по воздуху вперёд и приземлилась точно в середину той лужи, которую пыталась обойти.
  
   Мало сказать, что я испачкалась. У меня было небесно-голубое пальтишко, купленное дедушкой, а от того, что я проехалась по луже, на дне которой была глина, я стала непонятного цвета, глину потом не удалось отстирать до конца, слишком она въедливая.
  
  Мокрая , грязная, с болью в спине, в том месте, куда ударила ручка, образовалась громадная гематома, а на пальто появилась дыра с висящими волокнами, я поплелась домой. Пятница оказалась диспансерным днём у отца, он пройдя поликлинику ,уже сидел дома и пил. Когда я пришла, такая распрекрасная и несчастная, он мне добавил ещё ремня, приговаривая, что я грязная тварь, приблудшая овца не ценящая добра, которое мне делают, хотя тратился на мою одежду не он, но он мол ,кормит меня, а я не ценю. Как он меня кормил, я уже описала.
  
  В общем в понедельник, ещё не оправившаяся от предыдущих неприятностей, я оказалась в эпицентре других. Мария Григорьевна отозвала меня в сторонку и спросила выполнила ли я её поручение и я ,глядя в пол, проблеяла, да.- Ты правду говоришь, ты ничего не хочешь мне рассказать?- а я снова помотала головой да, и нет. Тогда она попросила, чтобы завтра пришла в школу мама, им нужно поговорить.
  
  Я конечно чувствовала себя, как уж на сковородке. У мамы была неделя ночной смены и она могла прийти. Не сказать ей о приглашении учительницы, я не посмела. На следующий день мама приехала в школу ко второй перемене, сразу с работы, не заходя домой. Они поговорили с Марией Григорьевной в коридоре и потом, после звонка вошли в класс.
  
  Я всегда сидела на задней парте, не любила передние, а сейчас, когда моя мама строгим голосом произнесла-Вера, подойди сюда!- мне стало страшно идти через весь класс, на виду у всех. Но пришлось.
  И вот я стою перед ними бледная, с согнутыми плечами и смотрю в пол, а мать разворачивает меня лицом к классу и говорит, ты не мне, ты в лицо своим товарищам посмотри и расскажи громко и ясно, как ты выполнила поручение Марии Григорьевны и куда ты дела деньги, которые тебе велели передать.
  
   Всем рассказывай. Ты пионерка, вот пусть они и решат достойна ли ты этого звания и не стоит ли снять с тебя галстук.
  Я не могла выдавить ни звука из себя, я ничего не могла произнести, только как сквозь вату до меня доносится гул голосов моих одноклассников и слова Марии Григорьевны:
  - Нина Петровна, зачем вы так, мы ещё ничего не знаем, я же просила вас...
  
  И всё, дальше я ничего не помню. Очнулась в комнате медсестры, на кушетке. Рядом стояла встревоженная Мария Григорьевна, неподалёку всхлипывала мама, а надо мной склонился незнакомый врач.
  Он внимательно вглядывался мне в лицо и сказал, ну вот, всё в порядке, девочка пришла в себя. Не беспокойте её слишком и дайте крепкого чая и кусок хлеба.
  
  Потом, обращаясь к матери он спросил- А отчего девочка так истощена, она что недоедает?
  Нет, ответила мама, она нормально ест. И тут меня прорвало, я разрыдалась. Я рыдала злыми слезами и сквозь рыдания громко выкрикивала свою боль и обиду и страхи потерять галстук и прочее. Это были истерические, плохо связанные, но нарисовавшие ясно всю картину выкрики.
  
  Потом медсестра поила меня чаем с бутербродом, а Мария Григорьевна с мамой ушли, велев мне никуда не отлучаться. Видимо в кабинете директора состоялся большой и серьёзный разговор с мамой.
  Когда мы шли домой, а меня отпустили с уроков,мама виновато молчала. Это было видно по её позе и поникшей голове, а также по тихому, какому-то измученному голосу.
  
  Дома она уложила меня поспать, наконец то увидев и синяк и побои на ногах, и сама легла поспать после ночи. Вечером, когда отчим возвратился с работы разразился скандал. В итоге он хлопнул дверью и умчался к матери.
  А на следующий день я шла в школу со страхом, но меня на удивление хорошо встретили, пара -тройка ребят бросала любопытные взгляды и всё.
  
  Видимо Мария Григорьевна провела с детьми беседу. Только позже, когда новые неприятности постигли меня, ползли шепотки по классу, что я украла деньги. Серёжка, мой одноклассник, услышал часть разговора учительницы с моей мамой. А саму меня с этого дня поставили на бесплатное питание, так распорядился директор школы, и теперь я вместе со всеми получала свой кефир с булочкой, хотя очень этого стеснялась.
  Главка 33
  
  
  Потом перед седьмым ноября моих одноклассников тоже приняли в пионеры. Начались каникулы, а с ними главная беда того времени.
  Как -то,играя с друзьями на мостках, я забыла убрать бревно, которое выкатила и поставила на попа, как столик. Игрушки унесла, а бревно осталось. Темнело рано и хотя рядом с нами был фонарь, но отчим шёл пьяный, запнулся за это бревно и расшиб нос.
  
   Он ворвался в дом разъярённый, схватил из угла у печки кочергу, железный прут арматуры, загнутый углом и принялся меня охаживать, не спрашивая, кто оставил бревно на ходу.
  Выскочила из комнаты мама, отбила меня, угомонила его, а я осталась одна в кухонке рыдать от боли и обиды. Наревевшись вволю, я уткнулась глазами в рисунок обоев, обводя пальцем какой-то элемент и напряжённо размышляя, как мне жить дальше?
  
  Мать вышла на кухню, стала накладывать ужин, позвав меня есть. Я пробурчав, не хочу, осталась лежать и жалеть себя бедную. Так с этими мыслями и уснула, но решение уже приняла.
  Наутро, дождавшись, когда они ушли на работу, я встала и стала собираться. Я твёрдо решила уйти из дома в Москву. Почему в Москву? Там было много родственников и я думала, что легко найду их и они меня примут. К тому же у дедушки меня сразу найдут и приведут домой, а тут не будут знать, где искать.
  
  Я собрала себе маленький отцов чемоданчик, с которым он ходил в баню или ремонтировать кому-то телевизоры. В чемоданчик я засунула платок, нитки мулине, зачем не знаю, связку бисерной ленты, тоже не знаю зачем, альбом для рисования и карандаши. Потом туда же сунула батон хлеба.Короче Мальбрук в поход собрался.
  
   Я знала, где у мамы лежат деньги, но взять их не смела. Решила, что пойду в Москву пешком. И ведь пошла.Надела зимнее, тёмное пальтишко, меховую шапочку и тёплые ботики, ещё натянула рейтузы, чтобы не мёрзнуть. Уже снова было холодно и порошил снег.
   По дороге зашла на кладбище, рассказала всё бабушке и пошла дальше.
  
   В первый день прошла незаметно для себя довольно большое расстояние. Стало темнеть, я шла вдоль обочины и размышляла, где буду ночевать. Мимо проезжали редкие тогда машины, никто не остановился, не спросил, почему ребёнок один и куда он тащится.
  В общем ночевала я в лесу, зарылась в какую то кучу веток и листьев пожухлых и переночевала. Утром съела треть батона, выбралась на дорогу и побрела дальше.
  
  До Москвы я дошла за трое суток, по старой Симферопольской дороге. Проходила три поста ГАИ, ночевала ещё две ночи в лесу. Никто меня не остановил, никто не заинтересовался. А я ведь ещё шла и напевала что-то временами. На душе было странно легко.
  
  И по Москве я шла не заинтересовав никого. Хлеб давно кончился, в животе урчало, но я всё шла.
  В конце концов оказалась на Красной площади. Видимо ноги сами привели меня в привычное, знакомое место. А уже сумерки и куда идти дальше я не знаю. Адресов родственников не знаю, только на Арбате живут.
  
  Арбат большой номера дома не знаю, да у Ваганьковского кладбища, так тоже не адрес. Дядя Юра не в Москве, а в Долгопрудном в то время. В общем тут я осознала, что идти мне некуда и пошла в первое же отделение милиции, которое увидела, сзади ГУМА, переулок, там то ли 119, то ли 118 сейчас не помню отделение милиции, а напротив церквушка.. Вот туда я и двинулась
  
  Итак я открыла дверь в отделение милиции. Дверь тяжёлая, движется в детских руках с трудом, поэтому пролезаю в полуоткрытую и получаю тычок в спину. Передо мной относительно небольшое полутёмное помещение с огромным деревянным диваном-скамьёй и высоким перегораживающим комнату барьером, за которым стоит милиционер, а невидимый для меня сидит другой. Я только слышу его голос, поэтому знаю, что он там есть.
  
   Он говорит по телефону. Постоянно кто-то заходит, при этом входная дверь громко хлопает,а я вздрагиваю. Вошедший следует в дверь рядом со скамьёй, внутрь здания. Это тоже работники милиции. Я мнусь на месте, тиская ручку своего чемоданчика, пока стоявший, что-то записывавший человек не поднял голову и не заметил меня.
  - Тебе чего девочка?- вопрошает он усталым голосом.
  - Я, мне...-мямлю , не зная, что и как ответить на вопрос-я потерялась, приехала к родным и не могу найти, адреса не помню.
  
  -Ну-ка, ну-ка- он словно проснулся, голос затвердел.
  - Иди- ка сюда- произнёс он открывая дверцу в большом барьере.
  Я шагнула туда. Мне предложили присесть. Здесь стоял точно такой же диван близнец первого. Рассказывать пришлось, отвечая на их вопросы. Нужно сказать, задавали они их умело. Одновременно, слушая меня сидящий смотрел на стол под стекло. Со своего места я не видела, что он там разглядывает.
  
  -Пока всё складно получается- сказал стоявший и обернулся к сидевшему- как думаешь, она?
  -Вроде похоже, но нужно уточнить.
  -Уточняй- согласно кивнул первый.
  Сидевший стал звонить куда-то. Долго не отвечали и он повторял попытки.
  
  От тепла и того, что сижу меня начало размаривать и я видимо придремала, так как сквозь дрёму слышала только отдельные фразы, что-то про возраст, одежду и какой-то приёмник.
  Через некоторое время меня потрясли за плечо и чей-то голос сказал, ну что поехали.
  Я увидела стоящего передо мной совсем другого милиционера, одетого в шинель, подпоясанную ремнём, с кобурой на поясе и в зимней шапке.
  В одной руке он держал мой чемоданчик, а другой взял меня за руку и потянул за собой.
  
  -А куда?- робко спросила я.
  - В дом, где тебе придётся побыть, пока не найдём твоих родных. Я подумала, что он говорит о моих московских родственниках и обрадовалась, поэтому охотно пошла за ним. Мы сели в милицейскую машину, похожую на автобус, только без окон. Теперь-то я знаю, что это автозак, а тогда не знала. Там внутри шли решётки, за ними вдоль борта сиденья, а впереди маленькая откидная скамья. На неё он меня и усадил, а сам сел рядом с водителем.
  
  От них меня отделяла стеклянная перегородка с решёткой и маленьким окошком, которое было открыто. Я могла смотреть вперёд и вбок, мимо водителя. Мы поехали, а я жадно вглядывалась в переднее окно, гадая, как долго нам ехать. Темно, но огни освещают улицу, делая её причудливой.
  
  Но вот машина свернула с большой дороги , через трамвайные пути и мы подъехали к высокому, мрачному каменному ограждению с огромными железными воротами. Милиционер вышел и позвонил в кнопку звонка возле малоприметной двери,находящейся, как мне показалось прямо в стене. Рядом едва светилось небольшое оконце, тоже зарешеченное снаружи и изнутри. Открылась дверь, вышел человек. Милиционер отдал ему какие-то бумаги, тот рассмотрел их, подсвечивая фонариком и вместе с милиционером направился к машине.
  
  Они открыли дверь в машину и милиционер, заглянув в салон сказал-Ну, всё, слазь, приехали.
  Я вышла, едва не упав, когда спрыгивала с высокой ступеньки. Человек с документами сказал- Вперёд, не задерживайся.
  Словно что-то недоброе коснулось меня и у меня в голове промелькнула мысль , бежать, но видимо человек понимал, какие мысли возникают в голове здешних посетителей, потому что ухватил меня за плечо, пробормотав-Без глупостей.
  
  Дверь за нами закрылась, отрезая меня от мира, над ней была какая-то надпись, но прочесть я не успела, в глаза бросилось только первое крупное слово ПРИЁМНИК.
  Сопровождающий закрыл дверь на ключ и засов, потом обернулся и стал отпирать вторую дверь, мы стояли в полутёмном тамбуре без окон.
  Открыв дверь, он снова велел мне идти вперёд. И вот я оказалась в длинной узкой комнате, почти совсем без мебели, не считая обитого дерматином потёртого стола , пары стульев с высокими прямыми спинками и стеллажом с папками сзади сидящей за столом хмурой женщины.
  
  Она подняла на меня глаза, за толстыми стёклами очков и отчеканила-Проходи, садись. Вещи отдай сопровождающему. Мой чемоданчик отобрали, а я сидела на неудобном стуле, не смея прислониться или пошевелиться, так испугалась.
   Здесь и находилось то самое двойное зарешёченное окно одно на всю длинную комнату. Под потолком лампочка-коптюшка, как в нашем старом туалете на Ногинке, которая не столько светит, сколько имитирует свет. Зато на столе перед женщиной стояла очень яркая настольная лампа.
  
  Женщина заполняла в журнал сведения из бумаг, которые ей отдал сопровождающий. Он в это время открыл мой чемоданчик и хмыкал, рассматривая его содержимое.
  -Ну, что там- спросила женщина.
  -Да, уж, глянь сама-с усмешкой ответил мужчина.
  Она встала, посмотрела и повернулась ко мне-Ну, признавайся, где взяла?- обратилась она ко мне потрясая в руке мулине и бисером.
  -Дома- пискнула я.
  -Это мы тоже проверим- строго сказала она.
  
  Закончив с формальностями, заполнив какую-то папку и подписав её, она поставила папку на стеллаж, набрала номер телефона и произнесла
  - Восьмой, подходите, принимайте контингент.
  Я не поняла смысла сказанного, только машинально запомнила незнакомое слово. С противоположной от входа стороны была ещё одна дверь. Оттуда донёсся звонок и мужчина пошёл открывать.
  
  Вошла высокая, полная женщина. Какая -то словно рубленная топором, с причёской тридцатых годов, короткими волосами, прижатыми спереди ободком, чтобы не падали прямые тёмные пряди. Одета она в чёрное форменное платье, с длинной прямой юбкой, с маленьким воротником, идущими по лифу железными пуговицами, подпоясанное ремнём, и отрапортовала:-За вновь прибывшей, из восьмого.
  Меня передали ей и снова под лязг замков и засовов мы последовали в ту дверь, откуда пришла она.
  Главка 34
  
  
  Пройдя немного по коридорчику мы вышли во двор. После долгого пребывания в тепле, где я сопрела в пальтишке, мы оказались на дворе. Дул ветер и мела небольшая метель. Снег в том году выпал рано, он лежал уже на ноябрьские праздники, немного, но лежал. По двору мы пошли в сторону ворот, мимо них и снова вошли в дверь стены-ограждения.. Потом таким же коридорчиком до другой двери и оказались в помещении, где стояло несколько лавок и находилась низкая, полная женщина с красным лицом.- Обработать- бросила ей моя сопровождающая,- я пока подожду в дежурке ,и ушла.
  
  Мне было велено полностью раздеться и следовать за женщиной. Мы прошли в другую дверь, без замков и засовов. Это оказалась баня. Там женщина сама вымыла меня жутко вонючим мылом: и голову и саму, назвав это санобработкой от паразитов.
  
  После меня вытерли жёстким вафельным полотенцем, тоже ужасно пахнущим, как теперь знаю хлоркой, и выдали одежду. Тёплые штаны, рубашку из байки серо-голубого цвета, видавшую немало стирок и коричневое длинное платье, похожее на платье надзирательницы, чулки и мужские, вернее мальчуковые ботинки. Мои вещи мне брать не разрешили.
  
  На голову велели повязать платок. Шапку вернули мою, предварительно прожарив её в автоклаве, отчего она тоже стала пахнуть и была слегка влажной. А пальто выдали другое, суконное, на ватине и тоже с железными пуговицами.
  
  Потом она нажала кнопку, видимо звонка, но я его не слышала и пришла моя надзирательница. Мы вышли из здания и направились по дорожке к ещё одному высокому зданию похожему на церковь. Туда, где теперь в Даниловском Монастыре проходят главные службы.
  
   Да, я же забыла сказать, что привезли меня,как потом я узнала, в бывший Даниловский монастырь, на территории которого в то время находился детский приёмник, для передержки осуждённых к колонии или беспризорных, бежавших из семей или детдомов детей. Там они находились временно. Оттуда их потом распределяли по колониям, детдомам или детским приютам для мамолетних преступников.
  
  Внутри главного храма располагалась тогда столовая. Там стояли столы, обитые жестью со скамьями вдоль них. Было мрачно и прохладно, свет горел только в районе кухни, где сейчас алтарь. Оттуда вышла работница и брякнула об стол железной миской и алюминиевой ложкой. Буркнув ,ешь, она удалилась, чтобы попозже принести кружку спитого, вонючего но сладкого и горячего чая.
  
   В миске была полуслипшаяся перловая каша с тушёнкой, холодная, как лягушка. Но мне, изголодавшейся за трое суток, к тому же шёл уже десятый час, было безразлично. Я съела всё с жадностью и выпила горячий вонючий напиток с удовольствием. Здесь тоже всё воняло хлоркой.
  
  Потом мы вышли из столовой, обогнули столовую и направились к двухэтажному длинному зданию, по левую руку от храма, сбоку от их синодального здания. Его тогда не видела, там был огороженный угол. То ли его построили позже, когда реставрировали, то ли оно было меньше, не знаю.
  
  В этом двухэтажном здании и жили дети. Мы обошли его. С противоположной стороны было три двери. Мы вошли в среднюю, снова замки, засовы, скрип. Поднялись на второй этаж и прошли в помещение. Здесь, как в детском саду раздевалка, только шкафчики побольше и запираются, а скамеек нет.
  
   Я разделась, до рубашки, как мне было велено и последовала за надзирательницей. Мы оказались в громадной спальне, где стояли железные кровати по обе стороны от широкого прохода. Вдоль прохода тянулись невысокие барьеры с проёмами для выхода. Мы прошли почти в конец спальни и во второй от конца проём , проследовали к окну. Все уже спали и нашего прихода никто не видел.
  Это твоя кровать, ложись и спи.
  
  Надзирательница ушла. В конце прохода за столом сидела ночная дежурная. Я легла в кровать, обняла подушку, долго смотрела на луну в окне и тихонько подвывала. Я плакала от страха и незвестности. Я вдруг решила, что нахожусь в тюрьме и больше никогда отсюда не выйду. Насчёт тюрьмы, это почти так и было, насчёт долго не подтвердилось.
  Итак я повыла и заснула довольно поздно.
  
   Утром , в 6 часов- подъём, зычным голосом. Слово ворвалось в сон всех без исключения детей. И все вскочили, как ошпаренные. Я не исключение.
  Гуськом потянулись в туалет и умывальник.
  
  Проход к ним возле стола ночной дежурной, под арку. Здесь в большом помещении по правую руку кабинки туалетов, дверей нет, только перегородки. По левую ряды умывальников. Девочки, стриженые по разному, разного возраста действуют почти молча, как автоматы. Я боясь сделать что-то не так, подражаю им. Надзирательница присматривает. Здесь шестое и восьмое отделение. Все девочки. В другом отсеке мальчики. У них третье и пятое отделения.
  
  Соответственно туалет и умывальник у них по другую сторону у противоположного входа.
  Первое, второе, четвёртое и седьмое в другом подъезде. Первое карантинное, наподобие лазарета. Их никогда не выводят на улицу, им возят пищу в корпус. Остальные после совершённого туалета одеваются и строем идут в столовую.
  
  Там рассаживаются по лавкам к столам в строго отведённых, закреплённых за отделением местах.
   Двое старших из каждого отделения помогают надзирательницам развозить пищу по столам. У мальчиков естественно надзиратели мужчины.
  
  После завтрака идём в корпус, но не в спальню, а в комнату на первом этаже. Там полукругом стоят стулья, рассаживаемся на них, руки на колени, на виду. Напротив целая гора игрушек, расставленных на столах, но как мне шепчет соседка, их трогать нельзя. Два часа созерцания игрушек и слушания чтения надзирательницы. Чтение монотонное, отнюдь не художественной, а воспитательно-назидательной, если так можно выразиться проповеди о пользе труда, вреде праздности и греховности преступлений.
  
   Половину прочитанного вообще не понимаю. Девочки постарше, почти девушки перемигиваются, позволяют себе усмешки и реплики, за что немедленно получают резкий удар плетью по рукам. Мне жутко, хочется спрятать руки и самой куда-то забиться, но соседка шепчет, нельзя. И я терплю, преодолевая зуд ослушаться.
  
  По окончании также строем следуем в другое помещение. Там горят опять лампы коптюшки. Вообще во всех помещениях полумрак. А здесь ещё нет окон, стоит какой-то смог в воздухе.
  Посредине стол, на нём кипы картонных заготовок разного размера и жестянки с клеем и кистями.
  
  Нас расставляют вокруг стола и мы два часа клеим коробки и пакетики, кому что досталось. Клей тёплый и дурно пахнущий. Это от него смог, а ещё от него разъедало кожу. После окончания работы поход в туалет и снова в столовую. Прогулка 30 минут во дворе, заключается в хождении по кругу гуськом, в то время, как мальчики убирают территорию. Метут и соскребают снег.
  
   После прогулки снова работа в клеевой, затем получасовая прогулка, ужин и сидение в той игровой, без разрешения играть комнате. Потом отбой.
  Так проходят все дни, исключением, точнее разнообразием является прибытие новеньких или перевод на другое место находящихся здесь детей. Иногда это происходит трагично, как с 17 летней девушкой, увозимой в колонию, когда она страшно материлась и дралась с надзирателями, пытавшимися поместить её в воронок.
  
   Мы с ужасом наблюдали эту картину и долго в ушах стояли вопли побеждённой. Другие уходили молча, смиренно, как-то даже обречённо, а некоторые, те кто в детдом, радостно.
  Я мечтала попасть в детдом. Так прошло три дня.
  
  На четвёртый, во-время предобеденной работы в клеевой, пришла незнакомая мне ранее надзирательница, переговорила с нашей и та подозвала меня. Я подошла, заранее боясь наказания, и ломая голову, что я сделала не так. Но меня не ругают, а просто велят следовать за новой надзирательницей. Я немного взбодрилась, наверное меня повезут в детдом.
  
  Мы идём по территории и приходим в помещение, рядом с тем, где меня мыли в бане. Это кладовая , где хранится одежда поступивших детей. По записке поданной надзирательницей кладовщице, та ищет на полках и приносит мешок с биркой. В мешке моя одежда и мне велят переодеваться, что я делаю с радостью. Всё-таки это мои вещи.
  
  Одевшись я снова следую за надзирательницей. Мне уже не приказывают идти впереди, я могу идти рядом или сзади. Это непривычно после всех строгостей.
   Мы приходим в ту же комнату, где меня принимали впервые и надзирательница чуть подталкивает меня в спину:- ну беги, за тобой приехали.
  
  Я машинально делаю несколько торопливых шагов, поднимаю голову и вижу перед собой... Отчима.....
  Никогда ранее такой ужас не охватывал меня.
  Я резко торможу, потом разворачиваюсь и с утробным воплем висну на надзирательнице.
  -Оставьте меня здесь, отправьте в тюрьму, только не отдавайте ему!!!!!!-исступлённо воплю я.
  
  Видимо что-то дрогнуло и в этих застывших сердцах, потому что руки надзирательницы совсем неожиданно гладят меня по голове и обнимают за плечи, она прижимает меня к себе и что-то говорит успокоительным голосом. Меж тем вторая, обращаясь к отчиму произносит,-Ну, теперь всё зависит от вас.
  
  Честное слово, я до сих пор не могу вспомнить как ему удалось уговорить меня, но он принёс большую шоколадку Красный Октябрь, и то ли купил меня шоколадом, то ли ещё чем не знаю.
  
  Но вот я уже выхожу с ним на улицу и мы идём к машине, а из машины навстречу выходит мой дядя Юра и я висну на нём и реву и смеюсь, а он обнимает меня, суёт на заднее сиденье и говорит отцу, садитесь вперёд, а сам устраивается рядом со мной и мы едем в Серпухов не на электричке, они уже начали ходить взамен паровозов, а на машине, на газике.
  
  Так закончилось моё знакомство с этим страшным миром. Я специально описала его кратко, не вдаваясь в детали, так как очень больно это вспоминать и каждый раз льются слёзы, тем более можно понять, что ужас перед отчимом был не меньшим.
  
  Приехали мы не к нам домой, а к дедушке, перед этим, заехав в милицию, где отметили в документах, что ребёнок найден и возвращён в семью!
  У дедушки были все. Собрался семейный совет. Была там и тётя Ирочка, дяди Юрина жена.
  
  Все меня ласкали, все пытались накормить повкуснее и никто ни в чём не упрекал. Потом нас с Надей отправили на кухню, а сами стали говорить.
  Дверь у нас толстая и плотная и через неё обычного разговора не слышно, но отдельные реплики, на повышенных тонах доносились и я скоро поняла, что решается вопрос, где мне жить.
  
  Дядя Юра с тётей Ирочкой хотели забрать меня к себе и уговаривали маму. Они были бездетными. Ещё когда учились в институте, поженились и тётя Ирочка забеременела, а её мама настояла на аборте, мол нельзя бросать учёбу, нужно закончить институт, потом думать о детях. Результат, у тёти Иры не будет никогда детей и она умрёт в 38 лет бездетной.
  
  А мама моя ни в какую не хотела отдавать меня. Сейчас я понимаю, что не из большой любви ко мне, а из-за боязни осуждения со стороны людей. Мол, при живой матери, ребёнок у людей живёт. Ни их увещевания, что девочке будет спокойнее, ни бабушкины слова о том, что Юра сможет дать девочке больше в плане образования на маму не действовали.
  
   А уж бабушкины слова вообще вывели из себя. Тогда дед, чтобы прекратить все споры громко и резко сказал- Вера остаётся здесь и точка. Вопрос решён.
  Всё, против отца мама спорить не могла и я осталась жить у дедушки. Очередная чёрная полоса кончилась.
  Главка 35
  
  
   Итак я снова у дедушки. Школу менять не стали, я уже большая и коль скоро совершила большое путешествие, то до школы доберусь. Всего- то дойти до городского рынка и сесть на автобус или до площади Ленина и сесть на него же. Но до рынка ближе, значит вставать чуть позже.
  
  В школу я пришла из-за своих похождений на три дня позже окончания каникул, но у меня не спрашивают справки или объяснений, значит учительница в курсе случившегося, правда не знаю полностью ли, но вопросов мне не задают и обращается Мария Григорьевна со мной как всегда, ласково. Всё вошло в колею, я занимаюсь с удовольствием.
  
  Через неделю после моего прихода учительница заболела, а на подмену ей дали другую. Если можно так сказать, то есть учителя от Бога, а есть такие, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать ни к школе, ни тем более к детям.
   Именно такой была Ольга Васильевна. Каждый её урок начинался криком: не так сидите, много шумите, мешаете объяснению.
  
  Естественно это привело к тому, что дети стали действительно шуметь и отвлекаться ей назло. Особенно отличался Гена Сухотинцев. Маленький, вёрткий и очень смешливый мальчик, склонный к проказам.
  
  Мария Григорьевна умела держать его порывы в узде лаской, зато на переменах никогда не одёргивала, давала выбросить излишек энергии, а эта его невзлюбила сразу же. Естественно, что он отвечал тем же. И стал основательно шкодить, то во время объяснения урока,когда она писала на доске, стрелял из рогатки испачканными чернилами промокашками в доску рядом с её руками, то издавал громкие звуки носом, доводя до истерики свисающей из носа соплёй, то мазал ей стул, какой-нибудь дрянью.
  
   Уроки наполовину срывались и проходили нервно. Доказать ничего она не могла, так как он делал всё за её спиной, классьб смеялся, а Генка вёл себя паинькой, когда она смотрела на него.
  
  Что у неё за натура проиллюстрирую одним случаем. Серёжа Арапин смеялся его выходкам громче всех и не мог сразу остановиться, вот к нему- то она больше чем к другим и прицепилась:- Ты видел, кто это сделал, скажи мне или вызову твоих родителей в школу. -Не скажу-ответил Серёжа, и сколько она не добивалась ответ был один. На очередное не скажу, она вдруг отколола номер.
  
  - А я тебе, жопу покажу- прокричала она и повернувшись спиной к классу, задрала юбку. Все онемели. Это позволила себе старая женщина. Мы так растерялись, даже наверное испугались, что весь этот день уроки прошли в полной тишине.
  
   В один из дней, она видимо была в плохом настроении. Волосы мои к тому времени отросли почти до середины шеи ,а были они у меня, видимо от частых стрижек, очень густые и непокорные, к тому же вьющиеся не локонами а мелким бесом, как пружинки. Что ей стукнуло в голову, я не знаю, но расхаживая между партами и диктуя предложение, которое все старательно записывали, она неожиданно ухватила меня за пряди.
  
  -Это что такое?-заверещала она-шестимесячная?- и больно дёрнула меня за волосы. Я тогда не знала, что шестимесячная, это такой вид горячей завивки.
  -Немедленно под кран- и потянула меня к рукомойнику, прямо за волосы. Я растерялась от боли и неожиданности и покорно шла, так было не столь больно, чем если бы я сопротивлялась.
  
  Моя соседка по парте, а за ней и все дети стали кричать-у неё свои такие.
  Но учительница не слушая никого уже сунула меня головой в раковину и включила воду. Она лила мне на голову холодную воду, а я разревелась.
  Потом она велела мне вытираться и сесть на место. Она успокоилась. Волос естественно не распрямился, а я как мокрая курица сидела за партой. Это был предпоследний урок. Волосы у меня сохли очень долго, иногда почти сутки, когда мне мама мыла голову и тут естественно, до моего отъезда домой они не просохли.
  
   В общем домой, по морозу, хоть и в шапке, но с мокрой головой, пришлось добираться не сладко.
  На следующий день я в школу не попала, заболела ангиной. Зато попал дедушка и там был серьёзный разговор. Больше эту учительницу в школе не видели, её уволили на пенсию. Вот так я попала под горячую руку не вполне здорового человека и получила урок человеческой дикости.
  
  Когда после болезни я пришла в школу, меня встретила Мария Григорьевна, чему я была несказанно рада, так как ещё ничего не знала и боялась идти в школу к Ольге Васильевне.
  
  Декабрь ознаменовался походом нашего класса в клуб, на представление "Звёздный мальчик". Спектакль ставился детьми из драмкружка и я помню очень гордилась, что главные роли в нём играли пять моих одноклассников, это было необычно и очень приятно, что рядом учатся такие талантливые дети.
  
  Один из них, мой сосед по дому-спальне, Виталий Ивин, стал впоследствии артистом Московского театра оперетты и даже снимался в одном из вариантов фильма Сильва, в роли Бони.
  А потом конец полугодия и нам раздали подарки к Новому году. Мне, как лучшей ученице выдали билет на ёлку в Лужники. Предлагали в Кремль, но я не захотела, мне больше хотелось в Лужники.
  
  По телевизору я видела и ёлку в Кремле и представление в Лужниках. Мне Кремлёвское представление казалось скучным официозным,как говорится.
  Сразу скажу, что не пожалела ни минутки. Тем более, что в Лужниках выступал Юрий Никулин со своей машиной апчхи-2.
  
  Сам Новый год я встречала с дедушкой, бабушкой и двумя бабушкиными сыновьями. Я тогда впервые познакомилась с ними.
  До дедушки, бабушка была замужем дважды и оба раза за морскими офицерами. Первый её муж был Соколов, поэтому старший сын был Соколовым Владимиром, он служил капитаном первого ранга, на атомной подлодке, в Североморске в Мурманске.
  
  Второй муж Орлов и младший сын был Орловым Генрихом. Птенчики мои, ласково называла их бабушка. Генрих служил в Ленинграде, на торговом судне, первым помощником капитана.
  Братья виделись редко, а в тот раз собрались и вместе приехали к матери, правда без семей, так как боялись не разместиться у нас, ведь у Володи были две дочки, а у Генриха мальчик шестилетка и новорожденный сын.
  
  А удобств в доме никаких, так что решили ехать без семей. К тому же, это я узнала потом, Ванда, жена Володи не любила резкую и прямую бабушку, побаивалась её и скорее всего использовала отказ, как предлог. Она осталась у дяди Гени дома, с его женой.
  
  Володя коренастый, низенький крепыш с заметной проплешинкой на тёмных волосах, влияние атома сказалось, и Генрих высокий, поджарый с рыже-каштановыми кудрями и такой же кудрявой бородкой, очень похожий на шведа, с
   постоянной трубкой в зубах. Хотя курил он её редко, часто просто перекладывал её из руки в руку и снова совал в рот, изображая морского волка.
  
  Были оба шумные, смешливые и очень простые в общении.
  Ко мне они проявили много внимания и доброй ласки, поэтому мне с ними было легко и просто. Пробыли они недолго, на второй день, первого января уже к вечеру уехали, но запомнились мне крепко.
  
  Дядя Володя привёз бабушке в подарок её портрет, который он нарисовал с её фотографии. Она была на нём молодой и необыкновенно красивой, с прекрасной довоенной причёской и нежной улыбкой. Портрет выполнен сепией. Я постоянно любовалась на этот портрет, когда бывала потом у дедушки.
  
   А дядя Геня подарил ей прекрасные бусы из красного янтаря. Они светились изнутри изумительным светом спелой вишни и очень привлекали меня именно своим свечением. Я могла подолгу сидеть и смотреть на них. Бабушка в эти дни просто необыкновенно расцвела и помолодела.
  
  Вообще она была на двадцать два года моложе дедушки, но так разницы особенно не было заметно из-за её дородности,а в эти дни это бросилось в глаза, даже мне ребёнку.
  
  Каникулы прошли быстро и насыщенно. Я съездила в Москву два раза, в Лужники со школой и в Сокольники с бабушкой. Потом мы с ней ходили на представление в наш Гортеатр и ещё в цирк, приехавший к нам тоже в Гортеатр. Впечатлений было много, словно за всё пережитое, мне воздали добром.
  
   После каникул снова потянулись спокойные будни. Вечерами мы с бабушкой гоняли чаи, по её выражению, с её непременными пирожками и много разговаривали о разном. Она рассказывала о своих внуках, о том что летом они приедут и я со всеми познакомлюсь. Мне было хорошо, легко и спокойно.
  Главка 36
  
  
  А весной, в конце марта пришла мама. Она сказала, что отчим уехал в командировку и я нужна ей дома, Надю не с кем оставлять по субботам. Она работала и в субботу, а садик нет. Так что с согласия дедушки я должна была идти жить домой. Хотя скажу честно, я почему то не рвалась туда и, как ни странно, совсем не скучала по маме. Наверное это плохо, но было именно так.
  
  А дома я снова включилась в свою библиотеку, без меня книжки детям давала мама. Снова гуляла с друзьями, сидела с Надей по субботам и всё пошло как и прежде. Домашние заботы, помощь огороде и прочее.
  Однажды в мае, мама была дома и я смогла пойти в гости к дедушке. Как раз в то время вернулся его младший сын Саша.
  
   Вернулся с зоны, после какой-то очередной кражи, его осудили и на три года отправили в колонию-поселение, а не в психиатрическую лечебницу, а сейчас он освободился и приехал жить домой. Мне об этом не говорили, в смысле о сроке, я думала он как всегда лечился в больнице. Встретил он меня хорошо, он всегда относился ко мне неплохо.
  
  Выходной пролетел быстро, а в воскресенье я собралась и после обеда пошла домой. Дедушка возился в огороде и увидев, что я ухожу, подозвал меня и протянул мне рубль, на гостинцы. Это было для меня очень большим подарком и большой суммой. Обычно мне давали 15-20 коп на мороженое, а тут целый рубль. Я поблагодарила и побежала.
  
  На рынке я купила себе стакан семечек, мелочь сдачу сунула в карман и пошла на выход, грызя по дороге семечки. У самого выхода меня вдруг кто-то схватил за плечо. Я обернулась. Передо мной стояла взволнованная, разлохмаченная бабушка, она крепко держала меня за предплечье, а другую руку прижимала к груди, пытаясь отдышаться.
  
  Вера, где деньги? - прерывистым голосом спросила она.
  Я полезла в карман и вытащила мелочь:
  Вот - я протягивала ей сдачу.
  Ну что ты мне суёшь какую-то мелочь? Не могла же ты всё потратить?
  Нет, я только купила семечки - ответила я, показывая ей в сумочке семечки.
  Она потрясла сумочку , но кроме семечек там ничего не было.
  Ты хочешь сказать, что у тебя больше нет денег?
  Нет, мне дедушка только рубль дал.
  Дело в том, что у меня пропали 25 рублей, сразу после твоего ухода. А это чужие деньги.
  Я не брала! - испуганно ответила я - Я правда не брала!
  Хорошо, я тебе верю, тем более спрятать тебе некуда - ответила бабушка - Вот что, ты пока к нам не приходи, покуда я не разберусь, а потом мы поговорим.
  Хорошо - со слезами на глазах выдавила я, а бабушка уже уходила обратно.
  
  Я брела домой через силу. Мне уже не хотелось семечек, мне ничего не хотелось, я шла и думала, что вот тогда я проела чужие деньги и теперь мне никто не будет верить. Что я сама виновата, однажды поступив плохо, и теперь на мне клеймо на всю жизнь. И как мне теперь жить, как смотреть в глаза бабушке, она всё равно будет думать на меня.
  
  Маме дома я ничего не сказала. Я думала, зачем, ей же всё равно, что и как будет со мной. Вот так нехорошо я думала о маме. Мне казалось, что я гадкая и меня никто не любит.
  А во вторник, когда я пришла из школы, мама была на работе, Надя в саду, у нашей калитки я увидела бабушку. Она работала неподалёку от нас и в обеденный перерыв ушла с работы, попросив девочек её подменить. Она пришла ко мне.
  
  Когда я её увидела, то сначала, хоть и не была виновата, испугалась, а вдруг бабушка скажет, что она уверена, что деньги взяла я.
  Но бабушка стояла какая-то грустная и явно нервничала.
  - Вера, прости меня пожалуйста- были первые её слова- я виновата, что подумала на тебя.
  
  Это было впервые в моей жизни, чтобы взрослый человек извинился передо мной и мне стало неловко и очень жалко бабушку, я заревела. Она тоже заплакала и обняла меня. Мы стояли обнявшись и плакали, а потом она сказала: - Пойдём в дом, что народ будет думать и любопытствовать.
  
  Мы сидели дома, она кормила меня обедом, который разогрела на плите и рассказывала мне, что когда вернулась домой, то дедушка спросил, куда она бегала, а узнав отругал её, за то что она побежала не спросив его. Выяснилось потом, что деньги взял дядя Саша и спрятал их на шкаф, так как не мог с деньгами выйти из дома незамеченным.
  
  Он надеялся взять их потом, а тут совпало, что я ушла, а бабушка, увидев, что её сумка висит открытой, хотя она её всегда закрывала, обнаружила пропажу и решила, что это я взяла, ведь Саша крутился во дворе с дедом. Поэтому так вышло. А когда она ушла, Сашка решил взять деньги и идти за водкой. В тот момент, когда он полез за деньгами дедушка его и застал. Он сказал, что Сашка утащил деньги в то время, когда заходил попить водички на кухню.
  
  Вот ведь бабушка могла ничего мне не говорить и не оправдываться передо мной, пигалицей. Но она терпеть не могла лжи и недоговорённостей, поэтому при первой возможности пришла всё мне сказать и извиниться. Так я получила урок, что говорить правду и извиняться это не зазорно, а очень важно и нужно, но и то, что для этого нужно иметь мужество.
  
  Наступило лето и началось оно с долгожданного лагеря. Особенно останавливаться на нём не буду,так как прошла очередь ординарно,без выдающихся событий, кроме двух эпизодов. Первый ,я снова болела ангиной и десять дней провела в изоляторе, по этой причине, когда лагерь пошёл купаться на Оку, меня не взяли, оставили дежурить по кухне.
  
  Во время этого дежурства с поваром случилось несчастье, приступ диабетической болезни и меня попросили добежать до Оки за начальником лагеря и медработником, от этого зависит, жизнь повара.
  Я понеслась с таким рвением, что забыла о калитке в заднем заборе и побежала не по дорожке, а через поляну напрямик. В результате, сама не помню как, но перемахнула высоченный забор и бежала дальше не останавливаясь. Единственным подтверждением, что я его правда перепрыгнула, был вырванный клок из юбки, оставшийся трепыхаться на заборе.
  
  И директора лагеря и медработника я привела во-время. Потом все изумлялись, как же я могла перепрыгнуть, но я и сама не могла объяснить, со мной не раз так бывало, сделаю в горячах, а как не понимаю сама.
  
  Второй эпизод, перед отъездом из лагеря. У нас только недавно закончили перешивать фанеру на облицовке наших корпусов, перед заездом детей. Кто-то из рабочих, во-время проведения работ, выбросил кучку старых гвоздей с жестяными квадратиками вместо шайбочек. Кучка заросла травой и была не видна.
  
  Я схватила в руки босоножки и припустила к мойке, мыть ноги перед тем, как обуваться. И наступила на невидимый мне гвоздь. Он умудрился вонзится прямо в середину ноги, чуть ближе к пальцам и вышел концом сверху. То есть пронзил всю ногу насквозь. Я не сразу поняла что случилось и стала рассматривать свою ногу, а подружка побежала в санчасть ,с воплями ,за медсестрой.
  
  Пока она бегала, я села на траву и стала выкручивать гвоздь из ноги. При этом я громко сопела, но не кричала. Когда они прибежали , я сидела держа вынутый гвоздь в руке и смотря на вытекающую кровь. Мне не только обработали и перевязали ногу, но ещё и вкатили укол от столбняка. Вот тут-то и поднялся рёв. Экзекуций сама над собой я не боюсь, а уколы для меня самый страшный ужас.
  
  Забыла сказать, что на июль у меня была путёвка в Артек, которую мне дали в школе, вместе с грамотой, за отличное окончание начальной школы. Путёвка была на вторую половину июля и август. Ведь очереди в Артеке длились тогда по 45 дней.Сразу скажу-не сбылось.
  
   Во первых нога, она заживала, медленно из-за воспаления, ржавчина даром не прошла. ну и конечно снова моя ангина. Именно тогда особенно страшная, когда констатировали клиническую смерть.
  Так что остальное лето, я проводила у бабушки с дедушкой и дома, поочерёдно. Сначала дома, долечивалась, а потом стала ходить к дедушке, так как к ним приехали бабушкины внуки и я наконец смогла с ними познакомиться.
  Главка 37
  
  
  Их было трое. Дяди Володины дочки-Лена 9 лет и Марина 5 лет, а также Гриша,старший сын дяди Гени, милый, ласковый и очень подвижный ребёнок. Их привёз дядя Геня и уехал. Ванда, Володина жена ,ехать отказалась, а дяди Генина жена была в декрете по уходу за вторым ребёнком. Так что дети были одни с бабушкой и дедушкой.
  
  Как сказала потом бабушка, моя помощь ей очень пригодилась. Ведь приходя к ним на день, я развлекала детей, а бабушка могла заниматься готовкой и другими домашними делами.
  Я водила их в парк, там были не только аттракционы платные, но и детская площадка с бесплатными качелями, карусельками ,какие стоят теперь во всех дворах.
  
   Там были и домики для детей и мы отлично играли. А порой просто сидели в домике, если шёл дождь и я им читала книгу.
  С ними мне было хорошо, единственная, кто вёл себя настороженно-высокомерно, была Лена.
  
  Полноватая, немного ленивая девочка, с длинной русой косой, которую постоянно крутила за кончик, если о чём-либо рассказывала. Говорила она с ленцой, словно перепихивая слова, через оттопыренную нижнюю губку, с некоторым усилием.
  Из-за этого складывалось впечатление, что она до тебя снисходит, делает тебе одолжение.
  
  Я её поначалу даже сторонилась, пока однажды мы не оказались с ней один на один. Случилось так, что дедушку вызвали по работе , он понёс чертежи и задержался, а мы остались без хлеба и бабушка попросила меня сходить в магазин.
  
  Лена вдруг вызвалась идти со мной. Это было очень неожиданно, но я согласилась. По дороге в магазин она очень жарко принялась мне высказывать то, что видимо копилось у неё на душе. Дело в том, что бабушка, как я уже рассказывала , не умела сюсюкать и пришепетывать, над детьми, а всегда говорила с ними , как со взрослыми, а Лена воспринимала это, как оказалось, как строгость бабушки и её нелюбовь к детям.
  
  -Ты ничего не знаешь,- говорила она мне странно возбуждённым быстрым ,в отличие от обычной манеры, говором-Бабка вообще терпеть не может детей, она притворяется хорошей, а на самом деле, ехидна.
  Для меня это было, как гром средь ясного неба-Ты что, бабушка любит нас всех , она добрая ,но строгая и справедливая.
  
  -Нет, это ты, дура легковерная, ты знаешь, что бабка, когда я родилась, хотела выбросить меня в форточку, как уродца, но мама не дала.
  -Этого не может быть, я не верю- впервые резко ответила я-это ты плохая, Ленка, это ты никого не любишь.
  Я так разозлилась на неё, что чуть не убежала, бросив её на дороге. Потом опомнилась, что она может заблудиться, терпеливо дождалась её и молча пошла дальше,а она вдруг стала хватать меня за рукав и твердить-Ты только бабке ничего не говори, она меня убъёт.
  
  -Нет-зло ответила я- я именно спрошу у бабушки прямо, было это или нет. Она меня учит говорить всё прямо без утайки-Ябедничать, да?-ехидно протянула Ленка, противным тягучим голосом.-Нет- я обернулась-нет сразу выяснять все неясности, и точка.
  
  Домой мы пришли, не глядя друг на друга и больше не разговаривая. Там я сразу подошла к бабушке, не за спиной Лены, а прямо при ней и не шепотом, а во весь голос спросила, было это или нет.
  Бабушка побледнела, схватилась рукой за сердце. Я бросилась к комоду, где стояли её лекарства. Она накапала себе капель, выпила их и сказала:
  
  -Эх Ванда, Ванда, это как же можно ненавидеть, чтобы шутку, насчёт того, что если ты считаешь, что родила уродца, то возьми и выкини её в форточку, перевернуть так. Ведь это она не хотела принимать Лену, она её даже кормить не хотела грудью, чтобы грудь сберечь в красоте.
  И бабушка расплакалась, а я обняв её вместе с ней.
  
  Потом бабушка успокоилась и обратилась к Лене- Ты конечно имеешь право не любить меня, но я прошу тебя, потерпи немного, скоро вы поедете домой. А к тебе у меня одна просьба, не повторяй чужих слов, ты большая девочка, должна всё понимать и видеть!. Не нужно никого против меня настраивать.
  
   Вот так, слова наших мам, их чувства и ощущения, строят мир и мнение детей о других, и сами мамы, часто не задумываются, сколько вреда наносят своим детям. Ведь и моя мама не думала об этом, когда пыталась настроить меня против бабушки.
  
  Во второй декаде августа, гости уехали в Ленинград, откуда Ванда с детьми снова поехала в Североморск к мужу, хотя она страшно не хотела туда возвращаться, мечтая осесть в Ленинграде. Её мечты сбудутся позднее, когда дядя Володя уволится по выслуге лет.
  
  После их отъезда я уже приходила к дедушке с бабушкой только в выходные. Нужно было помогать дома и готовиться к школе. Это же был пятый класс, а значит не одна учительница, а несколько и было чуть-чуть страшновато.
  
  А с Марией Григорьевной мы распрощались надолго, после нашего выпуска, она ушла на пенсию, ей было уже 55 лет и пора, как она выразилась, было отдохнуть,она сильно болела,а на её руках была ещё старая мать.
  Главка 38
  
  
  Первого сентября, мы собрались у школы. Нас встречала новая учительница, наш классный руководитель Валентина Сергеевна Чегина, родная тётя моей одноклассницы, в дальнейшем близкой подруги.
  В пятом классе у нас добавились новые ученики, а некоторые из старых были переведены родителями в 25-ю школу.После линейки нас повели не в старое маленькое здание, а в каменное, ведь мы уже стали не начальными, а средними школьниками.
  
  Здесь, в старых рябовских конюшнях, по одной стороне были оборудованы классы, их было восемь кабинетов в ряд. Школа была буквой Г , в малом отсеке располагались, медпункт, учительская, раздевалка, а коридор вдоль классов служил одновременно спортзалом. Вот такие условия обучения.
  
   По два пятых, два шестых, седьмых и восьмых класса, хотя начальных нас было по четыре. Но два а и б, оставались учиться в этой школе, а в и г, переводились чуть подальше в 25 ю школу. Мы остались здесь. Учителя мне очень понравились, по всем предметам, которые знакомились с нами в первый день на первом свободном уроке. Так что волнения от нового быстро угасли и началось нормальное обучение со всеми плюсами и минусами.
  
  Особенно мне полюбилась математика и учительница Ирина Ивановна, которая умела так увлечь в мир, в общем то сухих цифр, как будто рассказывала сказку. Очень понравилась ботаника, правда плохо помню имя преподавателя, так как у нас по предмету за год, сменилось три учителя. История- Маргарита Николаевна, это было скучно. Мы звали её параграф или Моргалка.
  
  Моргалка из-за нервного тика, а параграф, оттого, что она рассказывала предмет точь-в-точь по учебнику, словно выучила его наизусть, а может так и было и можно было прослушав, уже не открывать дома книгу, если у тебя хорошая память, что я и делала. Я лучше читала дома исторические книги по этой же теме и мне было намного интереснее.
  
  Валентина Сергеевна преподавала русский и литературу, а немецкий Нина Григорьевна, в общем то очень слабый преподаватель, с ужасным рязанским топорным произношением, так что язык я знала, только перевод текста, а произношение никакущее.
  
  Особенно любимой была преподаватель рисования Роза Григорьевна, маленькая, полненькая, женщина с грубым каре вокруг доброго лица. Писала картины она изумительно и нас учила рисовать великолепно. Жили они с нашей Ниной Григорьевной, немкой, в одном доме в деревне Ивановской, обе прошли фронт, обе были контужены и служили друг другу поддержкой, две старые девы, покалеченные войной, но обе по своему добрые и заботливые друг к дружке.
  
  Ну и учитель пения, именно пения, а не музыки, тоже фронтовик, сильно косоглазый, чем не раз смущал нас. Мы думаем он смотрит в одну сторону и шкодим, а он тут же окликает нас. Он нас целый год заставлял петь одну и ту же песню" Среди долины ровные.."..., так что мы уже эту песню возненавидели.
  
  Пятый класс ознаменовался для нас не только переходом к предметникам, но и новыми обязанностями. Теперь мы не только обучаемся, но и начинаем включаться в активную пионерскую жизнь, а это и помощь отстающим, и сбор металлолома и работа на полях совхоза,так что успевай, крутись.
  
   Помимо этого и домашних забот начинает прибывать. Отчим пока в командировке, а нужно готовиться к зиме. Так что теперь в мои обязанности входит ещё и помощь маме в заготовке дров. Нам , как назло привозят толстенные комли. Это нижняя часть деревьев, просто необхватных, а нам с мамой нужно перетаскать их во двор, распилить, наколоть и уложить в поленницы.
  
  Делать это мы можем только вечерами, тем более женщина и ребёнок, но где со слезами, где с помощью крепкого словца, и такое стало вылетать у мамы, жизнь в этой среде научила, мы с ней, обвязав колоду верёвкой, волоком тащим её до сарая, там громоздим, с нескольких попыток на козлы, и приступаем к распилу.
  
   Поначалу у меня ничего не получается, я не могу понять, как правильно делать и то рву пилу на себя, то задираю её, то норовлю давить в мамину сторону. Мама терпеливо объясняет мне, повторяя движения и подсказывая и постепенно я ловлю ритм и начинаю справляться.
  
  Медленно, но верно, каждый день по две-три колоды мы распиливаем брёвна, а потом мама принимается их колоть. Я уже сплю, а мама всё стучит во дворе допоздна, правда у нас возле сарая висит лампочка, так что хотя бы не темно. А утром она будит меня в шесть и до семи часов мы с ней успеваем уложить дрова в поленницу.
  
  И так две недели и три кубометра дров напилены и уложены высокой поленницей вокруг всего сарая. А потом привозят уголь и снова мы с мамой таскаем его вёдрами в сарай и ссыпаем в огороженный отсек.
  
  Угля покупали машину, трёхтонку, тоже немало. Помимо этого мне приходится носить с колонки воду для питья, нужно наполнить два шестидесяти литровых бачка. Это нам на неделю, для питья готовки и умывания. Так что с одиннадцати лет я уже познаю, что такое нелёгкий труд, когда живёшь с печным отоплением и отсутствием воды.
  
  А в выходные мы с классом собираемся к школе к восьми утра и идём на совхозные поля, пешком. Идти километров пять. Где то к десяти утра добираемся до места. Там нас расставляют по шесть человек на грядку, длина километр и мы идём по месиву и рвём кормовую свёклу,турнепс, складывая её в мешки, а наши мальчики волоком оттаскивают эти мешки к началу поля, где укладывают свёклу в бурты.
  
   Работаем до двух часов дня, потом здесь же на поле нас кормят,привозят колхозный хлеб из пекарни, бидоны с молоком и каждому раздают по поллитровой кружке и хорошему ломтю свежего душистого хлеба. После еды, немного отдохнув, отправляемся домой. Более четырёх часов нас не имеют права заставить работать.
  
  Также ходим и на картошку. Картошка уже подкопана комбайном, наша задача выбрать её из земли в мешки, а мальчишки опять оттаскивают картошку к началу поля, где уже колхозные мужики завязывают мешки и грузят их на машины. Во время полевых работ мы, дети остаются детьми, несмотря на тяжесть находим время и на игры; пробежаться, швырнуть комком земли, и на шутки.
  
  И так весь сентябрь и октябрь, пока не закончится уборка на полях, в любую погоду, иногда было, что и ранний снег кружит или дождь льёт, а мы всё равно идём. Ох и уставали же мы, но отказываться было нельзя. А в будние дни, три раза в неделю мы занимались с отстающими одноклассниками.
  
  Ко мне прикреплена девочка Люда, она много болела и пропускала школу, от этого училась слабо. Так что мне приходилось после занятий идти к ней домой и там заниматься. Жила она с бабушкой, папа её работал геологом и уезжал в долгие экспедиции, а мама умерла, когда она училась в первом классе, умерла при родах вторым ребёнком.
  
  Ребёнок тоже не выжил. Мне было её очень жалко, поэтому я исправно ходила и добросовестно с ней занималась. Бабушка её всегда встречала меня радостно и приветливо. Обязательно кормила сытно и вкусно, а потом мы с Людой разбирали и делали домашние задания.
  
  Мне ведь приходилось ещё объяснять пройденный материал, так что получалось, что и сама одновременно с объяснением усваивала крепче пройденное в школе и делала уроки одновременно, так что дома мне заниматься не приходилось.
  
  А когда кончился совхоз , начался сбор металлолома. Это нужно было делать два раза в месяц. Так как в то время большинство города было из частных домов, только рядом с заводом были многоквартирные дома, а вглубь отходили окраины с частными домами, то сбор металлолома не был сложным, по части раздобывания металла. Главное было успеть раньше других классов. И мы старались.
  
  Нужно было видеть эти стайки ребятишек с громким гвалтом волокущие по улицам старые кровати. Иной раз и катались на них, нагруженных кастрюлями, помятыми котелками, ржавыми рваными листами и прочими железками.
  
  Все перепачкаемся, устанем, но довольные смеющиеся, когда взвесят нашу добычу и объявят результат. Нам же говорили, что как макулатура шла на книги и тетради для нас, так и собранный металл пойдёт на корабли или машины или ещё что-то нужное и мы гордились проделанной работой.
  
   Да пропаганда тогда действовала не хуже, правда была она утончённей и давила на лучшие чувства, а не будила зверя в человеке, как теперь. Хотя по сути своей закабаляла и использовала детский труд добровольно-принудительно.
  
  И ещё подобные похождения очень сплачивали нас, ведь в основном мы лучше узнавали друг дружку не в классе, а именно во время этих работ на полях или в беготне по городу за металлоломом. Помню, как увлеченно прыгали мы на железной дороге с отсыпных откосов, плюхаясь в сожженную в паровозных топках крошку. Сколько счастья испытывали в тот миг, пока парили в воздухе до приземления.
  
  А в школе мы конечно же не были паиньками, а также шкодили, издевались частенько над учителями, прогуливали уроки, учили ябедников, если те оставались в классе и закладывали нас. В общем жили бурной жизнью всех детей, всех времён.
  
  Ну и ещё конечно вечные поборы со школьников по десять копеек. Досааф, красный крест, общество физкультурников,помощники леса, всё не упомнишь.
   Помнятся только цветные марки, которые клеились каждому в учётную тетрадь, что служило подтверждением, что ты сделал взнос.
  
  Чаще всего мы изводили тех учителей, чьи уроки не нравились нам. Так было с Моргалкой. Скучно было слушать, как она пересказывает текст и ребята начинали по очереди задавать ей вопросы, вроде бы чего-то не поняли. Смешно было наблюдать, как она терялась. Словно, прервав её, мы выключали патефон и она забывала текст, теряла нить рассказа.
  
  Тут же начинала нервничать и кричать. А ведь этим только доказывала, что не знает свой предмет. Видимо шум в нашем классе привлёк однажды директора, он вошёл к нам, оглядел всех и спросил учительницу, что случилось, а она не могла вразумительно объяснить в чём дело. И тут наш лучший ученик, Коля, встал и сказал:- Ну скучно же, Маргарита Сергеевна не знает урок и не может объяснить.
  
  Это было ударом, Моргалка подхватила свои вещи и убежала из класса. Директор конечно отчитал нас, но на следующий урок истории, он пришёл и сел на заднюю парту. Она стала рассказывать тему, а он протянул руку, взял мой учебник и раскрыл его на параграфе. Она краснела, запиналась и была похожа на девочку, плохо выучившую урок, а он молча следил за текстом по книге. Когда она закончила , то обратилась к классу, все поняли?
  
   И Николай встал и снова задал ей вопрос. Вопрос был по теме, просто задал он его своими словами, а не по тексту, а учительница снова растерялась. Директор встал, прошел к доске и ответил Коле на вопрос, тоже своими словами, приводя какие то примеры из истории. Все были довольны, а он попросил её после урока зайти к нему.
  
  После того урока преподавать нам историю стал директор. Она перешла работать в другую школу не основным предметником , а на подмену.
  Так мы получили другого учителя истории , а я стала любить историю, как раньше любила читать о ней книги. Ведь он обьяснял всё интересно, а не точь в точь по учебнику.
  Главка 39
  
  
  Ещё в нашем классе учились братья двойняшки Вова и Саша. Они были очень похожи, отличие было только в родимом пятне внизу подбородка у Саши, но не зная этого отличить их было трудно. Вова лучше занимался по точным предметам, а Саша по гуманитарным и они часто, пользуясь своим сходством менялись партами, чтобы отвечать не одному, а другому.
  
  Долго они этим пользовались,а класс тихо хихикал. Единственный, кто не попадался на их уловки, был директор, он их всегда отличал, даже во время перемен.
  А уж нашей классной руководительнице, женщине нервной и неуравновешенной, часто закатывавшей истерики по разным поводам было особенно тяжело.
  
  То Генка Сухотинцев приносил мышь и выпускал её посреди урока. Учительница неслась с визгами к дверям, а мы все вместе принимались эту мышь ловить, пол-урока вылетало. То мазали ей стул клеем, то ещё как-то проказили. Но потом она стала оставлять нас на дополнительные занятия, за отнятое время и мы угомонились.
  
  Мне кажется, когда мы перешли в новую школу, а она пошла в другую, то вздохнула свободно. Ведь мы были дружными и в добрых делах и в проказах и никогда, никого не выдавали.
  
  Приближались ноябрьские праздники, возвратился из командировки отчим. Был он необычно спокойный, довольный, внимательный и даже ласковый. В общем напоминал сытого кота. Это по теперешним моим пониманиям.
  
  Мама преобразилась, стала следить за собой, была очень оживлена и когда отчим позвал её праздновать ноябрьские к своим родным, неожиданно согласилась. Дедушки и бабушки в тот раз дома не было, они уехали к Гене в Питер на праздники, так что я должна была идти вместе с родителями. Хотим мы или нет, но до определённого возраста вынужденно подчиняемся.
  
  На праздники мы всей семьёй пошли к отчимовой двоюродной сестре Алле. Это было немного в стороне от его родной сестры, вернее не доходя до них, нужно было свернуть и вдоль железнодорожного полотна дойти до бараков. Это были дома построенные для железнодорожных рабочих.
  
  Они стояли обособленно ото всех улиц во впадине на откосе железной дороги. У них даже почтовый адрес не имел наименования улицы, а числился как строения пятого переезда и все почтальоны знали, где это.
  Там стояли четыре барака в ряд, в них не так скученно, а несколько попросторней располагались по шесть семей в каждом бараке.
  
  Было три отдельных входа и в каждом, как квартиры по обе стороны. Удобства разумеется, как у всех, во дворе, а воду они брали из большого крана оставшегося от времён заправки паровозов. Впрочем тогда ещё оставалось на станции несколько паровозов, которые работали тягачами, таскали по путям вагоны при сортировке составов и заправлялись естественно там же.
  
   Прямо напротив их домов, по другую сторону путей, находилось железнодорожное депо, место их работы, а также школа, где учились дети железнодорожников. Школа была, хоть и деревянная, но по сравнению с моей больше. И детей там тоже училось больше.
  
  Мама Аллы работала путевым обходчиком, отец ремонтником подвижного состава. Сама Алла, выпускница железнодорожного института, работала главным инженером в депо. В общем такая вот железнодорожная династия.
  
   Я видела их впервые и хотя, заранее была предубеждена против них внутренне, из-за знания родных сестры и матери отца, была приятно удивлена. Люди они оказались очень хорошие, общительные, добрые. К ним приехала вторая дочь Тая, сестра Аллы, которая жила в Подольске, со своими детьми, мужем и его родителями. Народу собралось много, помимо меня и Нади ещё четверо детей. Но было спокойно и комфортно. Все были очень дружелюбны.
  
  Взрослые сели за столы в квартире Аллиных родителей, а нас детей усадили у Аллы, так что получилось два разных стола, две разных компании детей и взрослых. Старший сын Аллы Андрей, он на год постарше меня, был у нас за старшего. Мы поели и вскоре весело играли все вместе, нашлись и игрушки и игры, так что время летело быстро и незаметно.
  
   А со стороны старших доносились песни под аккордеон, взрывы смеха и время от времени, кто-нибудь забегал взглянуть, как у нас дела.
  В общем это явилось для меня приятным сюрпризом. Не было пьяных выснений отношений, не было ссор и драк, и домой мы возвращались с нормальным, а не пьяным в дым отчимом.
  
  А на следующий день мы поехали в Подольск, Тая пригласила нас накануне. В Подольске семья Таиного мужа и они сами жили тоже в железнодорожном доме, только высоком, многоквартирном, также возле самой железной дороги, сразу у вокзала. Их семья тоже была династией, за исключением Таи.
  
   Тая окончила педагогический , сначала преподавала в школе, а теперь писала диссертацию, работала методистом в Гороно, и собирала материал по ускоренной методике обучения дошкольников. Это так сказала мне мама. У них мне тоже очень понравилось. К тому же Тая повозила нас по городу, показала Подольск, мы побывали в парке, накатались на горках и каруселях. Горки с покрытием из линолеума для меня были новинкой. Мы то катались на просто деревянных и заноз набирали от души.
  
  Так неожиданно легко и спокойно прошли праздники. Впервые в присутствии отчима, я не чувствовала себя зажатой и испуганной. С сёстрами двоюродными и он вёл себя совсем по иному, чем дома или у матери. Кстати вспомнился рассказ его матери, как и почему он начал пить. Его к питью приучил собственный отец. Когда ему было шесть лет, отец налил в блюдце водки, накрошил туда хлеба, дал сыну ложку и велел всё съесть.
  
  Бабка сказала, что сначала он давился и плакал, но получая затрещины, всё съел, а потом его рвало и было плохо. Но отец снова и снова, раз от разу заставлял его съедать это блюдо, мол мужик должен уметь пить и не пьянеть, а иначе он не мужик. Вот так и приучил. А она не смела ни возражать, ни перечить мужу, нравом тот был крутой.Такие были обычаи в этой среде.
  
   В последующие после ноябрьских праздников выходные мы все вместе пошли на стадион Авангард. Он тоже был на Ногинке. Там мы смотрели футбол, отчим тоже играл в команде, раньше он был постоянным игроком, а сейчас попросился с ребятами и они его взяли. Сыграл он только первый тайм, второй сидел с нами на трибуне и болел, говорил, что дыхалка не та стала, подводит.
  
  А после матча, ребята из команды пригласили нас в раздевалку. Там были два отцовых дружка, я их знала, оттого, что он часто с ними пил, а с одним ходил по людям ремонтировать телевизоры. Ну и конечно отчим набрался, так что домой мы шли уже в пьяной компании и с испорченным настроением. Видимо поэтому я невзлюбила футбол, у меня с ним связаны накрепко такие ассоциации.
  Главка 40
  
  
  Потекли обычные будни, с учением и занятиями своими делами, с той лишь разницей, что отчим стал снова лезть в мои тетради, пытаясь провести ревизию. Правда ограничивался он теперь нотациями, но это было не намного приятней, вместо занятия делом, стоять перед ним столбом и выслушивать нудные сентенции на тему испорченных тетрадей и прочего. На то что оценки в дневнике и тетрадях только хорошие, он внимания не обращал.
  
  Вернулись дедушка с бабушкой. Подходил мой день рождения и дедушка поехал со мной в Москву, в Детский мир, покупать мне пальто. Я к двенадцати годам выросла уже до 1.60, на физкультуре стояла третьей после двух мальчиков, так что была самой высокой девочкой в классе, да и объёмами тоже удалась немалыми. Вот и понадобилось новое пальто.
  
  Отчим одежды мне никогда не покупал и денег маме на это не давал, так что одевал меня дедушка. Так получилось, что в то время у меня из одежды были только два халатика для дома, одно платье тёплое и одно летнее. Вот такой богатый гардероб. И так длилось до восьмого класса. Меня уже дети дразнили, было обидно, но виду я не показывала.
  
   Как -то быстро поняла, что если показывать, что тебе больно, то тебе стараются сделать ещё больнее, а если не показывать, то быстро надоедает и от тебя отстают. Поэтому, если падала и разбивалась, то первой начинала смеяться над своей неуклюжестью и уже не обидно, что все смеются. Гордячка? Нет скорее метод самозащиты, а пореветь можно , закрывшись в туалете, где никто тебя не видит и не слышит.
  
  Дедушка купил мне ярко-васильковое пальто, с воротником из светлой цигейки и шапку, ярко голубую из искуственного меха, тогда привозились такие шапки и шубы для взрослых из Китая, они были предвестниками появившихся в нашей стране чуть позже нейлоновых шубок. Мех на шапке был длинным, мягким, я всё не могла на него нарадоваться. Дома долго обнимала и теребила шапку, пока мама не отняла,мол затискаешь всё, испачкаешь.
  
   Незаметно прошёл ноябрь и наступил декабрь. Отчим до Нового года торчал дома, не работал. Я думала у него отпуск, но оказалось, что он на больничном, хотя я не видела, чтобы он лежал, правда он кашлял много, но я думала это от табака.
  
  А в основном приходил его дружок Коля-толстый, как его называли, мастер по ремонту телевизоров. Он работал в телеателье, но отца всегда звал с собой на сложные вызовы, видимо мастер не из лучших, естественно расплачивались с ними помимо денег бутылками, далее обьяснять не нужно.
  
   Иногда они оба приползали к нам на бровях и ночевали оба здесь же. После того, как Коля-толстый несколько раз промочил во сне Надину кушетку, мама запретила отцу его приводить, так тот в отместку зашёл к нам без мамы и украл будильник. Зачем? Трудно объяснить поступки пьяных.
  
  Примерно дней за десять до Нового года случилось то, что очень часто происходит в таких семьях, просто об этом всегда молчали, хотя это удел более пятидесяти процентов детей в этой среде и по сегодня.
  
   Я всеми фибрами души ненавижу передачи Комиссарова и Малахова, которые вытащив грязь простых семей на экран, вытащили её, не ради помощи людям и изменения их жизни, а ради смакования и обсасывания порока, чем обрекли миллионы детей на дальнейшее насилие и издевательство, словно сказав своими передачами,что это норма жизни и никуда от неё не денешься.
  
  Короче говоря, формы я имела уже объёмные, ростом выше мамы, так что видимо пьяному отчиму пришло в голову, что я вполне подходящий объект для поползновений. Мы были дома одни, мама в вечернюю на работе, Надя на сутках в саду, я сидела в кухонке на кресле возле стола, читая книгу, а он пил в комнате, очередную бутылку.
  
  В какой-то момент он нарисовался на пороге и стоял раскачиваясь, сунув руки в карманы, уставившись на меня красными глазками. Они у него бледно-голубые, глубоко посаженные, а от перепоя краснели и выглядели мерзко.
  Я искоса посматривала на него, видимо предвидя придирки. Он вытащил руки из карманов, поманил меня пальцем, а ну пойди сюда.
  
  Не смея ослушаться, я встала и сделала два шага вперёд. Сопя и рыгая он протянул ко мне руку, больно ухватил за плечо, а второй облапил грудь.
  Что-то дикое сработало во мне, я попыталась его оттолкнуть, но он становился всё злее и напористей, при этом пытаясь повалить меня на мою кровать.
  Мы боролись, я изо всех сил вырывалась, он рванул на мне халат, тот затрещал и порвался.
  
  В этот миг, не знаю по какому наитию, я подняла ногу, согнув её в колене и резко распрямив ударила его ногой, изо всей своей силы, по причинному месту. Ширина нашей кухонки два метра, так что лететь недалеко от стены до стены. Он отлетел к стене, сполз по ней завывая, матерясь и крепко зажимая хозяйство руками. Видимо удар был резкий.
  
  Свалился он у входной двери, под вешалкой, так что мне ни схватить одежду на выскочить мимо него на улицу и я застыла, как кролик перед удавом прислонясь к стене возле кровати.
  Он, всё ещё не вставая, протянул одну руку, нашарил в углу топор и с рёвом запустил топором в меня.
  Я даже дёрнуться не успела.
  
  Топор впился в стену рядом с моей головой и касался железкой моего виска, а я так и стояла застыв, впившись ладонями в стену.
  В этот момент, он только стал пытаться встать, вбежала мама. Как потом она рассказывала, её на работе стало что-то тревожить и она отпросилась у начальника. Возможно, какие -то похотливые взгляды отчима мать уловила ранее, но они просто отложились на подкорочке, а теперь сработали.
  
  Войдя мама сразу оценила обстановку и всё поняла. Она, как-то утробно взвыла и ухватив стул, принялась им охаживать отчима, а я, увидев её и осознав что нахожусь в безопасности попросту расслабилась и грохнулась в обморок.
  
  Ночь прошла кошмарно, пьяный, избитый отчим всю ночь стонал и хрипел во сне в комнате, я рыдала, мать старалась меня успокоить, одновременно внушая, чтобы я никогда, никому, ни под каким видом ничего не рассказывала, так как меня станут называть шлюхой и гулящей девкой.
  
  Мне было непонятно, почему плохой будут считать меня и в чём я виновата, но она говорила столь убедительно, что почти сумела внушить мне собственную вину в произошедшем и долгие последующие годы, это чувство вины лежало на мне даже в отношениях с мужчинами.
  
  Ничего у меня никогда ни с кем не получалось, оттого, что я прежде всего думала, что мне вслед скажут, что я шлюха и падшая женщина. Вот так можно изуродовать самооценку женщины и сделать её фригидной и боящейся своего естества.
  
  После рассказанного самого трудного эпизода своей жизни, чувствую себя ,как оплёванный человек. Понимаю, что это отрыжка детского внушённого комплекса, но сколько людей живёт с ним всю жизнь, не зная, как изжить его.
  Главка 41
  
  
  Но нужно продолжать. Неожиданно для меня всё изменилось. Мать не просто разрешает, а настаивает, чтобы ко мне приходили в гости подруги. Видимо таким образом она хочет оградить меня от отчима, вряд ли сознавая, что пьяный может пренебречь всем. Но наверное отчим, получив хорошую трёпку и сам начинает побаиваться оставаться со мной наедине.
  
  Так или иначе, ко мне начинают ходить поиграть две подружки, соседка по парте Таня и её соседка по участку Рита. Они обе на год моложе меня, но это не играет роли, мы же учимся вместе и интересы совпадают. Они увлечённо играют в кукольный дом, мебель и посуду. Кукольную посуду, целый набор, мне подарила сестра дедушки, тётя Вера ещё в мои четыре года.
  
  Это набор маленького чайного и обеденного кукольного сервиза из дерева, расписанного в стиле Хохломы. Само по себе произведение искусства. Я ими не играла, но всегда любовалась на них.
  А Надя играла с удовольствием. А тут получилось, что мои подруги, они и по выходным бывают у нас, играют в эти игрушки, а Надю не принимают, мол мала.
  
  И вот моя сестрица задумала месть. Я сижу, читаю книгу, очень увлечённо, девочки, расставив посуду и накрыв кукольный стол, берут сумочки, накручивают на себя тряпки, в виде шляпок и идут на кухню , вроде как на прогулку. Тут моя сестра, вынимает из- под кушетки, заранее приготовленный горшок и разливает из него по всей посуде "чай".
  
  На моё возмущённое "ты что делаешь?" следует высунутый язык и хихиканье. Я вскакиваю, чтобы всё убрать, девочки входят в комнату, одновременно входит мама, она пришла из магазина и сразу с порога спрашивает: - Откуда запах застарелой мочи? - я не успеваю ничего ответить, как мама подбегает к столику, хватает чашечку и оборачивается ко всем - Кто это сделал?
  
  Немая сцена, закладывать сестру мне не хочется, говорить это не я, тоже и я произношу:- Я сейчас всё помою.
  Но мама отстраняет меня и строго смотрит на Надю:
  - Я кажется догадываюсь чья это работа, ты ничего не хочешь мне сказать?
  - Это не я, это Верка! - отвечает моя сестра.
  А мама хватается за ремень. Я бросаюсь к маме, обнимаю её, пытаясь загородить сестру, но она отталкивает меня с угрозой, что и мне попадёт.
  
  В общем сестра наказана, мы обе ревём, девочки убежали по домам. Нужно сказать, что у нас с Надей совершенно разная реакция на наказание. Если наказывают её, я всегда пытаюсь заступиться, иногда успешно, если бьют меня, она стоит хлопая в ладоши и притопывая ножкой.
  
  Так было всё детство, потом конечно ушло. Мама говорит:
  - Чтобы ты, Надя знала, я наказала тебя не за сделанный поступок, а за враньё. Если бы ты сказала правду, то я тебя только отругала, а ты бессовестно солгала.
  
  И это было так, нам чаще попадало за обман, а не за сам проступок от мамы.
  
  Однажды, когда мы только приехали на посёлок, я зачем-то полезла на шкаф, соорудив лестницу из стульев. По бокам на шкафу стояли две хрустальные, цветные вазы, подарок к свадьбе. Одна из них и упала, когда я сорвалась со стульев и естественно разбилась.
  
  Я испугалась, заметалась и не зная как быть, собрала осколки в остаток вазы, а её выйдя во двор закопала в снег. Незадолго до того, я уронила ключ в снег и не смогла его найти, его тут же талой подснеговой водой отнесло на другое место.
  
  Видимо я решила, что и вазу смоет. Когда пропажу заметили, мама спрашивала у всех и я , как и все ответила" не видела". А весна придёт - добро всплывёт. Так и вышло и обман мой тоже выплыл. Этот урок я запомнила крепко.
  
  Но вот и Новый год и на каникулы я ушла к дедушке с бабушкой, по их приглашению. Снова были посиделки с бабушкой, поездки в ТЮЗ, Лужники, Театр музыкальный. Это всё бабушка брала билеты на работе, ей давали, как главбуху для внучки, хотя обычно это были билеты для детей сотрудников, но ей делали исключение.
  
  Возили нас туда и обратно на автобусе автобазы, поэтому бабушка провожала и встречала меня на площади. В то же время она неоднократно заводила разговор с дедушкой, чтобы он поговорил с мамой, насчёт меня, мол с Верой что-то произошло, она не говорит, но Нина тебе должна сказать. А дедушка отмахивался, ну что ты выдумываешь, это подростковый возраст,переболеет. Нужно признать, что бабушка была наблюдательней, она видела, что во мне погас огонёк, как она всегда выражалась.
  
  После каникул я вернулась домой. Вскоре я начала замечать, что мама как-то меняется. Она стала чаще уставать и засыпать на ходу, начала полнеть и очень резко реагировать на запахи. Я ещё не знала тогда, что это признаки беременности, а она нам с Надей не говорила.
  
  Перед восьмым марта отчим вдруг вновь сорвался в командировку, хотя мама отговаривала его, мол ты мне нужен здесь, он отвечал, какие трудности, позвонишь, когда сроки и я приеду.
  Мама уже ходила с большим животом и тут нельзя было не понять, так как соседки беспрестанно судачили об этом, естественно услышали и мы дети.
  
  В то время ещё не было больших дородовых декретов, женщины должны были идти рожать чуть ли не с рабочего места, но многие врачи, понимая состояние женщин оформляли им больничные по разным причинам. А у мамы начали отказывать почки, так что причину придумывать было не нужно. Ложиться на сохранение она отказывалась, нас куда девать? 16 мая родился мой брат Саша. Шёл шестидесятый год.
  
  После родов у мамы открылись раны давние на спиленных шишках. Они страшно распухли и кровоточили. Нужно было лежать. Счастье, что до окончания учебного года оставалось мало, я училась успешно и меня освободили от занятий для помощи маме.
  
  В школу ходила наша соседка, чтобы поговорить с классным руководителем. Соседка из дома рядом, очень добрая, крупная и весёлая хохлушка Валентина. У неё были две дочки, Галя от первого брака и Лариса от второго. Отец Гали остался в Украине, когда Валентина с ним разошлась и уехала в Россию на заработки, на камвольно-суконный комбинат.
  
  Здесь она вышла замуж за Васю. Он был маленький, юркий и изрядно пьющий, но совершенно безвредный мужичок. Если он доставал её перегаром, или пьяными придирками, она сгребала его за воротник, приподнимала и на вытянутой руке выносила на порог, встряхивала, сажала и со словами, ночуй здесь, закрывала дверь.
  
  Он сворачивался калачиком и спал на коврике, не пытаясь ломиться домой. Вот так она с ним управлялась. И ещё меня очень удивляло, потом в узнала, что это обычай Украины, то что они к маме обращались на вы. Я то думала, что это как к чужой, а оказалось, что это уважение к старшим, такая разница культур.
  
  Именно с ней на пересменку мы и ухаживали за Сашей, пеленая его, моя, гуляя и подавая маме кормить. Именно она меня всему учила, пока мама выздоравливала. Когда она была на работе, всё было на мне, а возвращаясь она первым делом заботилась об обеде на завтра и нам и своей семье, а потом забирала Сашу и отпускала меня погулять с детьми.
  
  Мама встала, в начале июня, меня отправили в лагерь на неделю позже, только не в Ланьшино, а в лагерь от работы отчима. Отчим приехал только к концу июня, не шибко торопился.
  Главка 42
  
  
  Лагерь в Мартьяново, так он назывался, не понравился мне. Он был больше Ланьшинского, но не был уютным и светлым. Расположен он в лесу, в низине, так что в дождливую погоду, его сильно заливало и мы пробирались по лужам по щиколотку.
  
  Корпуса построены в виде каре. Восемь кирпичных корпусов, разделённых пополам, вход для мальчиков, вход для девочек. Следовательно восемь отрядов. Корпус администрации стоял отдельно, большой, двухэтажный, на первом этаже лазарет, на втором собственно администрация и узел связи.
  
  Корпус для кружков и домики для вожатых, и обслуживающего персонала находились за территорией лагеря. Их домики были обычные вагончики для строителей, по окончании смены их увозили на завод.
  
  Между корпусами было место для лагерной линейки и трибуна для концертов. Клуба не было, в одном из корпусов стоящих в стороне ото всех располагалась комната старшей вожатой и комнаты для оформительских работ. Там мы обычно писали плакаты или готовили костюмы для праздников, проводившихся в лагере. Там же был большой пустырь на котором стояли качели, карусели-самокрутки, и место для соревнований. А ближе к забору котельная и тоже три маленьких домика для персонала, бухгалтера, поварихи, и кого-то ещё. Вот таким был этот лагерь.
  
  Не нравилось мне и то, что здесь очень явственно делили детей на детей руководящего состава и обычных. Это было очень заметно и в отношении и в обращении. В Ланьшино мы все были наравне, а здесь субординация, как на предприятии.
  Правда здесь были мои одноклассники и это скрашивало жизнь. Сразу девять человек в отряде. Третий отряд у нас был, и мы из одного класса, так что уже знакомится не нужно.
  
  Запомнился один случай. Мы сидим с девчонками на лавочке, возле вагончиков, ждём подругу из кружка, перед нами стоит кривляется, как всегда Генка Сухотинцев, рядом Коля Голубев. В это время к нам подходит совершенно нетрезвый баянист лагеря Леонид Борисович.
  Мужчина молодой, примерно тридцати трёх-пяти лет, светловолосый, рыбоглазый, с почти бесцветным зрачком и красными белками, одутловатым оплывшим лицом с вялыми невыразительными чертами. Раскачиваясь с ноги на ногу, он заявляет нам: - Чего тут расселись, марш в лагерь?! - Коля пытается ему объяснить почему мы здесь, но он не слушает.
  
  В этот момент Валюша Князева вдруг начиная хохотать, показывает на него пальцем и произносит "сосиска". Мы смотрим на него и понимаем, что он действительно похож на сосиску, в своей нейлоновой розовой рубашке и бежевых брюках, с одутловатым, оплывшим от пьянки лицом.
  
  Поднимается общий смех, он бросается к нам, мы с хохотом падаем со скамейки. Генка швыряется ему под ноги и тут же бросается убегать когда тот, потеряв равновесие, растягивается на земле. Он поднимается с озверевшим видом, забыв о нас летит за Генкой, а Генка залетает в девчачий туалет и вскоре выбегает оттуда в сарафане и галстуке повязанном, как косынка.
  
  Кто-то из девочек одолжил ему сарафан. Пьяный баянист не сразу сообразив, что это убегает Генка врывается в туалет и никого не находит кроме двух девочек. Он выбегает, ищет глазами и видит бегущую девчонку в мальчишечьих ботинках. Всё, цель найдена, он бежит следом.
  
  Они долго крутятся по пустырю между качелями, каруселями и Генка на весь лагерь вопит "сосиска". Это кончилось бы плачевно, если бы не старшая вожатая, которую привели девочки. Леонида Борисовича уводят к директору, а потом отправляют из лагеря, а на замену ему привозят нашего учителя пения, уже пенсионера Широкова.
  Пьяницу из лагеря мы выжили.
  
  Второй запомнившийся эпизод связан с большой обидой. Обьявлен карнавал и конкурс на лучший костюм. Первые три места весьма ценные призы. Естественно мы все стараемся. Я делаю костюм, так как у меня нет ткани, из жатой бумаги. Если помните были такие рулоны цветной жатой бумаги для поделок. Из неё делали цветы и другие украшения.
  
  Я беру два цвета розовый и зелёный и сооружаю платье. Лиф из зелёной бумаги с бретелями и поясом, юбку из больших закрученных лепестков, наложенных друг на друга. Получается роза. По бретелям и овалу лифа я укрепляю маленькие, сделанные из этой же бумаги цветки роз.
  
  Костюм я и придумала и сделала сама. Возилась целую неделю с каждой деталькой, бережно пришивая всё.
  Получилось здорово, это признавали все. Но мне не суждено было порадоваться своему мастерству и успеху.
  Старшая вожатая , увидев мой костюм , сказала:-Я надеюсь, ты не будешь возражать, если твой костюм мы возьмём для Ларисы.
  
  Я очень хотела возражать, но меня прервали словами: - Первая заповедь пионера, выручай другого. - У Ларисы мама в больнице, поэтому она осталась без костюма, а твой ей подходит, мы уже меряли. В конце концов сделай себе что-нибудь ещё, и забрав мою работу она ушла.
  
  Стоит ли говорить, что ничего делать я не стала. Во-первых праздник завтра, во-вторых я разозлилась и решила не идти на карнавал. Почему костюм забрали Ларисе? Потому, что она дочка главного инженера. Она ростом с меня, но похудее и ей просто подогнали бумажный пояс, получилось немного пышнее и всё.
  
  Праздник проходил возле костра на пустыре, приехало заводское начальство, оттуда неслась весёлая музыка и громкие голоса, а я сидела в домике бабушки Лизы, она же бухгалтер, вот и жила в этом домике, а с ней был внук Витя, мой двоюродный брат.
  
  Сейчас оба они ушли на праздник, а я зарёванная кручу арифмометр, чтобы его звоном и скрежетом заглушить звуки праздника и свою обиду.
  Первое место получила дочь начальника лагеря, в покупном костюме цыганки, ей вручили велосипед и набор шоколадных конфет.
  
  Второе место получил костюм розы и за него вручили коньки-снегурки и тоже коробку конфет, третье место досталось коту в сапогах, Генке Сухотинцеву, коробка конструктора и конфет. Всё, финита-ля-комедия.....
  Больше в этот лагерь я не поехала, хотя бабушка брала путёвку на август.
  Так я получила ещё один урок, не все люди равны, есть более нужные, есть менее.
  Главка 43
  
  
  Остальное лето прошло дома в обычных заботах об огороде и доме. А в августе я попала в больницу и надолго. Ангина осложнилась ревматоидными явлениями и я лечилась. Вышла почти перед первым сентября.
  
  Новый учебный год, снова первое сентября и встреча с одноклассниками после лета. На сей раз у нас много общих воспоминаний и мы галдим на каждой перемене,перебирая их. В школе чувствуется какое-то новое состояние, как будто всем учителям не до нас, словно все заняты своим внутренним.
  
  Это ощущается даже на уроках, учителя несколько рассеянны и нетребовательны, как ранее. Даже обычно хулиганистый Генка не хочет откалывать свои коленца, трудно когда тебя будто не замечают. А перед выходными в пятницу вдруг выясняется причина такого положения дел.
  
  Классная руководитель объявляет нам, что с понедельника на следующей неделе мы заниматься не будем. То есть в школу в понедельник, вернее на вокзал все должны собраться к 8 часам, а занятий не будет. У нас экскурсия в Москву в музей.
   А со вторника до следующего понедельника, нам тоже в школу ходить не нужно, так как школа переезжает.
  
  Мы были ошарашены этой новостью, школа, переезжает - это что-то неожиданное.
  А потом нам сказали, что сейчас решается вопрос о том, какие учителя идут в новую школу, а какие переходят в другую и то же самое с нами. Нас тоже распределят, кто-то в новую, кто-то в 25ю.
  
  И как вы думаете воспринимается такое? Это целое потрясение, ведь класс, дружный класс будет разбит и мы станем учиться в другом месте с другим коллективом. Всем стало не до занятий, школа, теперь уже вся, гудела, как потревоженный улей.
  
  Только тут мы вдруг стали замечать обветшалость стен, потрескавшиеся там и тут стёкла, болтающиеся на одной петле двери. Это было похоже на внезапное прозрение, жил и не замечал и всё устраивало, а тут резко изменилось и обветшало. Вот так относительно человеческое восприятие.
  
  В понедельник мы собрались на вокзале. Пришли все, за исключением двух заболевших. Классная купила билеты на весь класс, туда и обратно. Мы прошли на платформу.
  В то время платформы были ещё очень низкие и лезть в поезд было занятием нелёгким, особенно старикам и детям. Ступени в вагонах начинались довольно высоко от земли.
  Двери в вагонах открывались вручную, так что в каждом вагоне обычной электрички ехал проводник,который открывал двери на остановках опускал ступени, вернее поднимал верхнюю закрытую, чтобы дать доступ к нижним и следил, чтобы во-время движения никто не открывал двери тамбура нараспашку.
  
  Смешно вспомнить, но когда появились электрички с автоматическими дверями, я думала, что те старые вагоны списали в утильсырьё и была очень поражена, когда в 1979 году, во время поездки в Днепродзержинск к брату в армию, я вдруг попала в поезд с такими же вагонами.
  
  Оказалось их распихали по регионам, мол на тебе боже, что нам не гоже.
  Так в те времена создавали видимость современного, нового, благополучного только на витринах, а внутри всё оставалось разбитым и загаженным. Такова была правда жизни.
  
  Итак мы едем в Москву. Нас посадили во второй вагон. Так как ехали не один, а сразу четыре класса, то нам просто выделили целый вагон в поезде. И на остановках двери нашего вагона проводник не открывала, никого не подсаживала. Окна открывались тогда сверху до половины окна,это потом сделали по-другому, а сейчас уже третий вариант окон.
  
   А тогда можно было высунуться из окна довольно далеко. Это не разрешалось, но где вы видели детей, которые слушались беспрекословно. Мы не были исключением. И естественно высовывались. Преподаватели и проводница только успевали нас усаживать на место. Вот на одной из станций, высунувшись из окна я и стала свидетелем жуткой сцены, когда наш поезд уже набирая скорость, сбил женщину, которая торопилась перебежать через пути, явно рассчитывая успеть.
  
  Как это часто бывает и на обычной дороге. Только тут я успела увидеть отпавшую в сторону половину тела, поезд резко затормозил, а мы посыпались, как горох на пол. У меня от зрелища случилась рвота, а после истерика. Ну почему именно мне нужно было высунуться в этот момент из окна?
  
  Больше с того раза я никогда в окна не совалась, резко отучилась. А тогда мы задержались на путях и тем самым задержали другие поезда часа на два. В связи с этой задержкой мы приехали в Москву не в 10 утра, как планировалось, а где-то в половине первого и вместо того, чтобы сразу идти в Музей, нас повели сначала кормить в пельменную при вокзале.
  
  Но после всех мытарств мы наконец-то попадаем в Музей Изобразительных Искусств имени Пушкина. На истории мы изучаем Древний Египет. В музее есть египетский зал, он и является целью нашей экскурсии, но с завязанными глазами до него детей не проведёшь, следовательно мы видим сначала фигуру Давида.
  
  Затем и полотна картин. Но уже с Давида начинаются недоразумения. Нас никто не готовил к восприятию произведений искусства, никто никогда не объяснял, напротив ханжеская мораль и установки, на фоне ужасной распущенности в бытовой жизни давали весьма негативный эффект и конечно, сразу же у одних началось смущение и шепотки, у других скабрезные шуточки и хихиканья.
  
  Наша классная стояла растерянная и покрасневшая, как смущённая девица. Положение спасла музейный экскурсовод, которая ждала нас. Она как-то незаметно сумела успокоить разбушевавшиеся страсти и довольно быстро объяснить нам и значение скульптуры и её красоту и то, что многие художники прибегали к изображению красоты и совершенства человеческого тела.
  
  Делала она это так доброжелательно, так умело и тактично, что скоро все даже самые развязные ребята, слушали её разинув рот и следовали за ней послушной вереницей. А она попутно, останавливалась у некоторых картин и также объясняла. Только теперь никто не циклился на обнажённости, а вглядывался в смысл.
  
  Это был прекрасный урок проведённый просвещённым подготовленным человеком. Я до сих пор вспоминаю его с благодарностью, ведь это было моим первым знакомством с миром искусств, так как до этого в основном видели картины с изображением природы.
  
  Наконец мы достигли египетского зала, где наша, до этого напряжённая классная, слегка расслабилась и снова задрала свой нос-пуговицу вверх. Тут было много интересного ,а при помощи толкового экскурсовода ещё и ставших понятными экспонатов. Мы переходили от стенда к стенду, слушая её.
  
  Проведя нас по кругу и всё рассказав, она откланялась и сказала классной,чтобы мы дальше осмотрелись если хотим подробнее сами, а ей нужно идти к новой группе.
  Мы остались ещё ненадолго, чтобы повнимательнее всё рассмотреть.
  
  Когда подошли к саркофагу с мумией,наш Генка снова включил свой обычный репертуар. Всё-таки мы все наверное уже подустали от напряжённого внимания и требовалась разрядка. Он её и устроил.
  Подойдя к мумии, он сложил пальцы козой и сделал бодающий жест, приговаривая -у-тю-тю, малышка.
  
  Нужно ли объяснять, что в тихом чинном зале раздался взрыв такого хохота, которого эти стены отродясь не слышали. Смотрительница зала даже подпрыгнула на своём стуле от неожиданности, а мы держась за животы, согнувшись в три погибели расползались по залу. Короче на этом наша экскурсия закончилась, нас вежливо препроводили к выходу.
  
  Так мы посетили музей. Пробыли там часа два и пошли по улице. Тут сбоку от музея наши учителя усмотрели вход в другой музей, стоявший в глубине двора и решили сводить нас ещё и туда, это мол много полезнее и нужнее.
  
  Это был музей Маркса и Энгельса. Ну как было обойти его вниманием?
  Всё, что мне запомнилось из него, возле чего я стояла довольно долго и внимательно рассматривала, это макеты домов, комнат, интерьеров окружавших семью Маркса.
  
  Остальное я успешно пропустила мимо ушей и глаз и конечно не слышала восторженно-пропагандистских рассказов здешнего экскурсовода. Меня интересовало только с какой тщательностью и с помощью какого приложенного труда и терпения были сделаны макеты. Так что всё время пока всем объясняли и показывали экспонаты, я простояла у витрины с макетами, впитывая в себя каждую детальку и гадая, могу ли я так сделать, сумею ли.
  
  Естественно дома пробовала, конечно же ничего и близкого не сумела соорудить. Поняла, что на всё нужен навык и терпение, а вот с терпением у меня было туго. Моя отличительная черта была не кропотливость, а наскок. И преодолела я этот недостаток я ох как нескоро.
  Главка 44
  
  
  Домой в тот день мы вернулись где-то к восьми часам. Вот и всё об этой поездке, не считая маленького,смешного эпизодика с классной. На вокзале, вернее на подходе к нему, решили ехать с конечной, Каланчёвки, под мостом расположены туалеты.
  
   Нас решили сводить туда, чтобы не ходить в грязный вокзальный,хотя и этот был немного лучше, но возле того постоянно гужевались стаей алкоголики. И вот идём в туалеты.
  
  Наша классная с высоко задранной головой, уверенным шагом, ни на что не глядя влетает в мужской туалет. Нужно было видеть с каким несчастным, потерянным видом она выскочила из него и куда девались её высокомерие и чванство.
  
  Следующая неделя прошла дома, я занималась по учебникам самостоятельно, тем более задания нам дали, темы были несложные и не напрягли.
  А в понедельник, придя в школу, мы обнаружили почти пустые, гулкие помещения и только в коридоре лежали горой сложенные карты, глобусы предметы школьных пособий.
  
  Нам велели каждому взять по одному-два предмета. Их мы должны нести в новую школу. Всё крупное уже уехало. Здесь мы сразу увидели, кого из детей и учителей не хватает. Те кто не пришёл перешли в 25-ю школу, а мы переходили в среднюю школу номер 3.
  
  И вот с портфелями в одной руке и пособиями в другой, длинной вереницей-змеёй мы шествуем из одного конца улицы Дзержинского в другой её конец. Улица длинная, с двумя поворотами. В самом её конце, после новостроек стоит трёхэтажное красивое новое здание с большими окнами.
  
  Здание в форме буквы Т, одна из частей поперечной палочки с одного бока утолщённая. Входные двери широкие стеклянные, сейчас железные, как я видела на фото в интернете. Времена поменялись,теперь главное безопасность.
  Это и есть наша школа и именно сюда мы идём начинать новую жизнь в новом здании.
  
  Войдя в школу попадаешь в первый тамбур, через вторую дверь справа во второй,а далее прямо в саму школу в небольшой холл с раздевалкой. Тамбуры предназначены для смены обуви. В них стоят скамейки. В холле проход в широкую часть буквы Т. Это проход к актовому залу-столовой, одно помещение двойного назначения и в физкультурный зал, перед которым две раздевалки.
  
  Это невиданная роскошь, в старой школе мы раздевались в классе.
  Налево из холла проход к лестнице и вход в учебное помещение первого этажа.
  
  На первом этаже размещены раздевалки и классы для начальной школы слева и во второй части верхней планки Т, а направо,как бы в ножке буквы т, кабинет директора, туалеты, помещение-квартира для сторожа, с отдельным выходом на улицу, далее мастерские :сбоку и в торце, столярная и слесарная. Туда нас будут водить на труд, водить потому, что этаж запирается от старших школьников на время занятий.
  
  Второй этаж- кабинеты для пятых-восьмых классов, кабинет пионервожатой, туалеты, кабинет биологии, химии, кабинет труда для девочек, музыкальный кабинет.
  Третий этаж классы с 9 по 11 , их раздевалка, кабинет физики, учительская, кабинет медсестры, кабинет завуча, туалеты.
  
  Остальные предметники ходили заниматься по классам. На каждом этаже большой просторный холл, где проводилась утренняя линейка, с разбором предыдущего дня.
  Полы в холлах паркетные, в классах линолеум. Ох и намучились мы натирая паркет мастикой по пятницам в неделю дежурства по школе.
  
  Школа на 1200 человек, на тот момент самая большая в городе. В классах по 40 человек. Позже железнодорожная школа построится по типу нашей и станет принимать районных детей, а не только детей железнодорожников.
  
  Мы располагаемся на втором этаже во втором по счёту кабинете в маленьком коридоре, как мы называли отсек буквы Т, а ножка буквы и специальные кабинеты звались большим коридором.
  
  Первый урок весь посвящён знакомству, у нас из класса выбыло девять учеников и восемь пришли на замену. Это дети живущие рядом со школой и переведённые из 25-ой, где они учились ранее.
  
  Теперь нашим классным руководителем стала учитель физкультуры Лариса Ивановна Харитонова. Маленькая, немного полноватая, но очень подвижная и весёлая женщина. Мы её полюбили сразу же.
  
  Одновременно этот же урок посвящён обмену учебниками. Дело в том, что в то время учебники мы покупали сами, с ними была напряжёнка.
   В течении лета нужно было периодически наведываться в книжные магазины и в магазины канцтоваров, чтобы отловить поступление учебников и успеть затовариться.
  Поставки были неравномерными, поэтому закупали не один, а два, а то и три экземпляра. Потом уже в школе менялись с одноклассниками, у кого чего недостаёт. В итоге все были обеспечены нужными учебниками. Так вот приходилось добывать знания.
  
  Особо трудно было с контурными картами,поэтому если приходилось выполнять задание по контурным картам, то перечерчиваешь контуры из атласа в большую тетрадь, а потом выполняешь на ней задание,штрихуешь, закрашиваешь, подписываешь.
  
  То же самое было с пособиями по отдельным предметам, для немецкого карточки-пособия выполняли дома по образцу сами, можно представить какими разнообразными они были у каждого, по его способностям и возможностям. Многие детские книжки пострадали оттого, что картинки из них вырезались и клеились на карточки.
  
  По зоологии, которая началась у нас в шестом классе, нужны были плакаты, жук, лягушка, кролик и другие в разрезе с изображением внутреннего строения, мышечного строения и прочих. Эти рисунки были в учебнике, но у доски отвечать, подходя с учебником было неудобно, другим не видно, а учитель не видит, кто следит за рассказом, кто нет.
  
  Вот эту работу новый учитель, Владимир Васильевич, видимо по подсказке учителя рисования, поручил мне. Меня освободили на два выходных, от похода на работу в совхоз, плюс на две субботы от посещения школы, выдали листы ватмана и краски и эти дни я старательно пыхтела дома, выполняя задание.
  
  Склеивая по два листа ватмана и нанося на них крупную клетку, я затем перерисовывала из учебника всё в крупном масштабе, раскрашивала и наносила обозначения. В общем работа нелёгкая, но я справилась и мои плакаты служили три учебных года, потом с них сделали в типографии печатные плакаты.
  Естественно по этому предмету у меня были пятёрки, плата так сказать за работу.
  
  Главка 45
  
  
  Нам нравилось в школе абсолютно всё. Дежурство, это когда полкласса было задействовано в школьной работе, проверять у входных дверей,не пропуская без второй обуви, кормить обедом малышей, отвозить им на этаж тележки с едой и расставлять по партам, дежурить по столовой, накрывать столы в перемену.
  
   Не очень нравилась уборка холла, но всем классом с шутками и смехом, справлялись и с этим.
  Хождение на предметы по разным кабинетам, тоже было внове и поначалу нравилось.
  
  Время нам досталось очень интересное. В школе ради эксперимента ввели самоуправление, это когда все вопросы решались совместным собранием активов учеников, родителей и учителей. Неплохой нужно сказать опыт для дальнейшей жизни, ответственность за принятие решений вырабатывалась и сплачивало с учителями и родителями.
  
  Поэтому учиться стало интереснее, а мне не очень-то рвавшейся домой, нравилось, если мне давали какое-то задание сверх занятий. Так я с удовольствием включилась в шефство над младшими школьниками, помогая учителю группы продлённого дня.
  
  У новой школы была большая пришкольная территория, где располагались и дорожки для бега и футбольное поле, и снаряды для НВП-начальной военной подготовке, и ямы для прыжков.
  
  Отдельно был участок, огороженный ото всех для прогулок детей начальных классов. Так что и гуляли и играли и занимались физкультурой мы и в зале и на школьном дворе.
  В общем мне казалось, что я попала в самую счастливую пору своей жизни. Дома появлялась только вечером и с отчимом особо не контактировала.
  
   Столовая у нас теперь была вместе с кухней, готовили в ней свои повара, вкусно и сытно. Помимо столовой был ещё буфет с соками и пирожками, так что при желании можно было всегда подкрепиться. Стоило всё недорого.
  Обеды у меня были по-прежнему по талонам, а буфетом я пользовалась, только если мне мама давала мелочь, а она стала давать, когда увидела, что я целыми днями пропадаю в школе.
  
  Незаметно пролетело первое полугодие и на каникулы я опять пошла к дедушке. И хоть мне уже исполнилось тринадцать лет, вроде бы большая, но я с удовольствием ехала на представление в Лужники или в кукольный театр.
  
   Однажды пошла на ёлку в клуб,но не как зритель, а сопровождая сестрёнку. Пока она была на представлении, ждала её в холле и насмотрелась на поведение родителей.
  Вели они нужно сказать себя безобразно. Каждый стремился первым занять место на раздачу подарков, хотя они выдавались после представления, но реплики "вас тут не стояло" понеслись задолго до окончания его.
  
  А когда дети посыпали из зала, началось светопреставление, все кричали подзывая своих детей, расталкивая чужих, каждый стремился охватить сразу и киоски с подарками и гардероб, считая своё дитя самым главным, а остальных помехой.
  
   Я с Надей присела в сторонке, на бордюр и сказала, что мы подождём, пока всё рассосётся и действительно без толкучки и ссор получили свои подарки, оделись и ушли.
  
   Проводив Надю и вернувшись к дедушке, всё ещё возбуждённая и возмущённая увиденным, я уселась записывать впечатления, а после окончания стала читать их бабушке. Она внимательно прослушала и сказала, завтра идём в редакцию газеты.
  
  И назавтра она действительно повела меня в редакцию газеты Коммунист. Нас приняли, посмотрели мой рассказ и сказали , хороший фельетон получится, своевременный, очень нужный.
  В общем мой рассказ, немного поправив, подредактировав поместили в газете, а мне потом даже выплатили первый и последний в моей жизни гонорар 2-50, ведь тогда как раз произошла денежная реформа и деньги стали новыми, обесценились в десять раз. А бабушка хранила эту газету и очень гордилась, всем показывала.
  
  Ещё событие тех каникул, беда с моей подружкой ещё по садику и первой школе, Наташей Афиногеновой.,той самой к кому я упутешествовала без спроса.
  Мне она вспомнилась и захотелось её навестить, раз уж я рядом, всё-таки давно не виделись. Я пришла к ней и оказалось, что она лежит в больнице, была в реанимации и только-только перевели в палату.
  
  Её мама рассказала мне, что перед каникулами, Наташа ,возвращаясь из кружка при клубе, шла по мосту через Нару и увидела недалеко, тонущего ребёнка. Там дети катались с горы и у одного малыша санки налетели на неровность, поехали не туда и он слетел на лёд Нары. Лёд был некрепкий, проломился, а малыш стал тонуть.
  
  Наташа бросилась туда, добралась до малыша и вытащила его из воды, при этом он цепляясь, стащил её в воду и она тоже намокла, но справилась.
   Другие малыши в это время побежали за родителями мальчика. Наташа уже вытащила его на берег, когда прибежали родители, подхватили мальчика и укутав его понесли домой, а про неё в суматохе все забыли.
  
   Она мокрая добиралась домой, продрогла и сильно простыла. В общем было воспаление и её пришлось выхаживать в реанимации. Я попросила её маму взять меня в больницу, навестить Наташу, и она не отказала.
  
  Я сидела в палате у бледненькой, похудевшей, остриженной наголо Наташи, пришлось остричь её, для спасения, гладила её по руке и говорила о чём угодно, кроме болезни, как велела её мама. Все последующие дни меня свободно пропускали в палату к Наташе, сказали, что мои посещения действуют на неё благотворно.
  
  Уже в восьмом классе, когда мне вспомнился этот случай, и пришла пора влюблённостей, я написала свою первую повесть Шурка. В ней я описала этот случай, изменив имя и возраст героини и изменив конец. В жизни Наташа выздоровела и всё было хорошо, а моей повести героиня умирала, на руках любимого юноши. Но это было метафорой того, что происходило с нами самими в период первых и непостоянных чувств.
  
   Повесть долго ходила по классу из рук в руки, то там, то тут раздавались всхлипы, пока учителя не отобрали тетрадь. А через две недели мне её возвратила учитель русского и литературы Татьяна Ивановна, сказав:- Пиши обязательно, не бросай, у тебя хорошо получается. Только не читайте во время уроков.
  Позднее, вместе со всеми моими стихами и другими записями, мать сожгла её в печке, но это будет потом.
  Главка 46
  
  
  Жизнь в новой школе кипела, приближалось 23 февраля. В этом году впервые мы готовили подарки мальчикам, раньше это не принято было делать, а тут вдруг стало общим поветрием.
  
  Не так давно, всего лишь в пятом классе мы перешли с перьевой ручки с чернильницей, которую нужно было носить с собой, иначе в чернильницах на партах чернила были непригодные для письма.
  Мальчишки насыпали туда негашеную известь, чернила начинали кипеть и заливать пеной всю парту, а налитые туда же свежие, становились жирными и оплывали.
  
   Так вот мы перешли на авторучку, первые авторучки были с резиновой пипеткой для набора чернил, которая часто рвалась и весь портфель внутри оказывался залитым чернилами, а потом у более богатых появились поршневые авторучки и с ними такой беды уже не было.
  
   А теперь выпускались первые шариковые ручки. Их-то мы и решили подарить мальчишкам. Наши девочки Валя Князева и Маша Щукина углядели в канцтоварах ручки в виде аиста. Они были на небольшой подставочке, потом шла собственно ручка, как тело, а сверху головка-колпачок.
  
   Очень симпатично, но по 1-50, что для нас было деньгами немалыми. Но две недели без буфета и всего хватило. 23 февраля пришли в школу пораньше и пока одни удерживали подходы к классу, другие раскладывали подарки по партам, открытку и ручку.
  
  Некоторые девчонки, особо нравящимся мальчикам подсовывали ещё свои индивидуальные открытки. Потом пустили мальчишек. Они были очень довольны подарком, хотя подшучивали и задирали девчонок, чуть более обычного.
  
  В этот день случился и ещё один сюрприз. У нас с декабря не было уроков музыки. Наш учитель Широков, болел и потом умер. Мы остались без преподавателя. А в этот день нам сказали, что урок будет.
  
   И вот прозвенел звонок, мы расселись по партам, открылась дверь и вошёл наш директор Василий Дмитриевич, а следом за ним в классе появился новый преподаватель. Некоторые из нас просто в голос ахнули. Перед нами стоял наш лагерный музыкант пьяница Леонид Борисович.
  Те кто был в лагере, переглянулись между собой, что-то будет.
  
  Директор представил нам нового учителя, пожелал успешных занятий и вышел. Учитель милостиво разрешил нам сесть, взял журнал и начал перекличку. Мы по очереди вставали, когда он называл нас по фамилии. Когда он дошёл до Князевой, Валентина встала и уставилась на него, а он сказал, так кажется я тебя знаю и так по всем нам,кто был тогда при этой сцене, кроме Голубева. Его он не узнал.
  
   А Князеву и Сухотинцева запомнил более всех. Увидев Генку он покраснел, мы думали, что он сейчас закричит, а он ехидным тоном промычал:- Так , вот ты Сухотинцев сходи в кабинет директора, возьми баян и принеси.
  
  Генка, как я уже говорила, был маленький и щупленький, но ни слова не говоря, гордо отправился за баяном, а учитель ждал, усмехаясь. Сходить на первый этаж и пронести два пролета по лестнице футляр с баяном дело нелёгкое, но Генка принёс, хотя было видно, что запыхался.
  
  С этого дня урок музыки начинался так, Леонид Борисович , войдя в класс, прямо от порога небрежным жестом через полкласса, стол учителя стоит перед средним рядом, швыряет на него папочку с журналом и пробурчав , садитесь, тут же выдаёт:- Сухотинцев, за баяном. Потом ,налюбовавшись запыхавшимся, уставшим Генкой, начинает урок.
  
  Нам было обидно, ребята не раз вызывались сходить вместо Генки, но он отказывал. И мы решили отомстить. Перед его уроком, мальчишки отвернули от ножек гайки и приставили ножки на место, чтобы не было видно.
  
   А я не сказала главного, после того, как Генка уходил за баяном, учитель сам садился на край стола и ждал его помахивая ногой.
  И вот открылась дверь и вплыл учитель, мы замерли, он милостиво разрешил всем сесть, швырнув папку на стол. Стол выдержал, только чуть дрогнул, чего учитель не заметил, послав Генку.
  
  Тот пошёл нарочито медленно,а учитель как всегда с размаху, взгромоздился на стол. Ножки в стороны, Леонид Борисыч лежит на полу, Генка уже суетится около него: Ой, давайте я вам помогу.
  Мы всем скопом налетаем, мы тоже поможем.
  
   В итоге, основательно его изваляв, позволили наконец ему встать, после чего все вызвались доставить стол в мастерскую столяра. Надо было видеть эту процессию, где все с грохотом и гоготом несут вниз стол по частям, а обескураженный, извалянный и истоптанный учитель остался в пустом классе.
  
  На шум выглянул директор, ведь мы позвонили, чтобы нам открыли дверь на этаж, и такой толпой ломились по коридору мимо его кабинета. Мы объяснили, что стол сломался, он велел нам не шуметь и всем лишним вернуться в класс. В общем пол-урока сорвали, зато после этого наш учитель пения никогда не скакал на стол и не гонял Генку за баяном, приносил сам.
  
   Дни шли, подошло 8 марта и теперь уже мальчики подарили подарки девочкам, им это обошлось дороже, ведь девочек было в классе больше, но они оказались на высоте. Нам подарили газовые платочки, может помнит кто такие яркие, тонюсенькие удивительно непрочные, но очень модные и нарядные платки, которые отлично сгорали. И ещё по открытке и одному тюльпанчику. Учителям женщинам тоже подарили тюльпаны.
  
  Но время летит и вот наступило 12 апреля. День начался как обычно. Шёл третий урок, когда с шипением и хрипом над входной дверью ожил радиоприёмник и голос старшей вожатой Раечки торжественно-радостно возвестил- Внимание всем, прослушайте важное сообщение.
  
   После этого зазвучала трансляция из Москвы и мы услышали о том, что в Космос полетел первый в мире космонавт, Юрий Алексеевич Гагарин. Услышали и его голос со старта, "поехали", и слова о том, что полёт проходит нормально, и дальше диктора уже никто не слушал.
  
  Дружное громогласное ура, все высыпали в коридор и на лестницу, вся школа гудела, кричала, все обнимались, пересказывали услышанное, теребили друг друга, и учителя и ученики кружились в одном водовороте. Нас никто не останавливал, все понимали, что нужно дать выплеснуться такому морю эмоций.
  
   На всех последующих уроках главной темой была тема космоса и того, что теперь люди будут летать в космос и будут строить города на планетах и будет здорово. Нам казалось, что это так легко и всё теперь сбудется.
  
   Вот такова сила фантазии и гордости за такое достижение.
  Мы ещё не знали тогда, что сообщили по радио уже после того, как полёт состоялся и Гагарин вернулся на землю, ведь не было у них уверенности, что всё пройдёт успешно. И думали, что вот мы здесь, на земле, а он там в космосе.
  
  И дома в тот день все смотрели телевизор. Передачи теперь шли дольше, не три часа, как раньше, а почти весь день. И мы увидели и старт, и Гагарина в кабине и то как он рапортует. А в последующие дни наблюдали и встречу, и рапорт Гагарина, и его проход по дорожке. Все девчонки были влюблены в Гагарина.
  
  Я вспоминаю, как мы с дедушкой и бабушкой, когда-то смотрели на первый спутник. По радио передавали его сигнал, а мы стояли во дворе и смотрели в небо на летящую звездочку, которая мигала.
  
  Я вспоминаю полёт Белки и Стрелки, а также других собачек вслед за ними, но такого эмоционального подъёма, такой гордости и радости, мы тогда не испытывали, как в этот раз от полёта человека.
  Главка 47
  
  
  Но время бежало дальше, подходил конец учебного года и вот ещё эпизод, косвенно связанный с полётом в космос, но только косвенно.
  Вдохновлённая этим подвигом, я думала, что хочу тоже быть такой же сильной и смелой, хочу тоже делать что-то полезное и нужное людям, только здесь на земле.
  
   У нас на посёлке, я уже рассказывала, было мало места где можно играть. Мы играли на дороге и возле неё, а это было и опасно и неудобно, приходилось отбегать, завидя машины. И я мечтала о детской площадке.
  
   Вот и вдохновилась смелостью космонавта, решила действовать. Май подходил ко второй половине. Занятий по субботам не было, программу мы прошли, а учителям нужно было готовиться к первому в новой школе выпуску.
  
  И вот в субботу, встав пораньше , я собралась и отправилась в горисполком. Придя туда я прошла в приёмную председателя и обратилась к секретарю, сказав что мне нужно поговорить с ним по важному общественному делу. Секретарь сказала мне, что Сергей Николаевич, очень занят и не сможет принять меня, но я ответила, что я подожду, мне очень важно,
  
  И уселась на стул, прямо напротив его двери.
  Вообще-то я никогда не была наглой и ни за что ни у кого, ничего не попросила бы для себя, но я же шла не для себя, а для всех, а ещё дала себе слово быть смелой, вот и сидела, дрожа внутри, но с виду уверенная.
  
  Секретарь печатала на машинке, отвечала по телефону, несколько раз ходила с блокнотом в кабинет, а я всё сидела и ждала. Часа через четыре открылась дверь кабинета и на пороге показался Сергей Николаевич, с пальто на руке и шляпой во второй руке.
  
   Он сделал шаг вперёд, потом посмотрел на меня и повернул обратно, как если бы что-то забыв, пригласив секретаря зайти к нему.
  Она пошла, но дверь прикрыла неплотно и я услышала разговор.
  
  -Что это за девочка в приёмной? Она кажется давно сидит?
  -Да, с самого утра, пришла, говорит что у неё к вам дело, какое не сказала. Я её предупреждала, что вы заняты, а она ответила, что будет ждать, ей очень нужно.
  -Ну, хорошо, вздохнул он,-пригласите её, только скажите, что недолго....
  
  -Я недолго, я правда недолго,- уже кричала я вбегая.
   Нет, конечно это было свинством с моей стороны так врываться, но я настолько обрадовалась, услышав что он меня выслушает, что забыла о приличиях.
  Секретарь посмотрела на меня строго и неприязненно и вышла, а я довольно толково и связно быстро рассказала ему о своей просьбе.
  
  -Ну хорошо, -сказал он- но нужны и место и работа.
  -Место у нас есть, там пустырь перед подстанцией. Нам много не нужно только веранду, горку и качели. Родители их сами сделают, только пустырь захламлён и неровный, надо всё разровнять. Он позвонил кому-то по телефону.
  
  Пришёл мужчина, они посмотрели план, обсудили и Сергей Николаевич сказал мне-Хорошо, площадка будет и техника тоже, остальное за вами. А ты сама чья будешь? Что-то мне твоё лицо знакомо.
  Я назвала фамилию и имя мамы и он улыбнулся-
  
  А, Нинина дочка, ну передай маме привет, скажи настырная у неё дочка выросла, умеет своего добиваться, а в следующий понедельник встречай работников.
  Он дал распоряжения и записку секретарю, попрощался со мной и я, одуревшая от счастья скоро летела домой, как на крыльях.
  
  По дороге я недоумевала, откуда он знает маму и ещё раздумывала, говорить или не говорить ребятам, о том, что у нас будет площадка. Потом решила не говорить пока, а то нахвастаюсь, а ничего не будет.
  Дома я забыла сказать о своём походе маме, закружилась в домашних делах.
  
  А на следующий день мама , как всегда по воскресеньям ушла , часа на три, она где-то подрабатывала. Вернувшись она обратилась к отчиму:-Наша -то, Верка, что отмочила, в исполком к Кудрякову на приём сходила- Зачем?- насторожился отчим. -Да, вот, детскую площадку выпросила, приедут пустырь расчищать-Ну-ну, ответил отчим.
  У меня мама поинтересовалась:-Что же ты промолчала.- Я забыла- смущённо ответила я- А откуда он тебя знает, и кто тебе сказал, что я там была?,
  -Да он и сказал- ты что забыла, что моя начальник Кудрякова, а это его жена. Я у них убираться хожу.
  Вот так просто всё объяснилось.
  
  Следующая неделя и тянулась и летела одновременно. Перед понедельником, ложась спать я попросила разбудить меня пораньше и мама обещала.
  Она разбудила меня утром, я быстренько поела и побежала к пустырю ждать машину.
  
   Приехали машина и бульдозер. Они походили посмотрели, сказали что работы здесь немного и велели мне идти пока домой, не крутиться под ногами, а потом меня позовут. Было немного обидно, но я пошла.
   Там площадка примерно пять-шесть соток и они управились быстро: сгребали мусор, грузили его и машина увозила.
  
  Сделали три ездки. Потом бульдозер разровнял площадку и после подъехала другая машина, привезла брёвна и доски, сгрузили их возле подстанции штабелем.
  
   После мне дали расписаться в накладной о проделанной работе. Я впервые подписывала документ и была очень горда. Потом я побежала по соседям сказать им о том, что нам сделали и привезли. Мужчины сходили, осмотрели доски и бревна, потом укрыли их клеёнкой и сказали, вот в следующий выходной и начнём. Жаль, что не сразу.
  
  В следующее воскресенье я бессовестно проспала, легла и никак не могла уснуть, всё думала, где поставим беседку, где качели, где горку. Уснула поздно и проснулась поздно, меня никто не побудил.
  
  Проснулась, дома никого и времени уже около одиннадцати. Я испугалась, заметалась, ну что там мужики без меня, вдруг не там начнут делать. Наскоро ополоснувшись, накинув платьишко и схватив кусок хлеба, я ринулась на улицу и застыла.
  
  Мои мужчины, те кто должен был работать на пустыре, копались со своими делами возле своих домов и явно не собирались никуда идти.
  -Дядя Ваня, -бросилась я к ним-вы забыли?
  - Да, нет ничего мы не забыли, только некуда нам идти да и незачем, сходи сама посмотри.
   Недоумевая, я ринулась на пустырь и остановилась в растерянности.
  
  Весь пустырь был перекопан и разделён межой на две части. А по вскопанному ходили мои отец и мать,а также родители моей подружки Тани. Надя с Сашей сидели на обочине. Взрослые сажали картофель.
  
  -Да вы что?- закричала я - это же нам для детской площадки расчистили....
  - Иди отсюда, дура,-грубо закричал на меня отчим- не хочешь помогать, так иди вон. Только жрать здорова, площадку ей нужно, людям жрать нечего, а ей площадку подавай.
  
  Как оплёванная, вся в слезах побежала я домой, забилась в сарай и ревела. Мне было больно и стыдно, выходит я вызвала технику , чтобы расчистить поле своим родителям, и как я теперь смотреть в глаза людям буду и что обо мне скажут?
  
  Это было страшным предательством и настоящим горем, а мой поступок выглядел теперь гадко.
  Я думала, что вот приедут, проверят, а никакой площадки нет, о чём потом сказала матери.- Ой, ты и дурная да кому нужно проверять-, только и сказала мать.
  
   Я не могла идти гулять, мне было стыдно перед всеми.
   Я не ходила потом ни окучивать ни поливать эту чёртову картошку и есть её тоже не стала, она мне в горло не шла.
  
  Ведь меня обвинили в том, что я много ем и ем чужое и меня предали мои самые близкие люди. А материалы потом растащили соседи, доски в хозяйстве всем нужны. Вот так обгадили моё первое настоящее дело.
  И этим началась очередная чёрная полоса в моей жизни.
  Главка 48
  
  
  Наступило лето и меня снова отправили в Ланьшино - уже изменившийся и изрядно выросший лагерь. Но поездка не задалась. Не успев приехать, я свалилась с ангиной, буквально на третий день. Лежала в изоляторе, а по выходе была отправлена домой.
  
  Необходимо было обследование у кардиолога, начались шумы в сердце, как сказал лагерный врач,сосед дедушки. Пока лежала, наблюдала их роман с медсестрой. У той были длиннющие густые светло-русые волосы,заплетённые в толстую косу. Когда она их мыла, расчёсывала и сушила, он часто играл их прядями и они целовались. Это было волнующе интересно.
  
  Оставшееся лето мне нужно было проводить дома. Множество детей разного возраста в лагеря не ездило, не хватало мест для всех желающих и дети болтались на улице, в то время, как родители продолжали работать.
  
  Видимо чувство вины за неудавшееся обустройство места прогулок мучило меня и я решила устроить детям собственный лагерь. Тем более, что от забот о Саше я в то лето была освобождена. Его забрала баба Лиза с собой в лагерь. Там было место, где его содержать, а мама навещала его там через выходной.
  
  Дома оставалась только Надя, но она была уже большая, в школу должна была идти в первый класс и смотреть за ней труда не составляло.
  Я объявила всем детям, что если они в восемь утра будут выходить на зарядку, то позавтракав мы пойдём с ними на болота, где будем играть в лагерь.
  
   Это заинтересовало их, ведь многие были Надиного возраста и чуть старше ,но никогда в лагерь не ездили, так что это была новая для них игра. Я сказала, что они должны будут взять с собой одеялко старое, которое не жалко стелить на траву, немного игрушек и еду,чтобы, когда проголодаемся можно было поесть. Все загорелись энтузиазмом.
  
  Со следующего утра люди, едущие на работу ,могли наблюдать стайку детишек, собиравшихся в маечках и трусиках на траве перед домами, под руководством великорослой девицы, старательно занимающихся физкультурой, зарядкой. После этого все бежали домой завтракать и выходили с авоськами и одеялами через плечо. Мы строились и отправлялись на болото.
  
  Болото это несколько отдельных водоемчиков, разбросанных тут и там, на довольно большой площади, которые находились между несколькими улицами, как большой пустырь. Некоторые из них вполне пригодны для купания и мы в них купались. Между ними росла трава и кое-где проходили протоптанные тропинки, проложенные людьми для сокращения пути.
  
  Местность состояла из впадин и возвышенностей, встречались довольно немалые участки между двух-трёх холмов очень уютные и живописные. Вот такой уголок я и выбрала для нашего лагеря. Там мы из палок и одеял сооружали некое подобие палаток, на траву стелили одеяла и получалось неплохое место для отдыха.
  
  На длинной палке -шесте мы приладили платок в виде флага. Здесь, весьма далеко от дороги мы и проводили весь день, играя, читая, отдыхая, даже тихий час был. А в хорошую погоду купались в неглубоком болотце, чтобы не случилось беды.
  
  Первое время некоторые мамы относились к нашей затее с подозрением, но потом побывав там и понаблюдав за нами, успокоились, и теперь сами охотно выпроваживали детей со мной.
  
  Главное, что все боялись проспать зарядку, чтобы не остаться без компании. Так мы и проводили дни до середины августа, при этом по возвращении с болот домой, все дети должны были помогать, пришедшим с работы родителям в работе по огороду и делали это с удовольствием.
  
  Если кто-то артачился, стоило сказать, а я скажу Вере и она тебя не возьмёт, как ребёнок становился шёлковым. Такой у меня появился авторитет среди детей.
   С нами ходили и девочки и мальчики , в том числе и моего возраста.
  
  В общем в то лето, мы неплохо сдружились, благодаря этим походам. Родители естественно были довольны, их дети под присмотром.
  А закончились походы из-за зачастивших дождей.
  
  В двадцатых числах августа, уже часов в семь вечера, к нам прибежала дедушкина соседка, дочка тёти Зины, Валя. Она сказала, что дедушка послал её за шприцем, бабушке плохо с сердцем, она слегла и ей нужно делать уколы. Шприц оставался у нас от моей бабушки, мама забрала его.
  
  Вале всего восемь лет, мама побоялась, что она разобьёт шприц и послала с ней меня. Тогда такие вещи были дефицитом и их бережно хранили, тем более, что шприцы были стеклянные, тяжелые и массивные.
  
  Мы с Валей отправились к дедушке. Расстояние между дедушкой и нами, я кажется говорила, километра четыре, так что даже скашивая углы и идя дворами времени на дорогу уходит немало. А темнеет в августе уже много раньше, так что к дедушке мы пришли уже в сумерках.
  
   Валя ушла домой а я отдав шприц и поговорив с бабушкой, засобиралась обратно. Они не хотели меня отпускать, просили остаться ночевать. Сейчас уже не помню, по какой причине, я очень рвалась вернуться.
  
   То ли оттого, что маме было нужно с утра на работу, а мне сидеть с Надей,отчим опять в Ленинграде, в командировке, то ли ещё почему, не помню, но я настаивала. Было уже десять вечера, когда я побежала домой. Скрепя сердце, дедушка с бабушкой отпустили меня. Он боялся идти провожать меня из опасения, что бабушке станет хуже.
  
  В общем по темноте, я бежала домой. Довольно скоро миновала рынок и бодро шла по Ворошилова, когда дорогу мне заступил высокий парень. Возраст определять я тогда не умела, для меня он был взрослым. А я была уже тогда ростом, как сейчас, 1,63, с тех пор более ни на сантиметр не выросла и развита не по возрасту,формы девушки.
  
   На мне было простенькое платьишко, волосы завязаны в два хвостика , ничего особенного. Наверное можно было понять, что я не взрослая девица,а ещё полуребёнок, но парень был нетрезв.
  Он загородил мне дорогу и сказал "дай", я с недоумением смотрела на него, не понимая, что ему нужно дать, у меня же ничего нет. А он настойчиво повторял это слово, не давая мне обойти себя, заступая дорогу вновь и вновь и тесня меня к забору частного дома, к палисаднику.
  
  Я запаниковала, но виду не показывала. Мимо шли уже редкие прохожие, я ,как уже говорила, в минуты опасности лишаюсь голоса и не могу закричать.
  Видя, что я молча пытаюсь сопротивляться и улизнуть, он вытащил нож и держа его передо мной повторил "Дай, а то зарежу!".
  До сих пор не знаю, какой чёрт дёрнул меня за язык, но явно я не понимала, какой опасности подвергаюсь.
  
  Почти хрипом, в горле пересохло, я ответила "режь".
  И он пырнул меня ножом, немного ниже рёбер. Это было как ожог, а он то ли сам испугался, то ли что другое,но выпустил нож и стоял слегка покачиваясь. И снова я совершила неординарное, опять не понимаю как.
  
  Я сама вынула нож, он слава Богу был перочинным, а не большим, положила его ему на ладонь и почти прошипев " резать не умеешь", пошла, а он, как ни странно не препятствовал мне.
  
  Это случилось не очень далеко от поворота к моему посёлку, улица там тогда проходила полупустая, ещё не полностью застроенная, будущая ул Горького, оттого и прохожих много не было.
  Я шла то падая, то поднимаясь, наверное похожая на пьяную, по платью разползалась кровь, но в темноте её можно было принять и за грязь, тем более фонарей там,раз два и обчёлся.
  
  Те, кто видел меня сопровождали мои кувыркания репликами, мол вон, как девица набралась, куда молодёжь катится.
  До дому я добралась уже на исходе сил. Поднявшись на крыльцо и потянув на себя дверь за ручку, я сверзилась с него с жутким грохотом и потеряла сознание.
  
  Мама проснулась от этого грохота, ведь она не ждала меня, думала я останусь у дедушки и легла спать на террасе.
  Представьте себе её ужас, когда она увидела меня лежащей у порога, всю в крови. Я была выше её ростом и довольно массивная, но она как-то сумела поднять меня на руки и пойти на дорогу. Она остановила первый же грузовик, который и довёз нас до больницы Семашко. Недалеко от дедушкиного дома, центральная больница города.
  Главка 49
  
  
  Пришла в себя я только на следующий день в больнице и всё время, пока там лежала, а это три недели, ко мне ходил дознаватель, который упорно расспрашивал меня о происшедшем. Я ему могла рассказать только то же самое, что рассказала сейчас . Ни описать парня, ни сказать во что он был одет, я не могла. Память у меня не плохая, а вот внимательности к деталям внешности человека, а тем более к одежде нет и не было никогда.
  
  Причём, если я его увижу, то узнаю, а описать не могу. Такие вот выверты. А дознаватель видимо решил, что меня что-то связывает с этим парнем и я его покрываю, ну что иначе он мог думать.
  Все уверения мамы, что я не могу парня знать, не рассеивали его подозрений.
  
  По выходе из больницы я ещё какое-то время сидела дома и не ходила в школу, так велел дознаватель. Он вообще рекомендовал маме отправить меня, куда нибудь подальше, сказав, что преступник будет меня разыскивать. А потом ,видимо на нервной почве или ещё по каким причинам у меня началось маточное кровотечение, месячные не останавливались и текли, как из свиньи, иначе не скажешь. Меня положили в гинекологию, во взрослую больницу.
  
   Там я пролежала до ноябрьских праздников, мне кололи лекарства, делали трижды переливания крови, пичкали витаминами. Вмешиваться хирургически они не имели права, мама не давала согласия, от этого всё и затянулось надолго. Я потеряла много крови в первый раз и теряла её теперь, поэтому сильно ослабла и исхудала. К этому времени вернулся из командировки отчим.
  
  Когда меня выписали, мама решила отправить меня на месяц к дяде Юре, что она и сделала, позвонив ему и договорившись о моём приезде.
  К тому времени дядя Юра жил на улице Свободы, недалеко от Кинотеатра. Дом у них был, так называемая Барселона, то есть стоял квадратом, с одной аркой , двором внутри и подъездами, выходящими во двор.
  
  В районе Тушино я никогда ранее не была, поэтому приехав на трамвае затратила немало времени на поиски нужного дома.
  Было уже темно, горели фонари, сверкал снежок, первый непрочный. Я пошла в арку. В середине неё, у стены стояла компания подростков, с папиросами во рту, с гитарой.Они что-то пели из тюремного репертуара.
  
  Я испугалась и застыла на месте, не зная идти дальше или повернуть назад. Потом решилась обогнуть их вдоль другой стены и осторожно тронулась. Когда была уже напротив их один обернулся и сказал " Во, курочка пожаловала ,сейчас пощупаем".
  Это было для меня смерти подобно. Со страху я бросилась бежать вперед сломя голову, а сзади топали улюлюкая они ,с шуточками и смешками.
  
  Я влетела в первый попавший подьезд. Там была деревянная лестница с широким пролётом посредине. Я бросилась вверх по лестнице, они следом. Думала позвонить в какую -нибудь квартиру, но они преследовали по пятам, а я уже выдыхалась. Они развлекались, а я была в панике и ужасе. Когда меня настигли, я бешено стала отбиваться.
  
  В итоге меня просто избили и столкнули в пролёт и я кулём рухнула на деревянный пол, а они, видимо услышав звук открывающейся двери из чьей-то квартиры, бросились бежать. Я лежала, стонала, пытаясь подняться и тут в подьезд вошёл мужчина. Видела его мутно.
  
   Оказалось, что это мой дядя Юра, чисто случайно я залетела именно в их подьезд. В общем отдых мой продолжился снова в больнице. Правда ребят этих задержали. Дядя видел их, выбегавших из подьезда, к тому же некоторых знал. Судили их или нет и как наказали не знаю.
  
  По крайней мере меня один раз опросив, оставили в покое, врачи запретили тревожить и привлекать меня к опознанию. Почти до Нового года я пролежала в больнице, а потом Новый год и каникулы была у дяди Юры. В конце каникул он отвёз меня домой, по просьбе мамы.
  
  В общем в школу я попала только во втором полугодии, так что навёрстывать пропущенное мне пришлось усиленно, но всё равно стала учиться хуже так как меня стали мучить головные боли и странные приступы. Видимо череда "приключений" не прошла бесследно, и отразилась на здоровье не лучшим образом.
  
  Совершенно неожиданно у меня начались припадки гнева и неуправляемых слёз. Я не могла совладать с собой, швыряла вещи, билась в истерике, пока мать не отвешивала мне изрядную пощёчину, после чего я вдруг затихала и часами сидела неподвижно, погрузившись в себя.
  
   В итоге меня отвели на приём в психоневрологический диспансер, по направлению нашего терапевта и поставили на учёт с диагнозом психоневрастения и истерия. Стали лечить горячими уколами, хлористым кальцием и поить сильными психотропными, после которых я ходила, как во сне. Видимо это и не способствовало хорошей успеваемости.
  
  В школе о том, что со мной произошло практически никто не знает. Всё, что известно, что я длительное время болела. Возможно классный руководитель частично в курсе, но вряд ли мама рассказала всё. По этой причине естественно недоумение о переменах во мне, точнее в моём поведении. Ранее спокойная, доброжелательная, спешащая всем на помощь девочка, вдруг, частично замкнулась в себе и стала вести себя ершисто.
  
  За партой я сидела теперь одна и взяла манеру садится на скамью боком, опираясь спиной на шкаф и вытянув ноги вдоль сиденья. Спорить со мной было бесполезно. Мне велели сесть правильно, но через пять минут я снова сидела, как мне удобнее. В конце концов меня оставили в покое.
  
  В один из дней февраля к нам в класс пришёл новый мальчик. Он был выше наших мальчишек ростом, причёска ёжик, узкие короткие брючки и пиджачок битловский без воротника, казавшийся на нём кургузым. Войдя он застыл у двери, оглядывая класс. Было видно, что он стесняется стоять перед кучей изучающих его глаз.
  
   Учительница прикидывала куда его посадить, когда я встала и на весь класс обьявила, если не боишься сидеть с девчонкой, иди ко мне. Он посмотрел и пошёл. Я освободила сиденье, он сел рядом. Напряжённый, подтянутый.
  - Ну и как тебя зовут?- Вася Ломтев- А я , Вера Чистякова,будем дружить?-Как сложится-Конечно- покладисто ответила я.
  
  А на перемене мы уже во всю разговорились и наши мальчишки, сначала в стороне прислушивались к нашему разговору, а потом подходили всё ближе и ближе. И вот уже все они облепили нашу парту с интересом слушая рассказы Васи и ловя каждое его слово. Сам Васька приехал из Москвы, родители разошлись и мама вместе с сыном уехала к своей матери, Васиной бабушке в деревню, а младшая Васина сестра осталась с папой в Москве.
  
  Это видимо сильно его обижало и расстраивало. Но это я узнала потом, а сейчас он рассказывал о новой музыке, о новых танцах, о том чем живут в Москве.
   Мы многого ещё даже не видели и не слышали, а он рассказал нам о твисте и шейке и прочих модных штучках и обещал принести магнитофон и показать, как это танцуют. В общем быстро вписался в коллектив.
  
  А такая вещь, как переносной магнитофон для нас была вообще непостижимой роскошью. Всё, что мы видели, это приёмник спидолу, да и то у тех, кто побогаче.
  И Васька не обманул, принёс и на следующий день на перемене в нашем классе собрались ребята из седьмых и восьмых классов. Васька показывал мастер класс.
  Главка 50
  
  
  Многие девчонки ходили можно сказать влюблёнными в него. У него были необыкновенно красивые серые глаза в густых ресницах, да ещё так умеет танцевать и одежда уже не казалась кургузой. Правда теперь он ходил не в пиджачке, а в тёмно-сером свитере домашней вязки. Он один в классе не ходил в форме.
  
  А у нас с ним сложились хорошие, просто дружеские отношения, мы были, что называется своими парнями. То, чего он не знал, я ему всегда быстренько подсказывала и обьясняла и он понимал, что во всём может на меня положиться.
  
  В то время у наших мальчишек начала просыпаться естественная тяга к девчонкам, а так как среда, в которой они обитали была грубой, с весьма грубыми замашками, то и они, подражая взрослым, и желая казаться взрослыми, начали распускать руки, пытаться прижать и облапать девчонок.
  
   Мне, уже столкнувшейся с мужской грубостью, это было противно и оскорбительно. Девчонки отмахивались и хихикали, а я вся внутри напрягалась и когда однажды Сашка Межжерев позволил себе ухватить меня за грудь, когда я проходила мимо, то резко развернувшись, пнула его ногой с такой силой, что он провалился между крышкой парты и сиденьем на пол, а я, словно озверевшая молча пинала его ногой и не давала встать. Меня еле оттащили. Более никто из ребят не рисковал задевать меня.
  
  Они же не знали о той травме, что уже нанесла мне жизнь и между собой стали звать меня сумасшедшей. Но мне было наплевать, главное, чтобы не трогали, а девчонки, чуть что стали прибегать ко мне за защитой , после чего ребята отстали и от них, боясь моего гнева. Теперь, если меня и задевали, то только словесно, но на это я тоже могла ответить словами.
  
  В марте у нас был школьный вечер в актовом зале. Это наш первый такой вечер, куда нас допустили вместе с восьмиклассниками. У меня было единственное нарядное платье гранатового цвета. Лиф с отложным классическим воротником, рукавом три четверти, приталенное, и юбка в складку бантовку, с широким поясом.
  
  Я очень любила это платье, но потом, когда я не один раз, а на все праздники приходила в нём, девчонки стали смеяться надо мной и мне было очень обидно. Мне же негде было взять другое платье. Виду я не показывала, смеялась и шутила вместе со всеми, а в душе была горечь. Именно тогда я решила, что научусь шить во чтобы то ни стало и начала заниматься на уроках труда серьёзно, особенно кройкой и шитьём, тем более, что преподаватель у нас была чудесная.
  
  Шить и выбирать правильно фасон и цвет она нас научила, прививая вкус и объясняя как минимальными средствами добиться хорошего гардероба и выглядеть всегда новой и свежей. Именно её уроки помогли мне пройти по жизни с гордо поднятой головой. При постоянной нехватке средств, быть всегда модно и нарядно одетой.
  
  Шёл конец марта. У нас идёт урок пения. Леонид Борисович в этот день был пьян. Он вёл себя развязно, придирался то к одному, то к другому и я не выдержала. Громко на весь класс вдруг заявила,"Выйдите из класса, Вы ведёте себя безобразно". Он застыл, уставившись на меня своими рыбьими глазами, а потом взвизгнул " Это ты мне?"- " Вам, вам - ответила я- разорался тут, а сам штаны намочил."
  
  Дело в том, что у него были светлые брюки и он то ли пролил на них что-то, то ли небрежно сходил в туалет.
  Да ещё и пьяный на уроке, меня и понесло.
  Подскочив к нашему ряду, мы сидели в первом ряду, на третьей парте, он расшвырял две первые парты, вместе с учениками и закричал на Ваську, выйди из-за парты. Но Васька упёрся, не выйду. Он схватил его за воротник свитера и дёрнул. Васька хотел сопротивляться, но я сказала, " Васёк, не надо, отойди, ничего он мне не сделает.
  
  Васька отошёл чуть в сторону и стоял набычившись и сжав кулаки, а я посмотрела на учителя "Ну, что бить будешь?"
  Тот захлебнулся яростью и прошипел " Вон из класса- Сам вон- ответила я
  Мы препирались и он уже поняв, что я не выйду, обхватил парту и понёс её со мной к дверям "Выходи"
  
  Я встала, обхватила парту и понесла её на место, снова сев.
  Класс замер. Он постоял, посмотрел на меня и выскочил из класса.
  Ой, что будет, загудел класс, к директору побежал.
  Ничего не будет, сказала я, ставьте парты на место.
  Мы быстро поправили парты и чинно расселись.
  
  Дверь открылась и вошёл директор, а за ним Леонид Борисович, красный и всклокоченный.
  Вот, вот она- визгливо закричал он.
  Нужно сказать, что наш директор был необыкновенным человеком.
  
  Он знал всех детей в своей школе наперечёт по именам и фамилиям, а запомнить 1200 учеников, согласитесь нелегко, но он помнил. И никогда ни одного вопроса не решал, не выслушав обеих сторон.
  Поэтому и сейчас я встала и спокойно рассказала, что именно произошло и по какой причине.
  
  Пристально посмотрев на Леонида Борисовича, который держался от директора на расстоянии, чтобы не пахло от него, и заметив его неопрятный вид, о чём я сказала, он попросил нас вести себя не шумно до конца урока не бегать по школе и пригласил Леонида Борисовича следовать за собой.
  Более мы его в школе не видели и до конца года остались без уроков пения, о чём никто кажется не жалел, а я заработала в классе авторитет, своей выходкой.
  
  Ребята решили, что я ничего и никого не боюсь. В этом были свои преимущества, по крайней мере меня вообще перестали задевать.
  До конца учебного года я успела наверстать пропущенное и год закончила успешно.
  Транквилизаторами меня потчевать перестали, поэтому наверное и справилась. Вспышки гнева тоже вроде бы временно поутихли.
  
  Конец учебного года ознаменовался походом выходного дня. Вместе с нашей пионервожатой школы Раечкой, мы пошли в поход на Авангард, все три седьмых класса. Там мы расположились на Наре лагерем на опушке леса.
  
  Нара, которая в городе текла чёрной и илистой, за счёт того, что по её берегам было много производств и все сливали в неё отходы, здесь была чистой и прозрачной, даже неглубокой. И можно было разглядеть всё до дна. Мы от души налюбовались рыбками мальками.
  
  Ночевали в палатках, а перед этим долго сидели у костра и пели песни. Раечка знала их много и отлично играла на гитаре, а мы вразнобой подпевали.
  Именно там нам и сказали, что желающие могут поехать в комсомольско-молодёжный лагерь, в совхоз, где будут жить в палатках, работать на совхозных полях и потом в свободное время купаться, загорать, ходить в клуб в кино , в общем отдыхать.
  
  А деньги, заработанные там пойдут на школьный ансамбль, для которого приобретут инструменты.
  Ну, кто же от такого откажется, почти все, за исключением двух-трёх изъявили желание.
  Поездка рассчитана на два месяца, а поедем третьего июня.
  Дома я с радостью поделилась этой новостью с мамой. Она сначала возражала, потом согласилась, сказав, что и Надя и Саша поедут к бабушке в лагерь. Вопрос был решён.
  Главка 51
  
  
  Мы пока ещё не комсомольцы, так как 14 исполнилось только мне и Коле Голубеву. Нам предлагали вступить в комсомол с восьмиклассниками, но мы отказались, сказали,хотим со своими. Несмотря на это нашему классу разрешили ехать в Комсомольско-молодёжный лагерь, как и другим седьмым. Сказали это будет нашей проверкой готовности к комсомолу.
  
  Галстуки пионерские мы давно уже носили только в школе. Были они у нас, не то что в первое время вступления в пионеры,наглаженные и аккуратно завязанные, а напротив мятые и повязанные свободно, без затягивания узла под подбородком.
  
  Оттого, что прямо на школьном пороге, по выходе, галстук снимался и совался в портфель у девочек, в карман у мальчиков и ты шёл раскованный и свободный и вроде даже взрослый.
  В лагерь галстуки брать не нужно было, чему мы несказанно обрадовались.
  
  Как мы тогда одевались? Небогато. У всех были х\бешные спортивные костюмы, с футболками с перекошенным растянутым воротом и пузырями на коленях штанов, у некоторых ,очень редко эластичные костюмы, но в них было жарко, а цеплялись и пускали стрелки они не хуже женских чулок капроновых.
  
   Ещё были х\б штаны так называемые "техасы", пошитые наподобие джинсов, но из сатина чёрного, грязно-зелёного, грязно-синего цветов с цветной прострочкой. Джинсов не было ещё ни у кого. Техасы считались верхом совершенства. Когда они выгорали, а после двух -трёх стирок это случалось непременно, их носили как рабочую, или расхожую одежду для прогулок.
  
  Ещё очень модными были под эти брюки мужские рубашки в мелкую клетку из полубайки или из сатина. Их носили и девчонки и мальчишки, а к ним непременная " ковбойская" тоже из трёх слоёв сатина, простроченная шляпа. Можно сказать фирменный стиль времени. Техасы шились тоже двухслойными, для утолщения вида.
  
  Девчонки набрали с собой нарядов на выход в клуб. У меня же был только один сарафанчик, тренировочный, техасы с двумя рубашками на смену и тройка нижнего белья, да ещё купальник. Туалетные принадлежности, полотенца пара штук и весь мой скарб, не считая двух общих тетрадей, для записей. В маленький рюкзачок всё уместилось.
  А девчонки, помимо рюкзаков тащили с собой ещё по сумке с нарядами. Правда почти ничего из этого потом не пригодилось им.
  
  Ехали мы на автобусах, в совхоз Турово, недалеко от Данковско-террасного заповедника, в который нас посреди смены свозили на экскурсию. С нами ехали старшая пионервожатая, школьная медсестра, прикреплённая от поликлиники врач, трое педагогов. Педагоги мужчины, учитель биологии и анатомии, учитель физкультуры и учитель физики.
  
   Добирались весело с песнями, шутками и прибаутками. Ехали немногим более часа.
  Привезли нас на большую естественную природную поляну. Она располагалась в излучине реки Лопасни. Река огибала поляну с трёх сторон. Получался отличный уголок. Следом за нами подьехала, выделенная школе, заводская машина. Привезла большие палатки, и разный инвентарь.
  
  С краю поляны перед проходом к полям, на которых нам предстояло уже завтра начать работать, стояла совхозная полевая кухня, крытый навес с длинными столами и скамьями и сложенный из камня очаг, для приготовления еды.
  
  Выгрузив из машины вещи, оставив свои рюкзачки сваленными в одну кучу, мы сразу же приступили к установке палаток. Три большие палатки были предназначены для наших классов. Они были рассчитаны на сорок человек и разделены посредине перегородкой. Одна половина девчачья, вторая мальчишечья.
  
  Четвёртая большая палатка, тоже разделённая перегородкой предназначалась под библиотеку и рабочий оформительский уголок. Две маленькие палатки шестиместные предназначены для женщин и мужчин. В той где располагались женщины оборудовали и медпункт, а в мужской склад хранения спортинвентаря.
  
  Всё время до обеда ушло на установку палаток, вбить привезённые колья, растянуть и укрепить палатки, устелить их матами, поверх которых положили матрасы. Постельное бельё предоставил тоже завод.
  
   Мальчики орудовали вместе с мужчинами на установке, а девчонки занимались подготовкой самих спальных мест. В обед нас всех позвали на кухню, работу приостановили. Накормили нас очень вкусно и сытно, после чего работать поначалу не хотелось, но пришлось.
  
  Общими стараниями оборудовать всё успели до девяти вечера и даже девчонки ухитрились украсить свои половины палаток.
  После этого все собрались у костра, разведённого учителем физкультуры. Место для костра было подготовлено и оборудовано совхозом, всё расчищено, слегка углублено для розжига костра,чтобы было безопасно и приготовлены материалы для сжигания.
  
  В общем здесь у костра нам рассказали распорядок и правила жизни в лагере, условия на которых могут отчислить и правила поведения с местным населением, чтобы не было стычек и драк, столь обычных тогда, между городскими и деревенскими.
  
  Отбой был в десять. Видимо все так устали с непривычки от большого объёма работы и свежего воздуха, что уснули,как говорится, без задних ног. Ночью, проснувшись в туалет, я выбралась из палатки и растерялась.
  
   На расстоянии вытянутой руки, ничего не было видно, а надо было пройти между палаток, чтобы добраться до туалетов. Я растерянно озиралась, чтобы сориентироваться в каком направлении двигаться, когда увидела приближающийся фонарик.
  
  Это возвращалась Раечка из обхода лагеря. Они оказывается по очереди дежурили, охраняя лагерь. Она помогла мне, проводив меня в нужном направлении. Обратно я добралась самостоятельно, уже ориентируясь нормально.
  
  Утром туман уже рассеялся, мы умылись, почистили зубы, возле кухни были оборудованы умывальники. Воду в лагерь привозили на большой машине и заливали в резервуар, рядом с кухней, старую снятую с машины цистерну, прикопанную в землю.
  
  Из неё воду брали на мытьё, питьё и приготовление пищи, а посуду мыли речной водой, те кто дежурил по кухне.
  Потом завтрак, по кружке парного молока, поллитровую кружку выпивали с трудом, таким жирным было молоко и по большому куску испечённого в совхозной пекарне чёрного, невероятно вкусного хлеба.
  
   Сама буханка размером была, как две обычных, так что ломоть не слабый получался.
  Этого завтрака нам легко хватало до обеда.
  
  В этот день и всю неделю мы занимались посадкой капусты. Рассаду нужно было извлечь из ящиков, как следует выполоскать корни в специальных ямах с раствором удобрений. Это выглядело как мытьё в глине, консистенции сметаны. Потом уложить аккуратно в специальные контейнеры на прицепе трактора, туда же садились двое парень и девочка.
  
  Нам всё показали и обьяснили, как делать. Девочки сидели ближе к краю, а мальчики сверху. Они подвигали контейнер, а девочки нажимали на кнопку и росток опускался в ямку, где его и прикапывали железные скребки. Конечно на тракторах работали немного человек, в основном сидели на мытье.
  
  Трактора штук шесть ползли вдоль поля медленно, в один ряд. Потом разворачивались и ехали по другому ряду. За это время успевали поднести к другому концу поля новые контейнеры. Так мы работали четыре часа. А потом обед и после обеда время было уже личным отрядным, а не совхозным.
  
   Мы успевали и накупаться в Лопасне. Правда мне это удавалось хуже, чем другим, я могла только крутиться у берега, так как дальше была глубина, а плавать я не умела. Пробовали научить, но плюнули в конце концов. Как сказала Раечка, у тебя центр тяжести смещён, конечно в шутку, так как я вместо того, чтобы лежать на воде, всё время погружалась головой в воду и торчала, как поплавок, приходилось срочно переворачивать. Не получалось и всё тут.
  
  А после того, как я увидела проплывающую мимо нас купающихся чучундру, водяную крысу, такую скользкую, противно сверкающую белым брюхом в тёмной воде, я вообще купаться перестала. Нет крыс я не боюсь, как и мышей, просто вид мокрой крысы с белым брюхом был мне неприятен.
  
  А так жизнь у нас кипела ключом. Я занималась оформлением лагерной газеты. Ребята приносили мне заметки с наблюдениями или происшествиями дня, а также с результатами работы отрядов. А моей задачей было нарисовать к ним картинки, придумать заголовки и расположить их в порядке важности. В общем работала и оформителем и редактором .
  
  На поляне оборудовали спортплощадку с сеткой для волейбола и корзинами для баскетбола, а также турники. И мальчишки и девчонки с радостью на них занимались. Это же не обязаловка, а соревнование, игра и доставляло удовольствие. Волейболом и баскетболом наши ребята любили заниматься, а вот футболом в основном увлекались во дворах и на стадионах в секциях. Ни в школе, ни в лагере в футбол не играли.
  
  На турнике с удовольствием пытались подтягиваться даже девчонки, но у нас это получалось много хуже, чем у ребят. Я в этом принимала участие редко, от физкультуры я была освобождена и мне доставлял удовольствие только волейбол,но на любом месте, кроме стояния под сеткой. Там я стоять не могла, у меня начиналась тихая паника. Все знали эту мою особенность и сразу передвигали, через эту позицию дальше. Более всего мне удавались подачи, кручёные. Мои мячи редко кто мог взять.
  
  По средам и субботам мы ходили в совхозный клуб в деревню на сеанс фильма. Первый раз наши девочки вырядились, но после фильма, когда шли обратно, совхозные ребята забросали всех, прячась за заборами коровьими лепёшками и грязью.
  
  Охота красиво наряжаться быстро отпала, а потом и вообще прошла. Через примерно неделю, нам провели времянку, воздушку, электричество и с завода привезли проигрыватель с пластинками. Так что теперь мы могли танцевать вечерами. Вот где пригодились таланты Васьки и его школа танцев развернулась на полную мощность.
  
   А вскоре деревенские ребята, до того только смотревшие на нас издалека, стали смелеть, придвигаться всё ближе, а потом и попросились к нам на танцы. Мы их приняли и с этого времени война закончилась. Дежурства по лагерю прекратились, агрессия угасла сама собой.
  
  В мои обязанности ввели также выдачу книг ребятам из библиотеки, так что вскоре я почти всё свободное от работы на полях время, проводила в палатке. Мне это нравилось. Можно было и подумать и почитать и пописать, на всё времени хватало.
  
  А на полях мы уже занимались прополкой, окучиванием и прочими сельхозработами. Скучать было некогда, время летело быстро. Мы загорели, поправились, окрепли.
  Но за две недели, до окончания смены я подхватила инфекцию, резко поднялась температура, боли в животе, покраснение горла. У Тани, моей соседки тоже, но она не обратилась к врачу, посчитав, что так пройдёт, а меня врач тут же отправила из лагеря. Мне сказали, что нужно лечиться серьёзно, антибиотиками, а в условиях лагеря этого не сделаешь.
  
   Я уговаривала Таню ехать вместе, не дурить, с этим не шутят, но она упёрлась и отказывалась, а доносить на неё я не могла, хотя как потом оказалось зря.
  Через три дня ещё пятерых детей отправили с такими же симптомами и всем запретили купаться, а также ходить в клуб.
  Главка 52
  
  
  А я в это время лечилась дома. Это не было ангиной и я особенно не переживала. А Таню привезли через неделю и сразу поместили в больницу, а ещё через две недели её на скорой увезли в Москву. У неё оказалась красная волчанка, страшное заболевание, явившееся осложнением этой инфекционной болезни.
  
   Изо всех ребят в школе, заболела она одна, а меня долго мучила совесть, что если бы я не промолчала и сказала о её болезни, то с ней этого не случилось бы.
   Остаток лета для меня прошёл в обычных бегах по книжным магазинам в поисках учебников для восьмого класса.
  
   Да и ещё эта поездка явилась прощанием с нашей любимой Раечкой. Она поступила в педагогический институт и теперь уезжала учиться, с тем, чтобы потом стать учителем. Это было грустно, нам она была очень близка и дорога, с ней можно было говорить на любые темы, как со старшей сестрой. Но в жизни так часто случаются потери и новые встречи.
  
  Сейчас решила немного рассказать о своём внутреннем мире того периода, ведь не из одних школьных событий он состоял, но и из личных переживаний, личных ощущений.
  
  С мальчишками я росла с детства и меня даже звали мальчишницей, оттого, что и в игры я играла с ними и интересы у меня более совпадали с их интересами и так случилось, что в школе я для мальчишек не представляла из себя объект мужского внимания, так как была своим парнем, а по своим парням не вздыхают.
  
  Свой парень и постоит за тебя, и нос расквасит и пойдёт за тобой и в огонь и в воду, не делая разницы, так что его и оберегать не нужно и вздыхать о нём не интересно. Никакой тайны и неясности.
  На посёлке тоже самое. В основном игры с мальчишками и тот же расклад, до определённого времени.
  
  Но во мне самой зрело уже другое чувство и не к мальчишкам вообще, а к вполне определённому парню.
  Влюбилась я в него, когда мне было 13 лет. Нет он не гулял со мной, он гулял с моей соседкой Галей. Им было по шестнадцать лет, в моём понимании взрослые люди. Она училась в педучилище на первом курсе, на учителя начальных классов, а он работал на заводе и учился в вечерней школе.
  Когда он приходил к ней на свидание, я его видела из окна, или со своего двора, мы же с ней жили по соседству. Я всегда любовалась им.
  
  Звали его Виталий Починский. Для меня его имя и фамилия звучали музыкой. Семью его я знала, так как в одну из ссор, зимним вечером, я ушла из дома погулять, чтобы успокоиться. Отчим пил всё больше, пропивал к тому времени почти все деньги, дома вспыхивали частые ссоры. И всё это рикошетом летело в меня. Я всегда оказывалась крайней.
  
   Он уже не распускал руки, побаивался. А я страх перед ним потеряла, оставались только презрение и тихая ненависть. Но во время обоюдных ссор его и матери, скандал обязательно касался моей персоны, от этого я и уходила на улицу.
  
  Я бродила бесцельно по соседним улицам, плакала злыми слезами и давала себе зарок, что больше ни за что не пойду домой. Время было позднее, зимнее, я бродила по снегу в осенних туфельках, другой обуви у меня не было и порядком замёрзла.
  
  На одной из улиц мимо меня прошла женщина. Видно погружённая в себя я рассуждала о своих проблемах вслух,потому что она вдруг остановилась, вернулась чуть назад и окликнула меня. Я остановилась, а она подошла, внимательно вгляделась мне в лицо и решительно взяв меня за руку, приказным тоном велела:-Пошли за мной.
  И я покорно последовала.
  
  Мы подошли к дому, мимо которого я только недавно проходила. Это был добротный, светлый каменный дом, весьма немалых размеров. Она открыла калитку в красивых металлических зелёных воротах и подтолкнула меня в спину, входи, не бойся.
  На скрип калитки, открылась дверь в доме и на пороге возник приятный, симпатичный высокий мужчина, с густыми светлыми волосами.
  
  А, Людочка, вот и ты, да не одна?
  Нет не одна, к нам гостья.
  
  Во время этого диалога мы уже вошли в дом. И женщина, на ходу раздеваясь, сказала ему - Быстренько, приготовь ванну, ребёнок замёрз, все объяснения потом, а ты - уже обращаясь ко мне - раздевайся, разувайся и марш в ванну.
  
  Всё это так быстро и энергично, с такой скоростью, доставая бельё, полотенце и нужное из шкафа, что я ничего не успела возразить, как уже оказалась сидящей в горячей воде.
  Мне ломило ноги до слёз, они начинали отходить, а она ещё сыпанула в ванну горчицы, мол не хватало ещё воспаления лёгких.
  
  Потом вытертая, одетая в тёплый халат, как ни странно подошедший мне по размеру, я сидела в уютной кухне и незаметно для самой себя рассказывала женщине кто я откуда и свою историю из за которой я оказалась на улице. Муж её стоял у окна и курил трубку. Потом он проговорил, я отойду, ненадолго, и ушёл, а вернувшись произнёс:
  Пусть остаётся у нас, я всё уладил.
  
  Оказывается он сходил к нам домой, я же назвала адрес, и всё увидел своими глазами. Матери он сказал, чтобы не волновалась, я переночую у них.
  Пока меня кормили и согревали хлопнула дверь и пришёл ОН, человек моих грёз. Мы сидели почти рядом на одной с ним кухне, мать кормила его, а я тихо умирала внутри от восторга и нежности.
  
  У него волосы были цветом в мать, почти жгуче чёрные, а глаза отцовские зелёные с пушистыми ресницами. Они разговаривали, он шутил, обменивался с родителями репликами, но слов я не разбирала, вся погружённая в свои мысли.
  Наконец его мама, посмотрев на меня, сказала:
  Ой, пойдём-ка я тебя устрою, ты уже совсем засыпаешь.
  
  Она проводила меня в комнату где стояли две кровати, на одной из них кто-то спал. Ко второй она подвела меня и велела ложиться. Я разделась и нырнула под одеяло, а она прикрыв дверь вышла.
  Я лежала без сна, счастливая и растревоженная, когда с соседней кровати раздался голос
  
  - Я, Галя, а ты? Я так и подпрыгнула. Я сначала подумала, что это моя соседка Галя, а потом увидела, ночь была лунная, да и фонарь напротив давал свет, что это совсем другая девочка. Это оказалась его родная сестра,моя ровесница. Потом мы с ней подружились и я часто бывала у них, но всегда в его отсутствие, при нём приходить стеснялась.
  
  Скажу не тая, эта платоническая безответная любовь длилась пять лет. Горы тетрадей были исписаны стихами, посвящёнными ему и этой любви.
  Они с моей соседкой постоянно ссорились и мирились и взяли себе за обычай звать меня гулять с ними. Я брела ,как неприкаянная между ними, а они, обращаясь через меня друг к другу "передай ей', " передай ему", общались ,как через посредника.
  
  Однажды Галка достала из кармана его фотографию и намеревалась её порвать, я вскинулась, как коршун, вырвала у неё фото, маленькое на пропуск, и бросилась бежать домой, заливаясь слезами. Кажется они тогда, что-то поняли, потому что больше не стали за мной заходить. А вскоре они расстались совсем. Теперь я не могла видеть его даже издали.
  
  Конечно это было моим мучением, но скоро я нашла себе утешение в том, что по дороге в школу рассказывала двум подружкам, тоже влюблённым в мальчишек, каждая в своего целую сказку о нашей с ними чудесной и счастливой любви, о происходивших с нами приключениях и прочем. Якобы я видела это всё во сне. Эти мои россказни они могли слушать бесконечно.
  
  В 16 лет, забегу вперёд, чтобы потом к этому вопросу не возвращаться, под Новый год, перед школьным вечером, когда мы занимались подготовкой к оформлению зала, я призналась ему в любви сама в школьном коридоре у окна, на первом этаже.
  
  Он выслушал меня и сказал, хочешь я познакомлю тебя с моим другом, и завтра ты будешь так же сильно любить его. Большего оскорбления он нанести не мог. Я ревела, как потерянная, а он уходил. Потом меня успокаивал учитель биологии, объясняя мне очень бережно, что это пройдёт, что это первое прекрасное чувство нужно беречь и смирится, что оно безответно, так как любить по приказу или по заказу люди не могут. В общем он много хороших и умных слов сказал мне, не оскорбляя и не унижая детской любви.
  
  А летом он уехал в Ташкент, поступать в военное училище. Оттуда его привезли через полгода, всего изломанного, в корсете, полгода он пролежал в больнице и три года был на инвалидности, лечил искалеченный позвоночник и заново учился ходить.
  
  А тогда, когда это случилось, мы с ребятами только что приехали с Оки, с пляжа, и стояли прощались у моего дома, когда подбежала Галя, его сестра и сказала, что мама поехала в Ташкент. Виталька сдал экзамены успешно и поступил, они с ребятами решили отметить это событие, пошли купаться на какой-то водоём, он неудачно нырнул, ударился о какую то плиту и сломал позвоночник.
  
  Как только она это выпалила, я как стояла, так и рухнула. Меня временно парализовало, на нервной почве. Я лежала дома, это не было парализацией в прямом смысле слова, это со мной происходить начали такие непонятные явления. Я падала, всех видела, всех слышала, но не могла ничего сказать и не могла пошевелить рукой или ногой, как парализованная.
  
  Потом делали укол и меня отпускало. Только слабость и головокружение держались дольше. А тогда это был первый и самый сильный приступ. Мать, узнав отчего это со мной случилось, а свидетелей рассказа было много и доброхоты не только рассказали, но и приукрасили всё, судорожно похватала все мои тетради с записями, стихами, рассказами и повестями и стала злобно рвать их и совать в печку, приговаривая:" "Я тебе дам любовь, я тебе дам!.."
  Вот так закончились мои детские первые чувства. Их просто сожгли и растоптали.
  Главка 53
  
  
  Мы пришли в восьмой класс. На первом же уроке, после обмена учебниками и рассаживания по местам;а я теперь сижу с Ниной Чегиной, ещё одной девочкой из моих мест, но не с самого посёлка, а из частных домов в конце переулка.
  
  Мы занимаем первую парту, впервые в моей школьной практике. Учительница нам объясняет, что так как это год выпускной из неполной средней школы, то нам предстоит сдача экзаменов и мы освобождаемся от некоторых общественных функций.
  
  То есть восьмые классы не будут дежурить по школе и не будут вожатыми в младших классах, так как это отнимает много времени, а забот много и нагрузка возрастает. У многих это не вызывает возражений, а мне жаль моих подопечных и на большой переменке я выберу время, чтобы зайти к ним попрощаться.
  
  Экзамены это для нас новое и конечно все волнуются, хотя до них ещё далеко, но нам часто будут о них напоминать. Именно тогда я принесла в школу тетрадку с первой повестью, которая пойдёт гулять по классам.
  
  С этого года у нас прибавляется новый предмет физика. Учителя физики мы уже хорошо знаем. Познакомились за лето в лагере. Это пожилой, под семьдесят лет, но очень живой и подвижный человек. Небольшого роста, жилистый, подтянутый с добрым лицом и бородкой клинышком. У него слегка дребезжащий но чёткий и внятный голос, при этом он не кричит, а просто говорит так, что его слышно в любом конце класса.
  
  Мы впервые приходим в кабинет физики, где нас ждёт множество открытий. Уроки проходят невероятно интересно, без обычных для нашего класса шума и шалостей, так он умеет поставить всех и себя по отношению к предмету. Во всём классе не было ни одного отстающего по этому предмету.
  
   Также впервые для нас начинается химия.
  Вот это полная противоположность физике. Учительница Мария Ивановна, тоже примерно ровесница Ивану Григорьевичу, но в отличие от него женщина, что называется ростопша. С расплывчатой фигурой, неопрятно одетая, кофта обязательно перекошена, застёгнута не на ту пуговицу, волосы постоянно выбивающиеся из-под повязанного на голове платка.
  
   Узел съезжает набок и она его часто поправляет. С одной стороны платок заправлен за ухо, она глуховата. В силу этого обстоятельства урок проходит на сплошном крике, визгливом и нервическом. К сожалению с ней нам придётся и заканчивать школу.
  
  Естественно это не поспособствует хорошему знанию химии нашими учениками, а другого преподавателя найти не смогли. С учителями химии в городе было туговато. Остальные предметы знакомые, с нашими старыми учителями.
  
  Особенно любили мы математику. К ней добавилась геометрия, но ведёт её всё та же Ирина Ивановна Белова, а значит мы не считаем геометрию новым предметом. Ирина Ивановна настолько любит математику, что преподаёт её очень интересно и никогда не забывает уделить внимание слабым ученикам, объясняя всё медленно, обстоятельно и чётко. После её объяснений всё кажется лёгким и простым.
  
  Ещё в первый день мы узнаём, об этом нам скажут на линейке, что мы заработали нужную сумму и школе приобрели необходимые музыкальные инструменты для ансамбля. Даже двух мальчиков из нашего класса взяли играть в ансамбль. Генка Сухотинцев стал ударником, а Костя Воронин играл на трубе, остальные ребята были из других классов.
  Конечно это было радостью и вызывало в нас законную гордость.
  
  И самое главное у нас теперь были уроки музыки, а не пения. Проходили они в классе оборудованном пианино, экраном для показа слайдов, граммофоном и с хорошей акустикой. Сама учительница, к несчастью не помню её имени, так как она была у нас неполный год, до апреля месяца, а потом уехала с мужем в другой город. Он был военным,значит подневольным.
  
  Она молодая, приятная, модно одетая женщина с пышными рыжими волосами, завязанными сзади хвостом, с нежным утончённым лицом и тонкими руками с длинными гибкими пальцами. Она играла на пианино и на домре. Была очень образованной. О музыке и композиторах знала много и рассказывала увлечённо, сопровождая рассказы игрой на инструментах или заводя пластинки с оперными ариями.
  
  Прежде чем давать нам слушать музыку подробно рассказывала о произведении, о том что именно важно в нём, к чему стоит прислушаться. Я конечно слышала и раньше много классической музыки и ребята были у нас ,учившиеся в музыкальной школе, но она вводила нас в мир классики профессионально, подкованно и со всей душой.
  
  Поэтому, когда мы слушали арии из оперы Бородина, то уже чётко знали, что там услышим, когда шли на фильмы оперы в клуб, вместе с ней, то и музыку слышали и содержанием проникались по новому. В общем ей мы были обязаны тем, что здорово расширили свой кругозор и научились понимать и принимать серьёзную музыку.
  
  А ведь мы были детьми, в большинстве своём, из низших слоёв общества, видевших в жизни в основном грязь. Тем бесценнее было для многих из ребят то, что она для нас сделала.
  
  Помимо занятий в школе мне очень помогали экскурсии от бабушкиной работы. Росла я , росли и поездки. Теперь это были поездки не на ёлку, а в театры, музеи, концертные залы. Бабушка не ехала сама, в силу пошатнувшегося здоровья, но всегда отправляла меня, для расширения кругозора, как она выражалась. Но однажды по моей вине все мои поездки чуть не сорвались.
  
  В поездки ездили работники её предприятия, были там и молодые мужчины. Вот один такой от поездки к поездке стал уделять мне всё больше внимания. А что я 14 летняя могла смыслить. Мне было приятно, что взрослый человек уделяет мне, девчонке столько внимания. Помогает надеть пальто, придерживает дверь при входе, занимает лучшее место в автобусе, дарит цветочек. Как и каждой женщине приятны знаки внимания.
  
  Однажды, когда мы возвратились из поездки, на вокзальной площади все вышли из автобуса, а он придержал меня за руку и попросил немного посидеть, перед тем, как уходить домой, поговорить, мы мол не закончили разговор. И я согласилась. Мы сидели в пустом, полутёмном автобусе, водитель, его друг пошёл в вокзал в буфет. Свет был погашен и только вокзальные фонари частично освещали салон.
  
   Вот тут он меня впервые поцеловал и у меня голова пошла кругом. Мы сидели и целовались, а когда вернулся Славка, я вскочила, взволнованная и слегка растрёпанная и кинулась к выходу, сказав, что уже поздно и мне попадёт дома. Он попросил меня о встрече на следующий день недалеко от моего дома, на соседней улице и я согласилась.
  
  Домой я бежала взволнованная и растерянная, всё решала предала я свою любовь или не предала. Потом решила, что пойду на встречу и скажу ему , что мы не будем встречаться, а потом вновь вспоминала поцелуи и щёки мои горели от стыда. Видимо мой вид, по приходу домой, насторожил мать. Она спросила не заболела ли , я ответила ,что нет. Она более ничего не спрашивала, только молча наблюдала за мной.
  
  Дело в том, что с детства, если я что-то натворю, вдруг развивала бурную деятельность, стремясь убраться или спрашивая не нужно ли чем помочь, при этом очень суетилась и становилась излишне шумливой, тогда мама замечала:- Ну отвечай, что натворила? А я недоумевая, как она догадалась, как на духу выкладывала ей всё. А тут видимо моё стремление отгородиться и ничего не говорить насторожили её всерьёз.
  
  На следующий день мама работала с утра, я пришла из школы без задержек и принялась за уроки, которые никогда не делала более 40 минут, а потом взялась мыть полы и наводить порядок, хотя в доме не было особого беспорядка. Просто как всегда волнение заставляло меня выбрасывать энергию.
  А волновалась я решая для себя вопрос, идти или не идти на встречу.
  
  Можно было бы не ходить, но ведь дала слово, а бабушка приучила меня, что данное слово нужно держать. И потом мне казалось, что просто не пойти, это по- детски, хотя с мальчишками, не из школы, а встреченными на катке, или в клубе мы запросто могли познакомившись и поназначав свидания ,не пойти, а следить из-за угла пришли или нет, а потом насмеявшись убегать.
  
  Но ведь это было вроде бы в шутку и правда детством. А здесь взрослый человек и поступать нужно по взрослому. Решив для себя этот вопрос, я перестала волноваться и стала собираться.
  
  Мама была уже дома и внимательно за мной наблюдала, делая вид, что занята глажкой белья.
  Ближе к шести часам, на которые была назначена встреча,я тщательно причесалась, приоделась и сказав маме, я ненадолго к Нинке, то есть практически соврав, выбежала из дома.
  
  Мне нужно было свернуть налево по дорожке вдоль домов, дойти до угла и ещё раз налево пройти до угла соседней улицы, но я решила сделать по-другому, на случай если мама выглянет. Пошла прямо в переулок напротив, якобы к дому Нинки, потом свернула в улицу перед её домом, налево и ещё раз налево.
  
  Таким образом я обогнула малый прямоугольник наших домов и должна была пройти мимо нашей улицы в конце, чтобы добраться до места встречи.
  Я ни разу не обернулась, иначе увидела бы мать, идущую следом, считая, что хорошо схитрила.
  
  Его я увидела издали. Он стоял облокотившись на забор частного дома и терпеливо ждал. Я шла по маленькой дорожке, а мама по проезжей части, поэтому он не обратил на неё внимания, ну идёт женщина и идёт себе. Он пошёл мне навстречу.Мы встретились и он протянул мне цветок.
  
  Я не успела ещё открыть рот, чтобы сказать ему, что мы не будем гулять и встречаться, как почувствовала, что мне на спину обрушился удар и услышала крик моей матери: - Ах ты поганка!
  Я отскочила и уставилась на неё, а она уже кричала на него, что привлечёт его за растление малолетки, что сообщит всё по месту его работы и много ещё чего.
  Я стояла с раскрытым ртом, вылитая малолетняя дура, каковой впрочем и являлась.
  
  Он очень быстро ретировался, сказав, что ничего и не было, пусть она не волнуется, а мать погнала меня домой, не слушая моих попыток объяснить, что я пришла сказать о невозможности встреч с ним.
  
  Она считала иначе и лупила меня до самого дома. Ремнём по спине, на глазах у соседей, при этом она не стеснялась в выражениях поливая мою нравственность всевозможными эпитетами.
  
  За одно я ей конечно благодарна, она отбила у меня охоту обращать внимание на ухаживания взрослых мужчин и приучила сторониться их. Ему-то было 24, а мне четырнадцать, без месяца пятнадцать.
  На следующий день мать сходила к бабушке и устроила там скандал, но и дедушка и бабушка объяснили ей, что лишая меня радостей поездок, она добьётся худшего, просто бабушка проследит, чтобы этот молодой человек более не ездил с группой, в которой буду я и объяснит мне, в чём я не права.
  
  Так и вышло, он более не ездил, а мне и объяснять ничего не пришлось, так как я рассказала бабушке всё как на духу и она мне поверила, в отличии от матери.
  Но последствия этого случая всё-таки были.
  
  Про меня, благодаря тогдашним воплям матери, поползли грязные слухи, не без этого. И теперь все соседки внимательно следили за каждым моим шагом, с кем пошла, куда пошла, когда пришла.
  Главка 54
  
  
  Близился день моего рождения и с ним у меня связаны нехорошие воспоминания. Дело в том, что мы часто навещали в больнице Таню, её в очередной раз не перевели в Москву или уже перевели обратно, точно не помню в нашу детскую больницу на Новоткацкой.
  
   Мы классом собрали деньги по 50 копеек, получилось 20 рублей и на эти деньги по выходным, кто-нибудь покупал гостинцы и отвозил Тане. К тому времени, как пришла моя очередь ехать, их оставалось 13 рублей. Мне передали их.
   Я должна была купить гостинцы, а остатки передать потом следующему, кто поедет.
  
  В субботу после школы, я зашла в магазин купила яблок, печенья и конфет, а также пакет кефира и её любимую булочку калорийную. У меня осталось девять рублей с копейками. Сунула всё в портфель, вместе с гостинцами и пошла на вокзал на Новоткацкий автобус. Он один шёл до детской больницы. На вокзале мне встретилась Рита, она подошла ко мне на остановке. Это та самая соседка Тани, которая вместе с ней приходила ко мне играть.
  
  Она спросила куда я собралась и, узнав что я еду навещать Таню, вызвалась ехать со мной. Я была только рада компании, вдвоём веселей, да и они с Таней больше дружили. Мы съездили к Тане, посидели у неё отдали гостинцы и отправились домой.
  
  Сразу домой идти не хотелось, поэтому мы вышли на Водонапорной, решив прогуляться и зайти в новый, недавно открывшийся магазин. Все девочки любительницы поглазеть на товары в магазине, помечтать о покупке, присмотреть что-нибудь. Я была не исключение.
  
  Мы походили по этажам и отделам, присматриваясь к товарам. Мне очень понравились туфли брусничного цвета, лодочки на каблучке рюмочкой.
   У меня был 38 размер, вполне взрослый, так что обувь я смотрела естественно во взрослом отделе. Я сказала, что очень хотела бы иметь такие туфельки.. Они стоили 18 руб 50 .копеек.
  
  Таких денег у меня естественно не было, а Ритка знала только то, что я покупала гостинцы на деньги собранные классом, а сколько денег собрано и сколько у меня осталось, она не знала.
  
  Ещё мне понравились полусапожки тоже на каблучке, чёрненькие, на меху, но это и цена в 35 рублей и сами сапожки не были даже для меня мечтой, так сказала впроброс, что нравится и всё. А также в другом отделе косыночка, шёлковая бирюзовая приглянулась.
  
  Походив по магазинам, мы пошли домой. Ритка сказала, что у неё родители придут поздно, ей заняться нечем и можно мы пойдём ко мне. Я обрадовалась, посидим , поговорим.
  Лучше бы не соглашалась и не радовалась, но я оказывается заболевала, у меня уже поднялась температура и состояние было лихорадочно-возбуждённым.
  
  Мы зашли домой, а там сидит дедушка. Они с мамой пьют чай, разговаривают и ждут меня. Дедушка объявил:-Верочка мы с бабушкой уезжаем на два месяца в Ригу, поэтому я принёс тебе подарок заранее.
  
   До дня рождения оставалась неделя. Я обрадовалась, а мама достала из шкафа коробки, видимо сначала они хотели их придержать до дня рождения, но потом передумали. И дедушка, открыв коробки предложил мне примерить туфли и полусапожки. Это было как в сказке, те самые, что мы видели.
   -Если не подойдут, то я схожу обменяю.
  
  Но всё чудесно подошло. Я была вне себя от счастья. Не было только платочка, а так даже сверх того, о чём я мечтала. Я расцеловала дедушку, а Ритка вдруг заторопилась домой- Ой, я вспомнила, мне мама велела за хлебом сходить- и быстро убежала.
  
  Это были первые в моей жизни туфельки на каблучке и они так подходили к моему выходному платью. И полусапожки вместо осенних туфелек зимой были верхом блаженства.
  
  Дедушка ушёл домой. Мама вышла его проводить, а я почувствовала, что меня знобит и я хочу спать. Вынув из портфеля оставшиеся деньги, я сунула их на полочку над кроватью и легла.
  
   Когда вернулась мама, я спала, но мама заметив, что я вся горю, потрогала мой лоб и сразу поняла, что я заболела.
  Наутро я не могла встать температура поднималась до 40, пришлось вызывать скорую. Это снова оказалась притухшая было ангина.
  
  И естественно в школу я в понедельник не пошла, лежала то засыпая, то ненадолго приходя в себя. Во вторник состояние было такое же, я спала и проснулась от голосов в кухне возле меня. Голосов было много и кто-то кричал.
  
  Я открыла глаза и в мутной пелене увидела нашего классного руководителя и Танину маму. Лариса Харитоновна, спросила меня, где деньги, которые собрали Тане, я показала на полочку и сказала что там осталось 9 рублей с копейками.
  
  Мама достала деньги и сказала, "Верочка, здесь восемь рублей", но в это время из комнаты вышел отчим, он произнёс:-Вот рубль, тебя не было и я взял у Верки из этих денег рубль на парикмахерскую. Всё оказалось на месте.
  " Ну, вот видите, деньги целы, а вы обвинили Веру зря," - сказала Лариса Харитоновна Таниной маме.
  
  Та начала было опять кричать, но мама оборвала её, заметив, что ребёнок болен и незачем возле него шуметь. На что та возмутилась:
  - Да моя вдвое больнее и по её вине".
   Тут уже возмутилась учительница, думайте мол, что говорите, не Вера же заразила вашу дочь тяжёлой болезнью.
  Они ушли,а я опять провалилась в сон.
  
   Свой день рождения я встретила в кровати, едва начав приходить в себя. Ангины протекали у меня крайне тяжело, лечили их тетрациклином, пенициллин мне было никак нельзя, у меня на него аллергия.
  Всё что было, помнилось мне смутно и только почти выздоровев я узнала, что произошло.
  
  Выйдя от нас, коварная Ритка побежала к Таниной матери и там под большим секретом, сообщила ей, что в классе собрали деньги на передачки Тане, а Верка на эти деньги купила себе туфли и сапожки. Зачем Ритка придумала это я не поняла, может просто от зависти!?
  
  Танина мама не разбираясь помчалась в школу и устроила скандал. Ей объяснили, что мне дали 13 рублей, что до меня уже двое ездили к Тане и всего денег было раньше 20 рублей, а значит я никак не могла купить себе такие вещи на эти деньги. Но она ничего не желала слышать и требовала разобраться со мной. Вот поэтому учительница и пришла к нам, чтобы узнать, где оставшиеся деньги.
  
  После всего случившегося мне было неприятно идти в школу, что подумают обо мне, но мама объяснила, что подумают плохо не обо мне, а о Таниной маме, я же ничего не сделала плохого. Оказывается следующие, кто поехал к Тане выясняли у неё привозила ли я ей гостинцы и узнали, что привозила и какие. Так что вопрос был закрыт, но как оказалось не для всех.
  
  Когда через две недели я пришла в школу, всё шло нормально, пока в один из дней мы из-за чего-то не поссорились с Серёжкой Арапиным и он, так как сладить со мной не мог, решил куснуть меня побольнее, он закричал мне "воровка". Я смотрела на него во все глаза,-Что я украла?- А помнишь ты украла деньги на завтраки, а теперь украла Танькины деньги.
  
  Вот так меня достал бумеранг прошлого.
  Я вылетела из класса и понеслась сломя голову.
  Я не соображала куда бегу и зачем. Мне было плохо, стыдно и больно, а слово " воровка" неслось за мной. Никто его не кричал, оно звучало во мне. Я взлетела на третий этаж, видимо у меня была какая то цель, может учительская или пионерская комната. Но тут я увидела приоткрытую дверь лаборантской химического кабинета и мгновенная мысль, что вот сейчас кончатся все мои мучения, что я не хочу жить пронзила меня.
   Я влетела туда и стала судорожно пытаться открыть шкаф с химикатами, а по коридору уже бежала с криками лаборантка, она отлучалась в туалет, забыв запереть дверь, а за ней на её крики сбежались свободные от уроков учителя, сам урок уже начался.
  
  Шкаф не открывался, но на столе стояли наполненные растворами пробирки и я решила их выпить не разбирая, что там. Слава Богу я не успела. Меня остановили, попытались успокоить и отвели в медпункт, куда вызвали скорую, так как начался обычный припадок с обездвиживанием.
  
  А Арапина исключили из школы. Вот так Риткина ложь обернулась бедой и для меня и для глупого Серёжки. А для меня на всю оставшуюся жизнь шопинг, как его теперь называют стал ненавистен. Если я ходила в магазины, то только целенаправленно, со списком и не отклонялась в сторону ни на шаг. Выучили на всю оставшуюся жизнь.
  Главка 55
  
  
  Но вот уже и Новый 1964 год близится и мы готовимся к Новогоднему балу. Я скажу честно,злоупотребляя своими приступами, которые наступали внезапно, научилась пользоваться положением. Наверное это свойственно любому организму, ставить себе на пользу и хорошее и плохое. Своего рода мимикрия.
  
   Я могу встать посреди урока, если он мне по какой-то причине не интересен и выйти из класса, не спрашивая разрешения. И меня не останавливают, так как думают , что мне стало плохо и я спешу за помощью. Ввиду того, что уже дважды такое случалось прямо на уроках, учителя решают, что и в этих случаях мне лучше не препятствовать.
  
  А я иду в пионерскую комнату и там занимаюсь рисованием плакатов для оформления актового зала или просто слушаю музыку. Новая пионервожатая, Валя Глазкова, кажется мне компанейской девчонкой. Она ненамного старше нас, только в прошлом году закончила школу, так что обращаемся мы с ней запанибрата и она с нами так же.
  
  Теперь уже взрослая я понимаю, что была она особой безалаберной, развращённой и абсолютно беспринципной, а тогда в подростковом возрасте она казалась нам независимой, компанейской и бесстрашной. Отчего мы сделали такие выводы? Оттого, что она вела себя независимо по отношению к старшим, учителям, могла высмеять , пошутить, не выйти на работу и потом с невинным видом найти сотни причин уважительных, то говорила, что была в горкоме на совещании, то по делам в доме пионеров, то ездила в Москву по вызову, при этом было понятно, что она врёт, но абсолютно об этом не переживает.
  
  А в глазах подростков это выглядело геройством. Так часто она например могла послать после школы в дом пионеров с поручением любого из нас, вроде она нам доверяет ответственное дело, а на самом деле сваливала свои заботы на наши плечи. А мы, романтики и простаки ещё и гордились этим.
  То ей нужно было сопровождать младших детей на тематический просмотр фильма в наш клуб, она отбирала человек пять из нашего класса или соседних и направляла их, поручая следить за малышами и потом проводить их до школы, где их заберут родители. Мы с радостью берёмся за это, а она упархивает из школы, якобы она повела детей, а сама идёт по личным делам. Так и шло.
  
  Поэтому все практически пионерские дела Валечка решает руками старших подростков и существует безбедно, зарплата идёт, отчётность составляется, так что всё в порядке.
   У меня есть дополнительный ключ от пионерской, она мне его дала. Поэтому я могу бывать там и в её отсутствие и заниматься своими делами. А если она там, то мы и поболтаем и покурим.
  
  Да я ещё ничего не говорила, о том, что я начала курить тоже рано, с тех же 13 лет. Но делала это редко, не чаще раза двух в неделю, поэтому мать пока ни о чём не догадывалась. Я приноровилась иголкой вытаскивать у отчима из запечатанных пачек папироску другую и припрятывать их, до нужного момента. Курить меня научила та же соседка, Галя, что гуляла с Виталием. Она мне сказала однажды, после очередного скандала у нас дома, что мол покури и легче станет.
  
  И я взяла у неё сигаретку и выкурила. Как ни странно первую же сигарету выкурила с затяжкой и ни кашля никаких иных неудобств не испытала. Действительно по первости стало легко и спокойно, слёзы ушли. А так как ещё моя бабушка Вера курила, то я не видела в этом ничего особенного и предосудительного.
  
  Единственно Галка сказала мне, чтобы я не говорила дома, а то взрослые будут ругаться. Я и помалкивала. А так как покупать сигареты я не могла, то и стала тайком брать у отчима. А он курил папиросы Север или Беломор. То что было, то и брала.
  
  А Валя курила импортные дамские сигареты, которые приобретала в Москве, в гостиницах, и она угощала меня ими. Почему-то она сразу поняла, что я покуриваю, хотя в школе я никогда этим не занималась и одежда ещё табаком не пропахла.
  
  Вот так и проходило время. Правда скажу сразу, уходила я с уроков только нелюбимых учителей, а уроки любимых никогда не пропускала.
  
  Новогодний бал прошёл просто великолепно. Нас было очень много. Ученики с восьмого по одиннадцатый класс, было шумно , весело, проводились конкурсы и выигрывали призы, танцевали под школьный ансамбль. Ребята из старших классов сделали много концертных номеров, а мы как новички были только зрителями.
  
  Но мы приняли участие в оформлении зала, поэтому тоже могли считать, что сделали свой вклад. Я первый раз была не только в платье но и в новых туфельках под него, так что ощущала себя королевой, и впервые танцевала с ребятами старшеклассниками.
  
  Это было весёлым и приятным ощущением. Разошлись в десять. Это тоже было новым, первый раз мы возвращались домой в позднее время, но большой стайкой.
  
  Могу сказать, что не только совместное внешкольное дело, но и такие вечера давали нам больше понимания друг о друге, чем простое пребывание в классе. Ведь на вечерах все чувствовали себя раскованно.
  
   Кстати нам не запретили станцевать и твист и шейк, учителя смеялись глядя на нас, а нам было весело и хорошо.
  Это правда было в первый и последний раз, потом пришли иные времена, когда эти танцы запретили.
  
  Каникулы у меня прошли быстро и незаметно. Я ездила в Москву четыре раза на разные спектакли от бабушкиной работы, а остальное время много читала и писала.
  Но вот снова потекли школьные будни, уроки становились всё насыщеннее, мы делали упор на предметы экзаменационные, их даже больше поставили в расписание.
  
  Всё равно находилось время и для проказ и для шуток и для прочего.
  Так нас с Нинкой пересадили на предпоследнюю парту, с первой из-за того, что за спиной учителя, которая вставала у второй парты и начинала объяснять урок, вернее талдычить его наизусть по учебнику.
   Забыла сказать,что историю снова вела Моргалка. Мы с Нинкой передразнивали её мимику и показывали всему классу бумажных чёртиков. За этим нас и застукали, оттого что весь класс покатывался со смеху, а мы не успели убрать свои изделия, когда она догадалась обернуться.
  
   Но для нас было только в радость пересесть подальше, так как я была любитель Камчатки, как называли задние парты. Там мы с Нинкой, на уроке истории чаще всего резались в морской бой или играли в чешского дурака. Нужно было открывая карту, называть её.Валета мосье, даму мадам и так далее.
  
   И вот, увлёкшись однажды игрой, мы открываем карты. У Нинки валет, и она спешит крикнуть мосье, а я шёпотом сбиваю её, шепчу мадам. Она пискливым голосом, на весь класс выкрикивает м-м- мудак.
  
  Весь класс в истерике, а нас конечно же выпроваживают вон, но я от смеха не иду, а почти ползу, придерживась за парты. В коридоре мы смотрим друг на друга и заливаемся дружным хохотом. И такое бывало, так что мы не тихони.
  Правда к директору нас не отвели, ограничившись двойками в дневник.
  
  В другой раз, Костик Воронин, дразнит меня во время уроков. Он сидит в соседнем ряду на последней парте. Не помню, что именно он мне говорил, но явно гадости. Я его трижды просила угомониться, но он продолжал. Тогда я встала, а портфели свои мы ставили в проходе возле парт, так как в отделение под крышку они не влезали, взяла его портфель и швырнула через весь класс почти к доске, со словами:-Иди подбери мусор,здесь убирают!
  
   Учительница недоумённо смотрит на нас. Я настаиваю. Он шепча "бешеная" идёт за портфелем, а я следом. Когда он взял портфель, я не успокаиваюсь, заявляя-, А теперь, вон отсюда!
  И он вышел, связываться со мной не хочется. А я иду на своё место, говоря учительнице:- Можно продолжать.
  
  И мне снова сошло с рук, видимо поняли, что я в ярости. Вот такие фортеля выкидывала я иногда.
  Но мне всё прощали, потому что в остальном я была по-прежнему старательной, исполнительной, училась хорошо , а в классе всегда была заводилой и могла придумать что-то новенькое занятное для всех.
  Главка 56
  
  
  И наконец первый день девятого класса. Это уже не тот состав учащихся, что был по восьмой. Но основной костяк сохранился. Все кто принят учиться далее собраны в том же составе плюс новые и снова те же сорок человек. Мы теперь не Б а В, наш кабинет на третьем этаже первый по узкому коридору.
  
  Как всегда в первый день идём в школу нагруженные по самые уши. Всё, что удалось приобрести в нескольких экземплярах в целях обмена на недостающее. У меня уже не портфель, а вместительная сумка, что-то среднее между хозяйственной и пляжной. Естественно битком набитая.
  
   При входе в маленький коридор, по обе стороны стоят мальчишки, вроде бы случайно, но нас они настораживают и Нинка прячется за мою спину. Как оказалось не зря.
  
  Мальчишки все рослые, возмужавшие, при нашем появлении часть из них, а именно те, кто учился с нами раньше, поспешно отходят в сторонку, вроде их тут не стояло. Остаются только новенькие. Чувствуя, что в этом какой-то подвох, я медленно, даже с виду лениво поднимаю согнутую руку, при этом сумка оказывается на уровне плеча за спиной, я держу её подвешенной за ручки на пальцах.
  
  Вот тут действо и начинается. Один из мальчишек толкает меня в сторону противоположного, с тем, чтобы тот отфутболил меня обратно. То есть пятый угол. Но так как я примерно этого и ожидала, то не отлетаю, а удерживаюсь на расставленных ногах, поднимаю руку выше, раскручиваю сумку.
  
  При этом она бьёт всех стоящих по кругу. Мальчишки летят врассыпную, наши бывшие одноклассники хохочут, а мы спокойно проходим в класс. В коридоре начинаются выяснения отношений, при этом слышатся вопли Славика Черкасова:- Я же вас предупреждал, её не трогать.
   Я высовываюсь из класса и спокойно замечаю: -Остальных тоже не трогать.
  
  Как ни странно это действует и мальчишки отменяют глупую прописку.Так происходит первое знакомство с новыми учениками. В основном пришли новые мальчики и три девочки, тихие серые мышки из деревенской школы, которые чувствуют себя неловко и выглядят запуганными.
  
  У нас получилось в классе мальчишек больше, чем девочек. И из-за этого скоро разгорится нешуточная война.
  На первом же уроке мы узнаём не сказать, чтобы отрадную новость. Первое-мы попали в школьную реформу, с этого года переходим с одиннадцатилетнего на десятилетнее обучение, то есть программа остаётся той же, но изучать мы её будзем в плотном режиме трёхлетнюю за два года.
  
  Вполне в духе пятилеток. Второе- у нас вводится политчас. Этого нам только не хватало, как говорится ранее нас Бог миловал, а теперь каждый понедельник все по очереди должны делать недельный обзор важных газетных материалов. Подразумевается политических в стране и в мире.
  
  Третье-всем обязательно сдавать нормы ГТО и изучить противогаз, поведение во время воздушной тревоги, первую помощь при ранениях и прочие прелести. Сразу возникают вопросы, мы что готовимся к войне? Нет, но мол должны быть готовы, на случай ядерной войны.
  
   Перспектива не из весёлых. И ещё мальчики будут отдельно заниматься НВП, начальной военной подготовкой, так как им идти служить в армию.
  Помимо этого у нас добавляются новые предметы: биология, астрономия, тригонометрия, к алгебре и геометрии впридачу, обществоведение со второго полугодия ,черчение.
  
   К тому же мы будем по пятницам и субботам проходить практику на заводе и должны выбрать на кого хотим обучаться- токарь, слесарь или фрезеровщик.
   Хорошо сказано, особенно когда ты не знаешь, чем одно отличается от другого.
  
  Русского языка теперь не будет, будут по два урока литературы, на которых мы будем не только устно заниматься, но и писать письменные работы, сочинения. Дежурства по школе нам в обязанность также вменяются, уборка школьного коридора по графику, класса по дежурству ежедневно.
  
  Хочу сказать, что когда мы учились, у нас технички были только на первом этаже ,а на остальных они убирали только туалеты. Так что и классы и кабинеты и коридоры убирали сами ученики.
  Вот такой плотный график обучения нам предстоял.
  
  И с первого же дня включаться пришлось по полной, без расслабления. В перемену произошёл обмен учебниками , в итоге чего у всех всё оказалось в наличии. Уроков теперь каждый день было по шесть, а если сдвоенные, математика и литература или физкультура, то иногда и без перемены, в зависимости от объёма материала.
  
  Через две недели после начала занятий к нам в класс пришли завуч старших классов Лидия Николаевна и директор. Да я не сказала, что директор у нас сменился. Нашего горячо любимого Василия Дмитриевича перевели в приборостроительный техникум директором, а нам дали нового.
  
  По иронии судьбы этого звали Дмитрий Васильевич и был он полной противоположностью прежнему директору. Если тот горячо любил детей и знал всех по именам и фамилиям и не ругал, если ты провинился, а беседовал, стараясь объяснить в чём ты не прав, то этот никого не знал и знать не хотел.
  
  Стиль его обращения:- Эй ты, пойди сюда, как тебя там. И всё в таком духе. В общем солдафон и держиморда. С учителями он общался не лучше.
  
  С первого момента, как они вошли в класс и разрешили всем сесть мы почувствовали неладное.
  -Ребята-обратилась к нам Лидия Николаевна-при составлении списков классов возникла ошибка и мы её сейчас исправим. И она продиктовала шесть фамилий мальчиков, которые должны сейчас встать и перейти в девятый Д, так как там недобор по мальчикам и эти ученики должны учиться там.
  
  Мы дружно стали возражать. Директор рявкнул на всех "молчать" и приказал мальчишкам покинуть класс. Но мы упёрлись.
  А учитель, пришедший вести урок истории Олег Михайлович, стоял молча у окна и ждал разрешения вопроса. Мальчики не шли, мы не замолкали , стоял гвалт. В итоге директор сказал:- Хорошо, ведите урок, позже разберёмся. И они вышли. Олег Михайлович посмотрел на нас и произнёс:- А вы молодцы, своих не сдаёте.
  
  Потом начался урок. О, этот новый учитель истории, какая же это была полная противоположность Моргалке. Он прошёл войну, у него был нервный тик. Когда он увлекался, объясняя урок, то вдруг резко выбрасывал вперёд руку с двумя вытянутыми, длинными тонкими нервными пальцами музыканта, и вам казалось, что эти пальцы летят именно вам в глаза.
  
  Но к этому быстро привыкли, так как любил он предмет беззаветно, объяснял великолепно совершенно не касаясь учебника. Он словно вдохновенно пел песню выдвигая все известные гипотезы, заставляя нас думать и делать выводы. Он приносил все известные статьи, новинки, журналы с иллюстрациями результатов раскопок. Чего только не знал он.
  
  И мы все стали любить историю. Учебник вы и сами прочтёте дома,- обычно говорил он- А моя задача открыть вам мир.
  И он его действительно открывал.
  
  Скажу честно, мы наверное все влюбились в него, потому что многие из нас стали встречаться в городской читальне, возле стенда истории , где мы искали нужную литературу по теме и жадно читали. К тому же внешность учителя, смуглокожий, темноволосый, с яркими зелеными глазами, тонким орлиным носом и нервически подвижным ртом, также располагали к себе женскую часть класса.
  Главка 57
  
  
  Но это лирическое отступление, а сейчас началась большая война. На перемене весь класс гудел, решая вопрос с переводом. Спросили ребят, чего хотят они, ребята ответили остаться. Значит не отдаём, вынесли дружный вердикт.
  
  Следующий урок немецкий. Наш классный руководитель теперь Турка Григорьевна начала с перечисления шести фамилий и предложила им встать и перейти в указанный класс, все отказались. Вообще-то она Нина Гигорьевна, я уже рассказывала,но из-за фамилии Гурова, а росписи похожей на Тур, мы и зовём её Турка.
  
  В ответ она заявила:- Или вы покидаете класс или я". Все дружно ответили "вы". Она встала и вышла из класса. Снова пришла завуч, целый урок она объясняла нам, что мы ведём себя не по комсомольски, что мы не понимаем важности стоящих задач, что мы узко мыслим.
  
   И прочее, прочее. Мы стояли на своём. Тогда она пригрозила, что у нас не будет занятий, пока мы не согласимся.
  Ах, значит мы все свободны?-ехидно спросила я.
  Да- ответила завуч. - Ребята, вперёд-закричал Славик Черкасов и мы все дружно, с сумками и рюкзаками ринулись на выход.
  
  Она пыталась нас удержать, но как сладить с лавиной. Мы со смехом и шутками бежали вниз по лестнице, внизу стоял директор. Завуч с несчастным видом и беспомощными криками бежала за нами. Мы пронеслись мимо директора и высыпали на улицу.
  
  Стояло бабье лето. Одеваться было не нужно, так что нам ничто не препятствовало и мы пошли со школьного двора. Директор выскочил на крыльцо и кричал нам вслед, но мы не обращали внимания.
  
  На улице посовещавшись решили пойти в лес, всё равно домой ещё рано. И отправились. Лес был недалеко, примерно в полутора километрах. Мы погуляли по краю леса, всё время обсуждая главный вопрос и потом направились по домам. Стратегия была выработана.
  
  На первой неделе, когда проходило классное собрание мы проводили выборы комсорга. Кандидатур было две. Наши ребята предложили меня, новичков-то не знали, а я предложила Славика. Так как самой мне не хотелось связывать себя этой работой, ездить в горком и прочее.
  
   Я объяснила, что с удовольствием буду помогать в работе, но сама комсоргом быть не хочу. В конце концов согласились и комсоргом стал Славик, поэтому на его призыв все дружно и откликнулись.
  
  Не ушли из класса только три девочки из деревни, именно на них все шишки и посыпались, не от нас, от учителей. Они назвали их штрейхбрекерами, мол либо все, либо никто.
  
  На следующий день мы, как паиньки пришли в школу. Первой была литература. Вошла Татьяна Николаевна, а следом Лидия Николаевна и всё повторилось; уговоры, давление и наше сопротивление. Бесполезно, и она ушла.
  
  В этот день, мы проходили пьесу Островского "Гроза". Татьяна Николаевна, решила устроить чтение вслух. Она попросила Толю Редькина и меня прочесть диалог Дикого и Кабанихи. А так как мы были порядком накалены предшествующей сценой с завучем, то читали с сарказмом и выразительностью такой, что весь класс катался со смеху, а Татьяна Николаевна вообще до слёз
  
  Урок прошёл на ура. На следующей его части мы разбирали сюжет романа, характеры героев и их поступки, вернее мотивы поступков, а Татьяна Николаевна, нет нет, да снова принималась смеяться. Потом она сказала " На ближайшем школьном вечере, вы двое должны будете выступить с этим диалогом на сцене, так что учите наизусть."
  
  Следующие уроки все начинались с требования покинуть кабинет, и отказа, а потом отступления завуча. Так прошёл весь день. На третий день директор встал в проходе в узкий коридор, он решил завернуть ребят прямо в начале, не допуская их в класс.
  
  Класс Д учился в большом коридоре и он хотел, чтобы они сразу прошли туда. Мы быстро поняли его тактику и никто не пошёл в класс, все остались стоять в большом коридоре. Директор подозвал завуча, и что-то ей шепнул. Она тут же пошла к своему кабинету, а через пять минут по местному радио было объявлено, чтобы все старшеклассники выстроились на линейку.
  
  Все вышли из классов недоумевая, какая линейка, ведь уже был звонок, но увидя директора, все построились.
  Наш класс по-прежнему стоял толпой, ощетинившись, готовый к бою. Ох, как нас стыдили, как пытались выставить перед всеми , чуть ли не врагами порядков школы и нарушителями дисциплины, но совершенно неожиданно мы увидели, что на нас смотрят с уважением не только ученики старших десятого и одиннадцатого классов, но и учителя.
  
   Это было приятно. Пока нас отчитывали и потом разрешили всем пройти в классы, наши мальчишки юркнули в класс, прикрываясь толпой, а следом мы.
  В общем и этот раунд остался за нами. А мы стали знаменитыми на всю школу, на всех этажах шептались о непокорном девятом В.
  
  Следующий день прошёл спокойно, но после шестого урока, Нина Григорьевна заявила нам, что за сорванный урок, она оставляет нас на седьмой час. А мы и так кончали заниматься в 14 часов. Ну и конечно взбунтовались.
  
   Нет мы не убежали, мы расселись по партам, но как только она открывала рот, чтобы начать говорить, мы начинали в унисон поднимать крышки парты и стучать ими. Она умолкала, умолкали и мы. Так несколько раз, пока она со злыми слезами не бросилась вон из класса, а мы следом.
  
  На следующий день нас встретили на пороге школы и предложили всем сдать дневники и после этого по одному проходить в школу. Нам хотели вписать замечания и поставить двойки по поведению или не допустить до уроков вообще. Посовещавшись мы заявили, что не пойдём на уроки вообще, тем более условие было жёстким, мальчишки переходят в другой класс. На это мы не были согласны.
  
  Тогда нам пригрозили отчислением из школы. Тут все призадумались, но Толя Редькин сказал :Пугают, не имеют на это права. У него мама была юристом. Мы согласились. Двери школы заперли,а мы остались во дворе.
  
  Стали решать что делать. В окно за нами наблюдали и мы договорились не сдаваться, а пойти всем вместе в кино. Сказано, сделано. Решили идти в кинотеатр Центральный, в парке. Там были дневные сеансы по двадцать пять копеек.
  
   По дороге подсчитали, денег не хватает, трёх рублей, но я сказала ребятам, что рядом живёт мой дедушка и я у него попрошу. Что я и сделала. Дедушка дал мне три рубля, ведь объвила ему , что мы идём с классом, а ребята стояли перед окном в переулке, он их видел. О том что мы сбежали я не говорила.
  
  Мы сходили в кино и договорились, что завтра придём все в школу, как ни в чём не бывало. Будь, что будет. Фильм смотрели английский, Стук почтальона с Максом Линдером, немой и очень смешной. Насмеялись до слёз
  
  На следующий день, с каждого урока мальчиков по одному вызывали к директору в кабинет. Там с ними разговаривали отдельно. В итоге на последнем уроке трое из них Костя Воронин, Сашка Воронов и Толя Орлов, сдались.
  
  Они не глядя ни на кого взяли свои портфели и перешли в Д класс. С ними ушли и те три девочки из деревни, у них учились в том классе подружки. Получилось ни нашим ни вашим. Ушло шестеро но не мальчишек.
  
   Нас осталось 34 человека, 17 девочек 17 мальчиков. Ровное число. Но до окончания школы мы всем классом полностью бойкотировали предавших нас мальчишек, ведь они сломались, а мы за них боролись.
  Главка 58
  
  
  Примерно ближе к концу октября в школе происходит грустное событие. Умирает девочка десятиклассница, краса и гордость школы. Отличница, очень активная и компанейская девчонка, прекрасно певшая. Все её знали и очень любили, и вдруг бурная непродолжительная болезнь, сейчас уже не помню что именно, но она буквально сгорела за три недели.
  
   Школа решила проводить её и нужно было сделать венок. Нарезали в лесу лапника, сделали каркас в мастерской, а мы девочки изготавливали цветы, всё из той же жатой бумаги. А вот сам венок доделывала я, расположив цветы по кругу самый край белыми розами, потом нежно розовыми, снова белыми и середину ярко-красным сердцем. Получилось и нежно и красиво.
  
  Когда прикрепили траурную ленту, вышло очень даже неплохо. Венок был больше, чем изготавливали в мастерских.
  Прошло не более месяца и в школу пришло распоряжение сделать венок на похороны старого большевика и выделить десять человек представителей школы на саму церемонию, нести венок и участвовать в траурной колонне. Это было обязательно для всех школ.
  
  И снова основную работу поручили мне. Правда на сей раз и изготовку цветов и оформление венка, всё свалили на меня. Сам каркас, обложенный лапником получился полтора метра в высоту и 80 сантиметров в ширину, так что был очень тяжёлым.
  Я просидела в школе два дня безвылазно с ночёвкой. Кормили меня поутру учителя, а в течении дня по талонам в столовой, три раза. Дали отдельные талоны, своего рода плата за работу, а ночевать предложили на диване в учительской. В первый день, я ушла в пионерскую, где занималась цветами сразу после уроков и просидела допоздна.
  
  Мне не было страшно нисколько. Внизу проживал сторож, он три раза за ночь обходил школу вокруг и два раза проходил по этажам, проверяя всё ли в порядке, а я копалась себе с работой. Окончив, погасила свет и решила просто побродить по школе, на другие этажи попасть не могла, а на своём могла походить по коридорам и в учительской.
  
  Остальные кабинеты были заперты. Я вышла в большой коридор и остановилась. В окна лился лунный свет, ночь была необыкновенно ясная и наш коридор выглядел как большой бальный зал в лунном свете. Без обычного шума, толкотни и непрерывных хождений учеников, он казался совсем другим.
  
   У меня в голове звучала лунная соната, так действовало освещение и я принялась скользить в вальсе с воображаемым партнёром, хорошо, что меня никто не видел, решили бы, что сбрендила.
  
  Потанцевав немного и посмотрев в окно, решила, что нужно лечь отдохнуть, так как завтра у меня много работы. Я удобно устроилась на диване в учительской, мне выделили одеяло и подушку и вскоре спала. Во сне тоже звучала музыка и лился лунный свет, но со мной танцевал мой любимый.
  
  Утром меня разбудила учительница, которая пришла первой и наскоро попив чаю, который она принесла и поев пирожков, я пошла вновь заниматься венком.
  Этот венок я сделала из голубых и красных цветов, расположив их в виде ордена. Посредине красная звезда, а от неё расходятся голубые лучи. По краю шли мелкие цветочки опять из красного в три ряда.
  Получилось вполне торжественно и красиво.
  
  Закончила я его в восемь вечера, поэтому школу покидала, в то время, когда расходились дети из кружков. По вечерам после шести, по окончании второй смены, а во вторую смену учились с пятого по седьмой класс, в школе работали различные кружки.
  
  А в восемь все расходились и школа закрывалась. Так что я успела уйти до закрытия. Мама дома не волновалась, её предупредила Нина, накануне, так что скандала из-за моего отсутствия не было.
  
  Потом мне ещё два раза приходилось выполнять такую работу, так что ребята смеялись, ты у нас профессиональный гробовых дел мастер, а я отшучивалась.
   А в тот раз получилось обидно. Ребят на похороны выделили из десятых классов, самых крепких мальчишек. На следующий день после похорон они очень возмущались.
  
   Дело в том , что горком партии, углядев наш венок, распорядился по своему. Они перевязали ленты с покупного венка, который приобрели в мастерской, на наш венок, а наши на свой. Это бы ладно, но нести его всё равно заставили ребят, это и показалось им обидным, венок вроде бы уже не наш, а работа наша.
  Именно для горкома, я в десятом классе и делала венки ещё два раза и также ночевала в школе.
  
  А между тем незаметно снова приближался Новый год. Да, чуть не забыла, к этому времени как-то тихо сошло на нет школьное самоуправление и теперь не мы решали, что и как будет в школе, а родительский комитет и учителя. Сменился правитель в стране и изменился порядок нашей жизни.
  
   Теперь не было той свободы, что раньше, нас заметно стали прижимать. А в комсомольской работе всё стало сводиться к комсомольским собраниям, проработкам отстающих, политпросвету. Это было всё скучнее и скучнее.
  
   Нас собирали в актовый зал, всех старшеклассников и, пришлый из горкома партии лектор, читал доклад о международном положении, постановлениях политбюро и прочую лабуду, в нашем понимании. Мы откровенно скучали и пытались переговариваться между собой, чтобы не уснуть, но слишком ярые учителя коммунисты, в том числе завуч, бдительно следили за нами и шикали.
  
  Уйти было нельзя, выход перекрывали. С таким мы сталкивались впервые и это вызывало протест, но потом стали нажимать на то, что нарушителям будут снижать оценки и за дисциплину и за предметы, пришлось смиряться и терпеть.
  
  Вот так изменилась наша жизнь. Поэтому Новогоднего бала ждали, как настоящего праздника, готовились к нему оживлённо, сами оформляли зал, устроили конкурс Новогодних стенгазет, наш класс завоевал-таки первое место.
  
  Оформляли и разрисовывали газету мы с Толей Редькиным вместе, а плакаты для зала рисовали целых тридцать человек из разных классов. Именно тогда и произошло моё объяснение с Виталькой, о котором я упоминала отдельно. Под Новый 1965 год.
  
  Сам Новогодний бал начался замечательно. Мы выступали, я впервые со сцены читала свои стихи и всем понравилось, ребята сплясали матросский танец, девочки спели песню. От других классов с замиранием сердца слушали пение Танечки Зелинской из десятого класса.
  
  У неё был сильный чистый и очень глубокий голос, она пела романсы и арии из опер. Все всегда наслаждались её пением. Запомнилось выступление Вали Лысенко из 11 класса, она выступала с Володей Анисимовым, в которого была влюблена моя Нинка.
  
  Они играли эпизод из оперетты. В дальнейшем Валя стала артисткой Ленинградского театра оперетты. Впрочем многие из вас могут её вспомнить, в фильме свадьба в Малиновке именно она играла Яринку. Жила она на Ворошиловской улице, рядом с моей учительницей начальных классов, недалеко от школы.
  
  Они были соседями, я учась в старших классах часто навещала Марию Григорьевну, это было мне по дороге из школы, поэтому знала Валю. А Виталик Ивин , мой одноклассник тоже выступал на этом вечере и тоже с арией из оперетты. Потом он стал артистом Московского театра оперетты и тоже снимался в фильме, в одном из вариантов Сильвы, он исполнял роль Бони. Вот такие ребята учились в нашей школе.
  
  Потом после концерта были конкурсы с подарками-призами и после танцы. И вот тут нам испортили Новогодний вечер. Директор вышел на сцену и строго предупредил, что никаких твистов и шейков он танцевать не разрешает. Нарушители будут удалены с вечера, а ансамблю разрешается играть только спокойные мелодии.
  
   Вот так. Ребята попробовали, прячась за ёлкой, пользуясь множеством народа, прикрываясь толпой всё-таки потанцевать немного в ритме шейка, куда там. Бдительный Дмитрий Васильевич возникал словно из под земли, в тот момент, как только начинали и пятерых ребят принудительно вывел из школы, а в половине десятого вообще прервал вечер и велел расходиться по домам. В общем праздник был испорчен.
  Все расходились понурые и обозлённые. Многие из учителей недоумевали,к чему такие строгости, но спорить не решались.
  
  Во второй половине года, предметов прибавилось и занятия шли напряжённо, было уже не до баловства, но ведь разрядка молодым и горячим нужна и она происходила по пятницам и субботам на практике на заводе.
  
  В первом полугодии во время практики мы в основном занимались в помещении техникума при заводе изучали теорию профессии. Так как мы долго не знали, какую профессию выбрать, то нас просто тупо расписали по алфавиту. Учеников на первые 10 букв поставили фрезеровщиками, средние буквы слесарями и оставшиеся токарями.
  
  Таким образом был решён вопрос и мы с Нинкой оказались в группе токарей. Тяжелей всех пришлось неразлучным подругам Князевой и Щукиной. Валю записали во фрезерный цех, а Машу с нами. Но ничего не поделаешь.
  
   Во второй половине учебного года, мы впервые пришли в цех к станку. Так как на теории мы уже изучали строение станка, то быстро разобрались, где станина, задняя бабка, передняя бабка, суппорт и прочее. Но одно дело теория, другое практика и касаться самого станка поначалу было страшно.
  
  Там кстати мы снова встретили Серёжку Арапина. Он уже был полноценным работником, держался важно и очень был рад нас увидеть, зла на нас не держал, я на него тоже.
  
  Первое, чему мы учились- точить резцы. Нужно сказать, что не все приладились это делать. Я научилась почти сразу, так как внимательно следила за действиями мастера, Надя Хорева с первого раза сделала всё верно и в дальнейшем легко справлялась с этим, а вот моя Нинка никак не могла заточить резец, то поставит не под тем углом, то не того образца резец заточит другим способом, в общем боялась она точильного станка , оттого и не получалось.
  
   Но в цеху работало много молодых ребят, они с нами флиртовали и естественно всегда находились желающие помочь заточить резец.
   Работали мы по двое на одном станке, по очереди. Потом стали потихоньку сбегать в другие цеха, освоились и стали навещать своих ребят, которые работали по соседству в слесарном цеху, а в фрезерный нужно было пройти через три цеха, выйти во двор и пройти в другое здание.
  
   Но мы и туда добирались. Более всего нам нравились в цеху газированные автоматы. Мы без конца бегали попить, а потом естественно в туалет. Мужики потешались над нами, во девок сушняк мучает.
  А мы не могли понять почему они смеются. Оказалось, что газировкой отпивались в основном пьющие мужики, поэтому над нами и потешались.
  
   Кстати практику мы проходили на заводе отчима, том самом, рядом с которым была знаменитая спальня Рябова,наша бывшая квартира.
  
  Более всего от того времени мне помнится тошнотворный запах эмульсии, которую лили на обтачиваемую деталь, для охлаждения, она была белая с жёлтым отливом ,густая и вонючая, после неё было очень тяжело убирать станок, очищая его от слипшейся в эмульсии стружки, но делать это приходилось ежедневно.
  
  Станок должен блестеть, как говорил мастер. Работали мы на малом токарном станке, а рядом в другом ряду стояли большие, нам они казались монстрами.
  А в конце зала стояли несколько новеньких станков с ЧПУ-числовым программным управлением, тогда только входившим в употребление.
  
   На них работали работники молодые с высшим разрядом. Мы иногда, когда шли мимо них затачивать резцы, стояли и любовались на их работу.
  Главка 59
  
  
  На второй день мастер показал нам, как закреплять деталь, подводить резец, включать передачу и начинать обточку. Нам дали просто болванки для обучения. Пока не нужно было делать детали, нужно было только научиться владеть техникой обтачивания.
  
   Первый раз сильно дрожали руки и никак не получалось точно подвести резец, то перебор, то недобор, а потом стало получаться. Вторую болванку мы должны были закрепить сами. Это досталось выполнять Нинке.
  
   Она старалась делать всё, как обьяснял мастер, но не заметила, что зажала в кулачках с перекосом, поэтому, когда подвела резец и начала обточку, болванка выскочила и со свистом полетела вперёд.
  
  Прямо перед нами работал заводской парень, очень похожий на Олега Янковского, правда самого Янковского мы тогда не видели, это потом поняли, когда узнали. А так сильно симпатичный парень, который нам нравился и болванка полетела в него.
  
  Каким особым чутьём в грохоте станков, он различил свист болванки, не знаю, но во-время присел, а мы с Нинкой со страху шлёпнулись на решётку, на которой стояли у станка. Болванка врезалась в его станок и что-то там заклинило. Станок замолк, а наш гудел вхолостую крутя обороты. Он разогнулся весь бледный, молча обошёл наш станок и вырубил его, потом покрутил пальцем у виска и сказал "дуры, ну и дуры".
  
  А мы всё сидели, как две клуши, а потом дружно заревели. Он обернулся, наклонился к нам через станок и со смешком сказал:
  - Чего ревём, живой я, живой, вставайте ,уж.
  
  И мы как по команде вскочили, утирая грязными руками лица, а он уже хохотал в голос:- Ну всё, вас теперь не отмоешь.
  Отмывались мы этой вонючей эмульсией, а мастер сокрушённо качал головой "вот,мол,навязались работнички, на мою голову. Потом он всегда проверял у нас крепёж, пока не стал доверять.
  
  В другой раз наш Колька Коваленко ,пошутил так, что мало не покажется. Он работал во фрезерном и пришёл к ребятам в слесарный цех, а потом к нам. Нас объединял общий проход в котором располагались складские помещения, где мы получали резцы и заготовки.
  
  Колька был мой сосед по посёлку, а учился в девятом Б, но на практике мы все были вместе.Он притащил довольно внушительную круглую болванку и у ребят на сверлильном станке, насверлил в ней дырок, в которые насовал головки от спичек, целый коробок наломал. После этого он засунул не до конца заклёпки и пришёл к нам.
  
  Он конечно не хотел того, что случилось, не ожидал такого эффекта, он просто хотел нас попугать. А получился скандал.
  Цех громадный, на полкилометра длиной при десятиметровых потолках. В проходе ездит потолочный кран, для перевозки больших заготовок, внизу туда сюда снуют раздатчики заготовок и тележки отвозящие в ОТК-отдел техконтроля готовые изделия.
  
  Одна тележка с заготовками стояла против нашего отсека, пока работник относил ящик к станку рабочего.
  Колько подошёл к тележке и со всего маху долбанул по заготовкам своей болванкой, вгоняя заклёпки внутрь. Прогремел звук, похожий на взрыв. Мы присели с криками, а вот пожилые рабочие попадали под станки и залегли.
  
  Увидев это Колька стал бешено хохотать. Наш мастер, весь позеленевший, подскочил к нему и тряхнул его за плечо " Ты что делаешь, подлец. Ты соображаешь, что ты делаешь?
  Голос у него дрожал от негодования. Колька перестал смеяться и пробормотал " я пошутил".
  
  Пошутил?- да ты знаешь стервец, что они войну, бомбёжки прошли у станка работая, а иные и на фронте. Ты знаешь, что они сейчас почувствовали. В цеху стояла гробовая тишина, все станки отключились, это кто-то вырубил рубильник и каждое слово мастера разносилось по цеху эхом.
  
  Мужики уже поднимались и выражение их лиц не предвещало Кольке ничего хорошего, но тут уж начальник цеха, прибежавший из своей конторки и мастер успокоили и остановили всех, иначе быть бы беде. В общем от практики Кольку отчислили до конца года. Вот такую разрядку устраивали мы на практике.
  
  Были и другие, но уже безобидные шутки и розыгрыши. Так например помнится случай с Вовкой Закуновым, старшим, немного неполноценным братом моей соседки с посёлка, который учился на ремонтника, разобрав мотор станка, не мог сообразить почему станок не включается.
  
  В то время, как сам недоумённо крутил в руках, лишнюю, как ему казалось запчасть. А это был ротор, то есть сердце станка он забыл поставить на место. Смех на весь цех.
  
  Так что девятый класс пролетел быстро, напряжённо и незаметно. Лето я опять работала доставщицей телеграмм, из заработанных денег немного потратила себе на материи для платьев, а большую часть отдала маме. Денег катастрофически не хватало. Отчим много пропивал.
  
  Конечно помимо школы были дела и домашние и личные, просто не будешь же описывать всё поминутно. Опишу обычное наше времяпрепровождение того периода.
  В детские игры мы уже не играли, вроде как выросли, так иногда разминались с малышнёй в круговую лапту.
  
  А в основном мы или прохаживались вдоль улицы, взявшись под руку и обсуждая свои девичьи дела, иногда бегали на танцы, или в плохую погоду сидели друг у друга, у кого родителей на данный момент не было дома, чтобы нам никто не мешал и мы не мешали.
  
  Нас было три закадычные подружки -Нина и две Веры. С Ниной мы учились с третьего класса, но подружились классе в пятом, с Верой подружились в шестом. Просто раньше они жили в деревне, потом у них сгорел дом и они переехали на посёлок.
  
  Им как и нам выделили половину финского домика, в нашем прямоугольнике,но по другой улице. Наши дворы соприкасались задним забором. Когда мы подружились, то очень быстро сообразили, что обходить посёлок вокруг половины домов долго, проще перелезать через забор.
  
  Мы соорудили опору из брёвнышек, с двух сторон в углу забора, и ловко перепрыгивали, опираясь на опору и придерживаясь за столбик. Сначала нас пробовали ругать родители, потом махнули рукой. Так мы и попадали друг к другу, до тех пор, пока я не уехала в Москву, то есть до своих 25-ти сигала через забор.
  
  А до Нины нужно было бежать по переулку мимо четырёх домов,её дом был последним.
  У Нины была собачка, щенок нашей собаки, которого я отогрела на груди. Когда лютой зимой щенки замёрзли, мы их притащили в дом и я всех по очереди отогревала и потом устроила на плите на подстилке, где они быстро отошли, а этот никак и его ледяного взяла к себе на грудь под одеяло.
  
  Он отогрелся только к утру. Ожил, вот радости было.
  Когда его забрала Нина, он всё равно помнил меня и всегда встречал прыгая до моего лица и облизывая, а потом ложился рядом и не отходил.
  
  У нас всех троих были пьющие отцы, только абсолютно по разному себя ведущие. Нинин, хоть и допился до Белочки , был человеком тихим и беззлобным. Пьяный он норовил забиться в любой уголок и уснуть.
  
  О моём я уже говорила, этот либо читал морали, либо устраивал скандалы. Верин был злобным и буйным. Он часто бил тётю Нюру, до тех пор пока дети не подросли. Их было трое живущих вместе, как и нас. У Веры были сестра и брат младшие. Но разница в возрасте у меня с моими была по шесть лет, а у них по два года, так что по интересам они были друг другу ближе. Потом я узнала, что у них была старшая сестра Людмила, на семь лет старше Веры. И с ней произошла трагедия хуже, чем со мной.
  
  Её отчим насиловал в деревне неоднократно, пока доведённая до отчаяния в 16 лет, она не украла у матери деньги и не уехала в Севастополь к сестре матери.
  Больше в Серпухов, до самой смерти матери она не приезжала, только на похороны приехала, будучи уже сама бабушкой.
  
  Возможно тётя Нюра не могла её защитить, оттого что муж её был просто зверем, когда напивался. Прервал эти побои Колька, сын когда ему исполнилось 12, он был крупным и сильным мальчишкой, в отца пошёл и стал с ним к тому времени слаживать.
  Вот наверное общая беда и общие проблемы нас и сдружили.
  
  А Нинина мама, Анна, была родом из деревни Ивановской, прямо за железной дорогой за совхозными полями находилась эта деревня, километрах в четырех от нас. В Серпухове они жили в доме отцовой мамы, а в деревне оставалась её мама со второй дочерью и её семьёй.
  
  Вот в эту деревню мы и бегали на танцы по вечерам летом, три раза в неделю, в среду, субботу и воскресенье. Вроде как два дела совмещали и бабушку навещали и развлекались.
  Танцевали на их улице на большом крепко утоптанном пятачке.
  В окно одного из домов выставлялся патефон, его колокольчик-усилитель смотрел на улицу. Ставили пластинку , крутили ручку и под его игру танцевали. Правда мы не столько любили ходить туда из-за самих танцев, сколько ради общения с другими, потусоваться, как выражается нынешняя молодёжь.
  
  Верка ходила с нами в деревню редко, у неё в то время уже бесконечная череда свиданий с мальчиками была и она убегала к ним, а на лето на месяц или два уезжала в свою деревню к отцовой сестре, ведь там были друзья детства. А мы с большой компанией ходили в Ивановское.
  
  С нами ходила младшая часть семьи Борисовых, Нининых соседей. Это была та ещё семья. Двенадцать человек детей погодков, старший Жорка 42 года рождения и далее везде, как говорится. Лидка 49 года, как и Нина.
  
  Остальные мал мала меньше оставались дома под присмотром одного из старших, Феди, который никогда никуда не ходил, работал на дому, чинил всем обувь. К ним калитка никогда почти не закрывалась, всё шли и шли желающие. Он был очень добрым, заботливым, но малообщительным с посторонними человеком.
  
  А мать их выглядела глубокой старухой лет за семьдесят, хотя ей было немного более 50, седовласая, растрепанная, беззубая. Видимо беременности разрушили все зубы.
  Трое детей из двенадцати были с отклонениями в развитии, что немудрено.
  
  Чем была примечательна эта семья, что она не ругалась матом, а говорила на нём, сплошные матерные слова в рифму, с заковыкой, с редкими вкраплениями нормальных слов. Не знаю, как они разговаривали в школе, они учились в Железнодорожной, потому что ни фразы без мата из их рта не вылетало. Жорка сильно заикался, но на матерных словах на разу не спотыкался.
  
  Ещё с нами ходили два брата Михайлиных, соседи Борисовых, Мишка, мой ровесник и Федор на пять лет старше. И две девочки соседки Рая на два года старше нас и Фая, на четыре.
  
  Но Фая ходила оттого, что встречалась с Федором, а Рая с нами за компанию, оттого, что с ней мало кто дружил из-за её скандальной мамы и она была рада уйти с нами подальше от матери, тем более мы её не отталкивали.
  
  Вот такой разношёрстной компанией с шутками бегали мы в Ивановское и возвращались оттуда всей гурьбой затемно.
  А зимой уже втроём мы либо бегали на танцы в клуб, недалеко от нашей прежней школы, на Ногинку, либо в ненастные вечера сидели к кого-то из троих.
  
  Клуб был только по субботам. А в воскресенье бегали на каток, на стадион Авангард. Причём каталась только Вера, а мы с Ниной фланировали вокруг катка,как и многие другие. Посредине катались любители, по краю по кругу бегали конькобежцы, а далее гуляющая публика. Встречались со знакомыми шутили смеялись и снова под музыку двигались по кругу, а если замерзали, бежали в теплушку отогреваться.
  
  Тогда рядом со стадионом начинали строить большой дворец культуры, заменивший позднее старый клуб. Для этого дворца мы на практике заводской точили болты и гайки для крепления конструкций, так что тоже принимали участие в его строительстве. Нарезали мы этих болтов и гаек, немерянное количество, чем даже гордились.
  
  Также осенью, весной я бегала с поселковыми мальчишками на ближнюю к нам стройку. Тут уж девчонки со мной не ходили. Нинка была трусихой, а Вера занята своими проблемами с мальчишками.
  А я с ребятами прыгала по штабелям плит, стоявших торчком, либо лежащих стопкой.
  
  Это было опасным занятием перемахивать с одной на другую,лежащих на расстоянии 70-80 см друг от друга, но молодость безрассудна.
  
  Или прыгали со второго этажа недостройки из оконного проёма на кучи песка внизу. Я одевалась как мальчишка и вела себя как мальчишка, ничем от них не отличаясь.
  
  Летом мы ещё совершали налёты на сады тех соседей, которые постоянно задирали нас и гоняли с брёвен, где мы любили пристроится, словно воробышки и играть в испорченный телефон, колечко, садовника или другие подобные игры, города, страны и т.д.
  
  Особенно лютовал Кирьян, фамилия его была Кирьянов, но мы сокращали до Кирьян. Маленький, вёрткий неприятный, визгливый бирюк. Живший с женой без детей в целом доме, в отличие от нас, ютившихся в половинах, он постоянно задирал детей и гнал из переулка.
  Был он вороватый и постоянно норовил, то унести доски из штабеля, то бревно другое, то бочку с колонки, когда по осени все закладывали бочки вымачиваться в длинный ров, готовя их к засолке. В общем не любили его не только дети но и взрослые. Вот его сад мы и трясли чаще всего.
  
  Заранее открутив две штакетины снизу и оставив их стоять в нормальном положении, мы поздним вечером, как стемнеет, пролезали в его сад и рвали сливы, яблоки, груши. Усаживались под деревьями и всё это сьедали. Нас было человек двадцать девчонок и мальчишек, так что это было равносильно налёту саранчи.
  
  Потом аккуратно складывали огрызки и косточки под деревом, а сами уходили, вновь поправляя штакетины. После этого принимались громко кричать под его окнами и дразнить его. Он просыпался и выбегал на крыльцо, а мы не унимались, пока он не выскакивал на улицу в одних подштанниках.
  
  Тут мы припускали , что было сил, вокруг посёлка, а он за нами. Периодически тормозили, чтобы снова разозлить его и не дать повернуть назад. Так мы выманивали его подальше от дома, на улицу освещённую фонарями и тут разбегались врассыпную, а он вынужден был под смех прохожих в непотребном виде возвращаться домой. Сколько он ни жаловался нашим родителям, никому не попадало, так как его жлоба и вора никто не любил.
  
  Ещё иногда мы собирались на болотах, подальше от домов и разжигали костёр. Было здорово сидеть у костра, запекать картошку и рассказывать страшные истории.
  
  Иногда ребята набивали металлическую изогнутую трубку карбидом, заливали водой и затыкали, потом подогревали над костром и как будто стреляли из этих трубок. Бывало трубки разрывались у них в руках.
  
  Не прекращались эти развлечения, пока одному из самых красивых парней посёлка, которому осенью пора было идти в армию,не выбило глаз. Это было ужасно, но после этого более никто в эти игры не играл.
  
  А Юрка естественно не попал ни к какую армию, на месте глаза у него осталась зашитая глазница. А ведь тогда пойти в армию считалось неотъемлемой обязанностью и ребята туда рвались. Даже ребят с приводами в милицию брали только в стройбат, а в нормальные войска набирали только безупречных ребят.
  
  Ну, а если успел побывать в тюрьме, дорога в армию была закрыта вообще, в отличие от теперешнего положения дел, когда из-за недобора набирают всех подряд и в армии завелись тюремные порядки и привычки.
  
  В осеннее и зимнее время, мы с девчонками, если была дождливая или морозная погода, прогуливали школу. Правда очень не злоупотребляли, раз два в месяц, но случалось.
  
  Тогда девчонки прибегали ко мне, мы сваливали портфели кучкой, забирались с ногами на мою кровать, слушали музыку и откровенничали. Вот так однажды помечтала, пооткровенничала я, в пятнадцать лет. Сидели и я выдала, что вырасту, выйду замуж и моего мужа будут обязательно звать
  Виталий.
  
  Но ты же с ним даже не гуляешь, может он не захочет на тебе жениться, на что я ответила, что говорю не про него лично, а вообще. Сказала и забыла. Мало ли что брякнешь.
  А зря забыла, мне это аукнулось. На моей свадьбе, мужа, по совпадению звали именно Виталий, Нинка во всеуслышанье выдала " А Верка давно сказала, что выйдет замуж только за парня, которого будут звать Виталькой".
  
  Это произвело "потрясающий" эффект, выходило, что я выхожу замуж не за человека, а за имя. Но это так, вперёд забежала, это будет в другой, взрослой жизни.
  Ещё мы тогда же дали друг другу слово, чтобы с нами ни случилось далее, обязательно позвать друг дружку на свадьбу. Дали крепкое слово, даже скрепили его капельками крови, романтики.
  Сразу скажу, слово сдержала только я.
  
  Вот так протекала наша внешкольная личная жизнь. Ещё в то время в переписывалась с двумя людьми. Одна из них девочка, моя ровесница из Чехословакии, Яна Новатнова. Мы переписывались с четвёртого класса, тогда в школах давали адреса зарубежных школ ,а ты выбирал понравившийся тебе адрес и отправлял письмо . Тебе отвечал такой же ребёнок и завязывалась дружба по переписке.
  
  Мне понравился адрес город Кралупы над Влтавой. Он звучал загадочно для детского уха. Школа имени Климента Готвальда. Переписывались мы с ней вплоть до проклятого 68-го, когда наша страна полезла наводить порядок в чужой стране. Естественно дружбе пришёл конец, кто же будет дружить со страной агрессором.
  
  Она присылала мне не только письма, но и подарки, а я очень расстраивалась, что нам посылки посылать запрещали. Такие были порядки. Один подарок запомнился особо.
  
  Она прислала тёмно синюю льняную скатерть с тканым серебром узором по краям. Скатерть была настолько большая, что я сшила себе из неё очень красивое платье и с удовольствием носила его целых пять лет, пока оно не полиняло и не истрепалось вконец.
  
  Вторым моим другом по переписке был парень из армии, моряк из Кронштадта. Один из наших ребят, Валерка, служил с ним вместе и дал ему мой адрес. Звали его Юрий Кочуров. Мы переписывались долго года три, я относилась к нему как к другу, а он уже строил серьёзные планы на совместную жизнь.
  
  Я же отвечать взаимностью не могла, так как не видела его в живую, а судить о человеке по переписке не умела, а он влюбился именно по переписке. Сам парень из Ломоносова под Ленинградом из очень интеллигентной семьи, папа кажется был профессором, точно не помню. Но не сложилось.
  Тогда я вообще ещё о таких вещах всерьёз не думала, ведь пока училась в школе.
  Главка 60
  
  
  Сам по себе десятый класс помнится сумбурно, так как был он очень напряжённым, сказывалась гонка сжатой до предела программы.
  
  Учиться я стала хуже. Во первых математика. С девятого класса её ведёт Анастасия Осиповна Ретинская. Учитель сильный, но явно с большими странностями. Первое объясняет всё со скоростью пулемётной очереди, если задают вопросы, отвечает раздражённо, дома в учебнике разберётесь. Пишет на доске с таким яростным нажимом, что мел летит во все стороны, крупными крошками, а написанное резко сползает к верхнему углу или накладывается одно на другое.
  
  Самое интересное,что сейчас подобным образом пишу я сама. Связано с моим заболеванием. Поэтому теперь не могу вести записи ручкой.
  
  При опросе выше четвёрки не ставит, чаще тройки. Объясняет это так: на пять знает Господь Бог, на четыре я, вы на всё остальное. Для меня математика никогда не была сильной стороной, я гуманитарий по складу, но с Ириной Ивановной я всё понимала, а теперь начинаю плавать и еду плавно вниз.
  
  При этом это больно бьёт по самолюбию, хуже всех я не умею, а лучше не могу и это приводит к перенапряжению, а от этого к усилению моих приступов, вернее они возникают всё чаще. В итоге снова диспансер и лечение. А под действием транквилизаторов заторможенность.
   Предметы не связанные с математикой идут нормально, а вот физика, где много задач и химия тоже ухудшаются.
  
  С физикой происходит казус. Кабинет граничит с учительской. Их разделяет довольно тонкая стена с окнами под потолком. Естественно при тишине слышимость отличная. И в ту и в другую сторону. Учитель физики у нас с девятого класса тоже другой.
  
  Прежний ушёл на пенсию, а новый, тоже бывший фронтовик, последнего года призыва войны, повоевать успел недолго, но получил сильную контузию. Из-за этого у него лицо абсолютно лишённое мимики, квадратное с широкими скулами, тонкогубым большим ртом, очками в чёрной роговой оправе на пол-лица.
  
  Возле глаза рваный шрам, его и прикрывают очки. Говорит он голосом слегка скрипящим, от этого получается несколько металлический звук. Юрий Михайлович Тимошук. Сам он из Белоруссии, но учился после фронта в Москве и по распределению попал в Серпухов.
  
  Когда он открывает рот впечатление, что открывается щель почтового ящика. В общем, как все учителя он обзаводится кличкой Робот, дети жестоки.
  
  Его говор резко отличается от нашего, его тэлэжечка, ящэрица в янтаре, с ударением на третий слог, приводят нас в невообразимую степень веселья.
  Так что уроки проходят в весёлой атмосфере. Я естественно веселюсь, не менее всех.
  
  Однажды по окончании урока, когда дежурные пошли за водой для мытья пола и уборки в кабинете, наш урок последний, значит убирать нам, он попросил меня остаться в классе. Нинка осталась вместе со мной, но он велел ей выйти.
  
  Она пошла, а я собирая книги в сумку ждала, что он будет меня ругать за что-то.
  Но тут случилось нечто, из ряда вон,он стоял, крутя очки в руках, лицо покраснело, а шрам побелел. Дверь в коридор оставалась открытой, в тот момент, когда он заговорил , ребята с ведром приближались к ней.
  
  А сказал он, полузаикаясь, что приглашает меня на сеанс в кино, что ему хотелось бы поближе со мной познакомиться и вообще встречаться.
  От неожиданности я уронила сумку и книги из неё посыпались на пол. Он бросился мне помогать, я ещё более смутилась, попихала всё как попало.
  
  В это время ребята опрокинули ведро с водой и просто в три погибели сгибались в коридоре от смеха, а из учительской донёсся такой же дружный хохот учителей.
  Я рванулась к двери, а он грустно произнёс, ""ну вы подумайте".
  
  Я летела из школы, как ошпаренная, Нинка еле поспевала за мной. Она понимала, что сейчас шутить не стоит, иначе будет взрыв. А следующий день, все шесть уроков были одинаковыми, тем что шесть учителей, входя в класс, разрешив нам сесть, тут же задавали один и тот же вопрос: - "Чистякова, ну вы подумали?"
  
  Да, я подумала, что больше никогда не приду в школу, что буду вечным предметом насмешек.
  Но , слава Богу, дома остыв, поняла, что всё пройдёт и я ни в чём не виновата. Правда два месяца, старательно прогуливала физику.
  
  Надо упомянуть, что начиная с десятого класса к нам стали обращаться учителя, исключительно на Вы, объясняя это тем, что мы кончаем школу и выйдем в большую жизнь, а со взрослыми на производстве разговаривают на вы. То есть нам прививали самоуважение.
  
  Лучше всего обстояли у меня дела с историей и обществоведением, а также с литературой. Эти предметы давались мне легко. Язык был подвешен отлично для обществоведения. Умение вести дискуссию и отстаивать свою правоту наличествовали. Историю я очень любила, а литературу обожала.
  
  Правда сочинения мои никто не мог списать, так как все до единого, по любой теме, я писала стихами. Они вылетали из меня,как из рога изобилия и за два урока я успевала и развить мысль и дать завязку и развязку.
  
  То есть не составляя плана, я сразу разворачивала тему и излагала её последовательно в стихотворной форме. Это сохранилось во мне и сейчас, особенно в минуты сильного потрясения или душевного подъёма.
  
  Татьяна Николаевна ставила мне пятёрки, невзирая на мои довольно свободно расставленные знаки препинания. Это моя слабость и по сей день.
  
  Все сочинения она собирала в папочку, а одно участвовало в каком -то конкурсе,она отсылала и заняло третье место, по стране.
  Она прочила мне большое будущее, но вышло, как вышло.
  
  Астрономия была для всех интересным и любимым предметом. Нас свозили в планетарий, где на модели объясняли строение вселенной более наглядно, чем в учебнике. К тому же уже многое было известно от космонавтов, ведь это была эра космонавтики и астрономия являлась просто необходимой составляющей. Не знаю, отчего она потом стала не в чести и ушла из школы.
  
  Ещё из примечательных событий были пожалуй ежеквартальные соревнования игры КВН, это тоже было модно. Подражая телевизионным игрокам, мы также придумывали конкурсы, рисовали лозунги и плакаты, разбивались на команды и зрителей.
  
  Команд получалось много. Нас выпускалось 3 одиннадцатых, последние в той программе и 6 десятых, первые в новой. Так что и команд хватало. Дважды мы выиграли и это было здорово. Естественно Новогодний вечер,снова под бдительным надзором и сокращённый.
  
  Плавно подходило время окончания школы. Я была теперь освобождена не только от физкультуры, но решением врача и от экзаменов.
  
  Это меня совсем не радовало, мне было и стыдно и обидно и я решила, что на экзамены буду ходить. Учителя мне не стали возражать, они решили не мешать моему присутствию, оценки всё равно уже были выставлены.
  
  И вот 25 мая. День последнего звонка. Предвыпускники пришли в школу нарядные, почти все в свободной одежде, а не в форме. Торжественная линейка, раздача подарков, речь учителей, фотографии на память и слёзы, много слёз. Мы вдруг осознаём, что всё кончилось. Впереди экзамены и мы разлетимся, как птицы.
  
  Поэтому несмотря на то, что все свободны, никто долго не расходится. Сидим в своём классе, последний раз на своих местах и вспоминаем всё смешное и грустное, пережитое совместно.
  Из школы нас в итоге пришлось выпроваживать, но мы ещё какое-то время крутимся возле школы, не имея сил разойтись. А потом неделя консультаций.
  
  Дважды приходили на неё и нам объяснили, что первым экзаменом идёт математика письменная, потом сочинение, потом математика устная и далее физика, история с обществознанием совместно, биология и химия тоже объединены, иностранный. Всего восемь экзаменов до 25 июня, а 27 выпускной.
  
  На всех экзаменах я присутствовала и все вроде бы сдавала. На физике насмешила всех! Основные вопросы ответила нормально, а вот когда попросили назвать прибор, висящий на стенде, я про себя подумала, а хрен его знает, вслух хотела ответить не знаю, а произнесла именно то, что подумала.
  
  Тут впервые я увидела директора смеющимся ,и вытирающим слёзы от смеха. Он взял меня за плечо и смеясь подтолкнул к двери, иди, свободна....
  
  Выпускной вечер нам опять изрядно испортили.
  Когда мы кончали восьмой класс, у нас был сладкий стол, танцы и после танцев мы всей гурьбой, вместе с учителями, не строем, а прогулочной толпой ходили на Оку, на Окский мост встречать рассвет. И это осталось в памяти как самое светлое расставание с прежней школьной жизнью.
  
  А здесь были накрыты столы в спортивном зале, кстати сочинение и математику мы также писали там, попробуйте подобрать одно помещение для 540 почти учеников, где каждый должен сидеть отдельно.
  Накрыты весьма обильно, родители постарались. Многие некоторую еду видели вообще впервые, я не исключение, и бутылка шампанского на каждые шесть человек. Получалось по бокалу.
  
  За тем, чтобы никакого другого алкоголя не принесли в школу, следили, но не учли, что дети изобретательны и с помощью дворовых ребят, близко жившие ребята, ухитрились подвесить на верёвках в окнах туалета несколько бутылок с бормотухой, как тогда называли портвейн.
  Поэтому в течение вечера, некоторые мальчики, всё более и более краснели и вели себя несколько вызывающе.
  
  После сидения за столом, перешли в актовый зал, где начались танцы, а потом, уставшие стали разбредаться по коридору, рассаживаться на окошках, или выходить в школьный двор, проветриться. Вход на этажи был закрыт, так что побывать снова в классе не предоставлялось возможности.
  
  И вот в разгар бала директор вдруг объявил, что гуляний по городу и похода на Оку он не разрешает. Мы возмутились, почему? Ведь каждый год было можно, а тут вдруг нет.
  Он объяснил, что это распоряжение из Москвы, теперь разрешено гулять в школе хоть до утра, а по городу нельзя.
  
  Оказывается, годом ранее в Москве на выпускном произошла какая-то трагедия, крупномасштабная драка, между выпускниками разных школ, со смертельным исходом, всвязи с этим, выход в город считалось целесообразным перекрыть. Конечно, естественное желание уйти во чтобы то ни стало, появилось у всех. Дух противоречия.
  
  Школу окружал высокий металлический забор, задняя калитка была закрыта почти всегда, а сейчас оказались запертыми и ворота. Это было чем-то похоже на ловушку и настроения продолжать танцы не осталось ни у кого. Все собирались группками и обсуждали ситуацию.
  
  Ребятам было легче, они могли и перебраться через забор, а девочкам в их нарядных белых платьицах было сложнее. К примеру у меня платье было не пышное, а прямое, гипюровое, на шёлковой подкладке.
   В нём, иначе чем задрав его, никак не полезешь, ног не разведёшь, да и туфли на 10 сантиметровом каблуке к лазанию через забор не располагали. И у многих тогда платьица были узкие, мода такая была.
  
  Как быть? Тогда мальчики одиннадцатых классов, посовещавшись нашли выход. Они, несколько человек, демонстративно полезли через ворота. Директор ринулся их останавливать, они перелезли, но не уходя, стали дразнить его.
  
  Видимо сказались ,вернее накопились все обиды, за оскорбления и унижения, которые все от него натерпелись.
  Директор, забывшись от ярости, вынул ключ, распахнул ворота и бросился за ними, а они побежали вперёд, но не быстро, а увлекая, заманивая его за собой.
  
  Естественно вся лавина учеников хлынула в образовавшийся проход. Аттестаты были у нас в руках, вечер испорчен, чего было дальше торчать под надзором? Несмотря на слабые попытки учителей удержать нас, мы выбрались.
  
  А в это время, ребята из 11, те кто ушёл первым, раздели на Красном мосту Дмитрия Васильевича, до нижнего белья. И развесили его одежду над железной дорогой, мост проходил над ней. Директору пришлось возвращаться в школу и вызывать из дома родных, принести одежду. Как ни странно, в милицию он не позвонил.
  
  А мы, собравшись своими классами решали, что делать дальше. В конце концов на Оку пошли не все, некоторые решили пойти гулять в питомник, он был рядом. Это подобие ботанического сада, место посадки разных деревьев и кустарников.
  
  Кто-то решил идти на Нарский мост, туда мол ближе, а мы три из десятых классов пошли на Оку и встретили-таки рассвет на мосту. Правда не обошлось без приключений. Мост сильно обветшал в пешеходной зоне, многие доски прогнили, часть проламывалась под ногами.
  
  Обошлось, никто не упал и не тонул. А потом пешеходный мост закрыли совсем, остался только железнодорожный. Так что это было последнее гуляние по мосту и последний рассвет увиденный с него.
  Мы стояли, смотрели, давали друг другу какие-то обещания, в общем-то напрасные, прощались с детством.
  
  А 29 июня случилось неожиданное, отчим пригласил нас ехать в Ленинград, он мол решил сделать нам сюрприз, показать семье город.
  
  Вот тут в этой поездке, я послала Юре телеграмму в Кронштадт сообщив о нашем приезде в Ленинград, а он ухитрился переслать мне пропуск и приглашение на остров на ближайший выходной.
  
  Жили мы на квартире. Как сказал отчим ему сдала квартиру одинокая старушка на две недели. Правда квартира была однокомнатная в пятиэтажке, недалеко от завода Светлана, с полусидячей ванной, я такую видела впервые, с маленькой кухней.
  
  Но по обстановке не было похоже, что здесь живёт старушка. Подорительно ни в шкафах, ни на полочках, нигде не было ни единой личной вещи, что сильно напрягло маму и она всё время находилась в каком-то неуравновешенном состоянии.
  
  Первую неделю мы много ездили по Ленинграду, по Петродворцу, по музеям. Питались всё время в одной и той же столовой в центре, недалеко от Кунсткамеры. Там хорошо и вкусно, а главное недорого кормили. А для целой семьи из пяти человек, это было немало.
  
  Побывали и в Эрмитаже и в Исакии и в Казанском соборе. Программа была насыщенной.
  В воскресенье поехали в порт, откуда я должна была сесть на катер до Кронштадта, но на причале мне стало плохо, я побелела, корчилась от боли и мама повезла меня домой.
  
  Так у меня протекали женские дела в первый день и он выпал именно на день поездки, так что увидеться с Юрой и тем более побывать в Кронштадте для меня была не судьба.
  
   Три дня мои гуляли по Ленинграду без меня, ездили в Павловское, в Ломоносов, а я лежала дома и смотрела на затенённый двор, читала и мечтала.
  В оставшиеся дни мы ходили с сестрой гулять в большой парк, недалеко от дома, когда первый раз пошли туда вечером, то быстро ретировались, так как наткнулись на весьма откровенные парочки и нам обеим было страшно неловко.
  
  Я в поездку в Ленинград взяла два сшитых самой красивых платья из жатого сатина, очень модных и нарядных. Для города они вполне годились, но были весьма смелыми по покрою.
  
  Я выписывала журналы мод, иностранных и по ним шила. Одно платье было покроя принцесс, с разрезами по каждому клину до середины бедра, так что когда я шла, то ноги сверкали весьма откровенно, вдобавок впереди вырез шёл по горло, а по спине почти до попы вырез узкий но глубокий,кончался бантиком из той же ткани.
  
   А второе с весьма большим декольте спереди, тоже покроя принцесс, но без разрезов, а с пришитой по боковым клиньям ажурной полоской. Одно было белое с синими крупными цветами, второе кремовое с мелкими розовыми цветочками.
  
  Я же собиралась покрасоваться перед Юрием, а тут так получилось, что не вышло, не пропадать же платьям. Вот из-за этого наряда, откровенного ко мне и привязался темнокожий юноша. Он говорил по английски, но я его не понимала и спешила убежать.
  
  В общем более по вечерам мы никуда не выходили. Белые ночи уже кончались, но темнело против Москвы много позже, а рассветало раньше. В комнате были плотные шторы, чтобы завесить от света, но нам всё равно было непривычно.
  
  А через две недели, вернувшись домой, я поехала в Москву подавать документы в Литературный институт. Я много думала в Исторический или Литературный, но Татьяна Николаевна, меня убедила.
  
  Вернувшись я принялась готовиться к экзаменам. С документами я сдала тот самый фельетон из местной газеты, стихотворение из Пионерской правды и пару не печатавшихся, но бывших у меня рассказов, оформленных моей учительницей.
  Так что документы у меня приняли.
  
  И тут случилась беда. Не знаю, каким образом, но мать выяснила, что жили мы в Ленинграде в квартире любовницы отца, которая вовсе не уезжала ни в какую деревню, а спокойно жила в квартире по соседству у своей подруги и что отчим привозил нас, как бы на смотрины ей.
  
  Она была на восемь лет старше его и работала директором ресторана недалеко от дома. Поэтому и обстановка, в которой мы жили, не была похожа на жилище старого человека. В общем разразился жуткий скандал.
  
  Надо сказать что в последние годы отчим обращался также плохо, как и со мной и с собственными детьми, так что теперь у мамы словно раскрылись глаза.
  Короче отчим собрал свои вещи и ушёл к матери, заявив, что подаёт на развод и что он жалеет, что на такой страшиле, да ещё с нагулянным приплодом, который все эти годы камнем висел на его шее, женился.
  
  Я была поражена, как громом, а Сашка, младший, вдруг закричал,"мам, вчера по радио говорили из зоопарка макак сбежал, так вот же он! И оттопырив уши изобразил обезьяну.
  
  А у отчима были сильно оттопыренные уши и глаза глубоко посаженные навыкате, так что очень схоже получилось. Озверев, он бросился за Сашкой, Сашка на улицу, мама за ними. Надька равнодушно сидела у окна и улыбалась, а у меня началась истерика, которая закончилась обмороком. В общем я попала в больницу.
  
  Ни о каком поступлении в институт речи теперь идти не могло. Во-первых я пролежала в больнице месяц, все экзамены прошли, во-вторых не было в семье средств содержать меня, в третьих я и сама не хотела быть обузой ни для кого.
  Я теперь остро осознала, что все эти годы мать стыдилась меня, нагулянной, как выразился отчим. По выходе из больницы, съездила, забрала документы и стала искать работу.
   Вот и вся история моего детства. Дальше была жизнь, конечно ещё не взрослая, нам только кажется, что мы взрослые в неполные восемнадцать лет, на самом деле, как выражался мой дедушка, детство в попе ещё долго играло. Много ошибок и глупостей было наделано. Но это уже совсем другая история...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"