Он сидел в саду под оливой и разглядывал статую. Точнее то, что должно стать статуей позднее - кусок паросского мрамора, из которого он успел высечь лишь голову. У него не было никаких сомнений, что этот милетский заказ будет выполнен в срок, но все же нервничал, поскольку работать абсолютно не хотелось. И дело даже не в том, что яркое солнце и шум моря отвлекали от статуи - он просто перестал ее видеть.
Для художника не может быть ничего хуже, чем перестать видеть в куске мрамора свое будущее творение. Теперь придется выдумывать заново, а ведь еще полтора века назад его земляк Гераклит утверждал, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды. Так это вода - человеку по большому счету все равно, в какую входить. А вот создать второй раз шедевр из одного и того же материала практически невозможно.
Вернуться к работе он не мог уже третий день - все не шел из головы разговор с женой. И чего ей надо? Рабы дом с садом поддерживают, ему за статуи платят неплохо, солнце светит, море шумит - так что еще? Ну и любит он ее, а как не любить? Сколько он сил отдал, чтобы отговорить ее от ухода в храм? Сколько нужно было написать стихов и создать ее статуй, сколько уговаривать ее отца, желающего сдать дочь в жрицы, убеждая того в своей состоятельности? Нет, стихи и статуи - пожалуйста, с удовольствием и любовью, но общаться с ростовщиком художнику всегда тяжело. А уж говорить с ним о такой идее как любовь - тяжелее вдвойне.
И ведь завершилось все удачно, и жизнь приятна и удивительна... Так нет - Исмене постоянно что-то нужно. Бегает постоянно в храм? Так пусть бегает - каждому свое. Главное, что обещала не оставаться там насовсем. Подруги в гости приходят - ну да ладно. Можно и в саду спрятаться.
Но иногда становится просто невыносимой. Вот, скажем, персы ей чем-то мешают - а чем? Такие же люди, такие же налоги, заказы опять же от них поступают - говорили, что его работы даже царю Артаксерксу понравились. Да и не потянуть сейчас эфесцам - персидская держава могущественна: хоть Артаксеркс велел своим наместникам распустить войска, хоть и взбунтовалась Фригия, но без помощи Афин восставать просто немыслимо. Пройдет время, случатся новые восстания, Греция окрепнет - тогда может быть. А сейчас-то зачем безумства творить?
Так ведь нет - завела на днях разговор:
- Вот сидите по домам, как мыши, а персы нами помыкают.
- А что ты предлагаешь? - устало спросил он, уже ожидая скандала.
- Восстание нужно. Мы вот тут у храма обсуждали...
- Понятно, - он махнул рукой. - В общем, что постановили в итоге?
- Во-первых, надо поднять эфесцев, а то все сидят как ты, а, во-вторых, нужно звать Афины на помощь.
- Гениально. А делать-то что собираетесь?
- Нужен повод для того, чтобы вся Эллада объединилась против Артаксеркса. А для этого следует показать всем, как нас персы притесняют, - продолжала Исмена.
- Так они ж не притесняют, - удивился он. - Ты вот в храм ходишь регулярно, я скульптурами торгую...
- Тоже мне Пракситель - какие-то статуйки ваяешь, а великого так ничего и не создал, - жена расходилась все сильнее.
- Между прочим, Пракситель меня лично похвалил и сказал, что из меня выйдет отличный скульптор, - он еще попытался возразить, но куда там.
- Когда выйдет? - Взорвалась Исмена. - Когда у меня внуки будут?
- Ну хотя бы...
- Мне нужен великий муж, герой, а не тряпка..., - не унималась жена. - И зачем ты меня уговаривал за тебя идти? Была бы себе жрицей, жила бы в почете и уважении...
Дальше он уже не слушал - продолжение было стандартным. Как и в вечер той ссоры, сегодня он отправился к своему другу - Оресту, который был весьма неплохим поэтом, причем щадившим при этом друзей, оберегая их от своего гекзаметра. Вторым положительным качеством Ореста было то, что он, игнорируя обычаи, потреблял вино неразбавленным, а потому общение было куда теплее и интереснее.
На этот раз Орест воздал должное Вакху уже с утра и пребывал в весьма угрюмом состоянии, лежа на скамье в саду и бормоча печальные вирши. Приходу друга он очень обрадовался и велел рабыне подать ужин.
- Что случилось? - поинтересовался поэт, когда вино уже было разлито по чашам. - Опять жена?
- Угу, - ответил скульптор и пересказал еще раз суть проблемы.
- Ты знаешь, а она в чем-то права, - отхлебнув из чаши, заметил Орест.
- В чем? - возмутился предательством друга гость. - В том, что пора с персами воевать?
- Ну, почти, - умиротворяюще произнес хозяин. - Когда-нибудь все равно придется - так почему не сейчас? Но я не про время, а про способ. Нам придется привлечь внимание Афин, но вот как? Персы действительно ведут себя очень прилично, и какая нам разница - платить налоги им или Афинам? Боюсь, что вольности нам никто не позволит - или-или.
- Вот именно, что прилично. И веру нашу не трогают - не придерешься.
- Это точно, - кивнул Орест. - Только вот пришли сведения, что Афины присматриваются к делам во Фригии и Мисии и очень даже не против туда влезть.
- Да ладно - им не до того. Они не знают, что с Македонией делать, куда им до Персии?
Друзья неплохо провели вечер, обсудив политику и предстоящие Игры, а потому домой он шел чересчур неровной походкой. Если б его увидел кто-то из знакомых постарше - точно бы прочитал мораль, но в столь поздний час почтенные эфесцы уже были дома, а молодежи к подобному не привыкать.
Исмена, разумеется, с порога начала объяснять, что он пьяница и бабник, и причитать на тему, зачем она вышла за него замуж. Он какое-то время пытался слушать, но не вытерпел, набрал воздуха в грудь и выдохнул:
- Сам не знаю. Глуп был, наверное.
- А... Почему?
- А когда, дорогая, мы с тобой хоть один вечер провели за последний год? То ты в храме, то по лавкам тряпочным, то с подругами...
- Да как ты смеешь!Я целый день в делах - с утра до вечера, мне некогда ерундой заниматься!
- Ну вот видишь, - мне и приходится по вечерам вино пить... По проституткам еще не ходил, но скоро пойду.
- Бездельник! Лучше б полезное что сделал! Ни шедевр сваять, ни родине помочь! Мы-то самим дорогим готовы жертвовать, а они...
Он не стал возражать и поплелся спать, бормоча что-то про себя. Ему снилось, что он Одиссей, уплывший далеко-далеко и отдыхающий на острове у гиады Калипсо, где и творить никто не помешает, и никаких семейных проблем.
Проснулся он из-за какого-то непонятного чувства тревоги, попытался снова заснуть, но ничего не получалось. Тогда он поднялся, одел хитон и отправился в гинекеум. Исмены в доме не было. Никаких сомнений в том, что жена ушла в храм, у него не было - а куда еще? Он ничуть не сомневался, что любовников у нее не водилось - для этого она была слишком холодна. Да и в случае разоблачения теряла бы доброе имя, которое так ценила...
Он позвал раба и велел ему принести факел, который обмакнул в сицилийское масло, именуемое персами нефтью, и вышел из сада на улицу. Они жили не так далеко от храма - четверти часа пешком вполне хватило бы, но он был вынужден практически красться, прикрывая лицо гиматием. Еще бы - встреться кто из знакомых - как объяснять, что жена дома не ночует? Позор да и только...
Обычно огромный (размерами не менее стадиона) и величественный храм охранялся шестью стражниками, сидящими на ступенях, - заходить внутрь ночью им запрещалось. Но в эту ночь они все спали - лето: тепло, темно, тихо. Он попробовал разбудить одного из них, поскольку незваный ночной гость в храме в случае обнаружения практически обречен на смерть, но это ему не удалось - стражник дышал, однако на внешние раздражители не реагировал. Он огляделся - на площади перед храмом больше никого не было, а потому он беспрепятственно вошел в храм.
В храме было абсолютно темно. Даже на жертвеннике не горел огонь, который обычно поддерживался непрерывно, поскольку считался священным. Вошедший провел факелом вокруг себя, пытаясь разглядеть хоть что-то, и сделал несколько шагов вперед.
- Исмена! - крикнул он полушепотом. Ответом была тишина. - Исмена!!! - закричал он уже вполголоса.
Богиня Эхо ему помогла, и он услышал, как слева кто-то зашевелился. Он бросился в ту сторону, размахивая факелом. У внутренней колонны храма лежала женщина в жреческих одеяниях, но это была не Исмена. В эту минуту он окончательно понял, что в храме происходит что-то не то: стражники спят перед входом, жрица спит внутри. Он остановился, выпрямился и замер. Потом сделал глубокий вдох. Да, воздух в храме был явно отравлен - чем именно он понять не мог, так как этому мешали винные пары, им же и источаемые. Но похоже было на то же самое сицилийское масло. Или этот запах шел от его факела?
Не раздумывая, он накинул край гиматия на лицо и потащил жрицу к выходу. В течение получаса он обошел весь храм, и еще три тела лежали на ступенях храма. Но Исмены он так и не нашел. Он вернулся на ступени и, не шибко церемонясь, начал будить одну из жриц. Удавалось это плохо, но женщина все-таки ответила, что Исмену в последний раз видели у входа в адитон - святая святых храма, где хранились самые редкие благовония и прочий важный храмовый скарб.
Оставив жрицу дышать свежим воздухом и кляня все эти масла и благовония, которые терпеть не мог, справедливо считая их одурманивающими, он кинулся в целлу. Факел догорал, и ему приходилось размахивать им все сильнее, дабы огонь не погас. В противоположном конце целлы виднелась дверь в адитон.
- Исмена!!! - заорал он, Эхо отразила его голос от стен храма, и он заметил какое-то движение впереди. Он почти что бежал - движения замедляла лишь полная тьма за пределами отблеска факела. Вдруг сзади полился свет, он обернулся и чуть не упал - это вспыхнуло пропитанное благовониями одеяние на огромной статуе богини, которая через секунду вспыхнула вслед за тканью. Немудрено - покрытая тончайшим слоем серебра и золота статуя была деревянной.
Он не стал мешкать и бросился вперед, отбросил факел, подхватил лежащее тело жены и помчался к выходу. Синее пламя уже облизывало хорошо промасленные кипарисовые ворота целлы, когда статуя богини рухнула с пьедестала.
- Эрита, Эрита, - прошептала Исмена, когда он опустил ее на землю - подальше от храма. - Где она?
- Не знаю, - ответил он. - Где ты ее в последний раз видела?
Эриту - подругу жены он знал. В свое время она не поддалась на ухаживания Ореста и в отличие от Исмены стала-таки жрицей. Он считал ее довольно бестолковой и к тому же дурно влияющей на жену, но делать было нечего - пришлось снова войти в горящий храм и через несколько минут вытащить очередное живое, как он надеялся, тело.
Он начал тормошить жену, и через некоторое время она открыла глаза и забормотала:
- Мы хотели... сжечь... храм... я ж говорила... что самое дорогое...
- Зачем? - изумился он.
- Чтобы греки решили... что персы... и объединились... у нас получилось... масло... благовония... смола...
- Это, скорее, у меня получилось, хотя я точно этого не хотел.
- Я рада... ты - мой герой... твоя слава пройдет через века...
Он уже не знал, как реагировать на этот бред, и посмотрел в сторону. На площадь, плывшую перед его глазами, вбегали люди и тут же останавливались, завороженные полыхающей громадой. Растолкав толпу, в центре площади оказался пожилой мужчина:
- Я - Никон из городского совета. А ты кто? - обратился он к человеку, с ног до головы измазанному в саже и пропахшему сицилийским маслом.
- Герострат. Скульптор, - ответил он.
- Что случилось? Кто поджег?
- Я, - ответил Герострат.
- Зачем?
- Она говорит, что ради славы, - он кивнул на жену...
***
Что было дальше - известно всем. Перед судом Герострат оправдаться не смог: поджег действительно он, пусть и случайно, ночью проник в храм, усыпив стражников и жриц. Да и мотив имелся: Исмена произнесла замечательную речь, в которой с гордостью заявила, что Герострат был почти таким же великим скульптором, как Пракситель, но все у него не получалось создать что-то равное шедеврам гения. А ведь именно творения Праксителя украшали храм Артемиды Эфесской. Вот и сжег из зависти, чтобы хоть так прославиться - так звучал приговор.
Герострат толком и не понимал, что происходит, - все казалось каким-то хмельным сном. И он был очень рад тому, что после первого глотка вина с цикутой увидел ту самую статую, к которой недавно охладел, - куда более изящную и совершенную. Какой там Пракситель - вот это был бы шедевр...
И понятия он не имел, что Афины ни Фригии, ни тем более Эфесу на помощь так и не пришли. И не ведал, что имел все шансы увидеть свой город без персов - в ту же ночь, когда пылал храм Артемиды, далеко за морем родился Александр Великий, через 22 года изгнавший персов из Эфеса. И не знал он, что спасенная им из огня Эрита станет верховной жрицей нового храма, с архитектором которого Хейрократом...
Ну да ладно. Он допил вино и улегся на скамью - перед его глазами была лишь та самая статуя - прекрасная, удивительная и живая...