Ник вынесся из сонной июльской зелени двора на пыльную, пропахшую автомобильной гарью проезжую часть дороги в тот самый миг, когда полуторатонный грузовичок внезапно швырнуло на встречную полосу. Торопящаяся "тойота-самсунг" резко шарахнулась вправо, спасаясь от столкновения. Водитель легковушки с редким левосторонним рулем поступил рефлекторно, и не был виноват, что сбил подростка, так не вовремя вздумавшего прокатиться на роликовой доске... Может, именно так было задумано высшими силами там, на небе? Как знать...
Ник проснулся, но продолжал лежать, не открывая глаза. Тело укутывала приятная, нежная истома. Не хотелось шевелиться. Ведь так легко вспугнуть ощущение той обманчивой легкости, когда не чувствуешь ни рук, ни ног, а весь будто растворен в пространстве: тела не существует, оно одновременно там, тут, здесь. Единственно рассудок определяет, где что находится и в какой позе конечности. Рука на животе? Может быть. А может за спиной? Тоже может быть. Ник спал достаточно долго - выспался. Не просто выспался, а, как говорила бабушка, когда была еще жива, "переспал". Так что хотелось спать еще. Почему бы нет? Сегодня же воскресение. Безусловно воскресенье, ведь в другой день поспать не разрешат. Разве в субботу... Вчера была суббота. Кажется.
В Нике возникло смутное беспокойство, дискомфорт, слабый и мелкий, однако... Почему-то тихо. Что за тишина? Почему ТАК тихо? Ник с трудом раскрыл глаза. Всё вокруг оказалось белым. Абсолютно всё. Кроме этого цвета просто ничего не существовало. Алебастровое, сметанное, снежное. Как совершенная темнота, только меловая. Ничего кроме молочной бесконечности. Пробудилось желание оглядеться. Голова не слушалась. Нет, не голова: забастовала шея. Мозг стал гонять внутри себя отчаянные, полные паники и пессимизма мысли: ослеп? Катастрофа ночью? Упал самолет на дом, я в больнице, все погибли. Взрыв газа. Я в коме. Умотан в бинты, поскольку в ожогах. А может, ампутировали ноги и руки. А может, я умер?
От таких мыслей Ник заснул снова. Еще много раз подросток просыпался и вновь засыпал счастливым забытьём человека, не знающим о дне, не уверенным в дне вчерашнем и ничего не представляющим о дне следующем. Ах, время, время, в чем тебя измерить, если нет начала? Недели или минуты? " - Сколько прошло? - Пустяки, мириад мигов." Но незаметно, незаметно, а к Нику в этой туманной белизне стали прибывать силы. К тому же паузы, когда Ник пребывал в забытьи, становились ощутимо короче, а периоды пребывания в сознании удлинились. Если раньше Ник только думал, что может пошевелиться, то позже и в самом деле сумел двигать пальцами, губами, мускулами на спине, руках. Потом он даже немного повернулся. Главное даже не это: Ник прочувствовал своё тело. Осознал собственное положение в пространстве. Правда, состояние дел понравилось Нику "не очень". И чем четче он чувствовал свое тело, тем меньше знание доставляло радости. Что-то не то. Не то...А вот белизна совсем не исчезала. Да причем тут цвет вокруг, если тело не только спелёнуто, но и вывернуто, прямо-таки наизнанку. Руки чуть не дважды обернуты вокруг туловища, ноги (не точно, но кажется так) обхватывают голову, а рот вовсе не открывается. Чувства голода нет. Шевелиться можно, но каждый раз труднее, потому что со всех сторон стены. И лицо Ника упирается прямо в что-то плоское и твердое. Белое. И с этим надо что-то делать. И делать быстро. Хотя что-то говорило (наверное, это была интуиция), мол, рано. Подождать еще надо. Но терпеть неизвестность невозможно. Ник напрягался, упираясь в преграду, стараясь пробиться в мир. Может, мир заметит его попытки и откликнется? И однажды...
Послышалось слабое потрескивание, а потом - раз! "Ну вот", - подумал Ник. - "Сломал гипс. Что теперь будет?" Оказалось, что ничего не будет. Ни электрических трелей звонков дежурных медсестер, ни беготни и квохтанья встревоженных нянечек. А ведь ясный день. Светло. Ну, да ничего. Наложат новый, если потребуется. И Ник, резко распрямившись, оказался на свободе. В огромном пространстве. Взгляд не достигал пределов мироздания. Что и говорить, после многодневного созерцания белого гипса зрение ослабло. Только мир этот не был белым, словно куски, лежащие рядом и напоминающие скорлупу. Самое простое и естественное в жизни - закрыть глаза. Именно это Ник тут же сделал. Открыть бывает значительно трудней. Ник проделал и это движение. Ужасно.
- Мама! - отчаянно запищал Ник. - Мама!
Не слышат. Что тут ещё? Это не рука. Это крыло. А вот рука. Лапка. А ещё можно увидеть собственный нос. Модного цвета. Хаки. Жить с закрытыми глазами, конечно, лучше. И в скорлупе было теплей. Что за кошмар снился? Что за кошмар! Можно пошевелить крылом? Шевелится!
- Помогите!
Этот писк ничем не отличался от давешнего "Мама". Приподнявшись на ногах, Ник подался вперёд, рухнул на останки скорлупы. Так он и остался лежать: с вытянутой шеей, распластанными крылышками, отставшими ногами и лапами, упирающимися в мягкую подстилку под грудью.
Постаравшись собрать разбросанное тело в компактный ком, Ник потерпел явную неудачу. Скорлупки царапались, крылья не желали складываться, стремясь к собственной жизни. Вот голову и ноги подтянуть удалось. Чуть теплее. Крылья почему-то совсем не мерзли. Кожа, однако, сухая... Стала. А была влажной. "Где я? Что со мной?" - беспомощные, как новое тело и попытки крика вопросы. Всё - кошмарный сон, и только-то. Иначе придется верить, что произошла пересадка мозга. Кому? Ну, может, клонировали и произошла ошибка. А тело - одна из предтеч человека?
Внезапно в окружении Ника что-то изменилось. Явился звук. Не писк, издаваемый Ником, а совсем посторонний. Ник попытался увидеть, откуда он происходит... И увидел. К нему приближалось чудовище. Это был сам Ужас.
Внешность Ника отличалась от чудовища так же, как вылупившийся и успевший высохнуть желто-пуховый цыпленок от бравого петуха, с поправкой на то, что плоть Ника отнюдь не утопала в послеяйцевом пушке.
Сердце быстро-быстро застучало, заставляя крылья импульсивно вздрагивать, а глаза неотрывно следить за существом, в пасти которого таких как Ник поместилось бы много. Десяток, не меньше! И эта пасть оказалась прямо рядом с ним. Горячее дыхание, казалось, обжигало. Не крокодил, а динозавр. Динозавр с крыльями и руками. "А я, - дракончик?" -испугался Ник. - "Это мой мам? Или папа, который не догадывается об этом и ест все, что движется? Коты, вот, говорят, едят котят. Прикинуться мертвым?" Но страх оказался сильнее разума и Ник в третий раз громко запищал. В черных динозаврих глазах (не похожих на крокодильи) казалось, мелькнула ласковость и даже как будто улыбка растянула уголки губ. Нику полегчало. Вроде свой. Он опять запищал и попытался ползти. Теперь оно, чудовище, казалось уже не столь страшным, как в первою секунду. Страшилище осторожно сдвинуло свою морду и коснулось Ника. Почувствовался запах. Скорее неприятный и очень терпкий, похожий на кухонную пряность. Ник чихнул, с трудом поднялся на мелко дрожащие ножки, чихнул вновь и опустился на мягкое.
Тут случилось волшебство. А как иначе расценить, то, что любые проблемы и вопросы перестали интересовать Ника? Лю-бы-е. Кроме одной - еды.
Внезапно Ник подумал, что из динозавра, которого он видит, организовалась бы совсем не плохая, а просто хорошая отбивная. Тут же появилась еда. Реальная. Прямо перед носом. Мысли всякие ушли на задний план. Есть, есть, есть...Зубов не ощущалось, но пища, как специально, оказалось какой-то... кашкообразной, что ли. Или пюре? Полужидкая, в общем. Можно не жевать, а сразу глотать. Превосходно! Голова Ника дёргалась, как у змеи, ощущающей в пасти кусок, который сторонний наблюдатель назвал бы непосильным. Ник еще совершал глотательные движения, но пока больше за раз не мог, ведь желудок был уже полностью набит, требовалось некоторое время, что бы он растянулся. Ник осоловел, глаза заволокла истома, сходная с той, которая охватывала Ника в те первые мгновения, осознаваемые им в "белом" мире. "Это не правильно, не правильно", - думал Ник, а его тем временем подняли вверх, и осторожно уложили на подстилку.
Потекли такие же однообразные дни. Ник ел, пил, пачкал подстилку, которую иногда меняли, и грелся на солнышке. Или, солнышках?
Когда чего-нибудь хотелось, Ник пищал. Порой удавалось добиться исполнения желаний. Правда, желания были довольно неприхотливые. После того раза, когда Ник обожрался до полной невменяемости, он заставлял себя контролировать аппетит. Наверняка поэтому съедалось меньше, чем следовало, но всё равно, Ник крепчал и рос. Теперь ему давали не только кашку и измельченные вареные яйца, но и протертое мясное пюре. Без соли и пряностей. А пить давали лишь воду и молоко. Молоко странного цвета: голубое. Но оно-то Нику больше всего нравилось, и он полностью выпивал всё из глиняного поильника. А может из-за этой емкости он и пил? Еду-то ему предлагали с ладони. Поильник оказался предметом, просто кричащем, что Ник не дикий динозавр, а динозавр цивилизованный.
Еду приносил (приносила) то самое чудовище, которое напугало Ника в первый раз. Динозавр ходил на сильных задних лапах, крылья всегда были сложены на спине. Хвост короткий, но мощный. Шея и голова - как у жирафа. Тело покрывали наросты, цвет -зеленовато-коричневый с темными пятнами. Кожа на ладонях - мягкая. Дыхание очень горячее. Очень.
У Ника тоже были руки и крылья. Он часто пытался воспользоваться крыльями и постоянно тренировал ноги, делая приседания. Видимо, динозавры могли летать, потому что когда Нику удавалось совладать с этим длиннющим и пока малопослушным спецприспособлением, он явственно чувствовал то, что в прошлой жизни называлось "подъёмная сила". В прошлой жизни...
Ник, представленный сам себе, начал в однообразии событий (сон, еда) бояться, что забудет, забудет эту прошлую жизнь, и потому пользовался любой возможностью для воспоминаний. Вспоминал друзей, родителей, школу, учителей, уроки, кино, квартиру, всякие предметы... Нику порой становилось грустно.
А мир тем временем раздвигал свои границы. Ник уже видел отчетливо, что находится в комнате, имеющей один выход и одно окно, стены, пол и потолок - каменные (белый известняк?), а сам Ник располагался в углу этой квадратной комнаты, на груде мягких, то ли замшевых, то ли похожих на замшу кусочков.
И вот однажды, сразу после кормления, чуть передохнув и переборов сонливость, Ник выбрался из замшевого гнезда и, время от времени роняя правое крыло на пол, направился к выходу из комнаты. Военная хитрость Ника заключалась в том, что он пошел не прямиком, а вдоль стены, придерживаясь за нее левой рукой. Путь длиннее, но идти, держась за стену, гораздо легче.
Обычно после кормления Ника долго никто не беспокоил, но лучше держаться у стены - не так заметен. Пол и стена были ровными. Каменные блоки сами по себе большие и гладкие, их соединения заполнены чем-то вроде цемента, заровнены в уровень с камнем. Прохлада от стены не чувствовалась. Может, тутошние динозавры теплокровные? Ведь дают же ему молоко?
Ник читал фантастику, а поскольку нынешнее состояние требовало объяснения, то лучшего, чем параллельный мир - не существовало. О путешествии обратно Ник предпочитал не думать. Да и зачем? Все равно ничего нельзя сделать. По крайней мере, пока. Сейчас надлежит собирать сведения. И Ник с трудом, отдыхая и вновь идя вперед, двигался всё дальше и дальше. В смысле, за сведениями.
Ник достиг первой цели (дверного проема) и осторожно заглянул в него. Взгляду предстал просторный холл с высоченными потолками. Оказывается, комната Ника располагалась на втором этаже. В холл вела достаточно крутая лестница. Вдоль стен размещались большие прямоугольные предметы, но не вплотную, а на небольшом расстоянии от нее. Окна, в отличие от комнаты Ника, были большими, и начинались почти от пола, а не скромно жались под самым потолком. Все равно, слишком высоко, что бы Ник отдернул занавеску и посмотрел вниз.
Тишина. Сиеста? Ник постоял на площадке перед лестницей, быстро соображая: теперь спускаться или вернуться? Решил отложить поход на следующий раз.
Назад Ник шел прямиком, а не по стеночке. Когда добрался до гнезда понял, как же благоразумно поступил. Сил уже не осталось вовсе.
Несколько следующих дней Ник потратил на прогулки по своей комнате, отрабатывая технику пеших переходов, а так же осваивал лестницу (спуститься на две ступеньки подняться на две ступеньки). И однажды, решив, что физически готов достаточно, Ник отправился в путь, чуть не следом за уходящим после кормления динозавром. Спустился в зал. Оказалось, что выход из холла расположен прямо под лестницей, по которой Ник только что спустился.
Выйдя из холла, Ник впервые увидел настоящий мир. Небо здесь было высокое. Очень высокое. Много выше, чем на Земле. И разноцветное. Нику понравилось. Небо меняло цвет от зеленого до синего, со всевозможными переходами и разнообразными оттенками. Проплывающие в небе желтоватые облака заставляли все это великолепие плавно менять очертания. Ник заворожено глядел в этот величественный калейдоскоп, в центре которого плавилось темно-янтарное солнце.
Он стоял на обширной площадке, окруженной столбиками. Подойдя к раю площадки и бросив взгляд вниз, Ник удивился. Каменные столбы оказались на самом деле зубьями стены замка (олмерами), которая являлась продолжением отвесной скалы, как перст возвышающейся над открытой равниной, усеянной редкими деревьями, словно кактус колючками: вроде много, а приглядишься... И откуда на равнине отвесная скала? Тут Ник заметил, что к нему кто-то летит. Ну, не к нему, конечно, к замку. Расплывчатое темное пятно в небе, не боле, но Ник точно знал, что видит не птицу, не насекомое и не самолет или вертолет. Не рудимент эти крылья, а нужная вещь. Короче, надо спрятаться.
Ник заковылял к крайнему столбику, затаился за ним. К миниатюрной крепости, венчающей столбообразную скалу, подлетал исполинский дракон. Крылья, действительно не были бесполезным органом, как в свое время подозревал Ник. Хотя стиль полета, в целом, не впечатлял. Может из-за того, что размах крыльев для столь большого тела казался не достаточно значительным, как мог бы быть допустим, для орла или гуся? Дракон совершил посадку недалеко от затаившегося Ника. Так, наверное, заканчивает свой полет гриф: тяжелая пробежка с полусложенными крыльями. А вот лапы похожи скорее на длани Сфинкса, хотя в целом прибывшая гора плоти у Ника вызывала ассоциацию с лошадью. Дракон полностью остановился, пробормотал зло и гортанно, и скрылся за дверью, явив на несколько секунд Нику блестящую на солнце спину. Спина была примечательна длинной белой полосой, шедшей от загривка до самого кончика хвоста. Сам дракон был коричневым, но светлая полоса окаймлялась почти черными буртиками, что делало коричневого похожим на бурундука. Морду Ник не успел разглядеть, но звуку голоса и большим размерам сделал однозначный вывод: "Папашка прилетел". Да...
Кстати, а почему дракон? Дракон, а не динозавр? Потому, что разумным может быть дракон, а не какой-то там ящер. Размышления Ника прервались возвращением "папы". Выйдя на середину посадочной "площадки" он трижды топнул ногой, и одна из плит поднялась, так как оказалась дверью подпола, явив достаточно широкую лестницу. Дракон отправился вниз, то ли за ведром картошки, то ли за банкой соленых огурцов... Ник все еще хоронился за олмером, рискуя сорваться в бездну. Мелкой дрожью трясясь от страха, выбор: свалиться или быть замеченным. Обошлось, не увидел. Можно торопиться к себе в гнездо, для первого дальнего путешествия впечатлений более чем достаточно, но любопытно же посмотреть, куда это отправился летун: в какую-то засекреченную комнату внизу? Пока здесь Ник дверей, в полном понимании, не встречал - одни не закрывающиеся дверные проемы.
Когда отзвуки тяжелых шагов стихли, Ник осторожненько подкрался к открытому подполу и заглянул туда. Только вот явно переоценил свои силы. В общем, ноги не удержали Ника, и вместо "заглянул туда" у него получилось "загремел туда". Проскользив по ступенькам до самого низа, он поднялся на слабые ноги и сделал последний шаг.
Ник встал в дверном проеме и охватил взглядом все помещение. Оно напоминало то, в которое он спустился по лестнице из своей комнаты, но было несколько меньшим по размерам. На стенах висели факелы, в центре комнаты стоял стол, на столе - чашки и чаши самой разнообразной формы. За столом, лицом (?) к Нику сидел тот, недавно прилетевший динозавр. По правую и левую сторону от него сидели за столом еще два, причем самый маленький своей расцветкой одновременно напоминал остальных. И все молча смотрели на Ника. Семейка...
Немая сцена в доме с динозаврами затягивалась. Свет от факелов был на удивление равномерным, не устраивал бликовую пляску, а спокойно, словно электрический, заливал залу. Молчание продолжалось долго. Присутствующие за столом, казалось, поражены явлением Ника, а Ник, в свою очередь , был шокирован видом восседающих за обеденным столом драконов. Как бы то ни было, первым заговорил Ник.
В том крике, что он извлек из своего нового тела, Ник хотел выразить всё, что возможно. Все, что накопилось в голове и душе (теперь-то Ник не сомневался, что переселение душ существует), за все время пребывания его в данном мире: и жалобу на несправедливую судьбу, забросившую его сюда, и глубокую уверенность в промыслы Бога, и страх за свое будущее, и презрение к опасностям, и, может быть, желание смерти. В ответ Ник услышал... слова! Это было так неожиданно слышать:
- Успокойся, мальчик мой, все хорошо, не волнуйся, родненький мой..., - что Ник оторопел, и в этом состоянии наделал кучку, в которую уставшие ноги тут же мягко его и опустили.
Как такое может произойти: впервые слыша речь динозавров, уже понимать ее!? Тем временем новая мама выскочила из-за стола и, продолжая ворковать нежные успокаивающие слова, подхватила Ника на передние лапы, понесла вверх по лестнице, в детскую комнату. А Ник впал в продолжительное забытье, неокрепшее сознание требовало отдыха от обрушившихся впечатлений.
То ли от нервных переживаний, то ли от физического переутомления, то ли в силу каких других обстоятельств (например, сквозняк), но Ник заболел. Он чувствовал непереносимую слабость, полное отсутствие аппетита, знобило. У постельки сменялись дежурные, за ним ухаживали, с ним заговаривали.
Ник продолжал понимать то, что говорили динозавры, сам же не смог сказать пока ни единого слова. Речевой аппарат Ника еще не подчинялся. На что был похож язык, на котором говорили между собой динозавры, Ник не знал. Разве что в нем слышалось больше твердых и шипящих согласных, чем в том языке, к которому Ник привык дома. Проводя аналогию между собой и обычным человеческим малышом, Ник ужаснулся: когда это еще он научится говорить! Но неожиданно проблема решилась довольно просто. Как-то сестра, сидя у его кроватки сказала:
- Ну, ничего, скоро поправишься, научишься говорить мыслями, потом научишься говорить языком, а потом, когда мысли научишься скрывать, станешь уже совсем большим, как папа. Пора спать, солнышко уже садится. Спи и ты, солнышко.
Нику вовсе не улыбалась перспектива стать таким как папа, но возможность телепатического общения представлялась достаточно соблазнительной. Правда, если тут они все такие уж телепаты, то это что, они его мысли читать могут? Ну, это вряд ли, иначе они такого бы начитались, только держись. Что же это означает, то что он мыслит по-другому, или уже умеет скрывать и значит совсем большой? Надо будет попробовать что-нибудь сказать мысленно, но только очень простое, например, "дай пить".
Ник был один в комнате, другие должны спать, но исходя из предпосылки, что для мыслей не существует ни преград, ни расстояний, Ник принялся мысленно "кричать":
- Дайте пить!!!
Наверное, отца не было дома, поскольку на мысленный крик прибежали только мать и сестра. Они кудахтали, словно две наседки. Притащили воду и голубую жидкость, восторгались тому, что ребеночек заговорил так рано. Уже по их предположениям Ник понял, что переборщил. Не надо было создавать сразу два понятия: достаточно просто "Пить" или "Дай!". Но, зато теперь понятно, что имела в виду сестра под умением скрывать свои мысли: не кричать все подряд, и только. Но это глупость. Наверняка среди этих ящеров есть такие, которые могут воспринимать неслышные остальным колебания мозга, "Допустим, как я", - подумал Ник. - "Иначе как я понимаю их язык? Судя по всему, я слышу их мысли, которые они передают голосом, а сами их скрывают. Попробую-ка я прислушаться к их мыслям..."
Прислушавшись, Ник сделал еще одно важное открытие, вставшее в один ряд с остальными чудесными свойствами его нового организма. То, что он принимал раньше за шум в ушах и связывал со своим болезненным состоянием, оказалось сонмом чужих раздумий. Мыслей, надо понимать, либо не экранированных, либо плохо скрываемых. Среди них Ник без особого усилия выделил размышления тех, кто находился рядом: "Надо будет рассказать завтра отцу". Были еще и другие, но те, кто генерировал их, находились очень далеко. Ну, хватит, надо спать, а то слишком много информации, так и новый нервный стресс можно получить, и голова заболит, она хоть и как у змеи (или жирафа?), но все рано, живая...
Ник так никогда и не узнал, сказали отцу о том, что сын - вундеркинд? Новая, начавшаяся "от яйца" судьба Ника сделала крутой поворот.
Проснувшись утром, Ник первым делом решил проверить свои телепатические способности, и был оглушен роившимися вокруг мыслеобразами. В новом мире происходило нечто выходящее за пределы его нового знания. Ник выбрался из яслей и отправился в путь по маршруту, который освоил несколько дней назад. На каменных плитах двора бестолково суетилась вся семейка. То, что вызвало в апатичных драконах столь несвойственную им прыть, находилось внизу, под скалой. Пришлось подойти к каменному ограждению.
Внизу, по военному упорядоченно, маленькие как пластмассовые солдатики передвигались фигурки людей. Видно было, что каждый из них имеет свою четкую задачу, которую усердно выполняет. Двигались они очень споро, так, наверное, мухи летают быстрее, чем человек успевает их схватить. Дым костров из-за сильного ветра тянулся почти по земле, неохотно поднимаясь вверх и растворяясь в воздухе. Голова Ника закружилась - показалось, что тело клониться в сторону пропасти. Он схватился за столб, но все равно, к горлу подкатывал страх.
Около чадящего костра, начала собираться небольшая толпа, центром внимания которой стал Ник. Несколько человек достали луки, но пустил стрелу только один. Металлический наконечник стукнулся в камень метрах в двух точно под Ником. Наверное, это самый сильный стрелок, потому что больше оперенных посланцев не полетело. Странно: несмотря на сильный ветер у поверхности, здесь, наверху, стоял штиль, что было заметно и по полету стрелы.
Чувство, заполнявшее собой весь эфир, называлось "тревога". "Мама, мама", - громко пытался привлечь Ник внимание, но взрослым было некогда, они готовились. Отец раззадоривал сам себя, как бык или жеребец бил лапой по устилающим пол камням, высекая искры. Оказывается, точил когти. Мать остервенело рвала окровавленный кусок мяса - глаза ее были мертвы - она тоже по-своему готовилась к битве. И вдруг Ник понял, что же происходит на его глазах: они готовятся погибнуть! Жирная сестра хныкала, зажавшись в угол. Воображение Ника представило следующую картину: во внутренний двор на белом коне с султаном и розовым плюмажем въезжает рыцарь в золотых доспехах, в его руках длинная, раскрашенная черной спиралью пика, и вот на полном скаку рыцарь пронзает копьем эту толстую тритониху с крылышками, уже достигшую мать по размерам. А потом еще будет хвастать на балу победой над бедным беззащитным животным. "Так все и погибнем", - подумалось Нику. - "А жаль, такие перспективы открывались..."
В высоком небе, загроможденное пеленой облаков, сияло бордовое солнце...
Глава 2
Ник шел по дороге, загребая меленький песок лапами, оставляя на горячей поверхности нечеткие следы. По краям дороги росла мелкая травка, а ветерок колыхал желтоватые метелки, торчащие то тут, то там. Пространство, простиравшееся вокруг, не являлось ни степью, ни лесом, ни даже широкой просекой. Да, справа и слева рос лес. Но что в одну, что в другую сторону - далеко. А между лесами - дорожка. Иногда под лапу Ника попадал острый камушек, больно колол мягкую нежно-зеленую ступню. Тогда несколько следующих шагов приходилось прихрамывать. Временами Ник пробовал расправить крылья и взлететь, но ни к чему хорошему попытки не приводили. Помахав крыльями (все равно, что руками, в которых зажато по листу плотного картона - вот такие ощущения) Ник успокаивался и продолжал двигаться пешком.
Солнце высоко, а луна чуть выглядывала над левым лесом. Названия условные, но привычные. Луна, кстати, больше Солнца, но, конечно, не такая яркая. А может здесь и желтая, и красная штука были звездами?
Что вперед, что назад, путь пройденный и путь предстоящий были великолепно видны. От горизонта до горизонта. Прямая линия, прыгающая по холмам. До горизонта на Земле - пять километров. А здесь? А сам Ник - если по земным меркам - метр высотой или сто метров? На этой планете (Ник уже не сомневался, это другая планета) земные законы могут не действовать. Другое и притяжение, другие плотности и массы тел... Это параллельный, или перпендикулярный мир... Да какая разница! На Землю теперь никогда не попасть, надо привыкать жить тут.
На самом деле, не так уж и плохо: кто не мечтал начать жить сначала, помня о прошлой жизни? Кажется, в сборнике индийских сказок была одна про мужа и жену, что они такие хорошие, аж в следующей жизни боги сохранили им память про предыдущую жизнь. А вдруг это то, что называют "жизнь после смерти"? Придется на всякий пожарный случай вести тут жизнь праведника. Хотя теперь уже точно не получится.
Тропинки выводят на дорожки, дорожки - на торный тракт. А все дороги ведут в Рим, в котором так много храмов, что к храму приводит любая тропинка, куда не направляйся в начале путешествия. Потому, как только под Ником вместо привычного пыльного песка оказались широченные дорожные плиты, он не сильно удивился. Идти по ним оказалось ненамного приятней, чем по песку. Камушков может, стало меньше. Леса по бокам прекратились. Ну, не тайга же, в самом деле. Теперь впереди просто холмы. Они напоминали морщины, потому что и морщины и холмы говорят о старости.
Иногда склоны оказывались достаточно крутыми. Ник оценивал их градусов в пятнадцать, но надо учесть, что он уже здорово устал, и не имел опыта. Не больше пятнадцати. Ник с замиранием сердца представлял себе, стоя на верхушке особо высокого холма, как бы он помчался отсюда на своей доске. Но скейтборд стал теперь светлым воспоминанием. Сделать здесь? А где взять подшипники?
Зато, используя крутизну, Нику удавалось экономить силы. Нет, он не летел как птица или как планер, но все таки... Оттолкнувшись ногами и держа крылья раскрытыми у него получалось совершать очень и очень длинные прыжки. На Земле стал бы рекордсменом. Если, конечно, не заставят соревноваться с белкой-летягой. За несколько прыжков преодолевался весь спуск. Да дело не в том, что поход продвигаться стал быстрее. Главное - веселее. Ник столь увлекся, что не заметил сидящего на обочине дороги дракона. Хотя, его и внимательно приглядевшись издалека трудно было обнаружить. Раскраску этот дракон имел покровительственную. Когда Ник приблизился, то увидел, что это пожилой ящер. Не очень крупный, ростом с "маму". На траве рядом с ним обнаружились деревянная палка и синяя материя (одежда?). Дракон сидел не на голой земле, а на небольшом деревянном саквояже-сундучке. Ник подошел к старику достаточно близко. И от незнания, как себя вести, чувствовал неловкость. Поздороваться? Или это тут не принято? А сидящий, то ли делал вид, то ли на самом деле не замечал ничего вокруг. Подойдя уже почти вплотную, Ник решился:
- Хорошая погода, не правда ли?
Старик-дракон вздрогнул, показывая этим, что не видел "полеты" Ника.
- Ты откуда, малыш?
В тоне, которым был задан вопрос, Ник услышал столько участия и заботы, что чуть не расплакался.
- Из замка. Иду уже давно, а сколько - сам не знаю.
- Ты наверно из замка барона Кснфа.
- Кснфа? Не знаю, может быть. Кроме отца и матери у меня была сестра и замок стоял на отвесной скале.
- Да. Это так. Все твои погибли. Как тебе удалось спастись?
- Не знаю... Я устал...
- Да, конечно. Я сам устал, отдыхаю. Меня зовут Птипт. А тебе следует поспать. После, когда отдохнешь, расскажешь.
Ник обессилено опустился рядом с Птиптом на жесткую растительность и задремал. Сквозь дремоту, со сваленной на бок головой и раскинутыми в стороны крыльями, он слушал мысленный монолог старика. "О, что за время, что за времена... Почему судьба так жестока к нам? Но как же ему удалось спастись, такому малышу? Малышу, не умеющему летать и не знающему законов отдыха? Без имён, без знаний... Что за время... За что? А как было раньше! Я помню другие времена, помню. У баронов во владении было по несколько деревень этих людей, они головы от грядок поднять не смели, а сейчас? Нет, надо на острова. Всем. И вот он, итог. Тебе повезло, малыш-барон, что ты меня встретил. У нашей родины - свои заботы. А тут слишком много этих тварей. А нас мало. И тёплыши этим пользуются. Замок был надежным укрытием. Но и он не уберег. Что ж поделать? Надо уходить. Там нас не ждут, и все же... Да, маленький Кснф, твои родители хотели уйти к истокам, но судьба драконов нашла их и здесь. Спи, малыш... Спи. Потом расскажешь что произошло, кто и как погубил всех теплышей, всех до единого."
Во сне Ник не остался один. Ему приснился "тёплыш". Если считать, что сон это реакция уставшего мозга на события дня, то похожесть приснившегося человека на Птипта легко объяснима. Большой, старый и пожалуй, чуть зеленоватый. Седые космы явно имели этот оттенок. Да и глаза имели бутылочный цвет.
- Здравствуй, Ник. Я должен тебе что-то объяснить. Видишь ли, твоя жизнь на Земле окончилась. Когда я говорю "жизнь" я подразумеваю полный цикл. Когда душе предложили выбор, где и как продолжать свое восхождение, она выбрала этот мир. Духовных сил и знаний тебе полностью хватит. Так что твое появление здесь - это награда.
Если бы происходящее не было сном, Ник в этот самый момент обязательно громко хмыкнул. Награда? Это - награда?
Тем временем старик продолжал:
- Но иногда не все в нашей власти. Есть и другие силы. У них был к тебе собственный счет. Не имея возможности изменить волю провидения по крупному, они мстят в мелочах. Ты должен был родиться человеком, стать мудрым правителем, а видишь, как оно вышло...
"Вижу!!!" - хотелось крикнуть Нику. Но он молчал.
- Понимаешь, мой друг, у нас все рассчитано заранее. Дракончик, в теле которого ты теперь живешь, должен был погибнуть. Поэтому ты - свободен. В этом мире у Провидения к тебе теперь никогда не будет собственных счетов. Закон возмездия на тебя больше не распространяется. Расчет - один и после смерти. Так что лишь от тебя самого зависит цепь дальнейших перерождений. Совершай лишь те поступки, за которые потом не будешь отвечать. Будь умеренным во всем. Это главное. Ты, наверно, хочешь узнать, можешь ли вернуться на Землю? Зависит лишь от тебя. Прости. И прощай.
Старик из сна исчез, а Ник продолжая спать, размышлял: кто же ему и за что так подсуропил, что отнял самое ценное - возможность быть человеком? И решил, что даже в своей мести будет умеренным.
Проснувшись, Ник сон не помнил. Он просто обладал новым знанием.
Глава ***
Солнце оранжевого цвета благосклонно поглядывало вниз, одаривая бархатным потоком своих животворных лучей ухоженные поля. Широкими, мелкими волнами на них ходили зеленые стебли. Высокое небо несло крутые и заснеженные, как вершины гор, пирамидовидные облака. Облака плыли в сторону моря. Сами горы, настоящие, теперь уже состарившиеся и приобретшие вид расплавившейся масляной массы, зеленели лугами, по которым как букашки, ходили коровы. Горы? Да нет, уже просто большие холмы.
Звонкая тишина стояла в мире - тишина и покой. Как хотелось, чтобы эта тишина стояла всегда. Только слышалось шевеление живого колоскового моря. Да временами потрескивали кубышки маленьких аленьких цветочков, мелькающих в зеленых дебрях. Лепота.
Двое мужчин примерно одного возраста лениво грелись на солнышке, лежа рядом с полем на травке. И обсуждали достоинства и недостатки пегой коровы. Нельзя сказать, что они были настолько уж увлечены разговором, но расслабленность и разморенность не дали им заме6тиить, как к этому же краю поля по тропинке поднялся третий человек: молодой, почти парнишка. Его слова, прозвучавшие к тому же достаточно громко, заставили земледельцев вздрогнуть от неожиданности.
- Хороший сегодня денек, не правда ли? Лежащие одновременными резкими движениями повернули головы в сторону вновь пришедшего. Нельзя было не заметить, что он сильно отличался от жителей здешних мест. Одежда. Если у мужчин она состояла из домотканых штанов и рубах, а на ногах красовались деревянные башмаки, то юноша был целиком в длинном белом плаще и в кожаных сандалиях. В руках - тонкий посох, заканчивающийся кольцом. Плащ застегнут на перламутровые застежки, блистающие как рыбья чешуя.
- Заходь поешь - сухо откликнулся один из селян, садясь. Поднялся и другой, выжидательно глядя на молодого человека. Но от традиционного приветствия второй воздержался.
Юноша не стал ходить вокруг да около:
- Я плыву с дальнего острова, лежащего там, где встает солнце, - он говорил немного странно, медленнее, чем местные жители., что характерно скорее для северных островов.
- Меня зовут Адам. На наш остров давно-давно никто не приплывал...
Молчаливо выслушали мужчины Адама. Странно это. Слишком уж хлипкий вид у юноши. Сомнительно, что б он преодолел в лодке в одиночку расстояние, столь большое, что рыбаки с их острова не доплывали. Не вызывал Адам у них доверия. Да и что ему нужно? Товар привез? Землю хочет у них просить, под пшеницу? Нет у них земли для него.
- Чего тебе треба, Адам? - прямо спросил Кажа на правах старшего. Это было его поле, и он чувствовал себя главным. И не важно, из чего сделаны застежки плаща.
- Хочу отдохнуть, поговорить обо всем, что произошло в мире, пока мы жили без новостей на своем острове. А потом уж решить: плыть дальше, или вернуться домой.
- Ты делать что могешь? - участие в разговоре принял и Караа.
- Рыбу ловить. Коров доить. Коров лечить. Ковать. Копать. Не копать. Не ковать. Не доить. Не лечить... Не ловить.
Закончить рассказывать Адам показал Караау и Кажау десять разогнутых пальцев в подтверждение того, какой он хороший работник.
Посмеялись втроем.
- Как , Караа, к старшему деревни его?
Тот в ответ пожал плечами и улегся на траву вновь уставившись на спешащие с севера на юг облака, плывущие в голубом небе. Ты, мол, тут главный, ты и решай.
Кажа же отряхнулся и пошел по краю поля, давя башмаками темные комья жирной земли. Адам поспешил следом, стараясь идти по узкой кромке травы: между колосьями и дорогой.
Старший деревни был, конечно, пожилым человеком, но ни в коем случае не стариком. Это обстоятельство несколько удивило. Старший не стал выслушивать прибывшего, а обратился к Кажа:
- Что хочет?
- Просит пожить.
- Завтра он уплывет.
Вот и все. Разговор окончен. Мужик, представлявший интересы Адама расстроился. Вроде это ему старший отказал в просьбе.
Островитяне, видно, гостеприимством не отличались. Адам задумался.
Самый типичный выход в подобных ситуациях - спасти кого-то из местных. Тогда благодарные жители сами упросят чужеземца остаться. И Адам будет везде желанным гостем.
Два вопроса: как и целесообразно ли? Может лучше двинуть дальше, на запад, там остров большой. Легче найти жилье и работу...
Спросят: откуда? Да вот, с Восточного острова. Хотя нет. Не "да вот, с Восточного острова". Так не пойдет. Надо: "С Восточного острова приплыл я". Именно так, по дурацки и придется разговаривать все время. И буду считаться замкнутым молчуном, себе на уме.
- Ты откуда, молодой человек?
Перед Адамом стоял высокий рыбак с корзиной морского салата.
- С острова дальнего. С родителями поссорился я. - Решив начать практиковаться степенно , стараясь копировать говор ответил Адам.
- Ого! - Искренне удивился рыбак, опуская корзину. - На острове живу я. Три прошло года. А за день ты балакать на местном стал.
"Не за день, часа за полтора," - подумал Адам, но вслух хвалиться не стал.
А рыбак отличался от тех двух земледельцев. Лицо. Интеллигентное лицо. Не смотря на следы, оставленные соленым ветром, холодными брызгами и безжалостным солнцем , угадывалось если не высокое образование, то по меньшей мере широта взглядов философа.
- А ты откуда прибыл в эту дыру? - очень удачно спросил Адам.
Адам спросил, но высокорослый принял слова за шутку.
- Дыру? Дыру!? - переспросил дважды и ... расхохотался. - Какое меткое слово для места этого! Этот остров воистину прореха в мире... В которую провалилась моя судьба.. Дыра. А ведь был когда-то придворным. Но, немилость королей ... И вот я посол-представитель. Уже лет пятнадцать. Треть жизни.
- И много островов представляете?- Поинтересовался Адам.
- О! У моего короля семь островов. Но я тут представляю интересы еще четырех королей. Всего двадцать девять островов.
- Нет-нет, я хотел спросить на скольких островах вы посол.
Разговор шел по нужному для Адама руслу. Аристократ, впавший в немилость, вроде как по собственной инициативе рассказал о том, сколь островов. Не плохо.
- Один остров. Пять больших деревень. - горечь в голосе велика была.
"Что ж ты такого натворил, что тебя сюда законопатили??"
- Что ж мы тут стоим, - пойдем ко мне в резиденцию. Спохватился посол-рыбак, подхватывая корзину. - Надолго у нас?
- Старший деревни два дня разрешил.
- А потом куда?
- Потом? Посмотрим. Хочу попутешествовать. Меня зовут Адам как тебя зовут?
- Имя у меня Борамнетронепт. Можно просто Бора, как меня здесь знают.
- Бора-мне-трон-епт. - С запинкой проговорил Адам.
- Годиться!
Они пошли по тропинке, поднимаясь вместе с ней на холм. С холма море предстало бесконечной рябой равниной, Ветерок тащил с собой привкус йода и бодрил.
В деревне Бора свернул к первому же зданию. Самодельный кирпич, самодельная черепица приятного зеленого цвета. Два окошка заставленных цветными стеклами, труба. Можно было бы сказать "зажиточно", если бы речь не шла о резиденции посла.
Окна выходили на восток, и потому в единственной комнате царил полумрак. Причем оранжевый.
Глава *******
Причал обрадовал безлюдьем. Из качающейся на волнах крашенной в голубой цвет четырехвесельной шлюпки метнулась чалка и вскоре деревянная посудина уже долбилась о сваи причала. Из маленького морского судна на дощатый настил поднялся совсем еще молодой человек с холщевым мешком в руке, облаченный в неудобный для лазанья белый длиннополый плащ. Достигнув надежной твердой поверхности, человек немного посидел, наслаждаясь отсутствием качки и чувством постоянства опоры, открытым взглядом осматривая обнаружившуюся панораму. Весело блестящие карие глаза вбирали в себя поднимающиеся от прибрежной линии пологие холмы и обливший их известковыми домиками город, с белокаменной цитаделью на макушке самой главной возвышенности.
Отдохнув, путешественник резво вскочил и свободной походкой двинулся прочь от моря, нимало не волнуясь за лодку. А та вдруг дала течь, медленно погрузилась и ушла на дно. Где растворилась как кусок соли. Очень странная лодка...
Молодой человек же двигался своим, заранее выбранным путем, не обращая внимания на неприятности: жарищу и вонь. Полуденное солнце безжалостно пекло дорожный камень и все что не укрылось в тень, доводя обычные портовые запахи до полного одурения. Разлагающаяся рыба и гниющее дерево. Вот что перебивало все остальное.
Люди, те кто не отправился в море с утра, а готовился к вечернему лову в лагуне, отсиживались в прохладе каменных погребков, утоляя жажду пенистым сидром из прошлогодних яблок, или дремали, обливаясь сонным потом под сенью навесов в лениво качающихся гамаках, подвешенных между стволами яблонь или груш.
Лицо худощавого юноши, несмотря на капюшон, который должен был прикрывать от беспощадных лучей, покрылось бисеринками солоноватой влаги, выбравшейся через маленькие поры в коже. И все остальное тело потело, точно выброшенная одиночной волной на отлогий берег медуза. Плащ на спине, между лопаток, промок и неприятно лип к коже. Спрятаться бы... Но улица ползла строго на север, здания стояли впритирку друг к дружке, не оставляя в стыках ни малейшего просвета, так что спрятаться в тень не представлялось возможным.
Наконец, показалась заманчиво приоткрытую дверь, к которой некогда прибили грубо вырезанное из толстого шпона изображение кружки. Когда путник зашел внутрь, то повеяло столь приятной прохладой... Даже не захотелось спускаться по лестнице: так бы и стоять в дверях, обдуваемым легким, словно бриз, потоком воздуха. Если на улице царила иссушающая смерть, то здесь пахло жизнью. Очень похоже на дрожжи.
Спустившись в сумеречный подвальчик, у которого оказался неожиданно высокий потолок (видно, за счет прибавки первого этажа), молодой человек едва не упал, споткнувшись. Простительно: глаза не успели привыкнуть к полумраку, а ряды небольших квадратных столиков начинались сразу от двери. Но главная достопримечательность зала покоилась у дальней стенки. Пришлось, лавируя между столиками и завсегдатаями как юркая лодочка меж плотов ловцов криля, пробираться к большой бочке, снабженной солидным медным краном.
Около бочки на табурете восседал здоровяк с бакенбардами, спускавшимися до самого подбородка, весивший, пожалуй, раза в три больше обычного человека. Наверно, баки должны скрывать дряблость темного лица, но им это не удавалось. Одутловатость впечатляла даже больше, чем потертости и дырки на фартуке тюленьей кожи.
Окинув хмурым взглядом плащ и мешок подошедшего, хозяин первым делом поинтересовался:
- Ну, чем расплачиваться станешь?
"С приездом", - вздохнул про себя юноша и проглотил заготовленные заранее вежливые слова приветствия. Молча сунул руку за пазуху, вытащил цепочку, которая змейкой висела на груди, цепляясь за охватывающую шею кожаную тесёмку. Отсоединил последнее звено, убрал цепочку на место, протянул серебряного червячка раздатчику пенистой влаги.
- Ну, значит, семь больших кружек! - громко объявил толстяк, предварительно сжав изогнутый стерженек зубами для пробы.
- А! Парень! - тут же раздался зычный зов из-за одного из ближних столиков. - Тебе одному столько не выпить, давай, присоединяйся к нам.
Однако хозяин видел длину цепочки и принялся цедить не только из крана, но и сквозь зубы:
- Ну, значит, у меня память хорошая. Следующий раз зайдешь, я тебе запомнил: налью.
Юноша посмотрел туда, откуда его позвали.
- Мне - одну полную, и две по половинке.
За столик пристроился сам-четверт. Один, по виду, ровесник, уже так хорошо освежился, что никакого интереса к новому соседу не проявил. Двое других - постарше, так и лучились дружелюбием. Перед ними и стукнулись донышками кружки, наполненные лишь до половины. Сам юноша выставил свою над серединой стола и произнес:
- За встречу!
С глухим деревянным звуком кружки почти одновременно сошлись, и разошлись переливать содержимое в разверстые пересохшие глотки. Напиток напоминал медовуху на вкус, лишь несколько кислее.
- Замечательно! - Осторожно похвалил юноша. - Меня зовут Адам.
- А то! - Радостно согласился мужчина помоложе, но с лысиной, отирая рот тыльной стороной ладони. Судя по тембру голоса, именно он позвал Адама. - А меня зовут Горино, он - Бартоло, а этот... А как его?
Юный посетитель подвальчика Стирнул лежал щекой на столе и в полусне тяжело дышал через раскрытый рот. Одеждой он здорово отличался от Горино и Бартоло. Полотняная ряса с капюшоном напоминала плащ, а совсем не удобные штаны и кофты, похожие на пуловеры, правда, не шерстяных, а пеньковых ниток.
Отпили еще.
- А ты, Адам, надо полагать, решил податься в волшебники?
- Так уж заметно?
- А то! - поддержал Горино дружок, и они радостно заржали.
Такая бурная реакция на стремление к знаниям показалась Адаму странноватой, он внутренне собрался. Только что Бартоло демонстрировал равнодушие а Горино радушие, и вдруг - такой смех.
- А сюда всякий паренек за тем является.
- А вот из нас магов не получилось. А так что смотри, если не выйдет, приходи к нам. А мы тебе подыщем хороший корабль.
- А ты думал, - подхватил мысль товарища Бартоло, - а кто должен всех волшебников и их учеников кормить?
Поняв, что перед ним всего-то вербовщики, Адам успокоился.
- Скажите, ребята, Стирнул - еще поступает, или уже не принят? Я то только что приплыл на Остров, было бы здорово сразу обзавестись спутником.
Вербовщикам здравая мысль юноши пришлась не по душе.
- А что тут сложного? А не нужно тебе его будить.
-А ты иди в замок, найди Главного мага, скажи, что хочешь стать учеником, он тебе ответит "Иди и учись". А уж если ты как Стринул придешь к нам, мы тебя поймем.
"А если ты прям щас не уберешься - не поймем", - казалось, звучало на самом деле. Адам внутренне ухмыльнулся, а вслух произнес:
- Тогда еще по кружечке?
- А вот это правильно, - подобрел Горино. - Балинка!!!
Из дальнего конца зала подошла девушка. Принялась собирать кружки со стола.
- А заказывай, - радушно предложил Адаму Горино, словно это он платил за выпивку.
Стирнул приподнял голову и принялся улыбаться, глядя на девушку. Была она небольшого роста, худая, черноволосая, с вытянутым лицом и усталыми глазами.
- Четыре полных кружки, - попросил Адам.
Голос у Балинки оказался звонким и задорным:
- Ну-у-у-у, сколько уже успели! - возмутилась она, собирая пустую посуду.
- А это совсем и не много, - поспешил неуклюже оправдаться Бартоло.
- Ну ушли бы в море с утра, все польза. - И Адаму: - Ну, а вы, молодой человек, с какой радости их угощаете?
"Молодой" не нашелся что ответить. Лишь пробормотал, перенимая говорок сокружников:
- А чего не угостить?
Девушка фыркнула, демонстрируя неудовольствие, и, забрав кружки со столика, направилась к бочке.
"Просто разносчица или родственница хозяина?" - мелькнула мысль у Адама, но интересоваться не решился. Узнает в свое время.
Со Стирнулом же произошло воистину волшебное превращение. Он только что спал чуть не в пивной луже, но вот оживился, выпрямился, глаза залучились теплым светом, голова на тонкой и, пожалуй, изящной шее завертелась из стороны в сторону, высматривая поживу на других столиках.
- Ну, мне что-то захотелось пожевать, - то ли сообщил, то ли пожаловался парень.
Осуществить желание немедленно не получилось. В подвальчик по лестнице спустился высокий широкогрудый и узкобедрый мужик в незастегнутой кожаной жилетке, алом шейном платке, коротких кожаных же штанах. Босой. Но отчего-то казалось, что ему просто так удобней. Может, из-за того, что под шейным платком в густой растительности поблескивал золотой медальон?
Два старших соседа Адама по столу вскочили и буквально бросились на встречу вновь пришедшему. Но не они оказались первыми, поспешившими с приветствиями. Видать, что мужчину здесь и знали, и уважали. И отнюдь не как рядового посетителя. Уже сдвигались столы, образовалась большая компания. Все сидели в разных концах зала - и компания. А ведь ничто не указывало, что тут проводят время знакомые друг с другом люди.
Балинка, стала подавать на сборный стол, забыв о заказе. Красномордый хозяин, и тот покинул свою табуретку и носился между бочкой и длинным столом, выставляя кружки и тарелки с мелкой вяленой рыбешкой.
Стирнул погрустнел, обратил внимание на Адама.
- Ну, а что еще пить в такую жару, как не террацину, верно?
И схватил за руку пробегавшую мимо девушку:
- Ну, Балинка, принеси, ну а рыбки, что ли...
- Ну, зачем их поил? - в ответ спросила она не громко.
- Ну, утром торговца разгружал, а они знали, вот и...
Девушка вырвала руку и помчалась по делам.
- Ну а тебя как звать?
- Адам. А тебя - Стирнул.
- Ну, только приплыл? - согласно кивнув, спросил он в ответ.
Адам пожал плечами, мол, а как же?. Балинка принесла четыре кружки, бросила Стирнулу:
- Ну ты жди вяленку, видишь, пока некогда. - Сказала, и поспешила, лавируя меж столиков, к центру гуляния. Юноши принялись за террацину.
- Кто этот здоровый? - Адам постарался спросить как можно спокойнее, что бы ни собеседник, ни любой другой человек, случайно посмотревший в их сторону не почувствовали жгучего интереса.
- Ну, капитан торговца. Я сегодня с друзьями разгружал его корабль.
- Учишься на мага?
- Ну, совсем нет. Сижу в прохладном подвале и жду обещанную рыбу. А друзья, да. Надеюсь, что учатся на магов.
Адама ответ Стирнула (скорее уход от ответа) нисколько не обидел и не озадачил. Скорее порадовал, поскольку подтвердил кое-какие подозрения: такой малый отправится угощать друзей, только если ему это действительно надо.
- Я бы тоже хотел учиться на мага, - Адам постарался придать голосу максимум душевной открытости и простодушия.
- Ну а что ты тут тогда сидишь? Смущаешься? И зря. Я видел там ребят куда моложе тебя. Но учти: придется отказаться от террацины и сидра, от танцев с девушками, от вяленой корюшки и соленых осьминогов. От всего, что приносит удовольствие.
- Да, я знаю, - поспешил согласиться Адам и прервать высокопарную тираду товарища. - За все приходится платить. Тут: отказом от удовольствий. Вот за саму учебу платить надо? А то родители мои умерли и не оставили средств.
- Ну, их всегда нет. Денег. И это правильно. Будь у тебя много денег - ты будешь спать на мягкой постели, пить виноградное, и девушки будут приходить к тебе в дом сами. А волшебники - стоять в очередь и исполнять любое поручение.
- И я мог бы сколько влезет тогда есть жирную вяленую корюшку.
При желании Адам мог бы нанять всех волшебников острова. Золота на такое дело бы хватило. Но если Стирнул считает, что самое важное и дорогое в жизни это деньги - стоит ли его пытаться разубеждать? К тому же, как раз в это время подошла Балинка с деревянным подносом (скорее тонкой разделочной доской). Поставила на столик и метнулась на зов красномордого.
- Ну, а у тебя много монет осталось?
Адам переспросил:
- Монет? У меня лишь цепочка. Звеньев на тридцать.
- Ну, я не знаю, сколько это на монеты.
- Мне за одно звено семь кружек...
- Ну, ничего себе! Семь? - изумился Стирнул. - Тут кружка пять монет идет. Дорогой подвальчик. Он тут единственный. Купить на день еды - монета.
- Так у вас монета - медная? А звено серебряное. Мне, выходит, на пять дней звена хватит на еду? Тогда почти на полгода?
- Ну, ты, Адам, не слишком то радуйся. На пустой каше полгода не проживешь, ноги протянешь. К тому же приплыл в неудачное время. В городе заварушка начинается.
- Что? С кем?
- Ну, обычное дело. В Мастерхольме должны произойти выборы ректора и на остров приплывают Вольные Волшебники, которые также участвуют в голосовании. И будут в своих домах жить. Ну, а обычно они их в наем сдают ученикам. К тому же выборы - праздник! И цены выросли. даже ночевать найти место трудно. Думаешь, чего мы с парнями ходили торговца разгружать? Бессонница замучила? Ха!
На протяжении разговора Стирнул уничтожал вяленую корюшку. Иногда запивая маленьким глоточком из кружки: экономил.
К ним опять подошла Балинка.
- Ну, дружки-то твои отвали почему? Монеты кончились?
- Ну, Балинка, я завтра утром деньги за рыбку отдам.
- Опять вечером не придешь?
Печальные глаза сделались совсем темными. Девушка присела за столик. Адам почувствовал, что ему пора уходить.
- До встречи, Стирнул! До встречи, Балинка!
Никто из них не откликнулся. Юноша подхватил мешок, дожидавшийся под столиком, и отправился к выходу.
Уже около ступенек почувствовал на себе внимательный взгляд. Это тот, черный торговец, с золотым медальоном. Его взгляд, наверно, можно было сравнить с отношением бродячей собаки, которая верховодит в деревеньке, к проходящему путнику с посохом. Мол, у тебя своя дорога, у меня своя. Ты мне не мешаешь котов давить, и я тебе худого не причиню. Но тебя запомню. Ты прошел по моей земле и не кинул косточку.
Жара на улице уже не била по голове так одуряюще. Городок проснулся. Из-за высоких стен неслись разные звуки: голоса, кудахтанье, перестуки и скрипы. Фиеста закончилась, жители приступали к делам.
Дорога мощеная белыми плитами тянулась все так же на север, но солнышко перевалило за верхнюю точку, которую при желании можно называть зенитом, и вдоль стены нарисовалась не слишком четная, но настоящая тень. Камни успели чуть остыть, и казалось, легкий сквознячок несмело предпринимал попытки если не погулять, то заявить, что он уже есть.
Вскоре Адам уже подходил к Мастерхольму. Хотя Город Мастеров и был отгорожен от жилых кварталов Острова толстой стеной, ворота представляли собой великую арку, не снабженную створками. Хотя, возможно, проем закрывало волшебство?
Нет ни привратника, ни стражей. Ни охранной надписи, мол, забудь о мирских радостях, или что-то подобное. Адам вошел осторожно и беспрепятственно.
В цитадели волшебства могло приключиться всякое. Но пока ничто не предвещало опасности.
Сразу за аркой раскинулся маленький дворик, окруженный кольцом скамеек. В центре стояла скульптура желтоватого камня, похожего на мрамор, изображающая молодую женщину. Она держала в руках кувшин, из которого тонкой струйкой текла вода. Живительная влага попадала в корыто из черного камня, у которого скульптор с необыкновенной точностью изобразил куриц, петуха и цыплят. Адаму случалось видеть каменные изваяния, но птицы, которые стояли на тонких ногах (а петух так еще и поднял крылья) - производили сильное впечатление.