Железнодорожная станция Ростова-на-Дону была забита поездами. Из санитарных вагонов выносили носилки. Раненых бережно укладывали в кареты скорой помощи, грузовики и фаэтоны. Мёртвых аккуратно грузили на подводы. Сапёрные команды, громко матерясь и проклиная всё на свете, затаскивали на ремонтные летучкиобледеневшие шпалы и тяжеленные длинные рельсы. Свежесть морозного воздуха перебивала вонь угля от паровозных топок, человеческих нечистот и карболки. Дымили полевые кухни. Возле многочисленных теплушек стояли группы красноармейцев.
- Хлопчик, ты чё, кушать хочешь? Дак сядай с нами! - предложил Константину солдат в заячьем треухе с нашитой на нём красной лентой.
- Не, я не кушать. Я на фронт хочу. Возьмите меня! А?
- На фронт малолеток не берут. Не положено, - ответил Рябоконю солдат в треухе.
Костя кинулся к другому эшелону. Здесь еду получали казаки в папахах с красными звёздами.
- Не, хлопчик. Катись отседова до своей хаты! - прогнали его.
Константин устал бегать, перепрыгивая через рельсы, спотыкаясь и падая на льду. Лямки тяжёлого вещевого мешка ему больно врезались в плечи. Совсем уже отчаявшись, он, вдруг, увидел на запасных путях длинный эшелон из теплушек. Возле каждой из них стоял часовой в шинели с тремя нашивками-хлястиками малинового цвета на груди и шлеме-богатырке с эмалевой звездой с перекрещенными плугом и молотом. У всех - винтовки с пристёгнутыми штыками.
- Дяденька, мне с вашим командиром очень нужно поговорить, - обратился Константин к одному из красноармейцев.
- В штабе он. Вон, вишь вагон пассажирский в середине эшелона, - объяснил тот Константину.
У пассажирского вагона стояли несколько человек и чём-то негромко спорили.
- Дяденьки! Дяденьки! - завопил Костя.
Все мгновенно замолчали и с любопытством уставились на него.
- Дяденьки, возьмите меня, пожалуйста, на фронт.
- Иди домой к родителям, паренёк! - строго произнёс высокий худощавый мужчина, лет тридцати, в длинной кавалерийской шинели с тремя нашивками-хлястиками малинового цвета. В глаза бросались красная суконная звезда на её левом рукаве и под ней четыре квадрата такого же цвета.
Рябоконь понял, что он и есть самый главный.
- Да нет у меня дома, дяденька командир! - отчаянно стал объяснять Костя, обращаясь к нему. - Сгорел-то дом! И родителей нету! Мамка от сыпняка два месяца назад померла, а отца беляки повесили. Куда мне идти, дяденька командир?
- Да... ситуация... - вздохнул невысокий мужчина лет сорока, одетый в добротный полушубок и овчинную шапку с красной звездой.
- Как повесили? - спросил высокий военный в длинной шинели.
- Мой папка подпольщиком был, большевиком. Его беляки раненым в плен взяли и повесили... Повесили прямо на вокзале железнодорожном на столбе. Некрасов Василий Федотович. Может, вы его знаете?
- Нет, не знаем, - очень грустно сказал мужчина в полушубке, и на глазах у него навернулись слёзы.
- А кем у тебя отец работал до войны? - спросил высокий.
- Рабочим в железнодорожным мастерских. Они недалеко отсюда находятся, - объяснил Костя и, наконец, заплакал.
- Иваныч, разреши я у себя с мальцом поговорю, - обратился мужчина в полушубке к высокому мужчине в шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
- Да, да, конечно! - ответил тот.
- Пойдём со мной, - сказал военный в полушубке.
Костя последовал за ним в штабной вагон. Они зашли в купе, заваленное книгами, газетами, плакатами и папками с какими-то документами.
- Заходи, садись вот на лавку. Больше места нет. Прибрать всё хочу, да некогда, - пригласил он Константина.
- Меня зовут Силаков Егор Кузьмич. Я комиссар полка. Большевик и бывший железнодорожник, как твой отец. Только я в Москве работал. Сейчас я тебя чем-нибудь горяченьким угощу. Подожди.
Комиссар полка вернулся минут через десять с чайником кипятка и с глубоким блюдцем, наполненным до самого верха вареньем. За это время Константин достал из вещмешка все свои документы и положил их рядом с собой на деревянную лавку.
- Вот, я тебе даже сладенького принёс. Варенье. Вишнёвое! Давай теперь кипяточка-то попьём! - произнес Силаков, наполняя две алюминиевые кружки.
- Ну, а тебя как зовут, парень? - спросил Силаков, сделав маленький глоточек.
- Меня зовут Некрасов Юрий Васильевич. Родился второго июля 1904 года в Ростове. Вот, смотрите, моя метрика! Через полгода мне уже целых шестнадцать лет будет! А меня не хотят брать на фронт! Понимаете, товарищ комиссар, я за батяньку хочу белякам отомстить! Ой, как хочу! Да, вот, смотрите, товарищ комиссар, на фотокарточке мой папа в форме железнодорожника, мама и я. Мне тогда четыре годы было. А вот мой табель успеваемости. Смотрите, всё "отлично". А вот ещё одна фотокарточка. Я в первом классе гимназии. Вот смотрите...
В дверь кто-то постучал.
- Да, входите! - сказал Силаков.
Это был высокий военный в длинной шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
- Товарищ командир полка, - встав с лавки, официально обратился к вошедшему Силаков. - Я, как комиссар, прошу и в то же время рекомендую принять Некрасова Юрия, сына большевика, зверски убитого белогвардейцами, в наш полк воспитанником. Мы, революционеры, строящие новое общество, не имеем права оставить на улице этого парня. Тем более, у него, кроме нас с вами и советской власти, нет больше никого.
- Согласен! Определите его в третий батальон. Распорядитесь, чтобы поставили воспитанника нашего стрелкового полка Некрасова Юрия на довольствие! - распорядился командир полка.
- Спасибо! - радостно подскочил с лавки Некрасов.
Юрий с ужасом осмотрел закопчённую теплушку, которую занимал взвод Ивана Саленко. Высокие трёхъярусные нары из неструганных досок были чуть присыпаны соломой. Вокруг раскалённой до малинового цвета чугунной печки-буржуйки сгрудился весь взвод.
- Ну что, Некрасов Юрий, полковой воспитанник, кидай свой "сидор" на нары и сядай к нам! - сказал Саленко.
- Тебя как, хлопчик, зовут? Не услышал я, - спросил высокий худющий красноармеец с рябым лицом и огромными оттопыренными ушами.
- С такими ухами, как у тебя, Рябовол, и не услыхать... - раздался чей-то издевательский голос.
- Цыц, сопля! - взвился рябой.
- Меня зовут Юрий, - представился Некрасов.
- Кажи мне, Юрок, чё тебе дома не сидится? - поинтересовался Рябовол.
- Нет у меня дома, дяденька красноармеец, - печально ответил Некрасов и, добавляя новые подробности, принялся рассказывать о "матери, умершей от сыпного тифа и отце-герое, повешенном на вокзале беляками". Когда он замолчал, в теплушке царила полная тишина. Было очевидно, что его рассказ потряс всех слушавших.
- Во...во..во, оно то же самое и с нами будет! Поубивают всех нас на этой войне, лихоманка бы её взяла, наши жёны поумирают. Детишки же наши с протянутой рукой по свету мыкаться будут, - с болью выдохнул, едва не плача, невысокий белобрысый красноармеец лет двадцати двух.
- Евсюков, цыц, щучий сын! - резко оборвал его Саленко. - Вечно ты скулишь, как пёс поганый! Тоску на всех наводишь.
- Наступила тишина. Все думали о чём-то своём. Только в буржуйке громко потрескивали поленья.
Рябовол достал из кармана шинели тощий кисет:
- Вот дела! Табачку совсем не осталось. Курить, ох как хочется! Аж ухи пухнут.
- Не приведи господи, если они у тебя опухнут! Тогда дверь в теплушке придётся распиливать, чтобы тебя наружу вытащить! - ехидно заметил кто-то.
Вагон затрясло от дружного смеха.
- Дяденьки, у меня табак есть, - предложил Юра и полез в свой вещмешок.
- Что, сурьёзно? - не поверил Рябовол.
Некрасов вручил Саленко три пачки табака в фабричной упаковке.
- Мать честная! - удивился комвзвода. - Настоящий-то табачок, не самосад. А пахнет то как! Чуете, братцы?
Действительно, по теплушке поплыл вкусно-пряный аромат дорогого табака.
- Хлопчик, а где такого табачку-то добыл? - поинтересовался красноармеец лет тридцати в новой форме.
- С Асмоловской фабрики. Когда из Ростова бежать все начали, то фабрику кто-то поджёг. Кто-то ворота вышиб, ну и люди побежали туда. Я рядом тогда находился, ну и тоже схватил кое-что, - объяснил, несколько смущаясь, Юрий.
- Ну ты и хваткий, паренёк! - похвалил его совсем молодой красноармеец лет девятнадцати.
- Некрасов, а у тебя может и какава или чаёк сыщется? - в шутку сказал Саленко.
- Да, чай у меня тоже есть. Хороший. Да и сахар найдётся, - скромно сообщил Юрий.
- Вот это хлопчик! Во, молодец! Нам теперь хочь кажный день таких воспитанников пущай посылают! - раздались восторженные голоса.
Некрасов достал из вещмешка плитку чёрного чаю и четверть головки сахара и отдал всё это комвзвода. Саленко тут же распорядился поставить на печку котелки с водой. После чего принялся делить сахар.
Каждому бойцу досталось по кусочку, а Юре он вручил целых два.
Эшелон три дня простоял в Ростове. За это время Некрасову выдали форму. Когда он её надел, то весь взвод чуть не умер со смеху. Рукава гимнастёрки у Юры свисали до самых колен, а шинели - почти до пола.
- Не беда! Снимай мундировку-то свою! - распорядился Черновол, едва отдышавшись от смеха.
Забрав с собой всю красноармейскую форму, он вместе с двумя коренастыми мужиками, братьями Залесовыми, принялись отрезать, а потом шить вручную. Через несколько часов Юра уже надел прекрасно подогнанную под него красноармейскую форму. Вскоре к ним в теплушку пришёл комиссар полка:
- Воспитанник Некрасов, завтра будешь принимать присягу! - объявил он.
- Есть! - чётко, как его уже научили, ответил Юра.
Эшелон медленно двигался. Час ехали, двадцать стояли.
- Куда это нас везут? - недоумевали красноармейцы взвода Саленко, поминутно выглядывая в щель двери.
- Взводный, не томи душу, скажи ... - просили они.
Но Саленко молчал. Он и сам не знал пункта их назначения.
- Военная тайна! - загадочно отвечал он, напуская на себя очень важный вид.
Вскоре стало ясно, что эшелон движется на восток.
- Странно, а почему не на юг? Почему не на Кубань? - спрашивали друг друга вполголоса бойцы.
Эшелон уже четвёртый день стоял на каком-то полузаброшенном разъезде в открытой степи. Было так холодно, что стены теплушки и нары покрылись толстым слоем инея. Только рядом с печкой было невыносимо жарко. Некрасов вынул из вещмешка книги.
- Юра, а что это у тебя? - поинтересовался Саленко.
- Это мои самые любимые книги. Русско-французский словарь. Книга об Александре Македонском и "Приключения Шерлока Холмса" Конан-Дойля.
- А чё это такое, Конана... Конан... Дойля? - едва выговорив, спросил комвзвода.
- Это рассказы о частном сыщике Шерлоке Холмсе. Мне очень нравится, как он расследует различные преступления, - объяснил Юрий.
- Слушай, друг, почитай нам! А то мы тута як цуцики мёрзнем! А? - попросил Рябовол.
- Хорошо, но только я лучше вам перескажу. Ведь я наизусть знаю эти произведения, - согласился Некрасов.
Он удобно устроился на поленьях возле самой печки и, сняв шинель, принялся рассказывать прозведение Артура Конан-Дойля "Пёстрая лента", добавляя в него от себя некоторые детали. В теплушке стояла тишина, изредка прерываемая возгласами:
Когда Некрасов закончил, весь взвод начал бурное обсуждение. На следующий день к ним в теплушку пришёл комиссар полка, командир батальона и командир роты. Они присели рядом с красноармейцами Саленко и тоже начали слушать, как Юра пересказывает повесть Конан-Дойля "Собака Баскервилей".
- Хорошо рассказываешь, сынок! - похвалил его Егор Кузьмич. - Но это всё про буржуев и их жизнь. А тебе надо рассказывать о подвигах бойцов непобедимой Красной Армии, о пламенных революционерах, которые боролись с царизмом и гнили по каторгам да по тюрьмам. Ты меня понял, Юра?
- Так точно! - бодро и, не задумываясь, ответил ему Некрасов.
На следующий день Юру вызвали в штаб полка.
- Некрасов, ты случайно печатать на машинке не умеешь? - поинтересовался начштаба Клинов.
- Умею, - ответил Юрий.
- Тогда вот садись, братец, и напечатай мне вот эти три приказа, - Клинов подал ему несколько листов, написанных великолепным каллиграфическим почерком.
Через двадцать минут всё было готово.
- Товарищ начштаба, я всё сделал! - доложил Юрий.
- Как, уже? - искренне удивился Клинов.
- Да, а что там было печатать... - ответил, делая смущённый вид, Некрасов.
- А наш писарь, который руки сегодня утром кипятком обварил, эти приказы до вечера бы печатал! - возмутился начштаба и тут же приказал:
- Полковой воспитанник Некрасов, вы назначаетесь на должность писаря нашего стрелкового полка. Приказ будет готов через пять минут. Жить будешь в штабном вагоне в одном с купе с делопроизводителем Яблоковым. Выполняй!
Через полчаса Юрий разместился в тесном, но очень чистом купе. Здесь вместе с ним жил писарь Мылов, которого все звали не иначе как "Мыло" и Семён Маркович Яблоков. Это был человек лет пятидесяти с седыми обвислыми усами, короткой стрижкой, крупным носом, на котором каким-то странным образом удерживались маленькое старое пенсне. Несмотря на большую разницу в возрасте, Яблоков и Некрасов очень быстро сошлись. Выяснилось, что Семён Маркович почти всю свою жизнь проработал делопроизводителем в Министерстве внутренних дел Российской империи. У него был такой каллиграфический почерк, что написанные им документы были похожи на произведения искусства. Но печатать на машинке Яблоков не научился. "Зачем все эти новшества в нашем канцелярском деле?" - не раз повторял он. Семён Маркович иногда писал документы, но в основном занимался их сортировкой и подшиванием. Когда Некрасов увидел папки, оформленные делопроизводителем, то пришёл в восторг. Аккуратно, красиво, понятно...
- Семён Маркович, а как Вас мобилизовали в Красную Армию? Вам же пятьдесят лет? - однажды осторожно поинтересовался Юрий.
- А меня, Юрик, не мобилизовывали. Я - доброволец! - просто объяснил Яблоков.
- Как это? - Сильно удивился Некрасов.
- Дело в том, что, как ты знаешь, я всю свою жизнь прослужил делопроизводителем в канцелярии МВД. После октября 1917 года я остался на улице. Ни пенсии, ни талонов на паёк. Жена умерла. Старшая дочь уехала со своей семьёй во Францию, а я отказался. Что я буду делать в чужой стране без знания языка, без профессии? Младшая дочь в 1916 году вышла замуж за прапорщика, который сейчас является комбригом Красной Армии на Восточном фронте. Так вот, зять мне и порекомендовал поступить на службу в одно из советских учреждений. В Москве меня нигде не хотели брать. Удалось только пойти добровольцем в действующую армию. Ты знаешь, Юрик, я доволен. У меня почти всегда есть крыша над головой, тёплая кровать, горячая еда и одежда. Я имею ввиду красноармейскую форму. После победы я буду иметь право на паёк, как участник войны, - подробно объяснил Яблоков.
Работали Яблоков и Некрасов в другом купе, которое являлось канцелярией штаба. Печатая различные документы и приказы, Юра узнал, что их полк является резервным в 10-й армии, которая должна будет поддерживать 1-ю Конную армию Будённого в наступлении на линии Царицын - Тихорецкая.
- Поэтому наш эшелон и движется на Царицын! - догадался Юрий.
Они, как всегда, пропускали все составы, но всё равно, хоть и медленно, но двигались к Волге.
В конце января их эшелон стоял в каком-то тупике на железнодорожной станции Царицына. Только что пообедав, Некрасов с Семёном Марковичем сидели в своём спальном купе. Делопроизводитель рассказывал о своей службе в канцелярии МВД, как вдруг за окном послышался странный шум, от которого затряслась земля. Яблоков немедленно прильнул к стеклу.
- Вот это сюрприз! - вполголоса воскликнул он, открывая окно. - Юрик, смотри.
Некрасов выглянул наружу. Рядом с ними остановился странный поезд. Два огромных локомотива тянули его сзади, а третий находился в хвосте состава. Впереди находились вагоны, защищённые бронёй. К ним была прицеплена открытая платформа с артиллерийскими орудиями. За ней следовали роскошные пассажирские вагоны первого класса. С поезда прыгали матросы в чёрных новеньких бушлатах, на рукавах которых красовались нашивки. Юрий напряг зрение и прочитал "ПОЕЗД ПРЕДРЕВВОЕНСОВЕТА". В руках матросов - винтовки с примкнутыми штыками. На головах, несмотря на мороз, бескозырки с лентами "БАЛТИЙСКИЙ ФЛОТ".
- Это что такое, Семён Маркович? - удивился Некрасов.
- Личный поезд народного комиссара по военным и морским делам, Председателя Реввоенсовета товарища Льва Давидовича Троцкого, - почему-то шёпотом ответил делопроизводитель.
Матросы оцепили поезд. Из вагона первого класса вышел человек выше среднего роста с бородкой клинышком, в шинели, фуражке и пенсне. За ним резво повыскакивали симпатичные молодые женщины. Все в полушубках, в шлемах-богатырках и коротких хромовых сапожках.
Весело хохоча, женщины лепили снежки и кидали друг в друга.
- А это сам товарищ Троцкий со своими стенографистками, - пояснил Яблоков. И тут же добавил:
- Ты смотри, какой состав! Мне рассказывали, что здесь есть вагон-библиотека, вагон-канцелярия, вагон-медпункт, вагон с телеграфом и радио, походная типография, мотоциклетный гараж и вагон-ресторан с хорошей кухней.
К Троцкому подбежал какой-то военный, очевидно, высокого ранга и, взяв под козырёк, принялся докладывать. Яблоков тут же резко закрыл окно и задвинул шторы.
- Это так, на всякий случай, - пояснил он.
Сев на лавку, Семён Маркович вытер платком, почему-то вспотевший ,лоб и вслух высказал своё мнение:
- Раз сюда приехал сам Троцкий, значит, дела очень серьёзные. Наступление будет жестоким и безжалостным. С заградительными отрядами ЧОНа и децимацией.
- А какой смысл в данном случае имеет слово "децимация"? - недоумённо поинтересовался Юрий.
- Это когда расстреливают каждого десятого красноармейца из числа тех, кто без приказа оставил свои позиции, - объяснил Яблоков.
1-я Конная армия и части 10 армии начали безостановочное наступление вдоль железной дороги Царицын - Тихорецкая. 15 февраля 1920 года 10-я армия, по льду форсировав Маныч, прорвала фронт противника и на следующий день заняла станцию Торговую. Потери среди наступающих частей были огромными.
- Срочное построение всему личному составу полка! Выдвигаемся на станцию Торговую пешим ходом. Для охраны эшелона оставить минимальное количество людей, - отдал приказ комполка вечером 18 февраля.
- Яблоков, Некрасов, Мылов, - поступаете в распоряжение начальника охраны эшелона. Вы все лично несете ответственность за сохранность штабных документов! - распорядился Клинов.
Юрий, воспользовавшись наступившими сумерками, улучил удобный момент и выпрыгнул из вагона. Спрятавшись за полевой кухней, которую со страшным скрипом тащила старая немощная лошадь, он последовал за уходящим полком. Стояла тихая морозная ночь. Ясное небо было усыпано мерцающими звездами. Звонко хрустел снег под ногами сотен людей. При свете яркой луны перешли на другой берег Маныча.
- Привал! Можно покурить! - последовала команда.
Воспользовавшись отдыхом, Некрасов побежал искать взвод Саленко.
- Пришёл вам помогать белых бить! Хочу за батяню отомстить! - сообщил Некрасов.
- Во дитё непонятливое! - возмутился Саленко. - Ну, раз ты утёк из штаба, давай с нами.
Под утро полк вышел на окраину Товарной. Поступила команда комполка Звонарёва:
- Всем окопаться!
Во взводе Саленко было два лома, несколько больших лопат. По очереди принялись долбить мёрзлую землю. Красноармейцы работали молча, с каким-то остервенением. Никто не матерился и не отпускал солёных шуток. Дело продвигалось очень медленно. Некрасов взял лом и принялся стучать им по земле. Мгновенно его руки покрылись кровавыми мозолями. Такой работы ему никогда не приходилось выполнять. Юрий бил и бил тяжёлым ломом, но от земли отскакивали лишь маленькие кусочки.
- И зачем я убежал из штабного вагона? Сидел бы сейчас с Яблоковым да в тепле чай пил, - со злостью на самого себя думал Некрасов.
- Белые! - вдруг раздались крики. - Белые!
- К обороне! Лягай ! Огонь! - заорал у него под самым ухом Саленко.
Юрий поднял голову. Из степи, прямо на них, молча неслась конная лава. Они были уже рядом. Некрасов упал на землю и закрыл голову руками. Раздался залп, второй... Затем земля начала трястись от тысяч конских копыт. Кто-то тяжёлый упал на юношу.
- Встань! - заорал Некрасов, - встань! Ты меня задушишь!
С трудом ему удалось столкнуть с себя тяжёлого человека. Это был мёртвый Саленко. Белогвардейская конница промчалась через их позиции, оставив после себя трупы красноармейцев, и ворвалась на станцию Торговую. Оттуда доносился шум жестокого боя.
- Тикай, хлопчик! Тикай! - вдруг прохрипел кто-то рядом с Юрой. Это был умирающий Рябовол. Захлебываясь собственной кровью, он продолжал хрипеть:
- Тикай, тикай...
Некрасов подскочил с земли и кинулся бежать подальше от станции. Он падал. Поднимался и снова бежал. Уже не было сил. Бок сводило от сильной боли. В висках стучало... Вот и Маныч показался...
- Слава Богу, удрал! - подумал Юрий и в это же мгновение услышал окрик:
- Стой! Стрелять буду!
Некрасов осмотрелся. Прямо перед ним на берегу реки стояла цепь красноармейцев с винтовками с примкнутыми штыками.
- Я же свой... я свой... - задыхаясь от одышки, закричал Юрий.
- Руки вверх! Ко мне! Шагом! - приказал ему мужчина с наганом в руке.
- Заградительный отряд частей особого назначения ВЧК, - понял Некрасов, вспомнив рассказы Яблокова.
Большую группу красноармейцев, бежавших с поля боя, собрали на берегу Мыныча. Всех их построили в шеренгу. Перед ними вышел мужчина среднего роста в новенькой шинели с нашивками командира батальона.
- Командиры взводов, рот, батальонов, выйти из строя! - приказал он громким, хорошо поставленным голосом.
Шеренгу покинули пять человек.
- На основании Директивы товарища Троцкого приказываю расстрелять весь командный состав и каждого десятого красноармейца, без приказа оставивших свои позиции. Смерть трусам и предателям революции! - прокричал он.
- Децимация! - вспомнил опять Юрий свой разговор на станции Царицын с Яблоковым.
- Один, два, три, четыре... - считал человек с нашивками командира батальона. - Десять. Выходи!
Из строя вышел крупный мужчина без шинели, в одной гимнастёрке с головой, забинтованной окровавленными тряпками.
- Один, два, три, четыре, пять... десять, - указательный палец человека с нашивками командира батальона остановился прямо на ... Некрасове.
У Юры, от охватившего его животного ужаса, мгновенно свело живот. Он хотел что-то сказать, но не смог. Его челюсти свела сильная судорога.
- Выходи, чего застыл! - заорал человек с нашивками комбата.
Некрасов стоял, не в силах даже пошевелиться.
- А ну-ка, хлопчик, пусти! - вдруг сказал совсем молодой красноармеец в одном сапоге, стоявший справа от него, и вышел из строя, закрыв собой Юру.
- Один, два, три, четыре... - послышалось снова.
Всего было расстреляно четырнадцать человек. Они были казнены на глазах тех, кому повезло остаться в живых. Внимательно наблюдая за этим жутким процессом, Некрасов пришёл к выводу:
- Я всегда считал себя жёстким человеком, но только сейчас понял, что я слюнтяй. Чтобы выжить в этой жизни, надо быть жестоким! А чтобы добиться чего-то, я должен быть очень жестоким! Даже по отношению к самому себе! Никогда, ни при каких обстоятельствах я не должен распускать сопли.
В конце февраля, при взятия станицы Тихорецкой, погиб комполка Звонарёв. Полк принял начальник штаба Клинов. Начальником штаба стал присланный из дивизии двадцатипятилетний Александр Егоров, бывший подпоручик царской армии. А Некрасова назначили его помощником. Теперь у Юрки на левом рукаве его новенькой гимнастёрки красовались три красных треугольника. Полк, основательно потрёпанный в боях, оставили в Тихорецкой для доукомплектования личным составом.
У Некрасова было много работы. Под его началом Яблоков, Малов и ещё один писарь корпели над бумагами день и ночь. А у самого Юрки появилась почему-то страсть хорошо одеваться. Раньше, в другой жизни, когда он был купеческим сыном Константином Рябоконем, ему было абсолютно всё равно, какую одежду покупали ему родители. А сейчас он, Некрасов Юрий, в новых хромовых сапогах, гимнастёрке с треугольниками на рукаве, в скрипящей кожаной портупее производил фурор среди сестёр милосердия местных госпиталей.
- Ангел! Чистый ангел! - вздыхали многие уже зрелые женщины. - Курносенький, челочка кучерявая, глаза голубые, талия тонкая... Просто лапочка! Был бы он чуточку постарше! А сейчас куда? Ребёнок ведь ещё!
А Некрасов лишь усмехался, наблюдая за тем, какими взглядами провожают его медсёстры.
Юрий иногда просиживал в штабе ночи напролёт, выполняя все распоряжения Егорова. Ему было очень интересно изучить всю штабную работу. Юрий сам печатал все очень важные и срочные документы. Однажды вечером, в конце мая, он работал с Егоровым. Начштаба диктовал ему отчёт для комдива. В дверь хаты постучали. Юрий оторвался от машинки.
- Да, войдите! - сказал Егоров.
На пороге появился часовой.
- Товарищ начштаба, до Вас тут пришёл начальник особого отдела дивизии, - доложил красноармеец.
- Пропусти! - распорядился Егоров.
В комнату вошёл невысокий плотный мужчина в кожаной куртке. На боку у него висела огромная деревянная кобура с маузером.
- Добрый вечер! - произнёс с лёгким кавказским акцентом вошедший.
- Здравствуйте, товарищ Арсланьян! Присаживайтесь, пожалуйста, вот сюда, в кресло. Вы бы могли, товарищ Арсланьян, подождать пять минут? Я должен закончить важный документ для комдива, - залебезил перед особистом Егоров.
- Да, конечно! Я подожду, - согласился тот и, удобно устроившись в большом кресле, конфискованном в каком-то богатом особняке, принялся с интересом наблюдать за работой Некрасова.
Он с изумлением следил за тем, как успевают пальцы юноши за быстро диктуемым текстом. А когда Арсланьян увидел, что Некрасов моментами смотрит в окно, не сбавляя ритма печатания, он даже крякнул от восхищения.
- Так, закончили! Некрасов, организуй нам с товарищем Арсланьяном чайку и что-нибудь покушать! - распорядился начальник штаба.
- Есть! - ответил Юрий и вышел их хаты.
У входа истуканом стоял часовой. Завернув за угол дома, Некрасов, став на четвереньки, подкрался к окну. Было очень хорошо слышно, о чём говорили Егоров с Арсланьяном.
- Слюшай, ну ты меня сегодня и удивиль! - послышался голос особиста.
- Чем же, товарищ Арсланьян? - спросил начштаба.
- Ни чем, а кем! Помощником твоим. Как печатает! Никогда не видель таких фокусов!
- Да, товарищ Арсланьян, это очень талантливый парень. Ему нет ещё и шестнадцати лет, а он много знает. Постоянно читает. Самостоятельно изучает французский язык.
- Мне в особом отделе давно такой человек нужен. Я у тебя его заберу, Егоров.
- Товарищ Арсланьян, но я не могу оставить штаб без грамотного человека!
- Слюшай, Егоров, ты что, не хочешь со мной дрюжить? Или как?
- Хорошо, - грустно согласился начальник штаба полка.
Некрасов влетел в штаб, держа чайник в левой руке. В правой у него был хлеб, банка мёда и и заварной чайничек. Он быстро поставил всё это на стол.
- Некрасов, с завтрашнего дня ты переводишься на службу в особый отдел дивизии, - официальным тоном сообщил ему Егоров.
- Есть, - ответил Юрий, сделав удивлённое лицо.
На следующий день за Некрасовым прислали легковой автомобиль самого командира дивизии! Начальник особого отдела встретил его очень радушно, как младшего брата. Не задав Юрию ни одного вопроса, Арсланьян сразу же пригласил его за стол.
- Проходи, Некрасов! Садись! Борщ кушать будем. Слюшай, а тебе нравится борщ с зелёным укропом?
- Да, товарищ начальник особого отдела, - ответил Юрий.
- А кто тебе его варыл?
- Мама и очень вкусно.
- А где твоя мама сейчас?
- Умерла от тифа осенью 1919 года.
- Ой, Некрасов, несчастье какое! У меня тоже мамы давно нет.
Арсланьян лично насыпал ароматного борща в алюминиевую миску и подал её юноше.
- А где вы жили, Некрасов?
- В Ростове-на-Дону.
- Я бываль в этом городе. Бываль... А скажи, дом у вас большой быль?
- Нет не очень, - отвечал односложно Юрий, стараясь понять, куда же клонит особист.
- У нас тоже дом большой быль, возле Ереваня. Забор синий быль.
- А у нас зелёный, - машинально отвечал Некрасов.
- А отец твой где? Что с ним слючилось?
- Бятя мой был большевиком. Подпольщиком. Его беляки поймали и на столбе на станции повесили, - грустно произнёс Юрий и сделал печальное лицо.
- Ну, ладно, давай покушаем, а потом поговорим, - сказал Арсланьян и, сев, продолжил есть борщ, как ни в чём не бывало.
Но вопросы продолжали сыпаться один за одним. Юрий отвечал:
- Он что, идиот? - вдруг подумал Некрасов. - Или прикидывается? Несёт разную ахинею...
- Так забор синей краской кто у вас красил? - неожиданно резко, почти крича, спросил Арсланьян.
Юрий от неожиданности чуть не подавился борщом.
- Мама всегда красила. Зе-лё-ной краской, - ответил он.
А после обеда Арсланьян долго изучал все документы Некрасова, продолжая задавать странные вопросы.
- Вот у тебя карточки есть, где ты маленький. А почему нет ни одной, где тебе четырнадцать или пятнадцать лет? А?
- Всё сгорело при пожаре, товарищ начальник особого отдела, - с готовностью отвечал Некрасов.
- А школа, где ты учился, далеко от дома находилась?
- Гимназия, в которой я учился, находилась в шести кварталах от нашего дома, - не теряя спокойствия, ответил Юрий. И подумал:
- Крыса! Хочешь поймать меня на противоречиях, чтобы потом вывернуть всего наизнанку! Попробуй!
- А адрес ты свой помнишь? Забыл, наверное, уже?
- Нет, товарищ Арсланьян, не забыл. Мы жили по адресу: переулок Казанский, 163.
- Хорошая у тебя память! - похвалил его начальник особого отдела и без перехода приказал:
- Пошли! Я тебе твой кабинет покажу.
Арсланьян провёл Некрасова в соседнюю комнату. Здесь: на полу, на двух столах, шкафах - всюду лежали горы папок, неподшитых документы и отдельные листы исписанной бумаги.
- Вот это всё надо привести в порядок. Как? Разберешься сам! Ты грамотный! - приказал нач. особого отдела и ушёл.
Две недели Некрасов работал с семи утра до часу ночи. Спать ему приходилось здесь же, в кабинете, на узеньком продавленном диванчике. Несколько раз в день его вызывал Арсланьян и заставлял печатать под диктовку различные срочные документы.
Самого же начальника особого отдела дивизии терзали какие-то смутные подозрения:
- Всё гладко у пацана! Ни сучка, ни задоринки! Ни разу не ошибся, отвечая на вопросы о себе. Личную анкету заполнил очень грамотно. Вроде бы всё очень хорошо, но не бывает так в жизни. Любой человек забывает что-то из своей биографии. Одни путают даты рождения своих родителей, другие забывают фамилии преподавателей в школе, где учились... А Некрасов всегда отвечает, как по писанному. Не бывает так! А, может, и бывает? Все люди ведь разные! В любом случае необходимо проверить его согласно инструкций ВЧК. Для соблюдения установленного порядка и спокойствия собственной совести.
Арсланьян телеграфом отправил запрос на Некрасова Юрия Васильевича с грифом "СРОЧНО" в ростовскую ЧК
Через шесть дней пришёл ответ:
"На ваш запрос сообщаем, что Некрасов Юрий Васильевич родился второго июля 1904 года в городе Ростове-на-Дону. Отец, Некрасов Василий Федотович, 1882 года рождения, член РСДРП б, участник ростовской подпольной организации. Был казнён белогвардейцами в августе 1919 года. В конце 1919 года дом по переулку Казанский, 163, где проживали Некрасовы, сгорел. Сведений о местонахождении Некрасова Юрия Васильевича и его матери Надежды Никифоровны Некрасовой получить не удалось".
Полученную телеграмму Арсланьян с чувством глубокого удовлетворения собственноручно подшил в личное дело Некрасова.
- Всё сходится! Не соврал! - произнёс он вслух, закрывая тощую папку.
Теперь Юрий был допущен к работе с самими секретными документами ВЧК. А через месяц их стрелковая дивизия с особым отделом была передислоцирована на Кубань. В станице Старовеличковской особый отдел разместился в добротном большом доме, принадлежавшем ранее станичному атаману. В просторном его подвале был оборудован следственный изолятор. В своём кабинете Арсланьян повесил портрет Дзержинского Ф.Э., а под ним - транспарант со словами Председателя ВЧК "ВЧК - лучшее, что дала партия". В смежной комнате находились комнаты следователей. Некрасову приходилось с утра до вечера присутствовать на допросах и печатать их протоколы. В редкие свободные минуты он, во дворе, практиковался в стрельбе из нагана по банкам. От маузера Некрасов отказался. Для него это оружие оказалось слишком большим и тяжёлым.
Стоял жаркий июльский день. Следователь особого отдела Пахомов допрашивал задержанного накануне в окрестностях станицы подозрительного мужчину лет 28-30. Некрасов сидел за спиной следователя и печатал.
- Назовите своё настоящее имя и фамилию, - в очередной раз спросил следователь.
- Кружовицкий Сергей Сергеевич, - в очередной раз ответил задержанный.
- С какой целью вы находились в районе расположения воинской части Красной Армии.
- Я Вам ещё раз повторяю, я не знал, что в станице находится воинская часть. Клянусь Вам! - нервно ответил допрашиваемый.
- А что вы вообще делаете на Кубани? Ведь Вы утверждаете, что живёте в Москве.
- Да, я действительно живу в Москве. Сюда приехал, чтобы найти свою родную тётку Свиридову Наталью Константиновну. До революции она жила в этой станице. Вы можете навести справки.
- Наведём, если нужно будет, - буркнул Пахомов и замолчал.
Некрасов понял, что следователь не знает, что делать дальше. Пахомов был малообразованным членом партии большевиков, совсем недавно работавшим в особом отделе.
- А выправка-то у Вас офицерская! - вдруг брякнул следователь.
- Так я и не скрываю, что я бывший офицер Императорской армии! Я Вам, гражданин сотрудник ЧК, уже показал документы. Но я же не воевал против Красной Армии! - немного нервничая, заявил Кружовицкий.
- А это надо проверить! - угрожающе произнёс Пахомов.