Городинский Изар Исаакович : другие произведения.

Жеребец Маэстро Австрия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Артур - Хайнц Леманн
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Жеребец Маэстро Австрия
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Перевод И.Городинского
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Эту книгу написал человек, помешанный на лошадях. Его сердце разрывается от любви к коню и женщине, а любви в этом сердце хватает на двоих. Мужчина он по всем статьям без изъяна, женщины до таких охочи, он хорош в седле и рассказывает с юмором лихого наездника о житье-бытье коня и двух людей, о хорошем и плохом, все как есть.
  Поначалу он не хотел сам писать эту книгу, а когда все-таки решился, то сообразил, что кто-то должен ее основательно пошерстить на случай не вкралось ли где бесхитростное мужское словечко. Да и знаки препинания надо было расставить, а ими он и вовсе не хотел забивать себе голову, потому как охотнее сидел в седле, чем горбился за письменным столом.
  Вот и попросил он приятеля взнуздать и проездить для него Пегаса. А приятель постарался легко и мягко держать поводья, чтобы ни одно словечко не пахло канцелярщиной и сохранился тот красивый, естественный душевный порыв, который при писанине и верховой езде наипервейшее дело.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Никуда, не годится всадник, который не хвалит своего коня! Я расскажу вам о самой красивой, самой лучшей лошади на свете, а то, что она моя, вы уж мне поверьте. Я расскажу вам о самой красивой, самой лучшей женщине на свете. Только вот моя ли она? Хорошо бы!
  Я расскажу и о себе. Меня эта женщина называет безбожник Георг. Для начала представьте себе все это сами. Посмотрите на него, жеребца древних благородных кровей! Может ли он носить другое имя, не то, которое он получил по наследству, как того требует обычай, от отца с матерью? Маэстро Австрия. Если вы будете его называть так же скромно, как и мы - Несравнимый - то тем самым только воздадите ему должное. Он самый великолепный белый жеребец, какого вы когда-либо видели, самый гордый жеребец, а уж темперамент у него такой, что каждая кобыла ржет по нему и тоскует; он самая смирная лошадь из всех, которые когда-либо мощно и грациозно несли на себе всадника...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Вымарать что ли, вот было бы здорово, подумал я, прочитав днем написанное накануне ночью на первой странице. Я вовсе не хотел останавливаться ни с того ни с сего там, где стоят три точки, но так уж получилось, потому что Несравнимый как раз в это время заржал в конюшне и у меня заложило уши, как от грохота фанфар. За окном по улице проехал ветеринар, вызванный на помощь стельной корове и на Несравнимого через открытую дверь конюшни пахнуло душком ветеринаровой кобылы трехлетки. Кобыле тоже впору порезвиться, стыд и позор, что ей приходится волочить дребезжащую повозку какого-то ветеринара, его уже один раз вышвырнули из кабака, где он отхватил слишком большой куш в тарок, причем его заподозрил даже подслеповатый священник, который из-за своего недуга, был обо всех хорошего мнения. Эта лошадка была бы для Несравнимого подружкой что надо. Он думал так каждый раз, стоило ему учуять ее запах, и я ему сочувствую, потому что не считаю себя лучше него и понимаю, каково любить и как от любви кровь приливает к сердцу. Несравнимый в таких случаях оглушительно гремит, а такой вот бедолага мужик, ну точно, как его жеребец в лучшие годы, но который не умеет звонко ржать, вероятно садится и пишет умильное письмо, а в нем, правда, ничего прямо не говорит, только ходит вокруг да около, но женщина, получившая письмо слышит, как ржет безгласная бумага. И чего только, не бывает от любви, и удивительно, что ни чем никого не удивишь, любовь это чудо и только.
  Итак, я услышал душераздирающие вопли Несравнимого, бросил свою писанину и со всех ног кинулся в конюшню, чтобы утешить его, Двое бедолаг всегда сумеют лучше других утешить друг друга, ведь милосердие беспристрастно и сострадает и тем и другим. Для Несравнимого ветеринарова кобыленка то же , что для меня мадьярочка, которая уже много лет причиняет мне такую же боль, вот и сейчас она снова дала тягу в Пусту к своим лошадям. Несравнимому все же получше, чем мне, ведь он мне верен, а по отношению к кобылам ведет себя великодушно, стоит только одной начать жеманно перебирать ногами, другой красиво вздернуть голову на тонкой шее, а третьей приветно задрать хвост, и кроме того они все так замечательно пахнут, что, как только он их учует, его ноздри вибрируют словно от зелья, и он, не скрывая своего любовного вожделения, зовет любую кобылу. И не просит, а требует. Несравнимый, если бы его желания сбывались, был бы пашой. А любит он в душе только Дефлорату, кобылу своих же благородных кровей из Липицы, но она далеко отсюда, в Пусте, где живет и моя мадьярочка. Я не поступаю, как Несравнимый, это не легко, но мужик должен себя сдерживать, потому что ему редко сходит с рук, если женщина дознается до его шашней с другой.
  Пробегая в темноте по двору, я вляпался в какую-то мякоть, поскользнулся и сел на задницу, но не ушибся, потому что угодил в кучу конского помета, принадлежащего Несравнимому. Подняться я уже не смог. В правой лодыжке что-то вывихнулось. Тут из меня посыпались брань и проклятья, ведь не пристало Несравнимому возводить на дороге такие препятствия, когда, болея за него, душой несешься за ним вслед, сломя голову, и совсем никуда не годится едва очутившись в мечтах на небе , ухнуть оттуда в конское дерьмо. Но сердечные муки сразу пересилили боль в лодыжке и мне в самом деле на мгновенье полегчало. Однако, когда я потом встал на ноги и доковылял до дома, то все-таки променял бы паршивую лодыжку на десять покалеченных сердец. Вся нога в сапоге распухла и, потрогав голенище, я подумал, что придется мне расплачиваться за все прошлые и будущие грехи моей жизни.
  Так прошла ночь, и сегодня в пять утра, когда ветеринар после появления на свет телка катил назад со своей игривой кобылой, по вине которой все и случилось, я позвал его, чтобы он вправил мне больную ногу. Ему пришлось распороть шов, потому что лодыжка стала толстой, как колено пинцгауэра.
  Потом он помял ногу к сказал:
  - Голень, черт побери!
  - Сломалась?
  Он кивнул и сказал , что кроме того у нас имеется вроде бы обширное кровоизлияние, а может быть и растяжение связок. Так вот просто взял и сказал, как делал это, осматривая хорошую рабочую скотину. Но я подумал, что такой ветеринар может быть не слишком разбирается в человеческих костях и все не так уж страшно. Ветеринар наложил на лодыжку повязку и сказал, что через день-другой, третий, четвертый, когда он будет осматривать теленка, которого ему пришлось вытаскивать на белый свет веревкой, он снова заглянет. Я должен лежать, а лодыжку вылечат покой и время. Едва он все это выдал, как мой чертушко во дворе отвязался. Несравнимый должно быть вышел через полуоткрытую дверь летней конюшни, отскочила щеколда, которая и без того никуда не годилась и, когда мы выглянули на улицу, то он уже любезничал с ветеринаровой кобылой да так, что от оглоблей щепки летели.
  Но кобылу этим не запугаешь, она знала свое дело и вертелась в сбруе, чтобы облегчить Несравнимому его задачу.
  - Ворюга! Козел несчастный! - завопил ветеринар, и это про Несравнимого!
  Он выскочил из дома в страхе, что тот разнесет его повозку.
  - Нечего ездить на такой кобыле! У нее течка, а жеребец бесится! Он ведь тоже человек, - заорал я..
  - Да, точно такой, как его хозяин, известный в округе специалист по таким делам! - рявкнул ветеринар и пошел с плеткой, на Несравнимого.
  А когда Несравнимый встал на дыбы, как его учили в высшей школе, и, задрав передние копыта, приготовился к обороне, я его поддержал и крикнул:
  - Ты, коновал, только тронь Несравнимого, и я разобью о твой череп все цветочные горшки!
  Но до бомбардировки мадьярочкиными цветочными горшками дело не дошло, я сбросил всего один горшок, когда размахивал руками. Ветеринар успел вякнуть, что коновала он мне припомнит, после чего в панике отступил, спикировал на облучок, врезал как следует кобыле, после чего они помчались с бешеной скоростью. Несравнимый пару раз всхрапнул, потряс головой, отчего его белоснежная грива сверкнула на солнце и, словно в воду опущенный, понурившись побрел в конюшню, потому как я крикнул ему "фу", и он устыдился.
  Ветеринар теперь ко мне, конечно не заглянет, он зол на нас, поэтому какой уж тут покой, ведь Несравнимому нужен корм, да и мне тоже. Хорошо еще все кончилось добром. На этот раз досталось виновной стороне, кобыле, которая подзадоривала Несравнимого пока он не вышел из себя, а именно этого ей и хотелось. Трепку она получила за дело, но мне кажется, что ветеринар погорячился. Разве может понять такой коновал, что творится в душе влюбленной кобылы? Он все свел к игре крови и бранился только из-за поломанных оглоблей. Для него любовь лишь средство воспроизведения потомства, но лошади не свиньи и не зайцы, у них скорее больше человеческих качеств от каких бы и сам я не отказался.
  Несравнимому я уже семь лет, с тех пор, как он дал понять, что кобылки для него не пустое место, создаю условия как мужчине. Не пристало ему, гордому жеребцу, вести жизнь монаха. Я часто думаю о бедной верховой лошади, жеребце, на котором только верхом и ездят, спереди узда, сзади хлыст. Стоит ему один раз показать свою прыть, потому что он не знает, где ее надо показывать, и его сразу берут в шоры. Только потому, что его хозяин, наездник, при каждом прыжке грохается на землю, он приводит лошадь в чувство шпорами, хлыстом и ополовинивает пайку овса. В результате жеребец получает хроническую водянку мозга, кровь ударяет ему в голову, и он умирает. Не говорите, что лошадей не приносят в жертву. Наши предки по этому поводу добавляли: коней губят ни за что, ни про что. Тогда уже лучше превратить жеребца в рабочую клячу, а потом в мерина.
  Согласятся со мной лекари или нет, но Несравнимому легкомысленный образ жизни пошел на пользу. Правда священник назвал Несравнимого самым развратным жеребцом во всей округе, но хорошо говорить, когда профессия грешить запрещает, а возраст не дает, и скакать на жеребце тоже незачем. Так что хлопот с жеребятами у него нет и усовещать кобыл ему без надобности.
  Впрочем, в мае в деревне снова родился жеребенок, наверное Несравнимый сиганул через изгородь на соседний выгон; английская полукровка ржала там не переставая, пока Несравнимый не сжалился над ней. Если жеребенок оправдает ожидания, то от липицанера и английской полукровки получится вполне приличная лошадь. Ветеринарова кобыла кладруберинка и приходится Несравнимому дальней родственницей по крови, так что с ними все ясно, Вы удивлены, почему я все еще похваливаю Несравнимого, хотя сломанная лодыжка, по существу, на его совести. Я его люблю, и даже если бы он как- нибудь по недосмотру лягнул меня, я посмотрел бы цела ли у него подкова! Можете называть меня лошадиным психом! Я хотел бы своим примером приумножить их число. Тогда лошадям легче жилось бы на этом свете.
  Итак, когда ветеринар вместе со своей кобылой с грохотом убрались отсюда, а Несравнимый юркнул назад в конюшню, боль в лодыжке так хватанула меня, что я надолго свалился и даже думать не мог покормить его и почистить, Мне даже есть расхотелось. Через некоторое время я услышал, что Несравнимый фыркает, он смотрел в окно, и у него вокруг уголков рта пролегли от голода глубокие складки. Я подумал, что до выгона шагов сто и надо бы ему убраться туда, но судя по всему он не хотел есть траву, а решил подкрепиться в альпийском садике. Он сожрал эдельвейсы и горечавку, из-за чего мне учинили строгий допрос, когда мадьярочка вернулась, а от ее альпийского садика и следа не осталось. Но мадьярочка приехала позже, и это, по существу, уже другой рассказ.
  Перед обедом заглянул священник, у которого волосы были похожи на шелковистую шерсть белого коня, только погрубее.
  - Не разбираешься ли ты в сломанной лодыжке, господин священник, - спросил я - в ней застряла моя душа.
  - Да, да, нечестивый Георг, - любезно ответил он, - ежедневно грешить это по-твоему вести упорядоченную жизнь! С какого окна ты свалился?
  Если уж люди приклеили тебе ярлык, то это крест на всю жизнь. Думаю, построй я на собственные деньги дом для падших девиц, священник подумал бы, что моим желанием было заполнить его до отказа. Поэтому я усовестил духовного пастыря, мол, стыдно зря обижать болящего вместо того, чтобы утешить его. После этого священник насыпал Несравнимому овса и обещал прислать кого-нибудь, кто позаботился бы обо мне. И тогда, как нарочно, появилась та самая, кого я с радостью выставил бы из дома, если бы она не пришла во имя любви к ближнему.
  Это была Мирль, подружка Луи, а почему ей лучше было бы держаться подальше, так на то были свои причины. Луи - мой друг, он, как и я, никакой не крестьянин , но нас в деревне терпят, потому что нашим крестьянам мы пришлись по нутру, и они понимают, чем мы живем. Я, как каждый из вас уже заметил, занимаюсь верховой ездой, а теперь, к сожалению, еще и писаниной и не только этим, в чем признаюсь по-простецки без утайки, а Луи рисует и вырезает, и лепит; лапы у него не хуже моей головы. Эта Мирль его правая рука, на ней все держится, она готовит, стелет постель, пишет письма на машинке, потому что он все время ссорится с городскими антикварами и требует больше денег, чем они хотят платить. Мирль таким образом доверенное лицо, но она не старуха, ведь ей едва исполнилось двадцать и им так хорошо вдвоем, что каждую неделю, когда священник спрашивает, скоро ли оглашение, Луи всегда отвечает:
  - Мирль, вишь ты, замуж ей еще рано!
  Ему все еще подавай свободу, этому Луи, а на самом деле он в твердых руках и живется ему не лучше чем мне с моей мадьярочкой. Но ведь каждый человек тешит себя иллюзиями и чем дольше, тем лучше.
  Наш священник тонкий политик. Он думает, если в один прекрасный день с Мирль кое-что стрясется, и они окажутся в доме втроем, со свадьбой дело пойдет быстро. Поэтому он внушает обоим, что они должны любить друг друга, но пусть не задирают нос перед деревенскими, здесь особый случай, против которого он обычно возражает по долгу службы.
  И все-таки я хотел бы знать, верит ли сам священник в свои проповеди с церковной кафедры и полуофициальные тоже. То, что мы блюдем в деревне совесть, доказывает наше стремление к добропорядочному образу жизни, хотя это не всегда у нас получается.
  Значит Мирль! Она действует на меня так же, как ветеринарова кобыла на Несравнимого. Но дружба с Луи мне дороже грехопадения с этой Мирль, поэтому я сворачиваю с дороги, если она встречается мне одна. Сейчас мне особенно надо быть начеку, потому что Луи уехал в Вену и оставил Мирль беззащитной. А священник искуситель по простоте душевной послал ее ко мне. То ли он хотел меня позлить, то ли полагал, что с испорченной лодыжкой я все равно никуда не гожусь, то ли на сей раз его подвело знание человеческой натуры, на которое он обычно и впрямь мог полагаться больше, чем на знание богословия?
  Мирль захотела немедля перевязать меня, потому что вволю наупражнялась на сломанных косточках Луи, чья страсть к лыжам превосходила его мастерство. Вдобавок она заявила, что ветеринар ничего не смыслит в человеческой анатомии, которую она досконально изучила на Луи, потому что его телосложение, когда он выделывает свои курбеты, точь-в-точь соответствуют этой науке.
  Но я сказал, пусть лучше Мирль поджарит мне ветчину с яйцами, а то я , лежа на диване, чего доброго умру с голода. Это она тоже сделала и пока я ел смотрела на меня чистыми голубыми глазами, которые так странно было видеть на лице, обрамленном черными как уголь волосами. Эти глаза, совсем рядом, настолько смутили меня, что Мирль спросила:
  - Что с тобой? Ты хочешь еще чего нибудь?
  Разумеется, я не мог сказать ей, чего бы мне больше всего хотелось, вполне возможно, что в ответ она пристыдила бы меня, мол стыдно думать о таких вещах со сломанной лодыжкой. Быть может она вспомнила бы о Луи, но в этом я не очень уверен, человек не может думать сразу обо всех вещах, когда одна единственная мысль не выходит у него из головы.
  После того, как Мирль, слава тебе господи, убралась, я принял решение: мадьярочка должна узнать, как плохо мне приходится. И побыстрее приехать, если любовь для нее что-то значит; любовь, которая уже длится столько времени, сколько лет Несравнимому. Но написать ей, мол я поскользнулся на конском помете, невозможно, вовсе не так, а по-геройски должен был я получить рану, дабы мадьярочка не улыбалась жалея меня, а удивлялась, что я еще жив. Конечно, причин к тому предостаточно, на Несравнимом никто кроме нас с ней верхом ездить не может, меня он слушается-, знает, что навредить мне не в состоянии, а под мадьярочкой ходит, как кроткий иноходец, ибо он ее любит и не хочет огорчить. Конечно, очень хотелось бы разочек выяснить, что там между ними происходит, но все равно этому никогда не бывать, с мадьярочкой даже я сам не могу разобраться.
  О том, что ей придется заново посадить альпийский садик, лучше не писать, и о Мирль тоже, и вообще писать не имеет никакого смысла: письмо идет три дня, а за это время здесь может произойти что угодно. Нужно телеграфировать, но только из Зальцбурга, ведь деревенскому почтарю рот не заткнешь, а он будет знать, что я переврал мадьярочка историю со щиколоткой, и позвонить нельзя, телефон тоже у него. Послать кого-нибудь в Зальцбург я не могу, единственный человек, от которого я не скрываю своих проделок, это Луи, но он-то как раз в Вене. Значит в Зальцбург нужно ехать мне самому, но, когда я подумал, что должен запрячь Несравнимого в коляску с ее жесткими пружинами-костоломами, от которых мясо отделяется от костяка, вся затея встала мне поперек горла. Осталось только оседлать Несравнимого, чтобы он нежным шагом и легким укачивающим галопом доставил меня в Зальцбург к почтамту, где я дам телеграмму, которую прочтет лишь почтовый служший, а он по роду службы обязан держать рот на замке. Если бы мы сейчас пустились в дорогу, поспешая да не торопясь, два часа туда, два обратно, то смогли бы попасть в Зальцбург к полднику, а вернуться к ужину.
  Незачем рассказывать, какая это мука подпрыгивать на одной ноге, если вторая словно налита свинцом, но Несравнимый как всегда послушно дал себя оседлать и взнуздать. Вертеться он стал, когда я захотел сесть на него, потому как не привык, чтобы я заползал в седло со стоном и проклятьями. Но я все-таки забрался на него с копны, и мы вдвоем отправились в Зальцбург. Несравнимый вышагивал гордо, как подобает испанцу, ведь его предки были благородными скакунами из Андалузии, а я сидел в седле, закинув ногу в стремя, словно наседка на яйцах, потому что в косточке все-таки постукивало, как ни мягко шествовал Несравнимый на своих пружинных шарнирах.
  Ну и вид был у телеграфиста, когда я вручил ему телеграмму на имя графини Марии Чилади, но ее приняли, и это стоило кучу денег, так что потом в кофейне я задолжал за полдник.
  Обратный путь прошел не так гладко, лодыжка раскалывалась, болели икра и бедро и мне .пришлось попросить крестьянина, который хотел именно сейчас договориться о дровах на зиму, чтобы он как следует приглядел за Несравнимым, а что до дров, так мне на них наплевать. Потом я долго лежал и мечтал; священник с удовлетворением посчитал бы, что я молюсь:
   - Боженька, - молил я, - сделай так, чтобы мадьярочка приехала послезавтра, иначе мне каюк.
  Такое значит предисловие к жизнеописанию Несравнимого, к тому, что еще произошло между мадьярочкой и мной. И если мне кто-нибудь скажет, что нехорошо начинать историю о верховом коне и наезднике со сломанной щиколотки, то он просто в этом ничего не смыслит и не любит правду. С лошадьми у человека могут быть истории и похуже, подумаешь, шлепнулся в конский помет, ибо именно в эту минуту, когда ты сочинял пламенный любовный гимн в честь обоих дорогих тебе существ, мимо прошла кобыла и Несравнимый затрубил, как темпераментный тромбонист, да так, что сомлело сердце и спутались мысли. Лучше разбить щиколотку чем сердце, но с разбитым сердцем никто уже наездником не станет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ночь продолжается. Часы плетутся словно тяжелые телеги, их колеса застревают в раскисшей пелене дороге, тяжелые телеги, которые тащат хромые лошади. Человек, который лежит в постели и не может заснуть не праведник. Обычно каждый кусочек жизни проходит для него настолько быстро, что он норовит его сдержать как горячего скакуна, но если сколько не жди, а сон не приходит, тогда он не знает, куда девать время и готов по сути дела убить его как угодно.
  Тепло проникает через открытое окно, на диване ты словно в духовке, поэтому я сбросил одеяло. На улице время многообразно, оно, наполнено звуками и не стоит на месте. Там идет кошачий концерт, кажется, что спорят пожилые супруги. Как только обо, начинает горланить, у соловья, что гнездится в коем саду, вместе с соловьихой песня застревает в глотке. Когда наступает тишина, он снова берется за свое, не переставая надеяться на лучшее, а его надежда нужна и мне тоже. После него начинает петь еще один, это Корбиниан, мельник с водяной мельницы, который каждый вечер накачивается вином и впадает в музыкальный экстаз. Днем он работает за троих и поэтому вечером пьет тоже за троих. Он следит за тем, чтобы счет всегда сходился, порядочный человек этот Корбиниан, к тому же из тех, кто знает чего хочет. Однажды он свалился в речку с мостика, который ведет к мельнице. По-видимому в этот вечер он перебрал, потому что сначала шел с креном, а потом свалился. Корбиниан с шумом вылез из воды и дважды попытался осторожно перейти мрстик. С третьей попытки это ему удалось, что сильно укрепило его чувство собственного достоинства, в которм нуждается каждый, и он, вымокнув до нитки, но все-таки в известной мере с сухими ногами добрался до своей мельницы, как оно и должно было случиться. Зависть берет, глядя не таких, как этот Корбиниан. После вина и вечерних песнопений он еще к тому же и выспится.
  Несравнимый казалось тоже не находил себе места, я слышал как он потоптался на площадке перед конюшней, после чего подошел к дому и всунул голову в окно. В лунном свете его голова отливала серебром.
  - Да, да, ну и вид у нас, Несравнимый, - сказал я печально.
  Он заржал очень тихо и мрачно, как всегда, когда слышал по моему голосу, что я не форме... Он очень умный и деликатный этот Несравнимый, мне не надо выкладывать ему свое горе, как человеку, он замечает его просто по звуку голоса и если бы мог помочь, то уж конечно помог бы. Но хорошо, что он вообще заглянул ко мне, что он здесь.
  Корбиниан все еще пел:
  - Чтоб пить вино до дна, мне шляпа не нужна.
  Его пример оказался заразительным. У меня лежала парочка бутылок гумпольдскирхнера, и такое лекарство было сейчас весьма кстати. Но пить в одиночестве всю жизнь было не по мне. Добрая чарка требует доброго слова, не то от выпивки ничего хорошего ни жди. Итак, я поднялся, достал две бутылки, затем еще раз проковылял на кухню и взял два бокала, чтобы создать себе хотя бы видимость собутыльника. Потом я зажег все лампы и устроил настоящее праздничное освещение. Несравнимый навострил уши и заржал чуть радостнее, чем до этого. Возможно он подумал, что я поступаю правильно и нахожусь на пути к выздоровлению. Послушай, Несравнимый, входи! - сказал я. Мне уже доводилось пить за одним столом вместе с неисправимыми бездельниками, причем нельзя было сказать им, что ты их ненавидишь, это посчиталось бы неприличным. Входи, Несравнимый, сегодня я хочу выпить с тобой, самым славным парнем из всех, кто был когда-либо моим другом.
  Я открыл дверь, и Несравнимый протопал в комнату. Курительный столик, вино и бокалы я приволок к дивану и уже хотел лечь, но подумал, что Несравнимый тоже должен чем-либо полакомиться. Поэтому я еще раз кое-как выбрался из комнаты и принес сахар. И каждый раз пока я поочередно поднимал бокал за бокалом за скорейший приезд мадьярочки, Несравнимый получал свой сахар, который он потом медленно пережевывал, чтобы понаслаждаться вволю, после чего пробовал выманить у меня еще кусочек. Так получилось, что в сахарнице, как и в обеих бутылках, ничего не осталось, после чего мня пробрало.
  О чем я беседовал с Несравнимым, я в точности не припомню, могу только уверить, что утром мы проснулись при зажженных лампах. Несравнимый лежал на волосяном половичке, он разочек глянул на меня и пошевелил ухом, когда я ошалело продрал глаза из-за почтаря, который позвал меня в окно, размахивая листом бумаги:
  - Для тебя телеграмма! - сказал он. - Пришла из Зальцбурга час тому назад.
  - И ты принес ее только теперь, - напустился я на него.
  - Ну, и что, до девяти у меня закрыто, - нагрубил он мне и пошел дальше, торопясь разнести по деревне, что нечестивый Георг, свихнувшись на лошадях, совсем уже дошел до чертиков и даже спит вместе со своим конем.
  Я вскрыл телеграмму, как всегда торопливо и благоговейно, и прочел:
  - Я уже в Вене. Если Энциан выдержит, буду у вас после обеда. Миллион поцелуев. Ваша мадьярочка.
  - Слушай, Несравнимый, она приезжает, - заорал я, спрыгнул с дивана на больную ногу и от души выругался так, что боль сразу прошла.
  Однако, что можно предпринять, не теряя ни минуты? Человек все-таки должен пошевеливаться, если его сердце прыгает от радости!
  Сначала по-видимому надо убрать следы попойки, пепельницу с грулой окурков, бутылки бокалы. Для полного порядка Несравнимому хорошо бы выйти во двор, он до сих пор не мочился и не испражнялся, в комнатах он не пачкает. Но его необходимо почистить, потому что в этом деле мадьярочка никаких шуток не понимает, она погладит Несравнимого по спине против шерсти, и, если у нее в руке останется хотя бы пылиночка, я не хотел бы попасться ей на глаза. Когда мы оба стояли у конюшни, и я наводил на Несравнимого красоту, пришла Мирль, но чего теперь мне ее бояться, этого искушения, посланного богом при посредстве священника. Я весьма вежливо попросил ее привести дом в порядок, если что не так, то поставить на свое место.
  По ее насмешливым глазам я видел, что почтарь уже успел ей выболтать: мол Несравнимый спал в моей комнате и, как все женщины, она не могла отказать себе в удовольствии и не съязвить:
  - Значит ты так напился, что привел на ночь коня поспать в комнатах? - спросила она.
  - Не нервничай Мирль! - сказал я. - Если бы я потом привел тебя, то о сне, насколько я тебя знаю, думать не пришлось бы!
  - Фи! - фыркнула Мирль. - А ты хорош, шишка на ровном месте. Скорее небо рухнуло бы, прежде чем я пришла к тебе переспать ночь.
  - При чем тут переспать, Мирль! - возразил я.
  Она показала мне язык и пошла в дом. Лихая девчонка эта Мирль и хорошо, что приезжает мадьярочка и мне так легко, от Мирль отказаться. Когда я расчесывал Несравнимому хвост, который на две ладони не дотягивает до земли, явился священник.
  - Сорная трава не погибает! - сказал он смеясь. - Но ты, видать, сбрендил, раз привел коня в комнаты.
  - Оставь меня, наконец, в покое, - заорал я и ступил больной ногой, чтобы последовавшая за этим брань выглядела вполне натурально. И она была такой отборной, что священник остолбенел.
  - Не ругайся, дьявол! - сказал он снисходительно. - Я только имел ввиду, что в деревне уже болтают!
  - Ты! - сказал я. - Когда крестьяне, берут в кровать своих вшивых дворняжек, чтобы они согрели их натружённые ноги все шито-крыто, но когда я беру в дом Несравнимого, у которого душа такая же чистая, как его белоснежная шкура, об этом судачит вся округа! Нет, господин священник, я не сбрендил, не так как вы думаете. Я сбрендил от счастья! Приезжает мадьярочка! В твоем приходе опять станет одним домом больше, где люди живут вместе, загодя пользуясь счастьем супружеской жизни.
  - А, госпожа графиня приезжает! - сказал священник, который привык к моим нечестивым замечаниям. - Значит снова можно будет разочек-другой сыграть хорошую партию в шахматы.
  - Да, она приезжает, госпожа графиня! - передразнил я его.
  Он единственный в деревне, кто всегда говорит "госпожа графиня". У нашего священника склонность к изысканным манерам, и он проявляет их при каждом удобном случае. С нами ему приходится всегда говорить четко и ясно и получать ответы без обиняков.
  - Когда ты наведешь на коня красоту не забудь побриться, - сказал священник, желая все-таки дать мне нахлобучку.
  Но я его осадил:
  - Что ты сказал? Только побриться, господин священник? Я приму - ванну, чтобы у меня заблестело все, не только лицо.
  - Не болтай с таким сладострастием, нечестивый Георг, - сказал он. - Ухаживай уж лучше за своей лодыжкой и береги ее!
  - Шагай священник, настоящая любовь одолеет все! - возразил я, раз он вздумал говорить двусмысленности.
  Когда я ему это выложил, он смертельно оскорбился, а я еще вдобавок попросил не присылать ко мне на дом молодняк и так его огорчил, что он заявил будто меня нельзя назвать даже нечестивым Георгием, потому как Георгий защитник вдов и сирот. Но она не вдова, эта Мирль, и ее родители в полном здравии .живут в Понгау. Так что его сравнение хромало на обе ноги.
  Священник махнул на меня рукой. Он наверное приписал мою наглость ощущению счастья, которое бушевало во мне, он знал своих прихожан, но все время пытался сделать их лучше. Разумеется, мадьярочка не должна была слышать, как беспардонно я разговаривал со священником. Она вообще не терпит никаких двусмысленностей, разве что я вполне не двусмысленно шепчу ей их на ухо, но тогда они должны звучать весьма невинно, дабы она при этом не краснела. Иногда она сердится, краснеет еще больше, и дело кончается размоловкой. И переодеваться я должен потихонечку, ведь она снова скажет, что я одичал, потом в наказание чего доброго станет таскать меня в Будапеште по благородным господам, и я целую неделю не увижу ни одного конского хвоста, о более строгих наказаниях лучше промолчать. Только после того, как я снова начну как следует ложиться на. повод, она немного отпустит меня, потом мы поедем в ее имение в Пусту и одичаем вдвоем. Как прекрасна жизнь с мадьярочкой и лошадьми!
  Священник постоял еще немного и покормил Несравнимого печеньем, которое тот выклянчил у него, после чего вполне миролюбиво проговорил:
  - Мир вам.
  - Во веки веков аминь! - ответил я.
  Но наверное опять сделал что-то не так, он покачал седой головой и пошел прочь. Наверху Мирль высунула голову из окна спальни и спросила не нужно ли мне чего-нибудь
  Я подбоченился и крикнул:
  - Немедленно убирайся! Что ты делаешь в комнатах?
  - Убираю, дурак! - ответила она.
  - Свари еще кофе! - сказал я, тронутый такой внимательностью, и она исчезла.
  Да, спальня наверху предназначена только для нас, для мадьярочки и для меня, там добротные крестьянские кровати, все сработано на славу, кресла и шкафы стоят на крепких ножках и украшены резьбой, сделанной Луи. Греческая мифология, переведенная на зальцбургский диалект. Боги, богини и скакуны резвятся там, и священник, увидя это, покачал бы головой. Но он ничего не смог бы поделать, потому что так написано у древних греков, которые за земные радости держались двумя руками. Это хорошая спальня с надежным дверным запором и горы смотрят в ее окна. Там всегда свежий воздух, и перины в бело-голубую клеточку, если на них смотреть без задних мыслей, то потом никак не подумаешь, что на таких славных, ласковых подушках можно согрешить. Настоящая комната для счастливых эта большая спальня наверху и когда мадьярочки нет дома, я сплю внизу на новомодном диване, который в три приема превращается в кровать.
  Наверху Мирль даже вытерла пыль, и это очень любезно с ее стороны. Ей нравится мадьярочка, и я, верно, тоже, но этого она мне не показывает. Кто знает какая от этого польза. Наконец я навел на Несравнимого скребницей лоск, он получил свой корм, а на водопой сходит сам, я наказал ему блюсти себя целый день в чистоте. Он и так горазд в этом, чистокровный белый конь, который избегает любой грязной лужи, но я все-таки увещеваю его, чтобы он уразумел, какой необыкновенный день нас ожидает.
  Мирль накрыла к завтраку великолепный стол, но только я сел за него, как почувствовал, что моя чертова лодыжка снова взялась за свое.
  - Мой сегодня возвращается! - сказала Мирль.
  Глаза ее блестели.
  - Он встретил Марику в Вене, я получила телеграмму!
  - Они приедут вместе?.
  - Тогда может нам подождать их вдвоем?
  Мирль кивнула.
  - Не смешно ли, - спросил я, - что моя мадьярочка не упомянула о Луи, которого встретила в Вене?
  - Возможно, она дала телеграмму раньше, - сказала Мирль и больше мы эту тему не обсуждали.
  Но тут я внезапно подумал совсем о другом.
  - Откуда ты вообще знаешь, что я получил телеграмму?
  Мирль засмеялась.
  - И впрямь откуда? Газета сообщила!
  Газетой мы называли почтаря, которому, если хочешь чтобы о чем-либо узнала вся деревня, надо доверительно рассказать это под строжайшим секретом. Если какой-нибудь конь испортит воздух, а почтарь услышит, то потом расскажет в трактире, будто это случилось с кем-то из нашего брата. Но теперь мне надо постараться снова даже в мыслях соблюдать приличия, потому что мадьярочка вскоре приедет, и поэтому я сказал Мирль на великолепном верхненемецком:
  - Надеюсь, что Алоис в Вене устроил свои дела с выгодой?
  Мирль недоверчиво посмотрела на меня, с чего бы я вдруг стал столь изысканно выражаться, словно приехал из Берлина. Она права: хох дойч, на котором говорят, как напечатано, язык отредактированный, но бесцветный, и мадьярочке, а она чувствует себя на родине и в Вене, и здесь, я нравлюсь больше всего, когда говорю, как бог на душу послал, лишь бы это было благопристойно и остроумно.
  - Ты там уже все прибрала? - спросил я Мирль, и конечно у нее уже все блестело, даже цветы стояли в доме..
  Мадьярочка тоже любит цветы, но как мне выбраться на улицу, чтобы их достать, если моя лодыжка горит, как в лихорадке?
  Мирль ушла, и пока я ел и пил, она вернулась и поставила в двух нижних комнатах цветы, после чего собралась подняться наверх.
  - Я сам! - сказал я.
  - Не валяй дурака, - ответила Мирль. - Никак ты сглазу боишься?
  Она была права и хорошо, что она вспомнила, что мадьярочка обожает цветы. Когда она вернулась, я сказал, что до приезда наших, хорошо бы нам хозяйничать вместе. Поэтому пусть Мирль сварит обед на двоих, вдвоем ждать легче.
  - Как ты думаешь, где они сейчас?-спросил я у Мирль, которая возилась на кухне.
  - Наверное в Мелке! - крикнула она.
  - Да нет, Мирль, они наверное уже в Линце! - громко ответил я, потому как ждать мне было невтерпеж.
  - Было бы здорово, - отозвалась Мирль, которая размышляла более трезво и знала, что если ждать не вылезая из шкуры, то радуешься куда как сильнее.
  Потом я вспомнил о разоренном альпийском садике. Конечно мадьярочка состроит недовольную : фзиономию. Я приковылял на кухню и спросил:
  - Мирль, где мне достать горечавку?
  - Ты что, плохо себя чувствуешь?
  - Да нет же! Я имею ввиду цветочки, а вовсе не настойку!
   -Да, альпийского садика больше нет печально проговорила она, - но Марика. не станет кричать на тебя, когда увидит, что здесь побывал Несравнимый, а ты ничего не мог поделать!
  Снова она оказалась права, эта Мирль, и альпийский садик вместе со всеми без исключения камнями свалился с моего сердца. Нам хорошо было сейчас вдвоем. Пока что мы ни разу не прокатились по адресу друг друга, да, да мы радовались и тут уж ничего не поделаешь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Стоило Мирль подать к столу кофе, как у въезда в деревню прозвучал гудок, и вот он уже здесь: Энциан, голубой автомобиль мадьярочки, а в нем сидели, моя и Луи. Мирль стремглав бросилась на улицу, а я как раненый журавль пустился на одной ноге за ней.
  - А, вот и ты, нечестивый Георг! - воскликнула мадьярочка и обняла меня. - Привет! Что ты натворил?
  Потом начались поцелуи, я их не считал, они были долгими, а глаза были закрыты, все, как полагается. Мы ничего не видели и не слышали, поэтому Несравнимый незаметно подошел и встрял мордой между двумя поцелуями, он тоже хотел получить свое. Мадьярочка тут же повисла у него на шее, и тот, кто говорит, что конь не может радоваться, как человек, ничего в лошадях не смыслит. Несравнимый издал свой самый замечательный оглушительный клич, после чего мы вернулись в дом все пятеро. Белый конь пошел с нами. Заметили мы это, когда он уже стоял в комнате.
  - Привет от испанцев! - сказал Луи.
  Тут-то и выяснилось, что эти двое встретились в Вене там, где родственные души всегда находят друг друга, в испанской школе верховой езды.'
  - Скоро поедешь к ним! - сказала мадьярочка
  - Пока что ты наконец здесь
  - Да, и до чего же мне хорошо, - сказала она с счастливым видом.
  Мирль сварила кофе с мокко, как его умеет варить только мадьярочка. Единственный, кто набросился на печенье, так это Луи, который всегда был в душе немного грубоват. Мы, остальные думали лишь о том, чтобы остаться вдвоем. А я еще думал, как бы наконец Луи и Мирль убрались отсюда. Но потом разговор зашел о моей лодыжке И сколько я не сопротивлялся, пришлось лечь на диван и развязать повязку. Мадьярочка сделала это очень бережно, и я получил бы удовольствие, если бы лодыжка так не болела. Все трое сказали, что лодыжка выглядит ужасно, и мадьярочка решила немедленно увезти меня в Зальцбург и просветить это дело рентгеном.
  Несравнимый пока что опустошил сахарницу и тарелку с печеньем. Я доложил об этом, чтобы отвлечь ее, но она пропустила мои слова мимо ушей, наложила снова повязку и не прошло и пяти минут, как я уже сидел рядом с ней в Знциане.
  Да, лодыжка сломалась как следует, и мадьярочка очень беспокоилась за меня. Мы побывали у специалиста, он установил все точно и велел мне не двигаться.
  - Брось ты! - сказал я. - Чем знаменитее доктор, тем больше он нагоняет страху.
  Но мадьярочка не дала себя переубедить, она считала, что мне по меньшей мере неделю необходимо лежать. Иначе ради чего она к нам приехала.
  - Эй? - тихо спросил я. - Наверху все так красиво убрано!
  Мадьярочка наклонилась, печально и счастливо посмотрела на меня своими карими глазами и сказала:
  - Ты видно думаешь, что я не тосковала по тебе? Смотри у меня, нечестивый Георг, держись и не порти нам жизнь!
  Хорошо все-таки, когда мы вместе. Когда один счастлив, второй счастлив тоже. Но если с одним что-то случится, второй всегда страдает вместе с ним, вероятно было бы лучше, если бы у любви были только светлые стороны. Мадьярочка считала, что унывать не надо никогда.
  - Послушай, я сейчас переоденусь, потом оседлаю Несравнимого и проеду верхом перед тобой. Рядом с домом в саду мы разложим для тебя на кругу шезлонг, ты посмотришь на нас и скажешь, если мы Несравнимый или я сделаем что-нибудь не так, как надо. И не успел я ответить, как она уже выбежала во двор и притащила из автомобиля чемодан, а когда я думал, что она стоит под душем, она явилась в сапогах и при шпорах и сказала:
  - Свистни-ка Луи, пусть придет и поможет тебя перенести.
  Я хотел прискакать, сам, но она сказала, что гипсовая повязка в конце концов может не выдержать, поэтому я должен через открытое окно пронзительно свистнуть в два пальца, как паровоз, один раз потом еще, и тогда Луи ответит. И сразу же придет. Мне пришлось опереться на них обоих, и мы проковыляли в сад позади дома, где рядом с площадкой для выездки разложили шезлонг и даже испытали его, чтобы я не рухнул вместе с ним, такой ненадежный был у него механизм. Вскоре появилась мадьярочка вместе с конем и, проходя мимо спросила:
  - У вас что тут была буря? Альпийского садика больше нет!
  - Его сожрал и вытоптал Несравнимый, потому что был голоден а я из-за лодыжки в первый день не мог его накормить, - ответил я.
  Мадьярочка вложила в альпийский садик душу, да еще соревновалась с Луи, у которого был такой же, но теперь она улыбнулась и сказала:
  - Пустяки, вырастет снова!
  Луи молча знаками выразил свое восхищение, когда она села в седло и пустила Несравнимого шагом. Раз за разом она все больше настораживала коня, пока он как следует не завелся и не стал слегка отворачивать нос, после чего они перешли на рысь. Да, и он и она, потому что их нельзя было отделить друг от друга, они слились воедино. Она не слишком натягивала поводья, они оставались лишь еле ощутимой связью между ее руками и мордой лошади. Несравнимый почувствовал себя в ударе, он вытянулся, собрался. При этом он шел плавно, мадьярочка мягко раскачивалась в седле.
  Черт возьми!- изумился Луи, когда она пустила коня аллюром.
  Передние ноги Несравнимого вытягивались в горизонтальную линию, а задние в это время опирались о землю, при этом он не сбивался с ритма. Казалось, еще немного и у него отлетят подковы. Лицо мадьярочки дышало счастьем, глаза у Несравнимого стали круглыми, ноздри раздулись, он вовсю шевелил ушами, потому что мы на выездке приучили его больше слушаться команд и прищелкивания языка, чем шенкелей. Он играл удилами, морда у него была в пене.
  Какая прекрасная картина: маленькая невесомая женщина на мощном, напрягшем мышцы жеребце, я забыл и про сломанную лодыжку, и про свое влечение к мадьярочке. Во время пиаффе, когда Несравнимый темпераментно перебирал ногами, стоя на одном месте, они не сразу поняли друг друга, и он два. раза скиксовал задними ногами, потому что мадьярочка при посыле сбилась с ритма, но когда он в испанском равномерном ходе почувствовал себя свободным, ритм восстановился. Несравнимый, подпружинивая, легко переставлял ноги, он красиво держал ход в воздухе. Я вспомнил, как маленьким мальчишкой вопил от счастья, когда первый раз увидел занятия в высшей школе верховой езды, и эта любовь с первого взгляда не стала меньше и сегодня. Напоследок они показали леваду, мастерский трюк Несравнимого, когда он прогнувшись держит переднюю часть корпуса в воздухе, злегантно вздернув передние ноги. Он спокойно выдерживал такую стойку, пока мадьярочка, тихо прищелкнув языком, не опустила его на землю. Еще они показали учебный галоп, а в конце мадьярочка, останавливая коня, медленно опустила поводья, и Несравнимый распрямился и вытянулся.
  - Молодцы!- крикнул я, а Несравнимого потрепали по шее.
  Затем он остановился передо мной и посмотрел на меня.
  - Где мой сахар, - молча спрашивал он.
  Луи нашел, что ему дать. У нас, деревенских, сахар почти всегда лежит в кармане, потому что мы все сходим с ума по лошадям, но никто кроме меня не хочет в этом открыто признаться. Если и есть на этом свете лошадиный рай, то он находится в нашей округе под Зальцбургом, которая и по сей день лошадиная страна. Никто из нашей деревни не может пройти мимо лошади, не сунув ей лакомый кусочек. Мы тутошние добряки уже потому, что любим лошадей.
  Надо бы хорошенько обтереть его, - сказал я мадьярочке,- он ведь весь в поту, этот бездельник.
  - Говори, говори, будто я не знаю, как обходиться с лошадьми, нечестивый Георг, - рассмеялась она. - Лежи, дружок, на солнышке, я скоро вернусь. А ты пока с Луи поболтаешь!
  Но Луи переминался с ноги на ногу.
  - Дуй к Мирль!- сказал я. - Она ждет тебя сегодня с самого утра.
  Луи, однако, сделал вид, что ему торопиться вроде бы некуда. Да и кто, сами подумайте, с радостью захочет признаваться средь бела дня, что втюрился по уши? Он пробормотал что-то о работе, подал мне руку и не спеша ушел.
  - Луи,- крикнул я ему вслед, - я сегодня не настроен болтать!
  Он скорчил рожу и, бьюсь об заклад, помчался со всех ног, как только убедился, что я его уже не вижу. Такие влюбленные - чистые психи! У нас был еще вечер и хорошая ночь, наполненная тихой любовью, о которой Марика все-таки сказала, когда, мы болтали, засыпая, что наша любовь такая же легкомысленная, как и мы. И тогда ей пришла в голову грандиозная мысль, и я должен был торжественно поклясться, что ее задумка сбудется. Она целый день проведет рядом со мной, и мы неторопливо вспомним всю нашу жизнь, и то, как мы познакомились, и как все это было до сегодняшнего дня. Пока длится рассказ лодыжка выздоровеет, но потом мы снова начнем жить дальше и проживем столько, сколько нам отпустит добрый Боженька, который любит людей и лошадей. Так сказала мадьярочка, и ее последние слова уже были едва слышны сквозь дыхание сна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Не бессмысленно ли в самом деле рассказывать мадьярочке все что она пережила вместе со мной. Я воскрешу былое, но не смогу сказать ей ничего нового. Но я достаточно долго торчу здесь, в этой деревне и знаю, что новое так легко не случается. Десятилетия проходят в извечной, установившейся последовательности, сначала цветы, потом плоды и, как принято у здешних молодых людей после первой ночи в комнате прислуги или на улице через три четверти года наступают крестины. Что я хочу сказать? Когда вы читаете или слышите что-либо, вызывающее отклик в вашей душе, разве не всегда это старинная история о человеческой доброте, и не потому ли вы одобрительно киваете головой, зная, что в этой жизни всякое может случиться.
  Я рассказываю о Несравнимом и о нас, и мадьярочка иногда вставляет словечко, потому что ей какая-то подробность мила и дорога, а я об этом забыл, и мы вдвоем складываем камешек к камешку, и получается прекрасная красочная мозаика, такая же, как та, которую сделал Луи для деревенской церкви. Глядя на прошедшую жизнь, видишь все в лучах заходящего солнца, дарящего свои краски даже из темноты, и истории, которые мы рассказываем и слышим, тоже становятся настолько хорошими, насколько по сути своей хороша жизнь, что бы вы ни говорили!
  В начале моего рассказа мы с мадьярочкой еще не были знакомы, поэтому ей пришлось слушать молча и верить мне на слово, что бы я ни говорил, лежа на диване и покуривая в открытое окно. она сидела возле меня, держала двумя руками мою левую руку и играла моими пальцами.
  - Итак, - начал я, - однажды в мае здесь появился молодой человек: он доехал на поезде, от Граца до Коордаха потом с маленьким чемоданчиком пошел в Пибер. Он поднялся в гору до Бургберга, где есть замок, которому четыре сотни лет, церковь, конюшни конного завода липицанеров и дома жителей деревни. С давних времен эта прекрасная часть Вестштеймарка была страной лошадей, и поэтому она притягивала молодого человека, он как видно не был уже совсем юным, потому что война 14 года, во время которой распалась старая австрийская империя, не оставила ему никаких идеалов, кроме любви к скакунам. Он остановился на постоялом дворе, там как раз были люди с конного завода, с которыми он поговорил со знанием дела и вскоре они не стали смотреть на него, как на чужака, а приняли за своего. Когда собираются вместе хорошие люди, одержимые любовью к лошадям, они всегда понимают друг друга, а плохой человек среди них, стоит ему сказать хоть одно слово, сразу бросается в глаза. С обеда до ночи они сидели и говорили о липицанерах, как о самых благородных лошадях на свете. Люди с конного завода с одобрением слушали молодого человека, который рассказывал, что липицанеры показали себя в войне верными товарищами. Этих сивых лошадей приходилось раскрашивать темными красками, чтобы они не превращались в мишени. Под седлом и в упряжке они несли службу как все. Они умирали как храбрые солдаты и когда молодой человек заговорил об этом, его голос дрогнул, и все уставились в свои рюмки, потом что история кобылы липицанки, которую убило под ним, тронула их.
  Но потом доктор конного завода, который был за главного, провел рукой по столу сквозь густой тяжелый табачный дым, словно cметая мрачные воспоминания, и сказал, что молодому человеку не надо больше говорить о смерти, пусть он посмотрит на жизнь, на жеребят, которые все время появляются на заводе. Теперь настала их пора. Три еще должны родиться, пусть молодой человек посмотрит, как освобождаются жеребята от матерей, чтобы на собственных ногах вступить в жизнь. Разговоры затянулись допоздна, утренние сумерки застали всех врасплох, а в четвертом часу конюх позвал доктора на помощь, и все пошли с ним.
  - Это Австрия, - сказал конюх, когда они пришли в конюшню, но славная кобылка уже все сделала сама.
  В сумеречном свете конюшни у передних ног лошади лежал влажный, запыхавшийся комочек жизни, и это был взъерошенный темнокоричневый жеребец по имени Маэстро Австрия, наш Несравнимый! Я подошел поближе...
  - Ты имеешь в виду молодого человека? - перебила меня мадьярочка.
  - Ты ведь уже сама догадалась, - ответил я и продолжал: - я подошел поближе, погладил Австрию по белой морде, чтобы она прониклась ко мне доверием и наклонился к жеребенку. Он .поднял голову, еще такую тяжелую для него, потому что первый шаг всегда самый трудный, посмотрел на меня большими глазами навострил уши. И мне почудилось, что мы оба, как мне только перевести немой зов сердца в слова, которые услышит ухо? Знаешь, Марика, точно так же у меня было с тобой, я взглянул на тебя и сразу подумал, как хорошо было бы, если бы мы кусок жизни провели вместе.
  Вот что я почувствовал при виде жеребенка.
  Мог ли малыш об этом догадаться? Конечно нет, ему была в новинку эта удивительная штука жизнь, я для него оставался чужим, как и остальные мужчины, подобно всем детям ему нужна была только мать. Конечно, он счастлив, что выбрался на белый свет, думал я. И, чтобы он жил долго, и, чтобы защитить его от эпидемий, с ним сотворили нечто, о чем не могли додуматься ни он, ни его мать. Ему сделали прививку,после чего оставили в покое на счастье матери, а это всегда и счастье для ребенка тоже. Я спросил у управляющего конным заводом, нельзя ли купить годовалого жеребенка, когда самое страшное, уже позади. Он покачал головой и даже улыбнулся. Маэстро Австрию конечно нет, и я понуро опустил голову, потому что хотел заполучить только его и никого другого. Его отца я навестил потом в конюшне для жеребцов, где у него было собственное стойло с табличкой, на которой стояло его имя, перечислялись его заслуги и была описана вся его жизнь. Маэстро Нобила звали его, я знал его по испанской школе верховой езды в Вене, там он лучше всех исполнял прыжки на месте. Теперь он гордость конного завода и станет отцом многих знаменитых жеребцов и великолепных кобылиц. У старого маэстро был несколько свирепый вид, мощный корпус и мускулы, которые играли под белой атласной кожей. Но он был добряк, потому что никогда в жизни не встречал плохих людей, а рядом с ними испортится и самый благородный конь. Он поиграл губами с моей рукой, и я поговорил с ним, сказал, что он великолепный, благородный скакун, и Австрия родила ему сына. Ни один из служащих конного завода при этом не усмехнулся, как это сделали бы жалкие люди, которые от природы лишены самого прекрасного чувства: любви к лошадям.
  Мадьярочка погладила и сжала, мою руку, и я посмотрел на нее. Она кивнула, словно хотела сказать, как хорошо, что я люблю именно тебя. Но на самом деле она произнесла:
  - В конце концов ты все-таки святой Георг, возможно своеобразный святой, но лошади могут быть тобой довольны.
  - А ты нет?
  Она. улыбнулась и кивнула.
  - Да, - сказал я, - грешить я начал только после того как появилась ты, мадьярочка Марика!
  Она ущипнула меня за руку в наказание за мои дерзкие слова
  - Рассказывай дальше.
  --Ну вот, я так влюбился в маленького Маэстро Австрия, что остался в Пибере. Снял на постоялом дворе под самой крышей большую комнату с двумя кроватями, одна у окна, вторая у двери, вверх вела темная лестница, но я поднимался к себе только поспать. Целыми днями возился на пастбищах с липицанерами, с кобылами и их жеребятами, жеребцами и кобылами однолетками, двухлетками и трехлетками и вскоре мы подружились. Мы вместе играли, они щипали меня, эти дерзкие черные и гнедые жеребята, некоторые заходили сзади, пока я почесывал другим их пушистые с зачатками гривы головы. Дерзкая веселая ватага. Когда я хотел кого-то из них сфотографировать, они подходили ко мне так близко, что в видоискателе оказывались сплошь жеребята, а самым отъявленным озорником был Несравнимый. Когда я хотел сфотографировать его крупным планом, он двумя шагами подкрадывался ко мне вплотную и лизал меня и фотоаппарат, так что из-за слюны ничего нельзя было разглядеть. И сколько я не чистил объектив, ничего не помогало.
  Несравнимый, смотрел на меня доверчивыми глазами, а когда я бранился, ему вероятно, становилось не по себе. Я вижу это, как сегодня. Он терся бархатной мордочкой о мой рукав, но почувствовав внизу пуговицы, разок-другой погрыз их молочными зубами, а потом ухватился за них. Оторвал одну, малость пожевал и выронил изо рта. Широко расставив ноги, вытянув шею, он поискал ее в траве, но не нашел и снова потянулся к рукаву, где оставались еще две. Тут я понял, что он умница, о потерях не горюет, а старается их восполнить. Наверное он отгрыз бы все оставшиеся пуговицы, если бы не пришла мама Австрия и глоток сладкого, теплого молока не показался ему сытнее всех пуговиц.
  Жеребячью жизнь Несравнимого я могу проследить шаг за шагом. Он долго не мог научиться стоять как следует и в первые дни еще качался, после чего снова ложился в траву, необыкновенно теплую от солнца. Однако долго лежать ему надоедало, он снова пытался подняться и, стоя на ногах как на ходулях, делал несколько шагов, но, казалось, ему сначала надо объяснить каждой ноге, что она должна делать. Борьба с собственными ногами продолжалась однако, недолго, вскоре он бегал вприпрыжку, а если сбивался с ритма, то переходил на галоп, что любил делать больше всего. Ноги еще были слишком длинными, ему приходилось немало потрудиться, чтобы из лежачего положения твердо на них встать. И шея тоже была слишком коротка. Иногда Несравнимый опускал голову и втягивал ноздрями ароматы трав. Он не мог дотянуться, а ему так хотелось хоть разочек получше обнюхать, что там мама постоянно срывает и пережевывает. В такие моменты Несравнимый выглядел так, словно он решительно недоволен жизнью и казался сонным. Однако, вскоре он опять бежал к матери и принимался сосать. Для этого шеи хватало, и жизнь снова становилась прекрасной. Молоко было вкусным и сладким и приправлено целительными корешками, что росли среди травы на горных пастбищах. Боженька знает, как править миром, это касается и короткой шеи жеребенка тоже!
  - Господин священник порадовался бы, услышав тебя! - сказала мадьярочка.
  - Да ну его. Он все делает шиворот на выворот. Вместо того, чтобы порицать людей псалмами и библейскими притчами, посылал бы
  он их лучше на пастбища к скакунам, там они и без него набирались бы благочестия. Между собой люди всегда ищут грешников, но на пастбище нельзя быть плохим и в конце концов всякий может стать немного лучше! Человек ходит по ковру из травы, которая мирно растет себе на корм лошадям, как бог велел. А над головой редкие облака, которые иногда заслоняют солнце, чтобы он не слишком нежился в тепле. Иногда небо затягивается и идет дождь, которого лошади хоть и не любят, но он им на пользу: отгоняет мух и поливает траву, чтобы она росла. На пастбищах не бывает никаких глупых происшествий, как у людей в деревне или в городе, где они вообще с ума посходили.
  - Мухи, - усомнилась мадьярочка, - зачем они? Ведъ они так.больно жалят лошадей.
  - Ты так думаешь, - сказал я улыбаясь, - Они конечно бестии, эти мухи, но от них все-таки есть прок! Видишь ли, не будь их, конь вообще не знал бы, зачем ему красивый длинный хвост! Им он хлещет мух, он бьет копытами, встряхивает гривой. Не будь мух, кони только и делали бы, что жрали, гнули голову все время к земле, а ни к чему непригодный хвост висел бы, как украшение! Да, что за пастбище без мух, ничего не поделаешь!
  Мадьярочка улыбнулась и зевнула, потому что ей хотелось спать, а так как к вечеру мы всегда приходили к согласию даже по пустякам, она сказала:
  - Теперь я вижу, что мухи на пастбище должны быть. Но свой рассказ ты продолжишь завтра вечером.
  - Ты права, - ответил я, - я устал, а лучшего конца на сегодня чем мухи не придумаешь.
  После обеда они вытащили меня снова в сад позади дома, где среди плодовых деревьев пасся Несравнимый. Пришли Луи и Мирль и вместе с Марикой принялись полдничать за столом, который я с грехом пополам сколотил в прошлом году. Я поставил чашку на живот и старался не дышать; мне пришлось держать ее двумя руками, и мадьярочка сунула мне в рот кусок лийнцского торта, который я терпеть не могу, потому что на мой вкус он слишком сухой, но все восхищались ее мастерством, и я не хотел мадьярочку обидеть...
  Несравнимый тоже помог, чтобы торт исчез, между двумя кусками он набивал рот сочной травой, торт ему наверняка показался тоже слишком сухим. Теперь мне захотелось пить, но только я собрался заполучить последнюю чашку из кофеварки, как сквозь кусты смородины протиснулся к нам священник, должно быть он прямо-таки унюхал кофе! В общем чашку мокко, на которую я рассчитывал, получил он. Мадьярочка погладила меня по голове, но, если честно, жажда от этого меньше не стала.
  - Нет ли у тебя, господин священник, хотя бы виргинии? - спросил я.
  И верно, несколько штук, как обычно, он прихватил! Для деревенских они были много нужнее, чем благочестивые притчи. Если у кого-либо телилась корова или болела жена, беда, правда, небольшая, но все-таки изрядная неприятность, если, значит, пострадавший нуждался в утешении, священник пытался помочь ему елейными речами, но лишь когда он раскошеливался на виргинию, утешение действовало, и все горести постепенно улетучивались вместе с дымом. Священника очень огорчило, что черный, высохший стебель впечатляет больше, чем печатное слово, которое, правда, люди придумали сами, не спросив Господа подпишется ли он под ним.
  Луи тоже облегчил господина священника на одну виргинию, и после того, как святой человек, слава богу, уплел последний кусок торта, сделав для меня доброе дело, все трое мужчин засунули в рот
  по виргинии. Мадьярочка курила сигарету мокко, и лишь Мирль оказалась единственной, кто отверг греховный дым. Для нее в нем не было ни проку, ни вкуса, единственной причины для многих людей отказываться от вещей, которые они считают у других пороком. Сначала они, естественно, обсудили сломанную лодыжку, словно она принадлежала им, а не мне, а я слушал и молчал. Потом священник спросил не сыграть ли партию в шахматы. Но мадьярочка сказала, что ей не хочется. Завтра днем, если я после обеда лягу спать, она придет к священнику домой. Все деревенские с удовольствием играли с мадьярочкой в шахматы или тарок, или еще во что-нибудь. Марика умела держать себя с достоинством при выигрыше и с достоинством проигрывала. При выигрыше она не торжествовала, а притворялась, что ей неприятно и больно видеть, как другие проигрывают. Над собственным проигрышем она посмеивалась, говоря, так мол ей и надо. Мне мадьярочка однажды призналась, что такое великодушие дается ей с большим трудом, потому что она всего лишь женщина, а женщины во время игры всегда плохо владеют собой.
  Затем священник обратился к Луи. В церкви стояла гипсовая статуя настоящего Святого Георгия, пригвоздившего дракона копьем к земле, как если бы он был засушенной бабочкой. Дело заключалось в том, что святой, мой тезка по имени, данному мне в шутку, разваливался все больше. К следующему шествию со Святым Георгием его нельзя будет вынести, ибо никто не осмелится на него смотреть из боязни, что он от одного взгляда развалится, на мелкие кусочки.
  - Не надо лишних слов, господин cвященник! - сказал Луи, - значит я должен сделать нового Святого Георгия!
  Вот так. Но тут возник вопрос, вырезать ли новую статую из дерева или вытесать из камня. Камень очень тяжелый, рассуждал священник, во время шествия с ним хлопот не оберешься. Значит быть ему из дерева, новому Святому Георгию, и красиво раскрашенному, чтобы он здорово выглядел на радость крестьянам. Господин священник, конечно, имел ввиду, что Луи возьмет в качестве модели старого, обветшавшего святого, но Луи не хотел связывать себе руки. Священник задумался, потому что не совсем доверял Луи. Один раз Луи даже деву Марию вырезал такой же земной, как молодуха из деревни, так что, глядя на нее, все облизывались. Но Луи успокоил священника. Новый Святой Георгий будет выглядеть соответственно! Священник больше ничего не сказал, потому что Луи должен сделать нового святого задарма и надо радоваться, что он это делает и даже охотно.
  Поскольку наступила пауза и кому-то надо было затеять какой-нибудь разговор, мадьярочка проговорилась, что я вчера вечером рассказывал, как впервые подошел к Несравнимому, когда он был еще совсем крохотным жеребенком. Тут они нажали на меня, и один за другим хором потребовали, чтобы я рассказывал дальше, и я не выдержал, и сдался только ради собственного покоя.'
  - Я остановился на пастбищах, где паслись кобылы-матки и их жеребята , - начал я. - Пришло время и Австрия, мать Несравнимого решила, что он должен больше шевелить ногами, чем делал это прежде. Поэтому в промежутки между кормежками она включала бесшабашный бег рысью. Она мчалась то в гору, то вниз и Несравнимому понадобилилось изо всех сил скакать галопом, чтобы не отставать. Так он учился как следует бегать. Иногда начинались и нелады, ссорились не только дети, но и мамаши. Нередко они лягались так, что стоял сплошной хруст и треск.
  Однажды Несравнимый по наивности устроил настоящую драку. Он так набегался среди кобыл и жеребят, что внезапно почувствовал жажду. Стремясь ее утолить, он перепутал мать с другой кобылой и присосался не к тому вымени. Сначала кобыла подняла заднюю ногу, чтобы сжать ему мордочку, но Несравнимому это было знакомо, мать поступала так каждый раз, когда малыш, опорожнив вымя до конца, продолжал сосать и делал ей больно. Поскольку Несравнимый никак не хотел понять, что это не мама, кобыла вразумила его, прогнала и хотела отдубасить. Мама Австрия, естественно не спускала глаз с сына и, увидев, что он попал в беду, длинными прыжками помчалась к нему между пасущимися лошадьми, которые с изумлением смотрели ей вслед. Австрия заржала и взялась за обидчицу. Подобравшись к ней вплотную, она с быстротой молнии повернулась и стала тузить ее по ребрам. Та дала сдачи, нападая и обороняясь они несколько раз столкнулись подковами, но в конце концов Австрия обратила обидчицу в бегство. Она помчалась за ней вдогонку и погнала вдоль ограды вокруг пастбища, а оба жеребенка толком не понимая, отчего их добрые мамы сцепились друг с другом с изумлением бегали взад и вперед рядом. Но жажда мести у Австрии так быстро не прошла. Только настигнув кобылу и еще раз влепив ей. по крупу, она оставила ее в покое. Потом заржала, позвала Несравнимого, и он стремглав кинулся к ней. Затем Австрия завалилась в траву и стала кататься по ней не от злорадства, нет, она просто хотела стереть пот. Несравнимый весело прыгал вокруг матери, и, казалось, у него вот-вот получатся учебные прыжки по старым классическим правилам.
  На пастбище внова наступил мир, соперница Австрии зализывала маленькую ранку на теле, где удар немного повредил белую шерсть. но неприязнь к Несравнимому исчезла тоже, а он в это время нежно обнюхивал жеребенка, чье молоко по ошибке хотел выпить. Это была кобылка по имени Дефлората, моложе Несравнимого на один день. Они понравились друг другу и вскоре вместе завели старинную жеребячью игру, стали тихонько почесывать друг другу спинки. Несравнимый, подглядевший эту игру у двух старших жеребят, начал заигрывать с Дефлоратой. Сначала, он пощипывал ее холку и спинку; она стояла и ей это нравилось, даже когда Несравнимый осторожно теребил мех. Через Некоторое время Несравнимый прижался к ней теснеее и встал мордочкой к мордочке, но ему пришлось два раза как следует ее пнуть, прежде чем она поняла, что ей надо все делать так же как он.
  Потом они пятнадцать минут стояли и, играя, почесывали друг друга. Возможно со временем на спине появятся пятна, но это не страшно, потому что жеребята вскоре начнут линять, а в их теперешнем виде они так и так очень уж щеголять своей взъерошенной и тусклой шкуркой не могут.. Сзади и без того уже натер две лысинки жалкий хвостик, глядя на который невозможно себе представить, что из него позднее получится великолепный хвост. И в других местах кое-где начали выпадать волосы. Да, у каждого переходного возраста свои беды!
  Чем быстрее шла линька, тем быстрее хотелось Несравнимому пастись так же, как мать. В конюшне он уже иногда лакомился ее кормом. Но как ему все-таки достать снизу траву, как это делает мать? Сначала он встал на колени, но сразу же снова поднялся, почувствовал, что такое ему не подобает. Он, Несравнимый, и на коленях!
  Он снова нагнул голову, но ничего не добился. Но когда умник раз за разом пробует преодолеть трудности, это ему удается. Несравнимый заметил, что может достать до земли, если растопырит чересчур длинные передние ноги. Правда долго стоять так больно, кажется, что порвутся грудные мышцы. Тогда он нашел другое положение, более естественное и удобное. Он делал нормальный, достаточно большой шаг вперед, и останавливался, чтобы суметь дотянуться до земли.
  Сначала он никак не мог толком поесть. Несравнимый вырывал целый пучок вместе с корнями, весело тряс им перед мордочкой и стирал, пока не закусывая землей, висящей на корнях. Это ему очень не нравилось, он выталкивал языком изо рта всю траву, которую брал на пробу, и ему казалось, что никогда в жизни он ничего вкусного из такой штуки добыть не сможет. Но потом он как-то нашел ужасно вкусную аппетитную, с нежными листьями траву. Так он стал отличать лакомство от обычной еды, десерт от обычной закуски, травы. Если ее хорошо пережевывать, она все-таки вкусная.
  В один из дней я встретил капеллана; он бродил по пастбищам с видом человека, у которого не слишком много работы.
  - Разве воскресная проповедь приказала долго жить?- спросил я.
  Он рассмеялся и сказал, что его дела вовсе не плохи. Короче говоря, ему пришлось так поступить, потому что здесь наверху в головах у прихожан только лошади и поскольку он не может предложить никаких притчей, в которых шла бы речь о лошадях, его никто не слушает, и даже наоборот, все мысли его паствы выходят погулять на пастбища через дверь церкви, которая летом не закрывается. Они просто язычники эти здешние психи, свихнувшиеся на лошадях - сказал капеллан, но никак не в упрек своим прихожанам, его самого любовь к лошадям настолько захватила, что он наверное, иногда подумывал, не лучше ли было бы ему стать конюхом нежели проповедником.
  - Да, - согласился я - во времена Христа лошади были не в чести, в Библии о них написано очень мало, должен сказать, что Библии пошло бы на пользу, если бы Иисус Христос ездил на хорошем коне, а не на каком-то осле. Но это я так, господин капеллан, не в обиду вам.
  Капеллан попрощался и пошел своей дорогой, ему нечего было возразить, ведь я был прав, что в христианском учении, а мы его знаем уже уйму времени, о лошадях говорится очень мало!
  Черт возьми, я совсем забыл, что нас слышит господин священнник! И он немедля взялся за меня.
  - В лошадях ты кое-что смыслишь, - с упреком сказал он, - но в христианское вероучение нос не суй. Почитай сначала про Иова, там есть и про лошадь!
  - Начинается, Иов! - сказал Луи. - не ухаживал ли он под конец за лошадьми так плохо, что Господь обделил его телом и душой.
  - Я никогда не смог бы обращаться с лошадьми как Иов, - добавил я, потому что согласиться со священником мы уже не могли, - и там, где про Ноев ковчег, тоже ни разу не говорится ничего хорошего о лошадях! Был бы я Ноем, я вообще нагрузил бы ковчег только лошадьми!
  - Кроме лошадей вы ни в чем не смыслите! - не очень уверенно защищался священник, и я продолжал наседать на него:
  - Лошадь везде была нужна, если до нее доходило дело! Древние индусы, греки, римляне все боготворили лошадей!
  - И германцы тоже, у них все были кавалеристами, - добавил Луи. - И Мухаммед никогда не добрался бы до арабов со своим Кораном, если бы не пять кобыл царя Соломона.
  - И ты туда же со своим Мухаммедом! - сказал священник. - Ведь у него были ослы и верблюды.
  - Вот как? - сказал я. - Сначала докажи, только потом я тебе поверю, господин священник.
  - Завтра я дам госпоже графине книгу, - сказал священник.
  Но в это время Луи придумал еще кое-что:
  - Раньше кони участвовали даже в морских путешествиях, - сказал он. - Я говорю о сивых жеребцах Посейдона. Но нынче мы путешествуем по морю, как христиане, и никто даже не заикается о лошадях.
  - У древних германцев были скакуны для солнца, тучи и бури! - присовокупил я.
  - Да, да, у них было много богов! - сказал священник, полагая, что этим утер нам нос.
  - Правильно, а что теперь? - спросил я. - Нынче так много святых, которых мы совсем не знаем, потому что не учили.
  Священник попробовал взять нас лестью и обратился к мадьярочке:
  - Что вы думаете об этом, госпожа графиня?
  Глупо он поступил, наш священник, спросив именно ее, ведь мадьярочка никогда ни единым словом не станет мне противоречить в присутствии другого, даже если я тысячу раз не прав.
  - Знаете, господин священник, - ответила она, - ничего я вам не скажу! Когда идет война за веру, мужчины всегда разбивают головы в кровь. Женщин никогда не спрашивают. Мы только слушаем, верно, Мирль?
  Мирль кивнула и улыбнулась, и священник снова оказался в одиночестве.
  - Ну, Ну, - сказал он. - Разве у нас нет Святого Георгия? А еще есть Георг безбожник!
  Он сказал это вполне дружелюбно, господин священник, оспаривать то, что касалось личности святого Георгия и моей нечестивости мы не могли. Правда - она и у нас правда - мы не спорим с священником только для того, чтобы его обидеть. Будь я священником, то вообще не затевал бы дискуссии с такими ветрогонами как я и Луи , а просто всегда высказывал бы им свое мнение с кафедры. В церкви они не осмеливаются противоречить, сидят, слушают, смотрят на обветшавшего святого Георгия, и в голове у них сплошь благочестивые мысли. Разве что священник скажет разочек что-нибудь такое против скакунов или лошадиного психоза, они поворчат, но никогда не станут противоречить. Но священник никак не осуждает наших лошадей и нашу любовь к лучшим созданиям Господа! Он поступает так не потому, что не хочет портить с нами отношения, просто он сам сходит с ума по лошадям. Это заметно, ведь он живет в деревне дольше, чем мы
  Наступил вечер, и священник первый ушел ужинать. Он потрепал по шее Несравнимого, который поклянчил у него сахар, и еще раз кивнул нам.
  - Вы не должны постоянно ему противоречить, - сказала мадьярочка, - он такой милый!
  - Чего там, - смеясь сказал Луи. - Если бы мы с ним не спорили, сн в конце концов подумал бы, что мы на него сердимся!
  Потом они с Мирль ушли, и только тогда начался по-настоящему замечательный вечер. Мы не были голодны и посидели еще немного на дворе. Я не хотел рассказывать дальше: Марика увидит, что я сейчас не в настроении, ибо священник подпортил его мне. Но завтра, я думаю, все пойдет как надо, потому что мы снова будем одни: мадьярочка, Несравнимый и я Георг безбожник.
  Нам в самом деле никто не нужен, потому что Марика вскоре тоже так решила. Я ей об этом сказал, и она признала мою правоту.
  - Теперь ты не будешь торопиться, - сказала она, - никого кроме нас твой рассказ не касается.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Мадьярочка взяла с собой из дома несколько бутылок бургасского вина и только сегодня расщедрилась.
  - Знаешь, - сказал - я после первого бокала, - я бы не прочь снова побывать у тебя.
  - А я ждала вас! - ответила она. - С удовольствием получила бы новенького жеребенка от Дефлораты и Несравнимого!
  - Так-так, а что потом ты захотела бы получить от меня? -спросил я, не глядя на нее.
  - Дурак, сказала она. - Я хотела бы снова проехаться с тобой верхом по степи, чтобы нам встречались только табуны лошадей, стада коров и свиньи. Вечером мы поставим палатку, которую везет на себе вьючная лошадь и на наших глазах на степь опустится ночь. От ночевки пастухов ветер донесет звуки песен, и мы станем подпевать, потому что с пением у нас не очень. Разве этого мало?
  Я кивнул и неуверенно спросил:
  - Но лодыжка, если она так быстро не срастется?
  - Брось, за пару недель все пройдет! Я думаю, когда ты кончишь рассказывать, то сможешь ее потрогать!
  - Я буду рассказывать день и ночь и послезавтра кончу, но что будет с лодыжкой?
  - Ты рассуждаешь как несмышленыш, нечестивый Георг - сказала она и выдала мне поцелуй, один из тех, которые я называю утешительными и терпеть их не могу.
  - Целуешь меня так, словно я при смерти, проворчал я.
  Но Марика поняла, что она тут не при чем, я сегодня просто не в духе. Человек тупеет, когда целыми днями не высоввает нос за ворота своего дома.
  - А что, если мы съездим на Энциане в Зальцбург и посмотрим газеты в кафе "Колокольный звон"? - спросила она.
  - Ладно, сказал я, хотя вообще-то сам не знал, чего мне хочется.
  Я казался себе человеком, который слепо верит в медицину, думая, что она ему поможет.
  Итак, мы отправились в Зальцбург, и я опять напялил этот огромный шлепанец. Луи затолкал меня в Энциан. Недавно вечером мне снова пришлось высвистеть его, потому что он забыл меня в саду.
  - Вернетесь, небось глядя на ночь? - спросил он.
  - Не раньше, чем безбожник Георг снова обретет чувство юмора - сказала мадьярочка. - Что-то в нем прочно заело, с этим надо покончить!
  - Комнатобоязнь у него, вот что! - сказал Луи,
  - Пошел бы ты! - высказался я.
  - У меня есть занятие получше! - ответил он, и Марика нажала на газ.
  Несравнимый стоял за забором и ржал нам вслед. Жаль, конечно, что бедный, чертушко должен торчать дома. Сегодня что ни возьми, все не по-моему, конечно, такая автомобильная прогулка дело хорошее, но уж лучше бы я пошел пешком или поехал верхом, особенно со сломанной косточкой. Я посмотрел на Марику сбоку. Но с ней не поспоришь, особенно, если при этом про себя тихо посмеиваешься и уже предвкушаешь примирение. Я могу наговорить ей что угодно, она поймет и осторожно ответит.
  - Наверное мне удастся затеять в кафе скандал с официантом, - подумал я.
  Но это тоже не дело, потому что при мне мадьярочка, и она очень огорчится, даже если ничего не скажет. Да, если бы я мог забраться в седло, то душевная простуда или что там еще галопом выскочила бы наружу, а так я сижу сгорбившись рядом с мадьярочкой, толку от меня никакого, и все-то мне не по душе. Если бы она меня чуточку пристыдила, а может быть и спросила:
  - Ты наверное думаешь, я приехала, чтобы насладиться твоим плохим настроением?
  Но она ничего не сказала, она вообще не говорит ничего такого, что хотя бы на минутку может меня по настоящему огорчить.
  - Сначала мы, верно, заедем в погребок к Штиглеру, - сказал я, - на пиво?
  - Смотри-ка, - сказала она, - так ты уже нравишься мне больше! Когда возникает жажда, вскоре после этого почти сразу хочется остаться вдвоем. Думаю, это моя вина, не надо было приносить к обеду бургасское. Когда я у себя в имении нахожу в Энциане бутылки не вовремя, меня охватывает тоска по вам и Зальцбургу, и если я не еду, то становлюсь точно такой же, как ты. Мне это знакомо, безбожник Георг, меня не проведешь. Но мне такой дурак нужен!
  Она сняла руку с руля и погладила меня по коленке.
  - Не отвлекайся, а то мы сломаем не только лодыжку! - сказал я и снова положил ее руку на руль.
  И разочек погладил. Мадьярочка улыбнулась, глядя на дорогу через ветровое стекло, но улыбка предназначалась не мне, это означало, что мы на пути к выздоровлению.
  - Знаешь что, поедем-ка в Хелльбрун! В Зальцбурге, кажется мне, слишком много приезжих. Едем в Хелльбрун! - -подтвердила мадьярочка с самообладанием, которое казалось просто чудом.
  - Ты, - продолжал я. - Если я теперь скажу поедем, то потом мы поедем разочек к черту...
  - Поедем, поедем! - засмеялас она. - Но зачем так сразу? Спешить некуда, черт заберет нечестивого Георга, когда придет время!
  - Если бы господин священник мог слышать сейчас госпожу графиню, ну и дела, - укорил я ее.
  - Он ждет, что я приду играть с ним в шахматы! Но лучше уж так, у него настроение хуже, чем у тебя.
  - Выходит, мадьярочка, священник всегда обязан быть в настроении!
  - Конечно, так же как наездник обязан быть не в духе, если он не может ездить верхом. У каждой профессии свои привилегии.
  - А какие у тебя, - съехидничал я.
  - Разве это не привилегия, что мне разрешается любить безбожника Георга? - сказала она от всего сердца, и в ее словах не было и тени насмешки.
  - Теперь остановись! - строго сказал я.
  Она тут же нажала на тормоз, и машина остановилась. Затем она получила от меня поцелуй, который уже давно заслужила.
  - Вот видишь, безбожник Георг! - сказала она, когда я ее отпустил. - Куда мы теперь поедем, ваша милость? В Хелльбрун?
  - Слово не воробей! - решил я. - Поезжай в Хелльбрун! Она заставила Энциана взреветь, и мы покатили.
  По дороге я засвистел, и она спросила:
  - Чему это ты так радуешься?
  - Тому, что мы едем домой, Марика, мадьярочка!
  - Но сначала выпьем мокко в Хелльбруне! - сказала она.
  - Прекрасная идея, сам бы я до нее не додумался! Мокко это всегда хорошо!
  И наш Энциан на полной скорости помчался в Хелльбрун, хотя вообще-то нам больше всего хотелось домой. Но раз уж мы на том сошлись, пришлось сначала ехать в Хелльбрун, потому что речь шла о нем.
  В саду ресторана при замке мы пили наш мокко и разглядывали проходившие мимо группы любознательных туристов, вооруженных фотоаппаратами и путеводителями. Несколько лет тому назад мы были здесь и все осмотрели вдвоем с экскурсоводом, так как иностранцы избегали район Зальцбурга из-за ливней. Тогда бросилось в глаза, что здесь есть даже местные жители, не только приезжие.
  Замок под Хелльбруном построил в начале семнадцатого века архиепископ Маркус Зиттикус, а он пришелся мне по душе, я ведь точно знаю, что Маркус Зиттикус был лошадником и поставил в парке двух прекрасных каменных коней, делавших левады. На одном из пригорков посередине леса стоит маленький Месячный замок, который выглядывает из зелени и так смешно называется, потому что его выстроили за один месяц. Господин архиепископ видать очень торопился и гонял мастеровых в хвост и в гриву. Просто беда, что у нас в деревне нет такого архиепископа, моя деревянная труба от ручья уже с марта никуда не годится, вода бежит во все стороны, только не вперед, как следовало бы, но компрессорщик Тони пообещал отремонтировать ее да так и застрял на этом. Что мне еще по душе в Хелльбруне, так это фонтаны и, честно говоря, высоко художественные нравятся мне меньше, чем сработанные для стоящего дела. Там есть каменный стол с такими же табуретками, у которых посередине имеются безобидные дырки, на случай кто выскажется насчет проветривания, если думает, что на каменных табуретках жарко сидеть. Но эти дырки как раз коварная штука. Из них бьет вода, когда кто-то повернет нужный кран. Только табурет для архиепископа во главе стола - сухой,. Тот, кто придумал такую замечательную подлость вправе сам выйти из воды сухим. Гости архиепископа всегда знали, когда им надо подумать о возвращении домой. Как только у них пониже спины становилось мокро, значит пора уходить. Стоило мне об этом подумать, как мое лицо должно быть засияло, потому что мадьярочка спросила, отчего это я пришел в такой тихий восторг. И поскольку я о пристойных вещах говорю все как есть, я сказал ей, что вспомнил о водяных табуретках архиепископа.
  Мадьярочка снисходительно покачала головой и сказала:
  - И тебе не стыдно думать о таких вещах и при этом изображать на лице, будто ты наслаждаешься чудесными воспоминаниями о любви?
  - Перестань, Марика! - сказал я. - Попроси хоть раз любого человека, который тихо улыбается, чему он радуется! Боюсь, ты разочаруешься куда как больше, чем со мной, потому что у меня в мозгах только исторический анекдот о тех самых давно умерших и забытых людях с мокрыми задницами.
  - Конечно, конечно, - сказала мадьярочка, - иногда у тебя и впрямь неукротимая тяга к возвышенному! Тут ничего не поделаешь!
  - Ты, вот что я тебе скажу! - ответил я, - поезжай домой! Но заплати за кофе, раз уж тебе так хотелось приехать сюда выпить мокко!
  Мадьярочка посмотрела на меня, словно она вообще уже перестала что-либо понимать. Как я могу обвинять ее за Хелльбрун, когда сам предложил сюда поехать? Но такая она эта Марика, молча берет вину на себя. Кроме того, я вообще не мог бы заплатить, потому что не взял с собой денег, в нашей деревне так принято: целыми днями ходишь без единого геллера в кармане, каждый у кого-нибудь берет в долг, а когда дело доходит до расчетов, начинается скандал. У нас и впрямь во всем полный порядок, Если кому-то приходится платить, то потом он обязательно затеет склоку. В другом месте вообще не платят, потом подают в суд, и склоку затевают адвокаты. У нас заплатить предлагают в последний раз при свидетелях с помощи кулаков, чтобы никаких споров не возникало. Будь по-нашему, все судейские пошли бы по миру.
  Но теперь у нас все-таки начался спектакль. Когда дело дошло до оплаты, оказалось, что у Марики при себе только венгерские деньги, несколько пенго. Но надо знать зальцбургского старшего официанта. Он посмотрел на банкноты и в восторге заявил, что раньше некоторое время работал в Будапеште, и эти дни были и останутся счастливейшими в его жизни, если не случится чего-нибудь еще более прекрасного. Затем он полюбопытствовал, не знала ли милостивая госпожа Ковачича или как его там, что работал старшим, официантом в зале ожидания восточного вокзала.
  Всякий, кто знает мою милостивую венгерскую госпожу графиню, тот естественно ни капельки не удивится ее ответу, что мол этого Ковачича или как его там, она очень хорошо знала. Он шикарно смотрелся в своем черном фраке. Естественно каждый старший официант носит черный фрак, но опознавательного знака вполне хватило, чтобы они поговорили о Ковачиче или как его там, словно о хорошем знакомом, хотя Марика никогда его и в глаза не видела. Но она хотела порадовать любезного старшего официанта и ее выдумкам удержу не было В конце концов этот хороший человек не захотел брать денег, для него это честь, сказал он. Тогда, оказалось, что для мадьярочки это тоже честь, и он должен взять ее пять пенго. И после этого старший кельнер заявил, что сохранит их в память о милостивой госпоже, которая так хорошо знала Ковачича или как его там. Оба были вполне счастливы от того, что Ковачич или как его там работал в Будапеште старшим официантом в зале ожидания восточного вокзала.
  - И тебе не стыдно так врать? - спросил я мадьярочку по дороге домой.
  - Если можно сделать человека счастливым, никакая ложь не запрещается! - сказала она.
  - Вот как? - спросил я.- может ты и со мной иной раз такое проделывала?
  Тут мадьярочка.решила показать характер, а этого я не любил. Но стоило ей взглянуть на меня, и буря так и не начавшись утихла.
  - Когда человек любит, - изрекла она подобно мудрому бородачу философу, - ему и соврать не грех! Или я всегда должна была бы тебе рассказывать все, даже заведомо зная, что обижу тебя?
  - Твоя правда, Марика, - признался я, струсив.
  Потом я какое-то время поразмышлял. Мадьярочке довелось кое-что для меня сделать, о чем она никогда ни слова не сказала. Я в то время;- сидел на. мели, и после этого все так чудесно уладилось, а я такого от своей судьбы не ожидал, поскольку она обычно не слишком щедра на чудеса. Я уже как-то хотел было у мадьярочки спросить не она ли выступила в роли судьбы в то время, когда я чуть не продал Несравнимого, потому что у меня не хватало денег ни на овес ему, ни на хлеб себе. Но она наверняка стала бы все отрицать, потому что не хочет, чтобы мы были обязаны друг другу чем либо кроме нашей любви к лошадям. Этого вполне хватает, чтобы два человека сцепились друг с другом, как репейники, два раза мы попробовали резъединиться, но теперь уж и не пытаемся, это все равно, как если бы мы решили пересчитать все травинки в степи.
  Когда мы приехали домой, то увидели Луи, который переходил дорогу, направляясь к себе. В руках он нес маленькие грабли и лопату, но не оглянулся, хотя Марика несколько раз посигналила ему. Этот Луи шел себе своей дорогой, словно у него были нелады с совестью. Лишь, когда я свистнул ему, а он уже был за своим забором он оглянулся и сделал вид как будто сто лет нас не видел.
  - Это опять вы! - воскликнул он.
  Потом помог мне выбраться из Энциана, и когда мы зашли за полисадник, мадьярочка от восторга звонко закричала. Ее альпийский садик снова был на своем месте, еще более прекрасный чем раньше; должно быть здесь поработала рука художника.
  - Как это мило с твоей стороны, Луи! - сказала она и потрепала его по голове.
  Луи защищался, словно на него хотели свалить чью-то вину. Это не он! Но кто же все-таки? И что он тогда у нас делал?
  - Я задавал корм Несравнимому и чинил его дверку! - пробормотал Луи, потому что в этом-то он должен был признаться.
  - Ага! - сказал я. - Ты его просто запер, чтобы он снова не пришел и не сожрал альпийский садик, который ты только что посадил! Пожалуй, это сделал священник, - продолжал врать Луи. -Наверное ему помог Святой Георг, с которым вы так хорошо ладите!
  Когда мы вошли в дом, Луи сказал, что его ждет работа и ему надо уходить. Так он улизнул от дальнейших поисков истины, о которой он не обмолвился ни словом, скорее он откусит себе язык, этот весельчак! У садовой калитки он встретил священника, который пришел, чтобы напомнить о партии в шахматы. Теперь мадьярочка спросила у него, как он объяснит это чудо, потому что Луи тут ни при чем и господин священник тоже, раз у него под ногтями нет черных каемок от работы с землей. Священник улыбнулся и сказал, что чудеса де мол случаются еще и в наше время с теми, кто еще сохранил веру, которая по его мнению есть у госпожи графини. Выходит, один мошенник покрывает другого, а тот даже небеса впутывает сюда же.
  Раз уж господин священник пустился в такие разговоры, мадьярочка готова поверить в чудо. И она так же искренне с ним согласилась как сказала в Хелльбруне старому кельнеру, что знает Ковачича или как его там. Несравнимый в эту минуту просунул голову в верхнюю приоткрытую створку двери в конюшню и звонко заржал*
  - Чудо? - удивился я. Даже лошади смеются.
  Мадьярочка и господин священник глянули на меня так, словно я сказал чистую ересь. Потом он заговорил о шахматах. Он вроде бы даже фигуры успел, расставить! Мадьярочка высказала сожаление, что ему выпало столько хлопот и все без толку. Но ей пришлось спешно поехать со мной к доктору в Зальцбург, потому что лодыжка чересчур разболелась. Тут священник участливо посмотрел на меня и спросил, что случилось.
  - Не о чем говорить! - сказал я. - Выдумки, да и только!
  Так я хотя бы не слишком заврался. Но это наглядный пример до чего может дойти честный человек, затесавшийся среди лжецов, которые ради взаимного удовольствия то и дело обманывают друг друга.
  Священник заглянул к нам мимоходом, потому что шел к старухе Ценци в конце деревни, жить ей осталось всего ничего, но она упиралась и душой и телом. Девяносто шесть лет, говорила она, прошли хорошо и ей хочется дотянуть до ста. Деревенский рекорд - девяносто восемь, его держит почивший в бозе Клемперер Пепи, которого Ценци не переваривала, потому что он пообещал ей жениться, а потом и слышать ни о чем не захотел, когда появился мальчишка. Платить-то он платил этот Пепи, но от всего отпирался, хотя вдобавок, когда пришел его черед, завещал мальчишке свое подворье. Священник шел теперь к Ценци втолковывать ей, что божье расписание изменить нельзя. Стоит Богу свистнуть и тебе конец. И ничтс не поможет.
  Венгерское вино исчезло. Пустая бутылка еще стояла на столе, так что святой, посадивший альпийский садик, был видно закладушником. Теперь и мадьярочка вспомнила, что от Луи, когда, он дохнул - на нее, пошел знакомый запашок. Потом мадьярочка накрыла ужин и, когда мы покончили с едой, велела мне рассказывать о Несравнимом дальше. Я сказал, что мол утомился от свежего воздуха и, если она не против, мы пойдем наверх, ляжем, и я продолжу рассказ.
  По первости она глянула на меня так, словно ей уже слышится как трещит наша святая клятва, но потом, верно оправдывая себя, подумала, что ее никакими уговорами не проймешь и согласилась. Она пошла вперед и все наверху приготовила. Потом снова спустилась вниз и помогла мне подняться, наверху было темно, только вечерний свет проникал сквозь сердечки в ставнях.
  - Я сейчас приду, - сказала она и исчезла в бельевой каморке рядом.
  Когда, она вернулась в одной из своих ночных сорочек, тоненьких как паутина, которую не столько видишь, сколько ощущаешь, я уже давно лежал в постели. Она придвинулась ко мне, и я уже почти услышал, как затрещала по швам наша святая клятва, но она направила мою руку на правильный путь и сказала, что сейчас надо продолжать рассказ. Тут я вздохнул и такой вздох мог разжалобить любую собаку, после чего начал:
  - Я уже перестал считать месяцы, проведенные в Пибере. В Прентлалме из-за непогоды жеребята оставались все лето внизу на пиберских лугах, в то время, когда Несравнимый мало-по-малу отвыкал от мамы Австрии, приехала ты, мадьярочка...
  - Не перескакивай, - предостерегла она меня. - Рассказывай все точно, как было!
  Теперь она наверное хочет получше разузнать обо всем, подумал я про себя, но каждый раз стоит только мне плохо подумать о Марике, она тут же оставляет меня в дураках. Она поцеловала меня в щеку и сказала:
  - Начинай, наконец! Я не буду вмешиваться пока ты говоришь правду!
  - Да, однажды утром, когда мы с Несравнимым фокусничали, снизу от Кофлаха приехала коляска конного завода и остановилась рядом с дорогой. Кучер слез и хотел помочь даме. Но та одним прыжком оказалась на земле и сразу же, словно кобыла, которая ленится прыгать, пролезла сквозь проволоку ограждения.
  Она шла ко мне по лугу, и я увидел, что у нее при себе фотоаппарат.
  - Ага, - подумал я, - сюда идет журналистка. Потом она опубликует в газете душещипательную заметку, от которой каждый знаток лошадей придет в ужас, едва начав ее читать. Следом прибежал кучер.
  - Это милостивая госпожа графиня из Венгрии! - представил он ее.
  Меня он предпочел по имени не называть, наверное из-за моего скромного, простецкого вида, сказал только, что я кучер барона.
  Я приподнял шляпу, она кивнула. Я зажал голову Несравнимого под мышкой. Охотнее всего я вообще схватил бы его в охапку и вместе с ним дал тягу. Лишь бы она не дотронулась до него, ревниво подумал я.
  Ох, и хороша была эта госпожа графиня, не накрашенная и без всяких там модных выкрутасов. На ней была синяя шляпа, из-под которой выглядывали темно-коричневые волосы, скорее даже черные, и серый плотный плащ из тех, что надевают, когда внезапно начинает лить как из ведра. Кучер внезапно исчез, мы остались вдвоем, и никто из нас не произнес ни словечка. Она лишь прищелкнула языком и протянула Несравнимому руку, красивую руку, этого у нее не отнимешь. И Несравнимый, этот негодяй, начал меня толкать и отпихивать мою руку, но я его не отпускал. Люби меня, или тебе не поздоровится, подумал я, но тут он высвободился, зашел мне за спину, пару раз прыгнул и оказался около этой графини, а она сразу стала его поглаживать и трепать, словно впервые увидела жеребенка. Она еще и рассмеялась, видя, что я остался в одиночестве, а Несравнимый предал меня, поманить его что ли? Лучше не надо. Пожалуй, он не подойдет, этот шут, и еще больше опозорит меня! Из таких ручек никого так просто не выманишь, подумал я с яростью, и не знаю от чего я так злился, то ли завидовал графине из-за жеребенка, то ли ревновал Несравнимого к графине. Я совсем запутался, в душе у меня поднялась буря, и я думал, что графиня должна ее почувствовать. Но она была слишком занята жеребенком и ей не дуло ни с какого бока.
  - Вы здесь надолго? - спросил я, только чтобы не молчать.
  - Точно еще не знаю, но наверное надолго! - сказала она.
   - Где вы научились говорить по нашему? Я ни слова не понимаю по-венгерски.
  - Разве вы не хотите, чтобы я говорила по-вашему? - ответила она. - Может быть ...
  - Вы правы, - добавила она , - перед войной я много лет прожила в Вене, и теперь каждый год весной приезжаю сюда!
  Этим мне графиня, эта мадьярочка, сразу пришлась по душе, и когда Несравнимый оторвал у нее пуговицу от плаща, я и вовсе развеселился.
  - Смотрите-ка, сейчас он вас разденет, и вы останетесь стоять на лугу, как Ева в раю! - расхохотался я.
  Графиня покраснела.
  - Ну вот и пошутить нельзя: - сказал я.
  Здесь мадьярочка перебила меня:
  - Видишь ли, Георг безбожник, при этих словах я почувствовала, что ты в меня влюбился. К тому же ты скорчил такую мину, словно твоя глупая шутка тебя очень огорчила!
  - Не такая уж она была глупая, возразил я.
  - Но ты смотрел так, словно в самом деле жаждал увидеть меня в костюме Евы. Очень уж тебе этого хотелось.
  - А теперь я никогда не смотрю на тебя так? Мне кажется нет, - спросил я , потому что не хотел больше с жадностью смотреть на нее.
  - Конечно, теперь ты больше не смотришь на меня так, потому что тебе это. просто не нужно! Не воображай, лучше ты не стал! возразила она.
  - Вот как? Значит ты уже тогда знала, что я влюбился? - снова спросил я.
   - Но, безбожник Георг, - я ведь не вру!
  - Вот как, значит с Ковачичем или как его там, ты и впрямь была знакома! Если ты говоришь правду, значит знала раньше меня, что пришлась мне по душе!
  При этих словах мадьярочка снова, вернула мою руку на свое место. Но не так решительно, как первый раз, чему я в душе очень обрадовался и, не в силах скрыть свою радость, продолжил:
  - Значит, милостивая госпожа графиня возможно поселится на постоялом дворе? - спросил я.
  Она кивнула, но по-видимому без особого воодушевления. А я тихо усмехнулся себе под нос.
  - Чему это вы ухмыляетесь? - спросила она.
  - Только от радости! - сказал я.
  - Здесь есть один единственный постоялый двор, и в нем только одна комната для приезжих, в которой живу я.
  - Тогда вам, верно, придется присмотреть другое место, где вы сможете спать! - безмятежно заявила она.
  - Но, пожалуйста, вы ведь обижаете меня! - сказал я. - Сначала выслушайте меня до конца! В комнате для приезжих две кровати они стоят совершенно отдельно, от одной до другой не дотянуться, можно только позвать!
  - По мне так спите, где вам угодно! - сказала она. вроде бы равнодушно, а на самом деле сердито.
  - Кажется там есть еще бильярд, - сказал я, - но если вам безразлично, и я могу выбирать, то мне бы лучше спать, не на бильярде, а в комнате для приезжих...
  - Помолчите, - прикрикнула она на меня, и до чего же хороша была злючка в этот момент.
  Несравнимого она отпустила, он перешел на мою сторону и стал рядом, словно хотел сказать:
  - Не оберешься смеху, если мы вдвоем не охмурим венгерскую графиню!
  - Ладно, до вечера еще далеко! - сказал я, успокаивая ее.
  Тогда она подошла и хотела снова забрать у меня Несравнимого.
  Но он, назло ей, не хотел уходить от меня, потому что я почесывал его излюбленное место - левый плечевой сустав. Пришлось ей гладить его по другим местам, но жеребенок-четырехлетка это не слон, поэтому наши руки встретились, и я не преминул ненароком погладить ее руку, а она целую минуту не убирала ее,
  - Но до любви было еще далеко, безбожник Георг! - перебила меня мадьярочка. - я разозлилась на тебя из-за кровати и бильярда. Он, видно, как все мужики, подумала я.
  - Но потом быстро разобралась в моих достоинствах, мадьярочка! - сказал я и притянул ее к себе.
  - Вот еще! Достоинства? - спросила она. - Как я могла тогда влюбиться в тебя одному Богу известно: А теперь убери руки и рассказывай дальше!
  - Да, - продолжил я, - потом ты убрала руку, а когда я снова ухватил ее, вырвала и дала мне по рукам.
  - Да, и я пожалела тебя, так ты застеснялся, и попросила прощенья. -- Но знай, сегодня я бы этого ни за что не сделала! - снова перебила она меня.
  - Не дерзи, мадьярочка! - одернул я ее, и тогда она оставила мою руку там, куда я ее положил. Но, чтобы она сразу не спохватилась я быстро продолжил:
  
  - Да, в обед мы пошли в деревню на постоялый двор, но как мы до него добрели одним словом не скажешь, Ты вывихнула ногу, попав в ямку, выбитую лошадьми, когда они мчались галопом по лугу. Наверное, это было очень больно, потому что ты взяла меня под руку, и так мы пришли на постоялый двор. Как только старуха Розерль хозяйка постоялого двора увидела нас, она сказала, что поступила правильно отправив чемодан милостивой госпожи наверх в комнату гостя. Ты на это промолчала. С другой женщиной я посчитал бы, что мое дело в шляпе, но с тобой я был в этом не уверен. Ты, мадьярочка, уже тогда была особенной. Тут я тихонечко погладил ее, а она сделала вид, что не замечает этого. А я продолжал,.радуясь как мальчишка.
  Мы вместе пообедали и принялись беседовать, говорить вперемешку о лошадях и о себе, и ты в конце концов запретила мне называть тебя графиней.
  - И милостивая госпожа, сказала ты, это тоже слишком когда...
  -...когда я заметила, что ты такой же неисправимый псих-лошадник, как я сама! - помогла, мне мадьярочка и отодвинула мою руку к плечу.
  - Меня зовут Георг, на случай, если вам захотелось бы меня позвать, - сказал я тогда тебе, а ты ответила, что ничего не имела, бы против, если бы я называл тебя госпожа Марика.
  Но в это время мы уже попивали вино, и после обеда вино так подействовало, что ты уже не замечала, как я без обиняков звал тебя Марикой. После обеда кобылы с жеребятами снова вышли из стойл на луга; в первой половине дня мухи очень больно кусаются, лошади в это время находятся в конюшне. Какой прекрасный вид открывался из окна вниз на дорогу. Дорога, усаженная старыми деревьями, делала дугу, и белая шерсть кобыл поблескивала сквозь зелень, и так это было красиво, что ты прислонилась ко мне и не заметила, как я легонечко поцеловал тебя в шею.
  - Еще как заметила! - сказала мадьярочка.
  - Вечно ты норовишь все испортить, Марика! - возразил я и стал рассказывать дальше:
  - Да, а потом мы пошли по лугам проветриться, и твоя косточка снова выздоровела... Скажи честно, мадьярочка, ты прикидывалась или в самом деле тебе было очень больно?
  - Ладно, я больше не буду, безбожник Георг! - сказала мадьярочка, она нашла мою руку и положила на плечо, где по ее мнению она ничего такого натворить не могла.
  Но к вечеру надо было что-то решать. За столом мы посоветовались как нам быть, и ты сказала, что биллиард, верно, все-таки лучше, чем вообще остаться без кровати. Но я заявил, что не стоит нам будоражить умы и огорчать Розерль,которая со своим взглядом знатока так обманулась в нас. Мы обсуждали это на полном серьезе после ужина за четвертью вина. И тут ты внезапно приняла герооическое решение и выставила свои условия. Во - первых ты пожелала первой подняться наверх, а я должен последовать за тобой через полчаса. Во - вторых ты захотела поставить кровать у окна, чтобы мне не пришлось ходить мимо тебя, а ты могла позвать в окно на помощь. В третьих, я не должен зажигать свет. В четвертых не храпеть, в пятых, я должен дать честное слово наездника, что не нападу на тебя, когда ты уснешь. И еще: утром я должен спрятать голову под одеяло, чтобы ничего не видеть и не слышать, когда ты будешь вставать. Зто я пообещал отдельно, дал честное слово наездника. Оттого, что мне уже все было безразлично, а человек должен радоваться, даже если жизнь одарит его самым малым, и я дал честнее слово наездника, и сверх того даже поклялся его выполнить. Потом мы проговорили до глубокой ночи. В конце концов ты Марика, уснула далеко за полночь. Перед этим ты еще пожаловалась, что в кровати холодно, и слышать не хотела, чтобы я помог тебе согреться. Рюмочка водки вроде бы вызывала у тебя больше доверия. Напоследок ты спросила, очень ли нравится мне этот жеребчик, этот Несравнимый. Да, очень, сказал я, на что ты мне уже не ответила. Когда я утром проснулся, ты уже улетучилась, сидела внизу за столом и завтракала.
  - Георг, - сказала ты, - с сегодняшнего дня я объявляю вас Святым Георгом!
  Я возразил ей, что за такое самоистязание никакого святого мне не надо. А честное слово давалось вроде бы только на одну ночь и я очень подумаю, давать ли его снова так легкомысленно на следующую ночь. И кроме того, большинство святых вроде бы сначала вкушали блага, в которых затем отказывали себе. И Святой Георгий был одним из них. Но в конце концов завтрак для меня был дороже всей моей сомнительной святости.
  Помощник управляющего конным заводом вскоре спросил у нас, не хотим ли мы посмотреть отца Несравнимого во время разминки.
  За окном моросил мелкий дождь, но небо выглядело так, словно скверная погода задержится надолго. Поэтому разминка титулованного жеребца состоялась в манеже. Его взнуздали, надели на него седло и служащий конного завода пустил его на корде по кругу.
  - Не хотите ли вы посмотреть, что он помнит еще из испанской школы верховой езды? - спросил он меня.
  - Хотите убедиться, умею ли я ездить верхом? - сказал я тебе и сразу пошел к служащему с кордой.
  Он сначала не согласился дать мне жеребца, потому что отвечал за него, но в конце концов мне удалось его переубедить.
  Почувствовав на своей спине солидную ношу жеребец пожелал для начала узнать, кто это сидит в седле. Как только он заметил , что я хороший наездник и кое-что понимаю в искусстве, мы поладили. Сначала мы порезвились, перепробовав все аллюры, потом с гордостью исполнили испанский шаг, и я хотел было этим удовольствоваться. Но в эту минуту ты крикнула, что Маэстро был знаменитым исполнителем каприолей в испанской школе верховой езды, и мне надо его попробовать, и тут я почувствовал себя в седле неуютно, потому что при этом прыжке, когда лошадь, находясь в воздухе, вдобавовок поддает задними ногами и кажется вот-вот развалится на куски, для наездника дело чести держаться с достоинством. Одно, правда, к моему счастью, мне было известно, Маэстро обучался у моего друга оберберейтора Леопольда, а его манеру обращаться с лошадьми я знал.
  Итак, я пустил Маэстро делать пассаже на одном месте, а так как он хорошо держал шаг и его можно было легко осадить, я поднял его в леваду, после чего, прищелкнув языком, молниеносно заставил прыгнуть, и во время прыжка еще раз прищелкнул языком и дал шенкеля. Он рванулся, подбросил меня кверху, но я сидел как прикленный, хотя ему хотелось сбить мне дыхание и избавиться от шенкелей. Я получил еще один удар, когда он приземлился на все четыре конечности, но как-никак, хоть я и не выполнил каприоли по всей форме, но тем не менее справился.
  Затем я слез и похвалил Маэстро, ведь он показал лучшее, на что был способен и обошелся со мной уважительно.
  - Можете пожелать чего-нибудь, - радостно сказала ты. - Только не все сразу!
  - Хорошо бы, но если у кого душа полна, ему нужно все сразу. Выходит, Марика, вы с самого начала знали, чего я хочу!
  Ты тихо ответила:
  - Побудь еще немного Святым Георгом, согрешить еще успеешь! Боюсь, ты все равно поступишь по-своему!
  - Перво-наперво я пожелал бы сына Маэстро, малыша Несравнимого, который мне так люб. Но его мне не продадут, и я думаю, графиня мадьярочка тут мне помочь не сможет!
  - И это твое желание, Святой Георг? - спросила ты еще раз. жеребенок?
  И я кивнул, но очень печально.
  - Ну,ну, - сказала ты, - впрочем, посмотрим, что тут можно сделать!
  Мадьярочка прижалась ко мне, и я покрепче обнял ее.
  - Скажи! - спросил я. - Почему ты тогда не выполнила мое первое желание?
  - Потому что я хотела выполнить его прежде чем услышала, это было мое желание. Тогда ты, дурачок, не понял, как я все здорово задумала! Так и быть, пусть получит и женщину и жеребенка! И хватит с меня на сегодня твоих рассказов, безбожник Георг!
  Она не устала, эта Марика, она не сомкнула глаз и все время о чем-то думала и наша святая клятва, которая продержалась два дня стала далеким воспоминанием, канула в вечность.
  Мы уже засыпали, когда мадьярочка теплым, низким голосом сказала:
  - Все, никогда больше не дам клятвы за нас с тобой.
  
  
  
  
  
  Мы с мадьярочкой любим друг друга до сердцебиения, но не от недоверия: я довольно часто, сидя в одиночестве около дома и слушая всхрапывание Несравнимого в конюшне, спрашивал себя с чего бы это. Из рассказанного каждому понятно, что мы не в том возрасте, который обычно считают молодостью, но, верно, для любви это не главное. Если говорить о безрассудстве, то мы можем и самым молодым дать фору. Еще бы, любовь больше не бушует в крови, которая ударяет в голову, у нас любовь проходит через сердце, а оно страдает и пытается выстоять. Мы никогда не испытывали друг к другу того, что господин священник проклинает как похоть, когда в деревне снова происходит внебрачный прирост населения, у нас это были часы тихой радости. Может быть любитель лошадей поймет это лучше, если сказать, что наши руки легко держат поводья и словно бы натягивают их, управляют нашей жизнью. Когда мадьярочка едет верхом на Несравнимом, а она все эти дни должна это делать вместо меня, мне приходят в голову мысли, которые легче доверить бумаге, чем высказать. Беоконечно легкой рукой, не принуждая, околдовывая легким движением, она разрешает Несравнимому показать себя и по нему видно, с какой радостью он подчиняется этой женщине.
  Когда на нем еду я, моя рука наверное более энергична, а посыл более жесткий. Я чувствую, что каждый раз мне приходится убеждать его охотно слушать меня. Под Марикой он идет легче, немая музыка его движений сродни импровизации, во время которой маленькие ошибки и мелкое самоуправство кажутся шалостями и радуют глаз. У меня моему Несравнимому приходится работать, и мы ничего не спускаем друг другу, он сразу же реагирует на мои ошибки, а я исправляю его и, чтобы нам в паре достигнуть совершенства, иной раз приходится попотеть, зато потом мы выглядим умельцами. Мы не обливаемся потом, стараясь во что бы то ни стало измучить друг друга, мы не затеваем войн, в которых кто-то побеждает, а кто-то покоряется. Нам важнее поладить друг с другом. Я, когда езжу на Несравнимом, думаю, а у мадьярочки берет верх интуиция, отчего она лучше понимает коня, со мной ему приходится читать мои мысли, короче говоря, ему надо какое-то время, чтобы вникнуть.
  Удивительный посредник между мной и мадьярочкой, этот Несравнимый. Он обучил нас высшей школе чувств. Каждый раз, когда поутру я еду верхом, еще переполненный Марикой, он идет легко, словно несет ее, но чем больше уходит ощущение любимой женщины, тем сильнее он в аллюре проявляет свою самобытность, которую показывает только подо мной. Вот так мы прошли лучшую школу верховой езды и любви, и если кто-то скажет, что ему это непонятно, значит я зря старался навести в этом деле ясность. Я всегда терплю кораблекрушение, когда полагаюсь на холодный рассудок, наверное, иногда сердце и впрямь перевешивает голову, а этим я обязан мадьярочке, на которую стал похож с тех пор, как она сблизилась со мной. Рассудок, считает мадьярочка, одолевает с годами человека, как подагра. Стоит простудить душу и рассудок тут как тут. Но нам простуда сердца нипочем, потому что одно сердце согревает другое. Когда я растолковал это мадьярочке, она сказала, что последняя мысль самая прекрасная, возможно там было еще несколько хороших, но она верно их не заметила. Слишком умные, сказала она, добрая мадьярочка, а про себя подумала: слишком путаные и сбивчивые. Вину за мою путаницу в мыслях она приняла на себя, ведь она науськала меня на рассказывание, а я решил, давай вверну нечто особенно невразумительное, чтобы все выглядело по-научному, чем меньше люди понимает что-либо, тем больше их восхищение. И если им когда-либо пришлось бы обратиться к Господу Богу за объяснениями, то после этого его величию и их человеческому счастью пришел бы конец. Хорошо, что волю его познать невозможно и что у каждого человека свое представление о нем.
  Мы, мадьярочка и я, представляем его себе одинаково, наш Бог молодой, благородный на гордом коне. Такой Бог нам ближе, мы с ним на ты. Вот потому мы ездим верхом на полном серьезе, верховая езда нам не в тягость, потому что она сродни празднику, который всегда есть в искусстве.
  Однажды священник видел нас на празднике в школе верховой езды в Зальцбурге, когда мы верхом исполняли Рaus de deux.* Потом он сказал, что у нас был очень торжественный и сосредоточенный вид, он сказал это с некоторой грустью, сожалея в глубине души, что в церкви, когда он излагает божье слово, у нас не такие лица. Наверное в церкви мы всегда выглядим как дети, которые не поспевают за учителем и снисходительно думают про себя: говори, говори, мы сами знаем, что нам надо!
  После этой неомраченной клятвой, только что прошедшей ночи, между нами царило настроение, которое мадьярочка всегда с безобидной подковыркой называла возвышенным. Его не испортил даже свежий помет Несравнимого, который при ближайшем рассмотрении нам не понравился. Должно быть Несравнимый отведал какой-то сильно слабительной травки, когда пасся позади дома, и мадьярочка сразу же нацелилась это разведать, потому как была докой в лошадиной еде, но она ничего не обнаружила, видать несравнимый уже все объел. Однако, во время обеда, когда в меню значились тирольские фрикадельки, мадьярочка показала мне в окно совковую лопату из конюшни, полную нормальных конских яблок, и порадовалась, что Несравнимый снова в полном порядке, правда, за тирольскими фрикадельками по этому случаю никто не присмотрел, и они склеились, но мы зато получили крепенькие конские яблоки, наоборот было бы куда как хуже. Мадьярочка была в таком хорошем настроении, что захотела сотворить какое-нибудь благое дело, Поэтому я пошел спать, а она отправилась домой к священнику сыграть просроченную партию в шахматы. Когда пробило пять ее еще не было, однако в шесть она появилась, сияя от радости, и заявила, что священник все четыре партии выиграл. Ей пришлось немало потрудиться, чтобы он четыре раза вышел победителем, потому что он из приличия все время хотел дать ей возможность выиграть. Каждый раз он досконально обдумывал очередной ход, желая чтоб этот ход его доканал. Правда так играть в шахматы с господином священником не интересно, ведь мадьярочке нельзя ругаться, что она с удовольствием делает, играя со мной. Когда мы с ней играем в шахматы, то самое главное для нас сохранить коней, и выигрывает тот, кто до конца партии убережет их от всех опасностей, мы бьем королей, что, конечно, против правил, и Луи говорит, что будто бы, психуя по лошадям, мы напрочь обезобразили шахматы, но мы этому радуемся, а до остальных нам нет дела.К ужину снова пришло время начинать рассказ, но никто из нас не торопился, потому что на очереди была очень печальная история. В чем дело? - спросил я наконец:
  - Или мы рассказываем или нет!
  - А ты как думаешь? - спросила мадьярочка
  - Знаешь, - сказал я, - я начну, а если на чем-то споткнусь, ты мысленно перепрыгни и продолжай дальше!
  Когда лошади в пиберовском манеже завтракали, мы всегда шли на луг к малышу Несравнимому, который уже стоял у забора из проволоки и, завидя нас, начинал ржать. Мама Австрия тоже ржала, только глухо и мрачно, словно всем сердцем не одобряла привязанность сына к двум людям. А стоило нам пролезть под проволокой как она все-таки подходила, но с поджатыми ушами. Она оттесняла Несравнимого, и он, пару раз прыгнув, останавливался и встряхивал коротенькой гривой, не понимая, что его мама считает нас врагами. Австрия стояла на страже и прядала ушами. Мы медленно подходили к ней. - Молодец, Австрия, молодец! - проникновенно говорила ты, и кобыла постепенно успокаивалась. Мало-по-малу уши переставали вздрагивать, а когда мы подходили и протягивали ей навстречу руки которые так хорошо, по-родственному пахли лошадью, уши, наконец, вставали торчком, ноздри трепетали, и Австрия делала передними ногами шаг вперед, оставляя задние на месте и вытягиваясь струной и тогда шея оказывалась у нас под руками. О твое плечо Австрия терлась носом, мою руку она терпела, когда я почесывал ее между ушами, еще
  ниже опускала голову и подтягивала далеко отставленные ноги. Мы заключали, с кобылой мир, после чего Несравнимый рысью на негнущихся ногах подбегал к ней. Тыкался в вымя и начинал сосать. Он все делал правильно, это была его мать.
  
  *Рaus de deux. Па де де (Фр.)
  Наши ласки возможно ему нравились, но ими сыт не будешь Однако, недели жеребенка-сосунка можно было пересчитать по пальцам, его должны были отвадить даже раньше чем остальных малявок,
  потому что он отнимал у матери слишком много сил, так бесцеремонно по-детски стремился он жить и расти. Он изнурял ее, молодую кобылу, ее первенец, ей самой еще надо было набираться сил, чтобы выдерживать груз материнских обязанностей, когда один жеребенок сменяет другого.
  - Побудешь здесь еще немного? - спросила ты. - я хотела бы подняться наверх!
  Днем раньше я отпустил бы тебя и радовался, что отвадил от Несравнимого. Но наши отношения изменились, и я хотел пойти с тобой наверх.
  - Тебе нехорошо? - спросил я.
  - Да нет! - сказала ты, но не слишком уверенно.
  - Что с тобой?
  - Ничего, Святой Георг! Я очень хочу побыть одна в комнате. Я скоро приду!
  Не успели мы найти друг друга как она. уже хочет уйти., с горечью подумал я и замолчал.
  - Теперь ты наверное думаешь, что я капризничаю, не правда ли, - спросила ты.
  Я покачал головой, как человек, который выложил все свои загадки и больше не знает, что бы еще спросить.
  Внизу в коридоре постоялого двора ты сказала:
  - Поцелуй меня, Святой Георг! А теперь пойди и посмотри, может быть два последних жеребенка'уже появились на свет... Я напрочь забыл о поцелуе и спросил:
  - Марика, что...
  - Ничего! Ты совсем поглупел из-за того, что кто-то рад тебе! Повернись и уходи! Подожди меня, я очень быстро вернусь!
  Я вообще ничего не понял, но доставил тебе удовольствие и пошел по дороге, что вела от постоялого двора к конюшням. И принялся раскидывать умом, что бы еще такое сотворить, но ничего придумать не смог. Я изрядно наволновался, пока ты через вечность величиной в полчаса появилась снова и не стала ехидничать на мой счет, потому что я из чистого слабоумия не использовал первый поцелуй. Ты веселилась и радовалась, словно никогда не отсылала меня прочь. Но я тем более не воодушевился, ведь я всегда думал что если женщина изменчива, как ветер в горах, то дело не чисто.
  - Ты в тот раз пришелся мне по душе такой серьезный, думал между нами вроде как кошка пробежала! - встряла мадьярочка.
  - Мне замолчать? - спросил я.
  - Да нет же, нечестивый Георг! - Теперь мне и самой интересно, что будет дальше!
  Я глубоко вздохнул и сказал:
  - Весь день был начисто испорчен, а когда вечером ты не захотела выпить рюмочку, я подумал, что между нами все кончилось, не успев начаться. Вскоре ты захотела пойти наверх, и я спросил, где мне переночевать. Ты взяла меня за руку и сказала:
  - Посмотри туда, Святой Георг! Когда большая стрелка остановится на. десятке, поднимайся наверх тоже!
  Ты не потребовала от меня честного слова наездника, просто велела пойти наверх. Эх, будь что будет, подумал я, когда ты ушла. И сгорбившись, просидел внизу, пока стрелка не оказалась куда как дальше десяти, после этого я все-таки пошел наверх. Я постарался в темной комнате не шуметь и переоделся на ночь. Когда я лег, кровать так заскрипела, что я испугался. Потом какое-то время наступила тишина.
  - Ты не скажешь мне спокойной ночи, Святой Георг? - немного обиженно спросила ты. .
  - Спокойной ночи, - со вздохом сказал я.
  - И не придешь ко мне? - не отставала ты, - и не поцелуешь?
  Тогда я, встал, потому что не мог понять ее выходки, а поэтому мне уже все было безразлично. Кровать облегченно заскрипела и застонала, словно радуясь, что освободилась от моей туши, я ощупью пробирался к тебе, потому что с этими ставнями на окнах в комнате можно было глаз выколоть. Босыми ногами, на цыпочках я наткнулся на какую-то мебель. Тронул ее рукой и оказался у твоей кровати.
  - Садись! - сказала она. - Я тебя обидела?
  Я нащупал краешек кровати и, сгорбившись примостился на нем.
  - Дай мне твои руки, Святой Георг! - сказала ты и сразу взяла их.
  - Не сердись на меня, ты!
  - Я не сержусь на тебя, Марика! - ответил я таким хриплым голосом, что слова чуть ли не царапали горло.
  - Скажи, Святой Георг, ты наверное в конце концов посчитал, что я странное существо? А я просто женщина!
  - Конечно, конечно! - сказал я, потому что ничего более умного придумать не мог.
  - Вот видишь! А ты поверишь мне на слово, что я тебе, скажу?
  - Я уже готов, Марика!
  - Подвинься ближе, святой, чтобы мне не кричать на весь дом, ты понял?
  - Ты мне тоже очень нравишься, Марика, но я ничего не понимаю! - сказал я, потому что никак не мог взять в толк, о чем это она.
  - Что, ты все-таки хочешь сказать? .
  - Что я радовалась сегодня за тебя! Как я рада, что ты здесь, и могла бы порадоваться еще больше, но не получается! .
  - Что-то случилось, Марика? - с ужасом спросил я.
  - Да, Святой Георг, кое-что случилось - и не кстати! Тут я понял и почувствовал, что покраснел.
  - Марика, не сердись на дурака Святого Георга!
  - Поэтому-то ты мне так понравился! - сказала ты. - Поцелуй меня и останься, пока я не усну.
  И когда на сон грядущий я целовал ее глаза, в одном из них потерялась слезинка.
  - Ты до сих пор в этом уверен? - спросила счастливым голосом мадьярочка.
  - Да, - сказал я, - сегодня я в этом уверен еще больше! Ты так разволновалась из-за своей кристально чистой любви, что даже календарь сбился со счета...
  - Ты, - сказала мадьярочка, не зная ругать меня или просто корить за то, что я туго соображаю, теперь самое время прекратить рассказ!
  - Ты права, мадьярочка! Я тогда даже языком пошевелить не мог от расстройства. А расстроился я от твоей находчивости, ты так ловко одним единственным словом все объяснила, что никаких сомнений не осталось, и не спорь со мной на ночь глядя, мадьярочка.
  - А я и не собираюсь! С твоим-то красноречием, - сказала мадьярочка, качая головой.
  Тут мне почудилось, что весь мой распрекрасный, такой печальнный рассказ о превратностях судьбы закончился не так как надо. Когда я мадьярочке в этом признался, она очень миролюбиво заметила, что это, мол, известная истина, только хорошие люди сразу признают свои ошибки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Луи пришел утром и заявил, что немедленно возьмется за Святого Георгия. Это будет деревянная статуя высотой в человеческий рост, собранная из большого количества деталей.
  - Ну и что? - спросил я. - Валяй, начинай, да так, чтоб щепки летели! И не очень старайся сделать его в точности похожим на Святого Георгия, если у него одна рука будет короче, никто и не заметит, но за конем присмотри как следует. Если ты у него чего-нибудь не доглядишь, то нового Святого Георгия в церкви крестьяне не потерпят, ведь они в лошадях разбираются лучше, чем в священном писании.
  - Пусть их, - но мне бы лучше работать, глядя на модель, - сказал Луи, после чего раскололся.
  Он мол хочет изваять коня Святого Георгия, глядя на Несравнимого, на коня Георга безбожника. Вдобавок хорошо бы сделать леваду, когда я смогу сесть на жеребца
  - Может ты еще захочешь, глядя на безбожника Георга, изваять Святого Георгия? - спросила мадьярочка. - Если твоя затея сбудется, значит у Господа воистину ангельское терпение, раз он не против позабавиться такими шутками.
  Но у Луи за душой было еще кое-что. Он сказал, что Святой Георгий не только сражался с драконом, но еще защищал вдов и сирот, короче говоря, получается что Святой Георгий левой рукой пронзает дракона, а правой держит перед собой в седле женщину. Ему все равно, вдова ли эта молодая женщина или сирота, ему важно уговорить мадьярочку тоже позировать. И он гарантирует нам полное сходство. До чего он все здорово придумал, этот Луи! Если он должен даром делать доброе дело, то хочет это сделать по-своему, но коль скоро в черепушку Луи запала необыкновенная идея, то тут уж ничего не поделаешь, на то он и художник и верно имеет полное право чудить больше чем кто-либо другой.
  - Ты всерьез думаешь, что я влезу в эти доспехи из консервных банок? - спросил я в конце концов.
  - Пока незачем, я просто хочу выбрать позу для лошади и всадника !
  - Только Несравнимый не сможет потом сделать стойку, когда я вместе с мадьярочкой усядусь на него, он вовсе не богатырь. Тут тебе, верно, пригодится пинцгауэр, эдакий могучий лошадиный обрубок !
  - Но, я думаю, что графинюшку весом с муху он всяко выдержит - возразил Луи, и мадьярочка сказала, что он наверное, прав.
  - Ну ладно, но он ведь не может стоять часами, присев на задние ноги, пока этот Луи сколотит свой чурбак!
  - Да ничего такого не нужно, я просто сделаю пару набросков и начну по ним вырезать. - сказал Луи.
  - А затем, если рисунки будут достаточно большими, фотографию сразу повесишь на стенку в церкви, и на работе съэкономишь, и доброе дерево пригодится зимой для печки! - сказал я, потому как все еще не пришел в восторг от того, что Несравнимый должен надрываться с двумя седоками в одном седле, хотя по этому случаю он окажется в церкви в качестве святого коня.
  Что ему с того? Все равно он сразу попадет в лошадиный рай, потому что никогда в жизни не убивал, не воровал, не лгал, не обманывал и никаких других человеческих злодеяний не совершал. Правда он общипал альпийский садик, но есть-то надо. И меня он один раз так вышвырнул из седла, что мадьярочка подумала, будто я отдал концы. А больше ничего и не было! Поэтому пусть Луи оставит его в покое, а заодно и меня тоже. И впрямь убойная была бы штука., если бы я в качестве Святого Георгия, с моим-то прозвищем стал убивать дракона и защищать вдов и сирот! Но мадьярочка стояла на стороне Луи, чтобы при жизни хоть немного сделать для спасения ее души.
  - Ну и прекрасно, коли так поступай, как знаешь, мадьярочка, - сказал я. - Будешь тут святой сама по себе, но мне пусть даже вместе с Несравнимым, ни к чему подобные истории, от которых в конце концов я поимею одни неприятности с епископатом в Зальцбурге. Терпеть не могу учреждений как земных, так и небесных, стоит затесаться между ними и тут же давай раскошеливайся!
  В конце концов мадьярочка обозвала меня дураком и посчитала, что этим она меня убедила. Но ведь оставалась еще лодыжка! Мне очень повезло, что с ней что-то случилосъ!
  Итак, я упирал на то, что несчастному калеке невмоготу взобраться на коня, но по мнению мадьярочки это врач должен решить, способен ли я биться с драконом или нет. Поэтому мы поедем а Зальцбург ,чтобы врач снял гипс и осмотрел лодыжку. Стоит ей теперь невзначай завести разговор о каприолях, о которых я приврал в телеграмме, изобразив их как неудавшийся подвиг, и мне придется туго, потому что Несравнимый ни разу в жизни не смог сделать ни одной каприоли.
  Услышав как мадьярочка за меня все решила, Луи спокойненько удалился, посчитав, что его дело в шляпе. Меня зло разобрало, он видно думает, что я мадьярочкин подкаблучник. Я выложил это, и она тут же заявила, что пусть будет по-моему и гори огнем та замечательная статуя. Она терпеть не может подкаблучников и подбашмачников. Самоотверженные слова, только в эту минуту она была похожа на ребенка уронившего шоколадку в навозную жижу. Мне стало так тошно, что я махнул на все рукой и согласился.
  - Хорошо, - ответила она, - статуя будет, потому что ты в самом деле этого хочешь.
  Наконец, все стало на свое место. Я таким образом снова настойчиво потребовал, чтобы статую вырезали. Если это не чушь собачья, то потом я собственной персоной предстану в обличьи Святого Георгия. После обеда мы поехали в Зальцбург к доктору. Мадьярочка сразу же сказала ему, что ухаживала за мной, как за больным конем и все время не спускала с меня глаз, чтобы я не беспокоил лодыжку. Кроме этого доктор из вежливости вообще ничего другого не мог сказать, но добавил, что он сверх всякой меры доволен моей лодыжкой и никакой гипс больше не нужен, достаточно эластичной повязки. И лодыжку я должен пока беречь, потому что она еще слаба и не выдержит моего веса. Но мне надо прилежно шевелить суставом, чтобы он не закостенел.
  - А ездить верхом ему можно? - спросила мадьярочка.
  Доктор, словно он только этого и ждал, сразу же воскликнул:
  - Верхом, это великолепно! Движение в стремени - лучше не бывает!
  Я бы его удавил, этого лекаря, этого предателя, который поддакивал мадьярочке, словно ему дали взятку!
  - Неужели ты ничуть не рад, что снова можешь ездить верхом? - спросила меня мадьярочка на обратном пути.
  - Рад то я рад, но держать меня за .дурака для статуи, для которой я не гожусь, мне противно!
  - Заварил кашу, сам и расхлебывай, - сказала мадьярочка на полном серьезе, словно я этому Луи уже что-то твердо пообещал.
  - Но ты ведь покажешь мне каприоли, Георг безбожник, те самые, что Несравнимый теперь освоил? - спросила она через некоторое время.
  Вот оно, вылезло таки наружу то, чего я боялся. Память у мадьярочки как у лошади!
  - Повремени малость, не то я снова свалюсь и еще раз сломаю лодыжку.
  - Конечно, конечно, Георг безбожник! Вылечись сначала! - сказала, мадьярочка, но это прозвучало так, словно она была уверена, что Несравнимый и я не выполним никаких каприолей, даже если будем тренироваться до скончания века.
  Она права, если только у нее на уме именно это, чего я и впрямь боялся. Несравнимый не создан для каприолей, его удел левады, мы с ним вместе учили, также два, три курбета, в которых он подается вперед задними ногами, не поднимая передних.
  - Прыгает как кенгуру, - сказал священник, когда однажды увидел нас, но он ничего не, смыслит в высшей школе, и поэтому мусолит требник.
  Приехав домой, я самостоятельно выбрался из Энциана, и моя косточка оказалась очень ненадежной. Но меня заело, и я решил разочек прокатиться верхом. Я еще не мог натянуть сапог на повязку, а по сему решил так и ехать, в короткой оленьей дубленке и чулках.
  Еще ни одного коня не седлали с такой скоростью, как это сделала мадьярочка. Несравнимый заржал, когда я оказался в седле. Косточка в стремени болела, я перекинул стремя и поехал без него, как и полагается по всем правилам искусства. Вот это да, мы еще кое-что можем, Несравнимый и я! Мы откололи на манеже нашу знаменитую леваду. Почувствовав себя так, словно для меня снова началась настоящая жизнь, а в таких случаях легко докатиться до шалостей, я попытался подвигнуть Несравнимого на пассаж на месте. Я только тронул его хлыстом, этого хватило, но передние ноги остались на земле, словно подковы были из свинца. Получилась настоящая каприоль на месте, про которую во Французской школе верховой езды в Сомюре говорят, что это искусство.
  - Не вышло! - сказал я мадьярочке про неудавшийся прыжок. - Я еще не в норме!
  Одновременно я подумал, что с моей стороны просто свинство, принуждать Несравнимого выполнить каприоль, которой он не обучен, да и призвания к ней у него нет. То же самое вышло бы, пожелай кто-нибудь, чтобы я заговорил по-китайски, я бы этого не сумел. Но мое мошенничество он должен.расхлебывать вместе со мной, как и полагается закадычным друзьям.
  Вечером снова пошел рассказ о юных годах Несравнимого и о том времени, когда мы в нашей любви вели себя как неопытные подростки, сегодня этому можно только диву даваться.
  - Да, мадьярочка, - начал я, - до печальных событий мы еще не добрались,- они только начинаются:
  - Я знаю, ничто нас не минуло, но давай рассказывай! С такой печальной историей надо разделаться побыстрее!
  - С богом! - приступил я. - Три дня, что мне привелось просидеть у твоей постели, обдали холодком весеннюю ночь моей молодой любви, которая была словно цветок на альпийском пастбище, такая же невинная...
  - Когда кто-то пишет пошлости, безбожник Георг, можешь читать их хоть каждый день, но когда ты сам произносишь напыщенные слова, от которых жуть берет, это, должна тебе сказать, мне не нравится! - снова перебила она меня.
  
  
  
  
  - Нечистая сила, теперь я выложу все, что у меня наболело, я не поэт, как умею, так и скажу!
  - Давай, говори! Все равно, как ты не старайся, хуже уже не будет!
  - Итак, у нас как говорится, была платоническая любовь, - продолжил я, - вынужденнная, а не оттого, что мы отличались ангельским характером. А потом случилось несчастье. У меня кончились деньги. Я и так был бедняком, за счет верховой езды в то время никто не мог разжиться. Нужда преследовала меня в прекрасной Вене и приходилось искать утешение от убогой жизни в испанской школе верховой езды. Я уже три дня жил в долг на постоялом дворе у Розерль, но я не мог сказать тебе, что я нищий и ничего не умею делать, кроме как ездить верхом. Но в конце концов пришло письмо из Вены от Леопольда, он написал мне, что я должен немедля заняться лошадьми, по сто шиллингов в месяц за каждую. Когда у мужика нет денег, с ним можно делать, что угодно, он даже берется за работу, которая ему противна. Мне приходилось это делать, объезжать лошадей для тех, кто дефилировали по Пратеру, желая сбавить жирок или покрасоваться перед людьми.
  Так вот, запинаясь я сказал тебе со всей откровенностью, что мне, видно, придется уехать. Ты погрустнела, посчитав по-видимому, что из Вены мне написала женщина, потому как очень изящный почерк Леопольда можно легко принять за женский. А допуститить это было невозможно, и я тебе рассказал, что мне необходимо все-таки хоть немного зарабатывать, а время нынче лихое .и заядлые любители верховой езды почти перевелись. И что я должен немедля поехать в Вену, пока кто-нибудь не перехватил у меня лошадей. Ты согласилась, но сказала, что я все-таки должен остаться еще на денек-другой. Я возразил: у меня мол есть неотложные долги, но ты сказала, что тебе уже давно на это наплевать, у тебя, мол, своих долгов, как у штабного офицера в мирное время. Однако, есть разница между графиней, за которой числится долг девять тысяч пенго и уволенным в запас бедолагой лейтенантом, задолжавшим десять шиллингов постоялому двору, так что я не поддался на уговоры и попросил тебя поехать со мной в Вену или приехать туда через пару дней. Но ты не пожелала, а когда я заявил, что ты должна это сделать ради меня, ты ответила, что именно ради меня не хочешь этого делать. Честно говоря, мадьярочка, я тебя никогда не понимал и даже сегодня еще не докумекал, почему ты в тот раз причинила нам такую боль ради спасения любви.
  - Я тебе объясню, безбожник Георг, - сказала мадьярочка и взяла меня за руку. - Ты часто думал, что понимаешь меня, но это было не так. Я на тебя никогда за это не сердилась, никогда, даже когда это было не легко. Посуди сам, тогда почти сразу у нас все пошло шиворот-навыворот. Ты у меня был не первый мужчина, который пришелся мне по сердцу, и я у тебя тоже была не первая. Все произошло само собой, но кругом стоял аромат, который поднимался с низу от лугов, в гостиничный номер. Мы были совсем рядом с прекрасной землей и одинаково радовались маленькому Несравнимому, и его лохматая жеребячья шерсть соединила наши руки. И мое желание принадлежать тебе пришло само собой. Утром мы проснулись рядом друг с другом в узкой скрипучей кровати, гостиничный петух под окнами возвестил нам о наступлении дня, а я лежала в твоих объятьях и прежде всего с изумлением увидела, что люблю мужчину, у которого за ночь выросла колючая борода, отчего мне его с первого взгляда и не узнать. Вот видишь, безбожник Георг, таким было утро после нашей первой ночи в маленьком гостиничном номере! Потом мы услышали, как кони выходят на пастбище, и это мигом выгнало нас на улицу. Мы пошли на луга к лошадям, к маленькому Несравнимому, чтобы поблагодарить его за великое счастье. И каково нам было бы после этого в Вене? Портье, естественно, предоставляет господам комнату с двуспальной кроватью и мой Святой Георг пишет в анкетке, что он прибыл с супругой. И подчеркнуто простодушно ведет себя так, что портье тут же соображает, кем мы приходимся друг другу на самом деле. А утром мы проснулись бы от уличного шума - поверь, этого я терпеть не могу. Ты ведь знаешь, как все было потом, не в Вене, а в Будапеште. Мне не хотелось, чтобы ты в тот раз пришел в мой номер, но цыганская музыка еще играла в моей крови, и я подумала, ты обрадуешься, если я заставлю тебя стоять перед запертой дверью, однако потом ты только из осторожности очень глупо повел себя, безбожник Георг, и мне показалось, что я уже никогда не смогу любить тебя по-прежнему. Но на следующий день мы уже были в степи рядом с лошадьми, и ночью я поняла, что буду любить Георга безбожника всю жизнь. Я Смотрела на заезды и видела, и ощущала тебя, и чувствовала, что время и вечность слились воедино. Видишь ли, безбожник Георг, после того, как мы стали совсем близки друг другу, наши чувства тоже слились воедино, и я тебе очень благодарна, что это продолжается до сих пор!
  Я промолчал, и спустя некоторое время она сказала:
  - Я украла у нас три года, не поехав с тобой в тот раз в Вену. Но я должна была честно выстрадать эти три года, которые были наполнены тоской по тебе, потому что я не встретила ни одного человека, такого как ты, безбожник Георг, у которого куча недостатков, но очень доброго и очень эгоистичного, каким только может быть любящий мужчина. А теперь рассказывай дальше!
  - Да, мадьярочка, безрадостным было наше прощание. Слезы лить ты не собиралась, а поэтому вела себя неумолимо и холодно, и я подумал, что между нами все кончено. Я спросил у тебя, увидимся ли мы в Вене, перепугался, что ты не приедешь. Еще я сказал, что как только ты спросишь про меня у Леопольда, я напишу тебе свой адрес, но ты посмотрела на меня, как чужая и ответила:
  - Если ты мне понадобишься, я тебя найду! Досвиданья, Святой Георг! Удачи тебе в седле!
  - Может немного проводишь меня? - робко спросил я.
  Ты покачала головой, потому что скажи ты хоть словечко, как тут же и расплакалась бы. Тогда я повернулся, чтобы ты не увидела, как мне плохо. И пошел, не оглядываясь, прямо на луг, где среди других жеребят стоял Несравнимый, которого отлучили от матери, такой же одинокий, как я, пролез через проволоку и поманил его. Он сразу подошел и дал обнять себя за шею.
  - Видишь,. Несравнимый, - тихо сказал я ему, - теперь нам придется пробиваться в одиночку. У тебя больше нет матери, а я потерял женщину, которая, тебе так же приглянулась, как и мне. Если бы я мог взять тебя с собой, мне было бы легче, но я такой же бедняк как и ты и ничем не могу тебе помочь, потому что не могу помочь даже себе, не говоря уже о том, что мне нечего было бы насыпать в твою кормушку. Тебе плохо жилось бы у меня, стало быть оставайся там, где ты есть. Станешь красавцем, одним из тех, от которых у людей перехватывает дыхание, когда доведется показывать в испанской школе верховой езды, какой ты мастер и там ты встретишь меня, может признаешь, а может и нет, довольствуйся тем, что есть, Несравнимый, со мной все кончено! У меня все позади и ничего больше мне не светит! Если она придет, эта венгерская графиня, будь с ней таким же ласковым и веселым, как обычно, пусть она видит, что я на нее не сержусь. А теперь иди,
  Несравнимый, несчастье такая же зараза, как болезнь, беги, чтобы оно к тебе не пристало!
  Я шлепнул его по заду, от неожиданности он отпрыгнул, а я перелез через ограду назад на дорогу. Два раза он позвал меня, этот Несравнимый, и каждый раз я останавливался и махал ему. Лошадиное ржание напоследок перед дорогой, разве это не к добру? - спросил я себя. Но уже завтра он меня забудет, когда станет играть со своей маленькой подружкой Дефлоратой, с которой они почесывают друг друга и вместе скачут галопом наперегонки. Как все жеребята он будет с большой охотой обгладывать древесную кору, а вскоре окажется вместе с другими маленькими жеребцами, отлученными от кобыл, на лугу, а это самый прекрасный мир, где каждый день познаешь новое, самое лучшее и самое прекрасное, несравнимое с тем, что может дать тебе человек.
  Потом Вена! Леопольд меня не узнал и спросил, что со мной стряслось, но я отмолчался. Я только делал свое дело, опекал двух лошадей, принадлежавших людям, которые несколько месяцев тому назад и думать не думали о верховой езде, которой я должен был их научить. Это были мамаша с дочкой. Господин отец раньше развозил потребителям уголь на повозке, запряженной отощавшей лошадью, а теперь разъезжал на автомобиле и стремился доверительно побеседовать со мной о лошадях. Мамаша смотрелась не лучше дочки, которая даже была недурна собой и неплохо училась, но обихаживать их в постели я не собирался, лучше отдать лошадей тому, кто хоть хуже в них разбирается, зато дока в бабах.
  Ничего я себе не позволял в это время, все деньги, какие мог съэкономить, откладывал. Леопольд таскал меня с собой на молодое вино, и один раз я поведал ему о венгерской графине. Он много слышал о ней и рассказал, что отца графини застрелили во время беспорядков, и все ее имущество погибло, и единственное, что она унаследовала от отца, так это страсть к лошадям. Я поговорил о тебе к мне стало легче, мадьярочка, и по дороге домой я сказал Леопольду, что хочу забрать сэкономленные деньги и снова поехать в Пибер, возможно ты все-таки там, ведь на дворе снова май, правда спустя год...
  - Знаешь, безбожник Георг, - перебила меня мадьярочка, - я честное слово устала. Пойдем наверх! Я так рада, что мы вместе. Великое счастье, что с нами тремя все так хорошо получилось, сегодня мне очень хочется чувствовать, что ты мой! Дай мне уснуть рядом с тобой и обними меня, чтобы мне было тепло!
  Все-таки священник в самом деле принес книгу, в которой написано что Мухаммед и впрямь хорошо отозвался в Коране о лошадях, но неохотно садился на них и действительно предпочитал осла и верблюда скакуну. Протягивая мне книгу, священник заложил это место большим пальцем, но я отодвинул книгу в сторону, потому что не хотел читать слова, позорящие пророка, в присутствии священника. После того, как он ушел, я перелистал книгу, это был старый зачитанный бульварный роман в основном про лошадей, книга которую вряд ли заподозришь у какого-либо священника кроме нашего. Замечательная книжка, а какие изречения в ней можно найти. Я прочел там:
  
  Кому не в радость миг, блестящий, как огонь,
  Кому не в радость гордый конь,
  Кому красавицы не хороши,
  Нет у того ни сердца, ни души.
  
  - Поди сюда, мадьярочка! - позвал я. - Ты только посмотри! Здесь есть изречение для входной двери!
  Она тут же пришла и прочитала, и ей очень и очень понравилось. Дальше шло еще одно, которое звучало так:
  
  Есть рай на земле,
  На коне он, в седле,
  А также, на самом деле,
  В бабьем еердце и крепком теле.
  
  Это тоже подойдет, решила мадьярочка, но так как у нас всего одна зходная дверь, я подумал, что и Несравнимому необходимо на двери в конюшню маленькое изречение, одно из двух. Пусть Луи как следует намалюет их стойкими красками на доске из хорошего дерева. Он должен это сделать за мои труды в качестве модели Святого Георгия. Я высунулся в окно и свистнул в два пальца, и вся деревня узнала, что Луи и безбожник Георг снова шушукаются, и это неспроста. Луи, у которого были серьезные причины поработать на меня, пришел немедля, и я без оговорок рассказал ему, чего мне надо
  Мадьярочка хозяйничала на кухне, и я смог прошептать Луи еще одну сокровенную просьбу.
  - Читай! - сказал я, - это ты намалюешь для двери в гостиную!
  Луи, ухмыляясь, прочитал:
  
  От трех вещей дрожит земля:
  Вина, лошадок и бабья.
  
  Потом мы никак не могли оторваться от смачного изречения: берегись трех вещей: бабьего передка, лошадиного зада и льстеца с любой стороны.
  - Неплохая была бы басенка для альпийского пастуха, - сказал Луи. - Его старуха намяла своему бока, потому что он увивался за их работницей. Их двуличная норийская кобыла так пхнула его во время ковки, что своротила ему нос на сторону, а после этого он попался на афере с минеральными источниками и потерял тысячу шиллингов, потому что они посулили ему место генерального директора, когда курорт построят. Решено, я намалюю побасенку, а ночью мы приколотим ее к его дому.
  Тому, кто меня знает, ясно, что я тут же согласился. Но потом мы нашли еще одно изречение, которое вполне подходило для нашей спальни с ее легкомысленной мебелью.
  - Я и это намалюю, - сказал Луи.
  - Только, чтобы мадьярочка ничего не заподозрила! - прошептал я, потому чтс она как раз вошла в комнату и посмотрела на нас, как на двух проказников, которые собирались влезть на яблоню, а теперь делают вид будто они паиньки из паиньков на всем белом свете.
  Но она почти сразу вышла из комнаты.
  - Книжицу у священника зажилишь! - сказал Луи. - Сделаешь вид, будто забыл про нее! И вообще про то, что у него есть такая забористая литература.
  - Все-таки он попал впросак со своим Мухаммедом, - радостно сказал я. - Наконец-то мы узнали, что за книжечку он почитывает, когда его никто не видит! Ты только погляди! И это наш господин священник!
  - Отдай ее мне. Мне надо списать! - сказал Луи.
  Но прежде ему пришлось пообещать, что с ценной книгой ничего не случится, и только после этого он смог уйти.
  - К утру все будет готово! - сказал Луи. - Привет!
  Когда он ушел, меня стала мучить совесть из-за изречения, которое я выискал для спальни, но мадьярочка, верно, простит меня, потому что это народное творчество и к тому же книжка священника.
  Стоило мне об этом подумать, как я увидел священника, который шел к нашей калитке. Он действительно пришел за книгой. Похоже ему пришло в голову, что он должен присмотреть за ней.
  - Я хотел бы изучить ее досконально, - сказал я. - Оставь мне книжицу на пару дней!
  - Ладно, тебе-то я ее оставлю, но госпоже графине, я думаю, ни к чему в нее заглядывать! - взволнованно сказал он.
  - Ты прав! - ответил я.
  Как только я полистал страницы и обнаружил такие солененькие изречения, то сразу запер ее, потому что у моей венгерской графини очень нежная душа!
  В это время мадьярочка пришла из кухни и спросила священника, чему мы обязаны радости снова видеть его в нашем доме. Славный служитель церкви как ни старался, так и не нашел что-либо правдоподобно соврать, а поэтому ответил я:
  - Знаешь, он сказал мне по секрету, что с удовольствием еще раз выпил бы рюмочку венгерского вина. От этого у него перед обедом аппетит лучше.
  Для мадьярочки это честь, и она со всех ног побежала за бутылкой. Она так быстро вернулась, что священник даже не успел придумать, что ей возразить. Мы так славно устроились за столом в солнечный полдень, что казались чуть ли не грешниками. Мадьярочка все время слушала одним ухом, что делается на кухне, где сегодня готовился венгерский гуляш со спагетти, но она не вышла из-за стола раньше, чем встал священник. Со второго раза это ему удалось. Мы с мадьярочкой выпили по две рюмки, остальное - священник.
  - Спасибо, - сказал он, и мы ответили, что нам это было очень приятно.
  Но, боже мой, стоило ему выйти на свежий воздух, как его разобрало. Он шел зигзагами, словно по горной тропинке, а не по нашей прямой, как стрела, деревенской улице.
  И тут мадьярочка сказала, что мы вроде бы нехорошо с ним поступили.
  - Вот те на, если он лакает вино, как воду, так это его вина!
  Однако, когда мы потом уплетали гуляш, пришла священникова прислуга, старуха Эмерентия и в полной растерянности спросила:
  - Что стряслось с господином священником? Дома он не стал есть, а тут же завалился на кожаный диван в кабинете. Что с вами? спросила я. В ответ он выругался, помянул Святого Георгия и заговорил по-латыни. Я сразу подумала, что здесь не обошлось без Георга безбожника...
  - Что он.сказал по-латыни? - спросил я Эмерентию.
  - Да, что же это было? Он помянул Кульпа и Максимилиана, но они ведь никакие не святые!
  - Может он сказал: Mea culpa, mea maxima culpa?*
  - Вот, вот, именно так! - сказала Эмерентия.
  - Видишь! - сказал я мадьярочке, - Он и сам знает, что виноват, когда пьет, словно верблюд в оазисе.
  Тут Эмерентия закатила дикий скандал. Ее священник не выпивоха, и она пожалуется на меня в канцелярию епископа в Зальцбурге за мой нечестивый язык.
  После того, как она убралась восвояси, и мадьярочка устроила мне выволочку, я подумал, что наверное легкомысленно перебрал я сам, а вовсе не священник.
  Но, так как я не возразил мадьярочке ни словечком, она сама утихомирилась, подумала, верно, что от раскаяния я онемел и пожалела меня. Сначала она улыбнулась, однако я сидел с таким серьезным и покаянным видов, что она без всяких яких приказала снова смеяться.
  - Я уже давно смеюсь - сказал я. - Я так про себя так смеюсь, что у меня всю требуху свело.
  В ответ она заявила, что я, спору нет, весельчак, и пусть так и будет.
  - А все-таки, мадьярочка? - спросил я еще раз. - Как по-твоему побежит священник завтра в Зальцбург каяться в своем грехе или нет?
  - Нет, не побежит, - с сомнением ответила мадьярочка. - Он может сам себе отпустить все грехи. - У тебя всегда на все есть отговорка, - огорчилась она. -Теперь ложись! Проснись и встань паинькой!
  - Хорошо живется священнику. Как бы я чувствовал себя после такого дела...
  - ........а ты и не чувствуешь никаких угрызений совести! - докончила сразу мадьярочка
  .
  - Ну и пусть, на то я и Георг безбожник!
  - Не поцелуешь, не усну!
  
  -------------
  *Mea culpa, mea maxima culpa..(Лат) Моя вина, моя большая вина.
  
  - Ну и не спи!
  Она убрала со стола, а я лег на диван у окна. Когда она вернулась, я притворился спящим и дышал очень ровно. Я услышал, как она подошла и внезапно ощутил на губах поцелуй. С быстротой молнии я схватил ее и держал изо всех сил, пока у нее не перехватило дыхание. Потом я отпустил ее, страстно застонал и сонным голосом произнес:
  - Какой прекрасный сон!
  Мадьярочка очень удивилась, потому что не знала, обманываю я ее или нет. Во сне со мной происходят чудеса. Однажды я разбудил мадьярочку глубокой ночью и спросил, сколько стоит подвода навоза.
  И так как она не смогла сразу ответить, я повернулся на другой бок и снова заснул, а она просидела в постели до рассвета, размышляя, сколько может стоить подвода навоза, потому что ей и самой стало это интересно. Утром я ничего не помнил о своих ночных проблемах, отчего за завтраком мы поцапались, потому что мадьярочка не выспалась. В другой раз я даже дал волю рукам и заехал ей во сне прямо в нос. У нее хорошенький маленький нос, можно сказать носик, но во сне я очень точно угодил в него. Но проснулся лиш тогда, когда мадьярочка рядом со мной заплакала. И на этот раз я ничего не помнил, кроме того, что мне во сне надо было убедить Луи, а он не давался.
  - Значит это предназначалось ему? - спросила мадьярочка.
  В то время мы жили в Венгрии в ее имении и когда, спустя пару месяцев, вернулись ко мне, и Луи сказал, что рад нас видеть, она заехала ему в нос и заявила, что.это от меня, и она должна передать это ему. Луи посмотрел на нее как баран на новые ворота, а когда я ему все объяснил, он чуть было не затеял со мной драку, потому что всегда дает сдачи, если кто-то лезет.на него с кулаками.
  - Ты, сказала мадьярочка, - не затевай свои милые ночные штучки, не то я поселюсь у священника!
  - Ложись ко мне и давай помиримся! - сказала я.
  - У открытого-то окна?
  - Захлопни его, а еще закрой ставни, мадьярочка!
  Но она не захотела этого делать, потому что в деревне пойдут сплетни насчет того, кто закрыл окно, а кто нет. Но вопрос о спанье сегодня решился совсем иначе.
  За окном послышалось конское ржание , мы вскочили и только успели увидеть, как Несравнимый мощным прыжком перемахнул через ограду палисадника.
  - Черт возьми! - сказал я. - Ветеринарова кобыла!
  Вастль, слуга Модлингера, вел ее в сбруе мимо нашего дома, а она упиралась, потому что не желала идти дальше, а только к Несравнимому.
  - Эй, Вастль, что случилось? - крикнул я.
  - Я веду ее к кузнецу, эту дрянь! Она потеряла подкову! Доктор у нас, потому что у сосунка рожа!
  Пока он мне отвечал, кобыла вырвалась, а Несравнимый танцевал вокруг нее на задних ногах, оба они ржали, словно хотели пригласить на свадьбу всю деревню. Вастль отскочил в сторону, не желая получить пинка, а мы вдвоем смотрели и даже не пытались урезонить Несравнимого, потому что это было бессмысленно, пока он не докажет молодой кобыле свою любовь. Все, кто был не в поле, а дома, сбежались к нам, вскоре здесь оказалась вся деревня. А ведь они вечно жалуются, что им дня не хватает! Луи и Мирль, естественно, тоже здесь, только господин священник еще не проспался и ничего не видел и не слышал. Ветеринар с кнутом в руках примчатся, словно ангел мщения, но было уже поздно. Несмотря на это он хотел огреть их кнутом, но не заметил Луи, который вырвал у него кнут и дважды сломал о колено кнутовище.
   - У нас лошадей не бьют! - заорал он.
  В ответ доктор прорычал, что, мол, это его лошадь. Но тут уже вся деревня ополчилась на него, на ветеринара. Он должен радоваться, что получит хорошего жеребенка! А если он будет плохо обращаться с кобылой, то они пригласят другого доктора, молодого! Как только он уяснил, что ему придется положить зубы на полку, так сразу рявкнул на Вастля, чтобы тот в конце концов отвел кобылу к кузнецу. Кузнец, однако, был здесь и сразу забрал лошадь. Она охотно пошла за ним, кобыла кладруберинка, потому что кузнец похлопал ее по шее и ласково'поговорил с ней. Несравнимый стоял при сем, словно вырезанная из дерева статуя и удивлялся, с чего это все так разволновались, ведь он поступил, как положено ему природой. Он заржал один раз вслед своей кобыле, затем выгнулся дугой и прыгнул на ветеринара, так что тот пустился наутек. Несравнимый сделал еще два прыжка, ему вслед, потом рысью вернулся к ограде, и вся деревня покатилась со смеху, и мы в окне тоже. Я позвал его, и он посмотрел на нас. Но перепрыгнуть назад через ограду не догадался. Луи пришлось открыть ему калитку.
  - Ничего себе прыть у скакуна, когда он влюблен, - сказал я мадьярочке.
  Она ответила, что с людьми происходит то же самое, после чего всегда наступает разочарование. При этом она так глянула в мою сторону, что ее слова прозвучали почти как оскорбление.
  - И вы ничуть не лучше, ты и твой Несравнимый!
  Жеребец подошел к окну и провел по лицу мадьярочки бврхатной мордочкой, так он доказывал свою привязанность. Мадьярочка тут же поспешила дать ему кусочек сахара.
  - Вы все-таки компания что надо! - сказала она, и наш тройственный союз снова обрел сердце и душу.
  Вечером я подумал, что может быть сегодня удастся увильнуть от рассказа, но мадьярочка напомнила мне о моей обязанности, и так как она целый день ходила вокруг меня, словно терпеливая овечка, я раскурил не спеша Виргинию, устроился поудобнее в кресле и продолжил как раз с того места, где мы остановились:
  - Конечно, когда я вернулся в Пибер, тебя там не оказалось, и Розерль из постоялого двора справилась у меня о тебе, потому что она тебя полюбила. Но я ничего о тебе не знал, у меня была только твоя фотография, на которой ты стояла рядом с табуном кобыл-однолеток, повернувшись ко мне спиной. Когда я поднялся наверх в номер, мне стало до смерти тошно, и я увидел, какой нежилой выглядит комната, просто местом для спанья, с которым можно смириться разве что в темноте. Я поставил чемодан и сразу сошел вниз. Тут меня снова прихватила Розерль. Я не должен, мол, ее разыгрывать, ты, конечно" тоже приедешь,. Я нагрубил ей и сбежал к жеребцам-однолеткам. Я сразу узнал Несравнимого, но он меня забыл. Он стал намного светлее, белоснежная шерсть уже проступала сквозь темный мех. У него был перходный возраст, он задирал своих товарищей, превратился в бедового парня. Он дружно пасся вместе с другими жеребятами, но вдруг вздернул голову и ущипнул соседа за шею. Тот взвился вверх и стал обороняться, оба встали на дыбы и норовили отдубасить друг друга передними подковами. Вмещался третий, напал на Несравнимого, и весь табун перестал пастись. Жеребцы галопом резбежались в разные стороны и псмчались по пастбищу, пучки травы, вырванные из мягкой земли, взетали в воздух. Все так же внезапно кончилось, как и началось. Жеребцы, сделав еще пару прыжков, мирно уткнулись в траву и продолжали пастись.
  Я пробыл а Пибере две недели, ровно столько, сколько понадобилось Несравнимому вновь всем сердцем подружиться со мной, после чего мне пришлось уехать, потому что деньги снова кончились.
  О чем еще рассказать? Это было плохое время, я работал коммивоежером, потом писал для газеты отчеты о лошадиных бегах, но вылетел оттуда, потому что обнаружил мошенничество: одной лошади в качестве допинга дали наркотик. Я мог доказать это в суде, но они все-таки вышвырнули меня, потому что владелец лошади приходился зятем издателю газеты. А когда у меня заводились деньжата, я брал напрокат в спортивном манеже какого-нибудь бедолагу коня и ездил на нем по Пратеру или вообще слезал с него и пускал пастись, хтобы он тоже разок порадовался жизни. Видишь ли, мадьярочка, я тогда все время думал о тебе и смотрел на твою фотографию, на которой ты стояла ко мне спиной! И Несравнимый тоже не шел у меня из головы ведь вы двое были единственными на земле, по кому я тосковал. Когда женщина и конь вместе терзают сердце, то не удивительно, что оно слабеет. Но я не мог расслабиться, потому что должен был плыть вместе со всеми в водовороте, где велась безумнал игра в деньги, где тот, кто сегодня богач, завтра становится нищим. Мне, мадьярочка, не хочется говорить об этом, слава Богу, что я почти все забыл. При первой возможности я убегал в испанскую школу верховой езды. Там мне становилось легче на душе, как будто я побывал в церкви святого Михаила. В испанской школе царил настоящий дух, дух верховой езды, который не имел ничего общего с нездоровым настроением вокруг. В испанской школе я всегда чувствовал себя в безопасности, а когда, покидал ее, то снова твердо верил, что дух верховой езды вновь овладеет Веной. И я был прав, так и вышло. Это прошло как болезнь и мне полегчало. Леопольду удалось выхлопотать мне место начальника конюшни в одной из школ верховой езды, и я снова вернулся к лошадям.
  Но это продолжалось не долго, прошло два года, и я опять поехал в Пибер, одержимый мечтой найти тебя, ведь на дворе снова стоял май. Но я все так же бродил по лугам и Несравнимому я показался совсем чужим. Теперь, не считая нескольких темных волосков, это был сивый конь, намного сильнее и привлекательнее других. Он все еще постоянно норовил затеять драку, но когда табун пускался в галоп, он всегда на два корпуса бежал впереди. Розерль с ее лошадиной памятью снова прожужжала мне все уши, спрашивая не слышал ли я чего-нибудь о тебе. Или хотя бы не писал ли я тебе.Но три года тому назад ты сказала, что сыщешь меня сама, если станешь искать. Я не хотел появиться у тебя непрошенным гостем или взять и просто так написать...
  - И все-таки я была бы рада видеть тебя, безбожник Георг, -сказала мадьярочка. - Моего отца они застрелили во время беспорядков, имение разграбили, табуны угнали. Я должна была все строить заново, начинать с нуля. В тот год, когда я была в Пибере и думала, что у меня неплохие перспективы, так как хлеба стояли хорошо, и в степи паслись принадлежавшие мне маленькие табуны, сгорели конюшни, ящур прибрал лошадей и крупный рогатый скот, банки, ссудившие мне деньги в долг, угрожали продать имение с молотка. В то время мне пришлось очень трудно. Можешь себе представить, чем предлагали мне некоторые заплатить за ссуду. Я поднимала свое хозяйство одна, собственным горбом, люди уволились, остался один Янош, который пас еще лошадей отца, и с божьей и его помощью я справилась, и Янош смог отогнать маленький табун лошадей в степь, да, хорошо было бы, если бы ты приехал ко мне в то время, безбожник Георг, но ведь я не могла тебя позвать. Я сама велела тебе уехать, и гордость не позволяла мне позвать тебя, чтобы ты помог мне выбраться из беды. Когда я вспоминала о тебе, то всегда думала, как загладить свою вину. Кроме того, надо было выполнять обещание, ты должен был получить своего Несравнимого. В Будапеште в министерстве я пустила в ход все связи, чтобы мне помогли 'купить Несравнимого в Пиборе, и слава Богу в Вене так сложились обстоятельства, что деньги в кассе нужны были больше лошадей на лугу. Теперь давай рассказывай, каково было тебе, когда ты узнал, что Несравнимого забирают!
  - Это произошло на следующий день, накануне вечером администратор конного завода рассказал мне, что Несравнимый продан. венгерская графиня, мол, купила его. Я помчался в замок в главное управление и узнал, что жеребца-купила ты. И завтра рано утром его надо отправить в Кофлах на железную дорогу. Весь день я не находил себе места и размышлял. Мне казалось, ты хочешь отнять у меня последнее, последнее, что мне даже и не принадлежало. Я хотел еще раз увидеть тебя и сказать, что ты не права. Но как мне добраться до тебя? Денег мне хватало только на кров и пищу, и на возвращение в Вену. Вечером, играя в биллиард на постоялом дворе с управляющим конным заводом, я между прочим спросил его, кто будет сопровождать жеребца при перевозке. Он буркнул, что у него и так плохо с людьми, многие уволились не доставало только транспортных забот. Тут я сказал, что он меня знает и может мне доверять. Конечно, может! И тогда я признался, что хочу сопровождать жеребца в Венгрию за те же деньги, которые он обычно платит конюху. Недолго думая он согласился, благодарил меня за одолжение и сказал, что возьмет на себя ответственность перед министерством сельского хозяйства, как оказалось, он знает о нашем знакомстве и считает, что жеребец во время поездки будет в хороших руках. Я мало спал этой ночью и не мог дождаться утра, пока не надел на Несравнимого недоуздок и не пустился с ним в путь на кофлахский вокзал. Дважды я шел один, но теперь я вел за собой Несравнимого! Я смогу за ним ухаживать во время долгой поездки и спать вместе с ним в вагоне. На вокзале служащий сказал мне, что мы будем на месте через три дня! Потом я попрощаюсь с Несравнимым и никогда, больше его не увижу! Правда, останется еще Дефлората, его маленькая подружка, которую я видел на лугу, где она грациозно резвилась с другими кобылами. Я постараюсь как можно уютнее устроить Несравнимогс в вагоне. Соломы у нас вволю, дверь будет все время открыта и для безопасности перегорожена деревянной решеткой высотой по грудь. Так мы все увидим и сможем дышать свежим воздухом. В вагоне, я не стал привязывать Несравнимого, хотя проводник советовал мне это сделать, но что он понимает! Мы прождали еще целый час пока нас прицепили к товарняку. В Граце нас должен был забрать пассажирский поезд. В Граце я прогулял Несравнимого, чтобы он размялся. Пока нас подцепляли снова прошло много времени. Границу мы пересекли лишь ночью в Штейнмаре. Когда венгерские пограничники увидели мой паспорт, они меня узнали, и таможенный осмотр быстро закончился, для меня даже чересчур быстро, так как проводник сказал, что из-за лошади наш вагон проследует до Будапешта уже с рабочим поездом, и мы приедем в Кешкемет после обеда. Я от души желал Несравнимому, чтобы поездка длилась не долго, но у меня одним днем стало меньше. Несравнимый держался молодцом, был спокоен, доверял мне и подружился со мной в третий раз.. Ночью похолодало, и я лег к нему в солому, чтобы согреться. Он бережно разбудил меня утром, толкнув в плечо, дабы я выполнил свои обязанности, почистил его, накормил и напоил. В Будапеште остановки не было, мы оставались в вагоне, его лишь прицепили к другому составу, и уже через два часа в Кешкемете нас отцепили от служебного поезда. На вокзале ожидал Янош с пролеткой, запряженной двумя лошадьми. Он говорил по-немецки и, похвалив меня за хорошее состояние лошади, сказал, что графиня обрадуется. Я осторожно расспросил его о твоем житье-бытье, и он говори о тебе, как о святой, о твоих бедах и о том, что ты выдержала и добилась своего. Несравнимого привязали позади пролетки, и он лихо рысил за нами, радуясь возможности размять ноги. Нам предстояло добираться по Бугакской степи целый час, и мы поехали шагом, чтобы Несравнимый пришел к месту сухой. Почему графиня купила жеребца липицанера Янош толком не знал, но она не переставала рассказывать о нем, о том, что он наверно стал бесподобным рысаком, если жеребенок оправдал свои задатки. Я бы очень хотел услышать, рассказывала ли ты и обо мне, но не рискнул задавать вопросы, потому что не знал, как ты ко мне относишься спустя столько времени. Янош спросил, знаю ли я конный завод в Пибере и не знаком ли я с человеком, имя которого ему неизвестно, но графиня, мол, говорила о каком-то лейтенанте, великом знатоке лошадей и хорошем наезднике.
  - Ах, ты о нем, Янош? - сказал я. - Конечно, я его знаю.
  Видать мои дела таки плохи, подумал я, кабы знать, что она думала на самом деле!
  - Имению надо бы мужчину, - неожиданно проговорил Янош и осклабился, глядя на меня, словно он знал больше, чем сказал.
  - Говорят, с конного завода пришла телеграмма, - добавил он.
  - Черт побери! - вскричал я. - Откуда в конце концов вы знаете, что...
  - Да, господин лейтенант, мы знаем! - сказал Янош и так расхохотался, что лошади снова перешли на галоп.
  Неподрессоренная пролетка запрыгала по степным ухабам. Янош защелкал кнутом и закричал, что графиня будет рада и еще как. Я схватил его за плечо.
  - Скажи, Янош, она радуется? - закричал я.
  - Да, господин лейтенант, госпожа графиня радуется! - прокричал он в ответ.
  Мы сделали остановку прямо возде табуна, который пригнали к колодцу с журавлем на водопой. Янош слез с пролетки и передал мне возжи и кнут. Потом он отвязал Несравнимого и поставил рядом с правой пристяжной. В степи среди редких деревьев сверкала белизной усадьба. Он. сказал, чтобы я ехал туда один, а он останется и проследит, чтобы пастух как следует напоил лошадей.
  И тут я пустил лошадей рысью, а Янош гикнул мне вслед. пролетка гремела по выбоинам, меня подбрасывало кверху, степные кони перешли на галоп, Несравнимый мчался рядом, его грива и хвост развевались по ветру! Мне казалось, что до имения еще невообразимо далеко, я щелкал кнутом, пусть лошади бегут напропалую, лишь бы вожжи выдержали. Мне пришлось крепко ухватиться за сидение, шляпа слетела с головы и улетела в степь! На что мне шляпа. Пропади она пропадом! Только бы добраться, и как можно скорее!
  Наконец я увидел ворота, они были открыты, и мы влетели во двор! Звонко застучали по мостовой. Я натянул поводья, оба коня встали на дыбы, и Несравнимый тоже дерзко встал на дыбы и заржал.
  Я спрыгнул с пролетки и отвязал его. Потом подвел к лестнице, что шла вниз с веранды жилого дома. И по ступенькам этой лестницы спускалась ты, одетая в национальный костюм, держа в руках бокал вина и каравай белого хлеба.
  Все это было настолько празднично, что у меня перехватило горло, а на глаза набежали слезы.
  - Добро пожаловать, Святой Георг! - сказала ты. - Ешь и пей! Я принял каравай, обломил кусочек и положил в рот, но никак не мог проглотить, поэтому взял вино и выпил, держа под мышкой вожжи Несравнимого. Пока я пил, он съел кусочек хлеба, который был у меня в руке, а я,проглотив вино, заорал:
  - Марика!
  Вот так, а потом ты поднял меня с колен и поцеловал, а слезы тем временем катились сами по себе, и мы не знали чьи они.
  - Видишь ли, мадьярочка, в тот момент я почувствовал всем сердцем, что мы обрели друг друга на всю жизнь . Я не помню, что мы говорили друг другу, это были хорошие слова, которые шли из глубины сердец счастливых людей...
  - И все-таки, безбожник Георг, я еще кое-что из твоих слов помню, - ввернула мадьярочка, - Марика, сказал ты, не сердись, что меня так долго не было! А я ответила, что буду любить тебя и забудем эти три года.
  Мы замолчали, а через некоторое время ты встала и обхватила мою голову своими маленькими, добрыми руками.
  - Мой любимый, безбожник Георг, унеси меня наверх!
  И я взял ее на руки, и моя лодыжка уже ни чуточки не болела. И я понес ее вверх по ступенькам, по дороге, что вела в чудесную ночь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  На следующий день Луи появился очень рано утром, он знал, что я в это время всегда в конюшне у Несравнимого. Он принес доски , с изречениями, спрятав их под курткой. Изречение для дверей дома, конюшни, гостиной,а еще то самое, что для спальни наверху. Я почти раскаялся в нашей тайной затее, прочитав это изречение: ему на стене самое место, очень уж красиво Луи его намалевал. Изречение звучало, конечно, дьявольски неприлично:
  
  Нет скакунов и женщин без изъяна
  Но, коль задумал ты таких сыскать .
  Стоять твоей конюшне без лошадок
  И ангелу в постели не бывать.
  
  Вся гнусность этого изречения исчезла в красивом цветастом шрифте, которым написал его Луи.
  - Вот они, повесь их! - сказал Луи.
  - Все-таки те, которые для комнат, надо протащить тайком! Если мадьярочка нас застукает, все пропало!
  - Твоя правда, женщин и впрямь всегда надо ставить перед свершившимся фактом, - сказал Луи.
  Мы спрятали два не совсем пристойных изречения в кормушку и принялись как следует прикреплять оставшиеся два. Я держал лестницу, а Луи наверху приколачивал их. То, что про рай на земле досталось Несравнимому, второе повесили в доме над входной дверью. Они очень хорошо смотрелись, как настоящие украшения, к тому же полные глубокого смысла.
  В каждом деле нужна удача, прежде всего если надо захватить кого-то врасплох. Мадьярочка пришла из кухни и сказала, что мешалка сломалась и так дальше продолжаться не может. Мешалка это произведение искусства ручной работы, я смастерил ее из отслужившей свой век новогодней елки. Укороченные ветки образовали мешалку, а из ствола получилась ручка. А теперь видите ли моя мешалка не годится, и мадьярочка хочет пойти в лавку и купить настоящую мешалку. Я ей поддакивал, только бы она побыстрее ушла из дома, и не успела калитка за ней захлопнуться, как мы тут же принесли в комнаты эти чертовы изречения. Когда мадьярочка вернулась, мы уставились на нее невинными глазами. Доски ей очень понравились, и на доме, и на конюшне, но те , которые висели внутри, в комнатах, она, слава богу, еще не видела.
  - Ты, что с доской для альпийского пастуха? - спросил я Луи.
  - Она уже на месте, я повесил ее еще вчера ночью!
  Я обругал его последними словами, так как и сам хотел приложить к этому руки, но он сказал, что с моей сломанной лодыжкой мне не удалось бы быстро дать тягу, если бы пастух почему-либо оскорбился. Но все равно из-за наших замечательных изречений началась заваруха. Сначала пришел священник и заявил, что изречение над дверью дома не годится для христианской католической округи, ведь оно принадлежит доктору Мартину Лютеру, которому папа в свое время не дал отпущения грехов.
  - Если Лютер придумал такие изречения, значит он мой человек! - сказал я. - И по мне он мог верить во все, что угодно. И не устраивай мне религиозную войну, священник!
  Тогда он сказал, что это мол на меня похоже, ведь в церковь я всегда ходил только для виду, а на самом деле я смахиваю на язычника, и ему даже смотреть не хочется в мою сторону. Но он не отставал от меня, и в конце концов я сказал, что изречения взяты из его книжицы и пригрозил впредь никогда не давать ему вина, из-за которого он себе на пользу проспал такой повод рассердиться, как лошадиная свадьба на глазах у всех посреди улицы. Тогда он утихомирился, а мы, чтобы его еще больше ошарашить показали ему изречение в гостиной, то самое, где говорится о землетрясении. Тут он естественно снова принядся за свое и так разорался, что пришла мадьярочка посмотреть, о чем шум. Она не хотела при священнике выяснять со мной отношения, и поэтому сказала, что ей изречение нравится, а про вино это даже чистая правда. При этом она очень приветливо улыбалась священнику, и он в конце концов сказал, что тоже ничего не имеет против раз госпожа графиня считает изречение таким удачным Не успели мы помириться как под окном появился пастух, который сначала побывал у Луи, и закричал, что зарежет его.
  Для начала священник запретил пастуху вести такие нехристианские речи и захотел составить протокол о происшествии, а непристойность, да такую сочную, что он должен придти и прочесть ее собственными глазами. Он, мол, ничего не заметил, но почтарь, старый пустомеля увидел ее первым и теперь об этом узнала вся деревня, и все посылают друг друга прочесть табличку. Луи сказал, что пастух должен для начала представить доказательства. Но тот настаивал на том, что это дело рук Луи, а в отношении меня у него тоже есть серьезные подозрения.
  Священник решил осмотреть место происшествия, и мы отправились туда впятером, мадьярочка тоже пошла с нами, что уж мне было совсем ни к чему. Перед домом пастуха стояла толпа, хозяйка бранилась наверху, крича, чтобы нахальная компания внизу убиралась прочь.
  Луи надрывался от смеха. Я сказал, что не хотел бы такое иметь на доме, потому как из-за мадьярочки обязан негодовать по поводу попраной морали. Луи сказал, что он не прибивал доску, а только намалевал. Один человек заказал доску, но утаил, для чего она ему нужна. Пастух хотел знать, кто был этот обормот, но Луи сказал, что не может предать своего заказчика. Значит не может. Но пастух и сам знает, кто это был! У него есть три смертельных врага и, чтобы не ошибиться, он отдубасит всех троих, просто переломает им кости. Но священник снова запротестовал, он сказал, что в данном случае только суд должен сказать свое слово.
  Но о суде пастух и слышать не хотел, с тех пор как он не признал себя отцом Иоси ему, мол, стоило бешеных денег уговорить другого из соседней деревни взять вину на себя и платить. Правду так до конца и не установили, пастух кипит от злости, стоит кому-то заговорить об алиментах. Итак, священник решил, что изречение надо прежде всего снять, и Луи сам уничтожит зло, содеянное его шкодливыми руками.
  А Луи хитрец! Так грубо орудовал палкой, что расколотил доску. После чего, спустившись с лестницы, сказал, что такую штуковину надо сжечь. Не успел никто и слова сказать, а он уже сунул доску в плиту хозяйки пастуха и Corpus delicti*как не бывало.
  - Пошли отсюда - сказала мадьярочка.
  Мы пошли и так как Луи и священник ничего умнее придумать не могли, они присоединились к нам. Священник сказал, что злоумышленники скорее всего это Луи и я, но мадьярочка заявила, что я не выходил из дома, а благопристойно спал с ней рядом. От такого спанья, о котором мадьярочка говорит так просто священника покоробило, потому что мы супруги только перед боженькой, а не священником. Поэтому он напустился на Луи, а тот со своей стороны призвал в свидетели Мирль, но с ними, как и с нами не все было в порядке, и священник приутих, заявив, что когда дело дойдет до суда, правда восторжествует.
  - Сам видишь, с каким трудом ему дается правда этому пастуху! - сказал Луи. - И я думаю он никогда не рискнет доказывать правду. Скорее подерется и даст намять себе бока, так ему и надо.
  Священник сказал, что паршивая овца все стадо портит, видно лучше он ничего не мог придумать. По существу виноват он сам. Зачем он дал почитать чертову лошадиную книжицу! Почему он вообще держит у себя запрещенную литератору? Если как следует разобраться, то у Мухаммеда рыльце в пушку с его ослом и верблюдами. Если бы он, как все нормальные люди, ехал верхом на лошади, то запутанной истории с досками вообще не было бы, потому что тогда священник с его вечной несговорчивостью не принес бы книжицу.
  - По сути дела всему виной дурак мусульманин! - сказал я вслух.
  Священник только ядовито глянул в мою сторону, буркнул, мир вам, и исчез в доме.
  У мадьярочки, правда, вещественное доказательство сомнений не вызывало. Зачинщиком был я, а Луи сотворил все остальное. Изречение в гостиной особого восхищения у нее тоже не выз вало!
  
  --------------
  *Corpus delicti - (Лат.) - вещественное доказательство.
  
  - Могу и снять! - сказал я.
  - Ладно, пусть остается! На веки вечные в память о вашей бессовестной проделке!
  - Эначит она все-таки пришлась тебе по вкусу, - заметил Луи.
  - Катись к своей Мирль, - сказала мадьярочка.
  Луи обрадовался, мол, дешево отделался, ушел и оставил меня наедине с мадьярочкой, а я в страхе ждал, что теперь-то она займется мною всерьез. Но она снова, в который раз поступила совсем иначе и ни словом не обмолвилась об этой истории. Она видно отчаялась вернуть меня на путь истиный. Все-таки мне больше всего хотелось снять изречение со стены в спальне, чтобы избежать возмездия по заслугам, когда разбирательство начнется заново.
  - Этот Луи тебе не товарищ! - проговорила она вроде бы просто так.
  - Такие дела, мадьярочка, - сказал я, - придется тебе меня потерпеть!
  - Девять лет уже терплю, вроде бы привыкла! - ответила она.
  .......ты верно будешь довольна, - докончил я
  - У тебя и впрямь можно поучиться скромности! - улыбнулась она.
  - Вот видишь, мадьярочка, я влияю на тебя в лучшую сторону.
  - Поцелуй меня, тогда ты хоть заткнешься! - сказала она, когда мы стояли у входа в дом.
  - Если уж надо,так и быть поцелую, - сказал я.
  В доме, едва я наклонился к ней, она укусила меня за нос. Коварная женщина эта мадьярочка!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ты раньше уже сама рассказала , мадьярочка, начал я вечером свой рассказ, - что произошло потом. Тебе надо было в этот же день уехать в Будапешт, и ты ждала меня, чтобы я не приехал в пустой дом. Через несколько часов мы сидели в госиинице, играла цыганская капелла, и когда мы поднялись наверх, у меня совсем сдали нервы. Я не должен был идти к тебе, был совсем не в форме...
  - Перестань, безбожник Георг, все давно быльем поросло! Нечего все время ворошить плохие воспоминания! - перебила меня мадьярочка.
  - Ладно, про ночь в степи, ты уже говорила, - продолжил я.-и она была и впрямь настоящей, первой, когда ты была совсем другой , мадьярочка...
  - Безбожник Георг! - снова перебила она меня. - Теперь рассказывай о Несравнимом! Что тогда произошло между нами, мы знаем и...
  - Но разве это было не прекрасно, мадьярочка?
  - Черт побери, конечно это было прекрасно! - сказала она смеясь, - Зачем тебе рассказывать старые истории, когда мы оба здесь и я, и ты, больше ведь ничего не надо!
  - Ага, - сказал я. - Значит сегодня мне не надо долго рассказывать?
  Мадьярочка с улыбкой сердито смотрела на меня. Никто кроме нее не умеет улыбаться, когда сердится, думаю раньше она этого не умела, а научилась лишь у меня.
  Несравнимый попал в табун в степи, и ему так понравились просторы, что он все время доставлял неприятности добряку Яношу. Он галопом удирал из табуна, и лошадь Яноша не могла угнаться за ним. Они вечно устраивали дикие гонки, а когда Янош и его лошадь выбивались из сил, Несравнимый делал круг и возвращался в табун как ни в чем ни бывало. Ярош не сердился, для него Несравнимый был самой замечательной лошадью на свете, так он говорил. Я пробыл у тебя целый год, мадьярочка, и так как мы могли делить работу в имении на двоих, у нас оставались свободные дни. Знаешь, иногда я думал, что мы все-таки знали друг друга так мало времени, но казалось были созданы друг для друга.
  - Другая женщина не смогла бы тебя выдержать! - заметила мадьярочка, которая по-видимому решила сегодня не дать мне рассказывать дальше.
  - Не говори так, - сказал я. - Разве не казалось тебе еще в первые дни и недели, что мы уже целую вечность вместе; иногда я думал, что мы в прежней жизни уже встречались...
  - В конце концов две извозчичьи лошади собрались в Вене и пошли в одной упряжке? - спросила мадьярочка. - Ты, я думаю, несешь сегодня чушь, нечестивый Георг!
  - Пожалуй, я скоро доберусь до того момента, когда должен был уехать! Не торопи меня!
  - Нет, я сама расскажу! - сказала она. - Мне понравилось рассказывать! Итак, в один из дней пришло письмо из Вены от Леопольда, а в нем лежало другое письмо, служебное и в нем было написано, что ты стал богатым человеком. Дядя Ксавер, которому принадлежали земли здесь и дом там, умер. Он. не мог найти более толкового мужика чем ты, которому он завещал все свое состояние. Естественно, ты должен был туда поехать, надо было соблюсти приличия, и тебе могли понадобиться деньги, и пришел день, и Янош отвез тебя на вокзал в Кечкемет, а я стояла у ворот и махала тебе, пока вы не исчезли из виду. Сразу вокруг меня все опустело, нечестивый Георг, это я должна сказать, счастье, что остался Несравнимый. Знаешь, иногда я так боялась, что ты может быть не захочешь вернуться, не из-за того, что не захочешь, просто не сможешь. И, когда прошли две недели, а ты и в самом деле не приехал, пришло письмо, в котором было написано, что ты задержишься, так как привезешь с собой молодую даму. Я подумал, что он в конце концов получил позднего ребенка, завещанного ему дядюшкой Ксавером, и так как ему с этим не разобраться, верно . привезет его с собой, Марика, мол, его вырастит, но...
  - Слушай, теперь моя очередь! - сказал я и быстро продолжил, чтобы она не могла меня перебить:
  - Ты забыла сказать, что подарила мне Несравнимого. Я очень радовался, но мне не давало покоя, что я на смог дать тебе взамен ничего лучшего, кроме себя и до некоторой степени жил за твой счет. Я, конечно не ленился, это ты должна признать, но я и впрямь казался себе бедняком, а так же фаворитом княгини...
  - Лучше скажи нищей графини, - добавила мадьярочка.
  - Да, когда я получил наследство дяди Ксавера, там были и деньги, но дом оказался сильно запущенным. И прежде всего мне пришла в голову блестящая мысль. Я восстановлю дом и сад, а когда все будет готово, пусть приедет мадьярочка и посмотрит, какая у меня родина. В то время я подружился с Луи, и мы вдвоем чертовски много сделали. В две недели все было готово, и стоило не так много, потому что Луи расторопный парень, который умеет обустроить жилье, а кроме того мастер на все руки. Что мне делать с оставшимися деньгами, спросил я себя. Деньги, в закромах или банке, никогда в жизни меня не радовали, всегда были занозой в мозгу. - На этот раз надо купить что-нибудь мадьярочке, - засело у меня в голове, но так как я не мог представить себе тебя с жемчужным колье, то решил, что это должно быть нечто необыкновенное. Я поехал в Вену посоветоваться с Леопольдом. И он сразу придумал то, что надо:
  -Что ты можешь подарить свихнувшейся на лошадях женщине, как не скакуна, - спросил он.
  - Боже правый, Дефлората! - заорал я.
  На следующий день мы пошли в министерство и добились, чтобы я мог купить Дефлорату. Видишь, мадьярочка, какой молодой мне пришлось посвятить целую неделю.
  - Потом ты прислал телеграмму, чтобы тебя встретили, - сказала мадьярочка, - я стояла у станции и не сошла с коляски, потому что ради праздника запрягла Несравнимого, а он еще не привык ходить в упряжке, и поезд уже тронулся, и последние пассажиры вышли, а тебя среди них не было. И только я со злостью хотела отъехать, как появился ты с Дефлоратой на поводу, размахивая шляпой, знаешь, той темной которую я терпеть не могла. Несравнимый по-видимому сразу узнал Дефлорату, и она его тоже, лошади заржали, потерлись носами, и мы смогли поцеловаться лишь после того как Дефлората была привязана рядом с ним, а ты влез на козлы.
  - Я дарю ее тебе, мадьярочка! - сказал ты со счастливым видом.
  - А ты мне нравишься, - ответила я. - Небось угробил в лошадь все наследство?
  - Поставь меня на голову, все, что вылетит из карманов, возьми себе! - сказал ты, и я поняла, что ты истратил все свои деньги, чтобы порадовать меня, безбожник Георг. Потом рассказал мне, что стал домовладельцем и мне надо поехать и посмотреть. По дороге домой мы сразу составили подробный план на будущее. Мы займемся разведением липицанеров, я позабочусь, чтобы мы получили еще одну кобылу от Эстергази, или нам повезет на торгах в Бабольне с покупкой хорошего коня. Четырехлетки Несравнимый и Дефлората еще совсем дети, из них семья производителей пока не получится. А потом ты, безбожник Георг, заговорил о нас, не создать ли нам с тобой семью. Меня это очень порадовало, хотя я не думала, что могу почувствовать себя счастливой, став твоей женой согласно бумаге с подписями и печатью. Знаешь, безбожник Георг, сказала я, если дело дойдет до того, что ребенку понадобится фамилия, тогда, ты дашь ему свою и мне тоже, согласен? Но все получилось иначе, не грусти, безбожник Георг, четырехногие дети у нас, слава богу, остались!
  Мадьярочка замолчала, а я вздернул ей повыше подбородок, чтобы она посмотрела на меня.
  - За счастье всегда надо платить, Марика, мадьярочка, - сказал я. - подарков не бывает. По мне, мы и так счастливы вдвоем и с лошадьми, и Господь, верно, подумал, что если он еще осчастливит нас ребенком, то это будет слишком.
  Мадьярочка взяла мою руку и прижалась к ней губами.
  - Хоть ты и безбожник Георг, - сказала она, - а иногда говоришь как святой. Я уже всем довольна. Давай рассказывай дальше!
  - Мы отправили наших двух коней липицанеров в табун, они были неразлучны, наши мальчик и девочка, все время паслись рядом друг с другом, а если кто-нибудь из гнедых или вороных задирался, вместе давали отпор. Дефлората нападала сзади, а Несравнимый вставал на дыбы и шел на врага. Но в конце концов степные радости должны были кончиться. Чем благороднее конь, тем жестче школа. Наступил день, когда Янош привел Несравнимого в имение, и мы попробовали его оседлать.
  Янош его держал, ты с ним ласково разговаривала, убеждала, что с ним ничего не случится, а я очень осторожно положил на него сзади загривка седло. Несравнимый не очень насторожился, и так как рука человека еще никогда не доставляла ему неприятностей, чувстовал себя так же, как кто-либо из нас, усаживаясь в зубоврачебное кресло. Потом я легко подтянул подпругу, только чтобы держалось седло. Оголовок мундштука он знал благодаря недоуздку, а мундштук, толстый трензель были ему незнакомы. Но он добровольно открыл рот и позволил втолкнуть туда холодный металл. Он и опомниться не успел, как его взнуздали и оседлали, и я взял его на корду и пустил по кругу. Ты стояла с длинным хлыстом и следила, чтобы Несравнимый держал шаг, и уже первый день прошел сносно. Правда, иногда он шалил, то внезапно подпрыгивал, пробовал затеять со мной перетягивание каната на корде и совсем не изящно брыкался, пытаясь сбросить седло. - Фи, Несравнимый, - кричала ты и тогда ему становилось стыдно, и он снова послушно шел, и я даже смог похвалить его, когда все кончилось. С ним было немного хлопот, Несравнимый в известной степени уже скакал, как жеребец, голову держал почти прямо, и нам не пришлось применять вспомогательную уздечку. Мы только выписали из Будапешта капцун, чтобы ненароком не порвать ему рот, когда он идет на лонже.
  Наконец настал день, когда ты сказала, что я должен поехать на нем, он уже достаточно окреп и освоился со всем, что нужно коню, чтобы стать скакуном. Итак, мы отважились. Ты держала его, а Янош помог мне сесть в седло. Очень тихо, наощупь, как тот, кто хочет в темноте сесть на ломаный стул, опустился я.в седло. Мы были готовы ко всему. Но Несравнимый стоял совершенно спокойно. Я похлопал его по шее и сказал:
  - Смотри, вот мы и осилили это! Молодец, Несравнимый.
  Он фыркнул и, чтобы у него не испортилось настроение, ты хотела, дать ему сахар, первый сахар в его жизни. Сахар пришелся ему очень не по вкусу, но ты с ангельским терпением снова засовывала кусок ему в рот, как только он его выталкивал. Тем временем сахар растаял, и я вдруг заметил, что Несравнимый перевел дух. Я натянул узду, и в этот момент он выплюнул всю сладкую жижу в лицо Яношу, залепив ему глаза, и усы. И тогда он взялся за меня, этот Несравнимый, стал прыгать и мне пришлось встать в стременах, чтобы не грохнуться ему на круп. Тебя он тащил за лонжу и в конце концов это счастье, что карабин кацлуна расстегнулся. Мы с ним понеслись к воротам и гопля в степь. Теперь он уже больше не брыкался, а мчался галопом так быстро, как только мог. он не реагировал ни на узду, ни на шенкеля. Сомнений больше не было, Несравнимый потерял голову и понес. Но я не торопился, по мне так пусть бежит хоть на край света но выбившись из сил, он должен снова вернуться домой и притом так же быстро, как убежал оттуда. После этого желание мчаться сломя голову у него проедет. Через некоторое время он одумается и поймет, что разбазаривать по чем зря силы это безобразие. А силы мало -помалу убывали, прыжки становились короче, галопом скакали задние ноги, передние уже шли рысью, в конце концов он остановился и помотал головой.
  - Дурак ты и больше никто, Несравнимый! - сказал я и похлопал его по шее.
  Он попробовал обернуться и посмотреть на меня, потеряв голову он наверняка забыл обо мне, непривычными казались лишь мой вес и сахар. Но долго переводить дух я ему не дал, сюда он бежал сам, теперь я поскачу на нем домой. И он должен бежать рысью, как его учили на лонже, а, чтобы ему было легче, я вскоре пустил его галопом. Однако он уже хочет остановиться, его шаг становится короче, но шенкеля снова посылают его вперед и мало-помалу он начинает соображать, что шенкеля ему в помощь, а не во зло. Устав, он теребит мундштук уздечки, хочет подкрепиться. Но так как я снова потихоньку натягиваю отпущенные было поводья, он сам по себе легко слушается их и начинает жевать мундштук. И, чтобы он понял, что хорошо поступил, я соскочил с него и полчаса шел с ним пешком к имению. Ты, мадьярочка, наблюдала за нами, стоя у ворот и когда мы вернулись целыми и невредимыми, рассмеялась, потому что у тебя камень с сердца свалился. А потом ты дала ему еще кусок сахара, потому что хотела посмотреть, не скис ли он и не потерял ли вкус к жизни, и Несравнимый охотно взял его и стал жевать. Может быть он решил, что сахар имеет отношение к верховой езде, вскоре он привыкнет к нему, как юноша к куреву. К сожалению, он настолько привык к сахару, что теперь неприлично клянчит его у кого попало.
  Правда в следующие дни верховая езда пришлась ему не по вкусу, потому что уже происходила не на воле в степи, а все время по кругу на песчаном манеже в имении. Чтобы у него снова не появилось желание понести или освободиться от любого груза, Янош постоянно держал его на лонже, и со временем Несравнимый превратился в надежного верхового коня, какого можно только себе пожелать. Правда, он был обидчивым, легко ранимым, и я сам вынужден был учиться, как вести себя с ним. Он не захотел забыть удар хлыстом, которым я заставил его быть достаточно внимательным. Он не стал защищаться, не взбрыкнул, а как бы наказал меня презрением. У тебя, мадьярочка, он это стерпел, потер бархатными губами щеку, а меня не замечал, словно я был его конюхом. Но это длилось недолго. Когда мы поехали верхом в степь и остались на ночь у пастухов в стаде, он улегся рядом со мной, а утром доверчиво разбудил меня.
  Дефлората в это время уже ходила в одноколке и изящно приседала. Она уже привечала Несравнимого, но он еще не чувствовал себя жеребцом, этот дурак.
  Однажды из Будапешта приехал Ференц, когда-то он служил в испанской школе верховой езды в Вене. Он поездил верхом на Несравнимом и сказал, что мы должны послать его в школу на выучку. Если бы Леопольд взял Несравнимого в школу, то после этого я бы не узнал собственного коня. У меня ему слишком легко живется, сказал Ференц, у меня он мол не продвинется в учебе , не станет мастером.
  - Хорошо, - сказал я, - пусть учится!
  Он меня плохо отблагодарил, этот Несравнимый! Ференц велел мне сесть в седло и Яношу щелкнуть кнутом, чтобы у коня заиграла кровь, а я увидел, какой конь у меня между шенкелями, когда Несравнимый по собственному почину от сильного возбуждения пойдет испанским шагом. К сожалению Янош ошибся в длине кнута. Он по недосмотру обжег Несравнимого сзади. Тот поднялся на дыбы стал взбрыкивать, а я медленно старался уцепить клок гривы, чтобы удержаться и не разорвать ему рот. И стремена я тоже потерял. Ференц подскочил и хотел схватить Несравнимого за уздечку, но конь уперся передними ногами, я сполз ему на шею и в ту же минуту он прыгнул на Ференца. Меня толкнуло назад, я вылетел из седла, ударился сначала рукой, потом головой и отключился. Потом я очнулся на войлоке под старым деревам во дворе, по грудь промокшим до нитки. Перво наперво я посмотрел, мадьярочка, тебе в глаза, оказывается можно улыбнуться и тогда, когда все кости трещат. Войлок принесла ты, и.уложила меня тоже ты, две бадьи воды на голову и грудь вылил Ференц, чтобы я ожил. Обо мне просто трогательно позаботились.
  - Смейся, смейся! - сказала мадьярочка, - ну и напугал же ты меня! Когда ты упал, я испугалась, что все кончилось. Господи, подумала я, не успел ты мне его дать и уже отбираешь! Не дай Бог ему умереть!
  Тут мадьярочка устыдилась, что позволила так глубоко заглянуть себе в душу и сказала:
  - Рассказывай, пожалуйста, дальше.
  - Да, клок из гривы Несравнимого я еще сжимал в руке, но решил встать.
  - Знаешь, сказал я, мне кажется я вывихнул поясницу!
  Ты сразу же захотела уложить меня в кровать, но мне надо было сначала сходить к Несравнимому, дать знать ему, что мы не поссорились, Я думаю, он тоже расстроился увидя, как я хромаю, а потому погладил губами мои щеки и потерся головой о рукав. Правда Ференц сказал что, ему мол надо успеть на будапештский поезд к Яношу, который поклялся, что повесится, если господин лейтенант отдаст концы. Поэтому пришлось немедленно запрягать. После этого мы осмотрели мою поясницу. На ней сидела опухоль величиной; с пирожок. А когда ты захотела ее помассировать, оказалось, что она двигается. Ты еще рассмеялась, взяла и безжалостно рассмеялась, мадьярочка,
  - Только для того, чтобы тебя взбодрить. Ты неплохо застонал, когда я дотронулась до тебя!
  Ты просто получила громадное удовольствие от того, что опухоль так замечательно двигается! А впридачу в этот же день написала еще и Леопольду, не можем ли мы отослать Несравнимого в школу. Прошло много времени, пока он ответил. Итак, мы можем его привезти. Раз он липицанер, значит ему можно в испанскую школу верховой езды. И нам тоже надо поскорее приехать, ему хочется снова сходить с нами разочек на молодое вино. Но так просто с отъездом не получилось, пришлось подробно проинструктировать Яноша насчет всех его обязанностей в качестве управляющего имением, и ты подумала, что было бы лучше, если бы ему в этом помогала женщина. Янош сказал, что это легко устроить, ему как раз улыбнулась в Кечкемете девушка, которую он хорошо знает. Если вс все сладится, он женится на ней, сначала ему надо посмотреть, какова девушка в работе и вообще тоже. Девушку он привел уже на следующее утро, ты с ней поговорила и сказала, что Яношу она вполне могла бы подойти. Итак мы уехали с легким
  сердцем. Когда Иштван, конюх, вывел Несравнимого, он прошел мимо конюшни, Дефлората выглянула и томно заржала ему вслед. Но Несравнимый ей ничего не ответил...
  - Все вы мужики Одной породы, - сказала мадьярочка! - Стоит вам только уехать, как вы все забываете!
  - Опять она нашла под занавес шикарную фразу, эта мадьярочка! - подумал я и зевнул.
  - Пойдем раз ты хочешь спать, пойдем! - сказала она.
  Наверху в комнате было темно, потому что я из предосторожности вывинтил лампочку из люстры. Я подумал, что мы ляжем спать в темноте, лампы на ночным столиках тоже не горели.
  Но мадьярочка потребовала, чтобы огонь горел, это мол запущенное холостяцкое жилье, и не успел я ей помешать, как она вскарабкалась на кровать и ввинтила лампочки. И сразу же естественно, увидела дощечку с богохульным изречением. Она покачала головой и спросила:
  - Скажи, а подушки ты еще не успел вышить изречениями? Вы просто обалдели со своими изречениями! Одно хуже другого. Это же надо! Ангел в кровати!
  - Пожалуйста, если хочешь, пусть будет в небесной кровати, мадьярочка, ведь ангелочки на небесах...
  - Ну, погоди, до тебя я еще доберусь, паршивец! Такими непристойными изречениями ты меня не одурачишь!
  Потом она бросила мне в голову подушки, а я отшвырнул их назад. Внезапно полетели перья, и мадьярочка тут же пожалела отличный пух.
  У меня отобрали разорванную подушку, и я начал приглядываться, куда бы прислонить усталую голову. Однако, когда мы после этого засыпали, матрас показался моей голове слишком жестким. Я подвинулся к мадьярочке.
  - Дай мне кусок подушки, мой ангелочек!
  Она видно очень устала, потому что освободила мне место и пробрмотала:
  - Ангелочек! С такими-то недостатками!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Летом во всей округе больше всего фотографируют меня и Луи. Лесная дорога, по которой так любят прогуливаться дачники, идет вдоль поля, где мы косим траву. Во время косьбы мы с Луи смотрим во все глаза:
  - Гляди, там идет еще один!
  Мы немедленно останавливаемся, Луи отбивает косу камнем, а я картинно прикрываю глаза ладонью и изучаю погоду. Один из нас косит глазом в сторону и как только приезжий или приезжая наладят фотоаппарат, мы замираем словно статуи. Таким способом мы уже один раз попали в крестьянскую газету, там было напечатано, что мы коренные местные жители, а также обычный вздор о вырезанных словно из дерева лицах.
  Стоит нам с Несравнимым выехать на одолженной телеге косить зеленый корм, как мы с Луи немедля держим пари, сколько раз сегодня нас сфотографируют. Но как правило наши ожидания не оправдываются. Когда косы чиркают по траве, мы пересвистываемся или разговариваем друг с другом, если предстоит нечто такое, что нам надо сделать без посторонних глаз.
  - Ты, я думаю, святой Георг, получишься у меня что надо! - завел разговор Луи.
  - Фотографий ты наделал кучу! Щелкал как дачник без устали! - сказал я. - Священнику хоть что-нибудь показывал?
  - Нет, но он ходит вокруг моего дома, как лисица вокруг курятника. Я покажу ему только тогда, когда все будет готово.
  - Надеюсь, ты кончишь раньше, чем я уеду с мадьярочкой и жеребцом.
  - Конечно, - сказал Луи. - Смотри, кто-то идет.
  Я не медля взялся разглядывать погоду, а Луи отбивать косу. Потом он рассматривал небо, а я отбивал косу, потому что моей косе на этот раз в самом деле это было необходимо,
  - Готово! - сказал Луи, - щелкнул!
  И мы cнова принялись за работу.
  - Очень мне интересно, что они скажут насчет моего Святого Георга, у которого баба в седле, - сказал Луи.
  - Я боюсь, что у тебя получится что-то очень чувственное! - сказал я.
  - Брось! - успокоил меня Луи. - Святость реет вокруг ваших деревянных голов, от одного этого зрелища уже становишься благочестивым. Я даже думаю, что этим заслужу вечное блаженство... Дерьмо проклятое...
  Луи продолжал проклинать вечное блаженство словами, которые и написать-то нельзя, но у него на то была причина, и ее все поймут. Он наткнулся косой на камень, спрятавшийся в траве, и теперь она выглядела как старая пила.
  - Не злись! - сказал я. - Я и сам хотел уже кончить.
  - Мог бы и раньше сказать, тогда я бы не налетел на этот проклятый камень, чтоб его...
  - Отстань! - сказал я и позвал Несравнимого, чтобы он подошел с телегой.
  Трава предназначалась не ему, а для трех коз Мирль, которых нельзя было выпускать на луг, потому что они норовили удрать вместе с веревкой и колышком.
  Несравнимый так набил себе брюхо травой, что подпруга на нем еле сошлась, а как только мы нагрузились и поехали домой, снова пришла какая-то дачница. Несравнимый плелся, переваливаясь с боку на бок, голову он опустил и уши тоже, мы вдвоем сидели на траве; так горожане всегда представляют себе крестьян, возвращающихся домой. Я держал вожжи натруженными руками так, что они чуть ли не волочились по земле, а Луи ухватил рукой косы и пускал из обломка трубки густые облака дыма. Время от времени мы недоверчиво поглядывали на погоду.
  - А ведь что-то будет, Луи, - сказал я.
  И тут мы остановились рядом с дачницей.
  - О чем ты, придурок? - спросил Луи.
  - Что-то будет, балбес! - повторил я.
  - Думаю, ничего не будет!
  - А я думаю, что будет! й, если ты еще раз скажешь, ничего, я вмажу тебе!
  Теперь дачница ждала, что мы подеремся.
  - Как будто с той стороны хоть раз что-нибудь было, - насмешливо сказал Луи.
  - В восьмидесятом году оттуда пришло! - сказал я и добавил, что альпийскому крестьянину молния стрелой трахнула прямо в дом.
  На это Луи ядреными словами объявлял, что альпийский крестьянин присел в домике, в котором человек сам по себе с удовольствием отдыхает. Потом Луи повернулся к внимательно слушавшей дачнице, которая была северянкой и сказал с блестящими глазами:
  - Видели бы вы, как этот альпиец мчался по деревне со штанами в руках и ревел, что молния будто бы ударила ему в заднее место.
  Северянка наверняка его не поняла, потому что расхохоталась а после такого ни одна дама не смеется. Потом она спросила, какая будет погода. Хорошая ли? Тогда она останется еще на неделю.
  - На следующей? - переспросил я. - Не очень. Совсем не очень!
  - Трогай, дура злючка, - буркнул рядом со мной Луи.
  И дабы дачница не приняла его слова на свой счет, я крикнул Несравнимому, чтобы он трогал. Не может ли она поехать с нами в деревню, потому что у нее болят ноги, спросила дачница,
  - Пожалуйста, - сказал я,
  - А вы быстрая на ноги, я это сразу заметил, - сказал Луи.
  Потом он спросил еще, где она поселилась. Она сказала, что поселилась у господина альпийского пастуха.
  - Правильный мужик, - сказал Луи, и я толкнул его в бок так, чтобы северянка это заметила.
  Она спросила, что мы этим хотим сказать.
  - Он и впрямь очень опасный! С ним любая дамочка должна держать ухо востро! - объяснил Луи.
  - Запирайтесь как следует! - сказал я, чтобы у нее во всю мурашкм по спине забегали.
  - Но я ничего не хотел сказать! Я ничего такого не хотел сказать! - оправдывался Луи.
  - И я тоже! - сказал я.
  Затем мы немного помолчали. Внезапно Луи заговорил на чисто верхненемецком. Не кажется ли мне, что ему лучше взять темперу для картины, которую он рисует по заданию правительства, и что я думаю о перспективе и композиции. Я ответил, что у Микельанджело перспектива и композиция всегда очень гармонично сочетались. И что Луи окажется невежественным дилетантом, если у него это не получится. -
  Северянка от удивления забыла захлопнуть рот.
  - Ах, господа местные художники? - спросила она.
  - Что ты ответишь? - спросил Луи. - Что я местный, готентот, кафр? И художник? Да, голодный художник, которому нечего жрать! И еще кое-что скажи ей. Что произойдет смертоубийство, когда наши жены увидят чужую бабу на нашей телеге!
  Мне даже не пришлось растолковывать северянке эти слова на немецком языке. Она сразу же потребовала, чтобы мы остановились и дали ей сойти. Но, оказавшись на земле, все-таки крикнула, что мы мол чистые олухи.
  - Видишь, - сказал-- Луи. - За добро не жди добра.
  Когда мы подробно поведали Мирль и мадьярочке, которые оказались тут как тут, наше приключение, мадьярочка сказала, что северянка мол совершенно права.
  Священник каждый день спрашивал как идут дела и нельзя ли ему получить обратно книжицу. Сначала я соврал, что уважаемая госпожа венгерская графиня ее еще читает, и он ответил, что должен провалиться сквозь землю. Но не сделал этого, и на следующий день пришел снова и поругался со мной, так как узнал, что она у Луи. Ему сказала это Мирль.
  - Возьми ее у Луи, священник, - посоветовал я ему.
  - Нет, я тебе ее одолжил, от тебя хочу получить обратно! -уперся он.
  - По мне, можешь пожаловаться на меня архиепископу в Зальцбурге! Возьми ее у Луи!
  О Зальцбурге он и знать не хотел, эта книга не для них. Он рассердился из-за пяти изречений, которые хоть и были не совсем пристойными, но впрямь народными! Это длилось бы еще долго, если бы не мадьярочка, которая что-то учуяла и в один прекрасный день вмешалась. Пошла напротив к Луи, выдрала из него книжицу и отдала священнику. При этом сказала, чтобы он впредь не давал такие книги несовершеннолетним мальчишкам. И священник пошел прочь, конченный человек, размышляя о том, что весь мир никуда не годится, если даже мадьярочка подсмеивается над ним.
  Мадьярочка вечером все еще была слегка не в настроении. Не пора ли мне, наконец, продолжить рассказ или я считаю, что это должно тянуться до судного дня? Я должен, наконец еще о многом рассказать, а не только безобразничать в деревне!
  Я тут же начал рассказывать, словно мне кто-нибудь за это заплатит.
  - Ну вот, как только мы с Несравнимым приехали в Вену...
  - Не перескакивай! - перебила она, - мы ведь приехали туда вместе?
  - Правильно! Ехали в вагоне вместе с Несравнимым.
  - Так-то Рассказывай дальше!
  -Если мне все время вставлять палки в колеса, я не сдвинусь ни на шаг! - сказал я, а так как она ничего на это не возразила, продолжил:
  - Леопольд взял Несравнимого на выучку и в первый же день заявил, что наш жеребец вообще станет скакуном не скоро. Он не оставил на нем живого места, и все это свалилось на мою голову. У меня был такой унылый вид, что он сказал;
  - Не смотри на меня как дурак! Тот, кто влюблен, всегда плохой наставник! Ты был бы первым исключением из этого правила!
  Во всяком случае с Несравнимым он начал с нуля. Он взял его на лонжу, и Несравнимый в самом деле научился ходить элегантной рысью.Нам он сказал, что мы только мешаем Несравнимому, когда ежедневно приходим смотреть на него и ему, Леопольду мы тоже мешаем. Мы можем приехать через полгода! Этим мы сделаем для него и Несравнимого доброе дело.
  Тогда я сказала тебе, что мы и впрямь должны съездить в мое имение. Когда я произнес слово имение, ты, мадьярочка, мило улыбнулась, чего сегодня еще ни разу не сделала. Тут она наступила мне на ногу, мило улыбнулась и подмигнула, чтобы я рассказывал дальше"
  - Когда мы потом приехали пассажирским поездом, Луи встретил нас на станции на старой неподпружиненой колымаге, которую он одолжил у почтаря, с лошадью, выглядевшей так, будто сна страдает от истощения.
  - Лошадь, - сказал Луи - я купил у лавочника в Зальцбурге из чистого сострадания, чтобы старикан попал в хорошие руки.
  Я посмотрел в пасть лошади, и ты вместе со мной сказала, что еще никогда не видела такого коня Мафусаила. Лучше бы нам не садиться в коляску. Луи пусть тоже слезет, поедут только наши два чемодана. И мы пошли в деревню пешком, а так как дорога шла слегка в гору, ты вскоре взял вожжи, а я и Луи толкали сзади.
  - Ты, Луи, у него всобще нет зубов!
  - Да знаю я, - ответил он, - Мирль все время варит ему кашу.
  - Вы, Луи добрый человек, - сказала ты.
  - Это я говорю и теперь,- сказала она, - а ты ни на что такое не годишься!
  Такое я о себе слушаю неохотно, а потому сразу стал рассказывать дальше:
  - Конечно, вся деревня знала о нашем приезде, потому что я послал Луи телеграмму, а почтарь из нее обо всем проведал. Когда мы приехали, они все стояли перед домом, священник тоже был тут и приветствовал нас, ведь ему как и остальным хотелось узнать, что за иностранку я привез. Потом я перенес тебя через порог, это выглядело прямо, как начало свадьбы. священник тоже подумал об этом, он через некоторое время пришел и спросил, сняла ли ты уже жилье. Ты могла бы становиться у него в комнате для приезжих. Тут мы оба рассмеялись, и ты сказала, что, верно, останешься у Георга безбожника.
  - А кто это? - спросил священник.
  Ты показала на меня, и он состроил гримасу, словно раскусил перчинку. Но ему пришлось ее проглотить! На следующий день ты сразу обустроила дом. Ни одна мебелина не осталась на своем месте, и после того, как все по крайней мере два раза переехало, ты сказала, что теперь, наконец, стало мол по-настоящему уютно. И сразу же взялась за альпийский садик, черные ободки под ногтями у тебя вообще не проходили, а Луи и я должны были лезть в горы, чтобы ты получила настоящую горную горечавку и эдельвейс, которого мы не стали доставать сами, а купили в Зальцбурге, так как Луи убедил меня, что грех сломать себе шею из-за альпийского садика.
  - Бесстыжий негодяй! - сказала мадьярочка. - Валяй дальше, очень интересно, что я еще узнаю!
  - Ничего, мадьярочка, это я нечаянно! Не прошло, значит, и трех дней, как ты уже стала в деревне своей, словно жила тут всегда. С священником ты стала играть в шахматы, Мирль научилась у тебя готовить венгерские кушанья, Луи - хорошим манерам, а до сельчан наконец дошло, что графиня может быть милой, ни капельки не надменной женщиной. Она даже позволяет принимать себя за свою, когда кто-нибудь хочет выразить ей особое глубокое почтение приглашением посетить конюшню. Когда они выяснили, что ты разбираешься в лошадях, то один за другим прибегали и просили посмотреть кобылу или жеребенка, пока я им не объявнил, что пора кончать с лечением лошадей, во время которого для них самое главное не лошадь, а госпожа графиня.
  Время тогда летело для нас быстро, но через четыре месяца мы и впрямь затосковали по Несравнимому. И пришел день, когда мы собрались и поехали в Вену. В испанскую школу верховой езды мы прокрались рано утром как простые зрители. На улице, слава Богу, шел дождь, и Леопольду пришлось работать с Несравнимым в закрытом манеже. Мы стояли наверху,на галерее и прекрасное помещение в стиле барокко снова, как всегда, очаровало нас. Порой слышалось всхрапывание лошадей, изредка возгласы, мягкий грунт впитывал каждый шаг, а запах лошадей был для наших чувствительных носов настоящим наслаждением, и мы не только смотрели, но и нюхали. Наконец, Леопольд велел привести Несравнимого. Он хорошо шел под ним, красивым испанским шагом, но ты все-таки шепнула мне:
  - Знаешь, а он мне не нравится!
  Я покачал головой и стал смотреть, что ты все-таки имеешь в виду. При этом я чересчур далеко перегнулся, Леопольд посмотрел вверх и узнал меня. Он сразу остановился и сделал знак, чтобы мы спустились. Несравнимого сдержать не удалось, он подошел к нам вместе с Леопольдом и было видно, что он радуется нашему появлению.
  Леопольд слез и сказал, что не очень доволен Несравнимым. Не то, чтобы он ленился или упрямился, он просто грустит. Похоже, он тоскует по дому. Да, Леопольда не зря называли профессором, он не просто выезжал лошадей, он изучал их душу, и по его мнению Несравнимого испортила наша слишком большая любовь к нему. Он постиг и технику шага, и танцы высшей школы, но теперь застрял на месте и не двинется дальше, потому что сам должен проявить любовь к искусству. А у того, кто печалится, душа не радуется, чего требует любое искусство.
  - Вы сделали из него почти что человека! - сказал Леопольд. - Придется тебе дальше учить его самому.
  Это не значило, что он отказывается от Несравнимого, если он продержит его год, и конь нас забудет, он доведет его до ума, но теперь официально у него слишком много лошадей для выучки, ему снова подкинули парочку, с которыми не справились другие, так что Леопольд правильно решил насчет Несравнимого, предложив нам его забрать. Конечно, он привык к степи, а здесь должен жить, как монах. Он вышел на волю только после того, как они вывели его под аркой через узкий учебный проход из конюшни на дорогу.
  - Видишь, - сказала ты, - я сразу увидела, что он какой-то не такой, этот Несравнимый!
  Я рассердился на Несравнимого за то, что он своими переживаниями досаждает Леопольду. Тогда Леопольд сказал, что хочет оставить его еще на один месяц, но мы должны наблюдать за выездкой, возможно он ошибался, и мы не только не мешаем ему, а наоборот хорошо влияем на коня своим присутствием. Теперь мы половину дня проводили в испанской школе. Помнишь, нам даже разрешили подниматься по специальной лестнице, которая вела из летнего манежа в придворную ложу. Мадьярочка кивнула, как бабушка, которая царит в древних романтических воспоминаниях и сказала:
  - Да, да помню, там было темно, ты называл ее лестницей поцелуев!
  Я кивнул, как беззубый старец, ее одногодок и буркнул:
  - И впрямь хорошее было время! Однако, хватит нагонять тоску. Мы ее сполна нахлебались с Несравнимым. В стойках он вел себя так, словно его хотели повесить, он не показал ни одного стоящего пиаффе, один раз все время киксовал. Помнишь профессора Неаполитано Бионды, который все фигуры высшей школы делал с длинной лонжей и леваду тоже. Посмотрев на это, ты или я всегда говорили, что Несравнимый никогда не добьется таких успехов, так как нарушен духовный контакт между ним и учителем, и виноваты в этом только мы, обращавшиеся с ним так, словно он наш сын, а не просто конь. И вот пришел день, когда мы его снова погрузили. Леопольд очень грустил и все время задавал себе вопрос, может быть виноват он, а не лошадь. Раз он так думал, совершенно ясно, какой он большой мастер. На этот раз конь, этот Несравнимый, должен был ехать один в своем вагоне, но мы дураки все-таки натерпелись страху, думая, благополучно ли он доберется и не будет ли у него в чем недостатка за пару часов дороги. Когда мы приехали в имение, то снова выпустили его в степь: в наказание, сказали мы ему. Однако, паршивцу жилось там так вольготно, что это никак не было наказанием. Чтобы он мало-мальски на что-нибудь годился, я каждый день ездил на нем верхом. Может быть из него получится какая-никакая лошадь для стипль-чейзов, сказала ты, так легко и охотно шел он через препятствия. Тут только и выяснилось, насколько хороша была школа у Леопольда в Вене. Несравнимый мог прыгнуть, напружинив задние ноги, даже если он неправильно выбрал место перед препятствием, из которого любая другая лошадь отказалась бы прыгать, он взлетал вверх за счет гибкого крупа и переносил меня.
  - Видишь! - перебила меня мадьярочка. - Когда я в тот раз увидела, как вы прыгаете...
  - Ты сказала, что из него получится левадист...-
  Она опять лишила меня слова:
  - Потому что он сильный и гибкий, - опять перебила она меня.
  - Скажи пожалуйста, кто здесь рассказывает. Ты или я?
  - Ты, конечно! Я хотела просто предостеречь тебя от ошибочного мнения, что ты один распознал все способности Несравнимого! - сказала она с присущей ей любезностью, с которой она так здорово стряпает для меня неприятные замечания, что их смысл доходит до меня.
  - Но приехал Ференц, - продолжал я, - и увидев, как мы с Несравнимым прыгаем, сразу набросился на меня за то, что я испортил коня!
  - Чего ты хочешь? - спросил я. Из ученика, которого выгнали из испанской школы верховой езды, никогда в жизни ученый конь не получится.
  Это он еще посмотрит, заявил Ференц, ты стала ему поддакивать, в результате мы привезли Несравнимого в Будапешт, где я занялся его выучкой на манеже в присутствии Ференца. Однажды нас увидел комендант будапештской испанской школы верховой езды, ты стояла рядом с ним и когда я слез, он тут же сказал, что отдает в наше распоряжение свой манеж, так как там стоят пилары, без которых ни одного коня не выучишь. Я сразу понял, что эту мысль подала ему ты и рассказала всю историю о никчемном Несравнимом. У вас в Венгрии между замыслом и исполнением глазом моргнуть не успеешь; там, где нам нужно трижды отмерить, вы немедля отрезаете. Так, Несравнимый попал в конюшню королевского дворца, и началась работа в манеже. При мне Несравнимый со спокойным сердцем давал ставить себя в пиларх, пока не научился правильно держать ритм, а это заняло много времени. Но в тот день, когда мы уже было потеряли всякую надежду, и я рассердился и ушел, оставив его стоять в пиларах, меня внезапно окликнул комендант. Я обернулся и увидел, что Несравнимый стал планировать по собственному почину. Когда я начал задавать ему такт, прищелкивая языком, он и в самом деле принялся за работу. Паршивец научился у Леопольда в Вене большему, чем показывал, стоило нам окончательно потерять терпение, как он вдруг начал пиафировать. Тем самим он стал лить воду на твою и Ференца мельницу, ведь вы никогда не теряли веры в Несравнимого. И чтобы я окончательно разозлился, Ференц однажды утром показал, что он уговорил Несравнимого поднять переднюю часть, получилась пессада: он просто встал вертикально и не слишком поджал передние ноги, но я не. мог не признать в этом пессаду, из которой в дальнейшем может получиться прекрасная, глубокая левада. Ференц и, к сожалению, ты, мадьярочка, дразнили меня, говорили, что с моей выездкой далеко не уедешь, и грозились подарить мне осла,
  - Дуралей, ты ведь с самого начала знал, что мы с Ференцем, радуясь за Несравнимого, подзуживали тебя! - сказала мадьярочка, которая не хотела допустить, чтобы на нее возводили поклеп, мол она пусть даже один единственный раз всерьез усомнилась во мне, как в мужчине и всаднике.
  Потом Несравнимый по-видимому внезапно сам воспылал любовью к высшей школе, с каждым днем он все больше успевал в испанском шаге. Он добился в пиаффе и других видах шага выдающихся успехов, становился все более выезженным, все более тонко настраивался, стоило только подумать, что ему надо сделать то или это, как он уже делал. Правда, иногда он слишком старался. Когда он освоил стремительную смену ноги на галопе за один темп, то перестал обращать внимание на мои посылы и всегда перескакивал за один темп, хотя я хотел, чтобы он делал это на счет три. Но после того, как у него первая радость улеглась, мы договорились. Во всяком случае, в имение вернулся Несравнимый, который заслужил до некоторой степени это имя и своим мастерством.
  Затем началась веселая жизнь. Один день мы трудились, а на следующий, как и раньше, уезжали верхом в степь к табунам, твоим табунам, мадьярочка, которые изрядно увеличились. Только вот твое заветное желание, Марика, никак не хотело исполняться. Дефлората, которую ты запрягла в коляску, и Несравнимый должны были составить пару. Однако, от Дефлората это не зависило, она давно с охотой оправдала бы свое имя на деле...
  - Перестань острить на своем плохом латинском, который ты еще не забыл! - напустилась на меня мадьярочка.
  - Итак, Дефлората волей-неволей оставалась девицей! - продолжал я. - Она добросовестно старалась соблазнить Несравнимого, но тот в свои шесть лет, казалось, еще не чувствовал себя созревшим для супружеских радостей. Он принимал ласки Дефлораты лишь как доказательство дружеских чувств и не выказывал никакой ответной любви. Он оказался более стойким, чем ты, мадьярочка! Ты запирала его и Дефлорату три месяца в конюшне. Когда из этого снова ничего не вышло, ты совсем замкнулась в себе. Иногда целый день никого не хотела видеть, даже меня, потом проводила время с табунами в степи, и однажды я подумал что-то не то, поскольку не мог тебя раскусить...
  Она выглядела такой одинокой, и я обнял ее, чтобы отогнать тень беды, которая тогда висела над нами. Вначале она была очень счастлива, когда стремилась к одиночеству, она жила, всматриваясь в самое себя, так как знала, что в ней зародилось и растет нечто святое, обязанное своему появлению тем часам, из-за которых она назвала меня Георгом безбожником. Именно тогда, когда я думал, что она живет не замечая меня, Леопольд спросил, не хочу ли я поехать в Вену, он будто бы приготовил мне хорошо выдрессированную лошадь для соревнований. Мадьярочка сразу же стала меня уговаривать поехать, но сама ехать со мной не хотела. Мне также надо было побывать в своем доме, убедиться, что Луи хорошо за ним присматривает, ведь мы собирались туда ранней весной, так как условились всегда жить полгода в имении и полгода в доме. Тогда я не подозревал, что Марика хотела порадовать меня и родить нашего ребенка в нашем доме в деревне. Итак, я согласился поехать. Моя поездка должна была продлиться три недели и ни днем больше, а если я управлюсь за две, она будет очень рада. Она поехала со мной на вокзал, махала мне рукой и смеялась. А когда я через четырнадцать дней вернулся, меня встретил Янош и сказал, что госпожа графиня нездорова и не смогла приехать.
  - Гони из всех сил, Янош! - сказал я. - Что произошло, случилось несчастье?
  Янош покачал головой и сказал, что ничего особенного, но я ему не поверил. Марика лежала на веранде в кресле, бледная и осунувшаяся. Она всегда выглядела загоревшей, пышущей здоровьем, очень бодрой, сейчас ее почти что желтое .лицо испугало меня.
  - Марика, что с тобой?
  - Ничего страшного, безбожник Георг! - сказала она, с вымученной улыбкой. - Могу я себе один раз доставить удовольствие поболеть?
  - И ничего мне не написала, ни строчки! Я разъезжаю по белому свету, а ты...
  - Пустяки! Прекрасно, что ты оказался в соревнованиях по выездке вторым после Леопольда! Я горжусь тобой!
  Но меня ее слова не успокоили. Я взял в оборот Яноша, заклиная его рассказать мне все, а не только то, что обычно приказывает говорить госпожа графиня. Сначала он взял с меня клятву, что я не проговорюсь, после чего заговорил.
  - Мы купили чистокровного арабского жеребца, купили дешево, потому что он был злой, люди испортили его. Но мы думали, что сумеем воспитать из него хорошую лошадь. Ему было четыре года, и нам казалось, что еще не все потеряно. Однако, Несравнимый ненавидел его верно .думал, что чистокровка в душе всегда будет предателем. Тот, правда, стал доверять мне, но я всегда держался с ним настороже, все время ждал, что он меня укусит или ударит. Поворачиваясь к нему спиной, я всегда снова оглядывался, так как не мог избавиться от ощущения, что он хочет напасть на меня сзади. Он был настолько испорчен, насколько только люди могут испортить коня: трусливым и коварным. Пока я был в отъезде Марика, как обычно, каждое утро выезжала в табун, где находился Несравнимый. В этот день она, выйдя из коляски, пошла к лошадям, чтобы каждую потрепать по голове. Несравнимый из ревности всегда держался поблизости. Когда она подошла к чистокровке, Несравнимый звонко заржал, Марика повернулась к нему, и в ту же минуту чистокровка поднялся сзади нее на дыбы и хотел ударить ее. Несравнимый мощными прыжками подскочил и встал на дыбы напротив чистокровки. Марика не успела отойти и оказалась между дерущимися лошадьми. Несравнимый ударил чистокровку по голове, тот упал и увлек за собой Марику.. Янош прибежал слишком поздно, с трудом перенес Марику в коляску, она была без сознания, добрался до имения и погнал в Кечкемет за врачом. Между тем, Несравнимый не отстал от чистокровки до тех пор, пока тот не перестал шевелиться. Они нащли его мертвым. Несравнимый переломал ему на земле все кости и был с ног до головы забрызган кровью.
  Когда пришел доктор, Несравнимый метался по двору имения, непрерывно ржал и кричал и успокоился только, когда оказался в конюшне у Дефлораты. Больше он ничего не знает, обо всем остальном я должен расспросить у доктора. У Марики из-за ушиба произошел выкидыш. Короче говоря, правда сказалась простой и страшной, госпожа графиня никогда не сможет иметь ребенка, сказал доктор.
  Мы никогда не говорили друг с другом о несчастья, были не в состоянии говорить об этом, потому что тот, кто говорит, тот не страдает. Таким вот образом, храня мертвое молчание в течение многих лет, мы смогли превозмочь постигшее нас горе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Для Луи наших фотографий оказалось недостаточно, ему нужны были живые модели. Мадьярочка, Несравнимый и я сидели и стояли в качестве моделей в те драгоценные дневные часы, которые можно использовать куда как полезнее. Но в данном случае имелось ввиду доброе дело, а мы в последнее время так часто обижали священника, что пора было порадовать его. Правда, будет ли он радоваться, когда увидит своих язычников, как он нас называет, увековеченными в виде святой статуи? Я сказал Луи, что он верно должен изобразить Святого Георгия с опущенным забралом, потому что моя физиономия не настолько хороша. На это мадьярочка заявила, что мол мне должно нравиться то, что по ее мнению хорошо, а Луи добавил, что Святой Георгий не стал бы сражаться с опущенным забралом, это конечно сделал бы Георг безбожник...
  - Черт возьми! Это не в моих правилах, - окрысился я. - Я всю жизнь головой отвечаю за все свои поступки. Можешь вообще убрать шлем и забрало, придурок ты эдакий!
  Мы были в саду у Луи, когда он как раз трудился над головой Несравнимого, добиваясь в черне при помощи резца сходства от деревянной лошадиной головы, которую он вырезал по всем правилам. Увидев жеребца низко присевшего в леваде с гордо поднятой головой, который нес на себе мадьярочку, я вспомнил, как мы с Несравнимым однажды сумели постоять за себя. Мы участвовали в конных соревнованиях и...
  - Ты еще не забыла, мадьярочка, - сказал я, - как тогда на соревнованиях все говорили, что обученная лошадь умеет не более, чем гордо вышагивать и даже утверждали, что я и Несравнимый показали мол лишь цирковые фокусы?
  - Помню, конечно! - сказала мадьярочка. - Расскажи это Луи, чтобы он никогда не попрека тебя забралом!
  - Да, дружище, - начал я, - тогда мы вдвоем впервые на соревнованиях показали людям, что такое классическая высшая школа, после чего некоторые умники, умеющие ездить верхом лишь на словах, сказали, что мы мол только циркачи. А один даже спросил, может ли Несравнимый прыгать, выставлю ли я его на сложную полосу препятствий, где на следующий день состоится охотничий конкур-ипик. Тут все с насмешкой поглядели на меня, но мадьярочка два раза наступила мне под столом на ногу, мы сидели в ресторане, а это значило: а ну-ка покажи им!
  - Как вам угодно, - спокойно сказал я, - если еще не поздно подать заявку, мы с Несравнимым выступим! Завязался разговор и скорее из высокомерия, чем из любезности они взялись мне рассказывать о паркурне, как он проходит, какие на нем сложные препятствия, но я попросил их не беспокоиться. Я не раз показывал Несравнимому препятствия. Я посмотрю, как проходит паркурн, этого вполне достаточно. Впрочем, их раздражало участие в соревнованиях Несравнимого, которому к тому времени испонилось десять лет, поэтому они захотели добитъся от Леопольда, чтобы он меня отговорил: ученая лошадь это не лошадь для прыжков! Но с Леопольдом номер не прошел. Он сказал им, что пришло время доказать, какой разносторонней воспитывает лошадь классическая высшая школа, которая в прошлом была школой боевого искусства для всадника. И предложил пари на то, что мы с Несравнимым войдем в тройку победителей. На следующий день, когда начались прыжки, я посмотрел на них с трибуны. Несравнимого оседлали седлом для прыжков, которое с грехом пополам подходило ему, мадьярочка стояла рядом. Когда соревнования подходили к концу, и пришел наш черед - у нас был последний стартовый номер - оказалось, что никто не прошел паркурн без ошибок. Когда я сел в седло, Леопольд сказал, что наши шансы лучше, чем у остальных, надо показать хорошее время, не гнать, а следить за тем, чтобы нигде ничего не задеть. Мне он кивнул, Несравнимого похлопал по крупу, мадьярочка покачала головой и подмигнула. Она ждала, что мы покажем себя в лучшем виде.
  Ни с какой другой лошадью кроме Несравнимого, я бы не рискнул ввязаться в эту историю, но с Несравнимым от меня никакого мастерства не требовалось, понятно вам! Он спокойно пошел со старта галопом, я лишь старался не мешать ему при прыжках. Перед самой стенкой я немного придержал его, и он чуть ли не обиделся на меня за попытку управлять им. Водяную яму он преодолел красивым длинным прыжком. Я вообще должен был только направлять его, ведь он не умел читать номера на препятствиях, в этом заключалась вся моя заслуга в его победе. Мы пришли к цели, не сделав ни одной ошибки, чуть быстрее, чем остальные, этого хватило для победы, большего мы не желали. Публика завопила от восторга, потом они хвалили нас, ничего другого им не оставалось, пришлось признать, что мы с Несравнимым сдержали слово. Леопольд обнял меня, а поскольку на шее Несравнимого еще осталось место, мадьярочка повисла на нем.
  - Хотел бы я посмотреть на это! - сказал Луи, - такого коня, как Несравнимый больше не будет! Высшую школу он знает, прыгать умеет и ходит в упряжке, не считает это унизительным для себя. Лучшего коня для Святого Георгия наша церковь раздобыть не сможет. И для будущего святого Георгия тоже!
  - Лучшей мадонны для коня ты тоже не найдешь, Луи! - сказал я.
  - О том, что само собой разумеется, я не говорю! - сказал он.
  - Черт возьми! Идет священник!
  Однако, священник мог спокойно подойти и посмотреть, потому что Луи как раз обрабатывал голову коня. Пока я рассказывал, дело так сильно продвинулось вперед, что можно было уже узнать Несравнимого. Священник не держал на нас зла, словно не было никакой истории с книжицей и доской для альпийского пастуха, он все простил и забыл, как предписывает его профессия, и не будь он терпеливым и снисходительным, не бывать бы ему здесь так много лет деревенским священником и нашим другом.
  - Да, Луи, не возьмешь ли ты в конце концов госпожу графиню в качестве модели для Святого Георгия? - спросил он,
  Вообще-то Несравнимому с ней было бы легче делать леваду, чем с Георгом безбожником! Мадьярочка заставляла делать Несравнимого леваду каждый раз, когда это требовалось Луи из соображений искусства. Теперь она заявила, что пора кончать, что жеребец должен получить сахар, а она мокко. Пусть Мирль сварит кофе. Священник тоже был за мокко и, так как у Мирль разыгрался аппетит, дело быстро сделалось, вынесли стол и все, что полагалось для кофе.
  - Да, священник, мысль-то неплохая, чтобы графиня послужила моделью Святого Георгия, но она слишком хрупкая, у него фигура все-таки .лучше!
  Он имел ввиду меня и священник, улыбнувшись, сказал:
  - Фигурой-то он подходит, но в остальном?
  Луи уже начинал потихоньку подготавливать священника к статуе и не хотел сдаваться.
  - Предложение очень хорошее насчет графини! - сказал он.
  - И впрямь сделаешь из нее мадонну для лошади! - сказал я, чтобы помочь ему.
  - Мадонну для лошадей! - сказал священник, - такого не бывает!
  - У нас в Венгрии есть мадонна для лошадей, - сказала мадьярочка. - Ее статуя стоит посередине степи, где пасутся лошади.
  Священник сразу захотел узнать подробности, ведь это по его специальности.
  И мадьярочка рассказала о том, что задолго до войны произошло в их краях. Один единственный раз рассказала она мне эту прекрасную историю, которая обжигала сердце у тех, кто любит лошадей и людей в зависимости от того, хорошо ли они относятся к лошадям или нет. Вот что рассказала мадьярочка:
  - Однажды вечером к лошадям в степи подъехала легкая коляска, вожжи держала в руках молодая женщина. Пастух знал ее и поздоровался. Она сказала, что хочет остаться с лошадьми, но табунщик не принял ее слова всерьез и, когда стемнело, ускакал на стоянку. Своего коня вместе с коляской молодая женщина отослала домой, и тот, зашагал, волоча вожжи. На ночь молодая женщина устроилась среди жеребых кобыл и те, наверное удивились, увидев, что она плачет. Молодая женщина нуждалась в защите и тепле, и это почувствовала кобыла, рядом с которой она легла. С молодой женщиной произошла та самая история, в которой любовь выглядит иногда не очень красиво. Ее возлюбленный уже год как уехал в свой кавалерийский полк, и она уже не могла больше скрывать, насколько сильной была ее любовь. Дома она постоянно слышала, что опозорила семью, и, когда наступим последние дни, уже не могла находиться среди людей, родственных ей по крови, а потому ушла от них, чтобы найти где-нибудь надежное место, а оно, так она думала, рядом с кобылами, в которых тоже растет новая низнь. Повидимому с ними ей не было одиноко, мало-помалу на сердце у нее стало легче, и в конце концов она обрела покой. Кобыла, которая согрела ее и послужила подушкой забеспокоилась, она тихо заржала и подняла голову. И в эту минуту за ее гриву ухватилась маленькая, искавшая опору рука, но кобыла лежала, не смея пошевелиться. Остальные кобылы встали вокруг нее и, прнюхиваясь, опустили готовы к земле, где, лежал человек которого они взяла под защиту. В предрассветных, приходящих с востока сумерках, молодая женщина увидела темные силуэты лошадей и ощутила доброе, теплое дыхание, которое исходило от тех, кто стоял с ней рядом. Окруженная кобылами, она чувствовала себя в безопасности и хорошо, что бог послал такую надежную опору для ее души.
  Табунщик, дежуривший у догоравшего костра, разбудил своего тогарща, как только занялась утренняя заря. Он велел ему прислушаться! Не кобыла ли это! Но тот сказал, что лошадь так не кричит, и тогда они вскочили на своих коней. Но они не смогли проникнуть внутрь табуна. Враждебно настроенные кобылы, встали в круг, некоторые лягались. Табунщики, не понимая загадочного поведения кобыл, взялись щелкать длинными с коротким кнутовищем бичами и, когда в кольце возбужденных, взбрыкивающих кобыл образовалась брешь, прорвались внутрь. Они соскочили с седел, стали на колени, сняли шляпы и выпучили глаза, как те пастухи, которые когда-то увидели в хлеве человеческое и божественное чудо; для них простых, добрых людей чудо в самом деле произошло и так cильно поразило их, что они и не подумали о помощи, а все смотрели, не отрывая глаз, на знакомую молодую женщину, которая улыбалась им слабой, неземной улыбкой. А на войлоке, взятом в коляске, который служил подушкой, лежало и кричало дитя.
  - Святой Стефан! - разом воскликнули оба пастуха, и молодая мать попросила их помочь ей. Один, сломя голову, поскакал в имение за коляской. А когда примчалась коляска, запряженная лошадьми, у которых дыхание сбилось, и клочья пены, словно снег, покрывали шкуру, с козел соскочил тот, по чьей вине это все произошло. Он успел накануне вовремя вернуться..Затем молодая семья осторожно с божьей помощью направилась в коляске, запряженной двумя добрыми рысаками, в имение, куда молодая женщина въехала в двух лицах, как мать и как госпожа.
  Однако табунщики захотели поставить в память о чуде зримый знак, и хозяин имения велел установить красивую статую как раз на том месте, где среди лошадей родился его ребенок. Это была мозаика, изображавшая мадонну, которая держала на руках младенца, а рядом с ней стояли лошади. Мозаику от непогоды защищал добротный навес, а внизу у основания поставили глиняный сосуд, куда табунщики приносили степную траву, которую они называли "волосы сиротки", такой нежной, шелковой и чистой была она, когда расцветала белыми цветочками. У приезжих людей мадонна с лошадьми пользовалась заслуженной любовью и почетом, а есть и такие, которые специально приезжают к ней: мужчины за благословением для своих лошадей, женщины, чтобы поверить в своих детей, доставляющих всегда много забот. А вокруг паслись кобылы, жеребые и с жеребятами. В злые времена после войны, когда в Венгрии закон и веру в Бога уничтожали грубой силой, лошадей хотели угнать и разрушить статую, но кобылы, хоть давно уже не те, что прежде, снова образовали оборонительное кольцо и грабителям, которые не были уверены в собственных рысаках, пришлось повернуть назад. И мадонна с лошадьми по-прежнему осталась стоять на веки вечные в степи.
  Священник сказал, что это мол очень хорошая легенда и ее надо записать.
  По этому поводу он хотел бы написать картину, сказал Луи. Мирль уставилась в пол и ничего не сказала. Я посмотрел мадьярочке в глаза, она-то знала, чего не было в легенде о мадонне с лошадьми. Она не рассказала, что ребенок был девочкой, которую окрестили Марикой, Об этом знали только она, я, Янош и мать, которая умерла вскоре после рождения малышки Марики, и отец, которого расстреляли во время беспорядков.
  Священник наверняка радовался, глядя на нас, своих четырех язычников, которые не хотели больше разговаривать, чтобы не спугнуть хорошее настроение этого часа, медленно уходящего в ранний вечер, когда солнце заходит за горы, птицы перестают петь и наступает тишина, и я слышу биение моего сердца, а мадьярочка своего, которое принадлежит мне. И у всех на уме добрые мысли, у нас и у друзей. Несравнимый просунул голову между нашими плечами, сначала пококетничал с мадьярочкой, но потом, вытянув шею, старался дотянуться до стола, где в вазе лежали сладкие булочки.
  Мы улыбнулись и посмотрели друг на друга. Наступал вечер, и в это время самые прекрасные божьи создания: люди и лошади любят думать об ужине. Мы снова спустились на землю, но земля тем и хороша, что над ней раскинулось небо.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Чтобы мадьярочка не настаивала на отъезде в имение, мне приходилось обманывать ее. Хотя моя лодыжка уже не болела, я продолжал хромать причем с каждым днем мне все труднее было притворяться, Я хотел бы присутствовать, когда в церкви будут устанавливать нового святого Георга, но мадьярочка сказала, что лучше бы нам спокойно уступить все почести Луи. Кажется она немного раскаивалась в том, что позволила увековечить себя в виде великолепной деревянной статуи, на которую Луи накладывал последние мазки, чтобы краски получились яркими и пестрыми в угоду здешним ценителям живописи. Итак, она хотела уехать, как только моя лодыжка заживет, и мы должны отправиться одновременно: я на Энциане, Несравнимый - поездом.
  - Слишком рано, мадьярочка, - сказал я, потому что обычно мы уезжали к ней в начале осени. - Моя лодыжка все еще чувствует непогоду.
  С погодой я опростоволосился, мои предсказания оказались слишком неопределенными. Я сказал, что моя лодыжка ноет, и пойдет дождь, после чего восемь дней на небе не было ни облачка, но к счастью пару раз громыхнуло, и мадьярочка мне все-таки поверила. К несчастью сразу же пришел Луи и спросил не хочу ли я пойти поиграть в кегли к хозяину волов, крестьяне изрядно поднабрались. Неужели мы не слышим, как они стучат? С того дня моя лодыжка больше не доставляла мне удовольствия. Вчера мадьярочка посоветовала мне не забывать хромать, когда я думаю, что она не смотрит в мою сторону. И снова завела разговор о каприолях, которые мы ей задолжали. Мне ничего не оставалось, как вместе с Несравнимым поытаться их сделать, но у нас ничего не получилось, и мадьярочка весьма многозначительно промолчала. Вечером я уже не выдержал и сказал, что сжульничал и сподличал с этими каприолями, что это были конские яблоки, и я посчитал постыдным для наездника пострадать из-за такой непристойной случайности. Мне пришлось рассказать все без утайки, и мадьярочка сначала посмеялась, а потом упрекнула меня:
  - И не стыдно тебе, безбожник Георг? Ну и горазд же ты врать!
  - Конечно, конечно, - согласился я. - Я глубоко раскаиваюсь.
  - Знай же, что я всегда приеду, свалишься ли ты в лошадиное дерьмо с лошади или из-за собственной лодыжки! - по-матерински сердито отругала меня мадьярочка. - Что еще ты натворил! Расскажи немедленно.
  - Ну, - сказал я, - пока в самом деле рассказывать нечего.
  - Однако, если ты что-нибудь вспомнишь, надеюсь расскажешь? Не ты ли сожрал мой альпийский садик? Можешь ли ты поклясться, что это был Несравнимый?
  - Могу, мадьярочка, - с выражением удостоверил я. - Ты и раньше знала, что я никакой не вегетарианец и больше всего люблю мясо, почему священник всегда ругается, мол крестьяне слишком , много жрут!
  Как только я заговорил о мясе, у мадьярочки в глазах появился блеск, от моих шуточек ее мутило, и я сразу переменил тему,
  - Черт возьми, мадьярочка! - внезапно закричал я. - Я кое-что вспомнил! Но это не вранье, просто я тебе ничего не сказал!
  - Господи помилуй, безбожник Георг! Сколько?
  - Да не про деньги! Про письмо!
  - Выкладывай немедленно!
  - Никакого письма не было. Я должен был бы написать тебе письмо.
  - Надо же! - с любопытством сказала Марика, - И о чем же ты должен был написать?
  - О том, что он заболел, наш Несравнимый. Сразу после того, как мы в марте уехали, а ты осталась, потому что хотела продать скот...
  - Говори же!
  - А я и говорю!
  - Не юли!
  - Да, Несравнимый подцепил мыт, когда мы приехали домой у него непрерывно из носа и пасти текло, за неделю он спал с тела, и я уже считал, что он вообще не выживет! Каждый день я собирался написать тебе, но потом снова надеялся, что все пройдет, так оно потом и вышло. Я хотел только уберечь тебя от беспокойства, мадьярочка.
  - Ты меня здорово перепугал! Но задним числом! Стоит мне подумать о том, что случилось.... безбожник Георг, ты. больше никогда так не делай, ладно?
  - Все уже позади, мадьярочка!
  - Хорошо тебе говорить! Послушай, как бьется мое сердце! Когда я послушал и погладил, чтобы сердце там внутри успокоилось, меня огрели по руке.
  - Это не сердце, - сказала она. - Не распускай руки! Впрочем, что еще ты собираешься рассказать?
  - Я уже кончил. Разве что рассказать тебе о том, как Несравнимый и Дефлората справили потом свадьбу? Ты сама видела, как он вдруг почувствовал, что он жеребец и как он Дефлорату...
  - Замолчал бы ты лучше! - быстро перебила меня мадьярочка, чтобы я больше не выговорил ни словечка. - По своей простоте тебе ничего не стоит перейти к подробностям, а как жеребец любится с кобылой, я и сама знаю!
  - Я только хотел рассказать, мадьярочка, как Несравнимый заржал, мы никогда такого не слышали, прежде чем...
  - Хорошего понемножку, безбожник Георг! Я не хочу покрываться холодным потом после каждого твоего слова. Потом ты оправдываешься тем, что все и впрямь так называется у лошадей, и лицо у тебя, как у обиженного святого. Я сыта по горло твоими изречениями!
  - Ладно, тогда расскажи о жеребенке, сыне Несравнимого, о том, как мы начали разводить липицанеров, когда я купил на аукционе в Бабаене фаворита жеребца, а ты на конном заводе Эстергази молодых, кобыл и...
  - Я .думаю, у нас нет больше достойного исторического материала, безбожник Георг, - сказала она.
  - Я .думаю, что есть! - возразил я. - Ты разве забыла великий день Несравнимого? Когда он в испанской школе верховой езды в Вене доказал, что из него вышел толк?
  - Ты. прав, - сказала она. - Он так исполнил свою лучшую леваду, что Леопольд порадовался за него, а в саду у реки поставили фарфоровую статую Несравнимого. Он стал знаменитым рысаком и нам в конце концов придется гордиться, что он вообще еще разрешает нам ездить на нем верхом!
  - Счастье, что у нас есть Несравнимый, мадьярочка, - сказал я. - Если бы его не было, у нас бы ничего не вышло.
  - Какое это было бы несчастье, если бы мы не нашли друг друга! - проговорила мадьярочка, и я. внимательно посмотрел на нее, в шутку это сказано или всерьез.
  Она ответила мне взглядом и сказала:
  - Поверь, я не хотела бы родиться, если бы не было лошадей и тебя!
  Так бесхитростно объяснилась мне мадьярочка в любви, что я только глазами смог ответить, какая у нас с ней прекрасная жизнь, в которой всегда одно следует за другим, расставания и встречи чередуются много раз в году, отчего и миновали нашу лю6оеь серые часы будней.
  - Несравнимый должен получить сахар, - сказала Марика, которая видно разгадала мои мысли, - потому что он молодец, безропотно вместе нами ведет бродячую жизнь цыган-лошадников.
  Мы пошли в конюшню. Несравнимый уже лежал, но при нашем появлении хотел встать. Однако мадьярочка похлопала его по шее и дала сахар. Он не стал вставать, жевал и смотрел, как я обнимал мадьярочку. Он не раз видел, как мы обнимаемся, но сейчас навострил уши и тихо заржал, давая понять, что с удовольствием принимает в этом участие.
  - Да, да не пройдет и двух недель, как она тебя получит, твоя Дефлората! - сказала ему мадьярочка.
  - Две недели? - спросил я.
  - Ну да, столько времени пройдет, пока новую Статую святого Георгия установят в церкви! - сказала она. - Я думаю, ты хочешь уехать раньше?
  - Знаешь, если вы двое со мной не поедете, я пожалуй, хоть это и долго, но подожду! Только ради статуи!
  - Это очень мило с твоей стороны, мадьярочка! - сказал я.
  - Мне уже не надо больше хромать, притворяться инвалидом!
  - Вот видишь, - сказала она, - я сразу подумала, что ты, - при исповеди, снова смошенничал!
  Я притворился, что зеваю и сказал:
  - Ах, мне хочется спать.
  Мадьярочка улыбнулась и проговорила, покачивая головой:
  - Я тебя так давно знаю, но каждый раз снова попадаюсь на твою старую хитрость. Теперь идем! Мне очень .любопытно, ты в самом деле хочешь спать или...
  - Или что?
  ..или просто чего-то хочешь!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Такую книгу нужно когда-то закончить, но жизнь будет продолжаться, возможно и после того, что мы называем концом. Но когда я сижу над последней главой и перелистываю предшествующие страницы, то думаю, что должен был бы рассказать много больше, а потом мне снова кажется, что написано слишком много и вперемешку и ни о каком искусстве говорить не приходится, искусство строго требует меры и четких .линий, у него искусственные правила их должен придерживаться и тот, кто ездит верхом по правилам высшей школы.
  Однако, насколько легко я управляюсь с вожжами, настолько тяжело мне дается карандаш, на среднем пальце правой руки я уже натер мозоль. Что говорить, в кресле не сидится так же твердо, как в седле, да и писать я бросил сразу, стоило мне услышать с улицы Несравнимого. Потом я с трудом связывал воедино прерванную нить, а чаще всего начинал рассказывать о чем-нибудь другом. Я и впрямь подумывал, не следовало бы мне остаться наездником, но в конце концое пожалел хорошую бумагу, которая пропадет ни за что. Значит мне надо так закруглиться, чтобы все кончилось как надо, как у нас с Несравнимым, мы каждое утро заканчиваем прогулку красивой левадой. Правда, удастся ли мне последняя глава так же хорошо, как Несравнимому его левада? Я хочу ничего не упустить, может мне и повезет. "Бывает и дурак метким словом обмолвится", всегда говорит Луи.
  Добавить можно самую малость.. Вы и так знаете о нас почти все. Разве что рассказать, как мы, их величество и я живем , на самом деле. Перво-наперво: мы едим то, что растет на наших двух полях и пастбище. Их величество жрет траву, была бы она зеленой, иногда овес, а я должен менять пшеницу на муку у мельника. Мы оба - держатели акций конного завода мадьярочки - зарабатываем наличные, как говорится, на коммерческой основе. Хотя их величество трудится больше меня, увеличивая стадо породистых лошадей, сожрать свою долю прибыли он все-таки не может, прибыль пускаю в оборот я, либо выхаживая больных , либо покупая новых.
  Вообще-то мой дом здесь, а имение мадьярочки в Пусте, поэтому мы часто переезжаем с места на место, их величество на железной дороге уже знают, непонятно почему нас до сих пор не приметили. Подумать только, мадьярочка любит свою родину, а я мою, но каждый любит и другую тоже, но никто из нас ни разу не предложил соединить их. Я вообще вспомнил об этом, так как вы могли подумать, что мы сбрендили. Мы уезжаем из одного дома и приезжаем в другой, где всегда есть лошади, которые нас знают, потому что я и мадьярочка рядом с ними, начиная с их появления в утробе матери и пребывания в неуклюжем жеребячьем возрасте. Сейчас, когда я могу правильно оценить прошлое, я вижу, что они, кони светлые темные были нашей судьбой, они нас соединили, и нам пришлось бы наверняка хуже, если бы все зависело от людей. Ничто не происходит просто так, даже конские яблоки не валяются на дороге, как им вздумается. Вероятно, если бы нам пришлось работать на чужбине, а потом, это уж точно, вылезти из брюк для верховой езды, две пары мы уже с удовольствием протерли, то, оказавшись в штатском, нам бы чего - то не хватало. Мадьярочка считает, что здорового конского запаха. И она небось права. В городе мы всегда чувствуем себя, как лошади, немного устаем от мостовой. Зальцбург и Вена нам по душе, а в Венгрии села переходят в
  города с крестьянскими повозками, запряженными лошадьми, у которых шеи, как у оленей. Но вообще-то мы всегда следим за тем, чтобы быть в форме. Я рад, что мы снова возвращаемся в степь где равнине нет ни конца, ни края. И мы скачем, скачем! Поскрипывает седло, приглушенно звенят в такт подковы, всхрапывают кони. Иногда мы скачем наперегонки с надвигающееся грозой, и, спрыгивая на дворе с седел при первых каплях, похлопываем коней по шее. Николас Ленау, который был венгром, одним из наших, поэтом и наездником, сложил об этом такие прекрасные стихи, что я выучил их наизусть.
  А тучи-кони, мнится мне,
  Спешат в табун смешаться.
  В раскатах грома в вышине
  В угодьях неба мчаться.
  Табунщик-буря полон сил
  Знай песню распевает,
  И. чтоб табун резвее был,
  В бич молнии свивает.
  И кони вскачь бегут вперед,
  И дробь копыт за ними,
  И в тяжких каплях конский пот
  Дождем летит в долины.
  
  Облака-скакуны у мадьярочки не в чести, хотя храбрости у нее хватит на двух мужиков. Один раз когда мы с табунщиками хотели отогнать домой буйствовавший от страха табун, молния убила у нее на глазах кобылу. Ее конь от страха встал на дыбы, перекувырнулся через голову, сломал себе круп и мне пришлось вытаскивать Марику из-под бедняги. Она сломала два ребра и после того как они срослись, мадьярочка начала бояться грозы. Поэтому-то мы и скачем наперегонки с темными тучами, и наши резвые кони всегда приходят первыми. Чего не выдержишь любя, но чем сильнее скакуны невольно нас надували, тем крепче мы их любим. Порой я спрашиваю себя, может быть она меня так крепко любит, потому что страдает. В последние дни она охотно поет старые прекрасные венгерские народные песни, сладкие и тягучие, они всегда берут меня за душу, и я тоскую по второй, по венгерской родине. Все, что я знаю, кроме повседневных фраз на ее языке, это слова из этих песен. И одно слово на ее языке я люблю больше всех, когда она произносит его на все лады: "иген", это значит да. "Нем" - венгерское "нет", она никогда не говорит мне может быть потому, что мои желания всегда совпадают с ее, а может быть и потому, что любовь никогда не может сказать нет, даже если ей очень горько и тяжко.
  Несравнимый, верно, обрадуется, когда мы поедем. Он знает, что в степи мы его не слишком донимаем высшей школой, а разрешаем ходить и лететь галопом по степным просторам. Это для него настоящие лошадиные каникулы. Правда, позади дома на манеже все пассажи должны делаться на полном серьезе, должны являть собой подлинное искусство, немую музыку движений, мимолетный образ, который не уловишь и не удержишь, как картину или стихотворение. Они должны каждый день обновляться, ведь они живут и подчиняются законам жизни.
  Однажды им придет конец, потому что жизнь коня длится не так долго как нам хотелось бы, но об этом я думать не хочу и мы никогда не говорили о том, что когда-нибудь лет через пятнадцать у нас больше не будет возможно никакого Несравнимого.
  Леопольд иногда рассказывал нам о своих лошадях которых не стало и голос его звучал тихо, чтобы не разбудить горестных воспоминаний. В жилах сыновей и дочерей Несравнимого тоже течет его благородная кровь, но кто знает смогут ли они быть нам утешением. Что, если нам будет недоставать нашего судьбоносного коня? Тогда я, наверное, никогда снова не сяду в седло, и мы, Марика и я, еще теснее должны будем придвинуться друг к другу, чтобы нам было тепло. Видите, какой это груз любовь к лошадям.
  Но сейчас я еще слышу его на улице, мадьярочка выводит Несравнимого из конюшни и запрягает в маленькую повозку, на которой он в прошлом году уже возил старого Святого Георгия во время шествия. Сегодня он должен доставить к церкви нового, и мадьярочка украсит упряжь цветами и лентами. Наши сапоги .для верховой езды она уже начистила до блеска, потому что сегодня мы идем славить Святого Георгия; ему вероятно приятнее всего видеть нас наездниками.
  Однако, прежде чем дело дошло до того, чтобы везти Святого Георгия, состоялась трудная встреча со священником. Луи позвал нас двоих на помощь, когда он пришел посмотреть статую, этот священник. Наш Святой Георгий стоял в саду, и мы перехватили священника у калитки, чтобы он сначала посмотрел на него издалека.
  Белоснежный Святой Георгий сверкал на солнце, серебром отливали его доспехи и ветер шевелил голубой цветок, прикрепленный к шлему. Багряный плащ женщины, которую он держал перед собой в седле ниспадал от белой холки коня до мощно вздернутых передних ног. Дракон ядовито-зеленого цвета изрыгал огонь, и из смертельной раны, в которую вонзилось копье, текла алая кровь.
  - Изумительно! - воскликнул священник, увидев сверкающие на солнце краски и быстрее, чем нам этого хотелось, подошел ближе. Мы, как напроказившие дети, остались на месте. Он долго смотрел, наш священник. Потом повернулся, подозвал нас и очень миролюбиво начал:
  - Как я сказал вначале, что это изумительно, так оно и есть Луи! Искусство оно и есть искусство. Вы, конечно понимаете, что я имею ввиду! Стоишь тут, как эти жалкие грешнику, и... Только скажу тебе, это невозможно! Начнутся разговоры, дойдут до Зальцбурга. Оттуда приедут и спросят у меня , откуда это, и что, я скажу, а?
  - Ничего не скажешь, священник! - ответил Луи. - Если бы на твоем месте был бы я то сказал бы, что все это чушь.
  - Ты так думаешь! - возразил священник, - мне прожужжат все уши про вольнодумство и про то, что женщина оскорбляет нравствен ные устои.
  - Я сделал ее такой красивой, какая она , верно, на самом деле, графиня нерешительно возразил Луи.
  Тут священник перешел на святого рыцаря. Он сказал, что это просто немыслимый абсурд, взять безбожника Георга за модель настоящего святого.
  - Если ты еще скажешь что-нибудь про коня, то я подложу под статую трут, и пусть она сгорит до тла! - обозлился Луи.
  - Чтоб согрешить на полную катушку! - сказал священник.
  И Луи, покраснев от злости, заявил, что ему наплевать не священника и все духовенство тоже. Слава Иисусу Христу добавил он, чтобы смягчить свои слова. А священник от неожиданности и по обыкновению быстро сказал "аминь".
  Мадьярочка подмигнула мне, чтобы я присоединился к Луи, который, как аист на шарнирах зашагал к дому.
  - Черт побери, - выругался он. - Мирль, подай мне вина!
  - Мне тоже, - сказал я. - Мадьярочка уговорит священника.
  - Как же, - сказал Луи, - она может усмирить .
  дикого коня, но не уговорить священника на доброе
   дело.
  - Насчет священника я сомневаюсь, но не насчет мадьярочки! - сказал я, и Мирль согласилась со мной.
  - Как же! Скорее я женюсь на Мирль, чем он повернет свои тупые мозги! - ворчал Луи.
  Мирль улыбнулась, словно хотела сказать, что он сделает это скорее, хоть женитьба и кажется ему совершенно невозможным делом. Я оглядел Мирль с ног до готовы, и тут меня осенило, почему она так улыбнулась.
  - Посмотрю-ка я как дела на улице, - сказал я и вышел. Священник и мадьярочка уже спокойно разговаривали друг с другом, хотя он еще слишком часто качал головой.
  - Господин священник, у меня кое-что есть, - начал я. - Луи со злости сказал мне, что скорее жениться на Мирль, чем ты согласишься.
  Я подкинул ему кусок, этому священнику, который так долго рыл носом землю, чтобы Луи и Мирль обвенчались, И священник, сказав себе, лучше хоть что-нибудь, чем ничего, заявил, что выставляет это условие и еще одно, пусть крестьяне предварительно осмотрят статую и вместе с ним решат, подходит ли она церкви, а в третьих, начал он, не хотим ли мы обвенчаться тоже.
  Марика не могла ничего возразить, кое-какие доводы у нее были, но ей не хотелось обижать священника, а кроме того, она хотела, чтобы это решил я.
  - Оставьте нас в покое, священник! У Луи и Мирль есть для. этого основание, а мы...
  - Значит это только для того, чтобы церковь получила его статую! - пожаловался священник.
  И я побоялся сказать ему, что он не прав.Но ему очень хотелось видеть нас тоже в святом супружестве. Будь добра, мадьярочка, пойди к Луи и скажи, что церковь берет статую!
  Священник с удивлением посмотрел на меня, потому что я распорядился не спросив его. Тогда я взялся за него:
  - Послушай, господин священник, у этих двоих есть веская причина для свадьбы, Мирль ждет ребенка. У нас с мадьярочкой такой причины больше нет.
  - Не будь таким самоуверенным! - стал поучать меня священник, и я рассказал ему, что тогда случилось, как все пошло прахом.
  Он замолчал. И когда я спросил, будет ли он и теперь на этом настаивать,он только покачал головой, взял меня под руку, и мы вошли в дом. Мадьярочка уже немного утихомирила Луи, и священник почувствовал, что ему надо произнести речь.
  Госпожа графиня, - сказал он, напомнила ему, что мол раньше художники всегда писали мадонн со своих жен, после чего еще немного порассуждал на эту тему, а в конце концов очень трогательно промолвил, что даст на все свое благословение, поскольку Луи хочет все-таки жениться на Мирль. Тут Луи и брякнул:
  - Попал пальцем в небо, господин священник, я и до этого хотел бы взять Мирль в жены, раз уж выяснилось, что у нас кое-что произошло.
  Но тут священник пошел с козыря, сказаз, что статую сначала должны посмотреть крестьяне. Это произошло в тот же день. Они пришли в такой восторг, что вообще разглядывали только коня Святого Георгия и заявили, что хотят иметь именно этого Святого или никакого другого.
  Итак, Святого Георгия торжественно водворили в церковь, и священник произнес проповедь, в которой привел так много примеров из жизни лошадей и людей, что слушать его было одно удовольствие. Когда он кончил, кто-то крикнул от восторга браво. это был я.
  Однако, вечером, когда мы собрались у нас в доме, священник доказал, что по коневодству он подкован, как лошадь подковали,
  Мирль захотела узнать, что за порода липицанеры, к которой принадлежит Несравнимый. Священник рассказал, что еще у прежних греков были святые угодья в районе Карста, в Липпице неподалеку от Триеста, где и в наше время итальянцы выращивают лошадей. В 1580 году сын кайзера Фердинанда Первого эрцгерцог Карл основал конный завод для липицинеров. Он приобрел кастильских и андалузских испанских скакунов, они-то и стали прародителями нынешних липпицианеров, которые и сегодня еще отличаются высоким благородным подседом своих предков Липпицианеры так и оставались императорскими скакунами, пока после мировой воины дунайская монархия не развалилась, и Липпица не перешла к Италии. Часть лошадей перевели в Пибор в Штирию, и там она продолжается, наша старейшая, благородная конская порода. Липпицанеры остались в Венгрии, Югославии и Румынии, но в Вене и Будапеште созданы испанские школы верховой езды, где жеребцов проверяют, чтобы выяснить, могут ли они стать хорошими отцами будущих поколений.
  - Если снова когда-нибудь попадешь в Вену, Мирль,- сказал я, - посмотри на принца Евгения на площади героев, он сидит на липпицанере, и фельдмаршалы на памятнике Марии Терезии все сидят на липпицанерах, правда, самый красивый у принца Евгения!
  - А как выглядят испанские скакуны прошлых поколений ты .лучше всего увидишь в Зальцбурге на картинах, там, где купают лошадей, - добавила мадьярочка.
  - А знаешь Мирль, - спросил я, - почему жеребец под принцем Евгением делает леваду? Видишь-ли выучка высшей испанской школы раньше, когда еще фехтовали саблями и стреляли из ручного оружия воспринималось в Неаполе как искусство ведения боя!
  Я рассказал, что во время левады конь закрывал всадника от вражеской пули собственным телом, а потом при помощи каприоли отбивался от преследователя. В то время кони храбро сражались вместе со своими всадниками, пока выучка не превратилась в искусство и наиболее действенный метод воспитания всадника и коня. В 1735 г. испанская школа верховой езды в Вене была торжественно открыта большим конным праздником, когда молодой Фишер фон Эрлах закончил строительство великолепного здания. Испанская школа верховой езда и сегодня приносит такую же пользу, как и раньше. Глядя на Несравнимого, мы видим благодаря классической испанской школе, здорового коня со свободными мышцами и хорошими легкими. Мадьярочка улыбнулась, слушая, как горячо мы все это объясняли Мирль, желая также немного познакомить ее с коневодческими знаниями.
  - Ты и впрямь сходи в испанскую школу верховой езды в Вене, - сказала мадьярочке Мирль, - поймешь больше, чем слушая весь вечер разговоры мужиков о лошадях.
  Мадьярочка хотела, чтобы мы замолчали, это касалось меня. Когда я начинал говорить о лошадях, я не мог остановиться. Каждый раз повторялось одно и то же: стоило Леопольду и мне встретиться, и мы могли целый день рассказывать друг другу о липицанерах, пока не ложились спать и затыкались.
  - Видно вам, священник, Мирль и Луи, - сказала
  Марика, - надо, хоть раз приехать к нам в гости в Венгрию.
  Мирль и Луи готовы были ехать немедленно, но
  священник сказал, что не может оставить своих прихожан
  даже на два дня, так как после этого все пойдет кувырком.
  В конце концов альпийский пастух снова вспомнит об
  скорбительных надписях и затеет драку со всей деревней,
  считая, что достанется и виновнику, если он поколотит всех.
  Нет, как не хотелось бы ему почтить госпожу графиню, но
  священник не может повернуться к прихожанам спиной еще
   и потому, что новый Святой Георгий сделан по такой
  сомнительной модели.
  - Но он все-таки не так уж плох, господин священник, - вступилась за меня мадьярочка. Именно теперь, когда искусный всадник сидит на коне Святого Георгия, и женщина не спускает с него глаз, священник может съездить в Венгрию, где растет виноград, который так пришелся ему по вкусу.
  Мадьярочка поставила на стол последние бутылки, и священник не остался у нас в долгу с тостами.
  - Не хотел бы он один раз вечером послушать
  красивые песни в степи? - продолжала мадьярочка и,
  чтобы у него прорезался вкус, спела старую венгерскую
   песню кавалеристов.
  Когда она кончила, они сказала, что это очень красиво, но как все-таки перевести слова на немецкий язык. Она не ответила, но махнула нам рукой в сторону открытого окна. Несравнимей как всегда обходил вечером двор и сад перед тем, как уйти в конюшню. Сейчас он стоял у окна, привлеченный знакомой песней, которую я часто пел вместе с мадьярочкой во время наших поездок верхом, и заглядывал в нашу комнату.. Он навострил уши и напряженно прислушивался, потому что любил хорошую музыку.
  Все молчали, Несравнимый издал оглушительный клич жеребца, и мадьярочка нежно подсунула левую руку под мою правую, которая лежала на столе рядом с бокалом. Мы сплели пальцы и мысленно молили Господа, чтобы он ниспослал благополучие и долгую жизнь Несравнимому, нам и всем тем, кто любит благородных коней так же, как мы.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"