Серебряный волк (Дознаватель)
"Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Книга вторая.- Двое детей у грозного короля Таргалы, и каждому назначена судьбой некая роль. Предсказано, что надеждой для Таргалы станет принц, единственный, способный отвести страну от края гибели. Но что принесет этот путь самому принцу? Достанет ли ему сил свершить предначертанное? - ведь жертвовать придется слишком многим...
- Принц-надежда, принц-спаситель останется в легендах. Но много ли истины сохранят легенды, веками передаваясь из уст в уста? Как было все на самом деле?
|
В КОРВАРЕНУ!
1. Мишо Серебряная Струна, менестрель
О привычке Мишо пережидать межсезонье под щедрым кровом знал весь Золотой Полуостров. Как и о том, что "межсезонье" у Мишо Серебряной Струны может наступить в любое время, даже в разгар осенних ярмарок. Было бы желание, а вернее -- нежелание таскаться по дорогам и развлекать честную публику то здесь, то там.
Мишо пережидал наплывы лени то в казармах королевских рыцарей, то в щедром замке скучающего провинциального аристократа; раз, говорят, умудрился даже уйти в плавание с каким-то не то себастийским, не то вовсе ханджарским купцом -- правда, открытое море так укатало менестреля, что с тех пор он даже через неширокую в Корварене Реньяну ни за какие коврижки не стал бы перебираться в лодке перевозчика.
Поэтому, когда Мишо Серебряная Струна заколотил мощным кулаком в ворота монастыря Софии Предстоящей и заявил, что пришел в гости и гостить собирается до осени, брат Серж ничуть не удивился. Впустил без вопросов, сам проводил в приемную и, вернувшись на пост, сказал напарнику:
-- Ну, будет весело! Попомни мои слова, Джон.
И, конечно, не ошибся.
Уже за вечерней трапезой, смирно прослушав молитву и с завидным аппетитом опустошив миску с похлебкой, Мишо дал понять, чем собирается расплачиваться за гостеприимство. Он встал, поклонился первым делом светлейшим отцам, а после -- остальной братии, негромко прокашлялся и спросил:
-- Как же мне отблагодарить вас за хлеб и за кров? Разве что работой своей, теми сказаниями, с коими хожу я по Золотому Полуострову, поучая и развлекая честную публику. Дозвольте же, отцы мои, -- тут он снова поклонился светлейшим, -- в первый день мой под этим кровом начать сказание о святом Кареле, любимейшем святом нашей страны. И знайте, что это будет самое полное сказание из всех, что ходят по Таргале, ибо не пожалел я усилий и собрал воедино всё, что помнят еще люди об этом святом, о жизни его и деяниях, о друзьях его и врагах, и о том, чем славен он вовеки.
Светлейший отец Николас встал и, кивнув, осенил менестреля благословением. Мишо Серебряная Струна просиял благоговейной улыбкой, снова откашлялся и начал:
-- Он родился в день поражения Таргалы, в кровавый день разгрома у Волчьего Перевала. В тот день, когда пали лучшие, когда воины с востока ворвались в Прихолмье, в день, когда была утеряна надежда на победу. Но он родился в день святого Карела, дарующего надежду во тьме отчаяния. И королева Нина, провидица и ведьма, сказала так: "Пусть сын мой станет надеждой для страны моей". И нарекла его Карелом, и тем определила его судьбу. И что вы думаете -- это стало ясно сразу! Ведь воины Двенадцати Земель не пошли дальше Прихолмья, и скоро, совсем скоро король Двенадцати Земель попросил мира. И ради мира породнился с королем Таргалы, попросив дочь его Марготу стать своею королевой. Так видим мы -- уже одно рождение будущего святого усмирило неправедных и прекратило войну.
Мишо перевел дух. Обвел глазами внимательных слушателей, отхлебнул воды из грубой глиняной чашки. Посмотрел на светлейших отцов с легкой тенью упрека... не упрека даже, а этакого смиренного страдания. И продолжил:
-- Но случилось так, что объявились на Золотом Полуострове другие любители войны. Случилось так, что гномам, нелюди подземельной, не стало хватать их подземных угодий, и захотели они хозяйничать там, где искони хозяйничали люди, и начали войну за всё, что под поверхностью земли. И король Таргалы возмутился, и вывел против гномов свои войска. Гномы же не стали воевать так, как привыкли люди. Вместо этого принялись они истреблять всё живое, что растет на земле и ходит по земле, дабы не стало у них соперников на Золотом Полуострове. Гномы сушили колодцы и жгли поленницы, и отводили подземные воды от садов и полей, и напускали кровососов на коней и скот. Люди умирали от голода и холода, и не только одинокие путники пропадали бесследно, но даже торговые обозы вместе с охраной.
Мишо снова отхлебнул воды. И сказал, покашляв и чуть приметно вздохнув:
-- Так восславим же Господа за хлеб его! Простите меня, святые отцы, устал я... дозвольте продолжить завтра.
2. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
-- Знал бы ты Серебряную Струну, как знаю я, не обманывался бы его кашлем, -- Серж ложится, закидывая руки за голову. -- Устал он, как же! Налейте Мишо вдоволь вина, и он будет трепаться до рассвета, а потом до заката. Хотя, как по мне, он и в самом деле мог собрать в кучу всё, что говорят о святом Кареле. Есть у него такая, знаешь ли, въедливость. Если ему нравится какая байка, он не успокоится, пока не раздует ее до самой настоящей саги -- и при этом ни словечка не приврет. Попомни мои слова, друг Анже, мы услышим от него немало занятного.
-- Так, может, рассказать ему?..
-- И не думай! Мишо, конечно, менестрель милостью Господней, но такое трепло! Слово "тайна" он признаёт только в сказаниях.
-- Жаль. А то у него было бы не только самое подробное сказание, но и самое правдивое.
-- Ну, может, Пресветлый и разрешит рассказать... потом, когда ты доведешь дознание до конца. Может, он даже велит брату библиотекарю собрать твои видения в книгу. А потом отдаст переписчикам и разошлет по всем монастырям. Уж конечно, не для того ты тратишь силы на поиски правды, чтобы никто так не узнал о ней!
Я улыбаюсь в ответ на улыбку Сержа. И, вспомнив начало рассказа Мишо Серебряной Струны, говорю:
-- Принц-надежда... Выходит, не только гномы звали его так. Что ж, буду работать. Знаешь, Мишо меня раззадорил.
Я подхожу к столу. Брошка Юлии... Лекина "серебряная трава" и Серегин волк... гномий нож, помнящий маленького Карела. Хватит ли мне вашей памяти, чтобы проверить сказание до конца?
Но пока до конца далеко. Пока -- принц Валерий едет в Корварену, в Университет, и впереди у него дружба с принцем Карелом, опасные приключения, плен в Подземелье и спасение Таргалы. Так говорит о нем сказание.
Остроглазый серебряный волк, почему кажется мне, что ты расскажешь лучше? Два принца, Карел и Валерий... мне интересен третий ваш товарищ. Сергий, побратим принца Двенадцати Земель, о котором молчат менестрели.
3. Беженцы
Закатный тракт стелется бесконечной серо-бурой лентой под копыта медлительных, непривычно массивных таргальских коней. Плывут мимо и остаются позади сады и ягодники, луговины с пасущимися коровами, заросшие камышом речушки, пивоварни и сыродельни, трактиры и постоялые дворы. Лека всё хмурится. Я знаю, он думает о своем деде-короле. Я чувствую Лекину напряженную готовность -- ту готовность к неведомой опасности, которую сам он называет "кошки душу дерут".
По-моему, Васюра тоже ее почуял -- пугая нас свежими новостями из Таргалы, он то и дело приостанавливается, кидает на Леку тревожно-вопросительный взгляд.
-- Дальше, -- спокойно говорит мой побратим. У меня мороз по коже гуляет от его спокойствия!
Васюра пересказывает нам донесения последних дней и вспоминает то, о чем не успел сказать подробно в Славышти, когда нас готовили в путь. О разбойных засадах на дорогах и о патрулирующих Прихолмье гномьих отрядах, о голоде, об имперских агентах в Себасте, Корварене и Готвяни. То, что мы должны знать, с чем можем столкнуться. Я стараюсь запомнить даже самые пустячные подробности: мне всё кажется, что Леке не до того.
Хотя у меня тоже не идет из головы король Таргалы. Я вспоминаю его яростный прищур, злой голос, кривую усмешку... вспоминаю, как он велел нашей королеве вытребовать у мужа помощь для него, и в какое бешенство впал, когда она отказалась... я вспоминаю, что сказал Леке отец: о том, что лучше ему не встречаться с дедом. Я думаю: как он мог довести свою страну до такого?! Это же еще постараться надо!
Мы проезжаем села и маленькие городки, мы покупаем кисло-сладкие летние яблоки, парное молоко и теплый хлеб. Нам стоило бы поторопиться, но -- так хочется продлить эту поездку. Спокойную, без врагов и засад, сытую и безопасную, по мирной стране... по своей стране.
Но граница с Таргалой приближается -- и на дороге уже попадаются беженцы. Они идут нам навстречу, и на блеклых, осунувшихся лицах явственно читается страх.
-- Те, кто все-таки добрался до наших застав -- счастливцы, -- бурчит Васюра. -- Прямой путь слишком опасен. А здесь мы встречаем их добром. Расспрашиваем, подсказываем, где и как проще устроиться. Объявили, что переселенцы три года не будут платить налоги. Сила страны в людях.
-- Так нам выгодны их беды? -- не выдерживаю я.
-- Только полный дурак радуется несчастью соседа. Погоди, Таргала ослабнет вконец -- и тогда придет Империя. И нам придется воевать, придется самим захватывать Золотой Полуостров, чтобы не допустить туда Империю. Потому что наша королева -- принцесса Таргалы, но еще триста лет назад Таргала была всего лишь одной из ханджарских провинций. И на чьей стороне право?
-- На стороне сильного, -- вздыхает Лека. -- А мы не можем выглядеть слабыми перед Империей.
-- Да, мой принц, ты прав. Мы не можем выглядеть слабыми, потому что иначе нас ждет война. А чтобы не показаться слабыми, нам придется воевать. Нет, нам нужна сильная Таргала. Сильная -- и свободная. Которая сможет сидеть занозой в глазах Империи -- и сопротивляться ей в случае чего. Иначе, ребята, мы бы сто раз уже ее завоевали... уж в последнюю войну -- точно.
На выезде из Опадища, крохотной деревеньки, окруженной яблоневыми садами, Лека останавливает молоденькую девушку с ребенком на руках, девчонку совсем, пожалуй, даже младше нас.
-- Послушай, -- спрашивает, -- почему это ты одна?
А я смотрю на нее -- и вспоминаю Васюрины рассказы.
Ребенок замотан, верно, в девчонкину юбку -- ярко-зеленую в мелкий красный цветочек. А сама смотрится сущим чучелом -- черный старушечий сарафан, большой, все равно что мешок на себя напялила, рубашка под ним рваная, замызганная -- вроде когда-то белой была, а сейчас -- травяные пятна, въевшаяся в ткань сажа... коротко остриженные волосы спутались, и цвет не разберешь за бурой дорожной пылью.
-- Нас двое, -- тихо поправляет девчонка. -- Я и малышка. А еще дядька Джок...
-- А отец?.. -- Лека смотрит на ребенка. -- А твои родители?
-- Не знаю, -- со странным равнодушием отвечает девчонка. -- Какая разница теперь...
-- Оставьте вы ее, -- рядом останавливается не то дядька, не то вовсе дедок -- щуплый, седой, с бесконечно усталым голосом. -- У них деревню сожгли. Родители как раз в лес пошли, хоть чего съестного поискать, да она ждать забоялась. И то, могли ведь и не вернуться. А дитё не ее, соседское. Только они и спаслись, да еще бабка-травница. Девчоночка умница, даст Господь вместе устроиться -- дочкой будет.
-- А ты кто? -- спрашивает Васюра. -- Мастер?
-- Менестрель я. Был менестрелем... кому это сейчас нужно. Джок меня зовут. Джоком-лютнистом звали, вот только лютня моя сгорела. А новую... не делают их теперь. Не до них, да и некому. Не нужны нынче менестрели, нужны солдаты. Я уж такими тропами шел...
-- Таргала собирает ополчение? -- Васюра подбирается.
-- Да вроде как нет. Кто при деле, тех не трогают. Вот бродяг по дорогам -- да, ловят. А куда мне воевать? Мы ведь и к жилью почти что не выходили, все равно ни хлеба, ни воды не дадут... Дочечка уж косу свою купцовой дочке за хлеб продала... ведь какая коса была, загляденье, а она говорит: "Ничего, все равно мешает только, а так хоть малышку покормим"...
-- Я боялась, что и сюда не пустят, -- произносит вдруг девчонка. -- Я ведь в каждый трактир по дороге просилась, хоть кем, лишь бы кормили. Бабу Нику взяли, она травница, баба Ника... а я шла и думала -- что, если и сюда не пустят? У нас говорят, что здесь только рады нашим бедам. А я шла и всё думала -- здесь ведь королевой наша принцесса, неужели не пустят?..
Ясек ругается сквозь зубы, спрыгивает с коня. Спрашивает у лютниста:
-- Наугад идете?
-- Да что ж, -- Джок вздыхает. -- В деревнях-то руки всегда в цене, вот только таких как мы нынче много. Дальше надо идти, а там, глядишь, и повезет.
-- У меня мать отсюда недалеко. -- Ясек глядит на девчонку, спрашивает: -- Звать-то тебя как?
-- Стефа... а малышку -- Нинелей.
Ясек кивает. Повторяет:
-- Мать у меня здесь недалеко. И сестренка, на тебя похожая. Не бросишь их, лютнист?
-- Да ты что! Вместе шли... Опять же, девчоночка -- умница. Поодиночке давно бы пропали, сгинули бы в гномьих краях, поминай как звали.
-- Хорошо, -- кивает Ясек. -- Сейчас пройдете Опадище и поворачивайте на север. Спрашивайте дорогу к монастырю Ии-Заступницы, никто не удивится, -- и Ясек снова кидает быстрый взгляд на Стефу с малышкой Нинелей. -- Туда верхом дня два отсюда, прикидывайте сами, за сколько пеши доберетесь. А от монастыря свернете к горам, пройдете сначала деревню монастырскую, потом через реку до кузни, а дальше земля моей матери. Там одна дорога от монастыря, не заплутаете. Спросите госпожу Ядвигу, а ей скажете, что Ясек прислал.
-- А до гор там далеко? -- спрашивает Джок. Стефа прижимает к себе малышку.
-- Это у вас дурак набитый в королях, -- бурчит Васюра. -- А мы с гномами не воюем.
Ясек выгребает из кармана горсть серебрушек, сыплет в ладонь менестреля. Снимает с шеи амулет, надевает на Стефу, говорит:
-- Носи и не бойся ничего. Поняла, Стешка?
Девчонка кивает.
Ясек вскакивает на коня, бросает:
-- Привет ей от сына передайте, да скажите -- не скоро буду, и писем писать не смогу. Пусть уж не тревожится.
-- Я бы тревожилась, -- говорит вдруг девчонка. -- Нельзя так. Куда хоть едете, откуда вестей ждать?
-- Да в Таргалу в вашу, чтоб ей! -- Ясек машет рукой. -- Ничего, не пропадем!
Стешка охает. Джок качает головой:
-- Зря, ох зря!
-- Надо, -- выдыхает Лека. -- Ничего... вернемся, Господь милостив.
Трогаем коней... Ясек пару раз оборачивается, машет рукой. Я чешу шрам на скуле, память о степняках. Думаю: как бы Таргала похлеще Степи не оказалась.
-- Их никуда не пускали, -- задумчиво произносит Васюра. -- Они пробирались тайными тропами, потому что лютнист не хотел угодить в солдаты. Нет, ребята, нельзя вам самим ехать. Придется к каравану прибиться, иначе живо вместо университета в ополчении окажетесь... вот только в купцов поздно вас рядить, а просто так в Таргалу сейчас не едут.
-- Значит, нанимаемся в охрану, -- предлагает Лека.
-- Очень даже запросто, -- поддерживает Ясек. -- Уж наверное, тем купцам, что едут в Корварену, не помешают лишние воины!
-- И каждый наш шаг в сторону Таргалы будет оплачен, -- киваю я, загоняя тревогу поглубже.
4. Ракмаиль, купец из Благословенного Халифата
Наняться охранниками в караван оказалось до смешного просто. Вернулись в Опадище, там на постоялом дворе стояли груженые в дальний путь подводы, -- и их хозяин, толстый чернобородый купец, уяснив, что трое окончивших службу воинов собрались ехать в Корварену, вцепился в нас голодным клещом. Не знаю, на какую он рассчитывал прибыль при такой плате за охрану... разве что всерьез полагал, что половину охранничков перебьют по дороге.
Купца звали Ракмаиль, в Опадище он остановился прикупить яблок, а караван вел аж из Халифата. Вез вино, горный мед и сладости -- это для голодающей-то страны! Впрочем, Ракмаиль не собирался сбывать свой товар на городском рынке: его ждал королевский управитель.
-- Хвала Господу, -- усмехается почтенный купец, поглаживая ухоженную черную бороду, -- король Золотого Полуострова пока не потерял аппетит, и его придворные тоже кушают по-прежнему.
Кто бы сомневался...
Почтенный Ракмаиль собирается выехать из Опадища с рассветом.
Мы провожаем Васюру до Закатного тракта. Он немного мнется, вздыхает. Говорит, махнув рукой:
-- Удачи вам, ребята!
И посылает Воронка в галоп.
Мы долго смотрим вслед.
Наутро караван трогается в путь. Нам определяют место в середине: под надзором проверенных людей. Впрочем, слишком уж на нас не косятся. Только раз, в первый день, подъехал Тувиль, старший из постоянных охранников, спрашивает:
-- И что вы забыли в той Таргале? Там ведь тоска зеленая, ни тебе гульнуть, ни выпить... Если на заработки, так ведь что заработаете, все и прожрете, при тамошней-то дороговизне.
Таких вопросов мы ждали.
-- Наследство, -- коротко и словно бы неохотно отвечает Ясек. -- По правде сказать, безделица... папаша, жмот, упускать не хочет, а сам поехать побоялся. Ну, мы с ребятами все равно птицы вольные, я и сказал: "Половину нам, тогда смотаемся, утрясем дела".
-- И согласился?
-- А что ему оставалось, -- ухмыляется Ясек. -- Других дураков не нашлось.
Дело, видно, насквозь понятное... во всяком случае, больше нас не расспрашивают. Только пошучивают -- мол, много ли останется от нашей половины, если пройдемся отметить успех по корваренским кабакам...
Спокойное путешествие кончилось: Ракмаиль хоть и бережет тяжко впряженных битюгов, но все-таки лишнего отдыха не позволяет. Еще бы, каждый день пути -- прокорм коней и людей, каждая неделя -- дюжина серебрушек на охранников. Почтенный купец умеет считать деньги.
Но при этом -- он идет через Волчий перевал, хотя через Вороний можно доехать на две недели быстрее. Конечно, это лишь доказывает его осторожность и благоразумие -- у Вороньего рыщут вильчаки, да и Степь недалеко. Но еще -- он то и дело отстает от каравана. Расспрашивает беженцев, говорит с трактирщиками, встречными купцами, лошадиными барышниками, с хозяевами пивоварен и маслобоен. Ох непрост этот почтенный купец!
-- Васюре бы стукнуть, -- шепчет Ясек на ночевках. -- Хоть бы на заставе остановился. Этакое шмыгало из виду упускать нельзя.
До предела нагруженные подводы одолели предгорья -- и Ракмаиль вовсе забывает о дневных привалах. По вечерам, брюзжа, льет коням на овес какое-то снадобье: для восстановления сил, поясняет нам Тувиль. О людских силах никто не заботится. Парни не протестуют, грызут на ходу сухари, поглядывают вверх. Над тропой висит тревога -- словно сверлят спину чьи-то злые глаза, ждут... Даже спокойные, сонные битюги чуют неладное, косятся на лесистый пологий склон, на заросли папоротника и ежевики, беспокойно фыркают.
Ночами спим в пол-уха, отгородясь кругом из наговоренной волосяной веревки. Часовые вглядываются в ночь "глазом совы", Ракмаиль то и дело обходит стоянку, проверяя защитный круг.
Мы с Лекой недоуменно переглядываемся, Ясек открыто пожимает плечами. У нас-то мир с гномами!
-- Погодите, -- бурчит Ракмаиль, -- не были вы за перевалом, вот и хорохоритесь. Еще запроситесь обратно, как увидите, что в той Корварене творится, и на наследство на то плюнете.
К перевалу выезжаем внезапно. Дорога вроде и не сильно в гору идет -- но вот поворачиваем за скальный выступ в странных сине-зеленых потеках, и открывается впереди простор Золотого Полуострова. Заросшие лесом горы с проплешинами лужков и полей, нитка-речушка далеко внизу, редкие дымки.
-- Запоминайте, запоминайте, -- суетится Ракмаиль.
-- Что запоминать-то? -- спрашивает Ясек.
-- Дымы, дубина, -- отзывается Тувиль. -- Люди тут почти что не живут, а дымят гномьи топки. Стража на заставе за каждый замеченный гномий дым золотой дает!
Тянемся вниз... еще поворот -- и ехавший впереди Тувиль осаживает коня перед лежащим посреди тракта огромным валуном. "Что за пакость еще", -- бурчит Ракмаиль. Навстречу неторопливо выходит гном. Останавливается прямо перед мордой Тувилева огненного жеребца. На сивобородом корявом лице -- жутковатая ухмылка; узловатые пальцы небрежно обхватили широкий ремень; кривые ноги попирают землю с уверенностью хозяина.
Ракмаиль пришпорил своего солнечной масти коня, выезжает вперед.
-- Доброго дня тебе, достопочтенный, -- кланяется Тувиль.
-- Не могу ответить тем же, -- гнусаво отвечает гном. -- Там, внизу, людские караваны вне права и закона. Напрасно вы туда едете. Сворачивайте лучше к нам, мы заплатим честно за ваш товар.
-- Меня ждут в Корварене, -- надменно роняет купец. -- Я обещал.
-- Ну, раз обещал... -- Гном оглядывает купца, чуть прищурясь, словно оценивает огранку редкого камня. Ухмыляется: -- Э, что с тобой говорить. Ехай уж, раз такое дело. Я тебя предупредил.
Гном отходит в сторону -- и вместе с ним исчезает с тракта неподъемный валун, как и не было...
-- Благодарствую, -- чопорно отвечает Ракмаиль. -- Что стали, парни?! Двигаем!
Ночуем на нашей заставе. Ракмаиль отсчитывает пошлину, добавляет пару золотых за постой и корм коням, покряхтев, приплачивает и за ужин для себя и охраны. Подводы выстроились во дворе, за высокой оградой. Парни заваливаются спать сразу после немудрящего ужина. Ясек встретил земляка, шумно радуется -- и появляется у нашей подводы только за полночь, хмельной и довольный.
Выезжаем с рассветом. Тракт бежит вниз, ежевичные заросли по обочине тонут в сумерках, поросшие лесом горы впереди скрывает туман, и Ракмаиль заметно нервничает. Ворчит что-то себе под нос, озирается по сторонам, то и дело, привставая на стременах и почти валясь на шею коню, хватается за подвешенный к уздечке амулет. Покрикивает напряженным полушепотом: "Смотрите, парни!" -- и так всех утомил, что даже Тувиль не выдерживает, отвечает на очередное "смотрите":
-- Хозяин, не заводи ребят, драться плохо будут. Смотрим.
Через пару часов, как раз к началу дня, выезжаем к таргальской заставе.
Ракмаиль еще раз бурчит свое "смотрите" и, прихватив мешочек с золотом, входит в будочку у ворот. Выходит нескоро. Покряхтев, велит сгрузить бочку с вином.
-- У них такие законы -- или стража внаглую вымогательством промышляет? -- тихонько спрашивает Лека.
-- Умолкни, -- бормочет сквозь зубы Тувиль.
Из будочки выходит стражник, стучит по бочке, делает ручкой: проезжайте, мол. Створки ворот неторопливо ползут в стороны.
-- Ясно, -- усмехается Лека.
-- Двинули, -- рявкает Ракмаиль. -- Да глядите в оба!
Караван въезжает на землю Таргалы.
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Время... я уже потратил его бездумно много на поездку по степи, на неполный месяц пути, в котором ничего не происходило. В этот раз случиться могло что угодно, но Серж убедил меня не задерживаться чрезмерно, и я с ним согласился. Признаться, я почти поверил, что Серый погибнет в этом пути: ни я, ни Серж, ни брат библиотекарь не смогли придумать иной причины тому, что друг и побратим принца Валерия не упоминается ни в одном варианте сказания.
Поэтому я смотрел на путь каравана глазами Леки. И каждый раз перед тем, как погрузиться в видение, напоминал себе: не смотри на рутину, Анже. Ищи события. Но каждый раз в глубине души молил Господа: пусть не станет этим событием гибель Сереги!
Был сожженный мост. Пришлось разгружать телеги и перетаскивать груз через широкое, усыпанное скользкими камнями русло и узкий ручей посреди. С проклятиями поднимать тюки и бочки на обрывистый, заросший ежевикой берег. Сдерживая битюгов, чуть ли не на руках нести опустевшие телеги, обходя валуны, оскальзываясь и кляня все на свете... переправа заняла весь день. И счастье еще, что обошлось без засады на берегу. И без вывихов у оступавшихся на скользких камнях людей. Но день этот так всех измотал, что заснули, не дождавшись горячего ужина, а груз остался лежать кучей до утра, -- и в путь отправились, отдохнув, поев и загрузив телеги, ближе к полудню.
Был обвал, перегородивший дорогу, -- и половина охранников помогала возчикам растаскивать камни, а другая, скорчившись за повозками, с самострелами наготове ждала нападения. Но, вот странность, -- никто не напал. Кажется, даже купец не столько радовался этому, сколько пребывал в тягостном недоумении.
Был не в меру наглый, по мнению Ракмаиля, гном -- стоял себе посреди тракта, открыто, не таясь, всунув широкие ладони за кожаный ремень пояса, -- ухмыльнулся, услыхав: "Не стреляйте покуда", -- и сказал:
-- Плати, купец. Плати, и мы тебя не тронем, до самой Корварены доедешь спокойно.
-- Я уже платил на границе, -- буркнул купец, сам отлично понимая, как смешно и жалко звучат эти слова.
-- Людям, -- без тени смеха уточнил гном. -- А здесь -- наши угодья. Плати пошлину, честной купец!
-- Ладно, -- Ракмаиль махнул рукой. -- Сколько?
-- Половину.
-- Чего?!
-- Груза, -- невозмутимо пояснил гном. -- Половину твоего груза.
-- Да вы сдурели, уважаемые! Что ж это теперь, из-за вашей дурацкой войны мы не можем торговать?!
-- Э, вам ведь предлагали запродать груз, помните? И предупреждали... Нет, не надо! Не пытайтесь развязать бой, почтенный. Или вы хотите попросту провалиться под землю вместе со всем вашим товаром, лошадьми и людьми?
Ракмаиль медленно опустил руку. Переспросил:
-- Половину груза?
-- Или весь, если удумаете драться. Вместе с вашими жизнями. Или -- половину и свободный проезд в Корварену. Я так полагаю, в убыли вы не останетесь.
Ракмаиль отличался редким здравомыслием. Правда, всю дорогу до Корварены он безбожно ругался, -- но дорога и в самом деле прошла спокойно, единственным событием после гнома-вымогателя стала встреча с отрядом королевской гвардии в дне пути от столицы.
Лека, Серега и Ясек постарались ничем не выделяться среди других охранников. Что же касается Ракмаиля -- купец умудрился повернуть дело так, что гвардейцы проводили караван до самого дворца, а их командир обещал лично доложить королю о размере гномьих дорожных пошлин. Похоже, купец уже рассчитал, как получить выгоду и с привезенного товара, и с того, что остался "в загребущих лапах нелюди".
УЧЕНЬЕ -- СВЕТ
1. Мишо Серебряная Струна, менестрель
-- Принц рос, а дела в стране шли всё хуже. Король посылал против Подземелья рыцарей своих -- но рыцари возвращались, не находя пути к врагу. Король разослал по стране гвардию -- но гвардия нашла лишь бесславную гибель. И король, не умея найти гномов и дать им решительный бой, начал истреблять своих же подданных, тех, кто учился у гномов и торговал с ними. И Корварена лишилась лучших своих мастеров, и добрый доспех стал так дорог, что мало кто из рыцарей мог достойно снарядиться на битву. Хороший же клинок и вовсе невозможно стало купить, и те счастливцы, что владели оружием гномьей работы, берегли его пуще жизни.
Мишо кашлянул. Взял чашку с водой. Поставил обратно. Вздохнул.
-- И год от года жизнь на Золотом Полуострове становилась всё хуже, и страна наводнялась разбойниками и нищими... по правде сказать, святые отцы, это кажется мне удивительным. И война с Подземельем, бесславная для короля Анри, но все же не прекращаемая... и это истребление собственного народа... много лет... будто бы короля снедала страсть, безумная и бестолковая, сжигающая разум и здравый смысл. Я не понимаю... но так было!
-- Человек ходит, Господь водит, -- вздохнул светлейший отец Николас. -- Не нам судить о путях Промысла Вышнего, ибо непознаваемы и неисповедимы... продолжай, сын мой.
-- И было так до того дня, когда принц Карел вступил в совершеннолетие. -- Мишо отхлебнул-таки воды, вздохнул, на миг задумался. Его жизнерадостное круглое лицо помрачнело, и голос зазвучал глуше. -- В тот день, когда возмужавший принц получил из рук отца родовой меч, меч первого вассала и наследника трона, сказал он: "Отец мой король, что за страну оставишь ты мне? Разоренную, обезлюдевшую и беззащитную! Ты проигрываешь эту войну, отец мой король! Так разреши мне уладить дело миром". Но король, которого уже тогда называли Грозным, в ответ отрекся от своего сына и первого вассала, от наследника своей короны -- отрекся за трусость и малодушие, недостойные будущего короля. Так и объявили глашатаи -- в Корварене и по всей Таргале. Принц, в имени которого жила надежда, стал никем. Безродным отщепенцем, человеком без герба и без чести. И только королева Нина, ведьма и провидица, верила в будущее сына и не лишала его права на честь в словах и мыслях своих. Но и она не решалась спорить с королем, защищая сына, -- ведь молодой и храбрый воин не пропадет и в изгнании, а что станется с женщиной, если отречется от нее муж? И королева лишь молилась за сына, не зная, чем еще помочь ему.
Мишо замолчал. Отец Николас встал, обвел братию строгим взглядом:
-- Лишь в испытаниях познается величие духа, ибо сказано: кого Господь любит, с того и взыскует. Сын мой, Мишо... я никогда не слышал столь полного сказания. Воистину ты не пожалел усилий, сын мой. Однако принято считать, что король отрекся от сына позже...
-- Это так, -- поклонился Мишо. -- Обычно рассказывают, что... Впрочем, я дойду еще до этого. Сейчас же так скажу: не только в Таргале помнят о святом Кареле. Мне пришлось постранствовать, отец мой... Как-то занесла меня судьба аж за Ограничное море, в Ич-Диару, город, в Империи зовущийся Светлая Песня. Там, на ярмарке, разговорился я с одним ханджаром, собратом по ремеслу. Он и рассказал мне, что в хрониках Великой Империи записана история Карела, принца Таргалы, как поучение потомкам и пример стойкости духа. И менестрели Империи изучают ее в числе прочих легенд и сказаний, и рассказывают честной публике, и немало удивляют ею простых людей, ведь в горах Великой Империи давным-давно не живут гномы...
-- И ты читал эти хроники, сын мой?
-- Нет, светлейший отец... кто б мне разрешил? Однако я попросил нового знакомца рассказать мне эту историю три раза кряду, и запомнил точно, и записал, придя на постоялый двор. По правде сказать, ханджарское сказание уступает нашему, очень уж оно коротко. Но начало его -- как раз совершеннолетие принца Карела. Отречение, то, о чем рассказал я. И я подумал, что ведь могло случиться и так...
-- Но могло и иначе, -- мягко возразил отец Николас. -- От хроник Империи я бы не стал ждать беспристрастных суждений. Король Анри Грозный перессорился со всеми соседями... и кто поручится, что история его отречения от сына без малейшего повода к тому -- не мстительная ложь?
-- Да, -- пробормотал Мишо, -- повод появится позже.
Ударил колокол, сзывая на вечерние моления.
-- Назавтра мы ждем продолжения, сын мой! -- И светлейший отец Николас простер руку, благословляя смущенного менестреля.
2. Корварена
Рассчитываясь с временными охранниками, Ракмаиль был вполне доволен жизнью. Глазки его блестят, толстая ладонь поглаживает бороду -- и можно смело биться об заклад, что столь выгодной поездки у него давненько не случалось.
-- Я снова приеду в середине осени, а потом -- весной, когда установится погода в горах, -- говорит он Ясеку. -- Если успеете закончить свои дела здесь, возьму вас на обратный путь.
-- Благодарствую, -- отзывается Ясек. И друзья отправляются на поиски гостиницы.
Столица Таргалы нравится принцу Валерию. Он глазеет на стены домов, сложенные из белого известняка и красного кирпича, на черепичные крыши, увенчанные затейливыми флюгерами, на тенистые садики и кованые калитки, на стекло в свинцовых переплетах распахнутых окон -- и радуется, что не совсем чужой этому городу.
Впрочем, гостиница разрушает очарование летней Таргалы. Берут там дорого, а кормят скудно, и физиономия хозяина отличается неприятной угрюмостью. Поэтому друзья там не задерживаются. Оставляют вещи, сами, не доверяя пьяному в зюзю конюху, расседлывают и кормят коней -- и расходятся: Ясек бродить по Таргале просто так, а Лека и Серега -- в поисках Университета.
Надо признать, Университет они находят с трудом, хотя бродили вокруг него чуть ли не полдня. Искали-то -- здание, а Университет оказывается городком на несколько кварталов, огороженным высокой кирпичной стеной, с воротами, выходящими на улицу Золотой Розы, и с калитками на Конюшенную, Каретную и переулок Веселого Ваганта. Ворота заперты, калитки отворены. Во всяком случае, калитка на Каретную, вросшая в землю, покосившаяся, оплетенная цветущим вьюнком, вряд ли бывала закрытой последние годы.
Огромная площадь с утопающей в кленах часовней посередине поражает странным безлюдьем. Как-то по-другому Лека представлял себе Университет... шумным, суетным... Может, король Анри вовсе его закрыл? А что, очень даже просто, объявил сбор ополчения... вот ведь и на улицах совсем не так людно, как в Славышти, а мама рассказывала, что Корварена куда теснее...
-- Зайдем, -- Серега толкает в бок, показывает на вывеску: кричаще вызолоченный кубок и ядовито-розовый поросенок. -- Уж там-то будет хоть кто живой...
И вправду, за полуоткрытой дверью, в остро пропахшем дрянной бормотухой подвальчике, обнаруживается достаточно доказательств того, что Лекины мысли об ополчении по меньшей мере преждевременны. Дюжина или около того вагантов, пьяных в дым, вяло тянут похабную песенку; трое по очереди мечут кости -- проигравший подставляет лоб под щелбаны; еще одна компания с гоготом обсуждает какого-то мэтра Клауса, и Лека с некоторым удивлением слышит, что означенный мэтр за некий таинственный "прикорм" освобождает от посещения обязательных лекций. Спрашивать что-либо у этих пьяных рож явно бессмысленно. Серега хмычет и пробирается к трактирщику. Толкует с ним пару минут. Возвращается, широко улыбаясь:
-- Все будет даже проще, чем мы думали. Пойдем.
Квартира ректора занимает второй этаж университетского Управления. Друзья переглядываются, Серега поправляет дорожный мешок на плече, и Лека дергает золоченый шнур звонка.
3. О расценках на учебу
-- Вот, мэтр Клаус, -- бодро докладывает слуга, -- новые ваганты к нам в ученье. Аж с закатного побережья. Заходьте, молодые люди.
Ректор, неопрятного вида сморщенный старикашка, пребывает в сумеречном состоянии духа, и появление двух новых вагантов немало его удивляет.
-- Надо же, -- бормочет, шевеля острым носом, -- учиться приехали... Видать, хорошо живут у себя на побережье. А что, молодые люди, гномы к вам туда пока не дошли?
-- Не видели, -- пожимает плечами Лека.
-- Опять же, что гномам до рыбы в море, -- усмехается Серега. И выкладывает на стол перед ректором огромную копченую камбалу. -- А платить мы, уж не взыщите, господин ректор, будем дарами моря. С наличностью ныне ерунда какая-то творится, ну ни на что не хватает! Вот, это вам лично. -- И дополняет одуряюще соблазнительную камбалу связкой крупных, с локоть, красноперок, с оттопыренными жабрами, серыми крапинками соли на сухих боках и аппетитно полными икряными брюшками.
-- Ученье -- свет, -- ободряется господин ректор. -- Ибо делает нас внимательными к Свету Господню. А что, молодые люди, квартиру вы себе уже нашли? А то сестра моя жаловалась на днях, что дом ее стал слишком пуст с отъездом детей, и не прочь она слышать в нем молодые голоса, пусть даже и помешают они ее покою...
Да, думает Лека, лучшие деньги в этом городе -- те, которые съедобные, будь трижды благословенна предусмотрительность Васюры, еще год назад перекупившего поместье с двумя рыбацкими деревеньками недалеко от Готвяни: нынешнюю предполагаемую вотчину двух братьев-вагантов и их бездельника-слуги...
Вечером, распрощавшись с мрачной гостиницей, трое друзей обживают второй этаж просторного дома в переулке Веселого Ваганта. Мадам Урсула, многословная и несколько нервная дама, чем-то неуловимо напоминающая норовистую лошадь, наблюдает за стелющей кровати горничной, не закрывая рта.
-- Так вы, значит, с побережья? Хорошо, как хорошо, что братец вспомнил о моей просьбе! Здесь стало слишком тихо. Со мной, знаете ли, жили два моих сына, да еще и жена старшего, хорошая девушка, милая и воспитанная, и ведь на сносях была, когда уехали! Позвали их, вишь... наплели, небось, семь миль до небес! Куда ехать, зачем ехать?! Везде сейчас плохо, а здесь все-таки столица.
-- Так уж и везде, -- удивляется Серега.
-- Видно, на вашем побережье в самом деле гномам искать нечего. Но вот на Готвянь, говорят, пару недель назад напали пираты. И хотя налет отбили, от двух рыболовных шхун, что стояли у причала, остались одни головешки, а заодно и от таможенного склада.
-- Готвянь -- богатый город, -- пожимает плечами Лека, -- а мы хоть и недалеко оттуда, но в такой глуши! Ну откуда пиратам знать о каждой деревеньке на побережье? Нет, мадам Урсула, у нас спокойно.
-- На тракте, правда, пошаливали, -- Серега чешет шрам, -- но там уж мы управились.
-- А мои-то в Себасту отправились, -- вздыхает мадам Урсула. -- Портовый город, говорят, купцы, рыба... обещались написать, да что-то молчат. И не знаем, добрались ли. -- Мадам Урсула вытирает глаза большим клетчатым платком. -- Устраивайтесь, молодые люди, как вам удобно, и спускайтесь вниз. Я чайник поставлю.
4. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Университет -- это интересно, думаю я. Не поучиться ли чему вместе с принцем Валерием? Ведь ученье -- свет, ибо яснее показывает благость Света Господня... так говорят и приходские отцы, и монастырские, вот только учат мало, ведь все их время проходит в трудах. А я так хочу коснуться этого света... и, право, что в том плохого? Разве не интересно знать, чему и как учили в Смутные Времена?
5. О дворянской чести и прочей ерунде
-- Сегодня, молодые господа, речь у нас пойдет о символике наказания. -- Сухонький, маленький, изрядно поседевший, похожий на потрепанную ворону мэтр Рене входит быстрым, молодым шагом, как всегда, начав говорить прямо от дверей, вспрыгивает на кафедру и окидывает аудиторию орлиным взором. -- Утихомиривайтесь, господа, а не то я сразу перейду к практике.
Лека и Серега обмениваются недоумевающими взглядами. Даже и название предмета мэтра Рене -- "Уложения дворянской чести" -- кажется вопиюще неуместным. В их-то возрасте о чести пора знать всё! А уж сегодняшняя тема...
-- Когда простолюдин лупит неверную жену, или мастер -- ленивого ученика, или трактирщик -- вороватого слугу, это понятно и правильно, но нет в этом ни чести, ни благородства. Вы же -- благородные господа, и не пристало вам уподобляться черни. -- Мэтр Рене пристукивает кончиками пальцев по дубовой кафедре. Как гвоздь вколачивает. -- Конечно, благородный господин вправе наказать и жену-изменницу, и нерадивых домочадцев, а, скажем, командир просто-таки обязан расправиться как должно с нарушителем дисциплины. Но вам, любому и каждому из вас, и в гневе надлежит проявлять благородство. -- Еще один гвоздь вонзается рядом с первым. -- И то наказание, коему подвергнете вы виновного, должно в полной мере подтвердить ваше высокое происхождение. Посему оно обязано: первое -- соответствовать как тяжести проступка, так и ситуации, смягчающей либо отягчающей его; второе -- учитывать как ваше положение, так и положение наказуемого; третье -- выглядеть в глазах очевидцев как необходимым, так и достаточным; четвертое -- не оставлять сомнений...
Мэтр Рене все вколачивает пункты-гвозди, и в Леке растет злость. Так бездарно проводить время! И ведь сидит полтора десятка великовозрастных оболтусов, ловят каждое слово, а потом еще и применять начнут! Этакий-то бред! В гневе нет чести, но хладнокровное наказание лишь тогда не будет мерзким, когда оно или назидательно, или милосердно. И что еще нужно знать об этом?!
Лека искоса глядит на Серого. Побратим сидит, уставясь бешеными глазами в стену над головой мэтра Рене. Нет, затея отца с их учебой нравится Леке все меньше и меньше! Уж лучше бы они шатались без дела по Корварене, как Ясек! Кстати, и узнали бы больше, поскольку от лбов-соучеников толку в этом плане ноль. А другие предметы не умнее этого, и зачем молодые дворяне Таргалы протирают штаны в Университете, решительно непонятно! Заняться им, что ли, больше нечем?! Так все равно главный их интерес -- заметелиться после лекций в "Пьяного поросенка". И это когда в стране война! Тратить время на "Суть Промысла Господнего", "Генеалогию благороднейших родов Таргалы", "Танцы вкупе с этикетом" и эти тупые "Уложения" -- ну ведь слов нет, как нелепо!
Правда, есть еще верховая езда, им она хоть и без надобности, но все ж не так тоскливо... а сегодня -- первый урок фехтования, поглядим, на что похоже будет... нет, надо, надо прикормить мэтра ректора и добиться свободного посещения! Псу под хвост этакую учебу, нечистому в задницу!
Принц Валерий тоскливо смотрит в окно, на подернутые первой желтизной верхушки кленов и острый шпиль университетской часовни. А мэтр Рене все вколачивает в кафедру пункты-гвозди, сноровисто и споро, и принц все больше утверждается в мысли, что они с Серегой заняты чем-то не тем... совсем не тем, чем надо бы.
6. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
И мне тоже становится тоскливо, так тоскливо...
Серебряный волк подмигивает мне фиолетовым глазом. Серега... Нет, ну какие опасности могут быть в Корварене, в Университете?! Мы сами надумали себе страхов. Сергий, побратим будущего короля... да мало ли почему мог он не попасть в хроники?! Вот и похищение маленького Карела туда не попало, и свадьба Юлии...
Серебряный волк с острым аметистовым глазом, почему твой хозяин так близок мне? Чужая жизнь, да... я окунался в нее много раз, но обычно, переживая видение, я чуть-чуть отстранен. Да, чужие мысли -- как свои, и чужая боль может свести с ума, но где-то, в самой глубине души, помнишь -- "не я". Не я -- Юлия, Лека, Карел. Но -- я, Серега. Ничьи мысли, воспоминания, чувства не поглощают меня настолько сильно и глубоко... Так что ж я, так и буду бежать от тебя... от себя?..
7. О шпагах и попойках
-- А ну, ра-за-брали учебные рапиры и стали в ряд! -- В зал для фехтования стремительно врывается одетый в черное худощавый господин, смуглый, длинноусый и горбоносый, с возмутительно короткой, по корваренским меркам, стрижкой. Ханджар, что ли? И по акценту вроде похоже. -- Живей, живей! Шевелись, а-бол-тусы, здесь вам не лекция! Ра-авней! Я маэстро Джоли, ваш учитель фехтования. Ты и ты! Сюда! -- Длинный палец маэстро тычет поочередно в двух орясин с краю и указывает им на центр зала. -- В пазицию! Пасматрю, на что годны, малакасосы!
Эти-то ни на что, думаю я. Достаточно глянуть, как стоят... такая "пазиция" -- разве что на девчонок впечатление производить.
Робко дзенькают рапиры.
-- Да куда ж ты прешь?! -- вопит маэстро. -- Да, да, ты, дылда неуклюжая! Не драва колешь!
-- Я попросил бы вас выбирать выражения, господин учитель, -- вспыхивает "дылда неуклюжая". -- Я герцог Эймери, а не какой-то там дровосек.
-- Жалаете палучить удавлетворение, герцаг? -- ядовито цедит маэстро. -- Дать вам баевую шпагу? Или, может, на палашах? Парные даги? Сабли? Что же вы малчите? Научись защищать себя собственной шпагой, Эймери, а уж потом абижайся! И запомните, малакасосы -- все вы переда мной равны! Здесь нет ни герцогов, ни принцев, ни безземельных младших сыновей. А есть -- неумехи, и я должен их абучить. Кто не понял?
Гробовое молчание воцаряется в зале.
-- Все поняли? Прадолжим!
Пара в центре зала снова скрестила клинки -- неумело, но старательно. Старательно, но, Свет Господень, как же неумело! И отец еще говорил, что в Таргале хорошие фехтовальщики!
-- Хватит. В строй. Две ветряных мельницы, а не фехтавальщики. Ты и ты!
Следующая пара выходит на середину зала.
Эти, мне кажется, половчей. Один проводит простенькую атаку, второй отбивает, делает ответный выпад... первый отмахивается, и я вижу -- ошибается. Не ловкость это, а дурацкая самоуверенность...
-- В строй... ты и ты!
Атака -- защита -- контрудар -- касание... атака... на клинок... ну что ж он зевает?! Самое ж время выбить...
Маэстро морщится, как от стакана уксуса.
-- Сонные мухи. Ты и ты!
Я выхожу в центр зала. Выдыхаю, отгоняю ненужные мысли. Смотрю на противника. Крепкий, плотного сложения парень, полные губы сжаты, глаза прищурены... кого-то он мне напоминает...
-- В пазицию... начали!
Выпад-отбил-выпад-уклонился-атаковал... мимо, удар, отбил... так, мне попался стоящий противник... атака-защита-атака-контрудар... кажется, у меня получается... Прочь мысли! Дзеннь, дзеннь, дзззин! Ого! А так?! Дзон-дзон-дзон-дззин!
-- Стоп! Харашо. Вы двое что-та можете. В строй. Ты и ты!
Парень отирает пот со лба, улыбается. Кого же он мне напоминает?!
Лека разделывается со своим быстро и красиво. Отбивает неуклюжую атаку, крутит рапиру противника -- и она сама вылетает из неумелой руки. Я улыбаюсь. Кровь еще кипит возбуждением схватки... Свет Господень, как же мне нравится! Отец прав, у нас так не фехтуют. Я вышел против умелого соперника -- и справился. Обязательно расскажу отцу, думаю я.
В распахнутое окно врывается удар колокола. Маэстро Джоли окидывает растрепанную шеренгу острым взглядом:
-- Время вышла. Я в ужасе. Таких неумех еще не учил. Толку не будет! Что ж, папробую... Ты, ты, ты, ты... и ты. Астаньтесь, вам пару слов скажу. Астальные -- праваливайте. Кагда следующий урок? Послезавтра? Вот да послезавтра и праваливайте. Видеть вас тошна, ей-богу.
Никто не пробует задержаться. Кажется, этим лоботрясам так же тошно видеть маэстро Джоли, как ему их... на что они потратили свою жизнь до этого дня, хотел бы я знать! Дворянин, не умеющий шпагу взять, ха! Если они здесь все такие, удивляюсь, как Таргала до сих пор стоит... нет, но ведь отец тоже отсюда! Наверное, это нам с Лекой так несусветно повезло, попали в компанию остолопов, дубин стоеросовых...
Маэстро оглядывает оставшихся.
-- Вас, если хатите, буду учить всерьез. Вы можете, толк будет. Залатой с носа за урок.
-- Я не могу, -- вздыхает парень рядом со мной. -- Денег нет.
-- Жаль. Ладна... абращу на тебя внимание на общих уроках. Иди.
-- Я тоже пойду, -- бурчит другой. -- Мне без надобности.
-- Как хочешь.
Нас осталось трое -- мы с Лекой и парень, с которым я стоял в паре. Маэстро смотрит на него:
-- Карел, верна?
-- Да, маэстро Джоли. Спасибо. Честно говоря, давно хотел с вами заниматься.
-- Пальщен, -- насмешливо отзывается маэстро. -- А вы?
-- Лека.
-- Серега.
-- Двенадцать Земель?
-- Нет, -- отвечает Лека. -- Мама оттуда, вот и дала родные имена. Да мы ничего, привыкли.
-- Хатите начать сегодня?
-- Да! -- в один голос произносим мы.
Маэстро улыбается:
-- У меня свабодные два часа с шести. Жду здесь.
В зал входит следующая группа.
-- До вечера, маэстро, -- говорит Карел. -- Пошли, ребята, я угощаю! Клянусь Светом Господним, нам есть что отметить!
-- Только не в "Пьяного поросенка"! -- отзывается Лека.
-- Вот еще, в эту дыру, -- усмехается Карел. -- Нет, нас ждет "Веселый вагант"!
-- Живей, живей! -- доносится из-за закрытых дверей зала ехидный голос маэстро Джоли. -- Шевелись, аболтусы, здесь вам не лекция!
-- Вы даже не представляете, как нам повезло, -- продолжает Карел. -- Я уже два года мечтал устроиться учеником к маэстро, но вы ведь слышали его: не важно, кто ты, важно, что ты можешь. А я от природы не слишком ловок.
-- Тренировался? -- одобрительно спрашивает Лека.