|
|
|
|
|
|
|
BOOK ONE
|
КНИГА 1
|
|
The Book of Beginnings
|
КНИГА НАЧАЛ
|
|
|
|
|
Canto One
|
Песнь 1
|
|
The Symbol Dawn
|
Символический Рассвет.
|
|
|
|
|
It was the hour before the Gods awake.
|
Был час пред пробуждением Богов.
|
|
Across the path of the divine Event
|
Путь преградив божественному Событию,
|
|
The huge foreboding mind of Night, alone
|
В предчувствии зловещем, чудовищный ум Ночи, одинокий
|
|
In her unlit temple of eternity,
|
В своём бессветном храме вечности
|
|
Lay stretched immobile upon Silence' marge.
|
Простерся неподвижно на краю Безмолвия.
|
|
In the sombre symbol of her eyeless muse
|
И мрачным символом её безглазой думы
|
|
Almost one felt, opaque, impenetrable,
|
Ощущается почти, непроницаемая, непроглядно темная,
|
|
The abysm of the unbodied Infinite;
|
Бездна невоплощенной Бесконечности;
|
|
A fathomless zero occupied the world.
|
Бездонный нуль, собой объявший мир.
|
|
A power of fallen boundless self awake
|
Мощь павшего, безграничного духа пробуждается
|
|
Between the first and the last Nothingness,
|
Меж первым и последним Ничто,
|
|
Recalling the tenebrous womb from which it came,
|
Но мрачный свой источник вспоминая
|
|
Turned from the insoluble mystery of birth
|
От тайны непостижимой рождения
|
|
And the tardy process of mortality
|
И медленного процесса умирания, он отвернулся
|
|
And longed to reach its end in vacant Nought.
|
И страстно жаждал кануть в Небытии пустом.
|
|
As in a dark beginning of all things,
|
Как-будто в темном начале всех вещей,
|
|
A mute featureless semblance of the Unknown
|
Какое-то безмолвное, безликое подобие Неведомого,
|
|
Repeating for ever the unconscious act,
|
Повторяя вечно несознательное действо,
|
|
Prolonging for ever the unseeing will,
|
Продлевая вечно невидящую волю,
|
|
Cradled the cosmic drowse of ignorant Force
|
Баюкало космическую дрему Силы неведения,
|
|
Whose moved creative slumber kindles the suns
|
Чей созидательный, деятельный сон зажигает солнца
|
|
And carries our lives in its somnambulist whirl.
|
И кружит наши жизни в вихре сомнамбулическом своем.
|
|
Athwart the vain enormous trance of Space,
|
Сквозь бесконечный, тщетный транс Пространства,
|
|
Its formless stupor without mind or life,
|
Его бесформенное оцепенение, лишенное ума или жизни,
|
|
A shadow spinning through a soulless Void,
|
Тенью, кружащейся в бездушной Пустоте,
|
|
Thrown back once more into unthinking dreams,
|
Вновь брошена в немыслимые грезы,
|
|
Earth wheeled abandoned in the hollow gulfs
|
Затерянная в пустых бездонных безднах, Земля вращалась,
|
|
Forgetful of her spirit and her fate.
|
Позабыв о своем духе и своей судьбе.
|
|
The impassive skies were neutral, empty, still.
|
Бесстрастны небеса, пусты, нейтральны, тихи,
|
|
Then something in the inscrutable darkness stirred;
|
Вдруг что-то шевельнулось в непроглядной тьме;
|
|
A nameless movement, an unthought Idea
|
Движенье безымянное, Идея, не оформленная мыслью,
|
|
Insistent, dissatisfied, without an aim,
|
Настойчивое, неутоленное, без цели, 2
|
|
Something that wished but knew not how to be,
|
Что-то, что быть желало, но не знало как,
|
|
Teased the Inconscient to wake Ignorance.
|
Дразнило Несознательное, чтобы пробудить Неведение.
|
|
A throe that came and left a quivering trace,
|
Дрожь судорогой прошла, оставив трепет следа,
|
|
Gave room for an old tired want unfilled,
|
И старой, усталой, неутоленной нужде освободила место,
|
|
At peace in its subconscient moonless cave
|
Что в тишине своей безлунной пещеры подсознания
|
|
To raise its head and look for absent light,
|
Голову поднять пыталось и отыскать отсутствующий свет,
|
|
Straining closed eyes of vanished memory,
|
Как тот, кто ищет давно ушедшего себя
|
|
Like one who searches for a bygone self
|
И, напрягая памяти исчезнувшей закрытые глаза,
|
|
And only meets the corpse of his desire.
|
Встречает труп лишь своего желания.
|
|
It was as though even in this Nought's profound,
|
Как если б даже в этой глубине Ничто,
|
|
Even in this ultimate dissolution's core,
|
В центр предельного распада и исчезновения
|
|
There lurked an unremembering entity,
|
Притаилась себя непомнящая сущность,
|
|
Survivor of a slain and buried past
|
Что была убита, но гибель пережила свою и, позади могилу прошлого оставив,
|
|
Condemned to resume the effort and the pang,
|
Осуждена была на то, чтобы возобновить усилие и боль,
|
|
Reviving in another frustrate world.
|
И снова возродиться в еще одном, таком же безнадежном, тщетном мире.
|
|
An unshaped consciousness desired light
|
Формы лишенное сознание возжелало свет
|
|
And a blank prescience yearned towards distant change.
|
И чистое предвиденье пустое стремилось страстно к отдаленной перемене.
|
|
As if a childlike finger laid on a cheek
|
Как-если б детский пальчик лег на щеку,
|
|
Reminded of the endless need in things
|
Напоминая о бесконечной необходимости в вещах
|
|
The heedless Mother of the universe,
|
Беспечной Матери-вселенной,
|
|
An infant longing clutched the sombre Vast.
|
И детское стремление пленило безрадостную Ширь.
|
|
Insensibly somewhere a breach began:
|
Неощутимо где-то возникла брешь:
|
|
A long lone line of hesitating hue
|
Нить долгая, одинокая трепетного света,
|
|
Like a vague smile tempting a desert heart
|
Подобная неясной улыбке, искушающей пустое сердце,
|
|
Troubled the far rim of life's obscure sleep.
|
Побеспокоила далекую окраину темного сна жизни.
|
|
Arrived from the other side of boundlessness
|
С той стороны беспредельности летя,
|
|
An eye of deity peered through the dumb deeps;
|
Взгляд божества пронзил безмолвные глубины;
|
|
A scout in a reconnaissance from the sun,
|
Разведчиком, что послан был в разведку солнцем,
|
|
It seemed amid a heavy cosmic rest,
|
Казался он среди тяжелого космического сна,
|
|
The torpor of a sick and weary world,
|
Оцепенения усталого, больного мира,
|
|
To seek for a spirit sole and desolate
|
Чтобы найти покинутый и одинокий дух,
|
|
Too fallen to recollect forgotten bliss.
|
Так безнадежно павший, чтобы вспомнить позабытое блаженство.
|
|
Intervening in a mindless universe,
|
В безмыслие вселенной проникая,
|
|
Its message crept through the reluctant hush
|
Его послание проскользнуло сквозь отторгающую тишину,
|
|
Calling the adventure of consciousness and joy
|
Призывом к приключению сознания и радости,
|
|
And, conquering Nature's disillusioned breast,
|
И, пленяя Природы разочарованное сердце, 3
|
|
Compelled renewed consent to see and feel.
|
Принудило ее к согласию чувствовать и видеть.
|
|
A thought was sown in the unsounded Void,
|
И мысль была посеяна в беззвучной Пустоте,
|
|
A sense was born within the darkness' depths,
|
И чувство было рождено в глубинах темных,
|
|
A memory quivered in the heart of Time
|
Затрепетала память в сердце Времени,
|
|
As if a soul long dead were moved to live:
|
Как если б душу, давно умершую, вновь принудили жить:
|
|
But the oblivion that succeeds the fall,
|
Но забвение, последовавшее за падением,
|
|
Had blotted the crowded tablets of the past,
|
Стерло заполненные скрижали прошлого,
|
|
And all that was destroyed must be rebuilt
|
Необходимо было построить вновь, что некогда подверглось разрушению,
|
|
And old experience laboured out once more.
|
И еще раз тяжким трудом накапливать прежний опыт.
|
|
All can be done if the god-touch is there.
|
Все можно сделать, если есть прикосновение Бога.
|
|
A hope stole in that hardly dared to be
|
Надежда прокралась, почти не смея быть
|
|
Amid the Night's forlorn indifference.
|
Среди покинутого равнодушия Ночи.
|
|
As if solicited in an alien world
|
Осиротевшим, странствующим чудом,
|
|
With timid and hazardous instinctive grace,
|
Что было изгнано искать свой дом,
|
|
Orphaned and driven out to seek a home,
|
Пристанища для жизни не имея,
|
|
An errant marvel with no place to live,
|
С той инстинктивной грацией не смелой,
|
|
Into a far-off nook of heaven there came
|
Как будто б чуждый мир молило о приюте, в каком-то дальнем уголке небес возник
|
|
A slow miraculous gesture's dim appeal.
|
Чудесного, неторопливого жеста неясный призыв.
|
|
The persistent thrill of a transfiguring touch
|
Преобразующего прикосновения настойчивая дрожь
|
|
Persuaded the inert black quietude
|
Убедила покой инертный, черный
|
|
And beauty and wonder disturbed the fields of God.
|
И красота, и чудо тронули просторы Божьи.
|
|
A wandering hand of pale enchanted light
|
Блуждающая рука неясного, чарующего света,
|
|
That glowed along a fading moment's brink,
|
Мерцая на грани угасающего мгновения,
|
|
Fixed with gold panel and opalescent hinge
|
Сотворила, - с золотыми створами, на опаловых петлях, -
|
|
A gate of dreams ajar on mystery's verge.
|
Врата грез, чуть приоткрытых на край тайны.
|
|
One lucent corner windowing hidden things
|
Один лишь угол освещенный, распахивая перед взором вещи, что были скрыты,
|
|
Forced the world's blind immensity to sight.
|
Слепую безграничность мира сделал зримой.
|
|
The darkness failed and slipped like a falling cloak
|
И отступила тьма, скользнув, как плащ упавший,
|
|
From the reclining body of a god.
|
C тела склонившегося бога.
|
|
Then through the pallid rift that seemed at first
|
Тогда чрез эту почти невидимую брешь, которой, казалось, поначалу было
|
|
Hardly enough for a trickle from the suns,
|
Едва достаточно, чтобы лишь лучик солнечного света пропустить,
|
|
Outpoured the revelation and the flame.
|
Вдруг хлынул поток огня и откровения.
|
|
The brief perpetual sign recurred above.
|
И краткий вечный символ вновь в небесах возник.
|
|
A glamour from unreached transcendences
|
Очарованием недостижимых трансценденций,
|
|
Iridescent with the glory of the Unseen,
|
Сияя радужно великолепием Незримого,
|
|
A message from the unknown immortal Light
|
Посланием бессмертного, неведомого Света, 4
|
|
Ablaze upon creation's quivering edge,
|
На трепетном краю творения
|
|
Dawn built her aura of magnificent hues
|
Пылал рассвет великолепием оттенков,
|
|
And buried its seed of grandeur in the hours.
|
Он семя грядущих совершенств посеял в потоке пролетающих часов.
|
|
An instant's visitor the godhead shone.
|
Божественное засияло кратким гостем мига.
|
|
On life's thin border awhile the Vision stood
|
На тонкой грани жизни пока это Видение стояло,
|
|
And bent over earth's pondering forehead curve.
|
Склонившись над изгибом задумчивого чела земли.
|
|
Interpreting a recondite beauty and bliss
|
Иероглифами цвета мистического смысла
|
|
In colour's hieroglyphs of mystic sense,
|
Передавая непостижимое блаженство и красоту,
|
|
It wrote the lines of a significant myth
|
Оно начертало строки символического мифа,
|
|
Telling of a greatness of spiritual dawns,
|
Рассказывающего о величии духовных рассветов,
|
|
A brilliant code penned with the sky for page.
|
Сияющей тайнописью на странице неба.
|
|
Almost that day the epiphany was disclosed
|
Тот день почти был днем богоявления,
|
|
Of which our thoughts and hopes are signal flares;
|
Преддверием которому и мысли наши и надежды сияют как ночные маяки;
|
|
A lonely splendour from the invisible goal
|
Уединенное великолепие незримой цели
|
|
Almost was flung on the opaque Inane.
|
Почти было наброшено на непроницаемую Пустоту.
|
|
Once more a tread perturbed the vacant Vasts;
|
Вновь чья-то поступь потревожила пустоту бескрайнюю Пространств;
|
|
Infinity's centre, a Face of rapturous calm
|
Центр бесконечности, восторженного покоя Лик,
|
|
Parted the eternal lids that open heaven;
|
Размежил веки своих бессмертных глаз, что открывают небеса;
|
|
A Form from far beatitudes seemed to near.
|
Казалось чья-то Фигура, с дальних берегов блаженства, приблизилась.
|
|
Ambassadress twixt eternity and change,
|
Послом меж вечностью и вечным изменением,
|
|
The omniscient Goddess leaned across the breadths
|
Над бесконечными просторами, что кружат предначертанные пути звезд,
|
|
That wrap the fated journeyings of the stars
|
Склонилась Всеведущая, мудрая Богиня
|
|
And saw the spaces ready for her feet.
|
И увидала пространства, готовые стать опорой ее ногам.
|
|
Once she half looked behind for her veiled sun,
|
Нам миг лишь полуоглянувшись на свое, скрывающееся за покровом, солнце,
|
|
Then, thoughtful, went to her immortal work.
|
Она задумчиво направилась туда, где ожидала ее бессмертная работа.
|
|
Earth felt the Imperishable's passage close:
|
Земля почувствовала приближение Нетленного:
|
|
The waking ear of Nature heard her steps
|
Разбуженное ухо Природы услышало ее шаги
|
|
And wideness turned to her its limitless eye,
|
И необъятные просторы повернули к ней свой безграничный глаз,
|
|
And, scattered on sealed depths, her luminous smile
|
Рассыпавшись на запечатанных глубинах богини лучезарная улыбка
|
|
Kindled to fire the silence of the worlds.
|
Зажгла молчание миров.
|
|
All grew a consecration and a rite.
|
Все превратилось в священный ритуал и посвящение.
|
|
Air was a vibrant link between earth and heaven;
|
Стал воздух вибрирующей связью между землей и небесами;
|
|
The wide-winged hymn of a great priestly wind
|
Великий, священный ветер поднялся ширококрылым гимном
|
|
Arose and failed upon the altar hills;
|
И опустился на алтари холмов;
|
|
The high boughs prayed in a revealing sky.
|
Ввысь, в небо откровения, молитвенно взметнулись ветви.
|
|
Here where our half-lit ignorance skirts the gulfs
|
Здесь, где наше неведение полуслепое бредет по краю бездн,
|
|
On the dumb bosom of the ambiguous earth,
|
Что распахнулись на немой груди обманчивой земли,
|
|
Here where one knows not even the step in front
|
Здесь, где никто не знает даже следующий свой шаг,
|
|
And Truth has her throne on the shadowy back of doubt,
|
И Истина поставила свой трон на спину темную
сомнения,
|
|
On this anguished and precarious field of toil
|
На это опасное поле тяжелого труда и муки
|
|
Outspread beneath some large indifferent gaze,
|
Взирал какой-то широкий, отстраненный взгляд,
|
|
Impartial witness of our joy and bale,
|
Бесстрастный свидетель нашей радости и скорби,
|
|
Our prostrate soil bore the awakening ray.
|
Наша изможденная земля хранила пробужденья луч.
|
|
Here too the vision and prophetic gleam
|
Здесь, тоже, это видение и отблески пророчества,
|
|
Lit into miracles common meaningless shapes;
|
Все озаряя, преобразили в чудеса обычные,
бессмысленные формы;
|
|
Then the divine afflatus, spent, withdrew,
|
Затем божественное откровение, угасая, как нежеланный гость, что приходил напрасно,
|
|
Unwanted, fading from the mortal's range.
|
Ушло со смертного земного плана.
|
|
A sacred yearning lingered in its trace,
|
И лишь священная тоска осталась в его следах,
|
|
The worship of a Presence and a Power
|
И поклонение Присутствию и Силе,
|
|
Too perfect to be held by death-bound hearts,
|
Слишком совершенных, чтобы их вынести могли сердца, захваченные смертью,
|
|
The prescience of a marvellous birth to come.
|
Предвидение чудесного рождения, что должно прийти.
|
|
Only a little the god-light can stay:
|
Лишь малый луч божественного света смог остаться:
|
|
Spiritual beauty illumining human sight
|
Духовная красота, что озаряет видение людское,
|
|
Lines with its passion and mystery Matter's mask
|
Своей страстью и тайной освещая изнутри маску Материи
|
|
And squanders eternity on a beat of Time.
|
И растрачивая вечность в мгновениях времени.
|
|
As when a soul draws near the sill of birth,
|
Словно душа, что сокровенно приблизилась к таинству рождения,
|
|
Adjoining mortal time to Timelessness,
|
Соединяет смертное время с Вневременным,
|
|
A spark of deity lost in Matter's crypt
|
Искра божественного теряется в склепе материи,
|
|
Its lustre vanishes in the inconscient planes,
|
Свет ее гаснет на несознательных планах,
|
|
That transitory glow of magic fire
|
Так этот мимолетный отблеск волшебного огня
|
|
So now dissolved in bright accustomed air.
|
Теперь растаял в обычном, ясном воздухе.
|
|
The message ceased and waned the messenger.
|
Послание оборвалось и исчез посланец.
|
|
The single Call, the uncompanioned Power,
|
Один Призыв лишь, одинокое Могущество
|
|
Drew back into some far-off secret world
|
Унесли назад, в какой-то дальний, тайный мир
|
|
The hue and marvel of the supernal beam:
|
Свет и чудо божественного луча:
|
|
She looked no more on our mortality.
|
Богиня не смотрела больше на этот смертный мир.
|
|
The excess of beauty natural to god-kind
|
Избыток красоты, естественный богам,
|
|
Could not uphold its claim on time-born eyes;
|
Невыносим для глаз, рожденных временем;
|
|
Too mystic-real for space-tenancy
|
Слишком мистически реальное для пространства,
|
|
Her body of glory was expunged from heaven:
|
Ее сияющее тело исчезло с лица небес:
|
|
The rarity and wonder lived no more.
|
Погасли редкое явление и чудо.
|
|
There was the common light of earthly day.
|
И был обычный свет земного дня.
|
|
Affranchised from the respite of fatigue
|
Очнувшись от передышки, сбросив бремя утомления,
|
|
Once more the rumour of the speed of Life
|
Снова Жизни быстротечной шум
|
|
Pursued the cycles of her blinded quest.
|
Последовал кругами ее слепого поиска.
|
|
All sprang to their unvarying daily acts;
|
Все возвратилось вновь к своим обыденным делам, что каждый день вершатся неизменно;
|
|
The thousand peoples of the soil and tree
|
И тысячи существ лесов и почв
|
|
Obeyed the unforeseeing instant's urge,
|
Вновь подчинились непредсказуемому побуждению мига,
|
|
And, leader here with his uncertain mind,
|
И, главный здесь актер, с изменчивым умом,
|
|
Alone who stares at the future's covered face,
|
Единственный, кто всматривается в скрытый лик грядущего,
|
|
Man lifted up the burden of his fate.
|
Бремя своей судьбы на плечи поднял человек.
|
|
|
|
|
And Savitri too awoke among these tribes
|
И Савитри проснулась среди тех племен,
|
|
That hastened to join the brilliant Summoner's chant
|
Что к гимну лучезарного Герольда спешили присоединиться
|
|
And, lured by the beauty of the apparent ways,
|
И, красотой плененные поверхностных путей,
|
|
Acclaimed their portion of ephemeral joy.
|
Приветствовали шумно свою частицу эфемерной радости.
|
|
Akin to the eternity whence she came,
|
Но Савитри, дитя родное Вечности,
|
|
No part she took in this small happiness;
|
Участия не принимала в этом малом счастье;
|
|
A mighty stranger in the human field,
|
Могучий чужестранец, пришедший в мир людей,
|
|
The embodied Guest within made no response.
|
Гость, воплощенный в ней, не отвечал.
|
|
The call that wakes the leap of human mind,
|
Тот зов, что заставляет ум человека прыгать,
|
|
Its chequered eager motion of pursuit,
|
Его изменчивое, страстное стремление погони,
|
|
Its fluttering-hued illusion of desire,
|
Его трепещущее многоцветие иллюзии желания
|
|
Visited her heart like a sweet alien note.
|
Касались ее сердца подобно сладостной, но чуждой ноте.
|
|
Time's message of brief light was not for her.
|
Недолговечный свет посланья времени существовал не для нее.
|
|
In her there was the anguish of the gods
|
В ней жили мука и страдание богов,
|
|
Imprisoned in our transient human mould,
|
Закованных во временную форму человека,
|
|
The deathless conquered by the death of things.
|
Бессмертие, что было смертными вещами пленено.
|
|
A vaster Nature's joy had once been hers,
|
Радость какой-то более великой Природы когда-то была ее,
|
|
But long could keep not its gold heavenly hue
|
Но не могла надолго сохранить свой золотой, небесный свет
|
|
Or stand upon this brittle earthly base.
|
Или устоять на ненадежном основании земли.
|
|
A narrow movement on Time's deep abysm,
|
Движенье узкое в глубокой бездне времени,
|
|
Life's fragile littleness denied the power,
|
Хрупкая малость жизни отвергала силу;
|
|
The proud and conscious wideness and the bliss
|
Достоинство, сознательную широту, блаженство
|
|
She had brought with her into the human form,
|
Она с собою в человеческую форму принесла,
|
|
The calm delight that weds one soul to all,
|
Восторг спокойный, что соединяет душу со всем сущим
|
|
The key to the flaming doors of ecstasy.
|
И ключ к пылающим дверям экстаза.
|
|
Earth's grain that needs the sap of pleasure and tears
|
Но семя Земли, что жаждет напитка удовольствия и слез
|
|
Rejected the undying rapture's boon:
|
Отвергло бессмертный дар восторга:
|
|
Offered to the daughter of infinity
|
Оно предложило дочери бесконечности
|
|
Her passion-flower of love and doom she gave.
|
Свой страстный цветок любви и рока.
|
|
In vain now seemed the splendid sacrifice.
|
Напрасной теперь казалась великолепная жертва.
|
|
A prodigal of her rich divinity,
|
Щедрый расточитель своей неистощимой божественности,
|
|
Her self and all she was she had lent to men,
|
Свой дух, все, чем она была, она с любовью предложила людям,
|
|
Hoping her greater being to implant
|
В надежде свое великое существование привить
|
|
And in their body's lives acclimatise
|
И в их живых телах укорениться,
|
|
That heaven might native grow on mortal soil.
|
Чтобы небеса могли расти свободно на смертной почве.
|
|
Hard is it to persuade earth-nature's change;
|
Но трудно убедить земную природу измениться;
|
|
Mortality bears ill the eternal's touch:
|
Прикосновение вечного невыносимо смертному:
|
|
It fears the pure divine intolerance
|
Она страшится чистой нетерпимости божественной,
|
|
Of that assault of ether and of fire;
|
Ее атак эфира и огня;
|
|
It murmurs at its sorrowless happiness,
|
И ропщет на ее, не знающее горя, счастье
|
|
Almost with hate repels the light it brings;
|
И почти с ненавистью отбрасывает свет, который та с собой приносит;
|
|
It trembles at its naked power of Truth
|
Она трепещет перед этой обнаженной мощью Истины,
|
|
And the might and sweetness of its absolute Voice.
|
Могуществом и сладостью ее абсолютного Голоса.
|
|
Inflicting on the heights the abysm's law,
|
Навязывая этим высотам закон бездны,
|
|
It sullies with its mire heaven's messengers:
|
Своею грязью она забрасывает посланцев небес:
|
|
Its thorns of fallen nature are the defence
|
Шипы ее падшей природы - это защита,
|
|
It turns against the saviour hands of Grace;
|
Которые она вонзает в спасительные руки Милости;
|
|
It meets the sons of God with death and pain.
|
Смертью и болью она встречает сынов Бога.
|
|
A glory of lightnings traversing the earth-scene,
|
Великолепиями молний они пересекают земную сцену,
|
|
Their sun-thoughts fading, darkened by ignorant minds,
|
Их солнечные мысли гаснут, омрачаясь невежественными умами,
|
|
Their work betrayed, their good to evil turned,
|
Их дело предается, их благо превращается во зло,
|
|
The cross their payment for the crown they gave,
|
Их плата - крест, за тот венец, который они с собой приносят
|
|
Only they leave behind a splendid Name.
|
И лишь великое Имя они оставляют за собой.
|
|
A fire has come and touched men's hearts and gone;
|
Огонь приходит, касается людских сердец и уходит вновь;
|
|
A few have caught flame and risen to greater life.
|
Немногие ухватили это пламя и поднялись до более великой жизни.
|
|
Too unlike the world she came to help and save,
|
Так непохожа была она на этот мир, который должна была спасти и которому пришла помочь;
|
|
Her greatness weighed upon its ignorant breast
|
На его грудь неведения тяжелым бременем легло ее величие
|
|
And from its dim chasms welled a dire return,
|
И из его бездонных бездн ужасный пришел ответ:
|
|
A portion of its sorrow, struggle, fall.
|
Удел страдания, борьбы, падения.
|
|
To live with grief, to confront death on her road,-
|
Жить с горем, столкнуться на своем пути со смертью, -
|
|
The mortal's lot became the Immortal's share.
|
Жребий смертного стала участью Бессмертного.
|
|
Thus trapped in the gin of earthly destinies,
|
Так, пойманная в западню земных судеб,
|
|
Awaiting her ordeal's hour abode,
|
Она жила, в ожидании часа испытаний,
|
|
Outcast from her inborn felicity,
|
Изгнанницей из своего врожденного блаженства,
|
|
Accepting life's obscure terrestrial robe,
|
В земные тусклые одежды жизни облачась,
|
|
Hiding herself even from those she loved,
|
От тех себя скрывая даже, кого она любила,
|
|
The godhead greater by a human fate.
|
Божественное, возвеличенное человеческой судьбой.
|
|
A dark foreknowledge separated her
|
Предзнанье мрачное ее отгородило
|
|
From all of whom she was the star and stay;
|
От всех, кому она была звездою путеводной и опорой;
|
|
Too great to impart the peril and the pain,
|
Слишком великая, чтоб с кем-то разделить свой риск и свою боль,
|
|
In her torn depths she kept the grief to come.
|
Грядущую беду она несла в своих разорванных глубинах.
|
|
As one who watching over men left blind
|
Как тот, кто бережет людей, оставшихся слепыми,
|
|
Takes up the load of an unwitting race,
|
Кто налагает бремя на себя в неведении живущей расы,
|
|
Harbouring a foe whom with her heart she must feed,
|
Давая приют врагу, которого своим сердцем ей вскармливать пришлось,
|
|
Unknown her act, unknown the doom she faced,
|
Скрывая свою драму и ждущий ее жребий,
|
|
Unhelped she must foresee and dread and dare.
|
Без помощи она должна была предвидеть и ужас, и брошенный ей вызов.
|
|
The long-foreknown and fatal morn was here
|
И роковое утро, давно заранее известное, наконец, пришло,
|
|
Bringing a noon that seemed like every noon.
|
И день за ним последовал, казавшийся как день любой другой.
|
|
For Nature walks upon her mighty way
|
Природа, прокладывая свой могучий путь,
|
|
Unheeding when she breaks a soul, a life;
|
Не замечает, как она ломает чью-то жизнь иль душу;
|
|
Leaving her slain behind she travels on:
|
И оставляя убитую жертву позади, спокойно дальше продолжает путь:
|
|
Man only marks and God's all-seeing eyes.
|
Лишь люди замечают это и Бога всевидящие глаза.
|
|
Even in this moment of her soul's despair,
|
Но даже в этот миг душевного отчаянья,
|
|
In its grim rendezvous with death and fear,
|
Во время мрачной встречи с ужасом и смертью,
|
|
No cry broke from her lips, no call for aid;
|
Ни одного стона не сорвалось с ее губ и ни одной мольбы о помощи,
|
|
She told the secret of her woe to none:
|
О тайне своей скорби она не рассказала никому:
|
|
Calm was her face and courage kept her mute.
|
Спокойно было ее лицо и мужество поддерживало ее молчание.
|
|
Yet only her outward self suffered and strove;
|
Но все же страдало и боролось лишь ее внешнее существо;
|
|
Even her humanity was half divine:
|
Полубожественно в ней было даже человеческое:
|
|
Her spirit opened to the Spirit in all,
|
Ее дух открыт был Духу, живущему во всем
|
|
Her nature felt all Nature as its own.
|
И как саму себя ее природа ощущала всю Природу.
|
|
Apart, living within, all lives she bore;
|
В уединении, живя внутри, она несла в себе все жизни;
|
|
Aloof, she carried in herself the world:
|
В своем отчуждении, она несла в себе весь мир:
|
|
Her dread was one with the great cosmic dread,
|
Ее ужас был един с великим космическим ужасом,
|
|
Her strength was founded on the cosmic mights;
|
Ее силу поддерживали великие космические могущества;
|
|
The universal Mother's love was hers.
|
Ее любовь была любовью вселенской Матери.
|
|
Against the evil at life's afflicted roots,
|
Против зла, что поразило самые корни жизни,
|
|
Her own calamity its private sign,
|
Бросившей ей ее несчастье, как свой личный знак,
|
|
Of her pangs she made a mystic poignant sword.
|
Из своей муки она выковала мистический острый меч.
|
|
A solitary mind, a world-wide heart,
|
С уединенным умом и широким, как мир, сердцем,
|
|
To the lone Immortal's unshared work she rose.
|
Она поднялась, чтобы свершить неразделенную ни с кем, работу Бессмертного.
|
|
At first life grieved not in her burdened breast:
|
Жизнь поначалу не тревожила ее обремененное сердце:
|
|
On the lap of earth's original somnolence
|
На коленях изначального сна земли
|
|
Inert, released into forgetfulness,
|
Инертная и погруженная в забвение,
|
|
Prone it reposed, unconscious on mind's verge,
|
Она покоилась, простершись, несознательная, на краю ума,
|
|
Obtuse and tranquil like the stone and star.
|
Глухая, неподвижная, словно звезда иль камень.
|
|
In a deep cleft of silence twixt two realms
|
Там, в глубоком провале безмолвия меж двух миров,
|
|
She lay remote from grief, unsawn by care,
|
Она жила вдали от горя, не ведая заботы,
|
|
Nothing recalling of the sorrow here.
|
Ничто здесь не напоминало о печали.
|
|
Then a slow faint remembrance shadowlike moved,
|
Но вот воспоминание слабое возникло, словно тень,
|
|
And sighing she laid her hand upon her bosom
|
И на грудь себе, вздыхая, Савитри руку возложила,
|
|
And recognised the close and lingering ache,
|
И осознала близкую, давно там притаившуюся боль,
|
|
Deep, quiet, old, made natural to its place,
|
Глубокую, безмолвную и старую, ставшую обычной на своем месте,
|
|
But knew not why it was there nor whence it came.
|
Но откуда она там появилась и почему, не знала Савитри.
|
|
The Power that kindles mind was still withdrawn:
|
Сила, пробуждающая ум, еще отсутствовала:
|
|
Heavy, unwilling were life's servitors
|
Тяжелы и ленивы слуги жизни на подъем,
|
|
Like workers with no wages of delight;
|
Словно работники, не знающие платы радостью,
|
|
Sullen, the torch of sense refused to burn;
|
Тлеющий факел ума отказывался разгораться;
|
|
The unassisted brain found not its past.
|
Беспомощный мозг не находил свое прошлое.
|
|
Only a vague earth-nature held the frame.
|
Лишь смутная земная природа поддерживала тело.
|
|
But now she stirred, her life shared the cosmic load.
|
Но вот она встрепенулась и ее жизнь разделила космическую ношу.
|
|
At the summons of her body's voiceless call
|
Следуя приказу безмолвного призыва ее тела,
|
|
Her strong far-winging spirit travelled back,
|
Ее могучий, ширококрылый Дух пустился в путь назад
|
|
Back to the yoke of ignorance and fate,
|
В порабощение судьбою и неведением,
|
|
Back to the labour and stress of mortal days,
|
К труду и напряжению смертных дней,
|
|
Lighting a pathway through strange symbol dreams
|
Нисходя тропою причудливых символических грез
|
|
Across the ebbing of the seas of sleep.
|
Чрез приливы океанов сна.
|
|
Her house of Nature felt an unseen sway,
|
Ее Природа ощутила незримую вибрацию,
|
|
Illumined swiftly were life's darkened rooms,
|
Внезапно озарились темные палаты жизни,
|
|
And memory's casements opened on the hours
|
Створки памяти теперь распахивались на часы
|
|
And the tired feet of thought approached her doors.
|
И к ее дверям приблизились усталые ноги мысли.
|
|
All came back to her: Earth and Love and Doom,
|
Все возвратилось к ней: Земля, Любовь и Рок,
|
|
The ancient disputants, encircled her
|
Древние соперники обступили ее со всех сторон,
|
|
Like giant figures wrestling in the night:
|
Подобно гигантам, ведущим сражение в ночи:
|
|
The godheads from the dim Inconscient born
|
Боги, рожденные в тусклых безднах Несознательного,
|
|
Awoke to struggle and the pang divine,
|
Проснулись для божественной боли и борьбы,
|
|
And in the shadow of her flaming heart,
|
И в тени ее пылающего сердца,
|
|
At the sombre centre of the dire debate,
|
В мрачном центре ужасного конфликта,
|
|
A guardian of the unconsoled abyss
|
Хранительница безутешных бездн,
|
|
Inheriting the long agony of the globe,
|
Наследующая долгую агонию земли,
|
|
A stone-still figure of high and godlike Pain
|
Неподвижная-каменная, высокая фигура богоподобной Боли,
|
|
Stared into Space with fixed regardless eyes
|
Уставилась в пространство безучастными, остекленевшими глазами,
|
|
That saw grief's timeless depths but not life's goal.
|
Что видят вечные глубины горя, но не знают жизни цель.
|
|
Afflicted by his harsh divinity,
|
Отравленная своей суровой божественностью,
|
|
Bound to his throne, he waited unappeased
|
Безутешная, прикованная к своему трону, она ждала
|
|
The daily oblation of her unwept tears.
|
Ежедневного воздаяния ее невыплаканных слез.
|
|
All the fierce question of man's hours relived.
|
Раскрылся человеческой жизни неистовый вопрос.
|
|
The sacrifice of suffering and desire
|
Эта жертва страдания и желания,
|
|
Earth offers to the immortal Ecstasy
|
Которую земля приносит бессмертному Экстазу,
|
|
Began again beneath the eternal Hand.
|
Вновь началась под вечною Рукой.
|
|
Awake she endured the moments' serried march
|
Пробужденная, она вынесла марш спрессованных мгновений,
|
|
And looked on this green smiling dangerous world,
|
И взглянула на зеленый, смеющийся, опасный мир,
|
|
And heard the ignorant cry of living things.
|
И услыхала живых существ невежественные крики.
|
|
Amid the trivial sounds, the unchanging scene
|
Посреди обычных звуков неизменной сцены
|
|
Her soul arose confronting Time and Fate.
|
Ее душа восстала, сталкивая Время и Судьбу.
|
|
Immobile in herself, she gathered force.
|
Неподвижная внутри, она собиралась с силой.
|
|
This was the day when Satyavan must die.
|
То день настал, когда Сатьяван должен умереть.
|
|
|
|
|
End of Canto One
|
Конец Первой Песни
|
|
|
|
|
|
|