|
Book Four
|
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
|
|
THE BOOK OF BIRTH AND QUEST
|
Книга рождения и поиска
|
|
|
|
|
Canto I
|
Песнь первая
|
|
THE BIRTH AND CHILDHOOD OF THE FLAME
|
Рождение и детство Пламени
|
|
|
|
|
A Maenad of the cycles of desire
|
Менадой циклов желания,
|
|
Around a Light she must not dare to touch,
|
Вокруг Светила, которого ей не позволено касаться,
|
|
Hastening towards a far-off unknown goal
|
Спеша к неведомой отдаленной цели,
|
|
Earth followed the endless journey of the Sun.
|
Земля следовала бесконечным путем Солнца.
|
|
A mind but half-awake in the swing of the void
|
Ум лишь наполовину пробудившийся в качании пустоты,
|
|
On the bosom of Inconscience dreamed out life
|
Грезил о жизни на груди Несознания
|
|
And bore this finite world of thought and deed
|
И нес этот конечный мир мысли и дела
|
|
Across the immobile trance of the Infinite.
|
Сквозь неподвижный транс Бесконечного.
|
|
A vast immutable silence with her ran:
|
Огромное и неизменное ее сопровождало молчание:
|
|
Prisoner of speed upon a jewelled wheel,
|
Пленница скорости на богато украшенной колеснице,
|
|
She communed with the mystic heart in Space.
|
Она общалась с мистическим сердцем в Пространстве.
|
|
Amid the ambiguous stillness of the stars
|
Среди неясного безмолвия звезд
|
|
She moved towards some undisclosed event
|
Она неслась к какому-то еще не случившемуся событию
|
|
And her rhythm measured the long whirl of Time.
|
И ее ритм отмерял долгое кружение Времени.
|
|
In ceaseless motion round the purple rim
|
В непрекращающемся движении по багровому краю горизонта
|
|
Day after day sped by like coloured spokes,
|
Словно расцвеченные спицы пробегали дни за днями,
|
|
And through a glamour of shifting hues of air
|
И через очарование изменчивых красок неба
|
|
The seasons drew in linked significant dance
|
Шествовали сезоны один за другим в полном глубокого смысла танце
|
|
The symbol pageant of the changing year.
|
Символическим карнавалом меняющегося года.
|
|
Across the burning languor of the soil
|
Сквозь горячее томление почвы
|
|
Paced Summer with his pomp of violent noons
|
Лето прошло в своей пышности неистовых полдней
|
|
And stamped his tyranny of torrid light
|
И запечатлело свою тиранию знойного света
|
|
And the blue seal of a great burnished sky.
|
И голубую печать огромного пылающего неба.
|
|
Next through its fiery swoon or clotted knot
|
Затем сквозь его спекшийся узел и огненный обморок
|
|
Rain-tide burst in upon torn wings of heat,
|
Ливни ворвались на разорванных крыльях жары,
|
|
Startled with lightnings air's unquiet drowse,
|
Вспугнув молниями беспокойную дремоту воздуха,
|
|
Lashed with life-giving streams the torpid soil,
|
И начали хлестать животворными струями оцепенелую землю,
|
|
Overcast with flare and sound and storm-winged dark
|
Покрывая вспышками, грохотом и мглой, летящей на крыльях бури,
|
|
The star-defended doors of heaven's dim sleep,
|
Защищенные звездами двери смутного сна небес
|
|
Or from the gold eye of her paramour
|
Или скрывая от золотого глаза ее возлюбленного
|
|
Covered with packed cloud-veils the earth's brown face.
|
Затянутый пеленой туч коричневый лик земли.
|
|
Armies of revolution crossed the time-field,
|
Армии вихрей пересекали поле времени,
|
|
The clouds' unending march besieged the world,
|
Нескончаемый марш туч осаждал мир,
|
|
Tempests' pronunciamentos claimed the sky
|
Воззвания бурь претендовали на небо
|
|
And thunder drums announced the embattled gods.
|
И барабаны громовых раскатов возвещали боевой порядок богов.
|
|
A traveller from unquiet neighbouring seas,
|
Путник из беспокойных соседних морей,
|
|
The dense-maned monsoon rode neighing through earth's hours:
|
Густогривый муссон мчался со ржанием сквозь земные часы;
|
|
Thick now the emissary javelins:
|
Часты теперь стали копья посланца:
|
|
Enormous lightnings split the horizon's rim
|
Огромные молнии расщепляли край горизонта
|
|
And, hurled from the quarters as from contending camps,
|
И, пускаемые с разных сторон как из соперничающих лагерей,
|
|
Married heaven's edges steep and bare and blind:
|
Соединяли крутые, нагие и слепые края небес:
|
|
A surge and hiss and onset of huge rain,
|
Волны, свист и натиск проливного дождя,
|
|
The long straight sleet-drift, clamours of winged storm-charge,
|
Долгий прямой ливень, несмолкающий грохот крылатой атаки бури,
|
|
Throngs of wind-faces, rushing of wind-feet
|
Толпы лиц ветра, порыв ног ветра,
|
|
Hurrying swept through the prone afflicted plains:
|
Спешащих промчаться по распростертым равнинам:
|
|
Heaven's waters trailed and dribbled through the drowned land.
|
Воды небес шли и стучали по залитой земле.
|
|
Then all was a swift stride, a sibilant race,
|
Все было стремительным бегом, свистящей гонкой,
|
|
Or all was tempest's shout and water's fall.
|
Или грохотом бури и падением воды.
|
|
A dimness sagged on the grey floor of day,
|
Тусклость опустилась на серое подножие дня,
|
|
Its dingy sprawling length joined morn to eve,
|
Его хмурая тянущаяся продолжительность соединяла утро и вечер,
|
|
Wallowing in sludge and shower it reached black dark.
|
Барахтаясь в слякоти и ливне, он достигал черной мглы.
|
|
Day a half darkness wore as its dull dress.
|
Пасмурными стали унылые одежды дня.
|
|
Light looked into dawn's tarnished glass and met
|
Свет гляделся в тусклое зеркало утра, встречая
|
|
Its own face there, twin to a half-lit night's:
|
Свой собственный лик, близнеца полуосвещенного облика ночи:
|
|
Downpour and drip and seeping mist swayed all
|
Над всем воцарились ливень, моросящий дождь и влажный туман,
|
|
And turned dry soil to bog and reeking mud:
|
Превратив иссохшую землю в болото и зловонную грязь:
|
|
Earth was a quagmire, heaven a dismal block.
|
Земля стала трясиной, небеса унылой твердью.
|
|
None saw through dank drenched weeks the dungeon sun.
|
Промозглыми неделями не видно стало плененного солнца.
|
|
Even when no turmoil vexed air's sombre rest,
|
Даже когда шум не тревожил мрачный покой воздуха,
|
|
Or a faint ray glimmered through weeping clouds
|
Или слабый луч пробивался сквозь плачущие облака,
|
|
As a sad smile gleams veiled by returning tears,
|
Словно печальная улыбка, проглядывающая сквозь слезы,
|
|
All promised brightness failed at once denied
|
Всеобещающая ясность тотчас скрывалась, отбрасываемая
|
|
Or, soon condemned, died like a brief-lived hope.
|
Или, быстро приговоренная, умирала подобно кратко живущей надежде.
|
|
Then a last massive deluge thrashed dead mire
|
Затем последний обильный ливень хлестал мертвую грязь,
|
|
And a subsiding mutter left all still,
|
И оставалось все еще утихающее бормотание,
|
|
Or only the muddy creep of sinking floods
|
Или лишь грязное (медленное течение) ослабевающих потоков,
|
|
Or only a whisper and green toss of trees.
|
Или лишь шелест и зеленое метание деревьев.
|
|
Earth's mood now changed; she lay in lulled repose,
|
Но вот изменилось настроение Земли; она лежала, убаюканная покоем,
|
|
The hours went by with slow contented tread:
|
Часы проходили довольной, медленной поступью:
|
|
A wide and tranquil air remembered peace,
|
Просторный и безмятежный воздух вспомнил о покое,
|
|
Earth was the comrade of a happy sun.
|
Земля стала товарищем счастливого солнца.
|
|
A calmness neared as of the approach of God,
|
Тишина приблизилась подобно приближению Бога,
|
|
A light of musing trance lit soil and sky
|
Свет созерцающего транса озарил небо и почву,
|
|
And an identity and ecstasy
|
Тождество и экстаз
|
|
Filled meditation's solitary heart.
|
Наполняли уединенное сердце созерцания.
|
|
A dream loitered in the dumb mind of Space,
|
Греза медлила в немом уме Пространства,
|
|
Time opened its chambers of felicity,
|
Время раскрыло свои палаты блаженства,
|
|
An exaltation entered and a hope:
|
Вошли восторг и надежда:
|
|
An inmost self looked up to a heavenlier height,
|
Сокровенная душа смотрела в небесные выси,
|
|
An inmost thought kindled a hidden flame
|
Сокровенная мысль зажгла скрытое пламя,
|
|
And the inner sight adored an unseen sun.
|
И внутренний взор поклонялся незримому солнцу.
|
|
Three thoughtful seasons passed with shining tread
|
Три задумчивых сезона миновали сияющей поступью
|
|
And scanning one by one the pregnant hours
|
И, пристально вглядывась друг в друга полные смысла часы,
|
|
Watched for a flame that lurked in luminous depths,
|
Поджидали пламя затаившееся в светлых глубинах,
|
|
The vigil of some mighty birth to come.
|
Хранителя какого-то могучего рождения, которое должно прийти.
|
|
Autumn led in the glory of her moons
|
Осень вела в торжество своих лун
|
|
And dreamed in the splendour of her lotus pools
|
И грезила в великолепии своих лотосовых омутов,
|
|
And Winter and Dew-time laid their calm cool hands
|
Сезон дождей и зима наложили свои прохладные, спокойные руки
|
|
On Nature's bosom still in a half sleep
|
На грудь Природы, что была еще в полусне,
|
|
And deepened with hues of lax and mellow ease
|
И углубляли неясными и мягкими оттенками покоя
|
|
The tranquil beauty of the waning year.
|
Безмятежную прелесть уходящего года.
|
|
Then Spring, an ardent lover, leaped through leaves
|
Затем Весна, горячий Любовник, прыгнул сквозь листья
|
|
And caught the earth-bride in his eager clasp;
|
И поймал землю-невесту в пылкие объятия;
|
|
His advent was a fire of irised hues,
|
Его приход был огнем радужных красок,
|
|
His arms were a circle of the arrival of joy.
|
Его руки были кругом наступившей радости.
|
|
His voice was a call to the Transcendent's sphere
|
Его голос был зовом в сферу Трансцендентального,
|
|
Whose secret touch upon our mortal lives
|
Чьё тайное прикосновенье к нашим смертным жизням
|
|
Keeps ever new the thrill that made the world,
|
Сохраняет вечно юный трепет, сотворивший мир,
|
|
Remoulds an ancient sweetness to new shapes
|
Воплощает древнюю сладость в новые формы,
|
|
And guards intact unchanged by death and Time
|
И сохраняет невредимым и незатронутым Временем и смертью
|
|
The answer of our hearts to Nature's charm
|
Ответ наших сердец на очарование Природы,
|
|
And keeps for ever new, yet still the same,
|
И вечно новым хранит, и все же тем же самым,
|
|
The throb that ever wakes to the old delight
|
Биение, что вечно пробуждается к древнему восторгу,
|
|
And beauty and rapture and the joy to live.
|
И к радости жизни, и наслаждению и красоте.
|
|
His coming brought the magic and the spell;
|
Его приход нес магию, очарование;
|
|
At his touch life's tired heart grew glad and young;
|
От его прикосновения усталое сердце жизни становилось радостным и молодым;
|
|
He made joy a willing prisoner in her breast.
|
Он нёс радость добровольному пленнику в груди у Природы.
|
|
His grasp was a young god's upon earth's limbs:
|
Он словно юный бог обнял все стороны земли:
|
|
Changed by the passion of his divine outbreak
|
Преображенная страстью его божественной вспышки,
|
|
He made her body beautiful with his kiss.
|
Тело земли стало прекрасным от его поцелуя.
|
|
Impatient for felicity he came,
|
Нетерпеливо жаждущий блаженства он пришел,
|
|
High-fluting with the co*l's happy voice,
|
С пронзительной трелью счастливой птицы,
|
|
His peacock turban trailing on the trees;
|
В павлиньем тюрбане, волочащемся по деревьям;
|
|
His breath was a warm summons to delight,
|
Горячим призывом к восторгу было его дыхание,
|
|
The dense voluptuous azure was his gaze.
|
Глубокой, сладострастной лазурью был его взор.
|
|
A soft celestial urge surprised the blood
|
Мягкий небесный толчок взволновал кровь,
|
|
Rich with the instinct of God's sensuous joys;
|
Богатую инстинктами чувственных радостей Бога;
|
|
Revealed in beauty, a cadence was abroad
|
Обнаруживаясь в красоте, мелодия была всюду,
|
|
Insistent on the rapture-thrill in life:
|
Настойчивая в восторженном трепете жизни:
|
|
Immortal movements touched the fleeting hours.
|
Бессмертные движения касались бегущих часов.
|
|
A godlike packed intensity of sense
|
Божественно сжатая интенсивность чувства
|
|
Made it a passionate pleasure even to breathe;
|
Делала его страстным наслаждением даже для дыхания;
|
|
All sights and voices wove a single charm.
|
Все, что видно и слышно, было соткано одним очарованием.
|
|
The life of the enchanted globe became
|
Жизнь очарованной земли стала
|
|
A storm of sweetness and of light and song,
|
Бурей сладости, света и песни,
|
|
A revel of colour and of ecstasy,
|
Буйством цвета и экстаза,
|
|
A hymn of rays, a litany of cries:
|
Гимном лучей, молитвой криков:
|
|
A strain of choral priestly music sang
|
Напев священного музыкального хорала звучал
|
|
And, swung on the swaying censer of the trees,
|
И паря над раскачивающимися кадилами деревьев
|
|
A sacrifice of perfume filled the hours.
|
Жертвенный аромат наполнял часы.
|
|
Asocas burned in crimson spots of flame,
|
Ашока горела в красных всполохах пламени,
|
|
Pure like the breath of an unstained desire
|
Чистый, как дыхание незамутненного желания,
|
|
White jasmines haunted the enamoured air,
|
Белый жасмин целовал очарованный воздух,
|
|
Pale mango-blossoms fed the liquid voice
|
Бледное цветение манго питало текучий голос
|
|
Of the love-maddened co*l, and the brown bee
|
Птицы безумной любви, и коричневая пчела
|
|
Muttered in fragrance mid the honey-buds.
|
Жужжала в душистой сердцевине медовых бутонов.
|
|
The sunlight was a great god's golden smile.
|
Солнечный свет был золотою улыбкой великого бога.
|
|
All Nature was at beauty's festival.
|
Вся Природа была празднеством красоты.
|
|
In this high signal moment of the gods
|
В этот высокий, выдающийся момент богов,
|
|
Answering earth's yearning and her cry for bliss,
|
Отвечая страстному томлению земли и ее крику о блаженстве,
|
|
A greatness from our other countries came.
|
Величие пришло из наших иных стран.
|
|
A silence in the noise of earthly things
|
Молчание в шуме земных творений
|
|
Immutably revealed the secret Word,
|
Неизменно обнаруживало тайное Слово,
|
|
A mightier influx filled the oblivious clay:
|
Более могучий поток заполнил забвением охваченную плоть:
|
|
A lamp was lit, a sacred image made.
|
Лампа была зажжена, священный образ был создан.
|
|
A mediating ray had touched the earth
|
Связующий луч коснулся земли
|
|
Bridging the gulf between man's mind and God's;
|
Мостом над пропастью меж умом человека и Бога;
|
|
Its brightness linked our transience to the Unknown.
|
Его свет присоединил нашу мимолетность к Неведомому.
|
|
A spirit of its celestial source aware
|
Дух, сознающий свой божественный источник,
|
|
Translating heaven into a human shape
|
Воплощая небеса в человеческой форме,
|
|
Descended into earth's imperfect mould
|
Снизошел в земную несовершенную форму,
|
|
And wept not fallen to mortality,
|
И не рыдал, впав в смертность,
|
|
But looked on all with large and tranquil eyes.
|
А взирал на все широкими и безмятежными глазами.
|
|
One had returned from the transcendent planes
|
Она вернулась с трансцендентальных равнин
|
|
And bore anew the load of mortal breath,
|
И вновь несла бремя смертного дыхания,
|
|
Who had striven of old with our darkness and our pain;
|
Та, кто издревле сражалась с нашей тьмой и болью,
|
|
She took again her divine unfinished task:
|
Вновь взялась за свою незаконченную божественную задачу:
|
|
Survivor of death and the aeonic years,
|
Пережив смерть и годы эпох,
|
|
Once more with her fathomless heart she fronted Time.
|
Еще раз своим бездонным сердцем она встретила Время.
|
|
Again there was renewed, again revealed
|
Здесь вновь возобновилась, вновь обнаружилась,
|
|
The ancient closeness by earth-vision veiled,
|
Древняя близость, завуалированная земным видением,
|
|
The secret contact broken off in Time,
|
Тайная связь, разорванная во Времени,
|
|
A consanguinity of earth and heaven,
|
Кровное родство земли и небес,
|
|
Between the human portion toiling here
|
Меж человеческой частью, трудящейся здесь,
|
|
And an as yet unborn and limitless Force.
|
И еще не рожденной, безграничною Силой.
|
|
Again the mystic deep attempt began,
|
Еще раз мистическая глубина начала попытку,
|
|
The daring wager of the cosmic game.
|
Делая отважную ставку в космической игре.
|
|
For since upon this blind and whirling globe
|
Ибо с тех пор, как на этом слепом, кружащемся шаре
|
|
Earth-plasm first quivered with the illumining mind
|
Впервые затрепетала земная плазма, озаренная разумом,
|
|
And life invaded the material sheath
|
И жизнь проникла в материальную оболочку,
|
|
Afflicting Inconscience with the need to feel,
|
Тревожа Несознание потребностью чувствовать,
|
|
Since in Infinity's silence woke a word,
|
С тех пор, как слово пробудилось в тишине Бесконечности,
|
|
A Mother-wisdom works in Nature's breast
|
Мудрость Матери трудится в груди у Природы,
|
|
To pour delight on the heart of toil and want
|
Чтобы излить восторг на сердце труда и нужды
|
|
And press perfection on life's stumbling powers,
|
И навязать совершенство спотыкающимся силам жизни;
|
|
Impose heaven-sentience on the obscure abyss
|
Навязать небесную чувствительность тусклой бездне,
|
|
And make dumb Matter conscious of its God.
|
И заставить немую Материю осознать своего Бога.
|
|
Although our fallen minds forget to climb,
|
Хотя наш падший ум забывает восходить,
|
|
Although our human stuff resists or breaks,
|
Хотя наша человеческая плоть сопротивляется и разрушается,
|
|
She keeps her will that hopes to divinise clay;
|
Она хранит свою волю, что надеется обожествить глину;
|
|
Failure cannot repress, defeat o'erthrow;
|
Неудача не может ее сломить, а поражение - одержать верх;
|
|
Time cannot weary her nor the Void subdue,
|
Время не может ее утомить, Пустота - подчинить,
|
|
The ages have not made her passion less;
|
Эпохи не уменьшили ее страсть;
|
|
No victory she admits of Death or Fate.
|
Она не допускает победы Смерти иль Рока.
|
|
Always she drives the soul to new attempt;
|
Всегда она побуждает душу к новой попытке;
|
|
Always her magical infinitude
|
Всегда ее магическая бесконечность
|
|
Forces to aspire the inert brute elements;
|
Принуждает стремиться инертные животные элементы;
|
|
As one who has all infinity to waste,
|
Как тот, кто должен растратить всю бесконечность,
|
|
She scatters the seed of the Eternal's strength
|
Она рассыпает семя силы Вечного
|
|
On a half-animate and crumbling mould,
|
В полуживую, разрушающуюся плоть,
|
|
Plants heaven's delight in the heart's passionate mire,
|
Cажает ростки восторга небес в страстную трясину сердца,
|
|
Pours godhead's seekings into a bare beast frame,
|
Вливает поиски божества в нагую животную форму,
|
|
Hides immortality in a mask of death.
|
Под маской смерти скрывает бессмертие.
|
|
Once more that Will put on an earthly shape.
|
Еще раз эта Воля облачилась в земную оболочку.
|
|
A Mind empowered from Truth's immutable seat
|
Ум, уполномоченный незыблемым троном Истины,
|
|
Was framed for vision and interpreting act
|
Был сформирован для видения и интерпретирующего акта
|
|
And instruments were sovereignly designed
|
И были превосходно спроектированы инструменты,
|
|
To express divinity in terrestrial signs.
|
Чтобы в земных знаках выразить божественность.
|
|
Outlined by the pressure of this new descent
|
Очерченное давлением этого нового нисхождения
|
|
A lovelier body formed than earth had known.
|
Более прекрасное тело ваялось, чем знала земля.
|
|
As yet a prophecy only and a hint,
|
Еще только пророчество, только намек,
|
|
The glowing arc of a charmed unseen whole,
|
Пылающая радуга очаровательного, незримого целого,
|
|
It came into the sky of mortal life
|
Оно вошло в небо смертной жизни,
|
|
Bright like the crescent horn of a gold moon
|
Яркое, как растущий золоторогий месяц,
|
|
Returning in a faint illumined eve.
|
Возвращающийся в вечерних сумерках.
|
|
At first glimmering like an unshaped idea
|
Вначале, мерцая, как неясная идея,
|
|
Passive she lay sheltered in wordless sleep,
|
Пассивно она лежала, укрытая бессловесным сном,
|
|
Involved and drowned in Matter's giant trance,
|
Вовлеченная и утопленная в гигантском трансе Материи,
|
|
An infant heart of the deep-caved world-plan
|
Младенческое сердце, скрытого в глубокой пещере мирового плана
|
|
In cradle of divine inconscience rocked
|
В колыбели божественного несознания качалась,
|
|
By the universal ecstasy of the suns.
|
Убаюканная вселенским экстазом солнц.
|
|
Some missioned Power in the half-wakened frame
|
Какая-то Сила, посланная в полупроснувшуюся плоть,
|
|
Nursed a transcendent birth's dumb glorious seed
|
Вскармливая бессловесное великолепное семя трансцендентного рождения
|
|
For which this vivid tenement was made.
|
Для которого была сотворена эта живая обитель.
|
|
But soon the link of soul with form grew sure;
|
Но скоро связь души и формы стала несомненной;
|
|
Flooded was the dim cave with slow conscient light,
|
Медленным сознательным светом заполнилась смутная пещера,
|
|
The seed grew into a delicate marvellous bud,
|
Семя превратилось в чудесный, нежный бутон
|
|
The bud disclosed a great and heavenly bloom.
|
Бутон раскрылся и стал прекрасным, небесным цветком.
|
|
At once she seemed to found a mightier race.
|
В то же время она казалась основателем более могущественной расы.
|
|
Arrived upon the strange and dubious globe
|
Прибыв на странный и ненадежный земной шар
|
|
The child remembering inly a far home
|
Дитя, внутренне помнящее свой дальний дом
|
|
Lived guarded in her spirit's luminous cell,
|
Жило, охраняемое в светлой келье своего духа,
|
|
Alone mid men in her diviner kind.
|
Одинокая среди людей по своей божественной природе.
|
|
Even in her childish movements could be felt
|
Даже в ее детских движениях можно было ощутить
|
|
The nearness of a light still kept from earth,
|
Близость света, пока скрываемого от земли,
|
|
Feelings that only eternity could share,
|
Чувства, которыми может владеть только вечность,
|
|
Thoughts natural and native to the gods.
|
Мысли, что естественны и своейственны лишь богам.
|
|
As needing nothing but its own rapt flight
|
Словно не нуждаясь ни в чем, кроме своего восторженного полета,
|
|
Her nature dwelt in a strong separate air
|
В интенсивной, особой атмосфере жила ее природа,
|
|
Like a strange bird with large rich-coloured breast
|
Словно странная птица с широкой, расцвеченной грудью,
|
|
That sojourns on a secret fruited bough,
|
Что живет на тайной ветке, увешанной плодами,
|
|
Lost in the emerald glory of the woods
|
Затерянной в изумрудном великолепии лесов,
|
|
Or flies above divine unreachable tops.
|
Или пролетает над божественными, недостижимыми вершинами.
|
|
Harmoniously she impressed the earth with heaven.
|
Гармонично она проявила на земле небо.
|
|
Aligned to a swift rhythm of sheer delight
|
Настроенные на быстрый ритм чистого восторга,
|
|
And singing to themselves her days went by;
|
Напевая про себя, проходили ее дни;
|
|
Each minute was a throb of beauty's heart;
|
Каждая минута была трепетным биеньем сердца красоты,
|
|
The hours were tuned to a sweet-toned content
|
Часы были настроены на сладостную радость,
|
|
Which asked for nothing, but took all life gave
|
Которая ни о чем не просила, но принимала все, что давала жизнь,
|
|
Sovereignly as her nature's inborn right.
|
Суверенно, как ее природы прирожденное право.
|
|
Near was her spirit to its parent Sun,
|
Близко был ее дух к своему родителю-Солнцу,
|
|
The Breath within to the eternal joy.
|
А её дыханье внутри было близко к вечной радости.
|
|
The first fair life that breaks from Nature's swoon,
|
Первая прекрасная жизнь, что прорывается из обморока Природы,
|
|
Mounts in a line of rapture to the skies;
|
Поднимается к небу нитью восторга;
|
|
Absorbed in its own happy urge it lives,
|
Поглощенная своим собственным счастливым побуждением она живет,
|
|
Sufficient to itself, yet turned to all:
|
Самодостаточная, и все же ко всему обращенная.
|
|
It has no seen communion with its world,
|
Она не имеет зримой связи со своим миром,
|
|
No open converse with surrounding things.
|
И никакого явного общения со своим окружением.
|
|
There is a oneness native and occult
|
Там есть единство оккультного и врожденного,
|
|
That needs no instruments and erects no form;
|
Которое не нуждается в инструментах, не возводит форму;
|
|
In unison it grows with all that is.
|
Со всем что есть, она растет в унисон.
|
|
All contacts it assumes into its trance,
|
Все прикосновения воспринимает она в своем трансе,
|
|
Laugh-tossed consents to the wind's kiss and takes
|
Всплеском смеха соглашается на поцелуй ветра и принимает,
|
|
Transmutingly the shocks of sun and breeze:
|
Преображая, удары солнца и бриза:
|
|
A blissful yearning riots in its leaves,
|
Полное блаженства томление бунтует в ее листьях,
|
|
A magic passion trembles in its blooms,
|
Магическая страсть бьется в ее цветении,
|
|
Its boughs aspire in hushed felicity.
|
Ее ветви устремляются в безмолвном счастье.
|
|
An occult godhead of this beauty is cause,
|
Оккультное божество - причина этой красоты,
|
|
The spirit and intimate guest of all this charm,
|
Дух и сокровенный гость всего этого очарования,
|
|
This sweetness's priestess and this reverie's muse.
|
Жрица этой сладости, муза этой мечты.
|
|
Invisibly protected from our sense
|
Незримо защищенная от нашего чувства
|
|
The Dryad lives drenched in a deeper ray
|
Лесная Нимфа живет в более глубоком луче
|
|
And feels another air of storms and calms
|
И ощущает иную атмосферу бурь и покоя,
|
|
And quivers inwardly with mystic rain.
|
И внутренне трепещет от мистического дождя.
|
|
This at a heavenlier height was shown in her.
|
Это на более божественной высоте было проявлено в ней.
|
|
Even when she bent to meet earth's intimacies
|
Даже когда она склонилась, чтобы встретить земные объятия,
|
|
Her spirit kept the stature of the gods;
|
Ее дух сохранил природу богов;
|
|
It stooped but was not lost in Matter's reign.
|
Он склонился, но не затерялся в царстве Материи.
|
|
A world translated was her gleaming mind,
|
Ее сверкающий ум был отраженным миром,
|
|
And marvel-mooned bright crowding fantasies
|
И дивно-лунные, яркие толпящиеся фантазии
|
|
Fed with spiritual sustenance of dreams
|
Вскармливали духовною пищею грез
|
|
The ideal goddess in her house of gold.
|
Идеальную богиню в ее золотом доме.
|
|
Aware of forms to which our eyes are closed,
|
Осознавая формы, которые незримы для наших глаз,
|
|
Conscious of nearnesses we cannot feel,
|
Осознавая близость, которую мы не можем ощутить,
|
|
The Power within her shaped her moulding sense
|
Сила Внутри нее ваяла ее формирующее чувство
|
|
In deeper figures than our surface types.
|
В более глубоких формах чем наши поверхностные типы.
|
|
An invisible sunlight ran within her veins
|
Солнечный незримый свет бежал внутри ее вен
|
|
And flooded her brain with heavenly brilliances
|
И наполнял ее мозг божественным светом,
|
|
That woke a wider sight than earth could know.
|
Что пробудил более широкое, чем земное, видение.
|
|
Outlined in the sincerity of that ray
|
Очерченные искренностью этого луча,
|
|
Her springing childlike thoughts were richly turned
|
Ее зарождающиеся детские мысли полностью превратились
|
|
Into luminous patterns of her soul's deep truth,
|
В сияющие образцы глубокой истины души,
|
|
And from her eyes she cast another look
|
И иначе она видела все вокруг,
|
|
On all around her than man's ignorant view.
|
В отличии от невежественного взора человека.
|
|
All objects were to her shapes of living selves
|
Все предметы были для нее живыми формами, имеющими свое "я",
|
|
And she perceived a message from her kin
|
И она воспринимала послания от своей семьи
|
|
In each awakening touch of outward things.
|
В каждом пробуждающем прикосновении внешних вещей.
|
|
Each was a symbol power, a vivid flash
|
Каждое было символом силы, яркою вспышкой
|
|
In the circuit of infinities half-known;
|
В круге полупознанных бесконечностей;
|
|
Nothing was alien or inanimate,
|
Ничто не было чуждым иль мертвым,
|
|
Nothing without its meaning or its call.
|
Все имело свой призыв и свой смысл.
|
|
For with a greater Nature she was one.
|
Ибо она была едина с более великой Природой.
|
|
As from the soil sprang glory of branch and flower,
|
Как из грязи возникла красота ветвей и цветов,
|
|
As from the animal's life rose thinking man,
|
Как мыслящий человек восстал из жизни животных,
|
|
A new epiphany appeared in her.
|
Так в ней проявилось новое божественное воплощение.
|
|
A mind of light, a life of rhythmic force,
|
Ум света, жизнь ритмической силы,
|
|
A body instinct with hidden divinity
|
Телесный инстинкт со скрытой божественностью
|
|
Prepared an image of the coming god;
|
Подготовили образ грядущего бога;
|
|
And when the slow rhyme of the expanding years
|
И когда медленный ритм растянувшихся лет
|
|
And the rich murmurous swarm-work of the days
|
И густое жужжание работяг роев дней
|
|
Had honey-packed her sense and filled her limbs,
|
Наполнили медом соты её чувств и её члены,
|
|
Accomplishing the moon-orb of her grace,
|
Завершая лунноликий облик ее красоты,
|
|
Self-guarded in the silence of her strength
|
Что хранила в безмолвии ее сила
|
|
Her solitary greatness was not less.
|
Её одинокое величие не уменьшилось.
|
|
Nearer the godhead to the surface pressed,
|
Ближе бог был выдвинут к поверхности,
|
|
A sun replacing childhood's nebula
|
Солнце, что сменяет туманы детства,
|
|
Sovereign in a blue and lonely sky.
|
Сияло властелином в синем пустом небе.
|
|
Upward it rose to grasp the human scene:
|
На поверхность он поднялся, чтобы овладеть человеческой сценой:
|
|
The strong Inhabitant turned to watch her field.
|
Могучий Житель повернулся, чтобы наблюдать поле ее жизни.
|
|
A lovelier light assumed her spirit brow
|
Чудный свет лег на её одухотворенное чело,
|
|
And sweet and solemn grew her musing gaze;
|
Торжественность и сладость росли в ее созерцающм взоре;
|
|
Celestial-human deep warm slumbrous fires
|
Глубокие, теплые, навевающие сон, огни небожителя
|
|
Woke in the long fringed glory of her eyes
|
Пробудились в длинной кайме красоты ее глаз,
|
|
Like altar-burnings in a mysteried shrine.
|
Словно в мистическом храме пылающие алтари.
|
|
Out of those crystal windows gleamed a will
|
Из этих хрустальных окон проглянула воля,
|
|
That brought a large significance to life.
|
Что привнесла в жизнь более великий смысл.
|
|
Holding her forehead's candid stainless space
|
Скрываясь за сводом ее безупречного чистого лба
|
|
Behind the student arch a noble power
|
Благородная сила
|
|
Of wisdom looked from light on transient things.
|
Мудрости взирала из света на мимолетные вещи.
|
|
A scout of victory in a vigil tower,
|
Разведчик победы в сторожевой башне,
|
|
Her aspiration called high destiny down;
|
Ее стремление призывало вниз высокую судьбу;
|
|
A silent warrior paced in her city of strength
|
Молчаливый воин шагал в городе её силы
|
|
Inviolate, guarding Truth's diamond throne.
|
Нерушимый, охраняя алмазный трон Истины.
|
|
A nectarous haloed moon her passionate heart
|
Нектарная в ореоле луна, ее страстное сердце,
|
|
Loved all and spoke no word and made no sign,
|
Любило все, но не говорило ни слова, не подавало ни знака,
|
|
But kept her bosom's rapturous secrecy
|
Но сохраняло восторженную тайну в ее груди
|
|
A blissful ardent moved and voiceless world.
|
Движения блаженного пыла и безмолвного мира.
|
|
Proud, swift and joyful ran the wave of life
|
Величаво, сладостно и радостно бежала волна жизни
|
|
Within her like a stream in Paradise.
|
Внутри нее как поток в Небесах Рая.
|
|
Many high gods dwelt in one beautiful home;
|
Много высоких богов жило в одном прекрасном доме;
|
|
Yet was her nature's orb a perfect whole,
|
И все же планета ее природы была совершенным целым,
|
|
Harmonious like a chant with many tones,
|
Гармоничная, как многоголосая песня,
|
|
Immense and various like a universe.
|
Необъятная и разнообразная подобно вселенной.
|
|
The body that held this greatness seemed almost
|
Тело, что вмещало это величие, казалось почти
|
|
An image made of heaven's transparent light.
|
Образом, сотворенным из прозрачного света небес.
|
|
Its charm recalled things seen in vision's hours,
|
Его очарование напоминало вещи, увиденные в часы видения,
|
|
A golden bridge spanning a faery flood,
|
Золотой мост, переброшенный через волшебный поток,
|
|
A moon-touched palm-tree single by a lake
|
Одинокая пальма у озера тронутая светом луны,
|
|
Companion of the wide and glimmering peace,
|
Товарищ необъятного, мерцающего покоя,
|
|
A murmur as of leaves in Paradise
|
Словно шелест листьев в Раю
|
|
Moving when feet of the Immortals pass,
|
Под идущими ногами Бессмертия,
|
|
A fiery halo over sleeping hills,
|
Огненный ореол над спящими горами,
|
|
A strange and starry head alone in Night.
|
Странная, одинокая звездная вершина в Ночи.
|
|
|
|
|
Конец первой песни
|
End of Canto One
|