Мы стрелялись, как на настоящей дуэли. Вернее, думали, что на настоящей, поскольку таковой считали дуэль Пушкина и Дантеса, о которой рассказывал учитель литературы Филипп Тимофеевич.
Были еще отрывочные сведения из книг о мушкетерах и благородном графе Монтекристо, но там дрались, в основном, на шпагах или саблях, а у нас с Вовкой были настоящие, как нам казалось, пистолеты.
Несмотря на то, что мы их делали сами, они вполне походили и на мушкеты, и на револьверы ковбоев. А если представить "пищаль", то немного и на нее.
Весь процесс изготовления занимал два дня. Самым сложным считалось выпилить из толстой доски корпус, а затем, много раз нагревая в костре металлический прут, прожечь сквозное отверстие, куда забивалась стальная трубка.
Случайно или нет, но трубки из спинки ржавой кровати, стоявшей под яблоней в Вовкином саду, идеально подходили к патрону "мелкашки", - кажется, пять с чем-то миллиметров.
Все остальное уже не являлось сложным. Толкач,- он же боёк, прикрученная к нему широкая резинка от эспандера, и жестяная коробка на гвоздиках, закрывавшая на всякий случай то место, где взведенный боёк, спускаемый с заднего уступа ногтем большого пальца, скользил по направляющей трубке и врезался в ободок капсюля.
Причин стреляться, в обычном понимании, у нас не было. Раздражали отсыревшие патроны, которые я своровал из какой-то отцовской "заначки".
При выстреле они "пшикали" и в облаке мерзкого белого дыма, нехотя, выталкивали пулю, которая шлепалась, не пролетев и метра. Один из десяти патронов оказывался нормальным и тогда сухой щелчок вызывал у нас чувство, похожее на победу.
Итак, отсчитав сколько-то, кажется десять, метров, мы стояли друг напротив друга с пистолетами в руках на самой высокой точке нашего городка.
Это место, называемое Красная Криница из-за колодца с чистой водой, находилось, вообще-то, за городом и представляло высокий, пологий холм. У основания находился знаменитый колодезь, а склон до самой вершины был изрезан карьерами, из которых брали песок для всяких строительных нужд.
Возле одного из них, на верхней кромке, стояли мы с Вовкой, наставив друг на друга самодельные пистолеты и готовые привести в движение неотвратимый механизм выстрела.
* * *
История повторялась каждый год с началом лета, когда люди, особенно в выходные, и, особенно дети, тянулись к реке.
Наша улица упиралась в реку, извилисто сбегая к ней от центра города и пересекая множество других, из которых летними вечерами вываливались горожане и пестрыми флотилиями проплывали мимо домов.
Когда мы подросли настолько, что могли узнавать соседей по голосу, а, уходя утром из дома, возвращаться к обеду, старшие ребята рассказали нам о "красных".
Начала истории никто, похоже, не знал, да это, вообще-то, никого и не волновало.
Просто считалось, что с наступлением лета "красные" становятся врагами и их нельзя пропускать к реке по нашей улице.
Завод, на котором работал каждый второй житель, был большим и единственным.
В разное время, в разных частях города для рабочих построили дома - часть из белого силикатного кирпича, часть - из обычного красного.
Красные дома считались элитным. Их строили позже и, помимо общей котельной, в каждом была ванная.
В этих домах жили "красные".
Летом мы держали круговую оборону. Иногда "красные "прорывались, иногда выходили к реке по другим улицам, а, возвращаясь, оказывались у нас тылу.
Стычки происходили почти ежедневно и каждый раз, собираясь с утра на крыльце у Петьки, мы разрабатывали самые настоящие "военные планы", придумывали новое оружие, обсуждали победы и поражения.
Мы - это десять маленьких жителей улицы. Я познакомлю с каждым из них.
Люсик
Родился со мной в один день. Только годом позже.
Большая голова, круглые, на выкате, глаза, добрая душа и бесшабашная смелость.
Иногда удивлял нас своими "фокусами".
Недавно показывали фильм "Русалка", в котором девочка сбивает яблоки взглядом.
Его всегда просили сделать какие-нибудь пахучие мерзости для "красных", а сам он пах молоком.
пЕтух
Звали его Витька, а фамилия была - Петухов.
Небольшого росточка, но сильный, резкий, драчливый.
К нему каждое лето приезжали родственники из Москвы и в двоюродную сестру Галку были влюблены все поголовно. Ее приезда ждали, как праздника.
Галка выносила из дома и раздавала всем по паре баранок, пахнувших удивительной московской ванилью.
Некрас
Мой сосед. Вовка Некрасов. Ругались, мирились - не счесть.
Это с ним мы впервые напились на свадьбе сестры.
Удивительно ощущение первого опьянения: состояние полета, свободы и всесильности.
Мне понравилось, но не настолько, чтобы войти в привычку. А у Вовки вошло. Жалко.
Петька
Рябое круглое лицо. Кряжистое тело. Сейчас я бы сказал - похож на Сталина.
А тогда - заводила во всех "военных" действиях, бессменный полководец и интендант.
Маляр
Единственный, кто знал все грибные места в окрестных лесах, все рыбные заводи на реке и при этом никому и никогда не показал ни одного.
Была в нем какая-то внутренняя жадность.
Может быть, от этого он и примкнул к нам.
Колька Сухарек
Старший брат Вовки. Гонял нас безбожно.
На чердаке старой дедовской кузницы оборудовал себе "кубло" - сейчас это назвали бы мансардой.
Однажды мы забрались туда и долго смеялись, обнаружив в углу, под соломой громадную коллекцию конфетных фантиков.
Анухрей
Как и я - Шурик. Но ни разу мне не довелось услышать, что бы кто-то, включая родителей, называл его по имени.
Кличка эта перешла на него от отца, которого все взрослые звали так же.
Жорик
Элита нашей улицы. Сын начальника почты, - большого человека по тем временам. Пожалуй, только директор школы, да начальник милиции вызывали у нас такое же уважение.
Щуплый, в очках. Будущий отличник и победитель районных олимпиад.
Не знаю, что занесло его в нашу компанию.
***
В этом месте дорога превращалась в узкую полоску и шла вдоль палисадника дома Анухрея, а всю остальную часть занимала невысыхающая колдобина, которую даже "газон" Федуна, жившего по соседству с Люсиком, преодолевал на брюхе.
Идеальное место для засады.
-Хлопцы, значит так, - сказал Петька. - Тащите банки из-под краски, у кого есть, и веревки. Банки свяжем и утопим в колдобине, один конец веревки привяжем к палисаднику, а второй ты, Некрас, перебросишь через свой забор, и будешь ждать.
-Ну и чо? - округлил глаза Вовка Некрасов,
- Да ничо, ничокай поперед батьки.
- Когда "красные" подойдут, дернешь за веревку - только смотри, изо всей силы! Банки вылетят из колдобины и выплеснут на них всю грязюку.
- Ух, ты! Клево!
Все наперебой загалдели, представляя, как по "красным" стекает вонючая вода и они убегают домой, смывать грязь в своих дурацких ваннах.
- Но это не все, - Петьке явно нравилась роль полководца - Жорик и пЕтух сидят у Жорика в саду, а как только "красные" пройдут мимо - поджигают вату с пульками и выбрасывают на дорогу.
- Жорик, ты засек время?
-Да, Петь, я у Саньки брал секундомер отцовский и засекал. Секунд сорок выходит.
- Нормально. Пока они дойдут до колдобины, а потом побегут назад - столько и пройдет.
- Смотрите только, зажигайте, когда они пройдут, а то услышат. И не болтайте там!
- Всем сидеть тихо!
Вата с пульками была одним из наших "военных секретов". Нужно было взять старую, свалявшуюся вату - лучше всего из одеяла или ватника. Такая не горит, а долго и горячо тлеет. В обычную пульку - а так мы называли гильзу от "мелкашки" - набивалась сера от спичек или порох. Верх плющился плоскогубцами и заворачивался.
Тлеющий комок ваты с пулькой внутри взрывался с оглушительным звуком.
- Так, смотрите. Все остальные прячутся в палисаднике, а как только их окатит водой, вскакиваем и кидаем яйца.
-Кугут, ты принес?
-Да, Петь.
- Чо ты с ними делал?
-Как и договаривались. Стырил полтора десятка и с той недели они лежали на чердаке в сарае, под железом.
- Ну и как? Проверил хоть одно?
Кугут кисло улыбнулся. Было видно, что эта проверка не вызывает у него приятных воспоминаний.
- Петь, гавно в уборной приятней пахнет.
- Гы-гы-гы....
***
- Идут, чуть слышно выдохнул Коля Сухарек и все вдруг услышали, как бьется муха в окно со стороны коридора.
Мы вжали головы в плечи, отодвинулись подальше от штакетника, хотя знали, что нас и так не видно за кустами георгин.
Они шли весело. Орали, толкались, короче, вели себя, как дома.
-Гады,- скрипело на зубах - ну, сейчас вы получите. Отобьем у вас охоту к прогулочкам.
"Красные" прошли дом Жорика и Некрас, сидящий за забором на другой стороне колдобины увидел, как на дорогу за ними выкатились несколько дымящихся комочков.
- Давай, крикнул Петька, вставая во весь рост, а Некрас, как учили, дернул веревку со всей своей малолетней силой.
С чавканьем, плеском вылетели банки и грязно-зеленые струи, перелетев через "красных", ударили в стенку Анухреева дома, окатив наши головы, кусты и окна.
Из дома уже бежала мать Анухрея и вопила визгливым голосом, а мы ломились к выходу из палисадника, ломая георгины, давя яйца, толкая друг друга в узкой калитке и улепетывая вверх по улице, забыв о "красных".
И тут начали рваться пульки.
***
Главный и самый вредный из "красных" Мишка Климов шел не один. У нас был негласный запрет на некоторые вещи, и они об этом знали. Мы никогда не атаковали "красных" в присутствии взрослых, а тем более, если кто-то из них появлялся с родителями.
После позора с банками, мы ни в коем случае не должны были пропустить их к реке, но Мишка шел не один. Он держал за руку свою маманю.
Этот гад властно тащил мать, как прикрытие, и все наши задумки стоили меньше копейки.
- Не будем, - спокойно сказал Петька, не оборачиваясь. Но мы поняли по его затылку, как напряглись скулы, и губы, вернее то, что оставалось, когда он злился и втягивал их, превратились в тонкую щель.
- А можно я попробую че-нибудь, - нарушил молчание Люсик, замирая своими лупатыми глазами.
-Да что ты можешь? - нехотя спросил Петька, - разве что маманю возьмешь за другую руку? Гы-гы-гы.....
-Да не. Я, может, сделаю так, что она сбежит отсюда, а Мишка останется один.
-Хм-хм....валяй, - махнул рукой Петька, а мы с интересом уставились на Люсика.
Между тем Мишка с маманей подошли совсем близко.
Хр-хр-хр...- скрипели сандалии по шлаку дорожки и мать что-то втюхивала ему про огород.
В косынке, забранной под волосами, худенькая, но не тощая она нравилась многим - и мы знали об этом из разговоров. Рассказывали что-то об отце Люсика, но намеками, которых мы не понимали. Люсика это всегда бесило, лицо багровело, глаза выпучивались еще сильнее, он начинал сильно шмыгать носом и сопеть.
Вот и сейчас. Казалось, что он втягивает носом воду из блюдечка. Что-то в нем булькало, свистело, мелко-мелко дрожали руки, и весь он напрягся, как будто сидел над очком.
Когда он закрыл глаза, и смотреть на него стало неинтересно, наше внимание снова привлек Мишка, вернее, его мамаша.
Сначала мы не поняли, что происходит, но потом дошло, что с ее платья одна за другой, снизу вверх, как брызги, отлетают пуговицы. Одной рукой она пыталась запахнуться, но Мишка, в недоумении, продолжал крепко держать вторую.
-О, господи, что же это такое, - завопила Мишкина маманя, запахивая безуспешно то нижнюю, то верхнюю часть платья.
-Да пусти же ты, чертенок, - она вырвала руку, сцепила платье на груди и бросилась обратно, вверх по улице.
Мишка, хлопая глазами, еще некоторое время смотрел ей вслед, потом присел на корточки, подобрал отлетевшую пуговицу, попробовал ее, зачем-то, на зуб, понюхал и в следующее мгновение был бит нами с применением всех запасенных средств.
И только Петька не участвовал в экзекуции. Он задумчиво смотрел вдоль улицы, туда, где скрылась маманя Мишки, и глаза его были грустны.
Случись это сейчас, можно было бы сказать "мы его потеряли", но в ту далекую пору мы не знали этой фразы, поэтому, отпустив, наконец, врага, окружили Петьку и стали наперебой обсуждать моменты нашей победы.
***
Дядя Ваня, отец Люсика, не говоря ни слова, взял его за шиворот и потащил домой.
-Ай, папка, больно, пусти, - вопил Люсик, едва успевая за великаном дядей Ваней.
Мы бежали следом. Молча, сосредоточенно, то, окружая, то, отставая от них.
- А ну, брысь, байстрюки, - рычал на нас дядя Ваня, - удумали, хороших людей задевать.
- Я сейчас выпорю этого как следует, и вашим батькам доложу. Ох, долго будете чесать задницы.
Он еще яростнее рванул Люсика и скрылся за калиткой.
Мы уселись, напротив, на крыльце у Петьки, и скоро услышали, что могло ожидать каждого из нас, случись быть исполненным пожелание дяди Вани.
Мы не обижались на него за слово "байстрюки". Просто не знали, что это такое, а когда узнали, то тем более обижаться было не на что. У всех у нас, кроме Маляра, были отцы, и они, время от времени, давали о себе знать в стиле дяди Вани.
Кроме Вовкиного, за что мы его и любили. Ну, не то, чтобы любили, скорее были привязаны.
Рассказывали, что когда родители, сразу после моего рождения, переехали сюда, в новый дом, он первым из соседей пришел в гости, знакомиться - пьяненький, веселый, взлохмаченный и сделал мне "козу".
Это был такой звук, сопровождающий быстрые движения пальцев, напоминающий клекот большой птицы или ворчание зверя - большого, доброго и непременно любящего детей. Из моего "пеленочного" детства я помню только этот победный клекот, да еще синее стеклышко, которое мне показывал кто-то из братьев.
Книжку по стрелковому оружию нам подсунул дядя Коля, и мы с Вовкой стали изучать ее, еще не умея читать. Честно говоря, я не стал знатоком оружия, хотя уже в шесть лет мог объяснить разницу между ППШ и ППС.
Дядя Коля, как мог, открывал нам тайны войны, закончившейся пятнадцать лет тому назад. Нет, он не описывал героические сражения, не рассказывал о гениальных полководцах и мудром вожде всех народов.
Зато мы досконально знали об окружении Гитлера, мерзости Геббельса, пронырливости Кейтеля, Гиммлера и Кальтенбруннера, предательстве Гесса.
Сейчас я даже представить не могу, откуда все это было известно простому сержанту-авиамеханику.
Потом, много лет спустя, приникнув, как и вся страна, к экранам телевизоров в ожидании "Мгновений весны.....", я смотрел этот сериал с удивительным ощущением знакомого мира.
Жизнь обитателей нашего маленького городка была, если не как на ладони, то, во всяком случае, доступна обсуждению.
Много раз я наблюдал, как из "Чайной" или "Столовой", - а именно так назывались главные питейные заведения, выводили, выносили, вышвыривали многих "заслуженных" алкоголиков.
Но никогда я не видел такого отношения к дяде Коле, хотя он, по рассказам моих родителей, их знакомых, да и вообще - витающему мнению - слыл чуть ли не самым главным из них.
Очарование, которое распространилось на нас, было, по-видимому, всеобщим.
И тем более странным кажется случай, о котором я узнал, подслушав один разговор.
- Ты знаешь, тут Колька мне рассказал, что он хотел соседей своих взорвать....
- Да иди ты!...Как это?
- Да вот так!...Взял у деда в кузне шашки толовые, вставил бикфордов шнур с детонатором, заполз к ним под крыльцо - ну, ты знаешь, там под веранду можно подлезть....и поджег.....
- И чо?
- Да ничо. Говорит, выполз, отбежал, а как подумал, что там двое детей, так кинулся обратно и прямо зубами шнур вырвал.
Я, почему-то, верю этому.
Ах, дядя Коля, дядя Коля.
Твоя знаменитая коллекция монет, известная всему городу - где она сейчас?
Бродя по барахолкам Сингапура, рынкам Таиланда или лавкам Мюнхена, - сколько всего интересного мог бы я отыскать для тебя.
Но слишком медленно взрослел я, и слишком быстро состарился ты.
Из всех ожидаемых подарков, только Жорик привез тебе якорь из Монтевидео. Помнишь?
А я опоздал.
***
Сегодня ацетилен для газосварки загоняют в баллоны, а тогда на стройках стояли генераторы, - металлические бочки, опутанные трубками и покрытые лохматым белым налетом с резким сладковатым запахом.
Мы знали, что твердые камешки, загружаемые в эти аппараты, назывались карбидом. При соприкосновении с водой он шипел, покрывался пузырями и выделял тот самый ацетилен.
Если сделать в земле небольшое углубление, плеснуть туда немного воды и бросить кусок карбида, то тут же начнется реакция. А если под рукой есть обычная консервная банка с пробитым дном, то ею можно накрыть выемку и вбить в землю ловким ударом каблука. Ну и что, спросите вы?
А то, что если осторожно, сбоку, поднести к пробитому отверстию спичку или лучину, то взорвавшийся газ выстрелит банкой высоко вверх. Правда, может засандалить в лоб.
Было бы глупо не использовать эту силу в нашей войне с "красными". Ну и мы, конечно, использовали. Правда, немного иначе.
Обычная бутылка заполнялась на треть водой, а потом, до горлышка, травой.
Сверху, на траву, аккуратно опускались кусочки карбида, и туго забивалась пробка. Иногда ее приматывали изолентой или проволокой. Тогда уж точно, рвало, так рвало.
"Гранату" нужно было хорошенько встряхнуть, бросить на землю и драпать.Очень скоро бутылка взрывалась.
В войне с "красными" мы пошли дальше.
В яму, стоя, помещалась "заряженная" бутылка. Рядом с ней ставилась зажженная свечка, а к горлышку привязывалась толстая нитка и выводилась в укрытие.
Яму слегка маскировали, но так, чтобы туда поступал воздух для свечи.
Вот и все. В нужный момент дергаешь за нитку, и через какое-то время бутылка взрывается, а освобожденный ацетилен превращается в огненный столб.
Мы заминировали спуск к реке, от которого еще несколько шагов и можно присесть на корточки, зачерпнуть песок ладонями, опустить их в воду и медленными движениями смывать слой за слоем, пока не останутся перламутровые блестки ракушек. И тогда, замерев, наблюдать, как медленное течение подхватывает их колыбелью воды и опускает на дно, где резвятся мальки пескарей.
Как ни в чем ни бывало, мы расселись на крыльце Петькиного дома и стали играть в "буру". Нитка, незаметная в густой траве, тянулась от одной ямы к другой, а ее конец лежал тут же, на нижней ступеньке.
Мы были в состоянии войны, но, как и все дети, играли вечерами в "испорченный телефон", "штандарт", "красное и черное", воровали яблоки и клубнику в садах, травились "конским щавелем".
Долго и с удовольствием мы сидели вечерами у реки, когда взрослые жгли костер и варили уху после рыбалки. На эти посиделки собиралась вся улица, и каждый приносил что мог: несколько огурцов, ломоть хлеба, соль, помидоры, масло в зеленой водочной бутылке с пробкой из скрученной газеты.
Наверное, мы считали, что эта улица, эта река, эта жизнь, полная ежедневных открытий, принадлежит только нам и поэтому так яростно, так воинственно защищали ее от внешнего мира.
Прошел час, другой. Игра уже надоела, да и Петькины родители несколько раз открывали дверь на крыльцо, недвусмысленно выражая свое недовольство.
Тут они и появились.
Довольные, считавшие, что проскочили и предвкушавшие купание.
Мы столько раз выверяли количество воды, карбида и травы, что знали совершенно точно - рванет через тридцать две, плюс-минус три секунды.
И когда "красные" поравнялись с колодцем, от которого оставалось идти сорок метров, Маляр, засевший на нижней ступеньке, легонько потянул нитку.
Не помню точно, но, кажется, в шестом или седьмом классе, когда начинается физика, все бьются над задачей о двух поездах. Ну, эта, - когда из пункта "А" выходит один, а из пункта "Б" второй и за каким-то чертом они движутся в пункт "С" с разной скоростью.
Точь-в-точь, как в задаче, маманя Люсика, она же тетя Люся, давшая прозвище нашему другу, вышла из пункта "Б" - калитки дома напротив, и направилась в пункт "С", на котором мы сидели, раскрыв рты и не знали, что делать.
- Мама!!! - прохрипел Люсик, и мы замерли в ужасе, наблюдая, как неумолимо она приближается к точке, из которой, может быть, нет возврата.
- Мама!!! - забулькало, засвистело, задрожало у него внутри.
И тут пошел дождь. Ливнем. Стеной. Рекой. Океаном. Всей водой Земли.
Маманя развернулась и бросилась домой, прикрывая голову руками.
***
Итак, мы стояли друг напротив друга на самой высокой точке нашего городка, наставив самодельные пистолеты и готовые привести в движение неотвратимый механизм выстрела. Оружие должно работать, как часы.
Мы знали, что следующим летом ни за что не пропустим "красных", и, что бы не случилось, пусть, даже, Петька и Маляр станут такими взрослыми, что не посмотрят в нашу сторону, а вечерами будут тискать девчонок на своем крыльце.
Пусть "красные"придумают хитрые уловки. Пусть.
К тому времени подрастет младший брат Анухрея Ленька или Федун привезет жену из деревни - говаривали, что у нее двое детей. Мы не отступим.
Внизу, под нами лежал город. И мы точно знали, что на одной из его улиц, нашей улице, той, что ведет к реке, очкарик Жорик колдует над смесью селитры, серы и таблеток угля, растертых в пыль. И когда-нибудь, может, даже, до зимы у него точно получится.
Он набьет патрон 12 калибра этой смесью, приделает к нему стабилизаторы, вставит ярко-красную головку, и ракета обязательно полетит!
И Кугут придумает какую-нибудь смесь из дегтя и утиного говна, а мы с Некрасом натырим карбида на стройке и заминируем вход на улицу.
У нас еще куча времени впереди. Вся зима.
Жизнь только начинается!
***
Троих погубила водка.
Как сложилась жизнь Кугута и пЕтуха я не знаю.
Колю Сухарька недавно встретил в метро. Вернее, он меня. Я бы его не узнал.
Люсик, надеюсь, сумел применить свои таланты.
Анухрей пошел в органы, а потом в бизнес. Модная трансформация.
Жорик построил свою ракету. Он один из создателей "Сатаны".
А я пишу рассказы.
И если вы спросите, откуда у меня эта потребность, и как я это делаю, - что тут ответить?