В наше купе, тяжело отдуваясь, вошла пожилая тетка, груженая двумя увесистыми сумками
и чемоданом. Кроме меня в купе находился старик, занимавший нижнюю полку. У меня было верхнее место. Я вообще предпочитаю путешествовать наверху. В любое время твоя полка не занята и никто тебя не просит встать, чтобы положить или достать свой багаж. Никто не сидит до полуночи на твоей нижней полке закусывая за столиком. Утром на твоих ногах (проснувшись ни свет ни заря) не сидит какой-нибудь старик с верхней полки вроде моего попутчика. То есть на верхней полке я сам себе хозяин. Мне никто не мешает и я никому. Потому что я сразу забираюсь на свое место и принимаю горизонтальное положение. В дорожных беседах участия не принимаю: лучше отоспаться. Только в поезде и избавляешься от хронического недосыпа и повседневной суеты.
Тетка оценивающе глянула на каждого из нас и обратилась ко мне:"Помогите, пожалуйста"
Но пока я сползал с полки, старик проявил чрезвычайную расторопность и к моменту моего приземления багаж тетки был распихан по всем свободным местам.
"Спасибо! Я переоденусь?", полувопросительно проговорила тетка.
На самом деле это неписанное указание мужскому полу покинуть помещение. Мы вышли и я хотел было прямо направиться в вагон ресторан коротать вынужденную паузу, но заметил, что старик морщится от боли, растирает грудь и отхлебывает что-то из фляжки.
"Сердце?" - спросил я.
" Стенокардия" - подтвердил старик.
" Уменя есть нитроглицерин, хотите?"
" Нет, это лучше"
Он кивнул на фляжку в руке. Фляжка была наполнена дагестанским коньяком, о чем сообщала этикетка.
" Чего вы с вашим сердцем схватились за теткины чемоданы? Я бы легко справился"
"Привычка. Ничего не могу с собой поделать. Бросаюсь помогать, даже когда не просят..."
" А если потом прихватит так, что эта..не поможет?"- я кивнул на фляжку.
Старик помолчал
" Я вот так однажды себя пожалел, так теперь век буду каяться"
Мне расхотелось идти в ресторан.
" В горячей точке где -нибудь?" - поторопил я мысли старика.
"В горячей...Столица наша - такая горячая точка, что горячей не бывает!" - усмехнулся старик.
" Я то сам не москвич, но учился в Москве и друзья у меня там остались. Однажды я приехал в командировку и пришлось мне ночевать в небоскребе. По российским меркам, конечно, небоскреб.
На этакой высоте я ночевал первый раз. Можете себе представить? Люди как движущиеся точки, машинки как муравьи! Друг оставил меня одного дожидаться его возвращения в своей квартире. Сам он с утра уехал по делам. Вечером, когда он меня встретил на вокзале и привез к небоскребу, я не очень впечатлился его высотой. И на скоростном лифте подъем не показался сколько-нибудь значительным событием, хотя до сих пор я, человек российской глубинки, выше шестого этажа и иначе как пешком не поднимался. То есть бывали в жизни, конечно, редчайшие случаи, в турпоездках, например, меня затаскивали на умопомрачительные высоты на суперскоростных лифтах. Однако, находясь среди любопытствующей толпы, подгоняемой вечно спешащими гидами, я видел только спины более удачливых сопутешественников, скрывающие как раз то, что должно было восхищать, ужасать, умилять, отчего должно было перехватывать дыхание, короче говоря, все то, что должно было впечатлять. Мне приходилось, конечно, видеть города сверху и из лайнеров взлетающих или приземляющихся. Но что такое несколько секунд экспозиций ниточек автодорог и кубиков городских строений через иллюминаторы, к тому же постоянно прерываемых погружениями в толстые перины облаков, по сравнению с безмятежным праздным созерцанием того, что открылось мне с балкона небоскребного этажа в ожидании возвращения приятеля!
Чувство, захватившее меня, не имело ничего общего ни восторженностью человеческим гением, создавшим мегаполис с циклопическими громадами сооружений до самого горизонта, ни головокружительным ужасом от захватывающей дух высоты, ни умилением от ощущения игрушечности всего открывшегося вокруг. Смесь перечисленных чувств в разных пропорциях обычно появляется у человека, впервые взглянувшего вниз с высоты птичьего полета. Меня же поразило другое.
Вот я вижу дом напротив. Если бы я взглянул на него стоя на земле, то не обнаружил бы ничего необычного. Дом как дом. Блочно-панельный. Семнадцатиэтажный, двухподъездный. Да, вот отсюда, с высоченного балкона он, домище этот, кажется пчелиным сотом, игрушечным коробком с игрушечными же лоджиями, оконцами... Это понятно. Из подъезда этого дома часто-часто появляются движущиеся человечки. Они настолько малы и далеки, что невозможно не то что разглядеть лица или расслышать их голоса но даже определить пол этих букашек. Они, безликие и бесполые, выбираются из сотов-домиков на серую ленточку-тротуар и вливаются в общий поток таких же букашек. В противоположном направлении движение единично. Тоже понятно: утро - народ потянулся на работу, поэтому точечки-букашечки движутся от бетонных сотов-жилищ. Но вот я замечаю: только что двигавшаяся против общего потока точка вдруг замерла и через мгновение превратилась в недвижную черточку. И замечаю потому, что подвижные точки стали останавливаться и скапливаться вокруг неподвижной черточки. " Наверное, человеку стало плохо", подумал я. Но странное дело, если бы я был внизу, в гуще событий, так сказать, то я непременно бы заволновался, засуетился в поисках врача или скорой помощи. Здесь же, на недосягаемой высоте, происходившее на земле ощущалось невзаправдошным, ненастоящим, больше того, не имеющим ко мне никакого отношения. Мое холодное любопытство было сродни тому, с каким я в детстве, наблюдая за жизнью муравейника, следил за его обитателем, упорно тащившего куда-то своего мертвого соплеменника. Тогда мне было только интересно, куда и зачем, но абсолютно неважно кого муравей "провожал" в последний путь, родственника или чужака, переживал ли он утрату или механически выполнял веления инстинкта. И сейчас к моему удивлению я оставался абсолютно равнодушным к происходящему. " Наверное человеческое сострадание ограничено некой пространственной зоной за пределами которой милосердие глухо. Нужно,очевидно, воочию увидеть страдания человека, чтобы проникнуться сочувствием... Хотя, трудно сказать.. Если заболевает близкий человек, не надо же никаких наглядных доказательств. Достаточно телефонного звонка, письма. Значит милосердие селективно. Своим сочувствуешь, а к посторонним равнодушен.
Прошло минут двадцать, пока я размышлял и следил за процессом. Тем временем к кучке точек, собравшихся возле черточки, подъехала белая широкая полоска. "Скорая помощь", легко угадываю я. Одна белая точка отделилась от белой полоски и протолкалась к недвижимой черточке. Это врач...
"Конечно, милосердие и должно быть селективно. Невозможно же переживать за весь мир. Не хватит нервных клеток на всех. Это только в Евангелии нашелся человек,готовый помогать любому страждущему. Ну, так нет правил без исключений.. Он за свою исключительную отзывчивость к ближнему и попал на веки в Святое писание.. Его бы в Москву хоть часа на два... С его деньгами ну осчастливил бы двух- трех бомжей, а потом бы и сам зубы на полку...Вот какой толк сейчас от меня там, внизу? Да пока я спущусь, этого несчастного уже увезут...
"Скорая" белая полоска действительно уехала, но черточка осталась на прежнем месте. Задержавшиеся около нее точки стали одна за другой исчезать в общем потоке точек, текущем по ленточке-тротуару. Все-таки одна точка осталась рядом с неподвижной черточкой. Теперь мне не нужны были даже догадки: "скорая" не берет только мертвых, а одна оставшаяся точка - охрана, наверное участковый. Теперь за покойником должна приехать машина из морга.
"Бедняга, наверное, обширный инфаркт или инсульт", равнодушно подумал я. " Правильно, что мое милосердие не включилось. Сработала защита от ненужных переживаний. Что толку от того, чтобы я понесся сломя голову вниз помогать этому мертвецу?..
Мои рассуждения прервал телефонный звонок.
"Здравствуйте". - произнес звонкий девичий голос. - " Могу я поговорить с Марианной Викторовной?
Так звали жену моего приятеля.
" Она на даче", - ответил я.
" А вы кто?" - спрашивает трубка.
" А я приятель ее мужа", - ответил я.
" Так это еще лучше", - обрадовался девичий голос.- " Я сотрудник милиции, младший лейтенант Зякина. Значит Петр Степанович Дягтерев - ваш друг?
" Ну да, я в командировке в Москве, нахожусь у него в квартире. Он скоро должен вернуться. Что-нибудь передать?"
" Лучше спуститесь вниз и я вам кое -что передам".
Наслышанный о московских мошенниках, я насторожился.
" Дело в том,что я не могу выйти из квартиры. Он меня запер и я его дожидаюсь",- соврал я без запинки.
" Тогда я сейчас поднимусь и вам открою. У меня есть ключи от квартиры.
Сомнения мои окрепли. Какая-то аферистка, а может быть целая банда обманным путем хочет проникнуть в квартиру. Петр - человек не бедный.
" А я закроюсь на внутренний замок и сейчас вызову настоящую милицию и пусть она проверит, откуда у вас чужие ключи.
Звонкий девичий голос зазвучал громко и раздраженно.
" Я и есть настоящая милиция, а ваш друг вам уже никогда не откроет. Он умер в результате несчастного случая. Думайте лучше о том как подготовить его жену"...
Старик помолчал, потом вздохнув продолжил.
"Вы уже наверное догадались, что та недвижная черточка у дома напротив, на которую я так равнодушно взирал, была моим другом".
" Ну ваше равнодушие совсем здесь ни причем, - поспешил я разубедить старика, - Несчастный случай - против него мы бессильны при всем своем милосердии.
Старик не ответил сразу. Он заговорил, отвечая не мне, а своей навязчивой мысли, очевидно не дававшей ему покоя.
" Я разыскал врача "скорой", разговаривал с патологоанатомом... Оба утверждают, что его можно было спасти. Кратковременная потеря сознания, обморок, упал... Других нарушений никаких. Просто не так положили. Ему нужно было всего навсего приподнять или повернуть голову. Язык закрыл дыхательные пути и он умер от асфиксии. Я то знал приемы первой помощи. Если бы я тогда спустился...
"Значит у него такая судьба",- сказал я. Чем я еще мог утешить старика?
"Судьба.." - механически повторил он за мной и снова замолчал.
Я уж решил, что беседа закончена, но тут вдруг старик заговорил снова.
"Знаете, мое детство прошло в эпоху механических заводных игрушек. Сейчас о таких давно забыли. Спиральные стальные пружинки заводились ключиками и автомобильчики летели по полу или столу как сумасшедшие. Натыкаясь на препятствия, они, как правило, опрокидывались и отчаянно завизжав, выбрасывая нерастраченные силы пружины, замирали... У меня в те времена было два автомобильчика: один такой вот сорви-голова, а второй поумнее. У этого, второго на брюшке было дополнительное колесико, которое позволяло ему чувствовать опасность. Достигнув края стола, он не падал в пропасть, как его бездумный коллега, а поворачивал прочь от опасного места. Наткнувшись же на препятствие,он не опрокидывался и тупо не буксовал, пока не кончались силы, как его соплеменник, а чуть подав назад, менял угол атаки до тех пор пока не открывался беспрепятственный путь. Мне нравилось запускать их обоих вместе на столе и сталкивать друг с другом..."
" О чем это он? Новая история вспомнилась?" подумал я. Впрочем, ничего удивительного. Я и раньше замечал, что пожилые люди легко переходят с тему на тему, а то и забывают с чего начали...Старик заметил мелькнувшее недоумение на моем лице.
" Сейчас вы поймете, к чему это я", - печально улыбнулся старик.
"Так вот когда они сталкивались у меня на столе, иногда случались события, очень напоминающие человеческие. Обычно, когда я их сталкивал, "безбашенный" (как бы сейчас его обозвали) грузовичок сносил "разумного" соперника со стола на раз. Правда при этом и сам летел с ним в тартарары. Но вот одно из "застольных знакомств" запало мне в память. Однажды, "безбашенный" при встрече слепился бортами со старым знакомым и они вместе понеслись к пропасти. Но на самом краю стола "умный" побратим не дал себя сбросить. Мало того он удержал и приятеля. Но это еще не все. Он таскал за собой раздолбая-дружка, пресекая его повторные попытки нырнуть за запретный "борт". Так они и гоняли по столу, не расцепляясь, пока у "разумного не кончился завод. У "безбашенного" же порох еще оставался, но немного. Однако у него хватило сил дотащить своего спасителя до "обрыва". Третье колесико у того больше не сопротивлялось и он рухнул в пропасть. Точно в этот момент у раздолбая-дружка иссякла бездумная сила. Он на самом краю замер, может только в этот момент осознав, что наделал.
Старик вздохнул.
Вот так по жизни мы и прошли с Петей. Я, как тот "безбашенный" грузовичок, вечно куда-то вляпывался, висел что называется на волоске, а Петя меня выручал...
Снова мой собеседник умолк. Но я чувствовал, что он не выговорил главного и ждал.
Действительно, помолчав.старик вдруг вскинул на меня глаза, полные величайшей тоски.
" Я ведь знал, что у Петра слабая "пружинка"...Не понимаю, как я мог не почувствовать тогда, что это не черточка, а Петька умирает???"