Санька стояла посреди двора прямо в луже, благо ботинки были на "тракторной" подошве, и, не отрываясь, смотрела на тускло светящееся окно на втором этаже стандартной Киевской высотки. Если бы у Саньки сейчас кто-то спросил, что, собственно, она забыла в одиннадцатом часу в чужом дворе ноябрьским поздним вечером, она, честное слово, не нашлась бы что ответить. Да она просто стоит и смотрит в окно. Это ее тайная страсть - смотреть в чужие окна. Нет, она не фотографирует обитателей исподтишка, не собирает компромат и не пишет гнусные статейки в "желтые" газеты, она - мечтает. Ведь это так замечательно, наблюдать за разными жизнями и судьбами, узнавать множество необычных типажей. Саньке очень нравится фантазировать. Каждый раз, вглядываясь в очередное окно сквозь занавеску или жалюзи, в распахнутое окно или плотно закрытое, с мягким зеленоватым светом или с пошло-красным, бледным от ночника или слепяще-жёлтым, она каждый раз погружается в новый неизведанный еще ею мир.
Резкий порыв ветра взметнул в сторону полу Санькиного пальто, от чего ее ноги в тоненьких потертых джинсах, будто кто окунул в ледяную воду. Но Санька не двинулась с места. Дрожа от холода она всё же продолжала вглядываться в события, происходящие за окном второго этажа.
Среднестатистическая украинская семья, которых тысячи, ужинала на среднестатистической кухне в 6 квадратных метров среднестатистической гречневой кашей с такими же среднестатистическими сосисками. Муж, жена и маленький ребенок лет пяти. Ничего примечательного в этой семейной трапезе, равно как и во внешности трапезничающих не было. Женщине, очевидно, было не более тридцати, однако выглядела она на добрый десяток лет старше - сутулая фигура, опущенные уголки губ, грустные глаза. Мужчина, важно восседающий во главе стола, выглядел несколько нелепо в линялой майке и вытянутых на коленях спортивных штанах в сочетании с надменно-хозяйским выражением лица, если помятую, презрительную и давно не бритую "маску" вообще можно назвать лицом. Эдакий себе барин в трениках. На возившегося со своими игрушками детеныша, казалось, никто не обращал внимания.
Санька подумала, что, наверное, поздновато для ужина, но вспомнила, как в детстве всегда ждала маму с работы (а приходила она обычно часов в десять вечера), и никогда не ужинала без нее. Это был у Саньки своеобразный ритуал, который она свято чтила. Вообще, всё, что было связано у нее с мамой - имело сакральный смысл и почиталось с благоговением. Отца у них не было, и всё, что Саньке о нем было известно, это имя, и то, благодаря отчеству, которое она носила. Впрочем, ей было и неинтересно знать больше. Ей всегда хватало мамы - доброй, умной, любящей и необыкновенно ласковой.
...Мамы не стало два года назад. Внезапная для всех ее смерть явилась сильнейшим ударом для Саньки. Она и не подозревала, что у мамы была крайняя стадия рака. Никто не подозревал. Мама сознательно делала всё, чтобы о ее болезни не знала ни одна душа, а тем более дочь...
Санька понимала, что с маминой стороны это было очень неправильно, эгоистично. Она должна была сказать хотя бы ей! Но не осуждала маму за это. Она помнила ее любовь. Больше никто и никогда так любить не будет. Никто не сможет так любить.
Вот, и сейчас, наблюдая за обычным течением жизни в окне второго этажа, Санька вспоминала течение собственной жизни, которое не было обычным.
Мама всегда выглядела гораздо моложе своих лет, несмотря на то, что работала на двух работах и очень уставала, а еще успевала играть и разговаривать с маленькой Санькой. Они часто разговаривали. Даже, когда Санька еще не умела говорить человеческим языком. Удивительное дело - маму она понимала всегда, а мама тоже всегда точно знала, что кроха хотела.
...А малыш всё играл со своей машинкой. Саньке казалось, что эта старенькая игрушка одна по-настоящему заинтересована в маленьких ладошках, обхвативших пластмассовый кузов. Родители, поедая кашу и сосиски, даже не смотрели на ребенка. Очевидно, им было не до него. С хмурыми лицами, они периодически обменивались какими-то грубоватыми фразами. "Как же они, наверное, надоели друг другу", - подумала Санька, - "Но ведь они молоды, и женаты, скорее всего, от силы лет десять. Как же быстро всё проходит..."
Мама никогда не была замужем. Она говорила, что это не для нее, что она любит свободу и Саньку. И больше никто и ничто ей не нужно. Санька тоже не хотела выходить замуж. Как-то соседка сказала, что, дескать, пора бы уж, всё-таки, двадцать пять лет, на что Санька лишь махнула рукой и резво уехала прочь на своих роликовых коньках.
Тоскливая жизнь за окном второго этажа, между тем продолжалась. Доев, мужчина швырнул вилку на тарелку, по-стариковски вылез из-за стола и направился прочь из кухни, прихватив из холодильника бутылку пива. На жену и ребенка он даже не взглянул, и, судя по всему, "спасибо" за ужин не сказал. Саньке показалось, что женщина грустно вздохнула. Повернувшись спиной к окну, она принялась мыть посуду.
Минут пять Саньке показались чуть ли не вечностью. Нет, она не чувствовала холода, хотя стояла все это время практически без движения, ей даже не хотелось есть. Ей уже давно почти ничего не хотелось, только в темноте смотреть в окна и мечтать... О том, какую жизнь создала бы Санька, если бы мама была жива, о чем бы они говорили, что делали, где бывали бы. О том, чего никогда уже не произойдет...
... Свет в окне второго этажа давно погас, на улице не было ни души, лишь недобрый осенний ветер, словно хозяин, разгуливал по темным тревожным улицам...
**
Санька умерла на рассвете не приходя в сознание. Как объяснил врач той самой соседке, опухоль всё-таки подавила Санькино желание жить. Пожилая женщина, знавшая Саньку с рождения и очень уважавшая ее маму, промолчала и лишь опустив голову медленно пошла по длинному больничному коридору. Она не видела, как выступили слёзы на глазах у врача - крепкого мужчины, повидавшего на своем веку многое. Он думал в тот момент о том, что... сначала мать, теперь, вот, дочь. Как же несправедлива бывает порой жизнь, уничтожая то немногое светлое, что осталось еще на земле...