Аннотация: Глава четвертая в которой с телом продолжаем разбираться.
Глава 4. Тело как не-тело
К практике "созерцания тела" мы приступили следующим же утром.
Брат Пон нашел меня после того, как я натаскал воды от источника, помог на кухне и посидел некоторое время над банками с цветком и многоножкой, расшатывая привязанность к абсолютным качествам.
- Это упражнение позволит тебе избавиться от привязанности к тому, что ты считаешь собой, - сказал он, когда мы устроились в тенечке на берегу Меконга, над крутым откосом. - А заодно облегчит задачу выявления и ликвидации корней-привязанностей, что буквально сосут соки из твоего тела.
Я вздохнул, понимая, что деваться некуда.
- Подними руку, положи ее на колени так, чтобы удобно было смотреть на кисть, - начал инструктировать меня брат Пон. - Лучше тыльной стороной вверх... Что видишь?
- Пять пальцев, - сказал я. - Ногти надо бы постричь.
- Твои?
- А чьи же еще? - удивился я.
- Так вот, ты будешь смотреть на этот предмет до тех пор, пока он не перестанет быть твоим, - сообщил брат Пон голосом таким сладким, будто пообещал мне бочку меда. - И пока ты не увидишь его тем, чем он является на самом деле - набором мелких косточек, скрепленных с помощью сухожилий, обернутых пористой кожей, из которой там и сям торчат волосы и ногти.
- И как этого добиться? - уныло вопросил я.
- Практикой, упорной и ежедневной, - сказал монах. - Вовсе не разговорами. Попробуй отследить мысли и чувства, что возникают у тебя, когда ты смотришь на этот предмет, который считаешь своим.
Я послушно уставился на руку, и снова осознал, что ногти последний раз стриг еще в Паттайе, почти неделю назад, что они грязные. Обнаружил, что на указательном пальце неведомо откуда взялась свежая царапина, а у основания большого виден шрам, его я заполучил еще в детстве, на рыбалке, столько лет, даже десятилетий прошло, а он так и не исчез полностью. Подумал, что кисть у меня достаточно изящная, хотя мизинец немного и кривой, но ничего страшного.
- Вот видишь, все твои мысли и чувства о том, что это все - ты, это твое, - возвестил брат Пон, выслушав меня. - Нужно, чтобы подобное исчезло, осталось реальное восприятие, чистое, беспристрастное. Необходимо забыть, что это часть тебя, что это вообще часть любого человеческого организма, ведь даже изображение кисти вызывает так много мыслей.
Я попробовал сделать то, чего он от меня добивается, но у меня ничего не получилось. Если с цветком и многоножкой я увидел изменения с первого раза, то тут я после часа усилий лишь взопрел, да еще и укрепился в мысли, что занимаюсь полной ерундой.
- Пустота, - буркнул я, когда брат Пон разрешил сделать перерыв. - И толку что? Кажется мне, что если я добьюсь всего, чего вы от меня хотите, то стану тупым, скучным и равнодушным!
- О, по этому поводу не беспокойся! - воскликнул монах. - Станешь!
- Что? - изумился я. - Вы издеваетесь!
- Ты можешь стать таким для глупца, не видящего далее собственного носа. Говорится в одном из трактатов - "держит мудрый колесо Дхармы в беспрерывном вращении. Обладающий великим знанием, сосредоточенный, он подобен воде, земле и огню. Как и они, этот мудрый ни к чему не привязан и ничему не противостоит. Награжденный очищенным сознанием и всепроникающей мыслью, он понимает все, но кажется тупым и ничего не понимающим. Так он бродит успокоенный, потушивший огонь ощущений и чувств, вырвавший корни аффектов".
- Ну да, ну да, - проворчал я. - Что-то мне кажется, что таким мне никогда не быть. Он-то выглядит "тупым и ничего не понимающим", но я на самом деле ничего не понимаю!
В этот момент мне искренне казалось, что я запутался совершенно, утонул в изобилии обрушившихся на меня знаний и техник, обязанностей и странных реалий. Несколько дней всего провел в храме на берегу реки, а узнал столько нового, сколько не узнавал за многие годы!
Чтобы освоить все это, надо быть гением!
- Быстро ты сдался, - брат Пон осуждающе покачал головой. - Очень странно. Обычный фаранг если чем-то и превосходит тайца, так это ослиным упорством и настойчивостью. Там, где мой земляк решит, что лучше он полежит в тенечке и поленится, европеец будет вкалывать, пока не добьется успеха или не отбросит копыта. Хотя... ты можешь отказаться и уйти... - он поднял руку, указывая в сторону Нонгхая. - Никто тебя здесь не держит.
Я засопел, будто учуявшая след охотничья собака.
- Что, не хочешь уходить? - тон монаха стал проказливым. - Тогда работай!
Я снова уставился на свою руку, и на этот раз постарался вспомнить, как добился прогресса при работе с цветком, попытался увидеть не хорошо знакомый предмет, а нечто странное, необычное, разложить кисть на части. Но вновь меня ждало разочарование, ни старание, ни отказ от старания не принесли мне успеха, я видел все те же пять пальцев, выступающие под кожей сосуды на тыльной стороне кисти, округлые костяшки и плоские ногти с полосками грязи под ними.
- Почему именно кисть? - спросил я с отчаянием в голосе, вытирая лоб и макушку.
Пот лил градом, хотя я вроде бы не делал ничего особенного.
- Ты предпочел бы другую часть тела? - брови брата Пона взлетели к волосам. - Интересно, какую? Спину увидеть трудно, брюхо твое не стоит упоминания, то, что ниже брюха... хм, разглядывание этого предмета вызовет слишком неприличные ассоциации.
- Созерцают же аскеты собственный пуп?
- Наверное, - монах пожал плечами. - У кого он велик, мясист и наделен смыслом. Твой же не подходит, а кроме того, чтобы добраться до пупа, нужно снимать одежду, завершив же медитацию, надевать ее, а это не очень удобно... Ступня? Ее нужно мыть. Хотя если хочешь, то попробуй созерцать ее, я не против.
Я попробовал, но снова не преуспел, так что забыл про ступню и вернулся к кисти. Потом мы оставили это упражнение, я отправился полоть крохотный огород позади храма. Новую попытку мне удалось предпринять только вечером, но и там я не показал никаких результатов, и лишь утвердился в мысли о своей никчемности, укрепился во мнении, что ничего у меня не выйдет.
После этого случился перерыв в пару дней, на протяжении которых брат Пон не вспоминал о "созерцании тела". Имей я дело с обычным человеком, я бы решил, что монах просто забыл, но тут я заподозрил, что наставник выдержал паузу нарочно, давая мне возможность слегка отойти от собственной неудачи.
- Взял ли ты с собой свою руку? - спросил он, когда я закончил развешивать только что выстиранное и отжатое вручную белье: от усталости ныли предплечья и запястья, и я с радостью на время отстегнул бы верхние конечности.
- Неужели смотреть на нее? - спросил я.
Мигом вернулись безрадостные мысли и невеселые чувства, посетившие меня в день знакомства с "созерцанием тела", принялось сосать сердце ощущение полной бесполезности того, чем я занимаюсь.
- А как же! - брат Пон заулыбался, словно растаманский Дед Мороз, принесший на Ямайку полный мешок вязаных шапочек.
- Но зачем? - воскликнул я, и тут мысль, беспокоившая меня с самого первого упоминания "Пустоты", оформилась до конца. - Если все вокруг пусто, как вы говорите мне не первый день, то вообще есть ли смысл в каких-то там медитациях и созерцаниях? Ведь в этом случае все совершенно бесполезно!
Реакция монаха меня удивила, он обрадовался еще сильнее, просто засиял.
- Отличный вопрос, доказательство того, что ты на верном пути, - сообщил он. - Мне стоило бы испугаться, не задай ты его. На самом деле ты сделал неверный вывод. Перепутал ценность получаемого нашим сознанием опыта, которая неоспорима, с истинным существованием бытия, на которое опирается сознание, получая этот опыт. Сознание тоже пустотно, нестабильно и переменчиво, но при этом наделено колоссальным значением, ведь только в нем мы находим освобождение.
- Но как может быть наделено значением что-то несуществующее?! - вскричал я.
- Ты меня спрашиваешь? - в черных глазах блеснуло ехидство. - Обычное дело. Человек частенько наделяет значением всяческие иллюзорным вещи, поклоняется им годами, а когда выясняется, что все это тлен и прах, начинает страдать. Вспомни! Давай!
И память подсунула мне не один пример.
Да, "поиск любви", которым одержимы отдельные женщины, да и мужчины тоже, попытка обнаружить идеального партнера, что затягивается порой на долгие годы и заканчивается ничем... Странные хобби от собирания коллекций до фан-клубов рок-звезд, отжирающие прорву времени и денег, оставляющие тех, кто погрузился в них с головой, у разбитого корыта... И это не говоря о сектах вроде кришнаитов или свидетелей Иеговы, после вступления в которые ты лишаешься одновременно и имущества, и разума...
Такое произошло с одной из моих одноклассниц, дамой сильной, решительной и успешной.
- Ну да... но это же... - я хотел сказать, что это совсем другое, но тут что-то щелкнуло даже не в моем сознании, в глубже или выше, я не мог сказать, и резко изменилась перспектива, как бывает, когда смотришь на картинку-головоломку, и из хаоса пятен возникает изображение.
Я понял, что имел в виду брат Пон, заявляя, что сознание пусто, но в то же время имеет колоссальную ценность, поскольку кроме него, если задуматься, у нас по-настоящему ничего и нет!
- Вот и молодец, - сказал монах. - Пробуй.
На этот раз моя рука сразу, при первом взгляде показалась мне странной, возникло ощущение, что я созерцаю кисть другого человека, каким-то образом привинченную к моему предплечью. А потом я вовсе забыл, что этот предмет может кому-нибудь принадлежать, поскольку кожа и плоть словно растворились, и я понял, что смотрю на голые кости, желтоватые, словно дешевое сливочное масло, покрытые крохотными ямками и бороздками.
Картина эта меня не напугала и не удивила, а когда внимание мое рассеялось, и она исчезла, то я смог вернуть ее простым усилием воли, даже не особенно напрягаясь, в считанные мгновения.
Впервые я осознал, что способен добиться хоть чего-то из того, чему учит меня брат Пон. Опыт с цветком и многоножкой меня не убедил, там остались подозрения, что монах меня то ли загипнотизировал, то ли еще каким-то образом подтолкнул, чтобы получить необходимый эффект.
Сегодня же он не сделал ничего, большую часть времени просто сидел и молчал. Изменения - это я почувствовал очень остро - произошли во мне, в моем сознании, и это оказалось на удивление приятно!
- Прекрасно, просто прекрасно, - сказал брат Пон. - Но это только начало. Приступай ко второму этапу...
Ну да, он не был бы самим собой, если бы дал мне почивать на лаврах.
Второй этап свелся к тому, чтобы увидеть руку с закрытыми глазами, точно так же как и с открытыми, во всех деталях и подробностях - с кожей и без, покрытую мясом или в виде костяка, но в любом случае как нечто чужое, никак не связанное с моим опытом. Успех пришел тем же вечером, скорее ночью, когда я даже не сразу поверил, что глаза мои закрыты, настолько четкое им предстало изображение.
Я поморгал, и убедился, что с открытыми глазами как раз ничего не вижу, поскольку уже темно.
- Принцип ты уловил, дальше будешь практиковаться сам, - сообщил брат Пон, когда я поведал ему о собственных победах. - А затем тебе предстоит увидеть все тело. Добавляешь к кисти руку, затем плечо, грудь и спину, на шее проклевывается голова, лицо, из противоположного плеча вырастает вторая рука, ну и так далее, пока не увидишь себя целиком, сидящего или стоящего, но в любом случае неподвижного... А то некоторые начинают воображать всякие глупости, когда добираются до этого места... - монах хмыкнул. - Времени у нас с тобой мало, поэтому потрать на упражнение ночь. Ситуация исключительная, обычно такое не поощряется, но я буду присматривать за тобой, и если что-то пойдет не так, то обязательно вмешаюсь.
Что удивительно, спать я не хотел совершенно, первый успех наполнил меня такой энергией, что я готов был не то что предаваться созерцанию, а корчевать деревья, носить воду и рубить дрова до самого утра.
Поэтому я даже обрадовался.
Сонливость явилась позже, наверняка заполночь, когда визг и крики ночных джунглей стали немного тише. Но к этому времени я многого добился, сумел породить целостный образ собственного тела, размытый, без деталей, но узнаваемый от голой макушки до плоских ступней.
Помня наставления брата Пона, я временно прекратил упражнение и сполоснул лицо холодной водой.
Посидел некоторое время, считая вдохи-выдохи, и снова нырнул в созерцание.
К тому моменту, когда над ватом Тхам Пу начал заниматься рассвет, я потерял ощущение реальности, перестал понимать, сплю я или бодрствую, две картинки сменялись перед моими глазами: внутренности хижины, служившей мне жилищем, стены в щелях, тюфяк, одеяло... и обнаженное человеческое тело, смутно знакомое, очевидно мужское, что временами превращалось в иллюстрацию из учебника анатомии, поскольку отдельные его части лишались кожи, обнажались сухожилия и суставы. Исчезло ощущение реальности, на которое я опирался всю жизнь, убежденность в том, что вокруг надежный и стабильный мир, что сила тяжести притягивает тебя к земле, об угол можно больно удариться, а сквозь закрытую дверь не пройти.
В целом ли от недосыпа, то ли от беспрерывной медитации все вокруг казалось призрачным, ненастоящим, все, начиная с меня самого, лишилось плотности, вещности. Было это странно, но в то же время и приятно, я ощущал себя легким, невесомым, свободным.
- Доброе утро, - сказал брат Пон, постучав в дверь. - Ну ты молодец. Все сделал. Теперь возвращайся.
Я заморгал, пытаясь понять, о чем он ведет речь, и все стало как обычно.
Картинка моего тела, которую я видел с закрытыми глазами, исчезла без следа. Навалилась телесная тяжесть, забурчал пустой живот, мочевой пузырь намекнул, что пора бы его опустошить.
Но эта перемена состояния меня не расстроила, поскольку я знал теперь, что волшебство рядом, и что я всегда смогу добраться до него, причем исключительно собственными усилиями.
- Только не зарывайся, - предостерег меня брат Пон, заглядывая в мое обиталище. - Сегодня ты мобилизовал все силы... напрягся так, как можно раз в жизни... и все получилось. А так тебе еще практиковать и практиковать, не один день, и очень упорно.
Я знал, что он прав, но это меня ничуть не беспокоило.