Я видел гору, и не одну, а целый ряд вершин, в белом снегу, золотистые и голубые склоны испускали мягкое сияние, водопады струились так мягко, словно были нарисованы. Там, где их воды попадали в чистейшие озера, росли изумрудные леса, и в тени деревьев прятались хижины, бродили огромные слоны цвета сметаны, там и сям поднимались дворцы, похожие на пагоды, но еще более яркие, цветастые, необычные. Несмотря на расстояние, удавалось рассмотреть мельчайшие детали, до сверкания на кончиках слоновьих клыков и узоров на остроконечных крышах.
Видел я ее и с закрытыми глазами, и с открытыми, и иногда эта гора казалась такой яркой, что я переставал понимать, где нахожусь. Она вылезала посреди упражнений и мешала их выполнять, но в то же время когда я сам хотел насладиться зрелищем и вызвать ее образ, у меня ничего не получалось.
- Забудь об этом, полная ерунда, - сказал брат Пон, когда я поведал ему о видении. - Последствия того, что я вынужден безжалостно пришпоривать твое сознание, гнать тебя как скаковую лошадь. На то, на что уходит год, мы с тобой проделываем за несколько дней... видел бы такое мой наставник, точно бы приказал излупить меня тяжелой палкой. Суровый был мужчина, не то что я.
Но я не смог забыть, и от образа великолепной горной цепи избавиться не сумел.
Монаху я больше о ней не говорил, но он видел, что со мной творится, поскольку однажды после ужина пригласил меня под навес и заявил:
- Раз не получается избавить тебя от этого видения, то попробуем его использовать. История, которую я тебе поведаю, случилась как раз на склонах той благословенной горы, что поработила твой разум...
Слово "поработила" мне не очень понравилось, но возразить я не мог, я понимал, что хочу видеть зрелище, предстающее моим глазам, оно это нравится, и с каждым разом все больше.
- Так вот жил в глубокой древности один почтенный муж, обильный духовными подвигами, и по этой причине родившийся в богатой и безупречной семье брахманов, - начал брат Пон. - У него было трое младших братьев, которые почитали старшего не только за возраст, но и за многочисленные достоинства, и сами они были достойны его. Отличались они щедростью и ученостью, добротой и отвагой, и мир не видел такового подобия среди родственников.
Когда монах начал перечислять достоинства героев, мне вспомнилась прежняя история, где список выглядел примерно так же.
- Некоторые говорят, что это был сам Татхагата в одном из прежних рождений, - судя по лицу брата Пона, он сам в этом сомневался. - Но так это или не так - неважно. Снискали наши братья во главе со старшим добрую славу в народе как знанием обрядов, так и мудростью и готовностью прийти на помощь, а также любовью к родителям своим. Когда же пришло тем время умирать, а смерть забрала их практически в один день, то старший из братьев преисполнился скорби, мучительной и сильной, как зубная боль. После того, как прошли все должные обряды погребения, - голос монаха стал напевным, и я осознал, что почти вижу то, о чем он рассказывает: печальные лица и яркие одежды, унылую процессию и пожирающий тела огонь, - призвал старший остальных братьев. "Смерть разлучает нас даже с теми, кто дал нам жизнь, - заявил он. - Что говорить о других? Именно поэтому хочу я удалиться в дикие места и стать отшельником".
Судя по всему, это была стандартная завязка для историй брата Пона, если речь шла не о животных.
- Сообщив об этом, он принялся наставлять братьев, как им вести должную жизнь домохозяев, как не потерять уважения, мудрости и имущества, быть скромными и щедрыми. Они же, - тут монах развел руками и покачал головой, так что его косички заколыхались, - дружно заплакали и закричали, что они только что лишились родителей, и не хотят терять еще и старшего брата, того, кто способен заменить нам ушедшего отца! "Покинем мир тогда мы вместе с тобой, - заявили они, - чтобы быть вместе, помогать друг другу, как и раньше!". Старший попытался их отговорить, заявляя, что аскетизм не для всех, что привыкших к наслаждениям телесным погубит он вернее, чем яд опаснейший. Но младшие не стали его слушать, пали ниц и заявили, что ни за что его не оставят.
Брат Пон снова покачал головой, откровенно не одобряя такого поведения.
Я же нетерпеливо поерзал, ожидая продолжения.
- Собрались они, не обращая внимания на стенания родственников и друзей, и отправились в огромный пустынный лес у подножия той самой горы, которую ты видишь, - монах подмигнул мне, и я смущенно засопел: что же, вижу, никуда от этого не деться. - Выбрали красивейшее озеро, то прозрачное, то синее, то фиолетовое в разное время дня, с белоснежными лотосами на его поверхности, что напоминали крохотные облака, а роившиеся над ними пчелы были словно крохотные птицы, стремительные и изящные.
Да, в прежние времена брат Пон мог бы зарабатывать на жизнь в качестве бродячего сказителя!
- Каждый жил в хижине в благословенной тени деревьев, - вещал он вдохновенно. - Раз в пять дней сходились они вместе на поляне у ручья, чтобы старший брат преподал им наставления о свободе. И он рассказывал им, как преодолевать ограничения земного сознания, как открывать себя истинной жизни и постигать ее глубокие, настоящие законы. В остальные же дни старший брат служил младшим совсем иначе - рано поутру, когда они спали, он собирал стебли лотоса, мягкие, сладкие, годные в пищу, аккуратнейшим образом чистил их, красиво раскладывал на лотосовых листьях, после чего относил порцию каждого к порогу его хижины. Затем, удалившись к своему обиталищу, он стучал друг о друга палками, давая знак, что можно выходить и вкушать пищу.
Я хмыкнул и почесал щетину на подбородке - такого поворота событий никак не ожидал, ведь в буддийских монастырях обычно послушники и молодые монахи обслуживают старших и делают всю работу.
- Ели они раз в день, остальное же время проводили в созерцании и духовных подвигах. Виделись же они лишь раз в пять дней, и говорили только о возвышенном, - продолжал брат Пон. - Но увы, спрятаться нельзя даже в самом глухом углу мира. Охотник проходил мимо, собиратель лекарственных растений являлся на озеро, заблудившийся крестьянин натыкался на хижины аскетов, пролетал мимо гандхарв...
Насколько я помнил, так звали крылатых певцов из свиты всяческих божеств.
- Долго ли, коротко ли, но слава о святости и великих деяниях четырех братьев поползла в разные стороны, достигла многих ушей, и добралась до самых вершин священных гор, где в роскошном дворце, обиталище тысяч наслаждений и сотен красот, обитал сам царь богов, Индра. Преисполнившись любопытства, решил он посетить отшельников, и сначала в незримом облике явился в тот лес, и провел там несколько дней.
- Кажется мне, что это я уже слышал, - пробормотал я.
- Ты слышал нечто похожее, - не согласился монах. - А вообще все сказки связаны. Они образуют единую историю, которую можно рассказывать бесконечно, как целиком, так и частями, с любого места, и если делать это правильно, то слушающие извлекут из нее великую пользу.
- Столь же великую, как деяния наших героев? - уточнил я.
- Именно, - монах кивнул. - Вернемся же к ним. Итак, убедился царь богов, что перед ним истинные аскеты, лишенные страстей, и решил он испытать их стойкость. Дождавшись, когда старший из братьев соберет стебли лотоса, нежнейшие и вкуснейшие, разложит их на листьях, украсит лепестками и каплями прохладной воды, а затем с помощью палочек даст знак, что можно приступать к вкушению пищи, Индра взял и похитил доли младших братьев. Второй брат, обнаружив, что стеблей нет, а листья раскиданы, решил, что кто-то взял его порцию, и сильное изумление одолело его сердце. Третий и четвертый тоже поверили, что кто-то позарился на их еду, тоже удивились, но не испытали более ничего. Старший же остался в неведении, что произошло с остальными.
Брат Пон сделал паузу, давая мне осмыслить ситуацию, а когда заговорил, то голос его стал более мрачным:
- На второй день произошло то же самое, и на третий тоже, и на четвертый тоже. Хитрый Индра похищал стебли лотоса, и исчезал прежде, чем кто-то мог заметить его. Старший брат прилежно исполнял взятые на себя обязанности кормить младших, они же приходили во все большее смущение чувств. Сначала они думали, что это старший брат испытывает таким образом их стойкость, но затем вышли наружу те несовершенства души, о которых говорил старший брат, предупреждая, что лесное отшельничество будет опасно для них. Второй брат ощутил сильнейшую печаль, поскольку видел, что тело его, крепкое и выносливое, слабеет с каждым днем, уходит сила из рук, и ноги не носят более. Третий же уверился, что пищу съедает кто-то из других, и он начал подглядывать, надеясь поймать вора и подумывать о том, чтобы проникнуть в другие хижины и обыскать их. Подобные мысли отвратили его от бдительности, и он ничего не увидел, понял лишь, что то, что он считает уже своим, положенное на пороге его хижины, исчезает неведомо куда. Четвертый же пришел в ярость, испытал желание поймать того, кто лишает его пропитания, и избить так, чтобы тот запомнил этот урок.
- Ничего себе отшельники! - воскликнул я.
- Да уж, - подтвердил брат Пон. - И вот наступил пятый день, день встречи. Явились братья в хижину старшего, и он сразу увидел, что с ними что-то не так, что они похудели, цвет ушел с их лиц, а мягкое сияние благости и спокойствия оставило души. Они же обнаружили, что он такой, как прежде, и неблагие чувства в их сердцах зазвучали громче, словно в прекрасной лесной тишине раздались ужасающий грохот, крики и рев. "Поведайте же мне, что случилось с вами? - воскликнул старший брат, мучимый состраданием к тем, кто доверился его водительству. - Кто нарушил ваше созерцание?". Услышав же о том, что стебли лотоса, которые он каждое утро трудолюбиво собирал и приносил к порогам хижин, похищены кем-то, удивился он, но не испытал ни гнева, ни даже раздражения.
В этот момент я уверился, что речь в этой сказке тоже идет о Татхагате, о том, кто потом станет Буддой Шакьямуни, но о догадке говорить не стал - если брат Пон заявил, что личность главного героя не имеет значения, то значит по какой-то причине так и нужно.
- А послушать проповедь его в тот день пришли лесной якша, слон и обезьяна, - сообщил монах так, словно это было делом обычным. - И узнав, что произошло, преисполнились они стыда и волнения от того, что некто сыграл такую шутку с аскетами. Сказал якша "Пусть тот, кто осмелился согрешить так, в рабском теле воплотится, и к самому жестокому надсмотрщику он попадет в каменоломни мраморные, где едкая пыль выедает грудь изнутри, и проведет там десятки лет". Сказал слон "Пусть тот, кто стебли лотоса похитил, таким как я станет, и в руки людские попадет, и терпит понукание, и боль, работу тяжкую". Сказала обезьяна "Пусть тот, кто жадности и злобе дал себя одолеть, в теле моем родится, пусть носит ошейник он тяжелый, ходит перед змеей, избитый палкой, не знающий сытной пищи". Трое младших братьев на это промолчали.
Я подумал, что это было с их стороны величайшим достижением.
Если бы какой-нибудь нехороший человек систематически воровал мою еду, из-за чего мне пришлось бы голодать, то я бы без усилий придумал, что такого "хорошего" ему пожелать.
- Старший же брат сначала успокоил слушателей своих такими словами "Сказавший, что будто бы исчезло то, что никогда не исчезало и не появлялось, пусть истину узнает, и переродится в теле благом, в котором к свободе и мудрости легок путь", - брат Пон добавил в голос легкой укоризны. - А затем обратился к похитителю стеблей так "Пусть будет жизнь твоя беспечальной и сытой, дороги легкими, о ты, неведомый, кто пищу отшельников взял, пусть богатства сыплются на тебя, и рождение во дворце царя станет твоим уделом". Индра, услышав подобное, исполнился восхищения и понял, что перед ним истинный святой.
- Но в этот раз он не испугался, что отшельник захочет трон повелителя богов? - поинтересовался я, в какой уже раз вспоминая прошлую историю.
- О нет, - брат Пон рассмеялся. - Он принял облик свой и перед братьями явился. Трое младших оказались поражены его видом, глаза их застлали слезы, боль пронзила сердца, и они упали на колени, старший же приветствовал гостя как полагается, и предложил ему лучшее место. Индра же признался, что он забирал стебли лотоса каждое утро, желая испытать стойкость духа аскетов, что живут у подножия величайших гор. После чего он принес извинения и удалился. Старший же брат обратился к младшим с такой речь "Говорил же я вам, что отшельником не каждый способен быть, что ядом может стать смертельным жизнь в одиночестве, посвященная созерцанию и размышлению. Простые стебли лотоса, растущие на озере в изобилии, и к чему они вас привели... сердца ваши кипят, глаза болят, ноют спины от неудобной позы, ведь вы не в силах разогнуться".
- Он их прогнал? - спросил я.
- Нет, помог разобраться в том, что произошло, и они так и остались там жить, - сообщил брат Пон. - Ну и какую мораль ты можешь вывести из того, что я рассказал?
- Ну... - я напрягся, вспоминая. - Один брат был привязан к собственному телу. Второй жаден, а третий злился... и все это нехорошо.
- Можно и так сказать, - монах неожиданно стал очень серьезным, даже суровым. - Три главных корня, три аффекта приковывают нас к этому существованию, полному мук и печали, и о них мы с тобой говорили. Первый же - невежество, отсутствие истинного знания, приводящее к вере в реальность личности, воплощенной в грубом, плотном теле. Второй - алчность, неутолимая жажда собирать как можно больше всего, что можно назвать своим, вещей, денег, впечатлений, бессмысленных знаний. Третий - ненависть к другим живым существам, злоба и агрессия, причинение вреда тем, кто не является "я".
Он помолчал, давая мне возможность извлечь из памяти беседы, которые мы вели на эти темы: да, о невежестве речь зашла почти сразу после моего прибытия в Тхам Пу, об алчности мы разговаривали несколько позже, а ненависти коснулись совсем недавно, когда меня покусали собаки.
- Вспомни еще и огненную проповедь, - сказал брат Пон, поднимая указательный палец. - "Все в огне, братья. Глаз горит, воспринимаемые им формы горят, сознание зрения горит, зрительный контакт горит. Любая эмоция, возникающая из контакта видимого и видящего, будь она приятной, неприятной или нейтральной, тоже пылает". Это ты уже слышал. Но есть продолжение... "Что питает этот огонь, каково его топливо? Топливо для этого огня - рождение и старение, страдание и горе, неудовлетворенность и отчаяние".
Метафору с огнем монах упоминал не в первый раз, но я так и не мог понять, что в точности она означает.
- Иными словами, причиной страдания являются как раз три базовых страсти, невежество, алчность и ненависть. Отсюда простой и очень логичный вывод. Какой же?
Я откашлялся:
- Чтобы избавиться от страдания, нужно избавиться от его источников, от базовых страстей.
- Хорошо сказано! - брат Пон хлопнул в ладоши. - Четко и очевидно изложено. Вторая и третья благородные истины, принесенные нам Татхагатой. Да, можно долго рассматривать признаки второй истины, такие как причинность, источник, порождение и условия порождения, а также признаки третьей, такие как прекращение, умиротворение, устремление и отречение, но главное ты уже знаешь. Кроме одного важнейшего момента.
Он замолчал, мне стал слышны голоса молодых монахов, беседовавших около сарая с инструментами, крики обезьян в лесу, шум мотора проплывающего по реке катера. Мир, словно долгое время прятавшийся в засаде, теперь каким-то странным образом набросился на меня, и его прикосновение вовсе не показалось мне приятным.
Я поежился.
- Достаточно на сегодня, - сказал брат Пон. - Иди, займись созерцанием качеств. Можешь пока забыть, о чем мы говорили сегодня.