"Если беда, то на всех одна, радость на всех одна. Радость на всех одна
В море встает за волной волна и за спиной спина.
Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг.
Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг"
Песня о друге. Слова Г. Поженяна; Музыка А. Петрова.
"А над морем небо чище, даже в шторм и ненастье.
Даже если закрыто тяжелыми, свинцовыми облаками.
Мне кажется, что душам моряков, коль на них греха большого,
куда как проще оказаться пусть не в раю, но все же по дороге к Свету.
И не во сне..."
Часть 1
"Боцман и Паганель или Тайна полярного острова"
глава 1 "Купель"
- Паганель, шевели помидорами, салабон! - зычно гаркнул дюжий матрос, зловеще помахивая в воздухе окровавленным шкерочным ножом. Я стоял в дощатом рыбном ящике, облачённый в рокен-буксы: грязно-оранжевый прорезиненный рабочий комбинезон, и такую же куртку с капюшоном. Стоял я на раскоряку, неуверенно держась на ногах, в съезжающей на лоб зелёной, пластиковой каске. К тому же, по колено погрузившись, в живую, прыгающую и пахнущую солёными огурцами, крупную, свежевыловленную треску. "Жуковск", наш траулер-бортовик, после подъема трала встал носом на волну. Капитан планировал небольшой двухчасовой переход к месту новой постановки трала. Началась привычная килевая качка и вахта, пятеро матросов палубников принялась шкерить улов. Погода была свежая. Судно, то задирало нос вверх, обнажая щербатый форштевень, то, словно ржавая субмарина, зарываясь в волну, браво шло на погружение. Я исполнял славные обязанности подавалы. Заключались они в том, чтобы в "темпе вальса" подбрасывать трех-пятикилограммовых рыбин под палаческий тесак матроса-головоруба. От нашей с ним расторопности зависело, будут ли вдоволь обеспечены обезглавленной рыбой трое опытных шкерщиков. Если же они начнут простаивать, то откроют рты и начнут "Говорить". Тут уж мало не покажется. Если в этот момент их услышит какая-нибудь случайно проплывающая мимо беременная полярная акула, то у несчастной непременно случится выкидыш. Я никогда не отличался особой ловкостью и сноровкой и сейчас у меня были проблемы. Если бы только у меня, проблемы были и у всей моей смены. Дело в том, что для того, чтобы быстро и качественно переработать улов, поднять трал и приняться за следующую порцию добытой рыбы, вахта должна быть опытной и сработанной. В противном случае, а благодаря мне он был точно противным, выработка снижалась ну и заработок соответственно. Пока же скорбное поприще помощника палача осваивалось мной не слишком успешно. В своем первом рейсе я узнал о себе много нового. Помимо банальностей в адрес моей мамы, мне открылась тайна моего родового древа. По мнению моих коллег, в числе моих предков были не только обычные животные, но и какие-то неизвестные науке "мартыны косорукие". Наш старпом - тучный бородатый мужчина лет пятидесяти пяти походил на слегка неухоженного Хемингуэя. Имя, как и судьбу, он имел трудное: Владлен Георгиевич Дураченко. Был он человек эрудированный и, как многие моряки, начитанный, а потому выражался порой чрезмерно литературно. Вдоволь налюбовавшись из штурманской рубки на мои кувыркания в рыбном ящике, он торжественно и печально произнес по громкой связи:
- Неизданная глава из Детей капитана Гранта: Паганель на промысле или муки тресковы.
По-настоящему на меня не злились. Многим из экипажа я годился в сыновья и видимо пробуждал здоровые родительские инстинкты, слава богу, что не другие, впрочем, тогда это еще не вошло в моду. Виноват был матрос, тупо опоздавший на отход в рейс, по причине чрезмерных возлияний. Меня же в срочном порядке выслали на замену прогульщику, из вахтенного резерва отдела кадров. С бортом 2113 "Жуковск" свела меня как видно судьба. Но это я понял позже.
А тогда 18-летний курсант 4-го судоводительского курса Мурманской мореходки имени И. И. Месяцева был я направлен на плавательную практику для начала матросом без класса. Это через год после сдачи госэкзаменов и получения диплома штурмана-судоводителя ждала меня практика штурмана-стажера. А пока, салага, солдат, зелень подкильная или просто юнга.
Малый рыболовный, морозильный траулер бортового траления номер 2113 "Жуковск" имел дурную славу. Редко год-два обходился он без ЧП. Бывало в шторм кого за борт волной направит, и "пишите письма..." Бывало кому грузовым гаком в висок ни за что. А потом следствия, проверки... Моряки называли "Жуковск" - "Заходя не бойся, уходя не плачь". Борт 2113 захочешь, не забудешь, тут тебе и 21- карточный выигрыш в "Очко" и 13 -"чертова дюжина". То есть, будучи опасным для моряков в смысле несчастных случаев, траулер, тем не менее, как рыбак был удачлив и чаще всего возвращался в порт с полными трюмами. Все же бортовичок решил напомнить мне салаге о своей дурной славе. Как-то в ночную вахту поднимали мы "авоську" на борт. Я должен был бегом переносить от кормы к баку "бешеный конец" - траловый трос. При подъеме трал затягивался тросами в верхней части, превращаясь в подобие авоськи с рыбой. "Бешеным" конец назывался потому, что при волнении он мог "сыграть" и его полупудовый гак, грузовой крюк, вместе с бешеным тросом дуэтом пропели бы старинный романс:
- Милый, ты не вспомнишь нашей встречи...
Конец этот переносили быстрым аллюром, да и весь подъем трала проходил в том же темпе. Смутно помню упругий, плотный контакт своего молодого девственного тела с чем - то массивным и влажным. Помню гордый, одинокий полет в ночи. Помню смачный, чувствительный шлепок своих ягодиц о жесткую, как асфальт и жгучую как кипяток, ледяную воду моря Баренца. Больше не помню ничего, только секундное удивление от происходящего:
- Приехали, что ли?!
После ребята рассказали - как я, вскользь задетый сорвавшимся "бешеным", мощно шмякнулся о каучуковый пантон и подпружиненный, по красивой параболе направился за борт. Сыграли тревогу "человек за бортом", но пока трал не поднят, судно объект маломаневренный, и мало что можно сделать. Быстро подняли трал, а там сюрпрайз. Вахта впала в шоковое состояние в полном составе. Моя персона вывалилась из авоськи вперемешку с центнером живой рыбы, этаким "тресковым королём" - медленно и вальяжно. Все было при мне: члены, чресла, обязательный при работе на палубе спасжилет и аккуратная половинка зеленой пластиковой каски на вполне целой башке. Сам же спасенный, плотно покрытый чешуей, царственно переливался перламутром, словно новорождённый наследник самого Посейдона.
Медперсонал на малых судах не предусмотрен. Случись что, связываются по рации. Затем Полный ход и куда ближе: в порт, к плавбазе. Туда где есть врач или хотя бы фельдшер. В моем случае помощь была близка. Истинный человек Возрождения и просто светлая личность - боцман Бронислав Устинович Друзь. Моряк от бога, боцман от черта, в сорок шесть лет, успешно сдавший экзамен и получивший степень фельдшера. Устиныч прекрасно играл в шахматы, мастерил из ракушек, ушных камней и глазных хрусталиков крупной рыбы оригинальные шкатулки и сувениры. Рисовал лаковые, по дереву, миниатюры, писал стихи. Хотя стихи, оригинальная муза народного поэта Б.У. Друзя, это "Песнь песней" и тема особая.
Последствия моего недолгого пребывания в роли Садко ужасными не были. Я был торжественно внесен в салон, причем ногами вперед. Нёсшие моё скорбное тело товарищи, правда, вовремя спохватились и принялись меня кантовать. Это мероприятие закончилось драматичным ударом потерпевшего головой о переборку. Последнее и привело его в чувство. Боцман в роли фельдшера принял к пострадавшему медицинские меры, причем, как научного, так и народно-целительского характера.
Кроме укола камфоры и дозы нашатыря, я был темпераментно растерт спиртом. Причём приличная часть его была насильно и перорально введена внутрь моего организма. Мне стало приятно, и сказал я, что это хорошо! Почти в полном составе натолкавшийся в салон экипаж, во влажной робе и в сухом штатском, дружно и облегченно выдохнул. После чего большинство решило поддержать вновь рождённого и также приняло перорально, причём неоднократно.
- Ты, Вальдамир теперь крещеный! - провозгласил боцман.
Устиныч на правах медработника состоял при мне неотлучно все десять часов перехода до Мурманска. Обращался он ко мне по имени, но как-то странно, на норманно-варяжский лад:
- Крещен ты, Вальдамир не грешным русским попом, а литым морским железом и соленой купелью, а потому быть тебе, подлецу, мореманом!
Велеречивость сия нашла на немолодого усатого моряка не по внезапному вдохновению, а вследствие продолжительного психотерапевтического сеанса, который он предпринял как медик. В наше время это бы назвали "снятием посттравматического стресса". Естественно, что быстродействующий, релаксирующий препарат с резким запахом и вкусом живого огня, был успешно применен, как к пациенту, так и к целителю. Между тем, судно миновало остров Кильдин и вошло в створ Кольского залива. Мы с боцманом выпили по кружке крепчайшего, цвета вишнёвого янтаря, индийского чая "со слоном". Так что, к моменту постановки судна на рейд напротив рыбного порта, боцман поднялся на полубак трезвее самой якорной лебедки, брашпиля. Команда с мости
- "Отдать левый якорь!" была исполнена, загрохотала тяжёлая якорь-цепь и судно, слегка качнувшись, замерло в спокойных водах родного порта приписки.
2.Рокен-буксы - непромокаемая, прорезиненная спецодежда моряков на промысле, обычно оранжевого цвета.
3.Бортовик - Траулер бортового траления
4.Гак - такелажно-грузовой крюк
5."Авоська" - куток, конечная часть трала, место скопления улова.
6.С кормы к баку - с задней части судна в переднюю
7."Сыграть" - сорваться
глава 2 "Остров Медвежий"
Этой же ночью " Жуковск" уже был пришвартован к причалу. Стояли мы третьим корпусом между сейнером и БМРТ. Ближе к утру меня разбудил шум, доносившийся откуда-то сверху, пустого пространства между падволоком и палубой над ним. Слышалось цоканье десятков коготков, мерзкий писк и возня. Крысы! Меня передёрнуло от отвращения. Перед рейсом этих тварей потравили газом на спецпричале, и в рейсе их почти не было слышно. А тут за пару часов милые зверюшки уже набежали с соседних бортов.
- Фу! Фу! Фу-фу-фу! - донеслось от соседней койки.
Вообще-то часом ранее на ней мирно почил боцман. Теперь же, он вместо нормального мужицкого храпа, почему-то издавал эти странные звуки, как будто дул в блюдце с кипятком. Я щёлкнул светильником в изголовье. В мертвенно-жёлтом свете ночника передо мною открылась жуткая картина. Несчастный Устиныч лежал смирно, боясь пошевелиться, выпучив безумные глаза. На его широкой морской груди, обтянутой шерстяной тельняшкой в позе любимой кошечки возлежала огромная, серая с проседью чучундра - портовая крыса.
Длинный, розово-чешуйчатый хвост свисал до самой простыни и интимно подрагивал. Чучундра была занята противоестественным действом: шевеля острым носом с жёстким кустиком чувствительных усов, обнажив мелкие, острые зубки, она с неуёмным вожделением обнюхивала красу и гордость бравого боцмана, его роскошные, серебристые усы. Бедный Устиныч, боясь напугать товарку и получить полный ужасной заразы укус, усиленно дул ей в нос, пытаясь хотя бы таким образом прекратить крысиные ласки. Однако любвеобильное существо никак не реагировало на боцманское "Фу-фу". Мои нервы, и без того ударенные стрессом при падении за борт, не выдержали и я с визгом:
- На, сука! - запустил в несчастного Устиныча, попавшим под руку кирзовым ботинком.
Боцман после такой конфузии полчаса промывал с мылом и спиртом свою осквернённую гордость. На моё легкомысленное предложение сбрить, подвергшуюся надругательству растительность, он невежливо ответил:
- Мошонку себе побрей, салага! О том, что видел никому ни слова! Или мы не друзья!
Эту страшную тайну я пронёс сквозь годы, а если и рассказывал кому, то, вместо Боцмана, упоминал "одного морячка". Мое пребывание за бортом, поскольку все обошлось и к тому же у капитана были связи, транспортная прокуратура спустила на тормозах и дела заводить не стала. Старый капитан Жуковска пошёл на повышение, был назначен мастером на современный, большой промысловик. Новым капитаном 2113 стал бывший старпом Владлен Георгиевич. Удостоверение капитана имел он давно, но по страстности натуры и недостатка связей дебютировал в этом качестве лишь теперь, получив протекцию прежнего капитана "Жуковска". С началом своего капитанства на Георгиныча, как прежде, наш мастер более не отзывался, дозволялось исключительно Владлен Георгич. И это правильно, потому как на корабле капитан первый после бога. Капитан получил новое рейсовое задание и через трое суток судно, загрузив снабжение и топливо, отправилось к новому месту промысла. Через двое суток перехода мы подошли к южной части архипелага Шпицберген, в район острова Медвежий. Шпицберген, или по-русски - Грумант, архипелаг суровый и неприветливый. Его шахтерская столица - Баренцбург заселена русскими куда менее плотно, чем его южные, но не слишком теплые воды нашими промысловыми судами. Порой кажется, что на серых волнах студеного моря покачивается, дымя трубами, целый город из кораблей. Остров Медвежий находится между Баренцевым и Норвежским морями. С востока на остров накатывают студеные волны моря Баренца, да и с западной стороны не тёплый прибой, но море уже Норвежское. Теплое Норвежское, продолжение Гольфстрима, течение хранит эти воды ото льда вплоть до нашего Кольского залива. Хотя отдельные льдины у Шпица не редкость, а восточнее уже царство Снежной, а вернее Ледяной королевы. Когда-то эти места были вотчиной поморских, голландских, датских и иных китобоев. Очевидцы писали, что судам мешали двигаться китовые туши, переполнявшие эти воды. Эти ребята-китобои славно потрудились и нынче киты здесь редкость. Хотя касатки встречаются. Одна такая красотка однажды попортила нам трал, позарившись на дармовую пикшу, сестру трески. Треска и пикша, это сводные сестры рыбьего семейства тресковых. Почему сводные? А разная у них внешность, хотя обе красавицы. Если треска имеет малахитово-зелёную окраску и округлое тело, то пикша телом площе, окрас у нее цвета благородного серебра и у изголовья темное родимое пятно. Кому как, а я нахожу его даже слегка эротичным. Ну, это к слову, а к делу - подъемы становились все беднее. Появилось много сорной рыбы: скаты, пинагоры, водянистые уродцы, хотя их засоленная икра неплоха, а также мелкие и средние акулы и прочие морские бомжи. Так бывает - ведь "не все коту масленица". Так что рыба ушла... Иной капитан скажет:
- Да лучше бы от меня жена ушла!
- И вместе с тещей! - добавит старпом.
Где рыба? А эхолот ее знает. Может за углом. А где БЛИЖАЙШИЙ УГОЛ? Да вот-же он - высится полукилометровой горой в тумане. Остров Медвежий - настоящий медвежий угол королевства Норвегия. Согласно советско-норвежскому договору 1978 года наши суда могли свободно промышлять рыбу в норвежских водах Баренцева моря, а соответственно норвежцы в наших. В ледовитых прибрежных водах архипелага Шпицберген у наших рыбаков проблемы с норвежскими рыбными инспекторами если и возникали, то только из-за размеров траловой ячеи. Что касается Медвежьего то он, в отличие от Шпицбергена, находиться на нечеткой границе Баренцева и Норвежского морей и норвежцы частенько преподносили неприятные кунштюки. Правду сказать, с размером траловой ячеи у наших рыбачков частенько было не в порядке, и пойманный на этом капитан в Союзе автоматом лишался лицензии. Опасная штука азарт. Азартные люди проигрывают состояния, жен и детей своих не жалея. С другой стороны, без настоящего азарта не сделаешь ни одного реального, большого дела. В конце концов, даже человек, зачатый без азарта, выходит какой-то бесцветный и квёлый. Капитан Дураченко как раз был человек азартный и весьма упертый, упрямый. На безрыбье мастер затосковал, хотелось вернуться из первого капитанского рейса со щитом, то есть, с полными трюмами. Оно и понятно - хорошее начало... Да и тот самый охотничий азарт жег бывалого промысловика и не просто азарт. Азарт-Страсть.
Вся группа наших рыбаков поднимала порожние тралы, таскала пустышки. В то же время несколько небольших норвежских судов, ловивших в своих 12-мильных, прибрежных территориальных водах, за пару суток затарились рыбой до самых горловин трюмов и с товаром ушли домой в порт. Кораблей норвежской береговой охраны, к тому же, за все время никто не встречал ни разу. И Дураченко решился.
Белой апрельской полярной ночью наш ржавый диверсант вероломно пересек морскую границу королевства Норвегия и вошел в территориальные воды принадлежащего ей острова Медвежий. Ровно через минуту вышел и тут же снова вошел, и тут же опять вышел... Двигаясь таким противолодочным зигзагом, словно уклоняясь от торпедной атаки неприятельской субмарины, мы и поставили наш полубраконьерский трал. Одной своей половиной он находился в водах Норвегии, а другой в нейтральных. Таким образом, Владлен Георгиевич по доброй русской традиции пытался и "рыбку съесть и за это не сесть". Так протралили - пропахали мы, "пахари моря", "запретку" пару часов и вышли в нейтральные воды на подъем трала. Рыба была, две тонны и какая! Отборная метровая треска и пикша, упитанные ерши, полсотни пурпурных метровых, шипастых и лупоглазых морских окуней, темно-синие, с перламутровым отливом плоские и толстые полуметровые палтусы, их младшие сестры - желтые в черных пятнах, упитанные камбалы. Был в этой шевелящейся и подпрыгивающей компании каким-то чудом заблудившийся атлантический угорь, похожий на небольшую, извивающуюся, желтую анаконду. От такого изобилия ассортимента впали в ступор бывалые рыбаки, восхищенным шепотом, чтобы не спугнуть удачу они приговаривали:
-Ай, Дураченко! Ай, молодца! Вот так дары моря, братва! Красота-то какая!"
Капитан стоял молча, грузно опершись на рыбный ящик. Он смотрел на отборный улов остановившимся взглядом, намертво вцепившись в мокрое дерево побелевшими костяшками пальцев. И только мудрый, многоопытный боцман Устиныч был хмур и спокоен.
- Заманивает он нас, зверюга - задумчиво произнес он.
- Кто? - удивился я.
- Да вот он, Медведь - кивнул боцман в сторону острова.
Богатые рыбой прибрежные воды западного побережья Медвежьего, манили, разумеется, не только нашего капитана. Многие мастера нашей многочисленной группы советских промысловиков - мурманчан, архангелогородцев, беломорцев, калининградцев хотели бы повторить наш удачный зигзаг по запретке. Но, во-первых, Владлен свою авантюру не афишировал, потому как знал, что свои-же и заложат, а во-вторых были и другие умники - втихаря заскакивали в терводы. Но одной лихости в серьёзном деле промысла мало. Нужны опыт и интуиция, что называется, чуйка. У нашего мастера было и то и другое, в противном случае, в самом рыбном месте будут уныло вползать на промысловую палубу тралы-пустышки. Будет приходить на борт разорванное в клочья или вовсе потерянное траловое вооружение. К слову сказать, то навигационное и промысловое оборудование, которым были в те годы оборудованы штурманские рубки промысловых судов, производили впечатление музейных экспонатов. Один из промысловых вспомогачей - похожий на пианино донный эхолот с силуэтом подлодки на экране. Поговаривали, что это военный трофей и былая гордость технарей третьего рейха, созданный в конце войны сонар для обнаружения вражеских субмарин. Рыба об этом догадывалась и не слишком, отражаясь на экране донника, ехидно улыбалась.
1.БМРТ - большой морозильный рыболовный траулер
2.Падволок - потолок на судне
3.Слип - вырез-горка в кормовой части траулера для спуска - подъёма трала на судах кормового траления.
4.Принайтовывать - прикреплять
5.Такелажная стрела - палубное грузовое устройство
6. Кабельтов - 1/10 морской мили - 185,2 метра.
глава 3 "Здравствуй, Сеня!"
В дневную вахту, в урочное время проходило на всех бортах радиосовещание капитанов. Главной темой конечно было безрыбье. Среди прочего, как-бы невзначай, отметили, что в последние две недели пропали из виду норвежские морские пограничники. Обычно один или два сторожевика постоянно патрулировали побережье Медвежьего. Для Владлена вся эта левая информация была, как евангелие от лукавого. Трижды искушаем, был опытный, но азартный рыбак и, наконец, покусился. В ночь с воскресенья на понедельник, серым, туманным майским полярным днем наш рыжий от ржавчины флибустьер вошел в Норвежское море. Своим крейсерским ходом в 8.5 узлов он за полчаса углубился почти в середину территориальной 12-мильной зоны Норвегии и нагло поставил трал. Через два часа мы начали подъем трала на борт и уже по прошествии двадцати минут в рыбном ящике подпрыгивало порядка четырех тонн отборной пикши, трески и прочей красивой прелести. А еще через десять минут в тумане возник зловещий светло-серый силуэт и чей-то грубый голос с твердым, раскатистым RRR, по ужасно ГРОМКОЙ связи повелительно произнес по-английски:
- Борт 2113 говорит корабль береговой охраны королевства Норвегия "СЕНЬЯ". Вы незаконно находитесь в пределах наших территориальных вод. Приказываю лечь в дрейф для приема досмотровой группы. В случае неповиновения буду вынужден открыть предупредительный огонь.
- Ну, здравствуй... мля, Сеня - хмуро и нарочито спокойно произнес, спустившийся на промысловую палубу, капитан.
- Уже никто, никуда, не идет! - мрачно выдал шутку-юмора рыжий Геша, высокий веснушчатый типчик лет двадцати с небольшим.
Геша, Генка Эпельбаум и был тот самый матрос-прогульщик, взамен которого я попал на этот веселый борт. По смене капитанов он был прощён и лишь понижен из матросов 1-го класса до 2-го.
- Все равно, что сволочь старую, назначить сволочью молодой" - скалился Геша.
Смысл произнесенной на чужом языке грозной тирады был всем ясен без перевода. Капитан Дураченко, казалось, успокоился совершенно. Убеждённый фаталист решил сдаться на поруки своей трудной судьбе. На высокой ноте заныл со стороны норвежца движок быстроходного катера. Боцман Друзь опустил штормтрап с правого борта и во внезапно наступившей тишине мы услышали тяжелое, хрипловатое дыхание. Это карабкался к нам по волосатым манильским тросам штормтрапа наш первый варяжский гость, хотя, нет, скорее хозяин. Не по-нашему слишком долговязый - метра под два, просто верста варяжская. Не по-нашему слишком рыжий, что твой огонь. Даже нашему рыжему Генке было далеко до этого пожара. В довершение полного очарования имел этот свежий кавалер пунцовую, какиз сауны, с могучей конской челюстью, морду лица. Ну, чисто конь!
- Внешность благородного животного выведенного на регулярный пробздец из королевских конюшен - без особого куража прокомментировал это явление Геша.
- Гуд монинг, мистер. Ай эм из мастер Дураченко - шагнул к нему навстречу Дураченко.
- Монинг, мастер Дураченкоф. Ай эм из майор Бьернсон. Хау ар ю, мастер? - неожиданно приятным баритоном спросил конь.
- Да уж хаваю, хаваю полной ложкой! - безнадёжно махнув рукой, истощился в знании английского языка Владлен. От неловкой ситуации его спасло следующее явление. По стальным частям палубы глухо застучали тяжелые ботинки. Из-за правого и левого борта пятнистыми чертями, белогорячечными ведениями, запрыгали вниз на палубу здоровенные, жуткие гоблины. В чёрных, лоснящихся лапах этих монстров, возникли, словно бы из ниоткуда, вороненые, с раструбами пламегасителей на стволах, штурмовые винтовки.
И тут произошло то, что потрясает меня до сих пор. Матросы очередной вахты и вышедшие на подвахту в помощь для обработки улова матросы вахты свободной, вдруг примкнули по трое друг к другу, спиной к спине. Каждый из них занял оборонительную позицию. В руках моряков зловеще сверкнули острейшие шкерочные ножи, а у одного даже здоровенный тесак - головоруб. Лица у наших ребят стали багровыми, страшными. Боцман Устиныч, мужчина пятидесяти шести лет среагировал так же молниеносно. Он встал третьим к двум матросам, образовав тем самым третью оборонительную тройку. Положенный ему по штату мощный боцманский нож был переделан из охотничьего. По мистическому совпадению он назывался... Медведь. Позднее остроумец Геша заявил, что всю заварушку затеяли только ради того, чтобы у боцмана появилась возможность вынуть и показать норвежцам своего Медведя. Тогда же в момент абордажа нашего рыбака вооруженной до зубов лихой толпой викингов, никому смешно не было.
К слову сказать, что из бывших в момент высадки норвежского десанта на палубе матросов, двое в "ЭПОХАЛЬНОЙ ОБОРОНЕ ЖУКОВСКА", по выражению того же Геши, участия не принимали. Ну, во-первых, это ваш покорный слуга и Геша. Я и Генка Эпельбаум стояли столбом. Это меня или Генку заменил в одной из матросских троек доблестный боцман Друзь. Самой остроумной позднее признали Генкину тираду о том, что группироваться по трое старинная русская забава. Сам Гена Эпельбаум, Генрих Оскарович, был из поволжских немцев, переселённых во время войны в казахские степи. Товарищи шутку оценили по достоинству и Гена, наконец, получил в лоб. Сами ребята отнеслись к своему, как мне тогда виделось, да и сейчас я не изменил своего мнения, доблестному трюку, как к вещи вполне естественной.
Они уже лет пять держались вместе, одним матросским экипажем. Ходили только на малых промысловиках, траулерах и сейнерах. За кордон не рвались, поскольку полугодовые рейсы их не прельщали. На малышах же рейсы месяц-полтора. Зарабатывали они отменно, всегда работали с удивительной сноровкой. Годы, проведенные в северных морях, а это вечная болтанка или просто крепкий шторм, превратили их, по сути, в сработанную цирковую труппу эквилибристов, ведь они работали в море практически в любую погоду.
Не удивительно, что в минуты опасности действовали они с такой же быстротой и четкостью, что и в своей непростой работе. На мои душевные терзания по поводу собственного малодушия в роковую минуту, мне было сказано, что это все равно, что зрителю в цирке терзаться, невозможностью повторить трюки воздушного акробата. И если кто сдрейфил, так это Геша, поскольку он один из них. Со мной же все в порядке, поскольку после всего, что мне выпало в первом рейсе кто-нибудь другой бежал бы, причитая, от порта и кораблей в даль светлую, а потом только при одном виде и запахе рыбы поспешал бы блевать в теплый мамин туалет.
Однако вернемся к нашим норманнам. Гоблины впоследствии оказались нормальными норвежскими дылдами, по мне, так даже слишком дружелюбными и общительными для потомков варягов. Тогда же, очаровательного впечатления, они, что-то не производили. Норвежцы, в свою очередь, таких устрашающих трюков с ножами от русских явно не ожидали. Стрелять, естественно, тоже никто не собирался. Когда планируют пострелять, не выскакивают с двух противоположных сторон. В общем, отреагировали десантники на наши ножечки правильно. Рукопашная, так рукопашная. Норвежцы, бравые вояки, мгновенно перехватили свои американские винтовки параллельно палубе. При этом все, как по команде, выставили вперед правую ногу, хотя и сделали это они слегка в разнобой, не то, что наши. Диспозиция для рукопашного боя с отказавшим или разряженным оружием. Всё как учили их в их варяжской учебке. Дабы не посрамить славных предков, звероподобных дядек в рогатых шлемах. В общем, всё могло кончиться плохо, поскольку не ведали эти сопливые викинги, как способны жонглировать ножами наши морячки, двумя движениями, на лету разделывающие подброшенную в воздух, здоровенную рыбину.
- Вурьфур фан, луйтнант? - рявкнул командирским рыком, все еще, стоящий у фальшборта краснолицый великан.
Тут же пред ним возник вояка, в таком же пятнистом комбинезоне, что и его товарищи. Он был по-цыгански, подковообразно усат, наголову ниже, и еще, как минимум, вдвое старше своих сослуживцев. Начальник с лицом, не предвещающим приятности, резко взмахнул рукой в чёрной элегантной перчатке, предлагая подчиненному уединиться с ним в простенке между траловой лебедкой и палубной надстройкой. По всей видимости, у старших норвежских офицеров было не принято устраивать младшим командирам разносы и прочие "Эль скандаль" при подчиненных и уж тем более при посторонних. Бойцы получили от лейтенанта отмашку "отбой". Все отошли назад и немного расслабились. Наши, поняв, что "кина не будет" попрятали "орудия труда и обороны" в ножны.
Из-за лебедки, тем временем, раздавалось сердитое шипение майора и придушенное бухтенье младшего командира:
- Най, майор. Йа майор. Деклагерь, майор - и в конце громко и четко - Йа, орлогс-кэйптен
1."Вурьфур фан, луйтнант?" (норвежск.) - В чём дело, лейтенант?
2."Най, майор. Йа, майор. Деклагерь, майор" (норвежск.) - Нет, майор. Да, майор. Конечно, майор.
глава 4 "Под медвежьим крылом"
Темноволосый и невысокий лейтенант, получив изрядную взбучку от краснолицего майора, жестом без слов, дал команду своим бойцам. Те так же, как и появились, мгновенно исчезли с нашей палубы. Мы кинулись к бортам. Одному нашему моряку даже повезло получить в нос чем-то весомым. Он потом клялся, что успел разглядеть предмет. Это была поддернутая снизу абордажная кошка на прочном тросике. Кошка и трос были покрыты слоем черной резины, что и спасло нос нашего друга от большого ущерба. Мы ещё успели увидеть удаляющиеся плоскодонные катера, по одному от каждого борта. Двигались они почти бесшумно, с низким, ровным гудением.
- Устиныч, поднимись - позвал старпом из штурманской рубки.
Боцман недоуменно пожал плечами и направился к начальству.
- Чего с рыбой то будет? Жалко, пропадает ведь добро! - тоскливо толковали матросы - Слышь, Паганель. Ты бы сходил, студент, в рубку. Пусть хоть старпом скажет, что делать.
Старпом Сава Кондратьевич был вполне свой мужик. Сам из старинной, поморской фамилии, прошел он путь от матроса до старшего штурмана. Поднявшись по трапу, я подошел к входу в штурманскую рубку. И тут я услышал нечто. На борту нагло свистели и не где-нибудь, а на капитанском мостике. Причем свист был мастерски виртуозным. Тут следует пояснить. Свист на бортах парусных кораблей Флота российского, еще со времен его отца-основателя Петра Великого, был занятием строго регламентированным. По приказу старшего офицера, в штиль, главный боцман высвистывал серебряным свистком попутный ветер. Бездумное же насвистывание, могущее вызвать нежеланный и опасный шторм, строжайше каралось. Я шагнул через комингс, высокий порог штурманской рубки. Посреди рубки торчала долговязая фигура краснолицего майора.
- Прифьет, как дала? - поинтересовался норвежец, покончив с художественным свистом.
Я замялся с ответом, несколько опешив от столь пристального интереса к моей гипотетической интимной жизни. Не дождавшись моей реакции, майор поманил меня указательным пальцем, изящной не по телосложению руки. Я с опаской приблизился. Офицер стоял напротив донного эхолота. В полумраке рубки работающий прибор освещал наши лица зеленовато-фосфорическим светом. Размеренные звуки посылаемого на дно моря эхо-сигнала, ранее казавшиеся мне уютно-убаюкивающими, теперь, более всего, напоминали работу кардиографа в больничном отделении реанимации. Я осторожно покосился на своего визави. В таинственном полумраке затемненной рубки, он отчего-то напомнил мне немёртвого-носферату, легендарного графа Дракулу из недавно прочитанного, с трудом выпрошенного на одну ночь, романа Брэма Стокера. Мне вдруг примерещилось, что я каким-то образом оказался в том самом месте книги, где оголодавший граф, покинув уютный гробик, на корабле посреди океана с аристократическим изяществом расправляется с экипажем. Я невольно вздрогнул, почувствовав, как изящная рука мягко легла мне на плечо. Неожиданно тихим приятным баритоном этот норвежский граф запел:
- "We all live in a yellow submarine. Yellow submarine. Yellow submarine"
Я узнал мелодию, которую насвистывал этот, не чтящий морские традиции, флотский майор. Один из незабываемых хитов легендарной четвёрки "Битлз". Желтая подводная лодка. Норвежец, тихо посмеиваясь, тыкал пальцем в подсвеченную панель эхолота. Меня, наконец, осенило.
Всё это время его развлекал небольшой, из зелёного свето-накопителя, силуэт подводной лодки, плавно покачивающийся на освещенном экране совсем не военного радиоприбора. Наверно, его позабавило это проявление пресловутого "советского милитаризма" в рубке мирного промыслового судна. Чем обернётся для экипажа нашего "Жуковска" непринуждённое веселье рыжего норвежского майора на нашем мостике мне предстояло узнать несколько позднее.
Из состояния легкой оцепенелости меня вывел шум шагов и знакомое тяжёлое дыхание. На капитанский мостик поднимались трое. Впереди с потертым кейсом Владлен, за ним боцман Устиныч и старпом.
- Да, что уж теперь. Банкуем не мы - одышливо бормотал капитан, тяжело преодолевая высокий комингс рубки.
Кэп открыл кейс и вывалил на штурманский стол, прямо на навигационную карту с островом в середине, солидную горку разноцветных "корок". Это были паспорта и медицинские книжки экипажа, а так же разнообразные сертификаты и квалификационные удостоверения. Свое капитанское удостоверение и сертификат с англоязычным вкладышем Владлен аккуратно положил сбоку, припечатав им судовую роль, список членов экипажа. Со стола соскользнул и упал на палубу какой-то документ в красной обложке. Я машинально поднял его. С фотографии гордо взирал на меня боцман Друзь, молодой со смоляными, едва тронутыми сединой знаменитыми своими усами. Он был на фото в накрахмаленном белом халате, который грубо пятнала большая синяя печать. На печати извивалась змея, склонившаяся над чашей, похожей на фужер для шампанского. Фельдшерский сертификат Устиныча, дошло до меня. Капитан повернулся к норвежскому майору и сделал приглашающий жест по направлению к столу с документами. Зри, мол. Норвежец подошел к столу и без особого энтузиазма начал перебирать бумаги. Я полушепотом осведомился у старпома по поводу злополучного улова и печалящегося над ним экипажа.
- Устиныч, спроси у варяга, что с рыбой? За борт ее, или как? А то моряки переживают. Пропадает, мол, зря - обратился старпом к боцману.
Полиглот Устиныч начал издалека. Его английский был странен и пространен. В своей тяге к интеллектуальным вершинам Бронислав Устиныч не обошел языкознания и... не искал легких путей. Друзь изучал язык, пытаясь переводить и заучивать оригиналы, из какой-то антологии английских поэтов 16-18-го веков.
Антикварного издания тысяча восемьсот лохматого года. Память у него, как у человека всю жизнь что-либо изучавшего, была отменной. И он шпарил, как считал к месту, целыми кусками рифмованного староанглийского, да еще с калужским акцентом. Простой вопрос: Что делать с уловом? наша жертва самообразования излагал минут несколько. Из его абракадабры с некоторой вероятностью просвечивало что-то вроде:
- Позвольте не продлить мне втуне ожидание. Ответа Вашего в немом томленье жду - И о рыбе:
- Безмолвный житель вод нас ныне озаботил.
Потрясенный норвежец впал в интеллектуальный ступор.
- Are you crazy? - хриплым шепотом вопросил он престарелого вундеркинда.
В этом месте я почувствовал назревшую необходимость вмешаться. Пренебрегая субординацией, не спросив начальства, обратился я к рыжему майору:
- I'm sorry, what to do with the catch? - в смысле - Что делать с уловом?
Норвежец сделал радостно-удовлетворенный жест руками, вроде как: Ну, наконец-то!
- All that you would like to - ответил он. Делайте, мол, что хотите. Затем покосился на боцмана, криво усмехнулся и добавил:
- Only it doesn't keep people away from. Lean fish get away with crayzy - Мол, только англомана боцмана не зовите на шкерку, а не то рыба в свой последний час еще и рехнется. Часом позднее нашёл я моего доброго приятеля под полубаком, восседавшим с миной оскорблённого достоинства на бухте нового швартовного троса. Лучший боцман Мурманского рыбфлота терзался вселенской печалью. Я стал каяться за свою инициативу с переводом.
- Да я тебя не виню - с горечью молвил боцман. Наши то русаки что, народ смышленый, но не развитый. Но этот. Ведь, офицер королевский, видно же граф (!) белая кость, дворянчик ... и не понимай. Заладил своё: Ай донт андестенд, их нихт ферштейн, Йай фуштур икке. Я же к нему с респектом. На языке Шекспира и Бернса, понимаешь, а он: Kрэйзи, крэйзи!
В то время, как наш уязвлённый, усатый полиглот удалился к себе в каптёрку под полубак, ваш покорный слуга был оперативно произведен начальством в штатные толмачи, то бишь в переводчики. Мой английский, мягко говоря, "оставлял желать..."
Я выезжал на нескольких десятках типичных и специальных морских фраз и выражений, вызубренных в мореходке. Не обладая особыми способностями, как у боцмана, а он и правда, был человек талантливый. Шекспира и Бернса, особенно в оригинале, я опасался. Тем не менее, с моей помощью наладилась какая-никакая коммуникация. Тут нас ждал сюрприз, майор к эффекту привык и про себя посмеивался. Командира береговой охраны сектора Медвежий, название острова по-норвежски звучит как Бьернья, звали Свен, ну а фамилия... Бьернсон. Я так думаю, что у его начальства в военно-морском штабе, где-нибудь в Осло, а то и поближе в Тромсё, попросту военное чувство юмора:
- Ах, у нас тут майор Медведев. А не послать ли нам Медведева в сектор Медвежий. Охранять наш родной норвежский Медвежий от набегов русских медведей будет бравый майор Медведев ... Господа офицеры, всем смеяться!
В полдень Бьернсон вежливо объявил капитану, чтобы траулер приготовился следовать за сторожевиком "Сенья" и официальным тоном добавил:
- "Жуковск" будет препровожден в надежное место. Там вы будете находиться несколько суток, ожидая начала расследования инцидента и решения норвежских властей относительно дальнейшей судьбы судна и экипажа.
Наш ржавенький рыбачок в сравнении с новеньким, пахнущим свежей краской, словно только сошедшим со стапелей верфи, военным красавцем "Сенье" производил впечатление блудного сына. В том месте притчи, когда капитально поистаскавшись, в сопровождении красивого и ухоженного, а главное умного брата, волочиться со скорбной физиономией к папашке на покаяние.
Меньше чем через час, наша сладкая парочка подошла к западному, покрытому высокими отвесными скалами побережью. Самым малым ходом, изрядно петляя, мы вошли в небольшой фьорд. Со стороны моря это место совершенно не просматривалось и должно было представлять собой превосходную базу для небольших военных кораблей и подлодок. За каким лешим норвежцы засветили его перед советскими рыбаками, мы совершенно не понимали. Нас пришвартовали к причалу, словно вырубленному в виде очень глубокой ниши в отвесной скале. Траулер полностью скрылся в этой нише, под нависающим скалистым козырьком.
Норвежец привязался к нам вторым бортом и остался под открытым небом. Швартовные тросы закрепили на мощных железных скобах, намертво вделанных в твердую, скальную породу. Боцман, запрокинув голову, посмотрел вверх. Нависающая черная скала полностью закрывала от нас серое полярное небо.
- Под медвежьим крылом - изрек наш народный поэт.
1."Are you crazy?" (англ.) Ты сумасшедший?
2."Ай донт андестенд, их нихт ферштейн, Йай фуштур икке" - "Я не понимаю" - соответственно, по-английски, по-немецки и по-норвежски.
глава 5 "Лирическая"
Между тем, события, как говориться, продолжали развиваться. Сторожевик "Сенье", покинул этот таинственный фьорд. Погода за пределами нашего, укрытого ото всех глаз и ветров тайного убежища, ухудшалась с опасной скоростью. Сразу после составления "протокола о задержании" или как он там назывался, нашу радиорубку посетил норвежский марконя, радист и, открутив что-то в передающем блоке нашей радиостанции, оную опечатал. Еще до вышеописанных событий группа советских промысловиков у острова Медвежий получила по телетайпу со спутника погодные карты с направлением ветров, перемещением и зарождением циклонов и антициклонов, зон низкого и высокого давления и т.п.
С геостационарной орбиты метеорологические спутники перехватили зарождение у берегов Гренландии мощного внетропического циклона, идущего на восток. Экипажи, находящихся на его пути судов, должны были крепиться по штормовому. То есть, поднять на борт тралы и, приготовившись к штормованию, лечь носом на волну. Но это для торговых судов или рыбаков на переходе. На промысле же, в свежую погоду или при средней силе шторме, нередком для высоких широт, рыба начинает массово перемещаться. Уловы от этого только увеличиваются и рыбалка продолжается. Торговые моряки, проходят мимо на своих сухогрузах, танкерах, балкерах, контейнеровозах и прочих уважаемых и солидных коммерсантах. С высоты своих огромных надстроек на просторных, штурманских мостиках, наблюдают они через цейсовские бинокли за очередной группой промышляющих в шторм рыбаков, и как водится, обсуждают своих странных коллег по морю:
- Тут даже нашего здоровяка прилично подбрасывает, а эти "пахари моря" на своих ржавых тазиках, эти "дважды моряки" на крохотной, открытой палубе еще и суетятся - рыбку шкерят. Вон тот мелкий, что невод поднял, не утонул часом, нырнул под волнищу, и не видать. Минуты полторы прошло. Может, помощь нужна?! А нет, жив курилка, выскочил наверх как пробка! Даже в воздухе завис на пару секунд. А эти то, морячки на палубе - циркачи в оранжевых спецовках, как будто, так и надо - стоят, обтекают и рыбку шкерят. Можно подумать им за это мильёны платят. Крэйзи, просто крэйзи! Маньяки!..
Атмосферное давление, между тем, продолжало быстро падать. Ветер усилился до штормового. Раздался резкий короткий гудок и из-за черной скалы показался мощный серый форштевень - "Сенье" возвращался. Что могло приключиться? Шторм даже сильный, даже ураган, не помеха военному кораблю следовать по назначению. Чтобы помешать выполнению приказа должна быть серьезная, очень серьезная причина.
На капитанском мостике ожила УКВ радиостанция. Со сторожевика распорядились освободить стенку скалистого причала. Норвежцы собирались занять наше место, а затем уже поставить нас к своему левому, свободному борту. Экипажи справились с задачей быстро.
Наши, поневоле близкие знакомцы из недоброй памяти абордажной команды, оказались по совместительству еще и командой швартовной. Без своего воинственного макияжа, в серых, грубой вязки верблюжьих свитерах, парни выглядели куда симпатичнее. Белобрысый, голубоглазый балбес поднял с палубы какую-то железку и изобразил зверское смертоубийство товарища. Словно злодей-самурай он всадил свою бутафорскую катану в мягкий живот жертвы. Далее последовало натуральное Кабуки. Парень был явно звездой корабельной самодеятельности. Он принялся дико вращать глазами и громоподобно хохотать, не забывая изображать медленное и сладострастное вытягивание кишок из живота своей жертвы. Зверски убиваемый страдалец был менее талантлив и к тому же явно перепутал мизансцены. Несчастный с похвальным усердием изображал... смерть через удушение. Мученик хрипел, выкатывал до слез глаза из орбит, не забывая при этом вываливать из пасти фиолетовый, неаппетитный язык.
В завершении трагедии убийца из кровожадного японца переквалифицировался в людоеда-папуаса, принявшись исполнять вокруг дрыгающейся в конвульсиях жертвы, ритуальный предобеденный танец "Бон аппетит". Вся эта катастрофа сопровождалась воплями каннибала, перешедшего, видимо с голодухи, на английский:
- "Блад! Блад!"
Смышленый Геша заржал первым. Рыжий быстро сообразил, что громогласное "Блад" вовсе не английское blood - кровь, а совсем даже теплое, родное, столь часто употребляемое нашими мужичками, исконно русское слово. Следом заржали все мы. С опозданием, но все же и до нас дошло, что за сцену только что изобразили перед нами эти юные театралы. Действие миниатюры, как бы, разворачивалось на палубе нашего "Жуковска", на которую высадился не так давно норвежский десант. Конвульсирующая жертва - зверски зашкеренный норвежский моряк-спецназовец, а соответственно, бьющийся в пене и однообразно матерящийся маньяк-убийца, есть типический образ доброго, русского парня. В этом месте наши морячки вдруг прекратили смеяться, и, продолжая улыбаться, правда, теперь ещё шире - до ушей, как по команде повернули головы в сторону средней надстройки норвежца. Придерживая тяжелую, клинкетную дверь, судя по звону кастрюль и пробивающемуся пару, ведущую в корабельный камбуз, на нашу гоп-компанию, улыбаясь, смотрела она. Это была молоденькая темноволосая норвежка в белой камбузной куртке. Она не была куклой, но эти ямочки на щеках, эти темные искрящиеся глаза и главное её юный, заметный, как яркий лучик издалека, естественный, природный шарм. Девушка более всего походила на увиденную мной через много лет в кино, молодую актрису - Чулпан Хаматову. Тот же тип очарования, та же пряная азиатчинка в разрезе глаз и лёгкой скуластости. Такие черты лица нередки у северных скандинавов, ведь в своих жилах они несут частицы саамской и угрской крови. Что сказать? Не миновала и старика Паганеля чаша сия. Как в той популярной песенке:
1.Кабуки - средневековый японский театр с мужской труппой
глава 6 "Обыкновенное чудо"
Ее звали Ленни. Правда, когда наутро я вновь увидел ее, мне это было еще не ведомо. Она в сопровождении какого-то парня карабкалась вниз по переходному мостику на нашу палубу. Они вдвоем несли большой пластиковый бидон, держа его за синие пластиковые ручки. Бидон был не легок, литров на тридцать и в нем булькала какая-то химия.
Парень же был высок, гораздо выше её и я с неуместным облегчением констатировал, что мы с ней примерно одного роста. Как говориться: Кто о чем ...
Зато им нести поклажу из-за разнице в росте было явно неудобно. У меня появился повод вмешаться. Я протянул ей руку - давай помогу. Она улыбнулась уже знакомой, еще вчера сразившей меня улыбкой.
- Прифьет, как дала? - вдруг выдала она до боли знакомую фразу.
- Ты преподаешь русский язык? - спросил я первое, что пришло в голову.
- Как ты знаешь? - ответила она вопросом на вопрос, явно изумленная моей нечеловеческой проницательностью. Она говорила по-русски! Часто ошибаясь, с сильным, похожим на финский акцентом, но она говорила по-русски! Я стоял и улыбался счастливой улыбкой дефективного подростка. Видимо высокому парню все это начинало надоедать. Он аккуратно поставил тяжелую флягу на мою ногу и с ледяной вежливостью эсквайра осведомился по-английски:
- Не соблаговолит ли досточтимый сэр принять в качестве скромного презента от нашего экипажа этот шампунь для уборки санитарных помещений?
- Что, такой плохой запах, воняет? - покраснев и, продолжая тупить от неожиданности, спросил я, отчего то, шепотом.
- Ужасно, сэр. Просто катастрофа - печально закивал норвежец. - Надеюсь, этот изящный тридцатилитровый флакон гигиенического средства "Хвойный лес" вам поможет.
Он гулко булькнул флягой с еловой веткой на этикетке. Затем приподнял её, и попытался вернуть е обратно на мою ногу. Однако я, с несвойственной мне сноровкой, успел отскочить.
- Ничего, ничего. Я помогай! Май нэйм из Ленни. Ленни Бьернсон. Так приятно! - протянула она узкую ладонь.
- Так приятно - согласился я вполне искренне и протянул руку, забыв, между прочим, представиться. Она ответила неожиданно сильным, для девушки ее сложения, рукопожатием.
- Я слышала, как тебя называть друзья. Как это... Погоняло.
Я не стал уточнять, насколько она близка к истине. Чтобы не мучить Ленни громоздким для нерусского уха Владимиром или невнятными Володями, Вовками и Вовами. Я решил примитивно сократиться и выдал:
- Влади. Зови меня Влади.
Какая это роковая ошибка я понял несколько позже, когда рыжая скотина Геша, засунув мокрый нос в судовую парилку, где я мирно балдел, гнусаво и похотливо проблеял:
- Влади, девочка моя. Твой суслик идет к тебе. Чмоки, чмоки - заодно и помоемся!
Надо сказать, что промысловые суда в рейсе и вправду не благоухают. Когда идет рыба просто не до тщательной уборки - нет времени.
Это уже на переходе в порт всё драют и чистят, сливая грязь в льялы мощными струями забортной воды из пожарных гидрантов. В тот день мы потрудились на славу под руководством боцмана и Ленни, которая оказалась весьма занудной чистюлей и к тому же студенткой университета в Осло по специальности: санитарно-пищевой технологии, разумеется, рыбной отрасли. Боцман с русской щедростью плеснул на палубу из нерусской фляги половину бывшей в ней мыльного, резко пахнущего хвоей туалетного счастья. После чего принялся сливать это дело мощным пожарным напором. Однако эффект произошел иной. Наш работяга "Жуковск" стал стремительно превращаться в некое заполненное душистой хвойной пеной исполинское и невыносимо гламурное джакузи.
Чем остервенело-старательнее смывал мыло за борт боцман, тем агрессивнее и вызывающе вела себя пена. Происходящее напоминало фильм ужасов под оригинальным названием: "Пена атакует!" Пахучая интимно потрескивающая мыльная пена агрессивно заполняла собой все судовое пространство, проникая в каждую щель. Выйдя из каюты или поднявшись из машинного отделения человек, попадал как бы между мирами. Здесь, как в чёрной дыре, не было ни времени, ни пространства, а только потрескивающая, благоухающая хвоей нирвана, банно-прачечная вечность. Только неромантичный капитан Дураченко не оценил этого намека судьбы, дескать: Смирись, оставь суету и заботы, отринь страсти человек, содрогнись перед лицом вечности! Его красное, разъяренное лицо, обрамленное седой бородой, показалось из верхотуры третьего этажа палубной надстройки. Капитанская голова, увенчанная пенной шапочкой словно нимбом, осветилась торжественно и мощно солнечными лучами из-за просветов облаков.
- Боцман! - раздался сверху усиленный микрофоном громкой связи громоподобный глас капитана. И еще раз громоподобно:
- Боцман!
Несчастный, изнемогший в борьбе с мыльной напастью, мокрый до нитки Устиныч, возвёл очи горе.
- Бронислав Устиныч! - продолжил вдруг капитан с неожиданной, что называется, ледяной, вежливостью.
Причиной тому была следующая диспозиция: Наш пенный ковчег был пришвартован своим правым бортом к левому борту норвежца. Когда началась эта мыльная русская опера с непередаваемым национальным колоритом, весь личный состав "Сенье", включая вахтенных, высыпал на свой левый борт. По мере явления из бездн нашего намыленного морского скитальца очередного, плюющегося хвойным шампунем пенного призрака норвежцы все более впадали в состояние клинической истерии. Выход на авансцену главного персонажа - мастера Дураченко в роли Савоофа на воздусях, сопровождался уже обессиленным молчанием зрителей. Наш мастер вовремя заметил благодарных зрителей и счел за благо не подливать масло, пардон, мыло в пространство.
- Бронислав Устиныч! - продолжил Владлен нарочито спокойным тоном.
- Слушаю вас, Владлен Георгиевич - Не без претензии на светскость ответствовал мокрый боцман.
- А не жмут ли вам яйца, любезнейший? - С медоточивым иезуитством осведомилось начальство.
- Никак нет, Владлен Георгиевич, ничуть - последовала в ответ чарующая боцманская улыбка из-под усов.
Непринужденная беседа двух светских, пардон, морских львов была бесцеремонно прервана резкой командной фразой по-норвежски, раздавшейся по громкой связи из командирской рубки сторожевика. Галерка мгновенно опустела. Зрители без аплодисментов исчезли по местам несения службы.
- Влади! - раздался с палубы норвежца знакомый девичий голос - Иди на нас, хочу тебе дать!
- Не теряйся, Паганюха, беги, а то передумает - прогнусавил глумливым Петрушкой вездесущий пошляк Геша.
Я не без смущения поднялся по трапу на борт норвежца. Лени взяла меня за руку своей теплой ладонью. Это ее вполне невинное действие, тем не менее, породило у меня приступ внезапной аритмии.
- Надо брать анализ фиш, ваш рыба, еще наш кук просила один, два картон рыба нам на обед - сказала она.
Мы заглянули на камбуз, где кок - молодая, лет двадцати пяти, рыжеволосая, пышногрудая фру, посмеиваясь и весело косясь в мою сторону, о чем-то переговорила с Ленни. После этого произошло совсем уж немыслимое. Эта нераскаявшаяся Магдолина приблизилась и, демонстрируя абсолютное отсутствие комплексов, двумя толстыми пальцами пребольно ущипнула меня за щеку.
- Найс бэби! - сложив губы трубочкой, смачно прогудела она, словно и в самом деле имела перед собой пухлощекого, розового, пускающего пузыри младенца. Я отскочил, шипя от боли и негодования, чувствуя, как заливаюсь пунцовым колером вареного лобстера. Агрессорша погрозила мне толстым пальцем и томным голосом добавила по-английски:
- Проголодаешься, приходи, когда захочешь. Я с удовольствием дам тебе грудь.
От дальнейшего, возможно рокового развития событий, меня спасла Ленни.
- "Идем!" - Она по-хозяйски схватила меня за указательный палец и потащила меня из камбуза.
Я охотно подчинился. Процесс волочения за палец доставлял мне какое-то особое, возможно эротическое удовольствие. Видимо все дело было в волочившей меня персоне.
- Эта Марта - джаст крэйзи - рассказывала мне по дороге Ленни - Один бедный бой получал от Марта сюда - Ленни коснулась моего затылка - Бой сказал, что в её суп много калории, как у неё здесь - она похлопала себя по аккуратной упругой попке - Бедный бой улетал в большой кастрюля с горячий суп. Доктор сказывал, что его голова из брэйн ин шок, умотресение, а низ его спина, как вареный - можно кушать.
Её рассказ и мое эротическое удовольствие от тащения за палец прервал знакомый баритон:
- Капрал Бьернсон!
В узком корабельном коридоре прямо перед нами возвышался майор Бьернсон собственной персоной. Он отозвал Ленни в сторону, коротко переговорил с ней, кивнул и перевел взгляд на меня.
- Хау а ю? - Я, было, открыл рот для ответа, однако Бьернсон опередил меня.
- Райт!- Ответил сам себе майор со знакомым раскатистым R и, заложив руки в черных лайковых перчатках за спину, заметно сутулясь, отправился далее по коридору.
- Вы однофамильцы? - спросил я, когда долговязая фигура исчезла из виду.
- Йа, одна фэмэли - орлогс-кэйптэн май анкл - Она отперла ключом дверь. Мы вошли в помещение похожее на кладовую.
- Дядя? - удивился я - Вот те здрасте! Погоди, майор твой дядя, ты капрал. У вас, что династия?
- Как ты все знаешь? - изумилась она в свой черед, смешно приподняв выщипанные бровки - Йа, династия. Дед моего дяди, майора Свена Бьернсон фром Свэдэн. Он был граф Бьенсон, брат король Бернадот. Друг Наполеон Бонапарт.
- Убиться можно! - изумился я на одесский манер - Так ты что, отпрыск династии Бернадотов, королей Швеции и Норвегии? Ты потомок наполеоновского маршала? Ты что, принцесса?
![гл.1 []](/img/g/goralx_w_w/prikljuchenijamorjakapaganeljaposlednjajawersija/admin-ajax10.jpg)
![2 []](/img/g/goralx_w_w/prikljuchenijamorjakapaganeljaposlednjajawersija/bear_island_from_the_south.jpg)
![3 []](/img/g/goralx_w_w/prikljuchenijamorjakapaganeljaposlednjajawersija/admin-ajax1.jpg)
![4 []](/img/g/goralx_w_w/prikljuchenijamorjakapaganeljaposlednjajawersija/admin-ajax12.jpg)
![5 []](/img/g/goralx_w_w/prikljuchenijamorjakapaganeljaposlednjajawersija/icai667oa.jpg)
![6 []](/img/g/goralx_w_w/prikljuchenijamorjakapaganeljaposlednjajawersija/admin-ajax3.jpg)