Предвыборная меланхолия
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
По мотивам произведений Н.Е. Салтыкова-Щедрина
|
Осенний город - в ожидании реформ.
Дождь за окном не прекращает тихо плакать.
Сверкают лампочки рекламы, как топор,
и рубят оттепель, капель, туман и слякоть.
Что делать? чем занять себя? куда пойти?
На службу? - где среди чиновничьего люда
толковую одну лишь можно мысль найти
о том, что было бы болото - черти будут.
Сходить в редакцию газеты за углом -
узнать какие предстоят зимой реформы?
Но там сегодня озабочены лишь в том,
какой и где рекламодатель их прокормит.
Пойти на митинг оппозиционных сил -
проклятья в адрес реформаторов послушать?
Но губернатор нынче митинг запретил,
да и, признаться, от пустых проклятий скучно.
Тут как-то после митинга смотрю, сосед
бежит по улице с развернутым плакатом.
"Куда ты?" - говорю, он отвечает: "На обед! -
дают обедать митингующим бесплатно!"
Я - сытый, стало быть, и некуда идти,
но дома оставаться тоже нет причины:
читать - обрыдло, не о чем писать почти,
а в телевизоре - сплошная бесовщина.
Гнетет усталость от всего, и ко всему
происходящему - тупое безучастье.
Уснуть, забыться, видеть сны..., но почему
мне даже сны теперь уже не снятся часто?
Сажусь, беру газету наугад и смысл
передовой статьи понять хочу, - и что же?
Начала - нет, а есть: "Не раз писали мы...";
нет и конца, взамен него: "...напишем позже".
В статье есть только средина, и она
написана пространно, кое-где со смаком;
задорности и кулаков не лишена,
но, хоть убей, не понимаю сути драки!
Прочтя не раз: "Здесь есть, о чем поговорить...",
кричу, чтобы дойти до сути подноготной:
"Да ну же, говори!", - но мне на этот крик
мурлычет только бессловесный кот мой.
Я с детских лет читателем усердным был
и утверждать могу, что даже при цензуре,
читая между строк, я видел смысл борьбы
и понимал зачем в моем стакане буря.
Теперь вокруг, как ураган, шумит печать,
безбрежная в свободе слова, но - пустая:
захочешь что-то почерпнуть в газете, глядь,
как через сито льется смысл и пропадает.
В былое время пресса, существуя без
свободы слова, откровенно мстила
за то, что не имела личный интерес,
Маккарти, Тэтчер, прочим буржуазным силам.
Но все же, попадая под идейный пресс,
писали и понятно и, порой, занятно,
а за деревьями всегда был виден лес,
где иногда сияли солнечные пятна.
Какой бы слабой ни была связь между мной
и оголтелым маккартизмом, было лестно,
что, защищенная Кремлевскою стеной,
не одобряет произвола наша пресса.
В газетной отповеди Ку-Клукс-Клану я
мог разглядеть мировоззренье гуманизма
и понимал, что раз Маккарти был свинья,
нет места Держимордам в нашей жизни.
Вот потому-то я и Первомай встречал
гордясь, что есть страна без Держиморд на карте;
в колонне искренне и горячо кричал:
"Да здравствует народ! Долой Маккарти!"
И пусть от этого я, лично, ничего
сам не выигрывал себе, но без сомненья,
имея идеал общественный как свой,
выигрывал не я - мое мировоззренье.
За идеалом этим в августовский мрак
пошел за пастырем вослед на баррикады.
О, боже мой, какой я все же был дурак! -
не знал куда и для чего гнал пастырь стадо.
Что же теперь? Все вроде бы нормально: вот
свобода выбора и совести и слова,
и взгляд на вещи человека одного
не совпадает с точкой зрения другого.
Но в этих бесконечных спорах истин нет,
и возникает ощущение, что схожи
все оппоненты: словно мухи у котлет,
они жужжат подспудно об одном и том же.
Не оттого ли так уныло за окном
осенний дождь не прекращает тихо плакать,
что взгляды все устремлены лишь на одно
явление природы - денежные знаки?
Скучное время - без открытий и побед,
скучная жизнь и скучная литература;
куда ни глянь, корпоративный паритет
сложился - от коммерции до синекуры.
Реформу эту представляют господа,
пришедшие в страну как гости ниоткуда.
Они нам разъясняют: "Горе - не беда,
вы потерпите, братцы, всего вдоволь будет!"
Один твердит, что нам реформы разъяснят
как нужно жить, и президент тому - порука.
Другой тем временем ворует все подряд
без всяких разъяснений, - вот в чем штука!
Один лишь в западном укладе видит прок
и получает разъяснения в Госдепе,
другой мыть сапоги Россию на Восток
зовет, витая в рассуждениях нелепых.
Все это говорится без обиняков
во имя достиженья благородных целей
от имени каких-то партий, где легко
из выеденного яйца начинку делят.
Шестнадцать лет реформ! - а люди ни при чем,
и в результате - адская томительная скука
в обилии цветистых общих фраз течет
неведомо куда - скорей всего, по кругу.
Вкус к демократии от этих фраз пропал,
и к памятникам государственной реформы
сегодня заросла народная тропа,
так и не став в который раз дорогой торной.
Нельзя сказать, что нет движенья: экипаж
все время дергается, вроде как на кочках;
и слышно как на облучке возница наш
свистит кнутом неутомимо днем и ночью.
Мы в экипаже, запертом со всех сторон,
сидим уже который год и тихо дремлем,
не зная, в гору он идет иль под уклон,
иль за Кремлевскою стеной стоит все время?
До нас доносятся то говор то шаги,
то что-то застучит, то звякнет где-то,
то закричат: "Ура!", то крикнут: "Помоги!",
то смолкнет все, то вдруг возобновится это.
Вот снова дернулись и встали, вот - опять!
Спросонья вскочит с места путник: что случилось?
И снова - тишина, а значит можно спать.
Нашел, знать, ровный путь наш кучер - молодчина!
Но всякий раз, очнувшись от толчков извне,
имеет путник не реальность, а загадку:
что дерганье такое предвещает мне -
аварию, конец пути иль пересадку?
Приедем ли когда-нибудь куда-нибудь?
Пусть не туда - куда, так хоть туда - откуда.
Мотает нас туда-сюда неровный путь
или качают экипаж лихие люди?
Ответов нет, кругом - сплошная темнота,
а впереди нет ничего опричь загадки
неразрешимой; значит, нужно примоститься так,
чтобы ничто не нарушало сон наш сладкий.
Раз кучер есть, куда-нибудь да завезет.
Наступит день, когда разбудят нас и скажут:
"Ну вот, приехали!", и мы разинем рот:
"Куда приехали? - воскликнем - где поклажа?"
И вдруг увидим, что приехали в чулан,
в котором сумерки царят зимой и летом,
и в этом сумраке, раздетый догола,
мятется сброд людской с заката до рассвета.
Там кучер наш не будет говорить о том,
где по дороге потеряли мы поклажу;
на выходе перепояшет нас кнутом
да молча выгонит в чулан из экипажа.
Осенний город - в ожидании реформ.
Дождь за окном не прекращает тихо плакать.
Сверкают лампочки рекламы, как топор,
и рубят оттепель, капель, туман и слякоть.
День завершается, и в сумеречный час
подмигивают лампы, но в окне напротив
я вижу: одинокая зажглась свеча,
чтобы теплом своим живым согреть кого-то.
Зажгу и я свечу! - пусть теплится она
в моем чулане, сумрак ночи будоража;
затем открою Салтыкова-Щедрина
и сверю расписанья наших экипажей.
Связаться с программистом сайта.